БЫЛЬ

(Отрывок)

Тысяча восемьсот четвертого года

Рекрут брали по всей Руси. Бонапарте,

Брезгая консульством, молвил:

"Я - император".

Сытая бунтами Франция иго надела;

Слабым соседям не спорить: признали с поклоном;

Сильные ж с гневом отвергли, злое предвидя.

Англия, враг коренной, поднялась кораблями,

Цезарь-ратью на суше; царь православный

К ним пристал, и с той поры началася

На десять лет война: великие сечи,

Сходки насмерть безвестных друг другу народов,

Смены царств и владык, гульбы по столицам С юга на север, с востока на запад; от моря

Бурным приливом к Москве и отливом к Парижу.

Вдоволь стоило денег, и крови, и плача

Всем, покуда Бог виновника скорбей,

Свергнув с престола, по смерть не запер в неволю.

Видели мы чудеса; с трудом им поверят

Внуки. В начале никто их не чаял; но просто

Воинов новых, взамен отставных и умерших

Двух с пятисот, по всей Руси набирали.

Волости Спасской крестьянин Макар Еремеев,

Горев по прозвищу, младший в семье из трех братьев,

В город губернский свезен. В присутствие: годен!

"Лоб!" Забрили. Пошел он на царскую службу,

Биться с врагом. Поплакал он на прощанье.

Есть и о чем: жена у него молодая,

Сын по девятому году, парень отменный,

Умный, красавец, весь в матушку Мавру Петровну.

Вот на нее поглядеть, так сам надорвешься:

Словно вдова безмужняя, голосом вопит,

Слезы ручьем! А сколько слов причитает

Ласковых-мужу, колючих-себе с сиротою!

Вспомнить невмочь, а где пересказывать? Деверь,

В сани ее посадив, увез уж насильно.

Горев с другими пошел в свой полк гренадерский.

В полгода там обучился приемам ружейным,

Шагу, заряду, пальбе, глазам, поворотам,

Словом, всему, что знает исправный служивый.

В пору как раз. Полкам поход за границу.

Спешно в Австрию звали на выручку русских.

Всем не вдруг поспеть. Кругом на передних

Враг налег. Пробились штыками навстречу

Братьи, идущей к ним с отцом-государем.

Стали лицом к лицу противники в битву:

Тут цветки созрели в ягоды волчьи,

Тут легло людей, что в жатву колосьев,

Кровь лилась, что брага на свадебном пире.

Горев сражался, покуда ноги держали:

Рана в плече от осколка гранаты; другая Пулей в ляжку; пикой в левую руку Третья; в голову саблей-четвертая; с нею

Замертво пал. Разъезд неприятельский утром

Поднял, а лекарь вылечил. Пленных погнали

Всех во Францию. Минул год с половиной;

Мир заключили, вечный, до будущей ссоры.

С миром размен; и многих оттоль восвояси

Русских услали. Забыли о бедном Макаре!

Беден всяк вдали от родины милой;

Горек хлеб, кисло вино на чужбине:

Век живи, не услышишь русского слова!

…

Наполеон меж тем взять новое царство

Вздумал: Гишпанию алчному надо вдобавок!

С сыном король не ладил. "Милости просим

В гости!-сказал Бонапарте.-Соседнее дело,

Мир". Те спроста приехали; он их, лукавый,

В ссылку обоих за стражей; и землю с народом,

Брата, как куклу, им в короли, и присвоил,

Ладно бы все, да лиха беда: не даются! Силой бери!

И, полк за полком, через горы

Рать повалила, всякое племя земное.

С прочими вечные слуги французов - поляки.

С ними наши, кто был в полону. И Макару

Велено вновь под ружье, под ранец в полпуда:

Бейся насмерть, а не за матушку Русь, а уж бог весть

За что! На смех играет судьба человеком!

Люто стал за святыню народ богомольный:

С ядом, не только с мечом. И даром что Горев,

Истый наш брат христианин, не грешен в кощунстве,

Не драл икон, не сквернил церковных сосудов,

Даже других унимал, не бояся насмешки, Все бы плохо попасть чернецам либо черни.

В том и зло, что правый вравне с виноватым

Гибнет в смуте войны и горячек мятежных:

Где разбирать? Господь на том свете рассудит!

Но бог милостив был и вывел Макара

Жива-здорова, немногих в числе, как пришельцев

Дочиста смел с земли своей полуостров.

В то же время другую войну на противном

Света краю завел губитель; и войска

Столько с ним, что в месяц двадцать пять тысяч

Тратить мог: его ж окаянное слово!

Шли к Москве напролом, и дорого стоил

Каждый шаг на Руси, но вождь не жалеет:

Много в запасе! Пусть лягут на приступах тьмами,

Две под Смоленском, четыре в полях москворецких,

Лишь бы нам величаться в Кремле златоверхом.

Бог попустил, на кару гордыни. Кутузов,

Вечная память ему, сшепнулся с морозом;

Выбрал крепкое место, так, чтобы мимо

Взад ни вперед ступить нельзя супостату;

Выждал, и стал вымораживать, словно хозяин

Из дому вон тараканов. Недруги в драку:

Нет удачи! Погреться?-Заперты двери.

Съесть бы!-Падерой конской лакомись вволю.

Бегство пошло; тут меч, и голод, и холод Все против них: живые шатались как тени;

Мертвыми путь усеян: на версту сотня!

Вождь ускакал восвояси за новою ратью;

Наша вперед, а немцы к ней приставали:

Первый-преемник Фридриха; после и цесарь;

Там и все. Числом встречались уж равным;

Либо, как в Кульме, малым великое дело

Делалось, к диву военных, к спасенью мирных.

Царь хвалил, чужие сказали спасибо:

Лестно было назваться воином русским.

Бедный Макар! где ты был? что делал? Он жадно

Слушал вести, носимые шумной молвою;

Скрыть бы хотели, но шило в мешке не таится.

Рейн перешли, во Франции русские. Сильно

Сердце забилось у Горева; птицей из клетки

Рвется в стан земляков: "Не стыд ли, не грех ли

Здесь злодею служить? Палит он из пушек

В наших, а я за него ружье заряжаю!

Надо бежать; лишь ноги становятся хилы,

Бок от раны болит и ломит к ненастью.

Ну! да с богом: авось дойду". И сберется.

После раздумье возьмет: "С ума ли я спятил?

Сто ли верст пути? Нет!-тысяча будет.

Схватят, воротят, судом расстреляют, как труса:

Английских пуль испугался-де; русское имя

Втянут в поклеп; а там одному мне не много

Сделать: Гореву взять Париж не под силу!

Волей разве служу не по долгу присяги?

Рад бы в Сибирский, да в рай грехи не пускают".

Он бы решился; но не было воли господней,

Новый искус судивший долготерпенью, Пятую рану, в ногу пониже колена,

Меткий Ростбиф хватил его под Тулузой.

Кончилась тут и война. Бонапарте на остров

Эльбу уплыл, а новый король из Бурбонов,

Умный старик и русским давно благодарный,

Всех велел отыскать, снабдить и отправить

В родину: так возвратился Горев в Россию.

…

1835