11 марта 1904 года. 14–05 по местному времени
Желтое море, 34 гр. СШ, 124 гр. ВД.
БПК «Адмирал Трибуц».
Несколько часов назад мы вошли в Желтое море. Теперь встреча с японскими боевыми кораблями стала более чем вероятна. Сначала капитан первого ранга Карпенко хотел ввести режим повышенной боеготовности, но передумал. Зачем, если самой быстроходной цели от момента обнаружения радаром, до открытия огня необходимо идти до нас не меньше часа. Смысла нет держать на боевых постах усиленные вахты, пока суд да дело можно не торопясь пообедать, не спеша занять свое боевое место, да еще придется ждать минут десять.
— Ну вот, накаркал. — подумал вахтенный офицер, услышав доклад старшины с радарного поста: — Одиночная цель. Дистанция — двести пятьдесят два. Угловой — двести восемьдесят пять. Курс цели — девяносто пять. Скорость — четырнадцать узлов.
Так, первым делом необходимо сообщить командиру.
— Сергей Сергеевич, рубка на связи, обнаружена одиночная цель, двадцать пять миль, четырнадцать узлов, идет нам почти наперерез.
— Значит так, капитан-лейтенант, курс — триста, полный ход, скорость — двадцать пять. Предполагаю, что обнаруженная цель, это японский бронепалубный крейсер дальнего блокадного дозора. Объяви боевую тревогу. Передай: на «Быстрый» Иванову, — «Следуйте за мной. Курс триста. Скорость двадцать пять. Обнаружена цель, предположительно противник. Боевая тревога!» — и на «Вилков», Ольшанскому, — «Обнаружена цель. „Трибуц“ и „Быстрый“ на перехвате. „Вилков“ за старшего». Буду у вас в рубке через десять минут.
Заложив крутую циркуляцию и набирая ход, два пятнистых морских хищника рванули на перехват чуть заметного дымка поднимающегося за горизонтом.
Только переступив через комингс, Карпенко что называется с ходу обратился к командиру БЧ-3, в прошлой жизни страстному завсегдатаю Цусимского форума.
— Андрей Николаевич, что говорит твой интернетовский опыт, кто бы это такой мог попасться нам на встречу?
— Сергей Сергеевич, если скорость цели четырнадцать, то тогда кто-то из шестого боевого отряда, у стариков из пятого парадный ход — двенадцать узлов. «Идзуми», «Сума», «Акицусима», «Чиода», выбирай командир. Хотя ой, Акицусима должна до тридцать первого марта караулить в Шанхае нашу канонерку «Маньжур». А остальные пока валентны.
— Отлично, Андрей Николаевич, какие у них ТТД? — Карпенко снял с голову фуражку, верный признак того, что идет мыслительный процесс.
Капитан третьего ранга открыл свой ноутбук, и после некоторой паузы выдал.
— Все три примерно по три тысячи тонн максимальная скорость около двадцати узлов, вооружение — орудия в сто двадцать и сто пятьдесят ме-ме с дальнобойностью обеих типов в пятьдесят кабельтовых, расположение артиллерии открытое… Чиода имеет бронепояс в сто пятнадцать ме-ме гарвеезированного железа, у всех троих стальная бронепалуба в двадцать пять ме-ме.
— Так, Александр Васильевич, — обратился Карпенко к командиру БЧ-1, будьте любезны, проложите курс так, что бы «Быстрый» мог работать по противнику обоими башнями и при этом что бы эллипс рассеивания ложился вдоль корпуса цели… Слушайте боевой приказ, артиллерийская атака противника, передайте на «Быстрый», снаряды полубронебойные и фугасные. Для «Трибуца» зенитные с радиовзрывателями. Рубеж открытия огня восемьдесят пять кабельтовых для «Трибуца» и девяносто для «Быстрого». Режим огня, одна очередь в минуту с промежуточными корректировками, очереди по десять снарядов на ствол, для «Трибуца» и по пять снарядов на ствол для «Быстрого». А теперь минуточку внимания, это касается и вас, Михаил Васильевич, сейчас мы будем отрабатывать на одиночной цели, методы потопления легких бронепалубных крейсеров противника артиллерийским огнем. С учетом того, что ракетно-торпедное вооружение невосполнимо, а вот фугасные снаряды в боекомплект местная промышленность сможет изготовить нам достаточно быстро. Слышите меня, Михаил Васильевич, идея понятна?
— Так точно, Сергей Сергеевич, — отозвался по радиосвязи командир «Быстрого», — все будет точно как в аптеке…
— Товарищ командир, — прозвучал доклад старшины с радарного поста: — Дистанция до цели — сто восемьдесят шесть. Угловой — пятнадцать. Курс цели — девяносто восемь. Скорость — семнадцать узлов и все время растет.
— Слышишь, Михаил Васильевич? Как у тебя?
— Мои уже сопровождают цель, Сергей Сергеевич, — отозвался с «Быстрого» Иванов, — есть готовность открыть огонь на дистанции девяносто кабельтовых.
— Ну, удачи вам, Михаил Васильевич, и золотого попадания… — Карпенко повернулся к своему артиллеристу, — Как у тебя, Андрей Николаевич?
— Тоже сопровождаем, Сергей Сергеевич, — ответил командир БЧ-3, — механизмы наведения расстопорены, программа в БИУС введена. До рубежа открытия огня около десяти минут.
Стремительно истекали секунды, пожирая милю за милей и вздымая перед носом буруны белой пены, две закамуфлированные Немезиды рвались вперед. На японском крейсере еще никто не знал, что они обнаружены, исчислены, взвешены и приговорены. Там еще не заметили или не обратили внимания на скользящие над волнами смутные тени, кроме того, заметность снижало то, что атака проводилась почти строго на контркурсах, и размеры силуэтов атакующих кораблей были минимальны.
Это неведение командира крейсера «Сума», капитана первого ранга Цучия Тамоцу продолжалось ровно до того момента, как горизонт озарился вспышками выстрелов. Казалось, прямо из волн стреляют исполинские картечницы, отдельные выстрелы сливались в одну очередь. Причем огонь велся с запредельной дистанции больше восьмидесяти кабельтовых. Командир японского крейсера, стоя на открытом мостике, даже и не знал что ему думать. С истинно японской невозмутимостью он бросил через плечо.
— Боевая тревога, артиллеристов наверх, — но было уже поздно, время вышло.
Десять секунд орудия «Трибуца» и «Быстрого» выбрасывали к цели снаряд за снарядом в максимальном темпе, еще тридцать секунд подлетное время. Тридцать ударов сердца пока первые снаряды в очереди еще летят по своим траекториям, рассчитанным для них системами управления огнем. Начинка сто тридцати миллиметрового фугасного снаряда с «Быстрого» составляет три с половиной килограмма морской смеси. На тысяча девятьсот четвертый год столько же взрывчатки, но только куда более слабого влажного пироксилина, нес русский двенадцатидюймовый бронебойный снаряд. Морскую смесь к пироксилину можно считать как один к семи. На крейсер «Сума» обрушилась смертоносная лавина. Также как в сплошную очередь сливались выстрелы, так же сплошной стеной встали разрывы снарядов, накрыв несчастное детище японских корабелов в полном соответствии с законами баллистики. Среди высоких водяных столбов и ватных клубков разрывов зенитных снарядов, ярко выделилось пять или шесть ярчайших вспышек, отметивших прямые попадания. Еще пять томительных секунд и океан вздрогнул. Карпенко напророчил, золотое попадание все-таки случилось. Один из снарядов попавших в палубу Сумы «завел» арт-погреб носового шестидюймового орудия. Огромный столб траурно-черного дыма подсказал всем, что с крейсером «Сума» покончено. Но в принципе это уже ничего не решало, потому что в результате остальных пяти прямых попаданий и града раскаленных осколков, крейсер потерял почти все палубную команду и получил тяжелейшие повреждения, которые практически означали полную утрату боеспособности. В любом случае через минуту процедура должна была повториться и тогда гибель была их точно неизбежна. Но что случилось, то случилось и «Сума» стремительно уходила носом под воду, заваливаясь на левый борт.
Увидев это, Карпенко почти выкрикнул:
— Стрельбе дробь! «Быстрый»! Слышите? Стрельбе дробь! Товарищи! Поздравляю с победой! — он повернулся к Новикову, — как подойдем, дайте команду спустить на воду катера и поискать выживших. Хотя… двадцать минут в холодной воде, но пусть все равно поищут, вдруг найдут?!
Минут через двадцать пять «Трибуц» был уже на месте гибели японского крейсера. На воде плавали две перевернутые шлюпки, деревянные палки, щепки и прочий мусор. Несколько черных голов болтались возле одной из шлюпок. Чуть в стороне от них… Карпенко потер глаза и передал бинокль Новикову.
— Глянь, Александр Владимирович, или мне мерещится, или я вижу рыжего японца.
— Точно рыжий, Сергей Сергеевич, в рот ему пароход, а не плавает ли там у нас фигура повкуснее простого матроса?
— Сейчас узнаем… — майор перегнулся через ограждение крыла мостика. Внизу морские пехотинцы спускали на воду катер, — Сержант, слушай меня!
— Да?! Тащ майор? — отозвался сержант. — Слушаю?
— Бегом в кубрик, возьми веревки и мешки. Да не смотри ты на меня так, исполняй!
— Веревки понятно, а мешки зачем, тащ майор?
— На голову, вот чего! Как японца из воды вытащил, так мешок ему на голову и руки за спиной связать. А то нечего им у нас тут глазеть по сторонам.
— Так точно, понял, мешок на голову чтоб не глазели, — сержант всем своим видом изобразил служебное рвение, — Айн момент, герр майор! — сержант хлопнул по плечу стоящего рядом рядового, — Лекс, пулей туда-обратно за мешками и веревками.
— Сержант, — Новиков указал рукой в море, — особое внимание обрати на рыжего, плавает там один такой, кажется никакой он не японец, он мне нужен целый и даже не поцарапанный. — тем временем катера спустили на воду, а из кубрика принесли свернутые полотняные мешки и бухту веревки.
— Что-то мне говорит, Александр Владимирович, что тебе тоже кажется, что этот рыжий тип есть британский военно-морской инструктор на японском корабле.
— Сергей Сергеевич, ты вообще понял что сказал? А если сказать просто, то да, это, скорее всего это бритт с ксивой журналиста в кармане и патентом коммандера Флота его величества. А может даже и инструктор, в наглую, без прикрытия.
— Может быть и так, — Карпенко задумался, — а что мы с ним дальше делать будем. Ну, отдам я его Михалычу. Ну, выжмет он его досуха, а может и больше. Но ведь рано или поздно отпускать гада придется.
— Ну, во-первых, Сергей Сергеевич, для этого мешки на голову. Видел он наш «Трибуц» со стороны и издалека, а потом из камеры ничего больше не увидит. Оформлять мы его не будем, в крайнем случае, сгинет бесследно, а еще лучше внедрим какую-нибудь нужную нам отвлекающую легенду и устроим побег. Тоже может получится красивая комбинация, ну ты на эту тему лучше с Одинцовым и Михалычем поговори. Они в этом больше меня понимают. Мое дело языка притащить, а дальше с ним другие спецы разговаривают… во, выловили! Мешок на голову, руки-ноги связали, все — никуда не денется.
Из двухсот девяносто шести матросов и офицеров в живых остались пятеро матросов и британский военно-морской наблюдатель Джон Ирвин Эвертон. Для японского военно-морского командования крейсер «Сума» исчез бесследно, так же как до этого вспомогательный крейсер «Ниппон-Мару» и канонерка «Осима».
11 марта 1904 года 15–35 по местному времени
Желтое море, 34 гр. СШ, 124 гр. ВД.
Борт БПК «Адмирал Трибуц».
Павел Павлович Одинцов.
Ну, знаете ли, сложилось. Пригласил меня Карпенко на Трибуц кое-что обсудить, и тут этот японский крейсер. Ой, не зря я здесь оказался — такой подарок, британский журналист. Хотя, бог его знает, какой он журналист, под такой крышей обыкновенно или военный советник, или шпион.
— Михалыч, — толкаю в бок стоящего рядом особиста, — забирай бритта к себе в «гестапо», поговори, но пока без грубостей, укольчик сделай, если надо, но калечить не рекомендую, на психику дави… — Ага, этого кадра только что подняли на палубу. Он крутит головой во все стороны, а толку что — мешок на голову намотан. Сам бритт типичный, высокий, говорят что рыжий, в костюме в крупную шотладскую клетку, обвязанный пробковым поясом. Хоть карикатуры с него рисуй. А вот, предусмотрительный гад, пошел в море, запасся пояском. Сдается мне, что это такой же журналист, как мы — мирные туристы. Михалыч молча, кивает и нахохлившегося как мокрая мышь, нагла, уводит суровый конвой из пары здоровенных морпехов. Туда ему и дорога, у Михалыча не забалуешь. Интересно, сколько вонючих тайн скрывает эта круглая рыжая башка? И что он делал на японском крейсере, писал очерки из жизни моряков, или военный советник при командире корабля, я прикинул возраст, в чине не меньше коммандера.
— Пал Палыч, — Михалыч поворачивается ко мне, — есть разговор, пойдем, пройдемся до моих апартаментов.
Спускаемся к нему, да не в каюту, а в рабочий «кабинет». Михалыч молча, достает из пачки сигарету.
— Тоже значит, почуял, что-то в этом «журналисте»? — Я щелкаю зажигалкой, давая ему прикурить.
— Угу! — он выпускает в воздух первый клуб дыма, — навеяло, воспоминания юности… Двенадцать лет назад, в самом начале Второй Чеченской, я был ТАМ в командировке, вместе со сводным батальоном нашей тихоокеанской морской пехоты. Бывало у нас всякое, но один случай запомнился. Разгромили как-то мы, в самом начале 2000-го, мелкую банду, как бы не один из Басаевских отрядов. Они тогда, после облома в Грозном, пытались все в горы уйти, в живых остался только один, «репортер без границ». Вышел к нашим с поднятыми руками: — Я есть британский журналист, — сразу его морда мне не понравилась. В общем, расколол я его, до самого донышка, оказался связник между Басаевым и Ми-6. Правда, после того допроса, его никому и показать было нельзя — кусок мяса. Пришлось оттащить на место боя, и минометную мину на грудь, тротиловая шашка, бикфордов шнур, ба-бах — и нет никакого репортера…
— Одобряю! — ответил я на невысказанный вопрос, — С этим работай так же. Наглы думают, что они самые хитрые, назвали шпиона журналистом и все можно? Н-нет, с нами такие игры не пройдут. Мотай его по полной, сначала, конечно, попробуй мозгобойку, а потом можешь переходить к классике. Меня и Карпенко, интересуют любые данные о связях Японии со Штатами и Британией и о текущем состоянии японского флота. Меня конечно больше интересует первое, а Карпенко второе. И не стесняйся в методах, не до сантиментов, в крайнем случае, отправим его кормить рыб.
— А не жалко его, человек ведь?
— Ну, ты, Михалыч, будто и не наш? А эти человеки жалели наш народ и нашу страну, когда делали ей гадости? Причем им не мешало даже то, что в этот момент мы были союзниками, что в Первую Мировую, что во Вторую. Все последние полторы сотни лет они гадили нам ежедневно и неустанно, пытаясь разрушить нашу страну и сжить со света наш народ. Ты еще про общечеловеческие ценности вспомни! Для меня этот гад, ядовитый паук, на вроде каракурта, растоптать которого мой долг.
— Да пошутил я, Паша, — Михалыч раздавил бычок в пепельнице, — за нагла, не беспокойся, сделаем в лучшем виде. Ты мне лучше скажи, чего ты задумал?
— Пока все в стиле нашей конторы, маленькими шагами к великой цели. Вступим в монастырь, дослужимся до настоятелей и сменим устав. Все как всегда. Ничего конкретного, пока все в общих чертах… Николашка и его приемник, земельный вопрос, ликвидация безграмотности, индустриализация, перевооружение армии и флота. Вопросов больше чем ответов. Но, сначала надо выиграть эту дурацкую войну, быстро и с разгромным счетом. Желательно, чтобы по итогам войны авторитет России вырос до небес, и она укрепилась бы на Дальнем Востоке. Неплохо было бы сделать Корею вассалом России, с корейцами мы уживаемся лучше, чем с китайцами. В Маньчжурии, можно создать подконтрольное буферное государство или как то так, да и Ляодунь туда-же, отгородимся от Китая, получим союзника на Дальневосточном ТВД. Япония должна обанкротиться и рухнуть обратно в средневековье, после чего, крах облигаций японских займов немедленно разорит тех, кто финансировал эту войну. Германия должна почувствовать, что хватка Британии ослабла, а Россия сильна как никогда, и броситься в колониальную экспансию, оспаривая британские и французские колонии. Уделом англосаксов должно стать сбережение своего курятника от германского хищника, благо их колонии разбросаны по всему шарику, а попытка защитить все сразу приведет к распылению средств. Такие внешнеполитические последствия русско-японской войны способны дать нам союз с Германией и десять-пятнадцать лет мирной передышки. Но, до этого надо еще дожить!
— Ну ты и Монстр! — Михалыч стукнул кулаком в стену каюты, — это же, если получится, то всю историю двадцатого века на сто восемьдесят градусов развернуть можно? Чтоб к 2000-му году миллиард русских на одной четвертой части суши, обещал же Менделеев полмиллиарда к пятидесятому году!
— Не монстр, а политик. Все что я тебе рассказал это так — на глаз, а, в принципе, эти вещи считать надо. А надо программистов из группы Тимохина привлечь. Все программы для Изделия они сами писали. Дам им формулы и исходные данные, пусть копят базу…
— Ладно, иди, вводи своего гения в курс дела, готовьтесь — через трое суток Артур. — Он открыл дверь кабинета, — а я пойду, побеседую с «журналистом», он наверное уже созрел.
11 марта 1904 года 16–00 по местному времени
Желтое море, 34 гр. СШ, 124 гр. ВД.
Борт БПК «Адмирал Трибуц».
Павел Павлович Одинцов.
Штирлиц шел по коридору, — Тьфу ты! Какая только ерунда не лезет в голову! — вхожу.
— Ну, Сергей Сергеевич, с победой тебя! — жмем друг другу руки, садимся.
— Итак, Павел Павлович, — Карпенко побарабанил пальцами по столу, — докладывай, до чего додумался? Если ты не сумеешь, то и наши труды все вхолостую.
— Доложу, отчего же не доложить, — я разложил по столу карточки, — Вот такой пасьянс.
Фигура номер один — Николай Второй, Его Императорское Величество, личность сложная, неоднозначная, специфичная, но не способная управлять не только страной, но и заштатным колхозом. Болезнь лечению не поддается, медицина тут бессильна.
При нем императрица Александра Федоровна, по прозвищу гессенская муха. Носительница гемофилии и англофильских идей. И неизвестно что опаснее. А так, валял бы Николай на диване балеринку Ксешинскую, бед в разы меньше бы было. В общем, не женщина, а живая, ходячая бомба под Россию.
Отдельно, специально для тебя, дядя царя — генерал-адмирал. Главный путаник на русском флоте. Правда как Хрущ на патефонные иголки флот не пилил, но и хорошего тоже сделал мало, светский человек, что поделаешь. Считай четверть века его генерал-адмиральства и в результате Россия перестала быть великой морской державой. Поскольку он чрезвычайно увлечен светскими мероприятиями, преимущественно в Париже, то его внимания, я надеюсь мы счастливо избежим. Надо будет только озаботиться, чтобы никакая падла заранее донос не накатала. На этом негативные персоны в первом эшелоне заканчиваются.
Теперь о более приятном. Фигуры положительные… Главная фигура, на которую можно сделать политическую ставку, Великий князь Михаил Александрович, молод, всего двадцать шесть лет. Что самое интересное, почти точный ровесник товарищу Сталину, всего на две недели его старше. Болезненно честен и, как бы это сказать, справедлив. Но, тоже имеет недостатки, по молодости и от нечего делать думает не головой, а тем, что у него между ног. Но это дело поправимое.
— У Николая оказалось непоправимым, — впервые возразил Карпенко, — половой гормон, когда в молодую голову бьет, тротиловый эквивалент посчитать невозможно, в голове все на куски разносит.
— В любом случае, Сергей Сергеевич, менять их надо с братцем местами, хуже не будет, а будет только лучше. А в этом нам поможет одна умная женщина, которая им обоим доводится матерью. Мария Федоровна, урожденная датская принцесса Дагмара. Умнейшая женщина, но, к сожалению отстраненная от власти. Это безобразие тоже надо будет исправить, такой талант втуне пропадает. Кстати сынок Никки клялся, что править будет, только, до совершеннолетия братца Мишкина, а потом оставит этот пост. Не оставил, видимо крайне сладок оказался наркотик власти, да и женушка его с амбициями. И самый последний член большой тройки, троюродный дядя царя, внук Николая Первого, Великий Князь Александр Михайлович. Грамотный морской офицер, политик, один из последних Романовых-тружеников. За два года до случившегося, предсказал Русско-японскую войну. Крайне нелюбим генерал-адмиралом и всячески им угнетаем, хотя это взаимно. На ум приходит даже понятие травля. Выход на сии высокие круги мы должны получить через адмирала Макарова и только через него. Фигура же Наместника Алексеева весьма неоднозначна, и к ней еще надо подбирать ключи. Поэтому, что бы ты ни делал, риск для Степана Осиповича должен быть минимален. И вот что еще, для политического эффекта желательна максимально громкая победа, в идеале эскадра Того должна быть уничтожена до последнего корабля, причем так, чтобы это видели и с кораблей флота и с береговых батарей. Тогда, имея на руках полную колоду козырей, можно будет начинать НАСТОЯЩУЮ игру.
— Павел Павлович, — перебил меня Карпенко, — потеря шести броненосцев первого боевого отряда поставит японский флот в очень нелегкое положение. Они уже не смогут рассчитывать на победу в линейном бою, да и в войне вообще.
— Сергей Сергеевич, не забывай про англичан, наша группа а особенно «Трибуц» с «Быстрым» конечно крайне тяжелая гиря на военно-морских весах, но англичане могут бросить на японскую сторону шесть броненосцев в базе в Вейхавее, восемь в Сингапуре, все это не считая флота Метрополии, который явно пойдет сюда короткой дорогой через Суэц.
— Мы несколько больше чем ты думаешь, на «Вилкове» находятся три контейнера с особо ценным грузом. В одном десять гидрореактивных ракет «Шквал», в другом двенадцать электроторпед УСЭТ-80, в третьем двенадцать старых парогазовых торпед 53-65К. Там же десяток авиаторпед АТ-3 для противолодочных вертолетов, вдобавок к пяти, имеющимся у нас по штату и восьми в составе комплекса «Раструб-Б».
— Ладно, Сергей Сергеевич, я тебе выдал все что надумал. А теперь ты, друг мой, поделись своими планами, ведь это сражение будет иметь значительный политический резонанс. Короче, для достижения полного эффекта, от Порт-Артура не должен уйти не один целый корабль. Ведь победа должна быть такой, чтобы Россию и весь мир как током дернуло, чтоб сам Николай послал бы сюда своего доверенного друга детства Александра Михайловича, и любимого младшего брата Михаила. Ну-с, Сергей Сергеевич, я слушаю.
— Значит так, — Карпенко расстелил на столе большую схему Порт-Артура и окрестностей. Согласно данным историков, четырнадцатого числа, адмирал Того должен подойти к Порт-Артуру всей своей эскадрой, за исключением разве что миноносцев. Вот черная линия — это его путь. В десять часов утра его флагман «Микаса» доходит до траверса горы Крестовой и ложится в дрейф за пределами дальнобойности береговых батарей. Идти он будет, судя по схеме, не вдоль берега, а со стороны моря, с юго-востока, этот момент мы еще на месте уточним авиаразведкой. А дальше имеет место быть кильватерный строй из вытянутых в нитку шести броненосцев, двух броненосных и четырех бронепалубных крейсеров. Во первых, в атаку пойдем парой «Трибуц», «Быстрый». На первом этапе, идем курсом на острова Санчандао, с таким расчетом, что бы пропустить замыкающий корабль японской эскадру вперед, к Артуру, примерно на семь миль. Не доходя сорока пяти кабельтовых до их трассы, закладываем последовательный разворот налево и ложимся на курс параллельный курсу японской эскадры. Выходим на скорость двадцать пять узлов и догоняем японцев, которые будут держать экономические десять-двенадцать узлов. С дистанции семьдесят кабельтовых открываем артиллерийский огонь по замыкающему японскому бронепалубному крейсеру. И «Трибуц» и «Быстрый» будут вести огонь фугасными боеприпасами. Из-за более короткой дистанции боя, интервал между очередями будет меньше и за время отведенное на поражение одной цели мы успеем дать три-четыре очереди. А это по шестьдесят-восемьдесят снарядов каждого типа. Из них прямых попаданий от двадцати пяти процентов в начале боя до сорока процентов в конце боя. Для увеличения надежности поражения я бы увеличил длину очереди из АК-100 до пятнадцати снарядов на ствол, а АК-130 до семи снарядов на ствол, по крайне мере для двух замыкающих крейсеров. На поражение каждого бронепалубника будет отведено по две с половиной минуты. Когда артиллерия переключится на третий бронепалубный крейсер, из торпедного аппарата правого борта будет выпущена торпеда «Шквал» по заднему из броненосных крейсеров. В тот момент, когда наша артиллерия откроет огонь по головному японскому бронепалубному крейсеру, до своей цели дойдет первый «Шквал» и по второму броненосному крейсеру будет выпущен еще один «Шквал» опять из аппаратов правого борта. Дело в том, что когда мы начнем убивать хвост японской эскадры, единственной реакцией Того будет приказать развить полные обороты машин и последовательно повернуть влево, в открытое море. По расчетам моих офицеров, которые составляли этот план, к тому моменту, как мы покончим с бронепалубниками, в левую циркуляцию уже будет входить последний из японских броненосцев. Тогда мы, последовательно, закладываем правую циркуляцию, беря курс к берегу, расходясь с японцами на контркурсах левыми бортами. А там у нас полностью заряженный торпедные аппараты. И, вот кульминация всей операции, веер торпед «Шквал», четыре наши и две с «Быстрого» по японским броненосцам. Время хода от двух до полутора минут, обгадиться успеют, а подтереться уже нет. После попаданий сбрасываем скорость и держим курс к берегу. А там уже, Павел Павлович, нас будет ждать Степан Осипович Макаров и компания… а это уже твоя епархия.
— Понимаю! — я побарабанил пальцами по столу, — Только вот первый контакт с героем-адмиралом и наши дальнейшие совместные действия против японского флота, это наша общая проблема, даже больше твоя. Ты же у нас сам без пяти минут адмирал, корабельную группу к Артуру привел, японцев по пути ощипал, ну если еще флот Того разгромишь так это будет вообще хорошо. А вот моя епархия, то есть большая политика, сие есть проблема из проблем, к примеру, как аккуратно отстранить от власти нынешнего царя и его заменить его на не менее легитимную, но более адекватную фигуру, того же Михаила Романова.
— Так, сразу взять и заменить? — Карпенко усмехнулся, — А не выйдет ли боком, может вменяемый премьер?
— Ага, а потом сиди и жди, когда на лису Алису найдет какой-нибудь бзик. Так тот премьер до первого бзика и просидит. Нет, не так надо, когда я начинал, в девяносто девятом, мой первый шеф, Борьку-козла, как обгадившегося кутя, из Кремля выставил… У него и учиться будем. Так, Сергей Сергеич, т-с-с, ведь ВВ и сейчас мой шеф, а Рогозин — просто начальник, теперь оба они остались там, а мы — здесь… Так что, придется быть особо аккуратными, сначала вступить в монастырь, потом дослужиться до настоятелей, потом менять устав.
— А, нас есть время быть аккуратными?! — скривился Карпенко, — Да он любые наши победы, за пару лет в задницу спустит, да и нас, как Столыпина, свинья неблагодарная!
— Я же тебе сказал, Сергей Сергеевич, заменим его и достаточно быстро, полгода, в крайнем случае, год, для этого и нужны резонансные подвиги, чтоб в определенных кругах поддержку накачать. Насчет политики в Империи, ты понимаешь, что для переворота придется создавать офицерскую Организацию? И что интересы господ-офицеров не во всем совпадают с интересами России, и что гнили в офицерских рядах ничуть не меньше чем в Зимнем Дворце? И что часть «их благородий» солдат и матросов вообще за людей не считают… И давай договоримся так: я тебя понимаю, и полностью с тобой солидарен. Работать будем тихо, чтоб, все обошлось как в девяносто девятом, крокодиловые слезы и добровольная отставка. Никакого шума, никаких революций. Сие вредно действует на здоровье государства. — Я встал и пожал Карпенко руку. — Ну, спасибо за разговор, пора и честь знать.
11 марта 1904 года 17–45 по местному времени
Желтое море, 34 гр. СШ, 124 гр. ВД.
БДК «Николай Вилков».
Павел Павлович Одинцов.
Огромное багровое солнце кровавым шаром опускалось в воды Желтого моря. И казалось, вода уже окрашена кровью тысяч погибших, которые пока еще живы и ходят по этой земле, но участь их предрешена. С той или другой стороны погибнут тысячи, десятки тысяч станут калеками, для сотен тысяч война разрубит жизнь на две половины: ДО и ПОСЛЕ. Это война. Разожженная респектабельными господами из Лондонского Сити, да и наши отличились «олигархи» местного разлива, она будет уносить жизни русских и японских солдат и матросов, только ради того, чтобы банкиры смогли в очередной раз подсчитать прибыль. А вот хрен вам, а не прибыль, подумал я, опираясь на леер. Эта болезнь только так и лечится, «Внезапной отставкой, полным разорением и физическим уничтожением».
А ну их всех на… дайте хоть немного отвлечься от мыслей о совершении НЕВОЗМОЖНОГО, дайте хоть немного просто стоять так и смотреть на закат.
— Не помешал, господин Одинцов? — сзади ко мне подошел, сопровождающий груз оптики, поручик пограничников. — Павел Павлович, не подскажете, когда будем в Артуре? Нам вообще было предписано во Владик груз доставить, но и Артур тоже сгодится.
— Петр Степанович, наверняка будем там четырнадцатого, то есть через три дня. Только вот на пути в Артур нас ждет вся проклятая эскадра господина Того из шести броненосцев и шести крейсеров… И в Артур мы можем попасть только через его свежий труп, который еще надо суметь организовать. А с артурской эскадрой дела не очень хороши, повреждены новые броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсер «Паллада», подорвавшись на мине, погиб крейсер «Боярин».
— Дела-а-а… — протянул поручик, набивая трубку табаком. — Ну и как же вы будете прорваться в Артур, да с эдаким обозом? Торговлишку японскую вы пощипали знатно, ничего не скажу. Восемь купцов одним крейсером взять — не фунт изюму съесть! — поручик обхлопал карманы шинели. — Фу ты, вот незадача, спички в каюте забыл… У вас, Павел Павлович, огоньку не найдется?
Я поднес зажигалку к его носогрейке. После двух-трех энергичных затяжек, трубка задымила как паровоз.
— Интересная вещица… — поручик покосился на зажигалку, а я мысленно выругал себя за неосторожность. Хотя этот хитрый кубанский казак, давно заметил все наши неувязки и несуразности, но, как и всякий настоящий хохол, держал все это пока при себе. А то скажешь что раньше времени, и будешь дурнем, если не хуже. На таких где сядешь, там и слезешь. Когда Новиков попробовал припахать его людей к караульной службе на трофеях, то тот уперся, — У нас, мол, свое начальство, вам мы, господин капитан, не подчинены. И к тому же груз особой важности, который поручен нашему попечению, и нуждается в охране денно и нощно. Так и не дал ни одного человека, куркуль. А сейчас было видно, что гложут человека самые коварные вопросы, но он старается держать себя в руках. Поручик козырнул. — Честь имею, господин Одинцов и за огонек благодарствую. — Потом огляделся по сторонам и прошептал вполголоса. — Павел Павлович, а правда господин профессор Тимохин Алексей Иванович, дай Бог ему здоровья, такую штуку изобрел что адмирала Тогова сразу в дым. А то я тут слышал краем уха, как матросики, значит, толковали про какой-то Едрён-Батон. Страшная говорят штука, спаси и сохрани Заступница Небесная.
— Т-с-с! — мне вдруг захотелось заржать как жеребцу по весне, но я напялил на свою физиономию каменное выражение. — Это, Петр Степанович, и есть самая большая государственная тайна. Ваши мелочи, там и рядом не стояли, понятно?
Вот, подышал воздухом, значит, а тут и стемнело совсем, пора уже и к себе в каюту… изучать биографию товарищей Романовых. Кто из них нам поможет, а кто только мешать будет.
А в каюте, ноутбук на столе, кофе в термосе и бутерброды в тарелке. Даша, э-эх, знает мои вкусы. Вообще, идеальная жена будет для занятого мужчины.
— Дашь, я тебя люблю и даже очень, — я снял кожаную куртку. — Но сейчас есть еще одно дело. Попроси-ка пройти ко мне особиста «Вилкова», старшего лейтенанта Мартынова Евгения Петровича. Передай ему, чтобы взял с собой вазелин, потому что скипидар у меня уже есть. — Даша хихикнула, — И пусть поторопится, обгадился он по полной программе. Да, заодно позови местного зама по воспитательной, кап-три Зыкина. Там и его промах есть, не без того.
Не успел я сжевать пару бутербродов и выпить кофе, как Даша доложила, пришли — ждут.
— Зови, — я едва успел промокнуть губы салфеткой. Нет, бутерброды не с черной и красной икрой, как вы могли подумать, а всего лишь с сыром «из соседнего продмага». Такие же много лет назад готовила мне мама, когда собирала сначала в школу, а потом… Мама, мама… каким же я оказался непослушным сыном. От лирических воспоминаний меня оторвали эти двое…
— Ну, здравствуйте, дорогие мои, докладывайте, о чем это матросы по углам шепчутся, да так громко, что их слышно за пару десятков метров? Сидите, сидите, конечно, вы мне не подчинены, но это я сейчас вас воспитываю, а дойдет дело до Карпенко, речь уже пойдет о наказании. Подошел ко мне сейчас на палубе поручик местных пограничников и начал расспрашивать про ядрен-батон. Это от кого же он таких знаний набрался. Да еще в контексте профессора Тимохина. Понятно, народ наш любит языки почесать, да косточки начальству поперемалывать, а в результате складывается положение, описываемое словом из четырех букв, начинающимся со звука «ж»… Ну и что будет дальше, кто скажет.
— Теперь надо ожидать попыток похищения Алексея Ивановича. — Поднял глаза старший лейтенант Мартынов, — если конечно эта информация дойдет до агентов вероятного противника.
Я поморщился.
— Забудьте вы уже это выражение «вероятный противник», товарищ старший лейтенант. У нас есть один открытый враг — Япония, один скрытый враг — Великобритания и все остальные, которые и есть «вероятные противники». Верить нельзя никому, любое государство вцепится России в глотку, если посчитает что в данный момент это выгодно. Потом, правда, будут рвать волосы на том месте, на котором сидят, типа как кайзер Вильгельм в восемнадцатом, или французы в сороковом, но будет уже поздно. Вам, товарищ капитан третьего ранга, необходимо усилить работу с людьми. Берите пример с товарища Ильенко, человек из кожи вон лезет, что бы объяснить командам тонкости текущего политического момента. А ведь все, что здесь болтают, ляжет на стол не столько и не сколько зарубежных разведслужб, но и наших российских спецслужб… жандармерии, да хоть бы тому господину Витте, который является для нашего поручика прямым начальником, а судя по важности операции, может и непосредственным. Думать люди должны головой хоть немного, перед тем как что-то брякнуть. Что теперь мне, просить его рапорт не писать, склонять к должностному преступлению? Или может просто ликвидировать? Сколько народу прочтут его рапорт, пока он по инстанциям доберется до Витте. А он доберется, вы не волнуйтесь, мы с вами уже достаточно шума наделали, и еще наделаем, что каждая бумажка о нас будет лететь наверх, будто ее подхватило торнадо. В общем, вам, Евгений Петрович, выяснить, кто там такие разговорчивые и провести беседу… со всеми неважно военнослужащий или прикомандированный вольнонаемный. Чтоб этот фонтан сведений для вражеских шпионов у меня здесь заткнулся. Подумайте, какие слухи можно еще специально пустить, что сделать рабочую версию максимально далекой от истины. Помните, наша главная тайна не ядрен-батон и профессор Тимохин, наша главная тайна это наше происхождение из будущего. Никогда и не в коем разе никто кроме специально допущенных людей не должны знать об этом. Наша рабочая версия, это сконструированный согласно новейшим теориям миноносный крейсер первого ранга, построенный на собранные эмигрантами деньги, где-то на Тихоокеанском побережье Америки, и вооруженный секретным оружием профессора Тимохина. Вы, Петр Викторович должны вдалбливать это в голову всему личному составу, от командира до последнего прикомандированного техника. Может так случиться, что от этого будет зависеть их жизнь и смерть. Чем меньше про нас знают на стороне, тем лучше. И не бойтесь вы докладывать товарищам Одинцову и Карпенко о своих промахах. Хуже, чем вам сделают японцы с англичанами, они вам все равно не сделают, а вот кое-что, возможно, удастся поправить.
— Товарищ Одинцов, но положение на борту — привстал особист.
— Что обстановка как на пожаре в борделе во время наводнения? Понимаю, перенос, да еще куча гражданских на борту, да еще и местные, не боевой корабль, а цыганский табор. Поэтому, по первому разу, обойдемся без оргвыводов, тем более что заменить вас все равно пока некем. Идите и воюйте, в меру своей профессии и умения, а мы с Карпенко постараемся вам помочь.
— Паш, ты это серьезно насчет оргвыводов? — когда товарищи офицеры ушли, Дарья присела на краешек стола. Натянувшаяся юбка четко обрисовала тугое бедро. Сердце внезапно забилось, где-то под горлом, как и тридцать лет назад.
— Даш и да и нет… первое предупреждение я уже сделал, если будут еще проколы — извините, Одинцов два раза не предупреждает. А с другой стороны, случайно получился такой шикарный канал дезинформации всех и вся в окружающем мире. Рапорт этого поручика это официальный документ, составленный официальным лицом, чья лояльность Российской империи неоспорима. Данные полученные по этому каналу, при отсутствии иной достоверной информации, будут для иностранных разведок как истина в последней инстанции. А то, что его в ведомстве Витте скопируют и стырят, то не переживай там шпион на шпионе сидит и шпионом погоняет. Эх, ладно, милая, что мы все о делах, да о делах? Иди ко мне… — я усадил Дарью к себе на колени, — девочка моя, сероглазая.
— Да уж девочка, — Даша положила голову мне на плечо, — Паша, какая я счастлива-я! Ну, честное слово, ты лучше всех, клянусь.
Так, Великий князь Александр Михайлович часок подождет, не убежит. Надо Дарье разъяснить, что значит быть по-настоящему счастливой. Вот только сначала дверь в каюту желательно запереть.
13 марта 1904 года 14–05 по местному времени
Желтое море, до Порт-Артура 130 миль.
Командир эсминца «Быстрый» Капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич.
Мы в дрейфе, погода хорошая, тихо. Только что ошвартовались к борту «Николая Вилкова». В преддверии завтрашних событий поступил приказ Карпенко, извлечь из аппаратов левого борта торпеды 53-65К заряженные нам во Владивостоке для учений, и зарядить два «Шквала». На крупную дичь, значит. Вот, стою на мостике, дышу полной грудь и вслушиваюсь в себя. А ведь я от жизни уже ничего не ждал, ну что мне оставалось? Доплавать полгода, потом контр-адмиральские погоны, отставка, пенсия… И все, впереди одинокая старость. Жена ушла, дети разбежались, оставалось только угасать никому не нужным стариком, после бурно прожитой жизни. Что было, то было, и служба в подплаве на Северном Флоте, когда был молодой и красивый. А Северный флот, он по сравнению с Тихоокеанским почти столица. Сел в самолет через час в Питере, а через два Москве. Потом была тяжелейшая авария в походе, декомпрессия и больше года госпиталей. Подплав для меня был закрыт навсегда. Но увольняться по состоянию здоровья не захотел, в моей семье мужчины, чуть ли не с Петровских времен, как-то не видели себя вне военно-морского флота. Не знаю каким образом, но получил направление в военно-дипломатическую академию, которую и окончил с отличием в девяносто пятом. А потом была служба сначала помощником, а потом и военно-морским атташе во всех уголках мира, и звания шли, как положено, за двенадцать лет от капитан-лейтенанта, до капитана первого ранга. Да-с! А вот год назад выяснилось что для полной пенсии мне совсем чуть-чуть не хватает стажа, всего полтора года… А вот куда вы денете капитана первого ранга? И тут на академию пошел командир «Быстрого». Ну, мне и сказали, мол, пока он учится, ты ему место подержи, вернется и оформим тебя на пенсию как положено. Вот, я и командир эсминца, надводным кораблем не только ни командовал никогда, но даже и курсантом практику на лодке проходил. Хорошо старший у меня опытный, главное ему было не мешать. А тут сначала этот поход, а потом ЧП. И даже здесь, после перехода, Антон Петрович, дисциплина, служба порядок, исправность механизмов, а я ему только киваю, а сам как во сне. И вдруг, позавчера, когда Карпенко повел нас в атаку… знаете, я вдруг помолодел. Эсминец как живой рвется вперед, ветер, брызги и цель… не какая-нибудь мишень, или списанная лайба, а самый настоящий корабль, самого настоящего врага, которого надо убить, потому что иначе он убьет тебя. И когда выпущенные нами снаряды начали рвать японский крейсер на куски, я вдруг снова почувствовал ради чего жить. Будто не было этих лет, и я снова тридцатилетний капитан-лейтенант. Есть Враг и есть Родина которую надо от этого врага защищать. Да завтра я поведу «Быстрый» в бой и буду убивать тех кто пришел сюда убивать моих пра-прадедов. Буду убивать по старинке, артиллерией и торпедами, а это для моряков почти глаза в глаза. Я уже говорил с Сергей Сергеевичем, насчет завтрашнего. Если все пойдет по плану, то на «Микасу» пойдет один из тех двух «Шквалов», что кран-балка вот-вот введет в торпедный аппарат. Ну-ка, постойте, что это там матросик пишет краской на боку «Шквала»? Интересно?! Спускаюсь с мостика. С темно зеленом боку торпеды большими белыми буквами выведено «За Варяг!».
— Товарищ матрос! — матросик испуганно вскакивает. Все понятно, коротко стриженый, лопоухий, срочник, был, этого года весеннего призыва. — Молодец, — жму ему руку, — А теперь давай-ка сюда… — мы обошли торпедный аппарат с другой стороны, а вот на этом боку напиши: — Адмиралу Того, лично.
Матросик широко лыбится, — Так точно, товарищ командир, напишу! — и теперь, если есть бог на этом свете, то этот «Шквал» точно дойдет до цели, молитвами моими и этого матросика.
Из раздумий меня вывело покашливание за спиной, оборачиваюсь. Представительнейший мужчина шкафообразной наружности, эдакий носорог в костюме-тройке. — Михаил Васильевич, добрый день. Честь имею представиться, Одинцов Павел Павлович. Хотел бы с вами переговорить в приватной обстановке.
«Так вот ты какой, Большой Полярный Лис!? Наслышан, наслышан…» — думаю я молча, но вслух конечно отвечаю совершенно другое, академию-с мы кончали, — С превеликим удовольствием, Павел Павлович. Не угодно ли будет пройти в мою каюту?
— Угодно, Михаил Васильевич, угодно! — Одинцов отработанным движением приподнял шляпу, — Давайте пройдемте.
Командирская каюта на эсминце конечно не апартаменты люкс, но все таки место для шкафа с книгами и лазерными дисками нашлось. Одинцов покрутил головой, осматриваясь.
— Уютненько у вас здесь, Михаил Васильевич. — он подошел к застекленной дверце книжного шкафа, — О, тут у вас и Гумилев Лев Николаевич, и «Очерки Русской Смуты» и «Дневники Николая Второго» и «Мемуары Великой Княгини Ольги» и сборник «Русская дипломатия конца девятнадцатого, начала двадцатого века», да и много чего еще! — он повернулся ко мне, — Увлекаетесь? — В его голосе прозвучало нечто, заставившее меня вздрогнуть. Последняя фраза прозвучала как полувопрос — полуприказ. И если правда все то, что я уже слышал об этом человеке, то меня исчислили, взвесили, признали годным и сейчас призывают в ряды.
— Да, товарищ Одинцов, увлекаюсь. — ответил я, подтянувшись.
— Михаил Владимирович, — покачал головой Одинцов, — не надо так официально, вы же должны помнить, что, согласно обычаям этого времени, беседа вне строя двух, э-э-э, человек, находящихся примерно в одном социальном статусе, предусматривает обращение к собеседнику по имени отчеству, если конечно вы не хотите нанести этому собеседнику преднамеренное оскорбление…
— Учту на будущее, Павел Павлович, и имейте в виду, что оскорбление вам наносить не собирался. А что касается вашего вопроса, то, да, Российская история, особенно за последние сто пятьдесят лет, это моя любовь и моя боль. Да что же мы стоим? — я указал на диван, — Прошу! И, Павел Павлович, слушаю вас внимательно?
Одинцов покачал головой.
— Михаил Владимирович, когда я узнал что командир «Быстрого» в прошлом военный дипломат, я был просто, ну как бы это сказать, обрадован. Но уже здесь, в вашей каюте, я понял, что вас сюда послали Высшие Силы. Вы именно тот человек, который нам просто позарез нужен… Да, Михаил Владимирович, вы верите в существование Творца Всего Сущего?
— Отчасти, Павел Павлович, отчасти… А почему вы спросили? — не понял я.
— Да, не верю я в случайные совпадения, тем более в два подряд, — ответил Одинцов, — во первых, ваше назначение на должность командира эсминца. Я знаю, бывали и раньше случаи, когда офицера, которому не хватает морского стажа, перед пенсией переводят в плавсостав. Но очень редко на должность командира корабля, а уж с военными дипломатами раньше такого вообще не случалось. И второе, как я понял Сергея Сергеевича, ваш эсминец вообще не должен был оказаться в непосредственной близости к нашей группе. Каким образом вы оказались в том самом месте и в тот самый момент, уму непостижимо. Я читал рапорт вашего командира БЧ-5, о том что у вас в этот момент вышло из строя управление правой турбиной. И что потом, уже когда все кончилось, никакой неисправности обнаружено не было. И еще, по времени, ударь та молния чуть раньше, и вы остались бы там, в две тысячи двенадцатом. Ударь она чуть позже, и ваш «Быстрый» со всей дури впилился бы бортом в «Николая Вилкова». Короче, поскольку совпадений слишком много, советую вам по сходу на берег пойти в храм и поставить свечку Николе Угоднику. Просто так, на всякий случай. А теперь по делу. Что вы, Михаил Владимирович, скажете насчет того, чтобы снова потрудиться на ниве дипломатии, и причем внутренней. Нам с Сергеем Сергеевичем и Александром Владимировичем нужен ответственный человек, который бы мог возглавить группу, направляемую в Санкт-Петербург для контактов с семьей Романовых. Если позволите… — я кивнул, и Одинцов достал из внутреннего кармана стопку фотографий, размером примерно с колоду игральных карт, и начал их раскладывать на диване между нами. — Вот наш политический пасьянс… Номер один, Вдовствующая государыня Мария Федоровна, особа умная и влиятельная, но, к сожалению выпавшая из мейстрима. В отношении этой особы стоит задача, доведение до ее сведения информации о том, куда все катится… Может быть нам искренним и верным союзником. Вот номер два, внук Николая Первого и троюродный дядя Николая Второго, Великий Князь Александр Михайлович, по семейному Сандро. Одновременно очень умен и неамбициозен… В нашей прошлой истории был куратором авиации и автобронетанковых сил в Российской Империи… В настоящий момент занимает должность начальника управления морских портов, и курирует все вспомогательные крейсера. Ваш, товарищи офицеры, будущий непосредственный начальник, ибо во избежания длинного носа господ из под Шпица, легализоваться мы будем именно как вспомогательные крейсера. Номер три, Великий Князь Михаил Александрович, по семейному Мишкин. Наиболее вероятная кандидатура на пост Императора Всероссийского после отречения Николая Второго. Надо только сделать так, что бы он в этом случае не начал ломать комедию, как в нашей истории. Принял бы тогда престол, может быть, и не было бы ни Февраля, ни Октября. Ну и Великие Княгини Ксения и Ольга. С ними контакты в силу служебной необходимости. Они обе женщины неглупые, но все равно женщины и не имеют того опыта, какой есть у Марии Федоровны. Из семейства Романовых пока все, остальные, мягко выражаясь, проявили себя очень некрасиво в надвигающихся событиях. Поверите или нет, я уже с ними мысленно разговариваю иногда. И напоследок, фигуры из черного списка… Государыня Александра Федоровна… Генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович, и его подчиненные из Адмиралтейства… Что говорить, а что нет Императору Николаю Второму, лучше согласовать с Марией Федоровной. И ради бога, никаких экспромтов, все ваши шаги должны быть тщательно подготовленными…
— Понимаю, — я посмотрел на Одинцова, — Я могу взять вашу колоду, что бы «поговорить» с ними на досуге… Фактического материала на них у меня достаточно, — я кивнул на шкаф, — так что через два-три дня я доложу вам свои соображения.
— Конечно берите, у меня есть еще пара комплектов, только вот насчет двух трех дней я бы не зарекался. Сегодня — завтра вам будет явно не до большой политики, а вот скажем, вечером шестнадцатого, я готов выслушать ваши соображения на эту тему… А теперь позвольте откланяться, дела-с…
13 марта 1904 года 14–45 по местному времени
Желтое море, до Порт-Артура 130 миль.
БДК «Николай Вилков».
Павел Павлович Одинцов.
Сумка через плечо, кожаная куртка, ствол в плечевой кобуре. Как несчастных двадцать с гаком лет назад. Называется, вспомни молодость. Что после Перехода часто стали сниться мне товарищи той горячей поры конца восьмидесятых и начала девяностых. Из нашей команды, по-моему, до две тысячи двенадцатого дожил я один. Остальных унесли бесчисленные войны и конфликты, пули наемных убийц или беспросветная тоска. Они пали, а я остался. Но, я не один, Карпенко, Новиков… это тоже СВОИ, и все мы делаем одно дело, хоть и по-разному.
Поворачиваюсь к своему охраннику.
— Вадим, за Дарью отвечаешь не только головой, но и всеми частями тела.
Вы спросите, куда я собрался? Просто сейчас, в два часа пополудни, вся корабельная группа ложится в дрейф. В преддверии завтрашних событий, «Трибуц», «Быстрый» и «Вилков» будут дозаправляться с танкера. Кстати, в иллюминатор видно, что мы уже поравнялись с «Трибуцем» и сейчас между нами медленно вдвигается громадная туша «Бориса Бутомы». С другого борта «Быстрый» заканчивает зарядку «Шквалов» в торпедные аппараты и пополнение артиллерийских погребов. Когда будут наброшены швартовы и поданы трапы, будет самое время «не замочив ног» перейти на «Трибуц» через «Бутому». Зачем мне туда? Карпенко считает что после боя с эскадрой Того наступит Момент Истины и лучше что бы при этом наша Большая Тройка была бы в сборе.
По переброшенным трапам через «Бутому» перешел на «Трибуц». На палубе «Трибуца» меня встретил незнакомый лейтенант с повязкой дежурного.
— Здравия желаю, товарищ Одинцов, — откозырял он, — Командир просил передать, что ждет вас у себя в каюте.
— Спасибо, товарищ лейтенант, — пожал ему руку, — Провожать не надо, дорогу знаю.
При встрече Карпенко пожал мне руку и сразу взял быка за рога.
— Пал Палыч, значит так, после завершения заправки у нас запланирован военный совет. Твое присутствие обязательно, майор Новиков будет тоже. Пока устраивайся, каюту тебе подготовили, а к семнадцати ноль-ноль, будь добр быть здесь.
13 марта 1904 года 17–00 по местному времени
Желтое море, до Порт-Артура 120 миль.
Кают кампания БПК «Адмирал Трибуц».
— Товарищи гаэдзины, сиречь русские офицеры, я смотрю все в сборе? — Капитан первого ранга Карпенко обвел взглядом командный состав корабля, собравшийся в кают кампании, на висящей на стене плазменной панели лица каперанга Иванова и кавторанга Ольшанского. Таким образом весь командный состав в сборе. — Итак, наши прежние планы не меняются, завтра утром, в районе Порт Артура будет находиться вся эскадра адмирала Того. По итогам многочисленных предыдущих бесед и совещаний со всеми здесь присутствующими, мною принято решение, идти на прорыв с ходу, навязав противнику бой на уничтожение. Боевая линия противника состоит из эскадренных броненосцев: «Фудзи», «Ясима», «Сикисима», «Хацусе», «Асахи», «Микаса», и броненосных крейсеров «Асама» и «Якумо». Броненосные крейсера: «Идзумо», «Адзума», «Токива», «Ивате», под флагом адмирала Камимуры, в настоящий момент, блокируют Цусимский пролив.
Кроме броненосцев и броненосных крейсеров у Того имеется четыре бронепалубных крейсера: «Касаги», «Читосе», «Такасаго», «Иосино». Твари эти быстроходны и крайне опасны, ибо вооружены новейшими дальнобойными восьмидюймовыми пушками. Поэтому мы снимем их с доски первыми. Атакуем парой «Трибуц», «Быстрый». На первом этапе, идем курсом на острова Санчандао, с таким расчетом, что бы пропустить замыкающий корабль японской эскадры вперед, к Артуру, примерно на семь миль. Не доходя сорока пяти кабельтовых до их трассы, закладываем последовательный разворот налево и ложимся на курс параллельный курсу японской эскадры. Выходим на скорость двадцать пять узлов и догоняем японцев, которые будут держать экономические десять-двенадцать узлов. С дистанции семьдесят кабельтовых открываем артиллерийский огонь по замыкающему японскому бронепалубному крейсеру. Как и в предыдущем бою «Трибуц» будет вести огонь зенитными, а «Быстрый» фугасными боеприпасами. Было желание на «Трибуце» тоже применить фугасные боеприпасы но в ходе предварительных консультаций командиром БЧ-2 «Быстрого» было высказано мнение, что всплески от снарядов «Трибуца» будут сбивать с толку автоматическую систему корректировки огня «Быстрого». Смысл применения зенитных снарядов заключается в поражении личного состава находящегося на открытой палубе. А это как правило артиллеристы, подносчики снарядов, сигнальщики, наблюдатели, матросы дивизиона борьбы за живучесть и некоторые командиры, которые из самурайского гонора весь бой торчат на открытом мостике. Ну а, кроме того, это дымовые трубы, раструбы котельных вентиляторов. Из-за более короткой дистанции боя, чем в прошлый раз, интервал между очередями будет меньше и за время, отведенное на поражение одной цели, мы успеем дать три-четыре очереди. А это по шестьдесят-восемьдесят снарядов каждого типа. Из них прямых попаданий: от двадцати пяти процентов в начале боя, до сорока процентов в конце боя. Для увеличения надежности поражения длина очереди из АК-100 будет составлять пятнадцати снарядов на ствол, а АК-130 семь снарядов на ствол. В случае полного поражения цели до исчерпания лимита, переносим огонь на следующую. На поражение каждого бронепалубника будет отведено по две с половиной минуты. Когда артиллерия переключится на третий бронепалубный крейсер, из торпедного аппарата правого борта «Трибуца» будет выпущена торпеда «Шквал» по заднему из броненосных крейсеров. В тот момент, когда наша артиллерия откроет огонь по головному японскому бронепалубному крейсеру, до своей цели дойдет первый «Шквал» и по второму броненосному крейсеру будет выпущен еще один «Шквал» и опять «Трибуцем» из аппаратов правого борта. Дело в том, что когда мы начнем убивать хвост японской эскадры, единственной реакцией Того будет приказать развить полные обороты машин и последовательно повернуть влево, в открытое море. По нашим совместным расчетам, которые были перепроверены и подтверждены офицерами «Быстрого», к тому моменту, как мы покончим с бронепалубниками, в циркуляцию уже будет входить последний из японских броненосцев. Тогда «Трибуц» и «Быстрый», последовательно, закладывают правую циркуляцию, и берут курс к берегу, расходясь с японцами на контркурсах левыми бортами. А на левом борту у «Трибуца» полностью заряженные торпедные аппараты, а «Быстрому» мы в аппаратах левого борта заменили 53-65К на два «Шквала». Шесть «Шквалов» против шести броненосцев. Время хода торпед полторы-две минуты. Залп с распределением целей, «Быстрому» два головных броненосца, «Микаса» и «Асахи», «Трибуцу» всех остальных «Фудзи», «Ясима», «Сикисима», «Хацусе». После попаданий сбрасываем скорость и держим курс к берегу.
Да, вот еще что, скорее всего, через два-три часа после завершении операции по уничтожению эскадры вице-адмирала Того, начнется первая фаза операции по десанту на острова Эллиота. За это время будет необходимо провести предварительные переговоры с адмиралом Макаровым. Передать призы под охрану командам местных военных моряков, и собрать всех морских пехотинцев на «Вилкове» и «Трибуце».
Товарищи офицеры! Мы не имеем права потратить зря хоть одну торпеду. Промах, или две торпеды, попавшие по одной цели, недопустимы. Поэтому, товарищи офицеры, пока есть время, всем еще раз проверить матчасть и схемы боевого маневрирования. Если будут, какие либо соображения, то доложите мне перед выходом на исходные позиции.
Для того, чтобы выйти утром в окрестности Порт-Артура, японская эскадра должна сняться с якоря около 2-х часов по полуночи. Для уточнения местоположения эскадры противника, в час ночи четырнадцатого марта, в район островов Эллиот вылетит вертолет под командованием старшего лейтенанта Свиридова. Ваша задача, товарищ старший лейтенант, обнаружить походный ордер японской эскадры, скрытно сблизиться и вести наблюдение, меня интересует уточнение графика их движения. Кроме того, проведите гидроакустическую разведку окрестностей японской базы, в основном меня интересуют противоторпедные боны и точные карты минных полей. Сменяя друг — друга вертолеты должны будут издалека контролировать движение японской эскадры до момента, когда их захватят радары «Трибуца».
Как только стемнеет, мы будем считать, что находимся в зоне действия ближнего блокадного дозора японцев, где возможна встреча с миноносцами противника. В связи, с чем будет объявлена готовность номер один. Двойная вахта в рубке и на радаре, расчеты АК-100 и АК-630 отдыхают одетыми. То же самое для БЧ-2 «Быстрого» и «Вилкова».
Вопросы есть? Все свободны.
13 марта 1904 года 18–05 по местному времени
Желтое море, до Порт-Артура 110 миль.
БПК «Адмирал Трибуц».
Павел Павлович Одинцов.
Вышел покурить на корму, под навес вертолетной площадки, и вижу, стоит, кап-три, особист, собственной персоной, и тоже смолит, отвернувшись от ветра. Смеркается, а с неба дождик такой мелкий крапает. Толкаю его в бок, — Привет, Михалыч, ну что там бритт?
— Бритт, как и положено (вычеркнуто цензурой), — сострил особист. — Прав ты был, даже звание угадал, коммандер он. Направлен на японский флот, как инструктор и для обмена опытом. В ходе англо-бурской войны принимал участие в блокаде побережья Южной Африки. Ну, и всякое такое, журналист из него… мягко говоря никакой. Кстати, он так и не понял, обстрелян, в момент атаки находился у себя в каюте, когда рвануло — выскочил. Ведь вся свистопляска продолжалась всего десять секунд. Все разрывы для него как бы слились в один. Он считает, что самопроизвольно взорвался артпогреб. Со снарядами, начиненными шимозой, такое бывает, малейший брак и все, звиздец. Чего с ним дальше делать, вербовать его бесполезно, спесь «белого человека» из него так и лезет, причем во всех видах.
— Михалыч, официально Британия сторона нейтральная, но мы, то с тобой знаем, что она и подстрекатель, и участник этой войны. Посему, темной ночью, груз на шею, мешок на голову, и вон туда — я показал на бурлящий за кормой кильватерный след. — У короля много, так, кажется, бритты говорят, когда тонет их боевой корабль? Так вот, таких идиотов, как этот коммандер-журналист, у него, к сожалению еще больше. А этот, вдобавок, слишком много видел.
— Ну, ты маньяк! В Артуре шпионов, как мух на тухлятине… — Михалыч затушил окурок и спрятал в переносную пепельницу, — одним больше, одним меньше.
— И ни фига не маньяк! Ты-то на Кавказе с такими «гостями» как разбирался? Лишние они здесь, все, точка! Пусть их лучше будет меньше, чем больше! Ты мне лучше скажи, как настроение в команде?
— Это тебе к заму по воспитательной. По моей части, вроде тихо.
— Опасаюсь я зюгановцев, мироновцев и всяких геволюционеров самодельных. А также, тюкнутых общечеловеческой идеей либерастов. Вот придем в Артур, и забродит бражка. А на Кима я не особо надеюсь, не ловит мышей капитан первого ранга.
— Ну, если так?! Возьмем на контроль, — особист хлопнул меня по плечу, — ну бывай, Палыч, дела не ждут!
— Дела не ждут, — пробормотал я, спускаясь по трапу. Мои дела тоже, начать и кончить. Завтра контакт, на основных фигурантов материал уже нарыт, но все равно, начать и кончить. Начинать, конечно, придется с военно-морского начальства, а если конкретно с Макарова Степана Осиповича. Но эта партия за товарищем Карпенко, его работа. Проблемой может стать его начштаба Великий Князь Кирилл Владимирович, уж очень сильно хаяли его историки. Есть еще Наместник Дальнего Востока Алексеев, тоже отметившийся в нашей истории не с лучшей стороны. Из сухопутного начальства помню Стессель и Фок, чуть ли не японские шпионы.
Выход один, после того как Карпенко явит нас в грозе и буре, наладить контакт с Макаровым и убедить Степана Осиповича, чтоб отписал царю, что с таким чудом как мы должен работать непременно его младший брат, Михаил Александрович. На данный момент это молодой человек с чистой биографией и положительными качествами характера. К тому же царь Николай ему верит. Привлечь к делу двоюродного дядю Николая, Александра Михайловича, по прозвищу Сандро. Честен, умен, патриотически настроен. Должен оправдать доверие. Ну и одного Михаила Николай Второй сюда не отпустит, а с Великим Князем Александром Михайловичем почему бы и нет.
А потом предъявить Николаю II фильм «Романовы, Венценосная Семья», пусть посмотрит, до чего в тот раз довел Россию, Михаилу тоже полезно будет узнать, чего стоил его отказ от трона. Да и документальные материалы у нас есть. Уж жутко соблазнительно срезать все зигзаги двадцатого века, обойти все провалы и неудачи.
Потом рокировка, Николая в… ну посмотрим, Михаила в Императоры. Тем более что Александра Федоровна все равно родит сына гемофилика, беременна-то она была еще до нашего переноса, значит этот факт у нас общий со старой историей. Или вообще никого не родит, если что-то случится, из ряда вон. Честное слово, ничего такого не планирую, только скользко все очень… Разгромим мы Японию, вместо кровавого воскресенья случится еще что-нибудь. Туман, одним словом. Да и в Зимнем и вокруг, настоящее осиное гнездо, которое, так или иначе, придется ворошить. Это вам не Березовского в Лондон сплавить, тут дяди особо крупного калибра, дом Романовых. Тут реально, сначала надо своим рыцарским орденом обзавестись, хорошо, что большинство Романовых у Николая не в фаворе. Не помогают ему править, а только мешают. Тем легче будет распихать их по Ниццам и Баден-Баденам. И все равно, ключевая фигура — Михаил. Если не делать революцию, другой просто нет. А вам напомнить, товарищи, кто приходит к власти после революции? Правильно, маньяки и подонки. А нам это надо?
И есть у меня план, сталинизация без Сталина, на двадцать лет раньше, вроде смеси Петра I и Александра III. Только новшества заимствовать не из Европы, как Петр I, а из будущего. И опора на собственные силы как у Александра III. Разве что тактический союз с Германией. Ну, это чтобы она не объединилась с Англией против нас. Кстати, после победы, посредничать о мире, вместо Тедди Рузвельта, можно попросить, Вильгельма II. И выцыганить ему за это дело у джапов Формозу (Тайвань). У нас, если получится, есть бешеный бонус, мы знаем, пусть и не досконально, все успехи и ошибки, а также побудительные мотивы политики на сто лет вперед. Почему двадцатый век был такой кровавый, да потому что кровью разрешается вопрос, зашедший в тупик, причем до упора. Зашла в тупик внутренняя политика — пожалуйста, революция. Зашла в тупик внешняя политика — пожалуйста, война. Наша работа в том, чтоб в тупики заходили наши геополитические противники, а у России всегда оставалась свобода действий.
Понятно, что за нами будут охотиться все разведки мира, но этот вопрос мы порешаем в рабочем порядке. Лаврентий Палыч, где ты?
13 марта 1904 года 21–45 по местному времени
Желтое море, до Порт-Артура 75 миль.
БПК «Адмирал Трибуц».
Павел Павлович Одинцов.
Господи, дошли, началось! Сигнал тревоги и топот десятков ног, даже такому, теперь штатскому, человеку как я способен сказать многое. Зазуммерило ПУ.
— Пал Палыч, — донесся до меня голос Карпенко, — тебе лучше подняться в рубку. Для полноты картины, так сказать. Посмотришь на нашу работу. — ПУ отключилось. Быстро допиваю почти остывший кофе и накидываю на плечи кожаную куртку. Пошел, с богом!
— Это еще не бой, — командир корабля жестко пожал мне руку — мы вошли в сферу действия японского ближнего блокадного дозора. Идем в темноте, соблюдая светомаскировку. Если с нами столкнется отряд японских миноносцев, его необходимо полностью утопить. Раций у них нет, если утопим, то никто и не узнает, где они сгинули. В такой тьме любой ракетный пуск будет виден за десятки миль, потому ночью против эсминцев только пушки.
Стою в стороне, наблюдаю. Видно люди заняты своим делом, чуть-чуть заметно напряжение, но это нормально. Один раз, примерно в два часа ночи, по самому краю захвата радаров, скользнули четыре точки, — японцы, — отчего-то шепотом, сказал Карпенко, — миноносцы тонн на 400.
— Эскадренный миноносец тип «Икадзути», — нашел нужный лист в папке вахтенный офицер Трибуца кап-лей Николенко, — или тип «Муракамо», — он пожал плечами, — отметки на радаре от них одинаковые. Сейчас их скорость двадцать узлов, но в атаке оба типа разгоняются до тридцати.
Что было тому виной, может искры из труб «купцов», может и нарушение светомаскировки, только эта группа из четырех японских миноносцев направилась прямо к колонне грузовых пароходов.
— Боевая тревога! Не уклоняемся, они сами напросились! Право руля! Чем больше мы их утопим сейчас, когда они не пуганые, тем легче будет потом! — Глаза у Карпенко блеснули азартом, он хлопнул пол плечу командира БЧ-2, кап-три Бондаря, — Андрей Николаич, берите на сопровождение. Дистанция открытия огня — 50 кабельтовых, чтобы наверняка. Боеприпас осколочно-фугасный. Огонь очередями, по пять выстрелов. Корректировка по засечкам всплесков на радаре. «Быстрый», слышите меня? Если полезут к вам, в хвост колонны, то действуйте так же. Но без необходимости себя не демаскируйте.
Прошло не более двух минут, цели внесены в БИУС и сопровождаются стволами орудий. У японцев курс прежний, идут прямо на нас.
— Дистанция, Сергей Сергеевич, — кап-три Бондарь поднял голову от экрана. — Огонь?
— Огонь, Николаич, огонь, — донесся приглушенный грохот двух пушечных очередей, видимые на радаре всплески разрывов поднялись вокруг первой и второй целей.
— Первая накрытие, вторая накрытие, первая теряет ход… вторая, третья, четвертая ускоряются, идут к нам. — Еще раз громыхнули пушки. — третье накрытие, четвертая накрытие… четвертая исчезла с радара. Акустики сообщают о звуке сильного взрыва.
— Вот, Сергей Сергеевич — Николенко показал командиру листок с ТТД, — тип «Икадзути», на юте сложены запасные торпеды, прямое попадание и, кисмет, как говорят турки, такова судьба.
— Вторая накрытие, третья накрытие… вторая остановилась, третья теряет ход, разворачивается. ЭПР второй уменьшается, кажется, погружается. Третья накрытие, первая накрытие… Есть, вторая исчезла, третья и первая без хода, дистанция тридцать пять. Добивать, Сергей Сергеевич?
— Добивай, Андрей Николаевич, добивай!
— Все, Сергей Сергеевич, цели уничтожены, расход боеприпасов — 50 выстрелов УОФ-58.
— Дробь стрельбе, стволы в диаметральную. — Карпенко повернулся ко мне, — Вот так, Палыч, ни мы их, ни они нас в глаза не видели, а четыре миноносца и две сотни экипажа как корова языком. Радио у них нет, так что Того ничего не узнает.
— Япошек с воды подбирать будем, Сергей Сергеевич? — поинтересовался кап-лей Николенко, — люди ж все таки.
— Нах? Времени нет, да и как ты их найдешь, во тьме египетской? — Карпенко посмотрел на своего вахтенного офицера, ну, мягко выражаясь, неласково, — Их искать — до утра возиться! Ты, Петро, мне еще про права человека расскажи, про гуманность и толерантность. Еще одно слово, на эту тему, и отстраню от вахты, пожизненно.
В час ночи, с кормовой площадки Трибуца, поднялся вертолет Ка-27ПЛ и направился к островам Эллиот, с задачей обнаружить эскадру адмирала Того.
Примерно через час пятнадцать — сообщение от Свиридова: «Эскадра Того обнаружена в десяти милях к западу от островов Эллиот, курс вест, скорость десять узлов, в строю линии шесть броненосцев Отдельно, на милю позади и мористее, следует отряд из двух броненосных крейсеров и четырех бронепалубных. Ожидаемое время подхода к Порт-Артуру девять часов утра. Гидроакустическую разведку окрестностей базы Эллиот произвел. Продолжаю наблюдение».
— Все так, как мы и рассчитали, — Карпенко показал мне бланк радиограммы, — дискотека начнется по расписанию. Так, по расчету, выйдем к Артуру с запасом примерно в два часа, — командир задумался, — взять пятнадцать градусов на зюйд, зайдем к их линии с кормовых углов. Передайте Свиридову, пусть разорвет дистанцию, скоро рассвет и мне совсем не надо что бы Того заметил нашу вертушку. Через полчаса, поднимите, ему на смену, машину Юсупова, пусть ведет эту суку Того, до момента обнаружения радарами Трибуца.
Поднялся из рубки на мостик. Мы почти на месте. Светает. Сзади и слева густо дымят транспорты. До начала боя с линейными силами необходимо положить их в дрейф и приглушить котлы, чтобы они не демаскировали себя этим густым черным дымом. Конечно, не исключена встреча с еще одним блокадным дозором из миноносцев, но и бить по ним будут уже «по зрячему». Трибуц, своим острым носом, распахивает серое море пополам. В этом мире мы — «невидимки», здешний флот за десяток миль, выдает себя густыми черными дымами, а нас, бездымных, размалеванных под цвет морских волн, без радара, можно разглядеть только в упор. Ляодунский полуостров прямо по носу, черной полоской суши. Выходим к берегу аж за Ляотешанем, если я правильно помню карту этой местности. Наши «купцы» один за другим ложатся в дрейф, густые столбы дыма постепенно превращаются в жидкие струйки. Где-то на горизонте, почти на правом траверзе, дымы. Вот он, мистер Того-сан! Карпенко отзывает второй вертолет, зачем он там, когда противник наблюдается уже визуально, да и радары Трибуца тоже ухватили цели. Нервы напряжены, есть шанс столкнуться с еще одним блокадным дозором.
Точно, на радаре четыре больших миноносца строем пеленга идут прямо к нам, скорее всего, засекли дымы купцов пока те не легли в дрейф. Тут не может быть русских миноносцев тем более четырех сразу. Наблюдателю видно, как наступивший рассвет розовит восходящее солнце с лучами на флагах. Сначала четверка идет мимо, потом все-таки сворачивает в нашу сторону, скорее всего, видят сборище транспортов и понимают, что японскими эти пароходы быть никак не могут. Не время и не место.
В этот раз, командир «Трибуца» выбрал для боя зенитные снаряды, они рвутся над палубами эсминцев на высоте трех-пяти метров, превращая живых людей в кровавую кашу. Правильно, не мы начали эту войну. Зенитный снаряд, сам по себе вещь страшная, мало того, что он несет пять с половиной килограмм взрывчатки в полтора раза мощнее тротила, так еще и плотно-плотно нафарширован сверхтвердыми готовыми поражающими элементами. Каждому миноносцу досталось по одной очереди из пяти снарядов. Небронированные палубы и надстройки эсминцев не могут оказать им никакого сопротивления. В результате изрешеченные трубы, продырявленные паропроводы и палубы, буквально, залитые кровью. Но, видно там еще остались живые. Хоть и потеряв скорость, эсминцы сближаются с «Трибуцем». Со своего места к «Трибуцу» уже спешит «Быстрый».
— Погоди, Николаич! — останавливает стрельбу из АК-сто после двух очередей Карпенко. — Подпусти их поближе. Хочу посмотреть, как им шестьсот тридцатый понравится?
— Вас понял, Сергей Сергеевич! — кивает главный артиллерист «Трибуца». — Заодно и таблицу воздействия составим…
До ближайшего миноносца три тысячи метров, в дело вступают два тридцатимиллиметровых автомата правого борта АК-630М. Их короткие очереди, осколочно-фугасно-зажигательными снарядами, превращают борта японских эсминцев, как над, так и под водой, в некое подобие голландского сыра. В вспышках пламени и облаках дыма во все стороны разлетаются обломки металла, будто японские корабли пожирает гигантский зверь. Один за другим миноносцы уходят на дно.
— Сергей Сергеевич, цели поражены, ориентировочный расход боеприпасов по двести выстрелов на борт, — докладывает командир БЧ-2, — увы, отсечь короче одной очереди никак не получается.
Сменивший на вахте Николенко, незнакомый старший лейтенант осматривает море в бинокль и объявляет:
— Живых нет!
— Товарищ командир, Макаров из базы выходит… — на самом краю радарного поля русские броненосцы и крейсера медленно, один за другим выползали из узости прохода. — О, черт, что это с ними?! — прямо в проходе две отметки слились в одну…
— Все нормально, лейтенант, — бросил взгляд на радар капитан второго ранга Леонов, — это «Севастополь» и «Пересвет», они и должны были столкнуться сегодня при выходе из базы. Макаров сейчас злой как голодный пес!
— Ну, Макаров выходит, и нам пора! — подвел конец дискуссии Карпенко, — Давайте Александр Васильевич — на исходные позиции!
14 марта 1904 года 08–15 по местному времени
Окрестности Порт-Артура, 20 миль юго-западнее Ляотешань.
Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц».
Полный вперед, пока, правда, без форсажа. На таком режиме, при работе всех четырех турбин, «Трибуц» способен разогнаться до двадцати четырех, двадцати пяти узлов. Он и разогнался, на лаге двадцать четыре с половиной. По широкой дуге, обходя соединение Того, вместе с «Быстрым», движемся на юго-восток. Именно там, в тылу его кильватерного строя, и начнется атака века.
До начала боя осталось совсем немного времени, в рубке стихли даже приглушенные разговоры. Карпенко взял в руку микрофон общекорабельной трансляции. Сейчас его услышат на всем корабле на всех боевых постах.
— Товарищи, друзья, боевые соратники, офицеры, мичмана, старшины и матросы. Смотрите, перед нами Враг, позади Россия. Россия всегда будет за каждым из нас, какой бы год не стоял на дворе. Да и Враги тоже, у нее были и будут всегда. Теперь наступил момент проверить, не зря ли Родина вооружила нас и поставила в строй для своей защиты, на что мы способны в черный для России день? Вон дымит японская эскадра, построенная на деньги англичан и американцев, ими же оснащенная и обученная. Японцы пришли сюда убивать наших русских людей, наших прадедов и прапрадедов. Напомню — они напали как Гитлер, без объявления войны, ночью атаковав наши корабли, а на следующий день блокировали в Чемульпо «Варяг» и «Кореец». В наших руках оружие возмездия, способное затоптать врага в морскую пучину. Но, запасы у нас ограничены, а враги многочисленны, поэтому прошу, не приказываю, а прошу, максимально точно исполнить свои обязанности. Выполнить свой боевой долг на отлично, чтобы каждый снаряд или торпеда попали точно в цель. Никогда еще у вас не было более придирчивых проверяющих. Помните, что малейший наш огрех, может нам дорого обойтись. У врага оружие не учебное — боевое. А мне даже страшно подумать, что может сделать с нашим кораблем двенадцатидюймовый, или даже восьмидюймовый снаряд. Товарищи, с нами Бог, наше дело правое, победа будет за нами. Не подведем наших предков, нашу многострадальную Родину и наш народ.
Карпенко вытер рукой лоб, он все-таки строевой командир, а не оратор. Но помог текст, который составил Одинцов, ну и от себя тоже кое, что удалось добавить. А времени остается все меньше и меньше, до исходных позиций остается еще около пяти минут времени.
А, кстати вон и Одинцов, стоит на правом крыле мостика и показывает большой палец, понравилось, значит. Ну ладно, он же не лезет в мои военно-морские дела, а я не буду лезть в его политические. А то, при толерастии с либерастией слишком много народа возомнило себя великими политиками и ломанулось покорять политические Олимпы.
14 марта 1904 года 08–35 по местному времени
Окрестности Порт-Артура, 25 миль юго-восточнее Ляотешаня.
Боевая рубка эсминца «Быстрый».
Капитан первого ранга Иванов Михаил Владимирович.
Японская эскадра вытянулась поперек моря цепочкой коптящих утюгов. Четко следуя плану операции, мы вслед за «Трибуцем» легли на курс параллельный курсу японской эскадры на сорок пять кабельтовых мористее и с отставанием по дистанции в семьдесят кабельтовых. Напряжение в боевой рубке росло с каждой секундой. Вот пришло время и с гортанным кавказским акцентом звучит команда моего командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Гараняна, — «Снаряд осколочно-фугасный, взрыватель на фугас! Товсь!» — Вот уже расстопорены механизмы наведения артиллерийских башен и торпедных аппаратов. План боя и характеристики целей введены в БИУС, а оттуда переданы в СУАО. Операторы, привстав от напряжения, нависли над своими пультами. С каждой секундой приближается рубеж открытия огня. Шестьдесят кабельтовых для «Трибуца» и шестьдесят пять для нас. Шестьдесят — шестьдесят пять кабельтовых, это примерно половина максимальной дальности обеих артсистем, что АК-100 с «Трибуца», что АК-130 с «Быстрого». Траектории при этом весьма настильны, рассеивание невелико, а подлетное время снарядов около семнадцати секунд. Сто тысяч лошадей несут «Быстрого» над волнами в брызгах пены и свисте ветра. Опять это упоение атаки, кружащее голову, как в тот раз. Осталось десять кабельтовых, семь, пять, три, два, один…
Отсюда, из рубки, мне была видна только полусферическая крыша баковой башни и концы стволов, наведенные на врага.
— Огонь! — сказал я негромко, но так что услышали все, кто находился в рубке, — Огонь! — и вспыхнуло пламя и ударил гром. Десять бесконечных секунд орудия посылали во врага снаряд за снарядом, и вот все смолкло, все двадцать восемь фугасных снарядов на траектории. Отсчитывая про себя секунды, я поднял к глазам бинокль. Первой жертвой, попавшейся нам в зубы, был бронепалубник «Иосино» или «Ёсино», хрен их япону маму разберет, как они это произносят. Там про нас еще даже не знают и не ведают. Стволы орудий поставлены на ноль и находятся в диаметральной плоскости. А смерть уже отсчитывает последние секунды, первые снаряды уже прошли вершину траектории и подобно снежной лавине катятся на японцев. Какая чушь лезет мне в голову, подумал я, не забывая исправно отсчитывать секунды. На слове шесть, японский крейсер скрылся за стеной разрывов. А сверху, подобно каракулевой шапке, распускались цветы разрывов зенитных снарядов, выпущенных с «Трибуца».
— Попал! Ай, попал, молодца, ребята! — в восторге закричал Гаранян, — А ну, поправку, и дай ему еще!
Опали водяные столбы, ветер снес назад дым от взрывов, и стало видно, что Гаранян не ошибся. Три огромные дыры в борту, из одной из них валил густой дым, разгорающегося в угольной яме пожара. Первая труба завалилась на бок и держится на честном слове, удушливый угольный дым волнами ползет по палубе. Так же сильный пожар в корме, сверкает подобно бенгальскому огню, похоже, загорелись картузы первых выстрелов, сложенные у кормового орудия главного калибра. Скорее всего, были и еще попадания просто не столь заметные.
— Вторая! — выкрикивает Гаранян, и снова орудия на десять секунд, превращают весь мир вокруг в сплошной грохот и пламя.
Жадно всматриваюсь через бинокль в силуэт японского крейсера. Мне кажется, или он, все-таки кренится на левый борт? Не знаю, а во пожар в угольной яме явно разгорается и через пробоину уже не только валит дым, но и выбиваются ревущие языки пламени. Как и пожар в корме. Истекли положенные секунды, и цель снова накрыло стеной разрывов. Что это, над злосчастным японским крейсером поднимается огромное грязно-серое облако перемешанного с дымом пара. Крен на левый борт уже заметен невооруженным глазом и продолжает нарастать, кроме того, этот «Иосино» замедляет ход и садится носом. Значит, есть еще парочка или больше немалых подводных пробоин, куда сейчас десятками тонн вливается забортная вода. Нет точно, не жилец… Отдаю команду.
— Гаранян, четвертая дробь, перенос огня на третью.
До третьей еще далековато, до рубежа открытия огня еще больше минуты, поэтому жадно всматриваюсь в заваливающийся на борт вражеский крейсер. Его крен уже закритический, и спасти его не сможет уже сам господь Бог. Кроме того под воду ушли практически все пробоины левого борта и пламя и дым пожара сменились столбом густого пара. Еще немного и, потеряв остойчивость, «Иосино» переворачивается кверху днищем, подобно большой снулой рыбе. А мы уже накатываемся на следующего «клиента». По схеме это должен быть крейсер «Такасаго». Там уже заметили конфуз, постигший подельника, и явно забегали, засуетились. Куда-то, примерно в нашу сторону, даже бухнула кормовая восьмидюймовка. Недолет кабельтовых двадцать пять, да и точность прицеливания оставляет желать лучшего. Но время его существования в этом мире уже истекло. «Трибуц» и «Быстрый» пересекли невидимую черту, и снова заговорила наша артиллерия. Конец японского крейсера был быстрым и ужасным — в районе кормовой восьмидюймовки, на десятки метров вверх, ударил радужный фонтан кордитного пламени. Именно так, в нашей истории в мае сорок первого погиб британский линейный крейсер «Худ». Все остальные повреждения нанесенные нашими снарядами этой японской «собачке», меркли перед тем что натворил снаряд, который в нужном месте, под нужным углом пробил борт, две внутренних переборки, и рванул в кормовом погребе ГК. Внутренние герметичные переборки и клинкетные двери рассчитаны на сопротивление давлению забортной воды, а не раскаленных до трех тысяч градусов пороховых газов. Волна огня, такая какую любят снимать в голливудских фильмах, должна была прокатиться у него от кормы до носа, выжигая внутри все живое и неживое. Гаранян только глянул в мою сторону, я опустил бинокль и кивнул и он сам задробил стрельбу. Тратить боеприпасы фактически уже на труп корабля, не имело никакого смысла. Пока до открытия огня по следующей нашей цели оставалось около двух минут, я перевел бинокль в голову японской кильватерной колонны. Японский адмирал уже должен был понять, что хвост его колонны кто-то нагло убивает. И точно, вверх по мачтам побежали сигнальные флаги… Ну… то что это будет поворот на левый борт на восемь румбов это к гадалке не ходи, но какой? Последовательно за флагманом, или все вдруг? Хрен их разберет эти японские сигналы. Хотя, насколько я помню, у японцев дело с исполнением команд поставлено четко, так что через минуту с небольшим узнаем? Есть! «Микаса» ворочает влево, а все остальные пока идут прежним курсом. Карпенко не ошибся, адмирал Того выбрал самый консервативный вариант маневра, чем, в принципе, и подписал себе смертный приговор. А мы пока вернемся к нашим баранам, до рубежа открытия огня по крейсеру «Читосе» остались считанные секунды. Интересно, что о нас думает контр-адмирал Дэва, который несет свой флаг на «Касаги»? Ведь мы для него выглядим как крейсера первого ранга с фантастическим весом минутного бортового залпа. Ведь на его крейсере на один борт может бить шесть орудий со скорострельностью шесть выстрелов в минуту и весом снаряда в двадцать четыре килограмма. Вес минутного бортового залпа восемьсот шестьдесят пять килограммов. Обе башни «Быстрого» в минуту выбросят к цели сто восемьдесят снарядов весом в тридцать шесть килограмм, минутный вес бортового залпа при этом составит шесть тонн четыреста восемьдесят килограмм. И вот появившаяся неведомо откуда Немезида уже сожрала два крейсера и подбирается к третьему. Все время, очередь! Согласно предварительному плану, рубеж открытия огня для «Читисе» и «Касаги» составлял уже по сорок пять и пятьдесят кабельтовых соответственно. На такой дистанции процент попаданий приближается к пятидесяти процентам, а это двенадцать-тринадцать снарядов в залпе. Кроме разрывов прямых попаданий, превративших быстроходный крейсер в хромающую развалину, несколько высоченных водяных столбов встают у самого борта, что может означать обширные подводные пробоины. Тут я понимаю, что мы с Карпенко несколько переложили японцам сладкого. Они и половину предложенной нами порции съесть не могут. Я колеблюсь, задробить вторую очередь или нет, но японец начинает валиться на борт, когда снаряды уже в пути, и остается только сожалеть о напрасно потраченных боеприпасах. Нет, кажется, Гаранян самостоятельно прервал очередь и вместо семи стволы выпустили только по три-четыре снаряда. Перевожу бинокль вперед, и успеваю заметить, как от «Трибуца» к, замыкающему строй броненосной эскадры, японскому тяжелому трехтрубному крейсеру тянется белая полоса кавитационного следа от торпеды «Шквал». Три трубы — значит «Якумо», немец по происхождению. Карпенко заранее передал нам карточки опознавания японских и русских кораблей. И так же как с Одинцовым мы раскладывали политические пасьянсы, точно также с Карпенко раскладывались пасьянсы тактические. Но, кто бы он ни был, он уже покойник, пусть ему это пока и неизвестно. От «Шквала» спасения нет, ни в наши времена, ни тем более сейчас. Перевел бинокль на «Читосе» и успел увидеть, как он ложится на борт, здесь уже все. А адмирал Дева на «Касаги» решился, ложится в левую циркуляцию, с явным намерением идти на сближение. А вот фиг вам, господин контр-адмирал! Хлопаю по плечу Гараняна.
— Армен Ашотович, цель номер один, огонь немедленно!
Сопровождение цели ведется непрерывно, команду мою слышат и операторы, и поэтому, не успел командир БЧ-2 отрепетовать, как загрохотала артиллерия. Все чего сумел добиться Дева, это поставить свое корыто к нам левым бортом на пятидесяти кабельтовых. А еще немного сбить наводку по дальности. На этот раз, все попадания были или в надстройки, или в верхнюю часть корпуса. Перебитая взрывом, рухнула за борт фок-мачта, один из снарядов попал под первую трубу и теперь там разгорался пожар от раздробленных в щепу шлюпок. Из дыр в трубе удушливый дым стелился вдоль палубы. Кроме этого носовой каземат взрывом нашего снаряда и детонацией боекомплекта был вывернут практически наизнанку. Но подводных пробоин не было и «Касаги» продолжал циркуляцию. Когда до него дошла следующая очередь, он был к нам уже в ракурсе «три четверти». Прицел был уже снижен, и снаряды били или в борт над ватерлинией, или, при небольшом недолете, ныряли, чтобы взорваться под водой под днищем или у борта. А вот этого варварского обхождения ослабленный корпус японского крейсера не перенес. Когда опала пена от взрывов, японский крейсер быстро уходил носом под воду, как подводная лодка при экстренном погружении. С этим все. Перевожу взгляд вперед. Успел! В бинокль видно, как «Шквал» выпущенный с «Трибуца» попадает под кормовую башню в… у крейсера две трубы, значит это «Асама», а куда же потерялся «Якумо», в которого Карпенко стрелял первым? Значит, пока я разбирался с «Касаги», он успел получить свою порцию и полностью утонуть. Жаль, не удалось за его гибелью наблюдать самому. Так быстро может утонуть только корабль разломившийся пополам по миделю от взрыва котлов. Ну уж тот же процесс в исполнении Асамы я пронаблюдаю с удовольствием, взрыв боевой части «Шквала» и последующая детонация погребов оторвали убийце Варяга корму, и теперь он погружается в воду, задирая нос высоко в небо. А «Быстрый» уже ложится вслед за «Трибуцем» в правую циркуляцию, на контркурсах разворачиваясь левым бортом к японской броненосной эскадре, торпедный аппарат уже наведен на цель, вот он момент истины. Того всей своей броненосной тушей влез в расставленную для него ловушку. Все готово. Мой командир БЧ-3, кап три Шульц, угу из немцев, один из последних если не последний на нашем флоте. На всю жизнь запомнил его слова.
— Мой пращур, рижский дворянин, дал присягу еще Петру Алексеевичу, служить России, и за себя и за свое потомство. И вот мы Шульцы уже триста лет не изменяли этой присяге, ни в четырнадцатом, ни в семнадцатом, ни в сорок первом. И не изменим никогда, пока существует наш род и Россия.
В общем, если в природе и бывает идеальный командир минно-торпедной боевой части, так это он, Андрей Федорович. Залп рассчитан до миллиметра. В нашем прицеле «Микаса» и «Асахи». Команда «Пли!» — две огромные темно-зеленые рыбины одна за другой ныряют за борт. Оглушающий, постепенно стихающий, рев и белые кавитационные следы, тянущиеся к броненосцам-жертвам. «Трибуц» тоже дал залп, только следы его торпед плохо видно. Ну, ничего, посмотрим на результат. А ведь все шесть японских броненосцев не более чем жертвенные барашки, предназначенные на заклание на алтаре бога справедливости. В руках у Шульца тикает секундомер, в рубке все замерли… Вдруг носовую часть «Микасы» подбрасывает сильнейшим подводным взрывом прямо под башней ГК. Мгновение спустя детонирует боекомплект и в дальнейшем об адмирале Того можно будет забыть. Хотя взрыв «Шквала» под килем для броненосцев в пятнадцать — тринадцать тысяч тонн не лечится в любом случае, драже без детонации БК. Окидываю взглядом японский кильватер и вижу картину, которая мне как медом по сердцу, все броненосцы взрываются, и тонут. Ну, слишком мала дистанция и слишком неуклюжа цель, что бы при прицеливании под первую трубу, «Шквал» мог бы отклониться больше чем на тридцать метров в ту или другую сторону. А там или один из двух погребов ГК рванет, или котлы. Ибо взрыв четырехсот килограмм ТГА выносит напрочь по двадцать-тридцать квадратных метров обшивки днища и как спичку ломает стальную балку киля. Нет, пленных сегодня будет явно минимум.
Я поворачиваюсь к своим офицерам, именно сейчас, в этом бою эти люди стали мне своими, и, кажется, это будет самый лучший день моей жизни. Именно сейчас я ощутил то единство, которое и называется боевым братством. Как жаль что в тот самый момент когда я обрел это ощущение единства, я должен буду его снова потерять. Ибо, дальнейший мой путь не с ними, а в далекий и таинственный для меня Санкт-Петербург тысяча девятьсот четвертого года. Но Одинцов прав, эту работу лучше всех смогу сделать только я и никто другой. Но хватит об этом, а сейчас… я беру в руку микрофон громкой связи.
— Товарищи офицеры и матросы, говорит командир. Мы победили, японская эскадра полностью уничтожена! Благодарю всех за отличную боевую работу! Ура! Ура! Ура! — минуту по боевым постам и переходам перекатывается восторженный рев. Ведь большая часть команды не видела того, что творилось наверху. Они слышали команды обращенные только к ним и видели показания приборов. Не более двух десятков человек, подобно мне наблюдали сражение во всей красе. А посему… В рубку заходит мой замполит, стряхивая со штормовки водяные брызги, в руках у него цифровая полупрофессиональная видеокамера. Так сказать сохранили момент для истории. Потом я узнал, то, что по распоряжению Карпенко, с «Трибуца» тоже велась съемка, аж двумя камерами, с левого крыла мостика, и на корме из под вертолетной площадки. Именно со стоп кадров этой камеры художник Верещагин и напишет свою знаменитую картину — Атака «Быстрого».
14 марта 1904 года 08–35 по местному времени
Окрестности Порт-Артура, 25 миль юго-восточнее Ляотешаня.
Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц».
Капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич.
Ну вот и все! Мы целых две недели готовились к этому моменту, и вот он настал. Сейчас мы, распахнув пинком дверь, начнем творить историю, начисто стирая старый ее вариант. Я сам не заметил, как сдвинул фуражку на затылок, не до этого истекают последние секунды Старой Истории. Пока наше вмешательство было минимальным, вспомогательный крейсер, канонерка, и старый бронепалубник почти ничего не решают на весах истории, как мало что решают несколько захваченных или потопленных пароходов с военными грузами. Для Японии это неприятно, но терпимо. Сейчас же мы замахнулись серпом на самое дорогое что есть у Японской империи, ее Первую боевую эскадру. Это после разговоров с Одинцовым у меня прорезался этакий стратегический взгляд, возможность оценивать далекие последствия принимаемых решений.
Через остекление рубки мне хорошо видны обе орудийные башни, их стволы чутко сопровождают свою цель. Вот «Трибуц» пересекает некоторую невидимую черту, и они начинают молотить, выбрасывая на траекторию снаряд за снарядом. На первом этапе операции «Трибуц» только ассистент при «Быстром». Он двигается в нашем кильватере и его артиллерия обладает значительно большим могуществом чем наши сто миллиметровки. Наблюдая гибель сначала «Иосино», потом «Такасаго» я все мучился сомнением, а не слишком ли толстый слой шоколада в нашем сникерсе? Особенно впечатляла гибель «Такасаго» который сгорел как спичка подобно «Худу». Но в бою уже поздно менять планы, да и видно как командир «Быстрого» оперативно дробит стрельбу по уже пораженным целям и переносит их на следующие. Значит значительного перерасхода боеприпасов быть не должно. К тому же адмирал Того повел себя совершенно предсказуемо, последовательно повернув влево, в сторону открытого моря. Ну значит о нем можно пока не беспокоиться — никуда он не денется с подводной лодки. Когда «Быстрый» расправлялся с «Читосе», моя БЧ-3, под шумок, засадила «Шквал» по «Якумо». И тут взбесился «Касаги», то есть конечно взбесился не крейсер, а контр-адмирал Дэва, который уже остался без своего отряда, но для стороннего наблюдателя все это выглядело весьма странно… Маленький начал закладывать левую циркуляцию, стремясь сблизиться хоть с кем-нибудь из нас на контр-курсах в ближнем бою. А на один борт у него могут бить две восьми дюймовки и три сто двадцати миллиметровки. И тут уже нам есть шанс схлопотать свое золотое попадание. Я уже было хотел потратить на этого бузотера один «Шквал». Это примерно то же что стрелять по оленю из гаубицы. Но «Быстрый» не подвел. Он буквально загнал этот «Касаги» под воду двумя очередями своих орудий. А мы тем временем взяли на мушку и пристрелили «Асаму». Честное слово, пока я глазел, как «Быстрый» разбирается с «Касаги», как то успел утонуть «Якумо». Мой ком БЧ-3, кап три Шурыгин, который не глазел по сторонам, командовал торпедной атакой, потом мне сказал, что у «Якумо» «Шквал» рванул ровно под котлами, отчего тот разломился пополам и затонул как топор. Да и на камере, которой снимал Одинцов, весь процесс по хронометражу занял секунд тридцать, не больше. Угу, зато процесс погружения «Асамы», с оторванной кормой, строго вертикально носом вверх, я наблюдал воочию и с превеликим удовольствием. А наш Трибуц уже закладывал правую циркуляцию, становясь к японской броненосной эскадре левым бортом. А она, милая, вытянулась в нитку и форсируя машины пытается выскочить из мышеловки. Наверняка механики уж и котлы заклепали? Ну что же, господа японцы, чем дальше в лес, тем злее партизаны. Вот мой командир БЧ-3 уже откинулся от пульта, а раз так, значит, все введено в БИУС и что-то менять, это только портить. Успеваю повернуть голову и увидеть как, подобно пингвинам с айсберга, ныряют в воду тяжеленные «Шквалы». Все, ставки сделаны, рулетка крутится.
14 марта 1904 года 08–35 по местному времени
Окрестности Порт-Артура, Золотая гора.
Наблюдательный пункт Первой Тихоокеанской эскадры.
Лейтенант Соболевский приник к окулярам цейссовского бинокля. Артиллерийские офицеры с поврежденных двадцать шестого января кораблей согласно графику дежурили на наблюдательном пункте флота. Сегодняшняя команда из офицера и трех матросов сигнальщиков была с броненосца «Цесаревич» Этой ночью японские брандеры опять попытались заградить проход на внутренний рейд, и, очевидно, идущий сейчас к берегу японский флот прибыл проверить результат ночной попытки. Навряд ли Того полезет под снаряды Электрического утеса, — думал лейтенант, вглядываясь в японские броненосцы, похожие на огромные угольные утюги. Сегодня к Порт-Артуру пришла вся эта проклятая Первая Боевая эскадра, шесть эскадренных броненосцев, два броненосных и четыре бронепалубных крейсера. Лейтенант переводил бинокль с одного японского корабля на другой, ничего особенного. Остался самый последний из бронепалубных крейсеров, и тоже ничего необычного.
Лейтенант опустил бинокль, — Так можно смотреть на японский флот хоть час подряд, но так ничего нового и не увидеть… — подумал он с раздражением, — Проход япошкам загородить не удалось, русская эскадра выходит на внешний рейд. Вот пришел Того, а дальше все будет как в предыдущие его визиты, ляжет в дрейф за пределами дальнобойности береговых батарей, пару часов нервы потрепет и уберется восвояси. Электрический Утес уже давно научил японцев не совершать необдуманных поступков. И сегодня тоже все будет как обычно…
— Ваше благородие, — прервал его размышления голос сигнальщика, — а что это там такое, вроде бы следы как от кораблей, а кораблей то и нет…
— Где, Акимушкин? — лейтенант осмотрел горизонт, — Ничего не вижу…
— Да вон же, ваше благородие, — матрос показал пальцем, — прямо за крайним японцем и чуть левее, у самого горизонту…
Соболевский поднял к глазам бинокль.
— Ну и глаза у тебя Акимушкин, прямо как телескопы. Там же больше восемнадцати миль будет. Действительно, кильватерные следы есть, а больше ничего, ни дымов, ни кораблей… Да нет, мелькает что-то, только не разберу… И скорость у них побольше двадцати узлов… — лейтенант еще пытался разглядеть смазанные силуэты в мелькании теней и бликов, как там, посреди этого хаоса часто-часто засверкали яркие вспышки, сливаясь в четыре пульсирующих огня. И тут, как-то в одночасье, может бинокль сам навелся на резкость, но из путаницы пятен и бликов прорезались два низких острых силуэта крейсеров. Лейтенанту казалось, они просто летят над волнами. А вспышки могли быть орудийными выстрелами, но пушка не может стрелять с такой скоростью, лейтенанту не приходило в голову ничего, кроме картечницы Нордфельда увеличенной, к примеру, до калибра сто двадцати миллиметровой пушки. Совершеннейшая глупость… он отгонял еще от себя этот, совершенно кошмарный образ, как вдруг Акимушкин закричал.
— Концевой япошка под обстрелом!
Соболевский успел вскинуть бинокль и увидеть, как вокруг японца встает стена водяных столбов, судя по силе взрывов, снаряды были не меньше чем восьмидюймовые. Были и прямые попадания, за японцем потянулась густая полоса жирного дыма, выбивающегося откуда-то с невидимого для лейтенанта борта. Казалось этот бронепалубник только что побывал в бою не меньше чем с эскадрой.
— Сереж, — окликнул он мичмана-дальномерщика, своего сослуживца, — определи, будь добр, столько до тех двух крейсеров? — Одновременно он пытался разглядеть их флаг, но все равно выходило, что если уж эти корабли открыли огонь по японскому крейсеру, то флаг должен быть русским, ну, или… черногорским. Больше государств ведущих войну с Японской Империей на земном шаре не имелось.
Пока лейтенант размышлял, мичман Константинов, приникнув к визиру, крутил ручки настройки дальномера Барра и Струда, — Василий Петрович, очень трудно определить, он весь расплывается, но где-то кабельтовых сто семьдесят, сто восемьдесят…
— А до концевого японца? — лейтенант опустил бинокль, давая глазам отдохнуть.
Секунд двадцать мичман молчал, а потом…
— Василий Петрович, а японца то нет, утоп паскуда!
— Как утоп? — лейтенант Соболевский вскинул взгляд к горизонту, и точно, и невооруженным глазом было видно, что японских бронепалубных «собачек» стало на одну меньше. А неизвестные крейсера явно нацеливались на следующую.
— Акимушкин, — окликнул лейтенант сигнальщика, — вызывай телефонную станцию флота. — а сам еще раз вгляделся через бинокль в размытые силуэты. Таинственные крейсера уже приблизились, но все равно, было еще слишком далеко, что бы разглядеть флаг даже в восьмикратный цейссовский бинокль. И тут, на кормовой надстройке головного крейсера он увидел огромный нарисованный андреевский флаг…
— Ваше благородие, — Акимушкин протянул лейтенанту телефонную трубку, — станция на проводе. — и Соболевский начал лихорадочно соображать, какими словами он будет докладывать капитану второго ранга Никольскому… потом вздохнул, взял трубку и произнес.
— «Берег», я «Гора», совершенно отчетливо вижу как с направления норд-ист японскую эскадру атакуют два весьма странных быстроходных крейсера под андреевским флагом. На данный момент ими уже потоплен один бронепалубный крейсер японцев. Так точно господин капитан второго ранга, потоплен. После второго обстрела восьмидюймовыми снарядами перевернулся через левый борт и затонул. Да, так точно, на головном андреевский флаг, виден отчетливо… Сейчас они ведут обстрел следующего японца в линии… Никак нет, господин капитан второго ранга, я не пьян… — и в этот момент над морем взлетел в небо многосаженный столб кордитного пламени, который уже был виден всем, от адмирала Макарова, до последнего палубного матроса.
14 марта 1904 года 08–37 по местному времени
Окрестности Порт-Артура, в 15 милях на траверзе горы Крестовая.
Мостик бронепалубного крейсера «Касаги».
Контр-адмирал Дэва пребывал в раздумьях. Очередной бесплодный выход к Порт-Артуру в котором еще некоторое количество дорогого кардифского угля сгорит в топках броненосцев и крейсеров, но ничего не будет решено. Судя по тому, что русские корабли выходят на внешний рейд, операция по перекрытию прохода в очередной раз провалилась. Пусть у Макарова и вдвое меньше кораблей, но опираясь на орудия крепости он может нанести Первой боевой эскадре если не поражение, то неприемлемый ущерб. Проклятый Электрический утес, еще ни разу японские корабли не уходили из под него без пары десятидюймовых подарков от русских артиллеристов. Он один стоит хорошего броненосца, тем более что Золотую гору невозможно потопить. Полет мысли адмирала был прерван отдаленными глухими звуками взрывов и отчаянным криком сигнальщика.
— «Ёсино» горит! — Дэва-сан решил, что после возвращения на якорную стоянку он обязательно накажет смерда, оборвавшего его мысль, за несдержанность. А сейчас он взял из рук адъютанта бинокль и направил свой взор в конец строя. «Ёсино» действительно горел, причем так, будто уже не меньше часа находился в тяжелейшем бою. В бинокль был виден вполне ощутимый крен, и густые клубы черного дыма вырывающиеся из невидимых отсюда пробоин в левом борту. Иногда среди дыма сверкали багровые языки ревущего угольного пламени. Именно так христиане изображают ад, но как же так, растерянно подумал контр-адмирал, всего пять минут назад все было совершенно нормально. И кто же его обстрелял, совершенно никого не видно? И самое главное чем?
Недоумения адмирала рассеялось тогда, когда среди волн засверкали вспышки выстрелов. Причем эти вспышки были такими частыми, что сливались прямо в какую то вольтову дугу. Вот они, подумал контр-адмирал, разглядывая узкие хищные силуэты, покрытые неровными, серо-голубыми треугольными пятнами в тон неспокойного моря. Не успело сердце адмирала ударить и пятнадцати раз, как вокруг и так уже поврежденного «Ёсино» встали столбы воды. Взрывов было много, и их сила соответствовала шести, а то и восьми дюймовым японским снарядам. Чуть позже снова докатился приглушенный грохот. Каким то краем сознания контр-адмирал отметил, что снаряды рвутся не сразу… всплески от их падения встают несколько в стороне от борта, а вот пенные столбы взрывов поднимаются по оба борта обреченного крейсера, хотя гуще все-таки под левым. Значит эти снаряды, хитрое изобретение злобных северных варваров, при недолете падают в воду, взводят взрыватель, и, пока горит замедлитель, успевают пройти под днище корабля и лопнуть там, наподобие маленькой морской мины. Нацеленные правильно, падают в воду у самого борта и, ударяясь в борт ниже ватерлинии, рвутся, нанося ужасные подводные пробоины в самом уязвимом месте. А перелеты попадают в борт и надстройки, вызывая разрушения и пожары. Какие злобные западные демоны надоумили русских на этот разрушительный прием? У адмирала даже мгновенно сложилось название, «Стрельба на недолетах». А вот «Ёсино» обречен, его крен уже превысил тридцать градусов, и до опрокидывания вверх килем остались считанные секунды. А эти морские хищники, пожиратели плоти японских моряков приближались к следующему кораблю отряда — «Такасаго».
— Передайте на «Микасу», — ровным голосом сказал контр-адмирал Дэва сигнальщику, — «Атакован русскими крейсерами, веду бой. Прошу Вашего разрешения выйти из строя и контратаковать противника на контркурсах» — не успел сигнальщик нанизать флаги на фал, как и у «Такасаго» вышло время его жизни. Сначала контр-адмирал увидел, как по русским с сильным недолетом выстрелила кормовая его восьмидюймовка. А ведь это орудие страдало от отсутствия точности, а не дальнобойности, значит, русские каким-то образом вели огонь с совсем уж запредельных дистанций. Потом на «Такасаго», как и раньше на «Ёсино», обрушился шквал русского огня и металла. Только конец его был куда более скорый и страшный. Откуда-то на корме, скорее всего, из элеваторов подачи боеприпасов к восьмидюймовому орудию, в небо рванул столб радужного пламени высотой больше сотни футов. Про себя Дэва заметил, что: — «так горит только кордит». Несколько секунд спустя до корабля докатился громовой свист и рев, в котором контр-адмиралу слышались торжествующий хохот демонов, получивших сегодня богатую жертву. Меньше чем за пять минут контр-адмирал лишился половины своего отряда, а русские крейсера и не думали останавливаться. В бинокль был видно, что теперь стволы их орудий смотрят на «Читосе». Это не морские хищники, нет, это морские крейсера-убийцы, выбравшие сегодня жертвой его отряд. Почему же молчит Того… — с отчаяньем думал Дэва с другой стороны, понимая, что несправедлив к своему командующему, просто тот еще не успел ответить, слишком уж медленен разговор с помощью сигнальных флагов. Вот над мачтами «Микасы» поползли какие-то флажки.
— Господин контр-адмирал, — подошедший сигнальщик поклонился, — вице-адмирал Того дает вам свое разрешение.
— Поздно, — с горечью произнес Дэва, наблюдая, как «Читосе» исчез за стеной разрывов. — теперь у меня остался только «Касаги». Но долг самурая тяжел как гора, а смерть легка как перышко. Идэ-сан, — обратился он к командиру крейсера, — передайте на машину, пусть дадут самый полный ход, да и пусть инженер-механик надежно заклепает клапана, сдается, их уже не придется расклепывать. Рулевому лево на борт, циркуляция на шестнадцать румбов с минимальным радиусом. Идем в атаку на контркурсах. Я надеюсь, вся команда этого доблестного корабля готова умереть за своего императора? Так, как уже сделали их товарищи на «Ёсино», «Такасаго» и «Читосе»? — ответом ему был крик банзай, собравшихся на мостике офицеров.
Крейсер уже ложился в циркуляцию, когда марсовый закричал.
— Головной русский крейсер выпустил мину! Идет на «Якумо»!
— Какая может быть мина за восемьдесят кабельтовых? — пренебрежительно подумал Дэва, — этот смерд совсем помешался от страха смерти. — потом послышался нарастающий шум, и контр-адмирал все таки глянул в море, остолбенев. То, что с дьявольским грохотом и воем молнией пронеслось под водой мимо борта его крейсера, оставляя позади себя не тоненький след пузырьков, а широкую быстро тающую вспененную колею, никак не могло быть миной Уайтхеда. Никакая мина Уайтхеда не сможет двигаться вдесятеро быстрее самого быстроходного корабля, ничто сделанное руками человека не сможет вот так вспарывать воду как бритвой. Впервые адмирал почувствовал обреченность. Мы воюем с демонами, а их победить нельзя. Это конец… С болезненным любопытством контр-адмирал наблюдал, как тянулся к «Якумо» белопенный указующий перст. Вот он воткнулся в борт, прямо под средней трубой и исполинский взрыв разломил лучший броненосный крейсер Объединенного Флота пополам. Это было последнее, что Дэва-сан видел в своей жизни. На «Касаги» уже обрушился рой русских снарядов. Взрывная волна от фугасного снаряда, перебившего фок-мачту у основания, подбросила его бесчувственное, кувыркающееся тело далеко вверх, а потом с размаху шлепнула о холодные воды Желтого Моря.
Теперь контр-адмирал Дэва был мертв, и унес в свою морскую могилу, все свои мысли и догадки. Вообще из личного состава третьего боевого отряда этот день не пережил ни один человек. А события продолжали катиться дальше, как катится с горы горная лавина.
14 марта 1904 года 08–48 по местному времени
Окрестности Порт-Артура, 20 миль юго-восточнее Ляотешаня.
Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц».
Капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич.
— Ну, с Богом, Андрей Александрович, держите кулаки. — я вдруг неожиданно перекрестился, — Чтоб, как говорится, «в сторону не вильнула»! Через остекление рубки было видно, как тянутся к японским броненосцам кавитационные следы шести «Шквалов». Четырех от «Трибуца» и двух от «Быстрого». Промахнуться «Шквалом» с такой дистанции и по такой цели было принципиально невозможно, а все волнение было только от нервов. Слишком много всего было вложено именно в этот момент. Кажется, у коллег товарища Одинцова эта фаза операции называется «момент истины». Вон он стоит, снимает на видеокамеру исторический момент. Тем временем в рубке мерно щелкает секундомер в руке капитана третьего ранга Шурыгина. Все замерли в напряжении.
Как и положено, первыми, дошли «Шквалы» выпущенные «Быстрым» по двум головным японским броненосцам. Сначала, через одну минуту тридцать семь секунд, «Микаса» буквально подпрыгнул вверх сначала от взрыва «Шквала» под носовой башней ГК, а потом и взрыва боекомплекта. Массивная туша с полуоторванным носом легла на левый борт, перевернулась кверху килем и, сверкнув в воздухе бешено вращающимися винтами, камнем затонула. Жирное черное облако шимозного и угольного дыма траурной пеленой накрыло место последнего упокоения вице-адмирала Того и почти тысячи японских моряков. Старший флагман эскадры пережил младшего меньше чем на пять минут.
«Асахи» получил свое через восемь секунд после «Микасы». Вода столбом встала с обеих сторон корпуса прямо под второй трубой. Секунду спустя броненосец окутался паром — от сотрясения лопнули соединения паропроводов и трубки котлов. А затем холодная морская вода ворвалась в топки, и взрыв котлов довершил работу боевой части торпеды. Высоко вверх взлетели обломки машин и механизмов, фрагменты палубы и раструбы котельных вентиляторов. А потом море расступилось и поглотило японский броненосец, как будто его и не было.
Еще пару секунд и рвануло почти так же под котельным отделением броненосца «Фудзи» третьего в колонне. Над японским кораблем поднялось черно-белое облако дыма и пара. Первоначально повреждения затронули только дно котельное отделение, и поэтому команде, отчаянно боровшейся со все нарастающим левым креном, казалось что все еще обойдется… Но, несколько секунд спустя, каким-то образом, вода проникла и в носовую кочегарку, грохнул еще один взрыв и, кренясь все быстрее и быстрее, броненосец перевернулся кверху днищем, показав всем огромную дыру, в которую свободно мог въехать поезд.
Через восемь секунд после «Фудзи» и со страшным грохотом взорвался броненосец «Ясима», четвертый в колонне. «Шквал» поразил его под кормовую башню ГК.
Броненосец «Сикисима», был поражен в район кормы, за башней ГК. Я представлял себе тяжесть повреждений, уничтожены рулевые машинки, оторваны или перекручены лопасти винтов, выгнуты гребные валы и рассыпались подшипники. И кроме того, пробоина, через которую строем и не нагибаясь промарширует рота солдат. Кажется, сегодня его судьба стать русским трофеем.
Вот и из под кормы замыкающего броненосца поднялась разъяренная взрывом вода. «Хацусе», а это был он, теряя ход и садясь поврежденной кормой, повалился теперь уже в неконтролируемую левую циркуляцию. Судя по всему его руль был заклинен в положение левого поворота, а действовала только правая машина. Такое впечатление, что на «Шквале» была неправильно установлена глубина хода, и он взорвался у борта, а не под днищем. Но, все равно, броненосец был обречен. Все что он мог делать это бессмысленно кружить на месте. Крен с десять градусов на левый борт, хоть и не был критическим, но совершенно исключал артиллерийскую стрельбу. Но с этим геморроем разбираться уже Макарову, а я пас, свою работу мы уже сделали.
Кстати, в этом бою на «Микасе» погиб некий лейтенант Ямамото. За все время боя, японская эскадра не произвела ни одного выстрела главным или хотя бы средним калибром.
— Ну вот и все товарищи, — я пригладил волосы и снова одел многострадальную фуражку, которую мял в руках «всю дорогу», — адмирала Того больше нет, и его флота тоже. — кто-то подал мне микрофон. — Товарищи, офицеры, мичмана, старшины, матросы… Сегодня вы выполнили свою задачу, сегодня вы молодцы! Слышите, вы все молодцы! Объявляю всей команде благодарность перед строем.
14 марта 1904 года Утро. Внешний рейд Порт-Артура
Мостик бронепалубного крейсера 1-го ранга РИФ «Аскольд».
Присутствуют:
Вице-адмирал Степан Осипович Макаров — Командующий Тихоокеанским флотом РИ.
Капитан 1-го ранга Николай Карлович Рейценштейн — командующий крейсерским отрядом Порт-Артурской эскадры.
Капитан 1-го ранга Константин Александрович Грамматчиков, — командир крейсера.
Полковник Александр Петрович Агапеев — начальник военного отдела штаба Тихоокеанского флота РИ.
Лейтенант Георгий Владимирович Дукельский — флаг-офицер адмирала Макарова.
К вице-адмиралу Макарову подошел его флаг-офицер, лейтенант Дукельский.
— Ваше Высокопревосходительство, Степан Осипович, разрешите обратиться? Срочная депеша с Наблюдательного поста флота на Золотой горе!
— Слушаю, лейтенант? — кивнул Макаров.
— Сообщают, что, с юго-востока, к Артуру подходит японский флот: отряд из шести броненосцев и двух броненосных крейсеров, за ним в кильватере крейсерский отряд контр-адмирала Дэва из четырех бронепалубных крейсеров.
— Поднять сигнал, броненосцам ускорить выход в море — бросил Макаров Дукельскому и повернулся к капитану первого ранга Рейценштейну. — Вот видите, Николай Карлович, ваши крейсера уже на внешнем рейде, а броненосцы едва ползут. Медленно выходит эскадра, медленно!
Вице-адмирал Макаров повел биноклем, осматривая горизонт.
— Раз, два, пять, восемь, двенадцать… Господа, адмирал Того вытащил сюда весь свой флот. А у нас, после сегодняшнего конфуза с «Севастополем» и «Пересветом», сил ровно вдвое меньше. На три наших броненосца у Того шесть, на один наш броненосный крейсер, у Того два, на два наших бронепалубных крейсера у Того четыре…
— Степан Осипович, огладил бороду Рейценштейн, а разве вы не берете в расчет «Диану»?
— А разве Диана крейсер? Она, что может бегать наперегонки с японскими собачками, как «Новик» или «Аскольд»? Потеря «Боярина» и «Варяга» вот это и в самом деле потеря для отряда крейсеров… А две ваших сонных богини, Николай Карлович, даже японских броненосцев не догонят. У тех проектная скорость на полузла больше. И соответственно уже их поймает всякий кому не лень. А это для крейсера смертельно. Так что, Николай Карлович, для ваших «богинь» надо придумывать какой-то новый класс кораблей. А то название «тихоходный крейсер» звучит как «сухая вода», или «жареный лед», такие корабли, в настоящих условиях, годятся только гардемаринам для практики и только…
Неизвестно, что еще хотел сказать адмирал Макаров. Весьма кстати раздраженный сегодняшним происшествием со столкнувшимися броненосцами, медленным выходом эскадры, да еще и не выспавшийся после ночного аврала с отражением набега брандеров. Только вот, в восьмидесяти кабельтовых от «Аскольда», над одним из японских бронепалубных крейсеров внезапно встал столб пламени в несколько десятков саженей высотой.
— Константин Александрович, — Макаров повернулся к командиру «Аскольда», — дайте-ка мне ваш бинокль… — минуту он молча наблюдал за японской эскадрой, потом опустил бинокль, — Господа офицеры, кто-нибудь может объяснить, что происходит?
— Степан Осипович, — ответил Рейценштейн, не опуская бинокля, — ясно только одно, кто-то ведет бой с отрядом бронепалубных крейсеров. И они уже уменьшили этот отряд на две единицы… Степан Осипович, гляньте сами — концевой японский крейсер под обстрелом. Такое впечатление, что по нему бьёт целая эскадра, не меньше трех десятков стволов калибром в восемь дюймов. Причем под накрытие японца взяли с первого же залпа и кучность выше всяких похвал. А вот стреляющих почти не видно, они почти на самом горизонте, ясно вижу вспышки выстрелов, но нет никаких дымов. Да и стрельба какая-то странная, скорострельность как у картечницы.
Макаров снова поднял бинокль к глазам.
— Пожалуй вы правы, Николай Карлович, скорострельность и кучность удивительная, да и отсутствие дымов приводит в некоторое недоумение… как же тогда они движутся.
— Степан Осипович, — обратил на себя внимание Грамматчиков, — эскадра Того последовательно поворачивает на зюйд.
— Неужели? — Макаров перевел бинокль на отряд японских броненосцев, где точку разворота проходил уже второй броненосец линии. — По моему он чем то сильно напуган, хотя не знаю что могло напугать эдакого мерзавца. Обратите внимание, броненосцы идут полным ходом, и даже возможно при заклепанных клапанах… — к адмиралу подошел лейтенант Дукельский, — Ну что вам еще лейтенант? Опять депеша с Золотой Горы? — Дукельский кивнул, — Читайте…
Лейтенант прокашлялся.
— …совершенно отчетливо вижу, как с направления норд-ист, японскую эскадру атакуют два весьма странных быстроходных крейсера под андреевским флагом. Их скорость составляет порядка двадцати пяти узлов, на данный момент ими уже потоплен один бронепалубный крейсер японцев…
— Да-с, лейтенант, запоздала ваша депеша, — покачал головой капитан первого ранга Грамматчиков, — поглядите сами, юноша, под обстрелом уже четвертый и последний японский бронепалубник… — командир Аскольда не успел закончить свою мысль, когда над морем взметнулся грязный бело-желтый фонтан взрыва.
— Это «Якумо», господа, — сквозь зубы процедил Рейценштейн, — был, взрыв чего-то не пойми чего под средней трубой. Пудов двести пироксилина, не меньше. Потом взорвались котлы, корабль разломился пополам и затонул… — не успел он закончить, как с моря донесся утробный вздох взрыва. Г-Р-А-А…
— Отлично, Николай Карлович, отлично! Да вы поглядите, какой красавец! — в дальномерной сетке бинокля адмирал наблюдал идущий в атаку «Быстрый», стремительный силуэт, белый бурун под форштевнем, и развернутые на врага и ведущие беглый огонь башни. — Ведь и действительно, у головного крейсера на кормовой надстройке крупно нарисован андреевский флаг. Константин Александрович, передайте по эскадре поднимать пары до предельных, «Новику» немедленно выйти на разведку, «Аскольд» и «Баян» за ним. Броненосцы находятся в готовности дать полный ход. Господа офицеры, пока там кто-то воюет, мы тут прохлаждаемся, как в театре смотрим спектакль из партера. Стыдно должно быть… — в этот самый момент, прервав адмирала, над морем поднялся огромный черный столб дыма. Секунд через двадцать докатился и глухой рокот.
Капитан первого ранга Рейценштейн перевел бинокль на место взрыва.
— На «Асаме» взрыв кормовых погребов главного калибра, полностью оторвана кормовая часть, быстро тонет. Степан Осипович, Того остались только броненосцы.
— Мясо съедено, осталось разгрызть кость, господа! — Николай Оттович уже начал, и мы за ним, с Богом! — в пяти кабельтовых от «Аскольда» по воде скользил узкий силуэт «Новика», с каждой секундой набирая ход.
Ветер отбрасывал за корму густые клубы жирного угольного дыма и трепал большой алый боевой флаг с косым андреевским крестом. Вслед за «Новиком», приняв право на борт, со своего места тронулся и «Аскольд». Встречный ветер, как старый приятель, привычно толкнул адмирала в лицо. Он с удовольствием наблюдал, как, вытянувшись в нитку, японские броненосцы на всех парах удирают от Порт-Артура на юг. Оставался только вопрос, что это за два неизвестных крейсера под русским флагом, сумевших нанести японцам такое чувствительное поражение. Второй из них чем-то напоминал «Богатыря» немецкой постройки… скорее общим принципом компоновки вооружения главного калибра, не больше. И что это за длинные короба, наклонно установленные на обоих крейсерах перед боевыми рубками? Для чего эти решетчатые мачты, и почему над трубами нет дыма? Ничего, осталось совсем немного, сначала один, а затем и другой крейсер, заложили правую циркуляцию, расходясь с японскими броненосцами на контркурсах левыми бортами. — адмирал снова взялся за бинокль.
— А это что за трубы у них на борту, сейчас развернутые в сторону японцев, неужто минные аппараты?
И тут Макаров увидел, как один за другим из аппаратов головного крейсера в воду нырнули четыре длинных заостренных предмета. Вода в месте падения вскипала, и в сторону японской эскадры тянулся четкий, но быстро тающий белый след. Даже на глаз, скорость движения ЭТОГО под водой ставила в тупик.
Уходя от Порт-Артура, японский кильватер был развернут к «Аскольду» кормой, не самый лучший ракурс наблюдений. Фактически вице-адмирал Макаров и его офицеры видели только «толстую задницу», замыкающего броненосца, а все остальные скрывались за ним. Так что им не было видно в деталях, что произошло, когда «сверхмины» дошли до своих целей, но фонтаны воды, столбы дыма и пара, не оставляли сомнений, японские броненосцы вполне разделяют судьбу своих броненосных крейсеров. Особенно впечатляла подброшенная высоко в воздух взрывом многотонная башня главного калибра одного из броненосцев. И то, как она, кувыркаясь, будто детская игрушка, шлепнулась в воду, подняв тучу брызг.
— Господи Исусе, всеблагий и всемогущий, спаси нас и помилуй!.. — капитан «Аскольда» оцепенело смотрел, как в облаках дыма, пара и пламени гибнет краса и гордость японского флота, секунд сорок спустя докатилось громовое ГР-А-Х-Х, которое еще долго перекатывалось над морем.
А по русским кораблям прокатилась громового УРА. В воздух взлетели офицерские фуражки и матросские бескозырки. Впервые за всю эту бестолковую войну, японский флот сам оказался в роли безнаказанно расстреливаемой жертвы. После гибели «Варяга» и «Корейца», «Енисея» и «Боярина», после повреждения «Ретвизана», «Цесаревича» и «Паллады», военная фортуна повернулась к русским лицом, а к японцам, соответственно, задом.
Макаров повернулся к Дукельскому.
— Лейтенант, передайте на броненосцы — отставить выход в море. Господа, теперь там, в принципе, и крейсерам делать нечего, все уже сделано до нас.
— Степан Осипович, — произнес Рейценштейн- глядите, два японских броненосца не утонули, может все таки?
— Николай Карлович, — ответил Макаров, — обратите внимание на их крен, да они же беспомощны аки младенцы. Если надо их и наши крейсера минами добить смогут, даже того, который вертится как оглашенный. Так что сделаем вот так: «Новик» произведет разведку. Вирену на «Баян» передать — пусть принудит оставшихся на плаву японцев спустить флаг, если откажутся — добить артиллерией. «Аскольд» выдвигается на встречу с этими неизвестными русскими крейсерами. Уж очень мне все это любопытно господа. Тем более что, они и сами идут к нам на встречу.
— Ваше превосходительство, а что мы будем докладывать в столицу, Государю Императору? — Молчавший до этого полковник Агапеев, задумчиво смотрел на приближающиеся неизвестные корабли. На их бортах, размалеванных разноцветными треугольниками в серо-голубой гамме, ярко светились выписанные белой краской крупные цифры полуторасаженной высоты. Пятьсот шестьдесят четыре у головного, и семьсот пятнадцать у замыкающего.
— Александр Петрович, а вот это будет зависеть, от того, ЧТО мы узнаем от командиров этих «индейцев»…
— Степан Осипович, — обратился к адмиралу Дукельский, — с наблюдательного поста на Ляотешане сообщают, что с юго-запада, из-за Ляотяшаня, к Порт-Артуру подходит группа из восьми транспортов.
14 марта 1904 года Утро, Батарея Электрического Утеса
Капитан Николай Васильевич Степанов — командир батареи.
Поручик Борис Дмитриевич Борейко.
(Примечание: в сухопутной артиллерии того времени дистанции измерялись в саженях, одна сажень = 2,1336 м.)
— Эх, Борис Дмитриевич, Борис Дмитриевич. Ну не пойдет днем Того на расстоянии выстрела от нас. Вы его уже столько раз огорчали.
— Ну, а вдруг. Готовым к неожиданностям надо быть всегда. — Поручик Борейко поднял бинокль к глазам, — На дальномере?!
— Восемь тысяч двадцать.
— Вот видите, Борис Дмитриевич. Да и курс его почти чисто на запад, мимо нас идет.
— А вы господин капитан не думаете, что хоть не сам Того, так крейсера его рискнут нас пощупать? Подлетят, дадут пару залпов и сбегут, пока мы возимся. Да и артиллеристам нашим тренировка нужна, пусть в любую минуту готовы будут. На дальномере?!
— Семь тысяч девятьсот двадцать.
— Да, Николай Васильевич, этот подлец пройдет от нас примерно в тринадцати верстах, а потом и отвернет мористее. Наша эскадра уже выходит на внешний рейд. Но следить за ним надо, конечно, чтобы не учинил какой каверзы.
— Ваше благородие, господин капитан, — крикнул наблюдатель. — У япошек легкий крейсер горит, крайний в колонне.
Офицеры одинаковым движением вскинули к глазам восьмикратные цейссовские бинокли.
— Не вижу причины пожара? — недоуменно проговорил Степанов, — Разве что… ага, да они под накрытием, родимые… Но кто же их?
— Николай Васильевич, — окликнул командира Борейко, — гляньте, мористее, прямо за японцами, почти у самого горизонта. Видите? Там вроде корабли, но их очень трудно обнаружить, они как-то сливаются с морем.
— Ну и глаза у вас, Борис Дмитриевич, как у орла! — отозвался Степанов, — Но до чего же хитро придумано, ни за что не увидишь, а увидишь — не прицелишься, мелькает все время.
Затаив дыхание, офицеры наблюдали, как вроде бы из пустого места засверкали вспышки выстрелов.
— А ведь концевой японец-то утоп! — с удивлением протянул поручик Борейко, ну дела-а! Что это у них там за пушки, молотят как из картечницы, а снаряды как бы и не восьмидюймовые… Интересно было бы глянуть, хоть одним глазком. Смотрите, Николай Васильевич, опять накрытие. Вот окропил, так окропил! И как кучно! Ох! Что это там горит, неужто в пороховой погреб гостинец засадил? — офицеры молча наблюдали как заживо сгорает японский крейсер.
— Эй, на дальномере, — поручик достал из кармана свой блокнот и секундомер, — братец, замерь-ка мне дистанцию до концевого японца, а потом вон до того пятнистого.
— До японца, вашбродь, семь тысяч пятьсот… до этого, который в пятнах, примерно двенадцать тысяч.
— Почему примерно, болван? — вспылил поручик…
— Расплывается, вашбродь, дистанцию точно не ухватишь. — извиняющимся голосом ответил солдат, уже предчувствуя огромный кулак поручика.
— Сейчас посмотрим, чего у тебя там расплывается! — разозлился тот, — А вы, Николай Васильевич, не сочтите за труд, засеките время между выстрелами и попаданием. — и передав командиру секундомер, поручик Борейко широким шагом направился в сторону дальномера.
— Э, Борис Дмитриевич, вы не очень там свирепствуйте, может оно и в самом деле расплывается… — молча махнув рукой, да так что было не понять, соглашается поручик с капитаном или наоборот, Борейко подошел к дальномеру.
— Николай Васильевич, а ведь действительно, до этой шельмы дистанцию точно не ухватишь! Ну ладно, братец, не серчай, вот тебе полтинник выпьешь за наше с капитаном Степановым здоровье. А как там у вас, Николай Васильевич, время засекли?
— Пятнадцать секунд, Борис Дмитритвич, у меня получилось четыреста тридцать саженей с секунду… а это почти вдвое от скоростей снарядов наших пушек.
— Дела-а!
— Николай Васильевич, думаете сунется Того?
— Да навряд ли, — вяло пожал плечами Степанов, — вон их головной броненосец уже в открытое море отвернул. Бегут они, Борис Дмитриевич, меня сейчас другое интересует, кто это там такой дерзкий вцепился им в хвост? Ведь они сейчас и четвертый бронепалубник приговорят, сами же видели, два залпа и на дно, а некоторым и того много было. Считайте, что эскадра Того остаётся совершенно без легких крейсеров…
— Николай Васильевич, вы думаете это союзники… французы или может немцы?
— Запомните, Борис Дмитриевич, на всю жизнь. Никому мы русские не нужны и не интересны, кроме нас самих. Все хотят с нас только чего-нибудь взять, а вот что-то дать взамен, так извините. Так, что для меня несомненно — команда этого корабля русская, или как минимум на русской службе. Меня другое волнует, откуда они взялись? Ведь здесь их никто их не ждал. Иначе бы нас уж наверное предупредили, чтоб сдуру не обстреляли своих. А тут не было ни гроша и вдруг алтын. Вот, глядите, и четвертая «собачка» тоже утопла, как я вам и говорил, остался Того без легких крейсеров… — и как раз в этот момент взорвался, разломился пополам и затонул японский трехтрубный броненосный крейсер.
— Интересно, что это было, Николай Васильевич? Если это самоходная мина, то сколько взрывчатки надо чтоб вот так, напополам, разломить крейсер? В минном пироксилине, к примеру?
— Борис Дмитриевич, минный пироксилин не предел мечты, вы о тротиле что-нибудь слышали? А это в четыре раза мощнее. У японцев шимоза, или мелинит что в три раза мощнее по отношению к пироксилину. На глаз, взрыв должен был быть, пудов двести пироксилина, или пятьдесят — тротила. Но это все теория, Борис Дмитриевич, ни одна мина не пройдет такую дистанцию.
— Теория?! Вон, глядите, Николай Васильевич, эта ваша теория уже второй крейсер топит непонятным способом. Или вы думаете тут нечистая сила?
— Свят, Свят Свят, Борис Дмитриевич, бог с вами!
— Шучу я, Николай Васильевич, был бы у вас отец священник, вам бы тоже черти под каждой кроватью мерещились. Иван! — Медведем заревел Борейко, — бутылку водки и две стопки, тут такое деется, а мы с господином капитаном тверезые до неприличия. Чую я, Николай Васильевич, что эти наши таинственные друзья уже оставили нас без работы. Того сломя голову мчится отсюда на свою базу, портки стирать. Ибо запах от них уже непереносим.
— Борис Дмитриевич, готов с вами поспорить на месячное жалование, что Того никуда не убежит, просто не дадут ему убежать. Что помешает использовать то, что утопило броненосные крейсера против броненосцев. После такого впечатляющего первого акта драмы, обязательно будет второй, короткий, но решающий!
— Ваше благородие, — оторвал их от беседы крик наблюдателя, — господин капитан, во-о-он те два крейсера заворачивают к нам.
— Не заворачивают, а ложатся в циркуляцию, балда! — проворчал Борейко, — Похоже расходятся с японцами на контркурсах. Эх, сейчас бы, минами, только вот дистанция великовата. Только сейчас заметил, вроде ход хороший, а дымов не видно. Даже самый хороший уголь не может гореть без дыма. Интересно, Николай Васильевич, что это за корабли.
— Знаю не больше вашего, Борис Дмитриевич, — капитан Степанов пожал плечами, — наверное, еще чуть-чуть и все будет ясно. Они уже завершили разворот.
— Николай Васильевич, гляньте, вроде моряки говорили, что от самоходных мин на воде остаются следы, но не такие же. Это СЛЕД будто черт хлыстом по воде ударил. Да и между этим кораблем и самым близким японцем никак не меньше десяти верст.
— Шесть следов, Борис Дмитриевич. Каждой твари по паре, и как быстро идут! Сейчас, сейчас! Сдается мне, вот они — настоящие КОЗЫРНЫЕ ТУЗЫ!
— Поздно, Николай Васильевич, по крайней мере, для двух броненосцев, им уже не увернуться.
На батарее все замерло, даже несчастный, забитый Заяц понимал, что именно приближается к японским броненосцам. Шесть козырных тузов, СМЕРТЬ! Ахнуло почти одновременно. Броненосцы взрывались и тонули по очереди, будто догорал некий бикфордов шнур. Правда, два последних остались на плаву, но у одного был оторван кусок кормы, а другой бессмысленно кружил на месте, к тому же сильно накренившись и осев в воду.
— Вот и постреляли! — Прошептал наводчик первого орудия, вытирая вспотевшее лицо, когда последний из затонувших японский броненосец исчез под водой, — конец адмиралу Тогову.
— Не знаю что это было, и кто это был — поручик встряхнулся, приходя в себя. — Но, братцы. Ура, тому, кто это сделал. Морякам, богу, черту, сатане, не важно. Ура!
— Ура-а-а! — высыпавшие на бруствер солдаты кричали и подбрасывали вверх шапки.
— Не богохульствуйте, Борис Дмитриевич. Кстати бог и дьявол здесь не причем.
— А ход без дымов?
— Ну, тут все просто, слышали про германского изобретателя и инженера Рудольфа Дизеля? Прапор наш рассказывал, что по Волге уже ходит танкер с его машинами внутреннего сгорания. Жаль, нет его сейчас на батарее, не видел всего. А так, наверняка это пробный корабль с такими машинами, построенный, где-нибудь, в Сан-Франциско. В Америке это так — плати деньги, и строй что хочешь. А как война началась, вооружили, чем было, и к нам. Это же надо, такая громадина, а скорость как у миноносца. Точно наш, Николай Васильевич, андреевский флаг прямо на кормовой надстройке нарисован. Так что, ура — морякам. Так ведь, Борис Дмитриевич, — развеселился Жуковский, — нет больше у Японии броненосцев, да и адмирала Того больше нет. Теперь война совсем другая пойдет.
— Это вы, Николай Васильевич, совершенно правы, а за это не грех и выпить. Иван!
— Слушаю, вашбродь?
— Давай, ишшо что есть, за упокой души адмирала Того.
— Вы, это, Борис Дмитриевич, не увлекайтесь. Остаетесь за старшего, а я поеду в управление артиллерии, доложу генералу. Пусть Василий Федорович тоже порадуется, это надо же — моряки разом утопили весь японский флот.
— А Стессель, пусть подавится, он флотских крайне не любит, и такая их громкая победа будет ему поперек горла.
А русские крейсера, «Аскольд», «Баян» и «Новик» уже неслись на всех парах к тому, что осталось от японской эскадры.
— Ну, Борис Дмитриевич, победа-то, какая! Смотрите, японцы белые флаги выкинули, два броненосца теперь наши. Теперь мне непременно надо ехать, пусть все управление артиллерии порадуется.
К вечеру 14-го Артур возбужденно гудел. В ресторане, забыв былую неприязнь, морские офицеры сидели за одними столами с армейскими. Очевидцев с береговых батарей заставляли по несколько раз повторять свои истории. Все сходились во мнении, что таинственные корабли, с новейшим вооружением, были заказаны и построены в Америке, но не успели к началу войны.
— Господа! Господа! — вскочил из-за стола молоденький артиллерийский подпоручик, — мы, на двадцать первой батарее все видели своими глазами. Это было… — не находя слов он сделал паузу и поднял вверх рюмку, — значит, выпьем за здравие наших моряков и упокой японских. Ура! Господа, ура!
14 марта 1904 года 10–15 по местному времени
Окрестности Порт-Артура, 10 миль южнее Золотой Горы.
Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц».
— Ну вот и все, Пал Палыч, отвоевались. — Карпенко повернулся к Одинцову. — Как мы и договаривались, я свою работу сделал. Что дальше?
— Дальше как положено, Сергей Сергеевич, медленно прогулочным ходом сближаемся с «Аскольдом», на нем кажется адмиральский вымпел. Да, сойдись с ним правыми бортами, так потом проще будет. Когда ляжем в дрейф, Иванова сюда, пора снова делать из него дипломата и выдвигать на исходные. Да, пора дать команду на «Вилков», чтобы выходили на сцену, только на «Бутоме» пусть триколор вместо андреевского флага подымут, чтоб не было лишних вопросов. — сказал Одинцов, а про себя подумал, — А чтоб я знал, что делать?! Будем неизбежно импровизировать и прорвемся, не зря же говорят, что нахальство второе счастье. Но об этом пока помолчим.
— Сергей Викторович, — обратился Карпенко к командиру БЧ-4, передайте на «Вилков», чтоб выполняли план «А», уже пора. Да и насчет «Бутомы» Павел Павлович, прав, так что пусть меняют флаг на торговый. — он взял в руки микрофон, — Михаил Владимирович, как только ляжем в дрейф будьте добры при полном параде прибыть на «Трибуц». Намечается маленький саммит, ваше присутствие обязательно, — после этого командир «Трибуца» переключился на внутреннюю связь, — Степан Александрович, с победой тебя…
— И вас также, Сергей Сергеевич… слушаю вас?
— Всей свободной от вахты команде форма одежды парадная, пусть в кубриках и на постах приберутся. Время на исполнение полчаса… Гости у нас ожидаются, Степан Александрович, не ударьте в грязь лицом. Самого вице-адмирала Макарова Степана Осиповича ждем…
— Так точно, Сергей Сергеевич, будет исполнено, не подведем.
— Ну вот, Сергей Сергеевич. — отвлек Карпенко Одинцов, — И я пойду, мне тоже желательно приобрести парадный вид.
На внешнем рейде Порт-Артура медленно сближались «Аскольд» и «Трибуц». «Новика» Макаров отослал, посмотреть, что это за корабли появились в туманной дымке на западе, обогнув Ляотешань. До встречи эпох оставались считанные минуты.