Глава 1

20 сентября, обманув синоптиков на один день, наступило бабье лето. После почти двух недель прохладной погоды и пасмурных дней на небе засияло ласковое солнышко, заставив осеннюю листву на деревьях в лесах и парках заиграть желтым, красным и оранжевым.

Примерно к этому же времени Егор Веселов окончательно расстался с отпускным настроением. Что-то мешало праздно гулять по улицам Нерюнгри и родного Невера, выезжать с друзьями на шумные пикники, а главное — смотреть в небо, особенно ночью.

Ночью, глядя на мерцающие огоньки звезд, Веселов раз за разом вспоминал байки о том, как бывалые космены с первого взгляда узнают запуски грузовиков, мельтешение буксиров вокруг техцентров даже не сверяясь с Гринвичем. Теперь, в последнюю неделю отпускной неги, он сам начал вглядываться в неровные блестки на темном куполе ночного неба, пытаясь высмотреть маршруты кораблей флотилии Приземелья. Плохо получалось, честно говоря, и он мрачнел, обкладывая сам себя недотепой: только раз на предполнолуние возле растущей Луны, расцвел маленький огонек — не иначе разгоняли рейсовый грузовик к Юпитеру, который как раз выходил из противостояния. Минимум коррекций, привычно подумал Веселов, вспоминая Георгиныча.

И вот отпуск закончился. С каким-то облегчением он расцеловал родных, проехался по улочкам родного города на стареньком автобусе и вышел на перрон железнодорожного вокзала. Несмотря на будний день, на вокзале было тихо и безлюдно — маленькая станция, затерянная на просторах большой страны, прямо как у классиков.

Егор остановился подле здания вокзала, которое с большой помпой отреставрировали недавно, покрутил головой по сторонам, привычно взглянул на небо, затем на часы, подарок отца, и вздохнул: почти двенадцать. Целых двадцать минут придется торчать здесь впустую — ждать скорый на Благовещенск. Хотя здесь он немного лукавил сам с собой — с приближением тридцатилетнего юбилея, чего он ждал скорее с любопытством, чем с сожалением о проходящей молодости, любое бездействие, не то что вынужденное ожидание, вызывало все меньшее раздражение. Может оттого, что каждый шаг стал совершать, тщательнее взвешивая все последствия, а может — и Егору неприятно было думать так — этот самый шаг стал стоить гораздо больших усилий.

В конце концов, просто постоять и поглазеть по сторонам в такую прекрасную погоду для каждого космена наслаждение. Он с удовольствием подставлял лицо теплому ветерку, оглядывал высокое, без единого облачка, небо, а в голову лезли обрывки лекции по метеорологии, которую им зачем-то включили в программу четвертого курса. Пора на работу — решил Егор. Он опустил взгляд на тумбу, оклеенную афишами и объявлениями. Поверх всего в глаза лезла какая-то реклама: на белом листе растерянно улыбался трогательно неуклюжего вида парнишка в оранжевом комбинезоне, клетчатой рубахе, каске, и громадных ботинках. Завершала нелепый образ огромная кувалда в руках.

Когда Егор последний раз видел этого парня на пятом курсе, он кроме студенческого театра, уже играл в каком-то сериале, и упорно лез дальше, в артисты, не брезгуя съемками в рекламе.

Егор отвернулся. Он и сам одно время подумывал о чем-то таком, особенно когда перед госэкзаменами внезапно не прошел предполетную комиссию, да, слава Богу, после операции претензии к нему у врачей закончились, спокойно прошел практику и устроился на лунный техцентр. А там трудовые будни окончательно прочистили мозги.

Нет, все-таки погода была на загляденье. Может даже Атмосферному Контролю не пришлось много трудиться ради такой красоты — хоть в хорошие приметы записывай. Людей на перроне было немного. Только железнодорожники вдали сидели на путях возле выходного светофора, да к составу на дальних путях подъехал маневровый, подъехал и остановился, видимо в ожидании следующей команды.

Егор стал рассматривать людей, словно выбирая себе попутчиков в дорогу. Четыре часа в пути не шутка, попасть бы в хорошую компанию… Например, с этой девушкой… Небольшой роман в дороге — просто мечта, разве нет?

Девушка сняла солнцезащитные очки и строго посмотрела на Егора, который внезапно засмущался и принялся рассматривать носки ботинок, стоявшую у ног сумку, вмиг забыв о романтических грезах. Спас его голос дежурной, по громкой объявившей прибытие скорого на Благовещенск, и дальнейшая суета посадки. В Невере поезд стоял пять минут, поэтому едва только вышли одни пассажиры и зашли другие, а Веселов отыскал свое место и уложил поклажу, состав плавно пришел в движение.

Народу в вагоне было немного. Егор немного повозился, устраиваясь поудобнее, огляделся по сторонам и стал рассматривать проносящийся за окном осенний пейзаж. Странное дело — каждый раз удивляешься — и отдыхать надоедает, руки чешутся на работу, и торопишь время — давай, давай, — лишь бы скорее оказаться там, где с годами ты как родной, но стоит чуть расслабиться, задуматься и словно червячок какой точит сомнение: может, рано я?.. Эх, еще бы погулять…

Веселов вздохнул, откинулся на сиденье, продолжая рассматривать картины за окном экспресса. Так прошло чуть меньше часа. Проехали Талдан и сделали остановку в Магдагачи. В вагоне зашевелились — Магдагачи был крупной станцией, много народу ехало сюда или совершали пересадку.

Меланхолично рассматривая движущихся по проходу между сиденьями людей, Егор вдруг увидел знакомое лицо. Нельзя сказать, что он обрадовался — Танечке Садовской или даже Андрею Луцковскому он точно был бы рад, но вместо товарищей по институту, — да они, в общем, могли быть и на другом краю Системы — добрую половину прохода занимал Владимир Анатольевич Рязанцев. Или, за глаза, Рязан: гроза первокурсников, ужас нерадивых выпусников, строгий но справедливый, отец и бог для всего Института Гражданской Космонавтики.

Он был легендой, причем легендой своеобразной: в отличие от Роджера Груни, Авдея Скрипочки или Марины Зеленски публикаций в «Красной Звезде» — официального печатного органа Военно-Космических сил системы, — о нём не было, репортажи КосмоТВ и других телекомпаний о нем не снимались, но даже среди матросов «Георгия Победоносца» или того же «Энтерпрайза» — двух системных Левиафанов — ходили байки о рейсах «Авроры», а затем «Таймыра», «Вайгача» и «Селенги» на планеты системы. Человек был на своем месте — и ни отнять, ни прибавить…

«Аврора», где Рязан был помпотехом, принимала участия в развертывании на орбите Венеры группировки исследовательских комплексов с прицелом на добычу полезных ископаемых с грунта планеты. Ненадежная, можно сказать, экспериментальная техника сбоила, экипажи кораблей измаялись исправляя неполадки, а кульминационным моментом стал отказ системы жизнеобеспечения на самой «Авроре». Никто не пострадал только потому, что по штатному расписанию и тогда и сейчас при любых маневрах кораблей космонавты обязаны находиться на борту в скафандрах. Пока к «Авроре» подошел «Скаут-2» с командой ремонтников на борту, пока сманеврировали да пристыковались уже и команду не чаяли живой увидеть…

Но нет — люки отдраились штатно, внутри горел свет, манометры показали давление воздуха в пределах нормы и команда транспорта, оглашая вновь обретенную атмосферу выражениями, малоподходящими для людей образованных, занимала места по расписанию, ядовито выговаривая спасателям комплименты «за досветовую скорость перемещения». Потом капитан транспорта «Аврора» захлебываясь от восторга, рассказывал в кают-компании «Юкона», флагмана экспедиции, о том, как его помпотех за двадцать минут разобрался в хитросплетениях проводов и еще за десять устранил неисправность с помощью отвертки, плоскогубцев и множества непечатных выражений.

«Таймыр» был на четыре года моложе своего систер-шипа. Владимира Анатольевича пригласили в команду уже начальником ТЧ-3, как раз техчасти жизнеобеспечения, — и здесь он удостоился известности больше за въедливость при испытании и доводке корабля, не давая снабженцам ни малейшей слабины — душой за дело болел и в выражениях ни с кем не стеснялся.

За это его позже, в сто семьдесят седьмом, уже солидного космического волка, кандидата наук, сняли с первых помощников «Вайгача» — суперсовременного грузо-пассажирского транспорта, ходившего литерным к газовым гигантам и с понижением перевели на «Селенгу» — дряхленький грузовик, изредка возивший продукты и кое-какое оборудование на марсианские поселения. Здесь Рязанцев и закончил свои странствия по Солнечной системе, став притчей во языцех среди диспетчеров Ближнего и Дальнего Внеземелья благодаря своей въедливости, верности духу и букве инструкций — парочку он и сам составил, было дело.

Егору пришлось сталкиваться с Рязанцевым всё время учебы в Институте. Владимир Анатольевич вел у их группы электротехнику и электронику, преподавал живо, интересно, с каким-то азартом даже, пересыпая скучные лекции материалом из собственного опыта, ни на секунду не давая курсантам забыть, что от их действий будут зависеть жизни сотен, а то и тысяч людей. Преподавателем Владимир Анатольевич был строгим, но справедливым и хорошие отметки выставлял исключительно за честный труд; с «халявщиками» же был весьма и весьма суров. Веселов поморщился в нерешительности — особо теплых отношений с преподавателями у него никогда не было, но и игнорировать Рязанцева было глупо как-то: ничего плохого он Егору не сделал, выговаривал, бывало, за слабые знания, но за эти выговоры Егор был ему впоследствии только благодарен.

К счастью, Владимир Анатольевич сам устранил неловкость, прицелившись на свободное место напротив Егора. Был он среднего роста, кряжист и плечист и в своей свободного кроя одежде — свитере и джинсах, напоминал скорее работника какой-нибудь байкальской рыболовецкой артели, у которого лицо обветрилось и загорело от ветра и солнца, а руки заскорузли от тралов и машинного масла. Пройдя в проход между сидений он, прежде чем устроить свою сумку в шкафчик над головой, искоса взглянул на Егора и затем, уже усевшись на сиденье, спросил:

— Мой студент?

Егор как-то поспешно закивал, досадуя на себя, что не поздоровался раньше и протянул Рязану руку:

— Здравствуйте, Владимир Анатольевич… В девяносто восьмом году закончил.

— А, да… Здравствуй, здравствуй… Работаешь? Как тебя… Егор, да? — Рязанцев внимательно посмотрел на Егора, узнавая окончательно. Егор кивнул:

— Да, Егором зовут. Работаю… младшим диспетчером, Луна-орбитальный.

— А-а, молодец, устроился. Как работается? Кто у вас там Старшим — Валя?

— Да, Валентин Георгиевич, — Егор чуть не ляпнул Георгиныч, но постеснялся — кто его знает, в каких они там отношениях.

— То-от еще раздолбай, — усмехнулся Рязан. — Привет передавай… ты же на работу?

— Ну, вот… Отпуск кончился…

— Отпуск, — тут лицо Рязанцева приобрело мечтательное выражение. — Отпуск, да… Как отдохнулось?

Пунктиком Владимира Анатольевича был отпуск, желательно — в санатории Ессентуки, даже, пожалуй, только Ессентуки: любил человек тамошний климат, и вообще…

Проехали Тыгду. Разговор тянулся неспешно: расспросив про отпуск, про родных-близких Рязан заскучал, и откинувшись в кресле, стал смотреть в окно. Егор тоже задумался о своем и уже под самый конец дороги состоялся у них такой диалог:

— Что дальше думаешь? — внезапно спросил Рязан. Веселов непонимающе посмотрел на него. — Ну, я имею в виду, вот ты младший диспетчер… а дальше что?

— Да я как-то не думал, — Егор почувствовал, что мямлит, будто нерадивый студент на экзамене и ответил четко, будто команду на движение подавал: — Не думал еще, что дальше — пока освоился на работе, пока с должностью свыкся…

— А-а, это правильно, — каждое слово у Рязанцева выходило весомым, значительным. Словно и этого было недостаточно, Владимир Анатольевич покивал головой: — но думать о будущем надо в любом случае, запомни. Дальше учиться думаешь?

Егор снова замялся. Для него это был сложный вопрос — с одной стороны знаний, полученных в институте, явно не хватало, приходилось работать на подсказках старших — и тут Георгиныч, у которого язык был без костей, начинал упражняться в красноречии, — с другой стороны садиться за парту особого желания не было… вроде и так неплохо получалось.

— Не знаю, — честно сказал он.

— А надо, Егорка, — Рязан смотрел на него в упор с легким прищуром, словно слабину какую выискивал. — Надо. Человеку свойственно расти — и не век же тебе на посылках бегать.

— Да это понятно, в общем.

— К делу тебя хорошему приставили, — продолжал Владимир Анатольевич. — И ему, делу в смысле, надо соответствовать. Науку знать от и до, а не как некоторые…

Он, не договорив, махнул рукой, словно для тех, некоторых, был у него свой разговор.

— Да это понятно, — Егор пожал плечами. Потом, позже он подумает о дальнейшем образовании, сейчас же его ждали Георгиныч с Сашей Анищенко и долгие часы дежурств.

— В свое время — ты уж и не застал, — каждый старт пассажирского со Свободного или Канаверала собирал толпу журналистов, каждое возвращение — дождь наград. За рядовыми космонавтами девчонки в очередь выстраивались, что ты — выгодная партия… Теперь не то, конечно, — Рязанцев снова усмехнулся. За окошком между тем потянулась длинная вереница ангаров с подъездными путями, забитыми вагонами, автодороги с фурами, — начались предместья Свободного.

— Как ты себя чувствуешь — волнуешься? — спросил Егора Владимир Анатольевич.

— Да не особо, в общем, — снова пожал плечами Егор.

— А, притерся.

— Да есть такое… Я вот иногда думаю, — расхрабрился Егор, — рутина меня затянула.

— Ого, — Рязан улыбнулся. — И в чем же рутина?

— Ну, как-то… Гражданские грузы перевозить — это не рейды «Победоносца» там… Племяш у меня все думал, что брат его космодесантник, так пришлось его разочаровывать.

— Вон оно что… Да, нас с вояками не сравнить. У тех и служба опасная и форма красивая. Я тебе, Егорка, вот что скажу: профессия твоя не менее почётна, — черты лица Рязанцева заострились, он поджал губы и прищурившись, продолжал, тщательно подбирая каждое слово, будто выступал перед Ученым советом, а не праздный разговор вёл. — Вояки, конечно, делают большое дело, но говоря прямо — на то они и вояки, чтобы только воевать, понимаешь? А вот то, что ты сейчас видишь вокруг, то как ты живешь — не о том думаешь, как кусок хлеба найти на пропитание, а о том, как работу справить, — заслуга гражданского Космофлота. Наша страна стала мировым лидером во всём — в научной сфере, в торговле и производстве, — только после того, как по инициативе России было форсировано исследование космоса в XXI веке.

Рязанцев внимательно посмотрел на Егора, повёл головой и продолжил, медленно, со значением выговаривая каждое слово:

— А в то время стране приходилось несладко. Историю помнишь?.. Нищее и бесправное население, разваленная промышленность, про космос и говорить нечего и если бы не форсированное освоение Приземелья, случилось бы с нами то же, что и с китайцами…

— Так космос тут причем?

— Сколько же мне тогда было… — Владимир Анатольевич посмотрел в окно, словно проносящийся мимо поезда пейзаж содержал в себе подсказку. — Да как тебе, наверное, может, побольше чуть.

Он покивал Веселову и продолжил, морща лоб от давних неприятных воспоминаний:

— Дядька у меня умер — царствие небесное, — Веселову показалось, что Рязанцев сейчас перекрестится, как это нередко делала его собственная бабушка, вспоминая покойных родственников, но тот только невесело усмехнулся. — Вот… Умер… Здоровый мужик был, служил в свое время в погранвойсках: от корейцев отбивался, ходил на Чанчунь еще, кажется…здоровущий, сильный, как медведь. А я приезжаю к ним как-то в Островной — он там с тетушкой жил — ну, как водится, поговорили, выпили… И вот веришь нет, а я чувствую, что жить ему незачем. Не то что не хочется, бывает так иногда, а вот именно незачем, цели нет в жизни. Я ему вроде сказать что-то пытаюсь, мол, надо то, это сделать — заинтересовать пытаюсь, понимаешь, Егорка?.. А он вяло так отмахивается: не надо ничего, бесполезно. И не стало его через полгода, а какой человек был… Как там у Лермонтова — богатыри, не вы… Читал?

— В школе проходили, — пробормотал Егор. Менторский тон старого учителя раздражал, но Веселов решил, что раз уж сам вывел разговор на эту тему, стоит немного потерпеть. Тем более, что до Свободного осталось немного.

— Ну, хоть в школе, — кивнул ему собеседник. — Я к чему это рассказываю тебе — кажется, один человек… что он? Так, букашка, только любая букашка живет по воле Божией, а не сама собой, и живет до тех пор, пока своё предназначение не исполнит. Причем это предназначение и букашка и человек осознавать должны и просить у Бога… не знаю, там… у Высших сил, у Космоса…Ты в Бога веришь?

Егор пожал плечами. В его каюте на липучке над рабочим монитором была укреплена икона пророка Ильи, покровителя космонавтов, которую баба Лена сунула ему в карман когда он еще зеленым студентом отправлялся в Свободный на практику; где-то в портмоне была заткнута молитва Святому Духу, — мама очень просила взять. Он тогда еще здорово удивился, ведь ма никогда ни в церковь не ходила, ни о Боге не разговаривала.

— И то ладно, — Рязан покачал головой, — я-то в твои годы вообще не верил, еще и гордился, дурак такой. Так вот, просить должны сил исполнить свое предназначение. А то так и получится, что живем без цели тысячу лет, другую… а там хлоп, — и амба, решит Господь, хватит этим, которые с Земли, вакуум поганить.

— Да ладно, бросьте, — не выдержал Егор, — вы еще голливудские страшилки мне перескажите.

— Не веришь, — Владимир Анатольевич опять усмехнулся. — Ничего, я тоже не верил. Нельзя безо всякой цели жить — брюхо набивать, детей делать… Ничего без цели нельзя. И у человека, и у человечества должна быть своя цель, да не абы какая, а чтобы, достигая её, человек лучше становился, ближе к Богу был, как тебе понятнее будет?.. Только тогда у нас есть шанс выжить в космосе. А если мне не веришь — вспомни историю, сколько там мертвых цивилизаций было? Одна Римская империя чего стоит. Так-то вот, брат.

Они помолчали. Вскоре объявили прибытие, люди в вагоне зашевелились, разбирая поклажу.

— Вам в какую сторону? — спросил Егор Рязанцева.

— К себе поеду, в Серышево. Мама заждалась, — мамой Рязанцев уважительно называл свою супругу. — А ты к врачам?

— Да, в поликлинику.

Они вместе вышли на перрон. Рязанцев протянул руку:

— Счастливо, Егорка. Я такси возьму до дома.

Егор молча пожал протянутую руку и пошел к автобусной остановке, благо времени до комиссии было предостаточно.

В начале ХХ века выходцы из Суражевского уезда Черниговской губернии на правом берегу Зеи почти в двухстах километрах от устья в 1901 году основали деревню и назвали ее Суражевка. Со строительством Амурской железной дороги, начавшееся в 1908 году, положение Суражевки коренным образом изменилось — деревня стала бойким торговым местом. Место пересечения реки Зеи и железнодорожной магистрали имело все данные для строительства крупного города, и через одиннадцать лет на месте деревни возник город, названный сначала в честь наследника престола Алексеевском, а после свержения монархии Временное правительство в 1917 году утвердило название Свободный.

Советское правительство оставило название без изменения. Городок потихоньку вырос, превратившись во второй по численности город в Амурской области (шестьдесят тысяч человек — по меркам Средней России мало, конечно), появилось кое-какое производство, порт на судоходной Зее и военные части. Железнодорожники, танкисты, связь кажется… рядом свивал-развивал свои кольца многоликий Истинный Дракон Поднебесной, надо было держать ухо востро.

Что-то было в этом месте до появления черниговских крестьян, перекресток, фокус силы: здесь сошлись сначала сухопутные, речные и воздушные пути, а потом, после того, как распался Союз, на месте расформированной части ракетных войск заложили космодром, названный Восточным. Судьба у космодрома вышла сложная — в начале двадцать первого века его законсервировали, почему — дело тёмное, такие объекты, да ещё на территории такой страны всегда и всем мешают как бельмо на глазу. Так бы он и стоял без движения, но тут в конце того же двадцать первого века Китай объявил о начале крупномасштабного космического строительства.

История вышла преинтереснейшая, вполне заслуживающая отдельного разговора. Говоря коротко, китайцы собрали заёмные и краденые технологии (в основном из России), соединили с капиталом примерно того же достоинства (в основном из Америки) и запустили первую в мире линию производства материалов в космосе. Получился изрядный щелчок по высоко задранным носам наций-покорителей космоса: и той, что первая человека на орбиту, и той, что первая человека на Луну. И всё же дело кончилось плохо, главным образом потому, что китайские ученые и инженеры выезжали до той поры на чужом опыте, приобретение же своего собственного стоило им очень дорого: обломки этих первых в мире исследовательских производственных станций долго собирали потом по геостационарной орбите, крушение же самого проекта предопределило распад Китая.

Освоение Приземелья Россией началось с организации увеселительных прогулок на орбитальном самолёте вокруг Земли. Российская корпорация, которая так и называлась — «Небо», запустила сначала проект «Велес»: экспедиция к Луне установила на обратной стороне спутника мощный телескоп, связанный с шариком целой группировкой спутников. Кроме научной составляющей, здесь присутствовала и коммерческая — картинка, транслируемая с телескопа, становилась доступной за умеренную плату любому пользователю интернета он-лайн. В продолжение деятельности корпорации, на орбитальном самолёте — с тех пор в их конструкции мало что поменялось — катали космических туристов, ну а через какое-то время «Небо» стала собственником лунного кратера Плиний.

Запуск ракет-носителей с орбитальными самолётами производили сначала с Байконура, а когда отпала нужда в ракетах, эти самые самолёты перебазировали на космодром Восточный. Хотели было выстроить взлётно-посадочную полосу в Центральной России, но у правительства оказались большие планы по развитию Сибири и Дальнего Востока, поэтому на руководство корпорации оказали давление сверху, и в результате юркие кораблики стали подниматься в космос с территории бывшей ракетной части.

При Советской власти Свободный был типичным райцентром, застроенным после войны панельными пятиэтажками да частными домами по окраинам. Со сменой вывески с СССР на РФ поначалу ничего не поменялось, ну, строить стали активнее, да для кого, опять же — с Дальнего Востока народ попросту бежал на запад страны. Много позже, когда город оказался на перекрестке космических путей, появилось множество проектов застройки территории — от футуристических небоскребов, до уютных зданий под старину. Дело кончилось тем, что одна, ныне почившая в бозе металлургическая компания выстроила сорокаэтажную башню и горожане, увидев такую, с позволения сказать, архитектуру, устроили митинг возле здания администрации, требуя запретить постройки выше пятого этажа по примеру Санкт-Петербурга или Вашингтона, и строже отбирать проекты под застройку. Так и осталась стотридцатиметровая игла единственной высоткой города.

Всё остальное пространство занимали трёх- и пятиэтажные здания, сгруппированные кварталами по характеру архитектуры, в соответствии с планом, утвержденным Указом Президента России — битва за стройплощадку докатилась до самых верхов.

Перед каждым полетом на орбиту — космены говорят «подъем» — всем — от рядового техника до адмирала флота — положено пройти комиссию. На Западе это называют Чистилище, наши так и говорят: комиссия, и любой космический волк к этому событию готовился загодя. Здесь составляли полную карту обследования космонавта, причем данные сравнивались с теми, что организм космена показывал во время предыдущего рейса, и каждый работник нес ответственность за сохранность своего здоровья. Выпускающий консилиум в конце комиссии набрасывался на каждого, кто допускал отклонения в карте обследования, и дело могло дойти до увольнения с выплатой работником немалого штрафа.

В общем, все относились к этому с пониманием, ибо порядок космического машиностроения предполагал собой подгонку техники чуть ли не по отдельным узлам под индивидуальные характеристики космонавта. Каждый срыв в работе оборачивался здесь убытками на порядок большими, чем на грунте, поэтому люди терпели, безропотно высиживая три-четыре часа в поликлинике Института космической медицины в конце и начале каждой космической вахты.

Егор проехал пять или шесть остановок через центр города, бездумно глядя в окно. Город был чистенький и уютный, с аккуратными мостовыми и зданиями из бутового камня или кирпича; бульвары и аллеи были заполнены людьми, отдыхавшими под ласковым сентябрьским солнышком от дневной суеты. Веселов подумал вдруг, что в следующий отпуск надо будет непременно погулять здесь, именно погулять, не спеша познакомиться с городом, а не носиться с вытаращенными глазами, оформляя какую-нибудь бумажку, как это непременно происходило при каждом его визите в эти края. Мысли о следующем отпуске вызвали ощущение неудобства, и Егору захотелось продлить этот, прошедший и что-то доделать или что-то начать, но тут автобус подъехал, наконец, к нужной остановке и все подобные настроения выветрились из головы.

Образовалась куча дел: отметить прибытие в канцелярии, получить направление на комиссию, оформить комнату отдыха — временное пристанище всех, кому компьютер назначал отмечаться в неудобное время, — и посадочное место в орбитальном самолете. Пока суд да дело, освободился Егор уже затемно; на подобные дела всегда кое-как хватает светового дня.

Он кое-как разместился в тесной комнатке отдыха — настолько маленькой, что её правильнее было назвать ячейкой (привыкай, космен!), — покрутился на жесткой койке, досадуя на установленный режим: вот положено отметиться на комиссии в девятнадцать сорок пять и хоть ты наизнанку вывернись, а в указанный срок чтоб был на месте. Служба…

И уснул-таки! Четыре часа дороги дали о себе знать, уснул и даже не позвонил родителям, хотя обещал, и теперь мама расстроится и будет выговаривать, и отец добавит пару ласковых… Спи, космен. То ли еще будет.

Наутро Веселову предстояло отправиться в совершенно другой мир. Полет на орбиту, подъем, как любил его называть Валентин Георгиевич Астахов — наставник и насмешник, — сам по себе был немалым риском, что заставляло маленького Сёмку — племянника Егора — с раскрытым ртом слушать байки об отделяющихся разгонных блоках, да плавно уходящей вниз Земле. Но ко всему этому добавлялся ещё и перелёт к Луне, к месту собственно работы, которая на грунте позволяла задирать нос и швыряться деньгами под восхищенными взглядами друзей детства, в своё время не оценившим романтику высокого вакуума, а по прибытию на транспортно-технический центр «Луна-орбитальный» рядом с опытнейшими специалистами чувствовать себя неучем. Егор каждый раз напрочь забывал, что на вахте ему не раз и не два приходилось задавать маршрут этим же пилотам, гонявшим юркие орбитальные самолёты то в сторону Земли, то мимо ТТЦ к лунным деревням, то к научно-производственным центрам в точках Лагранжа или к центральному перевалочному узлу системы — ТТЦ «Земля-1». Забывал и оттого, наверное, изрядно волновался каждый раз перед стартом, хоть и не так много было тех стартов.

В этом мире царила невесомость, режим дня был расписан по секундам и любые отступления от установленного расписания карались вычетами из заработной платы немалых сумм, будь это пропуск без уважительной причины тренировок в спортзале Центра или сон в неустановленное время. Космонавты, космены, важно расхаживавшие по земной тверди предпочитали не распространяться о том, что едва пройдя предполетный медосмотр, они переставали принадлежать себе и полностью подчинялись правилам и инструкциям компании-работодателя.

Освоением Солнечной системы занимались десятка полтора крупных компаний, учрежденных больше ста лет назад при участии государств Евразии и Америки вкупе с разного рода частными корпорациями и несчетное множество мелких фирм и фирмочек, выполнявших подрядные работы по космическому строительству, грузопассажирским перевозкам и множеству других видов деятельности, вплоть до уборки и утилизации космического мусора на орбитах Земли, Луны и Марса. Мировые лидеры — Россия и Америка — так или иначе, присутствовали в любом проекте, касавшемся космоса, отдавая, все же, львиную долю прибыли частному капиталу. А тот старался вовсю, выжимая из каждой каменюки-астероида все полезные ископаемые, которые можно было пустить на производство энергии или сырья для орбитальных заводов и судоверфей, отчего среди персонала перерабатывающих предприятий ходила грустная шутка о том, что не грозит теперь Земле астероид-убийца. По кусочкам растащат, пока долетит.

На свет появлялись металлы с причудливыми молекулярными структурами, все новые виды материалов и машин, циклопические сооружения, то призванные привлечь множество туристов, то произвести больше энергии, научный мир затаив дыхание, следил за экспедицией в район газовых гигантов, где уже почти пять лет автоматы исследовали Юпитер, обещая новые научные открытия. Здесь, отныне и навсегда, царила Прибыль — царь, бог и главное препятствие на пути полного и окончательного освоения Дальнего Внеземелья.

Почти сорок лет существовали поселения на Марсе. Красную планету избороздили вдоль и поперёк, построили три больших города и без счета маленьких научно-исследовательских станций и уже совсем было приготовились сделать Марс пригодным для жизни, но подготовленный проект стоил совершенно неприличных денег, из-за чего переругались не то что частные компании — в ООН дым стоял коромыслом. Так и отложили на потом, когда численность человечества перевалит за десяток миллиардов.

Государственные компании — российские и американские, с ESA дышащей в затылок и тем и другим, — вплотную подбирались к строительству межзвездного корабля, решая одну техническую проблему за другой. Не могли решить только проблему экономического обоснования межзвездного перелёта. Проще говоря: лететь-то можно хоть сейчас, вопрос — зачем? Уж больно дорого стоило удовлетворение любопытства ученых, в то время как глобальных проблем хватало и в самой Солнечной системе. И дело заглохло на стадии чертежей да постройки корпуса варп-привода на верфи имени Линкольна.

Она же, прибыль, заставляла считать буквально каждую копейку, затраченную на производство в условиях космоса. Жилые помещения были стандартизированы и минимизированы, гигиена осуществлялась только ультразвуком (какая вода, вы с ума сошли!..), здоровье человека являлось собственностью компании-работодателя и фиксировалось на всем протяжении трудового договора, в нем отдельными пунктами прописывалось что и в каких количествах разрешалось употреблять космонавту на отдыхе и в перерыве между вахтами.

Суровая правда жизни. Не стоит, конечно, сгущать краски — не в бирюльки эти ребята играли и от каждого их поступка зависели жизни других людей, не говоря уже о дорогостоящей технике. Непростые условия труда компенсировали и хорошая оплата, и длинные отпуска с бесплатным медицинским обслуживанием, и ранний выход на пенсию — день за два, как на войне. И само по себе производство в космосе, при всей его дороговизне, приносило вполне ощутимую прибыль, как в виде солидных денежных поступлений, так и в виде общего научно-технического прогресса, с началом глобального освоения космоса рванувшего вперед семимильными шагами.

И ещё: этот мир был красив. Черная бездна межзвездного пространства, расцвеченная блестками звезд, притягивала взгляд своей глубиной и каждый человек, хоть раз поднявшийся на орбиту, знал — мы там будем. Затем, оглядываясь на Землю, человек чувствовал нежность, да, да, нежность, ведь это был дом, вот этот шарик, с разводами коричневого и голубого, затянутый перинами облаков. Прекрасен восход Солнца, когда космическую тьму над планетой пронизывают лучи светила, играя на белых полях перистых облаков, отражаясь от зеркала океанов; в свете звезд даже человеческие творения, при всем их несовершенстве, притягивают взгляд строгой красотой форм. Взглянуть на этот мир вживую, поднимаясь на орбиту, было предметом гордости, быть достойным этого мира — величайшим счастьем.

Вот и Егор, следующим утром пройдя медкомиссию, в компании разновозрастных коллег сидел в зале ожидания космопорта «Восточный», готовясь подняться в мир ледяной красоты и столь же ледяного безмолвия. Вся одежда, в которой он прибыл на комиссию, была простерилизована и отправлена по указанному им адресу — Егор, правда, посомневался: может, уничтожить? Тем более что на ЖК экране неподалёку призывно моргала реклама какого-то интернет-магазина, но потом всё же указал адрес отцовского дома в Невере. Гражданскую одежду сменил сине-серый комбинезон из многослойной ткани с высокими ботинками, одевавшийся поверх специального белья, призванного нормализовать кровообращение и заодно спасать от холода безвоздушного пространства, ощущавшемся в отсеках космических аппаратов несмотря ни на какие кондиционеры.

Зал ожидания был заполнен такими же сине-серыми комбинезонами как у Веселова. Техники, пилоты космических кораблей, учёные отправлялись к Венере, Меркурию, на обратную сторону Луны и в марсианские города, к орбитам газовых гигантов и месторождениям Пояса астероидов. Своих, с лунного техцентра, Веселов так и не углядел; пришлось досиживать до посадки в самолёт в одиночестве, разглядывая соседей и гадая, кто чем занимается в космосе. Получалось не очень — только компания плечистых парней, щеголявших роскошными усами, не могла быть никем, кроме пилотов межпланетных кораблей. Егор вновь ощутил неудобство от своей неопытности.

Прошлый раз отпуск выпал им на двоих с Васей Гребенниковым. Вася был селенит, то есть натурально родился на Луне, а поскольку родители его были сотрудниками администрации лунного поселения Гагарин, людьми занятыми, на Земле был редко и посему чувствовал себя неуютно, отправляясь в незнакомый мир в одиночку. Пришлось Егору составить ему компанию и прибыли они на Восточный вдвоем. Так вот этот же Гребенников, неуверенно вышагивающий по земной тверди при непривычной для его организма силе тяжести, про каждого из прибывших вместе с ними на Землю косменов рассказывал целые истории, просто взглянув на человека. Нечто вроде: «Вот ребята с „Аришварайна“ сидят, помнишь, мы недавно маршрут готовили? Ух, усищи до колен… все пилоты тягачей такие носят, мода с позапрошлого века пошла, от водителей-дальнобойщиков». Или: «А вот эти издалека, с Джупа или Сатурна. Комбезы старой модели, с противорадиационной броней и разъёмами для кибер-манипуляторов». Сколько Егор не пыжился, у него так не получалось — опыта не хватало, впрочем, сильного беспокойства он и не ощущал. «Будет время — будет пища», — говаривал тот же Георгиныч.

Сама по себе процедура подготовки полета и затем старта была изматывающе-рутинной: привезли на стартовое поле — расселись по местам — взлетели. Персонал авиакомпании не зря ел свой хлеб и никаких задержек, отказов и прочей романтики допущено не было. Штатно отошли разгонные блоки, перегрузки не более положенного, и вот уже заправка у ТТЦ «Земля-1» после витка на орбите, и вот уже прошла противная тяжесть в животе от предстартового волнения, остался только восторг от величественной пейзажа за стеклом иллюминатора.

К Земле межпланетные корабли подходили крайне редко — на исполинские конструкции нежестко связанных меж собой двигательных секций и грузовых платформ действовала гравитация, самым причудливым образом разворачивая их, угрожая столкновениями с многочисленными спутниками, станциями и прогулочными яхтами. Поэтому прием всех межпланетных рейсов осуществлял ТТЦ «Луна-орбитальный», а возле самой колыбели человечества сновали юркие буксиры, орбитальные самолеты, развозившие исключительно пассажиров с поверхности планеты и те же прогулочные яхты, дорогое удовольствие для богатых прожигателей жизни.

Все это вертелось и крутилось вокруг Земли в кажущемся беспорядке, но Егор наверняка знал, что в хозяйстве «Земли-Первой» беспорядка быть не может. За беспорядок здесь навеки вечные списывают на грунт, поэтому любое перемещение даже самого безмозглого яхтсмена — «Панки», — ворчал Георгиныч, — жестко контролировалось до последней коррекции. А зайди в кабину пилотов, теоретически, конечно, да послушай радио и голова распухнет от обилия переговоров.

При этой мысли на Веселова словно повеяло чем-то родным, до боли знакомым. Скоро, часов шесть и вот она, родная станция. На секунду, ровно до того момента, когда орбитальный самолет отвалил от заправочной горловины техцентра, Егор ощутил беспокойство: а сам-то справлюсь? Сумею разобраться в многоголосье радиопереговоров окололунного пространства?

И тут же, полностью переключаясь на проплывающую за бортом серебристую громаду ТТЦ, он одернул сам себя: «Справлюсь»…

Дорога, дорога… Почти десять часов полета. Исчезло чувство дискомфорта, вызванное сначала невесомостью, а потом перегрузкой при полёте, часа три Егор проспал и проснулся под бессмертное «Белое солнце пустыни», под верещагинское: «За державу обидно…» Пока досмотрели фильм, пока пообедали — по Гринвичу ровно тринадцать часов — вот уже и Луна.

Пейзаж возле спутника Земли на первый взгляд казался беднее, ведь не было здесь столь эффектного заднего плана в виде земной поверхности — планета наоборот висела над головой, отражая намного больше света, чем Луна. Но, как уже было сказано, «Луна-орбитальный» принимала межпланетные грузовики и отсутствие видов Земли с орбиты с лихвой искупалось видом висевших вокруг техцентра исполинских конструкций, вытянутых до десятка километров в длину.

Пассажиры самолета, среди которых немало было тех, чей пункт назначения находился далеко за Поясом астероидов, приникли к экранам, обсуждая, какой транспорт ближе к ТТЦ «Луна-орбитальный», из-за обилия торчавших в разные стороны причальных ферм больше напоминавший морского ежа. Пилоты буксиров постоянно жаловались на эти фермы, — вспомнил Егор. Таскать составы грузовых платформ вблизи техцентра было настоящим мучением и диспетчер, проложивший неудобный курс буксиру, мог изрядно о себе наслушаться, в свободное от вахты время придя в кают-компанию.

Мягкий толчок возвестил о стыковке и пришла пора отстегивать ремни, разминать затекшее тело и выстраиваться в очередь к выходу. Каким бы неумехой Егор себя не считал, но к невесомости он за все эти годы привык, и чувствовал себя как рыба в воде, почти незаметными движениями направляя тело в туннели космической станции, плавно огибая людей, попадавшихся навстречу. Людей было много — станция жила, обслуживала мощный поток пассажиров и грузов во все сектора Дальнего Внеземелья и чем дальше, тем больше становилось и тех и других, так, что на приличном удалении от ТТЦ заложили ещё одну станцию, «Луна-орбитальный-2».

Транспортно-технический центр представлял собой громадный — двести метров в длину, почти семьдесят метров в диаметре — цилиндр, расположенный перпендикулярно оси эклиптики. Нижняя часть служила для стыковки разного рода космических аппаратов (как правило, пассажирских орбитальных самолётов, космических яхт и орбитальных буксиров), в средней находилось сердце техцентра — реакторная установка, сопряжённая с двигателями коррекции, верхнюю же часть занимали жилые уровни с диспетчерской башней в самом верху. Каждая из секций станции была отделена от остальных герметичными переборками, а жилые уровни ко всему прочему, могли быть отстрелены в космос и долгое время существовать автономно. Безопасность здесь была на высоте, ибо Внеземелье ошибок не прощает — с этого начинались почти все лекции в Институте гражданской космонавтики.

Егор покрутился по коридорам техцентра, поднялся с уровня посадочных палуб до жилых помещений и вскоре упёрся в задраенный люк, с надписью по окружности «Служебные помещения. Посторонним вход воспрещен». Здесь, впервые за все путешествие, ему пришлось приложить к сенсору замка персональный пропуск, после чего люк отвалился и Веселов вошел в служебные помещения. Теперь ему полагалось отметить прибытие, но Егор на правах старого служаки отправился в рубку, поприветствовать сослуживцев — и не угадал: на вахте была смена Коли Цуцика, ровесника Веселова, тощего парня, на котором любой комбинезон, как ни подгоняй, висел мешком и ботинки казались на пару размеров больше. Операторы располагались в креслах-ложементах перед объемным экраном, занимавшим всю стену перед ними — экран как бы заключал рабочие места операторов в полукруг, охватывая возможно больший участок окололунного пространства. На черном фоне, разбитом на квадраты, ярко горели метки космических аппаратов, вот кто-то из операторов сдвинул изображение и часть экрана справа окрасилась ярко-зеленым, символизируя гравитационное притяжение спутника Земли.

Егора заметили. Вася Гребенников, сидевший к нему ближе всех, ухмыльнулся и, не поднимая руку с пульта управления, приветственно пошевелил пальцами.

— Где мои? — Одними губами спросил Веселов.

— Только что ушли, — также тихо ответил Вася.

— Что тут? — не удержался Егор, обведя глазами рубку.

В ответ на это Гребенников закатил глаза и уморительно сложил губы трубочкой, показывая, что работы много, мол, и на тебя хватит. Веселов вздохнул, покивал остальным операторам и отправился в жилую часть техцентра, сдавать документы и устраиваться в каюте.

И понеслись трудовые будни. Прием кораблей, на рабочем экране превращавшихся в зеленоватые треугольники с подписями мелким шрифтом, совершенно не похожие на исполинские агрегаты, величественно разворачивающиеся на приличном расстоянии от Луны и её искусственного спутника. Отправка орбитальных буксиров, которые словно рой серебристых мух набрасывались на контейнеры с грузами, чтобы растащить их затем в самых разных направлениях; или наоборот, собирали такие же контейнеры в состав, чтобы затем, сцепившись в сложную конструкцию, вместе с тяговым блоком разогнать транспорт, отправив его по траектории, рассчитанной здесь же, в техцентре.

Стажировки в вычислительном центре, за мощнейшими компьютерами, рассчитывавшими эти самые курсы — но как раз сюда Егор не очень рвался. Компания платила неплохие деньги за освоение второй специальности, так что курс для грузовика или орбитального самолета Веселов проложить смог бы, но выяснять нюансы этого дела, вникать во все сложности траекторий движения космических тел его не тянуло. Каждый грамм дорогущего топлива для космических кораблей отражался на цене товаров, производимых на Луне, производственных комплексах в точках Лагранжа или на земной орбите. Идеальная траектория для грузовиков поэтому описывалась плакатом, висевшим на стене вычислительного центра: «Разгон — торможение». Подразумевалось, что по пути из пункта А в пункт Б грузовик должен был ни разу не включить двигатели тягового блока.

На практике такого вообще не случалось и по каждому рейсу в Дальнее Внеземелье составлялся подробнейший отчёт, куда включался расход топлива, после чего ответственные лица получали нагоняй от начальства, если тот был неоправданно высок.

Вот и Егор не больно-то стремился за пульт суперкомпьютеров, отправлявших грузовые корабли в сторону Марса или, того больше, газовых гигантов.

И часы отдыха… и хохмочки Георгиныча… и старты кораблей… и разговоры пилотов кораблей больших и малых в кают-компании техцентра… и празднования семидесятитрехлетия Гагарина — самого большого лунного города, куда Егор попал по распоряжению того же Георгиныча… и всё остальное многопрочее, что составляет будни любого космена. Втягиваешься незаметно — только что, по выходу с орбитального самолёта, чувствовал холодок в животе и думал: «Как же я?.. Справлюсь, нет?..», — и вот уже, только сев в свой ложемент в рубке, и услышав команду: «Ка-два-пятнадцать, эшелон три, готов, начинаем разгон…», — даже и подумать не успеешь, как все параметры курса орбитального самолета к старушке-Земле, заданы тобою же, на автомате, с учетом траекторий всех остальных космических аппаратов и очередности отправлений.

Так прошло два месяца и в один из первых дней декабря, когда дружная команда «Луна-орбитальный» вовсю обсуждала, кому достанется дежурство в новогоднюю ночь и как именно будут отмечать праздник, в рубке появились посторонние. Дежурная смена, ясное дело, в указанных дебатах участия не принимала, была самая середина вахты, и с операторов пот лился градом: за три часа успели растащить разношерстный состав, пришедший с Марса — куча руды, раскопанной в районе Пояса астероидов пополам с пустыми контейнерами из-под грузов, отправленных для марсианских поселений ранее. Тем бы дело и закончилось, тут и рассказывать особо не о чем, но грузовик приволок на горбу команду известного космоархеолога Эдсела Миллера, который — телезвезда, а как же, — с ходу принялся требовать себе и своим грузовым контейнерам зеленый коридор и чтобы тотчас ему дали буксир до земной орбиты. Раскопал какую-нибудь сенсацию опять — космоархеология была наука молодая и со всем задором молодости тыкала всем под нос, к месту и нет, свои находки на планетах и астероидах системы. Черепки всякие, но пара звонких открытий случилась.

Так вот этот самый Миллер забил эфир и, не стесняясь в выражениях, — хотя куда ему до наших умельцев — требовал и требовал себе маршрут и буксир, и вообще… И так бы и зудел по радио, но тут вмешался Начальник техцентра и одернул американца, пригрозив штрафом за нарушение регламента переговоров на орбите. Тот затих и в рубке только-только вздохнули с облегчением, но тут Начальник заявился в операторскую сам и снова пришлось подтягивать животы, и вахта начала казаться Егору бесконечной.

Падарин Семен Алексеевич, Начальник ТТЦ «Луна-орбитальный», был земляком Егора — родился и вырос в городке, со смешным названием Ерофей Павлович, что от родного для Егора Невера почти в ста пятидесяти километрах, если по прямой. Всю свою жизнь Семен Алексеевич посвятил Луне: и лунные станции строил, и пилотом буксира был, и оператором на том же техцентре, работу знал от и до, был строг, но справедлив, персонал «Луна-орбитальный» был за ним как за каменной стеной. Егор, правда, Начальника немного побаивался и вообще лишний раз лезть на глаза начальству не любил, поэтому, едва заметив Падарина в рубке, быстренько окинул взглядом своё невеликое хозяйство — нет ли чего лишнего возле его пульта управления.

Но Начальник появился в рубке не один, и, по-видимому, не с обычным обходом рабочих мест. Вместе с ним в операторскую вошел — ну, понятно, что вплыл — невесомость же, но плавает-то у нас известно что, поэтому космены по примеру моряков говорят о таких случаях не «плавает», а «ходит», — так вот, в рубку вместе с Начальником вошел военный. Ни с кем военного космонавта не перепутаешь, ни на грунте, ни в космосе: на планетах им положена парадная форма из черной хлопчатобумажной ткани с золотыми знаками различия (рядовых в космических войсках нет, минимум старшины), а при исполнении иссиня-черные комбинезоны из металлизированной ткани.

Падарин, поприветствовав операторов смены, направился прямо к ложементу Георгиныча, старшего смены, а военный — «„Вояками“ их Рязан называл», — совсем не к месту вспомнил Егор, — кивнув головой в сторону рабочих мест операторов, подошел к экрану.

— Валентин Георгиевич, — без длинных предисловий начал Падарин, — у тебя под разгон корабли есть?

Они давно друг друга знали, и Семен Алексеевич другой раз Астахова и Георгинычем называл, и в нерабочее время старым чёртом мог обласкать, но на работе, да ещё в присутствии военного старый служака ничего лишнего позволить себе не мог.

— Только что растащили марсианский состав, — четко ответил Георгиныч. — Собираем «Анадырь» к Венере, но это нескоро, точно. Следующей смене оставим — заводские задерживают.

— А где у вас этот рейс? — от экрана спросил военный.

— Вот он, — Астахов подсветил маленький треугольничек, пощелкав тумблером контроля.

— Экипаж там есть? Тяговый блок заправлен? — Вояка развернулся к операторам и в неярком свете плафонов стали видны генеральские звезды на его погонах.

— Там всё есть, — ответил Георгиныч. — Ждем партию грузов с Земли, осмотрят, и будем разгонять.

Падарин и военный переглянулись.

— То, что надо, — сказал генерал. — Командуйте, Семен Алексеевич.

Начальник техцентра развернулся к операторам.

— Значит так, ребята. Сейчас придется прогнать грузовик над поверхностью, выполняя маневр разгона. Валентин Георгиевич, обеспечьте безопасный маршрут и проход тягового блока и буксиров над вот этим квадратом… — Егор не видел квадрат лунной поверхности, который Начальник показывал Георгинычу на его личном мониторе, но Астахов закивал головой, словно что-то до боли знакомое было в этом маршруте.

— Сейчас вы выполняете мой официальный приказ… Регистраторы работают? — Спросил Падарин у Георгиныча. Тот энергично закивал головой — ещё бы, по инструкции он нёс за эти «сексоты», как сам же их называл, уголовную ответственность. — Задача ясна? Выполняйте.

— Когда начнете? — Спросил у Георгиныча генерал, в очередной раз осматривая экран.

— Через час примерно. Пока буксиры соберём, пока экипажу объясним, что от них требуется…

— Значит так, ребятки, — вблизи генерал оказался совсем немолодым человеком, моложе своих лет его делала внутренняя сила, которую он буквально источал подтянутой фигурой, каждым движением бывалого космена, выверенным, отточенным, как танцевальное па танцоров Большого театра. — Солдат должен знать свой маневр.

Он кивнул Падарину:

— Совершено нападение на научно-исследовательский центр. Кто, зачем — вам это знать не нужно, а нужно знать вот что: вы своей работой прикроете десант на лунную поверхность. Поэтому много с пилотами не рассусоливайте, задали курс, а что, зачем — потом найдется кому объяснить. Секретность такая оттого, что мы не знаем, какая техника есть у нападающих и предполагать должны самое плохое. То есть, все переговоры на орбите прослушиваются и фиксируются, поэтому повторяю: все разговоры только по делу. Всё ясно?

— Ясно, товарищ генерал, — ответил Георгиныч.

— Добро. С Богом, ребятки. Пойдемте, Семен Алексеевич, придется мне вам ещё немножко помозолить глаза, — генерал, так и не назвавший своё имя, и Начальник техцентра вышли, а Георгиныч принялся распоряжаться:

— Так, Саша, у тебя что там по осмотрам, работают?

Ответа Саши Анищенко, оператора грузовой службы, Егор не расслышал, но скорей всего, она утвердительно хлопнула ресницами, чего Георгинычу, как и любому другому нормальному мужику вполне хватило. Егор вздохнул. Надо будет набраться смелости и…

— Его-орка!.. — Голос Астахова вернул его к действительности. — Не спи, Егор, работать пора. Будешь вести аппарат над поверхностью, даю курс.

— Над поверхностью, курс вижу, — начальство не стало стоять у операторов над душой — матерые волчары знали, когда стоит нажать на подчиненных, а когда уйти в сторону, люди и без этого работу знают.

Егор выкинул из головы посторонние мысли и принялся за работу: связался с диспетчерскими службами космопорта «Луна-центральный», сверяя маршрут и попутно отменив старт двух самолетов. Диспетчером сегодня сидел его однокурсник, Андрей Малышев, естественно, он был не в курсе происходящего и здорово удивился, но услышав, что все согласовано с начальством, вопросы задавать перестал и дал отбой намеченным стартам. Егор ещё раз пересчитал траекторию полета выведенную на его рабочий монитор, проверил пространство — чисто, второй оператор, Паша Абрамов, расчистил путь грузовику, заставив всех прочих застыть в пространстве, и теперь только четыре буксира медленно ползли по рабочему экрану операторской.

— Как мы их тормозить-то будем? — Вполголоса спросил Паша у Астахова.

— Пусть огибают спутник на разгоне, как выйдут из поля притяжения планеты, дашь команду на торможение, и пусть уходит по вертикали к плоскости эклиптики. Я готовлю коридор. Егор, командуй разгон.

— Разгон транспорту, — Егор вдохнул побольше воздуха и, включив канал связи, вызвал капитана корабля. — Четырнадцать-шестьдесят два, «Анадырь», ответьте оператору.

— Четырнадцать-шестьдесят два, «Анадырь», слушаю, — без промедления прозвучал голос в наушнике.

— Четырнадцать-шестьдесят два, «Анадырь», приготовьтесь к разгону, эшелон три тысячи, курс сто, коридор готов.

— Оператор, не поняли вас, — ответ пришел с заминкой. — Данные грузовой службы не поступали.

— Четырнадцать-шестьдесят два, «Анадырь», отправляю вас, разгон готов, подошли буксиры.

— Н-ну… — Регламент переговоров — святое. Егор прямо услышал, что о нём говорят в рубке транспорта «Анадырь», но в эфире больше ничего лишнего не прозвучало. — Поняли вас, буксиры видим, пошла стыковка, готовим разгон.

Операторы не видят окружающее станцию пространство. Даже рабочий экран в рубке плоский, двумерный, да ещё и показывает все перемещения космических аппаратов в виде зеленых меток с подписанными цифрами и буквами. Всякое оборудование пробовали — и 3D, и иллюминаторы во всю стену, и голографические панели, а надежнее всего оказалось вот так, по-старинке. Даже иллюминаторы в рубке убрали; есть, правда видеоконтроль, но записи с камер слежения почему-то приятнее смотреть на грунте, в новостях или телепередачах, посмеиваясь над наивностью глуповато-восторженных телеведущих, а на рабочем месте всегда найдутся дела поважнее.

Космический корабль — сложный агрегат. Жесткие конструкции, объединяющие под одним-двумя корпусами все системы могут позволить себе только военные, чьи задачи испокон веку остаются одними и теми же: из пункта А в пункт Б доставить как можно больше всякой взрывающейся и стреляющей пакости. Коммерческие перевозки требуют ещё больших объемов перевезённых грузов за много меньшее количество времени и решение здесь подсказала старая добрая железная дорога — составить в поезда контейнеры с грузами и тянуть по всей системе громадные многокилометровые составы, доверху набитые всякой всячиной. Как правило к Земле отправлялись добытые на месторождениях в Поясе Астероидов и подле газовых гигантов полезные ископаемые, обратно Земля отправляла всё необходимое для жизни работников месторождений или персонала научных центров, или экипажей группировки военно-космических сил.

Каждый такой поезд состоял из нескольких десятков грузовых контейнеров, соединенных меж собой нежёсткой сцепкой; вместо локомотива — каплевидная платформа, доверху набитая горючим и с жилым отсеком для экипажа. Отправляют такие составы с помощью разгонной команды техцентра — тройки или четверки орбитальных буксиров, пилоты которых специально обучались на курсах повышения квалификации. В грузовых контейнерах установлены двигатели с небольшим запасом топлива для управления составом. Поначалу, из экономии, заправляли только пять-шесть последних, хвостовых контейнеров, а экипажам — негласно — насмерть запрещали расходовать рабочее тело двигателей состава, вычитая из заработка любое включение хвостовых двигателей.

Это сходило с рук до первой катастрофы космического корабля возле Марса в пятьдесят втором: КК «Союз», порт приписки — «Земля-орбитальный», собственник — корпорация «Небо» разорвал сцепку в результате незапланированного маневра и то, с чем сегодня пилоты справляются одним включением двигателей по составу, разметало многокилометровый состав по всей системе Марс-Фобос. Космические сооружения вокруг Марса чудом избежали столкновений с гигантскими снарядами, в которые превратились контейнеры корабля и они ударили в поверхность Фобоса, а большинство метеоритным дождём сгорело в атмосфере Красной планеты.

И вот, выполняя команду операторов, тройка буксиров состыковалась с тяговым блоком, старший взял на себя управление разгонной командой, доложил о готовности и, после подтверждения маршрута, включил двигатели кораблей. Главная сложность маневра была в том, что обогнув Луну и только набрав скорость, этой же команде приходилось тормозить транспорт и вновь возвращать его к техцентру. Здесь и рискованный маневр, и неоправданный расход топлива, но видимо, полномочий генерала хватало на то, чтобы Начальник ТТЦ разрешил проделать подобный трюк, в других обстоятельствах, вообще-то, рассматривавшийся как хулиганство.

А пока гигантская конструкция пришла в движение, транспорт проследовал мимо техцентра и, увлекая за собой гирлянду грузовых контейнеров вниз относительно ТТЦ, устремился к поверхности спутника. Какое-то время гигантская змея была видна невооруженным глазом на фоне лунной поверхности, затем движение транспорта можно было заметить только по двум маленьким но ярким огонькам двигателей буксиров, потом пропали и они.

Забегая вперёд, надо заметить, что маневр закончился успешно — обогнув спутник Земли, транспорт, получив команду на торможение плавно замедлил ход и, используя запас скорости, вернулся обратно к ТТЦ «Луна-орбитальный» для формирования состава с грузами для внутренних планет.

 

Глава 2

Кирилл вылез из машины, попинал колесо, чтобы было похоже на героя древнего анекдота, зачем-то обошёл автомобиль вокруг, хрустя снегом, потом вздохнул, разглядывая своего охромевшего железного коня. Машина, в общем, была неплохая, хоть и не похожая на современные суперкары с корпусами из композитов, произведённых в космосе способом адгезионного литья: большой внедорожник марки «УАЗ» с водородным двигателем, сделанный специально под условия русской зимы.

Почти пять лет он служил семье Евлашиных верой и правдой, и вот на тебе… Кирилл зябко поёжился, застегнул верхнюю пуговицу полушубка. Настоящие морозы ещё не начинались, вечер был безветренный, но Кирилл, больше привыкший к кондиционируемым отсекам космических станций, чувствовал себя неуютно.

Однако и страшного здесь ничего не было — за следующим поворотом, ну или чуть подальше, проселок должен был перейти в асфальтированную дорогу на Новомичуринск, а значит или эвакуатор подъедет быстрее, или своим ходом придется топать, но так можно и всю ночь идти. Евлашин вновь покосился на капот автомобиля. Судя по всему, что-то случилось с самими топливными ячейками — водород к ним поступал, аккумулятор исправно подавал напряжение к блоку питания и на приборную панель и… всё. Не ехала машина. Такое случается редко и, если диагноз Кирилла верен, лечение состоит в замене этого самого блока топливных ячеек в автосервисе.

Массовый переход на электродвигатели с питанием от водородных топливных ячеек стал возможен с началом интенсивного освоения космоса и прежде всего промышленной разработкой Пояса астероидов. Новые технологии производства материалов, освоенные на орбитальных заводах Приземелья, позволили повысить ёмкость и уменьшить габариты аккумуляторных батарей, изменился сам принцип накопления и расходования энергии что позволило оснастить легкими и мощными двигательными установками не только легковые автомобили, но и громадные грузовые и пассажирские морские суда. Правда, снижение количества выбросов от двигателей внутреннего сгорания компенсировалось дополнительным нагревом атмосферы от растущего количества электростанций, оснащенных уже термоядерными реакторами, так что о пользе или вреде очередной научно-технической революции споры шли до сих пор. Не остановилось и потребление нефтепродуктов, как мечталось многим, но все же мировая экономика стала менее зависима от цены барреля того или иного сорта нефти, что создало серьёзные проблемы для нефтедобывающих стран (ОПЕК, в большей степени), не сумевших соответствовать веяниям времени.

Что же касается экологии, то здесь концов точно не сыщешь: одни эксперты — а как же, кто кроме них? — говорили, что новые двигатели заметно изменили ситуацию в биосфере, другие возражали, что ситуацию изменил Атмосферный контроль, а третьи хаяли и первых, и вторых, и провозглашали скорый конец света, неизбежно приближающийся согласно древнему календарю эскимосов, найденному в ледяных пещерах Гренландии.

Ну и вот продукт технологий ушедшего века подвел Кирилла, остановившись в чистом поле пятого декабря 2203 года в двадцать два ноль-ноль по московскому времени. Кирилл огляделся по сторонам, посмотрел вверх и подмигнул звездам в темном небе. Здесь, на грунте, невозможно было оценить всё великолепие небосвода, хоть и небо было чистое — ни облачка, ни городского смога… всё равно не то. И надо было выбираться с этого чиста поля, так что тяни не тяни, а придется звонить друзьям, и просить подъехать, или вызывать эвакуатор: поздно ведь уже, нехорошо людей беспокоить в такой час да просить ехать за добрую сотню верст.

Кирилл достал телефон и задумчиво уставился на дисплей, решая, кому звонить. Лучше эвакуатор, всё-таки, дорого выйдет, но приедет быстрее, точно…

Разом прекратив все размышления, телефон взорвался звонком в руках Кирилла — он аж вздрогнул от неожиданности. Высветившаяся на дисплее фамилия заставила его вспомнить о законе подлости — вот именно когда застрянешь в рязанских лесах возле сломавшейся машины, о тебе сразу вспомнит начальство. «Неприятности по расписанию не приходят, — подумал Кирилл, — они сами себе расписание».

— Здравствуйте, Сергей Николаевич. Слушаю.

— Добрый вечер, Кирюша. Где ты есть? В части тебя найти не могут.

— Родных поехал проведать, Сергей Николаевич. Еду в Рязань, обратно, — почему-то Кирилл не хотелось рассказывать о сломавшейся машине, о том, что даже до ближайшего райцентра он доберется нескоро.

Впереди из-за поворота вывернули два огонька и заплясали на заснеженном проселке, приближаясь к Кириллу.

— Общий сбор, Кирюша, общий сбор, — между тем сказал в трубку его собеседник, неторопливо и спокойно, словно не командира спецгруппы «Вымпел» вызывал, а объявлял начало процедур в санатории. — Объявилась работёнка для тебя и ребят твоих.

— Понял, Сергей Николаевич. Сколько у меня времени?

— А нету у тебя времени. Вертолет подлетает к твоей части… куда его направить?

— В Новомичуринск. Это южнее Рязани…

— Найдут тебя, Кирюша, найдут. Ты уж сам поспешай, дело тут заварилось… ох, не маленькое.

— Есть поспешать, — Кирилл повернулся в сторону дороги и, уже не слушая гудков отбоя в динамике телефона, перегородил путь подъехавшему автомобилю.

Сергей Николаевич Белоусов, генерал-майор, непосредственный начальник Кирилла, в предках числил оренбургских казаков, своим происхождением гордился и хоть внешностью на казачьего атамана был не похож — невысокий, сухощавый, на нем и генеральский мундир сидел как костюм на служащем банка, — делами предков не посрамил. Впрочем, на тех делах ещё лет сто будет висеть гриф «Совершенно секретно», а сам Сергей Николаевич по понятным причинам и из природной скромности о своей службе не распространялся.

Автопилот, который согласно правилам обязан при движении включать каждый водитель, издали моргнул фарами, предупреждая стоявшего на обочине Кирилла, а после того, как тот вышел на дорогу, заставил машинку (четырехсотый «Пежо» — дамский автомобильчик) встать колом.

Дверца маленького округлого — ёжик… — «Пежо» отлетела в сторону, и из салона вырвалась разъяренная валькирия.

— Ты, идиот!.. — с облачками пара из побелевших губ вырвалось крепкое словцо.

Кирилл расплылся в улыбке, наслаждаясь сразу и красотой девушки, и силой родного языка — все-таки, каков слог…

— Ну что ты лыбишься? — тут же последовал вопрос.

Пряча улыбку, Кирилл принял виноватый вид:

— Машина сломалась… вы уж извините.

— Извиняй его… — девушка медленно приходила в себя. — Мог бы ведь и рукой махнуть с обочины.

— Да где она тут, обочина — в снегу же все. Подвезёте?

Кирилл приложил руку к груди, всем своим видом изображая раскаяние за дурацкий поступок, за который он сам выдал бы по полной, но потом и подвез бы до места — не бросать же человека посреди зимнего леса. Сам он при этом рассматривал девушку, и чувствовал себя донельзя глупо, но остановиться не мог: раскрасневшаяся на морозе, сверкая глазами в праведном гневе девушка, стоявшая перед ним в свете фар автомобиля, была чудо как хороша.

— Ну и наглец — вот так вот подвези и всё… — Девушка покачала головой.

— Вы понимаете, встал посреди дороги, сломалась машина, — Кирилл виновато развёл руками: — А тут начальство звонит — срочно на дежурство…

— И из-за этого под колеса лезть?

— Так автопилот же…

— Автопилот… Куда тебе? — Кириллу неожиданно потребовалось усилие, чтобы вспомнить, куда ему надо и зачем его, собственно, вызывают на службу.

— Мне в Новомичуринск, недалеко тут.

— А мне, может, в другую сторону…

— Девушка… — Кирилл замялся. — Простите, как вас зовут?

— А меня не зовут — сама приду, надо будет… Настя, — она всё ещё сердилась на него, однако негодование мало-помалу уступало место любопытству, и Кирилл сказал, глянув на часы:

— Настя, поверьте, дело срочное — через час я должен быть в городе… Подвезите, я заплачу, прошу вас, — вышло неубедительно, неловко как-то и Евлашин замялся, скомкав фразу на полуслове.

Настя покачала головой:

— Ты всегда такой наглый?

— Только когда сильно тороплюсь, — Кирилл улыбнулся.

Настя вздохнула и махнула рукой:

— Садись, торопыга. Не бросать же тебя…

Внутри автомобильчика было тепло и уютно, и Евлашин внезапно почувствовал, что промерз до костей, пока выплясывал возле мертвого Уазика, да глазел на звезды. Настя, заметив, как он зябко повел плечами, только хмыкнула и включила кондиционер на полную мощность, затем ловко развернула машину, направляя «Пежо» в сторону ближайшего городка.

— Машину-то не жалко? — Спросила она у Кирилла между делом.

Он только махнул рукой:

— А… Будь проклят день, когда я сел за баранку этого пылесоса…

Настя засмеялась, оценив шутку. Не отрывая глаз от дороги, она вытащила из пачки, лежащей перед ней на панели сигарету, и щелкнула зажигалкой. Евлашин рефлекторно сморщил нос.

— Ты не куришь? — Нет, нельзя мне.

— Ух ты… некурящий мужчина в наших краях редкость…

Они доехали до Новомичуринска за сорок минут. Казалось бы, что это — сорок минут, но, когда уже почти в самой черте города Кириллу позвонил пилот вертолета, сообщил, что видит огни ГРЭС и будет садиться на территории электростанции, друг о друге они знали почти все. Они говорили о погоде, о недавней Олимпиаде и об увлечении Кирилла эстонско-молдавской группой «Дни недели». Сам он не знал, за что ему нравились эти два придурка — вечные студентики, одетые во что попало, босиком выступавшие что на стадионе, что в ночном клубе. Было в их нескладных песнях очарование недостижимой обычному человеку свободы и придурками они были не за деньги, не на показ, а потому, что по-другому не могли. Может и стыдно было майору спецназа слушать такое, но как говаривал по схожему поводу генерал Белоусов: где у нас стыд был, там такое выросло… Кирилл и не стеснялся. Так… лишний раз не выпячивал своё меломанство… Посмеялись над привычкой Насти через раз переспрашивать: «Думаешь?..»

Настя работала инженером на Новомичуринской ГРЭС, жила в городе, хотя родители её были родом из Юраково, старой деревни возле железнодорожной ветки. Родителей Настя не видела давно, поэтому отпросилась с дежурства, чтобы пораньше быть в деревне и вот…

— Вылез на дорогу один такой… — но это она сказала уже без особого укора.

Когда же Евлашин возле проходной ГРЭС принялся совать ей деньги, невразумительно бормоча извинения, посмотрела на него так, что всякие слова застряли у него в горле. И потом всю дорогу майор Евлашин смотрел в иллюминатор, словно что-то очень важное оставил на земле. В руке он комкал листок из блокнота с номером телефона.

Где-то в середине пути он по этому номеру позвонил.

На военном аэродроме Чкаловский уже стоял орбитальный самолет. Не гражданский тупоносый «Як», с короткими крыльями-обрубками, которые заканчивались гондолами разгонных блоков, а самый натуральный «Белый лебедь» — боевая машина российских Военно-Космических сил, созданный на базе легендарного Ту-160, - способный высаживать десант на грунт, осуществлять орбитальные бомбардировки или, как сейчас, выполнять грузопассажирские орбитальные рейсы. По броне самолёта медленно змеились импульсы полей статической защиты, отчего казалось, будто у гигантской птицы перекатываются мускулы под чешуйчатой кожей — военная техника использовала более мощные силовые установки, позволявшие защищаться от космической радиации с помощью энергии реактора, а не слоями брони, как у гражданских машин.

Вертолет сел неподалеку от «Лебедя». Евлашин бегом преодолел невеликое расстояние до самолета и по узенькому трапу забрался в десантный отсек. Едва он пристегнулся в своем ложементе и обменялся короткими приветствиями с ребятами, как пилоты начали рулёжку и затем — взлёт.

Вся группа, включая генерала, уже была экипирована по-боевому, ждали только его, Кирилла, и, едва только отпустила перегрузка, когда самолет вышел на орбиту, он выпутался из ремней ложемента, сразу же принявшись натягивать боевой скафандр.

— Значит так, бойцы, — сказал меж тем Белоусов. — Случилось у нас такое… что просто и не знаю как сказать. Террористы у нас на Луне объявились, будь они все там не ладны много раз.

Он покрутил седой головой, словно подчеркивая экстраординарность ситуации, и продолжил, уже без художественных отступлений обрисовывая ситуацию:

— Чуть более шести часов назад в администрацию Гагарина поступило сообщение от некоей группы лиц, называющей себя, — генерал заглянул в записи, — «Фронтом воссоединения Китая». В сообщении указано, что захвачена научно-исследовательская база корпорации «Небо» — тридцать километров от Гагарина — выдвинуты требования политические и… э-э… материального характера. Переговоры с ними ведет администрация лунных поселений, ну а от нас требуется оперативно освободить научный персонал. Ознакомьтесь с информацией.

Кирилл справился с последними застежками комбинезона скафандра, пристегнул к поясу шлем и вновь уселся в ложементе, перед проектором, демонстрировавшим группу здоровенных мужиков в масках, черных комбинезонах, с оружием, позировавших на фоне заложников, стоявших на коленях посреди лаборатории, заполненной поломанным научным оборудованием.

— Вот же, как ловко они угадали, — говорил Сергей Николаевич, — мало того, что какая-то сволочь вытащила в космос толпу этих… гастарбайтеров, так они ещё не в порту взрыв устроили, а сразу научно-исследовательскую станцию крупнейшей российской корпорации захватили и непременно на Луне. Рассмотрели красавцев? Хорошо, вот план станции.

Проектор показал объемную картинку самой станции и окрестностей.

— Предполагается блокировать оба выхода и вычистить эту заразу раз и навсегда. Дедовскими методами. Это если вкратце. Нюансы… полно нюансов, ребята. Всё начинается с того, что неясно, кто поддерживает этот фронт, кто его обеспечил средствами транспорта и какие ещё сюрпризы могут нам преподнести китайцы эти, будь оно всё неладно. Предполагать мы обязаны самое худшее, а значит действовать скрытно и быстро.

— Что означает худшее? — Негромко спросил Аркадий Копылов. Это был крепкий парень среднего роста, недавний выпускник рязанского ВВДКУ, во всём основательный и неторопливый… в бою он, впрочем, двигался по-тигриному мягко и непринуждённо. Кирилл видел на последних сборах.

— Худшее, это… — Белоусов покрутил головой: — Это, Аркаша, означает, что подходы к станции контролируются с помощью самых современных средств и кроме того оружия и взрывчатки, что мы у этих гавриков видели, есть ещё какая-нибудь подленькая штуковина, вплоть до эскадрильи космических истребителей с «Энтерпрайза».

Он оглядел своих «орёликов», как иногда сам же называл бойцов подразделения «Вымпел», с громадным трудом созданным им самим же более пяти лет назад. Никто тогда не понимал, зачем России отряд космического спецназа: попахивало это всё дурного вкуса фантастикой. Нет, космическая пехота нужна, подразделение разведки в её составе — необходимо, но освобождать заложников в космосе, тайно захватывать космические станции или космические корабли… к чему? Космонавты — контингент специфический: каждый работник, вывезенный за пределы орбиты, стоил кучу денег. Космонавта надо было поднять на орбиту, предоставить условия для проживания (даже воздух на космических объектах стоил уйму денег, во как), оборудовать рабочее место — не отделаешься здесь покупкой кувалды да рабочим комбинезоном из дешевенького пластика. А потом, когда сей работник создаст-таки пресловутую прибавочную стоимость, его труд должен быть оплачен по самой высокой тарифной сетке и предоставлены условия для лечения и отдыха.

Каждый работник космической промышленности в придачу к основной специальности осваивал две-три смежные, каждый, помимо базового высшего образования в Институте гражданской космонавтики, Центре подготовки астронавтов имени Бжезинского и других подобных заведениях, получал два-три высших образования, а то и ученую степень. Ну, кому там придёт в голову устраивать диверсии на космических объектах, это же всё равно, что пилить сук, на котором сидишь.

У Сергея Николаевича Белоусова на этот счёт было своё мнение, основанное и на собственном, и на чужом горьком опыте.

Когда мы безвылазно сидели на шарике, говорил он, все — русские, европейцы, американцы, даже папуасы какие-нибудь, и то чём-то таком догадывались, — осознавали: мы в одной лодке. Всё, что происходит на планете, так или иначе, касалось всех, независимо от социального статуса или местоположения. Даже Ван Хунвэнь, нажимая на красную кнопку, промедлил доли секунды, осознавая масштабы затеянного; тут его и нашла пуля американского спецназовца. Главное, все понимали — серия ядерных взрывов на любом континенте накроет всю планету, и никто не убережется от последствий, никто ни за какие деньги не сумеет вылечиться от лучевой болезни. Ядерное оружие было лучшим средством от Третьей мировой войны.

Интенсивное освоение космоса открыло перед человечеством огромные пространства. Холодная бездна Вселенной могла поглотить весь ядерный арсенал человечества без следа и, приложив некоторые усилия, вполне можно было укрыться от таких последствий в уютном, высокотехнологичном раю где-нибудь в Поясе Астероидов. Над человечеством снова нависала угроза глобальной войны, грозящей уничтожением цивилизации, ни больше ни меньше. Паритет удавалось поддерживать пока лишь созданием военно-космического флота с мощнейшими плазменными орудиями, которыми в своё время удалось выжечь ядерные укрепрайоны распадающегося на части Китая. Связанный кучей договоров, строго регламентирующих, в частности, расстояние от Земли до военных баз и маршруты следования космических крейсеров (ни один из них не имел права находиться в окрестностях системы Луна-Земля), этот военный флот бряцал оружием в районе Пояса Астероидов. Там, расходясь на строго установленных контркурсах, манерно раскланивались в эфире корабли с символикой US AFSPC и ВКС России.

Шаткий, непрочный мир, время от времени сотрясаемый громкими заявлениями горячих голов, набирающих политические дивиденды, следовало сохранять любой ценой, ибо за означенными горячими головами стояли Большие Деньги. А у них, у денег, то есть, своя логика. Следовательно, si vis pacem, para bellum.

— Так вот, ребятки, — вздохнул Сергей Николаевич. — Высадку прикроем грузовиком с транспортно-технического центра, прогоним корабль над поверхностью на бреющем, рискованно, конечно, ну да нам теперь…

Он махнул рукой.

— К станции спуститесь на глайдере, по приземлению ударите инфразвуком — и пушка, и глайдер тут, в багаже. Дальше всё зависит от вашей выучки, а уж чего-чего, — учили мы вас на совесть. Вот план станции.

Проектор высветил объемную картинку нескольких уровней научно-исследовательской станции.

— Все данные у вас в компьютерах скафандров. Схема типовая, видите: купол противометеоритной защиты… так просто не пробьёшь его, вот закавыка. Придётся ломиться через люка, вот эти, — Белоусов включил лазерную указку, маленький красный огонёк заплясал по мерцающим синим цветом контурам схемы. — И дальше таким же макаром — каждый из трёх уровней снабжен противометеоритным настилом… помните, что он собой представляет?

Вопрос был, в общем, риторический, помнили все — несколько слоёв стали, бетона и упругой подкладки надёжно защищали каждый уровень станции от ударов достаточно крупных метеоритов и от взрывов термолюкса соответственно.

— Заложники на момент записи сообщения были здесь, — сказал Сергей Николаевич. — Где они сейчас — один Бог знает. Придется сориентироваться на месте.

— Разберемся, товарищ генерал-майор, — широко улыбнулся Гели Чхотуа, громадного роста грузин, кормивший весь отряд роскошнейшими шашлыками во время горной подготовки в Приэльбрусье.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Сергей Николаевич. — Вопросы есть? Если нет, начинаем подготовку. На всё про всё у нас ещё почти пять часов.

Бойцы зашевелились, выбираясь из ложементов. За пять часов предстояло много сделать.

Проверяли оружие, изделие тульских мастеров, способное стрелять в высоком вакууме, подгоняли скафандры, ободья гермошлемов, уточняли детали операции, словом, не давали друг другу остаться наедине с нехорошими мыслями, что лезут в голову в самый ответственный момент, и не действовать правильно помогают, а норовят отправить обладателя буйной головушки к праотцам. Каждый из этих ребят прошел и огонь, и воду, каждый из них знал: конкретно от его действий зависят жизни не одного десятка человек — и заложников, что уже не чаяли спасения, и бригады спасателей Второго отряда Центроспаса, что готовились вне зависимости от итогов операции, не дожидаясь ничьих команд, десантироваться вслед за ударной группой с тем, чтобы дать шанс уцелевшим. Ни за какие деньги невозможно купить это знание, невозможно принудить человека так рисковать самим собой — совершить такие поступки человек может только по собственной воле, убеждённый, что поступает правильно, готовый отнимать жизнь, но исключительно ради спасения жизни, осознающий мимолетность и ничтожность презренного тщеславия и не менее презренного металла.

И все они знали, что худой мир дороже доброй ссоры, и убить человека даже во имя благой цели и не благо вовсе… Всё они знали, но как хотелось в честном бою потягаться с этими ражими парнями в масках, что лихо покачивали новенькими Хеклер-Милитари, расхаживая меж беспомощных людей в белых лабораторных халатах.

Да, и азарт двигал ими. Безумству храбрых поём мы песню.

Луны они достигли гораздо быстрее, чем это сделал бы гражданский транспорт. Можно было сколько угодно расписывать в учебниках новейшей истории значение невоенного освоения космоса, а только военная техника отчего-то на порядок превосходила гражданские космопланы по любым сколь-нибудь значимым параметрам — будь то скорость передвижения или быстродействие компьютеров.

Итак, транспортный корабль пристыковался к ТТЦ «Луна-орбитальный». Генерал-майор Белоусов поднялся к начальнику транспортно-технического центра, а «Белый лебедь» отвалил от причалов ТТЦ, и завис чуть выше него, изредка включая тяговый режим, в ожидании дальнейших команд.

Врага решили брать военной хитростью. Штурмовая группа высадилась в открытый космос за пару сотен километров от ТТЦ и, самым малым отрабатывая двигателями скафандров, потянулась к поверхности Луны.

…В детстве любимой летней забавой Кирилла сотоварищи было купание в неспешных речках его родной Рязанщины. Вдоволь наплескавшись в спокойной неглубокой Листвянке, пацаны начинали придумывать себе всякие забавы: то раков ловить, то удочками таскать рыбёшку, а то прыгать с каменного утеса в омут, где, как рассказывали старшие, совсем недавно выловили во-от такенного сома…

Майор Евлашин с тех пор, хоть настоящих боевых действий и не застал, но приходилось ему и с парашютом прыгать, и на скалах висеть, и в джунглях змей кушать, и в тайге первым блюдом для гнуса служить, но каждый раз, когда приходилось туго, почему-то вспоминал тот свой первый прыжок с обрыва в манящую глубину омута. Он был самым младшим в компании и долго не решался, переступив через каменистый порог, прыгнуть в речные воды, и все, включая старшего брата, стали подкалывать «малыша». А потом сами же перепугались до полусмерти, когда Кирилл чуть было не захлебнулся, ошарашенный беспорядочным падением с немалой высоты.

Пилоты откачали воздух из десантного отсека. Группа собралась вокруг глайдера, готовясь к выходу через полукруглые створки десантной рампы. Мерцающий красный сигнал — внимание! — потух, загорелся жёлтый — готовность — и, почти одновременно с зелёным сигналом, створки рампы разошлись, оставляя горстку людей один на один с космосом.

…Ух…

То же самое, что прыжок с обрыва. Просто стал взрослее и обрыв стал выше, а дух захватывает также, если не больше.

Полностью отдавшись слабенькому полю тяготения спутника Земли, группа падала в пространстве мимо исполинских конструкций, сверкающих в лучах Солнца вдалеке. Хронометры скафандров отсчитали почти три часа, когда висящая неподалеку громадина космического грузовика пришла в движение.

Постепенно лунная поверхность начала приближаться…

…всё быстрее и быстрее…

…импульсы двигателей глайдера…

…приближающаяся поверхность…

…….

…компьютеры скафандров включили двигатели на разных высотах, сообразно массе каждого десантника и отряд прилунился практически на купол исследовательского центра, подняв тучу пыли.

Стало жарко — скафандр нагревался в лучах Солнца, вдобавок приходилось ещё бегать с увесистыми взрывными устройствами…

Установили инфразвуковое орудие. Три… два… один — импульс ушел в купол станции, слегка задев бойцов: от запредельной частоты визга застучала кровь в висках, во рту появился железистый привкус — и на всё это не было времени, они действовали в полнейшем цейтноте, потому что над унылым лунным пейзажем разворачивался Второй отряд Центроспаса, готовясь десантироваться на разгромленную станцию невзирая на исход операции, а внизу, там, где от визга инфразвука корчились оглушённые залпом люди, в любой момент могли раздаться выстрелы.

…Глухой хлопок взрыва отозвался вибрацией во всём теле. Часть купола станции, там, где находился люк запасного выхода, провалилась внутрь, к пыли, поднятой взрывом, добавился пар вырвавшейся наружу атмосферы, устремившейся в открытый космос, и десантники очертя голову кинулись внутрь.

Освещение на станции вырубилось. Отряд с оружием наготове пробежал по узенькому коридору — скафандры цепляли какую-то мебель, оборудование… не пойми что… — рассыпался по небольшому круглому залу, держа оружие наготове и… пустота.

— Никого…

— Вниз!..

Двое остались осмотреть этаж, остальные бросились вниз по неширокой лесенке, разделённой герметичными дверьми. У вторых дверей их ждала засада — двое, с теми же Хеклер-Милитари, в масках, без скафандров, оба террориста бились в конвульсиях после залпа инфразвука.

— Нет здесь никого, — выдохнул Кирилл. — Паша, бери двоих, осмотри этаж, этих прибери… Остальные за мной.

Поредевший отряд бросился вниз по лестнице.

Из-за угла выстрелы. Пули высекают искры из стен, один боец падает. Штурмовики отвечают гранатами — бросили сразу две, в скафандрах включаются глушители внешних шумов; едкий дым от краски со стен.

Отряд прорывается через перегородку.

Перед собой — светошумовые гранаты.

Навстречу полыхнули огоньки очередей и тут же погасли, задавленные ответным огнём.

— Людей не заденьте!.. — забывшись, заорал Кирилл, но его поняли правильно — людьми сейчас были заложники, всё остальное превратилось в препятствия, которые необходимо было как можно быстрее нейтрализовать.

Навстречу Кириллу поднялась темная фигура, тыча в его сторону — оружием?.. — он, не задумываясь, полоснул короткой, на три пули, очередью и отбросил бездыханное тело с дороги ногой.

Из-за мебели, из дверных проёмов застучали автоматы, и их пришлось гасить слаженным огнём, укрываясь в свою очередь за разгромленной мебелью и сломанными перегородками.

И внезапно всё закончилось. Случись подобное на Земле, пришлось возиться в два раза дольше, а здесь у террористов просто отказало оружие — при отсутствии атмосферы отказался гореть порох в боеприпасах, многих контузило взрывами или ударом инфразвука и они подняли руки. Научный персонал захваченной станции оказался на месте. Люди были контужены, задыхались без воздуха, поэтому пришлось срочно искать дыхательные маски, одевать их на освобожденных… До прибытия отряда спасателей работы хватило да и потом пришлось помогать им лепить заплатку на купол, вывозить пострадавших в зал, оказывать первую помощь. Террористов связали попарно обрывками каких-то кабелей и оставили отдыхать под стеночкой.

Впрочем, вскоре на месте операции нарисовалась независимая пресса, и отряд быстренько вывезли на орбиту, а оттуда уже на Землю.

Чувствовали они себя отвратительно. Не было ощущения победы, мешало что-то чувствовать удовлетворение от честно выполненной работы, от которой у Димы Щербакова и Гели Чхотуа остались синяки — они получили одну автоматную очередь на двоих и скафандры, слава Богу, не подвели, а Паша Огарь, во время зачистки второго этажа неудачно прыгнул, сломав ногу. Пришлось его оставить в госпитале техцентра, под честное слово врачей выпустить как можно раньше.

Почти всю дорогу обратно молчали. На Чкаловский их доставили уже не военным транспортом, а гражданским орбитальным самолетом, не так быстро, но гораздо комфортнее, с аэродрома привезли на учебно-тренировочную базу отряда в подмосковном городке. Встречающих было — водитель автобуса, да сопровождающий, Белоусов прилетел на Землю намного раньше и сейчас, видимо, отчитывался перед начальством. Отдувался за их художества — подумалось Кириллу.

Он появился на следующий день, когда бойцы группы успели попариться в бане, выспаться и коротали время кто как мог. Впрочем, каждый из них нет-нет да поглядывал на ворота базы, и с каждой минутой нарастало напряжение — ну что там уже?.. Скорее бы…

Их собрали в красном уголке, заставленном школьными скамьями и увешанном всяческими плакатами, инструкциями, фотоотчетами и так далее, и так далее — кто был, тот знает. Через некоторое время вошел Белоусов.

Он явно имел не самый приятный разговор с начальством, но чтобы вывести из себя старого волка, надо было постараться: даже генерал Белоусов, частенько лично наблюдавший тренировки своих подопечных, не ожидал от них столь лихо выполненного огневого налёта. Сложную, невозможную ситуацию вытянули, и не будь у двоих учёных из персонала исследовательского центра липового заключения медицинской комиссии — можно было просить ордена ребятам. Но и то, что получилось, ясно показало устроителям столь некрасивых акций: и добра в стране хватает, и кулаки, чтобы добро отстоять, найдутся.

Понимало это и начальство генерала, но у него, начальства, своя логика, согласно которой деньги и время, вложенные в подготовку космических богатырей должны были окупиться, в качестве дивидендов принеся целых и невредимых заложников. Да сколько можно — горячился в ответ на это генерал, не имея привычки давать своих в обиду и ломать осанку перед всякой штабной нечистью — говорим и показываем: не шутите шутки с Внеземельем. Есть сомнения в собственном здоровье — марш на грунт, найдётся и там работёнка для космонавта. Сидят до последнего, ещё и справки подделывают в погоне за длинным рублём.

Ты это брось, — отвечало начальство, — наше дело защищать граждан Российской Федерации без различия — годны они там к работе в условиях космоса или нет. Проштрафился — неси ответственность.

И так далее и тому подобное. С окончанием неприятного разговора, когда действия отряда всё же были признаны удовлетворительными, возникло у Сергея Николаевича внятное ощущение, что никак он не отправится на пенсию генерал-лейтенантом. Не тот характер, чтобы хоть раз сказать для карьеры полезное, а не для дела. Впрочем, ощущение возникло и исчезло, а генерал-майор Белоусов направился к своим орёликам в Подмосковный Чкаловск.

— Ну что, — вместо приветствия спросил генерал, переводя взгляд с одного хмурого лица на другое, — помахали шашками, казаки?

Ответом ему была тишина. Что тут скажешь… помахали.

— Начальство, у нас, конечно, в бешенстве, — сказал Сергей Николаевич. — Всякого я понаслушался, но и сам в долгу не остался… Что ж вы, чудо-богатыри, коллективные похороны террористам устроили? И допросить-то некого…

— Мы, вообще-то, имели приказ заложников освободить, — медленно произнёс Кирилл, исподлобья глядя на Белоусова. — Да и живых там человек пять точно есть.

Генерал присел за стол напротив своей группы и произнес:

— Плохо вы задание выполнили, Кирюша, плохо. Среди заложников два покойника оказалось.

— Как так? — Копылов подался вперед, упершись взглядом в генерала. — Пулей зацепило?

— Нет, не пулей… Если б пулей — голов вам не сносить. Сердце не выдержало. Две контузии, да кислородное голодание… не готовят ученых к боевым действиям в космосе, факт. А выжившие террористы нам и рады бы помочь, да не знают они ни хрена — какой наниматель в своём уме будет с исполнителями рассусоливать? Ясно, что все они из Аомыня, значит, принадлежат южным кланам. Но нам это решительно ни о чём не говорит — купить-то их мог кто угодно. И ни продавца, ни покупателя они опознать не смогут, хоть их там и собираются допрашивать наши спецы, уж вы мне поверьте.

В комнате воцарилось молчание. Ничего нет хуже таких ситуаций, когда нельзя поставить знак «плюс» или «минус»: даже провали они задание, было бы ясно чего ждать, по крайней мере. А тут…

— Ну ладно, — нарушил тишину Белоусов, словно отвечая на незаданный вопрос. — Так или иначе, задание выполнено. Не совсем чисто сработали, да уж больно была заковыристая ситуация, факт. Удалось мне объяснить начальству, что лучше сработать было просто нельзя — погибшие среди заложников есть, но погибли-то они не от пуль террористов, как ни крути. Орденов вы, конечно, не дождетесь, но от меня благодарность заслужили… Спасибо, сынки.

— Служим Отечеству, — вразброд отозвались подчиненные. Белоусов посмотрел на невесёлые лица собравшихся, вздохнул и продолжил:

— Ладно, погрустили и хватит. Пора работать, — он достал плоскую коробочку компакт-диска: — Вот здесь в двух вариантах запись ваших потанцулек: первый — компиляция со штатных постов наблюдения на скафандрах, второй — с камер наблюдения поста охраны, тех, до которых наши оппоненты не добрались. Надо нам с вами их отсмотреть — не упустили мы чего лишнего… или кого. Потом, кстати, напишете отчёт о действиях. Опять же в подробностях. Так, где тут компашку вставить?..

— А вот, товарищ генерал-майор, — Володя Богомолов, снайпер группы и самый молодой — Монахом его окрестили — взял у Белоусова диск и вставил его в проигрыватель.

Личные видеокамеры, которых на каждом скафандре натыкано по десятку, транслировали на большой ЖК-монитор примерно одно и тоже: стены центра, мечущиеся серые силуэты, яркие вспышки не то выстрелов, не то светильников… Звуковой ряд был не лучше.

Смотрели битый час, хотя на всю операцию у отряда ушло меньше пятнадцати минут. Отсмотрели каждую запись по нескольку раз, сначала молча, потом, после слов генерала:

— А стрелковая подготовка у вас на высоте… Эк его Паша снял — навскидку, не целясь… Молодец, — начали комментировать происходящее на экране.

— Стоп! — Руслан Латыпов, — чуть постарше Богомолова, Рыжик (Паша Огарь, тот, что сейчас мается в лунном госпитале, звал его Пыжиком) — перегнулся через столик, чуть не смахнув какие-то бумажки. — Назад, назад, вот, где мы с лестницы только-только…

Команда получилась так себе, и он сам подскочил к проигрывателю; изображение дёрнулось, потекло назад, потом вперёд; быстро, затем медленно.

— Вот… здесь, смотрите, — Латыпов подошел к самому экрану, ткнул пальцем, вокруг которого тут же образовался темный кружок.

Из мешанины пятен медленно проступило лицо человека.

— Вот тебе и китайские террористы… — протянул кто-то.

В камеру вполоборота смотрел негр. Правильные черты лица: четко очерченные губы плотно сжаты, тонкий нос, большие глаза, красивые брови дугой — жертва пластических хирургов, не иначе. Одной рукой в перчатке скафандра человек готовился опустить забрало шлема, другую не было видно, но можно было не сомневаться — не плитку шоколада он держал.

Бойцы зашевелились. В уравнении поубавилось неизвестных, показалась ниточка, за которую можно размотать дурно пахнущий клубок.

— Вот кто у нас такой талантливый, — ласково сказал Сергей Николаевич.

— Знаете его? — спросил Евлашин.

— Знаем, знаем… тот ещё деятель, — Белоусов поморщился. — Но и он исполнитель, хоть и не из мелких. Глазастый ты парень, Руслан, прямо молодец.

Латыпов пожал плечами:

— Увидел вот…

 

Глава 3

Луна — унылое место. Безвоздушная пустынная местность, в которой и горы и равнины и впадины уныло-серого цвета. Солнце разогревает эту пустыню до ста пятидесяти градусов по Цельсию, когда светило закрывает Земля, поверхность её спутника остывает настолько же. И чего здесь люди забыли?..

Человечество рвалось к Луне с двадцатого века, с полётов американских пилотируемых кораблей и советских автоматических станций, но только ко второй половине двадцать второго столетия удалось начать строительство первого лунного поселения силами русских, американских и европейских космонавтов. Первый лунный город — Гагарин он назывался, конечно же, — был заложен в Море Спокойствия, в кратере Плиний. Место было выбрано по двум критериям: во-первых, под кратером и вокруг него находились крупные запасы гелия-три, что позволяло обеспечивать энергией сначала сам посёлок, а затем и города-спутники, и многочисленные предместья вокруг. Во-вторых, расположение города в экваториальной зоне давало существенную экономию при старте космических кораблей.

Плиний относится к так называемым циркам — кратерам, с большой горой в центре. На срезе вершины кратера устроили космодром, в самой горе, немного ниже выкопали помещения для электростанции, купол, прикрывавший посёлок от ударов метеоритов и обеспечивавший сохранность атмосферы, опирался на гору и на одну из террас на стенах Плиния. Сами стены, изъеденные временем и метеоритными атаками, пришлось многократно укреплять; позднее в них выкопали целые кварталы жилых помещений для разросшегося населения Гагарина. Для города была специально разработана программа озеленения, так что в отличие от окружающего кратер уныло-серого пейзажа под куполом, в тепличных условиях произрастали растения со всего земного шара, приятные на вид и полезные для здоровья селенитов. Получилось весьма недурственно, мало того — открытки, календари, просто фотографии с видами Гагарина (и Армстронга — американского посёлка неподалёку от кратера Тихо) пользовались огромной популярностью на Земле, среди людей, ни разу в космос не поднимавшихся.

Строительство двух этих посёлков породило массу амбициозных проектов, среди которых создание атмосферы на Луне занимал далеко не первое место — люди всерьёз заговорили о заселении Марса, даже НАСА начало какие-то разработки… Во всяком случае, фильм про это сняли. Всё закончилось с осуществлением американцами проекта «Энтерпрайз»: строительством на верфи имени Линкольна громадного межпланетного боевого корабля, несущего плазменные орудийные установки и сначала две, а потом три эскадрильи орбитальных бомбардировщиков.

Материалы, кстати, американцы доставляли с Луны, из окрестностей того же Армстронга.

Через некоторое время — считанные месяцы — выяснилось, что такой же проект существует и у российских военно-космических сил и очередной виток мировой гонки вооружений перетянул на себя львиную долю денег, предназначенную для дальнейших исследований космоса.

Словом, проект глобальной застройки спутника Земли заглох, остановившись на двух небольших поселениях, русском и американском, так же, как и его логическое продолжение — строительство поселений на Марсе. Здесь дело обратила в фарс свободная конкуренция между несколькими строительными компаниями: вместо поселений, по образу и подобию лунных, на красной планете выстроили несколько небольших поселков, рассчитанных на две-три сотни человек, не больше, сгруппированных вокруг крупнейшего — Петра Великого. Этот последний был заложен в месте посадки спускаемого модуля экспедиции «Одиссея» и проектировался как марсианский космопорт (космены так его и называли — «Марс-порт») при будущем мегаполисе.

Может быть, не стоило бы рисовать столь унылую картину, тем более, что в проекты каждого марсианского городка закладывались возможности расширения территории, а затем и слияния с близлежащими поселениями, однако же, зная человеческую природу, учитывая темпы воспроизводства населения…

Частный инвестор охотно вкладывал деньги в добычу полезных ископаемых, дальнейшую их переработку, производство энергии и вооружений, поэтому деньги непрерывным потоком шли в те отрасли науки, которые обеспечивали развитие данных производств. Фундаментальные же исследования, обещавшие огромные дивиденды в будущем финансировались по остаточному принципу. И частные, и государственные компании ненавязчиво, но очень старательно экономили на всём, что касалось быта косменов и многие принимали такую политику — кто из любви к делу, кто из любви к деньгам.

Завести ребёнка для людей, работающих в космосе, однозначно грозило списанием на грунт. Рождение ребёнка прямо или косвенно противоречило десятку правил трудового договора и нарушителей без особого шума выдавливали из компании, что заставляло некоторых женщин проходить стерилизацию при устройстве на престижную работу. Поэтому число маленьких селенитов, а тем более марсиан, а тем более маленьких граждан свободных поселений на спутниках газовых гигантов росло очень медленными темпами — в пределах статистической погрешности.

Про систему штрафов для нерадивых сотрудников рассказывать?..

Ползарплаты отдашь за чих не ко времени.

Иные работники — и немало их было, и не много — экономили на собственном быте в космосе, питаясь исключительно бурдой из пищевых синтезаторов и как можно реже заглядывая в ионный душ. То, что при этом они подвергались жестоким насмешкам со стороны сослуживцев, этих чудаков не сильно смущало.

О создании семьи тут вообще речи не шло.

Тем не менее, на жильё под куполом Гагарина появился спрос, стимулировавший дальнейшее расширение посёлка. Иметь апартаменты за пределами Земли стало модным у состоятельных бизнесменов, особенно у тех, чей бизнес был связан с космической индустрией; мода на космический туризм способствовала появлению нескольких гостиничных комплексов в стенах кратера Плиний, парка аттракционов и полигона для пустолазанья за пределами купола. Власти поселения всеми силами способствовали застройке этого уголка Луны и накопленные строительными компаниями деньги вскоре были вложены в строительство предместий Гагарина: частично автономных апартаментов, расположенных на разном удалении от самого лунного города. Строительство это, признаться, продвигалось ни шатко, ни валко — не было на старушке-Земле столько богатеев, но мало-помалу прежнюю пыльную пустоту вокруг города разбавляло всё большее число тёплых огоньков человеческого жилья.

Начиналось строительство таких предместий с того, что некоторые производства и лаборатории — исследование гелия-три, к примеру — пришлось вынести за пределы города, на поверхность спутника, дабы не осквернять атмосферу под куполом. Работников на производство доставляли специальным транспортом и гонки на таких же «луноходах» стали популярнейшей забавой на Земле. Уже не помню, чем там занималась та, разгромленная террористами, лаборатория — может и энергетикой, но она как раз была одна из самых старых, первых «рабочих выселок» вокруг Гагарина.

Строили небольшое помещение с расчётом того, чтобы отходы предполагаемых экспериментов не повредили собственно городу, для чего место расположения лаборатории вынесли почти на сотню километров южнее Гагарина. Получилось удачно: появившиеся впоследствии лунные аттракционы — трасса для гоночных глайдеров, полигон для пустолазанья на скалах Балкан и в трещине Ариадей и прогулочные площадки возле самих стен Плиния — оказались много севернее и восточнее, что давало научному персоналу надёжную защиту от разного рода туристов.

Но оно же и явилось главным недостатком.

…Наконец разъехались многочисленные ликвидаторы. Больше суток — земных, конечно, время в системе для ясности мерили по Гринвичскому меридиану — продолжались работы на месте разорённой двумя нападениями лаборатории. Закончили раскопки сотрудники Центроспаса, провели свои экспертизы криминалисты, террористов — и живых и мёртвых — без лишних церемоний упаковали в одинаковые с виду пластиковые мешки, только выжившим оставили немного атмосферы внутри, спеленали покрепче и увезли в город. Представители компании вытащили всё самое ценное из-под купола и тоже уехали в город, где будет решаться дальнейшая судьба станции и начнутся долгие переговоры со страховой компанией, хронически не способной расстаться с деньгами.

Лунный пейзаж затих.

Джозеф выждал ещё несколько долгих минут для верности и аккуратно выполз из своего убежища в каменной расселине почти в сотне метров от лаборатории. Не спеша огляделся, разминая затёкшие мускулы, немного постоял, рассматривая то лунный горизонт, то бело-голубой шарик Земли над головой. Чему больше удивляться — тому, что забрался в этакую даль или тому, что остался жив?..

Джозеф развернулся, включил на малую тягу двигатели скафандра и длинными прыжками, подобно гигантскому кенгуру, понёсся в ту же сторону, куда ушли последние ликвидаторы с научно-исследовательского центра. Низкая сила тяжести спутника Земли позволяла покрывать большие расстояния с меньшими усилиями, что для него было как нельзя кстати — датчики манометров скафандра тревожно помаргивали красным, обещая Джозефу скорую смерть от удушья.

Он добрался до первого лунного города через час с небольшим, израсходовав все запасы скафандра, задыхаясь от нехватки кислорода и мотая головой в бесполезных попытках отогнать разноцветные пятна перед глазами. Вход в Гагарин был свободен для всех — через сутки по требованию генерала Белоусова его запечатают наглухо и начнут тщательную проверку всего и вся, но Джозеф будет уже слишком далеко, хоть его и опознают. Ну а пока он спокойно прошёл под купол Гагарина, избавился от скафандра и, взяв билет на рейсовый к Земле, устроил себе праздник живота в одном из кафе лунного города. Безвкусный стерильный воздух под куполом казался ему божественной благостью.

Джозеф родился в Джексоне, столице штата Миссисипи на юге США, Соединённых, то бишь, Штатов Америки. У него была фамилия, и второе имя, но за свою жизнь он столько времени провёл под чужими именами и с фальшивыми документами, что он будет для нас просто Джозеф — в этом имени я уверен на все сто.

Мать принесла новорождённого из госпиталя Св. Доминика, 969 по Лэйкланд Др. в большую многоэтажку по Миллс стрит, где ютилась семья Бэйли. Эдна Леонтина Махалия, хоть и была воспитана примерной девочкой, да на свою беду обожала блюз, любила петь, и любила петь в большой компании — не зря мать, такая же любительница чёрной музыки, назвала её именами легендарных блюзовых певиц далёкого двадцатого века. Отец Джозефа, чьё имя Эдна Леонтина никогда не произносила вслух, а значит и нам оно ни к чему, охмурил её под звуки госпела и смылся, оставив после себя ребёнка и проблемы в семье, гордой лишь тем, что свои гроши каждый Бэйли зарабатывал честным путём, а не сшибал на большой дороге.

В трёхкомнатной квартире, лет десять назад купленной Бэйли-старшим в период расцвета его маленькой автомастерской пятерым было тесно. Кроме Эдны Леонтины здесь жила её сестра Мэри с детьми Юзефом и Анной. Их мать, Ма Бэйли звали соседи старушку, умерла уж года три назад и старый Джо отчего-то никак не собрался привести в дом вдовушку поласковее себе под стать — и впрямь любил, похоже. Старший брат, Дейзи, сидел в тюрьме, Камилла, старше Эдны Леонтины на год и младше Мэри на два года, жила с мужем под Хьюстоном в трейлере, перебиваясь случайными заработками. Простому народу живётся непросто, будь ты чёрный, белый… да хоть фиолетовый — всё едино…

На шуструю младшенькую у старого Бэйли были свои виды, были кое-какие сбережения, даже какая-то протекция в Джексонском государственном университете, однако Эдна Леонтина, родив ребёнка, бросила курсы медсестёр, разрываясь между маленьким Джозефом и работой в ресторанчике неподалёку, где она трудилась то посудомойкой, то официанткой — в зависимости от настроения хозяина. Но никогда, как бы трудно ни было, Эдна Леонтина не была попрошайкой или, того хуже, проституткой и Жирный Колберт, гаваец, скупщик краденого из Фриско, однажды сплюнул половину зубов в унитаз, неосторожно обозвав Джозефа «сыном чёрной шлюхи».

Сбережения старого Бэйли кончились, когда прогорела его автомастерская, и старик как-то сразу сдал, оставшись без любимого дела. Пару лет он понянчился с внуком, существуя на жалкую пенсию по старости, а потом тихо умер и Эдна Леонтина и Мэри, такая же одинокая мамаша, осиротели, оставшись впятером в знакомой с детства трёхкомнатной квартире. Джозеф деда и не помнил, знал только, что хороший человек был.

Спустя какое-то время — по малолетству Джозеф этого тоже не помнил — Мэри нашла себе мужа и они с Андерсом вдруг решили, что Эдна Леонтина с ребёнком мешают их семейному счастью, по какому случаю выжили младшую сестру из родительского дома. Молодая мать с ребёнком на руках оказалась на улице почти без денег, без жилья, начались проблемы на работе и если бы не Айра, несдобровать девушке. Айра жил в трейлере на окраине (привет, Камилла!), работал на лесопилке и вообще был добродушным парнягой, набожным и щедрым, как это и полагается нормальному афроамериканцу. Для него радостью было слушать как Эдна Леонтина распевает госпел в методистской церкви Джексона по воскресеньям в компании разновозрастных кумушек.

Матушка Джозефа родила одного за другим двоих мальчишек, располнела, не утратив, впрочем, прежней жизнерадостности и со временем превратилась для окрестных ребятишек, прибегавших позвать Джозефа принять участие в мальчишечьих забавах, в Ма Эдну. Джозеф рос нормальным пацаном. Сказать, что он был криминальным талантом… нет, нельзя, пожалуй — криминальным талантом был Барни, в десять лет затянувший Джозефа стоять на стрёме пока старшие ребята потрошили почту. На следующий день после его двадцать четвёртого дня рождения Барни пристрелили собственные подельники во время раздела добычи с очередного ограбления то ли банка, то ли ювелирного магазина.

На деньги — по десятке каждому — с того первого раза Джозеф купил сладостей и щедро поделился с братьями. Те похвастались отцу, Айра устроил настоящее следствие, без особого труда выудив из десятилетнего мальчугана подробности его… хм… заработка, а после надавал ему подзатыльников. Через четыре года в подобной ситуации Джозеф бросился на него с ножом и Айра кое-как отбился от шустрого мальца, после чего Джозеф почти перестал появляться дома. Эдна Леонтина жалела старшенького, защищала его от гнева мужа, понимая, что за обустройством собственной жизни упустила воспитание сына, но поделать уже ничего не могла: Джозеф жил на улице, жил улицей и всё тут. Всё что могла сделать Ма Эдна, так это молиться, чтоб её старшенький не отправился за решётку, а то и похуже — в могилу раньше времени, да просить Бога, чтобы вразумил сына и отвратил от грязных дел.

Отрочество и юность Джозефа пришлись на семидесятые годы двадцать второго столетия. Время было бурное: трясло Дальний Восток, где то распадались государства, то возникали совершенно фантастические объединения из обломков древних Китая, Кореи и Индии и всё это сопровождалось массовой гибелью ни в чём не повинных людей. Трясло Африку, куда обратил свой орлиный взгляд созданный в начале столетия Исламский Халифат, и двум державам — ЮАР и Халифату — оказалось мало огромного континента для решения всяческих противоречий. Люди прорвались к Марсу и на карте Красной планеты появились человеческие поселения, а в Секретариате ООН началась череда скандальных отставок в связи с разворовыванием денег, предназначенных для строительства означенных поселений. Относительно спокойно было только в Южной Америке, но и здесь нет-нет да и бряцало оружие в сельвасах.

На улице жизнь шла своим чередом. Темнокожие пацанята из беднейших районов Джексона сбивались в ватажки и слонялись по улицам города то на побегушках у старших, то сами искали приключений, а то со всех ног удирали от полисменов после очередных таких приключений. Начинается всё, как водится, с малого: принести это, подежурить вон там, не мешаться здесь… Дрались с белыми сверстниками с северных и восточных кварталов, приставали к девчонкам, хотя здесь доставалось и своим, «шоколадкам», и белокожим задавакам из тех же районов. Даже в Сети благонравные граждане великой страны возмущались выходками чёрной братии, срывавших платья со школьниц средь бела дня, что немало забавило жителей других штатов.

Постепенно дела становились всё серьёзнее и не отделаться теперь было одними только подзатыльниками от отчима. Всё было: разнося дурь по школам, пацаны садились на иглу, чтобы потом тихо сгореть от проклятой ломки или передозировки наркотика, кто-то, недостаточно расторопный, сел, попавшись в лапы легавым, Майло, живший неподалеку в таком же трейлере, увлекся идеями Новой Африки и погиб в непонятно как возникшей перестрелке. Десятки искали выход с этого дна — единицам удалось выбиться в люди.

Джозефу везло уцелеть во всех подобных передрягах. Труднее всего пришлось, когда копы накрыли банду Мелкого Лу, его парни по глупости возомнили себя терминаторами и пули зажужжали, что мухи на городской свалке. Пацанов положили всех и каждому — контрольный выстрел в голову. Джозеф, маленький совсем, видел всё своими глазами и до сих пор помнил, как Рэй Вебстер, здоровенный белый коп, почётный гражданин города, подошёл к нему, маленькому до смерти напуганному негритёнку, и, держа громадное ружьё стволом вверх, сказал сквозь зубы:

— Вот так-то, сынок… Не связывайся с плохими ребятами.

Власти на местах и в Капитолии были тогда уже не такие нервные, как в конце двадцать первого века, после Чёрного марша, прокатившегося по южным штатам и политика «нулевой толерантности» начала помаленьку уходить в небытие, но копам всё равно оставили право разгонять любые сборища негров и открывать огонь без предупреждения по своему усмотрению. А Мелкий Лу кроме маленького роста имел столь же маленький интеллект и раздутое самомнение, за что и поплатился, разбросав свои невеликие мозги по грязному полу съёмной квартиры.

Когда накрыли Аллистера с партией наркоты, Джозеф парился в исправительной колонии возле озера Стриблинг, а когда в семьдесят седьмом в Джексоне выбрали первого за пятьдесят лет чёрного мэра, им с приятелями пришлось мотать из города, так рьяно молодой Гэмбли Воспой принялся искоренять преступность. И они дружной компашкой — Барни был с ними, точно, его пристрелили в восемьдесят втором — вчетвером на краденом Додже рванули к морю по раздолбаной US55.

Собственно, серьёзных претензий к ним у властей не было, точнее, ничего такого, ради чего Рэй Вебстер потерял бы покой и сон — все, кто промышлял по-крупному очень быстро заканчивали свою карьеру или в одном из исправительных учреждений штата, или на городском кладбище. Скорее всего дело было в том, что тихий, благонравный Джексон напоминал это самое кладбище четверым молодым парням, у каждого из которых кровь кипела в жилах и самым страшным врагом была скука. И к чертям всякие там лесопилки!..

Их ждал, их манил великолепный Новый Орлеан, Нувель Орлеан, Биг Изи — о, сколько здесь было всего!.. Никаким окрестным болотам, никаким Катринам и прочим милым красоткам с восемнадцатого века не удалось отменить «Laissez les bons temps rouler» — Джозеф, правда, долго не мог выучить этот любимый тост Буонапарта Луи — и через влажную летнюю духоту кварталы Города-Полумесяца продувал свежий бриз с моря. Море приносило доход. С моря шёл металл, нефть и всякое прочее, приносившее разумным людям возможность потратить приятно шелестящие купюры во французском квартале, а тот, в свою очередь, приносил устойчивый доход другим разумным людям, и так, наверное, будет во веки вечные…

Джозеф не любил вспоминать свою работу. Это была такая галерея смазанных портретов, причем одним портретам настоятельно требовалось избавиться от других или, по крайней мере, сделать, чтобы эти другие поступали именно так, как желают первые. Ни те, ни другие за пару лет жизни в городе родными Джозефу не стали, хоть плечистый парень, проводивший в зале бокса больше времени, чем в начальной школе, и научился разбираться в жизненных тонкостях, порой даже с выгодой для себя. Джозеф вспоминал Жирный Вторник, когда девочки в одних только бусах выстраиваются на Vieux Carre к ужасу феминисток всей Америки. И джаз, наполнявший город всю первую половину мая и кучу всего, что вспоминать было приятно, кроме своих трудовых будней, где ему постоянно приходилось пускать в ход кулаки, а то и браться за ствол. Что тут ещё добавить? Таких «жертв обстоятельств» полно и у нас, и каждый с удовольствием обвиняет в своей нелёгкой судьбе что угодно и кого угодно, кроме себя любимого.

Но Джозефу повезло и тут, повезло в том смысле, что не пришлось ему погостить на казённых харчах: в восьмидесятом году избрали восьмидесятого же Президента Соединённых Штатов. Избранный белозубый красавчик Джош Эдвардс был первым за какое-то там время республиканцем на посту президента и привели его на этот пост выборщики большинства штатов, поддерживаемые народной волей американского истеблишмента. Этот последний, внимательно наблюдавший за событиями в мире вообще и в Азии в частности, решил воспользоваться благоприятной ситуацией в Китае, мало-помалу обретавшем стабильность после недавней череды революций и Корее, восстановившей своё единство буквально в прошлом десятилетии. Промышленникам нужна была дешёвая рабочая сила, ресурсы, рынки сбыта, военным хотелось побряцать оружием под носом у России, свои интересы имели финансисты — Америке внезапно понадобились её океанские порты для вывоза людей и машин, ввоза сырья и продовольствия. В портах следовало навести порядок, чтобы получить возможно меньший убыток от различной незаконной деятельности и сделать это по возможности быстро, ибо жизнь в третьем тысячелетии от Рождества Христова ускоряла свой темп всё больше и больше, спрессовывая в десятилетия события, которым в прежние времена понадобились бы эпохи.

В общем, однажды, после очередного урагана с милым женским именем по всему городу начались аресты и отставки. Часть людей, не вписавшихся в новые условия жизни, просто исчезла, даже из городских архивов исчезли записи о таких людях, весьма заметных, между прочим, фигурах в жизни Нового Орлеана. Хотя здесь ещё легко отделались — говорят в Хьюстоне дело дошло до уличных боёв с военными, но это только слухи, а что там на самом деле было разве узнаешь?

Джозеф сотоварищи всё это время отсиживался в предместьях Биг Изи после налёта на контору транспортной фирмы, чей владелец кой-чего задолжал большим людям. Сидели тихо, связи с городом у них не было, но в один прекрасный день Джой вышел за продуктами и, случайно встретив старого знакомого, принёс новость, что в городе идёт самая настоящая война, не хуже бутлегерских перестрелок каких-нибудь. На следующий день за продуктами пошёл Джозеф и в их временное пристанище на болотистом берегу Лэйк Бёф уже не вернулся. Он с детства запомнил, что если по твоим следам идёт белый человек с большим ружьём, значит, дело хуже некуда: надо убегать как можно дальше, прятаться как можно глубже, ну а там на всё воля Божья, как говаривал тот же Буонапарт Луи, старый пьянчужка из бара с окраины.

Он убежал аж на восточное побережье и в Атланте явился на вербовочный пункт. В другое время его бурное прошлое вполне могло послужить причиной отказа или записали бы Джозефа во вспомогательные части, но тут стране понадобилось много крепких молодых парней, желательно пороху понюхавших и бравый капитан US Navy после чисто формального собеседования, протянул ему руку:

— Поздравляю, сынок. Теперь ты с нами.

Джозеф, глупо улыбаясь, благодарил за доверие, благодарил за возможность увидеть мир — как будто на мир глядеть стоило только через прицел винтовки… Его ждал Пэррис-Айленд, где он и начал вспоминать Новый Орлеан, постепенно ставший для него утопией какой-то, страной Коканью, ни больше, ни меньше, и всевозможные тяготы и лишения военной службы. Сначала, в рекрутском депо морской пехоты в проливе Порт Ройал это была ностальгия по прежней вольной жизни, заполненной теперь одними только «Ай-ай, сэр!!!», казавшаяся Джозефу самым сильным чувством за все его неполные двадцать лет. Потом, когда стало по-настоящему жарко, он познал что такое на самом деле жестокая тоска по вольной жизни там, где в воздухе жужжит смерть.

Джозеф вспоминал Марди Грас в Аомыне, где триады, недовольные жадностью американских генералов, устроили Джи-Ай кровавую баню: стреляли все и отовсюду — женщины, дети, старики… Они с ребятами расстреляли весь боезапас, оставили на узеньких улочках старого Макао всю технику и больше половины батальона, а потом жестоко дрались с командой десантного корабля, порывавшегося уйти на безопасное расстояние от негостеприимной суши. Ещё и в газеты попали — как же, злые янки стреляют в мирных жителей.

Вспоминал красотку Кимберли а за ней всех девочек из заведения мадам Жозефины (Оби Гарсиа из Сан-Диего услышала имя по телевизору, плохо поняла что за тётка так называлась, но тётка явно крутая со своим парнем, не хуже Бонни и Клайда) в заливе Кори, куда они отступали от самого Карачи. Пятнадцатый экспедиционный корпус прикрывал миссию спецназа, получившего задание обезвредить и вывезти части термоядерного реактора, а заодно разрушить завод по производству какой-то гадости для этого реактора. Джозеф и не знал, что у этих немытых обезьян, какими для него были все неамериканцы, могут быть ядерные реакторы, ядерные бомбы; впрочем, самое неприятное открытие для него и парней из «Браво 3–1» состояло в том, что пакистанцы оказались неплохими стрелками.

Десантные корабли обстреляли на рейде и они поспешно отошли от берега, бросив экспедиционный корпус в ожидании подкрепления, которое заперли в Суэцком канале какие-то там резолюции ооновских крючкотворов. Экспедиционный корпус остался безо всякой поддержки против превосходящих сил пакистанской армии и разъяренной толпы гражданских, после чего кинулся на юг, к индийской границе. Весь почти двухсоткилометровый драп морпехов, перемешавшихся со спецназом в сумасшедшем желании выжить, их сопровождал треск автоматных очередей и уханье гранатомётов. Части установки утопили к чёртовой бабушке в болоте, спецназовцы кое-как вынесли часть документации и всё равно пошли под трибунал, когда уже на корабле обнаружилось, что гражданских специалистов, контролировавших транспортировку частей ядерного реактора, в суматохе потеряли ещё в самом Карачи.

Джозефу опять «повезло» — он, находясь в самом центре заварухи, словил одну пулю в голову и одну в область груди и его, тяжелораненого, обошла стороной ударная доза радиации, потому что в плен попал в бессознательном состоянии. Потом его обменяли на пленных пакистанских солдат, когда эскадра Шестого флота прорвалась-таки из Красного моря и красавцы-корабли гордо вывесили «Звёзды-и-полосы» возле негостеприимного пакистанского берега.

Даже пьянчужку Буонапарта Луи помянул разок, когда в Венесуэле герильерос задали им жару прямо во время высадки на электростанцию Карони — умники из штаба решили захватить ГЭС силами полка парашютистов. Не учли стратеги только, что играть пришлось не просто против бородатых крестьян с ДШК: партизанами командовали ребятки из CSAR, со времен Хайме Лусинчи привычных к подобным играм. Десант расстреляли прямо в воздухе, выжившие зубами вцепились в кое-как отрытые окопы на островах водохранилища, а отцы-командиры, дабы не допустить мировой огласки собственного головотяпства, пустили в ход авиацию, стерев плотину с лица земли.

Высвободившаяся сила реки смыла несколько городов вниз по течению, приведя страну к гуманитарной катастрофе. Из всего десанта выжило семь человек, трое из них заикались и ходили под себя, Джозеф, наверное, не избежал бы подобной незавидной участи, да его контузило одним из первых и крепко засыпало землёй — нашли чудом, он стонал, лёжа без сознания. После этого он, восстанавливая развороченное взрывом лицо, сделал себе пластическую операцию, налепив утончённую физиономию по последней моде.

И всё это с ним случилось за время одного только первого шестилетнего контракта. Выйдя из госпиталя, Джозеф слонялся по расположению части ещё почти месяц до конца срока, определённого договором, а потом собрал нехитрые солдатские пожитки, получил всё, что ему причиталось, сдал всё, что требовалось и с лёгкой душой сел в автобус, следующий вглубь страны.

«Здравствуй, мама, возвратились мы не все», — жалко, Эдна Леонтина не знала этой песни, а то шикарный блюз вышел, с её-то голосом.

Джозеф вернулся. И пожалел об этом.

Не был он гражданским, не был никогда — бей и беги, вот всё его призвание и весь его талант. Так было до армии, так было в морской пехоте; Джозеф пошевелил извилинами, и понял, что так будет всю его жизнь. Ничего другого он не умел и учиться гражданской профессии не особо хотелось, да и окружающая действительность не могла предложить здоровому мужчине в расцвете сил более-менее достойного заработка. Воспользоваться всякими там «Джи-Ай Билл» Джозефу не светило, скажем честно — умишка не хватало, вот он и не совался во всякие там колледжи-академии-институты. В семье ему вроде как обрадовались, даже поседевший Айра обнял блудного пасынка, забыв обо всех прежних обидах. Отметили встречу, сначала в кругу семьи, потом пришлось угощать старых приятелей, прознавших о возвращении Джозефа; погуляли неделю, пока не кончилось всё его выходное пособие и как-то утром Джозеф понял, что гулянки уступают место прозе жизни, каковая очень быстро спустила его с небес на землю. Жизнь стоит денег, вот же какая штука, а заработать их, деньги эти, будь они неладны, поди попробуй.

Джозефа воротило с души при одной только мысли о том, чтобы до конца жизни таскать брёвна на лесопилке вместе с отчимом. Он ещё принадлежа к преступному миру Нового Орлеана отвык экономить деньги, а будучи на военной службе хоть и поумерил аппетиты, но щедрое довольствие US Navy позволяло Джозефу жить не задумываясь о завтрашнем дне. А тут…

Его ровесники промышляли кто чем, на вопросы о работе отвечали сальными ухмылками и однажды устроили Джозефу встречу с Большим Эдди, старшим по кварталу или как там эта должность называлась.

— Ну чо, ниггер, — Эдди был разряжен во всё чёрное, кожаное, кожаная же ермолка на бритой голове была украшена золотым полумесяцем… мусульманин он, что ли?.. — Здесь всё просто — держись нас и всё будет путём…

Каждое слово Большой Эдди выцеживал медленно, с достоинством, наслаждаясь собственной значимостью и крутизной:

— Поначалу постоишь на улице — посмотришь с Кранчем как дела делаются… Ты, говорят, нормальный пацан, в Новом Орлеане был в цене…

А Джозеф смотрел на этого жирного кретина и понимал, что из подобных дел он вырос, как вырастают дети из одёжки с плеча старших братьев и надо покупать новое, но жизнь стоит денег… и так далее. Джозеф явился на вербовочный пункт прямо в Джексоне, назвал личный номер, под которым ещё числилось его досье и ему не пришлось даже заполнять обычные для этого заведения анкеты да тесты — его, героя и ветерана, взяли так, хоть это и было нарушением инструкций. Дальше была школа дрилл-сержантов, затем родной Пэррис-Айленд и ближайшие шесть лет дикие вопли новобранцев «Ай-ай, сэр!» будут услаждать уши Джозефа днём и, по его желанию, ночью.

Не вышло.

Под конец третьего года армейского контракта у Джозефа случился юбилей: тридцать лет своей бурной жизни он коптил воздух, побывал в таких переделках — и выжил! Как не отметить?

Отмечали шумно, в кабаке, название которого до сих пор стоит у Джозефа костью в горле: «Симпатяшка Сьюзи», с неоновой тёлкой на входе, баром, бильярдом и развесёлыми девочками на втором этаже. Заведение предоставляло клиентам самый широкий спектр услуг — в области развлечений, конечно — и загулявшая солдатня испробовала их все, после чего у компании морпехов состоялся крупный разговор на совершенно серьёзную тему, при этом Билли Дэвис сказал… а Янг Тэйлор ответил… и вмешался Китаёза Квон (здоровенный белокурый придурок из Кентукки, спьяну обожавший изображать маленького кули)… Протрезвел Джозеф от резкого запаха крови, сжимая в руках машин-ган, его боевые товарищи лежали вокруг, изрешеченные пулями и сердце Джозефа вмиг наполнилось острой тоской по своей закончившейся с этого момента жизни — за такие фокусы кривляться ему на электрическом стуле в лучшем случае.

Через пару дней он был в Мексике, после старых добрых USA напоминавшую ему Пакистан, Аомынь и эту, как её, Венесуэлу, будь она неладна, вместе взятые. Судьба-злодейка не оставляла ему другого выхода, кроме как взяться за старое, знакомое ещё по славному Биг Изи ремесло, и поначалу Джозеф процветал, наметанным глазом различив людей правильных и разумных. Продолжалось это недолго: после конфликта двух семей пришлось ему перебираться ещё южнее, опять оставляя за собой гору трупов — сказалась выучка морских пехотинцев, позволившая Джозефу уцелеть в ураганных уличных перестрелках, когда каждый сам за себя и лишь Господь Бог за всех.

Он проехал Гватемалу, Никарагуа и Коста-Рику, а в Панаме его взяли в оборот — таким трюкам в Пэррис-Айленде не учили и агенты АНБ захомутали Джозефа прямо на улице в Колоне, где он рассчитывал сесть на корабль и дунуть… на Гаити, может быть.

Сначала трое амбалов на славу потрудились над физиономией Джозефа, столь дорого обошедшейся бюджету Соединенных Штатов, доводя клиента до нужной кондиции. Стены гаража, куда его привезли на большой старой машине — раритет пыхтел бензиновым движком — гасили крики, ругательства и вообще всякий шум; трое лупили Джозефа, двое наблюдали за экзекуцией, флегматично покуривая толстенные кубинские сигары. Сколько времени прошло — сложно сказать, для Джозефа так и вовсе минуты показались Вечностью, но, решив, что клиент готов, старшие команды не без труда остановили разошедшихся помощников, усадили Джозефа напротив и дали покурить.

— Суки белые! — рискнул Джозеф, сплюнув окровавленный окурок в сторону своих мучителей.

После этого ему тотчас же прописали ещё немного, для вразумления, и один из тех, с сигарами, начал говорить: «Что же вы, мистер Как-вас-там-нынче-кличут, так плохо обращаетесь со своими боевыми товарищами? Они вам спину прикрывали во всяких передрягах, а вы им, значит, в благодарность по пуле, да не по одной… Знаете, что вас ждёт по возвращению на родину, за устроенную перестрелку, да после того, как вы скрылись с места преступления?..»

Джозеф знал. Даже не разбираясь в тонкостях пенитенциарной системы далёкой родины, знал он, что ждёт его хай-вольтаж и никаких гвоздей.

«Как представители разведывательного сообщества Соединённых Штатов, мы обязаны переправить вас, мистер, на родину для отправления правосудия, — продолжал между тем агент, — и мы к этому готовы на сто процентов».

Высказавшись таким образом, он откинулся в кресле, вплотную занялся своей сигарой и словно забыл про Джозефа. Последний не сказать что испугался — всякое видали, не то что там паршивые службисты, но защемила сердце смертельная тоска по уходящей словно песок сквозь пальцы собственной жизни и, хоть Джозеф сидел не шевелясь, только дышал шумно, ворочая разбитыми губами, а всё же отразилось эта тоска в его глазах, сам он будто обмяк, что ли. Агент этот момент уловил, конечно и, оставив сигару в пепельнице, продолжил разговор, переходя к сути: «Ну что же, мистер, имеется у нас дело, которое без вашей помощи не провернуть. В ваших интересах сотрудничать с нами и, не буду врать, реабилитация вам не светит, но специальные службы перестанут интересоваться вашими странствиями по белу свету…»

Его вербовали в спецкоманду, занимавшуюся грязными делами по всему миру под крылом Дяди Сэма и выбора у него не было ни малейшего — этот хлыщ в штатском обрисовал все перспективы верно, ни одной детали не упустил.

— Ну а если я откажусь? — буркнул Джозеф.

Второй тип, всё время просидевший молча, шевеля только пальцами с зажатой в них сигарой, медленно снял очки и Джозеф увидел перед собой бешеные глаза совершеннейшего отморозка.

— Не стоит, сынок, — сказал тип. — Не надо.

Что ему оставалось?..

— Зубы вставьте, — сказал Джозеф.

Поначалу в своей новой жизни Джозеф и капли спиртного в рот не брал, зарёкшись навек, как ему казалось, не трогал наркотики и вообще старался держать голову трезвой, чтобы понять жизненную ситуацию, в которой оказался. А когда понял, горько запил, в перерывах между акциями заливая в себя всё, что хоть сколько-нибудь крепче воды, допивался до полной потери человеческого образа и рычал и выл, грозя несправедливому небу кулаками. Судите сами: одно дело состоять в нукерах у влиятельной семьи, надзирая за порядком в контролируемых торговых точках и заведениях и совсем другое — гонять новобранцев в рекрутском депо. Не совмещаются эти два занятия никак…

Не совмещаются, говорите? Скажите это правительству Соединённых Штатов, там вас поймут, может быть.

Жизнь опять заполнила галерея смазанных портретов и на этот раз их объединяло одно — от всех что-то требовалось Дяде Сэму. Ну, то есть, так объясняли Джозефу, а он верил, во всяком случае всем своим видом изображал искреннюю веру и каждым поступком, к месту и не к месту, старался, доказывал свою лояльность и полезность. Противно, да, а жить хотелось — страсть, вот и крутился… И выжил-таки!.. Как выжил, да как жил — совсем уж противная история и пачкать уши читателя ЭТИМ не хочется: Джозеф и сам чувствовал, что из солдата мало-помалу превращается в мясника какого-то, чувствовал, что это вообще-то трагедия, но ведь жить хотелось.

Беспокоили его, что называется, редко но метко, платили щедро, оплачивали лечение, хотя Малколм — тот тип с бешеными глазами — нередко цедил при Джозефе ругательства, недовольный тем, что на деньги налогоплательщиков приходится лечить всяких… Дальше следовали совсем нецензурные выражения. Малколм был, видите ли, патриотом, верил в Великую Миссию Соединенных Штатов и таким как Джозеф места в его стране Утопии не находилось. Ну разве что пока не достигнута Цель можно и вытерпеть существование таких вот… Дальше опять следовала нецензурная брань.

Джозеф терпел. Предназначенные ему деньги Малколм отсчитывал до единого цента — тут не надо только забывать, что с той же тщательностью он и свинца отмерит, Джозеф видел разок — и денег этих хватало на легкую и безбедную жизнь в любой стране. Поначалу, правда, Джозеф оставлял почти всё жалование по гаитянским кабакам, откуда его время от времени вытаскивали на очередное дело, но как-то Малколм, вытащив Джозефа с очередной лихой гулянки, сказал водителю, посматривая на бренное тело подопечного, извергающее ядрёный аромат на заднем сидении:

— Слушай, может пора от него избавиться? На что он такой сгодится…

Джозеф, заслышав такие рассуждения, протрезвел почти сразу и с тех пор прекратил разнузданные попойки, перебрался с Гаити на Кубу, где со времен братьев Кастро царил сухой закон, даже чуть было не женился, но это, впрочем, скорее всего неправда. Как это всегда бывает, мозг, не оглушённый разного рода зельем, потребовал пищи и Джозеф решил посмотреть на цивилизованные места, колыбель цивилизации белых, так сказать. Служба в морской пехоте позволила ему взглянуть на мир, но, как уже было сказано, взгляд этот был исключительно через прицел винтовки, да и те места, что Джозефу приходилось видеть были, может, и красивыми, но постоянное ощущение опасности заставляло любые красоты воспринимать через прицел винтовки, опять же.

Джозеф съездил в Европу, посетив Лондон, Париж и Рим, побывал в Каире — столице Исламского Халифата. Итогом этого путешествия стало внутреннее беспокойство, со временем превратившееся в самую настоящую тоску — как любой стопроцентный американец, Джозеф знал только Соединенные Штаты и другие страны были ему интересны только в сравнении с родными Штатами, а туда Джозефу дороги не было. Вот он и хандрил.

От хандры спасла путёвка в лунный отель в Гагарине — в Армстронг, являющийся территорией США, въезд для Джозефа опять же был заказан и две недели он, начисто позабыв о делах земных, развлекался, совершая прогулки по лунной поверхности, гоняясь на глайдерах и висел в скафандре для пустолазанья на стенах Балкан. По прибытию на грунт его правда ждала проверка на лояльность, оставившая на дублёной шкуре Джозефа пару лишних шрамов, но дело того стоило.

Так он жил-был больше десяти лет, до того памятного разговора с Малколмом летом двести третьего, переведшим деятельность Джозефа, скажем так, в иную плоскость. Малколм явился в небольшую квартирку Джозефа утром, как всегда аккуратно постучал, дождался, пока хозяин жилища приведёт себя в порядок и без лишних предисловий начал рассказывать суть дела.

— Кофе? — Джозеф знал, что его патрон откажется, но хоть что-то надо было говорить, чтобы не выдать своего волнения.

— Через три часа из Гаваны вылетает самолёт, — Малколм начисто проигнорировал слова Джозефа, но тот давно к этому привык и обижаться не собирался. Да и страшно ему было обижаться на этого отморозка.

— Под окном машина, отвезёт тебя в аэропорт, билеты, документы — всё готово, — Малколм положил ногу на ногу. Сколько его знал Джозеф, Малколм никогда не менялся: прямой, сухопарый, в строгом костюме — о стрелки брюк порезаться можно — в мягких туфлях и солнцезащитных очках. Может быть, вздумай Джозеф посчитать седые волосы в аккуратной прическе этого ублюдка, их количество не изменилось за прошедшее время.

— У тебя вроде остались знакомства в Аомыне? — внезапно спросил Малколм.

— Что я в Аомыне забыл, — буркнул в ответ Джозеф. Странный это был разговор, как и множество их разговоров до этого — один задавал ничем не связанные между собой вопросы, другой кипел яростью, при этом испытывая к собеседнику самый настоящий страх, заставлявший отвечать на любые, самые дурацкие вопросы и делать всё, что скажут.

— Штаны вы все там позабывали, когда драпали в восемьдесят четвёртом из города, — глаза Малколма были скрыты тёмными очками, и хоть губы растянулись в холодной улыбке, Джозеф точно знал, что буркалы урода остались холодны и недвижны по-прежнему. — Ах как жалко, что генерала Ван Дурмана тогда просто отправили в отставку… Делов он там наделал на трибунал, не меньше.

Джозеф пожал плечами — у генералов был свой бизнес в старом Макао, у них, простых солдат свой. Жалей — не жалей…

— Прибудешь в Аомынь завтра, — сухо, по-деловому начал Малколм. — Тебя встретят, проводят к нужным людям. Задача твоя такая: купить пятнадцать человек. Мужчин, здоровых, боеспособных, собрать в надёжном месте, ждать сигнала. О сигнале условитесь на месте. Повтори.

Джозеф повторил слово в слово, спросив только:

— Что делать будем, начальник?

— На месте узнаешь, — без выражения произнес Малколм, разом отбив у Джозефа желание спрашивать что-то ещё.

Отчего-то Джозеф промедлил, собираясь — обычно хватало одёжку натянуть, да подружку выставить: клятые бабы напрочь не боялись Малколма, который при нужде — профи — мог быть обходительным и галантным настолько, что одна дура прямо при Джозефе стала строить ему глазки. Но Малколм застал его одного, и, пока его подопечный копался в вещах, выбирая рубашку почище, Малколм поднялся и заходил по комнате, разговаривая будто бы сам с собой:

— Долбанные русские… — русских он ненавидел страшно. Называл коммунистами, хотя ни одного коммуниста Джозеф в Гагарине не встретил. И вообще, с русскими они здорово покуролесили тогда, в лунном городе.

— Всё было наше. Весь мир знал только Дядю Сэма, кланялся доллару и любые дела вел только с оглядкой на нас…

Джозеф торопливо натянул штаны и накинул цветастую гавайку — похоже, следовало торопиться.

— Как они вылезли?.. — Говорил меж тем его патрон: — Долбанные русские подмяли под себя все перевозки в Приземелье, две трети научных исследований идёт через них… Будь моя воля, я бы пристрелил того, кто допустил такое… Ты собрался? Хорошо, пошли…

 

Глава 4

Любое событие должно с чего-то начинаться — даже Вселенная, расширяясь в бесконечность, имеет своё начало. Прошли те золотые времена, когда благородный, но весьма небогатый идальго обращался к монаршей особе с неким проектом и маленькая флотилия с высочайшего соизволения отправлялась в плавание, в корне меняя человеческие представления о мире. Корабли — как утлые лодчонки против свирепой мощи океанов, за команду — толпа лихих людишек, забубенные головушки, но для них дул ветер, их ориентиром были звёзды и мир одну за другой раскрывал свои тайны, отступая перед безумством храбрых.

И хотя ни благородный идальго, ни почтенный сэр не отличались человеколюбием и на средства монаршей особы и прочих знатных джентльменов, которые давали деньги на снаряжение экспедиции, доставлялась партия «чёрного дерева» в колонии Вест-Индии, а королевский двор Испании богател награбленным у несчастных дикарей золотом… Для истории оба остаются великими мореплавателями, сотворившими целую эпоху Великих географических открытий. А знаменитый атаман, «вельми мужествен, и человечен, и зрачен, и всякой мудрости доволен», удостоился в своё время ласкового приема, знатных подарков от самого царя и места в учебниках истории.

Эх, не в пору тебе царский панцирь пришёлся, Ермак Тимофеевич!..

С тех пор поубавилось монарших особ, да и те, что остались, подрастеряли своё достоинство, превратившись в памятники старины глубокой, хранителей старых обычаев: совсем другие люди определяют ныне судьбы мира. Зато отчаянных людей не стало меньше, а пожалуй что и прибавилось лихих головушек, готовых за-ради одного только азарта тряхнуть мировую твердь, представился бы только случай. Сложность, а то и подлость настоящего времени заключается в том, что для означенного случая обязательным условием стали многодневные нудные переговоры и непременное пустословие напоказ, призванное убедить общественность в необходимости таких-то и таких-то действий.

Проще говоря, нельзя нынче сказать:

— Идите, и вложите татаровьям по первое число, ибо совсем обнаглел этот Кучум — ни дани не платит, ни уважения не выказывает!..

Ан, нет, следует всенепременнейше выдать какой-нибудь перл в виде:

— В целях восстановления мира и спокойствия, сим повелеваю: действуя самостоятельно или через региональные организации или соглашения, принимать все необходимые меры для обеспечения соблюдения запрета на полеты, когда это необходимо, в сотрудничестве с Лигой арабских государств тесно координировать с Генеральным секретарем меры, которые они принимают для осуществления этого запрета, включая создание соответствующего механизма выполнения положений…

И прочее в этом духе.

В нашем случае отследить всю цепочку встреч, переговоров, заинтересованных лиц достаточно сложно… да и не нужно, пожалуй, показательным здесь будет один примечательный разговор ясным мартовским днём две тысячи двести четвёртого года от Рождества Христова. Разговор этот происходил без свидетелей, каких-либо записей, а тем более фотографий от него не осталось, поэтому заинтересованные лица ни о чём таком предпочитают не упоминать, но самая суть событий обычно проявляется без свидетелей, без записей тем более и — Боже упаси! — без фотографий.

Бостон — это сама история Америки. Здесь произошло всё, что определяет лицо Соединённых Штатов: первые волнения в 1730-м и бостонское чаепитие в 1773-м, с балкона Old State House первый раз читалась Декларация Независимости, а самое главное — в окрестностях будущего Бостона причалил «Мэйфлауер». Здесь и уютные тесные улочки с домами в викторианском стиле, и суперсовременные небоскребы, и собрания достопримечательностей времён Американской революционной войны, и Кембридж, а Кембридж — это Гарвард.

Прибывший буквально вчера почтенный джентльмен являлся выпускником и на протяжении многих лет донатором старейшего университета США. Всё это, впрочем, не гарантировало ему столь тёплый приём у ректора Университета, если бы не его статус сенатора и главы Комитета по вопросам здравоохранения, образования, труда и пенсионного обеспечения Сената Конгресса США. В кабинете ректора дорогому гостю подали кофе, после чего достойные джентльмены выкурили по сигаре, обсудили ряд вопросов, касаемых образования в стране в целом и Гарварда в частности, и ряд посторонних тем, не переходя, впрочем, определённые границы. Затем сенатор откланялся и после тёплого прощания со стенами альма-матер отправился в исторический центр города, Бикон Хилл, в закрытый клуб «Сомерсет». Машина почётного гостя подъехала к университетским воротам и, вздумай какой-нибудь въедливый репортер провести расследование на предмет незаконного использования муниципального транспорта высоким чиновником…

Ничего бы репортер не накопал. Автомобиль был частный, излишне помпезный может быть «Плимут», за что сенатор мягко пожурил водителя, заботливо распахнувшего перед ним дверцу:

— Ну что же вы… э-э… да, Генри, не стоит привыкать к роскоши… Даже в моём возрасте это вредно, роскошь расслабляет, запомните, молодой человек…

Но впрочем расположился конгрессмен на удобном заднем сиденье автомобиля с немалой привычкой. Расторопный молодой человек по имени Генри ловко провёл автомобиль по улочкам и улицам города и буквально за пятнадцать минут, не застигнутые обеденной сутолокой, оба джентльмена достигли клуба «Сомерсет».

Культура джентльменских клубов — не путать с современной клубной культурой! — происходит из Англии, где в викторианскую эпоху их число достигало двух тысяч, а к настоящему времени осталось не более сорока. Американцы, с воодушевлением устраивая англичанам разного рода бостонские чаепития, старательно копировали тем не менее всё, что могло бы приобщить их, нацию мелких буржуа и лавочников, к высокой викторианской культуре, и клубные традиции в том числе, ведь в старой доброй Англии членство в хорошем клубе является показателем социального признания, символом престижа и принадлежности к избранному обществу. Английские клубы это сообщество родственных душ и это родство держится не на пустом месте, оно имеет свои классовые, социальные и экономические корни, а в Америке понятие джентльменский клуб ассоциируется с сексом и обнаженными женщинами.

Однако же для американской знати, разрешившей к двадцать третьему веку конфликт старых родословных и новых денег, с давних пор существует сеть закрытых учреждений, являющихся одновременно и деловыми центрами, в которых вершатся финансовые и коммерческие дела, и светскими центрами, визирующими общественное достоинство своих членов. Здесь как бы собираются воедино все добродетели, определяющие старую знать: старинная родословная, пристойный брак, приличный дом, ортодоксальная церковь, почтенные учебные заведения и главенствующее положение в обществе. Ну а так называемые джентльменские клубы, где трясут прелестями продажные женщины существуют для простых смертных, кому вход в «Рекет», «Филадельфия клуб», «Линкс» или в это трёхэтажное здание начала ХIХ века на Бикон стрит 42–43 заказан на всю жизнь.

Здесь тихо. Обстановка мрачновато-скромна на первый взгляд — просто не принято выпячивать на глаза богатство — персонал ненавязчив, безукоризненно вежлив и при наличии у гостя клубной карты, оный гость оказывается в обстановке прямо-таки домашнего уюта. Гости — молодой и старый — утолили голод, отведав фирменные блюда шеф-повара, затем переместились из столовой в курительную, куда заказали кофе, сигары и колоду карт. Они могли выехать в загородный Бостонский гольф-клуб, а могли уединиться в комнатах на третьем этаже и ничто не вызвало бы удивления и недоуменных вопросов — достойные джентльмены проводят время. Конфиденциальность гарантирована.

Вопросов им никто не задавал, обслуга старательно создавала атмосферу уюта для почтенных господ, благо у сенатора клубная карта была с незапамятных времен и у Генри, к удивлению конгрессмена, отыскалась такая же. Способный малый. Впрочем, других они не держат…

Разложили партию, всё также беседуя обо всём и ни о чём: от погоды до цен на акции компаний, с них и начался собственно разговор:

— …С тех пор котировки не поднимались… — Генри вёл партию уверенно, чётко считал ходы, не забывая поддерживать беседу, но сенатор всё никак не мог отделаться от ощущения, что все его активы, включая даже карточку элитного светского клуба, были заёмными.

Общее ощущение от человека было хорошее, приятное даже: ни одного лишнего движения, правильная речь с лёгким нью-йоркским акцентом, приятная внешность — типичный БАСП. Всё было так, да не так: акцент был приобретённым, родным для парня явно был техасский неспешный говорок, тщательно подобранные вещи — и умеренно дорогой костюм, и мягкие туфли к нему — были надеты недавно и не успели стать второй кожей хозяина. Чувствовалась привычка к более свободной одежде, более свободному общению и сенатор на секунду задумался: стать к тридцати посредником в подобном деле — много это или мало?.. Но философствовать времени не было и он сосредоточился на покере и других более насущных вопросах.

— По этому вопросу мистер Дёрст явно имеет своё мнение, — последняя фраза повисла в воздухе и сенатор предпочёл поддержать разговор, уж слишком серьёзные люди стояли за этим малым чтобы играть с ним в кошки-мышки.

— Мнение выражено именно в поправке Сильвера, — Генри разложил карты. На стол он не смотрел, пристально разглядывая собеседника.

Сенатор же напротив внимательно изучал расклад, словно пытался в свою очередь просчитать ход:

— То есть, по мнению господина Дёрста, дальнейшему росту компании мешает Закон о добыче и переработке?

— Не только, но в основном именно этот Закон тормозит развитие. Государственные перевозчики неэффективны.

— Неэффективны, — эхом отозвался сенатор. — Ваша ставка, Генри.

Разложили ещё партию.

— Господин Дёрст хочет, как я понимаю, убедить меня в том, что всё наше Национальное аэрокосмическое агентство не лучше какого-нибудь супермаркета в захолустье, — сенатор улыбнулся, желая смягчить тон сказанного.

— НАСА безусловно эффективно во всём, что касается чисто научной деятельности в освоении пространства, — Генри говорил всё это без запинки, как хороший ученик… да, ученик, недавний выпускник университета… способный мальчик. — Но агентство забывает об интересах частных компаний, для которых жизненно важным является интенсивность движения в пространстве. Компании перестало устраивать настоящее положение вещей… не в американских традициях ведения дел подобные административные барьеры на пути предпринимателей, далеко нет.

Сенатор выложил карты на стол, сдавая партию. Ах, как гладко чешет… как по писанному.

— Таких недовольных должно быть немало, как я понимаю.

— Да, у парней из «Спейс Индастриал» те же проблемы и в «Дженерал Спейс» нас поддерживают.

Они поднимают голову, понял сенатор. Толстосумы почувствовали свободу, они снова набирают силу и начинают оказывать влияние на государственную политику. Почти сто лет назад Конгрессу удалось отвоевать возможность принимать решения, не оглядываясь на интересы корпораций-гигантов и их владельцев, только так удалось отбить у русских свой кусочек космоса и вот после почти столетнего молчания они вновь поднимают голову. Большие деньги не остановить — слишком многие в этой стране хотят сорвать куш и мало кто задумывается о последствиях, а значит всё повториться вновь. Вопрос не в том, кто выиграет, мы или они, вопрос, сколько продержаться, чтобы хоть лицо сохранить, подумал сенатор.

— Вас и ваших единомышленников, — говорил между тем Генри, — безусловно смущает пакет предложений, которые включает поправка…

— Не пакет, — тихо возразил сенатор. — Нас, если уж начистоту, беспокоит пункт восемь, там, где сказано про вооружение тяговых блоков пространственных челноков.

— Не пойму, — Генри возразил чересчур быстро и явно был готов именно к такому повороту разговора. Ах, мальчик, мальчик… — В пространстве опасно, сенатор. Прохождение Пояса Астероидов связано с возможностью столкновения пространственного челнока со скалами и каждое такое столкновение обойдётся налогоплательщикам в десятки миллионов долларов.

Собеседник ответил широкой улыбкой:

— Да-да… объясните мне, профану, в таком случае, как там летают русские, а ведь тяговые блоки их кораблей не вооружены, об этом есть многочисленные свидетельства самых разных комиссий — и наших, и коллег из Европы. Кроме этого, насколько мне известно, почти все более или менее крупные астероиды Пояса выработаны ещё в прошлом веке.

— Мы не можем рисковать жизнью астронавтов, — сказал Генри. — В отличие от русских, подготовка наших экипажей осуществляется силами одних только корпораций, государство же в прошлом году отняло последние налоговые преференции в этом направлении…

Вот это была правда — он сам голосовал за подобный проект, ознакомившись с выводами комиссии Сената. То, что выводы те были неутешительны: под крышами лётных школ зачастую находились совершенно сторонние заведения, пользующихся налоговыми льготами наряду с учебными центрами подготовки астронавтов, ничего не меняло — льготы отменили, что давало этому Генри дополнительный козырь в разговоре.

— А вооружённая охрана экипажей кораблей? Предполагается отстреливаться от космического мусора из ручного оружия? — Сенатор поднял бровь, с искренним интересом ожидая ответа. Однако Генри было сложно смутить:

— Согласно данным ЦРУ международные террористы активизировались в последнее время. Они уже в пространстве, сенатор!.. Вспомните, ведь совсем недавно на Луне произошёл захват террористами исследовательского центра корпорации «Небо»! — Он даже руками всплеснул, давая понять, насколько обеспокоен этим событием. — Вооружённые маршалы на борту и личное оружие у члена экипажа позволят хоть как-то обеспечить безопасность.

— Подобные инициативы противоречат международному праву. Гаагская конвенция прямо говорит, что корабли и экипажи, получившие вооружение, должны находиться на действительной военной службе…

— Ну что ж, мы провели консультации по этому поводу с Министром обороны, — Генри перемешал карты. — Господин Тейлор заверил нас, что подобные вопросы будут решены к обоюдному удовлетворению.

Сенатор откинулся на спинку кресла. Большие деньги потому и становятся Большими, что ничего не упускают из виду. Даже Гаагская конвенция, замшелый камень на пути к Великой американской мечте, к которой США то присоединялись, то со скандалом отвергали её положения, не осталась без внимания — всё учли. Не учли они только Бобби, пожалуй.

Роберт Энсин Плэйн, его коллега, сенатор-республиканец, ветеран, почётный гражданин кучи городов Юга и Севера и просто отличный парень, внезапно уперся как самый настоящий осёл, не давая принять поправку Сильвера к Закону о добыче и переработке полезных ископаемых в Солнечной системе. Закон определял всю политику Соединённых Штатов в Солнечной системе и самым его главным постулатом было четкое разделение участков ответственности между частными компаниями и государством: вся разработка месторождений и иная напланетная деятельность оставалась на долю компаний, в то время как государство было главным перевозчиком между американскими секторами системы. Поправка Сильвера была блестящим образчиком оруэлловского новояза, не менее чем десятком обходных путей ликвидирующим монополию государства на перевозки, но самое главное — разрешающим частным кораблям иметь на борту лёгкое и среднее вооружение «для уничтожения метеоритов в районе Пояса Астероидов». Споры о том, что считать лёгким, а что средним вооружением шли в палатах Конгресса до сих пор.

Другого такого несговорчивого инициаторы поправки обошли бы в два счёта, объявив агентом влияния русской разведки, но только не Бобби. Военный лётчик Корпуса морской пехоты, Бобби Плэйн участвовал в африканском инциденте, во время которого бомбил войска Исламского халифата, горел в своём «Хайлендере» и в довершении всех бед, попал в плен, сбитый над озером Чад. Условия плена вынудили будущего сенатора от штата Мэн раньше срока выйти в отставку и, оказавшись на гражданской службе, Плэйн быстро сделал карьеру политика как потомственный военный, ветеран боевых действий, герой и вообще настоящий мужчина. Спорить с таким… себе дороже. И уж никак не выставить Бобби агентом влияния, с его-то репутацией истого БАСПа, подумалось сенатору.

Пока маховик законодательной власти раскручивался под действием различных течений внутри обеих Палат Конгресса, Плэйн собрал вокруг себя группу единомышленников и дал бой инициаторам поправки, вчистую переиграв их на первых слушаниях. Однако готовились вторые, за ними последуют третьи… и здесь им не устоять. Пока идут одни только переговоры, и не весь арсенал мер принуждения использован по отношению к группе Бобби Плэйна.

Нет, при всём желании у толстосумов не получилось бы обвинить Плэйна в симпатиях к России и русским; просто Бобби ещё застал то время, когда внутри страны с переменным успехом шла самая настоящая битва между двумя группами политиков и финансистов — тех, кто поддерживал влиятельные семьи страны и их противниками. Жертвами же подобных столкновений становились простые американцы, вынужденные терпеть все эти бесконечные Чёрные марши, проводимые по наущению агентов привилегированного меньшинства или волнения вроде избиений гомосексуалистов в Солт-Лейк-Сити. Роберт Плэйн знал, насколько опасно допускать частный капитал во власть и всячески противился восстановлению влияния старой знати, от которого в начале двадцать второго века пришлось избавляться дедовскими методами, неплохо зарекомендовавшими себя ещё со времён Джона Кеннеди.

— Поймите, сенатор, — Генри ещё раз перемешал колоду карт и положил её на зелёное сукно стола. — Мои патроны выступают за незыблемость законодательства и Конституции в первую очередь: отсутствие стабильности вредит бизнесу. Однако жизнь не стоит на месте и зачастую бывает так, что некоторые нормы устаревают, их необходимо менять… Американский бизнес вырос из Закона о добыче и переработке, согласитесь, а значит его пора приспособить под новые условия.

— Под какие? — полюбопытствовал сенатор. — Ваши работодатели наращивают темпы добычи сырья в Дальнем Внеземелье?

— Да, конечно, — не моргнув глазом солгал Генри. — И процедура оформления заказа транспортных средств для старателей стоит нам уже миллионы долларов.

— Не думаю, что загвоздка в одной только процедуре оформления документов.

— Не только, но это один из камней преткновения на пути дальнейшего развития американской индустрии пространства. Правительство много сделало для создания паритета с русскими в пространстве системы, но теперь наступает эпоха бизнеса и, поверьте, мы своего не упустим.

— По мнению ваших… э-э… патронов, государство должно сойти со сцены?

— Ни в коем случае, — Генри даже руками всплеснул: — а исследования пространства?.. А перспективные разработки?.. Не забывайте, сенатор, для компаний сейчас наступил сложный, можно сказать, кризисный период, когда даже самые крупные из них могут заниматься только добычей и реализацией сырья — слишком дорого нам обходится национализация наших концессий в Китае.

Распавшийся на несколько частей в первой трети двадцать второго столетия и восстановивший территориальную целостность буквально лет десять назад, Китай мало-помалу наращивал своё влияние в регионе. Одним из первых шагов демократического правительства КНР была национализация почти всех более-менее крупных предприятий, находившихся до того в собственности американского и европейского капитала, однако больше всего воротил Запада задевало бурное развитие китайской космической индустрии, что стало возможным при активном содействии северного соседа Китайской Народной Республики — России. Русским был нужен сильный Китай, хотя бы потому, что в неурожайные годы вдоль границы российского Дальнего Востока скапливались настоящие орды китайцев, жаждавших только хлеба…

— То есть, забрать себе самые лакомые кусочки, — усмехнулся сенатор.

— Сложно сказать, что в пространстве может называться лакомыми кусочками, — с лёгкой улыбкой парировал его собеседник. — Стоимость производства в Приземелье известна вам не хуже меня.

Ещё партия, карты шуршат в руках игроков и по зелёному сукну стола.

— Ваши аргументы мне более или менее понятны, — нарушил затянувшееся молчание сенатор. — Хотелось бы знать, что по этому поводу думает господин Дёрст и его… э-э… коллеги.

— Я могу устроить телефонный разговор прямо сейчас, — Генри весь светился желанием помочь.

— Нет, молодой человек. Я не доверяю важные вопросы телефонной связи и возьмите это себе на заметку — все серьёзные переговоры надлежит вести только лично.

Судя по тому, как Генри поджал губы, сказанное ему явно не понравилось, но тут он сам допустил оплошность и понимал это. Сенатор раскурил давно уже потухшую сигару, не спуская глаз с оппонента, однако тот держал паузу, сам видимо не зная, как преодолеть возникшую в разговоре неловкость.

— Ну что ж, — сенатор выложил руки на стол, — один я, как вы понимаете, принять решение не смогу.

Генри медленно кивнул головой, внимательно глядя на него.

— Понадобится время, необходимо провести консультации и, может быть, создать комиссию… но думаю, компромисс по этому вопросу возможен, — сенатор улыбнулся, одновременно осознавая, что компромисса здесь нет и быть не может.

Кто угодно, но только не Бобби…

— На каких условиях? — быстро спросил Генри.

Какой шустрый…

— Об этом я предпочёл бы разговаривать с мистером Дёрстом лично. Мои помощники свяжутся с вами когда мы примем решение.

— Вы же понимаете, сенатор, что вопросы подобного характера не могут быть отложены в долгий ящик.

Сенатор ничего не ответил на это, однако Генри хватило одного взгляда понять, что он переигрывает. И причем давно уже переигрывает, — с удовольствием подумал сенатор. Он бросил взгляд на карты, подходило время объявлять партию.

— Две пары, — Генри наверное первый раз за всё время их общения улыбнулся:

— Каре.

В ответ на лице сенатора расцвела голливудская улыбка:

— Дорогу молодым…

 

Китайская ремарка

Дракон способен увеличиваться и уменьшаться, может взлетать, излучая свет, и скрываться в облаках… Увеличиваясь, дракон раздвигает тучи и извергает туман, уменьшаясь — становится бесформенным и невидимым. Вздымая, он носится по вселенной, а опускаясь — прячется в глубине вод. Когда весна в самом разгаре, дракон находится в поре превращений. Как и человек, стремящийся к цели, он проходит Поднебесную вдоль и поперек. Среди животных дракона можно сравнить с героем среди людей.

Его вотчина — вся Поднебесная. Его покровительства алчут правители Срединного государства, называя себя преемниками Змиев и только император может носить одежду с драконьим числом девять. У дракона рога оленя, голова верблюда, глаза кролика, уши быка, шея змеи, чешуя карпа, когти орла, лапы тигра, на Востоке он является гением, символом силы и доброты, и в этом его беда.

Дракон всегда слишком и по-другому не может — ведь тогда это будет уже не дракон.

Он слишком человек.

Слишком зверь.

Он древнее египетских пирамид — и юный, как лунные поселения.

Слишком европеец — слишком азиат.

Его величие слишком явно, его падение равно величию…

Это случилось в начале двадцать второго столетия, когда Соединённые Штаты, оправившиеся после бурных 90-х годов двадцать первого века, вновь вышли на мировую шахматную доску звёздно-полосатым ферзём. Напористые дельцы с дипломами Гарварда и Принстона быстро восстановили старые связи в Поднебесной, на пару с новой элитой Китая желая потеснить российский бизнес сначала на рынках Матушки-Земли, а затем и в Приземелье. Сначала всё шло как по писанному: американо-китайские концерны, питаясь дешёвой рабочей силой и разного рода преференциями со стороны партии и правительства, нарастили мускулы и принялись завоёвывать рынки, тесня русских с прежних позиций. Начав с традиционно принадлежавшего американцам рынка информационных технологий, вышеуказанные компании заполучили ряд месторождений в Поясе астероидов и возле Марса, одновременно построив несколько значимых космических объектов в Приземелье (верфь имени Авраама Линкольна, Глобальный вычислительный центр). К середине столетия даже традиционная вотчина русских — перевозки в околоземном пространстве — готова была пасть под энергичным натиском новых игроков, но тут случился очередной кризис, в который раз предсказанный учёными-экономистами, обоснованный как осознанная необходимость ещё в двадцатом веке и всё же подкравшийся совершенно незаметно.

Финансовая помощь, налоговые послабления компаниям, связанным с высокими технологиями, породила совершенно неконтролируемые потоки электронных денег, беспорядочно болтавшихся между Востоком и Западом, являвших миру то чудо неожиданного обогащения, то ужас столь же неожиданного краха, причём речь иногда шла о целых странах. Рынок ценных бумаг не преминул раздуть вокруг означенных потоков массу финансовых пузырей, которые, лопнув к середине столетия, вновь лишили Америку значительной части влияния. Впрочем, отдуваться в этой ситуации США предоставили Китаю, списав на его Министерство финансов большую часть плохих долгов и может быть эта ситуация как и в позапрошлом, двадцатом веке, разрядилась бы сама собой — ну упал доллар, укрепился юань, что у нас там на повестке дня?.. Но к указанным переменным время добавило в уравнение ещё парочку незнакомых букв. Или, если угодно, иероглифов.

Во-первых, китайская рабочая сила неожиданно для всех не захотела быть дешёвой. Веками прозябавший в нищете китаец получил благодаря «принципам четырех модернизаций» Интернет, спутниковое телевидение и опасные мысли в голову, а получив, потребовал социальных льгот по образу и подобию цивилизованного мира. Требования провозглашались, в общем, мирно, с пением хвалебных гимнов партии и правительству, чествованием руководства предприятия — вполне по Дэн Сяопину, но поскольку денег на социальные реформы в казне не было, случилось во-вторых.

Во-вторых, партия и правительство были уже далеко не те. Прошли времена потомков Великого кормчего, не осталось тех, кто помнил какой ценой Китаю досталось его состояние и положение мировой мастерской, тех, кто знал цену жизни — старое поколение, пользуясь благами и радостями жизни, помнило голодные годы первой половины ХХ века и детям вбивало в головы это горькое знание.

Дети выросли, не забыв передать наставления отцов потомкам. Беда была в том, что наставления эти передавались на заднем сидении «Мерседеса», по дороге с места работы на дружескую пьянку в фешенебельном клубе и воспринимались как бред ополоумевшего старикашки. Потомки научились вальяжно выглядеть в своих кабинетах и на разного рода переговорах и приёмах, но самое главное — привыкли, что где-то там, внизу, серая масса безропотно вкалывает на предприятиях буквально за миску лапши.

Рабочую силу обеспечивала КПК. Нет, поименуем контору полностью: Коммунистическая Партия Китая. Она была везде. Не будем перечислять, просто поверьте — везде.

Прежде всего КПК была в головах, не оставляя места для прочих мыслей, определяя для любого китайца смысл жизни, цель жизни и ее, жизни, уровень. Новые поколения китайской номенклатуры год за годом, планомерно и по-китайски методично, выживали партийную философию, заменяя ее то культом личности, то Кун Фуцзи, то попытками всеобуча на деревне, высылая тысячи молодых учителей поднимать уровень грамотности населения. Все это создало в головах крестьян такую кашу… И некому и нечему было аккуратно разложить горячее по тарелочкам — ведь партия контролировала и саму номенклатуру, мешая свежеиспечённым мандаринам наслаждаться радостями жизни, вот они избавлялись от неё как могли.

Выступления рабочих в Шанхае, Гуандуне, а потом и в самом Пекине повергло партийное руководство в самый натуральный шок, впрочем, он быстро закончился, а началась волна репрессий, в которой захлебнулись выступления в остальных внешних районах. Остался неприятный осадок в виде глухого недовольства, зреющего в массах. Рабочие поняли, что с властью нельзя договориться мирно. И запомнили это.

Может быть всё этим и закончилось, но беда не приходит одна и едва только Пекин справился с недовольством во внешних районах, как вдруг внутренние районы Китая поразила эпидемия новой формы гриппа с длинным названием из цифр и латинских букв. Руководство районов, охваченных эпидемией — в Европе давно бы уже кричали о пандемии, но мы-то говорим о Китае — промедлило с оказанием помощи и обезумевшие от страха люди вышли на улицы. Волнения начались в Урумчи, где уйгуры начали с публичной критики властей, а закончили грабежами и убийствами, зашевелился Тибет, где никакой болезни и духу не было, а были одни только старые обиды, очень быстро беспорядки докатились до внешних районов и в Шанхае запылали автомобили.

Власти пустили в ход армию. Армейские части быстро и кроваво навели порядок в нескольких провинциях и дело вроде пошло на лад, но внезапно выяснилось, что среди партийной верхушки созрела коалиция четырёх — потом их так и называли — правителей провинций, желавших получить неограниченную власть на своём клочке Поднебесной. Каждого из них поддерживали, а точнее сказать, подзуживали агенты иностранных государств — и США в том числе: побаивались янкесы своего партнёра, точно побаивались, свою роль сыграла Россия, по-хозяйски прихватив изрядный кусок Внутренней Монголии и все эти центробежные силы вкупе разорвали Китай на части.

Произошла катастрофа континентального масштаба: рухнувшая экономика Поднебесной утянула за собой прочие страны региона, так что даже Индия была вынуждена просить помощи у ООН и МВФ. Вьетнам, Камбоджа, Лаос — производственные цепочки этих стран были так или иначе завязаны на Китай и всем им понадобилась срочная помощь. В самой же Поднебесной люди мёрли как мухи и толпы голодающих штурмовали границы тех же Вьетнама, Индии, Лаоса, переправлялись на Тайвань и в Гонконг; рвались на русский Дальний Восток. Человеческая жизнь в Китае перестала вообще что-то стоить и первые чёрные годы, пока разночинным правителям сражающихся царств не удалось навести какое-то подобие порядка, на китайских просторах процветало рабство, торговля внутренними органами и самый натуральный каннибализм.

Оборотистые вчерашние аппаратчики из коалиции четырёх быстро смекнули, как на подобной ситуации можно быстро разбогатеть и в Макао, Цзилине и Хэнани появилась куча туристических агентств, предлагавших состоятельным гостям из Европы, Америки и России горячие развлечения. Мир содрогался от ужаса, наблюдая за происходящим, правозащитники били в набат, набирая очки на популярной теме, благотворительные организации сбились с ног, рассылая гуманитарную помощь по бывшим провинциям Поднебесной…

Когда ООН, уступив давлению со стороны правозащитников, попыталось остановить дошедших до ручки царьков, весь мир содрогнулся от ужаса: правитель Хэнани Ван Хунвэнь объявил о том, что «Великая стена», укрепрайон в горном хребте Тай-Най — сотни километров подземных шахт и тоннелей для межконтинентальных баллистических ракет — находится под его контролем. Это было серьёзно, это грозило бедствием планетарного масштаба — да что там… Никто даже примерно не знал, сколько CZ-10 P, не новых, но вполне боеспособных китайских МБР может находиться там, под скальными массивами провинций Хэбэй и Шанхи.

После этого на Манхэттене, между Первой авеню и проливом Ист-Ривер, и на Бульваре Леопольда III закипела бешеная работа. И ООН и НАТО наперебой бросились предлагать свои планы нейтрализации Хунвэня, однако НАТО исключили из процесса после бурных протестов российской делегации. В штаб-квартире ООН день и ночь заседали большие шишки, попеременно собирали то Генеральную Ассамблею, то Совет Безопасности, а в это время…

…В ледяном безмолвии космоса над планетой величаво разворачивался объект, с первого взгляда очень похожий на грузовой космический корабль. Однако в отличие от любого другого КК его корпус был единым целым: растянутый больше чем на километр цилиндр, от хвостовых дюз до установки главного калибра в носовой части усеянный антеннами, датчиками — экспериментальный корабль «Энтерпрайз» US AFSPC c плазменной ударной установкой. Не было нужды включать двигатели — земное тяготение, действуя на корабль вдоль корпуса, само разворачивало его на нужный курс. Пока политики внизу договорятся, пока решат… реактор наберёт расчётную мощность, и…

Кроме Ассамблеи и Совбеза, в двух разных кабинетах в здании ООН заседали две рабочие группы экспертов. Задачей группы Б было определить возможные последствия залпа главного калибра «Энтерпрайза» и выработать оптимальные пути устранения его последствий. Группа А решала гораздо более сложную задачу: применять ли столь сильное средство устранения угрозы или не применять.

…Реакторы вышли на расчётную мощность. Возникли было проблемы с целеуказанием — русские и американцы неплохо изучили схожие объекты друг друга, занятые противостоянием двух сверхдержав. Никому в страшном сне не могло присниться, что в руки самого натурального маньяка попадётся не то что ядерная боеголовка — целая крепость, доверху набитая ядерным оружием. Никто не ожидал, что подобное могло случиться в Поднебесной и потому о «Великой стене» информация была самая приблизительная; выкручивая друг другу руки, соперники забыли о невинных шалостях дракона…

Пришлось наведение на цель проводить по приблизительным расчётам международной группы экспертов, определивших две точки, поражение которых вроде бы должно было предотвратить запуск основного количества ракет…

Очередное секретное заседание Совбеза ООН приняло решение в пользу орбитальной бомбардировки «Великой стены». Может и было возможно здесь другое решение, но делегации стран-участниц, кроме того, что находились в цейтноте — каждая минута была на счету — так ещё и осознавали, что лично несут ответственность за продолжение жизни на планете. Хунвэнь нервничал, меняя требования ежечасно и стучал кулаком по столу, на котором ядовитым грибом торчала красная кнопка — муляж, говорили эксперты, управление ядерным оружием не осуществляется так просто, но дипломаты, постоянно наблюдая эти спектакли, бледнели и хватались за сердце. Решение в конце концов было принято.

Сложности возникли с тем, что во-первых в апартаментах Хунвэня сидела международная делегация, специально собранная для переговоров с ним, а во-вторых, уже перед самым началом бомбардировки выяснилось, что Командование специальных операций США отправило к подножьям Тай-Най спецгруппу с заданием уничтожить маньяка. Впрочем, после недолгой суеты, вызванной этими обстоятельствами, было решено бомбардировку начать.

Операции подобного масштаба не проводились никогда: медленно, повинуясь командам Генеральных штабов, вокруг территории, когда-то бывшей Китаем, стягивались небывалые силы, объединённые одной задачей — перехватом возможных ракетных запусков. Американцы клялись и божились, что ударная установка прошла множество испытаний, однако тут же оговаривались, что техника всё же экспериментальная и особой веры ей нет, и не ясно, удастся произвести оба залпа, и получится ли вообще ударить по планете… Готовились спасатели: планировался десант в район поражения, необходимо было оказать помощь уцелевшему населению; готовился Атмосферный контроль, тогда только созданный — учёные предсказывали страшные последствия от залпа плазмы, да не одного.

…Капитан «Энтерпрайза» наблюдал за совещаниями Совбеза в режим реального времени. Корабль висел в космосе в режиме полного радиомолчания и диспетчера ТТЦ «Земля-1» мало-помалу расчищали вокруг него пространство, прокладывая курсы кораблей на максимальном удалении от исполинского копья, нацеленного на планету. И всё равно вокруг исполина собралась туча маленьких кораблей любопытствующих яхтсменов, притянутых полями крейсера мелких спутников, космический мусор…

На Земле приняли решение. Хунвэнь снова начал требовать золотые горы, грозить, что-то кричать…

…Носовая часть «Энтерпрайза» раскалилась. Медленно, сначала слегка покраснев, затем дойдя до белого каления, причём издалека словно звёздочка зажглась на острие гигантского копья. А потом эта звездочка отделилась и неспешно, величаво поплыла вниз, мало-помалу набирая скорость. В атмосфере она превратилась в огромную каплю огня, с рёвом пронзившую шапку редких облаков и ударившуюся о землю…

Огонь и гром.

Так языческие боги наказывали непослушных детей Геи-Земли и из-за своей жестокости были отвергнуты в пользу единого Бога-Отца, чьей первой заповедью было: «Возлюби…»

Столб пыли поднявшийся над поверхностью земли был виден за десятки километров, ударная волна от взрыва несколько раз обогнула земной шар. Землетрясение, вызванное взрывом ощутили на всём континенте и Атмосферный контроль кое-как справился с их последствиями. В эпицентре взрыва, посреди горного хребта, появилась громадная, частично радиоактивная воронка, электромагнитным импульсом разрушило электронные цепи в радиусе почти сто километров и в таком же радиусе не осталось ничего живого. Доступ к «Великой стене» оказался закрыт — часть туннелей была разрушена, часть завалена… Вряд ли там кто-то остался в живых.

…«Энтерпрайз» оказался неспособен произвести второй залп. Выхлопное отверстие главного калибра беспомощно обвисло лохмотьями окалины, реакторы перегрелись и с Земли пришёл отбой — там, внизу, хватило одного залпа. Экипаж крейсера, в ожидании команды буксиров — своим ходом после залпа корабль двигаться не мог — занялся ремонтными работами и спасением экипажей кораблей зевак собравшихся вокруг, которым также выжгло всю электронику во время бомбардировки…

Генеральному секретарю ООН пришлось долго объяснять мировому сообществу, чем была вызвана необходимость столь радикальных мер, семьям дипломатов и спецназовцев, погибших при исполнении долга, с пафосом вручили пособия по утере кормильца и висюльки разного достоинства. После такого решительного воздействия остальные царьки провинций поутихли со своими амбициями, допустили в свои вотчины наблюдателей и вообще, как это ни странно, народу бывшего КНР стало хоть немного легче жить под присмотром контингента «голубых касок» ООН. Процесс объединения страны затянулся почти на полвека — объединённый Китай мало кого интересовал и пока все достижения Срединного государства не растащили добрые соседи, в бассейн Янцзы и Хуанхэ словно вернулись времена Эпохи сражающихся царств.