К середине следующего утра у Полины в голове успел сложиться довольно внушительный список запретов для герцогини: не сквернословить, не плеваться, не обслуживать себя за столом, не прогибаться (во всех смыслах слова), не говорить о своих внутренних органах в присутствии мужчины.

Но были и хорошие новости. Герцогине не полагалось выполнять никакую домашнюю работу: носить воду, кормить кур, доить коров, загонять в хлев поросят, готовить еду – как себе, так и кому-либо другому, – и это здорово.

А когда наставница неожиданно вошла к ней в спальню, Полина сделала еще одну мысленную зарубку: герцогиня не стучит и не спрашивает разрешения.

Вздрогнув от неожиданности, Полина спрятала под подушку учебное пособие по ведению бухгалтерского учета, но вовсе не потому, что считала это чтение чем-то предосудительным, а потому, что затруднилась бы объяснить, каким образом оно попало к ней. Вряд ли от проницательной герцогини укрылись бы ее впечатления от ночного бдения в библиотеке, которые были еще слишком свежи.

«Ах, что это был за поцелуй!»

Полина все еще чувствовала покалывание на губах.

– Рада видеть вас бодрствующей, – заметила ее опекунша, – несмотря на столь ранний час.

Она считает, что сейчас раннее утро?

– Уже почти одиннадцать, и я целую вечность как не сплю. – Ни разу в жизни Полина не вставала позже шести утра. – Полдня уже прошло.

– Вы привыкли мерить время по-деревенски, но в городе все не так. Время для утренних визитов начинается с полудня. Ленч обычно бывает в три. В девять вечер только начинается, а полночные ужины – норма.

– Как скажете, ваша светлость. – Полина своих привычек менять не хотела, поэтому решила, что утро станет посвящать чтению. Как только с трактатом по бухучету будет покончено, можно взять в библиотеке что-нибудь еще.

– Мой сын редко встает раньше полудня, – со вздохом сообщила герцогиня, – но мы не можем позволить себе подобную роскошь: у нас слишком много дел.

Полина обвела взглядом комнату.

– Я бы оделась, ваша светлость, но не смогла найти свое платье.

– Ах да, – небрежно взмахнула рукой герцогиня. – Мы его сожгли.

– Как сожгли? Это было самое лучшее мое повседневное платье. – Помимо него у Полины имелось всего два, одно из которых она носила исключительно в церковь.

– Отныне вы станете одеваться по-другому. Чуть позже мы отправимся за покупками, а пока я велела своей модистке прислать кое-что для вас, чтобы было в чем выйти сегодня из дому. Сейчас вызову Флер, и мы вас оденем.

– Как скажете, ваша светлость.

Полина пала духом, поскольку уже через две минуты после того как горничная начала ее раздевать перед сном, поняла, что они не поладят, – или, вернее, Флер с ней не поладит.

Горничная с волосами цвета спелой ржи и глазами как васильки впорхнула в комнату словно снежинка – безупречная, бледная и холодная – и издала какой-то французский звук, что лучше всяких слов сообщил Полине, как Флер относится к ее волосам, лицу, наряду и вообще к ней самой.

Кучер и каретный лакей были свидетелями всего, что произошло в Спиндл-Коув, а Полина знала, как быстро распространяются слухи среди прислуги. К этому времени всех, должно быть, уже известили, что она деревенская простушка, не достойная внимания горничной. Вряд ли прислуге понравится возиться еще и с ней: мало, что ли, у нее работы.

Флер распаковала обернутые гофрированной бумагой коробки и достала оттуда целую кучу нижнего белья и три почти одинаковых платья.

– Все – белого цвета, – не удержалась от комментария Полина.

– Разумеется, белые, – подтвердила герцогиня.

Никогда в жизни девушка не носила белых платьев, разве что таким было ее собственное крестильное, и то вряд ли: белый цвет не для простого люда, только леди могли ходить в белом, не рискуя испачкаться. Если бы она по глупости сшила себе белый наряд, то уже после третьей стирки он бы сделался серым. Если не считать фартука и чулок, вся ее одежда была либо коричневая, либо темно-синяя.

До этого момента.

Вначале ее облачили в белоснежную нательную рубашку, затем затянули в корсет, едва не выпустив из нее весь дух. Герцогиня выбрала самое простое из платьев: с завышенной талией, сшитое из нескольких слоев тонкого муслина. Флер надела на Полину платье через голову, и она с грустью посмотрела на свои руки – на белом фоне загар и веснушки стали особенно заметны.

Герцогиня окинула ее оценивающим взглядом.

– В плечах оно вам впору, и это уже хорошо. Хорошо, что вы стройная.

Стройная? Звучит как комплимент. До сих пор никто так лестно не отзывался о ее фигуре – чаще ее называли тощей.

Если платье и было слишком свободно в поясе, то Флер эту проблему решила быстро: перехватила талию девушки поперек широкой атласной лентой и, туго затянув, завязала на спине бант. Удовлетворенно хмыкнув, горничная в ожидании одобрения посмотрела на герцогиню.

– Да, так гораздо лучше, – согласилась та. – А что можно сделать с ее волосами?

Мало что, решила, очевидно, Флер.

После того как волосы Полины были расчесаны и заколоты в простой узел, ей дали в руки зеркало, чтобы могла увидеть свою голову сзади. Ни один волосок не выбился из прически, ни пятнышка не появилось на кружевной отделке платья.

Герцогиня отпустила горничную, что-то сказав ей по-французски, после чего обратилась к отражению Полины в большом трюмо:

– А сейчас я намерена сделать исключение из правила и поговорить с вами о моем сыне.

Полина открыла было рот, но даже если и хотела что-то сказать, герцогиня ей не позволила.

– Да, знаю, знаю, но с людьми моего круга я не могу говорить о таких вещах, а вести доверительные беседы со слугами тем более. Я уже голову сломала, что делать с Гриффи, и совершенно не с кем посоветоваться.

Гриффи?

– Он изменился. Все началось прошлой осенью: я заметила это в первый же день, как только приехала в столицу. Мой сын был сначала непоседливым ребенком, затем трудным подростком, а потом и беспутным юношей, прожигавшим жизнь за карточным столом и в пьяных разгулах в своей загородной резиденции. Мне известно, что у него было очень много женщин, самых разных.

«Кто бы сомневался, – подумала Полина. – Интересно, после этой ночи меня тоже можно считать одной из них?»

– Но прошлой осенью все изменилось. За всю зиму он ни разу не выезжал из города. Не могу даже вообразить, что с ним: в клубы не ходит, встречаться с друзьями перестал и вообще не появляется в свете. И еще эта запертая комната…

– Запертая комната, говорите?

Полина старалась не выдать своего проснувшегося интереса. Драматические события в библиотеке заслонили собой обстоятельства их ночной встречи в темном коридоре, возле комнаты, которую, как она заметила, он запер на ключ. А ведь и вправду он вел себя так, будто ему есть что скрывать.

И целовался с ней как мужчина, которому остро недостает тепла и понимания, но уж об этом она герцогине точно рассказывать не станет.

– Одну из комнат в своих апартаментах он держит под замком днем и ночью. И ключ один – только у него. Он даже горничным не позволяет вытирать там пыль. Это… очень странно. Кто знает, что он там хранит?

– От души надеюсь, что не коллекцию отрезанных голов. Возможно, он собирает по округе деревенских простушек, и я стану номером одиннадцатым.

Герцогиня не оценила юмора Полины.

– Никакой вы не номер одиннадцать. Вы будете его первой и единственной невестой.

– Но я не аристократка.

– Семейное древо Халфордов имеет достаточно прочные корни, чтобы не зачахнуть из-за внедрения одной простолюдинки, даже если эта простолюдинка станет герцогиней. Но вот если у моего сына не появится наследник мужского пола, на роду можно будет поставить крест.

– Смею заметить, у герцога впереди не один десяток лет, чтобы выполнить свой долг перед семьей. Признайтесь, вы ведь не думаете, что он действительно на мне женится!

– Ему придется: я не могу ждать десятки лет. Вы не понимаете… – Герцогиня запнулась. – Очень надеялась, что до этого не дойдет, но сейчас понимаю, что у меня нет выбора.

Герцогиня сунула руку в карман и что-то достала.

– Вот смотрите.

Полина взглянула на странный комок неизвестного предназначения, связанный из светло-желтой шерсти. Он чем-то напоминал чепчик, чем-то – перчатку, и мастерство вязальщицы явно оставляло желать лучшего.

– Что это? – спросила Полина.

– Это ужасно! Я даже не знаю, как это происходит. Не брала в руки спиц с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Ни спиц, ни иных инструментов для рукоделия, но последние несколько месяцев каждый вечер, только соберусь почитать что-нибудь или написать письмо, руки тянутся к спицам и спустя часа три выходит вот это.

Полина подавила желание рассмеяться в голос, но, по всей видимости, не вполне справилась с собой.

– Смейтесь, не стесняйтесь над тем, что и впрямь достойно осмеяния. – Герцогиня повертела в руках бесформенный комок. – Что это? Чепец для двухголовой змеи? Варежка для трехпалого инвалида, страдающего артритом? Этого не знаю даже я, хотя и создала эту вещь. Позор на мои седины. Не могу допустить, чтобы это увидели слуги. Мне надо спрятать эти изделия куда-нибудь подальше – возможно, в коробку из-под шляпы, а во вторник незаметно оттащить в приют.

Тут Полина не выдержала и расхохоталась, а герцогиня продолжила:

– Я всегда придирчиво относилась к выбору гардероба и драгоценностей и имею все основания считать себя дамой элегантной и стильной. Как я могла до такого докатиться!

– Возможно, вам следует посоветоваться с доктором.

– Ни порошки, ни микстура мне не нужны, мисс Симмз. – Герцогиня опустилась в кресло и прижала желтый комок к груди. Голос ее смягчился. – Мне нужны внуки, маленькие пухленькие шустрые младенцы, которые впитали бы всю мою нерастраченную нежность. Отчаянно хочется их понянчить, и я не знаю, что со мной станет, если их не будет. Однажды утром Флер зайдет меня разбудить, а обнаружит мой бездыханный труп, обмотанный длиннющим шарфом собственной вязки.

Полина взяла из рук герцогини вязанье и внимательно изучила.

– Местами у вас не так уж плохо получилось. Если хотите, я могу научить вас вязать носки или варежки.

Герцогиня выхватила из рук Полины свое изделие и сунула снова в карман.

– Как-нибудь потом я возьму у вас уроки вязания, а на этой неделе уроки вам буду давать я.

– Но, ваша светлость, вы не понимаете: я даже не…

Полина чуть было не сказала, что не хочет выходить за ее сына замуж, но вовремя спохватилась: что-то ее остановило. Она решила пощадить материнские чувства герцогини. И к тому же не представляла, как объяснить ей, почему служанка пренебрегает возможностью выйти замуж за герцога.

Впрочем, объяснять ничего и не надо было: герцог, о котором шла речь, не собирался делать ей предложение.

– Он мне платит, – не подумав, выпалила Полина, – за то, чтобы я доказала вам безнадежность любых попыток сделать из меня леди.

– Глупости, – возразила герцогиня. – Это он сам себе пытается внушить, потому что не может признать, что очарован вами. Но и у вас гордости в избытке. Заяви я сейчас, что и вы в него влюблены, вы бы, конечно, стали это отрицать.

– Я… Да, буду отрицать, потому что это неправда.

И пока Полина произносила эти слова, сердце ее гулко отстукивало: «Лгунья, лгунья…»

Он вскружил ей голову. Она безнадежно влюбилась в герцога… нет, не в герцога, а в Гриффа, в мужчину. За что? За то, как он ее слушал: без тени высокомерия, с искренним интересом; за то, что не дал ей упасть со стремянки; за страсть поцелуя; за его необыкновенный запах. Признаться честно, она мечтала выкрасть у прачки его рубашку и спрятать под подушку.

И ужас, у нее в самом деле был этот… трепет.

К реальности ее вернула Флер, которая вошла и поставила на трюмо обтянутый темно-синим бархатом поднос, нагруженный всевозможными драгоценностями, какие Полине и во сне не могло присниться: ожерельями, браслетами, серьгами, кольцами с камнями всех цветов радуги.

Герцогиня отпустила служанку взмахом руки и задумчиво пробормотала, перебирая несметные сокровища:

– Жемчуг нам не нужен, по крайней мере сегодня. Топаз тоже не годится. А пока вы научитесь носить бриллианты или рубины, пройдут годы.

Бриллианты? Рубины? О чем она? Неужели всерьез думает, что в один прекрасный день все эти драгоценности будут принадлежать ей, Полине? Как ее убедить, чтобы наконец поняла, что заблуждается?

– Ваша светлость, вы что, меня не слышите? Грифф… я хотела сказать, герцог платит мне за то, чтобы я вас разочаровала. Он хочет, чтобы вы оставили попытки его женить, и надеется, что я ему в этом помогу.

Герцогиня положила руки на плечи Полины. Взгляды их встретились в зеркале.

– Сколько он вам обещал?

– Тысячу фунтов.

Похоже, названная сумма герцогиню не впечатлила. Она зажала голову Полины между ладонями и слегка потянула вверх, заставив девушку вытянуться в струнку.

– Вот так. Теперь у вас правильная осанка. Надо сказать, что ваша шея идеально подходит для драгоценностей. – Герцогиня слегка наклонила голову Полины вправо, потом влево. – Никогда никому не позволяйте говорить, что вы должны носить изумруды лишь потому, что у вас зеленые глаза. Да и цвет ваших глаз скорее ближе к перидоту, но перидот всегда мне казался мещанским и пошлым.

– Не могу представить, чтобы кому-то пришло в голову давать мне советы, какие драгоценности носить, ваша светлость. – Голос Полины звучал приглушенно, потому что герцогиня сдавливала ладонями ее щеки. – Ну, кроме вас, конечно.

Герцогиня отпустила ее и, выбрав колье со светло-лиловыми камнями в золотой оправе, приложила к ее шее.

– Вот ваш камень. Аметист. Редкий, благородный и при этом вполне подходящий для молодой женщины.

Полина ошеломленно уставилась в зеркало. Герцогиня права – аметист действительно выгодно подчеркивал золотистый оттенок ее волос и придавал лицу нежный румянец.

Впрочем, вполне вероятно, румянец вовсе не заслуга аметиста – возможно, все дело в волнении, ведь до сих пор ничего подобного не касалось ее шеи.

– Итак, мой сын предложил вам тысячу фунтов, – повторила герцогиня. – Так вот, одно лишь это колье стоит в десять раз больше.

Господи! Десять тысяч фунтов! Десять тысяч фунтов на ее, Полины, шее…

И вдруг Полину охватил необъяснимый страх – стоит наклонить голову, и эта безумно дорогая безделушка соскользнет на пол, провалится в щель и исчезнет!

– Вы можете получить куда больше, чем предложил мой сын. Подумайте об этом, детка.

Странное дело, но осанистая седовласая женщина, которую Полина видела в зеркале, вовсе не выглядела безумной.

– Ваша светлость, из этого ничего не выйдет, – сказала Полина, глядя на отражение герцогини. – Я совсем не та, что ему нужна. Он восьмой герцог Халфорд, а я – простая служанка. Вы же сами все видите.

– То, что вижу я, значения не имеет. – Герцогиня расстегнула колье и убрала на место, после чего жестом пригласила Полину встать. – Пойдем со мной. Мы сейчас проведем эксперимент.

Озадаченная, Полина встала и пошла следом за своей наставницей. Они спустились на первый этаж, и герцогиня, остановившись перед открытой дверью, приложила палец к губам, давая Полине понять, чтобы та вела себя тихо.

Они вошли в просторный салон. Ковры были скатаны, и Полина быстро поняла почему: эта комната служила не гостиной, а гимнастическим залом.

В центре комнаты друг против друга стояли со шпагами в руках двое: герцог и некто в маске. На каждом из мужчин были плотно облегающие бриджи, стеганый жилет и белая рубашка с широким воротом.

Не замечая вошедших, мужчина в маске коротко скомандовал:

– Защищайтесь!

Зазвенела сталь, и Полина, позабыв про все на свете, как завороженная принялась наблюдать за поединком.

Если лицо соперника Гриффина она не могла разглядеть из-за маски, то лицо самого герцога ей видеть ничто не мешало. Он отдавался поединку целиком, без остатка, не щадя себя. Мелкие бисеринки пота выступили на лбу, волосы темными влажными кольцами прилипли к голове, льняная рубашка облепила тело. Его фигуре могли бы позавидовать те древние греки, с которых лепили статуи богов. Руки, плечи, икры, ягодицы поражали совершенством форм. Полина пыталась найти изъяны, но так и не смогла.

Противник в маске сделал очередной выпад, но герцог отразил удар быстрым взмахом клинка и сразу же перешел в атаку. Грудь его ритмично вздымалась, движения напоминали танец своим изяществом, но были исполнены могучей силы.

И звуки, сопровождавшие поединок, напоминали музыку: звон стали, свист рассекаемого клинком воздуха, сиплое дыхание соперников, полностью отдававшихся борьбе. Сам воздух этого зала, казалось, звенел от напряжения.

Если после поцелуя Полина испытала обещанный Гриффином трепет, то теперь это было ощущение куда большей интенсивности. Как бы его назвать? Встряской? Взбалтыванием? Нет, все не то – пожалуй, лучше и не пытаться найти определение этим эмоциям.

Между тем бой стремительно развивался. В какой-то момент сверкающее лезвие оказалось всего в паре дюймов от лица Халфорда, что, учитывая отсутствие защитной маски, могло привести к серьезной травме.

Ей хотелось окликнуть его, предупредить об опасности: не дай бог, потом останется шрам или, еще того хуже, он потеряет глаз.

Герцогиня, словно угадав порыв девушки, положила ладонь ей на плечо, напоминая о необходимости сдерживать эмоции.

Словно нехотя соперники разошлись, и, смахивая пот со лба, герцог на мгновение отвернулся от противника и увидел ее.

Никогда Полине не забыть, как обжег ее взгляд Халфорда, буквально пронзил насквозь, словно летящий клинок, брошенный с противоположного конца зала.

Должно быть, Гриффин тоже почувствовал что-то необычное, потому что вдруг застыл на месте, словно врос в землю, и в этот момент клинок соперника скользнул по его предплечью и на белом полотне рубашки показалась красная полоса.

Полина вскрикнула, вскинув обе руки к лицу, а герцогиня победно хмыкнула.

– Я бы сказала, что это успех.