От автора

Все персонажи, места и события данного романа являются плодом богатого воображения автора и к реальной действительности отношения не имеют. Автор также не несет никакой ответственности за мысли и поступки своих эксцентричных героев. Если вам показалось, что вы узнали себя или своих знакомых в романе, это означает, что у вас тоже богатое воображение и вам пора начинать писать собственные романы.

Единственным подлинным материалом в романе являются цитаты из любимых книг автора, которыми главная героиня, человек от литературы недалекий, то и дело пересыпает свою речь, а также различные документы на русском языке, как подлинные, так и переведенные. Автор не упоминает источники цитат, чтобы не прерывать ход повествования и задать работу просвещенному читателю.

Термины каратэ приводятся согласно монографии О.В.Трусова «Шотокан каратэ-до. Основные аспекты» — лучшей книги по каратэ на русском языке на момент написания данной книги.

Библиотечные и компьютерные термины приводятся в вольной трактовке автора.

Юнна Мориц

 

Пятница, 13

В сентябре в Колорадо еще по-летнему жарко, под выгоревшим белесым небом дрожит над дорогой раскаленный воздух. По обеим сторонам дороги до самого горизонта тянется выжженная солнцем холмистая равнина, озвученная молодецким посвистом луговых собачек да клекотом охотящихся на них орлов. В пятницу вечером шоссе из Болдера в Денвер набито под завязку, все спешат поскорее отвязаться от будничных забот и окунуться в блаженное ничегонеделание уикенда.

Машины не спеша вползали на длинный холм за Вестминстером, когда гигантский бензовоз, перегревшись, решил съехать на обочину и передохнуть. На шоссе сразу же образовалась и пошла расходиться пробка, и самые нетерпеливые постарались мгновенно перестроиться в левый ряд, пока еще не слишком поздно и не потеряны драгоценные секунды. В маленький просвет на левой полосе одновременно устремились три машины, и случилось неизбежное: защитного цвета «Субару-Форестер» вмялась в новенький серебряный «Пассат», а вплотную ехавший за ними пегий грузовичок-«Шевроле» попытался уклониться и нырнул вправо, врезавшись в бронированный инкассаторский автомобиль, который от удара занесло и бросило прямо на бензовоз.

Какое-то время казалось, что ничего страшного не произошло, но потом стоящий на самом краю обочины бензовоз накренился и упал набок. Из него сначала как бы нехотя начали расползаться струйки бензина, а потом словно прорвало плотину, и бензин пошел заливать дорогу.

Первыми пустились наутек водитель бензовоза и инкассаторы — они как раз вышли из машин и начали названивать в полицию, но увидев, что происходит, кинулись прочь. Паника охватила шоссе. Люди бросали машины и бежали в степь, дальше от дороги, дальше от смерти. Остро пахло бензином, и солнце палило, и дымка над дорогой становилась все гуще, и вдруг раздался громкий хлопок, и жаркое жирное пламя охватило дорогу, машины и степь.

* * *

 Я застряла на переводе слова «волонтеры». Оставить как есть — не годится, в русском языке у него совершенно другой смысл. Объявить «добровольцами» — тоже не очень гладко, в голову тут же лезли «комсомольцы». Общественники? Или, как выражалась моя бабушка, «помощники на общественных началах»? Другие варианты в голову не приходили. Надо бы оставить эту затею на часок-другой, отвлечься, глядишь, что-нибудь и придумается. Что бы такое придумать? Телевизор я смотреть не люблю, за книжку браться не хочется — потом не оторвешься, а перевод надо закончить сегодня. Гостей у меня сегодня не предвидится. Убрать в доме? Я скептически огляделась. Уборка, уже не первый месяц занимающая почетное первое место в моем списке неотложных дел, по самым скромным прикидкам займет как минимум целый день, если не больше, поэтому не стоит и заводиться. Пойти прогуляться? Я подошла к окну. Вечерело, но на небе по-прежнему не было ни облачка, и выходить из кондиционированной прохлады на дикую жару совершенно не хотелось. Я вернулась к столу, вздохнула и перечитала уже переведенный текст:

Библиотечный Округ Навахо

Правила поведения читателей

Добро пожаловать в Библиотеку Ривердола!

Библиотечный Округ Навахо делает все возможное, чтобы защитить права и безопасность своих читателей, добровольцев и персонала. Наша цель — обеспечить посетителям библиотеки все необходимые услуги и гостеприимную и уютную атмосферу. В этом нам может помочь каждый, кто уважает права других и следует правилам поведения в библиотеке:

Дети до 12 лет должны постоянно находиться под присмотром взрослых (родителей или воспитателей). Взрослые также должны сопровождать детей во время библиотечных программ.

На территории библиотеки не допускается появление без рубашек и обуви.

На территории библиотеки строго запрещены:

Оружие

Алкогольные напитки или пребывание в нетрезвом состоянии

Попрошайничество, домогательства, навязывание товаров или услуг, продажа или распространение материалов (кроме случаев, санкционированных руководством библиотеки)

Любые формы нарушения норм приличия, а также действия сексуального характера

Приставания и оскорбления, как вербального, так и физического характера

Любые формы нарушения норм поведения, принятые в общественных местах

Использование грубых и нецензурных выражений и угроз

Азартные игры

Еда и питье (дозволяются только легкие закуски и напитки в контейнерах с крышками)

Сон

Катание на досках или роликовых коньках

Умывание, бритье и стирка одежды

Курение (возможно только в отведенных для этого местах)

Животные (кроме тех, которые определяются как «служебные» и сопровождают инвалидов)

Кража и порча библиотечного имущества

Присутствие лиц, представляющих собой риск для общественных гигиены и здоровья, а также лиц, чьи гигиенические привычки создают неудобства для окружающих

Любые нарушения федеральных законов, законов штата Колорадо, а также местных законов

Благодарим вас за сотрудничество!

Перевод, на который я практически убила добрую половину своего выходного дня — скажи кому, чем я занималась, засмеют! Только ведь я никому и не скажу, если спросит кто, сделаю загадочное лицо и улыбнусь, как обычно, — так вот, перевод был неплохим, но все же недостаточно передавал чеканный слог оригинала, поэтому я обратилась за помощью к классикам, и вместо унылого «Сон» вставила «Запрещается также всем без исключения производить шалости, заниматься сном и совершать подпрыгивания», а перед благодарностью за сотрудничество вписала «Рекомендуется также поголовное вступление в ряды общества "Долой рутину с оперных подмостков", поголовный перевод делопроизводства на латинский алфавит, а также все, что понадобится впредь».

Перевод сразу стал гораздо ближе к оригиналу, в качестве последнего штриха я заменила-таки злополучных «добровольцев» на «комсомольцев». И тут за окном грохнуло, да так, что стекла зазвенели, и весь дом заходил ходуном. Я выглянула в окно — со стороны Вестминстера на небо стремительно наползала черная жирная туча. «Хорошо бы дождичек собрался наконец», — подумала я, захлопывая крышку лэптопа, но пожеланиям моим в тот вечер сбыться не довелось. Да и откуда в Колорадо дождь? У нас если что с неба и упадет, так это будет снег, вне зависимости от времени года. Тут я вспомнила, что с утра ничего не ела — есть сразу же захотелось неимоверно! — спустилась на первый этаж и распахнула холодильник в надежде найти там что-нибудь приличное пожевать. Желательно бутерброд из бородинского хлеба с колбаской из русского магазина. В холодильнике обнаружились вчерашний недоеденный обед из китайского ресторанчика, два яйца, половинка арбузика и виноград, а также огромные запасы привядшего салата, брокколи и сельдерея, которые я всегда покупаю, потому что они очень полезны для здоровья, но съесть так и не решаюсь. Больше ничего не имелось, в том числе и ингредиентов для желанного бутерброда — еще бы, позавчера вечером ко мне заходил поужинать мой двоюродный брат-студент Вася с приятелями, он тут по обмену учится на бизнесмена, и они слопали все, что имелось в доме, кроме, разумеется, салата с сельдереем и брокколи. К счастью, Вася и его друзья не любят виноград и арбузы.

Я сгрызла арбуз, закусив его полуфунтом винограда, и решила наведаться в продуктовый магазин для пополнения запасов провианта на всю неделю, чтобы не было мучительно больно и не хотелось оттянуться в дешевых ресторанчиках, где на каждое даже сравнительно небольшое блюдо приходилось столько калорий, что потом не отмоешься. И не похудеешь.

Есть все равно хотелось ужасно, поэтому я поехала в «Сэйфвэй». По дороге я размышляла, как странно все-таки устроена жизнь.

Милый моему сердцу супермаркет «Сэйфвэй» расположен совсем близко к моему дому, единственное неудобство, что я живу на горе, а магазин находится в низине. На самом деле я не уверена, что это неудобство — представьте, например, что случится наводнение, так вот всех затопит, а мой дом даже не захлестнет волной. Само расположение моего дома меня вполне устраивает. Но супермаркет при этом находится под холмом. То есть если я когда-нибудь (трудно представить когда) соберусь сходить пешком за спичками (хотя зачем мне спички?) или за солью (тоже сомнительная причина отправляться в магазин) в «Сэйфвэй», то туда-то я дойду с песней. А вот обратно с полной кошелкой в гору взбираться ой как нелегко. Поэтому я и не пытаюсь, а вместо этого пользуюсь машиной всегда. Поездка занимает ровно двадцать пять секунд. С ума сойти.

Я вылезла из машины, взяла стоящую у входа тележку и вошла в «Сэйфвэй».

Я и вправду люблю этот магазин. Когда-то он не был таким уютным и не продавал такую вкусную еду. Потом владельцы «Сэйфвэя» сделали «ремоделинг», заменив ужасно скользкие пластиковые плитки на дощатый пол из старого мореного дуба, открыли отдел деликатесов, кафе и цветочный магазинчик. Они начали готовить отменно вкусные супы и продавать их свежими. Они обновили репертуар овощей и фруктов, и я отныне знала, что всегда могу найти именно те фрукты, которые я хочу: обычно это маленький — на одного человека — бескосточковый арбуз, или гигантский черный бескосточковый же виноград, который можно откусывать как яблоко — сок из него не льется, — и который страшно, просто невероятно, вкусен. Когда я вижу виноград, я просто не могу думать о калориях.

Я уже загрузила тележку доверху — столько мне все равно не съесть за неделю, и опять придется приглашать Васю в гости. Мой кузен любит, когда я звоню ему в полной панике и на полном серьезе приглашаю подчистить мои холодильничьи припасы. Студенты развлекают меня рассказами о своей невыносимо тяжелой жизни, а я мечу на стол блюда один за другим, в надежде облегчить как тяжелую жизнь холодильника, так и свою собственную.

Почему я покупаю так много еды — так вопрос не стоит. Наверное, в глубине души я знаю, что когда-нибудь в мою дверь постучит несчастный обломок кораблекрушения, не евший уже две недели, с тех пор как он доел младшего юнгу, и то — какой с него был прок — одни мослы! И вот тогда я спасу его от голодной смерти, и мы забудемся в объятиях под размеренный шум прибоя.

Сейчас же послышался шум прибоя, а потом на самом деле ударил гром и разразилась гроза.

Холодные иголочки окатили меня с головы до ног, я отпрянула в сторону от окутавшего прилавок с овощами обжигающе холодного тумана и рассмеялась.

Я вспомнила, как первый раз отправилась за покупками в продуктовый магазин три года назад, когда приехала в Америку.

Наш «Сэйфвэй» еще не открыли, и вообще в Супериоре тогда не было ни одного магазина, поэтому за покупками приходилось ездить через скоростное шоссе в соседний городок Луисвиль.

Я никак не могла понять, как это в целом городе нет ни одного продуктового магазина. Ну то есть абсолютно. Так и не смирившись с этим вопиющим фактом — я все пыталась объяснить соседке, что вот в моем доме в Москве, например, было по продуктовому магазину в каждом подъезде. А в соседнем доме было аж три магазина: продуктовый, где было все, включая хлеб и спиртное, и еще отдельно булочная — только с хлебом, но зато всегда со свежайшим, и отдельно вино-водочный. Соседка все никак это в толк взять не могла. Так вот, мне все-таки пришлось поехать в этот магазин, причем на арендованной машине — свою я еще тогда не купила, но права — российские международные — у меня дома с незапамятных времен лежали, и я даже могла похвастаться тем, что сама на них сдала. Без взяток.

Водить машину с автоматической коробкой — одно удовольствие, но у американских дорог само по себе управление — это не главное. Дороги разрисованы так, чтобы водителю было удобно поворачивать налево, и вот в эти самые левые поворотные карманы я все время и заезжала поначалу, пока не смекнула, что хочешь ехать прямо — езжай в среднем ряду, так уж точно влево не повернешь. Эта хитрость мне здорово облегчила жизнь на первых порах.

Итак, я подъехала к магазину и зашла внутрь огромного, как ангар, здания. Ну, величиной и разнообразием товаров меня уже было не удивить, но вот найти что-нибудь знакомое оказалось нелегко. Особенно тяжело мне пришлось в поисках сливочного масла. Как я ни пыталась объяснить отловленной мной в конце концов продавщице, что мне нужно масло, она в упор меня не понимала.

— Батэ! — кричала я. — Мне нужно батэ!

— Вотэ? — переспрашивала она и вела меня куда-то в боковые ряды, долго тянула сквозь штабеля с кока-колой и, наконец, ткнула в бутылки с питьевой водой.

— Вот вам вотэ.

Я разозлилась. Я изобразила целую пантомиму с лужком, пастушком и коровками.

— Корова дает молоко — милк! Из него делают масло — батэ! Рано утром поутру пастушок — ру-ру-ру-ру… — Я изобразила пастушка с дудочкой. — А коровка, соответственно, вслед ему, отвечает: Му-му-му!

— Ну что, вы все поняли? — закончив, спросила я продавщицу.

Она испуганно кивнула и позвала заведующую.

Заведующая — девчонка постарше, таких, как я, видала-перевидала. Она достала из кармана блокнотик с карандашиком и протянула мне — рисуй, мол, Пятница, раз сказать не можешь. Я нарисовала прямоугольник, на котором написала Батэ.

— Ах, масло? — приятно удивилась заведующая. — Так бы сразу и сказали. Пойдемте, я вам покажу, где оно у нас.

Мы протащились сквозь все ряды бутылок в противоположном направлении и снова оказались в молочном отделе.

— Вот оно, — кивнула заведующая. — Выбирайте, какое нравится.

Я стала выбирать. Довольно скоро я выяснила, что под разными этикетками скрывается один и тот же продукт, а именно: «Масло сладкое, содержание соли 10 процентов».

Мои попытки найти масло без соли не увенчались успехом. Я опять побрела искать заведующую и наконец обнаружила ее курящей на улице. Завидев меня, она отбросила сигарету и немедленно вернулась в торговый зал.

— Ах, это вы опять! — обрадовалась она. — Что вам еще надо?

Я стала объяснять, что мне нужно такое же масло, но без соли. Она посмотрела на меня с подозрением.

— А зачем вам оно? Вы что, соль будете сами добавлять?

Я объяснила, что не люблю масло с солью.

— А вы что, его просто так едите? — изумленно вытаращив глаза, спросила девчонка.

— Да, — сказала я, — я с ним бутерброды делаю. А что?

— Ничего, — пожала она плечами. — Я просто никогда не слышала, чтобы сливочное масло люди просто так ели. Ужас какой. Это же сплошной холестерол.

Я почувствовала себя рудиментом — или реликтом? — уходящей эпохи.

— А что мне делать, если я его люблю? — все же спросила я.

— Ну, я не знаю… Существует огромное количество продуктов со вкусом и запахом масла, но совершенно не содержащие холестерола… Вот, например, я не могу поверить, что это не масло!

Она открыла и протянула мне баночку с каким-то неаппетитным содержимым.

Я осторожно оглядела и обнюхала содержимое.

— Я вполне могу поверить, что это не масло… Это и не выглядит как масло. Почему вы не можете поверить, что это не масло?

Она раздраженно передернула плечами.

— Да какая же вы непонятливая! Это и не масло вовсе. Это название такое! «Я не могу поверить, что это не масло»!

— Тоже мне, Фома неверующая… Спасибо вам за помощь, этого мне не надо…

Потом я еще пыталась купить «хорошее» пиво в том же магазине, и продавец рыбного отдела, к которому я обратилась за советом, перестал заматывать резинками клешни гигантских омаров, а вылез из-за прилавка и долго изучал пивные ряды, почему-то постоянно морщась. Потом он ткнул в бутылки темного стекла с изображенной лошадью.

— Вот это еще куда не шло…

Энтузиазма в его голосе не отмечалось.

Тогда я еще не знала, что по законам штата Колорадо спиртное может продаваться только в специализированных магазинах, а в обычных продовольственных даже за большие потраченные на лицензию деньги можно продавать только низкоалкогольное или безалкогольное пиво. И безалкогольное вино. И вино для кулинарных целей, в которое предварительно вбухнуто столько соли и специй, что пить его никто никогда не станет, да и готовить на нем не хочется.

А специализированные вино-водочные магазины закрыты по воскресеньям, чтобы добропорядочные американские граждане ходили в церковь, а не занимались неизвестно чем.

В ресторанах, правда, спиртное подают в любое время. И еще, когда я думаю о том, чтобы переехать в Калифорнию, чтобы не мучиться в поисках бутылки пива по воскресеньям, и не тащиться неизвестно куда, — там они продаются во всех продовольственных магазинах — то я вспоминаю несчастный штат Юта, населенный мормонами, где вообще приличного вина не купишь. И даже безалкогольное пиво после восьми вечера не продается. Ужас.

 

Суббота, 14

Я снова опоздала — вышла позже чем обычно, поскольку сегодня суббота, а по субботам шоссе из Болдера в Денвер обычно пустое, но сегодня мне не повезло. Почти сразу за Вестминстером я угодила в пробку: шоссе было наполовину перекрыто, поскольку его асфальтировали, что поначалу показалось мне удивительным — еще позавчера этот участок был в совершенно нормальном состоянии — но потом в моей машине начало явственно попахивать гарью, и, вглядевшись повнимательней, я обнаружила, что трава по обочинам не просто выгоревшая, а прямо-таки обгоревшая, да и степь вокруг выглядит подозрительно. Я открыла окно, высунулась подальше и огляделась. Да, здесь несомненно что-то случилось. Приземлилось летающее блюдце?

— Здесь авария вчера вечером была, около шести вечера, — объяснил словоохотливый мотоциклист из соседнего ряда. — Полыхнуло будь здоров! Говорят, бензовоз взорвался. Они всю ночь шоссе расчищали, а теперь вот покрытие восстанавливают. Я новости утром смотрел, никто поверить не может: авария произошла гигантская, около сотни не подлежащих восстановлению машин, а погибших людей нет, хотя множество народу было доставлено в больницы с ожогами, ссадинами и переломами. Во как бывает… А у меня вчера на работе запарка была, и я задержался на два часа — ох и злой был на своего начальника! А видишь, как оно обернулось… Повезло мне…

— Да, нам повезло, — согласилась я, думая о том, что и моя Вольвочка могла бы оказаться в числе восстановлению не подлежащих машин, поскольку я должна была работать в пятницу, но Хелен попросила ее подменить: у нее было важное свидание в субботу, а у меня, как ей известно по секрету, никакой личной жизни нет, и поэтому мне совершенно все равно, работать по выходным или нет. Что не есть правда. То есть у меня, действительно, нет никакой личной жизни, но я все равно не люблю работать по субботам, я люблю работать по пятницам — в таком случае потом можно не работать два дня подряд (именно так устроено наше расписание — пятница или суббота через раз, воскресенье, к счастью, всегда выходной). Бр-р-р, хорошо, что я не отказалась поменяться, хотя и было у меня такое намерение. Надо не забыть поблагодарить Хелен.

Когда я подъехала к общественному центру городка Ривердол, в котором располагается библиотека, где я работаю, часы на стене этого почтенного здания показывали без пяти девять, и я было облегченно вздохнула — успела-таки, несмотря на пробку на шоссе, но потом сообразила взглянуть на наручные часы и, как следовало ожидать, обнаружила, что на самом деле было уже четверть десятого. Я прибавила шагу. Вообще-то сегодня суббота и начальство вряд ли явится, да и библиотека откроется только в десять, но мой сегодняшний напарник (по субботам мы работаем вдвоем) мог начать волноваться, куда я запропастилась. На работе нам полагается быть к девяти.

Когда я вбежала в библиотеку, Гарри уже включил все компьютеры, сидел за столом и разговаривал по телефону. Видно было, что разговор ему нравился.

— Да, конечно, — энергично кивал он в трубку. — Я уже давно об этом думал и считаю, что вы выбрали правильное время. Я, со своей стороны, приложу все усилия… — Тут он увидел меня и кивнул, не прекращая разговаривать. — Да, и еще у нас тут есть Инна. Она заведует русской коллекцией библиотеки, и занимается каратэ. Да, из России… Еще бы она отказалась! Я ей передам… Хорошо, буду ждать.

Он положил трубку и весело посмотрел на меня.

— В кино хочешь сниматься?

Я скептически посмотрела на него.

— В документальном ролике «Их разыскивает полиция»?

Гарри весело хмыкнул.

— Вроде того. Сейчас я разговаривал с Линн Сейл, это режиссер из Голливуда, она снимает документальный фильм о библиотекарях. Хочет реабилитировать наш светлый образ в глазах широкой публики. Ну, знаешь, все эти предрассудки, что все женщины библиотекари — синие чулки, а все мужчины — гомики…

— А что, разве это не так?

Гарри, не оглядываясь, нащупал на полке толстенный справочник «Лучшие университеты Америки» и швырнул в меня. Я успела увернуться.

— Как ты смеешь разбрасываться ценными справочными материалами? — возмутилась я.

— Это прошлогодний справочник, его все равно пора списывать. Мы уже новый получили, вот он лежит, надо только этикетки приклеить. Ну так что, ты не против стать звездой Голливуда?

— М-м… да, наверное, не против… А как эта режиссер на тебя вышла?

— Ну, я — личность известная. Она узнала о моем существовании, позвонила, а я ей говорю — у нас тут еще Инна есть, из России, каратистка и все такое прочее. Ну, она и загорелась. Так что готовься, подруга, съемочная группа приезжает в среду.

— Ты начальству сообщил?

— Еще нет, но сейчас позвоню, обрадую. Прославим нашу библиотеку на всю Америку, глядишь, кто денег даст на новое здание!

У всех у нас, сотрудников библиотеки Ривердола, недавно появилась одна, но пламенная страсть. Нам очень хочется денег. А именно пять миллионов. И прямо сейчас. И дело не в том, что мы очень меркантильные люди и просто хотим разбогатеть (хотя я бы не стала отказываться). Деньги нам нужны по другой причине. Нам нужно срочно найти эти деньги, чтобы купить новое здание для нашей библиотеки, и успеть переехать, пока еще не слишком поздно. Мы даже нашли подходящее здание, и продается оно удивительно дешево — ну что такое пять миллионов? — да только заплатить надо до конца месяца, а у нашего библиотечного округа нет таких денег.

Городок Ривердол площадью в одну квадратную милю находится в самом центре Денвера, поэтому о его существовании никто не знает, кроме самих жителей Ривердола, которые обязаны указывать «Ривердол» в качестве обратного адреса для своей корреспонденции, а то иначе все письма будут возвращены отправителю за ненахождением адресата. В Америке с этим строго, поскольку вся почта проходит через автоматическую сортировку, программное обеспечение для которой разрабатывает небольшая Колорадская компания, в полном составе переехавшая сюда из Москвы несколько лет назад вместе с чадами и домочадцами. Народ в этой компании, похоже, так и не осознал, что переехал в Америку, по-прежнему устраивает пивные пятницы с танцами прямо в офисе и в отпуска длиной не меньше месяца ходит когда захочет, а не когда начальство даст отмашку. У меня там работают друзья, иногда я посещаю эти популярные среди русскоязычного населения пивные пятницы и выслушиваю всякие истории о том, как тысячи писем со всей страны как-то раз были отправлены в Огайо одному ничего не подозревающему фермеру из-за неправильного файла, который ответственный за сборку Коля случайно вставил в очередную версию. Как выразился по этому поводу сам Коля: «Не тот был сорс, но хто мог знать?» Поэтому лично я каждый раз перед отправкой ценной корреспонденции звоню Коле и проверяю, куда уйдет мое письмо. Он прогоняет тест на релизной версии и если дает отмашку, то я немедленно отправляю письмо, пока он опять не улучшил версию. Это я к тому, что адрес на конверте в Америке надо писать согласно Колиным правилам, и именно поэтому ривердольцы твердо знают, где они живут.

Еще недавно Ривердол не очень страдал от своей анонимности, но избранный недавно мэр решил это положение исправить и принял решение снести буквально все в городке и построить несколько небоскребов и стадионов, чтобы все знали, кто в Денвере главный. Одним из таких подлежащих сносу домов оказался и общественный центр Ривердола, первый этаж которого занимают пожарные с полицией, на втором располагаются сдаваемые в аренду помещения для разных классов и программ, а третий и четвертый этаж занимает наша библиотека: на третьем этаже офисы для сотрудников и книгохранилище, на четвертом — собственно библиотека. Библиотека наша уникальна, это единственная в центре Америки публичная библиотека с великолепной коллекцией материалов на русском языке, поэтому к нам приезжают читатели не только из Колорадо, но даже Вайоминга и Нью-Мексико. Эти два этажа давным-давно были отданы бывшим мэром Ривердола в бессрочную аренду библиотечному округу графства Навахо, и отобрать их просто так без предоставления нового помещения нынешний мэр не решается, поэтому он решил выжить нас отсюда тихой сапой. Сначала здание перестали ремонтировать, потом убирать, а с некоторых пор попеременно отключают воду, электричество и отопление с кондиционированием. Но мы пока из последних сил держимся, надеясь найти деньги для переезда до того, как крыша библиотеки обрушится на наши головы и на головы наших отважных читателей.

Мы открыли двери в десять, и в библиотеку сразу же хлынули мексиканские и сомалийские подростки из окрестных апартаментов — занимать компьютеры. Раньше они могли пойти поиграть в компьютерную лабораторию детского центра при Ривердольском спорткомплексе YMCA, но центр снесли два месяца назад, и теперь им податься некуда, только к нам. Книг они не читают, но фильмы напрокат берут, хотя возвращают вовремя не всегда, и им очень трудно разъяснить наши правила о десяти центах штрафа за каждый просроченный день с предоставлением трехдневной отсрочки от штрафа, если ты все-таки вернешь фильм в течение двух дней. На самом деле эти правила и мне дались нелегко, я их полностью поняла только после того, как перевела с английского на русский написанную директором округа по связям с общественностью Мишель брошюру, описывающие эти самые правила. Так что я второй после Мишель человек в библиотечном округе Навахо, кто эти правила читал, а Гарри — третий. Он эти правила перевел на испанский язык, и после этого мы прониклись глубоким взаимным уважением по причине обладания неким сокровенным знанием, недоступным прочим смертным, которые неспособны продраться через чтение сей брошюры без непреодолимого приступа зевоты, угрожающей вывихом обеих челюстей.

Следом за темнокожими подростками в библиотеку за книжками потянулась принаряженная по случаю субботы русскоговорящая публика, и зевать стало некогда. Как всегда по субботам, на втором этаже проводятся кружки бальных танцев и аэробики, русского языка и математики. Здание наполняется музыкой, а библиотеку наводняют родители — коротать время между классами, общаться друг с другом и выспрашивать что-нибудь новенькое и интересное у библиотекарей.

Наши читатели свято уверены, что все сотрудники библиотеки здесь обязаны говорить по-русски, поэтому они всегда ничтоже сумняшеся пристают к Гарри и Хелен с вопросами на русском языке и требуют немедленного ответа. За годы работы Хелен наловчилась отвечать «сэйчас» на любой вопрос и бежать за помощью, а вот Гарри приходится туго. Мало того, что его не отличишь от красавца-грузина, так он еще говорит: «Я не говорю по-русски!» с таким узнаваемым грузинским акцентом, что все наши читатели уверены, что он русский знает, но просто издевается над ними, и пишут жалобы начальству.

Вот и сегодня наш постоянный читатель, благообразного вида пенсионер Захар Козин, которому не хотелось стоять в очереди к моему столу, решил втихую уговорить Гарри перейти на русский язык. Захар подошел к Гарри, протянул ему вырезку из местной русской газеты со списком новых поступлений нашей библиотеки и доверительно сказал:

— Вы уж не откажите старику, поставьте меня в очередь на книжки, которые я крестиком отметил, а то мне очередь к Инне не выстоять.

Гарри широко улыбнулся:

— Я не говорю по-русски!

— Да слышал я это уже, — отмахнулся Захар, — да я и не требую от вас, чтобы вы со мной разговаривали! Мне бы записаться на вот эти книжки… которые крестиком отмечены…

— Инна, сделай что-нибудь! — взвыл Гарри.

— А что я могу сделать? — удивилась я. — Учи русский алфавит, сможешь книжки людям заказывать, будет от тебя хоть какой толк в этой библиотеке. Вот русские сотрудники, например, могут испанские материалы на полках находить.

— Никто кроме русских читателей столько книг никогда не заказывает! — продолжал возмущаться Гарри. — Зачем им столько книг, пусть кино смотрят!

— Не приучены мы без книжек жить, — вздохнула я. — Мы же из самой читающей страны мира сюда приехали, и привычек своих менять не намерены. Хочешь здесь работать — учи русский язык.

И я протянула Гарри брошюрку «Русский язык за два часа», которую как-то сварганила по просьбе администрации пенсионного центра Торнтона, одного из Денверовских пригородов, а потом обратилась к Козину:

— Давайте сюда ваш список, Захар, закажу вам все в лучшем виде.

В двенадцать я бросила библиотеку на Гарри и на час спустилась к своему компьютеру в офис — отвечать на всевозможные вопросы читателей в рамках проекта «Спросите Колорадо» — это когда по Интернету любопытствующие люди со всего мира задают самые разнообразные вопросы, а дежурные библиотекари должны на эти вопросы отвечать в прямом эфире… Никогда не знаешь, что у тебя сегодня спросят — за это я и люблю «Спросите Колорадо», это основной источник моей эрудиции…

В перерыв я успела смотаться в русский магазинчик к Жене за кефиром, копченой колбасой и бородинским хлебом, времени на еду уже не оставалось, поэтому я тайно, низко склонившись над рабочим столом и прикрывшись газетой, умяла два бутерброда, запив их кефиром (один бутерброд предназначался для Гарри, но он неодобрительно посмотрел на предложенный деликатес и есть его отказался наотрез. Пришлось мне съесть и второй — не пропадать же добру!). После этого жить стало гораздо веселей, и я с энтузиазмом занялась подборкой книг для Надежды Донской, которая недавно открыла частную школу русского языка и пытается привить забывающим родной язык русским детям любовь к отечественной литературе. Около трех пополудни довольная Надежда отплыла, по уши нагруженная детскими книжками в диапазоне от Ершова и Пушкина до Носова с Успенским, а ко мне подошла взмыленная Лариса, учительница танцев.

— Инночка, сделайте что-нибудь! — взмолилась она. — На улице жара, а кондиционер на втором этаже опять не работает. У нас концерт на той неделе, надо хорошо подготовиться, а мои девчонки совершенно расклеились от жары.

Я оставила библиотеку на Гарри и пошла вниз. На третьем этаже был собачий холод, зато на втором действительно стояла удушливая жара. Я спустилась на первый этаж, после нескольких неудачных попыток подобрала ключ к коморке с распределительным щитком, и наугад перещелкнула пару тумблеров под табличкой «Кондиционер». Кондиционирование в этом здании работает непредсказуемо и каждый день по-разному, поэтому подобрать нормальный режим для всех этажей сразу невозможно, приходится экспериментировать в поисках наименьшего зла.

Я постояла некоторое время на втором этаже, любуясь согласными движениями танцовщиц, дождалась, пока с потолка хлынула живительная прохлада, и вернулась наверх. Здесь уже начало сказываться отсутствие кондиционирования. Дети начали раздеваться, взрослые обмахивались издаваемым в Нью-Йорке еженедельником «Московский комсомолец» и журналами «Работница» и «Крестьянка», потный Гарри вяло махнул рукой, увидев меня.

— Слушай, можно я пораньше уйду? — умоляюще протянул он. — От меня все равно здесь толку нет, всем русский язык подавай, а мне бы в душ и переодеться — у меня важная встреча в шесть.

— С Марией?

Гарри помялся:

— Нет, не совсем… Это по работе. Да, если Мария позвонит, ты не говори, что меня нет, скажи, что я занят с читателем и ей сам перезвоню.

— Ну что ж, иди, работа — это святое…

Минут за пятнадцать до закрытия библиотека почти полностью опустела, от несносной жары сбежали даже сомалийские дети. Я спустилась вниз, переключила кондиционеры обратно, благо Ларисины девочки только что закончили танцевать и щебечущей стайкой небесных ласточек полетели к выходу, и вернулась в библиотеку, выключать компьютеры и собираться домой. От жары разболелась голова, да так сильно, что меня уже начало подташнивать. Ну да ладно, сейчас обесточу помещение, и домой! На предмет самовозгорания, так сказать.

Я уже выключила большинство компьютеров, когда в библиотеку, покачиваясь, подошел незнакомый бомж. То есть, может быть, он и не был бомжем, но выглядел и благоухал соответственно. Такой высокий товарищ неопределенного цвета кожи по причине сильного ее загрязненности, со шрамами по всему лицу и в дырявой футболке с надписью «Bolder Boulder 2000». Эти маечки выдают всем участникам ежегодного Болдеровского десятикилометрового марафона, но товарищ был не слишком похож на стайера. «Как это он умудрился забраться на четвертый этаж по такой жаре?» — удивилась я. Ведь лифт в этом вечер, естественно, не работал.

— Мне, эта, — сказал он с вызовом, стараясь не качаться слишком сильно, — кампутер.

Помолчал и добавил:

— И Интернет.

Я посмотрела на часы — мы закрываемся только через десять минут. Черт. Я изобразила на лице саму любезность.

— У вас есть читательский билет библиотечного округа Навахо? Или вы желаете воспользоваться временной карточкой гостя?

Эти слова почему-то произвели неадекватное впечатление на моего посетителя.

— Я-те покажу «Навахо»! — возбудился он. — Тоже мне индейцы, понаехали тут! И ты тоже, аборигенка несчастная, сначала разговаривать научись по-человечески, а потом уже выступай!

И недолго раздумывая, он попытался двинуть меня кулаком в подбородок. Я автоматически уклонилась, метнулась к своему столу, чтобы дотянуться до кнопки вызова полиции, и вдруг ощутила, что у меня одновременно прошли и головная боль и тошнота. Жить стало сразу и легче и веселей, и уже за одно это я была готова простить моему оскорбителю многое и даже предоставить ему компьютер с Интернетом. Но он не был готов принять сей дар судьбы, а наоборот, довольно резво обежав мой стол, попытался ударить меня еще раз.

Я слегка отступила влево, пропуская удар, дотянулась рукой до стоящей в углу длинной половой щетки. «Крак», — отломанная щетка отскочила на пол, у меня в руках осталась лишь палка. Впрочем, для кого палка, для кого «бо». Созданный на основе японского коромысла боевой посох, ответ окинавских крестьян злобным самураям. Почувствовав себя защищенной, я встала в стойку, держа бо перед собой.

— Шел бы ты отсюда, — ласково сказала я. — Бо в неопытных руках — это очень опасная штука, в литературе описаны и смертельные случаи. Пристукнуть я тебя уже могу, а вот контролировать силу удара — еще нет. Помрешь еще.

Почему-то мои слова сильно развеселили любителя Интернета.

— Ты посмотри на себя, аборигенка, — зашелся он от хохота. — Как ты собираешься драться в такой юбке?

Я глянула на юбку. Юбка была от Анн Тэйлор, новая, дорогая, длинная и очень узкая. В ней нельзя было ходить, приходилось величаво выступать наподобие павы.

— Ты прав, — вздохнула я, — это надо поправить.

Я скинула туфли, перехватила палку правой рукой, а левой молниеносно расстегнула молнию и сдернула юбку. — Так лучше?

Мой марафонец, похоже, решил, что судьба наконец ему улыбнулась, и ринулся на меня так резво, что я с трудом не пропорола ему пузо моим бо-новоделом. Встал, отряхнулся, и опять полез с кулаками — откуда только силы взялись! Я все пыталась не ударить его слишком сильно, но под конец не удержалась и легонько двинула шестом в пах. Не больно, но обидно. Пока он верещал, скрючившись на полу, я примотала его упаковочным скотчем к тяжелому стенду новых поступлений и, наконец расслабившись, вызвала полицию.

Полиция явилась почти мгновенно — у них, похоже, была вечеринка на первом этаже, где они и кучкуются все время, — и тут же уставилась на мои ноги. Я тоже осторожненько скосила вниз глаза и, не обнаружив ничего особенного, пожала плечами. Ноги как ноги. Не слишком худые, но и не толстые. Зато длинные. К тому же правильные колготки отметали с порога всякие нехорошие мысли о целлюлите или там варикозных венах. Да и зря, что ли, я йогой с каратэ занимаюсь все это время! Получались прямо-таки хорошие ноги, не стыдно людям в глаза смотреть. Я и посмотрела в глаза полицейским, но они как-то несмело опустили взгляды.

Подумав, что полицейские могли неправильно истолковать отсутствие юбки, я быстренько ее надела, чтобы стражи порядка могли приступить к выполнению своих обязанностей — моему допросу.

Он занял много времени, больше всего полицию интересовало, зачем я сняла юбку. Я хотела изнасиловать потерпевшего? Мои объяснения, что юбку я сняла, чтобы не измять, еще до того, как связала потерпевшего, почему-то не показались им достаточными. Они успокоились только тогда, когда я продемонстрировала, как в моей юбке совершенно невозможно исполнить «мае гери кекоми» (удар ногой), а без юбки, наоборот, он выходит отменно. Тогда они перестали волноваться из-за моих сексуальных притязаний к бомжу и стали выяснять, где я научилась драться. Я объяснила полицейским где именно, и еще добавила, что драться я не люблю и не очень пока умею, а только учусь, но если жизнь заставляет, вот как сейчас, то делаю это не без удовольствия. Но и вреда стараюсь никому не причинять, потому что я за мир во всем мире — так уж меня воспитали, теперь уже поздно что-либо менять.

И в конце концов полицейские меня отпустили домой, а бомжа они увели с собой.

 

Воскресенье, 15

Воскресенье мой единственный день недели, который всегда выходной, независимо от моего расписания, поскольку наша библиотека по воскресеньям не работает. Я проснулась без будильника — боже мой, какое же это удовольствие, просыпаться без будильника! — потом скосила глаза на часы и обнаружила, что проснулась в обычное время, как если бы будильник только что прозвонил. Иногда я задаюсь вопросом, а есть ли справедливость в этой жизни?

Я немного понежилась в кровати, размышляя, чем бы таким заняться. Конечно, надо бы убраться в доме. С тех пор как я сюда въехала, прошло уже немало времени, и, по правде говоря, дом выглядит несколько запущенным. Или даже сильно запущенным. Особенно нуждаются в уборке моя спальня с развалами книг на полу, ванная комната с десятками баночек крема, большей половиной из которых я все равно не пользуюсь, и кладовка, полная вещей, которые следует разобрать, отнести в химчистку или хотя бы постирать. С другой стороны, обидно тратить драгоценное выходное время на уборку, когда можно заняться чем-нибудь более полезным для здоровья, например, посетить спортивный клуб, членом которого я состою и усердно плачу членские взносы, но посещаю не особенно часто. Поэтому в те дни, когда я до него все-таки добираюсь, я оттягиваюсь по полной программе, и пусть в понедельник я в прямом смысле слова встать не могу — так все мускулы болят, — я всегда ужасно довольна, что так радикально поправила свое здоровье.

Решено, иду в спортклуб! Поэтому я не стала дольше залеживаться в кровати, а сразу же вскочила, глотнула кофейку и побежала на класс Пийо. Это такая смесь Пилатес с йогой — полчаса Пилатес, полчаса йога, потом надо час лежать в парной, чтобы прийти в себя. Замечательно. Я немного поразмыслила, брать мне машину или идти пешком — пешком до клуба минут десять, на машине около минуты, но потом надо минут пять искать место, где можно припарковаться — стоянка всегда набита доверху. В конце концов победила природная лень — я влезла в машину, за полторы минуты доехала до сверкающего в ярких лучах солнца стеклянного тетраэдра с теннисными кортами на крыше, окруженного водными горками и детскими площадками, и принялась искать парковку. Мне необыкновенно повезло — какая-то выходящая из клуба девица махнула мне рукой, давая понять, что у нее есть для меня хорошая новость, и я пристроилась за ней, она быстро уселась в серебряный ягуар, а я заняла тепленькое местечко и побежала внутрь, по дороге ощупывая все карманы в поисках пропуска. Пропуск, как всегда, оказался на самом дне спортивной сумки, я в конце концов выудила его, прокатила через сканер и побежала в раздевалку.

В раздевалке, несмотря на воскресенье, множество голых деловых женщин занимались макияжем и укладкой волос.

Мне нравится дамская раздевалка в нашем клубе. Длинный зал уставлен темными дубовыми шкафчиками-локерами — когда они заперты, они весело помигивают красными огоньками, здесь есть комнаты отдыха, маленькая потайная дверь ведет в кабинеты массажа и маникюра, у залитых ярким светом зеркал на подносах лежат кремы и лосьоны, в ряд выстроились дезодоранты и лак для волос, одноразовые станочки для бритья, стаканчики для полоскания рта и прочие необходимые вещи, а на стенах висят связки фенов и разнокалиберных щипцов для волос.

В душевых кабинках с непременной ступенечкой, чтобы удобно было ставить для бритья ноги — диспенсеры с шампунями, ополаскивателями и пеной для душа. Огромные махровые полотенца разложены в высокие, под потолок, стопки. Одноразовые же бумажные полотенца выезжают сами, стоит лишь поднести руки к распределителю. Баня-парная с эвкалиптовым паром, сауна с гигантским телевизором, джакузи. И никаких купальников не требуется. Впрочем, если ты хочешь поплавать в одном из многочисленных бассейнов с разной температурой, внутренних или наружных, или посидеть в джакузи во дворе, приходится облачаться в купальники. Детям до четырнадцати лет вход во взрослые раздевалки строго-настрого запрещен — для этого есть отдельные семейные раздевалки, и поэтому в дамских комнатах всегда тихо и уютно, играет джаз, и в зеркалах отражаются распаренные лица только что вылезших из парной женщин, накручивающих на щипцы длинные осветленные волосы или наводящие боевой макияж перед выходом на тропу войны.

Кто не любит казенной, хотя и очень качественной косметики, приносит все свое барахло с собой в огромных корзинах, и часами накладывает один слой за другим, отрываясь только на болтовню с соседками.

Это ли не дамское счастье!

Я быстренько запихнула сумку со сменной одеждой в шкафчик номер 100 — люблю, когда есть свободные шкафчики с легко запоминаемым номером, а то у меня память на номера совершенно дырявая, — набрала привычный четырехзначный код и побежала наверх, в зал йоги, на Пийо.

Я зашла в студию, где эти занятия проводятся, там уже задумчиво сидели на ковриках несколько женщин и один очень спортивного вида сероглазый шатен, в обтягивающих мускулистые бедра велосипедных штанах и свободно падающей с широких плеч застиранной футболке с надписью «No job, no girl, no money — no problem». Он скромно сидел на коврике, всем своим видом показывая, что он тут впервые и просит быть к нему снисходительным и не отказать в совете и помощи, если он перепутает позу смотрящей вниз собаки с позой мертвого жука, по совместительству являющейся позой счастливого ребенка. Он и на меня, только что вошедшую, уставился этим взглядом, от которого нормальные женщины тают, а я зверею.

Я терпеть не могу мужчин, посещающих дамские классы типа йоги с одной единственной целью — познакомиться хоть с кем-нибудь. Отличить их на удивление просто. По человеку всегда видно, первый раз ли он пришел на йогу или нет. Особенно если этот человек — мужчина. В первый раз они всегда почему-то надевают облегающие майки и широкие шорты. Через какое-то время, когда приходится широко расставлять, а то и задирать ноги, оказывается, что широкие шорты и боксерские трусы, под ними надетые, не самая лучшая одежда для класса йоги, где все стены в зеркалах. При малейшей неосторожности все мужское великолепие становится доступным для обозрения притихшей от удовольствия коварной женской части класса — как правило, многочисленной и преобладающей. Ничего не подозревающий неофит продолжает изо всех сил складываться в букву «зю», пока по реакции окружающих его товарок (все они дышат глубоко и взволнованно) не догадывается, что самое время посмотреть в зеркало. Он смотрит в зеркало, в ошеломлении падает на спину, и позорно бежит из класса, оставляя коврик, пропы и полотенце на милость инструктора. Никто и не смеется, пока двойная стеклянная дверь плотно не закроется за его спиной. Вот тут-то мы и начинаем хохотать, после чего с двойным усердием продолжаем занятия. Если после такого боевого крещения мужчина вновь переступает дверь класса, он и одет по-другому, и ведет себя иначе.

Сегодняшний студент в говорящей футболке и правильных штанах явно знал зачем пришел, и достоин был самого сурового осуждения. Я скорчила ему козью морду, огляделась в поисках более подходящей для болтовни персоны и увидела знакомую — огненно-рыжую пышнотелую красавицу Ребекку.

Ребекка приехала в Америку из Канады вместе с мужем Рэнди и двумя детьми, когда ее мужу предложили работу в «Сатурне Три». До знакомства с Ребеккой я и не предполагала, что у канадцев почти такие же проблемы с пересечением американской границы, как и у россиян. Во всяком случае, в интерпретации Ребекки именно так и получалось. Их и на таможне трясли-перетряхивали, и на границе задерживали, пока они не плюнули на это дело и не поехали к другому пропускному пункту, где правила почему-то не предусматривали повального обыска канадских граждан, жаждущих попасть в США. У Ребекки виза Эйч-2, и работать в Америке она не может, поэтому она непрерывно учится в университете то ли на художника, то ли на дизайнера. Написанными в качестве домашних заданий картинами уже увешаны все стены их гостеприимного дома, и поэтому теперь Ребекка дарит картины всем и по любому поводу.

Я всегда держу две-три картины Ребекки в шкафчике у входной двери, на тот случай, что если она зайдет без звонка, можно было бы, посмотрев в глазок, быстренько закрыть картинами Ребекки другие картины, обычно там развешенные.

Беда в том, что я не всегда второпях соблюдаю правильный порядок, и как-то Ребекка с удивлением заметила, что я то и дело перевешиваю ее дары с места на место.

— И другие люди тоже так делают, — заметила она. — Я все пытаюсь понять почему.

— Энергетика твоих картин требует, чтобы их регулярно передвигали, — емко сказала я, припомнив, что слышала что-то подобное от Марии, подруги Гарри.

— А… Понятно.

С тех пор мы к этому разговору не возвращались, но Ребекка сильно зауважала мое мнение и всегда теперь после окончания очередного шедевра зовет меня оценивать эту самую энергетику.

После сеанса мы обычно пьем кофе и ругаем американское образование. Как-то под настроение я познакомила Ребекку с Элизабет, тоже поборницей европейского подхода к воспитанию (канадский подход, оказывается, тоже европейский) и с тех пор Ребекка заскакивает ко мне не так часто.

— Привет, — кивнула мне Ребекка. — Пришла размяться? Это хорошо. На твоей сидячей работе ты совсем разленилась. Кровь надо гонять.

— А ты почему одна? Где Рэнди?

Ребекка махнула рукой.

— Как всегда, проблемы на работе. Они проект какой-то сдают уже второй месяц, я его почти не вижу.

— Да, в «Сатурне Три» творится что-то ужасное. Все мои знакомые жалуются, что такого никогда не было.

— Ничего, вчера они его отправили на верификацию, а на той неделе должны подготовить окончательную версию. И мы наконец сможем поехать в отпуск, отдохнуть в Канаду. Как мне надоел этот ужасный американский климат!

Я дипломатично промолчала. Представить, что кому-то может нравиться климат Канады, особенно по сравнению с колорадским, мне не дано. Погода — вот что держит меня здесь, а то бы я давным-давно вернулась в Москву. Но как представишь эту бесконечную слякотную жижу под ногами в метро с ноября по март, так желание ехать сразу и пропадает.

Мы оттянули себе все мышцы, лежа на полу в этом классе, и вспотели невозможно, хотя почти не двигались — за что я йогу с Пилатес и люблю: лежишь отдыхаешь, а калории-то тратятся! А мужик на полу хоть и пропотел насквозь, но даже не запыхался, и по-прежнему улыбался этакой смущенной улыбкой. Кретин.

Воодушевленная собственным примером, после урока я решила не идти сразу в сауну, а пойти поработать над стойками и движениями в отделе восточных единоборств, пробежаться на беговой дорожке и покачаться в тренажерном зале.

Гулять так гулять, когда я еще сюда прийти соберусь!

Я подошла к резиновому манекену-каратисту по имени «Тупой Боб», отрегулировала высоту, разулась и принялась лупить его и руками и ногами. При правильном ударе резина издает сочные чавкающие звуки, и угрюмое лицо страдальца становится еще угрюмее. Отлично!

Гордая собой, я обулась и пошла на беговую дорожку.

Наш клуб открыли недавно, и все у нас новое и самое-самое современное. По этой причине отцы-основатели решили, что снабжать посетителей наушниками для установленных на каждом тренажере телевизоров — это вчерашний день, посетители должны приносить наушники с собой и втыкать в соответствующие разъемы. К сожалению, я отношусь к этим людям из вчерашнего дня. Наушники я регулярно забываю то в раздевалке, то в машине, и поэтому довольствуюсь изображением без звука. Хорошо, хоть субтитры можно включить.

Я потихонечку повышала скорость и уже разогналась до пяти миль в час, когда услышала несомненно обращенные ко мне слова.

— Извините, что я вас отвлекаю, — к моему левому уху склонился мой давешний йоговский партнер, оседлавший соседнюю беговую дорожку, — но я только что видел, как вы работали с манекеном, — он кивнул в сторону моего резинового партнера, — и не смог удержаться от желания к вам подойти…

Он улыбнулся, вытер полотенцем взмокший лоб. Еще несколько месяцев назад я бы немедленно поддалась его очарованию и тоже заулыбалась бы во все воронье горло. Но теперь я умная, я таких ухажеров в этом клубе столько перевидала, что связываться больше ни с кем не хочется. Желание у них у всех одно, говорить с ними больше пяти минут не интересно, заниматься с ними кроме как сексом больше нечем, да и этот американский секс по расписанию мне давным-давно опротивел. Так что улыбаться я не стала, чтобы не обнадеживать очередного ловеласа.

«Интересно, как долго он, несчастный, боролся с собой? Бедняга…»

— Я так понял, что вы занимаетесь каратэ?

«Догадливый ты наш! Сейчас начнешь восхищенно сюсюкать и пришепетывать: ах, как это замечательно — женщина и каратэ, да как же это, да почему, а как вас зовут, и что вы делаете сегодня вечером…»

— Занимаюсь.

— Позвольте спросить, а стиль, если не ошибаюсь — Шотокан?

Тут я первый раз подняла на него глаза.

— Да.

— Вы опять-таки меня извините, но я просто хотел сказать… Шотокан очень… как бы это сказать… неудобный и трудный стиль, самый сложный из всех существующих… но уж если вы его выбрали, то следует придерживаться неких основополагающих канонов…

Я молча ждала продолжения. Разговор явно принимал неожиданный поворот.

Мой собеседник, приняв мое молчание за выражение интереса к его персоне, взволнованно продолжал:

— Ногу… то есть ступню, никак нельзя отворачивать в сторону, когда вы выполняете мае гери. Ну разве что чуть-чуть. А у вас ступня опорной ноги почти перпендикулярна направлению удара. И локти… вы неправильно держите локти… они не должны смотреть в стороны, а оставаться внутри… И…

Я резко нажала кнопку «Пауза» на своем тренажере и чуть не слетала с дорожки — на такой-то скорости немудрено! Он немедленно попытался меня спасти — я увернулась от его рук и схватилась за рукоятки тренажера. Устояла, не упала. Умница.

— Послушайте вы, единственный наследник Гичина Фунакоши, шли бы вы на другой тренажер со своими советами! Здесь полно свободных тренажеров.

Он захлопал глазами, как бы не до конца понимая, о чем это я.

— Неужели вы обиделись? Я правда хотел помочь советом…

— Я сама родом из бывшей Страны Советов, и в советах постороннего не нуждаюсь! Я их в школе успела законспектировать! Спуститесь лучше в бассейн, там как раз сейчас начнется урок плавания для беременных, и давайте советы там — пользы явно будет больше!

Я сдернула с держателя полотенце, схватила свою бутылку воды и пошла в раздевалку. Все-таки этому кретину удалось испортить мне настроение. Сердце мое бешено колотилось. Ну отчего, отчего он ко мне пристал? В воскресенье, мой единственный по-настоящему выходной день…

В раздевалке я сбросила с себя мокрую одежду, сходила в душ, замоталась в банное полотенце и пошла полежать в парилке и расслабиться. Но расслабиться не получалось — уж очень неожиданно этот воскресный ловелас на меня наехал. Персональный тренер с бесплатными советами… Убожество.

Потихоньку пар с лавандой и эвкалиптом делал свое дело, я перестала вздрагивать и задышала глубоко и редко. Как там говорил Илья, мой московский тренер по теннису? «Кто умеет играть в теннис — играет в теннис, кто не умеет играть в теннис — учит остальных, как им играть в теннис». Еще Илья сказал следующую примечательную фразу, где-то на втором году моего обучения: «Даже медведей в цирке выучивают ездить на велосипеде. А уж тебя играть в теннис я и подавно научу». За это я его полюбила тогда и до сих пор люблю. А всяких дураков без денег и без проблем не люблю. Их любить не за что.

Я окончательно повеселела, вылезла из парилки, нацепила купальник и пошла в бассейн. Там, рассекая воду как могучий тюлень, стремительно плавала туда-сюда Элизабет. Меня на подвиги после парилки уже не тянуло, я пристроилось в маленьком подогретом бассейне и расслабленно лежала в воде, когда рядом со мной плюхнулась Элизабет — пришла погреться. Элизабет — шотландка, приехавшая в Америку, когда ее мужа пригласили на работу в «Сатурн Три». У Элизабет трое детей, она самозабвенно занимается их воспитанием «по европейскому методу» и то и дело призывает меня в союзницы, поскольку я тоже из Европы. Живут они в одном из самых дорогих домов нашего городка, при этом Элизабет называет его не иначе как картонной коробкой и каждый раз презрительно морщится, когда речь заходит об американской архитектуре.

— Ну разве здесь дома? Это курятники! Вот у меня в Шотландии дом — это дом. Он сделан из настоящего камня, и простоят тысячелетия. Все-таки у нас в Европе дома гораздо лучше, правда, Инна?

— Не то слово, — соглашаюсь я, припоминая свою оставшуюся в Москве двухкомнатную «распашонку» на восьмом этаже блочно-панельного здания. Ну да ведь действительно не картон! «Собственность», она и в Африке тоже собственность.

Сегодня Элизабет явно было не до разговоров о преимуществах Европы над Америкой.

— Привет, Инна! — отфыркиваясь, звонко закричала она. — Хорошо, что я тебя встретила. Ты что вечером делаешь?

— Ничего, а что, с детьми надо посидеть?

— Нет, как раз наоборот — со взрослыми. У нас сегодня вечеринка, все приглашенные из компании мужа, а мне хоть стреляйся от тоски — общаться с их женами. Приходи, а?

Я поразмыслила. С одной стороны, делать вроде вечером нечего, с другой стороны — развлекать скучающую Элизабет и глазеть на корпоративную публику — тоже удовольствие не из самых приятных. Но — почему бы и не сходить? Все развлечение.

— Во сколько приходить?

— В семь. Форма одежды — casual.

— Хорошо. Спасибо за приглашение.

У меня сразу же появилась проблема — в чем пойти? Пойти, естественно, было совершенно не в чем. Все имеющиеся приличные наряды требовали химчистки, а в неприличных идти не хотелось. Намазываясь кремом после душа и высушивая волосы феном, я все перебирала в голове варианты одежды и все их отметала как неподходящие.

Оставалось только топать в «Диллардс», как обычно.

«Диллардс», как старая любовь — не ржавеет.

Я помню, как зашла в этот магазин в первый раз. Это было месяца через два после моего приезда в Колорадо, я уже понемногу осваивалась с американской жизнью, завела счет в банке, сняла квартиру и купила машину. Деньги таяли стремительно, и надо было думать о работе. Но как ее найти без знакомых и рекомендаций?

Смелость города берет, решила я, и для начала стоило бы приодеться. Мой продвинутый московский гардеробчик, заботливо перевезенный под горячее солнце гор Роки, совершенно не вписывался в модные силуэты Колорадо. В магазинах на меня оглядывались. Надо было срочно мимикрировать. Я поехала в шопинг-мол.

До этого я там ни разу не была, поскольку была совершенно уверена, что это мне пока не по карману. Необходимые закупки я делала в «Волмарте», благо он под боком и содержит все необходимое от носков и зубной пасты до диванов и шуб из искусственного меха.

Но для хорошего делового костюма «Волмарт» не годился. Поэтому я и пошла прочесывать шопинг-мол.

Там все было хорошо, кроме цен. Я обошла «Нордстром», «Ньюман Маркус», «Пятое авеню» и совершенно расстроилась. Потом я вошла в «Диллардс», который тоже был не слишком дешевым. Рассеянно брела я от одной коллекции к другой, как вдруг мое внимание привлекла маленькая табличка над забитой одеждой вертушкой: «Скидка 75 %». А к этой табличке была прикреплена желтая бумажка с надписью «Сегодня — дополнительная 50-процентная скидка».

Я подошла поближе, порылась и выудила замечательный костюмчик моего размера — хоть сейчас на работу устраивайся! Потом я посмотрела на цену. Первоначальная цена была 220 долларов, нынешний ценник показывал 55… Я взяла костюмчик и подошла к двум обалденно одетым и потрясающе накрашенным девчонкам-продавщицам, о чем-то болтающим у кассы.

— Чем мы можем вам помочь? — в унисон пропели девицы, и это вышло так забавно, что мы все трое засмеялись.

— Вы не могли бы уточнить цену? — спросила я. — Там говорится, что сегодня полагается еще одна скидка…

— Да, сегодня этот костюм стоит двадцать семь пятьдесят. С ума сойти, за такой костюм такие деньги! Я бы себе тоже взяла, да у меня уже их столько, носить некогда. У нас же еще как у сотрудников двадцатипятипроцентная скидка, так что мне бы он обошелся в… — она быстро произвела в уме подсчет — в двадцать шестьдесят три. Купить, что ли? — Она глубоко задумалась.

Тут я поняла, куда мне надо устраиваться на работу.

— Скажите, а вам сюда продавцы не требуются? — с надеждой спросила я.

— Как же не требуются? Все время требуются. Да вы поднимитесь на второй этаж, в отдел обслуживания покупателей, и поинтересуйтесь там. Они всегда людей ищут.

Я примерила костюм — оказался в самый раз! — не снимая его, заплатила деньги и попросила срезать этикетки. Эдакой деловой леди я и отправилась наверх, узнавать про работу. За столом, где упаковывали подарки, щекастая девица, пыхтя от усердия, навязывала бантики на коробки для пожилой дамы, которая, видимо, делала рождественский шопинг — еще бы, лето ведь уже кончилось!

Я дождалась, пока она отдаст всю эту груду подарков старушке, и подошла к столу.

— С кем бы я могла поговорить об устройстве на работу?

— А что тут говорить, вот вам анкета, заполняйте!

Она вручила мне брошюру о шести страницах со множеством вопросов, большинство из которых я не могла перевести… Я растерянно пролистала брошюру.

— А нельзя мне вместо анкеты отдать резюме?

Написанное еще в Москве резюме у меня было с собой, в сумочке, я его носила просто на всякий случай.

Щекастое создание задумалось.

— Давайте спросим менеджера.

Она взяла мое резюме, удалилась за дверь и скоро появилась опять.

— Проходите, он хочет с вами поговорить.

Я вошла в просторный кабинет, где за дубовым столом сидел сухощавый человек лет пятидесяти и изучал мое резюме. Он приветливо указал мне на кресло.

— Садитесь. Так вы хотите устроиться продавцом к нам в магазин?

— Да, я бы очень хотела.

— Но с вашим резюме можно найти работу куда более высокого уровня!

Я улыбнулась.

— Я еще не умею устраиваться на работу. Знакомых здесь у меня нет, да и язык еще недостаточно хорош. Кроме того, мне нравится ваш магазин, я бы здесь поработала некоторое время.

Он в задумчивости, что-то припоминая, постучал пальцами по столу.

— Я думаю, вы приняли верное решение. Я вас возьму. Я работал с русскими женщинами — они все замечательные работницы. Одна беда — они никогда не хотели работать в выходные, когда у нас самая выручка, и поэтому теряли в зарплате и увольнялись. Мой вам совет — хотите больше получать, работайте по выходным. Анкету можете не заполнять, а вечером приходите на тренинг и приносите все ваши документы — мы сделаем копии. Да, кстати, меня зовут Билл. Поздравляю вас со вступлением в дружную семью «Диллардс»!

Миновало уже несколько лет с тех пор, как я ушла из магазина, а меня тут помнят. Я прошлась по отделам и наткнулась на Синди.

— Привет! Что у вас сегодня хорошего?

Синди — студентка университета, учится на ветеринара и самостоятельно оплачивает свое обучение — пожала плечами.

— Ничего особенного… Хотя постой, — у нас есть купальники!

— Какие купальники — осень на дворе!

Синди засмеялась:

— Ты как будто у нас и не работала!

Она завела меня в укромный уголок за вереницей развешанных шуб:

— Гляди.

На двух вертушках в три ряда громоздились разрозненные составляющие купальников всех цветов, фасонов и размеров: на одной верхушке — лифчики, на другой — трусики. Во всяком случае, так гласили таблички. Цена была два девяносто девять за верх, доллар девяносто девять — за низ.

— Вот, поразвлекайся, — приглашающе воздела руку Синди.

— Да мне вроде бы не нужен купальник…

— Тебе не нужен купальник стоимостью в сто пятьдесят долларов, если ты можешь купить его за пять баксов? Я тебя не узнаю, ты не заболела ли?

— Ну ладно, разве что парочку…

Через полчаса я стала обладательницей двух купальников — одного огненно-красного в черный горошек, другого — салатного цвета в пальмах и чайках. Купальники были совсем неплохими и следующей весной могли обойтись мне в кругленькую сумму. Ну что ж, вот мы и подготовили сани летом, то есть телегу — зимой…

Я опять побрела искать Синди.

— Я вообще-то за платьем пришла. Мне сегодня на вечеринку идти.

— На платья хороших скидок сейчас нет. Это надо после Рождества приходить, тогда все будет дешево. Или хотя бы перед Рождеством.

Я, недоверчивая по натуре, все-таки пошла и порыскала по закуткам, проверила даже большие размеры. Все-таки как хорошо, что многие продавцы в Америке не умеют читать и считать: столько раз я обнаруживала вещи своего четвертого размера на вешалке, где висят объемные двадцатичетырехразмерные монстры. Сегодня мне не повезло.

Заплатив за купальники, я вернулась домой, бросила купальники на полку к двум или трем дюжинам купальников, уже имеющимся в моей коллекции, и углубилась в недра кладовки, то и дело натыкаясь на совершенно забытые вещи. Нет, надо все-таки как-нибудь заняться уборкой. Casual, или повседневный стиль, в дресс-коде Колорадо может означать совершенно что угодно. Для одних это шорты с футболкой, для других — слаксы с рубашкой, а женщины и вообще могут одеваться во что угодно. Мне, как разговаривающей с акцентом, приходится всегда одеваться элегантно, иначе, как выразилась Элизабет, которой из-за ее шотландского акцента тоже несладко приходится, «они подумают, что мы только что с парохода слезли». Или только что перешли южную границу, добавляю я про себя.

Я давно определилась со своим стилем и на вечеринки в незнакомой компании надеваю разные варианты маленького черного платья от Шанель с разнообразными ювелирными украшениями или бижутерией в зависимости от того, как одета публика. Идею я позаимствовала из журнала «Лыжные курорты». Это такой специальный журнал для тех, кому больше нечего делать, а только кататься на лыжах в разных дорогих местах. Самая большая проблема у таких дам, как оказывается, недостаточное количество разнообразных платьев для «апре ски». И вот одна дама посоветовала, как решить эту проблему: иметь одно элегантное черное платье и множество дорогих ювелирных украшений, и менять их каждый день. Тогда все будут думать, что вы каждый день в новом платье. Я эту идею несколько модифицировала, включив туда не только ювелирные украшения, но и бижутерию.

Это очень просто сделать: надеваешь черное платье, поверху цепляешь очень официальную золотую цепочку, а сверху навешиваешь очень неформальные бусы. Прикрываешь все это дело нейтральным газовым шарфиком. Придя на вечеринку, не снимая шарфик, быстро осматриваешься, и в зависимости от обстоятельств снимаешь шарфик, бусы или цепочку. Работает всегда. Сегодня я решила сразу же надеть бусы поярче и попроще — «кажуал» так «кажуал».

Я разложила на кровати четыре финалиста и критически их оглядела. Одно платье отправилось назад на плечики в кладовку как слишком официальное, второе было слишком неофициальное, к тому же требовало химчистки. Оставшиеся два были похожи как близнецы, только одно было из летней ткани, а второе — из зимней. Что же мне надеть? Лето, конечно, уже ушло, но зима-то еще не настала.

Я совсем было извелась, но потом вспомнила капитан-Врунгелевскую дилемму про двух петухов-друзей — если белого пустить на суп, черный заскучает, если черного — белый. А есть хочется. Лом, помнится (или Фунт?), наконец решил эту проблему, сказав:

— Руби белого.

— А как же черный, который заскучает?

— А плевать.

Я решила надеть зимнее платье — вечером будет холодно возвращаться — в горах уже снег лежит.

Я облегченно вздохнула, сделав нелегкий выбор. Все-таки надо бы дойти до химчистки в ближайшем будущем. И в доме убрать… Когда-нибудь, когда будет время.

В семь десять я подъехала к дому Элизабет.

Я опоздала — большинство гостей уже собралось, поэтому мне пришлось оставить машину довольно далеко от большого дома Элизабет. Я прошла мимо череды дорогих машин, пересекла ухоженный дворик, где росли хризантемы, и позвонила в дверь. В доме громко играла музыка и слышались возбужденные голоса, и вкусно пахло готовящемся на гриле мясом. Мне никто не ответил. Я еще раз позвонила и толкнула дверь. Она легко открылась, и я вошла в дом. В холле никого не было. Я направилась было к кухне, но тут прямо навстречу мне выскочил раскрасневшийся парень, а за ним — мужчина постарше, что-то бубнящий упрашивающим тоном. Парень был явно не согласен с доводами собеседника, отрицательно качал головой, а потом, резко остановившись, веско изрек, обращаясь почему-то не к своему собеседнику, а ко мне:

— Человек, который не знает, что такое виртуальная функция класса, не достоин называться программистом, не правда ли?

— Я тоже не знаю, что такое виртуальная функция класса, — честно сказала я.

— Да, но ведь вы и не пытаетесь устроиться на работу в «Сатурн Три»?

— Боже упаси. Вы не видели Элизабет?

— Она там, в столовой. Да, кстати, меня зовут Ричард, а это Зик.

— Инна. Приятно познакомиться.

Зик хмуро кивнул:

— Очень приятно.

По его лицу было видно, что ничего приятного в его жизни не происходило уже много лет.

Я прошла через холл и устремилась на поиски Элизабет. Это было нелегко. В доме было полно народу, а часть приглашенных вышла на задний двор и принимала активное участие в поджаривании мяса. Всюду ели, пили и беседовали. Я нашла бочку с пивом, откуда мне любезно нацедил стаканчик пожилой старикан с прилизанной шевелюрой, призванной скрыть довольно объемную лысину, и пошла обходить группки народа, высматривая хозяйку дома и ловя обрывки разговоров.

— Ни о каком слиянии и речи быть не может! Подумай сам, кому это выгодно! — горячился интересный мужчина лет сорока в отглаженном джинсовом костюме.

— Ну это с какой стороны посмотреть, — вертя в руках бокал мартини, возражал ему человек постарше в футболке и черных хлопчатобумажных брюках. — У этой перспективы может быть интересное будущее. Томас, например, считает, что это неплохая идея.

— Томас совершенно не понимает состояния дел! — продолжал отглаженный. — Ему бы все шпионов из конкурирующих компаний ловить!

— Кстати, о шпионах, — перебил его собеседник. — Ты не прав, ситуация действительно тревожная, и Майк с Дереком были совершенно правы, когда предложили новую процедуру хранения данных. Бедняга Майк, ты слышал, что он попал в аварию в пятницу? — Тут он почувствовал на спине мой взгляд, оглянулся и вздрогнул, едва не расплескав содержимое бокала. — Позвольте, а вы кто? Почему я вас не знаю?

Я улыбнулась.

— Я тоже вас не знаю, наверное, поэтому и вы меня не знаете. Давайте познакомимся. Меня зовут Инна.

— Где вы работаете, Инна? — продолжал допытываться обладатель мартини. — Почему я вас никогда не видел? В каком отделе?

— Что значит, в каком отделе? — в свою очередь удивилась я. — Ну хорошо, мне скрывать нечего. В отделе книг на русском языке. Еще вопросы есть?

— У нас ведь нет отдела книг на русском языке, не правда ли, Андерс? — как-то растерялся допрашивающий, — Или ты и здесь успел натворить невесть что?

Андерс широко мне улыбнулся.

— Пока нет, к моему большому сожалению… Но мы можем открыть такой отдел, если конечно, Инна… я правильно произношу ваше имя? Если Инна согласится его возглавить! Меня, кстати, зовут Андерс.

— Спасибо за приглашение, Андерс, — кивнула я. — Я запросто, лишь бы компания попалась хорошая… А где мы собирается заводить отдел книг на русском языке? Не то чтобы я сомневалась, но все-таки всегда хочется знать, что будешь писать в своем резюме.

Недовольно фыркающий обладатель футболки одним глотком допил свой мартини, чуть не подавившись оливкой, выплюнул ее обратно в бокал, стукнул бокалом о стол и вышел, напоследок довольно угрожающе заявив Андерсу: — Вам бы все шуточки шутить? Мы еще посмотрим, как все повернется!

Андерс посмотрел на меня.

— Извините Питера, у него, как и всех нас, впрочем, была нелегкая неделя… Ну да не будем о печальном. Так где вы работаете, вы сказали?

— В библиотеке. А вы, видимо, в «Сатурне»?

— Вы невероятно проницательны. Именно там, и я отдал бы все на свете, чтобы поменяться с вами местами. Приходить на работу и целыми днями читать книжки, да еще на русском языке… Невероятно! Как же вы сюда попали, в сатурновскую клоаку? Мне было сказано, это вечеринка для своих. Вас кто-то привел сюда?

— Нет, то есть да. Меня пригласила хозяйка дома. Мы подруги.

— Вот оно что. То есть вы единственный здесь счастливый человек, над головой которого не разверзается небо и который может спать спокойно, не вскрикивая от ужаса. Как же я вам завидую, Инна, вы даже не представляете.

— У вас что, такие большие неприятности? Я сегодня краем уха слышала что-то в спортклубе.

— Слухами земля полнится, не правда ли? Да, у нас не самая светлая полоса, что верно, то верно. Ну да ничего, давайте выпьем и пойдем танцевать — сколько же можно голову ломать, она не казенная. Не обращайте на меня внимания, Инна, я уже и сам не знаю, что говорю.

Тут в комнату заглянула Элизабет и ужасно обрадовалась, обнаружив меня.

— Вот ты где, пойдем, я познакомлю тебя с народом. Извини, Андерс, я у тебя ее заберу.

Андерс разрешающе помахал рукой.

Элизабет схватила меня за руку и притащила в гостиную, где на угловом диване сидели несколько женщин.

— Давайте я вас познакомлю. Это Инна, она из России, мы вместе с ней занимаемся каратэ. Это Бетси, это Линда, это Эллен.

Дамы улыбками и жестами изобразили, как им приятно меня встретить. Я скорчила ответную гримасу.

Элизабет, судя по всему уже успевшая принять на грудь некоторое количество спиртного, явно действовала по заранее разработанному плану.

— Помните, я вам уже говорила, что каратэ необходимо для каждой женщины? А вы говорили, что это я потому так говорю, что сама занималась в детстве и мне легко все вспомнить, а у вас так никогда не получится. Это неверно. Вот посмотрите на Инну. Она вообще никакими видами спорта в детстве не занималась, а сейчас вот начала и уже таких успехов достигла. И вы тоже можете начать, и совершенно в короткое время тоже добиться значительных успехов. Я даже готова тренировать вас по утрам, скажем, по понедельникам и средам, когда дети в школе.

Я ужасно разозлилась на Элизабет. Так вот зачем она меня приглашала! Продемонстрировать этим милым дамам как свою протеже, которую она чуть ли не воспитала. Из грязи, так сказать, в князи.

Ухоженные дамы посмотрели на меня без особого интереса. Видно было, что тема эта уже обсуждена не раз и практически исчерпала себя. Ну не хотелось им заниматься каратэ, несмотря на все ухищрения Элизабет. Да и то сказать, все они были весьма в неплохой спортивной форме, не то что Элизабет — тумбочка на тоненьких ножках. Каратэ само по себе не красит фигуру, его надо комбинировать с чем-то еще. Так что дам я никак не осуждала.

Молчание затягивалось.

— Инна, а я, кажется, вас узнала! — вдруг воскликнула Линда. — Могла я видеть вас две недели назад на фестивале «Вкус России»?

— Конечно могли, — обрадовалась я. — Я же там простояла восемь часов от открытия до закрытия, и меня все видели, кто туда пришел.

— Это был первый русский фестиваль в Денвере, который когда-либо вообще проводился, — обратилась к присутствующим Линда. — Меня подруга туда позвала, она распространяет косметику Мэри Кэй и ее пригласили принять участие. Я еще удивилась, а какое отношение имеет американская косметика к русской еде? Но мы все-таки решили пойти, благо суббота и недалеко ехать — это рядом с гольф-клубом моего мужа, и мы сразу после гольфа решили не идти в ресторан, а поехали на этот фестиваль. Приезжаем. Оказалось, он проводится в каком-то странном здании, архитектура такая необычная, называется «Ложа Эль Джабар»… Что это по-русски означает, Инна?

— Это не по-русски, — подала я голос. — Это масонская ложа с мусульманским уклоном, судя по символике — полумесяцы и кривые турецкие ножи. А на стенах висят портреты отцов-основателей в тюбетейках. Или что-то вроде этого. Русская православная церковь, которую пригласили принять участие, приехала, посмотрела на эту красоту, и даже заходить отказалась. Ну а я из библиотеки, мы вне религиозных верований и убеждений. Я осталась.

— Ну и как вам это все понравилось?

Я поразмыслила, как бы получше выразиться.

— Там было забавно. К России, правда, мало что имело отношение, но народу нравилось.

По какой-то странной причине организаторы совершено не удосужились пригласить на фестиваль действительно русские рестораны и магазины. Из русской еды на празднике имелись только тульские пряники, просто пряники, баранки и конфеты, которые я предусмотрительно закупила в русском магазине. Правда, в баре посетителям предлагали пиво «Балтика» и «Русскую» водку неопределенной национальности. У входа продавали хот-доги и пиццу. Ни блинов, ни пирогов…

Я сдуру пригласила на мероприятие всех своих знакомых, и они кружили по рядам в поисках русской еды, пока, отчаявшись, не натыкались на мой стол. Я отпаивала их «тем самым со слоном» чаем и кормила конфетами «Раковые шейки» и «Коровку». «Коровку» они брали, на «Раковые шейки» смотрели с подозрением.

— Ты же знаешь, у меня аллергия на морепродукты, — с упреком заявила моя подруга Патти. — Зачем ты мне их предлагаешь?

Тульские пряники, завернутые каждый в свою индивидуальную упаковку, я раздавала только в обмен на заполненную библиотечную анкету. Народ, узнав, что библиотечные билеты бесплатны, записывался в библиотечный округ Навахо целыми семьями — всем хотелось пряников.

Конфеты тоже шли на ура.

— А из чего это делают? А мука там есть? А сахар? А дрожжи? — у меня аллергия на дрожжи! А шоколад? — У меня аллергия на шоколад! А эти конфеты с лобстером на обложке — это что? А конфеты с коровой на обложке? А как мне эту конфету раскрыть? Я не вижу, за что надо потянуть, чтобы она развернулась… А почему русский чай такой вкусный? Можно я еще себе налью?..

— Надо же, какое совпадение! — вступила в разговор Бетси. — Мы с мужем тоже были на этом фестивале. У нас там дочка выступала в украинском балете. — И она гордо обвела взглядом присутствующих дам. — Инна, вы видели выступление нашего балета?

Еще бы я его не видела!

— Замечательное было выступление! — от чистого сердца отвесила я комплимент. — Мне оно запомнилось больше всех!

Мое времяпровождение на фестивале сильно скрасили выступления разных музыкальных и танцевальных групп, и некоторые из них были совсем неплохими, некоторые просто отличными — например, выступление нашей детской студии при библиотеке, а некоторые, как бы это сказать, ну очень интересными. Украинский балет как раз и относился к числу самых запоминающихся.

Зазвучал веселый гопак, и на сцену выбежали девушки в исключительно интересном своей черно-белостью варианте украинского национального костюма. На голове у них красовались белые свадебные веночки, правда, без фаты, платья были черненькие, приталенные, с широкими юбками и рукавами-фонариками.

Они весело затопали по сцене, иногда попадая в такт. У всех были… как бы это получше сказать… весьма широкие талии, а самое интересное было в том, что несмотря на ширину, белые пояса-корсажи со шнуровкой, опоясывающие эти могучие талии, все равно были им великоваты.

То есть шились платья и вовсе на великанш. Весьма предусмотрительно.

Что любопытно, публике это выступление понравилось больше всех! Так что Бетси и впрямь есть чем гордиться.

— А я там купила вот этот браслет, — похвасталась Линда, — это настоящий русский янтарь. Вот посмотрите, Инна, у меня ярлычок остался, тут и надпись есть по-русски.

Я посмотрела. На ярлычке действительно по-русски было написано «Сделано в Латвии».

— Чудесная вещь, — оценивающе кивнула я. — Вам повезло, Линда. Ну а мне пора. Завтра на работу. Приятно было познакомиться. Спасибо за приглашение, Элизабет.

Я встала и пошла к двери. Элизабет поспешила за мной.

— Ты куда? Подожди, не уходи, сейчас должен приехать Томас, я хочу тебя с ним познакомить, я поэтому тебя и пригласила. Он фактический глава «Сатурна Три», он должен вот-вот приехать — он только что вернулся из Европы, и наши его ждут как манну небесную — только он может вытащить их из этого болота, разобраться с конкурентами и вообще навести порядок. Потрясающий мужик.

— Прям штандартенфюрер какой-то… — неодобрительно заметила я. — Не очень-то мне хочется с ним знакомиться. Я лучше домой пойду. Спасибо за чудесный вечер. Мужу привет.

Я ухватила по дороге к двери какое-то изделие из теста и принялась его жевать, направляясь к своей машине. Уже открыв дверцу, я увидела гигантский стального цвета «Рэнджровер», заруливающий к дому Элизабет в поисках парковки. Должно быть, это и был знаменитый Томас, призванный спасти тонущий «Сатурн Три». Хорошо, что я его не дождалась.

 

Понедельник, 16

Сегодня мне во вторую смену, можно спать и спать. Вместо этого я почему-то проснулась ни свет ни заря и решила, раз уж так получилось, позвонить подружкам в Москву. У них вечер, наверняка они дома. А то давно я от них ничего не слышала.

Сначала я позвонила Ленке.

— Вот хорошо, что ты проклюнулась, — обрадовалась она, — у тебя есть минутка, сейчас я руководящие указания семье дам, и мы с тобой будем трепаться.

Ленка — это именно та подруга, благодаря которой я оказалась в Америке. Она выиграла для меня «Грин кард». Такая уж у нее рука легкая.

Мы познакомились с ней на курсах английского языка. В отличие от всех нас, кому английский был необходим для работы, ее привела на курсы другая причина.

— Муж сказал, что ему надоело, что я все дома сижу. Сказал, чтобы я подыскала себе какие-нибудь курсы поприличнее, все равно какие, хоть кройки и шитья. А шить я и так умею, поэтому решила пойти на английский.

Мы вместе закончили курсы, получили корочки, но работать она так и не пошла, — как-то все не получалось. Как-то она со смехом рассказала мне историю о своей подружке из Ужгорода, которая, когда объявили конкурс в первый приличный магазин одежды в этом городе, подала туда заявление, выдержала конкурс — куда там Мисс Вселенной — и получила работу. Но работать не стала — а незачем. Больше мужа все равно не заработаешь, а тогда зачем надрываться?

— Вот и я так же, — со смехом добавила Ленка. — Не могу себя заставить работать за гроши. Ну хоть режь. А на большие деньги никто не зовет.

Мы немного, как мне показалось, потрепались об общих знакомых.

— Ой, ты помнишь Петеньку? — вдруг воскликнула Ленка. — С наших английских курсов?

Конечно, я помнила Петеньку. Эдакий толстячок-боровичок, до невозможности ленивый лысоватый блондинчик двадцати с небольшим лет, вечно истекающий потоками жира и пота изо всех многочисленных складок своего тела. Но при этом он был довольно умен, и английский ему давался куда легче, чем нам с Ленкой. Сразу после выпуска он женился на высокой худой Эллис — одной из наших учительниц, родом из Австралии, и уехал вместе с ней в страну кенгуру.

Время от времени до нас доходили вести, что Петенька живет припеваючи на полном содержании у Эллис, нигде не работает. Все подруги исходили ненавистью, пытаясь пробудить у Эллис законное негодование и выставить тунеядца из ее дома, но Эллис на провокации не реагировала, и делала вид, что ее все устраивает. И, похоже, ее действительно все устраивало.

— Так вот, — продолжала развеселившаяся Ленка, — ты представляешь, Петенька вдруг ни с того ни с сего уговорил Эллис переехать в Англию, в Лондон, и сразу же нашел там крутую работу — программистом в банке, и теперь он работает каждый день, а она сидит дома, ничего не делает и ходит по магазинам. И совершенно счастлива. Вот как, оказывается, бывает, а мы-то думали, что из него никогда ничего хорошего не выйдет.

Мы немного помолчали, удивляясь, как жизнь оборачивается. Потом обсудили Ленкиных детей — у нее их двое, и оба хулиганы — интересно, в кого бы это? Потом я начала рассказывать про свою интересную и полную приключений жизнь, и на самом интересном месте я вдруг взглянула на часы и охнула. Пришлось скомкано заканчивать разговор и лететь на работу без завтрака. Как всегда и случается, когда я работаю во вторую смену. Именно поэтому я и не люблю работать во вторую смену. Ты просыпаешься счастливая и понимаешь, что жизнь удалась — у тебя есть целое утро на всевозможные занятия. Ты можешь заняться тем, другим, третьим. У тебя прямо-таки вся жизнь впереди. Ты начинаешь не спеша, в свое удовольствие, заниматься чем-нибудь, и тут же обнаруживаешь, что жизнь совершенно не удалась, что время кончилось, что пора бежать на работу, а до нее целый час езды. И надо еще помыться и накраситься. Поэтому времени на завтрак не остается никогда. «Вот так и жизнь пройдет, если работаешь во вторую смену — незаметно, — ожесточенно думала я, пытаясь не угодить кисточкой в глаз. — Ты думаешь, что ты контролируешь жизнь, а это она контролирует тебя. А твои подруги в это время вяжут коврики, ходят в спортивные залы и воспитывают детей. На деньги мужа. А ты с богатым мужем ужиться не смогла. Не понравился тебе твой ново-русский муж. Покуда был бедный студент — терпела, стал богатым — бросила. Ну и дура. Теперь давай сама справляйся со всем, беги на работу, объясняй замужним подружкам, что только такая жизнь — независимая и самостоятельная — тебя и устраивает. Ври, короче говоря. Врать ты научилась — будь здоров. Никто и никогда не заподозрит».

Поездка на работу заняла сорок одну минуту, так себе результат, но не хуже среднего. Я выключила зажигание и посмотрела на часы. Одиннадцать двадцать восемь, а мне еще бежать на третий этаж, открывая по дороге кучу разных дверей разнокалиберными ключами. Лифтом я не пользуюсь из принципиальных соображений: никогда не знаешь, сколько времени придется в нем провести, когда он сломается в очередной раз. Через полторы минуты я ворвалась к себе в кабинет, и выяснила, что зря старалась: начальство отсутствовало, видимо, митинговало в центральном офисе. А настенные часы и вовсе показывали 11:23. Можно было расслабиться и закончить начатый дома макияж.

Но тут позвонил мой поставщик Гриша из Нью-Йорка.

— Ты почту свою электронную проверяешь или ты где? Заказывай быстрее, все уходит с колес! — возбужденно кричал он в телефонную трубку. — Пятьсот наименований, и какие книги, просто конфетки! Донцова, Полякова, Степанова! Ты представляешь, новый роман Дэна Брауна, «Точка…» как ее там… неважно, короче я жду твой заказ сегодня.

— «Deception», — сказала я, прижимая плечом трубку к уху и стараясь не заехать тушью в глаз.

— Чего?

— «Deception point». Роман так называется. Только он не новый. Он старый и скучный. Мастерство в момент написания еще не пришло к будущему автору «Кода да Винчи». Да к тому же ты мне его уже продавал не так давно. Ты мне лучше бы Устиновой что-нибудь новенькое предложил вместо этого.

— Где я тебе новую Устинову возьму? Не самому же писать! Бери Дэна Брауна, пока есть! Я тебе две штуки отложил. Ты что жду.

За что я Гришу люблю, так это за его энтузиазм, сопровождающий попытки выдать прошлогодний снег какого-нибудь второразрядного лыжного курорта Арапахо-Бэйзин за знаменитую свежевыпавшую «шампанскую» порошу Стимбот-Спрингс. Иногда ему это удается. Но не со мной. Наши избалованные читатели хотят читать только самые последние новинки, и съедят меня заживо, если я попытаюсь подсунуть им книжки второй свежести.

Положив трубку, я оглядела себя в зеркало, открыла почту и бегло просмотрела все, что накопилось за вчера. Заслуживающих внимания писем было всего пять, я быстренько ответила на четыре. Пятое было от сенсея. С присущим ему лаконизмом он предлагал пометить в календаре три дня подряд в конце недели, поскольку пришло время ехать на ежегодные сборы, именуемые «Гасшуку». Я вздохнула. На «Гасшуку» я ездила уже два раза и прекрасно знала, чего ожидать. Три дня непрерывных тренировок, боль во всем теле, синяки во всех возможных местах, хождение враскоряку и полная невозможность спуститься по лестнице еще пару недель. Да и стоит это сомнительное удовольствие недешево — наш учитель, сенсей, сам судья международного класса, приглашает на сборы лишь лучших тренеров из Японии. Плюс гостиница на три дня… Ну да назвалась каратисткой, получи под глаз ногой. Я отправила оставшиеся послания в мусорную корзину и с предвкушением открыла присланный Гришей список книжных новинок. Само собой разумеется, тут же снова зазвонил телефон.

— Инн, ты подняться к нам не можешь? У нас тут проблема… — умоляюще протянула Марина.

— Иду, — вздохнула я, закрыла список книг, сгребла со стола достойную Плюшкина связку ключей, тщательно заперла за собой дверь и отправилась на четвертый этаж.

Наверху было весело. Взопревшая Хелен быстро-быстро молотила пальцами по клавиатуре, умудряясь одновременно размахивать руками и громко втолковывать что-то двум парням угрожающего вида. Один, в берете, был похож на Че Гевару, другой, с хвостом, напоминал Антонио Бандерэса. Марина стояла рядом, олицетворяя вселенскую скорбь, и прижимала к груди толстую книжку с фотографией пышнотелой красотки на обложке.

— Ой, Инна, спасибо, что пришла, — она протянула мне книгу. — Товарищи из Бразилии увидели эту книгу на полке с новыми поступлениями, и потребовали у Хелен немедленно достать им такую же, но на португальском или хотя бы на английском. Хотя по-английски они тоже не очень. Хелен уже час бьется, а найти ничего не может.

Я внимательно осмотрела книгу. Фамилия автора имелась только в русской интерпретации и по-португальски могла быть записана десятками разных способов. Да и не сильна я в португальском. Никакой информации об оригинальном названии или хотя бы о переводчиках в книге не имелось. После перекрестного допроса бразильских читателей выяснилось, что они видели этот сериал в юности в Бразилии и даже не подозревали, что существует книга, по которой этот сериал был снят. Им бы очень хотелось прочесть книгу. В темпераментных бразильских глазах блестели слезы ностальгии.

После десятиминутного Интернет-расследования выяснилось, что книгу пару лет назад сварганили русские умельцы по мотивам полюбившегося народу бразильского сериала. Португальского оригинала в природе не существовало. Я тщетно попыталась донести это известие до бразильских мачо. Они отказывались верить и не уходили, мрачно вращая глазами и обмениваясь короткими фразами на португальском, интонации и акцент которого, кстати, на удивление напоминают русский. В конце концов мне удалось их выпроводить, сделав каждому по цветной копии красавицы с обложки. Они ушли строевым шагом, прижимая к груди драгоценные портреты.

— Уф, — сказала Хелен, — в какой-то момент я испугалась, что они возьмут нас в заложницы, и нам с тобой придется перевести эту книгу с русского на английский. Но, кажется, на этот раз пронесло.

Она зря это сказала, потому что сейчас же появился Чарльз, наш постоянный посетитель, нищий преклонных годов, вот уже пять лет заполняющий на Интернете какие-то бесконечные кроссворды. Если он однажды ответит на все вопросы, то выиграет миллион. Вопросы повторяются, и его шансы растут. Единственная проблема — его память, поэтому он записывает ответы. Ответы ему поставляет добрая Хелен. Меня он прежде любил, каждый день интересовался, как меня зовут, и, получив ответ, говорил, что имя Инна напоминает ему девушку Джеймса Бонда. Как-то я не выдержала и сказала, что у Бонда никогда не было девушки с таким именем, а он сказал, что у меня нет чувства юмора, и я согласилась, что чего нет, того нет, и с тех пор он от меня отстал. Если он иногда, забывшись, все-таки спрашивает у меня, как звали третью жену Генриха IV, я молча протягиваю ему энциклопедический словарь.

Пока Чарльз развлекал Хелен, я успела найти «приличную европейскую» школу для семьи канадцев, только что перебравшейся к нам из Атланты, отыскать десять любовных романов с очень крупным шрифтом для восьмидесятипятилетней американки, которая очень плохо видит, а читает с быстротой молнии, и только про любовь, подобрать шахматную литературу на русском языке для пожилого монгола, и перевести письмо из телефонной компании молодому минчанину.

— Смысл такой, — сказала я, пробежав глазами письмо. — Телефон они вам дать могут, но только под залог в сто пятьдесят долларов. Вы, наверное, недавно приехали?

— Только что! Я так и понял, что это отказ. Ну и не нужен мне этот бесплатный «Qwest» с залогом. Я по дороге, пока к вам шел, купил себе «Cricket». — Он вытащил из кармана и продемонстрировал мне свое приобретение. Воспользовавшись моментом, Хелен немедленно оторвалась от беседы с изрядно доставшим ее Чарльзом, выхватила из стоящего на столе пластикового стаканчика книжную закладку и сунула ее в руки минчанину. Он с недоумением уставился на нее.

— Это еще что?

— Это просьба воздержаться от телефонных звонков в библиотеке. Но, — обратилась я к Хелен, — мы же только что поменяли правила, и теперь читатели могут пользоваться сотовыми телефонами в библиотеке? Я точно знаю, я же перевела их на русский язык!

— Извините, но надо же мне было что-то делать, чтобы отвязаться от Чарльза…

Я спустилась вниз и наткнулась на Гарри.

— Хорошо, что ты пришла! — обрадовался он. — Тут нам с тобой понаприсылали инструкций, как себя вести на телевизионных интервью — я уже обхохотался. На, гляди! — Он протянул мне распечатку.

Я вздохнула и начала читать. Этот трехстраничный документ подготовила Мишель — наш директор по связям с общественностью, деловая и всегда очень консервативно одетая дама.

Я внимательно пробежалась по строчкам брошюры.

«Поинтересуйся, кто проводит интервью и почему выбрали именно тебя.

Определись со временем и темой.

Не забудь подготовиться — даже если ты думаешь, что уже достаточно подготовлен.

Не говори ничего такого, что не хотел бы увидеть в эфире.

Надень как можно более консервативный костюм (или платье, если ты женщина).

Не пытайся обмануть репортера — тайное всегда становится явным…»

И дальше в таком же духе. Я нахмурилась.

— Мне не нравится предложение надевать консервативный костюм, — заявила я.

— Кто бы сомневался! Давай я позвоню Мишель — это она прислала все эти инструкции — и спрошу ее, что она на самом деле думает.

Он быстро набрал номер.

— Мишель?.. Добрый день, это Гарри… Мы тут с Инной обсуждаем ваши указания по поводу киносъемки, и у нас есть несколько вопросов… Ну то есть Инна-то уже определилась с одеждой — кожаный лифчик, мини-юбка и лиловые колготки в сеточку, а вот я все еще в сомнении — кожаные шорты в обтяжку или, наоборот, свободные джинсы с разрезами на заднице? Вы думаете? Ну спасибо, буду ждать.

Он положил трубку и довольно улыбнулся:

— Она приедет и посмотрит и на то и на другое, и выберет лучший вариант.

— Я не верю ни одному твоему слову! — заявила я. — Ты вовсе не говорил с Мишель, ты прикидывался.

— А ты позвони ей и спроси, не разговаривал ли с ней Гарри прямо сейчас о чулках в сеточку.

— Когда-нибудь тебя выгонят из библиотеки за все эти шуточки! В Америке с этим не шутят.

Гарри пожал плечами:

— Так я в Америке с этим и не шучу. К счастью, наша библиотека — не американская. За это я ее и люблю. Ладно, пошли обедать, а то тебе скоро наверх. У меня сегодня вечером занятия в университете, так что я уйду пораньше.

Так все и шло своим чередом до самого вечера. В восьмом часу стало потише, понедельник все-таки, и только самые стойкие Интернет-бойцы продолжали рубиться в свои игры. Хелен как раз начала объяснять симпатичному зимбабвийцу, как запихивать деньги в машину, чтобы распечатать свои документы, когда пришел очень странный посетитель.

Это был ухоженный мужчина лет шестидесяти, в дорогом костюме и при галстуке. Его лицо было покрыто красными пятнами, он тяжело дышал и то и дело обтирал носовым платком лоб и шею.

— Ваш лифт не работает, — сообщил он мне.

— Опять? — удивилась я. — Его же только что починили. Извините, у нас очень старое здание, все время что-нибудь ломается. Чем я могу вам помочь?

Он с подозрением посмотрел на меня:

— Это ведь публичная библиотека, не правда ли?

— Да, — осторожно согласилась я.

— Я… Извините, я, наверное, давно не ходил в подобные учреждения… Они все теперь такие?

— Какие такие? — еще более осторожно поинтересовалась я.

— Ну… — он обвел рукой полки. — Эти книги, и надписи… и вы… — Он ткнул пальцем в значок с моим именем с припиской снизу «I speak Russian». — Я знал, что outsourcing набирает обороты, но не ожидал, что дело зашло так далеко…

— Ах, вот вы о чем, — с облегчением вздохнула я, — не волнуйтесь, «аутсорсингом» тут и не пахнет. Наша библиотека — единственная в своем роде, у нас есть книги на английском, русском, испанском языках. Мы своего рода форпост для только что прибывших в Америку людей, помогаем им чем можем. У нас есть курсы английского, компьютерные курсы…

— Да-да… — рассеянно кивнул посетитель, — компьютеры… Я, собственно, поэтому сюда и пришел. Мой компьютер… сломался. Я слышал, в библиотеках есть компьютеры и Интернет. Это правда?

Я улыбнулась:

— Правда. У нас семнадцать компьютеров для публики, и вам повезло — как раз сейчас есть несколько свободных. У вас, наверное, нет читательского билета?

Он отрицательно покачал головой. Его одышка почти прошла, а краснота лица сменилась какой-то нездоровой бледностью. Мне стало его жалко.

— Я дам вам карточку гостя, пойдемте.

Я подвела его к компьютеру, он сел в кресло, и вдруг, увидев порядковый номер, вскочил как ошпаренный.

— Я не хочу сидеть за компьютером номер тринадцать!

Я пожала плечами. Бывают дни, когда мне кажется, что нормальные люди ходят в библиотеку только в виде подтверждающего правило исключение. Сегодня определенно был такой день. Находящийся рядом компьютер номер четырнадцать ребята из компьютерного отдела уволокли сегодня на плановую профилактику, так что я указала на номер пятнадцатый. Его никто не любит, он старый, медленный и расположен далеко от остальных компьютеров, около запасной двери, откуда всегда дует.

Суеверный посетитель, опираясь на мою руку, с трудом уселся на новое место за компьютером номер пятнадцать. Я набрала номер карточки, чтобы запустить сеанс работы.

— Я оставлю вам карточку, она нужна для распечатки документов.

Он отрицательно качнул головой.

— Мне нужно всего-навсего отправить одно письмо. Я не буду ничего печатать.

— Ну что ж, не буду вам мешать. Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится.

— Мне ничего не понадобится! Я вполне самостоятелен! — с возрастающим раздражением в голосе заявил мужчина. Руки его дрожали. Похоже, он сильно нервничал. Я вернулась к своему столу, открыла «Publisher», смастерила веселенькое объявление на трех языках: «Извините, лифт временно не работает. Пользуйтесь лестницами — это полезно для здоровья!» и развесила его на всех этажах с чувством выполненного долга. В моей коллекции множество таких объявлений. К каждой поломке лифта я обычно стараюсь придумать что-нибудь оригинальное, но сегодня сочинительствовать не хотелось.

Как всегда бывает перед самым закрытием, прибежала мамаша с оболтусом-старшеклассником, которому надо было успеть прочесть книгу, написать по ней сочинение, воспользовавшись для этого тремя печатными источниками, Интернетом не пользоваться. И все это надо было сделать вчера, к понедельнику. Без Интернета, разумеется, этого сделать невозможно, тут главный фокус, чтобы учитель не заподозрил, что Интернет все-таки использовался. Ну да в таких делах я собаку съела. Разобравшись с сочинением, я взглянула на часы и ахнула: восемь без пяти.

— Хелен! Мы опять пропустили пятнадцатиминутную готовность! Давай объявляй!

Хелен с готовностью нажала на своем телефоне кнопку громкой связи:

— Уважаемые посетители! Библиотека закрывается через три минуты. Если вы хотите взять домой библиотечные материалы, пожалуйста, пройдите в отдел выдачи книг прямо сейчас. Если вы работаете на компьютере, сохраните все свои документы на дискету или распечатайте прямо сейчас. В восемь часов все компьютеры автоматически выключатся, и вы не сможете восстановить утраченную информацию. Мы снова ждем вас у нас завтра в десять утра. Всего доброго!

Я очень люблю эти Хеленовские «прямо сейчас», RIGHT NOW по-английски. Повинуясь им, вся наша постоянная публика вялой трусцой устремилась к выходу. Я пошла обходить библиотеку по периметру, собирая забытые вещи — читательские билеты, тетрадки, ключи, дискетки, кошельки. Иногда попадаются презабавные предметы. Что интересно, за некоторыми вещами никто никогда не возвращается. Мы уже третий год храним саксофон в футляре, по виду очень дорогой. Я уж не говорю про куртки и шапки. Одежда в Америке дешева.

Я завернула за книжную полку и уткнулась в спину моего суеверного протеже. Он сидел, напряженно уставившись в экран монитора. Монитор еще светился, — все наши компьютерные часы спешат или отстают, поэтому компьютеры, которые должны автоматически отключаться ровно в восемь, делают это с разницей в несколько минут.

Я автоматически взглянула на монитор — письмо не было дописано, была набрана всего пара строк:

«Ты единственный человек, кому я могу довериться. Я надеюсь, что ты сохранишь эту информацию до того времени, когда я смогу безопасно…»

В этот момент компьютер выключился, но старик не пошевелился.

Я кашлянула.

— Извините, библиотека закрыта… — Я обошла его кресло и заглянула посетителю в лицо. Его широко открытые глаза на обострившемся бледном лице продолжали вглядываться в темный экран. Я замерла, не желая верить тому, что произошло. Подошедшая с другой стороны Хелен подозрительно посмотрела на меня, в свою очередь заглянула в лицо мужчине, и пронзительно закричала, закрыв лицо руками.

Наш поздний посетитель был абсолютно и безнадежно мертв.

Я на подгибающихся ногах добрела до телефона и набрала 911.

Первыми прибежали пожарники, минутой позже — полиция. Оказывается, иногда неплохо соседствовать с этими учреждениями. Последней приехала медицина, ей повезло, потому что к этому времени пожарники уже успели починить лифт.

Все они по очереди подтвердили, что наш посетитель мертв, и умер своей смертью, скорее всего, от инфаркта. Вскрытие покажет. В карманах покойника не обнаружилось ни денег, ни документов, ни дискет. Компьютер тоже молчал как партизан, поскольку до следующего дня включить его могли только наши умники из компьютерного отдела, связаться с которыми не удалось. Я заверила следствие, что даже если покойный и пытался сохранить что-то на жесткий диск, все уже испарилось. Наши библиотечные компьютеры так устроены, что все на них записанное при перезагрузке стирается безо всяких следов. Следствие было обрадовалось, обнаружив монограмму «RL» на скомканном носовом платке, но я их разочаровала, сказав, что это всего-навсего Ральф Лорен. У нас с Хелен выяснили, знали ли мы имя этого человека (не знали) видели ли раньше (не видели) и тому подобное. Настенные часы показывали уже без четверти десять, а конца-края разбирательству все не было. Я смертельно устала и начала поклевывать носом. До дома добираться почти час, а завтра утром надо быть на работе не позже девяти. Да и есть хотелось со страшной силой. Поэтому, когда покойника наконец увезли и полицейский взялся записывать мои показания, сил на живописные подробности у меня уже не было. Я просто сказала, что человек пришел в библиотеку, потому что у него дома сломался компьютер, а ему надо было срочно отправить кому-то письмо. Отправил ли он письмо? Я не знаю, потому что между моим столом и компьютером расположена вертушка с компакт-дисками. Видела ли я что-нибудь на экране, когда подошла к компьютеру? Нет, ведь было уже восемь, и компьютер автоматически выключился.

Я смотрела на полицейского честными глазами. Какая, собственно разница, видела ли я что-нибудь на экране или нет? Имен там никаких не упоминалось, электронный адрес я разглядеть не успела. В конце концов, могла же я подойти к этому компьютеру на тридцать секунд позже? Отпустите меня домой, гражданин начальник!

В конце концов он понял, что от меня толку чуть, и сжалился. Я рванула домой. Ехать по пустынной автостраде с предписанной скоростью шестьдесят пять миль в час было просто смешно, поэтому я разогналась до девяноста пяти, и лишь сладко поеживалась, глядя на спидометр своей Вольвочки, где мили соседствовали с километрами. В километрах выходило достаточно много, но все же не так пугающе, как могло бы быть, скажем, в попугаях. Я знала, что скажу полицейским, если меня остановят, наверное, поэтому меня не остановили. Нет худа без добра — до дому я добралась за двадцать семь минут, установив таким образом абсолютный рекорд за все время наблюдения.

 

Вторник, 17

Я вошла в здание общественного центра Ривердол без пятнадцати девять — повезло с трафиком. Дорога заняла сорок девять минут, что для вторника просто замечательно. Про себя я называю вторник Днем газонокосилок, поскольку на дороге полным-полно маленьких грузовичков с газонокосилками в прицепах, да и больших грузовиков гораздо больше, чем в понедельник. Но сегодня с утра моросил дождь, — явление нечастое в Колорадо — а кто же любит стричь травку под дождем?

За ночь прямо перед входом выкопали большую яму, в которой плавали обломки пластиковых водопроводных труб — значит, воды в библиотеке сегодня опять не будет, и придется весь день бегать в соседнее здание мэрии за питьевой водой и для отправления естественных надобностей, а секретарша мэра этого терпеть не может. Я умудрилась не упасть в яму (об ограждении, естественно, и речи не было — наверное, городской совет мечтает таким образом уменьшить количество и библиотекарей и читателей, чтобы мы все самоустранились, упав в одну из таких ям — но мы закалены жизнью при социализме, нас этим не возьмешь!) и бочком пробралась ко входу.

В здании еще никого не было, и мне пришлось повозиться, чтобы найти в связке нужные ключи и включить лифт и кондиционер. Потом я открыла двери на лестнице — на каждом этаже своим отдельным ключиком. На всех ключах, и больших и маленьких, есть гравировка «NO DUPLICATE», поэтому терять их нельзя ни при каких обстоятельствах — новых взять негде, и пострадавший сотрудник просто остается без ключей. Поэтому ключи имеются у все убывающего количества персонала. Я все еще обладала всеми мыслимыми ключами, что повышало мой социальный статус («Инна, одолжи мне ключи на завтра! А я подежурю за тебя сегодня вечером!») и наводило на мысли о средневековых замках и седых ключниках.

Я вошла в пустынную библиотеку и начала в строгой последовательности оживлять спящие компьютеры. Сначала сервер, потом принтерную станцию, потом систему заказа компьютеров. Наконец дошла очередь и до самих компьютеров. Первый, второй, третий… У пятнадцатого я остановилась. Компьютер как компьютер, как будто ничего не случилось. Вот только входящие в комплект наушники были выдернуты из гнезда.

В моделях поновее разъемы под наушники удобно расположены на передней панели. В старые корпуса все приходится втыкать исключительно на ощупь, если не хочешь его разворачивать к лесу задом, а к себе передом. Я потыкала штекером в то место, где, по моему разумению, находилось гнездо, но успеха не добилась. Я немного повернула пыльное чудовище и увидела, почему наушники не вставлялись — из расположенного впритирку порта USB торчала маленькая фитюлька, в просторечии называемая «memory stick».

Я вытащила штучку из гнезда, вставила на место наушники, вернула компьютер в прежнее положение. Сначала я хотела сразу же позвонить в полицию, чтобы сдать находку: я почти не сомневалась, что она принадлежала вчерашнему посетителю. Но потом я засомневалась: а вдруг это оставил кто-нибудь другой? Надо сперва проверить, решила я, и уже подошла к столу, намереваясь посмотреть на содержимое фитюльки, но тут в дверь библиотеки громко постучали. Я положила «мемори стик» в карман и направилась к двери.

Наверное, кто-нибудь из наших оставшихся без ключей сотрудников, подумала я, открывая дверь. И сильно ошиблась: за дверью стоял мой давешний неудачливый тренер-ловелас из спортклуба. Непревзойденный знаток йоги и каратэ. На сей раз он был совершенно по-другому одет, в на удивление приличном черном костюме и при галстуке, правда, несколько съехавшем набок. Он тяжело дышал — на наш крутой четвертый этаж без лифта подняться не шутка, это тебе не на уроке йоги ноги задирать. Увидев меня, он, похоже, не поверил своим глазам и решил, что полностью лишился рассудка.

— Это вы? Что вы здесь делаете?

— Я здесь работаю. А вот вы что тут забыли? Это ближайшая библиотека от вашего дома и вам срочно нужен последний роман Донцовой на русском языке? Вам не терпится обучить меня всем тонкостям отведения локтя при выполнении ката «Тайкэку»?

Он прикусил губу, как бы раздумывая, что бы такое получше соврать, но ничего не сказал, а только все тяжело дышал и смотрел на меня, как будто ни разу до этого не видел. Вдруг я осознала, что в здании, кроме меня и моего гостя, никого нет, мне стало несколько не по себе, и почему-то вспомнился фильм «Люди в черном», сцена в морге. Странные у меня иногда случаются ассоциации. Я поежилась и невольно отступила на пару шагов.

— Мы закрыты, — сказала я и попыталась захлопнуть дверь перед носом посетителя, но он довольно ловко выставил вперед ногу и не убрал ее даже после того, как я со всей силы дернула дверь к себе. Хотя больно ему было — из глаз так и посыпались искры. Но он сдержался, только снова прикусил губу — это у него что, такая вредная привычка? — и, втиснувшись в образовавшуюся щель, просипел:

— Извините, что я вторгаюсь к вам без приглашения. Но вчера вечером здесь умер мой друг… Я хотел бы…

— Вы специально довели вашего друга до инфаркта и теперь раскаиваетесь? Или вы пришли по поводу кота вашего друга? — язвительно поинтересовалась я. Ну никак у меня из головы не шли эти «Люди в черном»!

— Какого кота? — растерялся мой посетитель. — А что, здесь был кот?

— В том-то и дело, что кота не было! — торжествующе сказала я. — Равно как и славянского шкафа! То есть шкаф был, но он продан, и осталась только тумбочка! Вы опоздали, сударь. Ваш друг увезен в морг и вы можете отдать ему последний долг именно в этом почтенном заведении. А у нас тут — библиотека, если вы еще не заметили. Мы не храним трупы без особой необходимости, разве что засушиваем чрезмерно любопытных читателей между томами Британской энциклопедии! Предварительно оглушив их ударом в челюсть.

— И все-таки, — отодвигая меня массивным плечом, продолжал настаивать друг покойного, — я должен осмотреть место, где Дерек провел последние минуты своей жизни… Да отойдите же с дороги! — внезапно рявкнул он, и я со страху отпрыгнула в сторону, чем он тут же и воспользовался. Он как-то моментально — только что был здесь, и вот он уже там — оказался у компьютеров, повел туда-сюда носом и безошибочно остановился у номера пятнадцатого.

— Он сидел здесь, не правда ли? — внезапно сменив тон, спросил мой гость. — Дерек сидел на этом кресле и смотрел в этот монитор, когда его сердце вдруг остановилось! Это случилось здесь, я уверен, я чувствую…

Он переместился ближе к компьютеру и молниеносно ощупал и кресло и компьютер со всех сторон. Я с интересом наблюдала за его действиями — куда там вчерашней полиции! Не обнаружив ничего интересного, он поднял голову и воззрился на меня с укоризной.

— А где же личные вещи моего друга? Его дискеты, записи, другие памятные вещицы? Где они?

— Все, что было, вчера вечером забрала полиция, — честно ответила я, ощущая сквозь ткань жакета, как раскалился при этих словах «мемори стик» в моем кармане. Щас как прожжет карман да и выпадет… Но карман пока держался.

— Я уже был в полиции. — Снова сменив тон, мой гость подступил ко мне. — Они утверждают, что при нем ничего не было… Но это невозможно! Я точно знаю — у Дерека был «мемори стик», когда он сюда пришел. Где он? Вы обязаны отдать его мне! Ну пожалуйста…

Он подошел ко мне вплотную, умоляюще на меня поглядел. Я вдруг увидела, как сильно он изменился с воскресенья. Глаза запали, скулы заострились. «Вон как человек мучается, — подумала я было в припадке сострадания. — Только второго трупа за сутки мне и не хватало. Может, отдать ему эту штуковину?»

Я не успела додумать — дверь отворилась, и в библиотеку ввалились все сотрудники разом, возбужденно галдящие. Оказывается, они застряли в лифте и провели в нем пятнадцать минут, пока их не спас ранний читатель — он вызвал пожарников, они тотчас же лифт и починили. Все громко радовались очередному освобождению, хвалили читателя, которому за примерные заслуги разрешили зайти в библиотеку за пять минут до открытия и даже простили два доллара штрафа за несданную вовремя книжку, и ругали мэрию, доведшую состояние лифта до совершенно неудовлетворительного. Короче, день начинался как всегда.

Друг Дерека, уже протянувший было руки к моей шее (или это мне просто почудилось?), тяжело вздохнул, резко развернулся, опустил голову и бросился вон из библиотеки, даже не попрощавшись. Я посмотрела ему вслед, ожидая традиционного «я еще вернусь!», но он не удосужился. «А вот не надо было давать мне непрошеных советов», — подумала я, рассеянно крутя в кармане «мемори стик». — «Ладно, дома поглядим, что это за зверь».

День тянулся, как резиновый. «Мемори стик» жег мой карман (я то и дело скашивала глаза, чтобы убедиться, что на самом деле дым не идет), но не было никакой возможности уединиться и проверить, что же на самом деле записано на диске.

За окнами уже смеркалось, когда читатели потихонечку начали разбредаться, и я решила рискнуть и все-таки глянуть одним глазком на содержимое диска, благо Хелен всерьез и надолго занялась подборкой книг на все случаи жизни для не ожидавшего такого напора долговязого подростка, который неуклюже топтался на месте, все время порываясь уйти, но разве от Хелен убежишь!

Я воровато оглянулась и, не обнаружив ничего подозрительного, осторожно вытащила из кармана «мемори стик» и воткнула его в порт на передней панели.

Но моим мечтам сегодня положительно было не сбыться. Или наоборот, сегодня был день исполнения всех желаний, поскольку именно в этот момент моим глазам явился мужчина моей мечты, в идеально сидящем костюме и с атташе-кейсом. Никаких идиотских маек или там велосипедных трусов. Он до такой степени отвечал моим представлением об идеале, что меня по-настоящему затошнило, закололо в боку и перехватило дыхание. Не в силах бороться с приступом тошноты, я сползла со стула и крепко зажмурилась. Раз-два, вдох-выдох… Вот сейчас я открою глаза, и его не окажется — это наваждение, морок…

Тут я услышала осторожное покашливание, открыла глаза и прямо-таки подпрыгнула на месте, встретившись с глазами моей мечты, глядящими на меня с веселым недоумением.

— У вас все в порядке? — поинтересовался он.

— Нет, — честно ответила я. — А у вас?

— У меня тоже не все в порядке, — вздохнул он. — У вас есть беспроводной доступ к Интернету?

— Есть, а что, у вас тоже компьютер сломался? — подозрительно поинтересовалась я.

— Нет, отчего же, — возразил он, — надеюсь, что нет. Но мне нужен доступ к Интернету, чтобы заказать номер в отеле напротив. — Он повернулся к окну и кивнул в сторону многоэтажного «Рэдиссона», возвышающегося по другую сторону улицы.

— Почему бы вам не отправиться прямо туда и заказать номер там? — предложила я, обрадовавшись, что сейчас он уйдет, и я снова стану человеком.

— Я уже там был, — терпеливо, как маленькой, начал разъяснять мой идеал. — Они отказались дать мне скидку «ААА», сказав, что единственная скидка на сегодня предоставляется только при бронировании номера через Интернет, вот я и решил им назло заказать номер через Интернет и сэкономить деньги. Я, конечно, мог бы связаться с Интернетом через модем по своему сотовому телефону, но тогда потраченные на звонок деньги съели бы всю будущую скидку. Вот я и решил найти ближайшую библиотеку, где я могу сделать это бесплатно!

Он гордо посмотрел на меня, видимо, ожидая изъявления восторга или хотя бы одобрения, вызванные таким мудрым решением.

— В двух кварталах отсюда есть еще одна библиотека, — заметила я. — Вы могли бы сходить туда. Правда, там нет Интернета, да и закрывается она раньше нас. Но все равно, можно было попробовать…

Но он меня уже не слушал, пристроил компьютер на уголок моего стола и увлеченно начал стучать по клавишам.

Я встала и осторожно обошла стол, и, зайдя к нему в тыл, внимательно осмотрела открывшуюся картину. Элизабет Тэйлор как-то сказала: «Красивый мужчина тот, на ком хорошо сидят брюки». Я с ней согласна целиком и полностью, и один вид собранных в складки штанов на костлявой заднице или, наоборот, растянувшихся до опасного предела джинсах на перекормленных ягодицах может мгновенно вылечить меня от самого серьезного приступа любовной лихорадки. Увы, сегодня мне и здесь не повезло — отлично сидящие брюки обрисовывали все что надо, и ноги тоже оказались на высоте. По всему шансов отделаться легким недомоганием у меня не было.

Почувствовав мой взгляд, посетитель внезапно оглянулся и остро взглянул на меня.

— А… — промямлила я. — Мы скоро закрываемся. Вы уж побыстрее, пожалуйста.

Он ослепительно улыбнулся:

— Я успею, не волнуйтесь.

Ему действительно потребовалось всего-навсего пять минут, чтобы получить комнату со скидкой, о чем он с гордостью мне и сообщил.

— У меня есть чудесное предложение, — свернув лэптоп, сказал мужчина моей мечты. — Почему бы нам не сходить поужинать и заодно потратить сэкономленные деньги? Вас зовут Инна, и вы говорите по-русски. Меня зовут Пол и я говорю по-английски, у нас чертовски много общего! Ну пожалуйста, не отказывайтесь!

Я знала, что откажусь. Грозно («испепеляюще» — так называла такой взгляд моя бабушка) посмотрев на Пола, я сказала:

— Я уверена, что не могу пойти. Мне надо подумать. Мы закрываемся в восемь.

Он серьезно кивнул:

— Конечно, о чем речь. Я буду ждать вас в восемь внизу у выхода… На тот случай, если вы передумаете.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и быстро вышел из библиотеки. Возможно, мне показалось, но в глазах у него мелькали веселые искры.

Мы закрылись в восемь десять, поскольку сидящий перед компьютерами народ сидит до победного, и только после выключения компьютеров идет записывать на свой счет фильмы, которых предварительно набирает целую охапку. Потом я еще долго закрывала двери на лестницу, снимала таблички «Временно не работает» с почему-то заработавших туалетов, и выключала лифты, а потом перегорел свет, и когда я наконец спустилась на первый этаж, там уже никого не было, и свет горел только дежурный, едва-едва. То есть это сначала мне показалось, что там никого не было. Из-за колонны навстречу мне выступил Пол, и я бы испугалась от неожиданности, если бы не была уверена, что он меня будет ждать.

— В гостинице чудесный ресторан, — не дав мне опомниться, заявил Пол. — Я заказал столик и мясо по-бургундски, оно будет готово через пятнадцать минут. Пойдемте скорее, а то все остынет.

Такой уж у меня выдался сегодня день — неожиданный.

Мы пришли в ресторан, где нас действительно ожидал заказанный столик. Мы ели мясо по-бургундски и запивали его бургундским же вином, и уже после первого бокала мне стало так хорошо и покойно на душе, и лицо Пола было близко-близко, и огоньки принесенных официантом свечей дрожали и переливались в его влажных глазах.

— Как давно вы живете в Америке? — начал он со стандартного вступления.

— Уже четыре года.

— Почему вы иммигрировали в Америку?

— Я не иммигрировала, я просто приехала. Я до сих пор гражданка России, у меня собственный дом в Москве (я всегда веселюсь, когда произношу эту фразу, но что я могу сказать еще? Квартира? Здесь такого понятия нет. Апартаменты означают жилье, сдаваемое внаем, а моя-то квартирка приватизирована! И живут там троюродные сестры моего друга Андрюхи, приехавшие покорять столицу из далекой Тмутаракани) и российский паспорт.

— А как вам удалось просто приехать? Я думал, из России это сделать непросто, это вам не Мексика — перешел границу, и ты уже американец.

— Вы правы, из России всегда было нелегко сюда приехать, а сейчас — особенно. Я бы никогда и не собралась, но моя подруга выиграла для меня «Грин кард».

— Ваша подруга… выиграла для вас «Грин кард»?

— Ну да, у нее рука легкая. Она уже отправила в Америку брата своего мужа, кучу других родственников и одну подругу, то есть меня. Она говорит, что ей совершенно неохота переезжать в страну, где она никого не знает, вот она и отправляла анкеты пачками. К сожалению, теперь «Грин кард» для России закрыли, и ей самой Америки, куда она так хотела попасть, не видать как своих ушей. Похоже, что ее талант, как у Эраста Петровича Фандорина, очень односторонний… Ему не везло в любви, но везло в карты, а ей не везет в лотерею, поскольку она всегда по уши в любви. Ее обожает муж, любовники, мужья подруг и все прочия разные особи мужского и женского пола. Поэтому ей в карты и не везет.

— Кто такой Эраст Петрович Фандорин?

— Это ресторан такой в Сан-Франциско. Я там пока не была, но знакомые очень рекомендуют.

Пол задумчиво вертел в руках стакан с вином.

— Ну все-таки, вот ваша подруга выиграла для вас «Грин кард». Но вы ведь не обязаны были ехать? У вас был дом (а я не говорила — дом, я говорила — собственность… Или говорила?.. надо как-то определиться с унифицированным описанием моей жилплощади), работа, наверное и семья?

Я остро вспомнила мое последнее московское лето. Стояла ужасная удушливая жара, асфальт плавился под ногами, а вода в кране была ледяная, поскольку горячую воду в начале июня отключили, как положено, на две недели, а включить все не могли, и разносили нам по квартирам слепые бумажки, в которых объяснялось, почему включение горячей воды переносится еще не неделю, и еще на неделю…

Я помню, как приходила домой с опостылевшей работы — с тех пор, как три месяца назад уволился мой непосредственный начальник Игорь, переехавший на ПМЖ в Германию, делать там было нечего, пешком поднималась на восьмой этаж, поскольку лифт то и дело застревал между этажами — что-то это мне напоминает! — по дороге прихватывая накопившуюся за день почту с целым ворохом газет бесплатных объявлений, открывала настежь окна, включала все конфорки, на каждую ставила по ведру с водой и уходила из кухни, поскольку конфорки разогревали кухонный воздух так, что прибежавшие в надежде хоть чем-нибудь поживиться вечно голодные соседские тараканы падали в обморок от удушья.

Потом я выливала кипяток в промозглую ледяную ванну, разбавляла его холодной водой из-под крана, взбивала пену и долго-долго лежала в остывающей воде.

Замерзнув, я вылезала из ванны, мгновенно согревалась в липкой духоте квартиры, и долго-долго лежала без сна, осиливая напечатанный на газетной бумаге очередной бестселлер, купленный на лотке в подземном переходе. В Америке такое состояние называют депрессией и успешно лечат с помощью антидепрессантов, от которых человек толстеет, теряет память и совершенно перестает беспокоиться о будущем. В России это не лечится.

В один из таких вечеров, топая на восьмой этаж, я рассеянно проглядывала свежую почту. Вдруг скрытый между газетами конверт вырвался из рук и устремился между решетками перил вниз — к свободе и свету. Я бросилась за ним, перепрыгивая через три ступеньки, и ухитрилась его поймать уже на самом нижнем этаже. Но на пол он спланировать не успел. Я открыла письмо — это было извещение о том, что мне надлежит делать, поскольку я выиграла в лотерею «Грин кард». Я даже не обрадовалась. Я просто начала исполнять все инструкции, их было так много. Они занимали так много времени, что не оставалось сил на депрессию…

Через полгода я уехала в Америку.

Я выбрала Колорадо, потому что это было самое удаленное от любого цивилизованного пункта место. И еще там отовсюду были видны горы, которые всегда мне казались самым экзотическим местом на свете. И я выбрала местом обитания Болдер — не сам город, там цены на жилье просто астрономические, а его пригород — в ту пору самый быстрорастущий город Америки Супериор — наилучший, имя которого, казалось, обещает мне новую лучшую жизнь.

Как я узнала потом, город обязан своему названию качественному углю, который здесь добывали до середины двадцатого века. Уголь был и впрямь превосходным. Когда запасы угля полностью иссякли, городок постепенно пришел в упадок, закрылись школы и магазины, и даже воду привозили сюда раз в день в специальной цистерне.

Но пришли новые времена, в Колорадо потянулся народ из загнивающей Калифорнии, водопровод протянули прямо из каньона Эльдорадо с его целебными источниками, и жизнь забила ключом.

Я люблю Супериор, этот поднявшийся из отработанных угольных копий оазис, он стал для меня воплощением чего-то родного и близкого, чего мне никогда не хватало. Здесь я чувствую себя дома.

Я подняла глаза на Пола. Он смотрел на меня, и видимо, уже давно. Ах да, он же спросил что-то.

Я улыбнулась.

— Я приехала сюда, потому что хотела начать новую жизнь… Посмотреть, как люди живут. Улучшить свой английский — тоже достойная причина, во всяком случае из Москвы она выглядела именно так…

Никто меня не уговаривал остаться. Вот я и не осталась. И теперь я здесь. И кажется, что сегодня я пойму, за чем я приехала.

Пол еще что-то мне говорил, а я ничего не слышала.

Давно мне не было так хорошо. Все беды и проблемы куда-то подевались… Когда я последний раз вот так сидела с хорошим человеком, слушала его голос, бездумно кивая и глупо улыбаясь?

Почему-то мне вспомнилось, как в девятом классе за мной «ухаживал» одноклассник Кирилл — так это называла моя бабушка, а я никак не могла определиться в своих чувствах. Мне нравилось, как он на меня смотрел, говорил всякие слова и водил в кино, но ничего особенного я не чувствовала, а он то и дело закатывал сцены ревности, и я, пользуясь открывшейся возможностью, с удовольствием закатывала ответные сцены — а кто ты такой, чтобы меня ревновать? И мы надолго ссорились.

И вот в такие дни умный Кирилл подсылал ко мне друга Лешку, который всячески меня развлекал, говорил хорошие вещи о Кире и на школьных вечерах танцевал только со мной и отгонял других ухажеров, чтоб не совались в Кириллово отсутствие. С ним было хорошо, можно было рассуждать о книгах, о музыке и о мальчиках (только Кирюхе не говори!). Иногда я приходила к нему в гости — непременно с подружкой Светкой, и мы сидели на тахте, ели мармелад в шоколаде и слушали музыку. Кончилось дело тем, что Лешка начал встречаться с моей подружкой, она тоже начала устраивать ему истерики и ссоры, и теперь уже я утешала Лешку и говорила ему всякие хорошие слова о Светке. Он усмехался в ответ, и чтобы положить конец бесплодным разговорам о том, что надо бы нам всем помириться (иногда и это случалось!) включал мою любимую кассету с ранними записями Пинк Флойд. Он всегда был ужасно занят, то паял цветомузыку, то дистанционное управление к телевизору, и я могла часами просто сидеть на тахте, читать «слепые» перепечатанные на папиросной бумаге романы Стругацких из самодельного собрания сочинений его родителей (читать можно сколько угодно, из дома выносить нельзя — такое у них было правило) и слушать Сида Баррета.

Почему я вдруг вспомнила Лешку? Несколько лет назад, на встрече с выпускниками школы, куда он пришел с женой и маленькой дочкой, после изрядного количества вина он пригласил меня танцевать. Мы медленно колыхались под журчание музыки, и вдруг Лешка сказал:

— Эх, как же я тебя тогда любил!..

Я даже остановилась от неожиданности, сбросила руки у него с плеч, но собралась, вновь обняла его и мы закружилась дальше. Я не сказала ему ни слова, и едва кивнула, когда они с женой стали прощаться — дочке пора было спать — а я еще долго-долго сидела в постепенно пустеющем ресторане с ощущением непоправимости происшедшего. Почему он не сказал мне ничего раньше? Почему главные слова мне всегда говорят другие? От которых я ничего не хочу услышать?

Ах, если бы я сама умела говорить эти самые слова… Но у меня не получается, и даже немыслимо представить, что я могу сказать кому-то первой: «Я тебя люблю». Или даже второй. Или вообще открыть рот и сказать, что ты мне нравишься. Не получается. Я не знаю, почему я такой уродилась — может быть, это бабушкино воспитание виновато? — но я совершенно точно помню, когда впервые обнаружила этот свой недостаток. Это случилось в то лето, когда я закончила седьмой класс и в первый (но далеко не в последний!) раз без памяти влюбилась. Это было в нашем школьном летнем лагере, в августе, в самом начале последней смены, и в старший отряд приехали новенькие — близнецы-восьмиклассники из другого города, шумный и дерзкий Костик и скромный молчаливый Павлик. Так получилось, что Костик вдруг меня заметил и начал донимать письменными признаниями в любви, а Павлик пел мне песни под гитару и улыбался, но ни слова не говорил. Я рвала записки Костика и велела подружкам передавать надоедливому ухажеру, что я его в гробу видала. Он, однако, не отставал — его бы энергию да в мирных целях, зато Павлик с каждой провалившейся попыткой глядел веселее, но так ни разу и не заговорил со мной.

Перед возвращением из лагеря я в первый и последний раз в жизни набралась смелости, сама подошла к Павлику и договорилась встретиться с ним через неделю в городском парке, и его глаза радостно вспыхнули. И всю неделю я места себе не находила, все думала, что надеть и в чем пойти, и в назначенный день так волновалась, что бабушка думала, что я заболела и не хотела отпускать меня из дома, и когда я все-таки вырвалась на свободу, то мой автобус сломался, а другой был так набит, что я не смогла влезть, и я в отчаянии решила пойти пешком, и как только отошла от остановки, меня один за другим обогнали три почти пустых автобуса. Я могла бы позвонить — на улице было полно телефонов-автоматов, и я знала номер, и у меня были монетки. Я не знаю, почему я не позвонила. С опозданием на два часа добравшись до парка, Павлика на условленном месте я не обнаружила. «Вот видишь! — сказала мне бабушка, когда добравшись наконец домой, в слезах я рассказала ей о том, что случилось. — Привыкай. Мужчины все одинаковы. Никогда, слышишь — никогда не показывай им, что они тебе нравятся. Просто отворачивайся и проходи мимо. И всегда бросай первая — пока не бросили тебя! Вот попомни мои слова, так жить гораздо легче!» Я была послушной внучкой. Когда я встретила Павлика в нашей школе первого сентября, он было радостно подбежал ко мне, а я отвернулась и гордо прошла мимо. Вот так оно с тех пор и повелось. Я ни с кем не могу говорить о своих чувствах, я ухожу от объяснений, я всегда бросаю первая — пока не бросили меня. Бабушка была права. Так жить гораздо проще, и нет никаких разочарований.

Нет, лучше умереть, чем признаться в любви…

Я смотрела на Пола. Я любовалась. Это был великолепный экземпляр мужчины, совершенно лишенного недостатков. У него были тонко очерченные жесткие губы, волевой гладко выбритый подбородок, чуть впалые щеки, лучистые живые глаза. Мне захотелось поцеловать эти глаза. А потом попробовать на вкус губы, провести пальцем по ямочке на шее, почти совсем скрытой галстуком, и развязать этот галстук к черту. Расстегнуть рубашку, пуговка за пуговкой… Спускаться все ниже и ниже…

У меня зазвенело в ушах и начали дрожать руки. Боже мой, да что же это со мной?

Пол внезапно замолчал.

— Инна, что с вами?

Я вздрогнула.

— Извините, Пол, мне пора. Мне далеко ехать, а завтра на работу. Спасибо за ужин.

— Вы же почти ничего не ели!

— Я не голодна.

Он с пониманием посмотрел на меня.

— Вас кто-то ждет дома?

Я кротко кивнула. Тапочки на полу и две подушки на кровати.

— Мне очень жаль, что вам пора уходить, — продолжал Пол. — Когда вы согласились поужинать, я удивился. Я сразу понял, что вы замужем — вы не похожи на одинокую женщину, с таким, знаете ли, голодным ищущим взглядом. Я поразмыслил и решил что вы, как и я, просто ищете маленькое приключение, возможность немного расслабиться и отдохнуть от семейных проблем. Но теперь я вижу, что в ваши планы не входил адюльтер. Зачем же вы пришли сюда, если вы совершенно ничего не едите и на мои вопросы не отвечаете?

Он требовательно посмотрел на меня. Похоже было, что он и впрямь обижен.

Я пожала плечами:

— Хороший вопрос. Попробуйте сами догадаться.

Я поднялась, вынула из кошелька двадцатку и бросила на середину стола:

— Это в качестве компенсации за бесцельно потраченное время и нарушенные планы. С официантом расплатитесь сами. Спокойной ночи.

И пошла к выходу. Никто не кинулся меня догонять, хотя я совсем не торопилась уйти.

Я величаво дошла до машины, захлопнула дверь, включила музыку погромче, неизвестно зачем подождала еще минут пять и наконец вырулила со стоянки. Никто не бежал мне вслед.

— Тебе вновь захотелось настоящей любви? — кричала я сама себе под орущую музыку. — Чтобы за тобой побежали и насильно вернули обратно? Чтобы он понял, что я, как героиня старого советского фильма, хожу, не в силах волю дать словам и жду, пока милый-мой-хороший догадается сам? Так милый мой этого фильма не смотрел, а если бы и смотрел и догадался, несмотря на все твое сопротивление, то ты прекрасно знаешь, что ничего хорошего из этого все равно бы не вышло. Ты проснешься на следующее утро и обнаружишь рядом с собой совершенно незнакомого человека, с которым у тебя нет никаких общих интересов и совершенно не о чем говорить, чье прикосновение вызывает отвращение. Эти противные влажные ладони, во рту — омерзительный вкус чужих губ, ощущение грязи на пальцах и запах несвежего белья. Скомканная одежда на полу и желание никогда больше с ним не встречаться. Любви не существует, и нечего в сотый раз наступать на те же грабли! Успокойся и перестань наконец реветь!

А слезы все текли и текли по моему лицу.

Я вернулась домой совершенно разбитая, бросила сумку на пороге и вдруг, очнувшись, метнулась к компьютеру. Наконец-то я могу проверить этот злосчастный «мемори стик»!

Я пошарила по карманам, ничего там не обнаружила и вдруг вспомнила — да я же забыла его в библиотеке!

Я даже застонала от злости и возмущения. Ох уж эта мне любовь, никогда нет от нее никакой пользы, одни неприятности! Ну что мне теперь прикажите делать? Я себя давно знаю, так сразу любовная лихорадка у меня не проходит.

В тщетной надежде расслабиться я зажгла ароматические свечки, вбухнула в ванну полфлакона лаванды, погрузилась в горячую воду и принялась старательно дышать, пытаясь ни о чем не думать. И тут я вспомнила, как на прошлогоднем «Гасшуку» сенсей Цацуи пытался втолковать нам, что входит в понятие воина.

«Вы уже не новички! — гневно восклицал он, потрясая кулаками. — Вы прошли по дороге Буси-до уже достаточно, чтобы начать думать и вести себя согласно кодексу воина. Быть воином — это не бездумно размахивать руками и ногами, это прежде всего следовать этикету. Сюда входит знание ритуала чайной церемонии, искусство каллиграфии, наконец, сочинение стихов о состоянии души…»

«А почему бы и нет, — подумала я, — вдруг поможет». В сенсея Цацуи я верила.

Я вылезла из ванны, завернулась в махровый халат и отправилась на кухню. Японского чая у меня не нашлось, так что я заварила самый к нему приближенный — жасминовый китайский, разыскала в недрах письменного стола подаренную мне кем-то китайскую же ручку с золотым пером и, заправив ее неизвестно откуда оказавшимися в ящике чернилами (может быть, их подарили вместе с ручкой? Хоть убей, не помню), принялась излагать в стихах свое душевное состояние.

Нельзя сказать, чтобы у меня имелся большой опыт в написании японских трехстиший. Я могу припомнить единственный раз, когда я принимала участие в коллективном творчестве на эту тему, стихийно возникшем как-то раз первого мая далеко за полночь в физтеховской общаге, где мы пытались отметить открытие купального сезона на Долгих прудах, по причине ледяной воды перенесенное с берегов прудов в помещение. Мы съели всю еду и выпили все, что нашлось, а когда даже заварка кончилась и было уже слишком поздно идти попрошайничать по соседним комнатам, мы от нечего делать взялись сочинять стихи. Из всех сочиненных в ту ночь шедевров в моей памяти удержались только два: очаровательное трехстишие, принадлежащее, если память мне не изменяет, Андрюхе:

и пессимистический стих Толича:

запомнившийся мне главным образом потому, что из-за него мы долго и ожесточенно спорили, можно ли считать трехстишием стихотворение, состоящее из двух строк. Меня в ту ночь муза так и не посетила.

Ну что ж, посмотрим, вдруг мне повезет сегодня.

Первая строчка родилась почти мгновенно: «На Rocky Mountains лежит ночная мгла…», к ней естественно пристегнулась вторая: «Шумит White River предо мною», но дальше дело застопорилось из-за морально-этических соображений. То есть покрытые мраком горы Роки действительно виднелись за окном, но протекающий через наш городок ручей зовется «Рок Крик», а до Белой речки от моего дома ехать и ехать. Но «Рок Крик» в строку совершенно не ложился, а вот Белая речка подходила идеально. Я задалась вопросом, имеет ли поэт право для благозвучия заменить правду художественным вымыслом.

Мои размышления прервал звонок в дверь. Вздрогнув, я взглянула на часы — четверть двенадцатого, поздновато для неожиданных гостей. Вася совершенно оголодал и нуждается в срочном подкармливании?

Внезапно я поняла, что это может быть только он, мой единственный человек, который доел мясо по-бургундски и все понял! Сердце мое отчаянно застучало, я ринулась к двери и широко распахнула ее, заранее уверенная, кого увижу.

Стоящий на пороге мужчина даже отшатнулся при виде меня, несколько помедлил и вошел в комнату. А за ним и еще двое крепких мужиков мексиканского вида, которых я сразу не заметила, вошли и плотно закрыли за собой дверь. Я застыла столбом, блаженная улыбка медленно сползала с моего лица. Мексиканцы радостно уставилась на меня, их усатые физиономии озарились щербатыми улыбками. Я поежилась.

— Смелая вы женщина, Инна, — насмешливо произнес знаток йоги и друг Дерека. — Живете одна, а открываете дверь кому ни попадя в такой поздний час. А что, если бы это были грабители?

— А вы разве не грабители? — поинтересовалась я.

— Грабители берут чужое добро, а я пришел за своим, — разъяснил мой гость. — Мне кажется, что у вас все-таки есть нечто, принадлежащее моему покойному другу. Вы не захотели мне это отдать добровольно, вот я и решил пригласить друзей и еще раз попробовать вызвать вас на откровенность.

— Я всегда очень откровенная, — сообщила я. — В доме нет ничего, что вас бы заинтересовало. Даже кота вашего покойного друга.

— У моего друга не было никакого кота! — взорвался он. — Что за дурацкие шутки! Мы ищем «мемори стик», и мы его найдем.

— Ну-ну, — кивнула я. — Мое дело предупредить. Делайте что хотите. Я могу сесть?

Не дожидаясь ответа, я уселась за письменный стол и подвинула к себе недописанные стихи. Он мгновенно оказался за моей спиной и выхватил у меня листок с каллиграфически четкими строчками — у меня и впрямь неплохо получилось!

— Это еще что?

— Это стихи! Я всегда пишу стихи по ночам!

— Могу себе представить, что это за стихи. Мое счастье, что я не знаю русского языка.

— Да как вы смеете? — возмутилась я. — Эти стихи написал Пушкин, знаменитый русский поэт, к тому же и негр вдобавок. Кто вы такой, чтобы оскорблять представителя национального меньшинства?

— Вы же сказали, что это вы пишете?

— Я пишу для собственного удовольствия, просто переписываю любимые стихи. Видите, как красиво получается?

Он пожал плечами и бросил листок на стол.

— Пишите что хотите, только молча… — Он сделал знак своим немногословным усатым друзьям, и они начали обыскивать кухню. Они работали четко и слаженно, ящик за ящиком, вещь за вещью — вынули, ощупали, встряхнули, свернули, аккуратно сложили, положили на место, улыбнулись, передвинулись к следующему объекту. Покончив с кухней, усачи перебрались в спальню, я последовала за ними — мало ли что они там устроят, за мной последовал главный бандит. Не обращая внимания на разбросанные на полу книжки, на которые тут же накинулись его сообщники, он обвел глазами развешанные по стенам картины и уставился на единственную из них, заслушивающую внимания.

Он потратил некоторое время на разглядывание, потом обернулся ко мне:

— На удивление депрессивное полотно. Никогда таких не видел. Это Россия?

— Это мой дом в Москве, — улыбнулась я. — Картина очень тонко передает настроение. Моя любимая.

— Понятно, — кивнул бандит. — И который из них ваш дом?

— А вам зачем? — ехидно поинтересовалась я. — Вы собираетесь поехать в Москву и обыскать мою квартиру просто на всякий случай?

Он встрепенулся было что-то мне сказать, но передумал. Сдержанный. Вел бы ты себя поприличнее, я бы рассказала тебе историю приобретения этой картины. Я снова улыбнулась, вспомнив, как в мой первый приезд в Москву после переселения на чужбину Ленка затащила меня в свой любимый художественный салон. Мы походили там немного, любуясь развешенными по стенам картинами, зашли в уголок, где были выставлены работы горячо мной любимого за его необычную технику, но, к сожалению, всегда дороговатого для меня Григория Матрехина, и вдруг я сделала стойку.

— Смотри, это же мой дом!

Действительно, на картине жемчужно переливался уходящий вдаль заснеженный Центральный проспект, сбоку красовался универмаг, а справа за ним размытым силуэтом виднелся мой дом. На переднем плане месили грязный снег пешеходы, разбегаясь из-под колес гигантской легковой машины.

— Я хочу купить эту картину! — возбужденно заявила я. — Я ее повешу у себя в спальне и не буду чувствовать тоску по родине! Только у меня столько рублей нету, одни доллары и кредитные карты.

— Извините, — обратилась я к продавщице, — вы кредитные карточки берете?

Та отрицательно покачала головой.

— А обменный пункт у вас есть?

— В универмаге через дорогу.

— Хорошо, мы скоро.

Мы вышли из салона и пошли по пешеходному мостику в универмаг. Быстро поменяли деньги и потрусили обратно. И тут Ленка начала сомневаться.

— Ты знаешь, что-то не нравится мне эта машина…

— Какая машина? — не поняла я.

— Ну, машина на переднем плане картины. Какая-то она… ненатуральная.

Ленка закончила МАДИ и машину водит с шестнадцати лет. Раз она сказала, что машина ненатуральная, значит так оно и есть.

— Ты не спеши платить, давай еще посмотрим, — предложила Ленка.

— Ну хорошо, давай еще посмотрим, — покорно согласилась я.

Мы подошли к картине и вновь уставились на нее.

Теперь, когда Ленка сказала, что с машиной что-то не так, я сразу же увидела, какая она несоразмерно большая: по пропорциям — «Жигули-копейка», по габаритам — настоящий «Хаммер». Пробегавшая мимо автомобиля девушка едва-едва доставала до вершины колеса этого гиганта.

— Да, — протянула я, — а если бы ты мне не сказала, я бы купила эту картину и долгие годы наслаждалась бы ею. А теперь не могу, как отрезало. Хотя, может быть, это и не Жигуль вовсе? У «Шевроле» есть такая модель: полулегковушка-полугрузовик. Выглядит очень похоже.

— Я тебя умоляю, откуда у нас на Центральном проспекте «Шевроле»-переросток? Да он просто не умеет рисовать автомобили! Вот глянь — и на этой картине они какие-то кургузые, и вот тут тоже…

К нашей экскурсии присоединились продавщица и охранник. Они тоже с веселым недоумением отметили, что надо же — уважаемый художник, член союза, выставляется по всему миру, да и сам заядлый автомобилист, — а машины изображать не умеет!

— Что же мне делать? — заныла я. — Я так хотела купить картину со своим домом! А теперь что?

— Не беда, — рассудительно сказала Ленка. — Посмотри вот на эту. Опять же она маленькая и стоит в два раза дешевле. Тебе ничего это не напоминает?

Я вгляделась. Это был тот же Центральный проспект, только с противоположной стороны, он был такой уныло-депрессивный, по мокрой аллее куда-то спешила девушка, светофоры горели красным светом, и ни одной машины на проспекте не было.

— Здорово, — сказала я, — а как же мой дом?

— Смотри сюда, — сказала моя умная подруга. — Вот это магазин «Тысяча мелочей», правильно? За ним «Дом быта», правильно? Значит, следующая башня — магазин «Океан», и вот этот смазанный силуэт за ним и есть твой дом. Да ты посчитай сама!

Я посчитала, оказалось, она права. Наверное, мы соседи с Григорием Матрехиным, вот он и пишет окрестности Центрального проспекта.

Люблю я своих подруг с техническим образованием! Все-то они знают, все-то умеют. Не то что мы, гуманитарии.

В общем, я купила эту маленькую картину вместо большой и сразу же озаботилась — а вывозить-то ее как? Разрешение нужно?

— Не нужно никакого разрешения, — авторитетно сказала продавщица. — На современные произведения искусства запрет на вывоз отменили, если можете доказать, что картине не больше пятидесяти лет, то везите на здоровье.

— Конечно, можем! — обрадовалась я. — Наш проспект построили в семидесятые годы. Вот у вас и наборчик открыток продается как раз с этими же домами. И даты проставлены. Чем не доказательство?

Кстати сказать, чемодан мой так не разу и не открыли, и набор открыток для демонстрации мне не понадобился. И картину я действительно повесила у себя в спальне. И она сильно скрашивает мою жизнь — когда у меня все совсем плохо, я на эту картину смотрю, думаю о том, что могло бы быть куда как хуже, и настроение у меня сразу улучшается — спасибо художнику — соседу по Центральному проспекту!

Пока я предавалась воспоминаниям, главарь банды уютно расположился на полу у музыкального центра и принялся знакомиться с моей коллекцией дисков, а она у меня не маленькая, на нее уходит чуть ли не половина моей зарплаты — той, что остается после уплаты налогов и закупки одежды. Он перебирал диски и начал даже похрюкивать от удовольствия.

— Черт, у меня этого сборника Алана Прайса нет, я даже не знал об его существовании! Вот этот диск Агатсумы я давно ищу, но его нигде нет… И вы слушаете Сида Баррета?

Внезапно он осознал, что его восторженные комментарии не совсем вяжутся с обстановкой, смутился и принялся запихивать коробки обратно на переполненные полки. У него, естественно, ничего не получалось — тут специальная система нужна. Я презрительно фыркнула.

— Оставьте мои диски в покое. Если я хоть одного из них не досчитаюсь, после вашего ухода немедленно вызову полицию.

— А если я ничего не украду, тогда не вызовите?

Я промолчала. Обнадеживать этого искателя сокровищ совершенно не хотелось.

— Инна, а можно, я вас спрошу?

Я сделала вид, что ничего не слышу.

— Скажите, вы смогли бы меня простить? Ну не сейчас, а когда-нибудь потом?

Я повернулась и вышла из комнаты.

Тем временем шайка покончила со спальней, перебравшись в кладовку, и начала бодро сортировать громоздившиеся там в беспорядке груды ношеной и чистой одежды, грязную собирая в мешок, а чистую развешивая по плечикам с одновременным разглаживанием складок портативным отпаривателем — этот-то откуда взялся? В моем доме и утюга не найдешь, в качестве утюга я использую сушильную машину: покрутишь там измятую вещь минут пять, и все дела. Кладовка постепенно обретала приличный вид, а подуставшие старатели продолжали обыск. Время от времени они находили что-нибудь интересное и складывали найденное в отдельную кучку, которая не спеша увеличивалась в размерах. Я с растущим интересом наблюдала за процессом поисков. Вот найдены шесть расписных хохломских ложечек, которые я, оказывается, схоронила в ящике с постельным бельем, вот на свет божий извлечена коробочка с моей школьной золотой медалью — и что ей понадобилось среди старых новогодних открыток? Апофеозом моего восторга стала находка любимого браслета, потерянного два года назад в японском ресторанчике. Я была уверена, что утопила его в унитазе, потому что все остальные возможные места были тщательно обысканы под моим чутким руководством непрерывно кивающими официантами и двумя вооруженными огромными кинжалами поварами.

Я схватила браслетик и прижала его к груди:

— Где? Где вы его отыскали?

Один из усатых разбойников подал мне мою старую сумочку, открыл ее и показал дырку в подкладке. Как хорошо, что я не люблю выкидывать старые вещи. Страшно подумать, ведь я была почти уверена, что браслет кто-то стащил — ну действительно, как он мог свалиться в унитаз?..

Часа через два мой дом засиял чистотой — бандиты напоследок протерли окна, пропылесосили полы, отнесли рассортированное белье в бельевую комнату и включили стиральную машину, после чего удалились с довольным видом.

Атаман, все это время следующий за мной, как безмерно преданный пес, и не спускавший с меня глаз, тяжело вздохнул и тоже последовал к двери.

— Ничего не поделаешь, приходится уходить из этого гостеприимного дома. Странно, я был уверен, что эта штучка у вас…

Уверенность и сознание превосходства мгновенно вернулись ко мне.

— Как вам не стыдно! — взорвалась я. — Вы ворвались ко мне ночью, нарушили мой творческий процесс, перевернули у меня в доме совершенно все вверх дном, и даже не извинились!

— Мы перевернули все вверх дном? — изумился он. — Да как у вас язык повернулся такое сказать! В этом доме никогда не было так чисто… Во всяком случае, с тех пор, как в нем вы поселились…

Я обвела глазами комнату. Действительно, возразить было невозможно. Вздохнув, я пошла на примирение.

— А что это за усатая шайка? Ну, которые с обыском?..

Он довольно хмыкнул:

— А они проворные, правда? Я заказал их в конторе «Девушки-горничные по объявлению», сказал, что мы с тобой разводимся, я собираюсь делить имущество, а ты — ни в какую, попрятала все ценные вещи и документы по всему дому. Я думал, ты орать начнешь, когда меня увидишь, ну и обезопасился… А по-английски они все равно ничего не понимают, — почти весело добавил он.

Я было возмущенно открыла рот, но передумала. Что тут скажешь?

— Телефончик дай, — вместо этого попросила я.

— Мой? — обрадовался он. — Конечно, я тебе мою карточку дам. Меня, кстати, зовут Кен, — и он принялся шарить в бумажнике.

— Нужна мне твоя карточка, Кен… Телефончик девушек по объявлению дай… То есть горничных. Мне понравился их стиль работы.

— В «Желтых страницах» отыщешь. — Он возмущенно захлопнул бумажник. — Засиделся я с тобой, целый день на тебя потратил, все про тебя узнавал: где живешь, чем занимаешься, с кем знакомства водишь… Кстати, следствие не обнаружило у тебя ни интимных друзей, ни любовников. Их действительно не имеется, или ты просто тщательно скрываешь их наличие?

Я подняла на него глаза.

— А тебе зачем это знать?

Он пожал плечами:

— Просто из любопытства. Такая интересная девушка, музыку хорошую любит, и совершенно одинокая. Это несколько необычно…

— Что же тут необычного? У меня было сто мужчин, и никаких причин, чтобы это число росло.

Он рассмеялся.

— Так вы действительно пишите хорошие стихи!

— Я? Боже упаси. Это не мои. Это стихи одной из лучших поэтесс прошлого века, и на мой придирчивый взгляд самой лучшей — пока? — века нынешнего. За что ее люблю, так это за умение излагать стихами мои мысли. У следствия имеются другие вопросы, или оно уберется наконец из моего дома?

Он вздохнул.

— Я ухожу. Ах, Инна, вы были моей последней надеждой. Что мне теперь делать? Где эту хреновину искать?

Мне стало его жалко. Во как человек убивается!

— А что за хреновина-то? — Сочувственно спросила я.

Он вдруг оглядел меня с ног до головы, махнул рукой в отчаянии, и рванулся к двери. На пороге приостановился, и не поворачиваясь, тихо процедил: — Извини за все это… сегодняшнее. Мне правда чертовски не повезло. И я был уверен, что ты что-то скрываешь. Теперь я вижу, что был не прав, — прости, если можешь… И за советы по поводу локтей…

Он медленно обернулся, поднял на меня глаза и как бы нехотя добавил:

— Но я в самом деле рад, что мы встретились… Я уверен, что мы еще увидимся. Пока.

И он захлопнул за собой дверь, которую я тут же заперла на оба замка, потом немного постояла около нее, прислушиваясь, но ничего подозрительного не услышав, показала козью морду вычищенному до блеска зеркалу в прихожей и отправилась спать.

 

 Среда, 18

На дорогу ушло аж пятьдесят минут — из-за аварии на Колорадском бульваре. Злая и невыспавшаяся появилась я на работе на следующее утро. Злая на саму себя, потому что полагалось мне быть на работе во вторую смену, и только из-за собственной забывчивости мне пришлось переться на работу на два с половиной часа раньше — чтобы вытащить из компьютера злополучную хренятину, пока ее кто другой не нашел. Эх Пол, Пол, сидел бы ты с женой и детьми в своем Иллинойсе, не таскался бы ты по чужим городам!

С другой стороны, если бы не Пол, я бы не вспоминала с таким удовольствием своих вчерашних гостей. Нашли бы фитюльку в два счета и убрались бы из моего дома в считанные минуты. И убранного дома мне не видать бы как своих ушей. Короче, все складывалось не так уж и плохо.

Я перепрыгнула через кое-как зарытую яму у входа, едва не сломав ногу об ограждение — по некоей причине сегодня его взгромоздили слева от зарытой ямы, открыла библиотеку, добралась до компьютера и положила многострадальную штучку в карман. Потом передумала и вставила ее обратно и наконец посмотрела, что же там такое записано. На «мемори стике» было всего несколько маленьких вордовских файлов, последний был датирован прошлой пятницей. Я попыталась открыть последний файл, но не тут-то было — «Ворд» поинтересовался, а знаю ли я пароль. Я попыталась наобум ввести несколько разных слов — просто из вредности, ничего, естественно, не добилась. Я попробовала открыть файлы разными программами, но тоже не преуспела. Я поразмыслила немного, потом открыла почтовый ящик Хелен, поскольку ее-то пароль я знала отлично — она всегда звонит из дома и просит меня посмотреть ее почту — нет ли там чего важного, и отправила все эти файлы на свой запасной электронный адрес, который получила в нагрузку к Интернет-доступу и которым обычно совершенно не пользуюсь. Просто на всякий случай. Чем бы теперь заняться? Можно было погулять, но магазины еще закрыты, а домой ехать далеко… Придется поработать.

Я только-только добралась до офиса и включила компьютер, как появилась Жаклин, моя начальница.

Вообще о моих сослуживцах надо рассказать подробнее.

Я уже упоминала, что библиотека Ривердола — совершенно уникальное образование, возникшее в рамках библиотечного округа Навахо по счастливому стечению обстоятельств много лет назад, в эпоху третьей волны эмиграции из Советского Союза. Большую часть нашей коллекции составляют книги на русском языке, но и испанский с английским довольно хорошо представлены, а поэтому сотрудники наши делятся на три категории: говорящие по-русски, по-испански и просто по-английски. Как вы понимаете, просто по-английски говорят у нас только начальники, потому что начальники должны быть американцами, а американцы, кроме родного американского, других языков не знают. Они и британский-то английский считают испорченным американским диалектом.

Соответственно наша американская часть штата состоит из следующих сотрудников:

Жаклин, директор. Очень маленькая и худая, без определенного возраста (хотя по прикидкам ей никак не меньше сорока пяти-пятидесяти) фарфоровая кукла, всегда безупречно одетая в подобающие фарфоровой кукле наряды: кружева, рюшечки, юбки до пят… Никаких штанов или джинсовой ткани — фарфоровые куклы это не употребляют. Огромное количество ювелирных украшений и бижутерии. Иногда и то и другое употребляется вместе, но и это не может испортить имидж настоящей фарфоровой куклы. Ее внешность, впрочем, обманчива: умна, придирчива, требовательна, кусаться она умеет ой-ой-ой как, да и визжит так, что уши закладывает. Но если не дергать ее за хвост, пардон, за кринолин, слишком часто, то жить с ней можно. Мы неплохо уживаемся.

Молли, заведующая отделом выдачи, то есть абонементом. Лет пятидесяти, невероятно толстая круглая крашеная блондинка, очень милая женщина, единственная среди наших американских дам имеющая детей, так что если зазеваешься, она заманит тебя за свой компьютер и включит демонстрацию всех шести дисков с записью бракосочетания своего младшего сына, и придется сидеть до упора: программа перелистывает фотографии не спеша, и нет никакой возможности прикинуться ветошью и заявить, что ты уже все отсмотрел. Молли мила и дружелюбна, вот только, к сожалению, у нее нелады со здоровьем, и на работе она появляется далеко не каждый день, поэтому всю ее работу тащит на себе Наташа, а Молли в основном рапортует о трудовых достижениях отдела выдачи на еженедельных советах директоров.

Хелен — высокая, расширяющаяся книзу седая блондинка, тоже порядка пятидесяти лет, пока не начальник, хотя старается изо всех сил, и благодаря своей старательности, несмотря на отсутствие талантов и образования, недавно получила статус «ассоциативного библиотекаря» — термин, принятый только в нашем библиотечном округе и означающий именно Хелен, то есть человека, которому дали должность библиотекаря за выслугу лет. Если ее хвалить, то с ней легко общаться и очень легко перекидывать на нее разные тягомотные дела («Ой Хелен, ну что бы я без тебя делала»… — и польщенная Хелен уже старается вовсю). Мы неплохо ладим.

Такие вот у нас девушки — пятидесятницы. Мы их так и зовем — «девушки», а для конспирации, когда перемываем им кости по-русски, чтобы никто не догадался, называем их: «Девушка худенькая», «Девушка толстенькая» и «Девушка длинненькая».

Обсуждаем мы их в нашем тесном библиографическом русскоязычном кругу.

Нас тоже трое: Наташа, беженка из Средней Азии, Марина, родом с Полтавщины, и я. У Наташи и Марины есть и мужья и дети, приехать в Америку их жизнь заставила, это только я, выигравшая «Грин кард» москвичка без семьи и без постоянного места работы, рванула в Америку просто так, посмотреть, как тут люди живут. Наташа и Маринка отличные девчонки, вместе мы образуем весьма взрывоопасную смесь, и иногда я удивляюсь, как это осторожные законопослушные американцы терпят такую шумную компанию прямо перед своим носом!

Есть что-то неудержимо притягательное в возможности говорить о чем хочешь на глазах у бдительного ока. Делается это просто: берешь годовой библиотечный отчет, или только что присланный каталог русских книг, с интересом тычешь пальцем то в один, то в другой пункт, иногда делаешь пометки карандашом на полях, а сам вещаешь о своем, о девичьем. Иногда у меня возникает небеспочвенное подозрение, что Жаклин кое-что в наших разговорах понимает, но тогда мы киваем Маринке, она переходит на украинску мову, мы с умным видом поддакиваем: «А як же!», а разочарованные вражеские лазутчики, поджав хвост, скрываются в пограничных камышах.

Да, я совсем забыла упомянуть испаноговорящих сотрудников, Гарри и Мей. Гарри наполовину мексиканец, наполовину американец, и в отличие от пса Варфоломея из книжки о Мэри Поппинс — обе половины — лучшие. Во всяком случае, так считает Гарри. Он жутко влюблен в собственную персону и не понимает тех, кто не разделяет его увлеченности собой. Я ему подыгрываю, поэтому мы дружим.

Гарри — орнитолог по первому образованию, он мечтает купить тот единственный клочок земли в Мексике, через который мигрируют все птицы Канады и Америки, отправляющиеся на зимовку или летовку (а кстати, есть ли такое слово — «летовка»?), и устроить там экологический парк.

Он временно отложил любимое увлечение, учится на библиотекаря и работает, мечтая скопить достаточно денег на осуществление дела всей жизни.

Мне нравится его идея скопить деньги, работая библиотекарем. Это говорит о том, что не перевелись еще на земле оптимисты, и вообще делает жизнь веселее. Еще мне нравится его подруга Мария, умнейшее существо, которое я когда-либо встречала, на врожденную жизнестойкость которой, впрочем, неизгладимый отпечаток наложило нелегальное проживание в Америке на протяжении вот уже пяти лет. Гарри не спешит менять ее статус — а вдруг случатся дети?! Он к этому пока не готов.

Остается упомянуть Мей, недавно принятую на работу профессоршу испанского языка на пенсии, единственную у нас американку, говорящую на нескольких языках. Впрочем, назвать ее «американкой» язык не поворачивается. Она достаточно поколесила по свету и отличается от средней американки как каштанковский столяр от плотника. С ней весело и легко, но она работает неполный рабочий день, и мы нечасто с ней пересекаемся. А жаль.

Итак, не успела я усесться за стол, как появилась Жаклин. Она покосилась на меня, прошествовала к столу, поглядела в сегодняшнее расписание и с отчаянием воззрилась на меня.

— Я что, опять все перепутала? Почему ты вышла в утреннюю смену?

Жаклин отличается феноменальной забывчивостью и невниманием к мелочам. Ее стол — вернее, четыре стола, по самые уши забиты всяким хламом, скопившимся за семнадцать лет заведования нашей многострадальной библиотекой. Она — как Анна Ахматова — выше этого хлама. Он ей работать не мешает. Кроме того, она так тонка, что без труда протискивается через образованный грудой старых журналов и ящиков узкий проход к своему столу. Остальные не могут повторить этот подвиг без риска устроить сход бумажной лавины, поэтому Жаклин может не беспокоиться, что кто-то будет рыться в ее бумагах в ее отсутствие. Еще она постоянно забывает вписать в расписание всех сотрудников, а потом — просто от отчаяния — комбинирует всех со всеми: авось, что-нибудь получится. Получается не всегда, и мы никогда не знаем, чего ждать от расписания. То есть от Жаклин.

— Нет, с расписанием все в порядке. Я просто… (Что бы такое соврать поправдоподобнее? А!) — У меня дома Интернет почему-то валится сегодня, а мне срочно надо было считать почту, — радостно выпалила я, но заметив отсутствие энтузиазма на лице у начальства (читать личную почту на работе — по-видимому, не самое лучшее времяпровождение), скромно добавила: — И еще я хотела в последний раз проглядеть написанную статью о нашей библиотеке, прежде чем отправлять в газету «С Востока на Запад»… Свежим взглядом, так сказать…

Последовал более благосклонный кивок, и начальство успокоилось.

Тут я заметила, что всегда выглядящая нестандартно Жаклин сегодня превзошла сама себя: фиолетовый кожаный пиджак, фиолетовая кашемировая водолазка, фиолетовая в клетку расклешенная шерстяная юбка до пят, из-под которой выглядывают… полосатые фиолетовые носки? Гетры? Фиолетовые туфли с металлическими пряжками и квадратными каблуками (мечта любого средневекового бюргера!) и украшенные фиолетовыми камушками брошки-бабочки повсюду.

— Вау! — ну удержалась я. — Жаклин, это действительно прямо-таки «Deep Purple» с нами!

Жаклин расплылась в благодарной улыбке: — Я была уверена, что тебе понравится.

Еще бы она не была уверена!

Я взялась читать почту. Но не тут-то было. Жаклин неслышно подошла и уставилась в экран.

— Что случилось? — спросила я.

— Ты занята? — спросила начальница. — У меня есть для тебя задание.

У нее всегда есть в запасе задание для меня.

— Нам прислали вопрос. Нужен источник цитаты Ленина: «Дайте мне двадцать четыре буквы, и я завоюю мир!»

Я поперхнулась и закашлялась.

— Во-первых, это не Ленин.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво прищурилась Жаклин.

— Да уж знаю! И стиль совершенно не ленинский, скорее уж Карло-Марксовый: «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей»… И почему двадцать четыре буквы? А кому потребовалась эта цитата? И зачем?

Жаклин уклончиво пожала плечами:

— Потребовалась.

Это означало, что больше никакой информации мне не перепадет. Пришлось довольствоваться малым.

Зато через пятнадцать минут рыскания по Интернету я стала обладательницей интереснейшего набора разнообразных цитат о завоевании мира.

Тут был и Наполеон, требовавший для осуществления сей миссии русских казаков; Фидель Кастро, довольствовавшийся батальоном десантников; а вот кайзеру Вильгельму для завоевания мира нужны были женщины, любящие пиво.

Ближе всех к имеющейся цитате подошли папа Пий Девятый и Карл Маркс — обоим требовался печатный станок. Я в последний раз забросила невод — и вот она цитата: «Дайте мне 26 свинцовых солдат (наборных литер), и я завоюю мир». Автор неизвестный, хотя приписывалась она в разное время кому придется. Теперь вот и Ленина постигла эта же участь. А все-таки интересно, откуда взялись 24 буквы?

К сожалению, мы этого никогда не узнаем. Это одна из вековых библиотечных тайн, и число им легион. Я помню, как моя мама-библиотекарь со смехом рассказывала о незадачливом читателе, во времена ее практиканства искавшем в библиотеке книжку «Иммунитет уходит в море». Подлинным названием было «Алитет уходит в горы» — маме тогда повезло, она знала правильный ответ…

Я отправила Жаклин email со ссылками и открыла письмо от сенсея. «Гасшуку» надвигался неотвратимо. Сенсей призывал всех и каждого, кто еще этого не сделал, незамедлительно записаться. Я знала, что лучше это сделать добровольно, чем принудительно.

Жаклин прочла мое письмо и повернулась ко мне.

— Ты что, так и не нашла, чья это цитата?

— Это анонимная цитата. Ее еще Иоанну Гуттенбергу приписывали.

— И ты уверена, что это не Ленин?

— Абсолютно.

— Ну ладно, я отправлю ответ, но все-таки лучше бы найти, кому она в действительности принадлежит.

Мне совершенно не хотелось провести остаток жизни в поисках первоисточника.

— Но каков кайзер! — восхитилась Жаклин. — Интересно, как он собирался завоевать мир с помощью любительниц пива? Ты не хотела бы это выяснить?

— Нет, — кратко отозвалась я, тоскливо поглядев на часы: мои полтора часа якобы свободного времени улетучивались на глазах.

Тут зазвонил местный телефон. — Инна, возьми первую линию, это тебя, — сказала Марина.

— По-русски или по-английски?

— По-русски. Женский голос.

Я подняла трубку.

— Инна слушает.

— Здравствуйте, Инна, это Наденька. Я звоню попрощаться.

Наденька — моя протеже. Она приехала в Денвер полгода назад из Херсона, выйдя замуж за американца в два с половиной раза старше себя. Здесь это модно.

Я помню, как увидела эту мезальянсную пару в первый раз. Девушка была до того хороша собой и юна, что ее хотелось потрогать пальцем, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Он шел, раздуваясь от собственной значимости — еще бы, такую жену отхватил! На самом деле он был вполне даже ничего, моложавый и подтянутый, да только, как выражалась моя бабушка, не по коню был корм.

Они подошли к моему столу.

— Здравствуйте, — обратился ко мне глава семьи. — Меня зовут Билл, а это моя жена Хоуп.

Не веря своим ушам, я повернулась к девушке.

— Вы говорите по-русски?

Она кивнула.

— Вас зовут Надежда?

— Наденька, — поправила меня девушка.

Разъяренная, я повернулась к новоиспеченному мужу.

— Спешу довести до вашего сведения, что собственные имена на английский язык не переводятся. Вот вы, например, Билл — вас же не называют «Счет» или чем еще похуже, когда вы приезжаете в Херсон.

Билл сделал вид, что пропустил мои слова мимо ушей. Девушка хихикнула.

— Нам нужна инструкция к швейной машинке тридцатилетней давности. Моя мама подарила моей жене свою старую машину, а инструкции нет, и совершенно непонятно, как туда вставляются нитки. И еще бы хотелось инструкцию по ремонту, потому что мама припоминает, что она перестала шить тридцать лет назад именно из-за того, что машинка сломалась.

— То есть вы не уверены, работает машина или нет?

— Мы пытались включить ее в сеть, ничего не произошло.

Я с пониманием кивнула головой.

— То есть вы хотите починить электрическую машинку тридцатилетней давности, найти инструкцию, чтобы ваша жена смогла начать шить?

Он обрадовано кивнул — так я все хорошо объяснила.

Я глянула на жену: — Наденька, вы действительно так хотите шить на античной машине?

Наденька распахнула невероятной красоты очи:

— Та вы що, я шыты вовсэ не вмию. То есть, я хочу сказать, что шить совсем не умею. И не хочу. Но она мне машинку подарила, и теперь все родственники знают, что я при деле.

— А чем бы вы хотели заниматься?

— Английский учить. Водительские права получить. В университет поступить.

— А сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Школу успели закончить?

Наденька обиделась.

— Я первый курс пединститута успела закончить. Просто я дура, выбрала французский вместо английского. Но кто же знал, что я смогу сюда уехать!

— Понятно. — Я повернулась к мужу. — Вы извините, что мы говорили по-русски, но на данном этапе Наде больше нужны курсы английского языка, чем инструкция к швейной машине.

— Зачем ей курсы? Я немного понимаю русский язык — учил в школе — и всегда могу ей все что угодно перевести. Кроме того, у нее плохие способности. Ей плохо даются языки.

Я сладко улыбнулась.

— Вы знаете, в ее возрасте — вам уже трудно в это поверить, не правда ли? — новый язык можно выучить за несколько месяцев. Особенно если она уже знает три языка.

— Кто знает три языка?

— Надежда знает русский, украинский и французский. У нас в библиотеке работает филиал Лингво-института, практически бесплатные курсы английского любого уровня. Наденька, записать вас на тестирование?

— А можно?

— Ну разумеется!

— А как же швейная машина? — продолжал стоять на своем муж. — Мамин подарок?

— Боюсь, найти инструкцию будет нелегко. Еще тяжелее найти мастера, который бы ее починил. Еще тяжелее оплатить его счет. Вы не помните, сколько разных швов может выполнять ваша машина?

— Двенадцать! Это очень хорошая машина.

— Да, маловато. Сейчас таких уже не найти. Но, скажем, машинка с шестнадцатью швами в «Волмарте» стоит около семидесяти долларов. Это в любом случае дешевле ремонта, который может обойтись в несколько сотен. Так что сходите в «Волмарт». Купите машинку, и будет чем коротать долгие вечера, пока Надя будет отсутствовать на уроках английского.

— Спасибо за помощь, нам пора. — Билл схватил Наденьку за руку и поволок ее к выходу. Уже у двери Наденька обернулась и заговорщицки мне подмигнула.

С тех пор прошло полгода. Наденька выучила язык, выучилась водить машину, и, несмотря на сопротивление мужа и свекрови, устроилась на работу в фирму, продающую автомобили «Тойота». Она там чемпион по продажам, покупатели к ней ломятся. И комиссионные ее в разы больше моей зарплаты.

— Попрощаться? Почему?

— Уезжаю.

— Куда?

— В Калифорнию. Мне предложили позицию регионального менеджера по продажам в Сан-Диего, и я решила, что мне это предложение подходит.

— А как же твой… муж?

Наденька засмеялась тем особенным грудным смехом, которым она в совершенстве овладела за последние полгода и из-за которого ее «Тойоты» так раскупаются:

— Что там знаменитая пословица говорит про груши? Похоже, мы друг от друга устали. Я подала на развод. Чтобы он не нервничал относительно расходов, я сама все оплачу.

— Ну что ж, поздравляю с началом новой жизни. Звони, не забывай.

— Да где уж там. У тебя какие планы на Новый год?

— Пока никаких.

— Вот и замечательно. Приезжай к нам в Сан-Диего, у нас там тепло, хорошо и колибри летают.

— Уже «у нас там»?

Наденька снова засмеялась.

— У нас с Вадимом. У него дом в Сан-Диего. Он, правда, в конкурирующей фирме работает, программистом, мы на конференции встретились. Он из Винницы. Так что готовься, к Новому году мы тебя выпишем. Ну пока!

— Ну давай, не пропадай.

«Да, не свезло Биллу, — подумала я. — Но, с другой стороны, он должен был понимать, на что шел, с самого начала. Не по Сеньке шапка. Он же учил в школе русский язык».

У меня сильно улучшилось настроение после разговора с Наденькой. А тут и время топать на вахту подоспело. Я поднялась на четвертый этаж, в библиотеку, выпятила грудь, подобрала зад, и чеканным шагом направилась к стойке.

— Вахту сдал! — увидев марширующую меня, салютнула Марина.

— Вахту принял! — подняла руку к воображаемой фуражке и я. Это у нас такой ритуал. Постоянные читатели о нем знают и иногда специально в полдень скапливаются у справочно-библиографического стола, чтобы не пропустить красочной церемонии. Уж не знаю, что им она напоминает? Ностальгия, видимо.

— Чего у нас веселого? — поинтересовалась я.

— Да чего у нас только нет — как всегда, обхохочешься! Вот новые книжки пропали. Шестнадцать штук сразу.

— Как… шестнадцать сразу? Так не бывает.

— У нас — все бывает. Ты же сама говоришь — у нас каждый день полнолуние. Чему же тут удивляться?

Марина — честнейшее существо, и оптимист по природе. Это ее и спасает. Она не умеет заискивать и притворяться, и поэтому начальство ее не очень любит. К его (начальства) большому сожалению, она умна и не подставляется. Когда-то она руководила целым научно-исследовательским институтом. У нее семья — муж и трое взрослых сыновей, которых она обожает. Еще у нее множество талантов, но не все из них можно применить, работая на маленькой должности в нашей библиотеке. Но Марина не теряет надежды, что когда-нибудь мы прорвемся в светлое будущее и увидим небо в алмазах. Я всячески — во всяком случае внешне — разделяю ее уверенность. Жизнь так коротка, а оптимистов так мало.

— Почему шестнадцать?

— А читательница уверяет, что сдала их три недели назад. И все популярные дамские детективы. Сразу три Донцовой, две Устиновой, и далее везде по одной: Дашкова, Калинина, Хрусталева, Топильская…

Я присвистнула:

— Ничего себе…

— Да, она тут рыдала-заливалась: «А я все-все вернула ну прям вам в руки»…

— И что мы сделали?

— А что мы можем сделать? Как обычно, поменяли статус книги на «Клиент божился, что вернул все подчистую», но книг-то не вернешь…

Я открыла читательский формуляр, полюбовалась на потерянные книги… Да, не все из них легко купить… Из чувства природной вредности я добавила в формуляр примечание: «Читатель утверждает, что сдал все книги. Мы их не получили. В следующий раз будет платить штраф в любом случае».

Я не стала уточнять, что это за любой случай. Все и так понятно — следующего раза не будет. Не дадим-с.

Марина откланялась и утопала вниз. Но тут ко мне подошел человек в штатском, который оказался совсем не штатским. Он был в голубой рубашке и темно-синих брюках, и выглядел очень серьезно.

— Здравствуйте, я из полиции, — обратился он ко мне, и я едва удержалась, чтобы не козырнуть в ответ, как только что Марине.

— Мы получили письмо, — со всей возможной серьезностью продолжал полицейский, — и у нас есть все основания предполагать, что оно написано по-русски. Нам бы хотелось узнать, о чем это письмо и действительно ли это чрезвычайная ситуация. Кто может нам помочь?

— Я! — бодро откликнулась я. — Давайте ваше письмо.

Он протянул мне измятый конверт, на котором большими буквами было выведено: «POLICE 911».

Я осторожно извлекла из конверта письмо.

«Дорогая полиция! — Начала я читать с выражением. — Я хочу поведать вам о кознях Соломона Абрамовича, фактического владельца ресторана «Придорожная харчевня», расположенном на углу улиц Флорида и Люксембург.

Вместе со своим зятем, Семеном Мезгером, техническим владельцем ресторана, и вместе с женой зятя, главным поваром Миленой Мезгер, они составили заговор, чтобы получить наибольше денег и извести всех позитивно настроенных жителей Денвера, которые каждый день травятся в ихней проклятой столовке».

Тут я остановилась. Мало того, что мне было не совсем понятно, кто такая жена зятя — собственная дочь? Или новая жена бывшего мужа собственной дочери? — но далее шли непереводимые игры слов, и у меня не было никакой охоты выливать эти перлы на голову полиции.

Я подняла голову на полицейского:

— Вы уверены, что вам нужен весь перевод слово в слово?

— Нет, все что мне нужно — действительно ли это послание сообщает о чрезвычайной ситуации?

Я быстренько пробежала глазами письмо.

— Хм… О чрезвычайных ситуациях тут не говорится. Но сообщается о том, что ресторан «Придорожная харчевня» уже давно практикует следующее непотребное действо: всем посетителям, кто заказал что-нибудь, наливают бесплатное спиртное. Под это дело в свежие блюда подмешивают всякую вчерашнюю дрянь, а посетители знать об этом не знают, смотрят телевизор и радуются. Прямо как дети. Пока не отравятся насмерть. Ну а это уже не за горами. Ну и дальше в таком духе. И подпись. Вам письменный перевод нужен?

Офицер отрицательно покачал головой:

— Мне вообще ничего не нужно. Это не наш район — Флорида с Люксембург, и это не Девять-Один-Один, а Отдел здоровья. Я это им переправлю, пусть разбираются. Они, наверное, к вам опять придут — за переводом. А может быть, и не придут — у них свои переводчики есть. Спасибо за помощь.

— Да не за что.

Он забрал письмо, развернулся и ушел.

И тут приехала киносъемочная группа — снимать нестандартных библиотекарей для фильма «Библиотекарь Голливуда», о которых я совсем было забыла, а с ними и группа поддержки от начальства — Мишель и Луиза, обе стройные и примерно одного возраста, но Луиза при этом очень стильно одевается, а Мишель весьма консервативна. Мишель подошла ко мне.

— Инна, только не нервничай, только расслабься! Все будет хорошо!

Я удивленно подняла бровь.

— Да я вроде бы и не нервничаю…

— Нет, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Поверь, это не так страшно…

Тут я разозлилась.

— Это действительно совсем не страшно, особенно по сравнению с чемпионатом по каратэ. Там могут морду набить или зуб выбить, и все это аккуратно покажут по телевизору. А тут то что? Просто интервью, и никакого членовредительства. Так что я совершенно не нервничаю, честное слово.

Мишель пошла было утешать Гарри, но его уже пригласили занять место на съемочной площадке.

И тут началось. Сначала они мучили Гарри, потом залавливали наших читателей, а потом уже добрались до меня. Долго-долго расспрашивали обо всем на свете — почему я выбрала такую профессию (потому что мама мне в свое время все уши прожужжала, как весело ей было учиться в институте культуры — так оно и оказалось) и почему я так хорошо одета (потому что покупаю костюмы в Москве, не моргнув глазом, сказала я, и это была правда, на интервью я действительно явилась в костюмчике из итальянской ткани, сшитом в Сергиевом Посаде). Потом они перебрались к моему рабочему столу и пришли в восторг от кубка, завоеванного в неравной борьбе с каратистками из Голдена весной этого года. Кубок довольно высокий — сантиметров тридцать, поскольку эти кубки устроены по принципу: чем престижнее соревнование, тем больше кубок. Один мой знакомый, выигравший чемпионат Пан-Американ в Бразилии, как-то не смог попасть в самолет, потому что его кубок превышал все мыслимые показатели по габаритам и по весу. Он его умудрился как-то распилить и перевез по частям. А сваривать обратно умельцев не нашлось, так он у него в подвале и лежит, и все кому ни лень ломают ноги о чемпионский трофей.

А я свой призовой кубок за первое место на колорадском чемпионате Гор Роки на рабочем месте держу вовсе не из желания похвастаться. Я из-за него почти зуба лишилась, но теперь он служит мне напоминанием, что в этой жизни мне уже ничего не страшно. Помогает всегда.

— Инна, я уверена, что вам есть что рассказать об этом кубке! — заговорщицки подмигнула режиссер Линн.

— Вам действительно интересно, или вы просто из вежливости спрашиваете? — поинтересовалась я.

— Мне действительно интересно!

— Ну что ж, — не стала ломаться я. — Интересно — слушайте.

На чемпионат этот я записалась сдуру. То есть я и раньше участвовала во всяких подобных мероприятиях, но драться как-то мне не приходилось. Я была начинающая, а нормальные начинающие женщины как правило, обычно драться не любят, и на соревнованиях в основном демонстрируют ката, то есть бой с тенью. Этакий балет с воображаемым партнером. Очень замечательная с точки зрения физической культуры штука, а главное — никакого риска в смысле подбитых глаз и выбитых зубов. И так я и выступала до поры до времени, пока кто-то из моих подруг не указал мне, что я запросто могу взять первое место и за кумитэ, то есть за драку, поскольку если никто больше на настоящий, а не с тенью, бой не запишется, то меня автоматически объявят чемпионкой. И я польстилась на перспективу запросто получить этот сверкающий кубок с украшающим его маленьким золотым человечком в кимоно. За что и поплатилась.

Все было просто замечательно, пока устроители не решили, что раздавать статуэточки просто за участие нерентабельно. В моей категории народу действительно было всего ничего, поэтому они объединили начинающих и продолжающих в одну категорию. Это только со стороны кажется, что все цветные пояса находятся на одном уровне. Чемпионат по традиции проходил в гигантском спортзале местной школе, и когда после торжественного открытия и пения гимна нас завели в примыкающий к главному спортивный зал поменьше, я сразу ринулись изучать списки. В моей категории оказалось одиннадцать участников! Причем не только разного уровня, но и всех весовых категорий. Это означало, что мне вполне могло достаться драться с какой-нибудь двухсоткилограммовой тушей. Я почувствовала, как забилось мое сердце. Я не была готова к такому повороту дела. Я пошла к Лоре — за советом. Лора ходит в продвинутых, ей со мной не биться, хотя с ней я драться и не боюсь: она три раза хлопнет воздух где-то возле моего уха, получит свои девять балов и уйдет восвояси. Полная победа по очкам. Лора внимательно изучила мой список, потом осмотрелась вокруг.

— Вон ту корову я знаю, — незаметно кивнула она в сторону огромаднейшей дылды в оранжевом поясе. — Она мне лицо разбила два года назад, когда я только начинала.

— Как это может быть? — удивилась я. — Два года занятий, и все оранжевый пояс?

— Есть такая маленькая хитрость, — усмехнулась Лора. — Это же не ее дожо чемпионат, как тут проверишь, кто есть кто? Вот они и прикидываются новичками, а если прижмут, всегда могут сказать, что это у них стиль такой — оранжевый пояс идет вместо коричневого. Или что-нибудь в таком духе. В общем, от этой подруги лучше держаться подальше, а если уж не получится, бей первой. Она быстрая. И ужасно мерзкая. Перед началом боя, пока мы сидим и ждем своей очереди, всегда ругается и оскорбляет тебя почем зря, — шепотом, чтобы никто не слышал. Очень противно. Я так рада, что мне с ней не драться.

Ободрив меня таким образом, Лора весело пошла разминаться с подругами своего уровня.

Я растерянно огляделась по сторонам, потом подгребла к другу Джиму — за поддержкой. Джим очень умный, он работает в частной школе учителем английского языка и ведет там кучу спортивных секций. Я пожаловалась ему на жизнь.

— А зачем ты вообще записывалась на кумитэ? — удивился он. — Каратэ должно быть в радость. Вот я, например, драться терпеть не могу, и никогда не дерусь, если есть такая возможность. Я только ката буду исполнять. Сама вызвалась — теперь терпи. Ничего, разобьют лицо, в следующий раз умнее будешь.

И это называется друг! Поддержал, так сказать.

Но делать было нечего, и я решила устроить разведку боем — то есть пойти познакомиться с боевой подругой. Терять мне действительно было уже нечего.

Мило улыбаясь, я подвалила прямо к этим девицам, где дылда явно была за главную. Лицо ее ничего хорошего не выражало, да и переломанный в нескольких местах кривой нос не улучшал первого впечатления. Немытые космы неопределенного цвета были перевязаны замасленной банданкой в горошек. Застиранная форма торчала колом. И оранжевый пояс был затрепанным-затрепанным, такими поношенными цветные пояса не бывают. Обычно ты успеваешь получить новый пояс прежде, чем износится старый. Или ты бросишь каратэ раньше, что тоже весьма вероятно. Это привилегия черных поясов — быть изношенными, когда черная ткань стирается, сначала по краям, а потом и по всей ширине, из под нее вылезает белая подкладка, и через много-много лет черный пояс превращается в белый, замыкая круг. С чего начали, к тому вернулись. Воплощение дзэна.

— Здравствуйте, похоже, мы с вами в одной категории! — радостно возвестила я. — Вот решила познакомиться с хорошими людьми.

«Хорошие люди» оглядели меня сверху вниз, поняли, что я им не противник, и явно расслабились. На лице главной проступила издевательская улыбка.

— Очень, очень приятно, — буркнула она. — Что, не терпится получить по физиономии? Так я тебе обещаю, — можешь надолго проститься со своим красивым личиком. Ты его долго теперь не увидишь.

— Откуда же вы такие серьезные? — весело поинтересовалась я.

— Мы из Голдена. Слышала, наверное? Мы ваших, — она пренебрежительно дернула подбородком, указав на мою эмблему на левой стороне кимоно, — завсегда бьем. И как тебя занесло в это никчемное дожо?

Удар был гораздо ниже пояса, поскольку наше «никчемное» дожо всегда получало все медали на чемпионатах. Голденских же товарищей обычно дисквалифицировали до окончания матча, поэтому с медалями им везло не всегда. Но иногда везло — очень трудно драться с противником, когда знаешь, что он пойдет на все, лишь бы тебя избить, ему плевать на первое место.

Такая у них была установка. Правильная, наверное. В конце концов каратэ — это единоборство, а не бой с тенью. И «бесконтактное каратэ» как термин меня всегда веселил.

Я сделала вид, что уничижительных комментариев не расслышала. Снисходительно улыбнулась.

— Да я недавно каратэ занимаюсь. С тех пор как переехала в Америку из России. К сожалению, в Америке женского самбо нет. А руки-то просятся к топору. То есть к перчаткам. Вот и приходится с вами соревноваться.

Я горестно вздохнула. Корова медленно меняла выражение лица — похоже, думала.

— И чем же ты занималась до приезда сюда… Ну, в России?

Остальные товарки перегруппировались, подтянулись поближе. Прислушались. Смотреть на них было неприятно. Я вспомнила, как в летнем лагере, в седьмом классе, вот так же неторопливо за туалетом меня окружили девчонки из соседнего отряда: собирались бить морду за то, что я увела сразу двух лучших мальчиков из их отряда. Я тогда вышла навстречу самой главной, мило ей улыбнулась, глядя прямо в глаза, и сладко спросила:

— Ты драмы Блока читала?

Она опешила, а потом отрицательно помотала головой:

— А что это?

— Это драмы. Александра Блока. Пока вы вечером по кустам прячетесь, я сижу на веранде и читаю драмы Блока. От мальчиков прямо-таки отбою нет: всем интересно, как это можно читать вместо танцев. Так вот, милые мои, драться я с вами сегодня не буду. Прочтите хотя бы пару драм Блока, и интеллигентные мальчики сами к вам потянутся. Вы еще мне спасибо скажете. К сожалению, кулаками мужчину ни завоевать, ни удержать нельзя.

Мы тогда расстались полюбовно. Уж не знаю, чем я их убедила. С этими полюбовно расстаться не получится: вряд ли я сумею прямо сейчас раздобыть хороший перевод драм Блока на английский, да если и сумею — в Болдеровском университете приличная коллекция русской литературы — то вот заставить этих девушек читать мне явно не по силам. Похоже, что драться то все равно придется. Хотелось бы все же отделаться наименьшими потерями.

— Ты чего не отвечаешь? Чем в России занималась, я спрашиваю?

Что-то она занервничала. Я виновато улыбнулась.

— Извини, задумалась. Слышали про такой вид русских единоборств — «самбо»? Самозащита без оружия?

Они отрицательно покачали головой.

— Ну, это вроде дзюдо, только без штанов. Поэтому мужчинам-болельщикам очень нравится. Они прямо-таки жить не могут, если пропустят очередной турнир по самбо. Очень, знаете ли, возбуждает.

— Как — без штанов?

Я мило улыбнулась.

— Ну, некоторые девушки, которые очень стесняются, могут надевать шорты, или велосипедки, но это на любителя. То есть это не обязательно. И правила немного другие, чем в дзюдо. Ноги ломать можно, но, к сожалению, душить соперницу нельзя. Главное — хрясь, и пополам! То есть хрясь — и держи двадцать секунд. Чтоб не вырвалась! Одна такая, помню, попыталась вырваться, шерсть на носу, дала я ей в глаз, шерсть на носу, больше не вырывалась!

— Какая шерсть? — широко раскрыв глаза, сглотнув, спросила корова.

— Да это так, из классики… Не обращайте внимания. Вы вообще как, с боевыми женскими искусствами знакомы? Скажем, кельтская борьба «Гурен» или амазонская борьба «Хука хука? Это когда вешаешь на себя перья и наколенные трещотки, встаешь вот так, топаешь правой ногой и кричишь: Ху! Ху! а потом делаешь следующий прием…

Я молниеносно схватила корову за ляжку и швырнула ее на пол. Не больно, но обидно.

— Теперь я, как победитель, должна поднять руки и сплясать, а ты, как побежденная, должна мне аккомпанировать, подражая пению птицы. Здорово, правда? Неужели вы ничего о таких видах единоборств не слыхали?

Они отрицательно покачали головами. Я их не виню. Они же не работают в круглосуточной справочной библиотечной службе «Спросите Колорадо!». Недавно у меня спросили про борьбу «Хука хука», и я нашла замечательный сайт, где было все о женских единоборствах, причем сразу и на русском и на английском языках. С фотографиями и видеоклипами.

Я протянула корове руку и рывком вернула ее в вертикальное положение. Тяжелая какая, ужас.

— Чего я больше всего боюсь, — доверительно продолжала я, по-матерински заботливо отряхивая широкую задницу своей поставленной на ноги соперницы, — так это того, что я вечно путаю правила. Прямо-таки беда. То есть я их, конечно, знаю, но в разгар боя все из головы вылетает. Иногда приходится в прямом смысле себя ощупывать: это на мне самбистская борцовка, дзюдоистское кимоно (оно такое, знаете ли, в пупырышках) или каратисткое ги? А то грохнешь соперницу на пол, придушишь, а она рукой не бьет. Ну и душишь ее до упора, пока она не посинеет. А она, оказывается, каратистка, и не знает, как сдаваться надо. Каратисты, они как русские, никогда не сдаются, и это чревато всякими последствиями. Одну мою соперницу как-то еле-еле откачали. Ей-то что, пролежала в больнице две недели и домой, а меня дисквалифицировали до конца соревнования. Ужас.

Я в последний раз тяжело вздохнула, но тут же улыбнулась.

— Рада с вами познакомиться, похоже, у нас с вами сегодня проблем не будет, вы явно выделяетесь в лучшую сторону относительно всех этих дохлых американок, которые при виде крови теряют сознание или начинают реветь, как белуги. О, да нам пора!

Я повернулась спиной к безмолвным девушкам из Голдена и направилась в центральный зал.

Ну что ж, начало хорошее. Да вот только начало — это еще не все. Драться-то мне с ними все равно придется, как ни крути. Будем и дальше делать хорошую мину при плохой игре, а там, глядишь, что-нибудь и выгорит.

Сначала все было хорошо. Мы исполняли ката, и я шла первой, после меня выступало очаровательное белокурое создание, по всей видимости перепутавшее каратэ с балетом. Она была необыкновенно хороша, грациозно махала руками и высоко поднимала ноги, при этом опорная нога тоже выпрямлялась и чуть ли не становилась на носок — еще бы пуанты, и чистый билет! Голденовские коровы-тяжеловески ката делали что дрова кололи — силы было много, красоты — неотъемлемой части выступления — не было вовсе. Эх, вот если бы скрестить корову из Голдена с белокурой балериной — они бы точно взяли бы первое место, а пока, извините, ребята, я его вам не отдам. Все было хорошо, пока на старт не вызвали каких-то опоздавших незнакомых женщин в возрасте — похоже, их тоже в последний момент объединили с нами из-за нехватки ровесниц. Первое, что сделала первая из них, была боковая стойка, с которой она и начала свою неизвестную мне ката — стиль был совершенно отличным от Шотокана, это был Шито-Рью, как мне потом объяснили. Она опустилась в эту стойку как в кресло, низко-низко, и потом всю остальную часть ката так и выполнила, оставаясь в этом же положении. Я затосковала — мое первое место уплывало от меня на глазах. И зачем я выбрала Шотокан, где низкие стойки сочетаются со строго параллельным расположением стоп? Сделать это нормальному человеку европейского происхождения практически невозможно.

За ней выплыла ее товарка и сделала то же самое, но чуть замешкалась в середине, и после всех выступлений оказалось, что у нас с ней одинаковое количество баллов, то есть надо делать ката еще раз. Причем другую ката, а не ту, что в первый раз.

Это и спасло мое второе место — моя соперница явно не была готова демонстрировать новую ката, у нее была отработана до совершенства только одна. После этого начались соревнования по кумитэ.

Судьба явно была благосклонна ко мне сегодня — нас было нечетное количество, и во время жеребьевки в первом раунде у меня не оказалось соперницы. Я нацепила красный пояс, вышла на ковер, постояла, меня объявили победившей и я ушла обратно. Хорошо, всегда бы так.

Корова тем временем в пух разнесла свою же одноклубницу. Так им и надо, нечего приезжать на чужие соревнования. Сидели бы в своем Голдене и не высовывались.

Теперь мне досталось драться с белокурой балериной, которая была так счастлива, что осмелилась выйти на ковер, а ее бойфренд, или муж — кто их разберет — все делал ей знаки, чтобы она приняла самую фотогеничную позу, и она все старалась повернуться к видеокамере лицом и улыбнуться. Я сначала думала, что это отвлекающий маневр такой, но потом поняла, что это она на самом деле старается войти в историю, и осмелилась на маваши гери ногой в голову, который обычно мне не удается — скорости не хватает, и противница всегда успевает увернуться. А тут удалось, и я получила свои три балла. Мне это понравилось, и я пошла дубасить белокурую красавицу направо и налево, избегая, впрочем ее личика — зачем же портить такую красоту? Она вяло ставила блоки, не переставая улыбаться, и даже умудрилась в ответ пару раз ткнуть меня кулачком куда-то в бок. Мы закончили со счетом девять-два. Я немного вспотела, но даже не запыхалась — время-то выйти не успело. Я намеренно опустилась на пол рядом со все еще тяжело дышащей коровой.

— И чего такие телки на кумитэ записываются? — процедила она сквозь зубы. — Сидели бы дома, ходили себе на танцульки…

Мы обе вышли в полуфинал — она вынесла толстушку из Найвота, я с трудом одолела Мэри из нашего дожо. Мэри здорово дерется, и она гораздо сильнее меня. Но она не так давно занимается каратэ, и пока ее беда в том, что она пока совершенно не умеет притворяться, и очень хорошо видно, куда она собирается бить и какой частью тела. Обмануть ее пока ничего не стоит, но она быстро набирается опыта, и вскоре мне ее будет не обойти. Тем более что она бывшая гимнастка и на шпагат садится без всякого труда и без получасовой предварительной растяжки.

Я здорово запыхалась, но рассиживаться не пришлось. Оставался последний бой, и мне ничего не оставалось, как выйти на ковер навстречу корове.

— Тебя как зовут? — поинтересовалась я, обматываясь гигантским синим поясом — пришлось обернуть его вокруг талии три раза. По правилам соперники должны для боя всегда менять свои пояса на красные или синие, и естественно, устроители покупают пояса самого большого размера, чтобы любому впору. Продвинутые каратисты всегда имеют свой собственный пояс, с одной стороны синий, с другой красный — очень удобная вещь! Если переживу этот бой, надо будет купить себе такой.

Туша ловко управилась с аналогичным красным — ей-то он был впору и при нормальных двух оборотах, даже несколько коротковат, посмотрела на меня безо всякого выражения, нехотя сказала:

— Бренда…

— А меня Инна, очень приятно познакомиться, Бренда! А то неловко не знать имени той, кто тебе морду набьет! Будешь всем рассказывать — Инна, мол, самбистка из России… Правда, мои друзья зовут меня Живопырой… И есть за что… Но я все-таки предпочитаю — Инна.

Иногда, когда я прислушиваюсь, что я такое несу, меня самое ужас берет: и как это я могу? Да я в жизни самбо не занималась, и единственным моим знакомым самбистом был мой одноклассник Лешка, то и дело таскавший меня на свои выступления. У него, кстати, и была кличка Живопыра, поскольку он ужасно смешно мог подражать герою Джигарханяна из горячо любимого в нашем классе телефильма «Собака на сене». Как это мне в голову пришло…

Между тем мы уже дрались, и я и охнуть не успела, как получила от нее кулаком по подбородку. Ей засчитали два очка. Действительно быстрая, Лора же меня предупреждала. А я устала, и должна собраться с силами.

— Трах! — это меня саданула в бок. Больно! У нас же бесконтактное каратэ, между прочим, удары должны останавливаться в нескольких миллиметрах от поверхности тела, а не врезаться в него! Ей дали еще два очка. На ее лицо начала возвращаться та ненавистная улыбка, которую я было с него убрала. Ах ты корова!

Я встала в стойку, сделала козью морду, и ударила наотмашь, разразившись оглушительным «кияй»!

Кричу я хорошо с детства. На всех конкурсах строя и песни, пока пионерскую организацию не отменили, отряды под моим предводительством всегда занимали первые места. Моему командирскому голосу я обязана избранием в председатели районного пионерского штаба, и я, бывало, проводила парадные линейки пионерских организаций целого района на центральной площади нашего городка, и без всякого микрофона могла переорать и утихомирить всю собравшуюся толпу.

Корова Бренда от неожиданности вздрогнула, и я ее тут же достала маваши гери по ребрам. Мне дали два очка, не успели нас развести, как я снова кинулась в бой с еще более зверским криком. Обманный ой зуки в лицо, гьяку зуки в живот. Два балла. И тут же, не останавливаясь, серия ударов в лицо, в живот, и мае гери правой ногой — для обмана, и снова обманный удар в лицо, и маваши гери левой ногой в челюсть. Три балла. Устала я, мне бы дух перевести. И тут она, спохватившись, ответила ударом ногой справа, я его заблокировала, да неудачно, руку обожгло болью, и она сразу же вмазала мне в челюсть. Корова. Получила два очка, практически меня искалечив. Убить ее мало.

У меня оставался последний шанс. Я выдохлась, пот заливал глаза, а время все еще оставалось. Нам снова махнули флажками, я изо всех сил заорала, одним прыжком преодолела расстояние между нами, ухватила за рукав, ударом ноги подбила ей ногу у щиколотки, и швырнула на пол, тут же для верности припечатав ей живот театральным контрольным ударом, сопроводив его достойным лучших теноров Ла Скала «Яй!».

Бой был закончен. У меня саднило в горле — голоса теперь не видать с неделю, не меньше, болели челюсть, рука и бок. Бренда, покряхтывая, поднялась с ковра. Я сочувственно похлопала ее по плечу.

— Ты молодец, другие американки ни за что столько бы не продержались.

По ее глазам было видно, как она хочет меня убить, но она ничего не сказала, только махнула рукавом кимоно, отцепляясь от моей руки. Больше мы с ней не разговаривали, а я в тот день вдруг поняла, что, оказывается, драться — это может быть интересно. Особенно если ты умеешь это делать. А уж если твой противник не умеет, то это и просто удовольствие. Хотя это противоречит каратистской этике. И дзэну. Но потом у меня заболел зуб, и выяснилось, что моя страховка спортивные травмы не оплачивает, и после визитов к дантисту моя любовь к дракам снова несколько уменьшилась.

Для камеры я преподнесла слегка сокращенный и сильно отредактированный вариант этой истории, и в заключение сказала:

— Каратэ — это совершенно необходимая вещь для библиотекаря. Во-первых, ты никогда не знаешь, с чем к тебе пожаловал с виду доброжелательный читатель, а во вторых, каратэ учит терпению, которое библиотекарю просто необходимо. Я мечтаю когда-нибудь открыть школу каратэ прямо при библиотеке, чтобы любой желающий мог начать свой рабочий день, отмутузив сослуживца.

И так далее в таком духе. По-моему, им понравилось. Они пригласили меня и Гарри на встречу с творческой группой в пятницу. А тут и рабочий день закончился.

Сразу после работы я отправилась в дожо. Из-за трафика я чуть не опоздала, и когда выскочила из раздевалки, почти все наши уже были в сборе, но предыдущий класс еще занимался, и можно было немного поболтать.

— Осс, — кивнула я своим подругам — Лоре, Джуди и Элизабет, увлеченно что-то обсуждающим. «Осс», или «Осу» — такое замечательное японское слово, которое можно употреблять в любой ситуации, поскольку оно может означать практически все, от приветствия до прощания, а также заменяет «да», «спасибо», и еще тысячу разных нужных слов. Это очень удобно. Я иногда задаюсь вопросом, знали ли создатели бессмертного образа Эллочки Людоедки об их современнике Гичине Фунакоши, или сами доперли? А вот создатели фильма «Кин-за-дза» точно имели представление о каратэ, а то бы им ни в жизнь не создать такой гармоничный мир и такой красивый и лаконичный язык…

Так вот, возвращаясь к теме повествования, или, как говаривала одна моя закончившая французскую спецшколу знакомая — «возвращаясь к нашим баранам» — подружки мои и есть та сила, которая удерживает меня в те трудные времена, когда хочется бросить каратэ навсегда. Ну как я им потом в глаза посмотрю? Вот и приходится, закусив губы, еженедельно надрываться…

С Лорой я познакомилась года три назад. Я неторопливо прогуливалась по главной улице Луисвиля, заглядывая во все витрины, когда меня обогнала мама с двухлетней дочкой, одетой в костюм Золушки из диснеевского мультфильма. То есть впереди стремительно вышагивала толстая свинообразная блондинка в квадратных очках с кудрявыми локонами до плеч, одетая в широченный балахон, рабочие штаны и шлепанцы, с гигантской спортивной сумкой на плече. Девочка пыталась угнаться за мамой, но, сделав два-три шага, грохалась на тротуар, поскольку ей мешали туфли на каблуках, которые были не только велики на несколько размеров, но еще и надеты неправильно: левый на правую ногу, правый на левую.

Она бежала, падала, выпутывалась из длинного платья, поднималась, бежала и снова падала. Видно было, что ей очень хочется заплакать, но она не плакала. А мамашка даже не оглядывалась. Во мне вскипело негодование.

— Извините, — догнала я толстушку. — У вашей дочки туфли надеты наоборот… Поэтому она все время падает….

Мамаша грозно поглядела на меня:

— Она сама выбрала этот кошмарный наряд в магазине и сама его надела! Теперь пусть расплачивается! У меня в сумке лежат ее кроссовки и джинсы, захочет — переоденется и пойдет нормально.

— А кстати, — вдруг сменила она тон, — у вас что, русский акцент?

— Да, — кивнула я.

— Здорово! Я знаю два русских слова: «Убью» и «собака»!

Слова эти она произнесла как ругательство, практически без акцента!

— К нам приезжал друг, — на ходу продолжала моя новая знакомая, — из России. Ну не совсем друг, но знакомый нашего друга. Он художник. И он привез свои картины и стал их нам показывать. Он разложил их прямо на полу в гостиной, много картин, штук двадцать, и устроил такую презентацию, и мы ходили вокруг и рассматривали картины, и тут вдруг со двора прибежала наша собака, Тоби, и начала скакать по этим картинам, и мы пытались ее поймать, но она решила, что это такая игра, и забегала еще быстрее, и этот русский художник бегал за ней и все кричал: «Убью! Собака! Убью! Собака!» — Она хихикнула. — Картины мы все отмыли, но на некоторых остались следы когтей.

Внезапно она ойкнула и взглянула на часы. — Мы же опаздываем! Извините, нам пора на каратэ.

— Куда?

— На каратэ. А хотите с нами? Первый урок бесплатно, и форма не требуется, а занимаемся мы босиком. Ваши футболка и шорты вполне сгодятся для первого раза.

Я не ожидала такого напора:

— Я не люблю драться.

— А драться и не надо. Пошли, у нас весело, только девчонок маловато. Зато те, кто есть, просто замечательные! И все вроде вас, говорят с акцентом. Я там одна, кто родился в Америке. У нас клуб, мы иногда собираемся у меня в ресторанчике — у меня вообще-то несколько ресторанов, и еще чайный домик из Душанбе, это единственный настоящий чайный домик в Западном полушарии, его мэрия Душанбе подарила мэрии Болдера, а Болдер в ответ все грозится подарить Душанбе кибернетическое кафе, да все никак не соберется, и мы всегда устраиваем чаепития, я покупаю старинные чашки на «E-Bay», мы пьем чай — я преподаю в чайном институте, и чаи у меня такие, которые в Америке не найти. Ну пойдем же, а то мы опоздаем!

Она меня совсем заговорила с этими чаями, и когда я опомнилась, мы уже сворачивали к длинному одноэтажному зданию, на котором красовалась вывеска «Международная ассоциация восточных единоборств». Отступать было поздно.

Вот так благодаря Лоре я — до той поры ни разу никого и пальцем не тронувшая — и очутилась в дожо первый раз. А где-то через год Лора, побитая на всеамериканском чемпионате бразильской тяжеловеской, вдруг решила, что для собственной безопасности до следующего чемпионата ей нужно перейти в нижнюю весовую категорию — до ста тридцати фунтов — и принялась сбрасывать вес, да так преуспела, что через полгода, к полному восторгу темпераментного мужа, превратилась в стройную красотку, выглядящую лет на двадцать. И с треском вынесла всех своих таких же легких претенденток на победу. А толстые безобразные тяжеловески ничего поделать не могли и только злобно трепыхались. Вот такие чудеса творит с людьми каратэ.

Сегодня мои девицы были явно чем-то расстроены. Особенно грустно выглядела Элизабет.

— У «Сатурна Три» проблемы, — хмуро пояснила мне Элизабет. — Могут быть большие сокращения, а отдел моего мужа вообще могут расформировать.

Я присвистнула. Стив большая шишка в «Сатурне Три», и по моему разумению, сократить его могли бы, только если «Сатурн Три» совсем развалится.

— А что случилось?

Элизабет пожала плечами:

— Ерунда какая-то. У них пропали результаты работы за два месяца.

— Так не бывает, — не поверила я.

— Вот и я про то. У них какая-то сложная система хранения данных, и поскольку конкуренты уже несколько раз пытались заполучить всю эту информацию, то они совсем с ума сошли от перестраховки. Короче, сначала была автомобильная авария, а позавчера умер один сотрудник, и каким-то образом оказалось, что только у него и были последние результаты. И они исчезли…

Что-то эта история мне напомнила…

— А как…

Но тут из зала выбежали взмыленные дети, и настал наш черед заниматься. Разговор пришлось отложить на после урока.

Классы в нашем дожо делятся на несколько категорий: обычные (типа «Не потопаешь — не полопаешь»), продвинутые («А сейчас двести пятьдесят отжиманий! И не стонать!») и на классы, когда к нам приезжают студенты из Колорадо Спрингс. Колорадо Спрингс — это милый городок, очень красивый и переполненный достопримечательностями. Одна их них и моя самая любимая — самый высокогорный зоопарк в мире, где можно кормить жирафов. Грациозные тонконогие жирафы не спеша подтанцовывают к ограде, с выражением легкого неудовольствия высовывают длиннющий синий язык и как бы нехотя заглатывают предложенный тобой крекер — четыре штучки за доллар. Администрация зоопарка делает на кормлении жирафов неплохие деньги, но что может сравниться с удовольствием от того, как этот шестидесятисантиметровый язык плавно высовывается, описывает дугу и невероятно деликатно забирает крекер с твоей ладони. И эти шелковистые рожки, отражающие лучики наподобие солнца, и гладкая бархатистая кожа, и невероятно сексуально очерченный зад со скромно поджатым и таким возбуждающим хвостом…

— Кто вы, жирафы?! — хочется крикнуть. — Вы не звери! В чем ваша тайна? Откуда вы пришли к нам?

Ответа нет. Лишь кончатся крекеры, они развернутся к вам все тем же обольстительным задом, и ленивой трусцой устремятся к другой стороне ограды, за новой надеждой и крекером.

Невероятные звери.

Ну да это к слову. Раз в месяц из Колорадо Спрингс к нам приезжают на занятия каратисты. Они не могут делать это чаще — далековато, почти два часа в вечерней пробке, и поэтому наш сенсей хочет оттянуться на полную, показывая нам — где раки зимуют, и им — как круты мы.

Мы не то чтобы очень круты — недавно заехавшие на наш чемпионат ребята из Катманду отделали нас по полной программе, — но для поддержания имиджа перед Колорадо-Спрингсовскими приходится попотеть.

Так оно и оказалось.

После зверской разминки, наилюбимейшим упражнением которой является «pelvic strech» — это когда ты ложишься на живот, а ноги складываешь ромбиком на полу и поджимаешь коленки все выше и выше, пока на закричишь от страшной боли в паху, мы качнули пресс пару сотен раз и отжались еще пятьдесят, и полежали на полу в расслабленных позах на спине с вытянутыми в струнку и оторванными от земли на минимальное число дюймов ногами — когда-то я была уверена, что не смогу выдержать и минуту этой пытки. А теперь вроде бы я свыклась. Лежу и лежу. Тяжело, но терпимо. Но это было только начало. Сенсей явно был сегодня в игривом настроении, и нам пришлось драться друг с другом ногами с завязанными за спиной руками, выполнять ката с завязанными глазами: — «Почувствуй силу, Люк!» и отрабатывать удары ногами до тех пор, пока ноги не перестали подниматься.

Поэтому через полтора часа, перед концом урока, на ногах большинство из нас держалось с трудом. Но мы держались. Это видимо радовало сенсея.

— Не забывайте, — обратился он к нам с прощальным напутствием после построения, когда, выкрикнув из последних сил: «Ориготай гузай маста», то есть «Большое спасибо тебе, любезный учитель, за то что ты нас так славно поучил сегодня», мы с трудом поднялись с колен на несгибающихся ногах. — Не забывайте, что через неделю мы отправляемся а ежегодный летний лагерь «Гасшуку». В Грэнби. Лучшие сенсеи Японии в десятый раз приедут к нам, чтобы вбить в ваши американские головы чуточку каратистской премудрости. Десятилетний юбилей нашего летнего лагеря — это «must have» для нашего дожо. Я надеюсь всех вас там увидеть.

Взмыленные как кони, но бодрые, мы потянулись к раздевалке. У двери меня окликнула жена сенсея, я про себя ее называю «мадамой Баттерфляй» или просто «мадамихой».

Когда-то я ее ненавидела.

Нет, ну сами посудите, я только что начала заниматься каратэ, я чувствую себя абсолютно крутой — как три крутых яйца сразу, я готова важно надув щеки отвечать на расспросы знакомых — правда ли, что каратисты разбивают ладонями доски, спят на гвоздях как Рахметьев и криком «кияй» разбивают стекла — как вдруг появляется такая женщина, если ее можно так назвать, и портит всю мою малину.

Когда я начала заниматься каратэ, я не знала, что сенсей женат. И что всех новичков тренирует его жена — бывшая чемпионка мира и окрестностей, судья международной категории, единственная каратистка в мире, которая может то, и се, и вообще все что угодно.

Тогда я этого не знала. Знала я одно — что сенсей был ужасно рад, что заполучил меня в свое дожо, как в паутину, и, видимо, на семейном совете не скрывал, как он ко мне не равнодушен.

Такой уж он мужчина, сенсей. Его все любят, хоть и чисто платонически — по одной простой причине. Поскольку есть у него такая вот жена.

Когда я впервые ее увидела, я испытала некое де-жа-вю. Где-то я ее видела. Она мне знакома с детства. Но где, когда? В один прекрасный день я поняла: так выглядела бы баба-яга в молодости. Уберите ступу, подстригите нечесаные лохмы, дайте в руки нунчаки. Вот она, мадама Баттерфляй. Прошу любить и жаловать.

На втором занятии она попыталась поставить меня в заднюю стойку — кокутсу дачи. Я, как велели, отставила назад и согнула в колене правую ногу, и перенесла на нее тяжесть тела. Потом выпрямила левую ногу и попыталась развернуть ступню вперед, одновременно разворачивая другую ступню перпендикулярно первой.

Чуть не упала, с трудом удержавшись на ногах, заявила мадаме:

— Я не могу так стоять. Это очень неудобно.

Так я получила первого врага в дожо. Она перестала со мной здороваться, не отвечала на приветственные «Осс», на уроках пыталась издеваться, и всегда рассказывала какие-то дремучие истории с доморощенной моралью о том, как большинство людей, кто по глупости начинает заниматься каратэ, его же и бросают, поскольку нет у них ни таланту, ни усидчивости. При этом она глядела на меня в упор. Я и вправду хотела бросить занятия под таким напором, и удержало меня только одно обстоятельство.

Как и все начинающие, свою первую «ги» — каратистскую форму — я купила в дожо за 25 долларов. Это была тряпичная форма, смесь полиэстера с хлопком, мягкая и удобная, со штанами на резиночке. К настоящей форме она отношения не имела, поэтому и называли ее «стартер». То есть для начинающих. Никаких свистящих звуков, столь любимых каратэками, она не могла произвести ни при каких обстоятельствах, и поэтому я решила избавиться от нее при первой возможности.

Обычная, хоть и самая дорогая форма, на меня тоже произведения не производила, ибо была сшита на мужскую фигуру, а на женщинах сидела как на корове седло, превращая толстеньких и тоненьких в совершенно единообразные бесполые существа.

Мне это не понравилось. Я залезла в Интернет, полазила по чатам и через полчаса нашла производителя совершенно крутой формы для каратисток — «Джука Даймонд». Одна проблема — форма на мой тогдашний взгляд была дороговата. Я еще пошарила по Интернету, и наконец нашла фирму, которая продавала джуковскую форму со скидкой. Там-то я ее и заказала. И, как выяснилась, совершила большую ошибку. То есть деньги-то они сняли сразу, но заказ все не высылали и не высылали, ожидая, видимо, когда Джука сама снизит цены и они смогут ее купить и выслать мне. Я пыталась звонить, ругаться и требовать деньги назад. На другом конце провода с трудом говорящий по-английски японец, называвший себя сенсеем Токоямой, бил себя в грудь, грозился сделать «сэппуку», что на нашем языке означает «харакири», обещал прислать форму прямо вчера и упорно не выполнял обещаний. Потом на мои звонки перестали отвечать — видимо, занесли мой номер в черный список. Все это время я продолжала тянуть лямку — уныло ходила на уроки каратэ, без всякого прогресса и усердия. У меня не получалось ничего, уже и сенсей подостыл к моим женским прелестям, а мадама все дулась и сопела, проходя мимо меня в коридоре и не замечая в упор…

Ну как же я могла бросить каратэ, если со дня на день ко мне должна была прибыть моя новая чудесная форма, сшитая в Японии из самого лучшего каратистского хлопка, рассекающая воздух как кинжал, и — главное — сшитая специально для таких фигуристых женщин как я, то есть с вытачками, приталенная, — словом — вся из себя.

Я ждала, стиснув зубы. Сенсей Токояма безмолвствовал.

Как-то раз, придя на утреннее занятие пораньше, чтобы отработать ненавистную, никак не дававшуюся мне заднюю стойку с блоком шуто уке, я стала свидетельницей выяснения отношений между сенсеем и его женой. Они что-то громко кричали друг другу на их родном «фарси» — точнее, кричала одна мадамиха, сенсей спокойно ей отвечал, и она кричала еще громче, и в голосе ее слышались слезы.

Мне впервые стало ее жалко.

К сожалению, на фарси я знаю единственное слово — «туман», то есть деньги, поскольку именно с песней «Ох туманы мои, растуманы», как мне рассказывал один знакомый, у которого отец еще при шахе строил в Иране сталелитейный завод, все советские служащие шли по пятницам за зарплатой. Других слов я не понимаю.

Я пошла в дожо и стала разогреваться. Через какое-то время из кабинета сенсея пулей вылетела мадамиха, красная и вся в слезах, пробежала по коридору и заперлась в туалете. Сенсей даже не выглянул ей вслед. Спустя некоторое время он степенно вышел из офиса, прошелся по коридору в другую сторону, кивнул мне, оброня что-то вроде:

— Женщины, что с них взять, — вышел во двор, сел в машину и уехал. Мадама продолжала подвывать в туалете.

Я не выдержала и приоткрыла дверь.

— Сэмпай, у вас все в порядке?

Она взвилась, как подбитая ворона.

— У меня все не в порядке! Что у меня может быть в порядке? У меня не жизнь, а… а…

И она с новой силой залилась слезами. Вид у нее был самый жалкий. Чувствуя себя ужасно неловко, я сжала ее плечи и начала гладить по голове.

— Ну успокойтесь, все будет хорошо… Ну не расстраивайтесь вы так.

А она все продолжала всхлипывать, бессвязно причитая что-то вроде:

— Я не могу больше! Я уеду! Ну сколько можно? Я же не каратистка, я архитектор, за что мне все это…

Понемногу я стала въезжать в суть истории.

Лэй (так звали мадамиху) была из обеспеченной иранской семьи, поэтому родителям было по карману отправить единственную дочь во Францию, в Сорбонну, изучать архитектуру. Талантливая девушка уехала во Францию, с блеском окончила университет и немедленно получила блестящее предложение от одной известной парижской архитектурной компании. Она согласилась, но перед началом работы решила поехать навестить любимых дядюшку и тетушку, которых не видела целых четыре года, в Калифорнию. И надо же было так случиться, что у дядюшки как раз гостил старинный друг, тоже иранец по происхождению, приехавший из Колорадо, где он работал в университете и обучал каратэ студентов. Сам-то он обучался каратэ в Японии, и ни о чем другом, как о каратэ, говорить долго не мог. Свежеиспеченный архитектор из Сорбонны только презрительно поджимала губки, когда он начинал говорить о каратэ, но у него были свои навыки укрощения строптивых. Она и оглянуться не успела, как контракт с почтенной французской фирмой был расторгнут, а ее, толком ничего не соображавшую, увезли в Колорадо, облачили в кимоно, навязали белый пояс и начали издеваться почем зря, выдавая все это за пламенную любовь. С тех пор прошло десять лет, у них родились сын и дочь, но воспитанная на идеалах Сорбонны душа все тянется к прекрасному… А ее все лупят почем зря, объясняя, что у нее несравненный талант — как у Каштанки, — и вот она достигла уже всех немыслимых высот и регалий в каратэ, а душа все хочет чего-то, построить чего-то там или спроектировать…

Я не заметила, когда заревела в голос вместе с мадамой, то есть с Лэй.

Из туалета нас извлекли испуганные девицы, явившиеся на урок. Мы больше ничего друг другу не сказали, но в тот день я впервые, закусив от боли губу, села в правильную заднюю стойку, а Лэй, наблюдая за мной из дальнего угла, впервые не скривила презрительно лицо, а одобрительно кивнула, незаметно для других показав большой палец: молодец, мол!

С тех пор у нас хорошие отношения, хотя мы по-прежнему не слишком часто общаемся между собой. Да и о чем нам, собственно, говорить? Моя новая форма с вытачками, кстати, пришла ровно через два дня после установления между нами хороших отношений. Может быть, сенсей Токояма был старшим братом Лэй?

Сегодня мадама была чем-то озабочена.

— Инна, — строго спросила она, — ты едешь на «Гасшуку»?

Я тормознула у двери.

— Да, естественно, — кивнула я. — Как и все наши.

Она сделала рукой какой-то жест, значения которого я не смогла разгадать.

— Все ваши как раз и не едут, — укоризненно произнесла она, как будто это я подговорила всех не ехать на сборы. — И мне это не нравится. — Она повернулась ко мне спиной, как ее, то есть бабы-ягина, избушка. И скрылась в дверях своего кабинета. Я почапала дальше, в раздевалку.

Первой, с кем я столкнулась, оказалась Джуди.

— Джуди, — окликнула я подругу, — Ты едешь в лагерь?

Джуди — единственная японка нашего дожо, но японка не вполне настоящая. Она родилась в Америке, и родители, эмигрировавшие в Америку после Второй мировой войны, не обучили ее японскому языку. Дома они говорили по-английски, считая, что детям будет легче жить в Америке со знанием английского языка.

Они жестоко просчитались. В полном соответствии с печальным советским анекдотом «Били не по паспорту, а по морде», в Джуди всегда распознают японку ее соотечественники и пытаются обратиться к ней по-японски. Она не понимает, не отвечает, и злится, и растет ее неуверенность в себе и сопротивление. Когда-то, в минуту безысходности, она открыла для себя каратэ, как лучший способ защититься от агрессивного окружающего мира. Когда она в дожо, ей сам черт не брат, и ее раскосые мечущие молнии глаза сулят врагу немедленное поражение. Ее первый муж, японец в первом поколении, говорил по-японски, и этого она не смогла ему простить. Так она осталась одна, с двумя маленькими детьми, дослужившимися уже до коричневого пояса и побеждающими на всех соревнованиях, будь то местные или Панамериканские. Внешний вид не пропьешь. Меня она уважает за то, что я от родного языка не отрекаюсь. И еще за то, что я сама зарабатываю себе на жизнь. Домохозяек, в лице Элизабет и Лоры, она терпит, но иногда позволяет себе колкости в их адрес. Когда никто, кроме меня, не слышит. Я обычно улыбаюсь в ответ, и Джуди улыбается тоже. Это странно — видеть улыбку на ее словно бы выкованном из стали лице. Эту улыбку трудно забыть.

Так вот, я спросила у Джуди, собирается ли она на сборы. Я знала, что она ни за что не пропустит такое развлечение. Это просто был вежливый диалог, где всем участникам заранее известны и вопросы и ответы. Но, к моему удивлению, она замешкалась с ответом.

— Не знаю… — протянула Джуди, отводя глаза. — Многие не едут в этом году… А без компании скучно…

— Кто не едет? — удивилась я.

— Джон сказал, что не знает, поедет или нет, — пожала плечами Джуди.

Джон… Отец Камиллы? — наконец доперла я.

Джуди покраснела (насколько это было заметно на ее и без того смуглом лице) и кивнула.

Тут и сам Джон подтянулся, легок на помине.

— Ты на сборы собираешься? — как не в чем ни бывало, осведомилась я.

Он недовольно сморщился.

— Мне не до сборов. У нас на работе такое творится… Если до конца недели ситуация не изменится, придется искать новую работу.

— А что случилось?

— Да полная ерунда. — Он поднял голову и затравленными глазами обвел всю нашу компашку, поскольку Лора и Элизабет были уже тут как тут. — Девчонки, вы не очень спешите? У меня голова уже не варит, а на работе и поговорить ни с кем нельзя, все от меня шарахаются, как от зачумленного…

— Пошли в «Хакльберри», — решительно сказала Лора. — Прямо сейчас, не переодевайтесь. Я как раз хотела вас угостить новым чаем, мне только что привезли. Там и поговорим.

«Хакльберри» — ресторан, кондитерская и чайная, всего в двух шагах от нашего дожо, куплен Лориным мужем года два назад и названием своим обязан вовсе не Гекльберри Финну, а ягоде чернике, изображение коей и украшает вывеску.

Мы собрали свои вещи, вышли из дожо, поднялась по ступенькам, пересекли ресторан и прошли в маленький зал чайной. Там было пусто — американцы редко пьют чай в десятом часу ночи в среду вечером.

Лора отправилась на кухню и через минуту вернулась с деревянной коробочкой в руках. Подросток-официант немедленно принес чашки с блюдцами, чайник с кипятком и подгоревшее свежевыпеченное печенье с кусочками шоколада.

— Вот! — гордо произнесла Лора, доставая из коробочки какой-то сероватый клубочек, похожий на сушеного осьминога. — Это особая разновидность белого чая. Очень редкая и очень дорогая. Сейчас я его заварю.

Она осторожно опустила клубочек в стеклянный заварочный чайник и залила его кипятком. Клубочек немедленно начал расправляться, выпуская какие-то слоистые перышки и окрашивая кипяток в мутно-желтоватый цвет. По комнате разлился запах прелого сена.

— Теперь мы ждем десять минут, — Лора взглянула на часы, засекая время, — и можно разливать.

— Неужели десять? — изумилась я.

— Не меньше, а то вкус будет не таким ярким.

Мы начали грызть бракованное печенье, которое всегда есть у Лоры в запасе, поскольку его все равно уже не продашь, а выбрасывать жалко. Ее дети и сотрудники на него уже смотреть не могут, и Лора мечтает освоить технологию безотходной выпечки, но у нее пока не получается.

Молчание затягивалось.

— Кстати, а где ваши дети? — спросила я. Редко бывает, чтобы мы могли вот так в молчании посидеть, обычно вокруг бегают и прыгают как минимум шестеро детей, а иногда и побольше.

— Мои дома с папой, — откликнулась Лора.

— Мои дома одни, — гордо сказала Джуди. — Дочке исполнилось двенадцать неделю назад.

Двенадцать — это тот возраст, когда в Америке можно наконец оставлять детей одних дома. Элизабет снисходительно улыбнулась — ее детям было от двенадцати до пятнадцати, и она оставляла их одних дома задолго до того, как старшей дочке исполнилось двенадцать. Хотя в Шотландии детям до шестнадцати лет одним дома находиться нельзя. И это, пожалуй, было единственное, что не устраивало ее в европейском подходе к воспитанию.

— Камилла у своей мамы сегодня, — неохотно вставил Джон.

Бывшая жена Джона — когда-то изящная глазастая блондинка, а ныне изможденное костлявое существо, непрерывно курящее сигарету за сигаретой, недавно закончила курс лечения от наркомании и признана достаточно вменяемой, чтобы отдавать ей на пару дней в неделю девятилетнюю дочку. Джон всегда изводится в ожидании Камиллы — что-то ей наговорит мамочка, но сделать ничего не может — это решение суда. Этот же суд два года назад, когда Джон разводился с окончательно потерявшей человеческий облик женой (Была ли она наркоманкой, когда они поженились? Если и была, он об этом не догадывался еще несколько лет.) присудил жене дом и алименты, а Джону — только маленькую Камиллу. С тех пор Джон и Камилла живут в доме старшей сестры Джона — благо та вместе с мужем перебралась в загородный дом в окрестностях Аспена. Это здорово облегчает Джону жизнь — платить за еще один дом Джону не по карману, ему еще за свой бывший дом, а теперь дом жены, заем двадцать пять лет выплачивать. Зато вылечившаяся жена на алименты мужа пошла учиться в какой-то местный буддийский университет.

Джон еще недавно ходил туча тучей, и каратэ у него было вроде единственной отдушины для себя и для дочки. Но недавно тучи стали потихоньку рассеиваться, сначала никто не знал почему, но потом обнаружилось, что и Джуди повеселела, больше не смотрит с ненавистью не всех представителей сильного пола, а наоборот, заливисто смеется по малейшему поводу, и особенно весела, когда Джон неподалеку.

Они образовали бы премилую пару — огромный, медлительный, немного рыхловатый сероглазый блондин Джон и стремительная мускулистая Джуди, как раз в половинку его роста. Иногда я задумываюсь, если у них все будет хорошо, на кого будет похож их совместный ребенок? Должно получиться что-то невероятное.

Чай наконец был признан годным для дегустации. Лора торжественно разлила его по чашкам. Я хлебнула горячую жидкость и прислушалась к своим ощущениям.

— Ну как? — шепотом, чтобы не вспугнуть послевкусие, выдохнула Лора.

— Здорово, — нестройным хором отозвались мы. — Необычно, правда.

— Да, к хорошему чаю надо привыкать как к хорошему вину, — наставительно сказала Лора. — Подождите немного, и отхлебните еще раз. Вы должны уловить разницу.

— Джон, — поняв, что сам он разговор не начнет, окликнула я. — Так о чем ты хотел поговорить?

Он потер лоб и страдальчески сморщил лицо.

— С чего бы начать… В общем, этот проект мы получили весной. Вокруг него была большая шумиха, за проект дрались четыре компании, да вы, наверное, слышали… Несколько месяцев у нас ничего не получалось, и конкуренты начали поднимать головы и кричать, что они бы уж давно все сделали, но тут у нас дела пошли. Помните, я целый месяц не ходил на занятия? Вот тогда-то все и сдвинулось с мертвой точки, и пошло-поехало. И тут начали твориться странные дела — не то чтобы утечка информации, но какие-то мелкие странности… Я не хочу на этом останавливаться, но выглядело все очень подозрительно. Тогда-то наш главный секретчик, Дерек, и придумал некую многоярусную систему защиты данных: еженедельно вся информация записывалась на магнитные носители и увозилась в хранилище согласно определенной схеме, и к этой схеме имели доступ всего два человека: Дерек и Майк, его заместитель.

В пятницу все было как обычно, мы все сделали и разошлись по домам, а в понедельник Майк не явился, и только к вечеру стало известно, что он попал в аварию и лежит в больнице с ожогами и сотрясением мозга. Дерек — он ужасно суеверный — сразу стал хвататься за сердце и бормотать, что он так и чувствовал, что в пятницу тринадцатого что-то должно было случиться, и надо немедленно что-то делать, потому что это все происки конкурентов, а потом он сказал, что знает верный способ от них отделаться, и чтобы мы не волновались, и отпустил нас пораньше, сказав, что материалы в надежном месте и конкурентам туда не добраться.

А на следующий день мы узнали, что Дерек внезапно скончался — от сердечного приступа, так нам сказали, а когда мы дозвонились до Майка, оказалось, что материалы сгорели вместе с машиной, но он велел нам не волноваться, потому что все копии есть у Дерека… А у Дерека дома ничего нет — мы проверили, и в полиции сказали, что никаких магнитных носителей при нем не было…

— Где он умер? — облизав пересохшие губы, спросила я.

— Я не знаю подробностей, он в Денвере живет, дома, наверное.

— Ничего подобного, — вмешалась Элизабет. — Ему стало плохо в библиотеке, мне Стив сказал. Вот только зачем его туда понесло…

Я придвинула к себе чашку с остывшим белым чаем и выпила ее залпом, совсем забыв о наставлениях Лоры. Лора укоризненно поджала губы, я спохватилась и сделала задумчивое лицо, как бы вслушиваясь во внутренние ощущения. Пить все равно хотелось нестерпимо.

— Можно я еще налью? — спросила я Лору. — Вкус такой… особенный.

— Конечно! — обрадовалась Лора. — По второму разу этот чай еще ароматнее становится. — Она плеснула кипятку в заварочный чайник и лежавшая на дне привядшая медуза вновь заколыхалась всеми своими щупальцами. Почему-то мне припомнилась общежитская юность, когда заварка ближе к утру то и дело кончалась насовсем, и тогда мы тоже проделывали подобные эксперименты, и даже пили получившуюся бурду, называя ее просто: «первая», «вторая» и так далее «производными» до тех пор, когда как-то раз в нашей комнате осталась ночевать тихая профессорская дочка Леночка. Задумчиво помешивая ложечкой желтоватую водичку с редкими чаинками, она прищурилась и сказала, что такой вот чай — единственное яблоко раздора ее родителей. Мама называет его «Белая ночь», а папа именует не иначе как «Писюхой».

— А вы что, дома пьете по второму разу заваренный чай? — изумились мы.

— А какая разница? — пожала плечами Леночка. — Вкус-то все равно зависит от сахара. Но только мы дома в чай всегда с самого начала соду подсыпаем, тогда у него цвет остается темный даже по третьему разу…

С тех пор вторая производная от чая именовалась в нашей комнате «Писюхой», а третья — «Белой ночью». Но до соды мы, правда, так никогда и не опустились, — нельзя же так издеваться над чаем!

Я осторожно отпила глоточек «первой производной». Удивительно, но вкус правда стал лучше — почти исчез привкус веника, да и аромат испарился.

— Здорово, — искренне сказала я.

— Вот видишь! — возликовала Лора. — Я же говорила!

— Ну так что мы делать будем? — нарушила затянувшееся молчание Джуди. — Мы что-нибудь можем сделать?

— Наверное, ничего, — вздохнул Джон. — Я просто не знаю, что делать. Я остался за старшего в отделе, а у меня никаких зацепок. Единственное утешение, — к нам срочно направили Томаса, он уже ведет расследование, и должен вот-вот предоставить результаты. Но если до конца недели мы не соберем новую версию, меня с треском выгонят.

— И не только тебя, — утешила его Элизабет, — половина «Сатурна Три» вылетит вслед за тобой, а оставшихся понизят в должности. Но да ты не переживай — у Томаса все должно получиться как обычно, я в этом уверена.

И она как-то двусмысленно хихикнула, а Джуди и Лора дружно расхохотались.

Я удивленно на них посмотрела:

— Я что-то пропустила?

— Да ты вообще с Томасом встречалась? — поинтересовалась Джуди.

— Не думаю, — вмешалась Элизабет. — Он уехал в Европу задолго до того, как Инна начала у нас заниматься.

— Ну, тогда у тебя все впереди, — вздохнула Лора.

— Что именно? — полюбопытствовала я.

— Ничего особенного! — отрубила Лора. — Просто знакомство. Томас очень интересный человек, с ним стоит пообщаться.

Мы еще немного помолчали и решили расходиться. Дойдя до стоянки, я тронула Джона за плечо.

— Подожди, не уезжай.

Он растерянно топтался возле моей машины, пока я рылась по всем карманам разбросанной на заднем сиденье одежды.

— Вот! — наконец отыскалась эта зловредная фитюлька, — Держи! — Я сунула злосчастную вещицу прямо ему под нос.

— Что это? — в ужасе отшатнулся Джон.

— Я не совсем уверена, но, возможно, это именно то, что ты ищешь. Я думаю, что эта штучка принадлежала Дереку. На, возьми.

— Ты что, шутишь? — у Джона от обиды задрожал голос. Я тоже почувствовала, как у меня защипало в носу от подступающих слез, и даже еле слышно всхлипнула — уж очень мне было жалко Джона.

— Я серьезно. Держи. Проверишь — позвони мне, ладно? Вот моя карточка, на обороте домашний и сотовый телефоны. Удачи.

Я влезла в машину, сдала назад, чтобы не наехать на застывшего столбом Джона, и отправилась домой с чувством выполненного долга. Хорошо бы еще, чтобы он знал пароль к этим файлам.

 

 Четверг, 19

Я люблю четверги. К четвергу денвериты и болдериты устают, настраиваются на благостный лад и, по-моему, даже прогуливают работу. Во всяком случае, машин на улицах по четвергам куда как меньше, чем в начале недели. Я доехала до работы за 37 минут — не рекорд, но оч-ч-ень хорошее время. Правда, потом десять минут ушло на поиск пожарников, которые бы смогли починить сломавшийся лифт с застрявшей внутри и ругающейся на трех языках Мей (по-русски она кричала «Блин!» и «А пошли вы все!», причем, как и Гарри, практически без акцента — у нее талант к изучению иностранных языков). Начальство сегодня опять митинговало в администрации, и можно было расслабиться и работать в свое удовольствие. Но на безрыбье, как известно, и рак становится рыбой, поэтому в отсутствие начальства Хелен совершенно преображается, носится туда-сюда и всем своим видом демонстрирует свою значимость, неудержимо напоминая мне Милновского кролика, друга Винни-Пуха.

Я сидела за рабочим столом и сочиняла вопросы для опроса читателей. Как часто вы посещаете нашу библиотеку? Несколько раз в день, Ежедневно, 2–3 раза в неделю, Еженедельно, 2–3 раза в месяц, ежемесячно, Раз в квартал, Раз в полгода, Раз в год, Не посещаю никогда. Удивительно творческое занятие.

Тут и подоспела деловая Хелен по мою душу.

— Инна, — поджав губы и напустив на себя начальственное выражение, приступила она к делу. — Смотри, что опять сделали твои читатели!

Я взяла протянутую мне детскую книжку и принялась ее листать. Книжка называлась «Mary Marony Mummy Girl» и повествовала, судя по иллюстрациям, про девочку, которая для Хэллоуина решила вырядиться мумией, но перестаралась. Книжка вся была испещрена какими-то карандашными надписями, похоже, что кто-то, обладающий весьма аккуратным бисерным почерком делал полный подстрочный перевод.

— Ведь это же русские буквы, — поведала мне догадливая Хелен, — я знаю русский алфавит.

Буквы и впрямь были русские. Я принялась читать вслух, с трудом разбирая слова:

Халбах… тавих… махах… айгах. Ножницы обозначались простым словом «хайч», но мне больше всего понравилось слово «явгангун» — означает всего лишь тротуар, а звучит прямо таки как Чингачгук! Зато «band» перевели просто — «отряд», и под словом «gypsy» тоже ничтоже сумняшеся написали — «цыган».

— Здорово! — восхитилась я. — Хелен, с помощью этой книжки мы можем запросто выучить монгольский язык!

— Монгольский? Почему монгольский? — растерялась Хелен. — Ты ведь можешь это читать, значит, это русский текст!

— Читать я могу, — не стала отрицать я, — и даже понимать прочитанное могу — с английским-то оригиналом. Но вот столько разнообразных слов с буквой «х» русскому человеку нипочем не написать!

Пришлось Хелен отвалить несолоно хлебавши. Но расслабляться было нельзя — день только начинался.

К счастью, ко мне пришел поболтать Тери Фокс, учитель русского языка и доцент сравнительной литературы — во всяком случае, именно так он представляется на многочисленных буклетиках и плакатиках, которыми он наводнил нашу библиотеку.

Я познакомилась с Тери именно благодаря одному такому плакатику. Он прилепил его на доску объявлений, и пройти мимо у меня не получилось.

Вот что гласило объявление:

«Америка арена Вашей карьеры, любви, бытовой жизни!

Вам удобно в ней?

Знакомьтесь с ней… преуспевайте в ней… через ее театр!

Читательский театр американской драмы

Неформальные вечера, где будем

Драматически читать (на английском языке) отрывки знаменитых американских пьес и сценарии фильмов,

Упражняться с типическими американскими идиомами, пословицами, поворотами речи, и репетировать употребление и произношение,

Репетировать бытовые американские диалоги на подобных темах, то специально сохиненные, то экспромпт

ВЕДУЩИЙ ВЕЧЕРОВ: знаменитый денверский учитель русского языка Тери Фокс, русско-говорящий американец, доцент сравнительной литературы (но не ведет себя по-профессорски).

Билеты: $5 по встречу [у двери]».

Дальше шла программа вечеров: Фильмы «Колдун Оз», «Виноград гнева», «Смерть продавщика», «Помада», «Окончивший». Каждому фильму соответствовало его краткое описание: «Бытовые диалоги на веранде бардака», «Грабеж случайного любителя»…

Я было насторожилась по поводу фильма «Окончивший» — мы все-таки публичная библиотека — но оказалось, что это просто фильм «The Graduate». А вот выражение «Грабеж случайного любителя» меня совершенно потрясло своей емкостью. Я все силилась его привести к единому знаменателю — и не могла. Оно могло означать все что угодно. Я захотела познакомиться с американцем, которому под силу подобные словосочетания, не пожалела пяти долларов и пришла не первый вечер, где оказалась единственной слушательницей. Мы мило поболтали с ничуть не опечаленным отсутствием публики Тери, и с тех пор общаемся регулярно. Я всегда рада представить его всем своим русскоязычным знакомым, какие только попадутся, и очень люблю наблюдать за их реакцией после слов: «Знакомьтесь, это Тери Фокс, доцент сравнительной литературы».

Тери тоже видит эту реакцию и очень рад, что его звание вызывает такое восхищение буквально у всех. Он действительно знаменит в некоторых кругах как непревзойденный знаток русского языка, но иногда — тайно, чтобы никто не догадался, у кого он консультируется, — приходит ко мне за советом.

Сегодня ему тоже был нужен совет.

— Инна, ко мне обратился один известный денверский композитор, — небрежно начал Тери (у него все знакомые — знаменитости, я не удивлюсь, если рассказывая обо мне, он через слово вставляет «известный денверский библиотекарь»), — он пишет кантату к столетней годовщине начала Первой мировой войны, на антивоенные стихи поэтов-солдат всех воюющих держав, принимающих непосредственное участие в боевых действиях. Стихи должны быть оригинальными. Без перевода. Кантата будет исполнена в две тысячи четырнадцатом году в том самом месте, где началась война.

— Надо же! — восхитилась я. — Неужели в Сараеве?

— Почему в Сараеве?

— Мне казалось, что именно там убили герцога Фердинанда.

Тери досадливо пожал плечами:

— При чем тут герцог? Мы говорим о Первой мировой войне. Так вот, у этого композитора уже почти все страны готовы, а вот русские стихи он никак подобрать не может. Естественно, он обратился ко мне, и я сразу же ему порекомендовал антивоенные стихи Маяковского, но он утверждает, что Маяковский на войне не был, и поэтому ему нужен другой поэт. Фронтовик. Что ты можешь об этом сказать?

— Он прав. А какие стихи ты ему нашел?

Тери гордо развернул сложенную вчетверо бумажку, выпростал руку из кармана и начал громко декламировать на всю библиотеку:

Получилось хорошо. Когда он закончил, я прыснула.

— Тери, во-первых, вода все-таки была ананасная, а не апельсиновая, а во-вторых, эти строки нельзя петь!

— Почему?

— А вдруг эту кантату будут транслировать по всему миру, и дети маленькие будут сидеть у телевизора и слушать… давай я тебе другие стихи отыщу — Гумилева или Эренбурга. Или вот «Баллада о гвоздях» — очень замечательное тихоновское произведение, написанное о Первой мировой войне, хотя сам поэт вместе с коммунистами и пытался объяснить, что это стихи об истинных большевиках… Тебе когда нужны эти стихи?

Тери немного помялся:

— Сегодня.

— Да, я понимаю, надо побыстрее, а то не успеешь до четырнадцатого года. Дай я за антологиями сбегаю.

Я быстренько подобрала пять стихотворений на выбор, Тери сделал копии и ушел домой выбирать из них финалиста. Я вспомнила первоначальный вариант торжественной кантаты, развеселилась, и жить стало веселей.

Часа в четыре позвонил Джон и осведомился:

— Инна, откуда у тебя этот файл?

— Я тебе потом объясню… С этим файлом темная история, за ним уже один черный человек приходил, только я от него отбилась… Ты мне лучше скажи: он тебе помог или нет?

Джон откашлялся.

— Долгий разговор… Ты можешь ко мне приехать? Поговорить надо.

— Куда — к тебе? На работу?

— Нет, конечно, домой. Я дома сижу, позвонил, что заболел, что не слишком далеко от истины.

— А Камилла?

— Ее Джуди из школы заберет, она с Джудиными детьми поиграет и уроки сделает.

Я порадовалась за Камиллу, но Джону ничего говорить не стала: еще сглажу!

— Я заканчиваю в половину шестого, но могу уйти раньше. Говори адрес.

Я распечатала «гугловскую» карту с указаниями, как добраться до Джонова дома, сказала начальству в лице Хелен, что мне надо уйти пораньше, купила каких-то закусок в магазине рядом с работой и поспешила к Джону.

Джон жил в Брумфилде, недалеко от центра, найти его оказалось нетрудно. На мой звонок долго не было никакой реакции, потом послышались шаги, дверь отворилась, обнаружив небритого и нечесаного Джона в клетчатых шортах, обнаруживающих неудержимое сходство с семейными трусами, и в застиранной майке с надписью «Заткнись и отправляйся на рыбалку».

Было очевидно, что сам Джон на рыбалку давно уже не отправлялся, а надо бы.

Он схватил меня за руку и втащил в дом.

— Пойдем, я тебе покажу.

В доме царила разруха и запустение. Голые стены без фотографий и картин, минимальное количество мебели, слой пыли на пианино у стены, «пыльные зайчики» на полу по всем углам. Вот уж где нужна срочная уборка, даже мне в лучшие годы до такой стадии было далеко.

Единственное, чего не хватало до полной картины, так это пустых бутылок и окурков, но их и не должно было быть, поскольку единственный их поставщик, бывшая жена Джона, в этом доме никогда не бывала.

Дверь в комнату Камиллы была приоткрыта, проходя мимо, я не удержалась и заглянула туда.

В комнате было удивительно чисто, кровать Камиллы застелена ослепительным ярко-розовым одеялом, на столе — ни бумажек, ни пыли, на полках вдоль стены аккуратными группами чередуются книжки и игрушки. На стенах — Камиллины каратистские дипломы и кубки, и большая картина на листе ватмана, нарисованная, судя по технике, трех-четырехлетним ребенком: мама, папа, дочка.

Я осторожно прикрыла дверь и поспешила за Джоном.

— Все-таки давай ты объяснишь, где ты взяла этот файл, — не поворачиваясь ко мне, потребовал Джон, быстро-быстро выстукивающий что-то на клавишах компьютера. — Я поверить не могу, что файл обнаружился.

— Ваш Дерек решил отправить этот файл кому-то на хранение. Пришел в библиотеку, чтобы конкуренты не пронюхали. Но не успел, умер от сердечного приступа. Полиция ничего не нашла, а когда я обнаружила эту штуку на следующее утро, я не была уверена, кому это принадлежит. А тут как раз ты со своей историей и подоспел.

Джон недоверчиво посмотрел на меня, но настаивать на дальнейших разъяснениях не стал.

— Я догадываюсь, что в этих файлах, — вздохнул он. — Но открыть не могу. Почти сутки бьюсь, перебрал все возможные варианты, а ничего не выходит.

Он ссутулился, закрыл лицо ладонями и замолчал. В доме воцарилась тишина, и я услышала, как тихонько завывает ветер за окнами: погода определенно начала меняться.

Я поелозила на стуле.

— А меня-то ты зачем позвал?

— Я не знаю. Я подумал — ты последняя, кто видел Дерека… Он мог сказать тебе что-нибудь… Ну, передать пароль…

Джон умоляюще глянул на меня, как будто ожидая, что сейчас-то я и выдам ему пароль. Я вдруг вспомнила роман Хмелевской «Что сказал покойник» и внезапно развеселилась.

— Ты знаешь, Джон, с моей памятью, особенно на цифры, мне можно открывать все известные пароли — я все равно их не запомню. У меня на все про все один пароль, а именно надпись на моей парте, которая случилась там быть, когда я пошла в первый класс. Я на нее весь год любовалась, пока во второй класс не перешла. Она у меня всегда перед глазами, и никто кроме меня никогда такой пароль в здравом уме не придумает. Но увы — Дерек ничего такого парольного мне не сказал… Вот разве что про суеверия… Можно попробовать поиграть в разные суеверные слова.

Джон обреченно махнул рукой.

— Уже.

— Что уже?

— Уже пробовал. Я уже все пробовал. Я спать почти не ложился — все пароли подбирал. Без толку. Боже мой, что же делать?

Похоже было, что он всерьез собирался вырвать на голове остатки и без того не слишком пышной растительности. Я решила прервать этот процесс, могущий ухудшить внешний вид Джона настолько, что Джуди могла бы и передумать.

Я решительно встала и похлопала Джона по плечу.

— Не грусти. Сейчас будем вызывать на помощь тяжелую артиллерию.

— Какую… артиллерию? — воззрился на меня Джон.

— Тяжелую. У тебя пиво есть?

— Какое… пиво?

— Обычное пиво! «Самуэл Адамс»! «Фэт Тайе»! Баварское, наконец!

— У меня нет пива, — непонимающе сказал Джон. — И вообще никакого спиртного в доме нет.

— Значит, давай дуй за пивом, а я пока позвоню.

Я порылась в памяти своего сотового телефона, нашла нужный номер и нажала кнопку дозвона. Послышались длинные гудки, после пятого трубку наконец взяли.

— Але, — послышался недовольный голос.

— Шурка, ты? Привет, это Инна.

— Не, это Алекс, привет. Шурка рядом, оторваться от «Флайт-симулятора» не может. Тебе он очень нужен?

— Мне вы оба нужны позарез и прямо сейчас. Обещаю море пива. Разливанное.

— Пиво — это хорошо, — повеселел голос в трубке. — Щас приедем. Говори адрес.

— Брумфилд, Еловая шестнадцать. Сказать, как ехать?

— Обижаешь, подруга. Зачем я по-твоему, машину с говорящим GPSом покупал? Охлаждай пиво, мы сейчас будем.

— Жду, — я повесила трубку.

Тут в дверном проеме возник переминающийся с ноги на ногу Джон.

— Ты еще здесь? — возмутилась я.

— Ты не сказала, сколько пива брать, — заметил Джон.

— Чем больше, тем лучше!

Джона этот ответ видимо не удовлетворил.

— Ну хорошо, бери хотя бы ящика три.

— Три ящика по двенадцать бутылок? — ужаснулся Джон. — Это на сколько человек?

— На двоих… Ты прав, этого может не хватить… Давай бери два ящика по двадцать четыре бутылки. Это и дешевле получится — большие ящики всегда со скидками продаются, особенно в будние дни. Да иди же ты скорее, они вот-вот приедут!

Ошеломленный моим криком Джон наконец-то сдвинулся с места и поплелся к двери.

Не успел он уехать, как я услышала звук подъехавшей машины.

«Быстро, однако, ребятки добрались», — с уважением подумала я, открывая дверь, но это оказались не ребятки. На пороге стояли Джуди, Лора и Камилла. Судя по тому, как они попятились — особенно Джуди, — они явно не ожидали меня здесь увидеть.

— А где папа? — подозрительно спросила Камилла.

— Поехал за пивом, скоро будет. Да вы не стойте на пороге, проходите, — радушно сказала я.

— Джон не пьет, — неожиданно строго сказала Джуди. — Что происходит, Инна?

Я не успела ответить — на улицу зарулил престарелый «Фольксваген», чуть не врезался в Джудину машину, и затормозил в сантиметре от моей Вольвы. Из «Фольксвагена» бодро выбрались Шурка с Алексом и, увидев дам, радостно заулыбались. Я немедленно заулыбалась в ответ. Сколько лет я знаю эту пару попугаев-неразлучников, столько лет не перестаю любоваться. Шурка — черноволосый, чернобородый горбоносый красавец, Алекс — гладковыбритый розовощекий блондин в веснушках. Зато одеваются они совершенно одинаково — джинсы и футболка в любое время года, иногда — по сезону — в комплект входит вытянувшийся на локтях свитер домашней вязки. Сегодня они были без свитеров по причине все еще хорошей погоды.

— Моя джипиесина заявила, что нам сюда ехать восемнадцать минут, а мы за девять добрались! — гордо заявил Шурка. — Вот что значит ездить на правильной машине! Инна, а правда пиво будет, или Алекс как всегда треплется?

— Пиво уже в дороге, — успокоила я вновь прибывших. — Заходите, знакомьтесь. Джуди, Лора, Камилла… Алекс, еще один Алекс, по-русски Шура.

— Очень приятно, — вежливо сказали Алексы. Лора и Джуди кивнули, и отступили в дом, прихватив Камиллу. Глаза Джуди так и сыпали искрами во все стороны, и было видно, как ей не терпится выяснить, что же стряслось с Джоном.

Войдя в дом, оба Александра как по команде устремились к пыльному пианино, оценивающе на него посмотрели, и, как вышколенные танцоры, одновременно ухватили пианино с двух сторон.

— Куда его двигать-то? — спросил Шурка. — Во двор или на второй этаж?

— Это бабушкино пианино! — закричала Камилла. — Не смейте его уносить! Где мой папа? — Она упала на пол, вцепилась в ножку инструмента и осталась там лежать, подвывая и подрагивая плечиками. Алексы в ужасе уставились на девочку и оставили пианино в покое.

— Вы что, с ума сошли? — Зашипела я. — Какое пианино? Кто говорил о пианино?

Шурка озабоченно почесал голову:

— Ты же говорила, мы тебе нужны оба сразу? А тут кроме пианино никаких тяжелых вещей нет…

— Вы мне не нужны как тягловая сила! Мне нужны мозги лучших программистов Америки!

— А, это мы запросто… Я-то думал, ты опять переезжаешь и надо мебель двигать. А зачем тебе наши мозги?

Лора выудила Камиллу из-под пианино и повела ее умываться. Джуди же осталась держать оборону, глаза ее по-прежнему метали молнии.

— Пошли к компьютеру, я вам все сейчас объясню.

Я ткнула мышой в файл, на экране привычно зажглась надпись: «Введите пароль».

— Джону — это хозяин дома — нужно взглянуть на этот файл, а пароля он не знает. Можете помочь?

— Я-то думал, серьезное что… — протянул Алекс. — Пианино там на второй этаж… Или ванну из подвала вытащить… А пароль подобрать — тут мозгов не надо, тут Интернета вполне хватит. Шурка, ты не помнишь, как эта программа называется?

— Какое-то такое хвойное название… типа елки… «Елка-софт»? Нет, не помню, да ты поищи по ключевым словам, я прошлый раз так и делал. У них на сайте есть бесплатные демо-версии, я думаю, что для такого файла этого будет вполне достаточно…

Алекс открыл «Google» и немного поиграл с разными комбинациями слов, напевая себе под нос что-то вроде «Ах вы елки-елочки, зеленые иголочки…». Наконец он удовлетворенно поднял голову:

— Вот она, голубушка! Что тут говорится? А, вот — «Программа предназначена для восстановления забытых или утерянных паролей для файлов или документов, созданных во всех аппликациях Майкрософт Офис, включая…» что там дальше — вот, короче, «все аппликации, включая пароли пользователей и информацию о владельце»… Что там еще интересного? «Большинство паролей находятся мгновенно… с помощью грубой силы и словарных атак». Во как!

— Как это — грубая сила со словарными атаками? — удивилась я.

— Ну, это издержки моего перевода. В оригинале говорится — «Еffective brute-force and dictionary attacks». Но это за отдельные деньги, будем надеяться, что нам это не понадобится, нам нужна самая простенькая, примитивная версия… Вот тут еще «Read me» имеется… ага, все просто как грабли… Сейчас мы ее скачаем, настроим, запустим, и пойдет писать губерния! А мы будем пиво пить в ожидании мгновенных результатов… Кстати, а где обещанное пиво?

Пиво как раз подгребло и пыталось кое-как припарковать машину на дороге, поскольку на стоянке места не было, а въезд в гараж перекрыли машины Джуди и Шуры.

— Шур, пойди помоги Джону занести пиво, — попросила я. — Ему одному не справиться.

— С превеликим удовольствием! — радостно отозвался тот и ринулся на помощь Джону, выволакивающему из багажника ящики с бутылками. Джуди вздохнула с облегчением и перестала метать глазами искры. Интересно, в чем она меня до этого подозревала?

Первым вернулся Шурка с одним ящиком пива, за ним вошел Джон, с грохотом опустивший второй ящик на пол. Не успел он разогнуться, в него вцепилась вырвавшаяся из рук Лоры Камилла.

— Папа, они хотели унести пианино!

Джон вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами:

— Небольшое недоразумение. Все уладилось. Знакомьтесь: Джон — Алекс. Алекс-два, а лучше Шура, — Джон.

Все опять раскланялись, Алекс при этом не отрывался от компьютера.

— Ну вот и все, теперь только ждать результата! — довольно заявил он наконец, потянулся и наконец-то взглянул вокруг: — О, пиво привезли! Это и есть хозяин пианино? Здрасте, очень приятно познакомиться. Шурка, под такое дело я за воблой сгоняю в русский магазин в Арваду. Я мигом, давай ключи!

Он на лету словил брошенные ключи и исчез за дверью.

— Куда он уехал? — поинтересовался Джон.

— За воблой, — охотно пояснил Шурик. — Рыба такая сушеная. Соленая, твердая — то есть не всегда твердая, а как получится. Пахучая и костистая. Традиционное русское дополнение к пиву.

Джон брезгливо поморщился.

— Эту… пахучую и костистую рыбу… обязательно надо есть? У меня есть чипсы и сальса — прекрасное дополнение к пиву, если уж вам так хочется его пить.

— Да вы что? — изумился Шурик. — Пиво с чипсами? Не-е-ет. Давайте лучше воблу подождем. А начать можно и без нее.

Он достал несколько бутылок из ящика, открыл две и протянул Лоре и Джуди.

— Мы не пьем спиртное, — отрицательно покачала головой Лора. — Мы занимается каратэ.

— Ну и что? — пожал плечами Шурик. — Одно другому не мешает. Я сам марафоны бегаю, да и Инна тоже занимается каратэ, а пиво пьет — будь здо…

Тут он заткнулся, потому что получил от меня под столом кулаком по колену.

— Ты чего дерешься?

Я состроила ему козью морду (Камилла так и замерла с открытым ртом) и поспешила перевести разговор на другую тему.

— Джон, ребята считают, что восстановить пароль совсем не сложно. Программа уже работает, все должно получиться.

Джон поднял глаза:

— Они что, гении? За пять минут написали программу, которая взламывает пароли?

— Зачем же изобретать велосипед? — укоризненно заметил Шурик. — Программа уже написана умным человеком, да ты о нем, наверное, слышал — он с докладом о взламывании паролей выступил как-то на конференции в Сан-Франциско, а его тут же с трибуны под белы руки — и в тюрьму. Долго мы его потом вызволяли… отпустили наконец, больше он из России — ни ногой. Так или иначе, программа есть и работает, а мы люди ленивые, у нас и других дел хватает, мы лучше пивка глотнем. — Он взял себе бутылку, открыл и единым махом выдул все содержимое.

— Так-то гораздо лучше думается, — доверительно поведал Шурка. — И время лучше коротается. Инна, ты-то чего не пьешь?

Лора с недоверием посмотрела на меня:

— Ты что, и вправду собираешься пить пиво?..

Я внезапно почувствовала себя законченной наркоманкой. Пива захотелось отчаянно. И воблу вот-вот привезут. Я протянула руку, забрала у Шурика бутылку и сделала глоток. Хорошо!

— И водку! — радостно добавил повеселевший Шурик. — С незапамятных времен! Помнишь ту знаменитую кофейню на физтехе, когда народ обратно ножками уже идти не мог, и мы все ползли через дорогу в общежитие, а мороз был ужасный, а у нас — ни варежек, ни ватных штанов… О, как мы ползли… Помнишь, Инна, как мы ползли?

— Мне интересно, как это ты помнишь, как ты полз, — язвительно сказал с порога запыхавшийся Алекс с увесистым пакетом в руках. — Ты же упал в кювет и мы тебя оттуда на санках эвакуировали. Так вот санки как раз Инна и добывала, как самая трезвая. И нечего на хороших людей наговаривать!

Он прошел к столу и вывалил на него целую гору золотистой, в блестках соли, лоснящейся воблы. По дому немедленно распространился крепкий рыбный дух, и мы с Шуриком блаженно улыбнулись.

— Быстро я добрался, а? Дайте мне глотнуть пивка, и сейчас я эту рыбу буду чистить, — сказал Алекс. — Дело это тонкое, требующее таланта и вдохновения. Ну-ка подвиньтесь.

Он застелил стол запасливо прихваченной из русского магазина газетой «С Востока на Запад», в которой и я иногда публикую статью-другую о суровых буднях нашей библиотеки. В этот раз на первой странице газеты рекламировались предстоящие гастроли в Денвере знаменитого итальянского певца Тото Кутуньо — по предварительной записи, если не будет собрано достаточно заявок, гастроли не состоятся.

— Сколько же ему лет, бедняге? — удивилась я. — А туда же, развлекать русских эмигрантов в Америке. Неужели ему больше делать нечего?

Самое веселое, что Шурка действительно бегает марафоны. Он бегает их уже много лет, и приходит неизменно в первых рядах, да и как же иначе, если на финише его неизменно ждут жена Алена с упаковочкой пива, и дочки с разными пирожками — у каждой дочки пирожки только одного сорта, чтобы не запутаться, и с каждым годом у Шурки все больше дочек и все большее разнообразие пирожков. Ему все его друзья завидуют, даже Алекс, потому что у Алекса жена пирожков принципиально не печет. Она ходит на рыбалку и собирает грибы. А чистить и готовить и рыбу и грибы приходится Алексу.

Тут и первая разделанная рыбка подоспела. Любовно разложив кусочки рыбы, икорку и молоки тут же, на куске газеты, Алекс подвинул ее моим американским подругам:

— Угощайтесь.

Джуди и Лора переглянулись с неопределенным выражением лица, а Камилла повела туда-сюда носом и капризно спросила:

— Папа, можно я попробую? Рыба — это healthy food, мы в школе проходили!

Бедный Джон пожал плечами.

— Если Инна считает, что это не страшно…

— Абсолютно не страшно! — горячо подтвердила я. — Я помню как я гуляла в саду Эрмитаж в Москве с подругой и ее годовалым ребенком — это давно было, еще до того, как сад изуродовали всеми этими театральными зданиями и непотребными бюстами… Там только пивные киоски были, да лавочки для мамаш с колясками… Так вот, подругин малыш только что научился ходить, и первое, что он сделал — представляете! — добежал до пивного ларька, и что-то быстро-быстро засунул в рот. А мы-то сразу и не заметили, потом видим — он идет обратно, ужасно гордый собой, и что-то жует. Ну мы давай у него изо рта вдвоем эту пакость выковыривать — это было нелегко, доложу я вам, а он орет, не дается, и быстро-быстро глотает. Но все-таки мы справились! Это оказалась голова от воблы, ужасно вонючая, с жабрами! Подружку чуть удар не хватил, я думала — все, помрет ребенок, а ему хоть бы хны! Правда, с тех пор он без воблы ничего не ел — ей приходилось воблу добавлять даже во фруктовое пюре… А сейчас он уже большой, здоровый… умный — в рыбе много фосфора, это для работы мозга полезно… А воблу все так и ест.

Воодушевленная моей речью, Камилла осторожно выбрала маленький кусочек филе, положила его на язык, закрыла глаза, подумала, потом открыла глаза и заявила:

— Это вкусно! Я хочу еще. — И потянулась к следующему куску.

Тут и Джуди с Лорой не удержались и соблазнились рыбкой.

— Вкусно, но это очень соленая рыба, — серьезно сказала Лора, проглотив третий кусочек филе.

— А пиво на что, барышни? — воззвал Алекс. — Пиво и вобла — близнецы-братья. Кто более матери-истории ценен? Или сестры.

— Какие сестры? — подозрительно спросил Шурик.

— Пиво и вобла — близнецы-сестры. Вобла — она, моя. А пиво — оно, мое — может быть в равной степени и братом и сестрой. Это я к тому, что перед пивом все равны, и мужчины и женщины могут его употреблять с равным удовольствием.

— Кайзер Вильгельм сказал, что если ему дать любящих пиво женщин, он завоюет мир, — неожиданно вспомнила я.

— Вот видишь! Даже такие недалекие правители, как кайзер Вильгельм, понимали, что пиво и женщина — близнецы-сестры. Я уже не говорю про воблу. Вот вам по бутылочке, — он галантно выдал моим подругам бутылки, и они с видимым удовольствием отхлебнули по глотку. Недовольная Камилла с вызовом налила себе в стакан холодной воды из-под крана.

Не притронувшийся ни к вобле ни к пиву Джон со все возрастающей безысходностью в глазах глядел на растущую посреди стола груду костей и шелухи и на увеличивающийся батальон пустых бутылок под столом. Внезапно он застонал и снова схватился за голову, как пару часов назад.

— Инна, что здесь происходит? Почему эти люди здесь пьют пиво? Кто они? Ты обещала, что они помогут, а они ничего не делают… Мне кажется, я схожу с ума…

— Как это мы ничего не делаем? — обиделся Алекс. — Я пашу как трутень, шестую рыбину чищу… Шурик, а ты кстати проверь, как там наша программа поживает.

Отяжелевший от пива Шурик подошел к компьютеру, вгляделся в экран и присвистнул:

— Да тут все уже давно готово! Тоже мне, бином Ньютона… Взгляни-ка, Алекс…

Алекс не спеша обтер руки остатками газеты и подсел к монитору.

— Поздравляем тебя, Джон! Вот он, твой секретный файл — наслаждайся. Ну что ж, Шурик, мы славно поработали, пора и по домам. Жены, поди, заждались. И дети.

— В такую рань? — не поверил Шурик. — Напугаем еще. Позвонить надо с дороги, пусть ужин греют. Или давай на работу поедем, еще часик посидим.

— Это правильно, — согласился Алекс. — Джон, барышни, всего наилучшего! Очень приятно было познакомиться. Жалко, конечно, что не удалось затащить пианино на второй этаж, но, может быть, как-нибудь в другой раз…

И они строевым шагом — как и не пили — направились к дверям. У порога Шурик вдруг остановился.

— Извините… Я погорячился — до работы нам, пожалуй, не доехать. Где у вас гостевой туалет?

— Вот тут, один слева по коридору, другой на втором этаже, — показала Лора, поскольку Джон по-прежнему не подавал никаких признаков жизни.

Гости благодарно кивнули и разбежались в указанных направлениях.

И тут Джон очнулся. Он поднялся со стула, на подкашивающихся ногах подошел к компьютеру и рухнул в кресло.

— Не может быть! Это он, именно он! Это чудо!.. Я спасен… мы все спасены… Инна! Кто эти люди? Что мне для них сделать?

Я пожала плечами:

— Ты уже угостил их пивом, значит вы квиты. А кто они… Мои старые друзья-физтехи.

— Физ… кто?

— Мальчики из физкультурного техникума… — Я усмехнулась. — Так они представлялись давным-давно, когда знакомились с девушками. Алекс — фупм, он же примат, Шурка — эртэшник, то есть паяльник. Я их сто лет знаю, они меня с моим бывшим мужем познакомили.

— У тебя был муж? — подняла брови Лора. — Ты никогда об этом не упоминала.

— А его и не стоило бы упоминать, так, к слову пришлось… Зато он всегда знал, что я должна была делать, и какое-то время мне это нравилось…

Тут к нам вернулись повеселевшие Алексы.

— Теперь и домой можно ехать. Поклон всей честной компании! — еще раз попрощался Шурка.

— Погодите! — опомнился Джон. — Неужели вы так и уйдете? Вам не хочется посмотреть на секретный файл, из-за которого чуть было не развалился «Сатурн Три»?

— У нас своих секретных файлов девать некуда, — развел руками Алекс. — Чужие секреты нам без надобности. Ну, будьте здоровы!

Они еще немного попререкались по дороге, кому вести машину — Шурка утверждал, что у Алекса руки так пропахли рыбой, что потом руль не ототрешь, а Алекс объяснял, что если полиция остановит, то лучше пахнуть воблой, чем пивом. Чем у них спор закончился, я не знаю, но машина в конце концов завелась и уехала.

— Я не могу поверить, — как заведенный, твердил Джон. — Я просто не могу поверить…

— Выпей пива, — неожиданно подала голос Джуди. — Еще пара бутылок осталась.

Она протянула Джону бутылку, и он не стал спорить, а с выражением покорности судьбе, безропотно, как лекарство, начал поглощать коричневую жидкость, а Джуди медленно, как бы боясь спугнуть, гладила Джона по голове, и он потихоньку оживал, и затравленное выражение исчезало с лица.

— Жалко, рыбы не осталось, — критически оглядев груду мусора на столе, сказала я. — Разве что головы пососать… Ладно, пойду и я. Лора, тебя подвезти?

Засыпающая Лора вздрогнула и открыла глаза.

— Ох и напилась же я…

— С трех-то бутылок? — засмеялась я. — Просто поздно уже. Поехали по домам.

— А я? — как-то неуверенно спросила Джуди. — Я хотела отвезти Лору домой, и забрать детей — они же у Лоры дома.

— Они уже спят давно, — твердо сказала я. — Завтра заберешь. А сейчас, пожалуйста, помоги Джону убрать весь этот мусор. Если эту шелуху оставить на столе до утра — завтра здесь дышать будет нечем. И не забудь проветрить дом. Все, мы ушли.

Я подхватила под руку Лору и потащила ее в машину. Все-таки хорошо, что она похудела на семьдесят с лишним фунтов, а то бы мне ее нипочем не уволочь!

До Лориного дома мы добрались минут за пятнадцать. Я попыталась извлечь Лору из машины, она невнятно что-то пробормотала и продолжала спать, блаженно улыбаясь.

Я тяжело вздохнула и пошла звонить в дверь. Дверь мгновенно распахнулась, на пороге стоял Лорин муж Рик, явно обеспокоенный. Увидев меня, он аж взвился:

— Где Лора? Что случилось?

Я умоляюще схватила его за рукав.

— Вы только не волнуйтесь. С Лорой все в порядке. Она в машине.

Он ринулся вниз по ступенькам, чуть не сбив меня с ног.

— Почему она в машине? Ей плохо?

— Надеюсь, что нет… Она просто уснула.

Рик открыл дверь и встревожено взглянул на жену. Вдруг он наклонился к самому ее лицу и принюхался.

— Она что-то пила?

Вот зараза, подумала я, все чует. Рик — итальянец по происхождению, но родился в Америке и по-итальянски не говорит. Зато итальянская кровь его бурлит и играет, и иногда я не знаю, завидовать мне Лоре или пожалеть ее.

— Мы выпили немного пива, — пришлось мне признаться. — С Джуди, — поспешно добавила я. Что-то подсказывало мне не упоминать Джона и Шурку с Алексом. — Лора выпила совсем немного, просто она, видимо, устала.

Лицо Рика расплылось в счастливой улыбке.

— Инна, какая вы умница! Как вам это удалось?

— Что… удалось? — осторожно осведомилась я, не понимая причины его радости.

— Удалось убедить Лору выпить пива? Я много лет пытаюсь приучить ее к винам — она отказывается наотрез. Сколько контрактов я потерял из-за этого! Сами подумайте — жена итальянца-ресторатора, не пьющая вино! Это внушает подозрение, не так ли?

Я кивнула, не совсем понимая, почему непьющая жена итальянца может внушать подозрение, но готовая согласиться со всем, что скажет Рик, лишь бы он забрал Лору домой и я смогла бы наконец убраться подобру-поздорову.

Рик ухватил Лору под мышки, и совместными усилиями мы принялись переправлять ее домой.

— Расскажите же мне, как вы ее уговорили? — с горящими глазами спросил Рик.

— Да никак я ее не уговаривала… Просто мы ели воблу. А после нее хочется пить, и лучше всего пиво, — пожала я плечами. — Вот и все.

— Вобла… Что такое вобла? — продолжал допытываться неугомонный Рик.

— Это такая вонючая и костистая рыба, милый, — не открывая глаз, промурлыкала Лора. — То есть пахучая и мясистая. — Внезапно она открыла глаза. — Куда вы меня тащите? Я прекрасно могу идти самостоятельно.

Она вырвалась из рук мужа и вполне твердой походкой прошествовала в дом. Рик просиял и кинулся вслед за ней, на пороге оглянулся и жестами изобразил всю глубину его благодарности.

— Я попробую завтра подать на обед копченого лосося и легкого вина, — заговорщицки прошептал он на прощание. — Мы посмотрим, что у нас выйдет… Спасибо вам еще раз…

Я вернулась к машине и покатила домой, думая о том, что никогда мне мужчин не понять. В смысле какого рожна им надо. Джим еле-еле развелся с женой-алкоголичкой, а Рик, оказывается, многие годы мечтает приобщить жену к спиртному. С ума сойти.

Я закатила машину в гараж и пошла домой с единственным желанием — спать. Даже в ванне нежиться не буду, быстренько в душ — и все.

Не успела я подняться на второй этаж, как в дверь позвонили.

Сказав себе все, что я думаю о ночных визитах, я распахнула дверь.

— Не терпится снова убрать мой дом? — ядовито поинтересовалась я. — Приходите на той неделе, у меня еще не накопилось необходимого количества грязного белья.

Я собралась захлопнуть дверь, но он подставил ногу в дверной проем. Я попыталась хлопнуть его дверью по ноге, как давеча, но он, видимо, этого ожидал, потому что ухватил дверную ручку рукой. Наблюдательный.

— Все-таки какая же вы неприветливая, Инна. Я только что говорил с Джоном, — глядя мне в глаза, сказал мой гость.

— Вы врете, — заявила я. Потом вспомнила о конспирации и спросила: — С каким Джоном? Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Все вы понимаете. Я говорю о нашем общем знакомом Джоне. У которого вы провели вечер. Он только что мне доложил, что благодаря вам наша компания вне опасности.

— Наша? — Я снова попыталась закрыть дверь — с тем же результатом. Он вздохнул, не убирая ботинка, вытащил из кармана телефон, пощелкал кнопками.

— Вот мой последний входящий звонок. Вы знаете телефон Джона?

Я посмотрела на дисплей. Действительно, телефон Джона.

— Дайте сюда телефон. — Я вырвала телефон у него из рук и нажала кнопку вызова. Джон поднял трубку не сразу.

— Джон, извини, пожалуйста, но ко мне только что пришел человек, который приходил раньше… Ну помнишь, я про него тебе рассказывала… и утверждает, что ты только что с ним разговаривал. Это правда?

Джон рассмеялся каким-то очень легким смехом, которого я раньше никогда от него не слышала.

— Так это и есть твой черный человек? Расслабься, это Кен, ты вполне можешь ему доверять.

— Ты уверен, что он на нашей стороне?

— На все сто процентов, я его сто лет знаю, еще с тех пор когда я только начинал заниматься каратэ, а он вел классы по субботам. Потом он надолго уехал из Колорадо и только что вернулся.

— Какие классы?

— Субботние классы каратэ, естественно! У него черный пояс, пятый дан. Так что расслабься, он тебя не обидит, это наш человек. Ну давай, а то Джуди там одна не управится…

Интересно, с чем это Джуди одна не управится? Не иначе как полы моет во всем доме.

Я защелкнула телефон и вручила его Кену. Он убрал ногу с порога. Я вздохнула и распахнула дверь.

— Заходите.

— Спасибо.

— Чаю?

— Спасибо, не откажусь.

— Садитесь.

Я налила в чайник воды и включила его, присела напротив и, глядя в сторону, поинтересовалась: — Зачем вы ко мне пришли?

Он виновато улыбнулся:

— Извиниться. Извините меня, пожалуйста, я был не прав. Мне надо было вам все объяснить, а я ужасно боялся, что все эти события — происки конкурентов, и не был уверен, что они уже не добрались до вас. В общем, наломал я дров. Хотя и вы тоже хороши! — Он сощурил глаза и с удовольствием засмеялся, передразнивая меня: — Вы пришли за котом? Шкаф продан, остался славянский шкаф с тумбочкой! Я решил, совсем с ума сошла библиотекарша!

Я подняла на него глаза:

— Это русский фольклор подпольщиков — про шкаф. А про кота… Вы фильм «Люди в черном» смотрели?

Он поднял брови и поморгал глазами:

— Не думаю.

— Ну тогда забудьте. Был там один такой персонаж, все кота искал… Вы мне его почему-то напомнили. Извините…

Чайник закипел, я заварила чай, налила две чашки и поставила одну чашку перед Кеном.

— Сахар, лимон?

— Спасибо, не надо.

— Музыку включить?

Он слегка улыбнулся:

— Мы будем танцевать?

— Всенепременно.

Я подошла к полке с дисками, вытащила несколько, засунула в проигрыватель, нажала кнопку, вернулась к столу. Из колонок послышалось немелодичное гитарное бряканье, а потом Сид Баррет запел.

Мы посидели молча, прислушиваясь к словам и попивая крепкий горький чай.

— Я знал, что вы любите Баррета, — вдруг сказал Кен. — Я просмотрел ваши диски в прошлый раз…

— И сделали надлежащие выводы?

Он кивнул:

— Сделал.

Он посмотрел на меня, видимо ожидая, что я спрошу о том, какие же выводы он сделал. Я не стала спрашивать.

Сид Баррет запел мою любимую песню — про слона. Я дослушала песню до конца и в упор посмотрела на моего гостя.

— А все-таки, еще раз, Кен, зачем вы пришли?

Он опять виновато улыбнулся.

— Сам не знаю. Я просто хотел вас видеть. Я приехал около шести, и все ждал, когда вы появитесь, а вас все не было и не было, и в какой-то момент я понял, что сегодня вы совсем не придете домой, и я чуть с ума не сошел от ярости, а потом позвонил Джон и сказал, что он нашел файл и пароль. Я спросил, как же это случилось, и он сказал: «Ты не поверишь! Моя знакомая, с которой мы вместе занимаемся каратэ, работает в библиотеке, и Дерек пришел туда, чтобы отправить файл, и она нашла «мемори стик»… И она позвала друзей, которые подобрали пароль, и все пили пиво и ели русскую вонючую соленую рыбу, и Джон не может долго говорить, потому что ему надо помогать Джуди убирать со стола… А Инна уехала отвозить Лору, и должна вот-вот появиться дома»…

Кен вдруг встал, чуть не опрокинув нетронутый чай, медленно подошел ко мне, двумя ладонями нежно коснулся моих щек, а потом властно сжал мою голову.

— Я все ждал, а ты не приходила… Ты знаешь, как это тяжело — ждать? — строго спросил он.

Мое сердце вдруг застучало быстро-быстро, а из глаз брызнули слезы. Я хотела перестать реветь, а слезы все текли и текли, а слов не было.

— Ты что? — перепугался Кен. — Я опять тебя обидел, да? Ну не плачь, ведь я же теперь рядом с тобой… Ну пожалуйста…

Он притянул меня к себе и начал губами осушать с лица слезы, которые тут же закапали с удвоенной скоростью.

— Какие соленые у тебя слезы, — прошептал он, запрокинул мою голову, и поцеловал меня так, что я почти забыла, как дышать. Он с трудом оторвался от моих губ и вдруг весело рассмеялся:

— Это не слезы! Это русская вонючая соленая рыба! Пообещай мне, что в следующий раз, когда ты соберешься ее есть, ты обязательно со мной поделишься и я хотя бы перестану чувствовать этот запах. Это варварство — есть такую рыбу перед тем, как собираешься целоваться!

Я с трудом высвободилась из его объятий, придвинула к себе коробку с бумажными носовыми платками и вытерла лицо. Он опять попытался меня обнять.

— Пусти. Я пойду умоюсь. И почищу зубы.

Кен заглянул мне в глаза.

— Ты что, опять обиделась? Почему ты все время обижаешься?

— Я не обижаюсь. Я иду умываться.

— Ну хорошо, только быстро.

Я обернулась:

— Это мой дом. Не следует давать мне указания, что и как мне делать в собственном доме. Если ты спешишь, тебя здесь никто не держит. Я тебя сюда не приглашала.

Я поднялась на второй этаж, прошла через спальню и заперлась в ванной комнате. Не торопясь смыла косметику, умылась, тщательно почистила зубы, прошлась между ними зубной ниткой и прополоскала рот листерином, чтобы избавиться от рыбно-пивного запаха. Потом подумала еще, залезла под горячий душ и не спеша вымылась с головы до ног. Я вылезла, обмазалась лосьоном, не спеша просушила волосы. Потом я опрыскала лицо тоником, нанесла серум, подождала, пока он высохнет, и завершила процесс нанесением кремов — для глаз, губ и оставшейся части лица.

Я оглядела полученный результат — несмотря на все усилия, глаза все равно красные, и без косметики смотрятся просто отвратительно, нос малиновый и распухший — это уже до утра, спасибо матери-природе.

Есть женщины, которые умеют красиво плакать. Они артистично всхлипывают, из глаз струятся потоки слез, но стоит им успокоиться, и они сияют прежней красотой, белизной кожи и румянцем щек, и о прошлых переживаниях напоминает лишь вымокший носовой платочек с инициалами мистера Смита, который любезно предоставил сей платочек в утешение прекрасной даме. Как я им завидую! Если я не удержусь от слез на каком-нибудь кинофильме, то даже на следующее утро глаза будут красными и распухшими. Поэтому я редко хожу в кино. Да и не с кем, если уж по-честному.

Где-то через полчаса я спустилась вниз. Кен сидел на прежнем месте, босой, с влажной головой, в банном халате, обычно висящем в ванной комнате для гостей, и ел бутерброд с черным хлебом и копченой колбасой из русского магазина, с интересом перелистывая «Lucky» — журнал для женщин-покупательниц.

— Я и не знал, что такие журналы бывают! — восторженно заявил он. — Пятьсот страниц, и все про шопинг! И ты все это читаешь?

— Это главное чтение моей жизни, — подтвердила я, отрезая себе кусок колбасы — во рту от смеси вкуса воблы с листерином творилось черт-те что!

— Извини, я тут пошарил у тебя в холодильнике — с утра ничего не ел, все бегал и нервничал.

— А сейчас ты не нервничаешь?

Он ухватил огромный кусок колбасы, запихнул его в рот целиком и стал с трудом пережевывать, блаженно мотая головой. Наконец он все прожевал, открыл глаза и заявил:

— Вкусно-то как! Нет, сейчас я не нервничаю. У меня все здорово — фирма спасена, я почти наелся, и у меня есть любимая женщина, которая и спасла мою фирму, потому что я убрался у нее в доме. Ты молодец, что сразу рванула в душ. Я, видишь, намек понял и присоединился.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Как у тебя все здорово получается! Есть одна только неувязочка: я не твоя любимая женщина, и никогда ею не буду. Так что давай доедай колбасу, одевайся и вали домой.

Его рука замерла на полдороге к последнему куску колбасы.

— Слушай, тебе самой не надоел бред, который ты постоянно несешь? Что это за словесное недержание такое? Другой бы на моем месте давно бы повернулся и хлопнул дверью. И осталась бы ты опять одна, и вместо того чтобы заниматься любовью с интересным собеседником, ревела бы в подушку.

Я даже привстала от возмущения.

— Что ты себе позволяешь? Немедленно уходи!

Он с интересом посмотрел на меня.

— Никуда я не уйду. Я доем колбасу и мы пойдем спать. Я ужасно устал сегодня.

— Я буду кричать!

— Конечно! И еще мы можем подраться. Только давай сначала пойдем в спальню и разденемся. А потом мы будем долго-долго драться, и я покажу тебе все болевые точки, и правильное дыхание, и куда девать локти, и все остальное…

Я смотрела на него во все глаза:

— Да ты просто сексуальный маньяк! Я требую, чтобы ты ушел немедленно.

Он наконец покончил с колбасой, с сожалением запихнул тарелки и ножи в посудомойку и встал.

— Ты никакая актриса, Инна, твой голос говорит одно, а тело — другое. Ты вовсе не хочешь, чтобы я уходил. Поэтому я останусь.

Он подошел ко мне и слегка провел рукой по моим волосам. Потом он обнял меня, и продолжал гладить волосы и спину, а потом он скинул с меня и с себя надоевшие халаты и стал гладить меня везде. Я начала мелко дрожать.

— Да не дрожи ты так, я же с тобой. У нас все будет хорошо. Я буду приучать тебя к дисциплине. Я не буду слушать твои вопли, а все бьющиеся и колющие предметы я спрячу в шкаф и закрою на ключ. А когда ты будешь очень громко орать, я включу тебе Сида Баррета и отнесу тебя в горячую ванну. И потом ты будешь на все мои предложения говорить «Осс». Всегда. Всегда. Ты только слушай меня. Вот так. Расслабься. Смотри, как хорошо у нас получается… Давай-ка переберемся наверх.

Он легко поднял меня и в два прыжка взобрался на второй этаж, нетерпеливо толкнул дверь в спальню и осторожно положил меня на кровать. Сам навис сверху и осторожно, как археолог редкую вазу, стал исследовать мое тело. Его глаза сияли неподдельным восторгом.

Я думала, что снова заплачу, но вместо этого я засмеялась — так мне стало легко, как будто я сбросила какую-то вековую ношу, пригибающую меня к земле.

— Как хорошо, что ты меня нашел, — прошептала я.

— Как хорошо, что ты меня дождалась, — ответил он.

И потом мы уже не говорили, потому что времени на разговоры у нас уже не осталось — надо было все делать быстро — а быстро не получалось, а потом время остановилось совсем, и остались только Кен и я, и это было здорово. И я знала, что теперь так будет всегда. Всегда.

Я ошиблась.

Кен немедленно вскочил и потянул меня за собой.

— Вставай, лежебока, секс еще не повод расслабляться! Мы будем тренироваться прямо сейчас, пока ты такая гибкая и расслабленная.

— Отстань, — не открывая глаз, сказала я. — Мне так хорошо, я не хочу вставать.

— Вставай сейчас же!

— Вот еще! Ты любовные романы когда-нибудь читал? Во всех романах есть одна и та же фраза: «Потом они долго лежали и не разговаривали!» За эту фразу критика эти романы кроет почем зря, но как же без нее — это правда жизни. На этой фразе все романы и заканчиваются, потому что дальше писать не о чем. Иногда, правда, герой потом встает с кровати, но единственно затем, чтобы сделать кофе и принести его героине. И сказать ей еще раз, как ему было хорошо. Некоторые еще курят, но слава богу, к нам это не относится, терпеть не могу курение в помещении.

— А в кровати и вовсе — это пожароопасно, — ухмыляясь во весь рот, согласился Кен. — Нет. Мы курить не будем, а кофе ты мне потом сваришь — я не умею. Зато я могу поучить тебя кое-чему, и согласись, что каратэ обучать без одежды — гораздо удобнее, потому что сразу видно, что ты делаешь неправильно, а в форме пока разглядишь…

— Ты вправду считаешь, что я вот так все брошу и во втором часу ночи буду заниматься с тобой каратэ? Да еще и без одежды?

— Ну, я могу надеть на тебя пояс, если уж ты так настаиваешь. Это будет еще более пикантно.

Тут я поняла, что он просто издевается. Что никаких чувств он ко мне не испытывает и не испытывал, и ему все равно, что я чувствую и думаю. И этого надутого индюка я пустила в свою кровать?.. Ох и дура же я, дура…

Я рывком вырвала свою руку и завернулась в одеяло.

— Ну все, поиграли и хватит. Ты получил что хотел, а теперь уходи.

Кен, все еще улыбаясь, всмотрелся в мое лицо, потом посерьезнел.

— Хорошо, давай поговорим. Только можно я к тебе залезу? А то без движения становится холодно.

— Ты можешь одеться.

— Я не хочу одеваться. Если честно, я и лежать с тобой под одеялом не хочу, но что мне остается, если ты не хочешь делать ката?

— Какую ката?

— Ну я не знаю, какую ты хочешь. Это же всегда под настроение. Хотя нет, знаю! Мы можем начать с «Текки Шодан» — она очень целомудренно начинается, дай покажу!

Он вышел на середину спальни и принял исходную стойку, сдвинув и скрестив ноги и прикрыв причинное место двумя скрещенными ладонями.

— Вот смотри, это ты — воплощение невинности. Скажем, ты только что сбежала из… откуда бы тебе сбежать? Из психушки, куда тебя насильно засадил неверный муж, но ты сплела веревочную лестницу из ночной рубашки и вылезла в окно. И вот ты в чем мать родила стоишь в узком больничном коридорчике, вдоль стены, и деться тебе некуда, поскольку справа и слева (спереди им не зайти — коридорчик-то узенький) подкрадываются подосланные коварным мужем злодеи-санитары. И вот первый гад напал справа — а ты встаешь пошире, пониже и поудобнее и раз его — ногой, и рукой, и локтем напоследок! Хрясь! Злодей-санитар в отключке, а тут с другой стороны такой же кретин — ты его кулаками! Раз-два. И пяткой сверху, чтоб не рыпался! А теперь вот так — сверху, сбоку, снизу — получите, насильники! И когда ты их всех в этом коридорчике положила, ты опять принимаешь невинную позу встающей из пены морской Афродиты и движешься дальше — искать неверного мужа. Чтобы отомстить по-настоящему. И для этого лучше всего подходит другая ката — «Хейан Йондан» — там в конце такое очень подходящее движение! — Он схватил голову воображаемого мужа и смачно расколол ее о правую коленку.

Я не выдержала и засмеялась — это и вправду было забавно. Кен решил, что победа на его стороне, нырнул ко мне под одеяло, обнял, сладко зажмурился: — Ой, какая ты теплая… Погоди меня выгонять, давай попробуем потренироваться вместе… Если тебе не понравится, ты меня выгонишь потом…

Я совсем запуталась и отказывалась понимать, что происходит. Кен взглянул на меня и вздохнул.

— Хорошо, давай рассуждать логически. Хотя ты это делать не умеешь. Тогда буду рассуждать я, а ты слушай и соглашайся. Ты когда-нибудь задумывалась о том, почему все твои любовные романы заканчиваются тем, как герои трахнулись в первый раз? Всю книгу он ее хотел и наконец поимел! Или она его. И потом они лежат и долго не разговаривают — поскольку не о чем. Им уже стало скучно друг с другом. В эпилоге они идут с коляской навстречу восходящему солнцу. Занималась заря.

Я так и села на кровати.

— Откуда ты знаешь про зарю? Ты читал советскую литературу?

— Упаси бог. Заря занимается везде независимо от страны. Плохая литература везде одинакова. Не отвлекайся. Мы говорили о сексе.

— О сексе с интересным собеседником, — поддакнула я.

— Именно. Чем хорошо заниматься сексом с интересным собеседником, так это тем, что у любовников появляется выбор — чем бы еще заняться кроме непосредственно полового акта. Можно сексуально мыть посуду — я сам не пробовал, но уверен, что всегда найдутся желающие, а можно совмещать приятное с полезным. Я всегда хотел иметь любовницу-каратистку. Или хотя бы йогиню.

У меня как вспышка полыхнула перед глазами.

— Так вот зачем ты таскался на класс йоги? Искал знакомство по интересам?

Он перепугался:

— Да что ты! У меня спина побаливает, травма с юности, как перезанимаюсь, — боль страшная. Йога — единственный способ борьбы с болью, я в этот класс регулярно хожу.

— А зачем делал вид, что ты здесь первый раз?

— В каком смысле делал вид?

— Глупо всем улыбался и глазел по сторонам!

— Я же не виноват, что вы все там были такие серьезные. Я просто хотел вас немного развеселить.

Я не дала ему сбиться с курса.

— Если я правильно расслышала, ты всегда мечтал иметь любовницу-каратистку. И что же, это тебе до сих пор не удавалось?

— Почему не удавалось? — обиделся Кен. — очень даже удавалось. И удается, я не жалуюсь — вот так сегодня… Да не дерись же ты! Просто с нормальными каратистками… скучно. Они только о каратэ и говорят, и пристают все время — даже в постели — чтобы я им всякие приемы показывал. Я же инструктор высокого ранга, за частный урок беру двести долларов, да и некогда мне уроки давать — своей работы невпроворот.

Тут меня неудержимо начал разбирать смех:

— Так зачем же ты меня все норовишь инструктировать, если тебе это не нравится?

— Тебя — нравится. И ты совершенно зря отказываешься, это правда весело. И с тобой можно говорить о чем угодно — вот о литературе, например. Ты же библиотекарь, участвуешь в потрясающем проекте «Спросите Колорадо» и знаешь ответы на все вопросы. Ты умная. Только глупая еще. Но это, к счастью, поправимо. Ну все, я тебя убедил? Давай вылезай из кровати, у нас есть пять минут на занятие, иначе завтра мы на работу не встанем.

Уже когда мы все-таки легли спать — не через пять минут, а почти что через час, — я вдруг увидела, что мы забыли закрыть жалюзи выходящего во двор окна моей спальни.

— Интересно, что подумали страдающие бессонницей соседи, когда увидели нас, дерущихся голышом? — подумала я вслух.

— Им понравилось, — пробормотал засыпающий Кен. — И потом, это только я был без одежды, тебе-то стесняться нечего…

Действительно, как я ни сопротивлялась, он все-таки нацепил на меня пояс…

Я упала в сон, как в колодец, и не помнила ни единого сновидения.

 

Пятница, 20

Я проснулась оттого, что меня целовали. Комнату наполнял аромат свежесмолотого кофе, и это было очень приятно, и мне не хотелось открывать глаза, чтобы не спугнуть мой сладкий сон.

— Ну никак тебя не добудиться, — возмущенно сказали прямо у моего уха, и глаза пришлось открыть. Это был Кен, умытый и побритый, а на прикроватном столике стоял поднос с кофе, сваренном в турке, единственный тип кофе, который я пью!

— Ты же сказал, что не умеешь варить кофе? — удивилась я.

— Если бы я ждал, когда ты соблаговолишь его сделать, я бы умер от жажды! Вставай немедленно!

Я приподняла голову и посмотрела на Кена.

— А зачем ты оделся? Мы что… не будем снова тренироваться прямо сейчас?

Он застонал.

— Я именно это хотел тебе и предложить полчаса подряд, и расталкивал тебя как мог, но ты была как мертвая!

— Надо же… И ты не попытался воспользоваться моей беззащитностью?

Кен вздохнул.

— Я и об этом думал, но кто тебя знает, что ты устроишь, когда проснешься и обнаружишь, что едва знакомый мужчина сидит на тебе верхом. Я решил не рисковать.

— Ну и совершенно напрасно… Но что уж теперь жалеть о пролитом молоке…

Я приподнялась повыше, чтобы взять чашку с кофе, и тут увидела часы. Издав немыслимый вопль, я вскочила и метнулась в ванную. Кен от неожиданности чуть не выронил кофе.

— Что случилось?

— Ты видишь, который час? У меня в восемь утра собрание. Я опаздываю! И все из-за тебя!

Кен сел на кровать и потер виски.

— Да, что есть, то есть. Но я торжественно обещаю — с сегодняшнего дня мы будем ложиться с петухами. В десять часов — и баиньки. Надо только решить — где.

Я выглянула из ванной, все еще мокрая. Но уже с одним накрашенным глазом.

— Что — где?

Кен поглядел на меня:

— И еще нам нужно подтянуть твой английский язык. Ты иногда говоришь так, что я тебя совершенно не понимаю.

— Я и по-русски так же говорю, — заверила его я. — Это не лечится. Не бери в голову. Это не у меня проблемы с английским, а у тебя. Ты сказал: «Надо решить где». Так по-английски не говорят. Это неполное предложение.

— Это я от тебя заразился! — возмутился Кен. — Что ты из меня сделала за одну ночь! Из уважаемого члена общества, способного без бумажки произнести двухчасовую речь на любую тему, я превратился в косноязычного подростка!

— Зато твой русский начнет улучшаться на глазах, — успокоила я Кена. — Я тебе сегодня же курсы русского языка на компакт-дисках принесу, начнешь слушать в машине, за пару месяцев освоишь разговорный уровень. И мы, занимаясь сексом по-каратистски, одновременно сможем вести разговоры о литературе на русском языке!

Кен улыбнулся.

— Вчера тебе эта идея не казалась такой увлекательной!

— Так это было вчера. Ты меня не путай, ты хотел мне объяснить, что ты имел в виду, когда сказал, что мы должны решить где. Решить что?

— Не что, а где. Тьфу, это прямо бред какой-то. Короче, мы должны определиться, где нам жить. Я предлагаю — у меня, у меня кровать шире.

Я едва не заехала кисточкой в уже хорошо прорисованный глаз.

— Давай поговорим потом, а? Я на собрание опаздываю.

— Нет уж, давай решим сейчас. Я вызову грузовую фирму и к вечеру все твои вещи уже будут у меня. Оставь мне только ключи и документы на жилье.

— Зачем тебе документы?

— Отказаться от ренты! Зачем нам два дома?

Я набрала побольше воздуха.

— А если через два дня мы решим расстаться? Куда мне тогда деваться?

Кен снова вздохнул.

— Я тебе уже говорил вчера вечером, но ты была в таком порыве чувств, что ничего не слышала. Деваться тебе будет некуда, но я обещаю при каждом приступе ненависти ко мне класть тебя в горячую ванну и включать Сида Баррета.

— А если ты решишь, что нам пора расстаться?

— Я куплю тебе новый дом.

Я хотела обидеться, но посмотрела на часы и поняла, что времени не просто нет, а нет совсем. Пора бежать.

— Документы на полке в книжном шкафу, запасные ключи на гвоздике в гараже. Куда мне вечером ехать?

— Дай мне свой рабочий email, я тебе пришлю инструкции. Ну давай, беги, а то с работы выгонят, и уж тут-то я тебя под замок посажу!

— До вечера.

— До вечера. И — спасибо.

— За что?

— За ключи.

Конечно же, я опоздала, хотя летела как угорелая, два раза проскочила на красный свет — впору покупать обновки по анекдоту — «Дорогой, я проехала на красный свет и меня не оштрафовали. На сэкономленные деньги я купила себе шляпку и перчатки», и поставила абсолютный рекорд с начала наблюдения: двадцать пять с половиной минут. И все равно я опоздала. То есть я могла бы успеть, и даже лифт в это утро работал, но я, как всегда, решила взбежать по лестнице, и оказалось, что на третьем этаже не было света, и поэтому мне сначала пришлось шарить в поисках ключей в сумке в полной темноте, а потом наощупь искать замочную скважину. Самое обидное, что как раз на такой случай у меня есть брелок с фонариком, но у него уже два месяца как села батарейка, и я никак ее не поменяю. Сегодня же соберусь с силами и зайду купить батарейки!

Когда я наконец вошла, весь штат библиотеки Ривердола уже чинно сидел за составленными четырехугольником столами, жевал тягучие бейгели (неудачную пародию на бублики) и слушал Жаклин.

— Извините, я опоздала, трафик, — виновато пробормотала я и постаралась понезаметнее упасть на стул в дальнем уголке комнаты.

— Как я уже говорила, — продолжила Жаклин, — у нашего библиотечного округа Навахо нет денег на строительство новой библиотеки, поэтому нам придется оставаться в этом аварийном здании еще на некоторое время… До изменения ситуации…

— До какого изменения ситуации? — поинтересовалась Хелен. — Мы все-таки надеемся найти где-то деньги?

— Деньги всегда могут появиться, — кивнула Жаклин. — Библиотека застрахована, и если здание общественного центра Ривердола по каким-либо причинам окажется непригодным к дальнейшему функционированию, мы получим некоторую сумму для начального финансирования строительства новой библиотеки… Так, строительство стадиона, который городские власти вскоре планируют возвести на нашей автомобильной стоянке, может основательно повлиять на функционирование библиотеки… Если же при строительстве стадиона здание общественного центра пострадает или полностью рухнет, то страховые выплаты будет достаточно велики для полного финансирования новой библиотеки… — Тут она подняла глаза на наши вытянувшиеся лица и мгновенно сменила тональность:

— Но до этого, несомненно, дело дойдет не скоро. Пока мы остаемся тут, и я предлагаю перейти к обсуждению плана перекомпоновки наших служебных помещений, над которым мы долго работали. Перекомпоновка позволит нам увеличить эффективность рабочих мест и ускорить эвакуацию сотрудников в случае… необходимости быстрой эвакуации. Как видите, в целях безопасности мы решили поместить всех сотрудников в одну комнату, из которой есть выход на пожарную лестницу, и постарались создать как можно больше рабочих мест в этой комнате, разгородив их стенами. По-моему, получилось неплохо. Посмотрите на план и скажите, у кого какие замечания.

— У меня есть замечание, — робко подняла руку я. — У меня нет плана.

— Планы были разложены в ваши персональные почтовые ящики еще вчера вечером, — строго сказала Жаклин, — именно с той целью, чтобы вы могли с ними заранее познакомиться, так сказать, переспать с этими планами, и иметь свежее решение к утру.

При слове «переспать» Гарри, который был сегодня одет в ту же футболку, что и вчера, густо покраснел. На меня, к счастью, никто не посмотрел, к тому же я-то была в другой, чем вчера, одежде, да еще и в водолазке — просто на всякий случай.

Гарри понял, что его уличили, и решил по принципу — лучший способ обороны — нападение — перейти в наступление.

— Я досконально изучил план за сегодняшнюю ночь, — веско заявил Гарри, — и мне он не понравился. После перепланировки у Жаклин остается вся часть ее комнаты, составляющая большую часть помещения, половину комнаты как занимали, так и занимают двое учителей из Лингво-института. Мы же — библиотекари, числом шесть, пятеро из нас работают в полную смену, должны делить три компьютера на всех, да еще и сидеть спиной к спине.

Я пересела ближе к Марине и уставилась в лежащий перед ней план. Мне он тоже не понравился.

— Тут все очень не по фенг шую сделано, — заметила я. — Мы все сидим спиной к дверям и смотрим в стены этих кубиксов. Русскому человеку сидение в кубиксах чуждо. Вот у меня есть одна знакомая программистская компания, их сюда из Москвы перетащили в полном составе, так их захотели в кубиксы рассадить, а они заявили, что лучше обратно в Москву уедут, у них там у каждого свой стол имелся. Тогда им сделала настоящие комнаты по периметру здания, с окнами и дверьми, а для американцев соорудили кубиксы посередине. И все счастливы. Я не знаю, может быть, это проблемы культур, но русскоговорящему человеку идея рассаживания по клетушкам чужда. Они в неволе не размн… то есть им в замкнутом пространстве плохо работается. Да и тяжело все время догадываться, что происходит в соседнем кубиксе — то ли там жуют что, то ли пьют. Можно нам один нормальный стол купить — для русскоязычной части справочно-библиографического отдела? Мы туда все наши словари кучкой сложим и будем сидеть лицом к лицу, а не спина к спине. То есть, конечно, мы можем сесть и так, как на этом плане нарисовано, но сколько лично я там просижу, я не знаю.

— Я поняла, — кивнула Жаклин. — Ты вернешься в Москву и устроишься на работу туда, где тебе дадут нормальный стол. Кому еще не нравятся стены?

Молли подняла руку.

— Я не знаю, смогу ли я найти работу в Москве, да и с рабочей визой могут быть проблемы… Но я против стен посреди комнаты. К тому же они препятствуют быстрой эвакуации. Я за фенг шуй.

— Да что вы привязались с этим фенг шуем! — рассердилась Жаклин, — принесите себе каждый по аквариуму с рыбкой, и все дела. У кого еще есть какие идеи?

— А что, если нам Жаклин из нашей комнаты перевести? — предложила расхрабрившаяся Наташа, у которой перспектива получения отдельного стола, пусть и разделенного на три части, притупила обычную бдительность. — Мы соорудим для Жаклин отдельный кабинет, и пусть она там сидит, и мы ей мешать не будем…

Идея была самая хорошая, да только Наташа сгоряча так и сказала: «кабинет» — что на английском обозначает маленький шкафчик в ванной комнате или на кухне. То, что мы называем кабинетом или офисом, в Америке является только офисом. В кабинеты кладут посуду и стиральный порошок.

Вся англоязычная часть аудитории немедленно грохнула от смеха, решив, что это такая шутка. Русскоязычная часть замерла в смущении. Жаклин медленно начала покрываться багровыми пятнами.

— То есть как… кабинет для Жаклин?.. То есть как — меня посадить в отдельный кабинет?..

Наташа наконец сообразила, что сморозила, и в ужасе закрыла лицо руками.

— Извини, Жаклин, — все еще давясь смехом, попыталась объяснить я. — Это так называемый ложный друг переводчика… ну, как магазин…

— Что ты имеешь в виду — как магазин?

«Мне действительно пора начать работать над моим английским, — смиренно подумала я. — Никто не понимает, что я имею в виду»…

— «Магазин» по-русски значит — место, где что-то продают. А периодические издания называются журналами. Причем все, а не только научные, как здесь.

Начальство понемногу успокоилось.

— Засунуть меня в кабинет… Ну надо же!.. Еще какие идеи у вас есть?

И тут черт опять дернул меня за язык.

— А давайте заодно вычистим всю библиотеку? Раз уж нам тут еще работать и работать? А то что же мы — третий этаж приводим в порядок, а на четвертом у нас такой свинарник! Окна, похоже, не мыли со дня открытия библиотеки! Невозможно определить, из чего подоконники сделаны!

Начальство явно притомилось, поэтому спорить не стало.

— Ты хочешь этим заниматься — занимайся. Делай что хочешь, Можешь даже включить это в твой план. И не забудь отчитаться о проделанной работе по очистке библиотеки!

— Есть! — гаркнула я. — А мебель можно покупать?

— Какую еще мебель?

— Кресла для читателей, журнальные столики, новые стенды…

— Хорошо, пиши план, принесешь мне на визирование… на эти цели денег должно хватить. И хватит на сегодня, сколько можно заседать, десять часов уже, библиотеку пора открывать…

Мы бодро помчались наверх, где уже топтались у двери недовольные первые посетители.

Первым делом я позвонила вниз, Марту, ответственному за работу уборщиков в здании, и высказала ему все, что я об этих уборщиках думаю. Он немного поломался, сказав, что не все так плохо — вот например, недавно в библиотеке мыли ковролин. Да, кивнула я, его действительно недавно мыли, то есть перед началом процедуры он был грязно-серым в крапинки и в пятнышки и сухим, а после окончания процедуры он стал темно-серым в крапинки и пятнышки, но совершенно мокрым. И пах плесенью. Других изменений в нем не обнаружилось. И подоконники, сказала я, хотелось бы все-таки узнать, из чего они сделаны. Просто из природного любопытства. В конце концов Март сдался и пообещал поговорить с уборщиками. С чувством выполненного долга я уселась за стол, и включила компьютер, чтобы считать почту. Писем привалило — тьма. Сначала я прочла письмо от сенсея с пометкой «Срочно». Он всегда отправляет письма с пометкой срочно, даже если срочности и никакой нет, но я всегда попадаюсь на эту удочку и читаю его письмо в первую очередь.

«Уважаемые каратэки, — писал сенсей. — Я очень рад сообщить вам, что в этом году сборы «Гасшуку» должны пройти еще лучше, чем обычно. Кроме наших горячо любимых сенсеев из Японии, нашим тренером на эти выходные будет и многократный чемпион Европы и Америки Кен Томас, обладатель пятого дана. Как большинство из вас знает, он раньше преподавал в нашем дожо, но несколько лет назад уехал в Европу и вернулся обратно несколько дней назад. Мы приветствуем сенсея Томаса и ждем всех вас на сборах!»

— Так, — сказала я вслух. — Значит, сенсей Томас.

Все сразу стало на свои места. Мне бы следовало понять все еще вчера. Так это о нем девчонки мне все уши прожужжали: Томас то, Томас се. Мечта всех и каждой — и теперь я знаю, почему. Я-то думала, Томас — имя, а не фамилия, вот и не сообразила, что к чему.

«Я позвоню ему, и скажу, чтобы не смел трогать мои вещи», — решила я. И тут в ужасе поняла, что и позвонить-то мне некуда — у меня же нет его телефона!

Что же делать? Ах да, я же знаю, он работает в «Сатурне Три». А уж телефон «Сатурна Три» узнать нетрудно…

Я мгновенно нашла их веб-сайт. И в контактной информации нашла телефон Брумфилдовского отделения. Решительно набрала номер.

— Мне нужно поговорить с Кеном Томасом, — сказала я телефонистке.

— Мистер Томас занят, он на совещании. Могу я узнать, кто звонит?

— Не могли бы вы передать мистеру Томасу, что звонит Инна и хочет поговорить с ним немедленно и по очень важному делу?

— Я не уверена, что мистер Томас сможет отлучиться прямо сейчас… Может быть, вы все-таки оставите ему телефонной сообщение?

— Скажите ему, что у меня чрезвычайное происшествие. Я подожду.

Было слышно, как она занервничала.

— Я попытаюсь ему это передать… Одну минуточку, не кладите трубку… — меня поставили на холд и в трубке зазвучала нежная классическая мелодия. Так я провела минут пять. За соседним столом Гарри делал мне страшные глаза, но я не реагировала. Наконец музыка стихла.

— Инна?

— Да?

— Я перевожу вас на телефон мистера Томаса.

— Спасибо.

Послышались щелчки и запыхавшийся голос крикнул в трубку:

— Что там у тебя случилось?

— Осс, сенсей Томас. Я просто звоню, чтобы отменить великое переселение народов. Я никуда не еду.

Он довольно засмеялся.

— Что, уже успела прочесть свою почту? Я знал, что ты позвонишь сразу после собрания! Ты же сказала — с восьми до десяти. Я знал, что у меня есть только два часа! И я все успел!

— Что ты успел?.. — похолодев, спросила я.

— Я вывез все твои вещи — они влезли в три грузовика — ну и барахольщица ты, однако, — и я уже нашел нового жильца на твой дом и оплатил за него первый месяц, так что у тебя нет никакой возможности переехать обратно. И даже в отель ты поехать не можешь!

— Почему?

— Потому что у меня все твои вещи! Ну да ты не горюй, ночевать на улице не придется. Я обещаю, тебе у меня понравится. Я уже высылаю тебе email с адресом, через минуту ты его получишь. Ну все. Я тебя целую, и я побежал, а ты до трех мне не звони, ладно? У меня и вправду очень важное совещание.

Я повесила трубку и посмотрела на экран. Там и вправду висело новое письмо. Я щелкнула по конвертику, на экране открылась гугловская карта с адресом. Улица Озерная… И где это?

Я машинально щелкнула на заголовок «Как туда доехать» и ввела адрес библиотеки. Карта прочихалась и выдала маршрут. Одиннадцать миль, четырнадцать минут езды. «Гринвуд Виллидж».

Я вздохнула.

Гарри, уже весь изведшийся от нетерпения, придвинулся ко мне.

— Что у тебя случилось?

— Да чего только не случилось. И в результате я переезжаю.

— Далеко?

— Близко. В «Гринвуд Виллидж».

Гарри присвистнул:

— Самый богатый район Денвера? Неплохо! Ты получила наследство?

— Пока нет. Но, похоже, я завела богатого любовника. Он украл все мои вещи и продал мое жилье. И сегодня вечером я переезжаю к нему домой — мне больше негде жить…

— Правда, что ли? Я тебя поздравляю! И чем же он занимается?

— Он чемпион мира по каратэ.

Гарри хмыкнул.

— За это денег не дают, каратэ ведь не олимпийский вид спорта. Чем он занимается, чтобы делать деньги?

— Хороший вопрос!

Я еще раз вернулась к письму и на сей раз провернула его до конца. В конце была автоматическая подпись с логотипом «Сатурна Три»: Кен Томас, президент и главный исполнительный директор.

Я застонала. Прямо хоть вешайся.

Гарри сочувственно похлопал меня по плечу.

— Ну не грусти. Если это так уж неожиданно случилось, мы что-нибудь придумаем. К себе я тебя, к сожалению, взять не могу — ты знаешь мою Марию, она нам с тобой все глаза выцарапает сразу, но ты вполне можешь пожить у моей мамы! Заодно и свой испанский усовершенствуешь — она по-английски практически не говорит. Как тебе такой план?

— Спасибо, Гарри. Я сама заварила эту кашу, саму буду расхлебывать.

— Ладно. Ты держи меня в курсе, если что, я помогу. И кстати, ты помнишь, что нам с тобой сегодня идти на творческую встречу с создателями фильма?

— Ой, я совсем забыла… Хорошо, что ты напомнил. Пойдем вместе?

— Нет, я уже обещал Марии, что приду с ней. А кстати, ты не хочешь пригласить своего друга-миллионера? Ужасно хочется на него посмотреть!

— Я подумаю.

В три раздался телефонный звонок. Я посмотрела на телефонную трубку, размышляя, брать трубку или нет. Дело в том, что в три у нас очередная смена караула — телефонная. Наше высокое начальство считает, что когда люди звонят в библиотеку, они всегда должны попадать на живых людей, а не на автоответчик. Поэтому ко всему прочему мы работаем еще и как телефонные диспетчеры. До трех снимает трубку справочно-библиографический отдел, после трех — отдел выдачи книг. Но если после третьего гудка трубку не сняли, тогда отвечают на звонок все, кто могут. Такие вот правила.

Я подождала третьего гудка и сняла трубку.

— Библиотека Ривердола, это Инна, чем я могу вам помочь?

— Инна, ты до которого часа сегодня работаешь? — это был Кен.

— До пяти, но в семь я должна быть на презентации в «Марриоте», и это часа на два…

— А тебе обязательно туда идти?

— Обязательно.

— А можно, я с тобой пойду?

Я вздохнула. Банный лист с нами.

— Можно. Только как мы это технически устроим?

— Ты не волнуйся, я за тобой заеду…

Он действительно появился в пять, когда мы уже закрылись, девочки не хотели его пускать, но он прорвался. За ним ввалились еще трое хмурых усачей-уборщиков, все с ранцами-пылесосами за спиной, мрачно нам кивнули и разбежавшись по углам, как тараканы, одновременно включили свои пылесосы. Мы зачарованно смотрели на уборщиков. Я никогда раньше не видела их в библиотеке, остальные если и видели когда-то давно, то уже изрядно подзабыли, и поэтому тоже таращились во все глаза. Кен тоже полюбовался на их работу, затем повернулся ко мне.

— Как у вас тут живописно!

Гарри сделал большие глаза.

— Инна, это и есть твой сахарный папик, владелец заводов, домов, пароходов и каратист к тому же?

Кен повернулся к нему и смерил Гарри взглядом. Потом обернулся ко мне.

— Как вижу, ты уже проинформировала своих друзей обо всем.

Я пожала плечами.

— От друзей какие тайны?

— У тебя потрясающее количество друзей всех национальностей и мужского пола!

Я обиделась.

— При чем тут пол? Лишь бы человек хороший был. У меня и женского пола друзей тоже хватает, и всякого разного другого…

Кен обреченно вздохнул.

— Тогда, быть может, ты познакомишь меня со своим другом?

— Разумеется. Гарри — это Кен, я про него тебе сегодня рассказывала. Кен — это Гарри, мой друг, заведующий испанской коллекцией.

— Практически уже не заведующий, — горько усмехнулся Гарри.

— Почему? — вскинулась я. — Ты что, увольняться решил?

— Ну, если наше здание и так вот-вот развалится… Мария считает, что мне лучше уйти до всяких катаклизмов. Мне работу предлагают в Аризоне, я только что поговорил с ними по телефону… Обещал позвонить завтра с ответом.

— А что, — нахмурясь, озабоченно обратился к нему Кен, — у вас действительно проблемы? Почему такая спешка?

Гарри вздохнул.

— Денег-то нет и не будет, а наше здание разваливается на куски, того и гляди рухнет. Из-под обломков выбираться не хочется.

— А что, город не может предоставить вам новое помещение?

— Городу мы совершенно не нужны! Он будет просто счастлив, когда мы уберемся отсюда, он собирается построить на месте нашей парковки стадион регби.

— Странное место для стадиона.

— А, — махнул рукой Гарри. — Все равно ничего не сделаешь. Мы пытались бороться, искали спонсоров, нашли прекрасное здание, которое подходит для библиотеки — оно как раз сейчас выставлено на продажу, стоит пять миллионов. У библиотечного округа таких денег нет. Я-то ничего, мне работу найти раз плюнуть, а за русских девчонок обидно — куда им деваться… Русских библиотек в округе нету.

— Пристроятся куда-нибудь…

— Это легче сказать, чем сделать. Конечно, жирным капиталистическим акулам наши неприятности — так, ерунда, но для трудового народа, который живет от зарплаты до зарплаты, это большая проблема.

— Жирная капиталистическая акула, — это, по-видимому, я?

— Ну не я же!

— Ты на себя посмотри, трудовой народ, отпустил пузо…

— Гарри, — не выдержала я, — Прекрати. Ты же умный, ты же библиотекарь! Не связывайся!

— Ах, он умный библиотекарь… А я жирный капиталист?

Я прыснула.

— Ну, я бы не сказала, что ты уж такой жирный… Но у тебя все еще впереди.

Тут Гарри опять вылез со своей классовой ненавистью.

— Мы с Инной знаем, почем трудовая копейка. Мы из стран победивших революций, пусть их идеалы и преданы мировым капиталом. Вам, американцам, не понять, чем для бедного человека является библиотека, где он может бесплатно взять книгу или фильм, выйти в Интернет, отправить резюме, завести бесплатную электронную почту. Вам, меряющим жизнь миллионами долларов, которые вы загребли, измываясь над пролетариатом, не понять, как…

— Слушай, замолчи, — взмолился Кен. — Ну чего ты ко мне пристал? Я, что ли, закрываю вашу библиотеку? Инна, чего он ко мне пристал?

— Он злится, — сказала я. — Он копит деньги на свой экологический заповедник, который ты бы мог купить не моргнув глазом. Для тебя он копейки стоит.

— Да вы что, сговорились мои деньги считать? С чего вы решили, что я и есть олицетворение американского толстосума?

— Я видела твой электронный адрес. И видела, кем ты числишься на фирме.

— Ну и что? Таких как я, в Америке тысячи! И потом, я сам прошел весь этот путь, никто меня на буксире не тянул. Просто у меня родители учителями в школе работали, куда мне было деваться!

Друг на друга обиженные, мы зашли в лифт и поехали вниз. Все остальные уже давным-давно ушли.

Мы вышли из лифта — слава богу, он не застрял, Гарри и Кен двинулись к выходу, а я замешкалась, разыскивая на цепочке специальный ключик для отключения лифтов, и тут из-за привычного места за колонной выступил Пол.

— Мне надо было сегодня улетать, — убитым голосом произнес он. — Но я не мог улететь, не поговорив с тобой.

Он подошел поближе и стал смотреть, как я воюю с замком.

— Давай помогу.

— Нет уж, я, по крайней мере, прошла инструктаж и соображаю, сколько раз в какую сторону этот ключ вертеть, а ты его сломаешь за милую душу… А отвечать — мне!

— Я не мог улететь, — повторил Пол. — Я ведь видел, что я тебе не безразличен. Когда я вошел в библиотеку, меня так и окатило… Я поднял глаза — ты на меня смотрела так, как будто всю жизнь меня ждала, и вот я наконец пришел… Я испугался очень — со мной такого никогда не было, но я не смог ничего с собой поделать, и поэтому пришел тогда к тебе, и позвал ужинать, и все не мог на тебя налюбоваться, а ты была такая странная, как будто все прислушивалась к чему-то, и вдруг я понял, что ты куда-то спешишь, и я подумал — к семье, наверное, спешит, и не смог удержаться, сказал, что я женат, — это неправда, и потом спросил, не замужем ли ты, а ты все подтвердила и сразу же ушла, и мне было так горько, так горько, я думал поехать за тобой, но я же не спросил точный адрес… В общем, я промучился два дня и зашел сегодня в библиотеку, поговорил с народом, и узнал, что ты вовсе не замужем, и даже друга у тебя нет…

— Это как нет? — раздалось от дверей. — А я кто, по-твоему?

Я оглянулась и увидела Кена. Из-за его плеча мне подмигивал улыбающийся Гарри.

— Мы с Гарри же успели обсудить все проблемы изничтожения капитализма в одной отдельной взятой капиталистической стране, а тебя все нет. Мы возвращаемся, и что же мы застаем? Моя неверная подруга коротает время с еще одним претендентом…

— Претендентом — на что? — решил уточнить любопытный Гарри.

— Неважно… Мы на эти все попытки решительно выражаем свое неодобрение и говорим: «Но пасаран!» Как много лет назад говорили наши испаноговорящие друзья и их русскоговорящие союзники.

Пол отшатнулся от меня.

— Инна, кто этот человек?

— Где? А, этот… Я точно не знаю, кто это, но он таскается за мной вот уже третий день и на все уговоры отстать не реагирует. Я сопротивлялась как могла, но видишь, чем все кончилось… Я же не знала, что ты вернешься, да еще окажешься неженатым…

Было видно, что Кена мое высказывание просто вывело из себя.

— А если бы он не отпустил тебя тогда?

— Тогда бы ты не явился в мой дом и не перевернул бы там все вверх дном!

— Ты хочешь сказать, твой дом так бы и остался неубранным до сегодняшнего дня?

— Зато у меня до сих пор был бы мой собственный неубранный дом!

И тут я заревела. Мне так было жалко себя, бездомную, и то, что библиотека вот-вот развалится, и я останусь без работы, и придется опять, унижаясь, знакомиться с потенциальными работодателями, и ходить на тягомотные интервью, и потом получать длинные конверты со стандартным ответом: «Спасибо за вашу аппликацию. К сожалению, на этот раз мы выбрали другого кандидата. Но это не значит, что вы хуже, просто фишка не так легла». И так далее, и тому подобное.

Кен замер, переводя взгляд с меня на Пола и обратно. Гарри кашлянул и сказал:

— Я, пожалуй, пойду. Инна, увидимся на презентации через час, или ты хочешь пойти со мной прямо сейчас?

Я отрицательно покачала головой.

— Спасибо. Ты иди. Я обязательно приду на презентацию, не беспокойся. Вот если я не приду, ты знаешь, что делать.

— Ладно, я пошел. И помни, что любовники приходят и уходят, а друзья остаются. Звони, если что.

Он засмеялся и вышел, а Пол, сжав кулаки, чуть не кинулся ему вслед.

— Как он смеет?.. Какие любовники?

Кен снисходительно потрепал его по плечу.

— Обыкновенные. Остынь, не гони.

Потом посмотрел на меня.

— Извини, я как-то не осознал, к чему привела моя шутка. Держи.

Он сунул руку в карман и достал мои ключи. Я посмотрела на него, ожидая объяснений.

Он пожал плечами.

— Ну, очевидно же, что это была шутка. Я просто хотел, чтобы ты поехала ко мне сегодня вечером, поэтому я прихватил некоторые вещички из твоего гардероба и сунул их в машину. И это все, я клянусь. Я не расторгал договора с твоим домовладельцем — да и как бы я мог, ты же его заключала, ты и должна расторгнуть… Так что расслабься, никто у тебя ничего не украл. В общем, шутка явно не удалась. Ну, я пошел. Я правда старался все это время… Но ты слишком серьезная. С тобой трудно шутить и никогда не знаешь, в какой момент ты обидишься. Я думал, что тебе хорошо со мной точно так же, как мне хорошо с тобой — но теперь я вижу — я был всего только суррогатом настоящей, так сказать, любви… И вот любовь вернулась взад. А я третий лишний. Поэтому мне лучше уйти. Всего наилучшего!

Он поднял над головой воображаемую шляпу и вышел из пустого здания. Его шаги гулко отдались под пустым потолком. Пол улыбнулся.

— Вау, а я уж вообразил невесть что. А он вообще то — нормален, или как?

— Или как.

— Я так и думал!

Пол вновь обрел свой лоск и блеск.

— Ты куда-то должна идти сегодня вечером?

— Да, на встречу со съемочной киногруппой.

— А можно это дело… прогулять? Я отменил свой рейс, но, правда, выписался из гостиницы, так что мы можем поехать к тебе и пообщаться всласть!

При слове «всласть» он сладко зажмурился, и я облегченно засмеялась.

— Пол, ты великолепен!

— Правда?

— Не то слово! У нас с тобой есть только одна проблема, которую можно выразить старой доброй русской пословицей: «Куй железо, пока горячо». То есть не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

— И что это за проблема?

— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня! А ты отложил.

— Но ведь я же тебе понравился!

— Ты мне и сейчас нравишься — ты красив, как Аполлон Бельведерский.

— Как кто?

— Неважно, моя бабушка так выражалась. Но понимаешь, какая штука… Я всю жизнь искала человека, который бы знал, чего я хочу. Потому что самой мне это не дано понять. По ряду странных причин. И похоже, я его только что нашла.

Пол опять обворожительно улыбнулся, еще вчера его улыбка свела бы меня с ума. Сегодня она меня не трогала.

— Ну ладно, мне пора на встречу. Спасибо что пришел, счастливо тебе долететь. Ты уверен, что не можешь получить назад свой билет?

Улыбка Пола слегка поблекла и осыпалась с лица сухой штукатуркой.

— Ты что, не приглашаешь меня к себе?

Я отрицательно покачала головой.

— Я, как Татьяна Ларина, — за руку держал — жанись. То есть жениться-то я как раз и не хочу, но это дело не меняет. Короче, поезд ушел, и тебя в нем не оказалось. Пишите письма.

Пол все еще медлил.

— Это что — мне нужно уходить?

Я кивнула.

— После всего, что ты мне обещала?

Тут я не выдержала.

— Да не обещала я тебе ничего! Ну все, мне пора.

Я решительно направилась к двери, но Пол схватил меня за рукав.

— Ты не смеешь вот так просто уйти! Я тебя столько времени ждал.

Я, не останавливаясь, двинула его под дых так, что он осел на пол и стал беззвучно хватать воздух губами, как ослепительно красивая гигантская гуппи.

— Посиди подумай. В другой раз будешь посмышленее.

Я добралась до стоянки, села в свою Вольвочку и поехала к «Марриоту». Ну вот и славно, говорила я сама себе, я вновь свободна, я, как всегда, избавилась от всех отношений, и мой дом при мне — радуйся! Но радоваться совсем не хотелось, зато очень хотелось плакать, чего я позволить себе совершенно не могла, поэтому пришлось усиленно заниматься глубоким йоговским дыханием все дорогу до гостиницы.

Когда я подъехала, до начала встречи оставалось еще минут пятнадцать, но места на парковке около гостиницы уже были все забиты. Я сделала несколько кругов, пока не умудрилась влезть на местечко, только что покинутое отъезжавшим автомобилем.

Оттуда до гостиницы, где должна была происходить встреча, было несколько кварталов, и я постаралась побыстрее их пройти — кто знает, кто бродит в темных переулках в поздний час.

Все же, не в силах удержаться от врожденного любопытства, я с интересом всматривалась во все встречающиеся мне по дороге витрины. К моему немалому удивлению, оказалось, что почти все они принадлежат бизнесам по переделке и подгонке готовой одежды.

Я и не знала, что переделка платьев, пошитых талантливыми, но безымянными китайскими мастерицами, так ценится в Денвере — судя по району, этот бизнес приносит немалые деньги.

— Прикроют нашу лавочку — пойду в портнихи в одно из этих заведений, — решила я, и обрадованная неожиданным решением проблемы безработицы, бодро шагнула под своды «Марриота».

Не увидев ни одного объявления о «Голливудском библиотекаре», я подошла к портье и осведомилась, где происходит это мероприятие. Он оглядел меня с головы до ног с изумленным видом и указал на ведущую на второй этаж лестницу.

Я поднялась по ней, взяла выданный мне пакетик с воздушной кукурузой и стакан газированной воды, олицетворяющей кинопромышленность, и прошла в зал, где немедленно столкнулась с Жаклин.

Жаклин была грустна. Она с печалью поглядела на меня.

— Я заняла тебе место, садись, — вздохнула моя начальница. И вдруг с подозрением воззрилась на меня:

— Скажи, когда ты заходила в отель, к тебе кидался портье с вопросом: «Вы, наверное, идете на встречу библиотекарей?»

— Нет, ко мне никто не кидался. Я еле нашла этот митинг.

— А ко мне кидался. Скажи, — в голосе Жаклин зазвучали надрывные нотки, — Я правда выгляжу, как библиотекарь?

Я ее тщательно оглядела с головы до ног. Откашлялась.

— Ну… я не знаю, как библиотекарь должен выглядеть… У меня никогда не было стереотипов. Единственный библиотекарь, которого я знала с детства — это была моя мама, а она всегда выглядела очень хорошо.

Тут я почему-то вспомнила давно забытую сцену из детства. Празднично одетые люди. Музыка, воздушные шары, транспаранты.

Открытие библиотеки. Моя мама — заведующая, — разрезает ленту, играет туш. Меня, трехлетнюю щекастую девочку, всюду сующую свой нос, подводят к книжным полкам.

— А вот Инночка уже умеет читать. Сейчас нам Инна прочтет название какой-нибудь книжки…

Мне суют в руки белый переплет. Гордая оказанным доверием, я громко читаю:

— Слава без имени… — Замолкаю на мгновение, вспомнив своего лучшего друга по песочнице Славу, потом удивленно озираю собравшихся:

— Как это — Слава без имени? Если его зовут Слава?

Долгий неумолкаемый хохот… Я чуть не реву — почему они все смеются? — а мой молодой еще папа хватает меня на руки и поднимает высоко-высоко, и целует в обе щеки, а мама задорно улыбается и гладит по голове и говорит:

— Молодец!

И я успокаиваюсь, и тоже начинаю смеяться вместе со всеми…

Я подняла глаза и еще раз критически оглядела Жаклин.

Болотного цвета длинная, до полу, расклешенная юбка. Светло-болотного цвета водолазка в бледно-серую клетку. Темно-болотного цвета кожаный пиджак и на нем болотного цвета с капустными цветами газовый шарфик. Множество бус, брошек и серег из болотного цвета камней. Нефрит? Яшма? Для малахита слишком мрачновато.

— Я не думаю, что вы выглядите как библиотекарь, — осторожно сказала я. — У вас есть свой собственный стиль, и он не имеет никакого отношения к библиотечным стереотипам. Вас легко выделить из толпы библиотекарей, вы выглядите совершенно по-другому.

— Правда? — недоверчиво спросила моя начальница.

— Совершенная правда, — заверила ее я. Она еще раз огляделась по сторонам, потом оглядела себя и села в кресло, не слишком-то успокоенная. Тут в зал вошел улыбающийся Гарри с подругой Марией, я помахала им рукой, показывая на два свободных кресла, которые я для них сохранила, и они уселись рядом со мною.

— Еле успел, — пожаловался Гарри мне на ухо, — твой Кен как вцепился в меня с расспросами…

— Обо мне? — вспыхнула я.

— В том то и дело, что нет…

Но тут на трибуну поднялась Линн, и нам пришлось замолчать, хотя мне очень хотелось узнать, о чем же Кен спрашивал Гарри.

Линн переоделась и выглядела совершенно свежей, как будто и не провела целый день, мотаясь по всему городу с камерой.

— Спасибо, что вы пришли на нашу встречу, — ослепительно улыбнулась Линн. — Давайте сначала посмотрим, как выглядим мы, библиотекари, в голливудской кинопродукции. Погасите свет, пожалуйста.

Мы здорово отвеселились, глядя на разных библиотекарей из всевозможных фильмов, от комедий и боевиков до мелодрам и тягомотных сериалов.

Потом мы стали очевидцами подготовки студентов библиотечного института к конкурсу по катанию библиотечных тележек, или как там называется этот вид состязания? Танцы с книжными тележками?

Ничего более смешного я не видела за всю мою жизнь. Я хохотала так, что у меня из глаз горохом посыпались слезы, и я даже не вздрогнула от неожиданности, когда мою шею погладили сзади холодным пальцем, хотя сердце застучало часто-часто.

— Привет, — наклонившись к самому моему уху, в темноте сказал Кен. Я покосилась назад. Слева от меня сидела Жаклин, справа Гарри, и я решительно не могла вступить в разговор. Я лишь на мгновение прижалась ухом к продолжающей гладить мои волосы руке, но тут же отстранилась. Жаклин и Гарри были так заняты происходящим на экране, что ничего не заметили.

В зале снова зажгли свет, и Линн продолжала говорить.

— Как только я начала заниматься производством этого фильма, я сразу поняла, что этому фильму хочется сказаться. Все-все складывалось так, что фильм должен получиться. Мы все такие разные, и интересы у нас разные, вот смотрите, вот вы в третьем ряду — что вы делаете? Вы вяжете? А что? Шарф?.. А вот с другой стороны зала, вон там, сидит Инна, которую мы снимали два дня назад, она занимается каратэ. Инна, встаньте, покажитесь залу.

Я встала, состроила голливудскую улыбку, насколько это возможно, помахала всем руками и села.

Сзади меня сильно толкнули в спину.

— Вот видишь, от каратэ какая польза, — послышался горячий шепот, — а ты не хотела заниматься вчера вечером.

Я постаралась, чтобы никто не заметил, чего мне стоило удержаться от смеха. Я беззвучно затрясла плечами, что со стороны, наверное, выглядело ужасно по-дурацки.

— Мне очень приятно, — весело продолжала Линн, — быть первой, кто сообщит сидящим в этом зале библиотекарям из Ривердола и их директору Жаклин, что только что был решен вопрос о приобретении нового здания для вашей библиотеки. Буквально полчаса назад было принято решение о передаче чека на сумму пять миллионов долларов, выписанного корпорацией «Сатурн Три», а точнее присутствующим в этом зале директором корпорации Кеном Томасом, на покупку здания для новой библиотеки.

Для тех, кто не знаком с этой историей, я скажу, что за этим зданием библиотека Ривердола охотилась давно — оно просто идеально подходят для библиотеки, и расположено очень удобно для читателей, и месяц назад фирма, которая его построила, обанкротилась и выставила на продажу этот дом. Целый месяц библиотечный округ пытался достать деньги, но безуспешно. Сегодня срок истекал, и казалось бы, у библиотеки не осталось никаких шансов. И тут случилось чудо — узнав о съемках фильма «Библиотекарь Голливуда», ко мне обратилось руководство «Сатурна Три». Они начинают новую маркетинговую компанию и хотели бы вложить деньги — немалые деньги, как мы видим, чтобы реально помочь библиотекам. Кен Томас рассказал, что они хотели бы создать библиотеку нового типа — даже не библиотеку, а некоторый культурный центр, который будет включать библиотеку, кинотеатр, спортивный зал… Мы беседовали с мистером Томасом, когда он обмолвился, что сам занимается восточными единоборствами и хотел бы найти единомышленников среди библиотекарей, которые помогли бы реализовать, так сказать, провести в жизнь эту мечту. И тут я и вспомнила, что буквально два дня брала интервью у Инны, которая как раз и занимается каратэ! И библиотеке, где она работает, требуется срочная помощь!

Я была поражена, с какой готовностью мистер Томас согласился помочь библиотеке. Он даже не стал предварительно беседовать с руководством и не захотел взглянуть ни на библиотеку, ни на новое здание, ни на саму виновницу этого переполоха. Он сказал, что верит каждому моему слову и не собирается меня перепроверять! Ну не благородный ли человек!

Сидящий справа от меня Гарри не на шутку раскашлялся. Я не выдержала и саданула его в бок. Мария немедленно уставилась на меня желтыми кошачьими глазами и зашипела. Я примирительно улыбнулась и отвернулась от этой сладкой парочки.

— Я очень рада, что наш фильм, еще не реализованный, не вышедший на экраны, уже помогает нам сделать нашу жизнь лучше. А теперь внимание — мотор! Позвольте мне заснять на пленку историческую передачу чека представителем компании «Сатурн Три» Кеном Томасом представителям библиотеки — директору Жаклин и заведующим русской и испанской коллекциями Инне и Гарри. Прошу вас господа, поднимитесь на сцену и познакомьтесь, наконец, друг с другом!

Мы встали и пошли к сцене. Немного погодя к нам присоединился улыбающийся Кен. Мы пожали друг другу руки. Все кругом аплодировали. Жаклин сияла — наконец-то и она попала в телевизор! Запечатлев на пленку торжественную передачу чека, мы отправились обратно. Веселые Гарри с Марией сдвинулись на одно место, чтобы дать Кену место между мной и Жаклин.

— Как вы узнали о моей библиотеке? — жадно выпрашивала Жаклин Кена. Тот приподнял плечи:

— Слухами земля полнится. Я очень рад, что мы наконец встретились!

— Я тоже! — с энтузиазмом продолжала Жаклин. — Нам нужно о многом поговорить, все обсудить.

— Я с удовольствием.

— Вы заняты сейчас, прямо после митинга? Мы можем поехать в библиотеку и поговорить там! А потом поехать посмотреть на новое здание!

— Я, право, не знаю… — протянул Кен, краем глаза глядя в мою сторону. Я сделала вид, что не понимаю намеков.

Тут вмешался догадливый Гарри.

— Мы можем поехать все вместе! — воскликнул он. — Инна, ты как?

— Ну, если все вместе, то и я поеду, — неуверенно протянула я. — Только если ненадолго. У меня комьют длинный.

— Ненадолго, — кивнул Гарри. — Ну что, едем?

Мы пошли к выходу, спустились к выходу.

— Вы же не знаете, как ехать к библиотеке! — воскликнула Жаклин. — Давайте поедем вереницей — вы за мной!

— Я знаю, как ехать, — сказал Кен. — Не беспокойтесь.

— Ну, тогда встретимся у входа! Я пошла искать свою машину!

Мы все вышли на улицу и разошлись в разные стороны — кто куда, в зависимости от того, где была припаркована машина. Через минуту я услышала шаги за спиной — меня догонял Кен. Он поравнялся со мной и взял меня под руку. Я прижалась к его плечу.

— Быстро ты это провернул, — уважительно сказала я. — И идея какая оригинальная: библиотека и дожо в одном флаконе… Только я не хочу работать в библиотеке имени Кена Томаса.

— Чем тебе мое имя не угодило? — обиделся он. — Вообще-то, я, собственно, и не претендовал на славу. Мы можем назвать библиотеку именем «Сатурна Три» — будет прямо-таки любимый тобою «Astronomy Domain», очень мило и символично, а можем выбрать имя основателя каратэ Гичина Фунакоши, к которому ты, я знаю, тоже питаешь самую глубокую дочернюю любовь…

Мы миновали по-прежнему ярко освещенные витрины маленьких швейных мастерских и наконец дошли до моей машины.

— Куда тебя отвезти? — спросила я, вставляя ключ в замок зажигания.

— К тебе… то есть в твою библиотеку.

— Нет, я имею в виду — где твоя машина? Надо же забрать ее со стоянки!

— Моя машина дома. Я приехал на такси, чтобы не гонять туда-сюда две машины.

Я смерила его взглядом.

— То есть ты собирался ехать обратно вместе со мной?

— Ну конечно! Я же честный человек!

— В каком смысле — ты честный человек?

— Ну я же не могу заставить беременную женщину водить машину, да еще в ночное время?

Я даже руль бросила от неожиданности — мы уже мчались по ночному Колорадскому бульвару.

— С чего ты решил, что я беременна?

— Ну… мы же никогда не знаем, правда? А разве тебя не тошнило сегодня утром?

— Слушай, да ты что, прикидываешься, что ли? Ты спал со мной единственный раз, и уже считаешь, что я беременна?

Он надулся.

— Я спал с тобой не один раз, если ты помнишь, а несколько.

— Это не считается. Это все равно один раз.

— Не один, — упрямо наклонил голову Кен.

— Слушай, чего ты всем этим добиваешься?

Он вздохнул.

— Ничего я не добиваюсь. — Он обвел взглядом мою Вольвочку.

— Хорошая у тебя машина. Верткая. Только маленькая.

— Мне как раз впору.

— Да, а вот двоим уже тесновато.

Я обиделась за свою любимицу.

— Тебе что, крыша жмет?

— Нет, крыша ничего, но любовью тут без раскладывания сидений не заняться. А разложить сиденья на ходу не так-то легко.

Я засмеялась.

— Любовью на ходу тоже не очень-то легко заниматься. Да и времени пробовать уже нет. Вылезай, мы приехали.

У входа в библиотеку одиноко стояла машина Жаклин.

— Не спеши, — Кен дождался, пока я вытащу ключ из замка зажигания. — Я тебя целый день не видел. Думал, уж не привиделась ли ты мне. Дай я тебя потрогаю. — Он рывком притянул меня к себе, поцеловал, попытался обнять. — Нет, это не машина, это просто мучение какое-то. Совершенно невозможно до тебя добраться. Подожди. А это что?

Я перевела дыхание и оглянулась. Из темноты окружающего здание библиотеки парка на нас смотрели популярные в Колорадо звери: олень с ветвистыми рогами, горный лев, размерами чуть побольше рыси, бросающийся на оленя, и бурый медведь, вставший на дыбы и по всей видимости пытающийся защитить от горного льва сразу двух зверьков: хвостатую белку на переднем плане и испуганного прижавшего уши зайца в глубине сцены. Я рассмеялась.

— Это скульптурная группа, олицетворяющая флору Колорадо. Нам ее один читатель подарил. Он заказал для своего двора что-то вроде Ноева ковчега: каждой твари по паре, и все в бронзе, а вся группа целиком в его двор не вписалась. Там еще горные бараны были, койоты, и прочая мелкая шушера. Ну он нам всех лишних зверей и пожертвовал, благо библиотечные пожертвования освобождаются от налогов. Пошли в библиотеку.

— Подожди! — воскликнул Кен. — Какие рога! Это прямо-таки что-то необыкновенное. Ну-ка, иди сюда.

Я на вдруг онемевших ногах кое-как выбралась из машины, уже понимая, что добром это не кончится.

— Кен, даже не думай. Здесь вокруг полно пожарников и полиции, и Жаклин ждет…

— Она семнадцать лет ждала, подождет еще немного… Да иди же ты сюда! А то я сейчас загорюсь, и вот тогда тебе точно придется вызывать пожарников!

Я вдруг с ужасом поняла, что мне совершенно наплевать и на пожарников, и на полицию. Остались только Кен и я, да еще наклонивший голову олень, между гигантскими нагретыми за день рогами которого Кен осторожно меня уложил и начал медленно освобождать нас от мешающих свободе передвижения частей гардероба. Я с энтузиазмом присоединилась было к этому увлекательному занятию, но мне мешали колючие рога, на которые я постоянно натыкалась. Кен расстегнул мой жакет и начал, постанывая, целовать мои напрягшиеся от наслаждения соски, а руки его продвигались все ниже и ниже, воюя с ускользающими колготками — стопроцентная итальянская лайкра, надеть и снять без специальных навыков нелегко. Зато и порвать практически невозможно, за что я эти колготки и люблю.

— Да помоги ты мне! — взмолился Кен. — Как ты носишь этот пояс недоступности, прямо средневековье какое-то…

— Я попробую, — хрипло выдохнула я, — вот так, и еще немного… Давай скорее, а то я сейчас умру… или я уже умерла?

И тут у меня в кармане громко зазвонил телефон. Я вздрогнула, руки Кена замерли на моих почти обнаженных бедрах. Телефон продолжал надрываться.

Кен перевел дыхание.

— Ты можешь выключить это чудовище? — угрожающе шепнул он мне прямо в ухо.

— Подожди, — я извернулась, нехотя вытащила руку из его трусов, чтобы достать телефон. — Дай я посмотрю, вдруг это что-то важное…

Кен в отчаянии застонал, рывком раздвинул мои ноги и попытался просунуть между ними ладонь, но я привычно двинула его прямо в пах коленом, и он на мгновение отступил, дав мне возможность завладеть телефоном.

— Это Вася! — радостно вскрикнула я, одной рукой отщелкнув крышку телефона, а второй пытаясь отбиться от домогательств Кена. — Да подожди же ты! Привет, Василий! Нет, это я не тебе!

— Какой еще Василий? — сквозь зубы процедил Кен. — Очередной любовник из Небраски? — Он продолжал раздвигать мои ноги, несмотря на то, что я изо всех сил сопротивлялась. Силы были явно неравными.

— При чем тут Небраска? — обиделась я за кузена. — Это мой двоюродный брат Вася из Тамбова, мы с ним ужинаем каждую пятницу, и обычно я ему звоню, но сегодня не получилось…

Кен одним движением выхватил у меня телефон.

— Здравствуйте, Вася! Нет, это не Инна, это ее близкий друг. Инна не может сейчас говорить, она очень занята. И пожалуйста, не звоните хотя бы с часик, я вам очень буду благодарен! Спасибо, и до свидания! — Он захлопнул телефон, сунул мне его обратно в карман жакета, а затем молниеносно развел мои бедра так широко, что что-то хрустнуло у меня внутри, и он от ужаса на мгновение замер, но боли не было, а было лишь одно всепоглощающее желание, и Кен, почувствовав это, наконец вонзился в мою заждавшуюся плоть, и это было совершенно невыносимо, и вдруг окружающий мир вспыхнул, раскололся, и перестал существовать, а я, полностью освободившись от земного притяжения, рванулась куда-то в небо.

— Перестань кричать! — донесся откуда-то издалека голос Кена, я сделала виртуозный пируэт и вернулась в собственное тело.

— Я не кричу. С чего ты взял, что я кричу? Мне просто было так хорошо…

— Сейчас будет еще лучше… Только умоляю, не кричи больше.

— Лучше быть уже не может… Да не собираюсь я кричать! Я же понимаю, люди вокруг.

Я расслабленно постанывала под напором горячего как печка Кена, а он продолжал свою неистовую гонку, его дыхание участилось, и внезапно я почувствовала, как из глубины моего тела опять поднимается это мучительное, невыносимое напряжение, и вдруг мои груди снова стали торчком под его жадными ладонями.

— Нет, пусти меня, я больше не могу! Я этого не вынесу еще раз! — забилась я в ужасе, пытаясь освободиться, пока не слишком поздно. — Я правда не могу больше!

— Сейчас, сейчас, еще чуть-чуть, — тяжело дыша, утешал меня Кен. — Вот так, еще немного… Постарайся, вот так… Ты молодец… Держись…

Я не могла больше держаться. И не только я. Я открыла глаза и посмотрела на небо. Вселенная пришла в движение, вспыхивали сверхновые звезды, проносились кометы и гремели метеоритные ливни, а потом Вселенная все-таки взорвалась, и я закашлялась от недостатка воздуха, оказавшись заживо погребенной под сверкающими обломками.

— Извини, — сказал Кен, убирая ладонь от моего рта. На ладони стремительно наливались темным отпечатки моих зубов. Я отдышалась и прижала пострадавшую конечность к свой щеке.

— Бедный мой. Как же это тебя угораздило?

Кен неопределенно хмыкнул. По его лицу градом струился пот, но глаза хитро блестели.

— Да ерунда. До свадьбы заживет. Это мне урок: в следующий раз, собираясь на свидание с тобой, прихвачу кляп и наручники. Пристегну тебя к этому самому оленю, воткну кляп, и кричи не кричи, никто не услышит твое мычание.

— Я не кричала! — возмутилась я. Кен вздохнул.

— У тебя в машине аптечка есть?

Аптечка у меня имелась. Мы поспешно, как сумели, привели в порядок свою одежду, а потом я лейкопластырем заклеила Кену ладонь. Я даже умудрилась произвести осмотр колготок: ни затяжки! Надо будет написать благодарственное письмо изготовителям.

И тут к библиотеке подъехали Гарри с Марией и направились к нам. Гарри на ходу поправлял съехавший набок галстук.

На четвертом этаже внезапно вспыхнул свет, ужасно яркий, поскольку все темно-вишневые жалюзи, обычно плотно закрытые, были подняты. Общественный центр Ривердола стал похож на аквариум. Мы задрали головы.

— Красота-то какая, — сказала Мария, оправляя растрепавшуюся укладку. — Что-то я не припомню, чтобы ваша библиотека когда-либо так выглядела.

Мы с Гарри переглянулись: она высказала наши мысли.

— Ну да ладно, пошли проверим. Жаклин поди уже заждалась.

Мы не стали включать лифты, а по громыхающей винтовой лестнице добрались до самого верха. Дверь в библиотеку была открыта нараспашку. В проеме била копытом застоявшаяся Жаклин.

— Сколько можно было ехать? Путь сюда занимает не больше двух минут! Я устала вас дожидаться!

Гарри с Марией хитро переглянулись. Кен откашлялся.

— У Инны поломалась машина, я отважно вызвался найти причину поломки и даже смог ее устранить. На это потребовалось некоторое время.

— Так вот почему вы такой потный и помятый! А что случилось с вашей рукой?

— Пустяки, — отмахнулся Кен. — Просто поцарапался, открывая капот.

Гарри закатил глаза и зашелся в приступе беззвучного хохота. Я даже не покраснела — расту на глазах! — и решила, что пора вмешаться.

— И еще мы осматривали наш парк. Кен нашел скульптурную группу представителей колорадской фауны чрезвычайно выразительной. Особенно ему понравился олень.

— Олень, конечно, неплохо сделан, — одобрительно кивнул Гарри. — Но Мария предпочитает медведя.

— Естественно, — капризно передернула плечиками Мария. — У оленя рога жутко колючие. Кому это может понравиться?

— Я совершенно согласна с Кеном, — восторженно кивнула головой Жаклин, отчего все ее кудельки и кудряшки на голове так и заходили ходуном. — Скульптурная группа просто замечательная, мы обязательно перевезем ее на новое место. Мне, правда, больше всего нравится заяц.

Гарри в задумчивости посмотрел на Марию.

— Заяц, говорите… — протянул он. — Даже не знаю, что и сказать. Какой-то он слишком маленький… И низкий…

— Да разве в величине дело? — всплеснула руками Жаклин. — Это же искусство, вещь совершенно безразмерная. Да заходите же вы наконец! Кен, позвольте, я устрою вам маленькую экскурсию по моей библиотеке. — Она властно схватила не ожидавшего такого поворота дел Кена за рукав и поволокла куда-то между полками. Мы с Гарри и Марией тоже последовали внутрь.

— Как-то странно ваша библиотека сегодня выглядит, — продолжала Мария все ту же песню. — Не могу понять, в чем дело… Неужели это из-за того, что мы только что решили переезжать?

— Ты думаешь, она почувствовала, что мы ее бросаем, и что-то замышляет? — поднял брови Гарри.

— Вроде того. Вещи, они же чувствуют, что с ними хотят сделать что-то плохое. И начинают превентивно мстить.

Я вздрогнула.

— Как это — превентивно мстить?

Мария немного поразмышляла.

— Ну… это может быть все что угодно. Например, ты хочешь выбросить свой старый футон на свалку, а он об этом узнает и складывается ночью пополам, и ты задыхаешься, не в силах высвободиться от смертоносной подушки, прижатой к лицу… Или микроволновка, которая внезапно осознает, что ее время прошло, поскольку в углу кухни уже стоит новая нераспечатанная коробка с ее наследницей, взрывает в своих недрах стакан с молоком и осколок пробивает твое сердце.

Тут вздрогнули мы с Гарри.

— Что ты несешь? — придя в себя и встряхнувшись, напустился на Марию Гарри. — Осколок в сердце, надо же такое придумать… Напугала прямо…

Мария скромно потупилась:

— Всяко бывает на белом свете…

Мы продолжали двигаться между книжными рядами за Жаклин и Кеном, прошли всю библиотеку насквозь и очутилась у окна. За окном светилась панорама ночного Денвера, ярко горели в чистом небе крупные звезды, между которыми то и дело проносились красно-зеленые огоньки — шли на посадку и взлетали многочисленные самолеты из Денверского международного аэропорта. И луна светила почти как солнце, гигантская и до того яркая, что на нее было больно смотреть.

Я ужасно люблю Денверское небо, такое оно близкое и промытое, и никак не привыкну к этому зрелищу. Денвер называют городом высотой в одну милю, его высота над уровнем моря составляет полтора километра, что влечет за собой как достоинства, так и недостатки. Недостатков не так много, но они существенны: картофель и макароны, которые надо варить бесконечно, невкусный чай, поскольку температура кипятка составляет 93 градуса, более медленные, чем на равнине, машины, нехватка дыхания, слабость, усиленное сердцебиение и прочие многочисленные симптомы, охватывающие всех без исключения приезжих с равнин.

Достоинств у проживания на такой высоте гораздо больше.

Ну, во-первых, вы никогда не рискуете обжечься чаем или супом, или даже кипятком — то есть обжечься-то можно, но надо достаточно постараться. Во-вторых, из-за пониженного количества кислорода в воздухе сердце работает интенсивнее, тратится больше калорий, поэтому Колорадо — самый стройный штат в Америке. В третьих, если у вас машина с турбонаддувом — как у меня — то она становится гораздо мощнее своих безтурбинных товарок, поскольку турбине наплевать, на какой высоте работать, и вы можете запросто обогнать более мощных конкурентов. В четвертых, и это очень важно для меня, — горы здесь необыкновенные, и облака такие красивые, и небо такое бирюзовое, что никаких слов не хватит его описывать. И звезды в небе не дрожат, а висят округло и выпукло, каждая величиной с крупную планету, а планеты и вовсе гигантские, как будто смотришь в телескоп, и Марс голубой, а Венера — розовая. И звездочка Аль Мицар — Всадник в созвездии Большой Медведицы — видна всем и каждому, а не только людям с орлиным зрением.

Потрясающее зрелище.

Огни влажно дрожали на мраморном подоконнике. Внезапно я поняла, что изменилось в библиотеке. Я протянула руку и провела пальцем по подоконнику. Палец остался чистым. А подоконник оказался не мраморным, а пластиковым — он был слишком теплым на ощупь, чтобы быть по-настоящему мраморным. Но не это интересовала меня в данную минуту.

— Гарри, — позвала я.

— Да, — отозвался он, не отрывая взгляд от ночного Денвера.

— У нас что, помыли окна?

— Да ты что!

Он тоже ткнул пальцем в оконное стекло. Стекло промыто заскрипело под его нажимом.

— Правда! А я-то никак в толк не возьму, что произошло! Мария, ты была права — библиотека-то действительно изменилась! Ее вычистили! Впервые за семнадцать лет.

Мария горестно покачала головой.

— Это все и объясняет. Это плохая примета — чистить там, где никогда не чистили. Это поднимает на свет глубинные слои залежавшейся энергии, и нарушает сложившееся равновесие. Вот она и возмутилась.

— Кто — она?

— Библиотека. Она оскорбилась, что над ней так надругались, и выставляет нас отсюда. Кому нравится насильственная помывка? Это как в тюрьме: всех строят в шеренгу, раздевают и обливают холодной водой из шланга. Чистота получается, а духовной гармонии нет.

Гарри гордо взглянул не меня: Знай, мол, наших! — и прижал Марию к себе. — Умница. Вот как ты все нам хорошо объяснила.

Описав круг, к нам с другой стороны вышли сияющая Жаклин с несчастным Кеном. Он сделал мне страшные глаза и изобразил конвульсии умирающего. Жаклин продолжала вещать:

— По сравнению с прошлым годом книговыдача увеличилась на двадцать один процент, выдача фильмов на кассетах — на сорок пять, на дисках — на шестьдесят два процента, что превышает абсолютно все аналогичные показатели в соседних библиотеках. Но чем мы особенно гордимся, как это нашими классами по обучению английскому языку. Сейчас мы спустимся на второй этаж, и я покажу вам все классные комнаты, где наши ученики получают знания…

— Жаклин, извините, — прервала я ее поток сознания, — вы обратили внимание, как изменилась наша библиотека?

Она недоуменно посмотрела на меня, сбитая с мысли.

— Как изменилась… Что ты имеешь в виду — как изменилась библиотека? Как она могла измениться?

— Здесь стало чисто, — подал голос Гарри. — Даже голоса теперь звучат по-другому. У нас появилось эхо.

Он приставил ладони ко рту и звучно крикнул:

— Э-ге-гей!

— Эгей… гей… ей!… — отозвалось эхо.

Жаклин схватилась за уши.

— Гарри, перестань, что за глупые шутки. Да еще ночью. Ты разбудишь пожарников, они подумают, что у нас тут опять кто-то умер, прибегут выяснять, что случилось… А ведь действительно, здесь стало чисто. Ай да Март…

Она подошла к ближайшему окну, пощупала подоконники.

— Инна, ты интересовалась, из чего сделаны подоконники? Это искусственный мрамор. — Она в задумчивости постучала по подоконнику пальцами и вдруг в изумлении всплеснула руками:

— Это что же такое получается? Мы в первый раз за много лет вычистили библиотеку, и сразу же произошло чудо — мы получили новое здание? То есть если бы мы заказали уборку раньше… гораздо раньше, я имею в виду, это могло бы случиться много лет назад? Ах, если бы знать заранее…

Кен серьезно кивнул головой.

— Действительно, когда регулярно убираешься, чудеса происходят маленькие и их не всегда замечаешь. Зато когда делаешь уборку раз в несколько лет — о, сколько нам открытий чудных является! Вот у меня была одна знакомая, которая никогда не убирала в своем доме из неких принципиальных соображений — и вот в один прекрасный день ее друг пригласил к ней бригаду уборщиц, и они вычистили ее дом, и у нее мгновенно началась новая жизнь: она тут же встретила свою судьбу, вышла замуж, поменяла место работы и завела ребенка.

— Неужели и ребенка? — удивился Гарри. — Когда же это она успела?

Жаклин подозрительно посмотрела на Гарри и Кена.

— У вас что, есть общие знакомые?

— Нет, — дружно заверили оба мою начальницу.

— Просто это очень интересно — такой опыт, — сказал Гарри. — Простая уборка, а столько разных последствий. Нам нужно пропагандировать такие достижения.

Я скептически хмыкнула:

— Ну это бабушка еще надвое сказала, решила ли эта ваша знакомая замуж выходить. А могла бы и не выйти, и как дура, сидела бы с вымытой шеей, то есть с вымытым домом. И нашу библиотеку могла бы постигнуть подобная участь — окна чистые, а новое помещение не обламывается. Так что не жалейте о потерянных и упущенных возможностях, Жаклин, кто знает, если бы окна здесь мылись регулярно, мы бы не пришли в такое ужасное и запущенное состояние, что о нас ходят легенды, как о доме с привидениями. И никто бы гроша медного не дал бы на новое помещение, а не то что пять миллионов.

Жаклин ласково посмотрела на Кена.

— Что возвращает нас к предмету нашего разговора. Итак, если мы сравним показатели прошлого года с показателями позапрошлого…

Кен внезапно застонал.

— Что с вами? — испугалась Жаклин.

— Зуб болит, — решительно сказал Кен. — Мне его когда-то чуть не выбили на одном чемпионате, зуб удалось спасти, но к ночи, знаете ли, он всегда ноет, надо скорее домой, полоскать специальным составом… он у меня в ванной стоит, на полочке… Давайте вы мне все результаты пришлете по факсу или по электронной почте? Мне ведь все равно надо будет поделиться всеми этими замечательными результатами, с которыми вы меня познакомили, со всеми моими коллегами.

— А как же визит к новому зданию? — растерялась Жаклин. — Я хотела, чтобы мы прошлись вокруг, прикинули, где какой отдел открывать, где делать парковку…

— Мы все это сделаем, — решительно кивнул Кен. — Но не сегодня. Уже поздно, Жаклин, нам всем пора по домам. Завтра у вас будет трудный день — принимать поздравления и делегации, надо отдохнуть…

— И подумать, что надеть, — многозначительно добавила я. — Именно сегодня, поскольку завтра уже с утра может нагрянуть телевидение.

— А как оно узнает?

— Я позвоню на телевидение, — сказал Гарри. — Из дома. Все, давайте по домам. До свидания, леди. До свидания, Кен, очень приятно было познакомиться.

— До свидания, — вежливо кивнул Кен. — Мне тоже. Я, пожалуй, пойду.

Я повернулась к Жаклин. — Ну что, идем?

Жаклин нерешительно двинулась за нами, но остановилась.

— Нет, я еще посижу. Надо привести бумаги в порядок, подумать, о чем завтра говорить с телевизионщиками, что надеть… И вообще… — Она задумчиво погладила сияющую поверхность стола. — Тут стало так уютно… Даже страшно подумать, что мы можем уехать отсюда через считанные месяцы… Да вы идите, идите, я закрою за вами дверь.

— До свидания, — с облегчением отозвались мы и вышли за дверь.

— А это не опасно — оставаться ночью одной в этом здании? — спросил меня Кен, несясь вниз по лестнице-убийце, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Я едва поспевала за ним следом.

— Что ты, тут же всюду жизнь — пожарные и полицейские. И после закрытия библиотеки дверь снаружи не откроешь без ключа, так что тут вполне безопасно.

Мы вышли на свежий воздух.

— Хорошо-то как! — глубоко вздохнув, сказал Кен. — Я уж было испугался, что мне отсюда не уйти, пока я не выслушаю про все ваши трудовые победы за семнадцать лет существования. Поехали отсюда! Давай ключи!

— Зачем?

— Ты же не знаешь, куда ехать.

Я так устала сегодня, что не стала по обыкновению спорить. Просто вынула из сумочки ключи и отдала их Кену. Он улыбнулся и чмокнул меня в щеку.

— Вот и умница, не ругаешься.

— Не задирайся, а то я и вправду начну.

— Не начинай, а? Устал я что-то сегодня. Да и спали мы всего ничего.

Мимо нас проехали Гарри с Марией, открыли окошко, помахали. Мы помахали им в ответ.

— Это Гарри тебя просветил? Про библиотеку и все такое прочее?

— Он молодец, твой Гарри. Сразу перешел к делу и пошел излагать, что я должен сделать, чтобы спасти библиотеку и прославиться. Я пытался было отвязаться, но он быстренько доказал мне, что я ничего не теряю от такой раскладки дел, а выигрываю много. Ну я и подумал — а почему бы не попробовать? Твой «мемори стик» сэкономил нам куда как большее количество денег, так что я у тебя был в некотором роде в долгу. Я быстренько смотался в «Сатурн Три» — народ там с обеда празднует — нашел нужных людей, обговорил все детали и получил чек. А с киношниками договорился, чтобы все заснять для сегодняшних девятичасовых новостей, а то как бы наши директора не передумали завтра на свежую голову. Прецеденты случались. Залезай в машину.

Я непривычно уселась на пассажирское кресло — я никогда не сидела на пассажирском кресле собственной машины, это было ужасно некомфортно! Кен повозился, перестраивая высоту и наклон сиденья и зеркал, и резко двинул машину с места. Вольвочка обиженно пискнула и встала на дыбы.

— Ты поосторожнее! — Закричала я, хватаясь за дверную ручку.

— Извини, не ожидал, что она у тебя такая резвая. Здорово!

Мы стремительно, со скрипом тормозов, повернули на Вишневую и помчались дальше.

— Тут совсем рядом, — утешил меня Кен, — в одну минуту домчим.

Мы доехали минут за пять и вылезли из машины.

— Что это? — спросила я.

— Ты не узнаешь? Это тот самый дом, в который переезжает твоя библиотека. Меня сюда сегодня Гарри возил, посмотреть. Пошли, прогуляемся.

Я посмотрела на дом. Это было довольно большое новое здание — раза в три больше наших теперешних площадей, очень современное, со стеклянными стенами и выложенными красным кирпичом переходами между ними. Внутри горел неяркий свет, и было видно, что здание уже полностью достроено. Мне оно сразу понравилось. Вокруг не было никаких куч строительного мусора, а наоборот, были посажены молодые деревца и кустарники. Места для парковки и детской площадки было предостаточно. Вокруг здания слева начинался парк, справа возвышались корпуса двухэтажного комплекса апартаментов, а на горе повыше виднелся какой-то окруженный парком замок с башенкой.

Кен покружил между деревьями и остановился.

— Вот здесь мы взгромоздим оленя. И медведя, если он действительно так хорош, как утверждает Мария. И зайца — по заявкам любящего экзотику начальства. А также белку и прочую живность — для поддержания природного равновесия.

— Этого не может быть, — уверенно сказала я. — Это слишком здорово, чтобы быть правдой. Мне все это снится. Ущипни меня.

Он обнял меня двумя руками.

— За какое место?

— За любое… Ой, ты что так больно щиплешься? — Воскликнула я, потирая покалеченную нижнюю часть спины.

— Ты же сама попросила… Ну извини, сейчас приедем домой, я тебя пожалею. Садись в машину, считай мили.

Мы сели в машину.

— Засекла дистанцию?

Я покрутила колесико бортового компьютера, сбросила мили до нулевой отметки.

— Поехали.

Мы выехали на улицу, развернулись на светофоре, заехали в ворота с надписью «Частное владение, въезд запрещен», проехали усаженную вековыми дубами аллею и причалили к тому самому замку с башенкой, который я видела снизу от библиотеки.

— Сколько получилось? — поинтересовался Кен.

— Семь десятых мили. Около километра. Пешком минут десять, поскольку разворачиваться не надо. А зачем мы остановились?

— Мы дома. Вылезай. И запомни, твой новый комьют равен одному километру. Или десяти минутам пешком.

Я уставилась на Кена.

— Это что, и вправду твой дом?

Он усмехнулся.

— Тебя, может быть, опять ущипнуть?

Я поежилась.

— Нет, одного раза было вполне достаточно.

Я вылезла из машины и осмотрелась. Дом был по-настоящему хорош. Он был старым, каменным, увитым плющом, под окнами были разбиты цветники, усеянные бесчисленными хризантемами, а вокруг дома был яблоневый сад, деревья были очень старыми и запущенными, на ветках даже в темноте как лампочки светились маленькие яркие яблочки. Тысячи яблок устилали землю и плавали в бассейне, расположенном слева от дома. Я подошла к одному из деревьев, потрогала старинную кору, задубевшую под многолетними ветрами и снегами, нагнулась и подняла подвявшее полосатое яблочко, подняла к лицу, понюхала. Яблочко волшебно пахло уходящим летом, и я вспомнила детство, дачу, августовский зной и яблоки сорта «Белый налив», такие спелые, что они взрывались от собственной спелости прямо на ветках, и было очень тяжело отогнать ос, мгновенно налетавших на лакомый плод, поскольку вкус и консистенция у него были совершенно особенные — как у ванильной пастилы, только без приторного привкуса. Я зажмурилась и откусила. Яблочко было именно таким как надо, сладким-пресладким, таяло во рту и пахло корицей. Я вернулась к Кену, ожидающему меня на крыльце.

— Сколько лет этому саду? — спросила я. В Супериоре самому старому дому и дереву четырнадцать лет. На моей улице деревьям не больше шести лет, и большинство из них после пересадки два-три года совсем не растут — собираются с силами.

Очень трудное дело — пускать корни в Колорадо. Пустыня должна быть пустыней, говорит один из Алексов, Шурка. Отключи поливалки на неделю — и вся растительность здесь погибнет. Я отвыкла от вида больших деревьев.

— Полтораста лет. Столько же, сколько и дому, — сказал Кен, явно довольный моим изумлением. — Нравится?

Я молча кивнула. Я вдруг представила, как буду просыпаться на втором этаже, открывать окно и выглядывать в сад. Весной он будет утопать в аромате яблоневых лепестков, над цветками будут жужжать пчелы… Потом лепестки собьет ветер, а на ветках покажутся крохотные зеленые яблочки, и они будут потихонечку наливаться соком, а потом созреют и ночами будут падать на землю, как неспешный ароматный дождь. Я буду обувать удобные туфли на низком каблуке и топать с горки вниз на работу, и уже там переобуваться в модные лодочки от Маноло Бланика, а вечером буду карабкаться обратно, и потом отмачивать в бассейне натруженные за день ноги. Потом мы будем пить чай в саду под яблонями, предварительно стреся на землю все плохо державшиеся на ветках фрукты. Я начну варить мармелады и прочие варенья — ну нельзя же, в самом деле, чтобы все это добро вот так и пропадало! И мы будем справлять Яблочный Спас прямо здесь, в саду, и приглашать в гости всех-всех-всех…

Я встряхнула головой и засмеялась. По части возведения воздушных замков и далеко идущих планов я большая мастерица. Мой бывший муж всегда называл меня «кремлевским мечтателем», хотя ни к Кремлю ни к Уэллсу я никакого отношения не имела. Мечты, мечты, где ваша сладость?

Мои мечты никогда не сбывались. Никогда. Они просто умирали, нереализованные, падали на дно, и на их место, как рыбы из глубины в ожидании корма, мгновенно всплывали другие и долго ждали у поверхности, слегка повиливая сверкающими хвостами, когда же с неба им упадет манна небесная. Манна почему-то не спешила выпадать, и оголодавшие рыбы, потеряв лоск, уступали место новым сверкающим созданиям. О сколько вас упало в эту воду! То есть в бездну, ревущую вдали, если следовать оригиналу…

Почему-то меня обуяла странная уверенность, что на этот раз все устроится самым лучшим образом. Почему я это почувствовала, я сама не знала. Может быть, потому что это были не мои мечты? Другой человек все это замыслил и реализовал, меня даже не спросив, и у него получилось, как, похоже, получалось все и всегда. Я просто вовремя подвернулась ему под руку. Я вздохнула.

Кен притянул меня к себе.

— Почему ты загрустила?

— Дерека вспомнила. Так странно все получилось: он умер, и из-за этого все закрутилось и запуталось, и мы встретилась с тобой. Ты не находишь это странным?

— Жизнь вообще ужасно странная штука. Страшно подумать, неделю назад я ничего о тебе не знал, пять дней назад мы с тобой познакомились и сразу же поссорились, четыре дня назад я понял, что ты работаешь на моих конкурентов и специально подстроила эту встречу в спортклубе — поверь, я здорово разозлился! — потом я попал в твой дом и увидел, какая ты есть на самом деле, и дал себе слово, что ты обязательно будешь моей…

Я погладила его по голове.

— Ты из тех, кто быстро принимает решения… И со мной, и с библиотекой. Я и оглянуться не успела, а ты уже все устроил…

— Это мой принцип по жизни: а что тянуть, когда и так все ясно?

Я потерлась носом о ткань его пиджака. Пиджак пах дорогой шерстяной тканью и хорошими мужскими духами.

— Хорошо тебе — все ясно. А мне вот ничего никогда не ясно, — пожаловалась я. — И сейчас ничего не ясно. Как мы дальше будем жить?

Кен счастливо рассмеялся и обнял меня покрепче.

— Дуреха ты моя. Как же здорово, что есть еще такие дурочки! Ты расслабься и не о чем не думай — за тебя теперь буду думать я. Для этого и существуют мужчины, если ты еще не в курсе. Чтобы думать.

— Ага, прямо как в анекдоте про двоих в лодке!

— Каком анекдоте?

— Есть такой старый анекдот: Плывут геологи по течению реки, вдруг видят, навстречу им против течения плывет лодка. На носу сидит… скажем так, местный абориген, курит трубку и о чем-то напряженно думает, а на корме маленькая женщина изо всех сил машет веслами. Геологи возмутились и спрашивают мужчину: «Почему ты отдыхаешь, а твоя женщина работает?» А он им и говорит: «Ей что — греби себе и греби, а я думаю, как дальше жить».

Кен засмеялся.

— Именно так. Ну ладно, пошли в дом, мне тебе все еще надо показать и со всеми познакомить…

— А много ли всех?

— Увидишь. Пошли.

И он открыл дверь в теплую уютную темноту и пропустил меня вперед. Часы на башенке начали отбивать полночь.

 

 Суббота, 21

Я испуганно зажмурилась, когда в доме внезапно вспыхнул свет.

— Сюрприз!!! — оглушительно закричали, как мне показалось, сотни голосов. Я осторожно открыла глаза. Сотня не сотня, но человек двадцать пять уютно устроились на диванах и креслах огромного холла. Большинство из них было мне знакомо — Лора, Джуди, Ребекка, Джон, Элизабет, другие каратэки из нашего клуба… На столах громоздились груды снеди, коробки с пиццей и бутылки вина; кто-то включил музыку, и зазвучал «Sourcefull of secrets».

Я старательно задышала, успокаивая бешено бьющееся сердце.

— Тебе понравилось? — восторженно закричал Кен. — Правда, здорово придумано? Это девчонки постарались, уговорили меня сделать тебе приятное! — он кивнул в сторону Лоры с Джуди и Элизабет. Те вальяжно помахали нам руками.

— Не то слово, — сдерживая растущее раздражение, отозвалась я. — Прямо как в сказке… Прям то что доктор прописал…

— Это было нелегко — собрать здесь всех наших в последний момент — у всех уже были планы на выходные! Тем более что большинство не собиралось на «Гасшуку» в этом году из-за полной неопределенности с работой. Но я очень постарался — и девчонки всех уговорили! Так что не волнуйся, мы все едем в Грэнби завтра утром, и по этому поводу все ночуют у нас с тобой!

— У нас с тобой, — все еще заморожено кивнула я.

— У нас с тобой? — в один голос несколько напряженно отозвались Джуди, Лора и Элизабет с Ребеккой, и Кен удивленно поднял голову, и Джон тоже поднял голову и посмотрел на Джуди, а Джуди немножечко нервно засмеялась и провозгласила:

— А чего это мы сидим? Пошли танцевать! — ухватила Джона и они пошли выписывать круги по паркету. Рик пригласил Лору, Стив — Элизабет, и напряжение в воздухе потихоньку сошло на нет. Кен приглашающе протянул мне руку, я кивнула, и тут у меня в кармане снова запел телефон. Я нажала кнопку.

— Инна, у тебя все в порядке? — озабоченно осведомился Вася. — Или надо приехать разобраться с твоим очередным хахалем? Что-то мне его тон не понравился…

Я улыбнулась.

— У меня все нормально. Спасибо за контрольный звонок. Я тебе перезвоню попозже. Пока.

Я спрятала телефон в карман.

Кен внимательно посмотрел мне в глаза:

— Ты действительно в порядке?

— В полном, — честно ответила я.

Одно из преимуществ долгого занятия каратэ, о котором обычно никто не упоминает — все мы хорошо танцуем, поскольку хватаем любой намек на движение партнера просто на лету — ощущение для обоих партнеров просто сказочное. Я кружилась и думала, что вот я и опять не угадала, предсказывая собственное будущее. Какие там варенья с мармеладами? В этом доме меня будут ценить только тогда, когда я криком «кияй» разнесу на мелкие куски все стеклянные банки для консервирования, или ударом ноги повалю яблоню вместе со всеми яблочками, чтобы не трудиться собирать их по одному для вышеупомянутого мармелада.

Ну что ж, зато здесь не соскучишься.

КОНЕЦ

Супериор

2005–2008