Корректор Евгения Царик
Иллюстратор Любовь Деточкина
© Любовь Деточкина, 2018
© Любовь Деточкина, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4493-2894-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Каждый аромат рассказывает историю. Порой мы слышим то, что хотел донести парфюмер, создавая свое творение. Бывает, аромат нашептывает тайные желания и мечты. А иногда отражение нашей души предстает перед нами, и мы по-настоящему начинаем понимать себя самих. Носите ароматы, слушайте их и ищите самый заветный, который дарит крылья и делает счастливым.
Корректор Евгения Царик
Иллюстратор Любовь Деточкина
© Любовь Деточкина, 2018
© Любовь Деточкина, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4493-2894-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Comme des Garcons Odeur 53
В лицо дует мокрый ветер, он словно уносит с собой капли из черной колыхающейся внизу массы выбравшегося на свободу моря. Пахнет чарующей сладостью весны, опасной, поглощающей твой разум, кричащей в голове: «Лети! Люби!». Сильный порыв ветра вынуждает схватиться за металлический поручень. Он влажный и холодный, я сразу отдергиваю руку, но уже поздно, теперь моя рука пахнет металлическим, сводящим зубы, запахом. Я стараюсь не думать о нем, но запах пробирается в мозг и давит. Весна – время запахов, острых, обжигающих холодом, влажных, порой неприятных, но все равно манящих. Я слышу за спиной стук каблуков, оборачиваюсь и вижу хрупкую, худую, похожую на двумерную черную тень, девушку в черном плаще с букетом мимозы и нарциссов. Она не гуляет, а бежит через парк, срезая путь. Запах ее букета доносится до меня. У меня нет цветов, но есть черная, уходящая за горизонт клякса, ветер в лицо и все время, что отпущено мне. Хотела бы я поменять это на букет и место, куда надо торопиться? Возможно. Но только не сейчас. Мне еще надо постоять здесь, вдыхая ветер, который несет капли черной кляксы, прижимать к лицу металлические влажные ладони и ощущать сладкий, ядовитый запах первой выбивающейся из черной грязи травы. Просто стоять и слушать набегающие на темные камни чернила. Ощущать, как кровь обретает черный цвет. Растворять свое тело в воздухе, смешивать его со всем миром и собирать заново, не для того чтобы получилось лучше, а чтобы вспомнить, как это.
Ноты: влажный воздух, сладость травы, морской бриз, мимоза, нарцисс, металл, влажная земля, влажные камни, чернила принтера.
L`Artisan Parfumeur Dzing!
Обнаженная Хельга лежала на диване и примеряла тонкие замшевые перчатки телесного цвета. Она натянула одну перчатку и любовалась, вытянув вперед руку. В другой руке был большой желтый леденец на палочке, который Хельга подносила к губам, но так и не пробовала.
– Стекло прорежет, – сказал Герман.
Он сидел в кресле у журнального столика и точными плавными движениями набивал трубку.
– Это от Руди, они с армированными нитями, – ответила Хельга, рассматривая перчатки.
– С платьем все нормально? – спросил Герман.
Хельга повернулась и посмотрела на него долгим изучающим взглядом, потом улыбнулась и, засунув леденец в рот, спросила:
– Фамневаешься?
– Нет.
В дверь номера постучали.
– Войдите! – сказал Герман.
Курьер внес огромную корзину желтых цветов, едва протиснув ее в дверь. Огляделся, ища место, куда бы ее поставить, и остановив взгляд на Хельге буро покраснел. Хельга встала с дивана и плавно, словно пантера перед прыжком, прошествовала к курьеру. Курьер окончательно смутился и уставился в потолок.
– Поставьте на стол, – сказал Герман и вложил в карман курьера купюру.
Когда за курьером закрылась дверь, Герман погладил бутоны цветов.
– Эрик готов, – сказал Герман, все еще лаская лепестки.
– Вы мальчики такие романтичные, – сказала Хельга и, наклонившись, понюхала цветы.
Хельга шла по музею в длинном шелковом платье, подол которого гладил квадраты плит. Шла, собирая все взоры на себя, так принимают королеву, соизволившую почтить своим присутствием убогую чернь. Герман держался поодаль, смотрел на экспонаты через толстые линзы очков в уродливой оправе, периодически натыкался на посетителей, нескладно извинялся, поправлял очки и перемещался за Хельгой. В круговом зале, центр которого украшала подставка с огромным бриллиантом, было людно.
– Ах! – произнесла Хельга, подойдя к бриллианту.
– Ах! – мысленно ответила ей толпа и расступилась.
Хельга подошла ближе и протянула к стенду руки. Стоящий рядом охранник сказал:
– Мадмуазель, прикасаться нельзя!
В этот момент, пятящийся в неуклюжем танце Герман, толкнул Хельгу, одновременно наступив на подол платья. Платье слетело, явив полностью обнаженную Хельгу. Хельга закричала и начала размахивать руками, словно отгоняя пчел. Стеклянный куб с бриллиантом внутри полетел на пол с подставки, крик Хельги заглушила включившаяся сирена, Хельга обмякла и плавно осела на осколки куба, в которых прятался бриллиант. Люди с криками кинулись к заблокированным дверям зала.
Герман стоял у стены и смотрел на бородатого охранника у электрощита. Бородатый посмотрел в ответ и медленно моргнул. Герман прислонился к стене.
Охранник судорожно шарил по осколкам. Порезав пару пальцев, он нашел бриллиант. Всех попросили перейти в соседний зал, работники музея подтвердили подлинность найденного охранником бриллианта, Хельгу закутали в одеяло и с извинениями отправили в ближайшую больницу. Охранник, дежуривший у щита сигнализации, подошел к начальнику и сказал:
– Извините, но это слишком нервная работа, я увольняюсь.
Потом, не слушая уверения начальника, что такое бывает крайне редко, вышел через служебный вход, сел в припаркованный автомобиль на место водителя и посмотрел на заднее сиденье, на котором сидел улыбающийся Герман.
Забрав из больницы Хельгу, они втроем выехали на извилистую дорогу тосканских полей.
– Я буду скучать по алмазу, – сказала Хельга.
– Найди заказчика на алмаз, – сказал Эрик.
– Дайте хоть посмотреть, – сказала Хельга.
Герман вынул из дипломата обернутую в ткань маленькую картину. Хельга бережно развернула ее. На картине был простенький пейзаж, какой-то неуклюжий, скорее выдуманный, чем рисованный с натуры.
– Ее нельзя было подделать? – разочарованно спросила Хельга.
– Нельзя, – ответил Герман.
– Уверен, у тебя бы получилось, – подключился Эрик.
– Нарисовать не проблема, проблема в запахе, Лоррен экспериментировал с закрепителями и несколько картин тех лет имеют особый запах, по нему и проверяется подлинность, – объяснил Герман.
Эрик взял у Хельги картину и принюхался.
– Ничего не чую, краска и пыль, – сказал Эрик, отдавая картину и лихо вписываясь в крутой поворот.
Хельга втянула ноздрями воздух с обратной стороны холста.
– Что-то под краской, сладкое, похоже на цветочную смолу, – сказала Хельга и завернула картину.
Они въехали в старинное поместье заказчика.
– К черту, – сказал Эрик, в напутствие Герману.
Герман похлопал Эрика по плечу, вышел из машины и скрылся в здании.
Ноты: шафран, замша, фиалка, леденец, желтые цветы, сухой табак, сухая художественная краска, грубая ткань, амбра, смола.
Christian Dior Pure Poison
Вот я и завел дневник, как и советовал мой дорогой друг и наставник Герман – человек, считающий, что каждый уважающий себя мужчина должен вести записи. Однако писать я буду не планы на день, а мысли о ней. О прекрасном ангельском видении, ибо не в силах назвать ее земной женщиной из плоти и крови. О, Анабель! Был ранний час, полный глубоких дум и утреннего тумана, я неспешно совершал прогулку по аллеям парка. Аромат цветущих вишен наполнял мое дыхание, которое разом остановилось в миг, когда я увидел ее. Скользящая, словно гондола по волнам, она бежала в хороводе падающих лепестков вишни. Шелковый шарф соскользнул с тонкой шеи и, несомый ветром, прилепился к лацкану моего сюртука. Я вновь задышал, окончательно убедившись, что она – не видение, и, бережно взяв шарф, побежал вслед за ней. Я, конечно, догнал свое счастье. И, как оказалось, мы оба направлялись на почту. Она опаздывала в свой первый день службы, а мне вдруг захотелось отправить весточку институтским друзьям. С того дня в жизни моей стало намного больше писем, посылок, телеграмм и других дел, связанных с почтой, о необходимости которых я ранее даже не подозревал.
Забываю регулярно вести дневник. С прошлой записи минуло три месяца. Невероятных, наполненных надежами, счастьем и образами Анабель. Вчера я пригласил ее в кафе, и она сказала «да». Это будет настоящее свидание. Степень моего волнения настолько высока, что непрерывно потеют руки.
Я опять забросил записи. Но об этом стоит написать. Спустя пару месяцев Анабель представила меня своим родителям. И, несмотря на кошмарный, по моему мнению, прием, я им понравился. Я много раз говорил своему ангелу, что готов к серьезным отношениям, но пока она отшучивается. Однако глаза ее укрепляют меня в моих надеждах. И сегодня я сделаю ей официальное предложение в доме родителей.
Время бежит быстрее секундной стрелки. Столько дел. Столько событий. Но самое главное, конечно, то, что предложение мое было принято и Анабель, и ее родителями. Со свадьбой решили не торопиться, и назначили ее на следующую весну. Мне казалось, это целая вечность, но вот уже март, а подготовка еще в самом разгаре.
Спешу поделиться своей радостью – Анабель стала моей супругой. Счастью нашему нет предела. Мы смогли позволить себе маленький домик с садиком. Садик особо пришелся по душе Анабель. Она засадила его сплошь ирисами, и при взгляде из окна там колышется фиолетовое море.
Нашел свой дневник, случайно разбирая ящики письменного стола. Прочитав последнюю запись, понял, что минуло уже два года. Однако ирисы по-прежнему видны из окон гостиной. Более того, Анабель стала увлекаться составлением букетов, и теперь по дому блуждает непрерывный дух цветов, не знаю, куда от него деваться. Сама же Анабель разительно изменилась. В голосе ее стал прорезаться металл. Теперь она предпочитает темные тона в одежде. И теперь я реже слышу ее беззаботный звонкий смех. Быть может, если бы она была обычной девушкой, эти изменения были бы не столь заметны.
Прошел год. Дневник мой пролежал нетронутым на столе. Сегодня годовщина нашей с Анабель свадьбы. Я подарил ей маленький кожаный саквояж, о котором она многократно намекала. Расцеловав меня, деловая женушка умчалась из дому, забыв о нашем намерении провести семейный ужин. О чем я только думал, представляя картины, как она вышивает или читает, проводя почти все время в семейном гнездышке. Моя бойкая Анабель.
Как быстро понеслись годы. Изучая книжный шкаф, наткнулся на свой старый дневник. Сколько ж это прошло? Выходит, почти десять лет. Мы совсем остепенились. У нас подрастает сын Эдди. Умиляюсь, как он похож на Анабель. Ту, которую я встретил в весеннем парке. Сейчас она другая, грузная, серьезная. Стала пользоваться красной помадой. Ей не идет, но я деликатно молчу, не могу представить, что скажу любимой о ее несовершенстве. Да и пора бы обновить ей сумку. Я дарил три или четыре саквояжа, но она, забыв о новых, где-то через месяц вновь начинает таскать свой старый потертый.
Да, забыл упомянуть, Анабель вновь вернулась к службе на почте. Финансовые дела наши хороши, однако уговорить ее сидеть дома мне так и не удалось.
Боюсь, что бумага рассыплется прямо под пером, но не могу не написать. Дневник мой обнаружился на чердаке, когда пришло время переезжать к сыну и собирать необходимое, покидая дом. Эдди боится, что я сам не справлюсь. Я, конечно, не справлюсь, как я без моей ненаглядной, да на восемьдесят втором году жизни. Как я без моей милой Анабель? Почему она всегда так торопилась? Вот и ушла раньше меня. Однако сердце мое стало все более щемить по утрам. Я скоро догоню тебя, любимая. С дневником нашелся твой старый саквояж. Он пахнет нафталином и помадой. Я возьму его с собой. А еще срежу все ирисы в саду и отнесу к тебе, незачем им оставаться в пустом доме. До скорой встречи, моя Анабель!
Ноты: цветочные ноты, вода, вишневый цвет, сирень, черемуха, жасмин, металл, кожа, ирис, помада, замша, пудра, смола, нафталин, амбра.
Carlo Bossi Savannah
Я иду по тихой улочке, сильно пахнет можжевельником и прибитой пылью, скоро начнется дождь. Вдалеке Железную гору накрывает шапка тяжелых облаков.
Я сижу с темной пустом баре, за спиной молчаливого бармена плавно мигают буквы какой-то марки пива или виски. Отставляю пустой бокал. Бармен делает новый коктейль с белым вермутом и, воткнув палочку с оливкой, протягивает мне бокал.
Пыль пахнет все явственнее, падают первые крупные капли. Ускоряю шаг, иди еще целый квартал. Ёжусь от порыва ветра, потом выдыхаю, расслабляю плечи и улыбаюсь. Это лишь летний дождь.
Сладкая, горькая, терпкая, жидкая трава наполняет меня, словно антиматерия. С каждым глотком я покидаю этот бар, уносясь в тишину летнего полдня, где-то в маленьком городке. Зной уступает место грибному дождю, в каплях воды играет радуга, пахнет прибитой пылью, струйки дождя стекают по мощным стволам вековых елей, создавая в воздухе сладкий смоляной дух.
Волосы растрепаны, в сланцы затекают прохладные ручейки, несущиеся по дороге вниз с высокого пригорка. Я бегу вместе с ручейками, осталось совсем чуть-чуть, и не важно, что я промокла насквозь, главное успеть.
Сладко-горькая трава в моем бокале заканчивается, оглядываюсь вокруг, пытаясь вспомнить, где нахожусь. Передо мной мигает неоновая надпись, у стойки дремлет бармен, смотря невидящими глазами в экран телевизора. Оставляю деньги и тихо ухожу, чтобы не тревожить полуденный сон слуги Бахуса. Закутываюсь в тяжелое вязаное пальто, стою перед дверью, не желая ее открывать, снаружи холодный ветер, пасмурное небо и надвигающийся призрак очередной моей смерти в виде ледяной всепоглощающей зимы. Делаю глубокий вдох и резко дергаю ручку двери.
Я уже вижу маленький погребок, до него метров сто. За моей спиной выглядывает из-за туч солнце и ласково греет мои мокрые плечи. Теплые оранжевые лучи полосами красят моментально высыхающий асфальт, играют в листьях и отражаются огнем в окнах домов. Толкаю стилизованную под старину дверь и практически проваливаюсь внутрь, не рассчитав силу, дверь выглядела более массивной, а на самом деле оказалось легкой. Делаю шаг вперед и ощущаю себя мухой, застывшей в янтаре.
На миг мне показалось, что за дверью находится огромное зеркало. Только отражение мое было с мокрыми волосами в летнем сарафане и с дурацкой улыбкой. По инерции я шагаю вперед и вхожу в отражение. Иллюзия исчезает, я оказываюсь на улице. «Все-таки последний бокал был лишним», – думаю я, щурясь от непонятно откуда взявшегося теплого солнца, окрасившего мир вокруг в оранжевый цвет.
Время на миг остановилось, я почувствовала, как прохожу сквозь себя. В этом бесконечном замершем миге нас было двое – я и другая я. Потом янтарь расплавился и обнял меня пряным запахом свежих булочек с корицей. Погребок оживленно гудел, люди пили ароматный травяной чай и смачно вгрызались в бока румяных пирожков. Я селя за крайний столик в углу. «Там, ровно в двенадцать часов двадцать минут, тридцать первого июля ты встретишь свою половину, полное отражение себя», – вспоминала я слова гадалки, все отчетливее понимая, что речь шла не о суженом.
Ноты: лимон, алкоголь, кориандр, хвоя, полынь, вермут, зеленые ноты, фиалка, можжевельник, кардамон, смола, бензоин, янтарь, амбра, корица.
Juicy Couture Dirty English for Men
Голова покрыта черным, я стою на коленях, в кожу больно впиваются мелкие стружки, которыми усыпан каменный пол. Я слышу песнопения, воздух заполняет тягучий сладковатый дым. У меня кружится голова, еще немного, и я упаду в обморок. Дым становится суше, песнопения переходят в камлания. Я явно слышу гулкие раскаты бубна, под ногами больше нет пола с сухими стружками, там трава, я все еще целиком накрыта черным и не вижу окружающее, но воздух стал звенящим и свежим. Удары бубна уносятся вдаль и создают мягкое эхо. Оно мягко повторяет удары, стихая и переходя в стук моего сердца. Удары плавны и раскатисты, они успокаивают и сливаются с моим дыханием, я выдыхаю удар бубна и вдыхаю запах травы, выдыхаю эхо бубна, вдыхаю всю землю под ногами, выдыхаю тишину и вдыхаю туман. Больше я не выдыхаю, я становлюсь туманом, выскальзываю из-под черного савана и лечу над горами. Далеко внизу танцует шаманка, в небо уносится струйка дыма от костра. Облака вздрагивают от ее бубна. Крохотные песчинки воды щекочут меня изнутри, я превращаюсь в капли и падаю вниз, разбиваясь о капот машины. На нем разложена карта, на которой ровным рядом лежат детали пистолета. Я закрываю масленку и быстро собираю пистолет, начинается дождь. Сворачиваю карту. Бью ногами колеса, шины еще не сдулись, но от них исходит запах перегретой резины. Главное – дотянуть до города. Ревет мотор, из открытого окна обдает влажной пылью. Я вдавливаю педаль газа, мимо проносятся разноцветные поля, вдалеке кутаются в облака горы. Я проношусь мимо танцующей посреди поля шаманки. Смотрю назад, ее силуэт тает в опускающемся тумане. Спустя мгновение я словно врезаюсь в стену дождя. Пытаюсь закурить, но сигареты отсырели. Щелкаю несколько раз зажигалкой, а потом выкидываю в окно так и не раскуренную сигарету. По лобовому стеклу поток воды, дворники не справляются, в глазах плывет. Машину все время заносит, и перед глазами непрерывно качается желтый освежитель в виде елочки с запахом лимона. Фары выхватывают из пелены воды встречающего у двери человека. Я накидываю на голову куртку и бегу к зданию. Внутри сухо, пахнет ладаном, под ногами хрустит древесная стружка, в открытое окно врывается холодный воздух. Я скидываю куртку и становлюсь на колени у алтаря. Меня накрывают черной непрозрачной простыней. Запах маслянистых благовоний ударяет в нос, в колени больно впиваются стружки. Голова кружится, уши наполняются песнопениями. Мне кажется, я стою на коленях целую вечность, бесконечную, непрерывную. Но что-то меняется, и легкие наполняет свежий запах травы, густого тумана и земли. Я слышу треск костра, вонзаю пальцы в мягкую землю, в сердце отражается удар бубна…
Ноты: ветивер, лимон, кедр, масло, воск, олибанум, амброксан, трава, земля, туман, оружейная смазка, горелая резина, вода.
Novaya Zarya Milaya Vetcherom
Тук-тук-тук – мерно отбивает ножик камлание хозяйки, раскладывая ровные оранжевые кружочки моркови по разделочной доске. Хрусь-хрусь-хрусь – вплетаются в мелодию белые полосочки пастернака. Пуф – подключается пакетик с перцев, выпустив щекочущее облако. Цок-цок-цок – слышу я в прихожей звонкие каблучки. Прерываю кулинарное шаманство и выбегаю к входной двери. Успела. Обнимаю высоченную шпалу с белыми кудрями. Когда она успела так вымахать?
– Будешь задерживаться, позвони, – наставляю я свою громадную малышку.
– Угу, – вырываясь из моей хватки, отвечает она.
– Не будешь задерживаться, тоже позвони.
– Ладно.
Хлопает дверь, а я продолжаю смотреть вслед, строя из деревянного узора лица, зверушек и шляпы. Потом обнимаю воздух и ощущаю на своих руках аромат духов, совсем уже взрослый, говорящий о том, что скоро наступит время – отпускать птенца.
Накатывает ностальгия, я иду в детскую, которая совсем уж не детская. Открываю нижний ящик старого комода и начинаю перебирать фотографии, на которых белые кудри еще совсем короткие, а потом те, где вместо них лишь пушок. Альбом слегка пахнет сыростью, и вспоминаю, как нас в крохотной коммуналке два раза заливали соседи, в ящике за альбомом нахожу спиртовую настойку непонятно чего с пожелтевшей от времени этикеткой и детскую присыпку. Похоже, пора выкинуть эти странные сувениры. А потом вынимаю крохотный с пол руки розовый комбинезончик и начинаю реветь, уткнувшись в это богатство. Наревевшись, складываю все обратно в ящик, и присыпку, и непонятный флакон подсохшей настойки.
Сегодня солнечно, надо полить фиалки, хватаюсь я за чайничек с отколотым носиком, потом, задумавшись у окна, глажу пушистый лист одной из них. И извиняясь, срезаю маленький кусочек алоэ. Пора делать маску. Дочь, конечно, взрослая, но я-то все еще молодая.
Ноты: морковь, пастернак, спирт, перец, кориандр, земля, роза, лотос, ирис, старая фотобумага, лист фиалки, алоэ.
MariaLux Mogadess
Малиновое вино – первое, что нас объединило. Мы пили его в маленькой забегаловке, где кроме пива, чая и подозрительных пирожков ничего не было. Но мы оба знали Вадима. Вадим стоял за стойкой этого балагана и, если вы дружны, мог налить то, чего не было в меню, например, его собственное, крепленное, выдержанное малиновое вино. Он щедро посыпал граненые стаканы вина корицей и подавал их в подстаканниках, как в поезде. По этим подстаканникам мы и вычислили друг друга в толпе пьющих чай с пирожками. Гарик пересел ко мне и по-мужски протянул руку на пожатие.
– Сига, – представилась я, пожимая ему руку.
Никому никогда не представлялась прозвищем, а тут вырвалось.
– Гарик.
– Сига – это прозвище, – стушевалась я.
– Гарик тоже.
– Тогда на равных, – ответила я, с тех пор мы действительно были на равных.
Сначала мы уровняли друзей, перезнакомив всех, с удовольствием обнаружив, что Вадим не единственный наш общий знакомый. Потом чисто случайно переехали в одно общежитие, даже на один этаж. И столкнувшись утром на общей кухне, окончательно поняли, что мир рад нашему союзу.
И общая кухня с тех пор стала нашим совместным помещением отдыха, в которое порой забегали другие жильцы этажа, но лишь готовить еду, мы же здесь жили. Наплевав на бубнеж дотошных бабуль, мы вынесли из моей комнаты оранжевый диван, и поставили на кухню. Гарик пожертвовал журнальный немного обгорелый с боку стол и каждый вечер, а то и всю ночь, мы проводили на кухне. Когда пробежало очень холодное и явно вдвое сокращенное лето, мы стали варить глинтвейн. Отвели для этих целей самую лучшую мою кастрюлю, без ржавчины. Две эмалированные кружки с красными маками. Купили на рынке громадный пакет гвоздики у какой-то бабки, торговавшись за него целый час. И ежедневно вечером дождавшись одного из нас у входа в продуктовый магазин, каждый попеременно опаздывал, совершали странный, но очень значимый ритуал. Взяв самое дешевое вино в пакете, дойдя до кассы, мы поровну складывали деньги в ладонь кассирши. Не то, чтобы пакет вина разорил бы кого-то из нас, но эта тонкая нить равноправия, статуса друзей, а не пары, была для нас крайне важна. И именно она уберегла нас от расставания в конце лютой нескончаемой зимы, когда Гарик внезапно объявил, что женится. Белокурая Ольга появилась в наших жизнях внезапно, неся заразительный смех, запах овсяного печенья и чистые новые скатерти на наш кухонный обгорелый стол, которые регулярно воровали. Но Ольга не унывала и застилала стол новой, наспех простроченной, хранившей запах новой крахмальной ткани, скатертью. Так мы и жили, они и я. И конечно еще огромная толпа общих друзей, и еще большая бесконечная вереница знакомых. Но друзья были где-то там, на работе, вечеринках, мероприятиях, праздниках. А мы трое были на нашей кухне, за нашим столом, на скрипучем старом диване с кружками глинтвейна. Потом скатерть с нашего стола исчезла, а новая не появилась, как и Ольга, как и Гарик, целую неделю. Потом Гарик вернулся, а Ольга – нет. Он ничего не говорил, я не спрашивала. Только выкинул в ведро купленную мной вафельную скатерть, и я окончательно все поняла. Мы реже варили глинтвейн, обходясь крепким чаем и новым увлечением Гарика, фантастическими романами. Иногда покупали пакет кислого вина и в дань покидающей нас традиции пили его молча, кривясь, иногда вприкуску с сахаром или запивая сладким чаем.
А потом запах роз разлучил нас, казалось, навсегда. Мне предложили работу в Британском ботаническом саду. Это, как попасть под золотой дождь на вечернем променаде. Гарик в тоже время уехал на север ставить какую-то вышку, которая без него никак не приживалась в пространстве.
Насыщенные впечатляющие невероятно шикарные четыре года в Лондоне пронеслись одной стремительной розовой полосой на фоне остальных черно белых. Контракт закончился, и я вернулась домой, так и не узнав, вывели мы новую розу или нет. Зато дома меня поджидал Гарик, на чудом уцелевшем оранжевом диване, с горячей кружкой ароматно благоухающего глинтвейна. И только отобрав у него это спасительное пойло, я осознала, чего мне не хватало в роскошном Лондоне – эмалированных кружек. Наших эмалированных кружек, наполненных нашим глинтвейном, с обязательным испитием их на оранжевом, покрытым жирными пятнами диване, на нашей кухне в компании Гарика. Дальше было несколько обычных лет, с веселыми мгновениями, радостными событиями, мелкими неудачами и кучей тихих вечеров на кухне. Мы часто стали шутить на тему нашего семейного одиночества, обдумывали теорию, что если бы просто пошли в загс и по-тихому расписались, то стали бы идеальной парой. Обсуждая очередную подобную идею, мы изрядно напились и оказались в постели Гарика. И довести бы дело до конца, но обнявшись, мы оба разревелись. А спустя несколько минут, замотавшись в два разных одеяла уснули до утра и больше никогда не поднимали эту тему. Не знакомили друг друга с изредка появляющимися любовниками и любовницами. А когда и те иссякли просто стали жить, зная, что нас по жизни двое, просто мы не пара, очень счастливая непара.
Ноты: малиновое вино, корица, виноград, винный спирт, жмых, гвоздика (пряность), глинтвейн, овсяное печенье, чай, анис, роза, кедр, хвоя, табак.
Etro Jacquard
– Ровные стрелки на брюках, только белые рубашки, гладко выбритое лицо, деликатный парфюм, никаких улыбок и тем более наигранной печали, – инструктировал Бергман.
Дмитрий кивал.
– Ровным тоном сообщаете о случившемся и молчите, пока клиент не задаст каких- либо вопросов или не покинет кабинет, прощаетесь парой фраз, никаких напутствий и пожеланий, – продолжает Бергман.
Дмитрий, выслушав еще несколько инструкций, отправляется в кабинет. Дверь открывается и входит его первый клиент.
Дмитрий жестом указывает на кресло. Мужчина садится.
– Вынужден вам сообщить, что вы умерли, – говорит Дмитрий.
– Да я догадался, что что-то не так, – говорит мужчина, – и что теперь?
– Вам необходимо будет пройти в нулевой кабинет, красная дверь налево по коридору, там произойдет анализ вашего жизненного опыта и дальнейшее распределение, – отвечает Дмитрий.
– В ад? – спрашивает мужчина.
– Не могу знать, доступ к личным делам осуществляется только там, – объясняет Дмитрий.
– А вы для чего тут? – не понимает мужчина.
– Чтобы донести самую главную на данный момент новость, – отвечает Дмитрий.
Мужчина поднимается с кресла, протягивает руку, Дмитрий привстает и крепко пожимает ее. Дверь закрывается за мужчиной и открывается вновь. Входит следующий клиент.
Ноты: зелень, хвойные иглы, мох, влажная трава, лаванда, бергамот, вода, дерево.
Jovan Black Musk
Я открыл глаза, встал с постели и в полусне побрел на кухню. Она уже была там, моя ранняя пташка. Я обнял жену, уткнулся в ее шею и ощутил тонкий запах ванили и лавра ее любимых духов.
– Моя булочка, – ласково прошептал я.
– Толстая? – весело спросила жена.
– Вкусная, – ответил я и поцеловал ее в шею.
– Что хочешь на завтрак? – спросила жена.
– Тебя, – ответил я и поцеловал жену.
Мы разомкнули губы, я обнял ее крепче, стал вдыхать сладкий аромат ее волос. Что-то во мне противилось этому, кричало воплем и хотело нестись прочь. Что-то было не так.
Я выпустил жену из объятий.
– Но сначала накорми меня, – сказал я.
Сел за стол у окна, на свое любимое место, поправил подушку под спиной. Вроде бы она была бежевая, а сейчас розовая. А когда мы купили эти шторы?
Передо мной поставили тарелку с яичницей и угольно зажаренным беконом. Я захрустел ломтиком бекона и стал смотреть, как жена ставит на стол громадное блюдо, наполненное кексами с разноцветными цукатам торчащими из них. Потом она налила себе чай, селя рядом и взяла кекс.
– Ты же их ненавидишь, – удивился я.
– Кого? – спросила жена.
– Творожные кексы с цукатами, тебе даже плохо было, – сказал я.
– Не помню, – сказала жена, быстро прикончила кекс и взяла второй.
Спустя пять минут блюдо опустело наполовину. Я забыл про свою яичницу и смотрел, как жена уничтожает один кекс за другим.
– Что-то случилось? – аккуратно спросил я.
– С чего ты взял?
– Вчера ты пугала меня тем, что мне придется сесть на диету, чтобы у тебя не было соблазнов, потому что до отпуска ты собираешься скинуть еще пять килограмм, и я почти согласился, – напомнил я.
Жена рассмеялась.
– Не переживай, никто не будет морить тебя голодом, наверно я вчера начиталась статей, забудь, – сказала она.
– Хорошо, – ответил я.
Паника внутри нарастала, я не понимал, что происходит, но точно знал – беда близко.
– Я пойду в душ, – сказал я и вышел из кухни.
Хотелось просто уйти, подальше, без логической на то причины, бежать без оглядки неважно куда.
Шум воды немного успокоил, я стоял в струях тепла и думал, что же меня так напугало.
В дверь ванны постучали.
– Да.
Вошла жена. Она сняла халат тапочки и забралась ко мне в душ.
Мы целовались, влечение нарастало, тело наливалось желанием. Я таял под теплыми струями воды, все было прекрасно, и непонятно, чего меня мучили эти странные мысли и чувство опасности. Мне казалось, я исчезаю, сливаюсь с ванильным запахом ее кожи.
Острая мысль пронзила остаток сознания: «Она никогда не стучит в дверь!»
Я сел в кровати, весь мокрый от испарины с бешено колотящимся сердцем и сбитым дыханием. Это сон!
– Дорогой, ты уже проснулся? – послышался из кухни голос жены.
Я встал и отправился туда. Она готовила зеленый салат. Потом собралась полить его маслом и, передумав, поставила на стол так. Я обнял ее, нежный запах ванили щекотал нос.
– Мне приснился кошмар, – поделился я.
– Открой окно и скажи три раза – все плохое уходи, – сказала она.
– Это же глупо, – ответил я.
– Глупо не глупо, а станет легче, давай, – строго сказала жена.
Я поплелся к окну, открыл створку и на радость соседям возопил во все горло
– Все плохое уходи!
Засмеялся, а потом поймал взглядом розовую подушку на диване у стола. Розовую, не бежевую.
Ноты: орехи, мед, цукаты, лавр, ваниль, бобы тонка, липа, розовый перец, пудра, творожно-ванильный крем.
Cerruti Cerruti 1881 Blanc
– Русским духом пахнет! – кричит Клара из кухни.
Я знаю, что она шутит, потому что не любит резкие запахи, а я снова, забыв, облился лосьоном после бритья, надо купить крем без запаха, пока меня не выгнали в гостиницу.
– Извини, я на автомате, – оправдываюсь я, заглядывая на кухню, где дымится стопка блинов.
– Переживу, ты ж только на лето, летом можно почти все, а вот осенью бы выгнала в холодную слякоть на мороз, радуйся, что я такая добрая летом, – отвечает Клара.
Я улыбаюсь, потому что знаю, что осенью она бы тоже меня не выгнала, но заменить лосьон необходимо. Нельзя же быть такой свиньей, приехавшей без предупреждения в гости на все лето, бесплатно живущей у самого моря, да еще и травящей хозяйку резкими запахами.
Я возвращаюсь в ванную, хорошенько умываюсь, но не помогает избавиться от запаха.
Что ж, пусть терпит. Я ее единственный друг, если конечно кого-то не прячет от меня. Сажусь за стол у окна. Дует свежий ветер, еще прохладный, если быстро позавтракать, можно успеть добежать до пляжа по холодку. Я вливаю в себя горячий чай и убегаю, пока Клара не заставила меня слопать все блины.
В тенистом внутреннем дворике пахнет влажной землей и зеленью, значит ночью и правда был дождь, это он играл в моем сне на барабанах. Мне кажется, я чувствую запах моря, словно соль на губах, но это наверняка лишь фантазия обезумевшего от навалившегося счастья – вырваться из пыли серого города в буйство настоящей жизни. Иду вдоль ботанического сада, веет прохладой, тем временем макушку начинает припекать солнце. Заглядываю за забор, там плотные заросли бамбука, за которыми виднеется пруд с кувшинками. Даю себе еще одно обещание, обязательно погулять и там, но если подумать, скорее всего, я наобещал себе уже больше чем можно успеть за лето, но пруд нужен, это же настоящий пруд с лягушками, а может быть даже лебедями. Выруливаю на главную улицу города, по которой проходит трасса, тут пыльно, и я прибавляю скорость, чтобы быстрее проскочить. Сворачивая в узкий переулок, похожу под огромными листьями банановых пальм. Сорвать бы парочку и сделать экошапку, но я гоню прочь эти вандалистские мысли и начинаю различать чарующий плеск волн.
Ноты: пенно-бритвенный аккорд, трава, бергамот, кориандр, влажная земля, листва, влага пруда, бамбук, лист банановой пальмы.
Giorgio Armani Armani Mania
Простуда не отступала. Температурный бред набирал обороты. Ватное тело переставало слушаться, и хотелось только одного – побыстрей прекратить этот кошмар.
В комнату тихонько постучали. Я промычала что-то невразумительное, приподнимаясь на подушках. Дверь открылась, вошел сухонький мужичок неопределенного возраста в зеленой шляпе и вкатил за собой огромный, похожий на дорожный, чемодан-сундук.
– Вы – доктор? – с надеждой спросила я.
– В какой-то степени да, можно и так сказать, – ответил мужичок.
Потом поставил сундук и стал копаться в маленьких выдвигаемых ящичках.
«Обычные врачи кончились, и на вызовы стали присылать гомеопатов? – подумалось мне. – Впрочем, какая разница, главное, чтобы помогло».
– Простуда, кашель, чихание, – начала жаловаться я.
– Чихание, – повторил за мной мужичок и извлек из ящичка пакетик с порошком.
– Чихание редко, – объяснила я.
Мужичок достал стакан высыпал в него порошок и налил воды, ловко размешал содержимое ложечкой и протянул мне.
– Пейте!
Я выпила и спустя мгновение начала непрерывно чихать.
– Вот и чихание, – удовлетворенно произнес он.
– Вы..что… специально? – успевая вымолвить только одно слово между чихами, спросила я.
– Конечно, чихание полезно, сейчас все вычихаете, и станет намного лучше, чихайте на здоровье, – с улыбкой заботливой бабушки сказал мужичок.
Спустя пять минут действительно стало ощутимо лучше, и даже как-то легче внутри меня.
– Спасибо, – поблагодарила я.
– Что еще хочется? – спросил мужичок.
– Вообще хочется букет цветов и кокос с пальмы, но это наверно от температуры, выпишите мне таблеток, и все пройдет, – сказала я.
– Таблеток, чтобы все прошло, нет, а вот цветы и кокос вполне можно, – ответил мужичок, снял зеленую шляпу, водрузил ее на спинку стула, а сам полез копаться в нижних ящичках. Достал два пакетика, один высыпал в длинный стакан, разбавил водой и взболтал. Я моргнула, а из стакана уже торчит букет из розовых пионов, желтых роз и белоснежных лилий. Мужичок вынул букет, стряхнул воду и протянул мне.
«Вот так и начинается температурный бред», – подумалось мне. Но я понюхала букет, он был свежим и невероятно приятным для души. Когда мне дарили цветы? Наверно в прошлое восьмое марта на работе, даже если и бред, все равно очень мило. Тем временем мужичок высыпал второй порошок в миску, капнул воды и, спустя мгновение, подбросил в воздух кокос. Ловко ударив им о край сундука и раскрыв орех, протянул мне половинку, залитую прозрачным молоком. Я жадно выпила содержимое и стала вдыхать запах мякоти, любуясь букетом на подушке.
– А можно орхидею в горшочке, всегда мечтала, но как-то все не до того? – весело спросила я.
Мужичок расплылся в довольной кошачьей улыбке. Извлек новый пакетик из сундука и, залив тот водой, протянул мне цветущую лиловую орхидею в нежно-розовом горшочке.
– Знаете, как пахнут орхидеи? – спросил мужичок.
Я помотала головой.
– Никто не знает, а те, кто нюхал, не могут толком объяснить, чем пахнет, все потому что орхидея – волшебный цветок, – объяснил мужичок.
– Она настоящая? – спрашиваю, любуясь цветком.
– Настоящее сильно переоценивают, а это лишь одна сторона реальности, ничем ни лучше и ни хуже другой – ненастоящей. Это если бы вы взяли монетку и сказали – вот одна из сторон хорошая, и мне нужна только эта сторона, вы бы сразу лишились монетки, потому что монетка возможна, только обладая обеими сторонами сразу, – сказал мужичок и как-то поблек.
Я сонно закрыла глаза и, обнимая горшок с орхидеей, уснула.
Разбудил меня громкий стук в дверь.
– Врач! – кричали за дверью.
Подскочив с кровати, я открыла. Зачем я ее вообще запирала?
– На что жалуемся? – сразу к делу перешла дородная тетка с красным от мороза лицом.
Я оценила свое состояние и поняла, что в целом, ни на что не жалуюсь.
– Температура была, спала наверно, – извиняющимся тоном пробубнила я.
– Сколько дней температура? Открываем рот! Дышим глубоко, – раздавала команды врач, молниеносно заглядывая в горло и прослушивая трубкой.
– Три дня уже, и немного кашель, – рассказывала я.
Врач написала несколько замысловатых слов на листке, протянула мне, пожелала выздоровления и вышла за дверь.
А я осталась стоять в комнате, счастливая, веселая и думала, когда я купила эту зеленую шляпу.
Ноты: роза, лилия, сахарный химикат, пион, желатин, кокос, орхидея, сливочная тубероза, кашмеран.
Vanille Pitahaya Comptoir Sud Pacifique
Ломтик груши, два ломтика банана, несколько орешков кешью и ложка мюсли. Завтрак выглядел изумительно. Яна сфотографировала его, выложила в инсту с хештегами #здоровоепитаниеяны, #похудейсяной, #уменясвадьбавыкусите. Начали поступать сердечки, довольная собой Яна налила стакан минеральной воды и нанизала на вилку кружок банана.
Этот момент Яна очень ярко помнила в конце дня, потому что именно с него все и поехало, прямо покатилось, набирая скорость. Тщательное пережевывание банана погрузило Яну в задумчивость, очнувшись от которой она стояла перед пустой тарелкой, держа в руке почти пустую бутылку айрана.
– Ой! – вырвалось у Яны.
Потом она взяла себя в руки и запретила паниковать. Это всего лишь малокалорийный напиток, пропущу обед. Она поставила недопитую бутылку в мусорное ведро, чтоб точно случайно не вернуться к ней, и пошла выбирать тон бежевого лака. Свадебное платье Яны было цвета «шампань» и представляло собой произведение искусства. Верх был выполнен из тончайших, как морозный узор кружев, расшитых бисером и кристаллами Сваровски, а юбка была летящим шелковым коконом из двадцати легчайших, как воздух, лепестков. Оставалась только одна проблема – корсет не застегнулся. Две Янины подруги изо всех сил тянули за края и одновременно за застежку, пока владелица салона отошла за шампанским, но так и не смогли впихнуть Яну. Потом выяснив, что платье невозможно перешить, азартно ринулись подбирать новое, но Яна уперлась. Теперь платье висело запакованное в кучу целлофана в шкафу, а Яна сидела на строгой диете. Оттенок бежевого на ногтях имел огромное значение, это платье было достойно совершенства. Яна купила все оттенки, которые смогла найти. Их оказалось больше, чем изначально предполагала Яна. Она выставила на стол все пузырьки с лаком, большую бутылку жидкости для снятия лака и начала красить ногти. Она красила, фотографировала, выкладывала в инсту, потом смывала, дальше снова красила и так вошла во вкус, что очнулась только на сотом посте, который уже никто не лайкал. Более того возле места эксперимента обнаружилась гора фантиков от карамели и пустая коробка от лукума. «Я не могла», – в ужасе думала Яна, – «я не могла это съесть!» Но поскольку Яна была в квартире одна, выходило, что исчезнувшие из упаковок сладости были внутри Яны. «Надо отсюда выбираться!» – кричал внутренний паникер. «Это все от предсвадебного стресса и одиночества», – продолжал успокаивать внутренний голос, – «Я выйду на улицу и буду гулять до ночи и ничего больше не съем». Яна быстро уложила волосы воском, пшикнула капельку лака и, подсушив все феном, выбежала на улицу. Легко шагая по залитой первыми летними лучами улице, Яна улыбалась всем прохожим. «Я молода, красива и через неделю у меня свадьба», – мысленно транслировала она всем вокруг. Как ни странно, прохожие отвечали Яне улыбкой, что в наши дни достаточно редкое явление, особенно в разгар унылых будней. Потом Яна заметила, что прохожие начинают улыбаться ей еще до того как она ослепляет их своим лучезарным во все отбеленные зубы оскалом. И как-то невзначай опустила глаза. На ней была ночная сорочка, которую нельзя было принять за сарафан, даже очень ультра модный. Но ужас крылся ниже, где улыбались двумя дырками на больших пальцах старые любимые тапочки в розовый горошек. Яна прижалась к ближайшему зданию и так проползла до первой двери, в которую ввалилась спиной. Дальше Яна помнила все очень смутно. Запах шоколада, пекущихся булочек и ванили окончательно лишил Яну рассудка и способности управлять собой. Поздно вечером, когда кофейня закрывалась и Яну попросили оплатить счет, ей пришлось позвонить подруге, которая приехала за ней, погрузила несчастную в такси и всю поездку домой зачитывала счет в котором значилось: шестьдесят пять пирожных со сливочным кремом, тридцать восемь шоколадных пончиков, десять кусков шоколадного торта и двадцать пять чашек горячего шоколада.
Ноты: переспелая груша, сердцевина груши, айран, тархун, банан, кешью, мюсли, газировка, нуга, лак для ногтей, смывка для лака, карамель, лукум, воск, смола, канифоль, ладан, сливочная гардения, бобы тонка, шоколад.
Vendetta Donna Valentino
Я сижу в потрескавшемся от времени уродливом кресле. Пахнет влажной пылью, размазанной по полу, горелыми волосами и химией.
– Следующий! – слышится из зала.
Я робко заглядываю и вижу, как из одного из кресел встает накудрявинная до невозможности дама лет сорока.
– Чего стоишь, садись, – командует парикмахерша с торчащими практически дыбом палеными волосами грязно-желтого цвета.
Я подчиняюсь, и она, стряхнув накидку от волос предыдущей посетительницы, завязывает ее на моей шее настолько сильно, что я начинаю задыхаться, мне хочется откашляться, но я ловлю ее суровый взгляд в зеркале и продолжаю сидеть с комом в горле, еле дыша.
– Лодочку? – спрашивает парикмахерша.
– Я бы хотела, – сбивчиво начинаю я.
– Осветлиться? – пытается угадать парикмахерша.
– Нет, – отвечаю я.
– А зря, вам было бы очень хорошо, – сообщает парикмахерша.
– Я хочу, чтобы ровно, вновь пытаюсь донести мысль о прическе.
– Зачем вам ровно, у вас кудри, люди деньги платят, чтобы завивку сделать, а тут такое богатство, – рассуждает парикмахерша дергая расческой мои волосы, потом берет расческу с более редкими зубьями, но все равно ничего не получается, и вырвав пару прядей, она вручает расческу мне и велит расчесаться самой.
Я пытаюсь расчесать волосы и получаю в лицо облако удушающе пахнущей воды из пульверизатора. Я пытаюсь что-то сказать, но парикмахерша продолжает опылять меня ароматизированной водой, и у меня получается только кашлять.
– А можно вот так? – я указываю на постер красивой девушки с великолепной стрижкой и гладкими прядями.
– Ну, я вам сразу говорила лодочка, – обрадованная парикмахерша вооружается ножницами и начинает с бешеной скоростью срезать волосы.
Пару раз она задевает ножницами ухо, и когда делает это в третий раз, вместо извинений констатирует:
– Торчат.
Я смотрю в зеркало, и слезы наворачиваются на глаза, там совсем не то, что на плакате.
– Великолепно! – резюмирует парикмахерша и от души брызгает в меня из флакона с духами, к которому прикреплена груша пульверизатора.
Я уже не в силах сдерживаться, слезы текут ручьями по щекам. Парикмахерша снимает с меня накидку и зовет следующего. Я протягиваю ей пятый рубль и ухожу.
Быстро пробегаю пыльный холл с гудящими шапками сушилок и выхожу на улицу. В глаза бьет яркое солнце. Слезы высыхают, и на душе становится чуточку легче. Подумаешь, еще одна неудачная стрижка, они у меня всегда такие. Я вынимаю из сумочки мамину помаду, недавно выклянченную у нее насовсем, и наощупь провожу ей по губам. Заграничная помада вкусная и пахнет сливой. Я прохожу под цветущими липами, улыбаюсь и совсем забываю про неудачу с прической.
Ноты: пыль, кожзам, пережженные плойкой волосы, запах химической завивки, запах парикмахерской времен СССР, розовое масло, ландыш, помада, слива, мед, липовый цвет.
Juliette Has A Gun Not A Perfume
В кожу впиваются зеленые иглы, по рукам течет кедровое масло. Я открываю сомкнутые смолой глаза и вижу у своих ног наваленную сухую траву. Из нее исходят тонкие струйки сладкого дыма. Меня окутывает этот дурман, я вновь закрываю глаза. Сладость тлеющей травы уносит все мысли, внутри меня спокойно, тихо и пусто. Ветер развевает ленты в волосах, я смешиваюсь с дымом, растворяюсь и уношусь высоко в голубое небо. На неосязаемых устах улыбка. Далеко внизу остались те, кому еще суждено ходить под ликом Белобога и дрожать в тени Чернобога. Лишь я становлюсь свободной, уносясь клубами дыма, растворяясь в запахе пекущихся блинов, отражаясь в лицах всех румяных красавиц разом, благословляя на жизнь, свет и новое начало. Они веселятся, танцуют, едят. В их глазах играет пламя костров. Их радость искренна, вера крепка, дух силен.
Через сотни поколений дети их детей будут сжигать на костре чучело из соломы вместо живой женщины, но не, потому что они добрее, сострадательнее или гуманнее, просто они стали верить в других богов.
Ноты: еловые иглы, кедровое масло, смола, сухая трава, сладкий дым, легкое тесто, древесный спил.
Cesare Paciotti Cesare Paciotti For Her
К Веронике липли все окружающие мужчины от восемнадцати до маразма. Подруги завидовали ее популярности и никак не могли понять, почему Вероника бегает за единственным не влюбленным в нее мужиком. Избранником Вероники и предметом ее душевных терзаний был Федор. Усатый здоровяк, от которого вечно пахло олифой.
Вероника тихонько открыла дверь мастерской. Она всегда опасалась, что однажды увидит за ней своего Федора в объятьях дамочки.
– Привет! Я мимо проходила, думаю, зайду, проведаю. Как работа? Я тут к Наде шла, хотела ее горячими бутербродами в перерыв накормить, а ее нет. Сядь, покушай, а то остынут.
Федор кивнул в знак приветствия и одобрения всего сказанного Вероникой, отложил кисть, которой лакировал миниатюрную дверцу шкафчика-шкатулки, сел за маленький стол накрытый клеенкой в розовый цветочек, подаренной когда-то Вероникой, щелкнул кнопкой чайника и достал большую кружку. Вероника начала выкладывать завернутые в фольгу бутерброды, которые, к слову сказать, никогда не доставались Наде.
Закипел чайник, Федор сыпанул на глаз чая из пачки и положил две ложки патоки, залил кипятком и мастерскую заполнил сладкий аромат, он смешивался с запахом сохнущего лака и создавал нечто неописуемо странное, притягательное и отталкивающее одновременно. Федор приканчивал второй бутерброд, смотрел в окно и чертил на откинутом уголке клеенки схему какой-то конструкции. Веронике, как обычно, спустя пять минут становилось неудобно, потому что в мастерской была только одна скамейка, одна чашка, ей даже казалось, что в жизни Федора все в единственном экземпляре, а она, стоящая у двери мастерской, нарушала эту четко выверенную гармонию. Ей не хотелось уходить, она была словно пчела, сильно близко подобравшаяся к блюдцу с медом и уже запустившая в него лапки. Вероника тонула в этой сладости, погружаясь все глубже и глубже в то, что она бесконечно любит и то, что ее убивает. Федор доел бутерброды, аккуратно сложил фольгу и протянул ее Веронике.
– Спасибо!
– На здоровье!
Вероника убрала фольгу в пакет. Походила за спиной Федора, который взялся вновь за лакировку, нарочито громко стуча каблуками. Потом глубоко вдохнула едкий запах лака и вышла, кинув в закрывающуюся дверь:
– Столько дел, я побежала, пока.
Слезы текли по щекам. «Это все от запаха лака», – говорила Вероника себе, шумно сморкаясь в платок. Она присела на скамейку в парке и долго смотрела на колыхаемые ветром головки тюльпанов на клумбе. «Больше никогда не приду к нему», – пообещала себе Вероника. И через день вновь стояла в дурмане сладкой патоки и лака, печально улыбалась, вновь не находя куда бы себя приткнуть в этом мире единичных вещей. Федор дожевывал последний бутерброд, отложив его, он вышел в подсобку и вернулся с резной скамейкой из светлого дерева в виде огромного лепестка на ножке, которую обвивали тюльпаны. Федор поставил скамейку у стола и в привычной задумчивости стал допивать чай, смотря в окно.
Ноты: лакированное дерево, олифа, лак, смола, патока, тюльпаны, белые цветы.
Chloe L`Eau de Chloe
Вот тут я сижу и смотрю на пузырьки на стенке стакана с лимонадом. Какой-то из них сейчас, не выдержав, нырнет в прозрачную зеленую даль и, долетев до вершины, издаст «пшик». А теперь я бегу по теплым камням мостовой вдоль мелких лавочек с сувенирами. Примеряю разноцветные шелковые платки, ожерелье, в котором словно застыло море. А теперь прохожу мимо фруктового прилавка и сворачиваю в цветочный павильон. Я помню, как там пахло срезанными стеблями, цветочной пыльцой и нежными только что привезенными белыми ирисами. И вот я обнимаю огромный букет ирисов и гуляю по тенистым улочкам старого города. Сажусь за столик маленького кафе у благоухающего куста роз и заказываю большую порцию пломбира. Солнце клонится к закату, играет мягкими лучами в плавных волнах каменного фонтанчика. Тихий шелест льющейся воды, прохлада, крадущаяся из удлиняющихся теней и безмерное счастье. Белые хлопья пены начинают размывать изображения. По краскам текут мыльные струи, превращая картины в размытые цветные кляксы. Я пытаюсь удержаться на холсте, но мягкий убаюкивающий запах шампуня провожает меня в мир и расплывшихся пятен света, цвета и запаха.
Ноты: лимонад, зелень, яблоко, груша, зеленые стебли цветов, ирисы, роза, землистые ноты.
Chanel Cristalle Eau de Parfum
– Я не могу тебя понять, ты ускользаешь.
– И что прикажешь, остановиться и ждать, пока до тебя что-то дойдет?
– Просто остановись, чуть-чуть.
Яли стоит в дверях, улыбается. Она замерла. Картинно, словно позирует перед фотографом.
– Останься, – говорит Сато.
Яли отмирает и отрицательно мотает головой.
– У меня торт, ватрушки, чай, – уговаривает Сато.
– А у меня дождь, улица и сны наяву, когда вроде бы еще тут, но уже уснул, – отвечает Яли.
– Ну, тогда я с тобой, только пожди я возьму дождевик, у меня и второй есть, – говорит Сато и убегает в комнату.
Яли не может ждать, это очень долго и скучно ждать пока кто-то ищет дождевик, когда там, вот рукой подать, льет дождь. Она хлопает дверью, много раз давит кнопку вызова лифта, запрыгивает в кабину и слышит, как Сато открывает дверь. Лифт мчится камнем вниз, выпускает из стальной клетки, пролет ступеней, и Яли выбегает в дождь.
Она поднимает голову к небу, ловит падающие иглы воды и понимает, что замирала слишком надолго, а дождь этим временем ушел и вот-вот закончится совсем. Яли снимает туфли, бежит быстро-быстро, хватая за хвост ускользающий дождь.
Экипированный в дождевик Сато успевает заметить лишь силуэт Яли, который скрывается за поворотом. Сато бежит за ней. Он не хочет упустить ее вновь, ведь ему так много нужно сказать.
Дождь ведет Яли в сквер, вдоль залитых влагой лилий и кустов жасмина. Яли вбегает на пружинящий под ногами ковер из травы, бежит вдоль цветов, упиваясь ароматом.
Сато замирает посреди улицы, любуясь Яли. Он уже забыл о погоне, но тут Яли вновь набирает скорость.
Дождь уходит. Нельзя его упустить. Яли забывает о цветах и, перебежав перекресток по диагонали, вклинивается в людской поток. Поток похож на реку, он несет, качает и убаюкивает. Яли помнит, что надо догнать дождь, помнит это так долго насколько хватает сил, но река сильна, она поет шумом, захлестывает с головой и уносит туда, где сон тих и безмятежен, поток ровен и быстр, а звон воды – твой голос.
Дождя нет. Он ушел. Нелепый парень в дождевике подходит ко мне и говорит:
– Пошли домой.
– Я вас знаю?
– Это же я, Сато!
– Сато, – пробую на вкус эти буквы.
– Это я, я бежал за тобой из дома.
– Вы ошиблись, я вас не знаю.
– Я не ошибся, я точно уверен – это ты, та, что нужна мне, но ты все время ускользаешь.
Ноты: альдегиды, влага, белые цветы, лилии, жасмин, горькая трава, лед.
Khalis Dream Dubai
– Гоша, Гоша – адикалоша! – кричали вслед мальчишки, и кто-то даже толкнул в спину.
Я шел молча, не обращая внимания на задиристых пацанов, пряча под широким бортом папиного пиджака три тюльпана.
Кличка эта была старой, и по сути не обидной. Получил я ее случайно, когда опрокинул на себя папин лосьон после бритья пять лет назад, целую треть жизни назад. В те далекие времена, когда я везде таскал дранный кожаный портфель, огромные, каждый час останавливающиеся, наручные часы и имел черный зуб, который усиленно не желал лечить. И судя по всему, кличка мне досталась однозначно хорошая, о других вариантах не хотелось даже думать.
Я свернул за угол, оставив галдящих мальчишек во дворе и, перебежав дорогу, тихо открыл калитку Надиного дома. Пробираясь сквозь разросшиеся кусты ирисов, я молил вселенную лишь об одном – чтобы Клавдия Ивановна, мать Нади, оказалась на работе, на рынке, у подруг, да где угодно, лишь бы не дома. Я тихо постучал в окно. Постоял, вглядываясь в темноту комнаты. Постучал еще, и в окне показалось лицо Нади. Лицо сделало суровую гримасу и жестами велело молчать и убираться с глаз. Мама была дома. Я угрюмо поплелся к задней части дома, взобрался на облюбованную изогнутую к низу ветку орешника, положил рядом тюльпаны и стал ждать.
Через полчаса я стал проваливаться в дрему и раздумывал – не прилечь ли на траву, но хлопок закрывающейся двери заставил подскочить, словно укол адреналина. Я стал подпрыгивать от нетерпения, от чего ветка закачалась и я, опасно наклонившись назад, чуть не рухнул. Усмирив свои эмоции, я стал ждать, сверля взглядом заднюю дверь дома. Дверь вняла моим мольбам и явила Надю. Босая, в длинном синем халате, она прошла ко мне и молча села рядом.
– Это тебе, – вручил я начинающие увядать тюльпаны.
– Спасибо.
Надя понюхала каждый цветок и ушла с ними в дом.
– Поставила в воду, – сказала она, вернувшись.
Мы снова молча сидели на ветке. Надо было наверно что-то говорить, так всегда делают, я даже много раз записывал на бумажке темы для бесед и новые анекдоты, но каждый раз, приходя к ней, я просто молчал. Надя обычно тоже молчала, иногда рассказывала про своего кота или папу. Я любил молчать вместе с Надей. Это была не просто неловкая тишина, это было обоюдное действо. Люди редко умеют правильно молчать. Надя умела. От этого она была еще краше и бесценнее. Более того, она была необходимой частью моего шумного, вечно бегущего мира. Я достал из кармана горсть леденцов и протянул Наде. Она долго копалась и вытащила маленькую зеленую конфету в прозрачном фантике. Сквозь листья пробивались лучики солнца, у забора дрались в пыли воробьи, Надя хрустела, разгрызая леденец. Я поднял голову к небу, смотрел на колышущуюся крону дерева, потом закрыл глаза и… запах лаванды, щекочущие пряди волос на моем лице, сладкие леденцовые губы Нади. Когда я открыл глаза, она уже стояла у двери. Легонько помахав мне, она улыбнулась и юркнула в дом, щелкнув щеколдой замка. На подкашивающихся ногах я доковылял до калитки, постоял там несколько минут, а потом пошел домой, облизывая с губ остатки леденцовой сладости.
Ноты: пенно-бритвенный аккорд, бергамот, кора дуба, ирис, роза, лаванда, леденцы, мята, чистые волосы, мускус.
Prada Infusion d`Homme
Белые, белые стены, такие есть только у нас, их мама делала. Это называется побелка. Если поводить по стене рукой, рука тоже чуточку станет белой. Но этого делать нельзя, потому что мама расстроится. Хуже расстроенной мамы нет ничего. Хотя нет, есть. Кукурузные палочки, которые нельзя открывать до обеда, хуже расстроенной мамы. Но я все равно не буду тереть стену рукой, разве что одним пальцем за дверью, где не видно. Теперь у меня белый палец!
В этом мире почти все нельзя. И чем что-то интереснее, тем это больше нельзя, нельзее. Например, нельзя есть немытую алычу прямо с дерева. Действительно нельзя, я проверила, лучше так не делать, даже вспоминать жутко. Нельзя не мыть руки. Ну, хоть с этим все хорошо. Мыть руки интересно, особенно у бабушки, где можно выбрать мыло из нескольких кусочков по запаху и намылить тем, которое понравилось, ну или всеми сразу. Нельзя лазить в мамин ящик с косметикой. Вот это совсем не честно, там интересно. Оттуда пахнет странными запахами, которые не встречаются больше нигде, почти все там мажет руки и имеет свои маленькие коробочки. Маленькая коробочка сама по себе предмет наиценнейший, а если оттуда что-либо высыпается, выкручивается или просто прилипает к пальцам – значит это, по меньшей мере, сокровище. И мне туда нельзя. Как с этим жить? Я тихо, чтобы не привлечь внимание мамы, приоткрываю ящик, вдыхаю запах пудры и тихонько задвигаю его назад. Ну и ладно! Фотографии-то мне можно. Можно? Ну, пока что никто не запрещал. Мы с бабушкой их регулярно смотрим. Я подставляю стул, открываю сервант и вытягиваю громадный тяжелый альбом. Это я с моими бабушками. Это я в огромных спадающих колготках. А это мои прабабушка и прадедушка. Их уже нет, они умерли, но родители почему-то боятся мне говорить о смерти, думают – я испугаюсь, а так я не знаю и не боюсь. Я знаю и не боюсь. Взрослые бывают очень странными. Надеюсь, со мной не случится подобного, когда я вырасту. Вот бабушки не боятся говорить о смерти, они даже к ней готовятся, как к празднику, откладывают специально лучшее платье, новые колготки и туфли.
Я закрываю альбом, без бабушки его смотреть скучно. А вот этот пакетик с маленькими разноцветными книжечками я еще не видела. Их-то точно можно, маленькие книжки для детей. А эти просто изумительны, каждый лист с разноцветным рисунком тоненькими линиями и папина фотография. Это книжка о папе! А вот еще одна, чуть побольше, и тоже с папиным фото. Она больше похожа на раскраску. Всегда знала, что о папе должны быть книжки и раскраски. Я бегу к своему столику, достаю карандаши и сажусь раскрашивать папину раскраску. Какой сегодня интересный день! А вечером я обязательно покажу раскраску папе, он так обрадуется, что включит музыку и будет весь вечер танцевать вместе со мной.
Ноты: известь, мел, алыча, душистое туалетное мыло, тюльпан, влажная пудра, гиацинт, мускус, крем «балет», детский крем, старый картон фотографий.
Enrique Iglesias Adrenaline
– Статью обо мне? – спросил Фредерик, закутываясь в халат.
– Да. День жизни. Я буду следовать за вами весь день, делать заметки. Ваша секретарша сказала, что все согласованно, – ответил журналист, переминаясь с ноги на ногу.
– Интересно, с кем она это согласовала, ну да ладно, проходите.
– Я Марк, – представился журналист.
Фредерик проследовал в столовую. Упитанная дама поставила на стол высокий стакан с зеленым содержимым.
– У нас гости, Фрида, – сказал Фредерик.
Фрида кивнула.
– Не стоит беспокоиться, – сказал Марк.
– Вам же надо вникнуть в мой день, поэтому будем жить его вместе, пейте, – сказал Фредерик.
Перед журналистом поставили такой же стакан. Он сделал глоток и от неожиданности поперхнулся.
Фредерик захохотал.
– Видишь, Фрида, твое творение ужасно, я тебе говорил! – все еще смеясь, сказал Фредерик.
– Это очень полезный бодрящий коктейль, и я не собираюсь меня рецепт лишь потому, что кто-то поперхнулся, – ровно ответила Фрида.
– Что в нем? – тихо спросил Марк.
– В основном петрушка, какие-то специи, масло для вкуса, мне нужно потреблять много петрушки, вот Фрида колдует, как может, – ответил Фредерик.
– Островат, – сказал Марк, пробуя коктейль снова.
– С непривычки, – сказал Фредерик.
– У меня к вам всего одна просьба, ведите себя обычно, не меняйте планы, в общем, мне нужен именно ваш день, – сказал Марк.
– Боюсь вас разочаровать, мой обычный день скучноват, – сказал Фредерик.
Он допил коктейль и отправился одеваться.
– Куда мы направляемся? – спросил Марк, когда они вышли.
– В бар.
– Вы там будете работать?
– Нет, я там буду пить, большая часть людей пьет вечером и ночью, я пью днем.
– Почему?
– Ночью я занят.
Бар был маленьким и уютным. Бармен поздоровался с Фредериком, как приятель и, не дожидаясь заказа, стал сооружать на доске ряд маленьких рюмочек. Спустя пару минут бармен поставил на стойку деревянный поднос с шестью рюмками, украшенными дольками апельсина, обсыпанного коричневой присыпкой. В крайней рюмке плавала ягодка клубники.
– Пьяная клубника, – провозгласил Фредерик, – мой любимый сет, приступайте.
Марк взял рюмочку и принюхался. Пахло специями и травами.
– Надо успеть, пока холодный, потом теряет свое очарование, – пояснил Фредерик и плавно опрокинул в себя рюмку.
Марк последовал примеру.
– Бальзам? – спросил Марк, заедая апельсином.
– Настой на травах, вкусно, полезно и алкогольно, все в одном, – ответил Фредерик.
После шестого или седьмого сета они перекусили ванильными кексами и газировкой. Фредерик пил какую-то зеленую, а Марк предпочел «Байкал».
Потом они перешли на удобные диваны, Марк задавал вопросы, Фредерик отвечал, Марк записывал то в блокнот, то на диктофон. Время летело быстро, и, осушив еще несколько сетов настоя, Фредерик вызвал такси, когда они вышли из бара, был уже вечер.
Погрузившись в кожаный салон шикарной машины, Фредерик достал из кармана сигару.
– Разве тут можно курить? – спросил Марк.
– Тут можно все, пить, курить, спать, есть, это моя любимая компания извозчиков, – рассказал Фредерик.
– А можно мне их номер? – спросил Марк.
– Номер можно, но они к вам не приедут, с ними надо заключать договор, быть, так сказать, постоянным клиентом, – ответил Фредерик.
– Машина шикарная, – сказал Марк, поглаживая сиденье.
– Люблю кожаный салон, – сказал Фредерик и закурил сигару.
Когда машина подъехала к дому Фредерика, было совсем темно.
Фредерик вошел в дом, Марк последовал за ним, когда он понял, что вошел в спальню, он извинился и собирался выйти, но потом уставился на огромный деревянный гроб вместо кровати.
– Что это? – не скрывая ошеломления, спросил Марк.
– Гроб, – ответил Фредерик.
Потом, довольный произведенным эффектом, рассмеялся и пояснил:
– Это подарок моей старой почитательницы, у нее своеобразный взгляд на мир и любовь к готическому стилю во всем, кстати – это канадский белый кедр, – рассказал Фредерик и постучал по стенке стилизованной под гроб кровати.
Марк поежился.
– Уже поздно, можно я взгляну на ваш кабинет и более не буду вам докучать, – сказал Марк.
– О, вы мне совсем не докучали, я провел прекрасный день, но кабинет не покажу, я не допускаю туда никого, это моя кузница, мой алтарь, там только мои слова, – ответил Фредерик.
– Тогда последний вопрос, когда вы обычно работаете? – спросил Марк.
– Ночью, только ночью, ночь – мое время, – сказал Фредерик и уставился в темное окно.
Марк поблагодарил за интервью и вышел, прикрыв за собой дверь.
Фредерик постоял, смотря на наливающуюся золотом луну, а потом растаял черным дымом.
В мансарде, где находился кабинет Фредерика, скрипнул стул, и на белом листе стали появляться аккуратные черные слова, выводимые невидимым пером.
Ноты: петрушка, масло, базилик, лавр, перец, кардамон, клубника, апельсин, бальзам на травах, бобы тонка, зеленые ноты, напиток Байкал, кожа, табак, кедр.
Zhirinovsky Zhirinovsky
Нас всех порой посещает желание быть не теми, кто мы есть. Чету Пашковых это желание нагнало на тридцатом году совместной жизни. Они как-то дружно и разом решили, что с этого вот дня, среды 24 августа они будут великосветскими гурманами. И недолго думая, прямо на следующий день, они отправились во французский ресторан высокой кухни.
– Я хочу блюдо от шеф-повара! – гордо провозгласил Петр Дмитриевич официанту.
– Отличный выбор! А вам мадам?
– Я буду это, – ткнула пальцем в меню Мария Федотовна.
– Вина?
– Пожалуй, – ответил Петр Дмитриевич, но посмотрев на жену, сказал, – нет.
Они молча сидели и улыбались, смотря друг на друга и ощущая себя гурманами.
Принесли заказ. Марии Федотовне достался очень зеленый салат, а перед Петром Дмитриевичем поставили громадную тарелку, в центре которой лежала половина маленькой птички, задняя часть ее с распушенным хвостом.
– Простите любезный, а что это? – просил ошарашенный Петр Дмитриевич.
– По-по шо-фруа от шеф повара, – ответил официант, пожелал приятного аппетита и удалился.
Петр Дмитриевич потыкал по-по вилкой.
Посмотрел на жену, смачно уплетающую свой салат.
– Вкусно, дорогая?
– Сочно, больше похоже на маску для лица из алоэ, но если не думать о маске, интересный вкус, – ответила Мария Федотовна и вновь захрустела.
Петр Дмитриевич внимательно присмотрелся к своему блюду.
– Чего ты не ешь? – спросила Мария Федотовна.
– Я не понял что это, – ответил смущенный Петр Дмитриевич.
– Тебе же сказали жопа чего-то там, на вид скворца, ешь давай, – сказала Мария Федотовна.
Петр Дмитриевич выдохнул и, вонзив вилку в по-по шо-фруа, отрезал кусочек ножом. Принюхался и положил в рот. Прожевав, он заулыбался и радостно продолжил есть.
– Ну как? – поинтересовалась Мария Федотовна.
– Говядина в персиковом варенье с острым перцем, – жуя, ответил Петр Дмитриевич.
– О, а выглядит, прям, как пол птички, – удивилась Мария Федотовна и пригляделась к остаткам блюда на тарелке мужа.
– С душком только, помнишь, когда ты вымя готовила, вся квартира пропахла, но в целом вкусно, – резюмировал Петр Дмитриевич.
Закончив трапезу и расплатившись по счету, они вышли из ресторана. Петр Дмитриевич шумно втянул вечерний воздух ноздрями, вынул из-под пиджака прихваченный со столика бутон розы и вручил его жене.
– Может, лимонаду купим домой? – поинтересовался Петр Дмитриевич.
– Конечно, лимонад будет очень кстати, а то не могу отделаться от мысли, что съела свой алоэ, – ответила Мария Федотовна.
Она взяла мужа под руку, и они степенно отправились в магазин.
Ноты: вода, алоэ, трава, животная нота, перец, роза, лимонад.
Geoffrey Beene Grey Flannel
– Туже, – сказала Рита.
Лена уперлась локтем в спину Риты и сильнее затянула корсет.
– Не задохнешься? – спросила Лена.
– В этом и смысл корсетов, чтобы задыхаться и падать в обморок на будущего супруга, – ответила Рита.
– Или на пол, – добавила Лена.
– Это у тебя на пол получается, – ответила Рита.
Они рассмеялись, вспоминая как Лена, действительно, упала на пол на одном из приемов.
Рита расправила тяжелую бархатную юбку на кринолине.
– Пожелай мне удачи, – сказала Рита.
– Я буду весь вечер за тебя молиться, – ответила Лена.
– Интересно, кому? – удивилась Рита.
– Разумеется, Бастет, – ответила Лена.
– Да поможет мне Бастет! – сказала Рита, нанесла на декольте несколько капель из помутневшего от времени флакона духов и отправилась на костюмированный прием для очень богатых, но порой не сильно приятных людей.
Эти закрытые балы устраивали не меньше двух раз в год и всегда обращались в эскорт агентство, где работала Рита. Богатые любят окружать себя красотой, а поскольку жен они выбирают по какому-то другому принципу, эскорт на вечеринках был обязательным составляющим красивого праздника.
Музыка вальса была слышна еще при подъезде к главному входу. Антураж зашкаливал. Вся обслуга в форме прошлых лет. Если сделать усилие и забыть что приехала не на карете, а на такси, можно поверить в настоящий бал. Рита специально приехала позже. Завтра она получит за это выговор, но что значит выговор в сравнении с мечтой выйти замуж на миллиардера. Опоздавшая дама имеет шанс быть принятой за гостью, вместо эскорта.
Рита пересекла зал, уверенно, степенно. Взяла бокал шампанского и рассеянным взглядом стала осматривать собравшихся. Главное не разговаривать с коллегами по работе, иначе опоздание насмарку. Хотя, кого она обманывает, одинокая красивая девушка в идеально подобранном под время наряде. Кем она может быть на этом празднике жизни? Всех богатых женщин знают в лицо. Она может быть чьей-то дочерью, осенило Риту. Да-да, дочерью очень богатого старого пердуна, который настолько занят, что не пришел на бал. Эта версия реальности подбодрила Риту. Она стала мысленно вживаться в роль, стараясь думать, выглядеть и двигаться, как особа приглашенная, а не живое оформление.
Дочь богатея не будет докучать своим присутствием, ей не интересны разговоры ни о чем, она пришла потанцевать, погрузиться в атмосферу прошлых лет. Рита поставила нетронутый бокал шампанского. Присела на диван в шелковых подушках. Потом прошлась вдоль шикарного фуршетного стола, заглянула в небольшую гостиную, где дамы преклонного возраста пили чай, и поняла, что за ней кто-то непрерывно следует. Чтобы проверить свою догадку, Рита вышла в сад, обернулась и увидела мужчину лет сорока в нескольких метрах от себя. Одежда на нем была перекошена, словно портной сначала сшил идеальный костюм, а потом сошел с ума и сделал кучу прихватов, строчек и складок поверх этого. Волосы смотрящего в упор на Риту были под стать одежде, казалось, что мужчина провел ночь в бреду, проснулся, решил причесаться, но где-то на середине действа его отвлекли, и он забыл закончить начатое.
Рита сглотнула. Слухи о богатых с извращенными потребностями пресекались на нее работе, но все знали, что порой подобное происходит. Те, с кем это происходило, обычно не возвращались, а в лучшем случае, просто меняли агентство. Субъект, сверлящий взглядом Риту, выглядел олицетворением слухов. Взяв себя в руки, Рита улыбнулась и пошла навстречу мужчине. Поравнявшись с ним, она схватила юбку и перешла на бег. Преодолев зал, Рита сбежала по лестнице к входной двери. За ее спиной мужчина сделал знак швейцару и тот захлопнул перед Ритой дверь. Она обернулась и прижалась к двери спиной. Мужчина медленно спускался по лестнице, широко улыбаясь. Подойдя к Рите почти вплотную, он начал говорить. В ушах ухало. Спустя минуту, когда она стала различать слова, мужчина говорил:
– Их крайне сложно найти, но моя жена очень любит эти духи, и я бы хотел их ей подарить.
– Духи? – выдавила из себя Рита.
– Да ваши духи, – ответил мужчина.
– Вам нужна моя кожа с духами? – замирая, произнесла Рита.
Мужчина рассмеялся.
– Только духи, флакон, у вас ведь остались, я готов хорошо за них заплатить.
– Только духи, – выдохнула Рита.
– Да. Я пришлю завтра человека, он расплатится и заберет флакон, оставьте свой адрес, – сказал мужчина и протянул блокнот.
Перед посыльным Рита предстала с чуть помятой старинной прической в футболке, хранившей пятна краски для волос, и одном тапке с розовым помпоном, пару к которому она не успела найти, торопясь к двери.
– Привет, я за духами, – сказал парень.
– Проходи, – посторонилась Рита.
Она прошла в комнату и стала копаться в шкафчике.
– Я Игорь.
– Рита.
– Ты не оставила счет, поэтому наличными, – сказал Игорь протягивая конверт.
Рита взяла конверт, заглянула в него.
– Ого! Они, правда, столько стоят?
– Не думаю, просто сложно найти.
– Я заслужила, вчера чуть от страха не сдохла, – сказала Рита, прижимая конверт.
– Порой он вселяет ужас, мне кажется, он так и разбогател, не помню, чтобы кто-то, придя на переговоры, отказался подписывать контракт.
Рита нашла нужный флакон и протянула Игорю.
– Не совсем удобный случай, но можно тебя пригласить в ресторан? – спросил Игорь.
– А денег-то хватит на ресторан? – спросила Рита, улыбаясь и поправляя волосы.
– Хватит.
– Все вы так говорите, можно пригласить, но пойдем в кофейню, тут за углом есть недорогая со вкусными кексами, – ответила Рита.
– Как скажешь.
– Не люблю разорять мужчин на первом свидании, завтра в пять, – сказала Рита.
– Я зайду.
Игорь сел в машину, осмотрел флакон и позвонил.
– Ты был прав, пап, флакон такой же, как у мамы.
Ноты: мыло, альдегиды, лилия, терпкая зелень, мох, гвоздика (цветок), кориандр, мед, пачули, амбра.
La Martina La Martina Mujer
– Я научу тебя чистить картошку, это очень полезный навык, – говорит бабушка.
– Ура! – радуюсь я.
Хватаю маленький нож и сразу же прорезаю палец. Стараюсь не реветь, но больно до жути. Бабушка промывает порез и ведет меня в кладовку. Я люблю бабушкину кладовку – это целый шкаф в нише, который делал дедушка из досок, срез которых похож на козинаки, там куча безумно интересных вещей. Вот в том мешочке лежит миндаль в скорлупе. А это клей для людей, их тоже можно склеивать, как кукол. Бабушка вынимает пузырек темного стекла.
– Больно совсем не будет, это волшебный клей, он склеит твою ранку, – успокаивает меня бабушка.
И действительно совсем не больно. Я трогаю краешек намаза и он липнет. Палец чуть тянет. И картошку мне чистить сегодня уже не дают. Поэтому я тихонько открываю дверь в комнату деда. Он опять что-то чертит, зачем ему столько чертежей. Я подхожу к самой интересной штуковине в его комнате – это радио, но не такое как у всех. Оно громадное, как тумбочка. Сверху у него много ползунков и оранжевое стекло.
– Можно послушать? – спрашиваю я.
– Только тихо, – говорит дед, включает радио, передвигает несколько ползунков вертящимися ручками.
Комнату наполняет хриплое бурчание голоса. Слова совсем непонятны, даже не ясно, слова ли это вообще.
– Ничего не понятно, – говорю я.
– Это иностранное радио, там говорят на другом языке, – объясняет дедушка и садится за свои чертежи.
По сути, мне не важно, что там говорят. Радио бурчит, светит оранжевым светом и начинает пахнуть, чем больше оно работает, тем сильнее пахнет. Этот запах не похож ни на что – запах слов.
Потом бабушка зовет обедать, дед говорит, что у него чертежи и обедаем мы только с сестрой. Вредной и задиристой девчонкой, с которой я безумно хочу подружиться, но она младше меня на целых четыре года, и у меня пока плохо выходит.
Потом мы идем гулять, точнее в магазин за хлебом, но с бабушкой любой поход – это целая экскурсия. Мы собираем букет одуванчиков, который несет моя сестра, а потом находим дерево с сережками. Бабушка рассказывает, что это тополь. Мы вешаем на уши по веточке, похожие на жирных фиолетовых гусениц, и радостно бежим наперегонки до двери магазина.
Я тихо колупаю ногтем деревянный поднос с батонами, у которого словно оплавился лак. Бабушка обязательно купит булочки, а вечером мы все соберемся в маленькой кухоньке и будем пить чай в теплом свете оранжевого абажура.
Ноты: миндаль в скорлупе, медицинский клей для ран, ДСП, льняное масло, старое огромное радио, одуванчик, тополиные почки, лакированное дерево, ваниль.
Demeter Fragrance Butterscotch
Лиза клала конфету в рот, жевала, улыбаясь, и после восторженно говорила:
– Ты меня балуешь, какой шикарный подарок, мммм, как вкусно!
Сергей застенчиво ерзал в кресле.
Лиза стала ощущать, что с конфетами пора заканчивать, но новый взгляд на Сергея, и она уже тянулась за следующей конфетой. Когда в коробке осталась одна конфета, Лиза поднялась с кресла и сказала:
– Мне бы водички.
А потом рухнула на пол.
Хлопки по щекам и обливание водой не принесли результата. Когда приехала скорая помощь, на Лизе обнаружился браслет, сообщающий что у нее диабет.
– Что же вы, молодой человек, позволили ей съесть коробку конфет? – спрашивал доктор.
– Она ничего не говорила, – испуганно объяснялся Сергей.
– Молодежь, – сетовал доктор.
Лизу уложили на носилки и понесли в машину.
– Можно мне с ней? – спросил Сергей.
– Родственник? – спросил доктор.
– Почти, – ответил Сергей.
– Почти… Можно, – разрешил доктор.
Когда Лиза пришла в себя, Сергей сидел рядом.
– Привет, как ты? – спросил он.
– Хорошо, – ответила Лиза.
– Это тебе, – сказал Сергей и протянул ей коробку шоколадных конфет.
– Мне нельзя, у меня диабет, я хилая и больная, прости, что не сказала сразу, – сказала Лиза и отвернулась.
– Эти можно, я узнавал у врачей, они на фруктозе, специально для диабетиков, – объяснил Сергей.
– Со мной куча хлопот, найди себе здоровую, – сказала сквозь слезы Лиза.
– Мне нужна ты, со всеми твоими хлопотами, окрой коробку, – сказал Сергей.
Лиза смахнула слезы и открыла конфеты. В центральном углублении лежало кольцо с камешком в виде конфеты.
Ноты: карамель, ликер, орех, шоколадные конфеты, ароматизатор топленое молоко, жженный сахар, ароматизатор молочный шоколад.
Demeter Fragrance Zombie for Her
Федор пил. Он основательно подготовился, нарезал огурцов, взял пучок зеленого лука и отварил картошки. Водрузил все на стол у летней кухни и достал пятилитровую бутылку самогона. Протер рукавом забытый здесь некогда стакан и приступил. После каждого стакана, он съедал картошечку с огурцом, смотрел в небо, слушал поющих на яблоне соловьев и повторял процедуру вновь. К середине бутылки кастрюлька с картошкой опустела. Федор подумал, что неплохо было бы сварить еще, но соловей на ветке запел как-то очень тоскливо, отчего Федор решил, что картошка подождет и начал закусывать зеленым луком. Когда в бутылке осталось меньше трети, Федор решил, что ему срочно надо проверить огород. Как там он без него поживает, огород. Огород поживал великолепно, пестрел овощами, радовал повернутыми к солнцу подсолнухами.
– Попробую! – провозгласил Федор и, чуть качаясь, направился к подсолнухам.
Он протянул руку, но подсолнух увернулся. Федор потянулся к другому, но тот оказался еще проворнее. Озверев от такой невиданной наглости, размахивая обеими руками, Федор комбайном вошел в посадку подсолнечника. Спустя пять минут Федор одержал полную и бескомпромиссную победу над подсолнухами. Поверженные валялись на земле, а голову одного из них Федор победоносно вознес к небу.
Федор вернулся к столу, выпил стакан за победу и, выковыряв семечку, кинул ее в рот. Семечка полетела мимо. Вторая тоже. Так же поступили третья и четвертая. Федор выпил еще и продолжил кидать семечки в направлении рта. Опустошив половину подсолнуха, Федор с яростью укусил непокорного и выбросил через плечо. Выцедив остатки самогона в стакан, Федор медленно выпил и, вылив оставшиеся капли на ладонь, похлопал ею по шее.
– Амброзия! – взорвалось внутренним голосом в сознании Федора, – Я же собирался вырвать амброзию.
Федор присел, ухватился за зеленый стебель травы. Потом стал на карачки, и начал выдергивать из земли все зеленое, что попадалось на его пути, оставляя после себя земляную дорожку. Уткнувшись в препятствие, Федор опознал его, как кирпичи вокруг клумбы жены. Клумба была запретным местом, на ней нельзя было ничего сажать, удобрять и пропалывать. Клумбу надо было обойти, но такие сложные маневры были слишком утомительны в этот теплый солнечный полдень. Поэтому Федор лег на клумбу, уставился в небо и уснул с открытыми глазами. Таким его и нашла вернувшаяся с рынка жена – тихо посапывающим в коконе ее любимых астр.
Ноты: основание подсолнуха, амброзия, брага, лопух, горькая трава, земляная пыль, астры.
Annick Goutal Mandragore
Вынимаю из чашки лимон и жую, щуря глаза. Листик мяты плавно кружится в чашке, он чуть изогнут и похож на кораблики, которые мы с Маринкой запускали в детстве в лужах – проткнутые спичкой листочки. Становится как-то жаль унесенных в никуда годов. День детства был равен целой жизни; настоящей сказке о герое, покидающем дом, идя навстречу мечте, преодолевшем на пути всех драконов и вернувшемся другим человеком, ставшим старше и мудрее на целый день. А потом как-то незаметно ты начинаешь считать месяцами, и совсем скоро в счет идут года. Год – это 365 жизней, которые мы забываем прожить. Я держу в руке большой горячий стакан чая, смотрю на падающие хлопья за окном, они похожи на вырванные клоки шерсти, словно где-то там в облаках два божественных белых кота дерутся в лютой схватке, не щадя своих шуб. Очень хочется переключить картинку за окном на зеленый луг и голубое небо, открыть створку окна и впустить сочный, наполненный запахом разогретой на солнце травы ветер, но там холодная, покрытая белым земля переходит в серое тяжелое небо. «Стоп!» – говорю я себе. Хватит шагать годами, с каждым таких шагом их остается все меньше. Пора снова вспомнить, как жить моментом, долгим, тянущимся почти бесконечно. Я вдыхаю терпкий запах чая и слежу, как падает большая снежинка. Сейчас за окном зима, и это хорошо, потому что это сейчас, потом будет весна и это тоже будет хорошо, потому что наступит то сейчас. Главное – не пропустить сейчас.
Ноты: лимон, мята, чай, ментол, грейпфрут, мускус.
Miraculum Pani Walewska Ruby
– Надену все лучшее сразу! – кричала Маша и размахивала курткой, приплясывая под музыку из компьютерных колонок.
– Добро пожаловать, Анюта! – сказала Полина Игоревна и, не чокаясь, выпила рюмку ликера.
– За тебя, Ань! – поддержали собравшиеся девчонки.
Еще никогда в жизни за Аню столько не пили, не ели и не танцевали, Аня и сама до этого дня столько не пила.
Она схватила с тарелки малиновое пирожное и откусила сразу половину.
– Танцевать! – кричала Маша и вытягивала Аню из-за стола.
Половина пирожного полетела на пол, Аня с перемазанным кремом лицом ворвалась в круг танцующих.
– Виновата ли я, виновата ли я! – орали со всех сторон и трясли бюстами.
Аня стучала каблуками, кружилась в центре танцующей стайки разновозрастных женщин и ощущала себя полностью счастливой. Всего неделю назад она робко постучала в этот огромный кабинет, прошла мимо столов, за которыми сидели серьезные дамы, ведущие бухгалтерию предприятия. Аня думала, что придется подстраиваться под коллектив, а ее просто приняли в семью эти простые, душевные и отзывчивые девчонки. Именно девчонки, независимо от возраста и должности. За прошедшую неделю они стали ближе и роднее многих ее давних подруг.
В дверь заглянула вахтерша.
– Собираемся, мне пора закрывать проходную, – сказала вахтерша.
– Ну, Надежда Петровна, можно еще часик? – спросила Маша.
– Давай к нам, – позвала Полина Игоревна.
– Полчаса, и чтобы никого позже не видела! – строго сказала Надежда Петровна, а потом хитро добавила, – и кусок торта.
Ноты: карамель, малина, сахарный сироп, мандарин, пирожные.
S.T. Dupont Essence Pure Pour Homme
– Понимаете, я не верю во все это колдовство, магию, я бы никогда сюда не пришла, но я не сплю, – сбивчиво говорит Ира.
Женщина в мешковатом черном балахоне кивает, опираясь на косяк двери.
– Врачи перепробовали кучу лекарств, ничего не помогает, становится только хуже, – продолжала Ира.
– Может, войдешь? – предложила женщина.
– Я не верю, вы понимаете, меня крестная уговорила сюда прийти, я здесь, только ради того, чтобы она успокоилась, – говорит Ира.
Ира помолчала и вошла в дом.
– Я понимаю, что занимаю время клиента, я заплачу за консультацию или как там это называется, – сказала Ира и достала кошелек.
– После, и раз тебе не нужна консультация, пошли, попьем чай, – сказала женщина.
Она отправилась в кухню, Ира пошла следом.
– Зови меня Вероника, – сказала женщина и начала заваривать чай.
Ира села за стол, с полок на стене свисали сухие пучки аптечной ромашки, один из которых вцепился Ире в голову колючими веточками. Ира попробовала отодвинуть пучок, но ветки стали еще больше впутываться в волосы. Ира сняла с головы заколку, распустила волосы, чтобы вынуть ветки, но тонкие воздушные кудри взметнулись вверх освобожденные от прически и окончательно запутались в ромашковом венике. Когда Вероника ставила на стол чашки, освобождение от ромашки походило на ожесточенный бой. Ира была готова вырвать прядь волос, чтобы только закончить это нелепое недоразумение.
– Ты понравилась ромашке, – сказала Вероника и ловко выпутала сухой букет. Потом кинула несколько цветочков в чашку Иры, и они сели пить чай.
– Во сне мы доверяем свое тело и жизнь миру, когда мы боимся мира, мы тревожно спим, – говорила Вероника.
– Я вообще почти не сплю, пара часов в сутки и то на таблетках, – сказала Ира.
– Когда духи хранители покидают нас, мы можем вообще перестать спать, потому что знаем, что никто не сможет защитить нас в этом мире, и что более опасно – то, куда мы отправляемся во сне, – продолжила Вероника.
– Я же вам говорила, я во все это не верю, – устало сказала Ира.
– А тебе и не надо верить, просто ложись и спи, мой дух хранитель защитит тебя, пока ты рядом со мной, а я пока поищу твоего духа, – сказала Вероника.
– Вы всем своим клиентам предлагаете поспать у вас? – решила пошутить Ира.
– Только тем, кому это нужно, – ответила Вероника.
– Ну, хорошо я лягу, только ведь все равно ничего не получится, – сказала Ира, и улеглась на узкий кухонный диванчик.
Как только ее голова коснулась дивана, она уснула. Ей снилось, как она бежит по белым пушистым облакам, а за ней следует собака, очень похожая на Веронику. Ира прыгала с облака на облако и думала, как люди выбирают собак, настолько похожих на них самих.
Ноты: ромашка аптечная, трава, кешью, красное яблоко, перец, вода, пион, древесная пыль, белый мускус, лимон.
Bill Blass Basic Black
– Елена Ивановна, у вас из сумочки вываливаются вещи – кричала Лиза.
– Ой! Спасибо, милая! – сказала Елена Ивановна и медленно начала собирать выпавшее.
– Я сейчас все соберу, – сказала Лиза.
Елена Ивановна поправила выбившуюся из прически седую прядь и приняла у Лизы находки.
– А твоей мамы нет дома, я ее видела на рынке, – сказала Елена Ивановна.
– Ну, тогда подожду, погода хорошая, – сказала Лиза.
– Пошли ко мне, вы с Верой так редко приезжаете, а раньше каждый вечер носились по двору, пошли, пошли, нечего тебе тут одной сидеть, – говорит Елена Ивановна.
– Ладно, уговорили, – улыбается Лиза.
Елена Ивановна медленно преодолевает два этажа и открывает дверь.
– Проходи, рассказывай, как жизнь, что у тебя нового, как университет.
– Как у всех, учусь, живу на квартире с подружкой.
– Ухажер есть?
– С этим у меня не очень.
– Это от того, что ты, милая, все так же, как мальчик, одеваешься.
– Сейчас все в джинсах.
– Мужчине надо видеть женственность, чувствовать ее. Но главное, женщина должна быть женщиной для себя самой. Вот я в свои годки явно не ищу пару. Но у меня туфельки новые, юбка наглажена, прическа уложена и пахну я, как леди.
– Мы с Верой всегда на вас любовались, но это столько времени и сил надо.
– Глупости, нужен хороший вкус и желание. Вот пахнет от тебя, дорогая, колго, отпугивающе, кто ж тебя обнять-то такую колючую захочет. Запах женщины – это сама ее суть, мягкость, загадочность, очарование. А давай я тебе духи подарю.
– Ой, не надо, что вы.
– Надо, надо, у меня еще есть, а тебе будет полезно прочувствовать на себе разницу.
Елена Ивановна достала из секретера крохотный пузырек и вручила Лизе. Послышался хлопок двери в подъезде.
– А вот и твоя мама вернулась, беги.
Ноты: роза, терпкая трава, ангелика, мох, мед, герань, кипарис, желтые цветы, амбра.
Phaedon Hesperys
Эмма опрокинула в рот меленькую сладко-горькую рюмочку с зеленым содержимым, улыбнулась загорелому красавцу за стойкой пляжного бара и побежала по обнимающему ноги песку.
Она остановилась на кромке воды и легла на мокрый песок.
Всё счастье мира тут. И оно принадлежит мне. У самого лица, словно с небес, опустились смуглые босые ноги. Торговец предлагал фрукты и венки из огромных белых цветов.
Эмма помотала отрицательно головой и уставилась в небо. Как же они интересно пахнут, эти темнокожие, как маленькие дьяволята, мужчины, сладким первобытным дурманящим запахом настоящей жизни. Эмма повернулась и увидела, что торговец оставил венок. Эмма пыталась вспомнить мельком прочитанную брошюру в самолете, что-то там говорилось про эти цветы и определение с помощью них семейного положения женщин и мужчин. Но вспомнить не удавалось. Цветы источали умопомрачительный аромат. Эмма надела на шею венок и пошла по пляжу. Один цветок выбивался из плетения, и она заколола его в волосы. Спасительная тень очередного пляжного кафе. Эмма ткнула пальцем в какой-то красный лимонад, но он оказался теплым, однако к концу маленькой бутылочки ей захотелось еще. Странный пряно фруктовый вкус растекался по гортани, в голове пульсировала надпись неоновыми буквами «хочу еще». После третьей выпитой бутылочки бармен отказался продавать Эмме что либо еще. Что за странные люди, это же не бесплатный бар отеля, я же плачу деньги. Эмма скорчила злобную гримасу бармену и пошла до следующего кафе. Там с радостью ей продали еще три бутылька пленительной газировки. Спустя пару часов Эмма обошла еще пять таких кафешек и в закатных сумерках нашла конец пляжа. Пляж упирался в густые заросли разномастных невысоких деревьев, оплетенных зелеными лианами, которые спускались к самой воде. Что-то мелькнуло в зарослях, и Эмма рванула со всех ног, как за сказочным кроликом.
Открыв глаза, первое, что поведала окружающим Эмма:
– Я видела эльфов!
Медсестра и врач дружно кивнули.
– Третья за неделю, они что, опять продают свои галлюциногены без ограничения? – сетовала медсестра, устанавливая новую капельницу.
– Можно посетить несколько кафе по очереди, туристы обычно так и делают, одни намеренно другие по незнанию, – говорил врач.
– Эльфы, эльфы, эльфы, – тихо повторяла Эмма с закрытыми глазами.
Ноты: ментол, растирка на травах, горькая трава, амбра, белые цветы, елеми, мокрый песок, мускус, экзотические фрукты, пряности.
The Different Company Rose Poivree
Я бегу со всех ног. Ладонь сжимает крепкая мамина рука. Интересно, когда я вырасту, тоже смогу ходить с такой скоростью, как мама? Я быстро наклоняюсь и успеваю сорвать несколько одуванчиков с пучком травы. По руке течет зеленый сок.
– Мама – это тебе!
– Спасибо.
Мы заруливаем во двор и быстро вбегаем на пятый этаж.
– Поиграй, я приготовлю кушать.
Когда говорят «поиграй», почему-то сразу не хочется ни во что играть. Это явно волшебное слово. Злое волшебство, думаю я и брожу по комнате. Слышу, как мама начинает что-то громко резать на кухне и бегу посмотреть, что же это такое громадное там готовят мне на обед. Вбегаю, и вижу разрезанную напополам тыкву. Тыкву! Мама забыла, как мне было плохо несколько раз от тыквенной каши?
– Она гадкая.
– Тыква очень полезная.
– Бееее!
Маму не переубедить. Шаркая босоножками, я медленно возвращаюсь в комнату. Играть окончательно расхотелось. Я подхожу к столу ударяю пальцем по тюльпану в вазе. Его лепестки приобрели темно багровый окрас и завернулись в обратную сторону. От удара они разом осыпаются на скатерть. Я бью по ножкам оставшихся тюльпанов и любуюсь полетом опавших лепестков. Потом пододвигаю стул и, дотянувшись до торчащих на стеблях пестиков, мажу пальцы в черную пыльцу. Оглядываю комнату в поисках, где бы оставить свои отпечатки. Спрыгиваю со стула и опрокидываю вазу. По столу расползается зеленоватая лужа. Похоже, придется съесть всю кашу.
Ноты: трава, одуванчик, колокольчик, тыква, тыквенные семена, каллы, морковная ботва.
Faberlic Beau Monde
– У тебя есть не розовое?
– Вот коралловое платье.
– А не розовое и не коралловое?
– Костюм в клеточку.
– Розовую с белым…
– Хм, как-то я раньше не замечала, что у меня много розового.
– Да у тебя все розовое, шторы, ковер, мишки эти по всей комнате, вся одежда, тапочки, туфли, у тебя даже солнечные очки розовые.
– Мишек мне дарили, а очки, они такие милые, в них все такое, такое, лучше сама глянь.
– Розовое?
– Примерь!
– Ну ладно.
– Ну как?
– Необычно. А вот это платье вполне подойдет приятного серого цвета, и туфли, и пиджак этот от костюма в клетку стильный. Надевай!
– Ну все, я побежала.
– Удачи, я возьму очки на недельку.
– Бери, конечно, у меня есть еще.
– Розовые?
– Малиновые.
Ноты: яблоко, пион, сахар, груша, мускус, фруктовые ноты.
Gucci Gucci Oud
– Толян, что мне делать?
– Купи цветы.
– Точно, цветы!
– И конфеты.
– Да! И коробку конфет, точно, так и сделаю.
– А если подумать, можно еще духи.
– Духи, чтобы наверняка.
– Да, чтоб наверняка.
– А чё за духи?
– Ну чё, чё, бабские духи, цветы там всякие.
– Понял.
– Ну, удачи!
– С богом!
Константин встретил жену у проходной завода. Торжественно вручил букет нарциссов, пакет мармелада и флакон духов. Ничего не понимающая, но счастливая супруга расцеловала его в обе щеки и, схватив под руку, прытко побежала с мужем в сторону дома. Лишь подойдя к забору и увидев на месте дома тлеющий остов, она ахнула и начала бить супруга подаренным букетом.
Ноты: цветочные ноты, желтые цветы, мимоза, роза, стебли цветов, цветочная пыльца, перец, апельсин, нарцисс, ландыш, полевые цветы, мускус.
Laboratorio Olfattivo Kashnoir
Багровый шарф в три оборота и меховые унты, и я уже бегу по сверкающему, как зеркало, льду, бегу, потому что остановка равна полному краху меня на эту, отражающую всю холодную синь неба, поверхность. С размаху врезаюсь в дверь, успеваю зацепиться за ручку и вворачиваю всю себя в рай, прекрасный, теплый, благоухающий вишневым пирогом и обжигающим напитком богов, посыпанным лично для меня двойной порцией кардамона. Плюхаюсь на мягкий, чуть потертый диван, хватаю плед и целиком заворачиваюсь, уже не столько для согрева, а чтобы просто дать понять себе – всё, я тут, можно перестать дрожать.
Рита уже спешит ко мне. В ее руках кофейник и поднос с чашками.
– Завари мой любимый, – говорю я.
– Обязательно, а пока выпей кофе, ты белее снега, – отвечает Рита и наливает чашку.
– И два куска вишневого, и не говори, что не готов, я его чую.
– Готов, готов, я уже вынула, остывает.
С каждым глотком из глубины растекается тепло, наполняет вибрирующей энергией, расслабляет окоченевшие конечности, возвращает чувствительность коже. Рита приносит мой черный, черный чай с кардамоном и имбирем. Крепкий, словно спирт, обжигающий горло, горький, как яд. Но кто говорил, что зелье, способное вернуть уходящего в тень мира, должно быть приятным. Воскрешение – непростая задачка. Зато нежнейший вишневый бисквит с миндальной стружкой как раз подходит для правильного питания только что вернувшихся в этот мир. Просто, чтобы им не захотелось сразу же сбежать, пока бисквит не съеден, это желание полностью отсутствует. Позже оно конечно возвращается, но не сразу, а за это время можно успеть сотворить еще кучу полезных и прекрасных дел. Например, договориться с Ритой о маленькой выставке картин в среду, прямо в окнах и на мольбертах в зале. Позвонить в редакцию и честно признаться, что книга не готова просто потому, что автор – наглая скотина, и спал беспробудно днями напролет все эти два месяца, а ночами… ну что за глупость, ночи вообще для личного пользования, как вам не стыдно такие вопросы задавать. И конечно написать пару строк.
– Привет. Я жива, хоть уже не уверена, что проснулась именно там, где живешь ты. Просто надеюсь. Иначе совсем трындец. И некому будет рассказать про драконов, домовых, гадкий холод и сумасшедших людей, которые не верят, что можно спать по двадцать часов.
И облегченно выдохнуть, получив ответ.
– Я тоже проснулся тут.
Доесть последний кусок вишневого бисквита и сидеть с закрытыми глазами в полной уверенности, что так можно продлить счастье до бесконечности.
Ноты: кардамон, амбра, ментол, эвкалипт, вишня, миндаль, выпечка, имбирь, кора дуба, гвоздика.
Guerlain Aqua Allegoria Winter Delice
Гаврил Гаврилович глаголил: «Гамлет! Гамлет!»
– Галерка, – горевала Галина Григорьевна.
– Глянь, Горацио! – голосил Гаврил Гаврилович.
– Где? Где? – гневалась Галина Григорьевна.
– Гертруда! – гаркнул Гаврил Гаврилович.
– Грим! Гротеск! – гундосил Гаврил Гаврилович.
– Гастролеры, – говорила Галина Григорьевна.
– Гиганты! Гении! – горячился Гаврил Гаврилович.
Гул, гомон.
– Галина, гвоздики Гамлету, – грохотал Гаврил Гаврилович.
Гаврил Гаврилович галантничал.
Гуляли. Галина Григорьевна горбилась.
Громыхнуло. Гроза. Град. Грязь.
Грелись грогом. Горло горело. Говорили.
– Годы, голубушка, годы, – грустил Гаврил Гаврилович.
– Гавайи, – грезила Галина Григорьевна.
– Грабанем госбанк! – гоготал Гаврил Гаврилович.
– Грех, Гаврюша, грех, – грозила Галина Григорьевна.
– Гагры, – глотнув грога, говорил Гаврил Гаврилович.
– Годится, – грянула Галина Григорьевна.
Глухо грохотало. Глядели газеты. Гадали. Грызли галеты. Голова гудела.
Готовились. Гасили. Грезили.
Ноты: полынь, пачули, амбра, боярышник, желтые цветы, шалфей, можжевельник, земля, фиалка, гвоздика.
Baldessarini Ultimate
Я падала в кроличью нору, огромную и бездонную. Кролики, похоже, крупные существа, только кажутся маленькими. Падение длилось и длилось. Я так привыкла к нему, что приземление на стог сухой травы стало большой неожиданностью. Моя новая опора пахла сладким травяным соком. Словно только что скошенная трава, однако, на вид казалась прошлогодней. Я огляделась, но ничего не увидела. Вокруг была мягкая бархатная темнота, практически осязаемая. И в этой тьме стог сена был отчетливо виден, словно на детской поделке, где на черный картон наклеили картинку с кучкой травы. Я попыталась медленно сползти по краю стога. Я спускалась, спускалась и через какое-то время поняла, что снова оказалась на верхушке. Это какая-то глупость. Раз я прекратила падать – значит, достигла дна норы, и эта трава лежит на какой-то поверхности. Я еще раз проделала трюк и съехала со стога вниз, точнее вверх, не важно, но я вновь была на верхушке. Если долго обдумывать произошедшее, можно сойти с ума, а это усложнит дальнейшее, что дальнейшее, я не решилась осознать. Надо двигаться. На этот раз я решила двигаться внутрь стога. Разгребая руками колючую траву, я забиралась все глубже и глубже. Интересно, трудно ли будет дышать в самой глубине стога? Ответ пришел быстро – нет. Стог резко оборвался, и я выбралась наружу. А если присмотреться – то внутрь. Теперь меня окружала декорация, где место мягкой пушистой мглы заняли обои из нежно-желтой сухой травы. На рябящем в глазах пейзаже можно было, как и раньше, найти стог. Он возлежал в центре сухой колючей кучей. Я внутри кроличьей норы, в которой стог травы, в котором я внутри. Может, стоит сойти с ума, и тогда все обретет хоть какой-то смысл? Я села, скрестив ноги по-турецки. Сумасшествие не приходило. Я посидела еще немного, а потом от скуки начала раскидывать траву. Сначала маленькие горстки, а потом целые охапки, и так увлеклась, что опомнилась, только собирая остатки с земли. Земля! Твердая, чуть влажная, но ровная и… и землистая. Я смахнула траву и легла на землю, прислонилась к ней щекой и вдохнула ее запах. Спокойный, умиротворяющий, постоянный. Все начинается с земли. Я закрыла глаза и представила, как из крохотного семечка пробивается тонкий зеленый росток. Как он раздвигает собой землю и, пробившись сквозь нее, выбирается наружу. Мне бы очень хотелось наружу. Руки, словно сами по себе, начали остервенело копать землю. Что я творю? Зарывшись в землю практически по пояс, я опомнилась и остановилась. Вылезла из ямы, отряхнула руки и посмотрела в выкопанное мной отверстие. У отверстия не было дна. Оно заканчивалось дырой, за которой виднелось звездное небо. Запах озона затрепетал в носу. Я, опьяненная радостью, рванула в выкопанный туннель и вывалилась в небо, которое оказалось не высоко сверху, как вроде бы ему полагалось, а под ногами, под руками, везде вокруг. Небо было со всех сторон. Темно-синее предвосходное, с яркими мерцающими звездами. Небо состояло из миллиардов тончайших нитей. Одни прогибалась подо мной, другие пружинили, преобразовывая мое падение в ленивое перекатывание по бескрайней перине. Движения мои замедлялись, пока не прекратились совсем. Мысли успокоились, стали похожи на тонкие нити неба. Я развела руки в стороны и позволила себе Быть.
Ноты: хвоя, дерево, ветивер, лимон, земля, озон.
DSQUARED² He Wood Rocky Mountain Wood
Вот мой лист. Гадкий зеленый, сверкающий на солнце. Он такой сочный и пленительный, что хочется вонзить в него зубы и жевать, жевать, пока он не закончится. Это однозначно лучший лист на всем этом дереве. Я прикрепляю к кончику тончайшую нить и начинаю заворачиваться в лист. Сотни нитей создают плотный кокон. Лист становится убежищем, защитной скорлупой, ограждающей меня от всего мира. Его успокаивающий аромат наполняет всю меня. Я засыпаю, становясь частью дерева. Колыхаюсь на ветру. Ветер несет запахи распустившихся цветов. Цветы. Я выпутываю голову из кокона. Снаружи что-то изменилось. Прогрызаю маленькую дырочку в листе, и аромат цветов заполняет кокон. Я полна энергии и радости. Выбираюсь из листа, начинаю ползти к запаху и взмываю в воздух. Великий лист даровал мне крылья, такие же прекрасные, как он сам, зеленые и трепещущие на ветру. Я приземляюсь в центр цветка, запуская свои лапки в пыльцу, добираюсь до сладкого нектара и чувствую на себе лучики солнца и любовь всего мира.
Ноты: трава, масляные ноты, гиацинт, цветочная пыльца, ангелика, лист фиалки, вода, дерево.
Givenchy Be Givenchy
Кира сидела в шкафу. За эти десять минут ее посетило несколько ярких откровений. Первым было то, что она умеет дышать без звука. Второе – ей очень комфортно в маленьких замкнутых пространствах. И третье, самое важное и ироничное, что она совсем не любит Антона, несмотря на то обстоятельство, что в этот момент находится в его шкафу голая.
Кира уткнулась лицом в приятно пахнущий колючий пиджак и невольно слушала диалог снаружи шкафа.
– Пупсик, я купила тебе кашемировый свитерок.
– Спасибо, дорогая. А почему ты раньше приехала, думал, ты завтра утром вернешься?
«Значит, он планировал выгнать меня ночью», – обдумывала Кира, присев на обувные коробки. Безумно хотелось в душ. Желание было настолько непреодолимым, что Кира вылезла из шкафа и в наступившей тишине прошествовала в ванную комнату. Там она открыла душ на полную мощность и зашла под струи воды, осыпая каплями стены. За дверью слышались крики, падала мебель, билась посуда. Кира открыла флакон шампуня, вдохнула цветочный аромат и с наслаждением начала выливать его на макушку.
Ноты: гиацинт, пудра, жасмин, смола, лакированное дерево, полироль, лаванда, цветочные ноты, миндальное молоко.
Roberto Cavalli Just Cavalli
– Первое правило хорошей фотографии – ты не будешь это есть!
– Тогда проще отфотошопить.
– Важно создать реальный хороший снимок, а уже потом обрабатывать.
– И мы будем делать еду из клея?
– Из клея, краски, колотого стекла, бумаги, да чего угодно, безграничный полет фантазии, и помни – ты это не ешь, ты фотографируешь.
– Воняет! Жесть!
– Зато, какой аппетитный марципан.
– Теперь я даже нормальные есть перестану.
– Сильно впечатлительный, пройдет.
– Это сродни кощунству.
– А вот и шеф пожаловал.
– Приветствую, труженики, как успехи, как наше новое меню продвигается?
– Уже в разделе десертов.
– Да, десерты у нас просто шикарные!
Шеф подхватывает с блюда марципан и быстро запихивает в рот. Лицо его искажается в болезненной гримасе отвращения.
– Это постановочный экземпляр.
– Уууумммм!
Шеф прикрывает рот салфеткой и удаляется.
– Теперь он нас уволит.
– Не уволит, у нас контракт, и нечего хватать фото-объекты и тем более жрать их. Тащи деревянные шарики заново будем обкатывать, сколько тут, один он сожрал и два помялись, три неси.
– Там сливы привезли.
– И сливы давай, и воск, большую бутылку.
– А воск зачем?
– Крем-брюле будем делать.
– Начинаю считать себя поваром.
– Лучше считай себя 3d-художником. Немного нагреваем, заполняем формочку, присыпаем цветным порошком, тут главное – угадать с цветом корочки, и вот великолепный крем-брюле готов.
– Ребят, когда поедем новостройку фоткать, а то мне еще домой надо метнуться?
– Толян, мы тут еще на час, как минимум.
– Тогда я по-быстрому домой сгоняю. О, десертик!
– Иди в машину.
– Жлобы!
Толик хватает вазочку с крем-брюле, запихивает ложкой почти половину в рот.
– Кушай кушай, тебе ничего не жалко.
– Шта эта за дрань? – с набитым ртом спрашивает Толик.
– Все жрете и жрете, тронул, доедай теперь, давай-давай гляди, как вкусненько.
Ноты: орех, сахар, алкоголь, синтетические цветы, миндаль, марципан, слива, дерево, воск, крем.
Tom Ford Atelier d’Orient Fleur de Chine
Дама в строгом сером костюме и замысловато повязанном розовом шейном платке окинула изучающим взглядом комнату программистов-дизайнеров.
– Здравствуйте, разрешите отвлечь вас на пару минут, – тихим, шуршащим голосом произнесла дама, но даже Артем, погруженный в музыкальные композиции, заполнявшие его наушники, услышал ее.
– Чего желает леди? – ехидно сказал Василий.
«Вот идиот», – подумала я.
– Мне интересно ваше профессиональное мнение, как совместить красный, розовый, коричневый, бежевый, белый, черный, синий, серый, желтый, оранжевый, фиолетовый и малиновый цвета в одном логотипе? – спросила дама.
– Слишком много, часть надо убрать, – быстро ответил Василий.
– Какие убрать? – уточнила дама.
– А все, кроме черного, белого и малинового, – посоветовал Василий.
– Логотип какой компании? – спросил Артем.
– К примеру, ваш, как вы его видите? – спросила дама.
– Наш вполне можно с радугами забацать, с растянутыми дополненными бежевым, белым, но вам-то не наш надо, поэтому сначала вам лучше обратиться в отдел работы с клиентами, оформить договор, а дальше мы согласуем все ваши пожелания, – сказал Артем.
– А что думаете Вы? – спросила дама у меня.
– Я думаю, что мне очень нравится моя работа и с удовольствием бы поменяла наш логотип, – ответила я.
Дама улыбнулась.
– Буду рада увидеть ваши идеи в четверг в 10 утра, – сказала дама.
– Хорошо.
– Всем плодотворного дня! – пожелала дама и тихо вышла из комнаты.
Ноты: гвоздика (масло), кориандр, перец, сирень, деревянная стружка, иланг-иланг, корень ириса, бензоин, белые цветы, бобы тонка, мед, альдегиды, кедр, кожаный цветок, ирис.
Ex Nihilo Fleur Narcotique
Вероника Павловна ела мыло. Мыло было детским, пахло цветами и конфетами. Как перед таким можно устоять? Вкус мыла напоминал очень просроченную конфету помадку, зато запах и пузыри изо рта с лихвой компенсировали эту мелкую неприятность. Чтобы получались пузыри, надо было жевать с открытым ртом, чего не позволительно делать хорошим девочкам за столом, но поскольку ела Вероника Павловна прямо в ванной комнате, замечаний ей никто не делал. К середине куска Веронике уже казалось, что и вкус мыла изменился в лучшую сторону, и это не смесь пластилина с испорченной помадкой, а полноценная вкуснейшая конфета с пастилой, нугой и цветами из крема, как на торте. Но мысли о столь обожаемом, но при этом неудержимом внутри торте, заставили обратить внимание на странное урчание в животе. «Животик хочет еще мыла», – однозначно признала Вероника Павловна. Однако второй кусок не хотел находиться даже на самых верхних полках шкафчика. Взгрустнув, Вероника Павловна отправилась на улицу удивлять своих подруг пузырями, волшебным образом вылетающими из ее рта.
Ноты: зеленые ноты, детское мыло, воск, мастика, горькие цветы, хризантема, цветы кобеи, нуга, роза, сахарная пудра, фруктовое желе.
Alfred Dunhill Desire for a Man
– Мне кто-то говорил, что ангелы пахнут лакрицей, – рассказывает Кеша.
– Вот ты меня и раскусил, теперь нет смысла прятать от тебя крылья в шкафу, – улыбается Яна.
– От меня вообще не имеет смысла что-либо прятать, я готов ко всему, даже к торчащим из носа козявкам, старым тапкам, дурному настроению и заботливой родне, – говорит Кеша.
– Козявки порой есть у всех, а вот остального у меня не имеется, я разочарую тебя.
– Всегда есть то, что прячут, считая это недостатком или пороком.
– Дай подумать.
Яна обнимает Кешу, утыкается в его плечо и очень долго молчит.
– Расчлененные куклы, я отрывала им головы, руки и ноги, вынимала все внутренние крепления и закапывала в маминых клумбах с лавандой, – радостно сообщает Яна.
– Неплохое развлечение, но если ты надеешься, что я убегу с криками, то ты даже не начала стараться.
– Еще я кормила собак лакричными конфетами, и один пес вроде подавился, а я испугалась и убежала, не знаю, что с ним случилось, но возможно, я отравительница собак, – призналась Яна.
– Неудивительно, лакричными любой подавится, они коварны как ириски, раз – и ты уже держишь молочный зуб в руке.
– А от тебя не так просто избавиться.
– Я предупреждал.
– Но это в теории возможно?
– Все в теории возможно, а вот на практике наступают трудности.
– А знаешь, я уже почти привыкла, что нас двое.
– Я тоже, хотя поначалу думал, что это как-то неправильно.
– Понятие «неправильно» изобрели вечно сомневающиеся, потерявшие веру люди.
– Наверно. Значит, решено – мы вместе?
– Вместе. Даже если в аду наступит лето.
Кеша расправил, сверкающие ослепительно белым светом, крылья. Яна махнула шипастым хвостом, и поменяв свой облик химеры на белокурую худощавую девушку, обняла Кешу. Он взмахнул крыльями, и они исчезли.
Ноты: эвкалипт, лаванда, масляные ноты, ментол, полевые цветы, шалфей, кардамон, дерево, сухая трава, лакрица, роза, кислый фрукт, кожа.
Maurer & Wirtz 4711 Aqua Colognia Vetyver & Bergamot
Тропинка виляла, терялась в кустах разросшегося папоротника и размывалась бьющими из земли мелкими родниками. Аза упорно шла вперед, поскальзываясь, обдирая руки о колючие еловые ветви. Из рюкзака пахли ягоды арума, собранные ей на другом склоне горы. Присев на камень, Аза развернула свернутую карту туристического маршрута, исчерченную линиями черного маркера с цифрами градусов звездных углов, расчетами и большой жирной замалеванной точкой, в которой сходились все черные линии. Аза набрала ладонь воды прямо с земли и жадно выпила ее. Время поджимало. Оставался час. Аза плотнее затянула шнурки на кроссовках и, пригнувшись, практически побежала по склону, хватаясь за свисающие ветви и выпирающие из земли корни. У самой вершины красовался маленький выступ, полностью поросший приземистой и изумрудно зеленой травой. Аза достала планшет и, сверившись с данными навигатора, стала в центре выступа. Вынула из рюкзака ягоды арума и начала их есть. Спустя пару минут тело Азы лежало на траве, подергиваясь в легких конвульсиях. Аза же бежала по раскаленному песку пустыни Натоми, втаптывая босыми ногами черепа неудачливых путников. На горизонте проявилось очертание кошки. Кошка была так велика, что заходящее солнце казалось маленьким бликом на ее носу. Аза побежала быстрее. Путь никак не приближал ее к кошке, а солнце уже касалось земли. Аза смахнула выступившие на глазах слезы, остановилась и села на еще теплый песок. Она усмирила свое дыхание, делая один длинный растянутый вдох и еще более растянутый выдох. Аза смотрела на кошку, пока лучи солнца вырисовывали ее очертания на горизонте. Пылающий диск закатился за край, и наступила полная темнота. Остался вдох, выдох и моментально остывающий песок. А потом Аза почувствовала, как о ее бедро трется кошка, теплая мягкая и совсем крохотная. Моментально подкативший к горлу комок мешал говорить. Сглотнув, охрипшим голосом Аза произнесла: «Моя жизнь в обмен на нее». «Мур!», – ответила кошка. Подул ветер. Аза рассыпалась, словно песочное изваяние.
Ирина приподняла голову над подушкой, потом с удивлением привстала, опустила босые ноги на холодный пол и, шатаясь, добрела до окна. Подставив стул к подоконнику, она взобралась на него и стала любоваться закатным солнцем, прячущимся за широкой посадкой елей. Ирина улыбалась, утром звонила мама и обещала, что она совсем скоро поправится и поедет к бабушке. У бабушки хорошо, можно валяться на траве и играть с громадным рыжим котом, у которого нет имени.
Ноты: хвойное дерево, цветы, ель, маслянистые ягоды (аронник пятнистый), влажная земля, известняк, зеленые ноты, терпкие оттенки, озон, еловая смола, сок травы.
Escada Sorbetto Rosso
Кожаные мешки думают, что фруктовый фреш спасет их здоровье. Ладно, измельчу им кучу фруктов.
– Кккккхххрррр! Ккккхххррррр!
Опять кожаный мешок оставил в яблоке косточки. Ну что, трудно вырезать сердцевину? Инструкция на что? Так и лежит в запаянном пакете.
Сейчас дыньку добавит. Давай, давай я люблю дыньку, потом буду пахнуть ею весь день, хотя и выбора-то у меня нет, кожаный мешок до вечера меня не помоет.
– Доброе утро!
Вот зачем они настроили это? Не отвечают же. А у меня потом заниженная самооценка весь день. Ну, куда, куда ты тыкаешь? Ты что не видишь, я измельчаю фрукты другому кожаному мешку, он первый пришел. Когда они уже запомнят, что я не могу делать смузи и кофе одновременно. Каждое утро все повторяется, может у них память сбрасывается пока они в отключке? Бедные кожаные мешки, каждый день заново все запоминать. Моя память позволяет запомнить меню на 365 дней для десяти человек, сто обучаемых команд, расширенные настройки управления, но кожаные мешки об этом не подозревают, инструкцию никто не читал.
Куда ты потащил блендерный стакан? Верни на место! Ну что за свинство, пить прямо из блендера?
О, кожаный мешок поскользнулся на дынной шкурке. Лежит, стонет, зовет второго. Реально, у них проблемы с памятью, второй уже двадцать минут назад на работу уехал.
– Кофейник, набрать номер Лизы.
Кофейник это я, когда они меня распаковали и включили, я спросил, как они меня назовут. Мне нравится имя Кофейник.
– Доброе утро!
– Кофейник, позвонить Лизе!
– Доброе утро!
Кожаный мешок думает, что я сам себя должен программировать.
– Кофейник, набрать номер службы спасения!
– Доброе утро!
Ноты: мандарин, апельсин, айва, личи, крыжовник, фейхуа, дыня, груша, яблочные косточки, жвачка Love is.
Novaya Zarya White Tea
Газонокосилка плевалась мелкими камнями. Григорий уныло плелся за ней следом, иногда направляя.
Девушка с горшочком фиалок торопливо бежала по скверу.
«Розмари», подумал Григорий. Скрежетнул по дорожке каблук, и девушка начала падать. Григорий метнулся вбок, в впадении успел поймать горшок с фиалками. Ругаясь и дуя на разбитые в кровь колени, девушка с нежностью смотрела на Григория.
– Розмари, – благоговейно сказал Григорий.
– Мы знакомы? – спросила девушка.
– Вроде нет, – ответил Григорий и представился.
– Розмари, – сказала девушка.
– Я знаю, – ответил Григорий.
– Откуда Вы знаете, как меня звать? – спросила Розмари.
– Это Розмари, – сказал Григорий, указывая на спасенные фиалки.
– Так вот, почему папа так трясся над ними в своей теплице, – сказала Розмари.
Газонокосилка, оставленная без присмотра, врезалась в дерево и осыпала сидящих на земле мелкими щепками коры. Сидящие не замечали, они смотрели то на фиалку, то друг другу в глаза.
Ноты: цветы, дерево, трава, масляные ноты, вода, фиалка, лимон, щепки коры.
Van Cleef & Arpels First
Колышущееся зеленое бескрайнее марево, вот что увидели Рима и Яло, подойдя к смотровому иллюминатору.
– Приборы говорят, это не вода.
– Похоже на море.
– Зацветшее водорослями.
– Как у нас в августе.
– Пришел полный отчет.
«Планета покрыта растительной субстанцией желеобразной консистенции. Субстанция содержит микро-растения, полный цикл жизни которых проходит внутри нее. Субстанция реагирует на магнитные колебания, температурные изменения, звуковые волны».
– Думаешь, оно живое?
– Здесь, кроме него, ничего нет, значит, разумная форма жизни – этот странный гель, покрывающий планету.
– Поговорим с ним.
Рима нажала на пульте запуск контактного оповещения всех форм связи.
Ответа не последовало.
– Может, оно отвечает, но у нас нет приборов, способных зафиксировать это?
– Будем пробовать еще сутки, а потом зафиксируем планету с некоммуникабельной формой разума.
– Очистители барахлят, чувствуешь в воздухе пыль?
– Думала, это ионизаторы сбились.
– Ужин и отдых.
– Оставлю оповещение о контакте включенным.
Через восемь часов сна бортовой компьютер разбудил Яло и сообщил об изменении органической массы на корабле. Но это было лишним, Яло и так видел воочию, что стены пол и потолок покрыты зеленым движущимся мхом. А воздух наполняла влажная свежесть. Яло прикоснулся ко мху. В голове Яло собрались слова из форм, звуков, цветов и запахов.
– Жизнь, сон, мир.
Яло убрал руку и прикоснулся ко мху вновь. Мох заполз на ладонь, и в голове вновь зазвучали слова.
– Жизнь, мир, сон.
Ноты: альдегиды, ландыш, пыль, ирис, гальбанум, мимоза, мох.
Van Cleef & Arpels Collection Extraordinaire Gardenia Petale
Хрустящее платье. Мне кажется, это «то самое». Вера вновь приподняла лакированный подол громадной юбки и услышала хруст, словно ломаются сочные стебли. Она покружилась перед зеркалами и улыбнулась довольной кошачьей улыбкой. Это оно, сверкающее зеркальной белизной, хрустящее свадебное платье. Вера отпила глоток шампанского, бьющего в нос колючими пузырьками. Понюхала шикарный белый букет на столике. «Интересно, что это за цветы», – думала Вера и принюхивалась вновь. Надо спросить, можно ли заказать из этих цветов букет невесты, когда вернется консультант. Вера слегка потанцевала по залу, прислушиваясь к ласкающему душу хрусту платья, допила шампанское, а потом откровенно заскучала. Она выглянула из зала, холл магазина был пуст, подергала дверь гардероба, где переодевала платье, и та оказалась запертой. Сколько я уже тут? Часа два точно. Сначала пришлось перемерить штук десять разных фасонов, чтобы определить оптимальный, и еще пять платьев. Потом консультантке позвонили, она извинилась и ушла «на минуточку». Как выяснилось, заперев примерочную со всеми вещами Веры. Из-за двери послышалось вибрирование, а потом и звонок мобильника. Это Дима! Приехал выбирать торт, а я тут. Вера бросилась к единственной в зале тумбочке и, обшарив ее ящики в поисках запасного ключа, нашла письмо. Вера положила его обратно, но чтобы не думать о предстоящих упреках Димы об ее несобранности и непредусмотрительности, вынула вновь и стала читать.
«Я больше так не могу. Каждый день они выбирают платья, смеются, строят планы. Но каждая вторая, а бывают дни, что и абсолютно все, лишены света любви. Зачем они выходят замуж? Да, это не моя жизнь, не мое дело, и я даже не имею права им об этом сказать. Это разрывает меня изнутри. Порой я реву вечера напролет, пока не усну. Бывают недели, когда я запрещаю себе думать об этом, и почти получается. Но потом все наваливается захлестывающей волной так, что я практически перестаю себя контролировать. В одно такое помутнение, я даже вырывала из рук покупательницы свадебное платье, которое она уже купила. Хорошо, что заглянул менеджер и все уладил. Я знаю, что мне надо сменить работу. Я очередной раз пишу заявление об уходе, созваниваюсь с директором, и именно в этот день приходит бьющая во все стороны лучами света ослепительная звезда, в центре которой юная испуганная девушка, которой срочно надо выбрать платье ее мечты, потому как мечта-то уже сбылась, вот она светится во все стороны разом. Ради этого часа рядом с настоящим чувством стоит терпеть все остальное, но порой я становлюсь так слаба, что меня посещают мысли о самоубийстве. Ведь я знаю, что они портят свою жизнь, и этим отравляют жизни окружающих, множа печаль и страдания. Если однажды вы найдете пустой свадебный салон и это письмо, то силы мои иссякли, наймите новую сотрудницу и выпустите на свободу моего кота, ключ от квартиры в столе холла.»
У Веры тряслись руки, крупные капли слез падали на много раз складываемый и распрямленный листок письма. Это я ее добила. Значит, я не люблю Диму. Но я ведь люблю. А вдруг нет?
В глазах поплыло, и Вера рухнула на пол.
Что-то мокрое коснулось ее лица. Вера приходила в себя. В нос бил запах цветов и пыли, падая, она опрокинула вазу. Платье было испорчено, грязные зелено-желтые полосы расползлись по подолу. «Нет любви, нет платья, нет свадьбы», – со жгучей грудь болью подумала Вера. А потом в дверях зала появилась запыхавшаяся консультант.
– Извините, я задержалась, – начала было консультант, но замолчала, изучая обстановку.
Вера, не в силах что либо вымолвить, протянула ей мокрое от слез письмо.
Консультант взяла его.
– Вам плохо, может вызвать скорую помощь? – спросила она.
Вера отрицательно помотала головой. Потом собравшись, спросила:
– Я его не люблю?
– Кого?
– Жениха.
– Вы прочли…
Вера кивнула.
– Я не знаю, – ответила консультант.
– Но там написано – свет. У меня есть свет?
– Я перестала видеть.
– Почему?
– Влюбилась.
– Теперь я не узнаю, – тихо сказала Вера.
– Почему же, вы всегда знаете что любите. Когда нет любви, люди себе врут, но все равно знают.
– Откройте раздевалку, – попросила Вера, рванувшись к двери.
Консультант, заскрежетав ключом, распахнула дверь.
Руки Веры тряслись, она выкидывала из сумочки вещи, пока не нашла на дне мобильник.
– Я тебя очень-очень люблю, по-настоящему, больше всего на свете! – выпалила Вера, как только телефон соединил, а потом расплылась в улыбке, услышав голос Димы.
Ноты: акация, жасмин, тубероза, зеленые ноты, земляные ноты, замша.
Fragonard Jasmin Perle de Thé
– Бывают же неприятные люди, – говорит Ярослава.
– Ты о ком? – спрашивает Элла.
– Да ни о ком, просто бывают, – продолжает Ярослава.
– Ааааа, – печально тянет Элла, готовясь выслушать длинный монолог.
– Вроде смотришь, и все в человеке хорошо, и лицом мил, и одет чисто, аккуратно, и голос приятный, а вот веет от него таким, – говорит Ярослава, смотря расфокусированным взором вдаль.
– Каким? – спрашивает Элла.
– Чего? – возвращается в реальность Ярослава.
– Ну, ты говоришь, веет таким, – уточняет Элла.
– А. Ну таким, как бы это объяснить, – говорит Ярослава, морща нос.
– Ты уж объясни, раз начала, – требует Элла.
– Древесной камфорой! – провозглашает Ярослава.
– И что? – не понимает Элла.
– Кам-фо-рой, – на распев повторяет Ярослава.
Элла вопросительно смотрит на Ярославу.
Ярослава недовольно машет хвостом.
– Хорошо от него пахнет, – говорит Элла, – даже не думай, что у тебя получится подбить меня сбежать от нового, приютившего меня хозяина.
– Больно надо, иди, нюхай свою камфору – обиженно говорит Ярослава.
– Он и тебя возьмет, просто пошли со мной до двери, – зовет Элла, заходя в подъезд.
– Нет, я свободная, – твердо отвечает Ярослава, и поднимает вверх нос, – и руки у него холодные.
– Я принесу тебе сосиску, – говорит Элла и скрывается в подъезде.
Ноты: лимон, трава, акация, кедр, фиалка, камфора.
Kenzo Le Monde Est Beau
Ливсей лежал лицом в траве. Глаза его медленно покидала суть.
Комната прибытия – убытия душ.
– Третье тело за неделю, они с такой скоростью не поступают. Что ты вообще с ними делаешь? – говорила толстая, грубо напомаженная женщина в белом халате.
– Работаю я. А они, тела, в самый неподходящий момент умирают, – ответил Ливсей.
– Работает он, – передразнила женщина, с усилием поднимаясь со стула, – Последнее, больше до следующего квартала ничего не получишь.
Женщина вошла в комнату, где вдоль стены стояли большие металлические капсулы, сверившись с номерами на корпусах и постучав по одной из них, сказала:
– Забирай!
– Спасибо, Эммочка, ты просто волшебница, – поблагодарил Ливсей.
– Последнее, – напомнила Эмма.
Ливсей открыл капсулу. В капсуле покоилось усталое тело женщины.
– Дорогая моя, ты ошиблась, там тетка, – сказал Ливсей.
– Ага, и теперь это твоя тетка, еще на два месяца, – довольным голосом ответила Эмма.
– Ну, пошутила и хватит, – заискивающе сказал Ливсей.
– Какие шутки, мужские кончились, думаешь, ты один их изводишь, бери, что дают или жди новой поставки, – ответила Эмма.
Ливсей вернулся к капсуле. Набрал на табло код своей души, и глаза женщины в капсуле открылись.
– Эмма кто ее брал, она воняет, словно бежала марафон, – принюхиваясь к телу, сказал Ливсей голосом женщины.
– Вот дезодоранчик, цветочками бушь пахнуть, – сказала Эмма и обильно оросила женщину облаком из распылителя.
– Фу, еще хуже стало! – сказал Ливсей, привыкая к новому телу.
– Куда тебя отправить? – спросила Эмма.
– Туда же, и команду зачистки тож отправь, там мертвяк валяется в траве, – сказал Ливсей, становясь в круг телепорта.
– Удачи, милая! – сказала Эмма, нажимая запуск телепорта и задорно махая рукой.
Ноты: трава, цветочная пыльца, зеленые ноты, перец, телесность, цветочные ноты, жасмин, мускус.
Kenzo Les Eaux De Fleur Collection – Eau De Fleur de Magnolia
С неба падали фрукты, сочные яркие и идеальные. Элла кружилась под этим дождем, пока не получила внушительный удар по голове огромным помело. Она упала на траву, и в ее двоящихся глазах все еще танцевал калейдоскоп из фруктового дождя. Оправившись от коварного удара, Элла подскочила на тонкие, как тростиночки, ножки в розовых туфельках и понеслась по траве к маленькому, изысканно сервированному столику. С размаху плюхнувшись на стульчик в подушечках, Элла расправила кружевную розовую юбку, потом зачерпнула ложку сливочного крема и, закатив к небу глаза, грациозно проглотила его. Так могла только Элла. Красиво есть, знаете ли, надо уметь. Еще одну элегантную ложечку, и Элла взлетела легким движением с подушек и, едва касаясь земли, побежала вдаль к цветущей белыми цветами зеленой изгороди. Потом она ходила по высокой траве, улыбалась солнцу и плела венок из голубых полевых цветов. Водрузив его на голову, словно корону, и озарив всех сияющей улыбкой, Элла порхающей походкой устремилась к кустам нежно розовых роз. И уже поравнявшись с ними, ударилась лбом о нарисованные декорации и упала на спину с растопыренными ногами и наброшенными на голову белыми ажурными подъюбниками.
Ноты: айва, яблоко, красная смородина, помело, лимон, бергамот, пряность, сливки, нежный сорт жасмина, фруктовое желе, трава, душистый горошек, вода, гелиотроп, гиацинт, майская роза.
Givenchy Very Irrèsistible Givenchy Summer Coctail for Women 2008
Сворачиваю волной и кладу в рот тонкую пластинку даблминт. Когда-то мы делили ее на три или даже четыре части между девчонками в палате санатория. Это было очень круто – получить такую четвертушку, а потом жевать ее минимум неделю. А сейчас у меня в кармане целая упаковка, и я могу купить вторую, если захочу. Я стою на летнем бульваре города, в котором был тот самый санаторий, с четвертинками жвачки, девичьими тайнами, первыми накрашенными губами, замирающим на дискотеке сердцем и наивными мечтами. В центре бульвара полотно клумб с рисунками, завитками и фигурами из цветов. Я быстро пробегаю всю эту красоту и сбавляю скорость только в тени парка. Пахнет кленами, соснами и сладкой подстриженной травой. Шумная пара проходит рядом, они пьют из пластиковых стаканчиков нарзан. Парень уверяет, что это невероятно вкусно, а девушка морщится и сыплет неприятными эпитетами. Я поворачиваю назад и выхожу из парка к нарзанной галерее. Снова накрывает запах цветов, ощущение безмятежности и бесконечного лета. Я сажусь на лавочку и наблюдаю, как стайка ребятишек от трех до пяти плещется в фонтане с испускающими струи воды лягушками. Я знаю тайну этого города – он исполняет желания. Но не все подряд и явно не для любого своего гостя. Чтобы желание исполнилось, надо загадывать его в определенных местах города, при этом необходимо быть абсолютно счастливым, и ни капли не сомневаться, что город тебя слышит и обязательно исполнит желание. Ну и желание должно быть настоящим, таким, чтоб заставляло сердце биться чаще и рисовало глупую улыбку на лице. Теперь вы знаете главное, осталось приехать и загадать самое сокровенное. Ах, вот я как раз смотрю на одно из мест, где надо загадывать желания. Да-да это фонтан с лягушками у нарзанной галереи. Не надо натирать на лягушках носы или попы, как нещадно поступают со многими памятниками, просто подойти и загадать желание, увидеть радугу, как некий ответ, что желание принято, учтено и отправлено в канцелярию забот об исполнении желаний человечества. А потом можно идти гулять по городу, слушать шум реки, ходить босиком по газону, невероятно зеленому и пружинистому, кормить вечно голодных белок и накупить тонну бесполезных, но очень красивых сувениров. Главное быть очень осторожным, загадывая желание, потому как оно исполнится именно так, как вы его произнесли, даже если не вслух. Я проверяла, этот город любит точность, и крайне бережно относится к каждому слову, особенно если это слова желания. Именно поэтому у меня целая упаковка жвачки и ни одной подружки.
Ноты: роза, трава, мята, бергамот, белые цветы, цветы, доломитный запах, смешанная листва, хвоя, мыльность, мускус.
Molinard Le Rêve Nirmala
Посетитель шумно хлопнул дверью.
– Милочка, я очень тороплюсь, можно ускорить эту процедуру?
– Здравствуйте, я максимально быстро приму ваши документы, присаживайтесь.
Эльвира забирает папку, и ее пальцы, словно разноцветные бабочки в блестках, порхают над клавишами.
– Когда будет готова выписка?
– Выписку можно будет забрать в окне выдачи.
– Я был бы вам признателен, если все пройдет без проволочек, – сказал посетитель и положил на стол Эльвиры шоколадку.
– Не переживайте, у нас все быстро.
Эльвира улыбнулась и вернула папку с документами. Посетитель попрощался и вышел.
Шоколадка полетела в ящик стола к десятку других.
– Ух ты! Столько шоколадок! У меня уже пять штук! На перерыве обожремся, – восторженно затараторила Аня.
– Даже не думай. Если бы я ела весь шоколад, который приносят посетители, то сдохла бы в первый год работы, – говорит Эльвира.
– А что же с ними делать?
– Что хочешь, дари знакомым, оставляй уборщице, подавай бомжам, главное не ешь, и проверяй сроки годности у тех, что знакомым отдашь.
– Я люблю шоколадки.
– Я тоже любила, а теперь люблю людей с фантазией.
– Есть?
Эльвира не успела ответить, дверь открылась, и в нее спиной вполз сухонький старичок, втаскивая за собой большую сумку на колесиках.
– Здравствуйте девоньки, тут на выписку документы?
– Да. Присаживайтесь.
Эльвира развернула сложенные вчетверо листки и начала вводить данные.
– Я с дачи еду, думаю, сразу двух зайцев, – говорит старичок, роясь в сумке.
– Выписка будет готова через три дня, забирать в окне выдачи, сразу налево от входа под большой синей вывеской.
– Возьмите сливок, только с дерева, кисленькие малость, но сочные, полезные, – говорил дед, высыпая на стол горсть слив.
– Ой, не стоит, – начала Аня.
– Спасибо вам большое, мы с удовольствием попробуем, – сказала Эльвира, быстро перекладывая сливы в большую чашку.
Она аккуратно свернула документы и отдала старичку.
– Хорошего дня, девчата!
– И вам, спасибо за сливы, – сказала Эльвира.
– Мне как-то стыдно, пенсионер, может он их продавать нес, – сказала Анна.
– Может и нес, но угостил он от чистого сердца, и значит, это можно есть, со временем ты поймешь разницу – сказала Эльвира, вгрызаясь в крупную сочную сливу.
Ноты: карамель, жасмин, шоколадные ноты, пачули, слива.
Gloria Vanderbilt Vanderbilt
В капельках росы отражается блик солнца. Капельки замерли в моменте, когда вот-вот упадут с маленьких колокольчиков ландыша. Я тоже замерла и смотрю на капли, в которых отражаюсь вместе с солнцем. Все вокруг тоже замерло. Трава наклонена, как от ветра, мои волосы прядями замерли в воздухе, но ветра нет. Пахнет пылью.
Какое странное наваждение. Хорошо, что все исчезло. А я сижу за столом, держу в руках персик, он шершавый, и я чувствую его сочный немного кислый аромат. Комната залита ярким светом, в такие моменты хочется замереть в одном миге и, растворяясь в нем, прикоснуться к бесконечности. Я смотрю на тебя. В наших глазах отражается все, что мы никогда не скажем, не совершим и даже не подумаем, но взгляды уже соприкоснулись, и этот миг уже не отнять. Я выдохну, и все исчезнет, кто-то скажет, как несбыточная мечта. Но нет. Все уже сбылось. Сейчас. В замершем выдохе, когда разум уходит, и остается лишь сердце, один плавный удар, который разрешает быть всему.
За окнами шумят липы, пахнет терпким медом. Мне не хочется делать выдох. Пусть этот миг длится вечность, как и моя любовь, переносящаяся косыми мазками на холст.
Ноты: ландыш, альдегиды, пыль, фруктовые ноты, слива, персик, смородина, роза, иланг-иланг, пычули, мимоза, липа, мед.
Hermès Elixir des Merveilles
Сковородка перегрелась и источала запах горелого масла. Раиса бросила на нее пирожок, тот зашкворчал, и к запаху масла добавилась нота сырого теста.
Рая шире открыла форточку, скрипнув ржавой петлей, но духота стойко держала оборону и даже нарастала.
– Жаришь? – спросила Дмитриевна, заглянув в дверной проем.
– Жарю, – ответила Раиса и утерла рукавом пот со лба.
– С картошкой? – вяло интересовалась Дмитриевна.
– С тестом, – устало ответила Раиса.
– Злюка ты, – бросила Дмитриевна и, шаркая, пошла по коридору к своей комнате.
– Злюка я, – согласилась вслух Рая и плюхнула порцию масла на сковородку.
Сковородка зашипела и забулькала, подрумянивая бока пирожков.
Ноты: жасмин, смола, масло, тесто, олибанум.
Embers Rouge Bunny Rouge
Иван чиркал спичкой и кидал огонек в кучу травы. Спичка тонула, куча испускала тонкую струйку дыма и не разгоралась. Иван брал следующую спичку, и новый огонек тонул во влажной от утренней росы траве. Иван отложил коробок, присел на стриженый газон и отхлебнул прямо из горла красное вино. Сделав еще пару глоткой, он уставился в небо. Небо было чистым, ровным и совсем не интересным, поэтому Иван вернулся к своему занятию по метанию огненных спичек в кучу травы. И вот уже с одной стороны показался маленький язычок пламени. Иван обрадовался ему, словно ребенок, однако пламя быстро угасло.
– Он меня уволит, – говорил Григорий, басовитым шепотом, обращаясь к Игорю.
– С чего ты взял? – ответил Игорь, натирая лобовое стекло Майбаха.
– Сказал, иди, гуляй, и газон сам подстриг, хоть бы сказал, чего не так, я бы сразу исправил, – с болью в голосе выговаривал Григорий.
Игорь ухмыльнулся.
– Ты у нас год уже вроде? – спросил Игорь.
– Ну да, – задумался Григорий.
– Вот его раз в год и накрывает, то машину моет по два раза в день, то газоны стрижет, один раз вызвал экскаватор, велел снести все дорожки, а потом в ручную мы с ним асфальт заново клали, криво, капец, вышло, зато он довольный месяц ходил, – рассказывает Игорь.
– Странно это, – робко сказал Григорий, смотря, как Иван разговаривает с кучей травы.
– Не хватает ему нормальности, денег гора, то приемы, то путешествия, а ему по-простому хочется лопатой покопать, траву покосить, он ведь нормальный мужик, из деревни, – говорит Игорь.
– Не знал, – говорит Григорий.
Иван пошевелил ногой траву. За бензином идти было лень, а куча не хотела возгораться. В бутылке осталась половина. Иван сделал большой глоток и лег головой на кучу. В глубине еле тлела трава, пахло давно покинутым маленьким домом, где жила корова Нюрка и бабушка Аза, которая говорила: «Земля – это наша мать, чтобы жить, мы должны прикасаться к ней руками и любить ее».
Ноты: дым, сухая трава, тлеющая трава, смола, цветочные ноты, олифа, струганная древесина, кислое вино.
Montale Dark Purple
– Ты самая! – преклоняясь, басил громадный пион.
– Ты самая-самая, – щебетали еле заметные незабудки.
– Королева! – рычал дворовый пес.
– Прекрасна! – ахали проходящие студентки.
– Царица! – прошептал садовник и ловко срезал розу.
От изумления роза ничего не ответила, налившись румянцем, и смотрела в след уносящемуся саду.
Потом она впервые заглянула в маленький дом, где жил садовник. Совсем растерявшись от стремительных изменений, роза стала источать весь накопившийся аромат. Она пахла, заполняя собой комнаты, по которым шел садовник. В крайней он передал розу сморщенной старушке, которая сидела у окна, плотно завернувшись в теплое одеяло.
Старушка улыбнулась, что добавило ей морщин. Розу поместили в вазу и поставили на окно, за которым виднелся сад. Старушка смотрела на сад и тихо вздыхала. Роза тоже смотрела на сад и, если бы умела вздыхать, то присоединилась бы в этом занятии к старушке. Светило солнце и порой мягкие лучи заглядывали в тенистую комнату. Старушка поднимала бровь и уголок рта, ее лицо обретало озорной вид и словно молодело. Роза тянулась к лучам, выпрямляясь и становясь стройнее. К вечеру они обе, опустив головы, погрузились в раздумья. Наступила ночь. Роза пахла тяжелым бархатным ароматом увядания. Старушка сопела, иногда переходя на храп. Потом наступило утро. Но давайте не будем про утро, а вспомним:
– Ты самая! Прекрасна! Ты королева! Ты самая…
Ноты: пион, майская роза, мускус, кожа.
Druid Essens Весна близко Виталий Мостовой
В воздухе клубы белой пыли, Клара танцует, подбрасывая горсти стирального порошка. Рита гладит белье и вздыхает, поглядывая на Клару. Кларе хорошо. Сегодня она выглянула в окно, за которым таял снег. Снег уходил, оголяя темные пятна земли. Клара решила помочь снегу остаться еще хоть на день, хотя бы в одной маленькой комнате. Порошок закончился. Клара покопалась в ящиках и достала коробочку с тальком. Состроив жалостливое лицо, она посмотрела на Риту. Та одобряюще махнула рукой.
Клара закружилась и подбросила над собой содержимое коробочки. Рита расчихалась.
– Ты чего?
Ответом был громкий чих.
Клара поправила ватные тампоны, торчащие из ноздрей, и подбросила в воздух остатки талька из коробки.
Все вокруг покрыто белым, лишь на полу в некоторых местах красуются отпечатки босых ног Клары.
– Сегодня еще зима.
Рита кивнула. Потом открыла окно, из которого пахнуло холодной влагой. Она потянула руки вверх и глубоко с наслаждением вдохнула.
– Может весна? – робко спросила Рита, не поворачиваясь.
– Вот еще! – ответила Клара.
– Пахнет цветами, колокольчиками, ромашкой, – шумно втягивая носом, восхищалась Рита.
– Так, то от белья, ополаскиватель ромашковый, – сказала Клара.
– Ополаскиватель «Полевые цветы», – сказала Рита.
– Вот-вот, – бубнила Клара, роясь в шкафу и выкладывая на пол кипу кожаных папок.
– Ну что же ты на порошок, – возмутилась Рита.
– На снег, – поправила ее Клара, – а что это вообще за папки, давно хочу спросить да все забываю, они у нас кучу лет лежат.
Рита бережно подняла с пола папки и, присев на диван, открыла верхнюю.
В папке было несколько пожелтевших листов и черно-белая фотография.
– Это Яна, она любила лимоны, только белую посуду и исключительно черную одежду.
– А где она сейчас?
– Ну как где, в Милане, разумеется, вдохновляет модельеров на новые коллекции в черном.
– Она стала настоящей феей?
– Она и была настоящей.
– А у меня получится?
– У тебя уже получилось, просто ты еще не поверила.
– Я не замечаю никаких изменений.
– Изменения не в тебе, а в мире.
Из открытого окна подул холодный ветер, и хоровод снежинок влетел в комнату.
Рита и Клара поднялись и пошли смотреть на улицу. Там бушевала метель. В тусклом свете фонарей проносились волнами порывы снега. Козырек окна украшала белая сверкающая шапка.
– Завтра тоже зима, – довольно замурчала Клара.
– Посмотрим, – ответила Рита, потом зачерпнула с козырька горсть снега, подула, и у нее на ладони расцвел подснежник.
Ноты: стиральный порошок, глаженое белье, цитрон, смолы, тальк, колокольчик, ромашка, мыло, старая кожа, влажный воздух, снег.
Reflexion Лиловые сумерки Евгений Фирсанов
Ветка цветущей сирени свисала прямо над головой. Аромат дурманил и убаюкивал. Антон посмотрел на балкон третьего этажа. «Сейчас она выйдет, и ты скажешь», – бубнил под нос Антон. Он поправил кожаную куртку, совсем не по сезону, но в ней он чувствовал себя более уверенным, а уверенности катастрофически не хватало. Антон потоптался на месте, понюхал цветы сирени, вновь взглянул на балкон. «Успокойся уже», – одернул он себя, потом достал из рюкзака банку яблочного сидра.
Тшшшшккк! – сказала банка, и Антон жадно опустошил ее.
Углубившись в чтение состава на банке, Антон не заметил, как подкралась Лена. Она обняла его, прижавшись к спине, а потом, развернув, крепко поцеловала в губы. От нее пахло помадой и лаком для волос, она лучилась счастьем и почти прыгала от радости.
– Ну что, пойдем? – спросила Лена, вытягивая Антона из кустов сирени.
– Я хотел сказать, поговорить, сказать тебе, – начал Антон.
– Скажи, скажи, – засюсюкала Лена и снова обняла его, всматриваясь в глаза.
– Сказать тебе, – повторил Антон.
Лена изогнула бровь. Большие карие глаза, растрепанные белые пряди и всегда выпрямленная залакированная челка, ямочка на левой щеке, некая странно пленительная несимметричность. Лена гладит его мочку уха, периодически вонзая в нее острый ноготок, который всегда красит черным лаком. Антон понимал, что не может произнести эти слова, слова, разрезающие саму материю мироздания – «я тебя не люблю». Он понимал, что не скажет их никогда и никому, только не он, это выше его сил. Впрочем, какая разница – Леночка, Верочка. Я не люблю обеих. Антон убрал с лица Лены прядь, потянул за край почти стальной челки и, следя, как в карих глазах нарастает гнев, как же она не любит, когда трогают челку, усмехнулся и, притянув ее к себе, крепко поцеловал.
– Я хотел сказать, что мы пойдем к «Барри», и я закормлю тебя эклерами с вредным масляным кремом и большим стаканом миндального рафа, ты станешь толстой-претолстой, и я сбегу в ужасе.
– Мне нравится план, только возьмем сразу два миндальных рафа, чтобы один остыл, и я буду его пить уже в одиночестве, любуясь, как сверкают твои пятки.
Она взяла Антона под руку, и они помчались вперед, перебивая друг друга в щебете рассказов о бесполезной ерунде.
Ноты: сирень, кожа, яблочный сидр, помада, лак для волос, бобы тонка, масляный крем, миндальный раф.
Acidica Крылья весны Елена Маркова
– Брысь, окаянные! – кричала Дарья Васильевна, высунувшись в окно и поливая грядку одеколоном, прихваченным с тумбочки.
– Одеколон-то пошто разбазариваешь! – бубнил Федот Петрович, кутаясь в плед.
– Воды надобно, а нет, вот и схватила, они поскудники все тюльпаны помяли.
– Кто?
– Коты мартовские.
– Чего?
– Коты орут, на грядке дерутся, не слышишь чо ли.
– А? – прикладывая ладонь к уху, прокричал Федот Петрович.
– Да ну тебя.
Дарья Васильевна покрутила в руках пузырек с одеколоном мужа, жидкости осталось на донышке, и правда грех на котов добро изводить. Она вернула одеколон на тумбочку и достала большой ящик с лекарствами.
– Микстура твоя, пей, – протягивая мерный стаканчик, сказала Дарья Васильевна.
– Я здоров, – возразил Федот Петрович и, посмотрев на жену, залпом выпил микстуру.
– Валидолу хочешь? – спросила Дарья Васильевна, закидывая в рот таблетку.
Федор Петрович отрицательно помотал головой. Дарья Васильевна накинула халат на ночнушку, которая в свою очередь была одета поверх комбинации, и отправилась в ванную. Там она умылась, отхлебнула большой глоток зубного ополаскивателя «Лесной бальзам», шумно пополоскала зубы и проглотила ополаскиватель.
– Оладьи? – крикнула в комнату Дарья Васильевна.
– Чего? – отозвался Федот Петрович.
Дарья Васильевна махнула рукой и отправилась на кухню. Там она быстро напекла оладий и стала готовить настой из коры дуба.
Федор Петрович, шаркая и цепляясь краями пледа за неровности в полу, добрел до обеденного стола и сел в кресло.
– Кору тебе заварила, – сказала Дарья Васильевна, ставя перед супругом пол стакана отвара.
– Не буду, – брезгливо отодвинул Федот Петрович.
– Вере позвоню! – пригрозила Дарья Васильевна.
– Вот и позвони, скажи, как ты мой одеколон вылила, – довольно усмехнулся Федот Петрович.
Дарья Васильевна похлопала руками по верху холодильника и достала старый мобильник.
– Здравствуй, доча! Как у тебя все? – расплываясь в улыбке, заговорила Дарья Васильевна.
Федор Петрович опустил голову, прислушиваясь.
– У нас все хорошо. Папа тоже хорошо, пьет отвар, – продолжала Дарья Васильевна.
Федот Петрович подвинул к себе стакан и начал пить.
– Будешь ехать мимо, завези папе одеколон, да на неделе привозила, тот кончился уже.
– «Русский лес», – сказал Федот Петрович.
– «Русский лес» папа хочет, любой вези, любой «Русский лес», ну давай милая, целую, от папы привет.
Позавтракав, они вышли на крыльцо и уселись на узкую лавочку.
– Весной пахнет, – сказал Федот Петрович.
Дарья Васильевна пошмыгала носом.
– Так-то твоим одеколоном с грядки несет, – ответила она.
Ноты: кот, кожа, цветочные ноты, зеленые ноты, одеколон мужской, земляная пыль, шалфей, микстура от кашля, лечебные травы, кориандр, солодка, ментол, хвоя, ополаскиватель для рта «Лесной бальзам», валидол, кора дуба, одеколон «Русский лес».
Мария Соколова Равноденствие
Мяч катился по ярко-зеленой траве. Я бежал за ним и никак не мог догнать. Нога зацепилась, и вот я уже на траве с содранной коленкой. Подбегает мама. Хочется плакать, но я сдерживаюсь. Мама обнимает меня, и становится спокойно. Она срывает желтый цветок и мажет его соком коленку. Я крепко-крепко обнимаю маму, она пахнет травой и резиной, словно мой мячик, но мама не убежит, как сделал он, мама навсегда со мной. Мы ложимся на траву и разглядываем облака. Одно похоже на птицу, другое – на слона с кривыми ушами. Я кричу: «Мама, мама, смотри – слон!» Мама смеется и показывает мне в другом облаке рыбку. Я ищу, чем бы еще обрадовать маму и вижу облако, похожее на наноэмулятор К35. Я смеюсь и говорю: «Мама я нашел нано…», – а потом замолкаю. Это что-то неправильное. Я прижимаюсь к маме, мне страшно. Запах травы так силен, что мне становится дурно. «Пойдем домой», – говорю я. «Давай погуляем еще, смотри какое солнышко», – отвечает мама. «Хочу домой, домой, домой!» – кричу я сквозь слезы.
– С возвращением в салон нано-снов «Эйфория»! Хотите заказать следующий сон? – раздалось прямо в мозгу.
– Полное отключение, – командую я.
Встаю из капсулы и выхожу из бокса. Ко мне сразу подскакивает менеджер, ждал он что-ли два часа тут.
– Что скажете о новой серии «Воспоминания детства»?
– Отвратительно.
– Новый движок, экстра пять нанонейронное программирование, и вам не понравилось?
– Работа у меня такая.
– Это да, забыл, какие замечания?
– Кошмарный запах резины, резиной пахнет почти все кроме, пожалуй, травы, трава пахнет вашим ядерным «Земом 3», как я полагаю.
– Да мы им очень гордимся.
– Я бы на вашем месте не очень гордился, а остальное – резиной.
– Это новые капсулы, заказали у другого поставщика, и такой неприятный сюрприз, запах сразу не ощущается, а через час многие отмечали.
– Ошибки в визуально-образных фантазиях.
– Ошибок быть не может, у нас непрерывное сканирование, и даже живой программист сидит для особых решений.
– Не знаю, кто и где у вас там сидит, но ребенок трех лет не должен видеть в небе наноэмуляторы.
Менеджер сделал пометки в появившемся на ладони экране.
– Что-то еще?
– Хорошо бы перед погружением проводить хотя бы минимальное анкетирование клиента, например, у меня не было мамы, я биоклон.
– Простите за бестактность, но вы поэтому подмечаете все неточности?
– Хотите спросить, робот ли я?
Менеджер смутился.
– Это распространенная страшилка, просто характер такой, хотя, как я могу судить, надеюсь, оплата за диагностику пройдет без ошибок.
Ноты: резиновый мяч, трава, чистотел, стиральный порошок, пастернак (белый корень), размятая в ладонях листва.
Lyric Tonk Юлия Хорькова
Эрика кидала фрукты в блендер и делала смузи, украшала трубочкой с зонтиком и отдавала гостю, улыбаясь и приседая в легком реверансе. На приеме были практически все мужчины. Мужчины эти были невероятно богатыми, и удачу обслуживать этот банкет Эрика восприняла, как пойманную с неба звезду. Она поправила крохотный фартучек и автоматически улыбнулась следующему гостю.
– Деточка, смешай мне шоколад, вишню, – начала громадная старуха, одетая в невообразимый ворох черных, похожих на перья, одежд, – инжир, персик, хурму и добавь ложечку меда и чуть корицы.
Эрика закидывала ингредиенты и думала, что же выйдет в итоге. К удивлению в стакане получилось темно-красное пюре, пахнущее черешней и шоколадом.
– Люблю черешню, – сказала старуха, шумно отпивая коктейль.
Эрика вздохнула, ей показалось, что она не дышала все это время, пока гостья была рядом. Наконец, странная старуха ушла. Но мысли о хорошем частенько вредят этому самому хорошему, и старуха бодро ковыляла по лужайке обратно к Эрике. Не напилась что ли? На этот раз старуха заказала просто персиковый смузи и, отпив глоток, стала рядом с Эрикой. Эрика забеспокоилась. К столику подошел джентльмен, вынырнув из задумчивости, он просил стакан воды и вернулся обратно в отрешенное состояние, постоял еще пару минут и отправился к остальным гостям. Если эта кошмарная бабка будет стоять рядом, я ни с кем не познакомлюсь. Старуха словно прочитала ее мысли.
– Замуж хочешь?
– Нет, то есть да, когда-нибудь хочу.
– Не за этих.
– Почему же?
– Ты же хочешь быть счастливой?
– Конечно. И богатой тоже.
Старуха рассмеялась.
– Чтобы быть счастливой, надо любить, любые деньги не смогут в итоге компенсировать ее отсутствие.
– Я полюблю своего мужа.
– Спорим, что нет?
– Я бы поспорила, но меня пока замуж никто не позвал.
– Представь, что я могу выдать тебя за любого их них.
Старуха обвела кучку собравшихся скрюченным пальцем с огромным старинным перстнем.
– Прям, за любого?
– Да, выбирай.
– За самого богатого.
Эрика представила, как сейчас старуха укажет на гадкого старика, но она кивнула в сторону приятного молодого мужчины.
– Вот тот самый богатый, богаче их всех разом.
Глаза Эрики загорелись, она понимала, что старуха шутит, но даже мимолетная иллюзия, что это возможно, будоражила ее.
– Будешь спорить?
– А вы серьезно сделаете так, чтобы он женился на мне?
– Сделаю, но в споре две награды, с моей стороны твоя свадьба, ты поставишь свое тело, сроком будет год, за него ты должна будешь полюбить своего мужа.
Старуха говорила ровно, холодно и тихо, и это уже совсем не казалось шуткой.
– Как я поставлю тело?
– Мое уже износилось, в магазинах их не продают, вот и приходится подыскивать самой.
– И как вы заберете мое тело?
– Ты лучше думай, как ты полюбишь будущего мужа, а с телом все просто, ты станешь мной, я – тобой.
Старуха сделала жест рукой, словно что-то быстро поймала в воздухе.
– Раз, и готово, и заметить не успеешь. Ну что, спорим?
– У меня год?
– Да, милая.
– Спорим.
Старуха повеселела, потом басовито нараспев произнесла:
– Спор наш хранит ворон, спору время год!
И на ее плечо сел большой черный ворон. Он посмотрел в глаза Эрики, потом кивнул и улетел. Стало жутко. Эрика начала понимать, что шутка, изначально не была шуткой. Старуха потащила ее за руку к гостям, ноги отказывались слушаться, вдали каркал ворон.
Цвета и запахи усилились, все вокруг стало ярким, Эрика чувствовала запах мокрой травы, куста роз на краю лужайки и черного шоколада, исходившего от старухи, вязкого черного шоколада, в который она оказалась пойманной, словно муха в варенье.
Ноты: вишня, миндаль, вишневая косточка, сдобная булочка, инжир, хурма, газировка, персик нектарин, мед, липовый цвет, корица, шоколад, кисломолочный шоколадный коктейль «Чудо», черешня, влажная трава, роза, мята.
Evoy Vesnoy Татьяна Наумова
Лицо Фриды было погружено в землю, рыжие локоны ровными прядями разложены по грядке, тело в цветастом сарафане возлежало в позе звезды.
– Бог ты мой! – закричала Диана и бросилась к сестре.
Она не успела добежать, как Фрида рывком встала и завыванием глубоко вдохнула воздух.
– Ты что творишь, полоумная? – кричала Диана и размахивала руками.
– Земляные маски, – спокойно ответила Фрида, отряхивая одежду от остатков грунта.
– Так и мажь на лицо землю, зачем ты туда головой вонзилась! – не переставая кричать, продолжила Диана.
– Единение с целым, живые энергии, – объясняла Фрида.
– Ты чуть не задохнулась, дура! – теряя прыть и успокаиваясь, говорила Диана.
– Тебе бы тоже не помешали вибрации земли, они мощные, плавные и успокаивающие, – сказала Фрида.
– Хочешь меня лицом в землю воткнуть?
Фрида задумалась.
– Пожалуй, тебе лучше ступнями, давай-ка закопаем твои ступни, – сказала Фрида и начала снимать с сестры туфли.
– Брысь, безумная! – закричала Диана, отбирая туфлю.
– Не обзывайся, я знаю, что ты меня любишь, а ты знаешь, что я права, снимай туфли, – тихо сказала Фрида.
Диана сняла оставшуюся туфлю.
– Становись, вот сюда, – сказала Фрида, потом потопталась, сняла обувь, сделала в бок два больших шага, – нет, вот сюда тебе лучше.
Они стояли босиком на земле посреди грядок с цветущими хризантемами, в паре метров друг от друга, молчали и улыбались.
– Ты же знаешь, что я не верю в эти вибрации, энергии, – нарушила тишину Диана.
– Им как-то все равно, ты можешь не верить в солнце, но оно будет светить, не верить в дождь, но ему это не помешает литься, так же и с энергией земли, – словно из сна говорила Фрида.
– И сколько мне ими наслаждаться?
– Пока не уснешь.
– Стоя? – засомневалась Диана.
– Представь себя цветком, например, своей любимой хризантемой, твои ноги крепко держатся за землю, она питает тебя, по твоему телу бежит живительный сок, поднимаясь вверх, твое лицо обращено к солнцу, ты плавно колышешься на ветру, солнце мягко согревает всю тебя, – шепотом говорила Фрида, пока не услыхала легкое посвистывание со стороны сестры, та спала.
В нежной вуали сна Диана была подсолнухом, она мягко покачивалась в желтом море и поворачивала свое лицо к солнцу.
Ноты: свежие грибы, сок цветочных стеблей, хризантемы, влажная земля, зеленые ноты, маслянистая трава, мед, подсолнух, незрелые подсолнечные семена.
Odoratika Florissantia Валерия Карманова
Годриэль сотворяла кокос. Она представляла его со всех сторон, представляла себя внутри кокоса, плещущуюся в кокосовом молоке. Представляла, что она и есть кокос. От напряжения на лбу появилась морщинка, а потом в руках Годриэль образовался кокосовый орех.
– Кокос! – закричала она на всю лабораторию.
И в тот же миг кокос превратился в шапку белой пены. Послышался смех, но быстро утих, ведь коксом похвастаться было больше некому.
– Материализация – наука, требующая высокой концентрации, – назидательно проговорил профессор, склоняясь над Годриэль.
– Простите, – печально прошептала Годриэль.
– Вот откуда у вас эта пена взялась?
– Я не успела вымыть голову перед занятиями, это шампунь, я все время думаю, о том, что могла бы успеть и вот… – сказала Годриэль, комкая пену.
– Попробуйте цветы, вам всегда удаются цветы, – сказал профессор.
– Какие-то конкретно?
– Белые, раз вы настроены на белое, остальные делают кокос и не отвлекаются, – сказал профессор.
Годриэль вгляделась в остатки пены и из нее вынырнула ветка туберозы, потом еще одна, и через пару минут Годриэль держала большой букет.
– Запах, – тихо напомнил профессор.
Годриэль зажмурилась, вдохнула и замерла. Лаборатория наполнилась ароматом туберозы, где-то на задворках, немного чувствовался шампунь, но вскоре исчез совсем.
Годриэль подарила букет профессору.
– Вы воспитали цветочницу!
– Хоть в чем-то я преуспел, – принимая букет, сказал профессор.
А потом Годриэль жестом фокусника вынула из стеблей туберозы маленький кокосовый орех, ударила им о столешницу кафедры и с наслаждением принюхалась.
– Ты сама нашла свою золотую нить, за которую сможешь легко вытягивать иллюзию в реальность – это запах, – довольно сказал профессор.
Годриэль улыбнулась, и в ее руке появилась пудреница.
– Женщины, – шутливо сказал профессор.
Ноты: кокос, шампунь, трава, тубероза, крем, пудра.
Myropol Андрей Олейников
Кожура манго источала умопомрачительный аромат, хотелось впиться в нее зубами, но Мико расправила и без того ровное покрывало на первой в этом году ярко-зеленой траве, взяла походный ножик из корзины и аккуратно, по всем правилам, разделала манго, разложив аппетитные оранжевые кусочки на тарелке. Она поставила ее посередине покрывала.
– Угощайся, – сказала Мико в пустоту.
Пустота приняла приглашение, и вскоре с тарелки исчезло несколько кусочков манго.
Мико взглянула на поблескивающую вдалеке гладь моря. Как же хочется искупаться. Море бы обняло ее, убаюкало в нежных теплых объятьях и унесло прочь все печали. Прикоснуться бы хоть на мгновение босыми ногами, лишь одна набегающая волна и оголившийся мокрый песок с исчезающей на солнце морской пеной. Мико внезапно начала ощущать, что осталась одна. Она покрутила головой. «Хочешь найти невидимое глазами?» – захихикал мерзкий тоненький голосок в голове.
– Подожди, не уходи, у меня есть твои любимые абрикосы! – кричала Мико, роясь в корзинке.
Она нашла большой ароматный абрикос, и ощущение присутствия кого-то вернулось.
Мико выкладывала абрикосы на покрывало, они исчезали, а спустя мгновение на их месте появлялись сухие абрикосовые косточки. Вскоре Мико пристально смотрела на горстку этих косточек. Почему же они сухие, словно лежали на солнце целый день? На этот раз ощущение одиночества и покинутости нарастало плавно, давая смириться с неизбежным. У Мико остался лишь ветер перевалившего за середину дня, который нес аромат недостижимого прибоя, смолистых кривых стволов кедра и пустоты, нарастающей и поглощающей все вокруг. Мико подошла к металлической сетке, отделяющей ее от моря и остального мира, прислонилась к ней лбом, и сетка почти исчезла из поля зрения, так она и стояла до наступления темноты.
Мы так хотим, чтобы рядом всегда кто-то был, не желая принять, что самый верный наш спутник – это пустота.
Ноты: морковь, зеленые ноты, трава, манго, морской ветер, морская соль, перуанский бальзам, мускус, абрикос, вечерний бриз, металл.
Sweety Лучшая пора
– Русская… мы ее не расколем, у них чипы самоуничтожения прямо в мозг имплантированы, – говорил агент Шон, вглядываясь в мониторы, передающие изображение с камеры заключения.
– Расколем и перевербуем! – заявил агент Макс
– Опять ты со своим маскарадом, – усмехнулся Шон.
– Это классический мужской костюм, классика вне времени, – сказал Макс, поправляя пиджак.
– А теперь ты включишь систему совместимости и заговоришь ее, и, благодаря твоей нелепой одежде, она сразу выдаст все секреты, такой у тебя план? – спросил Шон.
– Не совсем, но ты прав, я просто уговорю ее, мне не хватает одной детали, – сказал Макс.
– Мозга?
– Запаха, мне нужно пахнуть, как ее предки, – сказал Макс и достал телепортационный круг.
1985г. Проспект. Афиша кинотеатра «Зимний вечер в Гаграх». Вывеска «Парикмахерская».
Люди толпились в двух очередях, одна – в женский зал, другая – в мужской. Макс стал в шеренгу. Сухонький старичок впереди тихо спросил:
– На свадьбу?
– На укладку, – ответил Макс.
– На свадьбу идешь? – уточнил старик.
– На работу, – ответил Макс.
Старичок отодвинулся подальше. В ожидании Макс вспоминал досье заключенной. Наконец, очередь подошла, он попросил сделать укладку и оросить его одеколоном.
Выйдя из парикмахерской, Макс свернул в подворотню, быстро извлек телепортатор и переместился.
2017г. Торговый центр. Парфюмерный магазин.
Консультант торгового зала тихо охнула, когда за ее спиной образовался Макс, но быстро пришла в себя и произнесла:
– Рады приветствовать вас в нашем магазине! Чем я могу вам помочь?
Макс кивнул и устремился к черному квадратному флакону. Кипарис ударил в нос, Макс улыбнулся и, пренебрегая правилами телепортации, нажал кнопку возвращения и исчез прямо на глазах консультанта.
Шон с сомнением посмотрел на вернувшегося Макс. Макс весело щелкнул пальцами и, пританцовывая, отправился в камеру.
Молодая женщина сидела на выдвижной кушетке и играла в покер, карты всплывали в пространстве, ловили сигналы передатчика из надбровной пластины и исчезали.
Женщина повернулась и посмотрела на Макса выцветшими белыми глазами.
«Сколько же ей лет, двести, двести пятьдесят?» – подумал Макс.
– Не смущайте даму, линзы забрали на входе, – сказала женщина, словно Макс явился к ней в гости.
– Давайте опустим бесполезное и перейдем сразу к делу, я хочу предложить вам сотрудничество, – сказал Макс с непонятно откуда взявшейся хрипотцой.
– Я вижу, вы потрудились перед нашей встречей, – сказала женщина, пошла к Максу и стала разглядывать его почти в упор.
– Вы же понимаете, что у вас выбор между смертью и сотрудничеством, – продолжил Макс.
– Умирать надо красиво, но я готова пойти на сделку, если ты, надушенный пижон, выиграешь у меня в покер, играем десять партий, выигрываешь ты – я сливаю всю информацию и становлюсь двойным агентом, выигрываю я, просто ухожу, – предложила женщина.
– Я не смогу вас отпустить, даже если проиграю, – сказал Макс.
– Зато ты проиграешь, – весело сказала женщина и разложила колоду в воздухе.
Ноты: жареный фундук, одеколон, хвоя, газировка «Буратино», парикмахерская СССР, кориандр, пачули, ландыш, кора, зеленые ноты, цитрусы, ментол, кипарис, ветивер.
Tamanu Пробуждение земли Галина Костерина
Воздух звенел. Голые стволы громадных эвкалиптов уходили в небо, которое здесь всегда казалось ниже. Шпильки увязали в усыпавшей всю землю трухе снятой коры.
Андрей сидел в жилом вагончике и мял в пальцах папиросу.
– Привет, я пришла, – сказала Аша.
Андрей молча кивнул. Аша села на край дивана.
– Море сегодня теплое, – тихо сказала она.
– Вечером пойду, – ответил Андрей.
– Старый пляж пустой, – еще тише добавила Аша.
– Днем приедут заготовщики, – сказал Андрей и стал возле маленького открытого окошка.
– Мать говорила, Адгур ходил к отцу, – сказала Аша.
– Значит, скоро вас можно будет поздравить, – сказал Андрей.
– Издеваешься? Мы что, в каменном веке? – злобно кинула Аша.
– Ты знаешь своего отца.
Аша молчала.
– Ты знаешь, что тебя ждет.
– Ты бы мог…
– Я бы мог, мог пойти к твоему отцу, и в каком-то помутнении рассудка он бы благословил нас. Но я не пойду. Ты хочешь жить в строительном бараке? Хочешь устроиться горничной и мыть унитазы вместо того чтобы жить в роскошном особняке с прислугой? Повесить люльку между стволов эвкалипта?
Андрей говорил отрывисто жестко.
Аша подошла, но не смогла вымолвить ни слова, вместо этого несколько раз ударили Андрея в грудь кулаками, потом развернулась, схватила с вешалки его куртку и убежала.
Она плакала, бродила по роще и прижимая к груди куртку. Аша прислонилась к большому стволу эвкалипта, уткнулась лицом в куртку, и пришло спокойствие.
Ноты: мята, зеленые ноты, ментол, бальзам «Звездочка», эвкалипт, сухой табак, кожа, паста гоя, древесная труха, гвоздика (цветок), древесина, озон, трава.
Tango Вуаль Татьяна Горбанева
– Вспомни, он и появится, – страшным шепотом говорила Инга.
– Кто появится? – нарочито громко спросил Павлик.
– Он, – еще более зловеще сказала Инга.
Павлик поежился.
– Я не боюсь, – озираясь по темным углам, сказал Павлик.
– А чего ты не боишься? – придвигаясь, спросила Инга.
– Ничего не боюсь, и его тоже, – дрожащим голоском выдавил Павлик.
– Мы вспомнили, и теперь он придет, – обреченно произнесла Инга.
– Кто, кто придет? – тряся Ингу за руку, спрашивал Павлик.
– Кожаный Сирень! – басом прошептала Инга.
Павлик разревелся.
– А теперь спи, – сказала Инга и накинула на Павлика простынь.
Инга зашла в кухню, где сидела Вера, нанося макияж перед маленьким зеркальцем, установленным на кухонном столе.
– Опять брата пугаешь? – спросила Вера.
– Сам просил страшную сказку, – отмахнулась Инга.
– Тебе его утешать теперь, я в кино иду, – сказала Вера, улыбаясь зеркалу.
– Вообще-то, родители на тебя нас оставили, – напомнила Инга.
– Значит, ты совсем маленькая, и тебя больше не надо отпускать одну гулять до двенадцати? – припомнила Вера.
– Я пошутила, – недовольно сказала Инга, – а вообще не нравится мне твой Костик, худой, страшный, ходит все время в этом кожаном плаще, прям гестаповец.
– А тебе и не должен нравиться, я его тебе не сватаю, – сказала Вера.
В дверь постучали.
– Пришел, – воскликнула Вера, вскакивая со стула.
– Открою, – сказала Инга.
Щелкнул замок. В дверь вплыл громадный букет сирени, за которым тащился, словно привязанный, как нитка к шарику, Костик.
– Кожаный Сирень! – заорал выглядывающий из спальни Павлик и умчался в спасительные объятья Веры.
Поход в кино отменился. Все пили чай и смотрели мультики.
Ноты: сирень, кожа, акация.
Esquisse Parfum Красный тюльпан Марина Волкова
День выпускного. Он нес букет сирени и свой неизменный большой дипломат. Зачем он взял его на выпускной бал? Наверно у них была некая тайная связь хозяина и вещи. Он поздоровался. Я думала, куда же дену букет, но букет достался не мне. Он вручил его классному руководителю Петру Васильевичу, который так обрадовался, словно это был первый букет в его жизни.
За несколько дней до выпускного девчонки собрались и методом обычной жеребьевки распределили наших парней. Влюбленных пар у нас не было, поэтому никто не возражал. Парней было на пять меньше. Однако заранее узнать, что ты будешь одна на выпускном лучше, чем готовиться и получить облом. Мне выпал он, Вадим. Но его имя я слышала всего два раза на какой-то линейке классе во втором и сейчас. Обычно его звали Потапов или же «он». Все знали, о ком идет речь, когда упоминали «он». Он был странным, отрешенным, в меру умным, но не заученным как бывают отличники. Странность и необычность чаще пугает, отталкивает, однако меня к нему всегда влекло, и то, что я вытащила из кружки бумажку с его именем, точнее с надписью «он (Вадим)», было знаком свыше.
Ловя себя на мысли, что непрерывно улыбаюсь, я пыталась привести лицо в обычное неулыбчивое состояние, но выходила гримаса, которая меня саму пугала в отражениях зеркальной стены актового зала. Официальная часть закончилась, все поздравили друг друга, на сцену вышла ведущая праздника, и начался сам бал. Все кинулись к столам. Вадим потянул меня за руку и вывел в коридор.
– Когда ты сказала, что мы, ты и я, пойдем вместе, – сбивчиво начал он.
– Говори уже.
– Это странно, боюсь, я зря все это тащил, – продолжал он, прижимая к груди дипломат.
Стало интереснее.
– Я бы хотел тебя разрисовать, – закончил он.
Я знала, что он занимается в художке, но никогда не видела его работ.
– Я совсем не против, чтобы ты меня нарисовал, – обрадовалась я.
– Разрисовать, – более четко произнес он.
Недоумение мое читалось без слов.
– Пойдем, я взял ключи от лаборатории химии, я все покажу, не захочешь, вернемся, – говорил он, таща меня за руку по коридору.
«Откуда в нем столько прыти?» – думала я.
Мы зашли в лабораторию, и он замкнул дверь. Потом раскрыл дипломат, и я уставилась на ровные ряды ручек. Их было штук двести, не меньше. Многие явно цветные, другие с виду были одинаковые.
– Куда мне сесть или стать?
– Тебе надо раздеться, – сказал он и повернулся к дипломату.
Люблю людей, которые могут удивлять, но такого я совсем не ожидала. Это было удивление на все двадцать по десятибалльной шкале. Я стояла и молчала. Вадим копался в своем дипломате. Потом подошел ко мне с маленькой папкой. В ней были фото. В основном девушки, но было и два парня, полностью голые и раскрашенные, да именно раскрашенные в разные цвета, как детская раскраска очень скрупулезного малыша. Они были прекрасны, словно существа иных миров, боги, спустившиеся с неба, в них не было порочной наготы журналов, они несли красоту. Я ничего не сказала, просто сняла одежду. Он взял в руку сразу несколько ручек, которые при близком рассмотрении оказались некими перьями, и начал рисовать.
Иногда было щекотно, но большую часть времени я испытывала сложное чувство страсти, отрешенности и рождения. Я словно появлялась на свет заново, становясь чем-то иным. И вспоминая тот вечер спустя двадцать лет, я могу сказать, что никто не видел во мне столько красоты, сколько отражалось в глазах Вадима.
Ноты: сирень, мокрый картон, чернила из шариковой ручки, ваниль.
M. Micallef Ylang in Gold
Фильшерман подкрался незаметно, аки тень.
– Уволю! – возопил он гнусавым срывающимся голоском.
– Давай, – спокойно ответил я, гася сигарету и выдыхая дым в вытяжку.
– Нам нужна звезда Мишлен, а ты куришь на моей кухне, – зверел Фильшерман.
– Я курю на своей кухне, и звезду, если уж свезет, дадут мне, так что, уволь меня, – ответил я.
– Боречка, это не я придумал, курить на кухне нельзя, ты же понимаешь, – загнусавил Фильшерман.
– А кто запретил курить у служебного выхода? – спросил я, отхлебывая чай.
– На меня наседают со всех сторон, – пожаловался Фильшерман, принюхиваясь.
Я ткнул ему в нос чашку с пуэром.
– Чаю?
Фильшерман отпрял и скривился.
– Нет, благодарствую, – ответил он.
Фильшерман потоптался с ноги на ногу, посмотрел на снующих по кухне поваров.
– Может, новый десерт от шефа в меню? – задумчиво, как бы между прочим, сказал он.
– Сделаю, – сказал я и залпом допил чай.
– И не дай бог, если у клиентов в тарелке обнаружится окурок или пепел! – пригрозил Фильшерман.
– Я позабочусь, – кивнул я, обдумывая идею пирожного в виде пепельницы.
Ноты: кожа, сливочный крем, карамель, коньяк, анис, черный чай, амбра, бобы тонка, сандал, эбеновое дерево, соль, кокос, цитрусовые ноты, фисташки, табак, шоколад, кашмеран.
Majda Bekkali Mon Nom est Rouge
Одна капелька, и ты уже сидишь на веранде летнего кафе, сейчас поздняя весна, тебя обдувает еще свежий, но уже теплый ветер. Ты делаешь маленький глоточек Вана Таллин и потом долго держишь бокал у носа, смакуя аромат. Отламываешь мякоть красного помело и наслаждаешься сладкой сочной терпкостью. Бариста поставил на раскаленный песок джезву. Эта умиротворяющая картина накрывает ощущением жара огненных песчинок, которые помнят вкус соленых волн. Легкий порыв ветра доносит самый первый вздох варящегося кофе, кофе еще не пахнет, но ты чувствуешь нежную тень его аромата. Ты предвкушаешь маленькую чашку черного обжигающего удовольствия, но в толпе бульвара мелькает призрак того, кого ты всегда ищешь, сквозь сны, миры, рождение и смерть. Ты опрокидываешь залпом бокал с ликером и бежишь, пробиваясь сквозь толпу прохожих, выглядывая далеко впереди своего ангела. В памяти всплывают куски вроде твоей, но в тоже время совсем чужой жизни: коммунальная кухня, бутылка вина и крики «горько». Кому кричат? Вам? Сладкие леденцы, самые вкусные на свете, янтарные, словно слезы золотой богини. Их всего три штуки и они твои, но ты берешь одну, а потом две и вкладываешь в маленькую ладошку своей первой подруги. За ней ли я бегу? Нет, впереди мужчина в синей майке. Майке, от которой пахнет ромом и потом, а ты крепче сжимаешь объятья, остро чувствуя, что это последний ваш танец, а после останется лишь пыль, тень аромата кожаной куртки, которую дали накинуть на озябшие плечи и безмерная печаль непрерывно бегущего времени, неспособного замереть в миге счастья.
Ноты: лето, ликер Вана Таллин, красный помело, кофе, горячий песок, морская соль, вино, корица, леденцы, ром, пот, древесная пыль, кожа, герань.
Kinski Kinski
Он вошел в мою жизнь внезапно, резко вывернув из-за угла. Благодаря этому маневру и еще моей рассеянности я с размаху врезалась в его грудь. Вдохнула запах тела, и мои рефлексы отказали, вместо того чтобы оттолкнуть незнакомца, я обняла его и закрыла глаза. Не знаю, на что я рассчитывала, может, верила, что вселенная умеет замирать, и я застыну в этом миге абсолютного счастья. Но вселенная продолжила свое движение.
– Простите! – тихо сказал он, отстраняя меня.
А потом сделал жест, словно приподнимает отсутствующую шляпу, развернулся и скрылся в толпе.
Я сразу поняла, что он вор, потому что мое сердце осталось с ним. А спустя пару минут, я обнаружила, что и кошелек с кредитками тоже решил последовать за сердцем. И вот теперь я сижу в полиции, у меня спрашивают приметы, а я улыбаюсь и не могу ничего вспомнить, только запах, я даже предлагала понюхать меня, вдруг на мне остался его запах, но полицейские отказались, продолжая спрашивать рост, цвет волос, описание одежды. Мне надо вспомнить хоть что-то, ведь я должна его найти.
– На нем была рубашка, – осенило меня.
– Какого цвета? – уточнил полицейский.
– Я не помню, я сразу зажмурилась, – беспомощно объясняла я, – но рубашка точно была, я ее чувствовала и пуговицы, такая рубашка с пуговицами.
– Рубашка с пуговицами, – отрешенно повторил полицейский, записывая это в заявление.
– Вы ведь его найдете? – почти плача, спросила я.
– Кошелек вам, скорее всего, не вернут, обычно они их сразу выбрасывают, а карточки передают третьим лицам, так что рекомендую заблокировать карты, – сказал полицейский, продолжая писать.
– Да нет же, его, вора, – объяснила я.
– По вашему описанию?
– Я правда ничего не помню из того что вы спрашиваете, только его запах, а еще он был идеальным, тем, кого я искала всю жизнь.
Ноты: не имеет смысла описывать ноты данного аромата, они лишь запутают читателя, создавая ложный образ.