Иисус Христос неразрывно связан с мессианской идеей. Он есть ее производное, ее порождение, ее наиболее яркое и полное воплощение, и он же в известном смысле жертва этой идеи, испытавшая на себе все ее прелести, все противоречия и весь ее драматизм. Трудно найти в мировой истории другую такую фигуру, которая бы по совокупности всех качеств, по силе вызываемых эмоций могла бы быть поставлена рядом с Иисусом Христом. Известно немало религиозных деятелей, притязавших на тот же титул, на те же функции и на то же к себе отношение даже после своей смерти («ухода из мира»), но ни один из них еще не достигал у своих последователей такой полноты выражения в качестве Господа Бога. Ни один не становился столь универсальным символом. Об Исиде, Заратуштре и пророке Мани в свое время рассказывались вещи не менее замечательные, и последователи их находились повсюду, и целые государства обращалось в лоно их веры, но где теперь исекеи и манихеи? Канули в небытие. А Иисус Христос по-прежнему актуален.
В чем тут секрет? В чем уникальность, притягательность этой фигуры? Над раскрытием этой тайны билось и бьется немало умов. Может быть, все дело в некоторых особенных деталях, на первый взгляд частностях, мелочах? Евангельская история завершается пронзительно-завораживающими картинами Страстной недели, арестом, судом и распятием Иисуса, и по силе воздействия на человека эти немногие страницы не знают себе равных. Это отчаяние в ночной тиши Гефсиманского сада, эта неумолимо приближающаяся смертная казнь, как падающий нож гильотины, она пронзает наши сердца; мы стоим вместе с Иисусом перед бесчувственными судьями, поносимые злобной толпой, следуем вслед за ним на Голгофу, страдаем, умираем и воскресаем вместе с ним. «Драма Страстей Господних, – писал знаменитый мистик прошлого века Эдуард Щюре, – содействовала могучим образом распространению христианства. Она исторгала слезы у всех, кто имел сердца… Все отдельные сцены этой драмы, рассказанные в Евангелиях, отличаются необыкновенной красотой». «Смерть Иисуса – прообраз всех мученических смертей», – отмечает нынешний израильский исследователь Давид Флуссер. К этому можно добавить, что рассказ о восстании Иисуса из гроба – надежда всех смертных.
Для верующих Иисус Христос – сверхъестественная эсхатологическая фигура, справедливый судия и царственный правитель, появляющийся в «конце дней», при крушении нынешнего «греховного мира». И в то же время он Сын Божий, второе лицо Святой Троицы, собственно говоря, полное и всеобъемлющее олицетворение Бога, мистическим образом присутствующее в повседневной жизни, с которым верующий может говорить, общаться, прибегать к его защите, получать наставления, страшиться его гнева.
Но Иисус Христос не только достояние христиан, своих духовных последователей. И не только достояние других религиозных конфессий, включивших Христа в свое вероучение. Он – достояние мировой истории. Начиная с IV в., с момента принятия христианства в качестве государственной религии Римской империи, редко какая историческая хроника, написанная на Западе и Ближнем Востоке, обходила молчанием евангельские события, – рождение, проповедь и распятие Иисуса Христа. Время Иисуса стало рассматриваться как поворотное событие человеческой истории. Само летосчисление стало вестись от момента его рождения; постепенно все европейские страны приняли «христианскую эру». Нынешнее обозначение «до нашей эры» означает в сущности «до Рождества Христова».
Проблема исторического Иисуса – это прежде всего проблема источников наших знаний о нем. В зависимости от положения дел в этой сфере меняется взгляд на основателя христианства как на историческую фигуру. Еще недавно так называемая «мифологическая школа» рассматривала Иисуса Христа как религиозный вымысел именно на том основании, что имеющиеся источники находятся далеко не в удовлетворительном состоянии. Жесткая атака «мифологистов» подвигла исследователей и всю библейскую критику в целом к более тщательному изучению новозаветных текстов. За последнее столетие немало сделано для того, чтобы определить время и обстоятельства возникновения Евангелий, а также проследить за развитием христианских преданий об Иисусе Христе. Эта работа продолжается и все еще далека от завершения.
Ситуация с историческим Иисусом поистине уникальна и не имеет аналогов в мировой истории. Ведь те тексты, которыми мы пользуемся в качестве основных источников – четыре новозаветных Евангелия, – написаны на греческом языке, распространенном в эллинистическом мире, тогда как реальный Иисус и его первые последователи жили и действовали в ином языковом и культурном пространстве, только частично входящем в орбиту эллинистической цивилизации. При этом необходимо учесть, что произошел не просто перевод с одного языка на другой. Грекоязычная аудитория усвоила предания, возникшие на другой исторической и культурной основе. Даже определив, что мостом здесь послужили евреи диаспоры, через которых христианство пришло к грекам, и эти евреи уже объединяли в себе обе культурные традиции, все равно нельзя не отдавать себе отчета, что мы имеем дело с переработанным и адаптированным в новых условиях материалом. Можно предложить такое сравнение: что мы бы знали и как бы судили об иранском пророке Зороастре (Заратуштре), располагая только античными легендами, сообщениями греко-римских писателей и не имея такого оригинального текста, как «Авеста» и вообще какого-либо персидского источника?
Между тем примерно так обстоит дело с Иисусом Христом. До наших дней не сохранилось ни одного христианского документа на родном языке его основателя, хотя, вероятно, в свое время они существовали. Раннехристианские писатели упоминают о Евангелиях, написанных «по-еврейски» (то есть по-арамейски), которыми пользовались иудео-христиане, палестинские последователи Иисуса. Не совсем ясно, правда, насколько эти арамейские сочинения сопоставимы с имеющимися греческими Евангелиями, какие из них возникли раньше и кто на кого повлиял. Христианство очень скоро после своего возникновения вышло в эллинистический мир, и вполне возможно, что христианское предание было записано на греческом языке раньше, чем на родном языке Иисуса. То есть перевод с арамейского на греческий произошел еще в рамках устной традиции, до того, как появились какие-либо записи. И тут возникает главный вопрос: какова была эта первоначальная устная традиция? О чем она говорила?
Исследователи имеют все основания полагать, что общехристианская традиция, сложившаяся на эллинистической почве, не совсем тождественна традиции, существовавшей у иудео-христиан. Христианство вывел на мировую арену апостол Павел и его последователи-павлинисты, к которым иудео-христиане относились враждебно, называя их исказителями учения Иисуса. В свою очередь Церковь рассматривала последних как еретическую секту. Иудео-христиане понемногу исчезли как самостоятельная религиозная группа, а павлинизм лег в основу мирового христианства. Выходит, оттого, насколько яснее мы будем представлять себе первоначальную устную традицию, настолько ближе мы подойдем к реальному историческому Иисусу. И, надо заметить, исследователи здесь еще в начале пути.
«Мифологическая школа» отрицала историческое существование Иисуса, заявляя также, что ни один нехристианский автор I – начала II века не упомянул о такой личности. Утверждалось, что о Христе нигде не говорится вне Нового Завета, то есть в нехристианских произведениях, вплоть до середины II века, до того момента, когда окончательно сложились канонические Евангелия, и христианская Церковь распространилась по всему Средиземноморью. «Свидетельства» же античных писателей, – фрагменты из сочинений Иосифа Флавия, Тацита и Плиния Младшего, в которых упоминается о Христе и которые часто цитировались христианскими апологетами, – отрицались как подложные, вставленные в текст христианскими переписчиками задним числом.
Нынешние исследователи в своем большинстве оценивают эти «свидетельства» более осторожно и взвешенно. И именно потому, что внебиблейских упоминаний о Христе, относящихся к I – началу II века, очень мало (это буквально крупицы), каждое из них заслуживает самого тщательного изучения. Еще учители и отцы Церкви придавали исключительно важное значение любым указаниям на Иисуса в нехристианской литературе, рассматривая их как действенные инструменты для проповеди христианства среди язычников. Целый ряд таких документов сохранился до наших дней только в передаче христианских авторов, тогда как оригиналы были утрачены. Конечно, в определенной степени это снижает достоверность «свидетельств», – возникает подозрение, что они подверглись христианской правке либо были вообще сочинены христианами, – но значение их остается по-прежнему высоко, особенно при скудости информации вообще.
Все сказанное в полной мере относится к знаменитому «свидетельству Флавия» – короткому рассказу еврейского историка второй половины I века Иосифа Флавия о проповеднике Иисусе. Сочинение Иосифа, написанное на греческом языке, дошло до нас благодаря христианским переписчикам. Долгое время никто не подвергал сомнению подлинность сообщения Флавия об Иисусе. И только по мере развития библейской критики исследователи стали говорить о христианской интерполяции, внесенной в первоначальный текст Иосифа. Подозрения усиливал прохристианский характер рассказа об Иисусе; казалось невероятным, чтобы такой ортодоксальный иудей, как Иосиф Флавий, мог бы назвать Иисуса Христом (Мессией). Отсюда следовал вывод, что на самом деле Иосиф ничего не писал об Иисусе, поскольку не знал такого. Такой же христианской вставкой объявлялся и отрывок «Анналов» римского историка конца I – начала II века Корнелия Тацита, где говорится о Христе, казненном при иудейском прокураторе Понтии Пилате.
«Мифологическая школа» выдвинула тезис о «молчании века», то есть о полном отсутствии каких-либо упоминаний об Иисусе Христе в нехристианской литературе в течение первого века существования христианства. «Молчание» это служило доказательством мифичности Иисуса. На этой почве не замедлили родиться самые разнообразные версии: Христос – это солнечное божество (Ш. Дюпюи), отголосок античных и восточных мифов (А. Древс), лунный бог (Э. Церен), древнееврейский бог (А. Каждан, Р. Виппер), перевоплощенный Учитель праведности кумранитов (А. Дюпон-Соммер) и др.
В этих версиях есть доля правды. Нельзя отрицать, что образ Иисуса Христа впитал в себя многое из древневосточной и античной мифологии. И все-таки Иисус из Назарета существовал как реальная историческая личность. Правда, объективных доказательств этого крайне мало, и все они не свободны от критики. Даже решительным образом потеснивший позиции «мифологистов» «вариант Агапия», – введенная недавно в научный оборот арабская редакция «свидетельства Флавия», избавленная от прохристианских вставок и поэтому рассматриваемая как подлинная, – и та далеко не бесспорна. Также и сообщения Тацита и Плиния Младшего о Христе, будучи скорее всего подлинными, дают слишком скудную информацию, чтобы на их основании говорить о полной несостоятельности «мифологической школы». Заслуга «мифологистов» состоит в том, что они значительно расширили взгляд исследователей на личность основателя христианства, заставили воспринимать Иисуса в контексте эпохи, в русле развития религиозной мысли, что в целом безусловно полезно.
Хотя объективных данных в пользу историчности Иисуса, повторимся, пока явно недостаточно, у каждого исследователя, разделяющего взгляд на Христа как на реально существовавшую личность, есть свои субъективные впечатления. Конечно, все субъективное не может служить доказательством, но определенное отношение к проблеме все же формирует. Внутреннее ощущение помогает исследователю вести поиск объективных данных, задает направление поиска. Вчитаемся повнимательнее в канонические Евангелия. За специфический жанр их часто называют легендарными биографиями. Имеется в виду то, что рассказ о жизни героя облечен в специфическую религиозноназидательную оболочку. Можно ли под этой оболочкой разглядеть реальную личность? Обратим внимание на речь Иисуса, и не на содержание ее, а на манеру произношения. «Истинно, истинно говорю вам…» (Ин 1:51; 3:3, 5, 11 и др.); «Симон! Симон! се сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу» (Лк22:31); «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом…» (Лк 10:42). Это характерное повторение слов, встречающихся в разных Евангелиях, принадлежащих разным традициям, – в этой манере чувствуется особенность речи конкретного живого человека, усвоенная его слушателями и передаваемая затем в проповедях. Такое нельзя придумать. То есть придумать такое в принципе можно, но не понятно, зачем это было нужно. Какая здесь теологическая нагрузка? Ученики часто подражают учителю в манере произношения, а евангелисты могли воспринять эту характерную манеру из уст тех, кто непосредственно слышал Иисуса.
Исследователи давно вывели правило: там, где евангельский рассказ не служит теологическим целям и даже более того, снижает образ могущественного божества, там скорее всего содержится подлинная информация, там и следует искать черты реальной личности. Так, уставший Иисус засыпает на корме лодки (Мк 4:38), оглядывается в толпе, не зная, кто к нему прикоснулся (Мк 5:30-32; Лк 8:45-46; ср. Лк 22:63) «ужасается и тоскует» в предчувствии смерти (Мк 14:33), издает на кресте вопль отчаяния (Мф 27:46; Мк 15:34). Сообщения о сложных взаимоотношениях Иисуса со своими родными, подозревавшими его в сумасшествии (Мк 3:21), неверие в него братьев (Ин 7:5) также не способствуют имиджу всесильного владыки мироздания. Все это – обстоятельства и моменты жизни исторического Иисуса. Это такие вещи, которые сугубо религиозный миф попытался бы избежать, но было невозможно игнорировать преемникам реально действовавшего пророка по причине их широкой известности.
Рассмотрим основные слагаемые традиционной биографии Иисуса Христа применительно к исторической эпохе, в которую он жил и действовал. Современные историки располагают обширным и разнообразным материалом, позволяющим представлять вплоть до мельчайших подробностей политическую, социальную и религиозную жизнь Палестины начала I века. Насколько удачно вписываются сюда евангельские рассказы?