20.04.48
Тысячелетний Рейх.
Рейхскомиссариат «Уральский хребет».
Блок «Сычи».
Закрыв за собой дверь в кабинет воспитателя, мальчишка-дежурный спросил Вовку:
— Тебя как звать, пацан?
— Вовкой кличут, — ответил Путилов, шагая следом за дежурным. — А тебя?
— Серегой, — ответил парень. — Тебе сколько лет, Вовка?
— Одиннадцать, — ответил мальчишка, — хотя я точно не знаю. Это ваш Боров, — Вовка указал на закрытую дверь кабинета, — так написал.
— Ага, господин старший наставник-воспитатель, — копируя голос Борового, произнес, надувшись, Серега, — его среди наших действительно Боровом обзывают. Гад, каких поискать! Руки любит распускать…
— Пусть только попробует! — злобно сверкнул глазами Вовка. — Я ему быстро культяпки укорочу!
— А ты ничего, боевой пацан, хоть и мелкий! — одобрительно фыркнул Сергей. — У нас пацанов твоего возраста нет совсем. Только девчонки. Мальчишки либо совсем желторотые — лет по семь-восемь, либо как я — лет по четырнадцать-пятнадцать. Ничего, приживешься, у нас не так уж и плохо… Борова, главное, сильно не зли, а то ведь забьет до смерти, — поучал Вовку Сергей.
— Слушай, а сбежать отсюда не пробовал?
— А куда бежать? У меня здесь мамка, брательник младшой здеся же…
— Брательник? — переспросил Вовка, вспоминая рассказ сердобольной хозяйки, пригревшей его в Сычах. — А ты, случайно, не теть Веры сын? Она говорила, у неё оба сына в интернате.
— А ты мамку откуда знаешь? — изумленно спросил Серега. — Как она? Когда ты её видел? — Вопросы сыпались на Вовку, словно из рога изобилия.
— Случайно встретились, я сегодня на вашем огороде от полицайского патруля ховался, а она меня увидела. Хорошая у тебя мамка! Накормила, обогрела, в баньку сводила… Я своей мамки-то совсем не помню, — грустно добавил мальчишка. — Сирота я. Так можно отсюда свинтить? А? — вернулся к насущному вопросу Вовка.
— А смысл? — пожал плечами Серега. — Все равно ведь рано или поздно поймают. А тут крыша над головой, кормежка…
— Ты прям как тот полицай, что меня сюда притащил. Тоже: крыша, жрачка… Не это главное, Серега. Если ты не видишь в этом смысла, то у меня кой-какой смысл есть! Прожил же я столько лет и без вашего интерната.
— Интересно, как это у тебя получилось? — произнес Сергей.
— Есть способы, — туманно ответил Вовка. — Так пробовал кто-нибудь?
— Были такие случаи, — утвердительно кивнул Серега, — только плохо все закончилось.
— Поймали?
— Угу. Года два назад Колька Антипов сбежал. Через три дня его назад полицаи притащили…
— И?
— Боров до смерти его потом замучил, а сказал, что Колька сам из окна выпал. Разбился…
— Вот урод! — сжал кулаки Вовка. — Ну ничего, со мной у него этот фокус не получится! А вообще, как вы тут, в интернате, живете-то? — спросил он Сергея, когда они подошли к комнате для мальчиков. — И где весь народ? Тихо как на кладбище.
— Так на работе же все, — пояснил Серега. — Девчонки в швейной мастерской; пацаны, кто в столярке, кто в токарном цехе, кто в свинарнике на смене, кто в курятнике; мелюзга на подхвате у девчонок: где поднести, где подать или подержать.
— Богатое у вас тут хозяйство! Филонить, наверное, никому не дают.
— Да, — согласился Серега, — все при деле. Иначе нельзя — норму не выполнишь — без пайки останешься…
— Принцип понятен, — криво усмехнулся Вовка, — кто не работает, тот не ест. Только вот как-то на благо Рейха вкалывать неохота.
— А тут не отвертишься, если кто-то один из бригады филонит, могут всех наказать. Тогда тебе свои же «темную» устроят. А у нас правило — за своих горой…
— Правило-то правильное, — согласился мальчишка, — вот только конечный результат…
— Откуда ты такой у нас взялся? — Серега пристально взглянул в серые глаза новичка. — Рассуждаешь не как десятилетний пацан… Только за такие рассуждения можно и…
— Ладно, забыли, — Вовка постарался перевести разговор на другую тему: — А когда не работаете, чем занимаетесь?
— Кто как, — пожал плечами Серега. — А из обязательного — физкультурные занятия. Поставленные нормативы должен выполнять. С этим тоже строго. Так что три раза в неделю после работы — спорт.
«Раб должен быть сильным и здоровым, — вновь вспомнил Вовка слова командира, — чтобы быть полезным своему хозяину».
Серега зашел в комнату мальчиков. Вовка огляделся: в большом помещении спальни стояло штук тридцать двухъярусных кроватей, застеленных грубыми серыми одеялами. Несколько кроватей были пусты — на панцирных сетках лежали лишь свернутые в рулон полосатые матрасы.
— Выбирай любую, — сказал Сергей. — Хочешь сверху, хочешь — снизу. В общем, разберешься. А сейчас к кастеляну пойдем, получишь одежду и бельё. А после я тебя в душ отведу.
Кастеляном, вернее кастеляншей оказалась дородная улыбчивая тетка лет пятидесяти. Увидев живописные Вовкины лохмотья, она всплеснула руками:
— Откуда к нам такое чудо? Сережка, ты на какой помойке его подобрал? По виду — ненашенский. Для новобранцев рано еще, в мае по селам директивщики поедут, да и староват он для новичка, — сама с собой рассуждала тетка. — Из побродяжек, что ль, горемыка? Родичи есть?
— Нету, тетенька, сирота я, сирота-сиротинушка…
— Эх, бедолага, — пожалела Вовку кастелянша. — Возьми вот хоть баранку, а то до ужина далеко… Подожди, — остановила она Вовку, протянувшего руку для угощения. — После бани возьмешь. А сейчас — скидавай свои обноски, и марш в душевую!
— Я в бане тока седни мылся, — возразил мальчишка. — Чистый-чистый, правда, тетенька.
— Меня Марией Филипповной величать, — сказала кастелянша. — Чистый ты или грязный — мне решать! Одежка твоя небось вшами так и кишит! Да, — вспомнила она, — тебя же и постричь нужно, чтоб остальных воспитанников не заразил.
Увидев, как мальчишка поменялся в лице, она сквозь смех добавила:
— Да не бойся ты, это не больно! Машинка для стрижки у меня хорошая — немецкая, даже не почувствуешь ничего!
— Тетенька, Мария Филипповна, может, не надо стричь-то. На улице еще холодно, — принялся упрашивать кастеляншу Вовка. — Как же я без волос?
— А я тебе хорошую шапку выдам, теплую. Не замерзнешь! Давай снимай свои обноски да на стул садись!
Мальчишка тяжко вздохнул, но, понимая, что спорить бесполезно, сбросил на пол драный тулуп, разделся до исподнего и сел на табуретку.
— Вот молодец! — обрадовалась кастелянша, доставая сверкающую никелем машинку для стрижки. — Сейчас мы тебя быстренько в божеский вид приведем!
Машинка действительно оказалась отличным инструментом — за несколько минут Вовка безболезненно распрощался с густой шевелюрой. После стрижки Вовка провел рукой по короткому ежику — голове было непривычно свежо. Он передернул плечами — состриженные волосы, набившиеся под нательную рубашку, неприятно кололись.
— Сережка, — позвала терпеливо дожидающегося окончания «операции» дежурного кастелянша, — веди нашего «страдальца» в душевую. Вот, держи одежку новую, — она протянула Вовке аккуратную стопку белья. — Как помоешься, ко мне опять — постельное выдам.
Вовка кивнул лысой головой и послушно поплелся вслед за дежурным. После жарко натопленного помещения Марии Филипповны в коридоре было прохладно. Вовка вмиг покрылся большими мурашками.
— Замерз? — участливо поинтересовался Сергей. — Эх, надо было тулупчик накинуть…
— Ни…ч…чего, — стуча зубами, произнес Вовка, — и похуже бывало! Не боись, я закаленный!
— Пойдем быстрее, закаленный, — Серега ускорил шаг. — Простыть у нас — раз плюнуть, а в лазарет не советую попадать…
— Это еще почему? — не понял Вовка.
— Фельдшер у нас — зверь! — пояснил паренек. — Ходит постоянно пьяный в дымину, всегда чем-то недоволен. Лечит исключительно затрещинами и пинками, говорит, что ему лекарств никаких не отпускают, а сам их на рынке втридорога продает.
— И что, из местного начальства ему никто и слова поперек сказать не может?
— Боров может, только ему это не нужно — фельдшер-то с ним наваром делится. А попробуй скажи об этом начальнику интерната, так они же потом тебе житья не дадут — в гроб загонят! Поэтому, сам понимаешь…
— Вот тебе и хорошая жизнь! — фыркнул Вовка. — От рассвета до заката горбатиться нужно, болеть — ни-ни, слова против, значит, не скажи… Прямо рай земной!
— А я и не говорил, что здесь рай, — возразил Серега, — но жить — можно! А на улице запросто ласты склеишь!
— Ну да, ну да, — покачал головой Вовка. — Жить, это хорошо… Но по мне, лучше на улице ласты склеить, чем вот трястись!
— Ну да, ну да, — повторил Сергей Вовкину присказку. — Нам по лестнице — душевые в подвале.
Вовка послушно свернул на узенькую лестницу, ведущую вниз. Из подвала несло теплом и легкой затхлостью, как, впрочем, и в любых местах, находящихся в постоянном контакте с водой. Спустившись вниз, Сергей повернул тумблер, и подвал осветился тусклым желтоватым светом. Большой предбанник, отделанный белым кафелем, оказался на удивление чистым и опрятным: добротные длинные лавки вдоль стен, свежеструганые решетки на полу, даже на металлических крючках для одежды не было ни пятнышка ржавчины, хотя в таком сыром помещении ржа должна была вылезать постоянно.
— Не ожидал, что у вас тут все так… — признался Вовка.
— Как так? — переспросил Сергей.
— Ну… Приятно, что ли… Аккуратно…
— Так для себя же стараемся, — ответил паренек. — Раз в неделю здесь все до блеска драим.
— Тоже кто-то заставляет?
— Не-а, не заставляет. Разве что Мария Филипповна иногда поворчит, а так — никому до этого дела нет. Ладно, кончай лясы точить, — Сергей открыл шкаф и взял с полки большой кусок темного мыла и жесткую мочалку, — держи инструменты.
Вовка взял мыло, поднес его к лицу и понюхал. Едкий запах заставил его поморщиться:
— Че такое вонючее?
— Дегтярное, — пояснил Сергей. — Другого пока нет…
— Тоже фельдшер продал? — усмехнулся мальчишка.
— Не-е, мыло — это вотчина Марии Филипповны, а она тетка правильная. Мыло не ворует. Просто давно не привозили. Помню, как-то раз настоящее немецкое завезли — цветочно-фруктовое, так у нас малышня чуть всю партию не съела — до того благоухало…
— А чего, такое мыло бывает? — удивился Вовка, для которого даже обычное хозяйственное мыло было в радость. — Зачем оно нужно? Помыться и обычным можно.
— Поди пойми этих аристократов? — пожал плечами Сергей. — Но запах… Ладно, иди уж! А то мне Боров пропишет — слишком долго я с тобой вожусь! Еще и пайки вечерней лишит!
— Иду-иду! — Вовка скинул исподнее и пошлепал босыми ногами в душевую. — За один день целых две «помойки»! — ворчал он без злобы, откручивая слегка разболтанные вентили душа. — Так и привыкнуть недолго…
Из лейки хлынули горячие струи.
— Черт! — Вовка дернулся, как от удара, но через секунду холодная вода разбавила горячую. — Так-то оно лучше, — буркнул мальчишка, намыливаясь, — остриженные волосы нужно было смыть.
Мочалку Вовка бросил под ноги, рассудив, что всю грязь до того смыл в бане. Вдоволь поплескавшись под тугими струями, мальчишка перекрыл воду и выскочил в предбанник.
— Ну вот, — одобрительно произнес Сергей, когда Вовка насухо вытерся полотенцем и обрядился в серую интернатскую «робу», — теперь хоть на человека стал похож!
Вовке же, наоборот, повседневный интернатский «прикид» не пришелся по вкусу.
— Словно из фашистского инкубатора вылез, — недовольно буркнул он, поправляя топорщившуюся обновку.
— Вот что я тебе скажу, пацан, — воровато оглядевшись, произнес Сергей, — фрицев у нас никто не любит. Но ты поостерегись при всех их открыто хаять — тут везде уши. Борову тут же донесут…
— Вот сволочи! — искренне возмутился мальчишка. — Давить надо таких ублюдков-предателей!
— Мы и давим, если найдем — «темная» обеспечена. Но только найти — проблема. Думаешь, они на виду у всех стучат?
— Понятно, — кивнул Вовка. — Буду молчать… Все равно свинчу отсюда скоро. А вот вам здесь жить…
— Завидую я тебе, — честно признался Сергей. — Если б не мамка и братан — с тобой бы подался! Я ведь, кроме этого интерната и не был нигде…
— Да уж, невесело, — хмыкнул Вовка. — А мне побродить пришлось изрядно…
— Пойдем? А то Мария Филипповна тебя уж заждалась.
— Давай, чего уж там, — согласно кивнул мальчишка.
— О! Настоящий воспитанник нашего интерната! — довольно воскликнула Мария Филипповна, оценив внешний вид малолетнего «унтерменша». — Теперь ты в «семье»… Бери баранку.
— Спасибо, Мария Филипповна! — поблагодарил мальчишка сердобольную женщину.
— Кушай на здоровье! — расплылась в улыбке женщина. — Я тебе уже и постель приготовила. Вот эту стопочку бери: там и пододеяльник, и наволочка с простыней. Сережа, отведи его в спальню, пусть малец выспится, пока ваши с работ не вернулись. Небось намаялся мальчишка без дома, без угла…
— Хорошо, — кивнул Серега. — Пошли, что ль?
— Пойдем, — сказал Вовка, прижимая к груди свежее постельное белье.
— Я отчалю, — произнес Сергей, когда Вовка принялся застилать кровать, — а ты и правда поспи чуток. Наши придут — поспать не получится.
— Поспать в тепле да в сытости — это милое дело! — потянулся Вовка, падая на кровать.
— Давай, увидимся, — произнес Сергей и исчез за дверью спальни.
Когда дежурный ушел, Вовка поднялся с кровати и подбежал к большому окну спальни, забранному ржавой решеткой.
— Вот уроды! — выругался мальчишка, рассмотрев сквозь заиндевевшее стекло толстые металлические прутья. Путилов понял, что свалить отсюда будет трудно: интернат на ночь превращается в надежную тюрьму. Воспитанников, скорее всего, ночью еще и на ключ запирают. — Ничего, придумаю что-нибудь, — решил Вовка и завалился спать.
Проснулся он от царившего в спальне шума и гама. Сразу вскакивать мальчишка не стал, а решил осмотреться из-под прикрытых век.
— О! Смотри, пацаны, а у нас новенький! — закричал один из воспитанников, крепкий мордастый паренек лет четырнадцати-пятнадцати. — Серый говорил, что его сегодня к нам привели.
— Чё, может, повеселимся? — предложил один из компании, худой и бледный, с выбитым зубом. — Пропишем новичка?
— Я те пропишу! — возмутился столь бесцеремонным предложением Вовка, открывая глаза.
— Че ты сделаешь, сопля? — нагло заявил белобрысый, складывая руки на груди.
— А ты попробуй — и узнаешь! — сказал мальчишка, поднимаясь с кровати. Давать спуску наглецам он не привык — этому его научили еще в отряде. И драться Вовка умел. Был в отряде один ветеран — Отар Каримов — мастер по рукопашному бою. В свое время он натаскивал бойцов специального подразделения НКВД. Он-то и научил Вовку кое-каким приёмчикам.
— И попробую! — Белобрысый тоже не собирался сдаваться, пер на Вовку нахрапом, надеясь, что новенький испугается. Белобрысый был старше, выше почти на целую голову, а следовательно, как считал он, и сильнее. Нахальный парнишка даже не думал, что десятилетний пацан может дать ему отпор.
— Давай пробуй! — Вовка принял боевую стойку, которой его обучил Отар. Внешне мальчишка казался расслабленным, но в любой момент он мог взорваться, как туго закрученная спираль часового механизма.
— Да я тебя… Я тебя, пожалеешь еще, что связался! — накручивал себя белобрысый.
— Давай, Чухна, покажи ему, где раки зимуют! — подбадривали задиру приятели.
— Да давай уже! — подначил белобрысого Вовка. — Я уж и ждать устал! Скоро от скуки издохну!
— Ах, так?! — подпрыгнул уязвленный подросток и с кулаками бросился на уверенного новичка.
Вовка сгруппировался, поймал белобрысого в захват и технично бросил его через бедро. Парень упал на пол, сдвинув с места тяжелую двухъярусную кровать, на которой до этого происшествия спал Вовка. Белобрысый вскочил на ноги и вновь бросился в атаку, так и не успев понять, что же с ним произошло. Очутившись на полу второй раз и основательно приложившись спиной к металлической ножке кровати, белобрысый задумался: как это он так оплошал? Прихлебатели и подпевалы Чухны пораженно замолкли — никто не ожидал от Вовки такой прыти.
— Ну что же ты? — спросил мальчишка белобрысого, не спешившего подниматься с пола. — Давай дальше показывай.
Из молчаливой толпы воспитанников выбрался мальчишка лет восьми и, шмыгнув носом, несмело дернул Вовку за рукав.
— А меня так научишь? — пропищал он, преданно глядя новичку в глаза.
— Если время будет, — туманно пообещал Вовка, проводя рукой по коротким волосам мальчонки, — то обязательно научу!
— И меня, и меня!!! — Мальчишки обступили Вовку со всех сторон, забыв о белобрысом парне.
— Всех научу, — никому не стал отказывать малолетний партизан.
— Это, слышь, — к Вовке подошел белобрысый, — не обижайся! Меня тоже научишь, а? Меня Севкой зовут… Прозвище — Чухна, это потому, что светлый я… Но я не чухонец — русский я…
— Научу, — кивнул Вовка, за короткое время ставший героем в глазах мальчишек. — Я не злопамятный. Только, чур, пообещайте маленьких и слабых больше не обижать!
— Обещаем, обещаем! — загомонили пацаны.
— А ты это, — спросил Севка Чухна, — где так здорово драться научился?
— Да так, было дело, — не стал распространяться мальчишка. — Был у меня один знакомый, он и научил…
— А кто он? Полицай? — не отставал Севка.
— Ну ты скажешь тоже — полицай! — фыркнул Вовка. — Кто из этих гадов будет нашего брата драться учить? — по инерции произнес мальчишка.
— А кто тогда? Не баба же тебя учила? Мужиков-то взрослых, кроме полицаев, и не осталось совсем. Кто с Красной армией ушел, а остальные, пленные, в лагерях… Инвалиды да старики только остались…
— Вот меня такой инвалид и учил, — нашелся мальчишка, сообразив, что прокололся с учителем. Дееспособного мужского населения на территории бывшего СССР действительно совсем не осталось. — Ноги у него одной не было — под пилораму попал, еще до войны, — пояснил он, — а до этого он самым настоящим чемпионом по борьбе был…
— Повезло тебе! — с завистью произнес белобрысый. — С таким человеком рядом… Эх, проклятые фрицы! Чтоб их…
— Тихо ты! — одернул Севку мордастый парень, первым заметивший Вовку. — Розог захотелось и в карцер?
— Да здесь все свои, Миха! — попытался возразить Севка. — Все ж знают, что с доносчиками у нас случается?
— Тут другой случай, — не согласился Миха, — ты Рейх хаешь… А это уже комендатурой попахивает! Так что заткнись! Иначе всем не поздоровится! Тебя как зовут, пацан? — спросил Вовку мордатый. — Меня Михой кличут.
— Меня Вовкой звать, — назвался мальчишка.
— Ты молодец, Вовка, не струсил, — улыбаясь, произнес Миха. — Севку давно уже никто так не отбривал. Не обижайся на него, он нормальный. Да и все пацаны у нас дружные, а другим здесь житья не дадут. Вот привыкнешь, сам все поймешь.
— Пацаны, на ужин не опоздаем? — неожиданно засуетился тот самый сопливый мальчишка, первый попросивший Вовку научить его драться.
— Точно, пора, — согласно кивнул Миха. — Давайте поторопимся, если не успеем вовремя, до утра голодными слоняться будем. Тут, Вовка, если опоздал, еды не получишь. Так что имей в виду!
— Стройся, мелюзга! — громко произнес Севка. — В столовку пора!
— А чего, у вас везде надо строем ходить? — спросил Миху Вовка.
— Почти, — кивнул парень. — На зарядку, на работу, на занятия, в столовую… Только в свободное время после ужина разрешается…
— Вот попал, — вполголоса произнес мальчишка, занимая место в строю. — Валить отсюда надо, — добавил он едва слышно.
— А есть куда? — прошептал на ухо Вовке белобрысый Севка. — Я тоже отсюда давно смыться хочу!
— После поговорим, — ответил мальчишка.
— Хорошо, — согласно кивнул Чухна.
— Все готовы? — спросил вставших в строй пацанов Миха, видимо считавшийся здесь за главного.
— Пошли, не томи! Жрать охота! — загалдели мальчишки.
— Тогда в столовку шагом марш! — скомандовал Миха, и отряд вышел из спальни.
Едва покинув спальню, пацаны замолчали. Даже самые маленькие воспитанники закрыли рты и перестали галдеть и баловаться. Так в тишине они подошли к большим дверям столовой.
— А чего все молчат? — шепотом спросил Вовка Севку, шагавшего рядом.
— Ели будем шуметь — жрать не дадут! — так же шепотом пояснил белобрысый. — Такие у Борова порядки…
— Сволочь недобитая! — прошипел Вовка. — Надо ему какую-нибудь подлянку устроить!
— Устроим еще, — пообещал Севка, — а потом отвалим…
Столовая оказалась поделена на три зоны: в первой зоне стоял один большой стол для сотрудников интерната — руководителей и воспитателей, во второй и третьей зоне столы стояли в несколько рядов — для воспитанников — отдельно для мальчишек и девчонок. Девчонки в полном составе уже сидели за столами.
— Надо же, успели! — с недовольной миной произнес Боровой, сидевший во главе стола воспитателей. — А я уже было подумал, что все сыты! Быстро по местам, не короли чай, чтобы вас остальные дожидались!
Мальчишки быстро расселись за столы. Вовка плюхнулся на жесткую табуретку рядом с Михой и Севкой. Из открытой кухонной двери двое парней, наряженных в застиранные белые халаты, с трудом вытащили большую, исходящую паром кастрюлю, которую поставили в центре ближайшего стола. Один из парней, вооружившись половником, принялся заполнять пустые металлические миски сероватой массой, отдаленно напоминавшей кашу. Второй мальчишка и две подключившиеся к нему девчонки принялись разносить миски по столам. Когда перед Вовкой поставили его пайку, он, подвинув к себе тарелку, тихо спросил у Севки:
— Это чего? Эта дрянь даже на еду не похожа!
— Это в кашу гречишного отсева перемолотого добавляют, — просветил нового приятеля Чухна, — чтобы пайка больше казалась. И еще всякой гадости добавлено… Типа комбикорма для свиней.
— Слушай, а это съедобно? — Хоть Вовка и не привык к роскоши жизни в партизанском отряде, бывало, что и голодать приходилось, но внешний вид местной пищи вызывал у него отвращение.
— Мы же едим, и ничего! — ухмыльнулся Севка. — С хлебом за милую душу пойдет!
Дежурные, закончив разносить миски с кашей, начали расставлять на столах тарелки с нарезанным черным хлебом.
— По два куска на брата, — сообщил Вовке Миха.
Путилов кивнул и взял из тарелки хлебный ломоть.
На ощупь хлеб оказался сырым и липким, с отвратительным запахом. Вовка откусил кусок черного клейкого непропеченного теста. Рот наполнился горечью — вкус интернатского хлеба соответствовал его внешнему виду.
Девчонки, закончив расставлять хлеб, принялись за разнос чайников.
— Чай-то хоть настоящий? — полюбопытствовал Вовка.
— Откуда? — выпучил глаза Миха. — Отродясь настоящего не видели! Только эрзац…
— Это как? — не понял Вовка.
— Эрзац — значит, ненастоящий, — перевел Миха чудное слово. — Морковный.
— Морковный? — скривился Путилов, никогда не пробовавший морковного чая: в тайге хватало душистых трав, заменяющих партизанам этот бодрящий напиток. А были еще и лесные ягоды, цветы, чага… — А другого ничего не дают?
— Бывает немецкое эрзац-какао, сухое молоко, компот из сухофруктов — но это только по большим праздникам. А в основном — вот такой морковный чай.
— Да уж, пуза на таких харчах не отъешь! — хохотнул Вовка.
— Какое пузо? — вздохнул Севка. — Ноги бы не протянуть…
— А ну-ка тихо там! — крикнул со своего места Боров. — Кто-то жрать не хочет? Так я это быстро организую!
— У, сука! — беззвучно прошипел Севка, утыкаясь носом в тарелку с размазней.
В столовой воцарилась гнетущая тишина, слышен был лишь перестук ложек о тарелки — никто не хотел ложиться спать на голодный желудок.
— Ну все! Хватит на сегодня! — громко объявил, поднявшись со своего места, Боровой. — Кто не успел, тот опоздал! Все на выход!
Те из воспитанников, кто не успел доесть свои пайки, спешно набивали рты и давились едой. Но никто не посмел сказать что-нибудь против — все послушно встали из-за столов и направились к выходу. Кое-кто из малышей, заметил Вовка, заблаговременно набил карманы хлебом — чтобы пожевать перед сном. Старшие успевали съесть все, что им предлагали, но все равно, как признался Севка, досыта не наедались.
— Что дальше делать будете? — спросил Вовка в коридоре.
— Повезло нам сегодня, — ответил Севка, стряхивая с губ хлебные крошки, — после ужина свободное время. На улице погулять можно. У кого дела какие накопились, постирушки там… Миха, ты как, с нами на улицу или…
— С вами, — ответил мордатый, — у меня дел нет.
— И у меня тоже, — обрадовался Чухна. — Пошли к свинарнику…
— А что там? — спросил Вовка.
— Там у нас вроде тайного штаба, — подмигнул Вовке Чухна. — Там никто не достаёт, поболтать без лишних ушей можно, покурить… Сам-то куришь?
— Пробовал, — ответил Вовка, время от времени покуривавший в отряде, хоть командир и не одобрял этого «развлечения». — А где махру берете?
— Так нас иногда в деревню отпускают, — ответил Мишка. — По великим праздникам… Вот и затаривается кто как может.
— А деньги? — удивился Вовка. — Откуда?
— А, вот ты о чем! — понял Миха. — За работу нам платят, правда гроши, но на махорку насобирать можно. Мы и свинину на рынок возим, и курятину… Вот только все деньги Боров с Матюхой, начальником интерната, делят. Нам крохи по праздникам перепадают… А они жируют, сволочи! Слушай, Вовка, — опомнился пацан, — а тебе теплое-то выдали?
— Не-а, — крутнул головой мальчишка. — Мария Филипповна шапку пообещала, да, видать, позабыла.
— Так она уже домой ушла, — сообщил Чухна. — Как же ты на улицу, без одежки?
— Ничего, наденет Серегину фуфайку, — успокоил Миха, — он все равно дежурит. И против, думаю, не будет. А завтра получишь у кастелянши свой комплект.
— Добро! — согласился мальчишка.
Раздевалка находилась в большом холле первого этажа напротив выхода на улицу. Возле дверей с тряпкой в руках стоял Серега-дежурный и с унылым видом натирал и без того блестящую большую латунную ручку.
— Серый! — окликнул его Миха. — Мы твой ватник позаимствуем? А то Вовке не выдали…
— Берите, — разрешил Сергей. — Только аккуратнее, не извозите.
Когда уже одетые мальчишки проходили мимо дежурного, Серега, понизив голос до шепота, спросил:
— В штаб?
— Угу, — кивнул Чухна. — Покажем пацану наше логово. Он нормальным хлопцем оказался…
— Да я уже наслышан, — улыбнулся Серега.
— Не прикалывайся, а? — скорчил кислую физиономию Севка. — С кем не бывает?
— Ладно-ладно, я же по-хорошему… А для тебя урок получился хороший, будешь думать впредь. А Вовку я сразу заметил: слишком уж он независимый для своего возраста — явно не при интернате воспитывался! Ладно, топайте уж… За меня там как следует покурите!
— Обязательно покурим! — подмигнул другу Севка.
Когда мальчишки выскочили во двор, на улице уже темнело. Мелкий снежок, сыпавший с утра, прекратился. Ветер стих, только мороз усилился.
— Пошли, — позвал Вовку Миха, сворачивая с дорожки, — нам сюда.
Они добежали до угла здания, проскочили мимо ряда стареньких сараюшек и вышли к свинарнику. То, что они прибыли на место, Вовка понял по специфическому запаху прелого навоза.
— Эх, запашок! — шумно вдохнул носом воздух Миха. — Еще ничего, вот летом прет — закачаешься!
Они обошли свинарник слева и остановились у левого торца бетонной постройки, возле покосившегося заборчика. Севка воровато огляделся, затем раздвинул в стороны две штакетины и нырнул в образовавшуюся дыру. Вовка последовал примеру Чухны и тоже шмыгнул в проход. Миха, забравшийся в дыру последним, задвинул штакетины на место. Сразу за заборчиком обнаружилась поеденная ржой железная крышка, закрывающая вход в подвал. Миха её немножко сдвинул, чтобы в дыру мог протиснуться человек.
— Сигай первым, — предложил он Вовке, — там неглубоко. А мы следом.
Вовка забросил ноги в отверстие и смело спрыгнул вниз. По ногам ударило — пол оказался несколько ближе, чем предполагал мальчишка.
— Посторонись! — донеслось сверху.
Вовка благоразумно отступил в сторону. Рядом с ним приземлился Миха, а следом, едва не на голову товарищу, — Севка Чухна. По наклонному бетонному покрытию они дошли до железной двери. Миха со скрежетом распахнул ворота, и мальчишки вошли в темный подвал.
— Не видно же ни фига! — воскликнул Вовка.
— Погоди, — произнес Севка, доставая из кармана коробок со спичками. — Ща лампу засвечу.
Чухна чиркнул спичкой — стало немного светлее. При свете горящей спички Вовке удалось рассмотреть стол, на котором стояла старая керосиновая лампа. Севка подошел к столу и привычно зажег фитиль.
— Ну вот, красота! — произнес Чухна, регулируя подачу масла в лампе. — Холодновато, но нам здесь не ночевать. Перекурим, за жисть поговорим… И в корпус вернемся. Хотя, будь моя воля, я бы тут жил.
— Садись, Вован, — указал на колченогий стул Миха. — Не стесняйся — будь как дома.
Севка тем временем побежал в один из углов подвала и достал из трещины в стене заныканый там кисет с махоркой.
— А зачем прятать? — удивился Вовка. — Здесь же, кроме вас, все равно никто не бывает.
— На всякий случай, — ответил Чухна.
Он взял со стола оккупационную газетку и оторвал кусочек для самокрутки, разорвав при этом портрет остроносого фюрера, напечатанный на первой полосе.
— Так тебе, урод! — произнес Чухна.
— Ты бы лучше им подтерся, — посоветовал Миха.
— И то дело! — согласился Севка, и компания подростков, включая Вовку, весело заржала, представляя, как «загорит» портрет Гитлера после этой унизительной процедуры.
— Парни, а вы тоже фрицев ненавидите? — решился спросить Вовка.
— А то не видно? — прищурился Миха.
— Кто ж этих уродов любит, кроме полицаев да козлов типа Борова? — вопросом на вопрос ответил Севка. — Они у меня батьку на фронте убили…
— А мой батька с нашими войсками ушел, — сказал Миха. — Что с ним — не знаю. Мамка уж три года как померла… — Мордастый паренек громко шмыгнул носом и отвел взгляд в сторону. Но Вовка успел заметить блеснувшую в крае глаза слезинку. — Если б не фрицы, случилось бы такое? А ты говоришь…
— Вот что, пацаны, — серьезно произнес Вовка, — я вижу, что вы парни надежные… Предлагаю вместе со мной из интерната свалить. Чё вас здесь держит? Серега, например, мамку и брата бросить не решится. А вам чего терять?
— Меня ничего не держит, — сказал Миха. — У Севки тоже из родни никого не осталось. Только куда сваливать? С голодухи ведь сдохнем. Или замерзнем на улице — чай на дворе не май месяц.
— Пацаны, у меня есть куда бежать! — порывисто произнес мальчишка. — Там и вам будут рады, можете мне поверить! В отряде…
— В каком отряде? — ошарашенно произнес Севка свистящим шепотом. — В партизанском?
— Это про вашего командира вся деревня листовками завешана? — спросил Миха.
— Да, — с гордостью подтвердил Вовка, — Митрофан Петрович — это наш командир! Вот такой мужик! — Вовка показал парням оттопыренный большой палец. — Да и другие мужики не хуже!
— Ты это, Вовка, в интернате не трепись на этот счет! — предупредил Миха. — Фрицы денег за любую информацию об отряде не жалеют… А за содействие, сам знаешь, вздернут на первой березе!
— Парни, я знаю. Вы же меня не сдадите?
— Так это в отряде тебя драться научили? — начал прозревать Чухна. — А я-то, дурень… А у нас чего, шпионишь?
— Собираю информацию: сколько немцев, сколько полицаев, как вооружены, ну и все такое. А попался совершенно случайно! Раньше таких проколов у меня не было.
— Вовка, мы поможем! — Глаза у Севки загорелись. — Мы много чего о Сычах знаем… А правда в отряд возьмут?
— Возьмут, не сомневайся. — Только отсюда свинтить нужно.
— Это мы устроим! — пообещал Миха, раскуривая самокрутку. — На днях и сбежим. Слушай, а партизаны, они какие?
* * *
Наговорившись и накурившись до одурения, мальчишки решили возвращаться в корпус. Приняв все меры предосторожности, они покинули заброшенный подвал, пролезли сквозь дыру в заборе и выбрались на территорию интерната. На улице уже совсем стемнело. Дорогу к корпусу освещал лишь ущербный месяц да бледные звезды, щедро рассыпанные по ночному небосклону.
— Ух ты! — заплясал на улице Миха, потирая уши, — шапку он забыл в помещении интерната. — Приморозило-то как! Давайте ускоримся!
— Побежали! — согласился Севка. — А то на вечернюю поверку опоздаем!
— Считать будут? — спросил Вовка новых друзей.
— Каждые утро и вечер поверка, — охотно ответил Миха.
— Ну-ка стоять! — На пути мальчишек выросла темная фигура одноногого дворника Сильвера. — Чего в потемках шаритесь? — дохнув винным перегаром, строго спросил он парней. — Поверка уже небось началась… Вот сообщу Боровому, что курите где ни попадя… — пригрозил старик мальчишкам.
— Николай Романович, — жалобно произнес Миха, — не сдавайте нас Борову… Боровому, — тут же поправился он. — То есть старшему наставнику-воспитателю! Мы вам завтра в свободное время поможем плац убрать, да и вообще…
— Че, испужались, сопели? — довольно кашлянул Сильвер. — Не боись, не сдам! Боров слишком много на себя брать стал: указывать начал старому ветерану, когда ему пить, а когда нет! — Дворник залез в карман фуфайки и выудил оттуда металлическую фляжку. Встряхнул и, убедившись, что в ней булькает, отвинтил пробку и приложился к горлышку. Большой кадык на худой шее старика заходил ходуном. Сильвер оторвался от фляги, довольно крякнул, завинтил емкость и убрал её обратно в карман. — Будет мне указывать, умник, когда инвалиду опохмелиться! — вновь завел свою песню дворник. — Мне! Ветерану Рейха! Да я кровь проливал! Себя не жалел! Инвалидом остался! А эта сука… Да у меня одних наград — вся грудь завешана!
— Николай Романович, так мы пойдем? — осторожно поинтересовался Миха. — А то поверка скоро…
— Валите отсюда, недоделки! — брызнул слюной вконец окосевший дворник, он пошатнулся и исчез в темноте. До мальчишек доносились лишь его пьяные вопли: — Меня, ветерана, как какого-то ублюдка… Я еще устрою ему… Поплачется у меня!!! Ух…
— Ненавижу таких сволочей! — заскрипел зубами Вовка.
— Сильвер еще тот урод, — согласился Миха. — Но его злить не нужно, а то он нам точно устроит. Повезло еще, что он в последнее время с Боровом на ножах. А то бы сдал, собака!
— Пацаны, давайте быстрее! Опаздываем! — напомнил Севка. — Если опоздаем — до утра Боров на нас ездить будет!
— Это как? — спросил Вовка.
— А так, заставит гальюны драить, посуду в столовке мыть… Да мало работы у нас? А то и в карцер засадить может на несколько суток или розог прописать.
— Не, в карцер не надо! Оттуда не свалить, — сказал Вовка.
— Вот и давайте быстрее, — поторопил приятелей замерзший Миха.
Они прибавили ходу и через минуту уже взбирались по широким ступеням парадного входа бывшей барской усадьбы. Они вбежали в холл, когда уже все воспитанники выстроились в шеренгу для переклички. На их счастье, Борового еще не было. Запыхавшиеся мальчишки втиснулись в строй и замерли в ожидании поверки.
— Все притащились? — грубо спросил спустившийся по лестнице со второго этажа старший наставник-воспитатель.
Воспитанники принялись переглядываться, выискивая отсутствующих.
— Еще раз спрашиваю, дебилы, отсутствующие есть? Тогда пеняйте на себя! — Не получив вразумительного ответа, Боровой открыл журнал, который принес с собой, и принялся выкрикивать фамилии по списку:
— Алехин!
— Я!
— Алферова!
— Я!
— Грибов-старший!
— Я! — выкрикнул стоявший рядом Серега-дежурный.
— Грибов-младший…
— Отлично! — захлопнул журнал Боров, пересчитав воспитанников, — отсутствующих на вечерней поверке не было. — На оправку пятнадцать минут, и по койкам! — сообщил старший наставник-воспитатель. — Если кого увижу после — будете наказаны! Свободны!
Воспитанники зашумели и начали разбредаться.
— Так, пацаны, — засуетился Севка, — по туалетам, и в люлю. Боров точно проверит.
Через пятнадцать минут интернат словно вымер, опустели коридоры и холлы усадьбы, воспитанники разбежались по спальным комнатам.
— Сейчас Боров начнет по спальням бродить, — шепотом сообщил Вовке Миха, кровать которого стояла по соседству. — Если где-то шумят или не легли — накажет. Так что лучше помолчать, пока он не уберется к себе в комнату.
— Так он что, живет здесь? — спросил Вовка. — Кастелянша-то, Мария Филипповна, домой уходит.
— Да он не здешний, года три как объявился. Дома в Сычах у него нет, да и не надо ему. Вот Матюхин — местный. Воспитатели по очереди на дежурства остаются, а Боров — постоянно… Всех уже задолбал, даже таких уродов, как одноногий дворник Сильвер. Хоть бы прирезал его кто!
— Если у нас все получится, то Боров свое выхватит, — пообещал Вовка. — Да и Сильвер тоже. С предателями у нас…
— Тсс!!! — приложил палец к губам Миха. — Потом поговорим, — намекнул на остальных воспитанников парнишка.
— Хорошо, — согласился Вовка. — Завтра поговорим.
— Тогда пока! — произнес новый приятель. — Завтра вставать рано, вкалывать целый день будем.
— До завтра, — прошептал Вовка и, завернувшись в колючее, но теплое одеяло, моментально заснул.
* * *
Подскочил Вовка с кровати от громкого противного воя противовоздушной сирены, заставившего дребезжать даже оконные стекла.
— Что это? — с трудом соображая, спросил мальчишка проснувшегося соседа.
— Хех, — усмехнулся Миха. — Это у нас будильник такой! Вставать пора — через пятнадцать минут поверка. После — завтрак, и на работу.
— А я куда?
— Не боись, Боров и тебе работу сыщет. У него любимчиков нет! Ты столярничать умеешь?
— Не-а, — мотнул головой мальчишка.
— А на токарном станке? — продолжал допытываться мордатый.
— Я его и в глаза-то никогда не видел, — признался Вовка.
— Тогда тебе прямая дорога в свинарник — дерьмо грести… Навоз. Или в птичник направит…
— А там что делать?
— То же самое — дерьмо выносить, — хохотнул Миха. — Но на птичник больше девчонок припахивают, куры-то столько не насерут, как свиньи.
— Вот, блин, попал! — выругался мальчишка, присовокупив трехэтажное соленое словечко. По вытянувшимся лицам приятелей он понял, что сделал что-то из ряда вон выходящее.
— Ничего себе! — присвистнул Севка Чухна. — Так даже Сильвер не матерится! Там же научился? — спросил он, намекая на партизанский отряд.
— Угу, — кивнул мальчишка. — Правда, мне за такое постоянно по шее давали…
— Значит, мало давали! — с авторитетным видом заявил Чухна. — Ты только при Борове так не ругайся, — предупредил он Вовку.
— А что, завидовать будет? — хитро прищурившись, спросил он.
— Еще как! — фыркнул Миха. — Что вполне может розгами… Иль в карцер… Погнали на построение — время-то идет!
После построения и легкого завтрака, по всей видимости, остатками вчерашнего ужина, слегка разбавленного разведенным сухим молоком, все разбежались по рабочим местам. Вовку же остановил пожилой обрюзгший воспитатель с изъеденным оспой лицом.
— Ты Путилов? — схватив мальчишку за рукав, хрипло спросил он Вовку. — Это тебя вчера привели?
— Да, меня, — кивнул Вовка.
— В каком отряде сейчас? — спросил воспитатель.
— Не знаю, — пожал плечами Вовка. — Мне не сказали.
— У, балбес! — раздраженно чертыхнулся старик. — В какой комнате спишь?
— Вон с ними! — показал Вовка на уходящих на работу Севку, Миху и Серегу.
— А, — понял воспитатель. — Значит, в первом. Грибов! Иди сюда!
Серега остановился и подошел к старику.
— Ты вчера этого селил?
— Я, — согласился Сергей.
— А почему он у тебя не знает, что в первом отряде? — накинулся на него старик. — Почему на работу не определили?
— Так это…
— В свинарник пойдете, вместе, — распорядился воспитатель. — Навоза там накопилось. Вычистите до блеска… Но вдвоем вам не управиться… Дружков своих возьмешь, Потапова и этого, белобрысого Севку. Понял?
— Понял.
— Тогда чего стоишь? Быстро давай!
— А у меня одежды нет, — сказал Вовка. — Мой тулуп вчера выбросили, а нового не дали…
— А куда эта стерва смотрела? — недовольно буркнул воспитатель. — Тогда получайте одежду, и вперед — дерьмо выгребать! Не справитесь до вечера — жрать не будете!