Из своего прошлого опыта я знаю в городе всего девять приличных залов для выступлений, и в пятом по счету нахожу Truth Squad.

Я вижу белый фургон, как только въезжаю на парковку гостиницы в Ганновере. Он стоит около черного входа, рядом с грузовиком, обслуживающим торжественные мероприятия. Выйдя из машины, я тут же слышу музыку — слабый бит бас гитары. Через огромные окна здания я вижу танцующих там людей. В центре находится невеста, напоминающая размытое белое пятно, которая, придерживая полы платья, возглавляет танцующих конга.

В вестибюле я прохожу мимо девушек в ужасных голубых платьях, украшенных сзади бантом. Не лучше выглядит вращающаяся ледяная скульптура в виде свадебных колокольчиков. Знак рядом с дверью говорит мне, что там проходит прием Мидоус и Дойла. Я проскальзываю внутрь и стараюсь двигаться вдоль задней стены, чтобы остаться незамеченной.

Группа на сцене, и они в своей фирменной одежде «Джи Флэтс». Декстер поет песню старого Детройта, в которой я узнаю один из часто исполняемых ими каверов, а позади него Тед бренчит на гитаре в какой-то невероятно скучной и раздражающей манере. Словно пребывание там причиняет ему боль.

Песня заканчивается эффектно, благодаря Джону Миллеру, который встал и начал аплодировать. Но еле-еле, а потом и вовсе с тяжелым вздохом сел на место.

— Привет всем! — в микрофон произносит Декстер. У него такой голос, словно это он хозяин всего это представления. — Давайте еще раз поздравим Джанин и Роберта! Новоиспеченную семью Дойлов!

Все поднимают бокала, пока невеста с широкой улыбкой на лице целует окружающих.

— Следующая песня — особый подарок жениху от невесты, — продолжает Декстер, поглядывая на Лукаса. Тот кивает. — Но остальные могут подпевать.

Группа бодро играет вступительные аккорды, и я с трудом узнаю мелодию из недавно вышедшего блокбастера. Это пауэр-метал баллада очень слезливая, и даже Декстер, который держится лучше всех в группе, что бы ни произошло, кривится, когда ему приходится пропеть «Буду любить тебя, пока звезды не погаснут, а мое сердце не обратится в камень»… На втором припеве Тед вообще начинает нести полную отсебятину и останавливается только тогда, когда приходится сосредоточиться на гитарном соло, которое должно феерически подвести к последнему куплету. Но жениху с невестой до этого нет дела. Они смотрят друг другу в глаза и танцуют, прижавшись телами так близко, что едва двигаются.

Песня заканчивается, и все аплодируют. Невеста плачет, ее молодой муж вытирает ей слезы с глаз, а все остальные умиляются происходящему. Ругаясь, группа покидает сцену. Тед и Лукас орут друг на друга, Декстер с Джоном Миллером плетутся позади. Они исчезают за боковой дверью, когда начинает играть записанная на диск музыка, а персонал выкатывает на танцпол четырехъярусный торт, украшенный розочками.

Как только дверь закрывается, я хочу последовать за ними, но что-то останавливает меня. Я делаю шаг назад, прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Боже, одно дело прийти сюда в порыве угасания страданий по Дону, но, с другой стороны, сделать задуманное настоящее безумие.

Это как ехать не по той стороне дороги или полностью опустошить бак с бензином и не успеть его заполнить. Это полностью противоречит моей природе и всему тому, во что я до этих пор верила.

Так что же завело меня так далеко? Вереница бойфрендов. Репутация холодной и жестокой суки. И огромная стена, которую я выстроила вокруг себя. И никто, даже имея самые лучшие намерения, не может ее разрушить. Хотя мне этого и хочется. Единственный способ добраться до меня — это незаметно подкрасться, врезаться в мою стену и разрушить барьеры прошлого, что больше похоже на миссию камикадзе. Каков будет итог — никто не знает.

Той ночью в «Квик зип» он, сердясь, сказал мне, что все, что он говорил мне с нашей первой встречи, было правдой. После этих слов была пустота, я ничего не помнила. Но сейчас, опершись о стену, я все вспомнила.

«Я тут подумал, что, не смотря ни на что, у нас есть кое-что общее. Естественное притяжение, если тебе угодно».

Это было сразу после того, как он в меня врезался. Рука до сих пор побаливает.

И тогда мне казалось, что должно произойти что-то грандиозное.

Неожиданно я вспомнила, как нелепо это тогда прозвучало. Гадалка из автосалона предсказала мою судьбу.

Нашу. Что нам предназначено быть вместе.

Предназначено. Он меня совсем не знал. Просто увидел в другом конце комнаты.

«А ты разве это не чувствуешь?»

Тогда — нет. Хотя, где-то глубоко внутри, возможно что-то и было. А когда я позже не смогла это в себе отыскать, оно само стало меня преследовать.

— Они собираются резать торт, — кричит какая-то женщина в зеленом блестящем платье, когда я, оттолкнувшись от стены, направляюсь к боковой двери. На половине пути я теряюсь в толпе людей, которые оставляют на столах свои бокалы и идут на танцпол. Я блуждаю среди костюмов, смокингов, мятых платьев и тяжелого облака парфюма, пока не добираюсь до другой стороны комнаты. Дверь на парковку открыта, и как только я прохожу через нее, то вижу, что группы уже нет. Только шкурка от мандарина валяется на земле.

Позади себя я слышу барабанный бой, а затем грохот тарелок. Шафер поднимается к микрофону и держит свой бокал высокоподнятым. Джон Миллер сидит за барабанной установкой и ковыряет в зубах, Лукас тайком наливает еще пива в кружку, что стоит позади сцены. Тед с кислой миной стоит около усилителя, словно он проиграл какое-то пари. Я вытягиваю шею, чтобы найти Декстера, но в этот момент тучная женщина в розовом становится перед дверью, закрывая мне обзор. И я неожиданно понимаю, что уже слишком поздно.

Скрестив руки на груди, я выхожу на свежий воздух. Снова неподходящее время. Мне сложно отделаться от мысли, что вселенная подает мне знак, намекая, что не нужно делать то, что я запланировала. Я попыталась. И ничего не вышло. Все кончено.

Боже! Кто смог бы так жить? С кучей догадок, которые могут свести с ума. Когда просто плывешь по жизни, получаешь тумаков то тут, то там. Не знаешь, к чему стремиться. И в один прекрасный день эта безысходность поглотит тебя. Все это полное сумасшествие, глупость и…

И тут я замечаю его. Сидит на бордюре под фонарем, колени прижаты к груди. За одну секунду время перестало существовать, а все кусочки мозаики собрались вместе. Позади меня шафер произносит витиеватую речь. Он пьян, но его эмоции бьют через край. «За счастливую пару», говорит он, и все повторяют. Их голоса сливаются в один: «За счастливую пару».

Сжав посильнее пальцы, я иду к Декстеру. Я слышу поздравления, когда молодые разрезают торт. Поэтому последние шаги этого долгого путешествия я делаю быстро, почти бегу, пока не опускаюсь на асфальт и толкаю его. Потому что я знаю, что так и должно все начаться. Нужно в него врезаться.

Я толкаю его, и он пугается. Но, восстановив равновесие и придя в себя, он просто смотрит на меня и не произносит ни слова. Потому что мы оба знаем, что на это раз начать должна я.

— Привет, — все-таки говорит он.

— Привет.

Я смотрю на темные пряди его волос, вдыхаю запах его кожи, замечаю, что на манжетах дешевого смокинга торчат нитки. Он просто смотрит на меня. Не отстраняется, но и не приближается. Неожиданно у меня начинает кружиться голова. Знаю, что этот прыжок неизбежен, что я не просто стою у обрыва и отталкиваюсь, я уже прыгаю.

— Ты действительно веришь, что, только встретившись, мы уже были предназначены друг другу? — спрашиваю я его.

Он внимательно на меня смотрит и говорит:

— Ты же здесь, правда?

Только между нами была огромная пропасть, которую не измерить в милях, футах или дюймах. Между нами было много невысказанного — о прошлом, о будущем. Но эта пропасть была большой только для меня. Но вот я приближаюсь к нему, сокращая ее, а он ждет на другой стороне. Пройти осталось совсем чуть-чуть, но, в конце концов, я запомню только это.

И я целую его, завершая тем самым лето и позволяя кругу замкнуться. Я падаю и не боюсь однажды встретиться с землей. Наоборот, я притягиваю его ближе, кладу руку на шею и чувствую его пульс. Он учащенный, как и мой. Обнаружив это, я надавливаю сильнее, словно это все, что нас связывает.