— Ну что ж, начнем. — Мама выбрала тележку и подкатила ее к автоматическим дверям. Положила сумку перед собой и вытащила список.

Шла вторая неделя декабря. Скоро должна была приехать Кирстен, и мама попросила сходить с ней за покупками. Не могу сказать, что ждала сестру с нетерпением, в отличие от мамы, пребывавшей в праздничном настроении. Двери открылись, мама подтолкнула к ним тележку и улыбнулась мне, а я заставила себя улыбнуться в ответ. Последнее время я только этим и занималась: заставляла себя улыбаться.

Я смутно помнила последние полтора месяца. Знала только, что жизнь моя снова стала такой же, как и в начале учебного года. Как будто мы с Оуэном и не начинали встречаться. Одиночество в школе, ненавистная работа моделью и невозможность что-либо изменить.

Утром в воскресенье, после «Бендоу», я проснулась ровно в семь, чтоб послушать передачу Оуэна, но вспомнила, что теперь все изменилось. Перевела будильник и постаралась заснуть. Но не смогла, а, напротив, окончательно проснулась. И на меня нахлынули воспоминания.

Конечно, Оуэн разозлился. Я ведь просто сбежала, даже не объяснившись. Понимала, что не права, но ничего не могла поделать. И теперь, чтобы оправдаться, надо было честно поговорить с Оуэном, но я не решалась. Даже ради него.

Однако, как выяснилось, не только от меня зависело, состоится ли наш разговор. На следующий день в школе Оуэн все решил сам.

Только я припарковалась, как услышала стук в окно: бум-бум-бум. Я подпрыгнула и обернулась. У окна с моей стороны стоял Оуэн. Он обогнул машину и уселся на пассажирское сиденье. Я сделала глубокий вдох и задержала дыханье: говорят, таким образом можно отсрочить конец, если машина вдруг начинает тонуть.

— Что случилось? — потребовал объяснений Оуэн.

Даже не поздоровался, хотя я и не ждала. Давящего молчания, которое я бы могла прервать, тоже не последовало. Оуэн просто выпалил то, что занимало его последние полтора дня. И что самое ужасное, смотрел он на меня пристально и зло, а я невольно то и дело отводила глаза. Оуэн раскраснелся, губы его были плотно сжаты. Мне стало тесно от исходящей от него тревоги.

— Прости. — У меня дрогнул голос. — Я просто…

Трудно разговаривать с человеком, который умеет слушать. Он никогда не перебьет и не заставит тебя замолчать. Он никогда не заговорит вместе с тобой, не заглушит твои слова и не изменит их смысл. Человек, который умеет слушать, просто ждет. И таким образом вынуждает тебя продолжать.

— Не знаю, что сказать, — наконец выдала я. — Правда… не знаю!

Оуэн довольно долго молчал. «Невыносимо!» — подумала я.

— Не хотела идти, так бы и сказала!

Я прикусила губу и опустила глаза. Мимо машины прошли какие-то парни. Они громко обсуждали футбольные тренировки.

— Я хотела, — сказала я.

— Тогда в чем дело? — спросил Оуэн. — Почему ты сбежала? Я не понимал, что происходит. Стоял и тебя ждал!

У меня заныло сердце. «Стоял и тебя ждал!» Конечно, ждал! И тут же мне об этом доложил. Потому что, в отличие от меня, у Оуэна нет секретов. У него все лежит на поверхности.

— Прости, — повторила я, хотя понимала сколь глупо и бессмысленно звучат извинения, — я просто… Столько всего произошло!

— Например?

Я покачала головой. Ну не могла я сказать правду! Не могла, и все. Пусть меня и приперли к стенке.

— Много всего.

— Много всего… — повторил Оуэн, а у меня в голове мелькнуло: «Эвфемизм». Но Оуэн промолчал.

Он громко вздохнул и отвернулся. Только теперь я наконец решилась на него взглянуть. Все было так знакомо! Мужественный подбородок, кольца на пальцах, наушники на шее… Из одного чуть слышно доносилась музыка. «Интересно какая?» — подумала я скорее по привычке.

— Нет, не понимаю! — сказал Оуэн. — Должна же быть причина! Но ты почему-то молчишь… — Он покачал головой. — Сама на себя не похожа!

Стало очень тихо. Не ехали машины, никто не проходил мимо. В полной тишине прозвучали мои слова:

— Как раз похожа.

Оуэн взглянул на меня и переложил рюкзак на другую ногу.

— То есть?

— Вот теперь я очень на себя похожа, — очень тихо, едва различимо произнесла я.

— Да брось, Аннабель! — раздраженно сказал Оуэн, совершенно мне не поверив. А зря.

Я опустила глаза:

— Я хотела измениться. Но на самом деле я совсем другой человек.

А ведь я ему уже говорила об этом в день нашего знакомства! Говорила, что не всегда честна, что избегаю конфликтов, что меня пугает злость. И что обычно люди, обидевшись, навсегда исчезают из моей жизни. Мы с Оуэном совершили ошибку, решив, что я могу измениться. Что я уже изменилась. Здесь-то и затаилась главная ложь.

Громко и протяжно прозвенел звонок. Оуэн заерзал на сиденье и взялся за ручку:

— Что бы ни случилось, мне бы ты могла рассказать. Ты об этом знаешь.

Оуэн надеялся, что я, как смелая девушка, расскажу ему все как есть, что оправдаю его надежды. Он ждал даже дольше, чем я думала. Затем распахнул дверь и вылез наружу.

И ушел. Закинув за плечо рюкзак и засунув в уши наушники. Год назад я так же смотрела ему вслед — он тогда ударил Ронни Уотермана. И даже чувствовала примерно то же самое: благоговение и немного испуг. До меня постепенно доходило, чем уже в который раз обернулись для меня молчание и страх.

Я дождалась второго звонка и только тогда вышла из машины. Двор был почти пуст, и я направилась в школу. Не хотелось видеть ни Оуэна, ни кого-либо еще. Утро прошло как в тумане, вокруг шумели люди, но я старалась их не слушать. На большой перемене пошла в библиотеку и устроилась в научном зале при секции американской истории. Разложила перед собой книги, но не прочла ни слова.

Под конец перемены я пошла в туалет. В нем никого не было за исключением двух девушек. Они стояли у раковины и заговорили, как только я скрылась в кабинке.

— Просто, по-моему, — сказала одна из девушек, открыв кран, — она не врет.

— Да брось! — высоким, немного гнусавым голосом ответила другая. — Он всем нравился! Выбирай — не хочу. Зачем ему это надо?

— Неужели ты думаешь, она бы просто так в полицию пошла?

— Может, внимание привлекает.

— Вряд ли. — Судя по звукам, девушка закрыла кран и вытащила бумажную салфетку. — Они с Софи были лучшими подругами. А теперь о том, что случилось, знают все кому не лень. Если ничего не было, то зачем ей это надо?

Я замерла. Они говорили об Эмили.

— В чем его обвиняют?

— В сексуальном нападении или изнасиловании… Не помню точно.

— Неужели его арестовали? — недоумевала одна из девушек.

— У него же дома! — ответила ее подруга. — Меган говорит, когда подъехала полиция, все решили, что это из-за алкоголя, и разбежались.

— Еще бы. — Девушка расстегнула молнию на рюкзаке. — Видела сегодня Софи?

— Нет. Она, скорее всего, дома осталась. А ты на ее месте как, пришла бы?

Девушки вышли из туалета, громко стуча каблуками, так что ответа я не расслышала. Я осталась в кабинке и схватилась рукой за стену, на которой кто-то написал синей ручкой: «Ненавижу школу». Затем опустила крышку туалета и села, пытаясь осознать услышанное.

Значит, Эмили обратилась в полицию. И дала показания. Эмили все рассказала!!!

Когда до меня окончательно дошло, что случилось, я остолбенела. Так и сидела в изумлении, сложив руки на коленях. Уилла арестовали. Люди узнали правду. А я-то думала, что Эмили тоже будет испуганно молчать и держать все в себе. Но она обо всем рассказала.

Во второй половине дня я внимательно слушала, что говорят вокруг, и узнала все подробности. Эмили и Софи были в гостях у Уилла. Они должны были поехать на вечеринку вместе, но Эмили задержалась, и Уилл предложил ее подвезти. Дальше мнения разделялись в зависимости от того, кто кому верил. По одной версии, Уилл набросился на Эмили, по другой — она начала его соблазнять. Неподалеку женщина выгуливала собаку. Она увидела, что в машине что-то происходит, и пригрозила позвонить в полицию. Эмили выскочила из машины, добралась до дома и обо всем рассказала маме. В субботу утром они пошли в полицию, и Эмили дала показания. Вечером, когда Уилла арестовали, он плакал, а его отец в течение нескольких часов внес залог и нанял лучшего в городе адвоката. Софи твердила всем, что Эмили всегда нравился Уилл, но он не обращал на нее внимания и поэтому Эмили заявила об изнасиловании. Но в школу сегодня Эмили пришла, а вот Софи — нет.

Я увидела Эмили только после последнего звонка. Я вытаскивала из шкафчика тетрадку, как вдруг в коридоре неожиданно стало тихо, что было весьма необычно — все-таки уроки уже закончились. Кто-то продолжал разговаривать, но большинство людей замолчали. Я обернулась: мне навстречу уверенной походкой направлялась Эмили. По обеим сторонам от нее шли девочки, с которыми она дружила до знакомства с Софи. Я почему-то была уверена, что меня никто не поддержит, что все встанут на сторону Софи. Мне и в голову не приходило, что кто-то может поверить мне.

Следующие несколько дней все только и делали, что обсуждали Эмили и Уилла. Я старалась, как могла, не слушать сплетни, но иногда не получалось. Как-то на уроке английского я лихорадочно повторяла материал перед экзаменом, но тут сидевшие за мной Джессика Норфолк и Тэбита Джонсон принялись обсуждать Уилла.

— Я слышала, он и раньше это проделывал, — сказала Джессика. Она отвечала в своем классе за финансы и, на мой взгляд, сплетницей не была.

— Серьезно? — удивилась Тэбита. Она сидела за мной уже целый год и постоянно щелкала ручкой, от чего меня просто тошнило! Сейчас снова послышались щелчки.

— Да. Видимо, когда учился в «Перкинс Дей». Некоторые девчонки говорят, что он и с ними так же поступил.

— Но его ведь никогда не арестовывали?

— Нет, — ответила Джессика. — Возможно, он всегда действовал по одному и тому же сценарию.

Тэбита, не переставая щелкать ручкой, вздохнула сквозь зубы.

— Бедная Софи! — сказала она.

— Ага. Представь: встречаешься себе с парнем, а потом вдруг такое!

Чаще всего разговоры заканчивались Софи. Что было совсем неудивительно. Уилл и Софи все время были на виду, и все знали об их непростых отношениях. Странно, что Софи не пришла в школу в первый день после случившегося. Но когда все-таки пришла, то вела себя вообще из ряда вон.

Она не отправилась во двор и не попыталась доказать всем, что ей все равно. И на Эмили, как на меня, нападать не стала. Я встретила Софи в коридоре: она шла одна, прижав к уху телефон. На перемене я выглянула во двор из окна библиотеки и увидела, что на любимой скамейке Софи сидят какие-то девчонки из младших классов, а она сама устроилась на бордюре у разворота и ждала машину. Эмили же сидела за столиком в окружении людей, ела картофельные чипсы и пила воду.

В общем, Софи была одна. Как и я. Как и Оуэн. Точнее, я предполагала, что он тоже проводит время в одиночестве. Иногда до и после уроков я видела, как Оуэн, возвышаясь над окружающими, срезает путь по тропинке или заворачивает за угол. Порой на меня неожиданно, как волна, накатывало желание подбежать к Оуэну и рассказать ему всю правду. Но тут же я убеждала себя, что, скорее всего, она его уже не интересует. Когда Оуэн с безразличным видом, в наушниках шел по двору, мне казалось, что он снова превращается в незнакомца. В загадочного парня, каким он был для меня раньше. В еще одно лицо в толпе.

В школе приходилось очень нелегко, но дома еще хуже. Мне. Все остальные члены семьи были просто счастливы. Вот мама, например, толкала тележку по отделу овощей и фруктов и радовалась, что наконец-то вся семья соберется вместе. Вообще-то, Кирстен обещала приехать на День благодарения, но решила остаться в Нью-Йорке, поскольку ей якобы надо было еще поработать и доделать задания по учебе. Правда, недавно она обмолвилась, что ела индейку с Брайаном — ассистентом преподавателя, но подробностей, как ни странно, не сообщила. Теперь же Кирстен собиралась приехать домой пораньше на Рождество, и мама готовила ей достойный прием.

— Приготовим два блюда из картошки! — Мама жестом велела мне вытащить из автомата пару пакетов. — Я — запеканку в сливочном соусе, а Уитни — жареную картошку с оливковым маслом.

— Ух ты! — Я отдала маме пакеты.

— Это ее Мойра научила. Здорово, правда?

Согласна. Если забыть о своих неприятностях, то за Уитни можно только порадоваться. Она до конца не излечилась, но прогресс был налицо. Уитни снова изменилась, как и год назад, только теперь в лучшую сторону.

Во-первых, она стала готовить, правда понемногу и нечасто. Началось все с ужина, когда Уитни сделала для меня спагетти. Она рассказала о нем Мойре Белл, и та, будучи, по-видимому, большим любителем натуральных продуктов, дала ей две кулинарные книги. Мамины блюда обычно были очень жирными и питательными: запеканки с грибами в сливочном соусе, мясо в густой подливе, картошка… Уитни же, само собой, предпочитала немного другую кухню. Она начала время от времени готовить салаты. Ходила на рынок, приносила оттуда кучу овощей и часами их нарезала. Из заправок Уитни предпочитала французскую с травами. И не дай бог кто потянется за «Тысячей островов» или «Ранчем» с майонезом — сразу будет награжден таким неодобрительным взглядом, что пропадет всякое желание поливать салат жирным соусом. На выходных после показа мод вместо стандартной для Дня благодарения жирной запеканки с луком в масле родители получили жареного лосося с лаймом и пропаренную фасоль со свежим лимоном. Мама готовила великолепно без всяких пропорций — щепотку того, горсть этого… Уитни же педантично следовала рецепту, и тут ее привычка покомандовать пришлась как нельзя кстати. Отсюда и постоянные нравоучения по поводу заправки и попытки отучить нас от масла к любому гарниру. Чаще всего мы раздражались, но тем не менее следовали ее советам и стали питаться куда правильнее. Нравилось нам это или нет.

К тому же Уитни все время писала. Рассказы, о которых она говорила, она закончила еще в конце октября, но все равно все время ходила с тетрадкой. Часто садилась за стол в гостиной или сворачивалась клубком у камина, грызя кончик карандаша. Почитать мне Уитни ничего не давала, а я и не просила. Правда, несколько раз натыкалась на ее тетрадь на лестнице или на столе на кухне. Соблазн был велик — уж больно хотелось узнать, что же Уитни там все пишет аккуратным почерком, — но я сдержалась. Все-таки я уважала чужие тайны.

Но самые удивительные перемены произошли с травой. Несколько недель она не прорастала, но накануне Хэллоуина в горшке с розмарином появился крошечный зеленый побег, а через пару дней и в других горшках тоже. Уитни каждый день проверяла, достаточно ли влажная земля — ковыряла ее пальцем, и поворачивала горшки к свету. Раньше, когда я думала о сестре, то представляла закрытую дверь. Теперь же мне чаще виделись ее руки, сжимающие нож, ручку, лейку, трогающие траву, помогающие ей прорасти.

Кирстен же не только спокойно пережила показ ее фильма преподавателям и одногруппникам, но и заняла первое место. Я думала, она позвонит и, как всегда, разразится длиннющим монологом, больше похожим на поток сознания, однако Кирстен всего лишь оставила сообщение на автоответчике короче двух минут — настоящий рекорд, — в котором она сообщила, что победила и очень этому рада. Мы решили, что что-то случилось: краткость была не в духе Кирстен. Но когда я перезвонила, сестра сказала, что, напротив, все замечательно.

— Жизнь прекрасна! — заверила она меня. — Лучше некуда.

— Точно? — удивилась я. — Ты просто оставила такое короткое сообщение!

— Разве?

— Я даже вначале решила, что на автоответчике места не хватило.

Кирстен вздохнула.

— На самом деле ничего удивительного, — сказала она. — Последнее время я много училась правильно выражать свои мысли.

— Да ладно!

— Правда. — Кирстен еще раз радостно вздохнула. — Не представляешь, чему я научилась за этот семестр. Помимо режиссуры и уроков Брайана, я ведь еще пытаюсь постигнуть истинный смысл общения. У меня как глаза открылись.

Я ждала, что Кирстен ударится в подробности, особенно насчет Брайана, но нет. Сестра сказала, что любит меня и скоро мы увидимся, но ей пора бежать. На этом разговор был окончен. За четыре минуты.

Может, Кирстен и пыталась постигнуть искусство общения, а вот у меня с этим делом было туго. Я не могла не только с Оуэном объясниться, но и с мамой и, сама не знаю как, согласилась сняться в еще одном ролике для «Копфса».

Это случилось тогда же, когда я узнала о том, что Эмили дала показания. В пятницу я возвращалась из школы домой и обнаружила маму на пороге.

— Ты не поверишь! — воскликнула она, даже не дав мне войти. — Я только что разговаривала с Линди! Ей вчера утром позвонили из «Копфса». Они хотят, чтоб ты снялась в новом весеннем ролике.

— Что? — не поверила я.

— Видимо, им понравились результаты осеннего. Хотя мне кажется, что свою роль сыграло твое знакомство с тем мужчиной из отдела маркетинга на прошлой неделе. Съемки начинаются в январе, но тебе нужно будет приехать в декабре на примерку. Правда, здорово?

«Лучше не бывает», — подумала я. Пару месяцев назад я бы сильно расстроилась, пару недель назад, возможно, нашла бы в себе силы отказаться. Но теперь я с трудом смогла кивнуть.

— Я сказала Линди, что позвоню ей, как только все тебе расскажу, — сказала мама, хватая на кухне телефон. Набрав номер, она добавила: — Линди говорит, ролик очень понравился девочкам-подросткам, это-то и подкупило «Копфс». Представляешь, Аннабель, ты — пример для подражания.

Я вспомнила комнату Мэллори, снимки с экрана на стене… И ее лицо в перьях боа.

— Да брось.

— Я тебе точно говорю! — уверенно ответила мама. Она снова мне улыбнулась и переложила трубку к другому уху. — Тебе, детка, есть чем гордиться! Ведь… Это ты, Линди? Привет! Это Грейс. Все пытаюсь тебе дозвониться… Твоей помощницы до сих пор нет? Ужас какой… Да, я только что поговорила с Аннабель. Она очень рада!

«Рада, — подумала я, — да не совсем». И уж какой из меня пример для подражания? Хотя какая разница. Удобно им так думать, пускай.

Я даже не заметила, как октябрь сменился ноябрем, а он, в свою очередь, декабрем. Дни стали короче и холоднее, по радио теперь крутили рождественскую музыку. Я шла в школу, сидела на уроках, возвращалась домой. Даже когда со мной пытались заговорить, я отмалчивалась — слишком привыкла к одиночеству. Теперь мне в нем было комфортнее. Первое время по выходным родители интересовались, почему я сижу дома и никуда не хожу, но я отговаривалась тем, что слишком устала от работы и учебы и занята уроками, и вскоре вопросы прекратились.

Однако я была в курсе последних событий. По слухам, близился суд над Уиллом, а несколько девушек из «Перкинс Дей» сообщили полиции, что с ними произошло примерно то же, что и с Эмили. У нее, кстати, было все хорошо. Она не пряталась. Я встречала Эмили повсюду: в коридорах, во дворе, на парковке, все время в компании подруг. Где-то неделю назад я увидела Эмили на перемене у шкафчика. Румяная, она хохотала и прикрывала рукой рот. Эта сцена весь день стояла у меня перед глазами. И следующий тоже. Никак не могла ее забыть.

У Софи же дела шли куда хуже, чем у Эмили. В основном она проводила время в одиночестве, а на большой перемене обычно уезжала куда-то на черной машине. Не с Уиллом. Я не знала, встречаются ли они, но поскольку никто не утверждал обратное, то, наверно, так оно и было.

Начало учебного года, когда я так боялась Софи, осталось далеко позади. Теперь я чувствовала лишь усталость, а еще мне было очень жаль нас обеих. Иногда при встрече с Оуэном я осознавала, как одинока. Мы не разговаривали, но я все равно продолжала слушать.

Но не передачу, хотя каждое воскресное утро я просыпалась в семь, как по часам, и никак не могла отучиться от этой привычки. Еще труднее было бороться с музыкой. Не с музыкой, которую любил Оуэн, а с музыкой в целом.

Не могу сказать точно, когда это началось, но с некоторых пор я стала отчетливо ощущать тишину. Мне повсюду требовался шум. В машине я сразу же включала магнитолу. В своей комнате — в первую очередь свет, а во вторую проигрыватель. И даже на уроках или за столом с родителями я все время прокручивала в голове какую-нибудь песню, снова и снова. Я вспомнила, как спасла музыка Оуэна, когда он жил в Фениксе, как он заглушал ей все, что не хотел слышать. Я оказалась в похожем положении. Музыка помогала мне хотя бы на время, пусть и не навсегда, забыть о том, что преследовало меня постоянно.

Так что мне требовалось ее все больше и больше и постепенно стало не хватать. Я прослушала все свои диски по нескольку раз и наконец в субботу вечером сдалась: взялась за «учебник», который составил для меня Оуэн. «Крутые времена известно чего требуют», — подумала я и снова вставила в плеер «Песни протеста».

Они мне все равно не понравились. Некоторые песни были очень странные, некоторые совсем непонятные. Но хотя я думала, что слушать музыку Оуэна будет очень непросто, оказалось совсем наоборот. Я нашла в ней утешение. Так приятно было представлять, как Оуэн подбирает для меня песни, внимательно систематизирует, надеется, что я просвещусь. Эти диски — единственные — служили доказательством того, что когда-то мы были друзьями.

Я слушала диски несколько недель, песню за песней, все без разбора, пока не выучила их наизусть. Когда очередной диск заканчивался, мне становилось грустно — я понимала, что вскоре закончится и еще один. Поэтому я решила приберечь последний, «Просто слушай», на потом. Он, как и в свое время Оуэн, оставался для меня загадкой, и порой казалось, что лучше не пытаться ее разрешить. И все же иногда я доставала «Просто слушай», крутила его в руках, а затем снова убирала на самое дно стопки.

Когда мы с мамой вышли из магазина, то к своему удивлению увидели, что идет снег. С неба падали огромные красивые снежинки — такие обычно быстро тают, не успев собраться в сугробы. Мы остановились, чтобы немного полюбоваться этим чудом, а затем сели в машину и выехали на дорогу. К этому времени снежинок уже стало меньше, а некоторые подхватил и закружил ветер, бросая их нам в лобовое стекло. Когда мы остановились перед светофором, мама включила дворники.

— Красиво, правда? — сказала она. — Снег как будто все оживляет и обновляет. Как считаешь?

Я кивнула. Светофор не переключался довольно долго, и, хотя еще не было пяти, уже начинало темнеть. Мама мне улыбнулась и включила радио. Машину наполнили звуки классической музыки. Я облокотилась щекой о холодное окно. За ним все еще падали красивые снежинки. Я закрыла глаза.