Однако этот государь, похороненный в гробнице апостола и провозглашенный восточной церковью святым - как, конечно, всякий такого пошиба и на Западе, например, Карл, (саксонский - вероятно, не только - мясник), Генрих II «тысячи провозглашенных святыми преступников» (Гельвеций), - однако, этот св. Константин, не проигравший ни одного сражения, «человек войны» (Прете), «совершенное воплощение «солдатчины» (Зеек), вел одну войну за другой, которые характеризовала, по крайней мере частично, «ужасная жестокость» (Корнеманн) не позднее лета или осени 306 г против бруктеров, сначала на римской, потом на их собственной территории. В 310 г снова против бруктеров, чьи деревни он сжег, чьих пленных он велел растерзать живыми. В 313 г против франков, племенные вожди поплатились жизнью. В 314 г против сарматов, которые укрощены уже при Галерий, теперь он становится «великим победителем сарматов» (Sarmaticus Maximus). В 315 г против готов (Gothicus Maximus). В 320 г сын Крисп побивает аллеманов, в 322 г он сам еще раз сарматов. Он захватывает богатую добычу и угоняет бесчисленных пленных на римскую землю как крепостных. В 323 г он побеждает готов, причем каждого, кто им помогал, он приказывает сжечь живьем. Кто уцелел, - снова отправляется в плен. Новый титул «Gothorum Victor Triumphator». Новое начинание ежегодно праздновавшиеся с 4 до 9 февраля «ludi Gothici»1 (ср. «Франкские игры» - стр. 189). В свое последнее десятилетие Константин часто сражается в дунайских странах, уже пытается выступать по отношению к ним как «миссионер» (Крафт), наносит германцам поражения, которые сказались «вплоть до их религиозной истории» (Деррьес). В 328 г. он подчиняет готов в Банате. В 329 г Константин II уничтожает войско аллеманов почти полностью. В 332 г отец и сын побеждают при Марцианополисе готов еще раз, чьи мертвецы, жертвы также голода и мороза («fame et fngore» аноним Валезиан), насчитывались сотнями тысяч, среди них, вероятно, много также женщин и детей. «Великий победитель готов». Даже в год своей смерти «создатель христианской мировой империи» (Дельгер), особенно подталкиваемый клиром Армении, интенсивно снаряжается против персов, которых он хочет победить в недвусмысленно крестовом походе, с множеством военных епископов, переносной культовой палаткой, литургическим реквизитом.

1 «Готские игры» (лат)

Принципиально это тоже не было новым, напротив, религия издавна связана с войнами Везде имелись боги войны и сражались по их приказанию, с их одобрения. В Индии священник сопровождал полководца Германское войско часто собиралось в священной роще и несло в сражении культовые символы, германцы имели даже вооруженных священнослужителей в войсковом сопровождении и не находили «ничего удивительного в этом даже в христианское время» (Андерсен Денцлер). Очень уважали религию и войне римляне. Их бог войны Марс имел храмы на Марсовом поле, на Аппиевой дороге, в цирке Фламиния, один как Ультор («Мститель») на Форуме Августа. В марте и октябре, очевидно, к началу и концу кампании, отмечается праздник Марса, военные горны (23 марта и 23 мая) чистятся, лошади тоже освящаются Салии - танцующие священники, исполняли сакральный танец, один из их щитов падал прямо с неба, с Carmen Saliare1 они взывали к ногам - подобно тому как полководец перед военным походом должен был с криком «Бодрствуй, Марс» потрясать «копьем Марса» Еще большую роль играла религия в войне у иудеев, чей «Завет» как раз христиане и приняли (стр.105 и след.), конечно, вначале не приняв его воинственного рычания.

Ориген, крупнейший теолог раннехристианского времени, вполне убежден, что христианин, понимающий Ветхий Завет буквально, должен «покраснеть» перед лицом столь многих «тоньше и разумнее действующих человеческих законов, хотя бы римских или афинских» Воинственные части Библии Оригену кажутся объяснимыми лишь с точки фения Войны духа Иначе, полагает он, апостолы никогда бы не «передали зти книги евреев ученикам Христа для чтения в церквах» «Мы пришли, послушные призыву Христа преломить копья и перековать мечи на орала. Мы никогда больше не обнажим меч против какого-либо народа и учим больше не воевать.

В конце концов синоптический Иисус выступает как не-боец, как пацифист, он свободен от шовинистических инстинктов, от властных амбиций. Никогда он не разрешает внедрять «Благую Весть»2 огнем и мечом. Напротив, он отвергает всякое насилие, предлагает отказ от противодействия, героизм терпения, а не самоутверждения. Он даже требовал воздавать за зло добром.

1 Песня салиев (лат)

2 Так буквально переводится с греческого слово «Евангелие»

В Новом Завете христиане должны брать лишь «щит веры», «шлем спасения и меч духовный, который есть слово Божие». И в соответствии с новозаветным запретом убийства в христианстве в течение первых трех столетий нигде не разрешалась военная служба! Юстин, Татиан,.

Афенагор, Тертуллиан Ориген, Киприан, Арнобий, Лактанц, сколь ни различны они человечески и теологически, становились ли они «еретиками», обвинены ли были в «ереси», оставались ли «правоверными», все они не уставали возвещать миру ненасилие. Они все уверяют, подобно Афенагору, что христиане «своих врагов не ненавидят, но даже любят их даже благословляют и молятся за тех, кто домогается их жизни, чтобы они «побитых не били вновь, ограбленных не судили» «Таким образом, мы ни в коем случае не должны оказывать сопротивление», - так комментирует св. Иустин Нагорную проповедь Император не мог быть христианином, христианин никогда не мог быть императором Тертуллиан жестко противопоставляет христианский долг и военную службу, божественную и человеческую присягу, «ратный символ Христа и ратный символ Дьявола, стан света и стан мрака». Он называет военную службу «невыносимой» и объявляет любую униформу «у нас запрещенной, так как она есть знак неразрешенной профессии» «Как можно вести войну, более того, быть в мире воплощением солдата без меча, что Господь отнял?» Именно он «разоружил Петра и тем самым отнял меч у каждого солдата». Климент Александрийский доходит до отклонения военной музыки (подобно - по другим основаниям - Альберту Эйнштейну, согласно которому всякий, охотно шагающий в ногу, получил «свой мозг по недосмотру») Отвергали теологи также любую необходимую оборону и смертную казнь, - Ветхий Завет требовал ее даже за прелюбодеяние, за гомосексуализм, «нецеломудренного» зверя (стр. 67).

Даже охотники по церковному определению римского епископа и св. Ипполита (в третьем веке второй по старшинству, которых мы знаем) должны отказаться от охоты или перейти в другую веру Запрет убийства считался для христиан именно безусловным «Солдату, который исполняет свою службу при наместнике, скажи, чтобы он не совершал никаких казней», - учит Ипполит в своем «Апостольском размышлении» «Кто силой меча или насилием держит город, кто властвует, того отставь или дай ему отпор. Если солдат захочет стать кандидатом на крещение или верующим, то дай ему отпор, потому что он презрел Бога» Итак, последовательно они были против убийства человека, все равно по какой причине и по какому праву на поле битвы, при самозащите, в цирке или решением суда.

Нельзя одновременно подряжаться Богу и человеку, развивает мысль Тертуллиан, «нельзя служить обоим, Богу и императору». Конечно, язвит он по поводу одного христианина на государственной службе допустим, что он сможет когда-нибудь занять высокий пост, не принося жертвы и не способствуя жертвам, не отдавая управления храмами, не подсчитывая храмовых сборов, не устраивая спектакли и не председательствуя на них, допустим, что он не займется никаким торжественным оглашением, не издаст никакого эдикта, не будет клясться богами, «что он как обладатель судебной власти никого не приговорит к смерти или поражению прав (neque indicat de capite alicuius vel pudore), - можно отделаться денежным штрафом, - что он не позволит ни (в последней инстанции) приговорить, ни предварительно (neque damnet neque praedamnet), что он никого не закует в кандалы, никого не запрячет в тюрьму, не подвергнет пыткам, - если это правдоподобно, то нечто такое могло бы случиться» Тертуллиан отказывается от вывода, он с необходимостью следует сам собой.

Афенагор сообщает, что христиане «никогда не решались смотреть на судебную казнь». По их убеждению не было «никакого большого различия наблюдать за казнью или самому ее приводить в исполнение, поэтому мы запрещаем зрелище таких сцен. Итак, можем ли мы, кто даже не смотрит, чтобы вас не запятнало убийство или преступление, кого-нибудь убить?».

Это относилось, как сказано, к любому случаю. Тем более, когда убивали массами, проливали кровь множества людей. Поэтому ранняя церковь осуждала «строго войну» (Кадус), считала «любовь и убийство несоединимыми» (Бейнтон). То абсурдное различение послеконстантиновского клира, который после перерождения в государственную и военную церковь, хотя впредь и осуждает убийство в малых масштабах, вдруг славит тысячекратно большее на полях сражения, старая церковь не знала. На улицах подкарауливают разбойники, пишет мученик Киприан, «без сомнения значительнейший африканский епископ III-го столетия, может быть, даже вплоть до Амвросия» (Маршалл), и пираты угрожают на морях, всюду земля пропитана кровью, однако «Если она проливается частно, говорят о преступлении, если официально, - о храбрости Масштаб свирепости - это то, что делает преступление безнаказанным».

Но как раз факт, что масштаб свирепости, делающий преступление безнаказанным - это мораль церкви и поныне. А в первые три столетия н.э. этого не было. Так, члены праобщины в 66-67 гг., незадолго до осады Иерусалима римлянами (стр. 96 и след.), в полном составе переселились в восточноиорданские земли, в городок Пелла (где сегодня стоят руины Ширбет Фахила), так как они, подчеркивает теолог Эрхард, «не хотели браться за меч». Поэтому и во время иудейского восстания Бар Кохбы (стр.99 и след.), как сообщает св. Иустин, «только христиан обрекали на ужасные муки, если они не отрекались от Иисуса Христа и не богохульствовали». Это означает, - если они не отступали от своей веры и не воевали с римлянами. С другой стороны, римляне тоже не медлили убивать христианских солдат-отказников «Я не могу быть солдатом, я не могу совершать злодеяния, я - христианин» (non possum militare, поп possum malefacere - Christianus sum). Так в Африке солдатский сын Максимилиан сопротивляется вступлению в армию «Я оказываю воинскую услугу не миру, а своему Богу» Проконсул повелел казнить его. Таким образом, с некоторых пор (примерно с конца II столетия) христиане уже имелись в армии, - ведь они уже были солдатами, когда стали христианами и остались там, в соответствии с указанием Павла, в своем качестве, но не должны были сражаться. И едва ли случайно, что последние преследования христиан при Диоклетиане начались, как сообщает Евсевий, «с братьев», «которые состояли в войске». И мы знаем также, что они (в 303-311 г.г.) поставили «основную часть мучеников» (Андерсен Денцлер). И наверняка не только потому, что суровые христиане отказывались приносить жертву императору.

Но «Ничто так быстро не ушло в забвенье, - жалуется католик Кюнер, - как первые три столетия» Правда, еще в начале IV столетия собор в Эльвире отказывает всякому верующему, который лишь согласно доносу (справедливому или нет) содействовал казни или изгнанию, в причастии на всю жизнь, даже в час смерти. Но затем в 313 г, Константин и Лициний издали свой эдикт о терпимости, христианство из неразрешенной религии стала разрешенной (чтобы вскоре все другие разрешенные сделать неразрешенными). И в ночь совершилась чудесная метаморфоза этих пацифистов в военно-полевых попов. Если до этого они делали все, чтобы воспрепятствовать военной службе своих единоверцев, некоторые становились поэтому даже мучениками, и вдруг мертвые им оказались необходимы Едва только признанный государством, синод в Арелате (Арль) вынес решение, «в согласии со Святым Духом и его ангелами», об отлучении от церкви дезертировавших христиан. Кто отбросил оружие, был исключен Перед этим исключали тех, кто его не отбрасывал. Если раньше «militia Christi»1 было - конечно, уж подозрительно часто эксплуатировавшимся - образом, теперь его имели в действительности (Уже Павел кажется влюбленным в военную терминологию он говорит об «оружии Бога», «броне справедливости», «щите веры», «шлеме святости», «огненных стрелах зла» Кем бы стал муж, подобный ему, во времена Августина) Имена солдатских мучеников теперь быстро улетучились из церковных календарей солдатские боги, сам Христос, Мария, различные святые пришли сюда и в точности переняли функции языческих воинских идолов Воинская присяга значила sacramentum2 .

Интересно также, что среди позднеантичных военачальников и полководцев восточной империи от середины IV до середины V веков, называемых Рабаном фон Хелингом (насколько уверенно еще можно распознать их религиозную принадлежность) уже двадцать - (ортодоксальные) христиане, пять - ариане и лишь еще семь язычников Кроме того, фон Хелинг предполагает среди ведущих военных этого времени пять (ортодоксальных) христиан, одного ариана и двух язычников У неменьшего числа высших офицеров их религию установить не представляется возможным. Среди военных сановников западной половины империи фон Хелинг с уверенностью называет тринадцать (ортодоксальных) христиан, трех ариан и восемь язычников. В дальнейшем он предполагает среди военного командования Запада еще пять (ортодоксальных) христиан Возможные ариане или язычники здесь отсутствуют. Но опять не устанавливает у ряда ведущих генералов их вероисповедания. И все-таки уже тогда гораздо большее число руководящих военных, чья вера известна, - христиане.

Столетие спустя после синода в Арле - через 102 года - христианский императорский указ исключает из армии всех нехристиан массовое убийство теперь окончательно дело верующих в Христа.

И спустя полторы тысячи лет божественные ученые не просто довольствуются этим, - они находят это прекрасным.

1 «воинство Христово» (лат).

2 «таинство, святость (лат).

Ганс фон Кампенхаузен, один из тысяч, в своем исследовании «Военная служба христиан в церкви древних времен» иронизирует над «наивной непосредственностью», с которой те прокламировали и практиковали пацифизм, «исключительное право» Баронский теолог объясняет это.

«маленькими, более или менее мелкобуржуазными инфильтрациями в мирные внутренние области», более того в основе - отсутствующим раннехристианским чувством ответственности, поверхностностью «Христиане стоят еще вне политической ответственности, и государственно-политическая рефлексия Античности их еще в глубине не задела. Но так не могло оставаться» «Развитие продолжается, и с ростом церкви ее ответственность за внутренние духовные сферы должна возрастать».

С «глубиной» и «ответственностью» фон Кампенхаузен описывает, что церковь теперь воет с волками, что она с этого момента, прямо или косвенно, становится на тысячелетия соучастницей миллионнократного убийства. Но человеку не нужно быть теологом, чтобы без прикрас признать это. Напротив, он, как большинство ему подобных, двоедушничает он-де не хотел бы сказать, что «церковь со времен мнимого «отпадения» к Константину просто отказалась от первоначальных христианских исключительных взглядов». Нет, «церковь ради этого не просто капитулировала перед миром и мирским военным правом», она, утверждает он, «не просто же возвела военную службу в абсолютный закон». Ибо «исключения возможны», ведь «перед воротами церкви и монастырей провозглашено принципиальное «стой» войне и кровавой юстиции», - это означает, что - как важно - по меньшей мере шкура клира спасена («кровав» лишь мирянин), и некую видимость пацифизма! «Монахам, клирикам и «духовным лицам» всех категорий не нужно воевать». И вообще «Христиане поэтому никогда не включались в политические и военные фронты так, будто война подтверждала истину в последней инстанции, не терпящую отступления. Таким образом, военная служба и отказ от нее для христиан некоторым образом взаимосвязаны Правильно понятое «исключение» в этом случае - необходимое истолкование и подтверждает правильно понятое «правило».

1 осведомленный (ит)

Фон Кампенгаузен тоже правило среди теологов Типичен для этого, в своих последствиях едва ли переоценимом повороте, для этого радикального (софизмы а 1а Кампенгаузен мы можем забыть) отказа от вековой, строго пацифистской религиозности в пользу тысячелетней милитаристской, типичен для сегодня замалчиваемый как «грехопадение» бесподобный aggiormamento1 , - отец Лактанц. Ибо он вкушает «первым в качестве любимца императора выгоды возникшего союза государства и церкви» (фон Кампенгаузен), - и он же первым теряет свое лицо.

В своем «Divinae Institutiones»1 , большой христианской апологии доконстантиновского времени, написанной незадолго до 313 г, Лактанц страстно выступает за гуманность, терпимость, братскую любовь. Конечно, он не знает ничего более важного на Земле, чем религия. Но ее должно защищать «умирая, но не убивая, терпением - не жестокостью, верой - не преступлением. Если вы хотите защищать религию пролитием крови и мучениями, тогда вы ее не защищаете, а мараете и обесчещиваете» Лактанц последовательно борется в своем трактате против национализма и войны «Ибо как может быть справедливым, кто причиняет вред, кто ненавидит, кто грабит, кто убивает. Но все это делают те, кто стремится быть полезным своему отечеству». Однако отец церкви не одобряет не только военную службу, но любое человекоубийство, даже если оно «мирским правом может быть разрешено». Он проклинает само доносительство о преступлении, за которое полагается смертная казнь. Но в «Извлечении» (Epitome) этого труда примерно anno 314 автор вычеркивает все пацифистские места и славит смерть за отечество - «особенно замечательное произведение» (фон Кампенгаузен).

Тем самым Лактанц демонстрирует позицию всей церкви вообще Его, когда-то преследуемого и часто испытывавшего крайнюю бедность, Константин вскоре после 313 г. сделал воспитателем своего сына Криспа, а время от времени и собственным советником Стремительная карьера, блеск двора, виллы Мозельской долины, дворцы Трира (со времен Августа город, уже несколько десятилетий императорская резиденция, где пребывали Константин, св. Елена, куда позднее прибыли отцы церкви Афанасий, Амвросий, Иероним), короче, общение с «Высшим» обществом империи, все это заставило седовласого Лактанца быстро забыть, во что он до того верил всю жизнь. Так, задним числом он посвящает свой главный труд государю, не клеймит больше военную и юридическую службу, но - восхваляет их Все христианство для него теперь «кровавая борьба между добром и злом» (Прете), благодаря чему он стоит «уже на пороге нового времени» (фон Кампенгаузен).

1 Божественное наставление (лат)

Тем самым Лактанц предает собственное вероубеждение и почти трехсотлетнюю пацифистскую традицию. И подобно ему, в основе, вся церковь Жадно следует она соблазнам императора, который ее признал, сделал влиятельной, богатой, но который, однако, не нуждается в пассивном, пацифистском клире, а в том, который благословляет оружие. И он его благословлял и благословлял. Так как, пишет Гейне, «не только римские, но и английские, прусские, короче, все привилегированные священники объединялись с цезарем и компанией для угнетения народов».

Современные теологи, которые категорически не отвергают это банкротство учения Иисуса, говорят о «грехопадении» христианства Успокаивающее слово, умаляющее, напоминающее о старой сказочке о яблоке, райской «любовной интрижке». В действительности речь идет об убийстве, тысячелетнем сражении, которое теперь, тогда совершалось во имя «Благой Вести», религии любви, самого Бога, к тому же еще и провозглашенном справедливым, благим, которое преобразилось, да, стало «священным» - вершинная точка преступления «святая война». Она была, наряду с инквизицией и сожжением ведьм, единственно чем-то новым в христианстве До сих пор не имели понятия о «чудовищном безрассудстве религиозных войн» (Вольтер), об этом «кровавом безумии» (Шопенгауэр).

Новая теология следовала в духе старого вокабулярия. Не только политическая, - милитаристская, теология Ecclesia triumphans1 , Ecclesia militans2 , теология императора - всех императоров. По меньшей мере, древнеримских, языческих, восходящая вплоть до Цезаря, а в основе много дальше. Конечно, запах жертвоприношений идолам, «позорное заблуждение», которое «привело к порче столь многие народы», но - Константин был (так это кажется, не может не казаться) почти столь же кровожадным как когда-то Яхве «Я избегаю всякой слишком отвратительной крови, всяких противных и опасных для здоровья запахов». Но кровь и вонь полей сражения так приятно ударяли в нос этому государю, как ГОСПОДУ.

1 церковь торжествующая (лат).

2 церковь воинственная (лат).

Монарх, который мог однажды выразиться, «что я как человек Бога все давно знаю досконально») - наглая заносчивость, которой не давал увлечь себя ни один языческий владыка - конечно, знал, чего хотел укрепления империи благодаря религиозному единству К тому же самому стремился, правда, уже его предшественник Диоклетиан, но с помощью язычества Константин достиг этого - его «революция» - с помощью христиан. С одной стороны, он - в посланиях епископам, синодам, общинам - без устали присягает единству, согласию, «миру и гармонии». Снова и.

снова он провозглашает «единый порядок», он называет это своей «целью прежде всего, чтобы у счастливых народов католической церкви оставались защищенными одна единственная вера, чистая любовь и единодушное благочестие», «чтобы общая церковь была одна». С другой стороны, ничто не стоит к деспоту ближе, чем армия, он был насквозь солдатским императором и остался им до конца. Он решительно реорганизовал войска. Он разделил их на пехоту и конницу. Он применил для безопасности границ милицию, ядро которой образовали ветераны, создал мобильную полевую армию, к которой принадлежала и palatini, импера -юрская гвардия, и уже начал также рекрутирование германцев.

Конечно, этот человек знал, чего он хотел боеспособной веры и боеспособной армии. Кто почитает божество самым должным образом, тот и нуждается в государстве больше всего. Он сам ввел в войско христианскую божественную службу «Во-первых, это было моим стремлением - объединить все народы в образе мыслей, касающемся божественного, сплотить на единой позиции, во-вторых, исцелить и восстановить тело всего мира, страдающее, так сказать, от тяжких повреждений. В моих усилиях ради этой цели одно я имел в виду укромности моего сердца, другое стремился осуществить моей военной мощью» Итак, политика силы для изменений более не с помощью языческих богов, но креста «Неся повсюду впереди твою печать, - говорится в одном эдикте императора, - я возглавлял овеянное славой победоносное войско, и если когда-нибудь нужда государства требовала того, я выступал против врагов, следуя тому самому открывшемуся знаку твоей мощи».

1 Самим фактом» [лат ), на деле, в действительности

Епископы тоже знали, чего они хотели. Только это слишком мало имело общего с заповедями их Господа Иисуса, гораздо больше с приказами их повелителя Константина и не в последнюю очередь с их собственными планами. Трон и алтарь! Клир, по меньшей мере высший, принадлежал теперь великим империи. Он проглатывал деньги, имущество, почести, и все это благодаря христианскому владыке, его битвам и победам Разве можно было не нравиться ему, не быть послушным? Как он повышал ценность епископата, так епископат давал привилегии в церкви его официальным чиновникам Согласились, - предписанием 7-м синода в Арле (314 г)- что они при совершении проступка, обычно чреватого исключением, не попадают ipso facto1 под отлучение, как обычные верующие. Огром ная часть большой церкви уже в IV веке склонялась к идентификации церкви и государства. И если до того с войсками сражались боги, демоны, бесы, то теперь это «Божья рука», что повелевает «полями сражений», это Бог персонально, кто делает Константина «государем и властителем», победителем, «единственным из всех власть имущих, которые когда-либо жили, неукротимым и неодолимым», это Бог, кто делает «грозным» этого властителя, кто сам «на его стороне сражается». Да, ликует его придворный теолог, первое христианское Величество победило «со всей легкостью» и подчинило больше народов, чем все предыдущие императоры - «столь богоугодным и трижды блаженным стал Константин».

Какое превращение. Поскольку христианство победило благодаря войне, в нем увидели «истинную» религию Вера любви легитимизировалась благодаря воинскому счастью, многотысячекратному убийству. Какое извращение. И ни один епископ, папа, ни один отец церкви не заклеймил это извращение.

Конечно, это все уже было (ср. стр.213 и др) Боги как пособники сражений - этим как раз кишела римская история. Так, Диоскуры, «сыновья Зевса», считавшиеся спасителями в беде, вмешались в бойню на озере Регилл, Нептун помог при взятии Нового Карфагена, Аполлон помог Октавиану против Антония, бог Солнца помог Аврелиану против Зеновии и так далее. И тут вся языческая теология побед акклиматизируется в церкви пацифизма, Дике, избивающая и душащая, владеющая ключами войны богиня мести, атрибут которой меч, два меча, помощницы которой Эринии, - приходит.

Большинство придворных Константина были, естественно, христианами. И все чиновники носили униформу -«напоминание, - согласно Питеру Брауну, - о деятельном военном начале; сами императоры отказались от тоги и приказали изображать себя скульптурно в военных одеждах» Исследование подчеркивает, что всемирно-исторический поворот начался в армии. «У христиан никогда не было сомнений в том, что Константин присоединился к ним через политический и военный успех» (Штрауб) Император делал новую религию все больше военной религией, Риму солдатский призыв он разрешил, вероятно, раньше, чем другим церковным общинам Уже после победы над Максенцием агрессор решился на использование крестного знамени (Labarum) и монограммы Христа Говорят, что перед каждым сражением он молился. Низвержение Лициния он провел не как борьбу за единовластие, а как религиозную войну, даже с полевыми епископами и молитвенной палаткой, из которой он имел обыкновение выскакивать и провозглашать атаку, после чего его мясники, бахвалится верховный пастырь Евсевий, «повергали человека за человеком».

Современные историки все еще комментируют с похвалой эту практику «Это не образ благочестивого лицемера» (Штрауб), а «настоящего солдата, который в святилище своего крестного штандарта обращался за советом к своему Христу» (Вебер).

Придворный епископ ни разу не упустил случая отметить, что Константин «всегда побеждал и всегда мог радоваться памятникам своих побед над врагами», так как он «себя открыто называл и признавал рабом и слугой высшего Господа». И Феодорит - продолжатель евсевиевской церковной истории (от 323 до 428 г), кроме того, автор удивительной фразы «Исторические факты учат, что война приносит нам больше пользы, чем мир», - этот епископ тоже находил Константина, естественно, «достойным всех похвал» и не боялся воспевать его в стиле Павла. «Не человеком и не через человека (Галатам I, I), но от неба его призвание». Как именно сам Константин всюду похвалялся, «что Бог причина моих героических дел».

«Иисус Христос победит», - отныне это христианская формула для побед императора - «Император победит, как победит Христос и как победит крест» (Гернеггер). Но за этим стояло не что иное как старое языческое представление о победной силе властителей. Только побеждал он больше не с помощью языческих священников, а христианских, сражается он больше не при содействии богов, а креста. Как раз вследствие того, «что он во всем делает противоположное тому, что незадолго до этого позволяли себе ужасные тираны, он одержал верх над каждым противником и врагом» (Евсевий) Возникла религия мира, которая никогда не приносит мира.

Но теперь первый христианский император всюду насаждает крест, не только в церквах. Крест стал не только проекцией их самих, начиная со Св. Павла в Риме, со Св. Петра Его можно увидеть в IV веке как знак почета и победы не только на императорских монетах, на скипетре. Нет, крест появился и на полях сражений. Он стал военным знаком. И клир одобрил это, превознес это «С крестом Христа и именем Иисуса идут в сражения, благодаря этому знаку сильные, благодаря этому знамени стойкие», - проповедует не кто иной как Амвросий, согласно которому и «храбрость в войне» заключает в себе много «достопочтенного и пристойного, поскольку она предпочитает смерть рабству и позору» (Современное лучше умереть, чем стать «красным»). И св. Августин тоже учит «Не думай, что тот, кто хочет выполнять военную службу с оружием, не может понравиться Богу». И лишь когда христианское войско сражалось против христианского, крест начали находить при этом по меньшей мере фатальным, - в конце концов Лютер хотел бы, увидев как воин «крестное знамя на поле боя бежать от него, будто меня гнал черт. Но если на поле боя знамя императора Карла или одного из государей, тогда каждый бодро и весело бежит под свое знамя, так как он под ним давал клятву».

Поскольку в христианстве, классической религии лицемерия, считается, что свет - это венец на иконе Для протестантов тоже.

Во времена великого переселения народов епископы организовывали часто уже вооруженную борьбу Арианский клир без обиняков выступил как военное духовенство, включился в армейские формирования Приходские священники одновременно военные духовники Сотня получает священника, соединение в тысячу человек - епископа При Феодорихе епископская церковь в Равенне и вокруг, очевидно, соответствовала тысяче солдат столичного гарнизона Арианские церкви в Риме и Византии сходным образом суть «гарнизонные церкви в солдатских казармах» (фон Шуберт).

Христианское государство карает дезертирство тяжелейшими наказаниями отсечение головы для дезертира, смерть на костре для каждого, кто его скрывает. Даже уже неблагонадежных наказывают отсекновением руки и сжиганием заживо Семнадцать законов против дезертирства издано только в промежутке между 365 и 412 гг. А в 416 г Феодосий II требует, чтобы солдатами были только христиане - Конечно, если это подходит высоким пастырям, то они превращают войну в дьявола и проповедуют дезертирство (тогда и во все времена). Так, при царе Шапуре (310-379 гг.) персидские христиане отказываются от службы в вооруженных силах и открыто хватаются за христианскую римскую партию. Так, в 362 г учитель церкви Афанасий угрожает отлучением всем, кто служит в армии вновь языческого Юлиана и требует от христиан дезертирства.

Остаточные явления библейского пацифизма, конечно, еще долго имели место.

Св. Мартин из Тура, незадолго до смерти Константина ставший христианином, остается как таковой два года в армии, но отказывается от военной службы, когда дело доходит до сражения Впрочем, его биограф Сульпиций Север еще старается скрыть от читателей своей «Vita Martini Turonenssis»1 , что святой был однажды офицером Собор в Риме исключает в 386 г каждого из клерикального сословия, кто после принятия крещения несет военную службу Хризостом утверждает даже, что в его время были лишь солдаты-добровольцы, никто не принуждал верующих к боям. Победители для него, однако, это сонмище всевозможных пороков, голая сила и разбой, подобны волкам. Нечто похожее думает позднее отец церкви Сильван, чуть раньше св. Василий, со своей стороны считавший разрешенные убийства хуже разбоя. Поэтому солдаты «со своими грязными руками по крайней мере три года» должны оставаться без причастия (Правда, за гомосексуализм, кровнородственный брак, прелюбодеяние Василий угрожал пятнадцатью годами покаяния) Аналогично в течение целого тысячелетия церковные исповедники налагали на убивших (в оборонительном бою тоже) солдат большей часть сорокадневное наказание Еще епископ Фюльбер Шартрский (умер в 1029 г), ученик Герберта Реймского (папа Сильвестр II), определяет «Если кто-то убивает человека в открытой войне, - должен каяться в течение года».

1 «Жизнь Мартина Туронезского» (лат)

Однако, что это было по сравнению с ригоризмом раннего времени. Практически и без того лишенные значения, эти предписания к тому же часто едва ли воспринимались слишком серьезно Христианское двурушничество и здесь тоже празднует свой триумф. Столь испытанный в уличных боях церковный князь как Афанасий, совершенно не стесняясь распространяется, будто христиане повернулись «незамедлительно вместо борьбы к домашним занятиям, а вместо того, чтобы своими руками владеть оружием, подымают их в молитве». Хотя при других обстоятельствах он и считает святое убийство запрещенным, на войне, однако, «убить противника» было «столь же законно, как достойно похвалы» Учитель церкви Иоанн Хризостом, которому воины однажды показались «волками», который однажды объяснил, что христианский способ вести войну - это овце пойти к волкам и победить, в то время как волки прикидываются овцами, в другой раз называет «достойным удивления», когда тяжело раненный подымается вновь, «чтобы прочно стоять в центре схватки сражающихся рядов». И учитель церкви Амвросий прославляет уже как нечто само собой разумеющееся солдатскую храбрость, которая защи тила Отечество от «варваров» - об Августине здесь по молчим.

Хотя проповедовали, как и сегодня, мир, особенно во время мира, при необходимости (которая тут непрерывно верифицировалась), всегда однако беспрепятственно дрейфовали к войне. Хотя и проповедовали Евангелие, но постоянно злоупотребляли им ради собственного могущества и господства, как повелось уже со времен Константина, к которому мы тем самым возвращаемся.