ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ ПРИ ЮСТИНЕ I (518—527 гг.), ИЛИ ИЗ СВИНОПАСОВ В КАТОЛИЧЕСКИЕ ИМПЕРАТОРЫ

При императоре Юстине произошла стремительная перемена, началась эра новой религиозной политики. Рим и ортодоксия одержали победу.

Родившийся приблизительно в 450 г., то ли в Тауресии близ Наисса (современный Ниш в Сербии), то ли в Бедериане близ современного Скопье, сын иллирийского крестьянина возвысился от свинопаса до генерала, в то время как его сестра Бигленица оставалась прилежной крестьянкой. Юстин принимал участие в войнах с исаврийцами и персами, а также в гражданской войне против Виталиана. Этот тупой, сварливый неуч, едва умевший читать, а еще меньше писать (не мог написать даже собственного имени), был немногословен, агрессивен, но фанатично правоверен и обладал крестьянской хитрецой. «Он не имел никаких задатков для управления даже провинцией, не говоря уже о мировой империи» (Бьюри/ Вигу). Но, как полагает иезуит Грильмейер/ Grillmeiег, еще до того как стать императором, он был приверженцем Халкидонского Собора.

Заняв трон в возрасте 67 лет, он с самого начала всецело находился под влиянием своего 36-летнего племянника и преемника Юстиниана, а также католического духовенства, прежде всего монашества. Юстин и Юстиниан, по всей видимости, давно готовились к смене власти. Еще до переворота были налажены контакты с борцом за веру Виталианом и с папой. Наиболее вероятных претендентов на трон, обоих племянников императора: полководца Ипатия и ревностного католика Помпея — нейтрализовали, а многочисленную родню Анастасия обвели вокруг пальца, чем возмущались уже Прокопий и Евагрий. Уже в ночь смерти императора Юстин, чтобы обеспечить себе трон, подкупил все и вся, хотя на следующий день деланно отказывался от короны, от груза ответственности — какой мерзкий фарс! На взятки пошли все деньги, полученные от великого камергера Аманция на раскрутку его племянника как претендента на трон! Поэтому-то на следующий день, 9 июля 518 г., во время коронации Юстин мог подчеркнуть, что своим восшествием на трон он обязан прежде всего всемогущему Богу, народ мог восклицать: «Император, ты достоин Святой Троицы, достоин империи, достоин города», а в ближайшее воскресенье в храме Св. Софии можно было провести помпезное богослужение6.

Все-таки не обошлось без беспорядков и кровопролития, хотя все было тщательно подготовлено, а все хитросплетения интриг тогда могли распознать лишь единицы. Тут и там, даже в храме Св. Софии, возникали стычки. Претенденты на престол появлялись, как кометы, и также мгновенно исчезали в суматохе событий. Когда подкупленные сенаторы назвали имя Юстина, группа недовольных ринулась к нему, кто-то кулаком разбил ему губу, охрана обнажила мечи, нападавшие были частью порублены, частью оттеснены7.

Как бы то ни было, безграмотный католик, опираясь на своего образованного племянника, успел все провернуть за один день: выборы, утверждение и коронование.

Несмотря на данную во время выборов клятву не преследовать никого из прежних соперников, Юстин немедленно очистил двор от нежелательных элементов, прежде всего от тех, кто поддерживал «императора-еретика». Практически сразу после торжественной мессы в храме Св. Софии, всего через десять дней после смены власти, оппозиция была нейтрализована: камердинеры Мисаил и Ардабур были сосланы, камердинер Андрей Лаузиак и уж тем более камергер Аманций, чьими деньгами Юстин коварно воспользовался, были обезглавлены. Почти все они были евнухами. Претендент на трон Феокрит, племянник и марионетка Аманция, который, будучи евнухом, не мог занять трон, был забит камнями, а его тело брошено в море. Казненные открыто симпатизировали монофизитам и были причислены ими к мученикам. Еще до этой расправы «пропели Benedictus* и Трисвятое*"— Халкидон «праздновал свою премьеру в константинопольской литургии» (Грильмейер/ Grillmeier). Уже на следующий день после убийства конкурентов имена папы Льва I, а также католически настроенных патриархов Евфимия и Македония, были внесены в литургическую ектению об умерших, уже 7 сентября племянник императора Юстиниан сообщил в Рим: «Большая часть (вопросов) веры, с Божьей помощью, уже улажена...»8

* Benedictus (лат. Benedictus, qui venit, «благословен грядый») — начальные слова хвалебного гимна Захарии (Лк.,1,68—79); духовная песнь, составляющая часть католической мессы. (Примеч. ред.)

** Трисвятое — молитва «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», торжественно провозглашена на Халкидонском Соборе 451 г. (Примеч. ред.)

Уже 1 августа Юстин I уведомил патриархов империи об «изъявлении Божьей милости» — т. е. о своем возвышении, а также известил Его Святейшество папу Гормизду: «Прежде всего милостию неделимой Святой Троицы, высокочтимыми вельможами нашего императорского дворца и досточтимого сената и сохранившей преданность армией мы, против нашей воли и несмотря на наше сопротивление, избраны на правление и коронованы. Теперь мы просим, чтобы Вы в Ваших святых молитвах обратились к божественной силе, дабы основы нашего правления были крепки. Нам благоприличествует надеяться на это, а Вам — способствовать нам». В своем поздравительном послании папа подчеркнул богоутодность выбора и выразил надежду на скорейшее объединение церквей9.

Захват власти Юстином поддержали: армия, которой старый вояка вскоре вменил — вплоть до последнего солдата — в обязанность исповедовать Халкидонскую веру; далее — католицизм, поскольку симпатии к нему Юстина были известны; и народ, которому не в последнюю очередь импонировало его происхождение из свинопасов и его «праворерие», поскольку столица была по преимуществу католической. Священники называли его богоугодным и всехристианнейшим императором. А племянник Юстиниан в 520 г. заявил, что Юстин основывает свое правление на «святой религии»10.

Таким образом, снова господствовал халкидонский символ веры, ибо Юстиниан, задающий тон в новой власти, во всяком случае в вопросах церковной политики, «понимал, что только однозначное признание Халкидона способно удовлетворить (курсив редактора) империю» (Вахт/ Bacht). Иными словами, католическая церковь не отказалась бы от конфронтации, пока не стала бы играть ключевую роль. «Удовлетворение» же, об этом свидетельствует и будет свидетельствовать история, надо понимать как подавление всех прочих вероисповеданий при каждом удобном случае. Аналогично понимал его и папа Гормизда, писавший императору: «Посмотрите, как в своем безумии, денно и нощно неистовствуют наши старые враги. Несмотря на то что все давным-давно решено, мир никак не наступает...» Папа же желал «возвращения любви», желал мира, правда, лишь того, который он славит императору псевдопацифистским библейским изречением: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лк.,2,14) А благоволение лишь в тех человеках, которые хотят того же, что и Рим. Бертолед Рубин/ Bertold Rubin в своей блестящей монографии о Юстиниане комментирует коротко и метко: «Мир для единоверцев, для инакомыслящих — война и террор»11.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ МОНОФИЗИТОВ ПРИ ЮСТИНЕ I

Как следует из одного папского послания, Юстин и Юстиниан имели тайные контакты с Римом еще до переворота. Они пришли к власти при поддержке католиков, теперь им надлежало продемонстрировать свою признательность. Тем более что папа Гормизда однозначно настаивал на посмертной анафеме Акакию и его преемникам Евфимию и Македонию, хотя те «наверняка делали что могли» («Справочник истории церкви»/ «Handbuch der Kirchengeschichte»), их покровителям императорам Зенону и Анастасию, а также требовал признания примата римской церкви, безусловного подчинения ей и подписания присланного им «формуляра». Юстин и Юстиниан перестроились мгновенно: промонофизитская религиозная политика Анастасия была отброшена. Уже в начале своего правления, в 519 или 520 г., Юстин своим эдиктом потребовал, под страхом строгих наказаний, принятия халкидонского символа веры от всех солдат регулярной византийской армии. Поскольку он был полон решимости утвердить этот символ во всей империи, начались широкомасштабные преследования «еретиков» — ариан, монофизитов и других инакомыслящих — прежде всего в Сирии и Палестине. Финансовые мотивы играли не последнюю роль, так как новые властители очень скоро возвели своих родственников на важнейшие гражданские и военные посты. Строгим наказаниям подвергались клирики, миряне и даже дети12.

Изгнанные католические прелаты, именитые военные и чиновники были возвращены, а 54 епископа противной стороны проследовали в обратную сторону — в ссылку. Митрополит Иераполя или Мабуга Филоксен вскоре умер во Фракии. Избранный еще при Анастасии и преданный ему константинопольский патриарх Иоанн II (518—520 гг.) меньше чем через неделю после занятия трона Юстином, в воскресенье 15 июля, под давлением разъяренной, фанатично ревущей толпы и «правоверных» монахов, возглавляемых сверхортодоксальными акимитами, был вынужден в храме Св. Софии публично отказаться от своей веры, отречься от Генотикона и признать Халкидон. Патриарх согласился, хотя и скрепя сердце/проклясть истинного вождя монофизитов Севера из Антиохии. (Позднее, 29 сентября того же года, Север, как и другие монофизитские епископы, бежал в Египет.) Особенно трудно далось патриарху проклятие своих предшественников на константинопольском престоле и исключение их имен из поминальников, но папа упорно настаивал на этом, Вскоре был учрежден «праздник Халкидона», ставший неотъемлемым элементом константинопольского календаря. Сразу же после ликвидации камердинеров Анастасия, Юстин, вынудив синод, собравшийся под председательством патриарха столицы, направить в его адрес соответствующую петицию, издал циркуляр, которым преследовалась любая «ересь», особенно монофизитство, а наместникам провинций предписывалось принятие конкретных мер. «Следствием этого стал жестокий террор, прежде всего в отношении монофизитов. Лишь в областях, где инакомыслящие составляли абсолютное большинство, власти не решались настаивать на буквальном исполнении своих предписаний. Повсюду, где ортодоксы чувствовали себя досточно уверенно, на монофизитов обрушился шквал преследований. Наиболее непримиримые из них, в особенности монахи, не долго думая удалились в пустыню и основали там целый ряд поселений, остававшихся недосягаемыми для государственной власти» (Рубин/ Rubin). Доверенное лицо и возлюбленнный сын папы Виталиан даже потребовал изувечить вождя монофизитов Севера. «Северианский клир» повсюду притеснялся и преследовался, но монофизитскую церковь, в одночасье загнанную в подполье и объявленную «еретической», не смогли уничтожить. В идеале, католики хотели бы стереть даже память о монофизитах13. Всех, однако, подавить не удалось.

В Египте, который на следующие пятьдесят лет стал центром оппозиции, сопротивление монофизитов не было сломлено, несмотря на все смещения епископов и преследования. Сирийцы тоже огрызались, и там повсеместно не прекращались волнения. Большинство вновь назначенных католических прелатов могло удержаться только с помощью войск.

Если самой знаменитой жертвой гонений на монофизитов при Юстине стал патриарх Антиохии Север, неутомимо организовывавший из Египта сопротивления, причисленный к лику святых яковитами и коптами (поминается 8 февраля), то самым яростным гонителем монофизитов был занявший после него антиохийский престол Павел II (519—521 гг.) — бывший трактирщик из Константинополя по прозвищу Еврей.

Он проводил в своей епархии суровые преследования. Около сорока сохранивших верность Северу епископов лишились своих кафедр. Патриарх Павел изгонял монахов из монастырей, сгонял столпников с их столпов, гнал людей, как диких зверей, через горы и долы, в холод и вьюгу; отбирал имущество, обрекал на голод, ссылал, пытал, убивал. Его ярость обрушивалась и на клириков, и на мирян, будь-то мужчина, женщина или ребенок. В конце концов, Юстину пришлось удалить патриарха за все его преступления14.

Монахов Эдессы, отказавшихся принять Халкидон, новый епископ Асклепий силой оружия изгнал из Монастыря среди зимы, под Рождество, хотя многие из них были стары и больны. Лишь после шестилетней ссылки они смогли вернуться обратно. При епископе Асклепий было сослано, подвергнуто всевозможным пыткам и убито множество других «еретиков», пока зимой 524/525 гг. он сам не был изгнан народом15.

LIBELLUS HORMISDAE

Папа Гормизда, отец будущего папы Сильверия, однако, желал большего всеобщего подчинения. Этого Рим хочет всегда! при первой же возможности. И само собой разумеется, его амбиции простирались дальше, чем отмена церковных предначертаний Зенона и Анастасия, они выходили за рамки собственно религии, потому что в принципе речь всегда идет о деньгах, престиже и власти. Вот и на этот раз римский престол стремился к «расширению папского влияния на внутреннюю жизнь Восточной империи в целом, на ее политику и на другие сферы сложного механизма правления» (Васильев/ Vasiliev)16,

В январе 519 г. Гормизда отправил свои требования и множество посланий с делегацией в составе пресвитера и двух диаконов, одним из которых был будущий папа Феликс IV. 25 марта делегация была встречена всем сенатом за десять миль до Константинополя. Церемонию возглавляли Юстиниан и старый борец за веру Виталиан, который вновь был у руля. Обоих их Гормизда называл своими «возлюбленными сыновьями». С факелами и песнопениями посольство было препровождено к императору для вручения послания папы, который щедро воскурял фимиам коронованному профессиональному мяснику. Он превозносил Юстина как Божьего избранника и прирожденного миротворца. Не императорский трон красит, мол, его, но он — украшение трона. Народы давным-давно ждали Юстина, а молва о нем уже достигла Рима17.

Действительно, папа Гормизда все почуял правильно. Как некогда Анатолий был вынужден под давлением Маркиана и Пульхерии поставить подпись под догматическим посланием Льва, так теперь константинопольский патриарх Иоанн (518—520 гг.) был приведен в полную покорность. По приказу Юстина он подписал предложенный ему текст Libellus* Ног-misdae. Акакий продвергался публичному проклятию, а имена Зенона и Анастасия были вычеркнуты из церковных поминальников. Сверх того патриарх и император в беспрецедентном ответном послании на письмо папы признавали его претензии на господство над всей церковью. И около двух с половиной тысяч епископов поддержали это! Была достигнута тотальная покорность; победа Рима была величайшей, правда, как показали уже ближайшие десятилетия, то была Пиррова победа. Ведь многие рассматривали правление католического императора Юстиниана как «одно из позорнейших поражений папства» (X. Ранер/ Н. Rahner). Но пока, «Gloria in excelsis Deo...»**, торжествовал Гормизда18.

Объединение Константинополя и Рима, приведшее к восстановлению великой и католической Римской империи, а заодно и к истреблению двух германских народов, раскололо Восток, как никогда прежде.

Папская делегация оставалась в Константинополе до 9 июля 520 г., и даже в это время со всей отчетливостью можно было увидеть, как глубоки были противоречия, как некоторые епископы цеплялись за Генотикон, как тяжело было им пойти на то, чтобы навсегда отречься от своих предшественников и покойного Акакия.

Подписать следовало так называемый Libellus, то есть исходившие из примата Рима «Regula fidei Hormisdae» («Правила веры Гормизды»), и тем самым признать Халкидонский Собор и «все послания» папы Льва I. Митрополит Дорофей из Фессалоник в 519 г. направил в Константинополь двух епископов, вручив им на подкуп деньги, которые, по словам папского легата Иоанна, «могли ослепить не только людей, но и самих ангелов». Когда же легат Иоанн прибыл в Фессалоники, чтобы дать на подпись митрополиту Дорофею Libellus своего господина, архиепископ и не подумал подписать его, а высказал свои возражения и натравил свою паству на Иоанна. Двое слуг прелата, а также хозяин дома, в котором он остановился, были забиты до смерти, а сам легат тяжело ранен. Лишь вмешательство городской стражи спасло его от мученической смерти. Когда же Гормизда вызвал Дорофея в Рим для «наставления в истинной вере», тот не приехал, а отписал Его Святейшеству: «К чему долгие речи — Господь наш и Бог Иисус Христос все Вам сможет объяснить и воздать по заслугам...» Он лгал римлянину, будто бы, рискуя собственной жизнью, спасал его посланника. А папа, которому никак не удавалось добиться от императора отстранения архиепископа, малодушно отступил, бросив на прощание, что тот, кто не уверен в своей невиновности, должен знать, что «уклоняется с христианской тропы»19.

* Libellus (лат.) — текст, послание. (Примеч. ред.)

** «Gloria in excelsis Deo» (лат.) — «Слава Господу в вышних». (Примеч. ред.)

В принципе Гормизда, как всякий умный папа вплоть до XX века, не имел ничего против маленьких гонений. Известно, что это придает силы, подстегивает нерадивых и приводит к их сплочению вокруг креста. Уже в начале церковно-политического конфликта с юстинианской династией папа Гормизда писал: «Братья мои, гонения не новость для церкви. И именно тогда, когда ее унижают, она становится сильнее, и от потерь, которые ей причиняют, она становится богаче. Верующие по опыту знают: со смертью плоти, мы обретаем жизнь души. Мелочное проходит, а на смену ему является вечное. Гонения укрепляют... Первым на крест взошел наш Господь»20.

Но и смена власти в высших эшелонах католицизма не проходит бескровно.

Вскоре после прихода к власти Юстин, Юстиниан и Виталиан в халкидонской церкви Св. Евфимии, где некогда проходили заседания Собора, гарантировали друг другу взаимную безопасность, в чем свято поклялись, скрепив клятву совместным причастием. Виталиан, доверенное лицо папы и «наш достославный брат», как выражается Юстиниан в письме к Гормизде, уже давно предпринимал шаги к единению с Римом. Как борец за веру, он был популярнее самого Юстиниана, и поэтому внушал тому опасения. Он обрел большое влияние и достиг высоких постов. Вскоре он стал Magister militum prae-sentalis, а в 520 г. — консулом. Но уже в июле того же года Юстиниан, чья политика была направлена на получение трона, приказал убить Виталиана вместе с несколькими другими офицерами во время дворцового торжества. Убийство было совершено, возможно, не солдатами, но воинствующими монофизитами21.

Похоже, что убийство одного «возлюбленного сына)» другим «возлюбленным сыном» не слишком опечалило Его Святейшество. Оно, натурально, не возражало. Напротив, Гормизда убеждал императора по вопросу воссоединения церквей «трудиться без устали до окончательного завершения дела и не ослаблять усилий для преодоления сопротивления некоторых лиц». Ни в коем случае нельзя «идти на поводу у подданных во вред делу Спасения». Даже Юстин уже 9 сентября 520 г. пенял папе на его строгость и напоминал ему, что один из его предшественников, Анастасий, был гораздо терпимее22.

РИМ ИЗМЕНЯЕТ РАВЕННЕ РАДИ ВИЗАНТИИ

Совершенный при Юстине переворот, вызванный как политическими, так и религиозными причинами, постепенно привел к ухудшению отношений между Римом и Равенной. При жизни Теодориха тайная, но вполне осознаваемая им антиготская направленность политики Византии создавала ему существенные трудности, а при его невезучих преемниках привела к отвоеванию Италии Юстинианом.

По всей видимости, все было изначально спланировано. События шли своим чередом, несмотря на то, что поначалу с готами заигрывали. С этой целью Юстин усыновил сына Теодориха, наследника престола Евтариха, и они оба стали консулами 519 г. Все виднейшие деятели новой власти — Юстин, Виталиан и Юстиниан — еще до переворота поддерживали контакты с папой и стремились к альянсу с ним. «От церковного мира Юстина до войны с готами Юстиниана ведет прямой путь» (Рубин/ Rubin). Ибо «церковный мир», конечно, не означал мира в полном смысле этого слова, а являлся миром только для тех, кто «преисполнен доброй воли», т. е. католиков! На самом деле, он означал создание военного союза между Византией и Римом, который в очередной раз сменил фронт23.

Католически ангажированный Юстин немедленно предал Генотикон, устранив тем самым главное препятствие между католиками Италии и императором. Папство, до сих пор волей-неволей покорное религиозно терпимому готскому «королю-еретику» и извлекавшее пользу из этого, теперь явно склонялось к Византии, равно как и сенат Рима. Теодорих же слишком поздно ввел более строгий контроль за католиками. Если до того существовал союз остготского государства и Рима против Византии, то теперь возник куда более опасный союз Рима и Византии против готов. Ведь в начале VI в. абсолютистская христианская Византийская империя рассматривалась как центр мира. Поначалу Юстин был предупредите* лен с варварами, он предоставил готам-арианам льготы на Востоке, не распространив на них общую политику погромов «еретиков». Позднее он лишил их этой привилегии и организовал преследования тех, к кому доселе был терпим. С пер* вых дней 525 г. он решительно выступает против иноверующих готов. Арианские церкви закрывали, отбирали и переиначивали в католические. Их богатства конфисковывались в пользу католиков, ариане изгонялись из армии и с высоких гражданских постов, а многие из них подвергались насильственному обращению. Когда этот процесс приобрел массовый характер, Теодорих вмешался24.

К сожалению, при этом он прибег к помощи папы.

Гормизды уже не было в живых. Он скончался 6 августа 523 г. и был погребен в соборе Св. Петра. Надгробную надпись составил его сын, будущий папа Сильверий. Но и непосредственный преемник Гормизды Иоанн I (523—526 гг.), о котором достоверно известно немногое, но зато сохранилось множество легенд, не горел желанием хлопотать перед Константинополем о терпимости к проклятым «еретикам», хотя Теодорих и проявлял таковую по отношению к католикам Италии, несмотря на то, что начиная с 519 г. атмосфера между Римом и Равенной стала гораздо прохладней. Итак, папа Иоанн, будучи уже больным человеком, отправился в Константинополь, где и оставался с ноября 525 г. до конца Пасхи 526 г. Его торжественно встретили и чествовали, и за всем этим, разумеется, стояло стремление к религиозному единству, а также к единству империи. Теодорих совершил дипломатическую ошибку, неверно оценив папу и папство в целом. Но даже если бы он избежал этого — мало что изменилось бы. Император пресмыкался перед священником, «как если бы это был сам святой Петр». В римском отчете даже говорится, что государь «перед папой Иоанном преклонялся (ado-ravit)». Папа тотчас сотвррил чудо, исцелив слепого, однако в остальном, с точки зрения короля «еретиков» и «варваров», добился весьма скромных успехов. Как папа же он имел грандиозный успех и, по мнению его биографа, «добился всего» у императора. Юстин, хотя и вернул конфискованные храмы, но не разрешил возвращение в арианство насильственно обращенных, и сделал это, разумеется, по согласованию с Иоанном. Когда Иоанн, больной и ослабевший после путешествия, вернулся в Равенну, и вскоре — 18 мая 526 г. — скончался в городе, католическая легенда объясняла его бесславную кончину при дворе короля-«еретика» ужасным заточением и мученичеством. Пока он лежал на смертном одре, сенаторы и народ чуть ли не передрались за обладание его мощами. Во время погребальной церемонии свершилось еще одно чудо. А в надгробной надписи в притворе собора Св. Петра «епископ Господа» фигурирует как «жертва, павшая на поле брани за Христа». «Liber Pontificalis» называет его мучеником, а еретический король, согласно биографу папы, «дышал злобой и намеревался мечом удавить всю Италию»— красноречивый образ! (В позднейших христианских легендах происходит дьяволизация Теодориха, а в уже в конце столетия папа Григорий I живописует чудеса, сотворенные Иоанном при жизни. А епископ Григорий Турский, который, как блины, пек книжки про чудеса, сообщает, что неистовый гонитель католиков Теодорих заковал папу и бросил в темницу. «Я отучу тебя впредь подавать голос против нашей секты». И «после многих пыток Божий святой» испустил дух.)25

Такова христианская историография!

В следующем, 527 г., Юстин издал против «еретиков» закон, лишавший практически всех некатоликов гражданских прав. «Тех, кто почитает Бога ненадлежащим образом, следует лишить человеческих благ», «Еретиком» же считался всякий, кто не принадлежал к католической вере. Отдельно назывались: манихеи, самаритяне, иудеи и эллины, т. е. язычники26.

РАННИЕ КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ, ИЛИ АРАБО-ЭФИОПСКИЙ ОПЫТ СПАСЕНИЯ

Еще Юстин совершил своего рода крестовый поход в Южную Аравию, хотя, разумеется, речь шла скорее о торговых интересах нежели о миссионерстве. То есть, говоря словами Ницше, высшая школа пиратства того времени, и ничего кроме...

Вторжение христиан-аббисинцев в Южную Аравию повлекло за собой преследования христиан и разрушения церквей царем Юсуфом, фанатичным иудаистским прозелитом. Его противник, Эла-Ацбеха, правитель Абиссинии и христианин монофизитского толка, по прозвищу «христианский царь», в 522 г. напал на Юсуфа, но потерпел поражение в двух битвах. Юсуф варварски «очистил» свою страну от христианских миссионеров, торговцев и шпионов. В нарушение священных клятв Адонаю* и на Торе, он приказал умертвить триста добровольно сдавшихся солдат христианской армии вторжения и еще около трехсот сжечь живьем в соборе города Тафар. Царь Эла-Ацбеха, в свою очередь, очистил Абиссинию от агентов Юсуфа. Юсуф обратился за помощью к персидскому царю; а Эла-Ацбеха, активно усиливавший свой флот — к императору Юстину, который поторапливал его напасть на «отвратительных, распоясавшихся евреев» с суши и с моря. Конфликт был вызван столкновением торгово-политических интересов, поскольку само христианство в Абиссинии начиналось с торговых колоний. Император, строгий католик и гонитель монофизитов, даже попросил монофизитского патриарха Александрии Тимофея, которому формально-юридически подчинялась эфиопская церковь, походатайствовать перед царем-монофизитом о благожелательном отношении к его дипломатической миссии. И патриарх, и царь были сама любезность. Царь благосклонно принял благословение от князя церкви, а заодно и изрядное количество кораблей от императора, предназначенных для перевозки войск27.

Зимой 524/525 гг. царь Эла-Ацбеха направил в Южную Аравию войско, насчитывавшее около 15 тысяч воителей за веру, которое после 22-дневного перехода через безводную пустыню благополучно сгинуло. Основная армия выступила в поход к морю после торжественного богослужения на Троицу 525 г. При этом столпник Панталеон Абиссинский, простоявший 45 лет в молениях и бдениях на горной вершине (очевидно, чтобы быть поближе к Богу), по дороге предсказал им победу и еще раз благословил царя. По прибытии флота агрессоров в Аравию (подавляющее большинство кораблей, а именно: шестьдесят — было предоставлено византийскими, персидскими и абиссинскими купцами), штурмовые отряды причастились, а при высадке монахи гребли вместе со всеми. Поскольку теперь эфиопам явился не только архангел Гавриил, но и Панталеон Столпник, Юсуф был разбит и к тому же предан своими воинами. Юсуф и сохранившие ему верность вожди были умерщвлены христианами. Затем царь Эла-Ацбеха расправился в столице Юсуфа Тафаре со всей его семьей, присвоил его сокровища и семь месяцев безжалостно грабил страну, в которой церкви начали вырастать, как грибы, а измученные люди, чтобы избежать царского террора, вытатуировывали кресты на теле. Южная Аравия утратила самостоятельность и управлялась христианскими наместниками. Эла-Ацбеха по сей день числится святым, более того, он едва ли не «олицетворяет интересы западного христианства в его арабо-эфиопском опыте спасения» (Рубин/ Rubin)28.

* Адона и (др.евр. «Господин мой») — одно из имен Бога, ставшее у евреев заменой имени Яхве, когда произнесение этого имени стало разрешаться лишь священникам при богослужении в Храме. (Примеч. ред.)

Иудаизм, который почти везде, и в том числе в Абиссинии, предшествовал христианству, не смог удержаться там после его победы. На рубеже VI—VII вв. христианские фанатики вынудили евреев к бегству29.

При очередной попытке экспансии в восточном направлении император Юстин воспользовался методом, ставшим затем классическим, основным правилом христианского искусства управлять вплоть до эпохи современного колониализма: вначале Юстин вел себя как миссионер, используя духовенство и крестильную воду; затем применил дипломатию; и только в последний год своего правления послал войска. Таким образом, на Кавказе, в районе важных горных перевалов, Византии удалось продвинуться вплоть до современной Грузии и надолго создать для себя важную буферную зону. Этого требовали не только стратегические, но и существенные торгово-политические интересы30.

Грузины, которые начиная с IV в. были христианами, находились под персидским господством и часто вступали в конфликты с огнепоклонниками, приверженцами маздакизма. В конце концов восставшие под руководством своего клира христиане обратились за помощью к Юстину, без всякого сомнения предварительно заручившись его согласием. Вначале он послал войско, состоявшее из гуннов, под водительством Magister militum Петра, который, как утверждается, сражался «изо всех сил», но ничего не добился, и в 526 г. был отозван. Вскоре после этого на восточной границе были задействованы молодые полководцы Зитта и Велизарий, усиленные отрядами сарацин арабского князя Шафара. Христианские воины вначале захватили множество рабов и трофеев, но затем потерпели два тяжелых поражения, вызванных тем, что персы применяли изощренную систему препятствий ловушек и рогаток31.

Тем временем, 1 августа 527 г. в возрасте 75 или 77 лет скончался император Юстин. Смерть наступила от вскрывшейся на ступне застарелой раны от стрелы. Его племянник Юстиниан, которому больной император, все еще не желавший выпускать из своих рук кормило власти, сильно мешал, стал его наследником. Но, по всей видимости, именно он всегда являлся spiritus rector* политики Юстина32.

ИМПЕРАТОР ЮСТИНИАН — ПОВЕЛИТЕЛЬ ЦЕРКВИ

Юстиниан I (527—565 гг.), как и его дядя Юстин, был сыном македонского крестьянина, но получил превосходное образование. Когда он вступил на трон, ему было 45 лет. Этот иллириец, коренастый, среднего роста, круглолицый и рано облысевший, был полон противоречий и загадок. И тогда и теперь его представляют или полубогом или дьяволом — в зависимости от точки зрения. В нем сочетались духовная зоркость и почти уникальное трудолюбие, недоверчивость и завистливость. Он был основателен и энергичен. Это был бессовестный интриган, крючкотвор и лицемер. Он мало ел, а порой постился днями напролет. Он стремился все делать самолично. Он был влюбленным в детали трудоголиком и порой доходил до педантизма. Он мало спал, этот «бессонный император». Утверждалось, что этот «самый бодрствующий из императоров» нередко спал всего лишь один час в сутки. По ночам он беседовал с епископами и мужами большой святости. Прокопий, знаменитый византийский историк, в своей «Тайной истории» утверждает, что он «ночи напролет без охраны сидит и ведет изощренные беседы, пытаясь вместе со старыми священниками разгадать тайны христианства». Он покидает дворец крайне редко и правит миром, так сказать, из-за письменного стола. С помощью своих полководцев Велизария и Нарсеса он отвоевывает Запад и добивается его католизации. Три четверти его почти сорокалетнего правления приходятся на военные годы. При этом он ощущает себя наместником Бога на земле, а следовательно, и повелителем церкви, впрочем, как и любой византийский император. Константинопольский патриарх для него — лишь его придворный епископ и слуга, как и всякий другой патриарх и папа. Свою подпись он называет «божественной», свое имущество и самого себя — «святым» (папы вскоре приняли эту «святость» на вооружение). Весь его дворцовый комплекс — священен. Следует вспомнить императора Константина I, спасителя и избавителя, называвшего себя «Наша Божественность» (кн. 1, стр. 208).

* Spiritus rector (лат.) — идейный руководитель. (Примеч. ред.)

Теологии он посвящал не меньше сил и времени, чем политике: невольно напрашивался вывод, что он ошибся в выборе профессии. Справедливости ради следует заметить, что если одни считали его крупным специалистом, то другие воспринимали его как жалкого любителя, дилетанта от теологии. Почти до конца своих дней он оставался католиком, преданным догматам Рима (хотя и не без оппортунистических зигзагов), он всегда чувствовал себя хозяином церкви, ее господином и наставником. Он определяет время созыва синодов, оставляет за собой право проведения Вселенских Соборов и приравнивает каноны Соборов к законам государства. Он самолично решает проблемы веры и издает религиозные декреты. По своему усмотрению он назначает епископов, что для Востока не было новостью. Но он не только церковный законодатель, он не только определяет «Как следует приводить к рукоположению епископов и других лиц духовного звания» и «Какую жизнь надлежит вести монахам» и т. д., но и автор богословских сочинений и даже церковных песнопений. С течением времени он все больше сосредотачивается на тео-, логии. Он отстраивает Святую Софию, выложив на это 320 тысяч фунтов золота. При нем во всех провинциях церкви и монастыри вырастают, как грибы после дождя. Он, пожалуй, еще больше увлекался строительством, чем сам Константин I. Юстиниан, стремившийся к восстановлению империи, был, однако, не просто повелителем католиков, но признавался таковым даже римским епископом и городом Римом. Со времен папы Пелагия I (556—561 гг.) на Западе для посвящения в папы следовало заручиться одобрением императора33.

ЮСТИНИАН СМИРЕНЕН ВО ХРИСТЕ. ОН «ХОРОШО ВЕДЕТ ВОЙНЫ И ДУХОВНЫЕ ДЕЛА»

В империи Юстиниана, простиравшейся от Персидского залива до Испании, политика и религия были неразрывно связаны. Более того, наряду с организационной деятельностью и ведением войн, религиозные дела занимали особое, важнейшее место в политике этого императора, считавшего себя ученым Божьей милостью, если не боговдохновенным. Ведь византийская имперская идея вообще не знает разделения власти между государством и церковью! Император является одновременно и высшим руководителем церкви. Он не в ней, но над ней. Он регулирует церковные, культовые и богословские вопросы; борьбу с «еретиками» и язычниками, наряду со всеми прочими государственными и военными делами* «Каждая торжественная месса в храме Святой Софии, на которой присутствовал император, носила отпечаток политического события — так же, как и государственные церемонии в святом дворце мало чем отличались от торжественного богослужения. Тесное взаимопроникновение светского и религиозного характерно для византийского государства» (Рубин/ Rubin). Правитель был ответственен перед Христом за правоверие, за церковь, за земное Царство Христа, он являлся «почти олицетворением этого Царства, посредником между Христом и человечеством», «наместником Христа» (Дельгер/ Dolger)34.

«Кодекс Юстиниана» открывается церковно-политическими законами. Тринадцать разделов посвящены вере, церкви и епископам. Уже первый закон представляет собой форменный символ веры. Следующий начинается так: «Так как мы полностью преданы Спасителю и Господу мира Иисусу Христу, нашему истинному Богу, мы стремимся, насколько это в силах человеческой природы, походить на Него смирением и снисхождением». (Из уст Юстиниана, величайшего автократического правителя всех времен, правда, и одного из самых лицемерных, это звучит особенно курьезно.) 34 раздела позднейших новелл* также посвящены церковному праву35.

Уже в законе от 1 марта 528 г., изданном в начале его правления, говорится: «Мы обращаем всю заботу на святейшие церкви во славу святой, нерушимой и единосущной Троицы, тем самым уповая на Спасение нас самих и государства». В свое время он писал патриарху: «Мы направляем всю заботу на святейшие церкви, с помощью которых мы надежно утверждаем нашу империю и милостью человеколюбивого Бога укрепляем общество»36.

В введении к 6-й новелле от 16 марта 535 г. монарх пишет, что высшей доброте Неба люди обязаны двумя величайшими дарами Бога: епископством и императорской властью. Одно служит божественному, другое руководит мирским. «И то и другое берет начало из одного первоисточника, и то и другое представляет собой украшение человеческого бытия. Сердцу императора ничто так не дорого, как благоговение перед епископством, потому что оно в свою очередь обязано денно и нощно молиться за императоров»37.

* Новелла (от лат. novellae leges — новые законы) — юр. изменение, которое вновь изданный закон вносит в действующее законодательство. (Примеч. ред.)

Старая песня: трон и алтарь едины. Здесь они, правда, практически слились. Поэтому-то правитель вполне спокойно может ставить веру во главу угла. В этом заверяет население Константинополя его эдикт о вере от 4 апреля 544 г.: «Пер* вейшим и наивысшим благом всех людей мы считаем верное исповедание истинной, непогрешимой веры в Христа, дабы он всюду являл свою силу, и все святейшие священники земли были едины в убеждениях и единодушно исповедовали истинную веру в Христа, дабы были искоренены все измышления еретиков»38.

Юстиниан придал силу закона канонам четырех «Вселенских Соборов» (Новелла 131,1). Но влияние христианства часто проявляется и в областях, не имевших отношения к церковной юрисдикции: посреди вполне «мирских» указов, например, указа против чрезмерного увлечения игрой в кости, император подчеркивает, что он «хорошо ведет войны и духовные дела...». В своем запрете гомосексуализма он ссылается не на соответствующие места своего «Кодекса», а на Ветхий Завет. Очень многих «осквернителей мужчин» (Зонара) он наказывал отсечением полового органа!39

ПРИВИЛЕГИИ ЕПИСКОПАМ И ВЫКАЧИВАНИЕ ДЕНЕГ ИЗ МИРЯН

Будучи повелителем имперской церкви, Юстиниан усилил и без того большое влияние епископов.

Их неприкосновенность и сословные права были существенно расширены. Они получили почти полное privilegium fori*. Император освободил их от обязанности приносить клятву свидетеля и являться по вызовам гражданских и военных судов без его особого распоряжения; с другой стороны, он поставил под их юрисдикцию не только церковно-правовые, но и гражданские дела в отношении клириков. Рост власти епископов сказался и на государственном управлении в целом. Император возложил на них надзорные функции, прежде всего в управлении финансами, сборе налогов, организации общественного питания и транспорта. Они получили также контроль над тюрьмами и организовывали выборы всех ветвей власти на местах. Они получили функции третейского суда даже в отношении начальников провинций, в случаях доказанного или предполагаемого нарушения ими законов, а также по делам, где они являлись одной из сторон. Они были обязаны сообщать императору о выполнении наместниками их служебных обязанностей. Таким образом, епископ становился истинным главой города и приобретал авторитет больший, нежели гражданский наместник.

* Privilegium fori (лат.) — исключительное, привилегированное положение. (Примеч. ред.)

Император гарантировал также неприкосновенность имущества епископата. Кроме того, он предоставил церкви право на получение легата*, если завещатель оставлял средства на некие неуточненные религиозные цели. Такие легаты могли быть взысканы в любое время, причем срок давности истекал через сто лет. Пожертвования церкви освобождались от налогообложения. Не облагались налогами также более тысячи хозяйственных объектов «Великой Церкви» Константинополя. Церковное имущество не могло быть истрачено ни на какие гражданские нужды, кроме выкупа пленных40.

Разумеется, духовенство широко агитировало в пользу столь великодушного благодетеля. Оно стало соучастником всех величайших преступлений власти. Оно поддерживало, прямо или косвенно, ужасные войны императора, равно как и ужасающую эксплуатацию подданных, не в последнюю очередь состоятельных.

Чрезвычайно показательно также отстранение мирян от руководства церковью. Если прежде (во всяком случае, до Константина I и сразу после него) народ участвовал в выборах епископов, то теперь к этой процедуре допускали только городскую знать. Только клир и местная верхушка должны были отныне ставить епископа. Но на практике власть всегда говорила свое веское слово при замещении важнейших церковных постов, если она напрямую не смещала неугодных и не назначала угодных, особенно в Константинополе. Одобрение императора стало обязательным и при выборах пап. За рукоположение полагалось платить: с патриарха, например, взималось двадцать фунтов золота; однако утверждалось, что реальные ставки были существенно выше41.

Юстиниан, по мере сил поощрявший епископов, часто закрывавший глаза на коррупцию министров, военачальников и чиновников и вообще заигрывавший со знатью, из народа высасывал все соки, жестоко угнетал его, все туже закручивал налоговые гайки (по всей видимости, не без своеобразного участия императрицы) и разорил (также с ее помощью) несметное число богатых людей.

* Легат (лат. legatum — завещательный отказ) — изложенное в завещании поручение наследнику выплатить какому-либо лицу известную сумму или выдать ему определенное имущество. (Примеч. ред.)

Византийские хронисты единодушно отмечают это. Во всяком случае, жадность к деньгам всехристианнейшего императорского дома является главной темой всей оппозиционной литературы.

В своей при жизни не опубликованной скандальной «Тайной истории» Прокопий, выдающийся историк того времени, пишет: «К чужой собственности и к кровопролитию Юстиниан испытывал неутолимую алчность. Завладев имуществом богатейших семей, он принимался за других, чтобы и их обездолить». Прокопий сообщает о классических гангстерских трюках Юстиниана, о том, что он проделывал с купцами и капитанами судов. Прокопий не обходит молчанием и то, что «император устроил с разменной монетой. Прежде менялы за один золотой статер* давали 210 фоллисов**. Юстиниан же приказал впредь давать лишь 180 фоллисов, и таким образом наживал на каждом золотом шестую часть»42.

* Статер — монета из золота, электрона или серебра. (Примеч. ред.)

**Фоллис — крупнейший номинал византийской медной чеканки. (Примеч. ред.)

Византийский историк церкви Евагрий Схоластик, адвокат из Антиохии, автор написанной со строго католических позиций истории церкви в шести книгах, охватывающей период с 431 г. по 594 г. — основной источник христологических споров, сообщает: «Юстиниан был одержим ненасытной алчностью и столь охоч до чужого имущества, что за деньги распродавал всю свою империю чиновникам и сборщикам налогов, а также всем, кто стремился беспричинно набросить на людей петлю. Используя ничтожные поводы, он лишил множество, бессчисленное количество богатых людей всего их имущества... Денег он не жалел и понастроил повсюду множество великолепных святых церквей и других благочестивых домов для попечения мальчиков и девочек, стариков и старух, а также для страждущих от различных недугов»43.

Историк церкви Евагрий наглядно иллюстрирует замалчиваемую до него дурную черту характера Юстиниана, которой он «перещеголял нрав дикого зверя»: преступную снисходительность к своим любимчикам. В данном случае, к прокатолически настроенной цирковой партии «голубых» — противников промонофизитски настроенной партии «зеленых». Это были не только организации болельщиков, но и политические движения, которые долго не имели официального статуса, но как представители народа и выразители его взглядов играли «очень важную роль во всех крупных городах империи» (Острогорский/ Ostrogorsky). Согласно строгому католику Евагрию, император до такой степени поддерживал «голубых», «что те средь бела дня злодейски убивали на улицах города своих противников, не только не опасаясь наказания, но и получая за это вознаграждение. Таким образом, многие становились убийцами. Им позволялось вторгаться в дома, грабить добро и продавать ограбленным их собственные жизни. Если какой-либо чиновник пытался положить конец этому, он рисковал собственной жизнью. Когда некий comes Orientis приказал по заслугам повесить нескольких мятежников, он был сам повешен посреди города, и труп его проволокли повсюду. Когда начальник провинции Киликия подверг законному наказанию двух киликийских убийц Павла и Фаустина, напавших на него с целью убийства, он сам был распят на кресте, поплатившись за свое логичное и законное поведение. Поэтому приверженцы другой партии бежали и, поскольку никто не решался предоставлять им убежища, они рыскали повсюду, как беглые преступники. Они подстерегали путешествующих, чинили грабежи и убийства. Нежданная смерть, грабеж и прочие преступления подстерегали на каждом шагу. Иногда император резко менялся и применял всю строгость закона против тех, кого он дотоле спускал на города, чтобы те чинили варварские преступления. Для подробного описания не хватает ни слов, ни времени, но и этого достаточно, чтобы сделать вывод об остальном».

А историк XII в. Иоанн Зонара, который после службы комендантом императорской лейб-гвардии и начальником императорской канцелярии принял монашество и удалился на остров Св. Гликерии в Пропонтиде (Принцевы острова), сообщает о Юстиниане: «Этот император был весьма доступен, но прислушивался к клевете, был жесток и скор на мстительную расправу. Был не экономен, но расточителен и беспощаден в сборе налогов. Частично он тратил деньги на строительство, частично на удовлетворение своих вздорных желаний, а частично выбрасывал их на войны и на борьбу с теми, кто препятствовал его желаниям»44.

Похоже, самому Юстиниану все это виделось в другом свете. Во всяком случае, он заверяет: «Все дни и ночи МЫ стремимся проводить в неустанных заботах о том, чтобы дать подданным то, что им на благо и угодно Богу. МЫ не напрасно возлагаем на СЕБЯ эти бдения, но усердствуем изо дня в день, дабы НАШИ подданные могли вкушать все плоды благосостояния, в то время как МЫ возложили на СЕБЯ все их заботы»45.

За исключением авторов нескольких более или менее наивных панегириков (вроде поэта Павла Силенциария, Иоанна Лида, высказавшего, правда, несколько критических замечании по поводу именно внутренней политики, или предполагаемого учителя Юстиниана Агапета, диакона храма Св. Софии), историки постоянно изображают императора, как деспота и беспощадного эксплуататора. И ни схожесть упреков, ни недостаточность аргументации в некоторых случаях, как пишет Бертольд Рубин/ Berthold Rubin, не могут изменить «того факта, что в большинстве своем они справедливы. Это следует высказать, вопреки всем конкретным ошибкам и смещению акцентов из-за сословных, партийно-политических и конфессиональных пристрастий»46.

Министром финансов Юстиниана был praefectus praetorio Иоанн Каппадокийский. Выходец из самых низов, он получил неблагодарную задачу высасывать для своего господина все, что можно высасать. Говорили, что он подвергал людей зверским пыткам и вместе со своми приспешниками разорял целые провинции. Люто ненавидимый, он снискал тем большее благоволение императора, чем в большем количестве денег тот нуждался, а налоговая политика по этой причине приобретала все большую важность. Вскоре после занятия должности Иоанн удвоил поборы, а затем взялся за их утроение. Его изобретательность по части нахождения новых способов выжимания денег не знала границ. Сверх того он шокировал обывателей гремевшими на весь город пьянками и оргиями, а также появлением в обществе в сопровождении настоящего гарема. Хотя и тщетно, он пытался ограничить власть крупных землевладельцев. Такие серьезные исследователи, как Острогорский/ Ostrogorsky и Иоанн Галлер/ Johannes НаНег, характеризуют его административную деятельность положительно и называют его великим министром и главным противником жейы Юстиниана Феодоры, из-за которой Иоанн в 543 г. потерял свои посты, а после кончины Феодоры правитель имел обыкновение клясться ее именем в торжественных случаях47.

ФЕОДОРА — ЛЮБОВНИЦА ЛАКЕЕВ, ПАТРИАРХОВ (?) И СУПРУГА ИМПЕРАТОРА

Эта женщина бесспорно оказывала на Юстиниана сильнейшее влияние. «Они ничего не делали друг без друга», — отмечает Прокопий спустя два года после ее смерти, что верно, скорее, только в отношении императора. Феодора — изящная, неизменно элегантная дамочка, стройная, бледнолицая, с большими черными выразительными глазами, темпераментная, не без юмора, невероятно волевая и, пожалуй, более энергичная, чем ее супруг — она не просто двадцать один год восседала рядом с ним на троне. Она была кем-то вроде вице-императора, соправителя, а временами управляла едва ли не больше, нежели сам Юстиниан. Министру персидского царя она горделиво пишет: «Император никогда не принимает решений, не посоветовавшись со мной»47.

Ее отец присматривал за медведями на ипподроме. Согласно Прокопию, она еще малолетней девочкой занималась противоестественным развратом со слугами знатных посетителей цирка, затем в публичном доме «оказывала непристойные услуги», в течение одной-единственной оргии отдаваясь свыше сорока раз. Прокопий, правда, признается, что «страшась соглядатаев, мести власть имущих и жестокой смертной казни», он был вынужден о многом умалчивать, однако в своей пресловутой «Тайной истории» («Historia агсапа») отвел душу. Эта книга пропитана безудержной ненавистью к Юстиниану и Феодоре, которых он («как и большинство из нас») считал ночным кошмаром, исчадиями ада и дьяволами в человеческом облике, что он подтверждает, приводя множество жутких историй. Как бы то ни было, все это вышло из-под пера заядлого патриота, в принципе, вполне лояльного к империи. Но при всей силе красноречия и необузданной фантазии Прокопия, обрушивающего водопады чудовищных, порой невероятных обвинений на политику всехристианнейшей императорской четы, он не обходит стороной самой сути дела. Он сообщает также о двух детях и постоянных абортах столь рьяно пропагандировавшей порядочность и целомудрие Феодоры. Современный историк называет ее продажной, недостойной и похотливой, настоящей «помесью столичной девахи, клоунессы и дешевой актриски» (Рубин/ Rubin). Ее загадочные, непостижимо темные глаза взирают на нас с мозаик Равенны49.

Свою карьеру актрисы — в том числе в публичном доме, где она подвизалась в комических пантомимах и «живых картинках» — Феодора завершила, сбежав с африканским начальником правинции Гекеболом, который, однако, вскоре послал ее ко всем чертям, что ей совсем не повредило. Ибо, еще раз докатившись, по всей видимости, до самого дна, она смогла, используя свое тело, подняться до общения с высокопоставленными, а вскоре и с высочайшими персонами. Быть может, с монофизитским патриархом Александрии Тимофеем III, ее «духовником», о котором она всю жизнь вспоминала с благодарностью; быть может, с патриархом Антиохии Севером, которому она досталась от Тимофея. Потом в нее влюбился Юстиниан, возвысил ее и женился на этой грациозной, цепкой, движимой инстинктами «тигрице». Он угадывал все ее желания и сложил к ее ногам полмира. В эшелонах высшей власти редко попадались два настолько созданных друг для друга существа. «Государство стало топливом для костра этой любви» (Прокопий)50.

Феодора разделяла страсть Юстиниана к теологии и религиозной политике. Но в отличие от него, фанатичного приверженца Собора в Халкидоне, она еще до восшествия на трон тяготела к монофизитам, быть может, из-за старой любви к своему «духовнику» патриарху Тимофею. Поэтому монофизитские теологи превозносили ее и даже приписали ей происхождение из семьи священника-монофизита и утверждали, что после ее кончины колокольный звон всех церквей возвещал о ее славе. Не исключено, что она и на самом деле верила в то, что отстаивала, хотя уже при ее жизни на этот счет ходили разные слухи. Христианство изначально разъединяло близких друг другу людей, отрывало детей от родителей, а мужей от жен, что активно поощрялось клиром (кн. 1, стр. 132). Вполне возможно, что Юстиниан и Феодора — что предполагал уже император Анастасий и его окружение — просто цинично ломали комедию перед всеми. Ловко распределив роли, он заявил о своей приверженности «двум природам», а она — одной. Тем самым они привязывали к императорскому дому обе крупнейшие христианские общины51.

Феодора даже основывала монастыри, из которых выходили монофизитские миссионеры. Ни для кого, в том числе и для ее супруга, не было тайной, что она предоставляла в своем дворце убежище многим монофизитским прелатам. Патриарха Анфимия, которого Юстиниан в 535 г., в период монофизитской фазы своей политики, возвел на константинопольскую кафедру, а через год изгнал, идя на поводу у папы и готовясь к войне в Италии, вытащили из дворца, где он провел двенадцать лет, лишь после ее смерти52.

Итак, известная всему городу жрица любви, став императрицей, вдруг оказалась благочестивой и целомудренной. Она была щедра к церквам и монастырям, приветствовала законодательство о семье и браке, регламентировала ночную жизнь и даже пыталась перевоспитывать константинопольских проституток — более пятисот женщин и девушек — в «Доме покаяния», внося за каждую из них плату в пять золотых. Поговаривали, что большинство из них от отчаяния утопилось в море. Как бы то ни было, вынужденный аскетизм и воздержание пробудили в Феодоре бесчеловечность. И если прежде она больше всего на свете любила совокупляться, то теперь ее излюбленным времяпрепровождением стали пытки. Она ежедневно посещала камеры пыток и жадно взирала на истязания. «Если ты не исполнишь моих приказов, — такова была ее излюбленная формулировка, — то клянусь Тем, Кто вечен, что я прикажу плетьми содрать тебе кожу со спины»53.

Несомненно, что Феодора, чей деспотизм, чья любовь и особенно ненависть не знали границ, Феодора, которая почти маниакально отправляла своих врагов в ссылку, в темницу, на смерть и позор, Феодора, которая хладнокровно отправляла на виселицу даже императорских фаворитов и устраивала государственные показательные процессы против лиц высших классов, заподозренных в гомосексуализме — несомненно она была во сто крат темпераментнее своего венценосного супруга, который, если верить Про копию, не проявлял ни гнева, ни негодования даже по отношению к тем, кто у нее вызывал бурю возмущения. «С виду мягкий, держа брови домиком/тихим голосом он отдавал приказы на умерщвление тысяч невинных людей, на разрушение городов, на конфискацию в пользу государства всего имущества. Просто агнец, а не муж». Во всяком случае, это был тот самый муж, чье благочестие славили на всех углах, муж, прозванный «divinus»*, чей закон и дворец называли «sacer»** и «sanctus»***, которого превозносили как наикротчайшего (piissimus) князя, кто мог писать: «Император, основывающий свое правление на святой вере, правит земной юдолью по милости Божьей», он «по доброте Предвечного получил свой скипетр»54.

* Divinus (лат.) — божественный. (Примеч. ред.)

** Sacer (лат.) — как ни странно, это слово имеет два значения: святой и проклятый. (Примеч. ред.)

*** Sanctus (лат*) — святой. (Примеч. ред.)

Спокойствие кроткого агнца невозможно вообразить у Феодоры с ее замашками хищника. Но в остальном, до самой своей смерти от рака в 548 г. (скончалась в возрасте 52 лет) она оставалась столь же помешанной на роскоши, алчной до власти и денег, столь же кровожадной, изолгавшейся и бессовестной, как и сам Юстиниан. Некоторые из подаренных ей императором имений находились в Малой Азии и Египте. Она имела обыкновение путешествовать в сопровождении четырех тысяч слуг. Она в мгновение ока швыряла на ветер колоссальные суммы. Вышедшая из самых низов, она безмерно увеличила представительские расходы. Она буквально во все совала свой нос, интриговала во всех сферах — в государственном управлении, дипломатии, церкви. Она продвигала своих фаворитов на высшие посты. Она создавала и низвергала патриархов, министров и военачальников55.

Она вменила в обязанность раболепное преклонение перед императором и неусыпно блюла протокол, который предписывал даже первым лицам двора многочасовые ожидания э приемной. Для всех неугодных у нее наготове были темница и ссылка. Чтобы быстрее утолить свою месть и еще больше увеличить свое гигантское состояние, она даже назначала экстренные суды. Прокопий сообщает об одном близком Велизарию сенаторе, которого приковали цепью к кормушке в потайном подземелье: «До полного сходства с ослом ему недоставало лишь ослиного крика». А о Буцесе, который, по общепринятому по сей день мнению, был весьма достойным военачальником, но больше двух лет содержался в темнице в ее дворце, Прокопий пишет: «Человек, который каждый день бросал ему еду, вел себя как зверь со зверем, как немой с немым». Доходы от постоянно множившихся конфискаций не в последнюю очередь доставались Феодоре. Ее интересы обслуживал штат ее личных шпионов и филеров, а после ее кончины ими стал пользоваться император, хотя и не столь коварно56.

Будучи женщиной, которой ничто не было столь чуждо, как изучение документов и копание в деталях, она, в отличие от Юстиниана, уделяла много времени уходу за своим телом. Прокопий, который вообще-то сообщает о ней исключительно негативные факты, рассказывает, что о своем теле она заботилась без устали. Она невероятно долго принимала ванну по утрам, и ее завтрак обилием блюд и напитков не уступал остальным трапезам. После чего она вновь отдыхала и вообще подолгу спала. «Несмотря на то что императрица во всем отличалась исключительной невоздержанностью, она полагала, что может управлять империей в те немногие часы, которые у нее оставались для этого»57.

ВОССТАНИЕ «НИКА»

Свою самую главную роль Феодора сыграла, пожалуй, в январе 532 г., во время мощного восстания «Ника» («nika!»: «побеждай!» — боевой клич мятежников).

Недовольство народа привело к этому восстанию, последнему сражению народа за свою свободу. Во имя этого даже объединились цирковые партии: прасинов («зеленых») и венетов («голубых»). Первые были монофизитами, а вторые — правоверными. Уже был провозглашен другой «император» — племянник императора Анастасия Ипатий, что было сделано против его воли. «Зеленые» проявили инициативу, а «голубые» поддержали ее. Они ворвались в тюрьмы и освободили заключенных. Многие дворцы — прежде всего городской префектуры и сената — были подожжены. В огне оказались церкви, произведения искусства и аристократические кварталы. И днем, и ночью Константинополь полыхал: Огонь угрожал даже Императорскому дворцу. Святая София была разграблена. Положение казалось безвыходным. Осажденный в своей резиденции Юстиниан был готов отказаться от всего — от трона и от империи — и бежать через Босфор. Лишь Феодоре удалось удержать его ставшей знаменитой фразой: «Что до меня — так я остаюсь. Мне нравится старинная максима: пурпур — самый лучший саван».

Велизарию, подоспевшему тем временем с тремя полками ветеранов, и фавориту Феодоры, командиру лейб-гвардии Нарсесу удалось после пяти дней анархии восстановить «порядок»: «более тридцати тысяч» человек/как пишет Прокопий, были заманены в цирк, где их час за часом забивали без разбора, как стадо баранов. Подражавший греческим образцам антиохийский хронист Иоанн Малала (не исключено, что он впоследствии стал константинопольским патриархом, известным как Иоанн Схоластик) сообщает о примерно тридцати пяти тысячах. Иоанн Лид, смиренный свидетель и поклонник императора, с удовлетворением сообщает даже о пятидесяти тысячах убитых, а Захария Схоластик, епископ Митиле-ны, в прошлом монофизит, а в то время неохалкидонец, приводит цифру: восемьдесят тысяч. Эта резня еще более чудовищная, нежели прославленное Августином побоище, устроенное католиком Феодосием I в цирке Фессалоник (кн. 1, стр. 383), была, пожалуй, на совести не столько Юстиниана, сколько Феодоры. Во всяком случае, им обоим их христианство не помешало утопить восстание в море крови. Покатились головы и простолюдинов, и знатных. Лишился головы и Ипатий, которого Юстиниан намеревался помиловать. Та же участь постигла его брата Помпея. 18 патрициев (patrikioi) были сосланы, все их владения конфискованы — и еще более прекрасные соборы выросли на руинах. А Феодора, повинная в гибели огромного числа людей, возвысилась, как водится, до официальной соправительницы. Ее имя стали указывать на государственных грамотах, оно появилось над входами в казармы и даже на благодарственных досках церквей! И по сей день восточная церковь поминает ее с почтением и благодарностью58.

Недостает только «почести алтарей» — какая несправедливость!

ПРЕСЛЕДОВАНИЯ ИНОВЕРУЮЩИХ ХРИСТИАН, «ДАБЫ ОНИ ПОГИБАЛИ В НИЩЕТЕ...»

Поддержанный своим епископатом, Юстиниан настаивал на всеобщем единообразии веры: одна империя, один император, одна церковь — т. е. на истреблении всех некатоликов. Прокопий сообщает, что «всю Римскую империю сразу же захлестнули кровавые приговоры, беззаконные ссылки и толпы беженцев»59.

Первыми шагами Юстиниана-тирана, начавшего действовать еще при Юстине, стали жесточайшие преследования «еретиков», прежде всего коснувшиеся сравнительно мелких сект. «Будет справедливо, — декретировали сообщники в 527 г., — лишить и мирских благ тех, кто почитает не истинного Бога». Религиозная нетерпимость повлекла за собой нетерпимость гражданскую. В неслыханно жестком законе они провозгласили необходимость «лишения еретиков всех земных благ, дабы они погибали в нищете» и привели длинный перечень ограничений и наказаний для выполнения этого благочестивого плана60.

Борьба с монофизитами, манихеями, монтанистами, арканами и донатистами ширилась, а религиозная нетерпимость превратилась в «гражданскую добродетель» (Диль/ Diehl)61.

Как и его благочестивый предшественник и дядя, Юстиниан запретил «еретикам» проведение собраний и богослужений, назначение духовных лиц, владение церквами, многие из которых при нем были разрушены. Он запретил им все виды преподавательской деятельности. Он удалил их со всех должностей и из адвокатуры, а также лишил их всех почестей. В 536 г он ввел отсечение руки за переписку их литературы. «Еретикам» разрешалось завещать свое имущество исключительно католикам, а права наследования они были лишены вовсе. Многим сектам было отказано вправе осуществлять какие-либо правовые действия, но и прочие «еретики» «практически не имели никаких юридических прав» (Справочник истории церкви/ Handbuch der Kirchengeschichte). Нарушителям закона грозило лишение гражданских прав и полная конфискация имущества, а в случае рецидива — смертная казнь, причем приговоры неукоснительно приводились в исполнение. В конце концов император ввел смертный приговор не только за клятвопреступничество и колдовство, но и за святотатство и богохульство, причем «ересь» квалифицировалась просто как богохульство, т. е. каралась смертью. Все это вполне вписывалось во «знутрицерковную жизнь», являлось «недуховным решением религиозной проблемы, которое сказывается и по сей день» (Меркель/ Мег kel)62.

В неопубликованной при Юстиниане «Тайной истории» Прокопия описаны эти погромы «еретиков»: «Толпы агентов тотчас отправились по всей стране и каждого встречного принуждали к отречению от веры отцов. Но крестьяне восприняли это как святотатство и отважились на единодушное сопротивление этим ищейкам. Многие еретики нашли смерть от меча, многие кончали жизнь самоубийством. В своем простодушии они полагали, что это будет угодно Богу. Но большинство бежало из родных мест. Во Фригии монтанисты запирались в своих Божьих домах, поджигали их и без колебаний принимали смерть. Вся Римская империя полнилась убийствами и ужасом...»63

Вот вам и «опыт спасения»!

Еще жестче, чем начиная с 519 г., Юстин, Юстиниан преследовал крупнейшую «еретическую» церковь — монофизитов. Полиция и солдатня отбирала их молельные дома, десятки их епископов ссылались или были вынуждены постоянно менять места убежищ, бесчисленные монахи и монахини изгонялись из монастырей, царило зверство. Народные восстания в Сирии были жестоко подавлены под руководством католического патриарха Антиохии Ефрема (526—544 гг.), бывшего военачальника, проводившего насильственные обращения. Католический «Справочник истории церкви» называет его «воинствующим ортодоксом», а католическая же «Энциклопедия теологии и церкви»/ «Lexikon fur Theologie und Kir-chew прославляет его за «исключительную благотворительность во время землетрясения...». Так же как Ефрем, в Египте действовал Павел, бывший аббат пахомианского (киновитного) монастыря, назначенный одновременно и высшим имперским чиновником, и патриархом Александрии. Юстиниан, воспользовавшись всей полнотой своей власти, провозгласил его князем церкви, но позднее, в 542 г., сместил за чрезмерное интриганство и произвол (кроме всего прочего, Павел обвинялся в соучастии в убийстве диакона). На синоде в имперской столице в мае-июне 536 г. патриархов Севера из Анти^ охии и Анфимия из Константинополя (535—536 гг.) предали анафеме, и Юстиниан утвердил это решение. Приверженцы Севера были изгнаны из Константинополя, а сам Север вновь бежал в Египет. Все это, разумеется, вызвало удовлетворение в Риме, но шло в разрез с основополагающими политическими интересами64.

Находясь под влиянием Феодоры, Юстиниан время от времени пытался отыскать возможности для примирения. Поэтому периоды преследований чередовались с периодами поиска взаимопонимания. Уже в 531 г. император под давлением Феодоры, а также, видимо, из государственно-политических соображений, отказывается от жесткого курса по отношению к монофизитам. После восстания «Ника» он принимает промо-нофизитскую, так называемую теопасхистскую* формулу: «Один из Троицы пострадал во плоти», как формулу примирения, которую 25 марта 534 г. поддержал и папа Иоанн II. В 535 г. Феодора возводит монофизитов Феодосия и Анфимия на патриаршие престолы Александрии и Константинополя, что вызвало немедленный протест со стороны папы Агапета, который весной следующего года прибыл ко двору и добился смещения Анфимия и высылки его влиятельных приверженцев из столицы. Вслед за этим Юстиниан ужесточает гонения на монофизитов. Временами на всей территории империи имелось лишь три монофизитских епископа. Монофизитские историки сообщают даже, что ортодоксальные епископы сжигали монофизитских епископов на кострах или пытали до смерти. Но проблема оставалась нерешенной, поскольку Юстиниан мог быть императором лишь одной церкви, а он в ходе отвоевывания Италии все больше склонялся на сторону Рима- Ему приходилось делать это, поскольку он нуждался в папе и католиках Италии. Но после того как он отвоевал католическую Северную Африку и католическую же Италию, когда политический и военный центр тяжести вновь перемещается на Восток, император Юстиниан незадолго до своей смерти переходит к афтартодокетам** — наиболее радикальному крылу монофизитов!65

* Теопасхизм — богострадание. (Примеч. ред.)

** Афтартодокеты, или юлианисты (гайаниты) — сторонники взглядов епископа Юлиана Галикарнасского, который считал, что тело Христово нетленно с самого воплощения, а несогласные с этим явления его земной жизни были только видимостью. (Примеч. ред.)

Некоторые течения монофизитства существенно укрепили свои позиции, прежде всего благодаря скончавшемуся в 578 г. митрополиту Иакову (по имени которого западно-сирийских монофизитов стали называть «яковитами»). Монофизитство создает свои оплоты, в Сирии и Египте оно становится «национальной церковью». Правда, их преследуют на протяжении веков. Уже при Юстине II (565—578 гг.) начинаются новые жестокие погромы. В областям, населенных греками, их иногда принуждали к переходу в католицизм, как и в Антиохии, где в 1072 г. патриарх мелькитов, т. е. «правоверных», или «императорских» христиан, приказал разрушить церкви монофизов и яковитов, а их священников заточить в тюрьму и пытать66.

К «еретикам», которых Юстиниан считал наиболее вредными — например, монтанистам, гностическим офитам (которые центральное место отводили Змею), борборитам (которые практиковали сообщества женщин, а добытое при помощи мастурбации семя, а также менструальную кровь, жертвовали и вкушали, чтобы освободить содержащиеся там зародыши света и души) — относились, разумеется, и манихеи. Подобно борборитам, они стремились пресечь продолжение человеческого рода путем планомерного предупреждения зачатия67.

Подобно многим иерархам церкви (мы детально показали это на примере папы Льва I) и многим христианским императорам, особенно Валентиниану I, Валенту, Феодосию I и Феодосию И, Юстиниан не знал снисхождения к манихеям и преследовал их еще более жестоко, чем все его предшественники. Сначала он дискутировал с ними, чтобы опровергнуть их идеи. Но они отстаивали свое учение «с дьявольским упорством», и многие отдали за него свои жизни. Уже в 527 г. Юстиниан угрожал «проклятым» манихеям изгнанием и смертной казнью, где бы они ни находились на территории империи. Даже каждый бывший манихей, продолжавший поддерживать связи со своими прежними единоверцами, не говоря уже о вернувшихся в манихейство, расплачивался за это своей жизнью68.

И все же императору не удалось существенно ослабить, а тем более уничтожить эту секту. Он не смог даже воспрепятствовать ее дальнейшему росту. И он самолично, что кажется гротескным и почти невероятным, в 540 г. назначил шефом имперских финансов, а в 543 г. префектом претория протеже Феодоры сирийского менялу Петра Варсима, который, если можно верить Прокопию, совершенно открыто признавался в своем высоком положении среди манихеев, и несмотря на это занимал высокие государственные посты даже после смерти Феодоры69.

ЯЗЫЧНИКАМ — «ЧТО-ТО ВРОДЕ ИНКВИЗИЦИИ»

Юстиниан упорно продолжал борьбу с язычеством. Уже двести лет как объявленное вне закона (crimen publicuM), оно все еще было живо — в отдаленных или приграничных районах, в Сирийской пустыне, в горах Анатолии, в Ливийском оазисе Ауджила или на нильском острове Филе. Оно продолжало существовать и в кружках ученых и в высшем обществе Константинополя.

Один из первых антиязыческих указов — без указания даты и авторства, но новейшими исследованиями приписываемый Юстиниану — в дополнение к прежним строгим законам приказывает отслеживать языческие богослужения. Им же запрещаются дарения и завещания в пользу язычников. Следующий, несомненно исходящий от Юстиниана декрет направлен против жертвоприношений и «несвятых» празднеств. В дополнение к прежнему законодательству, стремившемуся к искоренению языческих культов и запрету объединений язычников, Юстиниан полон решимости довести дело до конца: он декретирует под страхом конфискации имущества принудительное крещение любого язычника вместе со всей его семьей. Противящиеся лишаются гражданских прав и всего движимого и недвижимого имущества. Староверующим учителям запрещается преподавательская деятельность, им не полагается жалованье от государства, их имущество подлежит конфискации, а сами они — высылке. Впервые в истории «для язычников предусмотрено что-то вроде инквизиции» (Геффкен/ Geffcfcen)70.

После принятия в 529 г. нового закона, в очередной раз лишающего язычников и остальных некатоликов должностей и отличий, а также запрещающего им все виды преподавательской деятельности, император осенью того же года организует многочисленные судебные процессы против упорствующих чиновников-язычников. Своим беспримерным материальным и моральным давлением, иногда выходящим за все мыслимые рамки, он добивается полного искоренения язычества. Правда, большинство антиязыческих законов существовало и до него, но теперь всерьез взялись за их применение на практике. «Нам невыносимо безучастно взирать на этот непорядок», говорилось в 529 г., когда закрывали афинскую Академию, последний крупный языческий университет, конфисковывали все его имущество и навеки запрещали преподавание философии. Выдающиеся афинские мыслители, в том числе глава Академии схоларх Дамаский, эмигрировали в Персию, но, вопреки распространенному мнению, впоследствии вернулись. Были закрыты последние святилища в Египте, например, знаменитый храм Юпитера-Аммона в Ливийской пустыне, их переоборудовали в христианские церкви, а язычники были объявлены граждански недееспособными. Было узаконено незамедлительное и принудительное крещение всех язычников, включая младенцев. Доверенное лицо императора, его уполномоченный по церковно-политическим вопросам сириец Иоанн из Амиды, ставший впоследствии монофизитским епископом Эфеса, приумножил, как он сам похвалялся, царство Божие в провинциях Азия, Кария, Лидия и Фригия на семьдесят или восемьдесят тысяч новых христиан, а также на 96 церквей и 12 монастырей. Это произошло не без принуждения и подкупа: утверждается, что император платил за каждого вновь обращенного. Была введена смертная казнь за жертвоприношение, за почитание языческих идолов, за переход христианина в язычество и, наконец, смертная казнь грозила всякому христианину, не обратившему в христианство всех своих домочадцев71.

Поскольку на просвещенном Востоке язычество дольше всего сохранялось именно в культурных кругах, гонения в Константинополе коснулись даже многих представителей самых высших общественных классов: философов, высших государственных чиновников и врачей, к которым теперь применялось: смещение, конфискация имущества, пытки и смертная казнь. Грамматиков, софистов, адвокатов, медиков без разбора кидали в тюрьмы, принудительно крестили, секли плетьми, а иногда казнили. Статуи богов и языческие книги публично сжигались, как, например, в июне 559 г. на Кинегионе, когда схваченных «идолопоклонников» проволокли через весь город. Все некрещеные, более того, как мы убедились, все христиане, находившиеся вне лона католической церкви, были абсолютно бесправны и подвергались суровым наказаниям за малейшую попытку вести религиозную жизнь72.

ЕВРЕЯМ — «ПОЗОРНУЮ УЧАСТЬ»

Время от времени императорские ищейки и епископы ополчались и против евреев, чья религия издавна считалась разрешенной (religio licita). Однако из новой версии римского права — «Кодекса Юстиниана» —> оказался исключен принцип законодательства Феодосия, согласно которому иудейская вера была разрешенной религией. «Двухсот лет христианского господства оказалось достаточно, чтобы загнать иудаизм в подполье» (Штембергер/ Stemberger). Отныне правитель вообще не отделяет евреев от язычников и «еретиков» — что, должно быть, повергало правоверных евреев в священный ужас. Всех их он ставит на одну ступень, что, правда, иногда случалось и при Феодосии II73.

Императорская новелла 537 г. следующим образом адресуется к префекту Каппадокии Иоанну: «Ваше высочество недавно сообщили мне, что среди куриалов попадаются евреи, самаритяне, монтанисты и прочие мерзкие люди, которые еще не освящены нашей истинной и непогрешимой верой, но пребывают во мраке и не сознают в своей душе истинных таинств. А из того факта, что мы ненавидим еретиков, они делают вывод, будто они свободны от своих куриальных обязательств...» Удивленный тем, что его префект не «разорвал на куски» всех, кто придерживается подобного мнения, император предписывает всем оставаться в курии и выполнять все прежние обязательства и платежи (munera), но лишает их абсолютно всех привилегий остальных куриалов. Более того, они не должны «пользоваться никакими почестями, но должны влачить участь, в сответствии с позором, который они навлекли на свои души»74.

Юстиниан юридически стеснял общественную жизнь евреев. Им запрещалось покупать какие-либо церковные объекты, то есть церковное имущество или земли, пригодные для строительства церквей. Им категорически запрещалось иметь рабов-христиан. Если подобное обнаруживалось, то они должны были освободить рабов и за каждого из них уплатить штраф в тридцать фунтов. Таким образом, любая деятельность, предполагавшая рабовладение, становилась для евреев невозможной. Император впервые запретил им свидетельствовать против католиков. Лишь в случае судебной тяжбы католика с иноверцем, они могли выступить свидетелями со стороны католика75.

Для Африки, где евреев преследовали так же, как и донатистов, что, наряду с другими причинами, неоднократно приводило к серьезным восстаниям, монарх издал в 539 г. особо суровый антиеврейский закон. Он запрещал дальнейшее существование синагог как таковых, и предусматривал их переоборудование под церкви. Тем самым принципиально упразднялась государственная защита существующих синагог, и запрещалось отправление любых религиозных обрядов в них76.

Разумеется, «христианизация» синагог, равно как и языческих храмов, практиковалась и прежде. Так, синагога в Эдессе стала церковью Св. Стефана, а Александрии в 414 г. — Св. Георгия, в Дафне в 507 г. — Св. Леонтия. Феодосии II в 442 г. превратил синагогу Константинополя в церковь Марии. Позднее, в 598 г., епископ Виктор переоборудовал в церкви все синагоги Палермо. Еще раньше Иоанн Эфесский превратил в церкви семь синагог в провинциях Азия, Кария, Лидия и Фригия. По-видимому, синагоги, как и языческие храмы, сильно переделывались, прежде чем христиане начинали пользоваться ими. Случалось, что синагоги просто сжигались или сносились, чтобы затем, как это произошло в Апамее, на этом месте выросла церковь77.

Правитель вмешивался даже в чисто богословские споры между евреями и в их богослужебную практику, как, например, во внутренний спор в одной константинопольской синагоге. Он добился разрешения на чтение Торы, или Пятикнижия, т. е. пяти книг Моисея, в греческом или латинском переводе. С этой целью он даже издал пространнейшее из своих предписаний евреям — новеллу 146 от 553 г. Он выдал определенные рекомендации к чтению Библии, но сделал также и четкие предписания. Так, евреи всегда должны были выискивать в Писании все указания на Христа. Их собственную экзегезу, в том виде, в каком она содержится в Мишне*, он запретил. Кроме того, он настаивал на том, чтобы иудеи приноравливались к христианским срокам празднования Пасхи78.

Церковь приняла на вооружение антиеврейские указы императора и на многочисленных синодах разъясняла, что евреи не могут занимать должностей, дающих им право начальствования над христианами. Даже в тех местах, где «Кодекс Юстиниана» не применялся полностью, его антиеврейская составляющая прямо или косвенно оставалась нормообразующей вплоть до Нового времени. «В принципе, почти все позднейшее церковное и гражданское законодательство в отношении евреев восходит к нему и лишь уточняет его применительно к конкретным обстоятельствам места и времени. Многие из этих декретов заимствованы государствами, возникшими в ходе Великого переселения народов, и ужесточены папами и Соборами» (Брауе/ Browe)79.

* Мишна — первая, основная часть Талмуда, в которой собраны и отредактированы первоначально существовавшие в устной форме толкования библейских положений. Закончена во II в. н. э. (Примеч. ред.)

Еще более варварски, чем с евреями, католический тиран поступил с особенно малочисленным религиозным меньшинством.

ИСТРЕБЛЕНИЕ САМАРИТЯН

Самаритяне, народ родственный евреям по расе и религии, но тем не менее всегда относившийся к ним плохо, подвергались гонениям уже во время еврейских волнений при христианине Галле (кн. 1, стр. 280). Секта восставала и при императоре Зеноне в 484 г. Община провозгласила царем некоего Юстаса, который предположительно был главарем банды, и захватила Кесарию и Неаполь (некогда Сихем, а ныне Наблус), где самаритяне ворвались в церковь и отрубили пальцы служившему мессу епископу Теребинфию. Восстание было подавлено при помощи регулярной армии, Юстас был убит, а все владения самаритян конфискованы. В Неаполе был размещен сильный гарнизон, а из его знаменитой синагоги сделали христианский монастырь. Самаритянам был запрещен доступ на их священную гору Гаризим, а святилище на ее вершине было превращено в церковь Марии (при императоре Анастасии святилище было отвоевано, но позднее вновь отбито христианами)80.

Память об этих событиях сохранилась, но на фоне возмущения 529 г. они выглядят незначительными. Старый христианский исследователь Кауцш/ Kautzsch видит глубинные причины этого возмущения «почти исключительно в ненависти к христианам» со стороны этой секты, в то время как на самом деле, что вытекает из обстоятельного анализа Сабины Винклер/ Sabine Winkler, все было «с точностью до наоборот»: за всем этим скрывался «христианский фанатизм» и «жгучая ненависть церковников»81.

Восстанию предшествовал целый ряд в высшей степени суровых эдиктов Юстиниана, в том числе «De Haereticis et Manichaeis et Samaritis» («О еретиках, манихеях и самаритянах»), в которых «еретики» решительно обвиняются заодно с язычниками, евреями и самаритянами. Причем император не только повторяет все антиеретические меры прежних христианских правителей, но и добавляет к ним новые. Адепты перечисленных в эдикте религий лишаются права на занятие руководящих должностей и на почетные звания; права судить христиан, не говоря уже о епископах; права исключать из наследства детей-католиков, в этом случае завещание утрачивает силу; права на проведение религиозных собраний и съездов своего духовенства; права на совершение обряда крещения, назначения епископов, права на строительство монастырей, аббатств и приютов; права лично или через уполномоченных управлять поместьями и хозяйствовать в них, и так далее.

По-видимому, непосредственным поводом к восстанию стал указ 529 г., касавшийся исключительно самаритян, то есть самой малочисленной группы, на примере которой собирались преподать устрашающий урок всем остальным. Католические власти приказывали разрушать синагоги самаритян, наказывать всех, кто осмелится восстанавливать их, и под страхом конфискации имущества запрещали самаритянам как какие-либо дарения и завещания, так и наследование имущества. Единственное что разрешалось — завещание в пользу католика. За соблюдением этих мер надлежало следить епископам и наместникам провинций82.

Некоторые историки считают этот эдикт (Код. Юст., 1,5,17) лишь следствием восстания. Но Прокопий и Хорикий, софист VI в. из Газы, склонны считать эдикт причиной восстания. Непосредственный повод к конфликту, по всей видимости, дал «обычай этой области Палестины», о котором сообщает Малала: христианская молодежь в шаббат швыряла камни в дома и синагоги самаритян. «В шаббат христианская молодежь после чтения Евангелия выходила из церквей, принималась распевать насмешливые речевки в синагогах самаритян и забрасывать их дома камнями. У самаритян же был обычай обособляться и уединяться в день субботы. А на этот раз (т. е. в начале восстания, о котором повествует Малала) они не пожелали смириться и вновь уступить христианам. Когда христианская молодежь после чтения Евангелия ворвалась в синагогу самаритян и принялась кидаться камнями, самаритяне выскочили на улицу, набросились на нападавших и зарубили многих из них. Многие молодые люди спасались бегством к алтарю Св. Василия, который находился неподалеку, а самаритяне преследовали их и убивали у святого алтаря»83.

Мятеж охватил всю Самарию от столицы Скифополя на востоке до Кесарии на побережье. Но эпицентром восстания оставалось плоскогорье Самарии, где угнетённые провозгласили своим царем Юлиана, предположительно колона. Христианские источники, содержащиеся в официальных хрониках и в биографиях монахов, разумеется, приводят односторонние версии и никогда не упоминают о социальной стороне событий, которая была определяющей, и называют Юлиана «грабителем», «главарем бандитов» и «атаманом разбойников». Так, епископ Иоанн из Никиу (поселение на одном из островов Нила) в своей написанной по-гречески в конце VII в. хронике Подчеркивает религиозно-этнический аспект восстания: «Предводитель самаритянских разбойников сплотил всех самаритян и развязал большую войну... Он ввел в заблуждение большинство этого народа, объявив, что Бог послал его, чтобы он восстановил царство самаритян в том виде, в каком оно было при Ровоаме... который правил после Соломона Мудрого, сына Давидова, и народ Израиля совратил и ввел в идолопоклонство...»84.

Восставшие сожгли дотла многие населенные пункты в окрестностях Скифополя, опустошили города и большие поместья, разорили церковь Никополя и подожгли церковь в Вифлееме, убили епископа Неаполя Маммону и многих священнослужителей. Они прорываются к самому Иерусалиму, поскольку крупные войсковые соединения расположены только на границах и в главной императорской ставке. Юстиниан смещает наместника Басса, приказывает обезглавить его и отдает приказ на выступление dux* Palestinae Феодору Симу, в распоряжении которого находятся тяжело вооруженные войска и - что свидетельствует о размахе мятежа — силы союзных Византии арабских племен под руководством их палестинского князя. Феодор оттесняет плохо вооруженных и необученных военному делу повстанцев к эпицентру восстания, окружает их, захватывает Юлиана и отсылает его голову вместе с короной в Константинополь. Помимо этого убивают 20 тысяч самаритян, согласно Малалу, или 100 тысяч, согласно Прокопию, а 50 тысяч их них, по-видимому, в основном колоны бегут к персам и предлагают тем свою помощь в ведении военных действий против Византии, а также выдачу Палестины со всеми сокровищами «святого города». О судьбе этих беженцев, местах их расселения и их участии в походах против Византии ничего не известно. Некоторые укрылись на горе Гаризим и пещерах Трахонита (вулканическое плато, ныне именуемое Эль-Лега), которые с незапамятных времен служили местом убежища. Туда их загнал dux Ириней из Антиохии, заменивший, по приказу императора, Феодора, которым последний был недоволен. А 20 тысяч самаритянских девочек и мальчиков продают в рабство в Персию и в Индию85.

* Dux [лат. — вождь) — в Римской империи командир оперативного воинского соединения или командующий войсками отдельной провинции. (Примеч. ред.)

Столь безжалостно истребляемые самаритяне с тех пор почти исчезают с лица земли.

Каковы же причины восстания? По-видимому, все же гнет христианской Византии, преследовавшей и манихеев, и монтанистов, и евреев, а время от времени и монофизитов и всех прочих. Но особенно жестоко самых малочисленных — самаритян. Видимо, прав израильский историк Avi-Yonah, называя их поведение в VI в. «результатом отчаяния». «Внезапно самаритяне осознали, что перед лицом распространения христианства в Палестине и за ее пределами, у них не остается надежды на сохранение своего прежнего положения»86.

В принципе, это большое восстание и еще большая резня не имели отношения к религии — оно было вызвано куда более серьезными причинами. Ведь не случайно основную часть восставших, которые выбрали себе предводителя из своих же рядов, составляли низшие слои: крестьяне, ремесленники, колоны, рабы, которым нечего было терять, кроме их жизней. Они-то и составляли активное ядро, в то время как представители высших слоев вели себя по-разному. Высший и самый малочисленный класс, способный конкурировать с христианизированными крупными землевладельцами и которому было что терять, тут же принимает христианство, по крайней мере внешне. Таким образом, восставшие не имели полной поддержки даже со стороны единоверцев. Для беднейших же и наиболее эксплуатируемых речь шла не о религии, не о революции и даже не о радикальных преобразованиях — но всего лишь об изменениях в рамках существующих порядков. Но и это было неприемлемо для класса христианизированных рабовладельцев, делавших все возможное для сохранения экономического и идеологического статус-кво87.

Напротив, при совершении другого, несравнимо большего преступления — завоевании Юстинианом Запада — речь, несомненно, шла и о религии, и о политике, если они, вообще, могут быть разделены с точки зрения геополитики. Во всяком случае, при Юстиниане эти два понятия были неразрывно связаны, и его целью с самого начала было восстановление политического и религиозного единства мировой Римской империи. Ради этого он предпринял две большие войны, две завоевательные войны против двух германских, двух христианских народов, которые, правда, были еретиками и, следовательно, «увязли во всяческом бескультурье и животной дикости» (католик Шредль/ Schrodl). Таким образом, «заветным желанием его сердца и его народа» стало «искоренение арианского засилья» (католик Гефлер/ Gefler). Это «заветное желание» привело к полному истреблению вандалов и остготов и к их бесследному исчезновению88.

ВАНДАЛЫ, ИЛИ «ПРОТИВ ТЕХ, КТО ГНЕВИТ БОГА...»

Вандалы, восточно-германское племя, упоминаемое уже Тацитом и Плинием Старшим, первоначально селились в Северной Ютландии (ныне Вендсиссель) и по берегам Ослофиорда (ныне Халлингдаль). В I—II в. н. э. вандалы, состоявшие из хасдингов, которые погибли уже в Африке, и силингов, исчезнувших раньше, соседствовали с готами и бургундами в междуречье Буга и Эльбы, в Центральной Польше, на северо-востоке Германии и в Силезии, название которой восходит к названию вандальского племени силингов. Уже тогда они использовали лошадей, а позднее брали их с собой даже в морские захватнические походы. В середине III в. они осели на среднем течении Майна, а хасдинги — в верховьях Тисы. На протяжении нескольких поколений они жили на современной Венгерской равнине. В 406 г. вандалы-хасдинги при короле Годигизеле поднялись вверх по Дунаю до современного Регенсбурга, возможно, спасаясь от наступавших на Паннонию гуннов. Позднее они спустились в низовья Майна, где около 20 тысяч вандалов и их король Годигизель пали в тяжелых сражениях с франками; союзниками римлян. От окончательной гибели их спасло лишь вмешательство алайов и их короля Респендиаля. В рождествейскую ночь 406 т. хасдинги, «уже христиане, ариане» (Тюхле/ Tiichle), вместе со своими старыми союзниками аланами, а ?аю*е со свевами и примкнувшими к ним силингами в районе Майнца перешли по льду замерзший Рейн, не охраняемый римскими войсками, которые были брошены в Северную Италию для отражения вестготов. Христианские хронисты в ярких красках расписывают, как они грабили Майнц, убивая даже тех, кто искал спасения в церквах. Они захватили Вормс, Трир, Реймс, Амьен, Аррас, Турне, Нарбон, а также другие укрепленные города и населенные пункты. Повествуя о «траурном шествии гибнущего мира», епископ Ориенций из Оша в Аквитании в свое время писал: «Трупы валялись на улицах, и их обгладывали собаки». «В деревнях и в домах, на земле и на улицах — повсюду, на всех дорогах тут и там царили смерть, боль, истребление, поражение, пожар и беда. Вся Галлия превратилась в один гигантский дымящийся костер». А испанский епископ Гидаций уподобляет случившееся четырем бедствиям Апокалипсиса: мечу, голоду, мору и зверям земным (Опер., 6,8)89.

На самом деле все зверства, приписываемые этим чудовищным походам вандалов, были совершены позднее, прежде всего сарацинами. Напомним к тому же, что вандалы в ту пору, когда они опустошали Майнц и Галлию, когда они, согласно позднейшим преданиям, якобы убили епископов Дезидерия из Лангра и Атидия из Безансона, уже были христианами, по крайней мере хасдинги, «обращенные», по-видимому, еще в Паннонии. Они знали Библию и служили литургию вестготского епископа Ульфилы. По всей видимости, библейское изречение служило им боевым кличем еще в битве при Тулузе. В Испании они наверняка были христианами, haeretici, по свидетельству Сальвиана. И уж конечно, они считали, что царская власть — от Бога. Как и всем христианам, им было известно понятие «Царство Божье» как свидетельство тесной взаимосвязи государства и церкви90.

В Галлии вандалы задержались на три года. Затем осенью 409 г. при короле Гундерихе (407—428 гг.), сыне Годигнзеля, они вместе с аланами и свевами преодолели плохо защищенные Пиренеи и вторглись в Испанию (к вандалам восходит название испанской области Андалусия), где они на протяжении двух десятилетий вели тяжелые войны с готами, свевами и отчасти римлянами, сея опустошения, грабежи, убийства, голод и эпидемии. В ходе этих войн вестготы под предводительством Валлии в 416—418 гг. истребили снлингов91.

Особую ненависть католического духовенства король Гундерих навлек на себя в Севилье, присвоив сокровища церкви Св. Винсента. После чего он скоропостижно скончался в 428 г. — не иначе как прогневив Бога. Власть унаследовал его сводный брат Гейзерих (428—477 гг.), внебрачный сын короля Годигизеля (который погиб на его глазах в битве с франками — по свидетельству Про копия Го дигизель был распят).

Гейзерих, сын рабыни, столь же одаренный и отважный, сколь и бесцеремонный, был хитрым дипломатом, под стать римлянам, и одним из «великих» германских политиков своего времени. В мае 429 г. ему удалось почти невозможное: он перебросил около 80 000 вандалов, среди которых были женщины, дети, старики и рабы, через Гибралтарский пролив в Марокко, где им, вероятно, загодя были подготовлены опорные пункты. А еще до этого им были наголову разгромлены преследовавшие вандалов свевы и императорские войска, что обеспечивало вандалам возможность к отступлению. С армией всего в 16 тысяч воинов, но с никогда дотоле не творимыми германцами зверствами ему удалось с боями захватить Северную Африку, страну, которая никогда не была самостоятельной, но всегда находилась под чьим-либо владычеством — карфагенян, римлян, вандалов, византийцев, арабов, турок, французов. Эту страну, хотя и ослабленную восстаниями мавров, религиозными, политическими и острейшими социальными конфликтами, населяло от 7 до 8 миллионов человек. И все же менее чем за год Гейзерих, преодолев сопротивление имперских войск, знати и католического духовенства, захватил территорию, береговая линия которой простиралась более чем на тысячу километров. При этом он захватывал крепости, используя метод, который впоследствии применял Чингисхан, т. е. сгонял окрестных жителей под стены, чтобы иметь живой щит или вызвать обилием трупов эпидемию среди осажденных, по крайней мере, об этом свидетельствует епископ Виктор из Виты, живший в конце вандальского правления. Весной 430 г. он разгромил войско имперского полководца Бонифация и захватил Гиппон-Регий, где как раз тогда скончался Августин (кн. 1, стр. 452)92.

11 февраля 435 г. в Гиппон-Регии был заключен мир, и вандалы в качестве федератов оказались на службе у Рима. Но спустя два года возник конфликт, очевидно, на религиозной почве. Предположительно, католические священники вели агитацию против арианского богослужения и отказывались предоставлять арианам церкви. Король Гейзерих отправил в ссылку нескольких епископов, в том числе и Поссидия из Каламы, биографа Августина (кн. 1, стр. 455)93.

Примерно в это же время начались морские набеги захватчиков. После внезапного нападения 19 октября 439 г. вандалам без всякого сопротивления сдался Карфаген. Гейзерих присвоил все имущество противостоявшего вандалам духовенства, а католический клир сослал. Из находившихся в гавани Карфагена судов Гейзерих создал огромный флот, который на протяжении десятилетий господствовал в Средиземноморье, Ежегодно, с наступлением весны, он совершал разбойничьи набеги на Сицилию, Италию, Испанию, а затем и на Грецию. Как истинный христианин этот король мог дать религиозное обоснование даже своему пиратству. Рассказывают, что однажды в Карфагене, ставшем его резиденцией, когда корабли уже подняли паруса, его спросили, куда он держит путь на этот раз, и он ответил: «Против тех, кто гневит Бога». Прокопий же писал: «Так он беспричинно нападал на всякого встречного».

Уже в 440 г. вандалы по наущению своего епископа Максима пронеслись по Сицилии, чиня грабежи и громя католиков. (Согласно позднейшим католическим хронистам, ариане Сицилии, в свою очередь, убили множество католиков.) Но посланный имперский флот в 441 г. в виду гуннской угрозы был отозван, а император Валентиниан III и Византия удовольствовались заключением мира с вандалами. Так Гейзерих создал первое на территории Римской империи независимое и суверенное государство германцев. Оно включало богатейшие и плодороднейшие провинции: Киренаику, Проконсульскую Африку, Нумидию, Кесарийскую Мавританию и Тингитанскую Мавританию. И наконец, Гейзериху принадлежали Сардиния и Корсика. Леса этого острова по его приказу вырубались каторжниками и использовались для строительства кораблей. Около 455 г. он получил также Балеарские острова, которые грабил еще в 425 г. Он властвовал на морских просторах от Гибралтара до Константинополя и даже номинально не признавал над собой власти византийского императора. Правда, ему пришлось, в качестве залога мира, отправить в Италию своего сына Гунериха94.

Но побережье Италии не избежало набегов христианских пиратов из вандальского королевства — единственной морской державы среди всех германских государств. Даже сам Рим, после того как в июне 455 г. корабли вандалов невероятно быстро объявились в устье Тибра, потрошили две недели. Потрошили чрезвычайно добросовестно и планомерно — от императорских дворцов до храмов, от бесценных греческих статуй до кровельной бронзы — потрошили намного основательнее, чем это делали готы Алариха в 410 г., но без кровопролития, поджогов и убийств. Натурально, вандалы увели с собой тысячи римлян, в первую очередь высокопоставленных и молодых. Вскоре на Италию обрушился голод, вызванный прекращением подвоза африканского зерна, из-за чего и был свергнут новый император Авит95.

В пятидесятые годы V в. вандалы захватили в Северной Африке последние области, остававшиеся под римским владычеством. Во время похода императора Майориана в 460 г. Гейзерих дерзкой и отчаянной атакой захватил флот Западной Римской империи — около трехсот кораблей. Им надлежало переправить из Картахены в Африку через Гибралтарский пролив огромную армию. Но прибывший в мае император обнаружил, что его флот исчез. И даже чрезвычайно опасный для Гейзериха совместный военный поход Западной Римской и Восточной Римской империй в 468 г., когда армии вышли одновременно из Италии, Египта и Конста^гги-нополя, откуда под парусами держали курс на Карфаген основные силы под командованием зятя императора Льва Висилиска, окончился неудачей, после того как значительная часть византийской армады пала жертвой хитроумной атаки короля Гейзериха у современного мыса Бон, недалеко от Карфагена. Император Зенон за незначительные уступки Гейзериха в 476 г. признал за вандалами все их владения, включая острова. В том же году Западная Римская империя официально прекратила свое существование, в то время как Восточная пережила ее на тысячу лет, просуществовав до 1453 г.96.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ КАТОЛИКОВ АРИАНИНОМ ГЕЙЗЕРИХОМ

Среди всех германских государств только королевство вандалов было нетерпимо по отношению к другим религиям, и прежде всего к католицизму, хотя изначально эта враждебность и не носила чисто религиозного характера. Она касалась лишь одного, но зато самого уязвимого места церковников — их доходов и обширных владений, утратив которые католический клир стал непримиримым врагом короля. Этот германский правитель сумел извлечь политическую выгоду из еще молодого вандальского христианства, как никто другой, превратив свою борьбу с Римом в борьбу арианства с преследующим всех иноверующих католицизмом. Это обеспечивало Гейзериху поддержку ариан и донатистов, а также многих, относившихся к Риму индифферентно или не одобрявших его господство. Недостатка в недовольных Римом, в перебежчиках и коллаборационистах в этом государстве, утвердившемся за счет вопиющей бесчеловечности, не было. Когда Гейзерих, несмотря на яростное сопротивление католических землевладельцев экспроприировал их владения и обрек на нищету, предоставив им выбор между ссылкой и рабством, какого не знали ни в одном германском государстве — ведь он планомерно уничтожал даже поземельные кадастры римских налоговых властей, короче, стремился разрушить всю систему — к нему примкнуло также множество рабов и колонов. «Хозяева изгнаны и ограблен^,— жаловался епископ Сидоний Аполлинарий, зять императора Авита, — варвар захватил Африку, он столь свиреп, что знатные люди вынуждены бежать из страны»97.

Грабежу и разрушению подвергались прежде всего богатые церкви и монастыри, так как в них видели «идеологический оплот римского господства» (Диснер/ Diesner). Простые католики, как обычно, не оказывали никакого сопротивления, они либо оставались безучастными, либо симпатизировали вторгшимся, а иногда и принимали арианство, несмотря на особую жестокость агрессоров по отношению к клирикам и монахам, а также к монахиням, подвергавшимся насилию. Немалую роль во всем этом сыграл религиозный фанатизм, вера в то, что «носители арианства выполняют Божественную миссию» (Шмидт/ Schmidt). Разумеется, Гейзерих передал ведение хозяйств, конфискованных для своих воинов и освобожденных от налогообложения, так называемые sortes vandalorum*, тем же колонам98.

* Sortes vandalorum (лат.) — наделы вандалов. (Примеч. пер.)

Королю вандалов подчинялись обе церкви, но для того чтобы достичь в своем государстве религиозного единства, он стремился передать всю власть арианству и сделал арианскую церковь государственной. Католическую же церковь, с ее многочисленными епископствами, он всячески притеснял. Поэтому она —олицетворение римской традиции — стала вдохновителем сопротивления иноплеменным завоевателям и «еретикам» и возглавила его. Со своей стороны, вандалы считали себя истинными продолжателями «апостольской традиции», а католиков — «еретиками». Для Гейзериха само собой разумелось, что арианство означало верность королю, а католицизм— враждебность ему. Католический клир, по-видимому, использовал свои внешние связи для подготовки заговора совместно с иностранными державами. Такие епископы, как Асклепий, Виктор из Картены, Ваконий из Кастеллума и другие, вели и публицистическую пропаганду против арианства. Даже в проповедях, и в первую очередь именно в них, они давали выход своей ненависти, что даже вызвало появление королевского «закона о проповедях». Во всяком случае, именно эти непрерывные межконфессиональные трения «все больше подрывали силу государства и, в конце концов, способствовали его уничтожению» (Гизеке/ Giesecke)99.

Для католиков начался долгий период притеснений и погромов, основным, хотя и весьма односторонним источником изучения которых является появившаяся в 488—489 гг. «His-toria persecutions Africanae provinciae» («История гонений в провинции Африка») епископа Виктора из Виты. При этом, хитроумный Гейзерих, считавший себя назначенным Богом главой арианской национальной церкви, обратил против католиков едва ли не все многочисленные указы против «еретиков», увидевшие свет начиная с времени Феодосия I (кн. 1, стр. 386). Преследования вандалами католиков «ничем не отличались от преследований, которые проводились Юстинианом против некатоликов» (Данненбауер/ Dannenbauer)100.

Иногда, например, после занятия Карфагена, король конфисковывал все движимое и недвижимое имущество враждебного клира. По его распоряжению многие их церкви были закрыты, переданы вандальскому духовенству или использовались под казармы. Когда католики явочным порядком открыли одну из церквей, чтобы отпраздновать Пасху, ариане под руководством своего местного священнника Андвита приняли меры против этого. Епископ Виктор из Виты сообщает об этом: «Одни схватились за оружие и с обнаженными мечами ворвались в Божий дом; другие поднялись на крыши, стали обстреливать из луков окна храма. Люди внимали слову Божьему и пели. Чтец с кафедры начал «Аллилуйю», но пал замертво, пораженный стрелой в горло, а книга выпала из его рук. Потом стало известно, что и многие другие погибли перед алтарем от стрел и дротиков. А почти всех избежавших меча — в первую очередь пожилых людей — впоследствии по приказу короля подвергли пыткам и умертвили. В других местах, например, в Тунузуде, Гале, Вике Аммонии — во время святого причастия ариане, ослепленные злобой, врывались в церкви, швыряли на каменный пол тело и кровь Христову и оскверняли их, топча ногами!»101

За несколько лет король выслал из страны — зачастую на мало приспособленных к морским путешествиям судах — наряду с некоторыми сенаторами и высокопоставленными чиновниками и католических прелатов, в том числе и архиепископа Карфагена Кводвультдея, по чьей инициативе Августин некогда составил свой «De haeresibus», каталог, включавший 88 «ересей», и биографа Августина Поссидия из Каламы. Высокие церковные кафедры оставались незанятыми и после смерти изгнанных. В центрах власти вандалов епископские троны не замещались и после кончины их владельцев. Согласно Виктору из Виты, число епископов в провинциях Тингитана и Проконсульская Африка сократилось с 164 до 3. Все остальные были либо убиты, либо изгнаны102.

Карфагенская кафедра пустовала пятнадцать лет — с 439 по 454 г. Когда в октябре 454 г. ее занял епископ Деограций, человек рассудительный и свободный от фанатизма, отношение к католикам не претерпело изменений. Когда же после кончины епископа в 457 г., католики воспользовались внешнеполитическими затруднениями Гейзериха для организации заговора против него, целый ряд лиц, заподозренных в государственной измене, был выслан, а карфагенская кафедра вновь опустела. Вообще-то, король преследовал католический клир, исходя в большей степени из интересов государственной безопасности, нежели по религиозным мотивам103.

Чтобы не провоцировать вспышек религиозных страстей, король предпочитал избегать зверств. Тем не менее они имели место как по причине конфессиональной твердолобости, так и по политическим причинам. Вандалы-ариане зачастую, по определению, воспринимали римлян-католиков как врагов их государства. Это не было тайной и для самих католиков. Вандальское духовенство, подобно католическому, не упускало возможности удовлетворить свое чувство мести104.

Перед лицом перманентной угрозы государственной измены с их стороны Гейзерих требовал от своих высших чиновников римского происхождения перехода в арианство. У противящихся сначала конфисковывали имущество, затем их ссылали, подвергали пыткам и, наконец, казнили. Христиан, которые будучи сосланными в области, населенные маврами, занимались там миссионерством, а также выпросили священников у соседнего католического епископа, король повелел привязать к диким лошадям и волочить до смерти. Епнскоп Виты Панпиниан был замучен до смерти раскаленным железом, а епископ Мансуетий из Уруситы был сожжен заживо. Смертью карал Гейзерих также за нарушение запрета католического богослужения105.

Как бы католические хронисты ни возмущались Гейзерихом, один из них, а именно, отец церкви Сальвиан из Марселя все же нашел у него одно достоинство: Гейзерих боролся против разврата. Этот христианин, у которого руки были по локоть в крови, был чрезвычайно чопорен в сексуальном отношении, что представляет собой весьма распространенное сочетание. Он боролся не только с мужеложством, но и выступал против публичных домов и даже принуждал всех уличных женщин к вступлению в брак. «Король вандалов, который не останавливается ни перед каким кровавым преступлением, испытывал острое отвращение к публичному разврату, этой чуме больших городов, и, считая этот ужас губительным для своих соплеменников, принялся каленым железом искоренять его, что ему, по всей видимости, и удалось. Это уникальный случай во всей истории Запада и единственное, за что следует воздать должное этому королю вандалов»106.

История государства вандалов известна почти исключительно в изложении католических клириков, но даже немногие светские источники испытали их сильнейшее влияние. Она весьма односторонне искажается. Особенно наглядно это предстает у друга Августина епископа Поссидия и епископа Виктора из Виты, написавшего в 484—489 гг., вероятно, в Константинополе, свою «Историю гонений в провинции Африка». На вандалов, в «вандализм» которых в Северной Африке при Гейзерихе сегодня уже никто не верит, обрушивают клевету. Дескать, они отрывали младенцев от материнской груди и умерщвляли их ударом о землю, дескать, они обращались со священниками и богатыми как с вьючными животными и умучивали их до смерти. «Главная их провинность состояла в том, что они были арианами» (Готье/ Gautier). «Последовательное арианство вандалов едва ли не больше, нежели их разбойничьи набеги, привело к тому, что дурная слава о них пережила века» (Финли/Finley)107.

Рассмотрим на одном примере как католические авторы искажают действительность, высасывая факты из пальца.

Павел Диакон (Варнефрид), клирик VIII в., происходивший из знатной лангобардской семьи, сообщает, что после ухода из Рима Гейзерих уничтожил Нолу, захватив там множество пленных. В этих обстоятельствах епископ Нолы св. Павлин, который, как водится, вел со своей женой «строго монашескую жизнь, избегая плотского общения» (Алтанер/ Штуйбер // Altaner/ Stuiber), присовокупил к своим уже тогда несколько увядшим поэтическим лаврам и бессмертную славу. Ведь он не только отдал на выкуп пленных все свое имущество, но и предложил в обмен на сына некой бедной вдовы свою бесценную персону. Поступок благородный, спору нет. Жаль только, что он вымышлен, как и многие подобные. Установлено, что епископ Нолы Павлин умер почти за четверть века до вторжения вандалов в Рим, а именно, в 431 г. Так что в 455 г. Гейзерих, при всем желании, не мог, как это утверждает Павел Диакон, восхититься епископом Павлином и отказаться от выкупа. Зато другой покоритель Рима — Аларих, когда он в 410 г. опустошал Кампанью, действительно продержал его некоторое время в плену, само собой не подозревая о добродетелях Павлина во времена Гейзериха106.

Однако, при всех преувеличениях и искажениях истории католическими авторами, решительный, порой кровавый образ действий Гейзериха по отношению к римскому духовенству не подлежит никакому сомнению. Это духовенство являлось не только яростным противником арианства, но и чем дальше, тем больше превращалось во врага государства. Между тем погромы католиков вандалами в Африке — как и прочие беды других! — были весьма выгодны папе. Ведь африканский клир, чьи отношения с Римом часто были напряжены, а порой почти враждебны (спор о крещении еретиков, пелагианский спор, дело Апиария, дело епископа Фуссалы), испытывая давление со стороны вандалов, признал примат главы римской церкви в расчете на его защиту и поддержку.

Еще Августин имел весьма существенные возражения против этого примата. Но в эпоху гонений «африканская церковь целиком перешла на сторону Рима» (Маршалл/ Marschall)109.

ГУНЕРИХ И АРИАНСКИЙ КЛИР ГРАБЯТ, ССЫЛАЮТ И РЕЖУТ

Гейзерих скончался в начале 477 г. в преклонном возрасте. Ему наследовал его сын Гунерих (477—484 гг.), жена которого Евдокия, уведенная Гейзерихом в 455 г. из Рима дочь Валентиниана III, видимо, не пожелав смириться с арианской верой своего мужа, в 472 г. бежала в Иерусалим. Тем не менее Гунерих поначалу относился к католикам довольно терпимо. Подобная политика была продиктована не столько вмешательством Византии, сколько необходимостью обезопасить свой трон. Сначала он рьяно преследовал и сжигал только манихеев — за что и был хвалим католиками — а также собственных родственников, чьих претензий на трон он опасался. Некоторых он ссылал и лишал имущества, как, например, своего брата Теодориха и Годагиса, сына другого брата Гентона. Оба они не были убиты, поскольку успели ранее умереть своей смертью. Высокообразованную супругу своего брата Теодориха, которая вызывала его подозрения, он приказал обезглавить. Так же был устранен и ее сын. Гейзерих также некогда приказал умертвить вдову своего предшественника и сводного брата Гундериха. Патриарх Иокунд, прежде придворный проповедник у Теодориха, а теперь глава вандальской церкви, был публично сожжен на площади Карфагена110.

Гунерих вновь разрешил католическое богослужение. В 481 г. он назначил Евгения католическим епископом Карфагена, потребовав за это свободы для арианства в Византии, но католические прелаты, что примечательно, предпочли отказаться от компромисса. Когда же Гунерих убедился, что Северной Африке не грозит опасность со стороны Византии, он изменил свою религиозную политику, не в последнюю очередь под давлением вандальского клира111.

Движимый алчностью, кровожадностью и религиозным фанатизмом, он принялся систематически подавлять католиков и прежде всего рьяно обрушился на их священнослужителей: конфисковывал имущество (что давало больше дохода, нежели все государственные мастерские!), ссылал в пустыню, заточал, подвергал телесным наказаниям и чудовищным пыткам и даже сжигал заживо. По утверждению Прокопия, тех, кто отказывался принять арианство, «сжигали или умерщвляли каким-либо другим образом». А по свидетельству св. Исидора, архиепископа Севильи (ум. в 636 г.), одного из «величайших мастеров» средневековья, «оказавших огромное влияние на развитие культуры» (Алтанер/ Штуйбер // Altaner/ Stuiber), по приказу злобного Гунериха «даже обратившимся отрезали языки, что, однако, не мешало им прекрасно говорить до конца жизни». Особенно подстрекал короля патриарх Кирилл. Он якобы непрестанно — и совершенно справедливо — убежал его в том, что не искоренив католицизм, ему не удастся обеспечить себе спокойное и долгое правление. Гунерих изгнал также всех придворных чиновников, исповедующих католицизм, равно как и всех неариан с государственной службы. Наряду с религиозной одержимостью немаловажную роль в этом играли и политические причины: настраивание католической паствы против королевских указов и тайные сношения враждебного католического клира с «заморскими» странами. Но ведь за подобные дела Гунерих преследовал и арианских священников, сжигал их и бросал на растерзание диким зверям. 4966 католиков он сослал в 483 г. к маврам в пустыню — самое ужасное место ссылки в ту эпоху — где их постигла жалкая смерть112.

Своего апогея гонения достигли в последний год правления Гунериха.

На 1 февраля 484 г. он вызвал всех католических епископов своего государства, в количестве 460 человек, в столицу на предмет религиозного диспута. До этого их лидеров он подвергал издевательствам, ссылал, а епископа Лаетия Нептского, продержав в заключении, сжег, поскольку того, согласно св. Исидору, «не удалось, несмотря на различные наказания, заставить запятнать себя заразой арианской ереси». Не сумев запугать прелатов противной стороны, ариане сорвали дебаты, а вину за это возложили на католиков. В отместку Гунерих 7 февраля приказал закрыть все католические храмы, а 24 февраля вообще запретил католицизм. Все католические церкви вместе со всем их имуществом были переданы арианам, все католические культовые обряды и собрания были запрещены, а все католики, не обратившиеся до 1 июня, подлежали лишению гражданских прав. Необратившиеся придворные лишались званий и переводились в «подлое состояние». Применялись денежные штрафы, отчуждение имущества, высылка, сожжение книг. Ответственных за исполнение предписанных мер, в случае их небрежения, также ждали конфискация имущества и смерть. Гунерих сколотил целые оравы подручных палача (tortores), которые самым жестоким образом пытали и убивали всех необратившихся католиков. Известно около тридцати различных видов пыток и инструментов для них. Многие католики, в том числе 88 епископов, отпали от своей веры113.

Исполнение законов было возложено на арианский клир, который осуществлял надзор за преследованиями. При этом клир, по собственной инициативе, действовал даже более жестоко, чем это было предписано королем. Епископы и священники разъезжались по всей стране на великое дело обращения, запасшись оружием. Принудительное обращение безответных людей не считалось богопротивным деянием. Эти миссионеры с мечом в руках и по ночам врывались в дома и ставили католиков перед выбором: обратиться в арианство и сохранить свое имущество и честь или подвергнуться наказанию конфискацией имущества, изгнанием, а быть может, и смертью. Утверждается, что католических женщин даже распинали обнаженными на крестах. Но особых зверств, как и прежде, старались избегать114.

Как и в прочих христианских государствах, у вандалов-ариан часто применялась смертная казнь: особенно обезглавливание после пыток, сожжение, утопление, привязывание к диким лошадям или бросание на растерзание диким зверям. Излюбленными пытками были: порка, отрезание носов, ушей, отсечение кистей рук и ступней, вырывание языка и глаз. Именно при преследовании католиков пытки применялись особенно часто, а все эти наказания имели своим источником римское право115.

Величайший цинизм, о котором мы уже упоминали, и, если угодно, определенная логика была в том, что в ходе хоть и кратких, но жесточайших гонений в государстве вандалов против самих католиков применялись суровые римско-византийские указы против «еретиков», времен борьбы с донатистами. В любом случае, первенство во всем этом должно быть отдано католикам116.

Они, как обычно, безмерно преувеличивали масштабы принятых ими мученичеств, коль скоро им довелось превратиться из гонителей в гонимых. Епископ Виктор из Виты, непрестанно толкуя о бесчисленных толпах мучеников, сам же проговаривается, что их было всего двенадцать человек. Но даже среди них не все обрели мученический венец, обладание которым, к тому же, не является исчерпывающим доказательством мук, но больше чем что-либо иное разжигает фанатизм. Уже из сообщения Прокопия видно, как творилась легенда, ибо он утверждает, будто Гунерих «многим отрезал языки под корень. Однако в мои времена я встречал в Константинополе некоторых из них, которые могли говорить вполне внятно, поскольку эта пытка не нанесла им никакого вреда. Двое из них впоследствии/ правда, потеряли голос, но в результате неумеренного общения с проститутками»117.

Гунерих скончался довольно молодым в декабре 484 г. Католики злорадствовали, как и всегда, когда умирал их противник. И как водится, эту кончину они объявили карой Божьей. Виктор из Виты сообщает, что Гунерих был заживо изъеден червями, а Виктор из Тоннены утверждает, что тот, подобно Арию (кн.1, стр. 323), скончался от выпадения внутренностей. Григорий Турский, ненавидевший любого германца, если тот не франк, теперь ликовал: «Гунерихом в расплату за его Столь гнусные поступки овладел злой дух, и он, столь долго пивший кровь святых, загрыз себя собственными зубами...»118

Такова христианская историография!

Радикализм Гунериха хотя и принес свои плоды, но обострил противоречия между вандалами и староримским населением. И если король Гунтамунд (484—496 гг.) постепенно прекратил погромы, частично отменил декреты о ссылках, а преследования на свой страх и рцск продолжали лишь отдельные группы арианского клира, то его дальновидный брат король Тразамунд (496—523 гг.), сам принимавший активное участие в религиозной полемике, вновь сознательно покровительствовал арианству. Так как католики, вопреки королевским приказам, вновь поставили епископов в своих общинах, он распорядился о новых ссылках. При нем, «обладавшем прекрасной внешностью, характером и умом», вандалы иногда содержали в католических храмах своих лошадей и вьючных животных; «и они всячески святотатствовали, издевались над священниками, избивали их и использовали на самых позорных рабских работах» (Прокопий). Вообще-то, Тразамунд, зять остготского короля Теодориха, использовал вовсе не насилие, он действовал расчетливо и осторожно, осыпал обратившихся в арианство почестями, должностями и богатыми подарками и даже миловал преступников, в случае их обращения. Да и сосланным на Сардинию — поначалу их было 60, затем 120 и более — жилось совсем недурно. Они имели связи с внешним миром и ежегодно получали от папы Симмаха деньги и носильные вещи119.

Но затем его племянник и преемник Гильдерих (523—530 гг.) повел противоположную политику, что и предопределило гибель его народа.

Гильдерих, внук Валентиниана III и сын его дочери Евдокии, насильственно уведенной вандалами из Рима в 455 г., чаще всего пребывал в Византии, «был близким другом Юстиниана» (Прокопий) и, в отличие от своего отца Гунериха, прекрасно относился к императору и к Риму. Правда, Тразамунд перед смертью заставил его поклясться, что он не допустит никакого возрождения католицизма. Но Гильдерих, еще до формального вступления на трон — «дабы не нарушить святой клятвы», как выражался св. Исидор из Севильи — по соглашению с византийским императором Юстином вернул сосланных католических епископов и распорядился о возвращении им епископских кресел и конфискованных церквей. Этот болезненный старший сын Гунериха, тогда уже старик, окружил себя староримской знатью и делал все, чтобы заслужить расположение Византии и католиков120.

Ради этой изначально прокатолической и провизантийской политики Гильдерих пожертвовал даже союзом с остготским королем Теодорихом. По его приказанию вдова Тразамунда и сестра Теодориха Амалафрида, энергично выступавшая за сохранение союза с готами, была обвинена в заговоре и убита. Вместе с ней погибла тысяча готов из ее личной охраны (doryphores) и 5 тысяч вооруженных слуг. Возникшая вследствие этого вражда между двумя германскими государствами стала решающим фактором гибели обоих. Теодорих, получивший известие о судьбе сестры незадолго до своей кончины, собирался отомстить Гильдериху. А так как отныне ему приходилось считаться с объединенными силами византийского и вандальского флотов, он в кратчайший срок построил собственный флот из тысячи быстроходных кораблей. 13 июня 526 г. флот должен был сконцентрироваться в Равенне, но уже 30 августа Теодорих скончался121.

Когда на следующий год двоюродный брат Гильдериха полководец Оамер потерпел тяжелое поражение от мавров, старый правитель, сам не принимавший участия в сражении, оказался в тюрьме, равно как и Оамер, который был ослеплен и умер в заточении, а Гелимер, правнук Гейзериха и наиболее легитимный наследник, вступил на трон 15 июня 503 г. Этот государственный переворот и дал императору Юстиниану, выступившему в защиту Гильдериха, повод к войне. В этой истребительной войне, в гибели вандальского арианства и самого народа вандалов выдающая роль принадлежит католицизму122.

КАТОЛИЧЕСКИЙ КЛИР ЖЕЛАЕТ СВОЕОБРАЗНОГО КРЕСТОВОГО ПОХОДА» ПРОТИВ ВАНДАЛОВ

От притесняемых католиков трудно было ожидать симпатий по отношению к государству их гонителей, хотя они и заверяли власти в своей покорности: ведь Гелимер был узурпатором. А католическую церковь не заботила судьба этого слабого государства, которое к тому же было к ней не слишком-то расположено. Поэтому при Тразамунде католики в немалой степени склонялись даже к мавританскому князю Кабао-ну и поддерживали с ним тайные сношения. По крайней мере, в своей борьбе против Тразамунда он делал ставку на поддержку со стороны его католических помойных: он заигрывал с католическим клиром, восстанавливал оскверненные Тразамундом католические храмы — и достиг успеха. «Большая часть (вандалов) была перебита преследовавшими их врагами, некоторые были пленены, и лишь немногие вернулись домой из этого похода» (Прокопий)123.

Не подлежит сомнению, что католический Рим желал уничтожения вандалов-ариан. Еще в 519 г., в год решительной смены власти в Византии, папа Гормизда ставил перед новым императором вопрос о его политике в отношении государства вандалов, в плане интересов католицизма. Но даже добрый католик Юстин тогда уклонился от ответа124.

Мечты клерикалов о военной интервенции не вызывали восторга ни у придворных, ни у военных, ни у чиновников финансового ведомства. Еще жива была память о Гейзерихе, этом ужасе морей, и о судьбе военной экспедиции Василиска. Кроме того, армия только что вернулась из персидского похода. И хотя война с Персией была завершена, чтобы можно было сосредоточить все силы против вандалов, тронный совет выступил решительно против этого: война с Персией истощила финансы, боевой дух армии был низок, а вандальская военно-морская мощь по-прежнему путала. Все эти достаточно веские причины, казалось, уже изменили планы Юстиниана, хотя он, без сомнения, очень хотел вернуть Северную Африку, поскольку ее политическое и экономическое значение все еще было велико, а сам император был очень религиозен125.

Но тут активизировался католический клир, как живой, так и перешедший в мир иной, и даже сам Господь Бог. Ибо Он, по утверждению одного византийского епископа, которого считали «агентом влияния» его африканских собратьев, повелел ему попрекнуть императора медлительностью и пообещать ему поддержку всевышнего в деле освобождения католиков от вандальского ига. «Сам Бог поможет ему стать владыкой Африки» (Прокопий). И тут на первый план выступил покойный епископ Лаетий Нептский, который, претерпев при Гунерихе мученичество, «вдруг победоносно вознесся на небеса» (св. Исидор Севильский). Он явился Юстиниану во сне и тоже убеждал его начать войну. Сверх того, священники вели подстрекательскую пропаганду, со всех амвонов вещая о действительных и мнимых зверствах «еретиков»126.

Короче, вряд ли подлежит сомнению, что для Юстиниана главной побудительной причиной к войне было «освобождение католиков Африки» (Кейджи/ Kaegi), что император начал войну «в первую очередь по религиозным соображениям» (Каверо/ Kawerau), как «своеобразный крестовый поход» (Диль/ Diehl), как «священную войну с арианами» (Вудвард/ Woodward). Несомненно, что «для Юстиниана религиозный аспект был основным и дал решающий импульс к войне... которая завершилась истреблением народа вандалов» (Шмидт/ Schmidt). «Большая часть ответственности за развязывание истребительных войн того времени ложится на католическое духовенство... Влияние церкви простиралось вплоть до последней деревушки» (Рубин/ Rubin)127.

Разве подобный воинственный раж (католического) клира столь уж удивителен и невероятен? Разве для этого не было серьезных причин? И разве универсальной и непреходящей причиной не является та, на которую папа Агапет (535— 536 гг.) указывает в письме к императору Юстиниану: «Я приношу бесконечную благодарность нашему Богу за то, что в Вас пылает такое рвение к преумножению католического народа. Ибо там, где Ваша империя расширяет свои границы, тут же начинается рост и Вечного Царства»? Как раз в те дни на торжественных богослужениях в едином порыве молились о сокрушении врагов империи и веры: «Hostes Romani nominis et inimicos catholicae religionis expugna»128.

И как раз тогда Юстиниан нижайше склоняется перед Римом: «Мы всегда стремились хранить единение с Вашим Апостольским Троном и сохранять единство церкви. Ибо во всех наших делах мы заботимся о том, чтобы Ваша честь и авторитет Вашего трона преумножались». Папе Иоанну II (532— 535 гг.) оставалось лишь восхищаться тем, что правитель в своем религиозном рвении, «припадая к церковному праву, относится к римскому престолу с подобающим почтением, все ему докладывает и всегда действует во имя единства с ним»129.

«...МЫ НЕСЕМ ВАМ МИР И СВОБОДУ!»

В июне 533 г. по приказу императора флот из 500 транспортных судов и 92 военных кораблей вышел в море. На судах находилась армия, численностью от 15 до 20 тысяч человек, среди которых были герулы и гунны. Константинопольский патриарх Епифаний перед отплытием воссылал небу мольбы о благословении столь богоугодного дела, лично благословил войска и прочитал все «надлежащие молитвы» (Прокопий). Главнокомандующим был Велизарий, добрый католик и бравый солдат — «рыцарственный христианин, у которого учение его Спасителя было не только в голове, но и в крови» (Тисс/ ThieB). И это несомненная истина, ибо только такой человек мог во время восстания «Ника» порубать как бумажных солдатиков не то 30, не то 50 тысяч человек, правоверных христиан, чтобы один человек (назвать его диким зверем — значит оскорбить зверя) удержал корону! Этот величайший полководец своего времени и, так же как император, крестьянский сын был горячо любим своей солдатней. Как водится: вместе с ним отправилась в путь его жена Антонина, энергичная, хотя и несколько одиозная персона, подруга императрицы, изменявшая преданному ей до самозабвения полководцу с его приемным сыном Феодосием, что происходило с любезного соизволения благочестивой Феодоры. Кроме них на борту был начальник штаба Велизария евнух Соломон, крепкий профессионал, недолюбливаемый за свою строгость, а также классик византийской исторической науки Прокопий, который между 527 г. и 540 г. сопровождал Велизария в персидском, африканском и итальянском походах в качестве секретаря. Не единожды он усматривает в стратегии своего шефа перст Божий, более того, считает ее продиктованной непосредственно Господом130.

Византийцам, по крайней мере косвенно, помогали готы — их следующая жертва. Убийство сестры Теодориха

Амалафриды и шести тысяч ее слуг и охранников не было забыто. А Амаласвинта, дочь и преемница Теодориха, первая женщина-правитель в истории германских народов, по всей видимости, позволила Велизарию сделать остановку на Сицилии, превратить ее в базу своего похода, а также послала ему подкрепление131.

Война» которая уже в Константинополе была объявлена религиозной войной против «еретиков» вандалов, таковой отчасти и была. На Сардинии и в Триполи тут же начались восстания — католики хотели избавиться от ига ариан. В Салекте, первом городе, занятом Велизарием через два дня после высадки в Северной Африке 30 или 31 августа 533 г., ворота были открыты перед ним по приказанию местного епископа. В первую очередь полководец стремился наладить контакты с католическим клиром, хотя наличие в его войске около тысячи солдат-ариан, по большей части из федератов, принуждало его проявлять тактичность. Церкви неукоснительно щадили. А в одном повсюду распространяемом воззвании Юстиниана даже утверждалось, что борьба ведется не с вандалами, а с «тираном» Гелимером и, разумеется, «во имя Господа». «Мы ведем войну не с вами, но лишь против Гелимера, вашего жестокого тирана, от которого хотим освободить вас! Ибо мы несем вам мир и свободу!»132

Юстиниану повезло даже больше, чем кто-либо (за исключением его самого и его попов) мог надеяться. Правда, уже во время плавания погибли 500 солдат, причиной чего стал некачественный хлеб, на котором решил сэкономить префект Иоанн. Император не наказал его за это, поскольку правил благодаря его политике выжимания всех соков. И если широкомасштабная военная экспедиция 468 г. окончилась полным поражением, то маленькая армия Велизария овладела Северной Африкой в темпе блицкрига — военное «достижение», каких империя давно уже не знавала. Высадка была осуществлена в начале сентября 533 г. в 200 километрах южнее Карфагена у Капут Вады. Флот вандалов, которого так опасались, под командованием брата короля Гелимера Цазона, с отборными войсками направлялся в это время на подавление восстания на Сардинии, где бунтовщик Годас, передавшийся было императору, был побежден и казнен. Другие вандальские части были задействованы на юге против мавров. Несмотря на все это, Гелимер сумел бы со своим все еще превосходящим византийцев численностью, но гораздо менее опытным войском, 13 сентября окружить и уничтожить противника у Декимона, в 14 километрах от Карфагена, если бы не его нерешительность и отчаяние, охватившее его при виде убитого брата133.

Вандалы не сомневались в своей победе, в королевском дворце в Карфагене уже сервировали торжественный обед. Их план на сражение предусматривал, что брат короля Аммат будет атаковать византийцев у Декимона по фронту, отряд из 2 тысяч под командованием Гибамунда ударит с левого фланга, а сам король с основными силами — с тыла. Велизарию ничего не было об этом известно, и только невезение вандалов спасло его от гибели. Дело в том, что Аммат явился на место сражения на шесть часов раньше остальных и с частью своих сил немедленно напал на авангард византийской армии. Он потерпел поражение, сам погиб, а большинство из его обратившихся в бегство солдат также было уничтожено. Почти одновременно с этим 600 гуннов Велизария обрушились внезапной атакой на 2000 человек Гибамунда и изрубили их. Сам же Гелимер так спешил, что в наступательном раже не заметил, как перегнал основные силы Велизария. Теперь, вопреки первоначальному плану, он натолкнулся на передовые части сильно растянувшейся византийской армии. Под ударом значительно превосходивших их численностью вандалов, они бежали к основным силам Велизария. Тот решительно остановил бегущих и повел армию на Гелимера134.

Прокопий, который весь этот день находился в свите Велизария, описывает решающее сражение, которое в конечном счете предопределило гибель не только вандалов, но и остготов Италии: «Я озадачен. Мне совершенно не понятно, как Гелимеру, уже державшему победу в руках, удалось подарить ее неприятелю... Ведь если бы Гелимер без промедления преследовал разбитого противника, то, как мне кажется, и Велизарий не устоял бы, и мы бы безнадежно проиграли. Столь велико было превосходство вандалов и страх, который они нагнали на римлян. А если бы он поспешил к Карфагену, то без особого труда перебил бы Иоанна и его воинов... Но он не сделал ни того, ни другого. Пешим спустившись с вершины холма на равнину, он увидел труп своего брата (Аммата). Он издал крик отчаяния и занялся приготовлениями к погребению. Так он навсегда упустил решающий момент.

Велизарий же вышел навстречу своим бегущим солдатам, рявкнул им: «Стой!», приказал построиться, покрыл их отборной бранью. Узнав о гибели Аммата и о преследовании (вандалов) Иоанном, выяснив все подробности о ландшафте местности и о неприятеле, он атаковал Гелимера и вандалов* Варвары же, покинувшие боевые порядки и не ожидавшие никакого нападения, опрометью пустились в бегство и потеряли многих людей. Резня продолжалась до глубокой ночи»135.

15 сентября Велизарий вошел в Карфаген. «Мы вкушали блюда, приготовленные для Гелимера, пили его вино, нам прислуживали его слуги — вся трапеза еще накануне была приготовлена для него. Вот яркое подтверждение того, что судьба играет с человеком, что наша воля бессильна против нее!»135

В четырех днях езды от Карфагена король собрал остатки своих разбитых войск, получил немалое подкрепление от мавров, а также пополнился войсками поспешившего вернуться с Сардинии Цазона, но не дождался никакой помощи оружием от остготов, которые еще до прибытия посланника Гелимера узнали о его поражении от заезжего торговца. При Трикамаруме, о котором ныне известно лишь, что он находился в 30 километрах западнее Карфагена, в декабре 533 г. произошло последнее отчаянное сражение. В ходе третьей атаки византийцев пал брат Гелимера Цазон, вандалы, сражавшиеся, как львы, обращены в бегство. Бегущих поголовно истребляют вплоть до глубокой ночи. В конце концов «не осталось ни одного вандала, которого можно было поймать, кроме тех, кто укрылся в храмах». Все, повествует Прокопий, «было приведено в наилучший порядок...» Самому Гелимеру удалось спастись у дружественных мавров и укрыться с небольшим отрядом в недоступном горном районе на границе Нумидии. Несколько месяцев спустя он был окружен там и сдался. Католические победители в битве при Трикамаруме не только завладели несметными сокровищами, награбленными по всему Средиземноморью, но и «цветущими и ослепительно прекрасными телами» вандальских женщин и девушек и ошалели от алчности137.

Вот что сообщает византийский хронист и очевидец событий: «Так как нищие римские солдаты внезапно стали обладателями несметных сокровищ и удивительно прекрасных женщин, они обезумели и, казалось, не могли насытить свою похоть. Переполняемые неожиданно свалившимся на них счастьем, они бродили, точно пьяные, как если бы каждый из них думал только о том, чтобы припрятать свое богатство где-нибудь по пути в Карфаген. Исчезло всякое подобие военного порядка. Поодиночке или по двое, подстегиваемые надеждой на еще большую добычу, они по всей округе рыскали по ущельям, пещерам и другим опасным местам. Страха перед врагом или перед Велизарием больше не было. Жажда обогащения овладела ими настолько, что они не могли думать ни о чем другом»138.

ПАПСКИЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ С «РАСШИРЕНИЕМ ЦАРСТВА БОЖИЯ», ИЛИ «ВСЕ ОНИ БЫЛИ НИЩИМИ»

После победы большинство мужчин вандалов погибло, женщины и дети были обращены в рабство, а король был доставлен в Константинополь, где летом 534 г., во время парада на ипподроме, ему, лишенному пурпурного облачения, пришлось пасть ниц перед императорским троном. В качестве вассала он окончил свои дни в большом поместье в Галате. Обратиться в католицизм, за что ему сулили большие почести, он отказался. Его плененных единоплеменников включили в состав византийской армии; большинство из них — так назывемые vandkli Justiniani — в составе пяти конных полков оказалось на персидской границе. Одному полку все же удалось бежать назад в Африку, после того как при перевозке по морю у острова Лесбос они напали на корабельную команду. В Африку были направлены крупные воинские контингенты, укреплены порты и города; повсюду, даже в глубоком тылу были построены сильные крепости139.

Католической церкви, славившей Юстиниана как освободителя из «столетнего плена», была немедленно возвращена вся ее недвижимость, а также ее главенствующее положение. Она в одночасье вновь превратилась из гонимой в гонительницу. Ведь теперь католический клир сотрудничал с новыми властями точно так же, как арианский — со старыми. Вновь резко нападали на язычников, донатистов и евреев, которых теперь категорически лишали синагог. Но важнее всего, что гибель вандальского государства означала гибель вандальской веры. Правда, сам Юстиниан, теперь подумывавший о нападении на остготов, склонялся к умеренной религиозной политике. Но африканскому епископату и папе Агапету удалось переубедить его. Указом от 1 августа 535 г. Юстиниан лишил ариан их храмов, запретил им богослужения, назначения епископов и прочих духовных лиц, а также изгнал ариан с государственной службы. Он выступал и против других некатоликов140.

Даже католический «Справочник истории церкви»/ «Hand-buch der Kirchengeschichte» соглашается: «Меры, предусматривавшиеся указом в отношении ариан, донатистов, евреев и язычников, были чрезвычайно суровы. Они должны были закрыть свои Божьи дома и отказаться от любых религиозных обрядов; им запрещались любые собрания — им приходилось довольствоваться только правом на жизнь. Папа поздравил императора с подобным усердием во имя расширения Царства Божьего»141.

Конечно, даже после массового истребления вандалов, арианство в Северной Африке продолжало существовать, к тому же пополнив свою паству готами из войск Велизария. Но и они, обманутые при дележе земель, а в религиозном отношении сильно притесняемые, как и уцелевшие ванадалы-ариане, в конце концов, после длительных и тяжелых сражений были побеждены, а вышедшие за них замуж вдовы вандалов были сосланы. Прокопий пишет: «В мое время от вандалов на их родине не осталось и следа. Так как они были малочисленны, то они либо были раздавлены соседствующими варварами, либо добровольно растворились среди них, так что исчезло даже их название». «Так, в 534 г. было стерто с лица земли государство вандалов, — торжествует архиепископ Севильи Исидор, — просуществовав от Гундериха до падения Гелимера ИЗ лет»142.

Но это не означало, что в Африке воцарился мир, как с военной, так и с политической точки зрения. Византийская администрация, по большей части, была коррумпированной, а налоговый гнет был столь тяжким, что с тоской вспоминалось великодушие вандалов. С колонами обращались намного хуже, чем при «варварах», и даже состоявшие из ариан собственно византийские воинские подразделения оказались еще в худшем положении, нежели все прочие, которым платили всего лишь с опозданием. Короче, недовольство среди широких масс нарастало. К мятежам и восстаниям добавились нападения извне143.

Уже в 534 г. византийские соединения под командованием небесталанного, но жестокого magister militant Соломона, преемника Велизария, воевали с многими племенами кочевников. При этом погибали целые кавалерийские части императорской армии. Правда, в 535 г. Соломону удалось уничтожить свыше 50 тысяч прорвавшихся до центрального Туниса берберов, но уже последующие годы, наряду с новыми нашествиями кочевников, ознаменовались непрерывными и ожесточенными солдатскими мятежами. Прокопий так завершает свою «Вандальскую войну»: «Несчастной стране не суждено было обрести длительного спокойствия. Соломон погибает в бою с маврами; его племянник Сергий, назначенный на его место, ненавидим всеми и не в состоянии утвердиться. Юстиниан шлет своего племянника Ареобинда для восстановления порядка. Но этот принц — что угодно, но только не военный; он пал жертвой военного заговора, возглавляемого неким Гонтарисом, который становится тираном. Тут начинается полный хаос: всякий командир помышляет о том, чтобы стать правителем Африки; вероломные убийства, разбои и грабежи становятся обыденным делом. В конце концов, Гонтарис, вокруг которого сплотились последние уцелевшие вандалы, погибает вместе с ними в бою против армянина Артабанеса, получившего от Юстиниана военную власть (magisterium militarе) над всей Африкой. Его преемник Иоанн подавляет последние очаги восстания... Мало кто уцелел из жителей Африки; и наконец, после столь ужасных мучений, они обрели мир. Но какой ценой! Все они были нищими»144.

О «ВЕЛИКОЙ ОХОТЕ НА ГОТОВ» И КОЕ-ЧТО ОБ «ОХОТНИКАХ»

В государстве вандалов-ариан католики преследовались долгр, а временами и чудовищно, что вне всякого сомнения, стало одной из причин его гибели. Но остготы-ариане не знали никакого религиозного фанатизма. Теодорих заполучил Равенну, конечно же, кровавым и достаточно вероломным образом, но после этого его внешняя политика всегда была миролюбивой. Обладая фактически полной независимостью, он признал главенство Константинополя, а в своей внутренней политике делал ставку на примирение между римлянами и германцами* Этот человек, которого во время его единственного посещения Рима в 500 г. встречал весь клир во главе с папой, демонстрировал терпимость, особенно по отношению к католикам. Если манихеи при Теодорихе неоднократно высылались из Рима, если язычникам за совершение жертвоприношений грозила смертная казнь, то папы всегда могли свободно общаться с епископами за пределами Италии. Они и их епархии имели такую самостоятельность, которой не знали многие поколения. Они были свободнее, чем «при любом правоверном императоре» (Пфайльшифтер/ Pfeilschifter). И все же остготов истребили еще более жестоко, чем вандалов. Их государство просуществовало всего лишь шестьдесят лет, с 493 г. по 553 г., причем больше половины этого срока во главе его стоял Теодорих145.

Пока он пребывал на вершине власти, и Константинополь, и Рим, и император Анастасий, и папа, и сенат — все жили в добром согласии с ним. Он постоянно поддерживал Рим, в том числе предоставлением ежегодно 200 фунтов золота для содержания в порядке стен города. Папа Симмах получал деньги даже из личной казны короля. Но когда в последние годы жизни Теодориха Юстин и папа объединились и на Востоке начались гонения на ариан, среди католиков Италии усилились антиготские настроения. В средневековой церковной традиции Теодорих — «еретик», тиран и дьявол. Уже у папы Григория I и Григория Турского — его место в геенне огненной146.

Король, который скончался не оставив сыновей, назначил преемником своего внука Аталариха. Регентшей при восьмилетнем Аталарихе стала его мать, дочь Теодориха Амаласвинта (526—534 гг.), приказавшая убить трех знатнейших готов по подозрению в заговоре. После смерти юного Аталариха (октябрь 534 г.) она вышла замуж за последнего мужчину из рода Амалеров — своего двоюродного брата и смертельного врага Теодата (534—536 гг.), а тот, вопреки всем принесенным клятвам, весной 535 г. сослал ее — свою супругу, двоюродную сестру и соправительницу — на крохотный островок посреди озера Больсена, где она и была задушена по его приказанию147.

По всей видимости, к этой кровавой игре приложила руку ревнивая и хитрая императрица Феодора, а ее муж, император Юстиниан, использовал убийство как предлог для выступления в качестве мстителя Теодату, по аналогии с его местью Гелимеру. Без всяких колебаний «руками того же полководца он обрушил на готов меч, на котором еще не засохла кровь вандалов» (Иордан). А вот с точки зрения Гризара/ Grisar он «совершил героические дела... редкостные в военной истории»148.

Предводительствуя семью тысячами воинов, двумястами гуннскими всадниками и тремя сотнями мавров (позднее армия была значительно усилена), Велизарий поначалу захватил всю Италию почти мгновенно, хотя интриги при императорском дворе препятствовали ему не меньше, чем ревность самого Юстиниана. Уже в конце 535 г. ему почти без сопротивления досталась вся Сицилия, владычество готов над которой было чисто номинальным. Он с легкостью овладел Катанией, близ которой армия осуществила высадку, Сиракузами и, наконец, Палермо. Удалось и вторжение в Южную Италию. Не встретив серьезного сопротивления, «так как ему удалось привлечь высший католический клир на сторону Византии» [Дэвидсон/ Davidsohn), он начал продвигаться на север. (Города Этрурии сдались имперским силам добровольно.) Однако Неаполь упорно обороняли, прежде всего евреи, опасавшиеся фанатизма католиков. Лишь после того как шестьсот воинов из числа осаждавших сумели проникнуть в город через пересохший акведук, город был взят. Началась страшная резня, продолжавшаяся даже в церквах. По свидетельству Прокопия, византийцы, сражавшиеся под знаменем креста, «убивали без жалости всякого, кто попадался им, невзирая на возраст. Они врывались в дома, уводили детей и женщин в рабство; грабили все без разбора». Гунны убивали даже многих, нашедших убежище в церквах. (Когда Тотила отбил Неаполь, он пощадил не только горожан, но и византийский гарнизон.)149

В те дни Святым отцом был Сильверий (536—537 гг.), сын папы Гормизды. 20 июня 536 г. готский король Теодат насилием и подкупом сделал его епископом Рима, так как Сильверий поддерживал тайные сношения с «еретическими» готами. Их он, так же как и многие его прелаты, опасался меньше, чем цезарепапизма католического императора. К тому же готы были ближе, и власть была в их руках. А когда в ноябре вместо двуличного, тайно столковавшегося с Юстинианом Теодата на трон вступил полководец Витигис (приказавший убить Теодата, изгнавший его жену, а для легитимизации своей власти женившийся, против ее воли, на внучке Теодориха Матасвинте, которая была на тридцать лет моложе его), цапа Сильверий, «святой муж с твердым характером» (католик Даниель-Ропс/ Daniel-Rops) присягнул на верность новому королю готов — а вскорости отправил гонцов к Велизарию, чтобы вызвать его в Рим. После этого, в ночь на 10 декабря 536 г. св. Сильверий, обязанный своим папством готам, презрев свои клятвы, приказал открыть южные ворота Рима (porta Asinaria), находившиеся поблизости от Латерана, перед армией Велизария, которая дошла от Неаполя до Рима. Тогда же небольшой готский гарнизон покидал Рим через северные ворота города (porta Flaminia), а римляне восторженно приветствовали византийцев как освободителей от арианской «ереси», надеясь на восстановление Римской империи150.

Но когда весной 537 г. Витигис обложил Рим со 150 тысячами воинов, а Велизарий смог противопоставить ему только лишь 5 тысяч солдат, этот св. папа с твердым характером, как всегда готовый к любой перемене власти, видимо, вспомнил, что вообще-то, он был папой готов. Во всяком случае, он был заподозрен в намерении сдать готам окруженный Рим. Прокопий пишет: «Поскольку подозревали, что архипастырь города Сильверий замышляет предательство, то он (Велизарий) тотчас отослал его в Элладу, а вскоре после этого назначил другого епископа по имени Вигилий»151.

Схоластик Марк и преторианец Юлиан представили подложные послания Сильверия к готам. А новый папа, диакон Вигилий, раздувал подозрения в адрес своего предшественника. Собственно говоря, Вигилий, папский апокрисиарий в Константинополе, претендовал на папский престол еще до Сильверия, тем более что папа Бонифаций II (530—532 гг.) намекал, что хотел бы видеть его своим преемником, но отказался от этого, поскольку синод выразил протест. Тогда Вигилий прибыл в Рим из Византии слишком поздно — папский престол, который он должен был получить по плану императрицы Феодоры, уже был занят152.

Императрица за 700 золотых (septem centenaria) подкупила диакона, чтобы он, став папой, покровительствовал монофизитам. «Епископский трон и деньги — вот что он любил», — говорил его коллега, карфагенский диакон Либерат, который при создании своего исторического труда располагал надежными источниками. (Для справки: возведение большого собора в то время обходилось в 200 золотых.) После того как Вигилий согласился вручить Велизарию его долю этой суммы — сошлись на 200 золотых — полководец 11 марта впервые пригласил его к себе в императорский дворец на Пинцио. «Он вошел во дворец в одиночестве — и больше его не видели», — патетически сообщает Либерат и намекает, что причиной свержения Сильверия стали обвинения в его предательских связях с готами. Это находит подтверждение и в других источниках: у псевдо-Аммиана и Прокопия, так что это «не подлежит никакому сомнению» (Хильдебранд/ Hildebrand). «Скажи, господин папа Сильверий, — вопрошала 21 марта жена Велизария Антонина, возлежа на подушках у ног своего мужа, — чем мы провинились перед тобой и народом Рима, что ты хочешь отдать нас в руки готов?» После этого Велизарий, гарантировавший Сильверию безопасность, приказал облачить его в монашескую рясу, объявил низложенным и сослал в Патару, в Сирию. Уже на следующий день, 22 марта, Вигилий был избран, а в ближайшее воскресенье, 29 марта, посвящен в папы.

Но когда Юстиниан вернул Сильверия, тем самым расстроив планы своей жены (представитель Вигилия в Константинополе диакон Пелагий, также подкупленный Феодорой, по просьбе папы пытался воспрепятствовать этому, но тщетно), папа Вигилий перехватил по дороге своего предшественника и с помощью своих подручных отправил его в новую ссылку на Понцианские острова. Уже через несколько недель, 2 декабря 537 г., он скончался в муках — двое доверенных рабов Вигилия уморили голодом эту «жертву смутного времени» (католики Зеппельт/ Швайгер // Seppelt/ Schwaiger)153.

Имя несчастного страдальца св: Сильверия, который незадолго до своей кончины отказался от папского престола в пользу своего убийцы, вскоре было овеяно легендами. Его могила стала местом паломничеств, и на ней, натурально, происходили чудеса. В молитвах к нему взывали о заступничестве в бедах, которых ему самому избежать не удалось, и только смерть спасла его. В Риме, где весь клир некогда предал его и, пусть под давлением Велизария, сделал папой Вигилия, принялись за реабилитацию Сильверия и превозносили его как мученика. На этом фоне было сподручнее критиковать Вигилия и даже сочинить жалобу, в которой он обвинялся в сопричастности к свержению Сильверия154.

Однако папа Вигилий, которому еще предстояло хлебнуть горя с Юстинианом, для начала в первом же сохранившимся от него послании к императору открыл у того «не только императорские, но и пастырские таланты» и с восторгом приветствовал в его лице того, кто «покорил столь многие народы не столько силой оружия, сколько силой веры». Все это говорилось тогда, когда император вел жестокую истребительную войну, вооружившись далеко не молитвословом155.

Между тем готы под руководством Витигиса уже целый год, до марта 538 г., осаждали Рим. Они вновь и вновь шли на приступ с таранами, осадными башнями и лестницами. Вновь и вновь сформированные Велизарием из конных гуннов и мавров специальные отряды совершали опасные вылазки. Окрестности города: усадьбы, виллы, роскошные дворцы — все было опустошено. В Риме были разрушены прекраснейшие архитектурные творения греков и римлян, а камни, добытые из этих невосполнимых шедевров искусства, обрушивались на головы осаждавших готов. К тому же свирепствовали зной, голод и эпидемии. Лица сенаторского сословия платили золотом за отвратительную колбасу из мяса падших мулов. Осажденные получили экстренную помощь Из Константинополя. Но две тысячи всадников из подкрепления под командованием Иоанна, «кровавого пса», по выражению хронистов, истязали в Пицене готских женщин и детей, чьи мужья и отцы стояли под Римом. После почти семидесятиотбитых приступов, Витигис отступает, понеся колоссальные потери. А армия Велизария, превосходящая готов как в тактике, так и в вооружении, занимает почти всю Италию до долины реки По156.

Зимой 538—539 гг., когда византийцы изгнали из Эмилии всех готов, а Витигис укреплял стены Равенны, на северную часть Центральной Италии обрушился страшный голод. От него погибли многие тысячи. Очевидец событий Прокопий сообщает, что только в Пицене их было около пятидесяти тысяч. А в северных областях еще больше. «Мне хотелось бы подробнее рассказать о том, во что превратились люди и как они умирали, так как я видел это собственными глазами. Они все стали невероятно худыми и бледными, поскольку их тела из-за недостатка пищи, как говорится, пожирали самих себя, а желчь в результате этого стала преобладать, и желтовато-бледная окраска распространилась на весь организм. По мере развития недуга тела обезвоживались, а иссохшая кожа производила впечатление натянутой прямо на кости. Ее бледная окраска переходила в черноту, так что люди начинали походить на дотла выгоревшие факелы. На их лицах был написан ужас, их взгляд был как у умалишенных, взирающих на нечто ужасное... Некоторые, обезумев от голода, бросались друг на друга. Рассказывали, что две единственно уцелевшие во всей округе женщины, оставшись одни в крестьянской усадьбе близ Ариминума (современный Римини), съели семнадцать мужчин, Путники имели обыкновение останавливаться на ночлег в доме, где они жили. Женщины убивали их во сне и питались их мясом... Многие от голода бросались на траву и, стоя на коленях, пытались вырвать ее из земли. Но будучи слишком слабыми, поскольку силы их совершено покинули, они падали на свои собственные руки и на траву и испускали дух. Никто не предавал их земле, никому не было дело до погребения. Но даже птицы, хотя многие из них и питаются падалью, не садились на трупы. Им нечем было поживиться, так как все мясо, как уже говорилось, было иссушено голодом»157.

Страшная нужда царила и в Милане.

Даций, архиепископ города, который согласно Прокопию был на Западе вторым после Рима по величине, численности населения и благосостоянию, на третий год войны поспешил в Рим, чтобы уведомить Велизария о назревавшем антиготском восстании по всей Лигурии и о возможности возвращения области под власть Византии, а также чтобы настоять на занятии византийцами Милана. Что и происходит в апреле 538 г., в нарушение заключенного с Витигисом перемирия. Но вскоре племянник Витигиса Урайя с сильной армией и при поддержке присланных франкским королем Тойдебертом десяти тысяч бургундов, которые прежде всего хотели совершить рекогносцировку, окружил Милан. Вскоре в городе начинается ужасный голод. Жители едят собак, крыс и человеческие трупы. В конце марта 539 г. византийский гарнизон под командованием Мундилы капитулирует, получив право свободного выхода. Но сам Милан, пишет Прокопий, готы «сравняли с землей; всех мужчин, от юношей до стариков, в количестве не менее трехсот тысяч, они перебили, женщин же обратили в рабство и отдали бургундам в качестве платы за их помощь». Дж. Б. Бьюри/ J. В. Вигу называет миланскую резню одной из самых страшных в длинном ряду сознательного варварства за всю историю человечества. «Столь ужасных поступков не числится даже в военной биографии Аттилы». Все церкви уничтожались. Католические — готами-арианами; арианские — бургундами-католиками. Поистине прогрессивная экуменистическая кооперация, имя которой: история христианства... Сливки общества, в том числе префект Репараций, брат папы, изрублены и скормлены собакам. Но сам архиепископ Даций, истинный виновник кошмара, заблаговременно дал тягу158.

Едва бургунды, отягченные богатой добычей, вернулись домой, как уже весной 539 г. в Лигурию вторгся Тойдеберт со своим войском.

Юстиниан уже в начале конфликта призвал франков, как выразился уже в XX в. католик Даниель-Ропс/ Daniel Rops, на «великую облаву на готов». Меровинги: Хильдеберт I, Хлотарь I и их племянник Тойдеберт — пообещали императору свое содействие, приняли от него деньги, но также приняли 2 тысячи фунтов золота и от готов. Прованс же они приняли и от императора, и от готов. Эта область была формально уступлена им Юстинианом, а фактически — Витигисом. Именно ему Тойдеберт отправил в 537 г. алеманнское, а в 538 г. — бургундское войско и помог ему отвоевать земли Лигурии, а также весь север Италии вплоть до реки По. Но посчитав, что готы слишком усилились, он весной 539 г. выступил из Южной Галлии, перевалил через Альпы со 100 тысячами франков и ударил им в спину. После этого он опустошил Лигурию, Эмилию, а при переправе через По, как пишет Прокопий, «они убивали готских детей и женщин/которые попадались им в руки, и бросали их трупы в реку, как жертвоприношение в честь первых военных трофеев». В панике готские воины бежали к Равенне — под римские мечи. Но голод и эпидемии настолько подкосили войско Тойдеберт та, что, потеряв большую часть солдат, он был вынужден уда* литься из Италии159.

В мае 540 г. осажденная с моря и с суши Равенна пала в результате предательства. По заданию Велизария были подожжены амбары с зерном в черте города, и Витигис сдался. Вместе с Матасвинтой и Амадабергой, вдовой тюрингского князя, которая в 535 г. перебежала к готам, вместе с их детьми и со всей казной его отправляют в Константинополь. Там Юстиниан присваивает отрекшемуся королю титул патриция. Но многие другие готы, как и некогда вандалы, отправлены на войну с персами. Племянник Витигиса Урайя, разрушивший Милан, отказывается от короны в пользу Ильдибальда, и тот становится королем. По его приказанию убивают Урайю, сам он также погибает от рук убийцы, а его преемник король ругов Эрарих кончит тем же после изменнических переговоров с Юстинианом. На смену ему является комендант города Тревизо Тотила, поставивший убийство Эрариха условием своего вступления на трон160.

Война затянулась, тем более что силы Византии были сосредоточены на персидском направлении.

По старой римской и христианской традиции (кн. 1, стр. 250) Юстиниан и Византия непрерывно воевали с Сасанидами; в 530—532 гг.; в 539—562 гг.; в 572—591 гг. и в 604—628 гг. При этом персидские христиане при первой возможности выступали на стороне Византии. Так, в 551 г. они поддержали, если не организовали дворцовый переворот против шаха Хосрова I (531—579 гг.). Шах, ослабивший эксплуатацию крестьянства, не поладил со своим старшим сыном Анушзадом, который проявлял в отцовском гареме большую активность, нежели в армии. Когда во время тяжелой болезни шаха было объявлено, что он уже скончался, начался мятеж. Христиане Персии во главе со своим католикосом Map Абой примкнули к Анушзаду, поскольку его матери, одной из жен шаха, удалось обратить его в христианство. Но после того как юг страны был превращен в ад с пылающими дворцами и бесчисленными пытками и убийствами, мятеж был подавлен161.

Война с персами продолжалась, равно как и война с готами. Готы никогда ее не хотели. Они всегда желали иметь право жить в Италии и готовы были за это служить императору. Этого они продолжали желать. Пока шла истребительная война, это желание находило выражение в постоянных попытках достижения компромисса. Это проистекает из вполне определенной готской традиции, завещанной еще Теодорихом: почитать короля, любить римлян и после Божьей милости искать милости у императора. Но все готские предложения мира и даже покорности отвергались Юстинианом. Жестокость возрастала. Жестокость со стороны католиков византийцев. Жестокость со стороны ариан готов162.

И вновь победу одержали готы. Используя главным образом кавалерию, они опять захватили почти всю Италию, включая Сардинию, Корсику и Сицилию. В ходе многолетней войны Тотила (541—552 гг.), согласно Прокопию, чрезвычайно умный и невероятно энергичный человек, выступив из Павин, берет крепость за крепостью, город за городом. Беневент пал, Неаполь пал. Даже Римом, откуда изгнаны все арианские священнослужители и где вновь разразился страшный голод, он овладевает дважды — в 546 г. и в 550 г. Он сносит стены всех захваченных городов, дабы в них не смог впредь укрепиться никакой враг и чтобы горожане были навсегда избавлены от мук осады. Даже жители Рима после падения города в 546 г. признавали, что он обращался с ними, как отец с родными детьми. Даже наемные солдаты византийской армии, не получавшие довольствия, бегут к нему, а уж тем более притесняемые крестьяне-арендаторы и оголодавшие рабы. Этим он навлек на себя ненависть крупных землевладельцев. И католической церкви. Как прежде в Африке против вандалов, ныне она на каждом шагу трубит о готских зверствах. Сама являясь крупнейшим землевладельцем, она действует рука об руку с крупными землевладельцами. Так что она вовсе не защитница рабов, каковой она все время пытается себя представить. Она — соратница рабовладельцев. Она их полномочный представитель! Поэтому нет ничего удивительного в том, что папа Вигилий устами своего представителя и будущего преемника Пелагия требует выдачи рабов, бежавших в армию готов. Тотила хотя и заверил Пелагия, державшего перед ним речь, в своем исключительном благоволении, но решительно отказался обсуждать три темы: «сицилийцев, римские стены и рабов-перебежчиков». Переговоры об их выдаче он отвергал изначально. Ведь принимая их в свое войско, он обещал им, что они никогда не будут выданы их прежним хозяевам. «Трудно вообразить, что, кроме вожделенной свободы, влекло рабов в готское войско» (Ротенхефер/ Rothenhofer)163.

Разумеется, католическая церковь Италии и, прежде всего, высший клир в готской войне (так же, как католический клир Африки в войне с вандалами) были не на стороне «еретиков» и «варваров». И если это относится к «готскому» папе, сыну Гормизды Сильверию, «по совету которого» (как утверждается в «Справочнике истории церкви»/ «Handbuch der Kirchen-geschichte») римляне «сдали свой город византийскому полководцу Велизарию без боя», то это, без сомнения/справедливо и для его убийцы — «византийского» папы Вигилия. Большую часть своего понтификата Вигилий провел в Константинополе. Он был креатурой императрицы, которая и сделала его папой. А императору он был нужен как посредник в антиготских переговорах с его союзниками франками об изоляции и уничтожении короля готов Тотилы (который со своей стороны щадил католические храмы и их владения). 22 мая 545 г. папа Вигилий предписал епископу Арля Авксанию возносить торжественные молитвы за Юстиниана, Феодору и Велизария. А его преемника Аврелиана он 23 августа 546 г. обязал «с пастырским рвением хранить узы нерушимой дружбы между всемилостивейшими государями (Юстинианом и Феодорой) и прославленным королем Хильдебертом». Об этих запутанных отношениях, по понятным причинам, мало что известно. Комментарий Каспара/ Caspar: «Это иллюстрирует дипломатическую игру во время переговоров с целью обмана последнего удачливого короля готов Тотилы между союзниками: Византией и вновь возникшим центром силы — франками. В этих переговорах Велизарий и папа выступали в роли посредников»164.

В 548 г. папа Вигилий даже обрел «уникальное историческое значение» (Гизеке/ Giesecke).

Велизарий, разбитый в Италии Тотилой, отозван в Константинополь, а император почти окончательно утратил веру в победу. Прокопий сообщает, что в этот момент «архиепископ Рима» и прочие знатные беглецы из Италии заклинали «императора отвоевать их родину у готов». Он вновь и вновь настоятельно побуждал правителя к энергичному продолжению войны. После долгих колебаний Юстиниан назначил новым главнокомандующим своего племянника Германия, которому он вообще-то не слишком доверял. После внезапной смерти Германия главнокомандующим в 552 г. был назначен Нарсес, евнух армянского происхождения. С сильным вой: ском, в состав которого входили и элитные соединения германцев, Нарсес одолел остатки готов. Достижение победы облегчалось тем, что он «состоял под особой защитой девственной Богоматери», которая «взирала на все его действия» и была у него своеобразным «советником по стратегии» (Евагрий)165.

Содействием целомудренной и всемилостивейшей Богоматери в течение истории пользовались и многие другие прославленные военные убийцы христианского вероисповедания. Сам император Юстиниан приписывал свои кровавые триумфы над вандалами и готами, которых он стер с лица земли, вмешательству Девы Марии. Ею племянник Юстин II считал, что Она покровительствует ему в войне против персов. Монстр Хлодвиг воссылал Деве Марии благодарения за свои кровавые успехи. Карл Мартелл, Карл «Великий», испанские короли с их грандиозными баталиями, кровавый пес Кортес, заваливший Новый Свет миллионами трупов и обездоливший многие миллионы людей, Тилли, который одержал 32 победы «во имя пречистой Девы Альтетингской», а на тридцать третий раз был разбит «еретиком» Густавом-Адольфом и погиб — все они были такими же большими почитателями Девы Марии и кровавыми псами (какое оскорбление для собак!), как и Велизарий. (Впрочем, Велизарий хотя бы не перебирал четки перед сражением, как многие другие, например, благородный рыцарь принц Евгений Савойский, который не раставался ни с четками, ни со своим мечом, сознавая их неразрывную взаимосвязь! И солдаты, видя как он подолгу и отрешенно перебирает четки, всякий раз говорили: «Видать — скоро снова битва, старик много молится».)166

Как и в случае с вандалами, католичество выступило и против готов на стороне императора. И как когда-то оно подстрекало его к войне против «еретической» Северной Африки, так ныне оно настаивало на продолжении войны с готами. Тотила, который, казалось, предчувствовал свою участь и неоднократно предлагал Византии мир, теперь подвергся нападению со всех сторон. Сначала он зимой 551 г. терпит поражение на Сицилии от византийского полководца Артабанеса. После этого готский флот гибнет при Синигаглии. На севере Италии появляется евнух Нарсес, опытный военачальник и искусный дипломат, соперник Велизария и любимчик Феодоры, холодный и изворотливый, как змея, а к тому же и благочестивый. Он полагал, что все его победы — во всяком случае, попы превозносили его именно за это — есть результат его молитв. В 65 лет он, разумеется, не сам по себе, а во Ше большого войска, становится «победителем и истребителем всего народа готов» и «завладевает колоссальным состоянием в золоте, серебре и иных драгоценностях» (Павел Диакон). В 552 г. он, поддержанный 5,5 тысяч лангобардов и 3 тысячами герулов, наголову разгромил готскую армию в решительном сражении при Тагине (называемом также сражением при Буста Галлоруме) у Via Flaminia, севернее Сполето. Тотила погибает во время отступления. Его окровавленную голову победители проносят на копье. В октябре 553 г. у подножия Везувия после шестидесятидневной отчаянной борьбы погибает и последний король готов Тейя вместе с основными силами своей армии. Полчища алеманнов и франков под водительством алеманнского герцога Буцелина, который хотел воспользоваться крушением готов и вместе со своим братом Лойтари овладеть Италией, Нарсес сокрушает в кровопролитном сражении при Вольтурно близ Капуи в 554 г. Большинство из них было перебито как скот. Остальных поглотила река. «Вся Италия ликовала» (tota Italia gaudens), — говорится в римской «Папской книге». Приблизительно равное по численности войско под командованием брата Буцелина Лойтари, возвращаясь с большими трофеями, погибло от эпидемии в Венетии. Утверждается, что из 70 тысяч воинов уцелело лишь пятеро. Кастрат Нарсес, которого клир встречал на ступенях собора Св. Петра гимнами, с молитвой пал ниц на предполагаемую могилу апостола и призвал своих удалых вояк к благочестию и дальнейшим военным подвигам. Последняя готская крепость на Апеннинах продержалась до 555 г. На севере Верона и Брешиа были взяты (при помощи Меровингов) лишь в 562 г. Равенной теперь управлял наместник императора, экзарх. Так были уничтожены и остготы.

В 552 г., на последнем этапе их истребления, Юстиниан воспользовался борьбой за трон в арианском государстве вестготов и направил туда войско под командованием восьмидесятилетнего, но недостаточно опытного в военном деле патриция Либерия. В Испании, где всесильные и богатые католические епископы с большой неохотой подчинялись «еретикам» - арианам, готский аристократ Атанагильд восстал против короля Агилы. И так же, как это случилось в Африке и в Италии, католики теперь приветствовали быстрое вмешательство католического императора, с которого и началась более чем семидесятилетняя война Византии с вестготами. Правда, на этот раз Юстиниан уже не смог добиться полного истребления народа, хотя его слабая армия и сумела захватить Балеарские острова и важнейшие порты и крепости на юго-востоке Испании168.

РИМСКАЯ ЦЕРКОВЬ: ДИВИДЕНДЫ ОТ ВСЕОБЩЕГО КОШМАРА

Двадцатилетняя Готская война превратила всю Италию в дымящиеся руины, в пустыню. По мнению лучшего немецкого знатока той эпохи Л. М. Хартмана/ L. М. Hartmann, ее последствия для , Италии были тяжелее, нежели последствия Тридцатилетней войны для Германии. Счет жертв шел на миллионы. Целые области опустели, все города, а многие и неоднократно, брались приступом, порой уничтожалось все их население, женщины и дети уводились византийцами в рабство, а мужчин убивали, как врагов и «еретиков». Миллионный Рим брался пять раз, при этом всякий раз свирепствовали меч, голод и эпидемии. К концу войны в нем осталось всего лишь 40 тысяч жителей. Крупнейшие города Милан и Неаполь обезлюдели.

В обезлюдевшей стране царила страшная нищета, прежде всего по причине оскудения полей, но также и из-за массового забоя скота. Акведуки были разрушены, бани пришли в упадок, были невосполнимо утрачены великие произведения искусства. Повсюду — трупы и развалины, эпидемии и голод. Умирали сотни тысяч. Согласно Прокопию, только в Пицене в 539 г. умерло от голода около 50 тысяч человек. Причем они были настолько истощены, что ими пренебргали даже стервятники169.

Но «добрая надежда» императора осуществилась. «Господь в своей милости позволил нам вновь обрести то, чем владели древние римляне между двумя океанами, но впоследствии потеряли из-за своего небрежения». Юстиниан с 534 г. начал торжественно именоваться «Победитель вандалов, победитель готов и прочая, и прочая...»170.

И прочая, и прочая...

Даже иезуит Гартман Гризар/ Hartmann Grisar признает: «То, что византийцы принесли на смену готскому правлению, было вовсе не свободой, это была изнанка свободы... все свелось к порабощению свободы личности, к кабальной системе», в то время как «там было царство подлинной свободы»171.

В выигрыше, как после всех войн (да и в мирные времена тоже), оказались лишь богачи. Так называемая «Прагматическая санкция» («Sanctio pragmatica») 554 г. восстанавливала «прежние порядки», «западную половину империи» под верховным руководством экзарха в Равенне. Все социальные завоевания, достигнутые при Тотиле, были отменены, права крупных землевладельцев были даже несколько увеличены, их осыпали всяческими льготами из опустошенной страны высасывались последние соки, а влачивший и без того жалкое существование народ был обложен непомерно высокими налогами. Все беглые или уведенные рабы и колоны подлежали возврату прежним хозяевам172.

Но, пожалуй, самую большую выгоду из катастрофы извлекла церковь, как это всегда бывает после войн — вплоть до самого XX в. (Кардинал Гаске на Ливерпульском конгрессе католиков после Первой мировой войны заявил: «Пришли к убеждению, что для папы война закончилась наилучшим образом!»)173

В Италии и Африке арианская «ересь» была стерта с лица земли. Италия перестала существовать как самостоятельное государство, а в обстановке всеобщего хаоса набирало мощь своего рода «церковное государство», этот вселенский паразит. Все привилегии Рима были восстановлены, Юстиниан преумножил авторитет и власть римского епископа. Даже на территориях собственно Византии его церковное законодательство все более явственно благоволит к католической церкви и, прежде всего, к монашеству. И в то время как гонения на «еретиков» усиливались, влияние папы проникает далеко на Восток. Более того, он получает право далеко идущего контроля за администрацией и чиновниками, а епископы — наряду со светской знатью (primates), и даже прежде нее — получают право участия с решающим голосом в утверждении наместников провинций. Все привилегии восточного клира «Прагматической санкцией» были распространены и на Италию. Этот клир был превосходно организован, и по завершению адских событий быстрее любого частного лица смог позаботиться о собственных материальных интересах. Вместе с римским сенатом, папа получил право контроля за чеканкой монет и за Палатой мер и весов. И поскольку в церковном имуществе доля движимости намного превосходила таковую в любом частном имуществе, поскольку за прошедшие годы церкви удалось не только сохранить, но и преумножить свои и без того огромные богатства, прежде всего за счет присвоения имущества арианских храмов, она превратилась «в важнейшую экономическую силу и, на фоне всеобщего упадка в Италии, в единственный находящийся на подъеме общественный институт» (Каспар/ Caspar), она стала «едва ли не единственной финансовой силой в Италии» (Хартманн/ Hartmann), «а папа стал самым богатым человеком в стране» (Галлер/ Haller)174.

Западная церковь не только обогатилась за счет присвоенного имущества, в чем был заинтересован и лично император, теперь, как и всегда после большой войны, храмы были переполнены, да и монастыри тоже. (Так, после Первой мировой войны клир Германии в период с 1919 г. по 1930 г. основывал в среднем по 12—13 монастырей ежемесячно, а число монахов и монахинь ежегодно увеличивалось на 2 тысячи человек!) Ибо разорившийся крестьянин, голодный колон, задавленный налогами горожанин — все они приходили. «Одна лишь церковь, — пишет Григоровий/ Gregorovius, — посреди обломков старого государства стояла твердо, лишь она была полна сил и бепрепятственно шла к своей цели, ибо вокруг нее была пустыня». И Хартман/ Hartmann подтверждает, что велением времени «повсеместно было преумножение церковных владений... Настроения того времени, всеобщий упадок и ужасающие бедствия двадцатилетней войны способствовали развитию той религии, которая предсказывала близкий конец света, которая убеждала в том, что материальные блага ничтожны и преходящи, и призывала обратиться к собственной душе, чтобы успеть спасти ее... Эти настроения способствовали расцвету монастырщины в тогдашней Италии... Только эти монастыри содержались опять-таки за счет оброков и арендной платы с колонов... большая часть доходов от их труда по-прежнему достается не им, а их хозяевам, т. е. монастырям»175.

На войне больше других нагрела руки церковь Равенны. Ее ежегодные доходы в то время составляли 12 тысяч солидов (золотых). Ее землевладения, простиравшиеся вплоть до Сицилии, постоянно увеличивались за счет дарений и завещаний. Состоятельные банкиры строили и оборудовали так называемые Божьи дома. Епископ Равенны первым делом при карманил арианские храмы, которых в окрестностях бывшей столицы готов было особенно много, вместе со всей церковной утварью176.

В одной из частноправовых новелл двенадцатого года правления Юстиниана (538—539 гг.) говорится: «Все наше рвение направлено на то, чтобы в нашем государстве воцарились и укрепились, расцветали и преумножались свободы. Ради этого мы вели столь большие войны против Ливии и Запада, во имя истинной веры в Бога и ради свободы наших подданных»177.

Разумеется, император вел свои более чем двадцатилетние войны не «ради свободы подданных», но что касается «истинной веры» — так это в точку. На ее алтарь, и это не подлежит никакому сомнению, он возложил два народа и уничтожил их. Ведь столь вожделенный для современников, и прежде всего для самого Юстиниана, recuperatio imperii* представлял собой не что иное, как кровавое отвоевание для католицизма Северной Африки и Италии. Таким образом, деспот становился «авангардным борцом римской церкви», он отдавал «Риму и папе все, что только мог» (Рубин/ Rubin)178.

А вот для собственных подданных император не сделал ничего, во всяком случае, ничего хорошего. Ведь тот, кто отдает Риму и папе, отбирает у всех остальных. Почти всегда он при этом угнетает других. Именно длительные войны, ведущиеся якобы во имя свободы жителей Северной Африки, Испании и, в особенности, Италии, а также войны с персами, строительство 700 новых крепостей и возведение многих сотен новых храмов поглотили гигантские суммы. Для того чтобы иметь возможность содержать армии на Востоке и на Западе, восточные провинции разорялись непомерными налогами, из народа, как подчеркивает Прокопий, все более безжалостно высасывались все соки, что приводило к росту недовольства. К тому же власти, в том числе и суд/были коррумпированы, военачальники наглели, вымогательство, беззаконие и насилие процветали. В этом громадном полицейском и церковном государстве воровали все — от простого стражника до высшего государственного чиновника, а так называемые «истребители разбойников» лютовали почище любого разбойника. В то время как крупные землевладельцы, военачальники и «правоверные» князья церкви жили припеваючи, в одной только столице за последние десять лет правления Юстиниана произошло полдюжины крупных народных восстаний. А католический деспот, безжалостно угнетавший своим законодательством прежде всего колонов, утопил в крови революционные выступления народа179.

* Recuperatio imperii (лат.) — возврат империи. (Примеч. ред.)

Хронист той эпохи Прокопий, классик византийской исторической школы, в своей «Тайной истории» неоднократно обвиняет императора в истреблении и ограблении собственных подданных и в бессовестном растранжиривании выколоченных налогов. Обвинения Прокопия достигают кульминации в 18 главе его труда, в которой, по-видимому, затронуты важнейшие моменты, если оставить за скобками некоторые преувеличения в цифрах, например, когда он пишет, что скорее «удастся пересчитать все песчинки, нежели людей, ставших жертвами этого императора.,. Ливию, обширнейшую страну, он разорил настолько, что и за долгое путешествие редко посчастливится встретить живого человека. И если там поначалу было 80 тысяч способных носить оружие вандалов, то кто же сосчитает число их жен, детей и слуг? Кому прд силу исчислить количество всех (римских) ливийцев, которые, как мне довелось видеть собственными глазами, прежде жили в городах, занимались землепашеством, мореходством или ловлей рыбы? Еще многочисленнее были мавры, погибшие вместе со своими женами и детьми. И наконец, земля приняла и множество римских солдат и тех, кто вместе с ними прибыл из Византии. Так что тот, кто приведет цифру погибших в Африке: пять миллионов человек — тот сильно преуменьшит реальную цифру. Причиной этого стало то, что Юстиниан после сокрушения вандалов не позаботился об укреплении власти над страной. Он не подумал о том, чтобы обезопасить завоеванные земли посредством завоевания лояльности новых подданных. Вместо этого он немедленно и без раздумий отзывает Велизария по несправедливому обвинению в тирании, чтобы отныне самовластно распоряжаться Ливией и грабить страну.

Он тут же послал сборщиков налогов (censitores), взимал чрезвычайно тяжелые налоги и ввел новые. Он конфисковал наилучшие имения и чинил препятствия арианам в их вере. Денежное довольствие солдатам он выдавал нерегулярно, и вообще солдатам при нем жилось нелегко. Все это порождало восстания и в конце концов привело к великому упадку. Он не мог останавливаться на достигнутом, такая уж у него была натура; сеять хаос и неразбериху.

Италия, не менее чем в три раза большая, чем (провинция!) Африка, обезлюдела еще больше, чем та; так что можно представить, сколько же погибло в ней. Причину того, что разыгралось в Италии, я уже назвал выше (описывая войну). Все грехи, совершенные в Ливии, он повторил и тут. Сверх того, он посылал так называемых логофетов (специальных уполномоченных финансового ведомства), пытался все изменить и все только портил. До войны власть готов простиралась от Галлии до границ с Дакией, почти до города Сирмия. Когда в Италию вторглось войско римлян, германцы (франки!) захватили много земель в Галлии и Венетии. Сирмией же и ее окрестностями овладели гепиды, но, короче говоря, все вокруг было опустошено. Одних унесла война, другие погибли от болезней и голода, которые обычно сопутствуют войне. По Иллирии и всей Фракии, примерно от Ионического моря до предместий Константинополя, а также по Элладе и Херсонесу почти ежегодно, с тех пор как Юстиниан пришел к власти, проносились гунны, склавины и анты, чиня ужасные насилия над жителями. Я считаю, что при каждом их вторжении погибало или пленялось более 200 тысяч тамошних римлян, так что вся страна превратилась в скифскую пустыню. Таковы были последствия войн в Африке и Европе. И сарацины все это время непрерывно нападали на римлян Востока, от Египта до границ с Персией, и истребляли их, так что все области страшно обезлюдели и, мне кажется, что если кто-то задастся вопросом о числе погибших, то не сможет дать ответа. Персы и Хосров четырежды вторгались на другие римские области. Они разрушали города, а из людей, которых они захватывали в занятых городах и вообще повсюду, они одних убивали, а других уводили с собой, лишая таким образом области, по которым они промчались, жителей. С тех пор как они вторглись и в Колхиду (Лазику!), они истребляют там лазов и римлян по сей день. Но и персы, сарацины, гунны, племена склавинов и другие варвары не щадились в римских областях. При вторжениях, а особенно при осаде городов и в многочисленных сражениях они тоже гибли. Не только римляне, но и почти все варвары расплатились своими жизнями за грязное дело Юстиниана. У Хосрова тоже был скверный нрав, но, как я уже отмечал в соответствующих книгах (по истории войн), Юстиниан предоставлял ему все поводы для войны. Он не думал о том, чтобы действовать своевременно, но все делал в неподходящий момент. В мирное время, когда действовали договоры, он всегда коварно изобретал поводы для начала войн со своими соседями, а во время войны он ни с того, ни с сего становился вялым и, по причине своей алчности, делал все крайне небрежно; вместо того чтобы заниматься насущными делами, он изучал небесные кренделя и деловито углублялся в исследование природы Бога. Будучи закоренелым убийцей, он не прекращал войны, но одолеть врагов не мог, так как по причине своей недальновидной мелочности, он никогда не предпринимал того, что следовало. Так во время его правления весь мир наполнился кровью и римлян, и варваров.

Если подводить итоги, то таковы военные события, которые случились в то время повсюду в стране римлян. Но если вспомнить, сколь сильные волнения происходили в Константинополе и других городах, то, по моему мнению, в них погибло никак не меньше народу, чем в войнах. Справедливости и соразмерного преступлению наказания практически не существовало вобсе, но, поскольку император с величайшим рвением поддерживал то одну, то другую сторону, то против* ная Сторона не могла смириться. Таким образом, одни, лишенные поддержки императора, а другие, кичась его поддержкой, попеременно впадали то в отчаяние, то в одержимость. Они то огромными толпами бросались друг на друга, то устраивали мелкие стычки, а бывало, что и одиночка подкарауливал своего врага. Тридцать два года подряд они не могли утихомириться/творили друг против друга страшные дела, и власти (praefectus urbi) наказывали их смертью. Но наказания сыпались почти исключительно на «зеленых» (монофизитов.— Примеч. ред.). Вслед за ними чудовищным гонениям в Римской империи подверглись самаритяне и так назывемые еретики. Но об этом я упоминаю лишь кратко, поскольку недавно поведал об этом достаточно подробно»180.

Когда тиран умер, народ был порабощен, а империя была разорена и недалека от банкротства.

Напротив, для папства, несмотря на то что оно вновь оказалось в большой зависимости от правителя, несмотря на существенное сокращение личной власти пап и унижение некоторых из них, эпоха Юстиниана с материальной и правовой точек зрения оказалась исключительно выгодной, хотя бы благодаря возврату Северной Африки, уничтожению двух сильных арианских народов и ликвидации самостоятельного Итальянского королевства. Подчиняя восточных епископов папе, император заверял: «Во всех делах для нас всегда будет важно, чтобы честь и авторитет Вашего трона преумножались». Однако Каспар/ Caspar комментирует: «Еще ни один император не обращался к римской церкви с таким почтением, и в то же время ни один из них не действовал столь самовластно»181.

ЗАПАД — ВОСТОК: ПОДКУПЫ И БАЛАГАН, ИЛИ ПАПА-УБИЙЦА ВИГИЛИЙ (537—555 ГГ.)

Папой, при котором началась Готская война, был Агапет I (535—536 гг.). По просьбе готов Агапет, который отговаривался отсутствием средств на поездку, в 536 г. все-таки отправился в Константинополь, где ему предстояло остановить уже начавшуюся захватническую войну. Но ему не удалось выполнить просьбу готов, да он, похоже, и не особенно старался сделать это. Согласно Грегоровию/ Gregorovius, «он взялся за дело, как враг готов». В «Uber pontificalis» говорится: «Агапет отправился в Константинополь, где ему был оказан блестящий прием. Он сразу же начал религиозную полемику с наикротчайшим императором и августом Юстинианом... и с Божьей помощью было доказано, что епископ Константинополя Анфимий был еретиком». Во всяком случае, эта тема интересовала римлянина больше, нежели мир с готами! Ему удалось добиться смещения поддерживаемого императрицей патриар-хамонофизита Анфимия — о чем в «Liber pontificalis» имеется полностью искаженное сообщение — и 13 марта 536 г. рукоположить нового правоверного патриарха Мину: «Его деятельность там была исключительно удачной» (X. Ранер/ Н. Rahner). Но с точки зрения готов это был полный политический провал! Вскоре, 22 апреля 536 г., Агапет внезапно скончался в Константинополе, и его смерть до сих остается загадкой. 17 сентября его тело в закрытом свинцовом гробу было доставлено в Рим и захоронено в соборе Св. Петра. Даже, как правило, очень осторожный в своих оценках Эрих Каспар/ Erich Caspar невольно задается вопросом, все ли чисто с внезапной кончиной папы. Ибо «если Феодора хотела устранить неугодного ей человека, то уж, конечно, она располагала достаточными средствами и возможностями, чтобы сделать это так, что комар носа не подточит». Наибольшие шансы на преемничество были у Вигилия, римского поверенного в делах при дворе императора. Уже в 532 г. он почти взошел на вожделенный престол. Императрица была в этом весьма заинтересована. Но и теперь дело не сладилось, так как его опередил субдиакон Сильверий (536—537 гг.), сын папы Гормизды"182.

Император «учел мнение святейшего папы» и запретил низложенному Анфимию пребывание в Константинополе, в его окрестностях, а также в других крупных городах. Но Феодора до конца своей жизни укрывала смещенного патриарха в тайных покоях своего дворца и, в конце концов, после некоторых трудностей, преодоленных не без скандалов, возвела на папский престол своего протеже Вигилия.

Вигилий (537—555 гг.), убийца своего предшественника, и, возможно, причастный к внезапной смерти папы Агапета, был папой во время великой резни готов. Благодаря своей невероятной изворотливости, он продержался на «Светом» престоле восемнадцать лет, заботясь не столько об интересах веры, сколько о выполнении пожеланий правителя.

Подобная покорность клира была характерна для Востока, начиная с эпохи Константина, который был первым христианским государем, правившим и империей, и церковью. Уже при нем империя и католицизм находились в неразрывной связи, во всяком случае, декларировалось их единство. Через Константина и его преемников тенденция на традиционную «благорасположенность клира к государству» в V в. приводит к классическому «дезарепапизму». Епископы исполняли все, что ни пожелает диктатор. Сотни епископов, послушных как автоматы, подписывали декреты даже по религиозным вопросам императоров Василиска в 476 г., Зенона в 482 г., Юстиниана в 532 г., хотя подобное и противоречило церковным канонам.

Итальянский клир в 552 г. писал о клириках Востока: «Эти епископы — греки, у них богатые и шикарные храмы, и они не выдержали бы и пары месяцев, если бы власти лишили их доходов от их приходов. Чтобы этого не случилось, они всегда немедля выполняют волю правителя, что бы он от них ни потребовал». Иногда покорялся и папа, как, например, Иоанн II, который по настоянию императора осудил верных Риму акимитов и признал промонофизитскую теопасхитскую формулу, или папа Вигилий, который идя навстречу Юстиниану, проклял учения «правоверных» теологов Феодора Мопсуестийского (учителя Нестория, против которого выступал Кирилл Александрийский), Феодорита Киррского и Ивы Эдесского (оба они были противниками Кирилла, реабилитированными Халкидонским Собором), которых Юстиниан осудил в своем так называемом эдикте «Три главы». Позднее Вигилий, правда, отказался от проклятия, но вслед за тем еще раз его подтвердил183.

Вначале он был верен католицизму, хотя и в нарушение своих обещаний. Вопреки своим заверениям, он никак не поддержал монофизитские устремления Феодоры. Вместо этого он «с первого мгновения (своего понтификата) занял по отношению к императорскому двору исключительно гордую позицию» (X. Ранер/ Н. Rahner) — если не принимать во мнимание того факта, что он уже получил от Феодоры деньги: 700 золотых. Но затем он уступил императору в очередном, взбудоражившем сначала Восток, а затем и Запад богословском споре, споре о так называемых «Трех главах». Император, желая расположить к себе влиятельных на юго-востоке империи монофизитов, но не желая отказываться от решений Халкидонского Собора, издал эдикт (на самом деле это был не дошедший до нашего времени богословский трактат от 544г.), в котором он абсолютно самовластно, без всякого обсуждения на синоде посмертно проклял трех тяготевших к несторианству теологов и епископов V в.: Феодора Мопсу» естийского, Феодорита Киррского и Иву Эдесского, сравнительно малоизвестного человека все они давным-давно почили в бозе в мире с церковью. Целиком и полностью зависимые от императора восточные архипастыри в целом приняли осуждение, некоторые после легкого сопротивления, а западные — нет. Африканский епископат, к примеру, в споре о «Трех главах» выступил против папы Вигилия единодушно, а епископаты Галлии и Италии — в большинстве184.

Чтобы переубедить строптивых епископов, Юстиниан, скорее всего по совету Феодоры, отдал приказ, и 22 ноября 545 г. папа прямо посреди службы в храме Св. Цецилии, как раз тогда, когда он раздавал святые дары (munera erogantem), был схвачен, посажен на корабль, который взял курс на Константинополь. Это произошло в разгар осады готами Рима, который пал в декабре. (Согласно «Книге пап», императрица послала тайного агента Анфимия с сильным отрядом и предписанием: «Не трогай его только в соборе Св. Петра, но если Вигилий попадется тебе в Латеране, на Палатине или в какой-нибудь церкви, тотчас посади его на корабль и доставь к нам, а не то я с тебя живого сдеру шкуру».) Благочестивая римская община поначалу выслушала благословление от Вигилия, а затем — что признает даже «Книга пап» — забросала его камнями, палками и глиняными горшками и послала его к черту: «Забирай с собой голод и смерть! Зло ты сотворил римлянам — пусть же зло настигнет тебя повсюду, куда бы ты ни отправился!»185

Живым Вигилий в Рим уже не вернулся. Почти год он, разумеется, с разрешения императора, отдыхал на солнечной Сицилии (в Катании), где церковь имела большие владения, а между тем в декабря 546 г. Тотила взял Рим, приказал срыть большую часть городских стен, население изгнать, сенаторов взять в заложники, а позднее казнить. Только 25 января 547 г. Вигилий прибыл в Константинополь и был там торжественно принят. Император и папа расцеловались со слезами на глазах, возможно, не только от радости, но и из-за незадолго до того полученною известия о падении Рима. Затем Вигилий мужественно отлучил от церкви всех подписавших эдикт «Три главы», а папа Григорий «Великий» сообщает даже об отлучении императрицы — что совсем уж невероятно! На следующий год Вигилий сам, в так называемом Judicatum (приговоре), одобрил осуждение лиц, перечисленных в «Трех главах». Он даже принудил к подписанию этого находившихся в Константинополе епископов (из Милана и Африки). Прекрасная иллюстрация догмата о папском верховенстве! На западе, и прежде всего в Африке, поднялась буря возмущения. Но и ближайшее окружение папы протестовало столь энергично, что ему пришлось некоторых из особо приближенных к нему диаконов, в том числе и своего племянника Рустика (которой нашел прибежище у акимитов), сместить и отлучить от церкви, после чего он сам был отлучен на синоде африканских епископов. Но когда на него ополчился почти весь Запад: от него отложился римский клир, а также клир Галлии, Северной Италии, Далмации и Иллирии — последние отголоски раскола из-за аферы с «Тремя главами» раздавались на Западе, особенно в Северной Италии вплоть до конца VII в. — он одумался и, поддержанный прежде всего вернувшимся в Константинополь диаконом Пелагием, своим будущим преемником, отозвал свой Judicatum. Теперь Вигилий выступил и против следующего эдикта императора против Феодора Мопсуестийского, Феодорита Киррского и Ивы Эдесского от июля 551 г. и угрожал всем подписавшим его отлучением. Но после того как император ссылками и подкупом добился покорности строптивого африканского епископата (так, епископа Виктора из Туннуны после многолетней ссылки продолжали держать взаперти в различных монастырях Константинополя, где он написал свою скучнейшую «Всемирную хронику») и, наконец, покорил Италию, притесняемый Вигилий, почувствовавший нешуточную опасность для своего престола, в очередной раз переметнулся. Он делал все, что требовал от него всехристианнейший император, а тот не останавливался ни перед чем. В ход шли посулы, уловки, клятвопреступление, государственное принуждение. 8 декабря 553 г. папа признал в письме константинопольскому патриарху Евтихию (552—565 гг.) свои «заблуждения» и осудил трех умерших богословов и их защитников Но Юстиниану было недостаточно частного письма папы. Он потребовал от него подробного и публичного осуждения и получил требуемое, В «Constitutum И» от 25 февраля 554 г. Вигилий в очередной раз проклял вышеуказанных лиц, чем и обеспечил себе право на возвращение домой весной следующего года. Но в начале июня 555 г. на пути в Рим он умирает в Сиракузах на Сицилии. Таким образом, в Рим был доставлен его прах, прах первого папы со времен Петра, который не был причислен к лику святых186.

В энциклике от 5 февраля 552 г., «на 25 году правления владыки Юстиниана, вечного августа», Вигилий поведал всему миру или, как он выражался, «Божьему народу во всем мире» («universo populo Dei») о своих страданиях, своем «мученичестве» в когтях католического императора, «его кроткого Величества», по выражению самого папы. Его Святейшество многословно сокрушается о «досадных хлопотах», о « непереносимых мучениях (multa mala intolerabilia), которым нас непрестанно подвергали», которые становились «все невыносимее». Все его «неоднократные устные и письменные протесты оставались без внимания; напротив, день ото дня наши беды возрастали». Вот как описывает папа Вигилий кульминационный момент свок£ страданий: «За два дня до Рождества нам довелось самолично наблюдать и слышать собственными ушами (auribus nostris), как все ворота дворца», в котором Вигилия содержали, «окружили отряды стражников... их дикие вопди достигали нашей опочивальни, в которой мы как раз отдыхали; эти вопли мы слышали вплоть до той ночи, когда нам удалось бежать... Вообразите причину и размеры той опасности, которую мы презрели вопреки всему ужасу: нам пришлось протискиваться через узкую щель возводимой стены, мы стояли во мраке ночи, будто скованные ужасной болью. Из этого можно понять, в какой беде мы пребывали исключительно во имя церкви и из какой темницы нам пришлось бежать в тот миг наивысшей опасности»187.

Папа-мученик, который вообще-то являлся и папой-убийцей, которому пришлось самого себя «в миг наивысшей опасности» протискивать сквозь «узкую щель» в стене и потом стоять во мраке ночи, очень хотел, чтобы о таком кошмаре непременно узнали все христиане. В конце собрания своих жалоб он, как водится, ластится к императору: «Важнее всего для меня — важнее уз любви, уз крови, важнее всех земных благ — моя совесть и моя добрая репутация в глазах Его кроткого Величества» («piissimi principis»)188.

Иезуит Хуго Раиер/ Hugo Rahner называет это «великой энцикликой от 5 февраля 552 г., адресованной всему католическому миру» и утверждает о Вигилии: «Своими страданиями папа искупил все свои неблаговидные деяния прежних лет...»189

Перечислим же неблаговидные деяния Вигилия: всеохватывающее интриганство, алчность, продажность, предательство своей веры, убийство, да к тому же убийство папы. И даже если он, вопреки всем подозрениям, не замешан в таинственной смерти Агапета I, то в смерти Сильверия он замешан с полной очевидностью. И подобно тому, как в промежутке между этими двумя смертями апокрисиарий Вигилий поспешил из Константинополя в Рим, чтобы по уговору с императрицей Феодорой, столь благоволившей к нему, сделаться папой, «наместником Христа», так и теперь, после смерти Вигилия, апокрисиарий Пелагий поспешает из Константинополя в Рим, чтобы по желанию императора Юстиниана, столь благоволящего к нему, сделаться папой, «наместником Христа». Всякий раз папы умирали или в Константинополе или на пути оттуда, а преемник уже находился на пути из Константинополя в Рим. Бесспорно, Вигилий вступил на святой престол не с первой попытки и не скончался в Константинополе, как Агадет, а только по дороге оттуда, в Сиракузах. Но разве не следовало хотя бы менять место преступления, чтобы не делать слишком очевидной повторяемость событий? Во всяком случае, Вигилий скончался в Сиракузах столь же внезапно, как в свое время Агапет в Константинополе. И когда Пелагий прибыл в Рим, чтобы занять с высочайшего, то есть императорского, соизволения, «святой престол», многие клирики и представители знати воспротивились этому, поскольку считали Пелагия причастным к внезапной кончине Вигилия — причем настолько причастным, что ему пришлось принести клятву в своей непричастности перед всем народом. С Евангелием в руках, крестом Христовым над головой — а рядом стоял Нарсес, его византийский покровитель!190

К тому же Пелагий написал письмо в защиту не своего усопшего предшественника, нет! — но в защиту «Трех глав». В этом письме он высказал в адрес папы Вигилия серьезнейшие обвинения, поскольку «его нерешительность и продажность провоцировали врагов Халкидонского Собора на бесконечные скандалы и на злоупотребление религиозным усердием Его Императорского Величества»191.

Если абстрагироваться от антиеретических законов, то наиболее долговечным оказалось то, что не имело никакого отношения к религиозному усердию Его Императорского Величества: речь идет о продолжавшем действовать вплоть до Нового Времени кодифицированном римском праве — Кодексе Юстиниана 529 г. и о еще более значительных «Дигестах», или Corpus iuris civilis («Своде законов») 533 г., составленного под руководством императорского доверенного и министра юстиции (quaestor sacri palatii) Трибониана. Юстиниана, по аналогии с Константином (кн. 1, стр. 228), охотно прославляют за более гуманное, благодаря влиянию христианства, правосознание этого Кодекса. Но если участь рабов и была облегчена, то прежде всего по причине того, что в производственных процессах, особенно в сельском хозяйстве, главное место уже давным-давно принадлежало не рабам, но колонам. А вот по отношению к ним юстинианское право оказывается абсолютно беспощадным. И можно ли вообще рассуждать о гуманности права, если оно отказывает в какой-либо правовой защите всем иноверцам?

Религиозное усердие Его Императорского Величества, как и всякое другое религиозное усердие государств и церквей, оплачено нуждой и кровью. А поскольку вселенские амбиции Юстиниана не уступали таковым у 2-й династии Флавиев (династии Константина), то расплата нужной и кровью была велика, как никогда. Это религиозное усердие означало неимоверное и постоянно возрастающее обдирание подлинных, так как строительный раж и длившиеся десятилетиями войны деспота поглощали гигантские средства. Это религиозное усердие обернулось непрерывной религиозной борьбой: страданиями монофизитов, гонениями на манихеев, угнетением евреев, истреблением самаритян, непреклонным подавлением язычества, которое Юстиниан преследовал более жестоко, чем любой правитель, начиная с Феодосия I и остатки которого он практически уничтожил. Это религиозное рвение оплачено истреблением вандалов и готов. А также жизнями собственных солдат.

Борьба Юстиниана за католицизм, причиной которой, как полагают, в большей мере были его завоевательные планы по отношению к Западу, нежели его религиозные убеждения, имела следствием сепаратистские выступления в Египте и в Сирии и образование двух «еретических» национальных церквей: сирийской монофизитской церкви и церкви коптов. А большие захватнические войны в Северной Африке и в Италии и триумфальное отвоевание части Запада — все это было оплачено тяжкими потерями на востоке и на севере. Это оплачено все возрастающими контрибуциями персам, армии которых свирепствовали на незащищенном Востоке, а в 540 г., в разгар «вечного мира» дотла сожгли Антиохию, перебили или увели в рабство ее жителей, которые дошли до самого моря и все явственнее обретали превосходство на Ближнем Востоке. Грандиозная экспансия в западном направлении оставила беззащитной границу по Дунаю. Все новые орды чужих народов — преимущественно славян — с первых лет правления Юстиниана захлестывают Балканы. Они прокатывались по всей империи, вплоть до Адриатики, Коринфского залива и Эгейского моря. Если они и отступали, то в конце концов они владеют Балканами и по сей день, в то время как нападения других «варваров» были эпизодическими.

Но и победы императора на Западе оказались недолговечны. Восстановленная империя просуществовала недолго. Уже в 568 г. лангобарды завоевывают большие территории в Италии. Приобретенные на юго-востоке Испании земли спустя несколько десятилетий вновь переходят к вестготам. И наконец, натиск арабов и ислама уничтожает плоды усилий Юстиниана в Египте, Северной Африке и Испании почти бесследно.