Обеспокоенный проблемами рыночной экономики — проблемами на местном рынке, вызванными беспорядками до забастовками, — повар добавлял все больше буйволиного мяса в меню Шамки. Он разворачивал окровавленный бок, отлеплял от него окровавленные газеты, и казалось ему, что в руках два кило тела Бижу, убитого сына.

Когда жена его погибла, упав с дерева, на котором она собирала листья на корм для козы, все соседи опасались, что призрак ее заберет с собой сына, ибо умерла она смертью безвременной. Гневен дух погибшей такой смертью, утверждали священнослужители. Жена его отличалась при жизни редкой незлобивостью. Да она и рта-то почти не раскрывала. Но все утверждали, что дух ее являлся Бижу ночью, что зыбкий, прозрачный призрак протягивал к мальчику руки. Толпа родственников направилась в соседний городок на почту, в дом судьи посыпались обеспокоенные телеграммы. Доставлял их курьер, потрясавший на бегу копьем и вопящий: «Дорогу, именем королевы Виктории!» — не подозревая, что королева Виктория давным-давно почила вечным сном.

«Священник сказал балла сотворить в амавас». То есть в самую темную, безлунную ночь принести в жертву курицу.

Судья отказался отпустить повара.

— Дурак! Суеверия! Предрассудки! Почему призраки сюда к тебе не явились, а ждут тебя в твоей дурной деревне?

— Здесь электричество, — резонно возразил повар. — Электричества они боятся, а в нашей деревне нет электричества.

— Ничему тебя жизнь не учит! — возмущался судья. — Ты живешь возле меня, ходишь к настоящему врачу, читать-писать научился, газету даже читаешь. И все впустую! Эти жулики, жрецы-священники, они просто хотят свою курицу слопать. Денежки твои им нужны.

Коллеги повара из рядов обслуживающего персонала хором советовали повару не слушать хозяина. Надо спасать сына, конечно же, ему угрожают призраки. «Хота хаи, давай-давай, спасай-спасай!»

Повар придумал для судьи байку о крыше, сдутой бурею с хижины в его деревне. Судья плюнул и отпустил его.

И вот, несмотря на прошедшие годы, повара охватило беспокойство, что жертвоприношение не подействовало, что его эффект ослабила ложь, которую он придумал для судьи, что дух жены его все же явился. Может быть, записали что-нибудь неверно, может быть, нужно было пожертвовать козу, а не курицу. Что, если дух все еще жаждет крови Бижу?

*

Впервые повар попытался отправить Бижу за границу четыре года назад. В Калимпонге появился тогда вербовщик судовой компании. Он набирал официантов, кухонных подсобников, уборщиков — всех, кто во время заключительного гала-ужина появляется в костюмах и при галстуках-бабочках с ананасами и фламбированными блинчиками, с поклонами и улыбками.

«Легальное трудоустройство в США!» — кричало объявление в газете. То же самое твердили и расклеенные в городке плакаты.

Временный офис вербовщика расположился в номере отеля «Синклер». Очередь жаждущих окружила отель, хвост ее сплелся с головой, что послужило причиной недоразумений.

Бижу прибыл в Калимпонг полный радужных надежд. Судья вовсе не радовался. Почему бы парню не перенять почетный пост отца, когда тот состарится?

Бижу захватил на собеседование некоторые из липовых рекомендаций отца, чтобы показать, из какой достойной семьи он происходит. При нем были также письмо отца Бути, восхваляющее его характер и воспитание, и письмо дядюшки Потти, восхваляющее приготовленное им жаркое. Дядюшке Потти не довелось, правда, попробовать ничего из приготовленного этим достойным парнем. Да и сам парень ничего из приготовленного им не пробовал, так как за всю жизнь ничего съестного сам не приготовил. Стряпала для него бабушка, изо всех сил баловавшая внука, несмотря на то что они оставались одной из беднейших семей деревни.

Несмотря на эти хитросплетения, Бижу сразу же приняли.

— Любой пудинг! Континентальный и индийский, все равно.

— Прекрасно, прекрасно. У нас каждый вечер буфет с десертом семнадцати сортов.

И Бижу вывел свою фамилию в строчке, обозначенной пунктиром.

Повар гордился:

— Это все потому, что я много рассказывал ему о пудингах. У них на судне богатый буфет, судно как большой отель, знаете, как клубы в старые времена. Тот человек спросил его, что он может делать, и Бижу ответил, мол, что пожелаете, то и это. Торт «Аляска», плавучий остров, бренди-снэп…

— Ты уверен, что там все законно? — беспокоился сторож «железного купца».

— Совершенно законно.

Как мог повар сомневаться в человеке, высоко оценившем сына?

Они вдвоем пришли в отель на следующий вечер, принесли заполненную медицинскую карту и квитанцию банковского перевода на восемь тысяч рупий. Покрытие издержек и стоимость обучения в Катманду. Им выдали весьма солидные бумаги, квитанции, проверили медкарту, заполненную врачихой на базаре, указавшей давление ниже, а вес Бижу выше реального и грамотно заполнившей графу прививок.

— Все должно выглядеть как положено, иначе в посольстве обязательно придерутся, — приговаривала она.

Она-то это знала, ее собственный сын обучался в медицинском колледже в Огайо, и Бижу пообещал доставить в Штаты и переслать ее сыну пакет сушеного сыра чурби. Парень еще в Даржилинге усвоил привычку что-нибудь жевать во время подготовки к занятиям.

Через две недели Бижу прибыл в Катманду для прохождения недельного курса обучения.

Уже из окна рейсового автобуса он удивлялся этому резному деревянному городу дворцов и храмов, схваченному современным бетоном, зарывшемуся в пыль и тянущемуся к небу. Никаких гор не видно. Никакого Эвереста. С главных улиц он свернул в путаницу средневековых проулков, полных звуками из далекого прошлого. Улица жестянщиков, улица горшечников. Глина, солома, песок — все перемешивается босыми пятками, как и в прошедшие столетия. Крысы жуют сласти в храме Ганеша. Внезапно отворилась расписанная звездами ставня, он увидел лицо из волшебной сказки… Но когда, опомнившись, метнулся взглядом к этому окну, личико юной феи исчезло. Вместо нее в окне торчала морщинистая старая карга, скрипучим голосом вещавшая что-то невразумительное другой старой карге, остановившейся под окном с подносом пуджа, полным какой-то жертвенной чепухи. И вот снова широкие улицы, снова бетон, автобусы, мотоциклы, мопеды. Громадный плакат славит трусы с карманом. «НЕТ ВОРИШКАМ!» — провозглашает лозунг рядом с крестом, нанесенным на самое интересное место. Рядом с плакатом фотографируются развеселые туристы-иностранцы. За углом, позади кинотеатра, маленькая лавка мясника с гирляндой декоративных куриных лапок над дверью. Перед дверью торчит какой-то тип, с рук капает кровь. Перед типом таз с водой, окрашенной кровавой ржавчиной. Номер рядом с дверью совпадает с указанным на фирменном бланке, хранящемся в кармане Бижу: 223А, первый этаж, за кинотеатром «Пан».

— Следующий! — бросает тип, полуобернувшись к двери. Там его подсобники воюют с упирающимся козлом, уставившимся на окровавленную тушу своего травоядного собрата.

— Надули тебя, милый, — смеется мясник. — Не ты первый, не ты последний.

Подсобники справились с козлом, выходят наружу. Все они запятнаны кровью.

— Эх, дурила! Разве можно отдавать деньги первому встречному? Ты откуда? Не знаешь, кого в мире больше всего? Жуликов! Преступников! Подай заявление в полицию. Денежки-то твои плакали, но все равно подай.

Прежде чем перерезать горло козлу, мясник разражается эмоциональной тирадой:

— С-с-сука, бл-л-л-л… п-пиз-з-з-з… сали!

Не забудьте обругать свою жертву, прежде чем всадить в нее нож.

Пока Винсу переваривал, что с ним случилось, они уже успели снять с козла шкуру, подвесить его вверх ногами, чтобы выпустить кровь.

*

Вторая попытка.

Обыкновенная туристическая виза. Один деревенский сосед тщетно пытался пятнадцать раз и на шестнадцатый все-таки визу получил.

— Не сдаваться! — поучал он односельчан. — Ищи удачу, и она придет!

— Амриканское посольство? — обратился Бижу к наружному сторожу внушительного здания.

— Амрика нет, бефкаф! Это посольство США.

— Где Амриканское посольство? — спросил Бижу следующего встречного. Тот показал на то же самое здание.

— Но это США.

— То же самое. Ты это усвой, прежде чем в самолет сядешь, бхаи.

Перед зданием целый лагерь; неведомо, сколько тут людей и когда они здесь поселились. Семьи, от мала до велика, распаковывают привезенную с собой провизию, устраиваются поудобнее и надолго. Иные босиком, на некоторых лопнувшие в нескольких местах пляжные пластиковые шлепанцы. От всех несет застарелым потом и запахами дальних странствий. Попадая внутрь, они дышат кондиционированным воздухом и ждут, усевшись в оранжевые кресла-скорлупки, дружно отзывающиеся колыханием на покачивание одного из них.

Главное имя — Балвиндер.

Фамилия — Сингх.

Средние имена —…

Это еще что?

Клички и прозвища, подсказал кто-то, и они принялись заполнять; Дампи, Плампи, Пинки, Чики, Мики, Вики, Дики, Сани, Бани, Хони, Лаки, Гуду…

Бижу подумал немного и написал: «Баба».

— Кому анкеты? Анкеты кому? Паспортные фото чахийе? «Кампа-Кола» чахийе? — предлагают услужливые люди из авторикши.

У некоторых просителей абсолютно все документы фальшивые: свидетельство о рождении, справка о прививках, сертификат финансовой состоятельности. Всегда готовы помочь ласковые люди, скрестив ноги, восседающие за пишущими машинками и снабженные всеми необходимыми штампами и печатями.

— Откуда такие деньги?

Кто-то беспокоится, что сумма на банковском счете слишком мала.

— Нет-нет, это их не устроит! — заверяют опытные люди. — Не знаете, как поступить?

— Как?

— Все мои родственники, дядюшки из Дюбаи, из Сингапура, из Новой Зеландии перевели деньги моему брату в Тулсу. Банк выправил справку, брат составил и нотариально заверил обязательство о материальной поддержке… А после этого разослал деньги обратно дядюшкам. А как иначе им угодишь? Откуда столько денег взять?

— Просим всех обратившихся за визами подойти к окну номер семь и получить регистрационный номер, — прокрякал невидимый громкоговоритель.

— Что? Что они говорят?

Бижу, как и половина присутствующих, ни слова не понял, но забегал по помещению, довольный уже тем, что получил какой-то сигнал к действию. Шум, гам, свалка! Все рвутся к окну. Молодые и сильные отталкивают и топчут старых и слабых. В очереди впереди волчьи морды холостяков, за ними мужчины с семьями, далее одинокие женщины и Бижу, а самые последние — полные развалины. Наглый и сильный — первый. Вот он уже любезный и вежливый, сама предупредительность: да, сэр, я цивилизованный член общества, сэр… да, мэм, я созрел для США, мэм… живые, понимающие глаза — в окошко, к иностранцам. Те же глаза, но мертвые, ничего не выражающие, невидящие — к согражданам.

Кого-то допустили, кому-то отказали. Почему разрешили? Почему отказали? А черт его знает. Случай! Морда не приглянулась. Сорок пять градусов в тени. Все индийцы осточертели. Может, предыдущему разрешили, поэтому вам следует отказать. Он дрожал от мысли, что может не понравиться этим людям. Может, они начали работу добрыми и предупредительными, но после постоянного вранья, после нагромождения нелепостей, с которыми приходится разбираться, озверели и разразились пулеметной очередью отказов:

— НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ!!!!!!

Стоявшие первыми тоже дрожат за бетонной уверенностью своих наглых морд. А вдруг те, за окном, начнут рабочий день свежими и внимательными, разглядят пробелы и недочеты, уличат во вранье… или просто вздумается им начать день с отказов, для затравки…

Чем измеришь, чем проверишь умы и сердца тех великих американцев? Бижу призывал себя успокоиться. Ему нечего скрывать, значит, нечего и бояться. Легко сказать! Но в таком состоянии, на грани срыва, казаться честным и спокойным можно, лишь будучи нечестным и беспокойным. Честный или нечестный, стой перед пуленепробиваемым стеклом и репетируй ответы.

— Сколько у вас денег?

— Можете ли вы доказать, что не собираетесь остаться?

Эти грубые, неприличные даже вопросы задавались спокойным, ровным тоном, сопровождались пристальным немигающим взглядом. Чувствуя себя безмерно презренным и презираемым существом, вопрошаемый должен был отвечать кротко и четко. Начнешь робко бормотать, покажешься наглым и заносчивым — пиши пропало. По обе стороны барьера утвердилось мнение, что местные жители готовы вынести любую меру унижения, лишь бы попасть в Штаты. Суй их физиономией в грязь, они все равно будут умолять: пустите нас, пожалуйста…

*

— Какова цель вашего визита?

— Что сказать, что сказать? — волновалась очередь. — Вот хубши ворвался в лавку и убил нашу свояченицу. Мы на похороны едем.

— Не надо, не надо! — предостерегает студент университета штата Северная Каролина, пришедший продлить свою визу.

Но студенту не верят.

— Почему нет?

— Шаблонно. Неправдоподобно. Сразу заподозрят неладное.

Не верят студенту. Всем ведь известно, что негры всегда во всем виноваты.

— Да-да, — соглашается очередь. — Негры на деревьях живут, как обезьяны, не то что мы, цивилизованные индийцы.

К их ужасу из-за барьера смотрит чернокожая американка. (Бог мой, если они этих принимают, то нам должны просто радоваться!)

Женщина перед Бижу получила отказ. Она опешила, затем забилась в истерике.

— Они меня не пускают! Моя дочь родила, а они не дают мне взглянуть на личико внука! Смерть моя!..

Охрана выволакивает ее по дезинфицированному и обработанному против бактерий коридору.

*

Человек с версией убийц-хубши попал к окошку хубши. Хубши-хубши бандар-бандар, соображать надо быстро, история разваливается на куски…

— Скажи, что мексиканец, мексиканец, — шипит кто-то.

— Мексиканец?

Он кланяется окну, улыбается. Лучше не злить эту хубши. Так хочется в эту Америку, что готов даже неграм улыбаться.

— Доброе утро, мэм…. Да, мэм, что-то вроде этого, мексиканцы-тексиканцы, точно не запомнил.

Женщина смотрит на него как энтомолог на букашку.

— Не знаю, мэм, мой брат говорил, но он так волновался, я не расспрашивал подробно…

— Нет, мы не можем выдать вам визу.

— Но, мэм, прошу вас, мэм, я уже билет купил…

Обращаются за визами и собственники особняков, джинсов, автомобилей с водителями, поварами, ожидающими их с легкой закуской. Эти стараются выделить себя из толпы немытых соотечественников. Их манеры, костюмы, выговор внушают клеркам посольства, что они судьбой избраны для заграничных путешествий, что они-то не рыгнут во время приема пищи, не влезут на унитаз с ногами, как эти деревенские тетки.

— Я много раз за границу летал и всегда возвращался. В паспорте отметки: Англия, Швейцария, Америка, даже Новая Зеландия. Да, в Нью-Йорк, да, последние фильмы, калифорнийское вино, чилийское тоже, да, не из слишком дорогих…

Бижу видит перед собой аккуратного молодого человека в очках. Белые всегда выглядят чище и аккуратнее. Конечно, чем ты темнее, тем кажешься грязнее.

— Цель поездки?

— Я как турист еду.

— Собираетесь вернуться?

— У меня здесь семья… Жена, сын… И моя лавка.

— Какая лавка?

— Фотоателье. — А вдруг не поверит?

— Где вы собираетесь остановиться?

— У друга в Нью-Йорке. Друга Нанду зовут, вот его адрес, если желаете проверить.

— Надолго?

— Хотелось бы на две недели. (О-о-о, хоть денек, хоть один только денечек!)

— Достаточно ли у вас средств для покрытия дорожных издержек?

Бижу вытаскивает бумажку с дутыми суммами, с фальшивыми нулями, справку, которую повар приобрел у банковского клерка за две бутылки «Блэк лэйбл».

— Оплатите в окошке за утлом и после пяти вечера можете получить визу.

Неужто получилось?

— Бижу, ну как? Ну, ну, как, Бижу? — волнуется человек сзади. Он жизнь готов отдать за Бижу, но волнуется, разумеется, за себя.

— Получилось!

— Ты счастливейший из смертных, Бижу!

*

Счастливейший из смертных несется по парку, упиваясь своим счастьем. Пышная вонючая трава парка орошается открытым стоком канализации. Трава радуется, улыбается ему и стаду пятнистых свиней, веселящихся в сточных водах. Бижу вспугнул свиней, свиньи, радостно визжа, понеслись прочь; с их спин взметнулась вверх стая возмущенных ворон. Неудобный экстренный взлет спиной вперед, боком, чуть не кувырком — что поделаешь! Замер в неуклюжей позе толстый джоггер в пестром тренировочном костюме, прервал полезное для здоровья полезного члена общества занятие. Замер дожидающийся джоггера шофер, замерла меж его зубами веточка нима, замерли пальцы, ковыряющие в зубах этою веточкой.

— Хух! Хух! — вопит Бижу, несется за свиньями. — Хух! Хух! — гонится за коровой. Перепрыгивает через буйное веселье папоротников, бросается на шведскую стенку, подтягивается, отжимается, энергия брызжет из него во все стороны, в бесконечную Вселенную.

*

На следующее утро счастливейший из смертных телеграфирует отцу, делится счастьем. И вот уже повар — счастливейший из отцов. Вину не ведает, что сердце Саи тоже переполняется счастьем. Страшным разочарованием для нее оказалось открытие, выпавшее на ее долю при приезде Бижу в Калимпонг, к жуликам из «круизной компании». Оказалось, что у повара есть своя семья, что не о ней одной его помыслы, что в первую очередь заботится он о сыне. С приездом сына ей доставались лишь крохи его внимания. Оказалось, она лишь временная замена, отдушина для нерастраченного отцовского чувства.

— Юп-пи-и-и-и! — взвилась она, услышав о разрешении на въезд в заокеанскую даль. — Гип-гип ур-ра-а-а-а-а!

*

Этак годика через три после получения визы счастливейший из смертных поскользнулся в кафе «Ганди» на гнилом шпинате, поехал вперед по зеленой слизи и грохнулся на пол. И не смог подняться. Колено.

— Врача надо! — простонал он, когда Саран и Джив помогли ему усесться на свернутый матрас рядом с ящиками овощей.

— Врача! Ты знаешь, сколько стоит вызов врача в этой стране?

— Это в вашей кухне случилось. Вы отвечаете.

— Я отвечаю? — Хариш-Харри возмущенно упер руки в бедра. — Ты свалился. Упал бы ты на улице, кого бы звал, а?

Он ввел этого парня в заблуждение. Плакался ему в жилетку, клеил с его помощью разбитый мир иллюзий…

— Я подобрал тебя с улицы, в дом впустил, как родного, без бумаг, и вот твоя благодарность! Ты живешь у меня бесплатно. В Индии тебе бы вообще не платили! У тебя никаких прав! А я виноват, что вы даже пол не моете, неряхи? С вас надо спросить за то, что живете как свиньи. Я заставляю вас быть неряхами?

Боль в колене подстегивала Бижу, гнала его напролом. Он проткнул хозяина горящим взглядом.

— Если б мы не жили как свиньи, вы бы не гребли деньги лопатой. Мы день и ночь упираемся горбом ни за грош, как рабочая скотина, потому и живем по-скотски. Почему бы вам не обеспечить нас «зелеными картами»?

Ядерный взрыв эмоций. Извержение Кракатау.

— Я? Вас? «Зелеными»… «Карта» тебе — значит, «карта» Риши, «карта» Риши — значит, «карта» Сарану, «карта» Дживу, и еще приползет мистер Лалкала и завопит: «Несправедливость! Я первый, я дольше всех здесь!» Значит, бежать в иммиграционную службу и написать заявление, что ни один американец за эту работу не возьмется. А они сделают вид, что в это не верят. И я должен это доказывать. Что я давал объявления. Они придут проверять мое кафе. И мигом упекут меня за решетку. «Карту» ему! Не нравится — катись отсюда, не задерживаю! Думаешь, незаменимый? Да таких, как ты, — свистни, набегут. Мгновенно! — Он щелкнул пальцами, чтобы показать, как легко он, его кафе, этот город и вся планета обойдутся без Бижу. — Вон отсюда!!!

Вопль его относился к Бижу, но поскольку колено не давало возможности перемещаться без посторонней помощи, из кухни испарился сам Хариш-Харри. Он понесся к себе наверх, но очень скоро снова спустился. Его настроение менялось во мгновение ока, это все давно заметили.

— Послушай, я ведь с тобой всегда обходился по-доброму, — заворковал он. — Я ведь не нехороший человек, правда? Зачем ты со мной так? Что могу, я делаю, но не все в моих силах, ведь так? — Он вытащил из бумажника полусотенную купюру. — Вот возьми. Отдохнешь. Можешь помогать лежа, овощи там резать, то-се… Не пройдет колено — возвращайся в Индию. Там врачи хорошие и дешевые. Вылечишься — снова вернешься.

Оконная рама выстроила на полу свою несложную светотеневую геометрию. Узор перемещался, постепенно переползал на стену.

В Индию.

Назад.

Вернуться.

Отступить.

Когда-то в одной из кухонь многокухонного прошлого счастливейшего из смертных кто-то мимоходом бросил: «Не так уж здесь тяжело, иначе вас не наползла бы сюда такая уйма».

Тяжко, очень тяжко приходилось им здесь. Но, несмотря на это, их «наползла сюда такая уйма», и ползли все новые, рискуя жизнью, унижаясь, ненавидя, отрекаясь от семей, от прошлого…

Хариш-Харри не дурачок. Он все это прекрасно знает. Как у него язык повернулся помянуть возвращение? Этак легко, пальчиком грозя, как малышу-шалунишке.

— Шалунишка, — погрозил пальчиком Хариш-Харри и притащил Бижу прасад из храма в Куинзе. — Хлопот из-за тебя…

Лимит хозяйских забот и хлопот исчерпан, понял Биясу. Старая уловка хитрозадых индийских хозяев и хозяйчиков в сложной, многоходовой игре «господин — слуга». Благосклонный патриарх с отеческой улыбкой склоняется к стаду… вместо регулярной платы заткнуть глотку подарком-другим-третьим…

Лежит Бижу на своем матрасике, следит, как солнце скребет фасады. Куда ни глянешь в этом городе без горизонтов, везде карабкаются вверх этажи, жаждут света, давят подножие тьмой. День продирается сквозь лабиринты по расписанию: здесь с десяти до двенадцати, там с десяти пятнадцати до десяти сорока пяти, где-то «с полвторого до без четверти четыре». День арендован-переарендован, сдается с рук на руки, его прихода дожидаются домашние коты, растения на подоконниках, старики, принимающие теплые лучи дряблыми щеками и дрожащими коленями. День здесь даже не гость, а какое-то мимолетное напоминание о чем-то далеком, недостижимом.

*

Две недели — и Бижу уже ходит, хотя и опираясь на палку. Еще две недели — и даже боль прошла. По-прежнему досаждает лишь проблема с «зеленой картой».

Чертовы бумаги. «Зеленая карта». Мачут сала олу пата чаар cay биис, «зеленая карта», которая не карта и которая не зеленая. День и ночь она копошится у Билсу в мозгу, как курица в мусорной куче. Проникает в желудок и подступает к горлу. Билсу выворачивается наизнанку и спускает ее в канализацию.

Письма от отца. Билсу плачет. Вскрывает конверты, читает. Слезы высыхают, вскипает злость.

«Помоги, пожалуйста, Они… Я уже писал тебе о нем, но ты не ответил… Он ходил в посольство и очень американцам понравился. Через месяц прибудет… Может быть, остановится у тебя, пока что-нибудь не подыщет…»

Билсу скрипит зубами не только наяву, но и во сне. Однажды просыпается с треснувшим зубом.

— Грохочешь, как бетономешалка, — жалуется Джив. — Ты зубами гремишь, крысы топают, как носороги, не заснуть!

Однажды ночью Джив проснулся и накрыл крысу в гулком жестяном ведре, на дне которого милый зверек обнаружил какое-то лакомство. Он спрыснул крысу бензином из зажигалки и поджег ее.

— Да угомонитесь вы наконец, мать вашу!!! — вопили сверху. — Дайте поспать, падлы поганые, суки гребаные!!! Чтоб вас… бать-мать-перебрать!!!

Об асфальт зазвякали бутылки, брызги осколков взметнулись с мостовой.

*

— Спросить про башмаки на Манхэттене, и я сказать, где купить дешевле всего.

Снова Саид-Саид. Откуда взялся?

— Спроси, спроси. Давай спрашивай.

— Да брось ты…

— Слушай, друг, — улыбается Саид. — Ты дом покинул, ты здесь, в Америке. Все, что хочешь, можешь получить.

Английский Саида заметно улучшился. Он даже две книжки читает. «Живи без забот» и «Искусство жить вдвоем».

У него уже двадцать пять пар башмаков. Иные неподходящего размера, но это не столь важно. Зато красивые.

Колено Бижу в полном порядке.

А если бы не зажило?

Но ведь зажило!

Может, плюнуть на эту Америку? Он бы вернулся. Пусть радуются.

Саид увлекся башмаками. Бижу погрузился в жалость к самому себе. Обнаружив в мешке басмати дохлого жука, он с трудом сдержал слезы, подивился чудесному перемещению существа в пространстве, сопоставил со своим дальним странствием. Этот рис в Индии мало кто может себе позволить. Надо было обогнуть земной шар, чтобы здесь поглощать то, что выросло там. Здесь любой нищий может наслаждаться этим рисом… даже и не наслаждаться, а воспринимать как должное. А вернувшись к месту его произрастания, ты сможешь лишь любоваться ростом и созреванием…

«Оставайся в Америке, пока можешь, — писал повар. — Копи деньги. Не возвращайся».