Корректор Евгения Царик
Дизайнер обложки Любовь Деточкина
© Любовь Деточкина, 2018
© Любовь Деточкина, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4490-5147-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Корректор Евгения Царик
Дизайнер обложки Любовь Деточкина
© Любовь Деточкина, 2018
© Любовь Деточкина, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4490-5147-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Данная книга является художественным изложением личного ольфакторного опыта при знакомстве с ароматами. Автор не является представителем парфюмерного бренда или торговой сети и не несет ответственности за качество и параметры товаров. Данная книга не является рекламным проспектом, не призывает к покупке.
Pineider Classica di Magnolia
Элизабет тихо подошла к приоткрытой двери. Робко заглянула и улыбнулась. Виктор рисовал ее. Та ярко желтая пудра, пришедшая сегодня по почте, была каким-то элементом краски для ее поблескивающих в лучах солнца волос. Радость колкими лучиками расцвела внутри. Она еще разок заглянула в комнату, поймала доносящийся аромат красок и поспешила скрыться, чтобы не мешать. Чуть подпрыгивая Элизабет, забежала в библиотеку, плюхнулась в свое любимое кресло и нежно погладила корешки старых книг. Она перечитала их еще в детстве, когда дед, вернувшись из путешествия, вместо ожидаемых дорогих украшений и редких диковин приволок целый сундук книг. Одна книга была любимой, они читали ее вместе с Виктором, перечитывая уже наверно в сотый раз. Сейчас она лежала рядом с креслом, открытая на странице, где Халима встречает Ингмара в первый раз. Книга пару раз пыталась потерять несколько страниц, но Виктор сходил в букинистический магазин и там посоветовали использовать специальный клей, которым теперь она и пахла. Элизабет закрыла глаза и процитировала по памяти целые абзац, потом услышала, как Виктор вышел из мастерской. Она поспешила на звук и увидела, что он одел кожаную куртку, взял шлем и ищет вечно теряющиеся ключи от байка. Ей стало чуточку грустно. Почему он никогда не брал ее с собой кататься? Всегда сам уезжал неизвестно куда и возвращался не раньше полуночи. Она постояла рядом в прихожей, провожая, потом уткнулась ему в грудь, растворяясь в ароматах краски, кожи, вдохновения и чего-то вечного, необъятного и неописуемого, у этого не было названия, но был запах – запах Мастера.
За окном взревел байк. Элизабет прильнула к окну и проводила взглядом уносящегося любимого. Потом погладила пушистый листик фиалки. Опять он забыл их полить, а ведь обещал, что фиалку-то он потянет из живых существ. Элизабет вспомнила, как однажды Виктор заканчивал картину и несколько дней подряд забывал поесть, пока не упал в обморок прямо в мастерской. Хорошо, что фиалка попалась живучая, даже почти все время цвела огромными темно-синими цветами. Элизабет еще немного побродила по мастерской, а потом, завернувшись в полосатый плед, задремала на маленьком диванчике, на котором обычно спал Виктор в те дни, когда дойти до спальни не было ни желания, ни сил. Ее разбудили голоса. Виктор стоял в мастерской и, сняв с картины накидку, говорил грузному рыжему парню:
– Видишь, я никак не могу поймать ее взгляд, она словно смотрит на кого-то в углу комнаты вместо фотографа, – он указывал не на картину, а на маленькую черно белую выцветшую старинную фотокарточку, прикрепленную к краю холста.
«Ни на кого я не смотрю, просто замечталась», – подумала Элизабет, потягиваясь.
– А другие фотографии у тебя есть? – спросил рыжий гость.
– Другие есть, целый альбом, квартиру вообще продавали со всеми вещами прошлых хозяев, но она только на этой, – Виктор бережно погладил край фото, на котором каллиграфическим почерком было выведено – Элизабет.
Ноты аромата: художественная краска, ткань, древесная стружка, старая бумага, книжный клей для корешков книг, мягкая кожа, лист фиалки, лист магнолии, старое дерево, настоящее искусство.
1889 Moulin Rouge Histoires de Parfums
Он сидел в полупустой комнате. Грязно-серые цементные стены скрадывали и без того маленькое пространство. Пахло папье-маше, пылью и грубой ветошью. Он немного поерзал на скрипучем, практически развалившемся стуле, потом вынул из старого кожаного портфеля изрядно помятую и чуть пожелтевшую стопку бумаги, положил на стол и разгладил края. Достав из кармана ручку, он грациозным жестом занес ее над верхним листом и замер. Посидев в этой позе пару минут, он начал постукивать себя по носу кончиком ручки. Еще через несколько минут он развернулся, закинул ногу на ногу, чем выдавил из стула жалобный, надрывный скрип. Окончательно впадая в задумчивость, он стал грызть колпачок ручки. Колпачок пах пластиком и уже скоро превратился в изрядно пожеванный загнутый хвост. Он встал, бросив ручку на стопку бумаг. Подошел к маленькому буфету в углу комнаты и щелкнул кнопкой чайника. Покопался на полке, достал пустую пачку от чая. Заглянул в нее два раза и оба раза она осталась пустой. Он вернулся к поискам и извлек из шкафа лекарственный сбор трав. Нюхнул, скривился, кинул один пакетик в чашку и залил кипятком. Принюхался и удовлетворенно кивнул сам себе. Вернулся к столу, но не стал садиться. Он медленно пил травяной отвар, наблюдая, как кружится вокруг свисающей с потолка лампочки ночная бабочка. Допив, он убрал бумагу обратно в портфель, переоделся в пижаму и лег спать, расстелив на полу извлеченный из нижнего ящика буфета матрас. Лампа погасла, и воцарилась полная темнота, в которой, прорезая воздух, оживали робкие, а дальше нарастающие аплодисменты.
Зажегся свет. Некоторые зрители поспешили к сцене с цветами. Актер вышел на прощальный поклон, а после поздравлений ушел за кулисы.
– Вовочка, ты как всегда божественно великолепен! – постукала его по плечу черезчур напудренная пожилая дама в необъятном бесформенном красном нечто.
– Спасибо Виолетта Эммануиловна, – поблагодарил актер и, грациозно поклонившись, поцеловал ее руку.
Он зашел в свою гримерку снял серо-коричневую искусственно потертую пижаму. Вытер с лица грим, делающий его уставшим и печальным. Улыбнулся своему отражению и, одевшись, поспешил из театра. На входе красовалась афиша спектакля «Никто». Он не без гордости посмотрел на свою фамилию и отправился в кальянную. После пары спокойных, полных сладкого дыма и умиротворения часов он добрался домой. Привычно преодолел несколько лестничных пролетов в темноте, потому что лампочка в подъезде не приживалась. На ощупь вставил ключ, щелкнул замком и с каким-то нескрываемым блаженством закрыл за собой дверь. Включил свет, прошел, не разуваясь, в единственную комнату, пару минут постоял у окна, смотря в свое отражение, а потом, скинув туфли, лег на скрипнувший диван и почти мгновенно уснул. Серые, не отштукатуренные стены молча взирали на своего хозяина. Ночной мотылек бился об свисающую с потолка лампу.
Бородач удобнее укутался в бархатный халат, перелистнул назад страницу, озаглавил написанное «Никто» и закрыл пурпурный кожаный блокнот. Оглядевшись, обнаружил на краю письменного стола его любимый чай с розовым вареньем и пиалу с мороженным, присыпанным шоколадной стружкой. За дверью кабинета скрипнул пол. Бородач улыбнулся. Вечером он снова планировал немного побурчать на жену, чтобы та не заходила в кабинет, пока он работает, но ясно понимал, что это не возымеет никакого действия. Когда как починка поскрипывающего куска паркета вещь безотлагательная.
Ноты аромата: горькие травы, полынь, каменная пыль, пластик, клей, бумага, ветошь, влажная пудра, лакированное старое дерево, кальян, травяной дым, сладкий час с лепестками роз, шоколад, карамель, нуга, ликер, ванильное мороженое, фрукт с кислинкой.
Carner Barcelona Cuirs
Лион достал из одного из карманов кожаных рабочих штанов анализатор заряда. Подключил его к турбинам и удовлетворенно хмыкнул. Потом постучал пальцем по экрану маршрутизатора, маршрутизатор сбоил. Сбоил уже полгода. Лион летал на свой страх и риск оказаться неизвестно где. Одно успокаивало, что летал он на грузовом аэростате, из чего следовало, что пострадать за его халатность, может только он сам. Лион вновь пообещал себе купить новый маршрутизатор, как только получит расчет за доставку груза, который уже лежал в тех отсеках.
Лион задраил входной люк. Сел в кресло пилота и обратил внимание, что его жилет испачкан в мазуте. «Где оно все время берется», – думал он, – «ведь ничего не течет». Набрав маршрут межпространственного прыжка, Лион надавил на рычаг старта. Дирижабль завибрировал, поднялся в воздух и пошел на разгон. Лион откинулся в кресле и приготовился к прыжку, отсчитывая в уме от десяти до нуля. На единице раздался резкий щелчок, а потом наступил переход. Для многих людей он длится не меньше получаса по субъективным ощущениям. Они, словно замерев, смотрят в постоянно меняющееся черное месиво. Для Лиона это всегда была лишь вспышка ярко-черного света, хотя каким образом свет может быть черным, он не понимал, но другого описания придумать не мог.
Вместо пространственного аэродрома перед взором Лиона предстал густой лес. Аэростат пошел на автоматическое снижение, и пока Лион, замерев, всматривался в необычную картину, времени на ручное торможение не осталось. Дирижабль на полной скорости вошел в заросли высоких сосен. Лиона ударило лицом о приборную панель, в голове все закружилось, и опустилась темнота. Запах металла, протекающей приборной смазки и еловых ветвей – первое что почувствовал пришедший в себя Лион. Огромная ветка дерева разбила смотровое стекло и немного повредила панель управления. Лион потыкал пальцем в панель маршрутизатора. Она не отвечала. Ну вот это и случилось, нельзя вечно летать с неисправными приборами. Лион выбрался из кабины, осмотрел дирижабль, и удивился, насколько хорошо тот пережил аварийное приземление. Вокруг простирался сосновый лес. Ярко оранжевые стволы устремляли свои зеленые колючие шапки высоко в небо. Пахло хвоей и подтекающим из турбины мазутом. Лион посмотрел по сторонам и, выбрав одну, пошел вперед. Вряд ли маршрутизатор ошибся больше, чем на десять километров. Спустя два часа Лион начал сомневаться в правильности выбранного направления. Он устало прислонился к стволу дерева и закрыл глаза. По сути ничего страшного не случилось, груз цел, он рано или поздно добредет до аэродрома и все разрешится. Лион пошел дальше, отдирая от кожаной перчатки налипшую смолу. В этот момент он ударился о некое препятствие. Пошатнувшись, больше от неожиданности, чем от удара, Лион остановился. Протянул руку вперед и нащупал гладкую невидимую стену. Что за черт? Лион обоими руками ощупал преграду. Она проходила от земли и уходила куда-то высоко вверх. За ней был такой же лес, по которому только что шел Лион. Ощупывая прозрачную стену, Лион пошел вдоль нее. Через час пути он сильно устал и сел на землю. Он уже понял, где оказался, но просто не хотел в это верить. Дубль- пространственное искажение. Отброс, образованный межпространственным переходом. Когда Эдуард Дрот создал пространственный сшиватель, человечество открыло бескрайнюю Вселенную, по которой можно путешествовать, лишь снабдив аэростат несколькими приборами. И тогда никто не задумывался, как это происходит. Сам Эдуард Дрот, уже в старости, после многочисленных исследований опубликовал теорию «выброшенной реальности». Суть сводилась к тому, что когда сшиватель протыкал «дыру» в конечном пространстве перехода, он вырезал кусок пространственной материи. Но эта материя никуда не исчезала, а зависала, образовывая новое недопространство, обрывочное, болтающееся непонятно где. Теория «выброшенной реальности» не нашла подтверждения, и о ней быстро забыли. Просто потому, что никто не возвращался из этих выкроенных обрезков материи, кружилась мысль в голове Лиона, когда-то с увлечением читавшем работы Дрота. Немного поблуждав, он вернулся к ночи к дирижаблю. Безумно хотелось пить, но из доступных жидкостей был лишь мазут. Сидя в полусне, Лион мечтал о воде. В левом ботинке похолодало, потом ощутимо намокло. Лион открыл глаза и увидел маленький ручеек, на котором лежала его нога. Он рухнул лицом в землю и стал пить. Напившись, он весело подумал, что теперь бы волшебному джину неплохо бы предложить хороший ужин путнику. Например, круто прожаренный стейк. Мысль его была настолько чистой и веселой, что когда глаза нашли на траве жаренный стейк, Лион сначала громко расхохотался и только потом, осторожно потыкав его пальцем, съел. Ему не хотелось анализировать происходящее, и он просто уснул, забравшись в кабину.
Утром, сопоставив вчерашнее, Лион испугался так сильно, что пытался запретить себе думать. Это привело к появлению в кабине нескольких коробок его любимых носков и десятков кружек с терпким алкогелем, который пили во всех аэропортах особо бравые пилоты. Лион выпил одну кружку геля, чтобы унять нервный мандраж, гель отвратительно пах топливом, слитым с отработанных турбин. Надо отсюда убираться, пронеслась здравая за все утро мысль. Лион разобрал маршрутизатор и обнаружил, что трехволновой модулятор пространства сгорел от перегрева. Лион сел в кресло пилота и стал усиленно думать о модуляторе, представлял, как он выглядит, вспоминал принцип его работы. Ничего не появлялось. Лион несколько раз вслух сказал «трехволновой модулятор пространства». Безрезультатно. Лион вышел из кабины и долго кричал в лесу эти желанные три слова. Потом он поел, обзавелся удобным диваном, любимой книгой, еще несколько раз попробовал «призвать» модулятор и лег спать.
Неделя принесла с собой много новых открытий. Лион понял, что призыву поддается все, кроме вещей, способных починить приборы пространственного перехода. Словно материя этого мира отказывалась впускать эту идею, благодаря которой появилась, в свое пространство. Еще пару недель Лион просто сидел рядом с дирижаблем и смотрел в глубину леса, прося лишь немного еды и воды.
Потом пришло Утро. Лион вышел из кабины и побрел вперед, не имея никакой цели, намерений и мыслей. Через несколько часов он понял, что невидимая стена, окружающая вырванный кусок материи, осталась далеко позади, он преодолел ее, не заметив. Эта мысль пробудила в нем восторг, и, несмотря на усталость, он побежал. Сумерки нарастали, а Лион уже выбежал из леса, но продолжал бежать. Взгляд стал выхватывать вдали огни похожие на костры. Собрав последние силы, Лион добежал до них и обнаружил небольшое поселение людей. Он упал на землю и начал что-то повторять в бреду.
Лион проснулся. Выбравшись из спального кокона, парившего в воздухе, он призвал завтрак. Хрустя фруктовой гренкой, он вспоминал свой сон. Ну и бредятина же приснится порой! Лион спустился из жилой башни, сел в транспортный шар и полетел на техническое совещание. Пролетая мимо огромной статуи дирижабля, символизирующего волшебную колесницу бога Лиона, даровавшего всем чудо сотворяющего призыва, Лион машинально произнес древние слова молитвы, смысл которых был утрачен много тысячелетий назад: «трехволновой модулятор пространства».
Ноты: полевые цветы, мазут, кожа, пыль, металл, хвоя, хвойная смола, древесина, кора.
Carner Barcelona Palo Santo
– Что-то мне дурно, Сережа.
– Соберись, нам нужен этот контракт!
– Я щас сдохну, может, продолжим, когда кондиционер починят?
– Заткнись и улыбайся!
Они сидели в конференц-зале три часа, из которых уже два – без кондиционера. Когда кондер сломался, организаторы предложили перенести встречу, но Сергей заподозрил, что сделка может сорваться и, лихо открыв окно, сказал, что продолжим так. Окно он потом быстро закрыл, когда понял свою ошибку, но к тому моменту все в комнате покрылось песком.
Я стряхнула бумаги и, оскалив зубы, принялась просматривать условия сделки. Но запах сидящего рядом Алима вызывал головную боль и периодически накатывающие волны тошноты. Алим был олицетворением всего, что я не любила в восточных мужчинах: узкая бородка, снисходительно-покровительственный взгляд и дурманящий запах кальяна, словно он курит его прямо сейчас.
Жара становилась невыносимой. Я попросила принести еще воды. Однако Алим жестом отпустил обслуживающий персонал и сказал что-то плохо переводимое, из которого я поняла, что он приготовит семейный напиток.
Через пять минут он принес мне маленькую чашечку с коричневым содержимым, которое я приняла за кофе, но, поднеся ближе поняла, что ошиблась. Пахло гадко, растворимым шоколадом с вишневым ароматизатором. Я хотела поставить чашку, но поймала ожидающий взгляд Алима. «Чтоб вас всех, с вашим контрактом, жарой и смрадом!», – думала я, залпом опрокидывая в себя содержимое чашки. Мысль эта была яркой, красочной и последней, потом, словно выключили тумблер.
– Вставай! Пора просыпаться, – говорил кто-то, тряся меня за плечо.
Я открыла глаза, вокруг было темно, слабый свет пробивался сквозь маленькое окно в каменной стене. Я сфокусировала взгляд на разбудившем. Это была старая низенькая женщина в чадре.
– Где я?
– Дома. Это теперь твой дом. Алим – твой муж. Ты будешь шить, – сказала она и рукой указала на свернутые тюки ткани.
– Я юрист, я из другой страны, меня похитили, – в ужасе начала рассказывать я.
– Алим тебя купил у, – она помолчала и добавила, – Сереж.
– Сергей не мог меня продать, я ему не принадлежу, людей нельзя продавать! – кричала я.
Женщина не слушала.
– Шить, – сказала она, вышла и заперла за собой дверь.
В бессилии я упала на пыльные тюки ткани, источающие запах пачули.
Ноты: арахис, перезревшие фрукты, пыль, бумага, парфюмерный шоколад, табак, кальян вишневый, пачули, коньяк.
Attar Collection Musk Kashmir
Сиэль парила у своего рабочего стола. Сегодня ей должны были вручить новую книгу судьбы.
– Кто это будет? – с самого утра гадала она.
Ей хотелось получить в подопечные маленькую девочку, с пепельно белыми кудряшками в розовом комбинезончике с голубыми бездонными глазами и редким необычным талантом. Сиэль будет присматривать за ней и направлять по самым интересным путям жизни. Она зажмурилась, пытаясь всем сердцем передать свое желание вселенной. Послышалось – «бум». Сиэль открыла глаза. На столе обнаружилась новенькая еще в белых парах Чащи Создания книга судьбы светло бежевого цвета. Радость закружила Сиэль в воздухе. Остановившись, она легонько прикоснулась к книге. Книга была теплой и чуточку шершавой.
– Какая необычная, – подумала Сиэль, – и это сто процентов девочка.
Сиэль блаженно улыбнулась и открыла первую страницу книги. Она источала еле уловимый аромат кислой, только что срезанной, веточки дерева. И… оказалось пустой. Сиэль накрутила на палец упавший на лицо снежно-белый локон. Так конечно бывает, припомнила она, когда передают книгу от одного хранителя другому. Вот только пары только что созданной судьбы не вписывались в картину. Полностью переписанная судьба после клинической смерти, вот что это, крайне редкий случай, поняла Сиэль.
– Со мной тебе будет хорошо, – сказала вслух Сиэль и нежно прижала книгу к груди.
Потом вновь открыла и перелистнула страницу. Перечитала содержимое два раза и присела на пуфик. В книге вместо ожидаемой маленькой девочки, да пускай даже мальчика, значился кот белый, британский короткошерстный по кличке «Дуся». Дуся, несмотря на свою кличку, был мальчиком. Глухим, слепым на один глаз и хромым на заднюю левую лапу. Еще Дуся, судя по книге, умер уже восемь раз. Оказалась, что девять жизней – это совсем не легенда, а пересоздание книги судьбы.
Сиэль начала метаться от одной стены кабинета к другой. Налицо была ошибка. Животными занимаются другие, специально обученные этому, хранители. Но Сиэль уже чувствовала и видела Дусю. К ней протянулась тончайшая серебристая связь между их душами. Дуся, перемазанный грязью, смешно виляя задом, шагал по мокрой крыше.
– Нет, нет, нет, я не могу, – сказала себе Сиэль и послала открытую мысль главному хранителю.
Главный хранитель молчал.
Тем временем Дуся подошел к краю и приготовился к прыжку на соседнюю крышу. Сиэль сразу поняла, что хромая лапа не даст ему приземлиться на крышу, и прыжок закончится падением с высокого здания. Возможно последним, окончательно последним в жизнях Дуси.
Сиэль вздохнула и послала огромную каплю дождя на нос Дуси. Дуся встрепенулся, недовольно фыркнул и развернулся обратно. А в книге появилась первая запись личного ангела хранителя Дуси. Запись состояла из кривых каракулей мокрой грязью и сильно пахла весенним дождем.
– Привет Белка, – отозвался главный хранитель, назвав Сиэль ее девичьей кличкой.
– Чего ты так долго? Теперь уже ничего не изменить. Я создала первую запись в книге, – растерянно думала в эфир Сиэль.
– А зачем что-то менять? – ответил главный хранитель.
И Сиэль почувствовала, что он улыбается.
– Ты специально? Кота? Мое имя выпало в лотерее розыгрышей? Это только начало? – генерировала мысли Сиэль.
– В лотерее «повезло» Киме, но я тебе этого не говорил, а котик для тебя сам выбирал, – со всей серьезностью передал главный хранитель.
– Но почему? – совсем запуталась Сиэль.
– Ты давно хотела крайне необычную судьбу, чтобы и таланты, и всеми любимый, и в тоже время бескомпромиссный вздорный характер, и муза-вдохновитель, спаситель душ. Ну, ты помнишь, у тебя там был длиннющий список качеств, вот я нашел, наслаждайся, – ответил главный хранитель.
– Это же кот, – не сдавалась Сиэль.
– Да, но с такой судьбой, что половина человечества может ему только позавидовать, и ты его уже любишь, я чувствую, – объяснил главный хранитель.
– Люблю, – призналась сама себе Сиэль, отвлекая Дусю полетом несуществующей птички от похода через оживленную дорожную магистраль.
– Я позже загляну к тебе – добавил главный хранитель.
Сиэль взяла шершавую книгу, вылетела в сад, по земле которого плыли белые клубы тумана. В центре сада из невысоких извилистых деревьев с длинными, покрытыми белым пухом листьями, возвышалось одно высокое с нежно-зелеными гладкими и блестящими листьями. Сиэль подлетела к нему. Долго копалась в листьях и нашла единственную темно-синюю ягодку. Осторожно сорвала ее и, понюхав, быстро проглотила.
Слякоть и какая-то зелень ударила в нос, резко навалилась тяжесть тела, Сиэль с трудом переставила плотные материальные ноги, которые со всей силы притягивала Земля. Взглянула на себя в витрину магазина, с которой на нее смотрела уставшая учительница с огромной книгой в руках. Ну и прикид. Сиэль потащилась в подворотню, где сидел ее подопечный.
– Привет родной, я пришла устроить твою жизнь, – сказала Сиэль, обращаясь к Дусе.
Дуся посмотрел на нее холодным голубым глазом, пошевелил усами, словно улыбаясь, а потом запрыгнул в открытую форточку.
– Мама, мама смотри какая у меня кошечка, – раздался звонкий девчачий голос.
Сиэль осторожно заглянула в окно. В комнате сидела маленькая девочка с белыми кудряшками, ярко голубыми глазами, а за ее спиной красовалась недорисованная картина, а на коленях сидел кот. В комнату зашла мама.
– Можно она останется у нас? – тихо спросила девочка, – я ее уже назвала, – хитро улыбнулась она.
Мама печально поглядела на запачканного кота, потом на дочку. И улыбнувшись, сказала
– Конечно можно, раз назвала.
– Познакомься, это Дуся, – радостно объявила девочка.
И только теперь Сиэль заметила, что девочка сидит в инвалидном кресле. Девочка нежно обняла Дусю, потом всмотрелась в его зрячий глаз и сказала:
– А теперь мы нарисуем тебя.
Все было правильно, Сиэль растворялась, превращаясь в клубящийся дым. Ей поручили опекать крайне редкое явление – сплетенные судьбы.
Ноты: кислый деревянный спил, бумага, картон, дождевая вода, земля вперемешку с дождевой водой, нежные зеленый листья, кислая темная ягода, пух, влажные пары, пряный табачный дым.
Attar Collection The Queen of Sheba
Ночь перешла за грань тьмы. Аза открыла дверь маленького придорожного кафе, над которой, чуть подмигивая, потрескивала неоновая вывеска «Синяя слива». Кинула небольшую дорожную сумку на кожаный красный диванчик и, покопавшись в маленьком меню, сделала заказ.
Аза молча смотрела в бархатную, сгущающуюся темноту за окном, ковыряя ложкой чернослив со сливками. Чашка ванильного капучино стояла нетронутой. Всё, решилась, она отправляется в путь, даже не так, в Путь с большой буквы. Где-то за стойкой бара, еле слышно, тикал таймер на духовке, в которой пекся вишневый пирог. Откуда она это знает? Всё, это всё не важно, главное я тут, и путь мой уже начался. Сейчас приедет автобус, она рефлекторно потянулась к внутреннему карману кожаной куртки и проверила посадочный билет. Билет был на месте.
За окном проскрежетали тормоза рейсового автобуса. Аза оставила на столе деньги и, прихватив сумку, вышла.
За лобовым стеклом автобуса стояла подсвеченная табличка « В НИКУДА». Аза взглянула на нее и направилась к открывшейся двери, у которой уже столпились пассажиры. Какой-то плюгавый мужичок пытался втащить в салон три огромных старых чемодана. Собравшиеся молча взирали на его попытки, пока тот не плюнул и не выкинул их на обочину дороги. Аза стала в конце очереди и вынула из кармана билет.
Тем временем в кафе дородная тетка ловко достала из духовки ароматный вишневый пирог. Поймала его дух, удовлетворенно улыбнулась и запаковала в коробку. Налила бокал красного сухого вина, поставила его на стойку, села у кассы, взяла недовязанный желтый шарф и быстро замельтешила спицами.
За окном зашумел двигатель отправляющегося автобуса. Автобус смачно плюнул на прощанье из выхлопной трубы и скрылся из виду. Когда сизые завитки дыма рассеялись, из тьмы стал вырисовываться силуэт Азы, одиноко стоящей на остановке.
Аза вернулась в кафе. Постояла у стойки. Потом поставила на нее свою дорожную сумку.
– Я оставлю, – тихо сказала Аза.
– Оставляй, милая, – отозвалась хозяйка кафе.
Аза смотрела на порхающие спицы. Потом залпом осушила бокал вина, чуть поморщившись от нахлынувшей терпкости.
– Пирог не забудь, – кивком указала на коробку хозяйка.
Аза взяла пирог и пошла домой.
– Мама, мама пришла, – галдели выбежавшие в прихожую две близняшки лет шести.
– Привет, – выглянул из своей комнаты старший сын.
– Здравствуй, родная, – поцеловал ее в щеку проходящий мимо муж.
Он отхлебнул из огромной кружки ароматный чифирь.
– Я уложил малую, – сказал он и пошел в зал.
Аза направилась на кухню, где у раковины копошилась старшая дочь, моя посуду после ужина.
– Будешь пирог? – спросила Аза.
– Какой?
– Твой любимый, с целыми вишнями.
Аза налила себе пол чашки узвара, заглянула к сыну в комнату. Он рисовал свой новый комикс, она тихо прикрыла дверь. Взяв из шкафа последнюю книжку любимого девчонками цикла «Я надену платье цвета ночи» Пратчетта, Аза пошла в их спальню. Тихо потрескивала лампочка под желтым абажуром старого ночника, Аза читала, девочки крепко спали, а сказка все не заканчивалась.
Ноты: темные сливы, чернослив, сливки, ванильный капучино, медовая сладость, вишневая веточка, сухая вишневая косточка, дым, сдоба, чифирь, узвар, заварной сливочный крем, сказки.
L`Artisan Parfumeur Mon Numero 10
– Почки хмеля, мертвящий корень, двадцать капель анисового масла, порошок черной полыни, – бубнила себе под нос Сенечка, складывая ингредиенты в большую медную миску и поглядывая в раскрытую книжечку.
Об ноги начала тереться огромная черная кошка.
– Уйди, Собака! – отпихивая ее, сказала Сенечка, и продолжила.
– Женьшень, кровь… – и тут она запнулась.
Сенечка лихорадочно начала шарить руками по разложенным составляющим зелья.
– Кровь, кровь, где же кровь? – почти кричала она.
Я договорилась с клиенткой, та отдала мне в руки пузырек с кровью, я его открыла, понюхала, закрыла… и оставила на ее столе, вспомнила Сенечка. «Серьезные ведьмы не допускают таких промахов», – звучал в голове строгий бабушкин голос.
Тем временем Собака запрыгнула на стол и начала лакать из церемониальной чаши.
– Вот же собака! – выругалась Сенечка, хватая кошку за шкирку.
В этот момент в дверь постучали.
– Тьфу ты черт! Кого там еще принесло? – негодовала Сенечка.
Она отпустила кошку и пошла открывать. На пороге стояла заказчица зелья. Сенечка сразу приняла отрешенный, загадочный вид.
– Вы пришли рано! – томно протянула жрица Есения.
– Прошу прощения, – оправдывалась заказчица.
– Я вижу, что судьба ведет вас! – высокопарно продолжила жрица, стоя в дверях.
В комнате послышался грохот, в котором Сенечка сразу угадала звук падающей чаши, и мысленно распрощалась с испорченными ингредиентами. Ядовитый, сладковатый травяно-масляный запах, быстро заполнил прихожую, подтверждая догадку. Гостье было интересно, что случилось, и она заглянула за плечо Сенечки, но поняв, что жрица не собирается отходить, отпрянула. В прихожую вышла Собака. По мокрой морде которой сразу можно было проследить судьбу зелья.
– Ой, какая красивая кошечка! – сказала гостья и потянулась к Собаке.
В этот момент Собака упала замертво. Гостья в ужасе отдернула руку.
– Смертельные зелья я всегда тестирую, – произнесла жрица Есения, и добавила – девять жизней, что ей станется.
Сенечка отступила и жестом пригласила гостью в комнату. Ошеломленная дама быстро проскочила, стараясь не смотреть на кошку. Сенечка незаметно потыкала Собаку носком ноги, та пошевелила лапами, от сердца отлегло.
– Надеюсь, вы взяли с собой кровь? – спросила Есения.
– Конечно, я увидела, что вы ее забыли и, – начала гостья.
– Не забыла, а оставила до времени, когда сама вселенная приведет вас вновь ко мне, – сказала жрица Есения.
– Конечно, оставили, – согласилась заказчица и вынула из сумки пузырек.
Сенечка подняла миску с пола, снова наполнила ее рецептом зелья, и, громко выкрикивая абракадабры устрашающих, но несуществующих слов, влила в смесь кровь. Перелив полученное в затемненную банку, жрица вручила заказчице зелье. Та трясущимися руками приняла банку.
– Хлеб! – громко произнесла жрица Есения.
Заказчица вздрогнула и, придя в себя, отдала принесенный с собой пакет.
– Я сама пекла, с травами, корицей, – говорила заказчица.
– Я не ем хлеб, но уважаю обычаи предков, – принимая пакет, сказала жрица Есения, потом небрежно добавила, – деньги положите в красную шкатулку у выхода, прощайте.
Хлопнула крышка шкатулки, а потом дверь. Сенечка пошла в прихожую и подняла валяющуюся там кошку, отнесла ее на кровать и погладила. Кошка крепко спала, и немного подергивала лапами во сне.
Зазвонил мобильник.
Сенечка взглянула на входящий номер.
– Жрица Есения слушает.
– Не знаю, как сказать, но мне кажется, зелье разжигающее страсть, не сработало, – донесся из трубки тоненький женский голос.
– Этого не может быть, это обряды великих токари, они не дают сбоев, – сказала Сенечка, лихорадочно листая свою книгу зелий, – скажите, что произошло?
– Да в сущности ничего. Сначала мы сидели, пили шампанское, он спросил, где спальня, я обрадовалась, и мы пошли туда, а дальше он лег на кровать и уснул, и спит уже часов пять.
– Все нормально. Энергии вселенной нужно время, чтобы накопить в нем огромный любовный потенциал. Ждите пробуждения.
Сенечка нашла страницу, на которой был наклеен розовый стикер с надписью «заибей», отклеила его и обнаружила под ним остатки расплывшейся надписи «дохлый сон». Она нашла страницу, по которой только сделала заказ, отклеила от нее стикер, на котором было написано «спать» и приклеила вместо него розовый. Сенечка не верила в провидение, однако вся ее жизнь была очень ярким свидетельством того, что оно существует. Она достала из пакета еще теплую булку и начала есть, хрустя корочкой.
Ноты: камфара, полынь, шалфей, масло аниса, сухие горькие травы, хмель, корица, смола, амбра, гвоздика (пряность), булочка, ваниль.
Serge Lutens Louve
Черные мохнатые лапы мягко пружинят от земли. Прыжок, еще один, и она догнала стаю, быстро пробежала вдоль, принюхиваясь к каждому. Все было в порядке. Она пошла впереди, выхватывая взглядом далеко вдали маленький белый штрих на кончике хвоста своего вожака. Вожак остановился. Что-то случилось. Она завернула стаю и стала ждать.
Оглушающий, разрывающий барабанные перепонки, дикий, невыносимый звон раздался со всех сторон. Она припала к земле. Влага ударила в нос. Перед глазами все плыло и теряло четкость. Звук нарастал.
Вера, кряхтя дотянулась до тумбочки, где лежал мобильник, и отключила сигнал будильника. Надо поменять мелодию, этот адский бой невыносим. Но спустя минуту она уже забыла о своих планах, как и много дней до этого. Воспоминания нахлынули, заполняя разум. Снова волки. Сны вернулись, несмотря на прописанные ее лечащим врачом дорогущие пилюли. Ну, неужели нельзя видеть во сне, как все – работу, фильмы, любовников или другую безвредную чушь. Она же видела волков. И проблема крылась не в самих снах, ничего плохо в них не было. Но вот после них, приходило осознание того, что она и есть волк. Что именно там – она настоящая. И той черной, косматой волчице иногда снится что она – странная человеческая женщина с глупой судьбой.
Вера вышла в ванну. По пути обнаружив, что в кухне сидит Сергей. Вот зачем я дала ему ключ? Одно радовало – хоть не разбудил. Умывшись, Вера зашла в кухню, включила кофеварку и села за стол.
– Чего тебе? – зевая, спросила она.
– Просто зашел, – ответил Сергей.
– Просто, – протянула Вера.
– А ты питаешься цианидом? – спросил Сергей, принюхиваясь к оставленной с вечера кружке.
– Чего? – не понимая, уточнила Вера.
– Едкий запах миндаля, так пахнет цианид, – объяснил любитель детективных романов.
– Компот это из вишни, мама от бабушки привезла несколько банок, – прояснила историю содержимого кружки Вера, – Кофе будешь?
Они пили кофе.
– У меня на завтра билеты на концерт, – начал Сергей.
– Рок?
– Там разные группы будут, но в основном рок.
– Сам иди.
– Потом можно в кафе зайти, а еще у меня новый монитор, фильмы смотреть просто шикарно, можем ко мне.
Вера вздохнула. Ее уже сильно утомили попытки Сергея перевести их давнюю, с самого детского сада, дружбу в роман. Вера не хотела заводить с ним роман, о чем много раз подробно объяснила, но и терять своего, пожалуй единственного, друга тоже не собиралась. Сергей не хотел понимать, принимал все за кокетство. Он ей не нравился, как мужчина, весь такой помятый, как побитая собака, не было в нем силы, дерзости, красоты. Она видела рядом с собой другого – матерого, ведущего за собой, уверенного мужика, перед которым опускают взгляд слабые.
– Раз пришел, отвезешь на работу, – сменила тему Вера.
Вера быстро собралась и села в машину.
– У тебя духи тоже вишневые, – сказал Сергей, выруливая из двора.
– Почему тоже? – все еще витая где-то между сном и явью, не понимала Вера.
– Ну, компот на кухне – вишня, духи – вишня, – пояснил Сергей.
– Я их из-за названия купила, – сказала Вера, понимая, что следующим подарком от Сергея будет что-то вишневое.
Звонкие детские крики, наставления спешащих на работу мам, объятия, поцелуи, путь галдящей стайки на зарядку. Вера обожала свою работу воспитателя, гордилась ей и считала призванием. А взамен получала любовь своих подопечных, ту чистую, еще неиспорченную воспитанием, нормами, и игрой в роли. День пронесся незаметно.
Тихий кабинет, серое, коричневое. До ужаса удобное кресло. Она вновь была на приеме у своего психолога. Может, я из-за кресла сюда хожу, промелькнула подлая мысль. Надо купить такое домой, вдруг и сюда больше не захочу, всяк дешевле выйдет.
– Какие успехи? – спросил Федор Петрович, поправляя вечно сползающие очки.
– Сны вернулись.
– Подробнее. Такие же? Яркие? Какие мысли после пробуждения?
– Точно также, как и было до приема лекарств. То есть снов не было месяц, а сейчас уже пять дней все, как раньше.
– Лекарство оставляем, месяц это тоже результат, пока что самый плодотворный. Однако, хочу порекомендовать вам добавить еще один сеанс в неделю, проблема психологического характера, и работать с ней надо на сеансах, как ни печально, но волшебных таблеток пока не изобрели.
– Хорошо.
– Я уже много раз говорил и повторюсь. Волчица – это архитип. Архитип, с которым вы ассоциируете свое я. Бесстрашная защитница, оберегающая щенков своей стаи. В этом нет ничего плохого. Просто не надо накручивать себе того, чего нет. Ножки на подушечку, садимся удобненько и поехали.
Вера поерзала в кресле и, внимая словам Федора Петровича, погрузилась в гипнотический сон.
Как только дыхание Веры стало глубоким и ровным, Федор Петрович достал из ящика письменного стола странную измерительную линейку. И скрупулёзно измерил расстояния нескольких костей на ступнях Веры, записал их в свой блокнот и набрал номер на мобильном.
– Фуфло твои пилюли, – выпалил он сходу, как только абонент вышел на связь.
– Сразу говорил, не всем помогает, – донеслось в ответ.
– У нее кости мутируют, еще полгода максимум, и первые признаки обращения будут происходить уже в сознательном состоянии, – выпалил Федор Петрович.
– Ну как начнется, привезешь, – безразлично ответили в телефоне.
– У нее еще есть шанс, – зло сказал Федор Петрович.
– Ты так про всех говорил, увеличь дозу, вдвое, нет в полтора раза.
– За нее я буду бороться до конца, она не потеряет нормальную жизнь.
– У меня тоже хорошо – лес, природа, ладно бывай, – сказал собеседник и отключился.
Федор Петрович посидел в кресле, потом убрал странную линейку и начал будить Веру.
– Просыпаемся, милая. Вы сегодня молодец, хорошо поработали. Запишу вас на среду в ваше обычное время.
Вера пришла домой, сварила пачку пельменей, выковыряла их них мясо и, завалившись на диван, до ночи смотрела какой-то нескончаемый сериал.
Она уткнулась носом в их спины. Их ровное тихое дыхание было самым прекрасным в мире звуком. Они еще сильно пахли ею, немного им, и конечно, собой. Их нежная, еще очень пушистая шерсть излучала не передаваемой красоты аромат. Их дети. Пять черных и один серый с таким же белым штрихом на хвосте, как у отца. Она положила голову сверху и закрыла глаза.
Ноты: вишневый компот, влага, горчинка, шерсть маленького щенка, ваниль, терпкая-сладость, амбра.
Amouage Interlude Woman
Марта лежала на столе обнаженная в компании больших ваз с фруктами. В голове проносились воспоминания, больше похожие на кошмарный сон. Она встречает Зухара, и тот предлагает помощь, которая спасет от банкротства компанию отца. Она становится женой шейха, а его компания инвестирует несколько миллионов в бизнес отца. И она согласилась. В здравом уме. А в здравом ли? Двадцать первый век, а она добровольно продала себя в рабство, ну пусть не в рабство, но продала. Хорошо, что отец думает, что это обычный брак.
Джамиль вошел в покои, подошел, окинул меня взглядом и присел на край стола. Красивый, молодой, но кто в наше время покупает жен.
Джамиль протянул руку и погладил мою грудь. Я съежилась, зажмурилась и приготовилась к худшему, в голове мелькали неприятные картины, которые сейчас воплотятся в реальность. Но Джамиль наклонился, поцеловал в макушку и сказал: «Кушай».
Я открыла глаза. Джамиль вложил в руку огромную сливу и вышел из комнаты.
Неделя прошла спокойно. Я сидела в своей комнате, изредка выходила в сад. Слуги приносили еду, напитки и подарки от Джамиля. Один золотой браслет из тонких паутинок я даже стала носить. Периодически гуляя в саду, я видела других девушек.
Джамиль больше не приходил. Может я ему не понравилась, и теперь он расторгнет сделку, отзовет инвестиции, а отца хватит удар.
– Ты говоришь по-английски? – выдернул из задумчивости женский голос.
– Да, – ответила я.
– Я Сара, одевай хиджаб и пошли со мной на рынок, – сказала рыжеволосая худая девушка.
– А нам разве можно? – удивилась я.
– Конечно можно, это же не тюрьма, только возьмем еще Хасана нести покупки, – ответила Сара.
Я думала, что жара будет главным испытанием, но оказалась, что ее я переношу хорошо. А вот запахи били наповал. Мощные, яркие, совершенно иные, чем дома. Мне даже казалось, что я сама стала пахнуть по-другому.
Стараясь не отставать от Сары, я любовалась калейдоскопом красок восточного рынка. А когда мы остановились у прилавка с фруктами, тихо спросила:
– Он любит полных?
– Кто?
– Джамиль.
– С чего ты взяла?
– Мне кажется, я ему не понравилась, он велел мне есть, а сам ушел, и теперь я боюсь, что наше свадебное соглашение будет расторгнуто.
Сара звонко рассмеялась.
– Ты наверно была напуганная и жалкая, вот он и ушел. Я тоже такой была в нашу первую встречу. А потом сама бегала к нему в покои. А насчет свадебных договоренностей не переживай, Джамиль – человек слова.
Сара указала торговцу на корзину вяленых слив, и мы побежали дальше, тогда как Хасан уже еле тащился за нами груженный покупками.
Вечером Сара заглянула ко мне в комнату и затараторила:
– Быстрей, быстрей, день сказок, бежим, пока не опоздали.
Она потащила меня за руку в сад. Там на больших подушках уже сидели девушки. Они были очень разные, и каждая по-своему красивая. В центре их кружка на маленьком стульчике сидел Джамиль. На его коленях лежала огромная старая книга.
«Серьезно? Взрослый мужчина будет читать сказки?», – подумала я.
Но потом зазвучал его голос, я тихо присела на подушку и зачарованно замерла. Я не понимала ни слова, но этот тихий, бархатный звук говорил с моим сердцем. Когда он закончил читать и закрыл книгу, девушки вскочили с подушек и гурьбой кинулись его обнимать. А я, опешив, осталась сидеть. В ответ он целовал их в носы, щеки, уши. И только проходя мимо меня, наклонился и поцеловал в макушку. От него пахло чем-то сладким и манящим.
Еще две недели пролетели мимо. Сара принесла мне ноутбук, чтобы я не скучала, объяснив, что интернет тут тоже есть и развлечения никто не запрещал. А если я захочу что-то купить, то могу смело заказывать.
Джамиля почти не было видно, изредка поутру он проходил через сад в компании деловых помощников и возвращался, видимо, когда я уже спала. Я стала ловить себя на мысли, что жду день сказок и своего поцелуя в макушку. А потом принесли их – моих шоколадных мишек, тех, что всегда дарил отец на новый год, только он знал, что я люблю именно этих, с приторно сладким, оранжевым кремом внутри. К корзине был прикреплен огромный темно-фиолетовый цветок, он источал неописуемо едкий, но очаровывающий аромат. Я слопала сразу два медведя, а после позвонила отцу по скайпу. Мне не терпелось узнать, что это лишь совпадение. Но папа, смеясь в усы, поведал, что мой муж лично прилетал к нему, чтобы узнать мои предпочтения.
Я взяла еще одного мишку и пошла в сад. Смотря на огромную желтую луну, я ела рождественского медведя, а потом заметила, что у самой ограды стоит Джамиль и тоже смотрит в небо. Он повернулся, почувствовав мой взгляд, и одним поцелуем макушки это не обошлось.
Я проснулась в огромной постели и сразу же уткнулась в его плечо. Оно пахло сладким бархатом, нежным, теплым и родным. Джамиль проснулся, и обнял меня.
– Почему ты не взял меня в первую ночь?
– Ждал, когда ты полюбишь меня.
Ноты: фрукты, сливы, вяленые сливы, ваниль, бобы тонка, карамель, сладкие цветы, кальян, сливочный крем, бисквит, шоколад, томные цветы, древесная пыль, ореховое безе.
Amouage Ciel Pour Femme
Яна тщательно протерла спиртом руки. В который раз удивляясь, как быстро въелась в ее жизнь эта привычка.
Поправила повязку с пером на голове. Покопалась в сумочке и достала малюсенький старый флакон, который она вчера выцыганила у мамы по случаю костюмированной вечеринки.
– Только не разбей, единственная память о твоей прабабушке, – вспомнились мамины слова.
Яна с усилием открутила притертую пробку и нанесла несколько капель на руку.
– Фу, что за мерзкий запах, – думала она, принюхиваясь к руке, – неудивительно, что они все еще и курили трубку, это явно, чтобы заглушить запах своих духов.
Яна капнула еще пару капель на декольте.
– Ты скоро? – заглянула в комнату Лидочка. Она была одета в нечто смахивающее больше на кружевную комбинацию, чем на платье, однако это придавало ей такую сексуальность, что соревноваться с ней было бесполезно. Но этого Яна делать и не собиралась. Пусть Лидочка забирает себе хоть всех мужиков этой больницы, главное лишь то, что сегодня весь вечер она проведет рядом с ней.
Яна вышла, и они пошли в зал совещаний, в котором устроили бар и танц-пол по случаю вечеринки.
– Ммм! Как от тебя пахнет. И гадко, и прикольно, – промурлыкала Лидочка, прижимаясь лицом к груди Яны.
– Кто придумал этот маскарад в стиле 30-х годов? Чувствую себя идиоткой, – нервно поправляя платье, говорила Яна.
– Ты – богиня! Хоть вылезла из своих джинсов. Правда, выглядишь замечательно! – приободрила ее Лидочка.
Они вошли в зал, где уже веселились их коллеги. Чередой полетели конкурсы, танцы под музыку чарльстона и выпитые бокалы.
Все фоткались с Толиком из приемного отделения, который притащил какой-то дурацкий автомат.
Я сидела и смотрела, как неутомимо танцует Лидочка, отбивая каблуками по паркету. Иногда мне кажется, что ее энергии хватило бы на создание целого мира. Мира полного любви и красоты, такого же как она сама.
– Не наклюкайся! – пригрозила мне она, подойдя к столу и опустошив стакан минералки.
Вечеринка закончилась, я сидела на заднем сиденье такси. Лидочка все никак не могла отделаться от упорных предложений Максима проводить ее до дома. Они стояли у главного входа и, по виду, уже не любезничали, а почти скандалили. Наконец, он вернулся в здание, а Лида села рядом.
– Ну что, едем? – уточнил, уставший ждать таксист.
– Гони, родимый! – скомандовала Лиза.
Машина тронулась, и Лида крепко прижалась ко мне.
– Я съем с тебя этот запах, – шептала она мне на ухо, тыкаясь носом в мою шею.
– У меня в сумке целый флакон, – игриво ответила я.
Ноты: гвоздичное масло, роза, пудра, ландыш, мох, соль.
Amouage The Library Collection Opus IV
Есть такое чувство, которое очень легко посещало нас в детстве, когда мы возвращались домой с мороза, садились у батареи и ощущали себя хорошо. Обнимали бабушку, которая испекла нам горячих вкусных пирожков, садились за стол брали в руку чашку с чаем и замирали, просто провалившись в свои мысли о волшебных мирах или новой игрушке вашего соседа. Особенно часто это чувство посещала нас в дни новогодних праздников, когда накал волшебной энергии в воздухе достигал максимума, и в любой момент могло случиться чудо прямо на наших глазах. Чудо не нужно было торопить, нестись за ним на край света, мы просто садились рядом с новогодней елкой и смотрели на огоньки. Нам было хорошо, внутри горел тихий, греющий духу огонь, мы не сомневались в чуде, просто знали, что надо немного подождать, и оно обязательно случится. А потом мы выросли. Мы стали верить, что чудес нет. Внушать себе и остальным, что все достается очень трудными путями через ужас, боль и страдания. Решили, что не можем быть счастливыми просто так, вот без условий и заданных характеристик, раз и счастлив. Мы стали намного реже ощущать, что нам хорошо. Просто так, хорошо и все. Нам нужен повод, разрешение, особый ритуал. Мы взрослые. Поэтому я расскажу вам один из сотен таких ритуалов, достаточно простой, но стопроцентно работающий. Берем бутылку красного вина, пару апельсинов, корицу, мускатный орех, гвоздику и идем с этим всем на кухню или просто к месту, где есть кастрюля и огонь. Нагреваем вино, можно разбавить его на треть водой или соком, режем кружочками апельсин. Кладем его и специи в горячее вино, еще немного греем, не доводя до кипения. Дальше даем ему чуть остыть и разливаем в удобные и обязательно красивые кружки. А дальше пьем мелкими глоточками, с ясным осознанием того, что нам просто хорошо. Смотрим в темное окно и не думаем ни о чем, кроме волшебных миров. Можно обнимать друзей и родных, делиться с ними зельем счастья, маленькими глоточками, не торопясь, потому что спешить совсем некуда, чудо произойдет здесь. Да, впрочем, уже произошло, внутри, глубоко в каждом из нас, надо лишь разрешить себе его почувствовать снова.
Ноты: вермут, мед, полынь, базилик, шафран, гвоздика (пряность), апельсин, глинтвейн, корица, сангрия, терпкое красное вино, розмарин, мускатный орех, кедр, смолы, сандал.
Hermès Jour d`Hermes Absolu
– Сынок, кушай кактус.
– Что-то не хочется.
– Кушай, он полезный.
Сынок захрустел плотной кожурой растения, полился беловатый млечный сок.
– Мам, мне кажется, я чую цветок.
– Не выдумывай.
– Да нет, правда, чую. Он такой волшебный, манящий, я почти точно уверен необычайно вкусный.
– Глупости все это, кушай кактус.
– Мам, я полечу. Я знаю куда.
– Милый, там опасно. Да и может, нет никакого цветка.
– Точно есть, мам. Я полечу.
Он поднялся вверх и направился в сторону манящего аромата. Мать проводила его печальным взором, она тоже чуяла цветок. Он летел почти весь день. И когда солнце начало садиться, увидел Цветок. Цветок возвышался над верхушкой небольшого куста, был божественно прекрасен и пах так, что слюна текла изо рта. Он подлетел ближе и заметил еще более совершенное творение – Ее. Она была идеальна. Ровные ряды ворсинок украшали ее спинку. Усики блестели в заходящем солнце. Крылья были крылами ангела. Но главное – она ела его цветок. Смачно чавкая и обливаясь душистым нектаром, отгрызала лепесток за лепестком. Этим зрелищем можно было любоваться вечно, но цветок кончился, она собралась улетать. И он рванулся к ней. Обессиленный, он падал в высокую траву. Лапки его пахли нектаром цветка. Он любовался ее полетом на фоне окрасившегося в оранжевый небосвода. Она уносила его цветок и его детей.
Ноты: сочная сливочная зелень, гардения, волшебный цветок.
Hermès Voyage d’Hermes Parfum
– Так, изолятор 56043, – Рафаил сверился с планшетником и номером на двери.
Он приложил пропуск к замку, послышалась серия мелких ударов и дверь открылась.
– Сколько работаю, до сих пор не могу понять, почему именно дверь, – сказал Шарон, входя в заполненное густым туманом пространство за дверью.
– Воспринимается проще, – ответил Рафаил, последовавший за ним.
Они огляделись и направились к едва видневшемуся в тумане отелю.
Тая задремала в кабинке канатной дороги, лязг открывающихся дверей, заставил ее встрепенуться и выбежать.
«Вот я клуша, так бы и каталась по кругу до потока туристов», – подумала Тая. Она потянулась и полной грудью вдохнула свежий, покалывающий в носу туман. Улыбнулась сама себе и поспешила напрямки через поляну по извилистой каменистой тропинке, по обе стороны которой возвышались по пояс заросли полевых трав и цветов, пробегая, она вела рукой по верхушкам, и туман наполнялся терпким ароматом. Из тумана показался отель и ее кофейня. Тая отомкнула дверь, кинула сумку под стойку, и с наслаждением сильно раскачалась на висячем диванчике. Когда придут гости такие вольности не позволить, а пока у нее было целых десять минут. Потом она заварила зеленый чай и настрогала туда кожуры лайма. Обнимая свою огромную глиняную кружку огненно-красного цвета, она подошла к окну и уставилась в белый, как молоко, туман. Где-то там за непроницаемой пеленой были красивые горы, недосягаемая голубая пропасть неба и парящий огромный орел, но это в другие дни. А сегодня их укутало облако, и похоже, на весь день. Тая обожала, когда находили густые облака, и казалось, за ними пропадал весь мир, облака приносили влагу, мелкий моросящий дождь и возможность выдумать новый мир вместо того, который скрылся навсегда в тумане. Еще дождь заманит в кофейню много людей, станет тепло, шумно и весело.
И словно в отклик ее мыслям компания забежала в дверь. Тая заняла место за стойкой, варила кофе, строгала имбирь, украшала стаканчики и складывала красивыми птичками салфетки.
Через пол часа пришел Розовая кепка, как всегда опоздав, но сразу включился к работу и, ослепляя всех своей улыбкой ангела, даровал им горы стаканов с кофе, чаем и только что испекшиеся круассаны.
Людей прибывало, дождь уже яростно стучал по окнам, внутри нарастал градус уюта. Но что-то беспокоило Таю. Она словно пыталась вспомнить что-то, чего никогда не было. А еще ее смущала пара мужчин, очень необычных. Они были одеты в длинные черные пальто и пили уже вторую порцию кофе. А за бортом, несмотря на дождь, стояло лето. «Может, иностранцы», – думала Тая, – «наверно, у них там сейчас холод». Мысль немного успокоила, но когда она попыталась вспомнить, на каком языке они заказывали кофе, то не смогла этого сделать. Хорошо, что Кепка пришел, а то стою тут вся в идиотских мыслях, небось еще с перекошенным задумчивостью лицом, клиентов пугаю.
– Технически все в норме, и на вид все отлично, – сказал Рафаил, отпивая кофе.
– И кофе неплохой, – добавил Шарон, – только она нервничает почему-то.
– Они всегда нервничают, когда мы в их пространстве, чувствуют инородность, но не могут понять, что не так, мы уйдем, и она забудет, – объяснил Рафаил.
– Они все ненастоящие, кроме нее? – спросил Шарон.
– А ты себя настоящим считаешь или нет? – спросил в ответ Рафаил.
– Ну ты понял, о чем я, – сказал Шарон.
– Он еще настоящий, – ответил Рафаил, – тот, в розовой кепке. Остальные – ткань пространства.
– Значит пара, – резюмировал Шарон.
– Как ни странно, нет, они даже незнакомы были, он реально работал в этом месте, ну в том, а она только раз его посетила, редко, но и так бывает, – рассказал Рафаил.
– Раз все в норме, пошли. А вообще, зачем я с тобой таскаюсь? Ты ведь сам все можешь проверить, – сказал Шарон.
– По инструкции положено, а еще ты кофе пьешь, – сказал Рафаил и они покинули кофейню.
Поднимаясь в гору, Шарон разглядывал все, что показывал им туман.
– Как можно выбрать такой рай? Одно место, один день с бесконечным повтором. Больше смахивает на наказание, чем на благо, – удивлялся Шарон.
– Таких душ не много и это сознательный выбор, точнее это немного болезнь, иногда бывает, что при жизни, что-то поражает настолько, что вписывается в саму суть, ну и результат ты видишь сам, хорошее место, но меня не трогает, а она в раю, ей большего не надо. Даже более того, от большего ей бы было менее уютно, – говорит Рафаил.
Рафаил открывает дверь, висящую прямо в тумане и выходит в коридор. Шарон оборачивается и смотрит вниз. Потом делает несколько пасов рукой и выходит в дверь.
– Я все видел еще раз, и я напишу докладную, – говорит Рафаил.
– Пиши, может, хоть отдохну от кофе и тебя, – отвечает Шарон.
– Я так сразу и понял, когда ты отпуск перенес, только чтобы в моей смене оказаться, – улыбается Рафаил.
– Тебе наврали, – отвечает Шарон.
– Что наколдовал? – спрашивает Рафаил.
– Ничего существенного. Просто еще один день, – отвечает Шарон.
– А ты точно демон? – спрашивает Рафаил.
Тая прислонилась к холодному стеклу кабинки. Глаза слипались, несмотря на ветер, дующий в открытую створку. Кабину тряхнуло, двери открылись, и Тая плавно, еще в сладкой дреме, выбралась в белую пелену. Падал огромный снег. Снег парил, не желая спускаться на землю. Снежное облако опускалось ниже, накрывая все густым туманом. Тая шла, хрустя башмаками. Сбоку сквозь туман проглядывало растекающееся желтое пятно света, всходило солнце. «Сегодня будет день фирменного чая, травяного, согревающего, с лимоном, грейпфрутом, бузиной и мятой, а ближе к вечеру, когда снег прекратится, а он, конечно же, прекратится, будут лепить снежных баб, играть в снежки и фоткаться на фоне сугробов и праздничных гирлянд», – думала Тая и улыбалась, предвкушая все это невообразимое счастье.
Ноты: терпкие травы, ветивер, лимон, кожура лайма, чай, грейпфрут, имбирь, терпко-горькие пряности.
Zarkoperfume Ménage à Trois
Точный выверенный штрих резцом, еще один и третий совсем легкий, словно поглаживающий кожу деревянной статуи. Фредерик откладывает в сторону инструмент и вглядывается в глубину дерева, гладит его рукой, вдыхает аромат только что стесанного древесного пласта. Потом прижимается к изваянию всем телом, закрывает глаза и вслушивается. Он уже давно видит готовую статую, но ждет момента, когда она сама будет готова стать чем-то большим, чем обструганный кусок древесины. Фредерик отходит в сторону, любуется на застывшую в мечтах девушку, она сидит, чуть приподняв голову вверх, обняв прижатые ноги руками, и смотрит еще затуманенными деревянными глазами высоко-высоко, туда, где рождаются звезды.
«Какой хороший заказ», – думает Фредерик, – «как редко в наше время, заказчик просит вещь с душой». На самом деле Фредерик не торопится закончить работу, потому что ему не хочется расставаться с ней. С ней, которую он нарек Элиана. Фредерик набрасывает на ее плечи белое сукно и уходит. Нужен перерыв, иначе руки начинают дрожать от перенапряжения, и глаз теряет остроту.
Пара часов сна, и Фредерик вновь в мастерской. Он гладит ровное плечо Элианы, склоняется к ее груди и вслушивается. Он давно уже не спрашивает себя, зачем эти действия, вопросы нужны тем, кто сомневается в своем таланте, те, кто принял дар, верят каждому порыву, любой странной мысли и неясному зову. Фредерик слышит удар, потом еще, мерное биение повторяется. Гулкие, раскатывающиеся в глубине статуи удары сердца. Ужас, смятение, страх, счастье, гордость и радость накатывают одновременно, неразделимым комком чувств.
– Я хочу есть, – говорит Элиана, потягиваясь вверх худенькими, как тростиночки, руками.
Фредерик опускается на стул и молча смотрит, как обнаженная Элиана встает со стола и идет к балкону. Она открывает дверь, сумерки врываются в мастерскую, и все теряет оставшуюся логику. Сумерки не терпят логики, меняющие пространство, время и восприятие, они говорят: «Доверяй только своему сердцу».
– Оттуда вкусно пахнет, – указывает Элиана на маленькую кофейню через дорогу.
Фредерик кивает и выходит из мастерской.
Широкий каменный парапет балкона усыпан крошками ароматного лимонного бисквита, который доедает Элиана. Они сидят рядом, свесив вниз ноги, и смотрят на ночной город.
– Я наверно, схожу с ума, – тихо говорит Фредерик.
– Это неплохо, норму сильно переоценивают, – говорит Элиана.
– Ты не настоящая, я вырезал тебя из дерева.
– А что настоящее? Этот торт настоящий?
– Настоящий.
– Но его же тоже кто-то сделал, и это не мешает ему быть настоящим.
– А знаешь, это не важно.
– Знаю. Что ты скажешь заказчику?
– Что-нибудь придумаю. Но тебя он точно не примет, ему нужна деревянная.
Они рассмеялись, спугнув стайку голубей, а потом молча стали вглядываться в небо. Там высоко-высоко, кто-то делал новую звезду, и она становилась настоящей.
Ноты: древесный спил, лимонный бисквит, цедра лимона, яичная скорлупа.
Amouroud Safran Rare
Они сидели на теплых каменных ступеньках, пили очень горький неароматный кофе из бумажных стаканчиков.
– Как ты думаешь, они действительно есть? – спросила Алина.
– Кто?
Алина указала на фигуры ангелов, украшающих крышу собора.
– Конечно, есть, вон же стоят, – ответил Матфей.
Алина тыкнула его локтем в бок.
– Я же серьезно.
– И я серьезно, разумеется, есть, все, во что ты способна поверить – есть.
Алина замечталась и положила голову на плечо Матфея. Запахло его кожаным жилетом, который он таскал уже третий год под белую рубашку 19 века. И любые попытки переодеть его во что-то более современное терпели крах. Классика всегда в моде, твердил он, забывая, что классика меняется крайне быстро, ну раз в столетие, точно.
– Всё-таки хороший праздник получился, – сказал Матфей, когда мимо них прокатили огромную стилизованную под старину телегу, груженную букетами анютиных глазок. Один цветочек упал на мостовую. Матфей, ловко подхватив его, воткнул в маленькую косичку Алины, прячущуюся в огромной шапке рыжих кудрей.
– Несмотря на твой скептицизм, я выиграл тот спор, его не то что десять лет праздновали, а до сих пор. Где мой приз? – стреляя хитрыми глазами, резюмировал Матфей.
– Итальянцы вообще готовы праздновать все что угодно, главное, чтобы было весело.
– Хороший жизненный принцип – главное, чтобы было весело, – приииз.
Алина улыбнулась и прильнула к губам Матфея. Они были похожи на парочку влюбленных туристов, а по сути таковыми и были, только путешествия их пролегали по изнанке миров, в которую они вплетали маленькие разноцветные ленточки счастья, веселья и любви. Ленточки приживались, обретали материю и навсегда оставались частью реальности, превращаясь в праздники, красивые легенды, поверья и обычаи.
Они взялись за руки и, как дети, побежали в кафе.
Алина смачно хрустела воздушным белым безе, запивая его горячим шоколадом. Матфей курил трубку. На площади, куда выходила веранда кафе, собирали еще одну картину-клумбу.
Они посмотрели друг на друга, звонко и заразительно рассмеялись, и этот, резонирующий в каждой клеточке тела, звук унес их в другую реальность.
Ноты: горечь, теплые солнечные ноты, кожа, анютины глазки, пирожные безе, шоколад, образ вкусного табака.
Jil Sander Man Jil Sander
Лакричные леденцы, серый пиджак и запах лаванды – вот что осталось в памяти о нем. Мы сидели на каменном бортике и смотрели на реку, серую и туманную в то утро. У него был целый карман леденцов. Я обычно не беру угощения у незнакомцев, но с ним мы познакомились еще днем, поэтому уже не считалось. Мы сидели и смотрели в туман. Он хрустел, разгрызая леденцы, я тихо мусолила свою конфету, вспоминая день. День был длинным. Начало его было обычным, скучным и непримечательным, но после двенадцати часов события полетели с такой скоростью, что их переживаний хватило бы на целый год. Все началось с аварии. Серый седан внезапно вырулили на тротуар и, повалив садовых гномов нашей соседки, остановился прямо у моих ног. Поскольку со мной физически было все нормально, я отправилась в школу, где и случился пожар. Что послужило его началу, так никто и не узнал, но все очень радовались, что правильная и своевременная эвакуация уберегла от многих жертв. Несмотря на наше хорошее самочувствие, всех отправили в больницу для детального осмотра. Там-то, я и познакомилась с ним. Он вышел из кабинета, накинул поверх пиджака белый халат, взятый в корзине с грязным бельем, и сказал: «Пошли на крышу». Никто не отказывается от такого предложения, ведь так? Сначала мы определили, где находилась наша школа по дыму, все еще поднимающемуся в небо. А потом кормили голубей припасенным с завтрака печеньем. Оно быстро кончилось, и мы решили их ловить. Но потом пришел охранник, и, несмотря на белый халат моего уже тогда нового друга, нас попросили покинуть крышу. Потом мы долго гуляли в парке, съели целых три брикета мороженого. Он рассказывал о пчелах, как они важны для всего живого, об удобной обуви, о праздниках, которые нельзя забывать и еще о сотни вещей. Эти знания словно осели где-то в глубине моего сердца. Ближе к вечеру он сказал, что я его больше никогда не увижу. Я подумала, что ему стало скучно со мной, он не хочет больше быть моим другом и сильно расстроилась, почти разревелась, но он объяснил, что именно сегодня уезжает очень далеко, назвал город, но его я как раз забыла. География никогда не была моим коньком. Сказал, что ждет поезда или самолета, сейчас уже не помню, и до вечера хотел бы быть моим самым настоящим другом. «Дружба, она же не временем измеряется», – объяснил он, -«чем-то таким, что нельзя прям так сходу вычислить и посчитать, насколько кто кому друг». Мы пожали руки и поклялись в дружбе. Он обещал, что она навсегда. Я и сейчас верю, что это так. Мы добрели до аттракционов, но катались только на колесе обозрения, наверно, раз пять, не меньше. Это был единственный раз в жизни, когда меня не беспокоил страх высоты и неисправных механизмов. Признаться, меня ничего не беспокоило рядом с ним. И сейчас, вот прямо в эту минуту, мне крайне не хватает этого чувства, потому что мне 98 лет, и эти напряженные лица врачей возле моей кровати не сулят ничего хорошего.
***
– Архангел-хранитель, вы обвиняетесь в нарушении устава хранителей и вмешательстве в Божественный план! – громко оглашал обвинение прокурор.
Обвиняемый архангел сидел на крохотном стуле посреди пустого зала.
– Поскольку вы отказались от защитника, сразу перейду к оглашению вашего приговора, – продолжил прокурор.
Обвиняемый кивнул и закинул в рот лакричный леденец.
– Самопроизвольное изменение судьбы, а в данном случае, времени смерти подопечного, карается принудительным извлечением его из Божественного плана самим нарушителем устава, то есть вами, – сказал прокурор.
Обвиняемый вновь кивнул.
– Вам понятен приговор? – уточнил прокурор, удивившись спокойствию архангела.
– Понятен. Я сам должен исправить содеянное, к чему себя и приговариваю, а конкретно умертвить своего подопечного и привести к вратам рая или ада в зависимости от его грехов. Не переживайте, я четко знаю судебный процесс.
– Да вы, кажется, не раз привлекались за нарушения, – припомнил прокурор.
– Тогда благодарю вас за содействие в моем исправлении, и если вы не возражаете, я пойду исполнять приговор, – сказал архангел и встал со стула.
– Да конечно, – оторопело произнес прокурор, – но вы бы могли подать апелляцию, – начал было прокурор, удивившись сам себе.
– Нет спасибо, я очень уважаю свод законов, до каждого знака и запятой, и намерен впредь следовать им неукоснительно, – ответил архангел и вышел из зала суда.
– Да поможет вам Бог, – произнес ему вслед прокурор, которому не раз приходилось видеть муки ангела-хранителя, обреченного убить своего подопечного.
***
Дверь в палату тихо приоткрылась, и заглянул он. В том же сером пиджаке с накинутым поверх мятым белым халатом.
– Пошли на крышу, – шепотом сказал он и подмигнул.
Тихо, чтобы не отвлекать совещающихся в углу комнаты врачей, я выбралась из постели и на цыпочках вышла.
– Будешь конфету? – протягивая лакричный леденец, спросил он.
– Почему ты так долго не приходил? – спросила я, когда мы добрались до крыши.
– Мне надо было вернуться в тот же день, но, к счастью, я такой медлительный и рассеянный, что опоздал почти на девяносто лет, – ответил он и взобрался с ногами на парапет крыши.
– Я знала, что ты вернешься, может, поэтому так и не завела друзей, кроме тебя.
– Зато завела семью, детей, внуков – я видел их в холле, мне понравился самый младший, такой проказник.
Я улыбнулась, вспоминая своего любимого правнука.
– Мы еще не обнимались после разлуки, – сказал он, раскрывая объятия.
Я залезла к нему на самый край крыши, обняла, уткнувшись лицом в пиджак, и увидела за его спиной серые крылья. Он крепко обнял меня в ответ, и мы взлетели вверх. Всегда думала, что мужчине положено иметь крылья.
Ноты: лакричные леденцы, лаванда, сукно, дым, воздух на высоте, весна, ветивер.
Carolina Herrera 212 White
Сочные зеленые побеги и ложка бескалорийных сливок, какая вкуснятина. Помнится, Верочка говорила, что эти сливки тоже нельзя, потому что производители врут, и сливки содержат много калорий. Но сегодня мне плевать. Я кладу еще одну ложку сливок и с хрустом жую праздничный салат. Сегодня великий день – я прима. Это значит отказаться от всего, кроме тренировок, забыть, что за стенами балетного зала существует какой-то иной мир. Адские нагрузки, непрерывный стресс, жуткая боль в травмированном колене и завистливые взгляды самых близких подруг. Это все завтра, а сегодня день праздника.
Я сняла пуанты и обильно припудрила покрасневшие пальцы. Надо непрерывно следить за ногами, нельзя допустить ни одной трещинки, иначе начнется полный кошмар. Намазала ступни грязно серым кремом. Вид был ужасен, хорошо хоть запах приятный, сливочный с нежными цветами. Крем был спасением, он лечил пересыхающую от сильных нагрузок кожу. Легко ступая, как могут только балерины, я подошла к окну, и стала всматриваться в рисунки на Луне. Я придумала эту игру еще маленькой, когда зимними вечерами оставалась в балетном зале ждать маму после занятий. Мама приезжала поздно, и за это время можно было разглядеть очень много тонких ниточек, изгибов, кружочков и точечек на этой странной желтой штуковине, зависшей в небе.
Засыпала я долго, то проваливалась в беспокойный сон, то, вздрагивая, просыпалась. Потом, окончательно утомившись, вырубилась до утра. Быстрые, отточенные до мелочей сборы, и я уже у дверей зала. Ну вот и все, этот шаг перевернет мою жизнь, говорил голос внутри, в какую сторону она перевернется, зависит только от тебя. Я вошла и сразу ощутила поток взглядов. Непривычных. Совсем по-иному на меня смотрели мои вчерашние горячо любимые друзья. Надо привыкать, говорю я себе и иду переодеваться. В раздевалке сильно пахнет тальком, потом я нахожу источник в своем шкафчике. На гвоздике висят пуанты, полностью наполненные тальком. Это посвящение в примы. Девчонки столпились у двери. Когда-то я сама участвовала в подобном ритуале, но с другой стороны, это казалось очень трогательным. Теперь я понимаю, какая это глупость. Я кидаю со всей силы на пол пуанты, поднимается облако белой пыли, и все хлопают. Любители ритуалов расходятся, а я с облегчением вспоминаю, что сегодня взяла вместо одной пары пуантов – две. Я роюсь в сумке, тайком нюхаю крышечку от взбитых сливок. Надо их выкинуть, чтобы мыслей даже не было. Я сильно втягиваю носом запах, но вместо сливочного, получаю пластиковый.
Раздались хлопки, зал замер, и среди этой тишины проскрипел тихий старческий голос Ираиды.
– В нашей семье появилось новое божественное существо, пока еще с неокрепшими крыльями и человеческим сердцем, но уже совсем неземное. Мысли и дела этого существа теперь целиком и полностью отданы служению во имя искусства.
Она подошла ко мне, тихо погладила иссохшейся шершавой рукой и продолжила.
– Я жду от всех вас полной поддержки нашего нового ангела. И какие бы мысли не витали в ваших головках, помните, я не потерплю никакой зависти в стенах моего храма.
Зазвучала музыка и началась череда бесконечных тренировок. Они шли одна за другой, и уже казалось, так будет вечно, но внезапно настал день премьеры.
Я вошла в личную гримерку, надела белоснежный костюм и подошла к большому зеркалу. Я смотрела в свои глаза, мои глаза из зеркала смотрели в мои глаза, мои глаза внутри моих глаз смотрели в глубину отраженной глубины и так, пока не нашли глаза «того, кто смотрит». «Тот, кто смотрит» пнул ногой «того, кто говорит» и внутри раздалось: «Ты – прима».
Я вышла на сцену и танцевала, как никогда, забыв о точности, дыхании, музыке, это все стало ненужным, я превратилась в сам танец. Он закончился, и ко мне потянулись руки, голоса, сердца и души, они все хотели прикоснуться, стать частью этого, и я вылетела к ним навстречу, обняла их и растворилась в их безграничной радости, любви и восхищении. Потом я очнулась лежа на сцене, надо мной склонились девчонки, Ираида бежала из-за кулис.
– Хорошо, что после занавеса, – лепетала она и пыталась сама утащить со сцены.
Девочки подхватили меня и донесли до гримерки. Потом Ираида сказала всем уйти.
– Побудь одна, ни о чем не беспокойся, цветы и подарки доставят в твою квартиру, позже мой водитель отвезет тебя.
Я села на стул и никак не могла собрать себя в одну, я еще была там с ними, обнимающими меня душами. На гримерном столике стоял огромный букет кремовых роз. Я вынула карточку и прочла: «Я горжусь тобой! Ираида.» А потом поняла, что букет был принесен в гримерку еще до моего выступления.
Ноты: зеленые побеги, сливки, сливочные белые цветы, детская присыпка, тальк, паркет, деревянная пыль, пластик, мускус, белые розы, канифоль.
EcoParfum Бандитка
Тамара сидела за столом и крайне медленно собирала пистолет. Руки ее пропахли маслом, на щеке красовался темный отпечаток. Она передернула затвор собранного пистолета, нажала на курок, сухой удар нарушил тишину комнаты. Тамара вытерла пистолет от остатков масла и положила на стол. Рядом с налитым, но нетронутым стаканом вермута. Из открытого окна подуло осенью, гнетущей, умирающей. За окном моросил мелкий дождь, пахло мокрой землей и тлеющими листьями. Тамара подошла к стулу, на котором висела кожаная куртка. Она взяла ее и прижала к лицу, вдохнув прокуренную смесь пыли, пота и кожи. Казалось, она сейчас расплачется, но вместо этого Тамара аккуратно повесила куртку обратно на стул, и быстро собрав вещи, покинула квартиру.
Андрея взяли. Взяли открыто и точно. Так могло быть только по наводке кого-то из своих. Самое отвратительное, что случилось это, когда при нем были чертежи и план следующей операции в банке. Он, конечно, скажет, что нашел эти документы, но спецы быстро проследят подчерк и выйдут на остальные ограбления. И значит, он загремит надолго, за все ограбления сразу, даже за те, на которых не был.
Тамара села в припаркованный джип.
– Ты уверена? – не здороваясь, спросил Клык.
– Да.
Идти на дело, подробный план которого сейчас разбирают дознаватели, было полным безумием, но единственным шансом для Андрея.
Клык кивнул и завел машину.
Глубокий вдох, гулкие удары сердца в ушах, несколько минут полной тишины и понеслось – крики, выстрелы, мольбы о пощаде, накрывающий ледяной волной страх и разрывающее сердце пламя азарта.
Клык не подвел. Хотя в нем Тамара как раз ни на секунду не сомневалась. Он дотащил ее до машины и запихнул на заднее сиденье вместе с сумками денег.
Машина ровно шла по шоссе.
– Как ты? – спросил Клык, глядя как Тамара пытается перетянуть рану.
– Никита, ты же сделаешь всё, как я просила? – смотря прямо в глаза, спросила Тамара.
Она редко называла его настоящим именем и эта редкость, говорила о том, что ей действительно важна эта просьба.
Сделаю, – хрипло ответил Клык.
Адвокаты поработали хорошо, и через неделю Клык встречал Андрея у следственного изолятора. Они молча сели в машину и в тишине доехали до квартиры Андрея.
– Сумку забери, – сказал Клык, кивая головой в сторону заднего сиденья, – там твоя доля.
Андрей удивленно посмотрел на Клыка.
– Эта просьба Томы, – отвернувшись, сказал Клык.
Андрей достал сумку.
– А где Тамара, ее… – Андрей запнулся, увидев на сумке пятна крови.
Клык выразительно посмотрел Андрею в глаза.
– Иди, – сказал Клык и повернул ключи зажигания.
Андрей вышел, машина тронулась, а он остался стоять.
***
Тамара осушила стакан куба либре и грызла кубик подтаявшего льда. Синяя, переходящая в небо, гладь океана умиротворяла, ласковое солнце дарило негу и блаженство. Но Тамара скучала по осени, с ее холодными промозглыми ветрами, которые остались далеко-далеко. Они планировали эту поездку вместе с Андреем, выбирали самый дорогой отель и подшучивали, называя друг друга мадам и месье. Но Андрей попался, а безупречность было единственным, что требовала Тамара от своих мужчин.
Ноты аромата: сухая земля, полынь, пыльная ткань, вермут, мокрая земля, горькие тлеющие листья, влага, масло для чистки оружия, металл, старая кожа, табак, сырость, порох.
Roberto Cavalli Nero Assoluto
Что-то пошло не так, поняла Анна, «выпрыгнув» из торта, вся в креме, голая, с обрывками платья на коленях. Зал замер. Большой кусок крема сполз с груди Анны и издал жалобный «чавк», упав вниз. Пауза затягивалась. «Ну, хоть трусы на мне», – промелькнула успокаивающая мысль в тот момент, когда бородатый статистик из бухгалтерии по кличке Ровный рванулся к ней и подхватил на руки. Стринги скользнули по измазанному кремом телу и оказались на коленях. И как-то сразу полегчало. Позор был полным, падать дальше было некуда. Однако и тут Анне не повезло. Падать было куда, что и продемонстрировал поскользнувшийся на куске торта господин Ровный. Было больно. Анна встала, выбралась из рваной одежды и гордо прошествовала через затаивший дыхание зал к праздничному столу, взяла открытую бутылку коньяка и сделала несколько глотков прямо из горла. Ровный тихо постанывал, лежа на полу. Анна продолжила пить. Мельком заметив, что низенький паренек, стоящий с краю основной массы, снимает все на телефон. «Всегда найдется такая скотина», – думала Анна, а потом ловко метнула недопитой бутылкой в любителя редких сюжетов. Собравшиеся оживились. В этот момент Анна громко закричала: «Музыка!» Приглашенный ансамбль вдарил что-то заводное, свет чуть пригасили и празднующие, вняв воле чувств, начали отплясывать. Анна тихо вышла в ближайшую дверь. Оказалось, та вела прямо в зимнюю ночную тьму. Анна посмотрела в звездное небо. У двери курил охранник, на бейдже которого было написано «Володя». Молча сняв с себя пуховик, он подал его Анне и проводил через служебный вход в раздевалку.
– А потом пришел приказ о назначении меня главой этого филиала, – закончив рассказ, сказала стройная, высокая женщина в черном платье-футляр. Она стояла возле большого панорамного окна и держала на маленьком блюдечке крохотный кусочек торта.
– И тебе не было неловко здесь работать? – спросила ее заглянувшая в гости подруга.
– Нет. Им было неловко. И за нелепое происшествие на вечеринке, и за то, что приняли направленного к ним проверяющего за практикантку. Именно поэтому и предложили выпрыгнуть из злополучного торта. Больше всего было жалко Ровного, он оказался хорошим бухгалтером, однако после этого через пару месяцев уволился. Зато Володя теперь мой водитель.
Анна поставила блюдце с тортом на стол, села в кресло и сделала глоток чая из изящной фарфоровой чашки.
– Спасибо за цветок и за то, что помнишь, – сказала Анна, любуюсь подарком подруги – огромным кустом рододендрона в стилизованной кадке.
– Ты такая сильная, мне никогда такой не стать, – сказала подруга.
– Это и хорошо, поверь мне, – ответила Анна.
Ноты: сливочный крем, грецкие орехи, соль, черный чай, рододендрон.
Sergio Tacchini O-Zone Woman
Ломтик имбиря, веточка мяты, сок лайма, капелька белого рома и кристальная свежесть наполняет высокий бокал. Светловолосый кудрявый бармен в белоснежной рубашке нараспашку ловко втыкает соломинку в центр стакана и подает коктейль. Я делаю глоток, и блаженство растекается по телу. Теплый, свежий ветер дует с моря. Я иду по пляжу с ледяным стаканом, полным счастья, но жара сильна, и я сворачиваю к отелю. И там плавно погружаюсь в прохладное, наполненное пеной, джакузи. Ставлю коктейль на бортик и, закрыв глаза, погружаюсь в полный покой. Со стороны леса приходит прохлада, ее хочется вдыхать, наполниться ею до краев, раствориться и стать пряным ночным ветром. Я открываю глаза. Надо мной ровное нежно-голубое небо. Вдруг пена из джакузи резко бьет мне в лицо, я ощущаю мыло на своих губах. Все вокруг заполняется серым дымом с запахом пластика. Я машу руками и разбиваю стакан с мохито, в нос ударяет кислота. Слышится щелчок, крышка плавно отъезжает вбок, давая мне возможность выбраться из капсулы электрического сна. Я делаю несколько глубоких вдохов сухого сильно очищенного воздуха. Опять эта старая бандура поломалась, печально взираю я на испускающий сизый дым сонный кокон. И мне предстоит скучная неделя без красивых красочных снов, с черной усыпляющей пилюлей в обычной барокамере. В памяти остался вкус ледяного мохито, улыбка бармена и тихая ни с чем несравнимая прохлада летней ночи. Сон ушел, жилой бокс наполнен пластиковым туманом, но почему-то уже не хочется выбираться, ведь там, снаружи, нет моря, пляжа и даже стакана обычной воды.
Ноты: имбирь, мята, лайм, ром, содовая, свежие водные ноты, мыльная пена, пластик, химический дым.
Masaki Matsushima Mintea
Марта сидит на траве и жует мятный листик. Вокруг нее кружится несколько пчел. Их жужжание похоже на музыку, в него вплетается стрекот кузнечиков, чириканье птиц и стук сердца Марты. Она ложится на траву, вдыхает терпкий запах зелени и устремляет свой взор в абсолютно белое небо. Во рту масляный привкус и хочется чаю – черного, крепкого и без сахара. Марта нехотя поднимается и спускается с холма к деревне. Она собирает букет из полевых цветов и красивых трав. Вот эти синие, как мои глаза, вслух говорит Марта, срывая несколько цветов. А эти лохматые зонтики, как мои непослушные кудри, добавляет она еще несколько веточек в свой букет. А этот красный мак, словно сердце. По ее рукам течет зеленый травяной сок.
«Я подарю тебе букет, и ты навек станешь моим», – напевает тихо Марта.
Дойдя до дома, Марта останавливается перед дверью и прислушивается. В доме тихо. Она легонько толкает дверь и на цыпочках поднимается в родительскую спальню. Через просвет приоткрытой двери видно, что на застеленной кровати дремлет Генрих. Ему тридцать пять лет. Марте недавно исполнилось пятнадцать. Но она никогда не любила математику, на свете существует много всего более интересного, чтобы зацикливаться на каких-то цифрах. Марта осторожно, чтобы не разбудить Генри, протиснулась в спальню и положила на подушку букет. Выйдя, она прикрыла за собой дверь. И уже нормально ступая, пошла в кухню, заварила в заварочном чайнике черного чая, потом добавила несколько лепестков мяты. Налила из заварника полную кружку и задумалась, наслаждаясь запахом. Генрих проснулся и пришел в кухню с букетом.
– Ты собрала?
– Нравится?
– Не особо люблю цветы.
Он положил букет на стол.
– А я люблю. Будешь чай?
– Буду.
Марта налила чай, подошла к Генри, вручила кружку и поцеловала в щеку.
– С добрым утром, – весело сказала она.
– С добрым.
– Тебе, правда, не понравились? – спросила Марта, беря в руки букет.
– Спасибо большое, ну просто цветы – они обычно для женщин, – стушевался Генрих, и, поставив кружку, взял у Марты букет.
– Букет – это символ любви, – сказала Марта и крепко обняла Генри.
Генриху стало окончательно не по себе, с одной стороны все было хорошо, но это хорошо балансировало на тонкой грани восприятия правильного и запретного.
Марта не разжимала объятий. Генрих немного пошевелился, пытаясь высвободиться, но Марта сжала крепче.
– Надо, наверно, в вазу поставить, – размахивая букетом, Генрих сделала шаг в бок.
Марта подалась за ним.
– Он завянет, смотри, – Генри ткнул букетом прямо в лицо Марте.
Марта выхватила букет, достала из шкафа вазу, плеснула туда из чайника горячей воды и воткнула букет. А потом, разбежавшись, прыгнула на шею Генри и уцепилась за его талию ногами.
– Утренние обнимашки! – кричала Марта и, звонко смеясь, крепко сжимала Генри.
Генрих усилием стащил с себя Марту.
– Мне кажется, ты уже сильно взрослая для таких обнимашек, – сказал Генрих.
Марта фыркнула, села за стол и стала мазать ржаной тост маслом. Букет, поставленный в кипяток, заполнял помещение горьким травяным запахом. Генрих смотрел в окно, ждал. На его лице появилась улыбка, когда послышался звук подъезжающей машины.
Марта окончательно расстроилась и вышла во двор. Она ела тост и смотрела, как мама выгружает с заднего сиденья немыслимое количество пакетов с марками одежды. Наконец, ей удалось ухватить все, и она, покачиваясь на высоченных каблуках, направилась к двери.
– Где папа? – спросила мама, проходя мимо Марты.
– Умер, – ответила марта, жуя.
– Ты опять! – вскрикнула мама.
– Если ты о Генри, то он завтракает, – недовольно сказала Марта.
– Если не хочешь звать «папа», называй хотя бы правильно – Генрих.
– Генри, – тихо произнесла Марта, когда мать ушла.
Ноты: мята, трава, солнечные ноты, зеленый терпкий сок, ангелика, черный чай, настой горьких трав, масло.
Guerlain Apres l’Ondee
– Готовьте руку, капельницу будем ставить, – сказала молодая чернявая медсестра Лидия.
– Вашей легкой рукой что угодно, – ответил боец Петр.
– Да не утешайте, вон Павловича замучила, пока в вену попала.
– Он капризный старик, мы все на вас не нарадуемся, хочется поскорее вылечиться и в бой, чтобы вы на цветы любовались, а не на нас калеченных.
– На вас сколько угодно, – тихо ответила она.
Лида протерла смоченной в спирте тряпкой тумбочку, вынула из шкафа патефон и поставила пластинку.
– Полчаса, потом чтобы все спать легли.
– Строгая вы наша, – улыбнулся в усы прихрамывающий Василий.
– С вами по-другому никак.
– Обещайте мне танец, как хромать перестану.
– Даже два, вы только быстрее выздоравливайте.
Она закрыла форточку, из которой сквозило, и вышла из палаты.
– Вот же деваха-краса, – сказал Иван с перемотанной бинтами головой.
– Только не твоя, – пошутил Василий.
– Это еще поглядим, – ответил Иван и взглянул на задремавшего под капельницей Петра.
Лида зашла в сестринскую, рухнула на стул и, закрыв лицо ладонями, разревелась.
– Че ревешь? – спросила ее сидевшая в углу Дарья.
– Умрет он, умрет, – сквозь слезы лепетала Лида.
– Кто умрет?
– Петечка.
– Танкист что ли?
– Угу.
– Да не умрет, не реви. Его сам Федотов оперировал. Ты лучше инвентаризацию проведи, а то вдруг проверка, а у тебя там все вперемешку, черт ногу сломит.
Лида всхлипнула, достала из ящика стола маленький кубик сахара положила в рот и открыла большую пропахшую пылью и лекарствами тетрадь.
«Что тут инвентаризировать – физраствор, да бинты», – думала Лида, чертя аккуратные колонки на крошащихся страницах.
– У всех все хорошо? – пробегалась перед утренним обходом Лида, заглядывая в палаты.
– Это вам, – сказал Петр, протягивая маленький букетик желтых цветов.
– Вам нельзя вставать, зачем же вы, – пыталась сделать строгое лицо, говорила Лида.
Потом взяла букет, улыбнулась и уже по-настоящему строго добавила:
– Чтобы больше никуда!
– Слушаюсь, – ответил радостный Петр и пошел к своей кровати.
Лида порхала по коридору, уткнувшись лицом в букет, пока не налетела на главного врача.
– Ой. Простите!
– К обходу все готово? – спросил Федотов.
– Да.
– Цветочки убрать и на обход через пять минут.
Лида кивнула и побежала в сестринскую.
Федотов пошел дальше, напевая под нос мотив.
Лида поставила букетик в стакан с водой, оторвала на настольном календаре листок. Сегодня было 9 мая. Покрутила ручку радио. В комнате зазвучал голос Левитана, который заглушили радостные крики, доносящиеся из всех палат. Лида выскочила из сетринской и ее подхватила бежавшая по коридору Дарья, закружила и, обняв, сквозь слезы прошептала: «Победа». Отпустив Лиду, Дарья побежала дальше. Из палаты вышел Петр.
– Выходи за меня, – сказал он, взяв Лиду за руку.
Лида уткнулась в его грудь и расплакалась.
Потом все собрались на балконе, пили спирт, ели неизвестно откуда взявшиеся подсохшие конфеты помадки, смеялись, и вдыхали свежий весенний ветер, сладкий, пьянящий, несущий мир и новую жизнь.
Ноты: спирт, бинты, стерилизатор, горький миндаль, Солутан, старая бумага, сахар, пижма, помадка, весенний ветер, влажная земля.
Guerlain Terracotta Le Parfum
Сладкие сочные финики таят во рту.
Я улыбаюсь солнцу и почти вприпрыжку иду по аллее. Финики заканчиваются, на пути огромные кусты рододендрона, в которые я ныряю с разбегу и фотографируюсь, фотографируюсь, хмурясь от едковатого запаха огромных гроздей цветов.
Мы перебегаем вечно пыльную и оживленную трассу, и порыв морского соленого ветра наполняет легкие. Мы бежим мимо сувенирных лавок с бусами из ракушек и поделками из можжевельника. Это все позже. А сейчас невероятная синяя гладь, крики чаек и масляный дымок, доносящийся из кафе. Мы садимся на теплые камни, и время замирает.
Сбросив пелену сна, мы отправляемся в тенистые улочки. Огромные невероятные цветы магнолии, я пробую понюхать каждый. Мое лицо в разводах желтой пыльцы. Этот пьянящий, манящий и отталкивающий запах. Я трогаю огромные кожистые листья, они пахнут масляной краской, дорожной пылью вечно живой трассы и специально созданным лично для меня ядом, вкусив который, я уже не могу разлюбить этот город.
Пестрые клумбы, солнечные блики в брызгах фонтана, зелень, прибитая легким дождем пыль и вечное счастье.
Как приятно политься летом из бутылочки посреди печально-холодной осени.
Ноты: финики, груша, солнечные ноты, рододендрон, можжевельник, ладан, соль, магнолия, листья магнолии, земляные ноты, смола.
Isabel Derroisne Parfums Eclat d`Orient
Полина падала в белом густом тумане, и одновременно ей казалось, что она взмывает на высокой скорости вверх. Через какое-то время она окончательно потеряла чувство направления и успокоилась, в этот миг Полина рухнула в громадную корзину, наполненную только что постиранными белоснежными простынями.
– Вылезай быстрей, а то перестирывать придется, – сказала румяная женщина белом фартуке с оборочками и подала Полине руку.
– Где я? – спросила Полина осматриваясь.
Кроме огромной корзины с бельем и женщины имелся залитый солнцем луг, несколько чанов с водой, странное приспособление с валиками, и слышался шум реки.
– В прачечной, – ответила женщина и принялась выкручивать простынь, пропуская ту между валиками, как теперь разглядела Полина, старинного устройства. Она, как зачарованная, смотрела на повороты рычага, и в голове созрел следующий вопрос: «Когда я?» Однако, она подавила желание задать его.
– Не хочешь спросить, кто ты? – весело сказала женщина, закидывая отжатую простынь в корзину.
Никогда не стоит пренебрегать знаниями, подумала Полина и спросила:
– Кто я?
– Ты – новая прачка, – ответила румяная и подала Полине накрахмаленный белоснежный фартук.
Полина убрала руки за спину, не желая принимать фартук.
– Это какая-то ошибка, я не новая прачка, я… я…
Полина запнулась, пытаясь сформулировать, кто она, в процессе выяснив, что не знает этого.
– Я …, – решилась на еще одну попытку Полина и сникла, сев на траву.
– Ты прачка, там не ошибаются, – тихо сказала женщина, указывая пальцем в чистое светлое небо.
Полина взяла фартук и решила пока играть по правилам, предложенным ей.
– Я Серафима, – представилась румяная и горячо обняла Полину, словно та была ее вернувшейся из долго путешествия дочкой.
– Полина, – простонала, сдавленная в крепких объятиях, Поля.
– На, попей с дороги, – сказала Серафима и плеснула в жестяную кружку жидкость из большого белого цветка, растущего у одного из чанов.
Полина осторожно приняла кружку, наполненную прозрачной, как вода, жидкостью с едва уловимым сладковатым нектарным запахом. Она сделала глоток и ничего не почувствовала, словно выпила воздух.
– Вкуса немного, зато очень полезно при нашей работе, сил придает, – сказала Серафима, заметив замешательство Полины.
Серафима подошла к соседнему чану и позвала Полину.
– Вот твой чан, бери простынь и начинай стирать, – объяснила Серафима.
– Где брать? – уточнила Полина.
– А в чане и брать, – улыбнулась Серафима, вглядываясь в зеркальную поверхность воды, в которой отражалось небо.
Полина подошла ближе и увидела плавающую в чане простынь. Руки сами потянулись к ней, и когда Полина коснулась ткани, произошло странное. Полина увидела девушку, стоящую на мосту, девушка была в полном отчаянии и собиралась прыгать, мир вокруг нее словно дрожал, это было похоже на рыдания, болезненные и невыразимо ужасные содрогания реальности. Полина инстинктивно сделала несколько движений руками, полоща в чане простынь. Над мостом показалось закатное солнце, оно играло в разноцветных кусочках мозаики на желтых тесаных камнях моста. Девушка засмотрелась, потом глубоко, спокойно вдохнула, подняла вверх голову и, любуясь на красные сполохи заката, пошла вдоль перил, трогая руками теплый шершавый камень. Реальность разгладилась, успокоилась и перестала дрожать. Полина вытащила из чана простынь, скрутила, отжала ее и бросила в корзину, а потом, словно проснувшись, взглянула на Серафиму. Та улыбалась.
Все стало на свои места, у Полины больше не осталось вопросов, на которые можно было ответить словами, но один она все же задала.
– Почему простыни?
– Вся эта метафизика пространства очень сложная и неприглядная на вид, а простынь – вещь простая, понятная, а простые вещи и простые действия – они цемент, мешающий этому миру разлететься на куски.
Серафима вынула чистую простынь из корзины, ловко встряхнула ее в воздухе, и та исчезла.
Ноты: постиранное белье, чистота, цветущий луг, цветочный нектар.
Pierre Guillaume Poudre de Riz
Полная дама в летах бежала против ветра, придерживая огромную черную шляпу с полями. Закинув маленький саквояж на плечо, она попыталась ускориться еще, но ветер был слишком силен, и шляпу сорвало. Шляпа взмыла вверх, закрутилась в порыве и осела на цветущую липу. Дама печально взглянула на нее и продолжила путь. Шляпа помахала вслед, раскачиваясь на ветвях. Дама продолжила яростно стучать каблуками по мостовой. Чуть притормозив у лотка с выпечкой, она окинула взглядом ряды присыпанных сахарной пудрой ватрушек и заказала лимонад. Лоточник налил стакан. Дама расстегнула саквояж и долго копалась в нем, извлекая на свет то пудреницу, то коробочку с помадой, то пустой флакон из-под духов с засохшей коричневой лужицей на дне. Наконец она добралась до дна сумки, вынула пару монеток, отдала лоточнику и сделала огромный глоток лимонада. Лимонад отомстил, ударив колючими пузырьками в нос и добив приторностью переспелой груши. Морщась, дама поставила стакан и вновь побежала. Хруст сломавшегося каблука прервал размеренный бег. Дама, скинула туфли и, чуть прихрамывая на острых камнях, продолжила путь. Спустя несколько минут дама решила, что саквояж сильно отяжеляет ее путь, и, размахнувшись, она бросила его за спину. Саквояж раскрылся в полете, выпустив пудреницу, которая оставила в воздухе розовый дым.
Дама радостно подпрыгнула, сверкнула маленькими розовыми пятками и исчезла, оставив после себя струящийся в воздухе черный шарф.
Ноты: липовый цвет, сахар, кардамон, пузырьки лимонада, дюшес, груша, пудра, помада, старые выдохшиеся духи, дамская сумочка.
Penhaligon`s Sartorial
Валера был автомеханик. Золотые растрепанные кудри, блестящие в лучах солнца капли пота на бронзовом от загара теле и постоянное амбре из ацетона, бензина и солярки. Возможно это, а может, и кротость Валеры вызывали в душе Раисы Арнольдовны неистовый трепет. Душа Раисы Арнольдовны была облачена в тело пятидесяти лет от роду, регулярно подвергающееся процедурам ухода класса люкс и в соболиные меха. Все это придавало Раисе Арнольдовны цветущий вид тридцатипятилетней роскошной женщины. Валера и Раиса любили друг друга. Любовь их ежедневно преодолевала ряд преград, но от этого становилась только крепче. Общество Раисы Арнольдовны благосклонно отнеслось к появлению рядом с ней мужчины моложе ее на тридцать лет. Люди же, окружавшие Валеру, восприняли это отрицательно. Сверстники в автомастерской дразнили его альфонсом, более пожилые сослуживцы, просто обходили стороной эту тему, но явно давая понять, что крайне отрицательно относятся к подомным союзам. С друзьями Валере пришлось расстаться. Одно радовало, что мать, безмерно любящая своего сына, приняла его избранницу с радостью и никогда не заводила неприятных разговоров о нормах общества.
– Ты обдумал мое предложение? – спросила Раиса, надевая сережку с огромным прозрачно-желтым цитрином.
– Я все еще хочу попробовать взять кредит, отказ трех банков – не повод отчаиваться, – ответил Валера.
– А почему ты не обратился в мой банк? – повернулась Раиса и лукаво улыбнулась ему.
– Ты помнишь, о чем мы договорились? Если за пол года я не найду кредитование или спонсора, тогда ты станешь инвестором мастерской, и ни днем раньше, – мягко, но твердо ответил Валера.
– Я и передумать могу, – кинула последний козырь Раиса. Ей очень хотелось, чтобы уже выбранное ими здание и оформленная мастерская начали свою работу.
– Не передумаешь, – улыбнулся Валера и поцеловал ее.
Дверь захлопнулась, и Раиса с блаженством вдохнула аромат своих губ, запах помады хранил след бензина.
Раиса брызнула в воздух облачко легкого медово цветочного аромата, зашла в него и, схватив сумочку, отправилась в будущий салон-мастерскую для ретро машин. Это была их общая страсть, благодаря которой они и познакомились. Раиса любила дорогие современные штучные творения, выполненные в старом стиле. Валера обожал воскресить реальный старый автомобиль, довести его до блеска бриллианта, каковым он и был в его глазах.
Раиса припарковала Holden Efijy у входа в их будущее детище и направилась смотреть новые кожаные диваны для посетителей, которые должны были доставить сегодня. Она светилась счастьем, оборудуя их новый салон, который, судя по потраченным средствам на внешний облик, еще долго не будет приносить никакой прибыли, хорошо, что Валера никогда не интересовался стоимостью дизайнерских кожаных диванов, изготовленных по индивидуальному заказу и всецело доверял своей половине. Раиса погладила дорогую кожу, удовлетворенно кивнула и подписала документы заказа. Потом достала папки с портфолио лучших дизайнеров и стала искать, кому она закажет вывеску. Это занятие поглотило ее до вечера. Потом приехал Валера.
– Хорошие, – похвалил он, плюхаясь на диван в грязном рабочем комбинезоне.
Раиса заулыбалась, как маленькая школьница, получившая первую пятерку.
– Я хотела обсудить с тобой форму персонала, – начала она.
– Даже не думай, твои любимые бабочки для тех, кто принимает посетителей и все, техники будут носить, что им нравится, – твердо сказал Валера.
– Бабочки и рубашки, – согласилась Раиса.
– Все-таки большую площадь мы приглядели, зачем нам такой огромный выставочный зал, мы-то работать будем максимум с двумя-тремя машинами единовременно, – рассуждал Валера.
– Я не хотела говорить раньше, но думаю, уже можно, – загадочно сказала Раиса и достала из ящика стола фотоальбом.
Она села рядом и открыла первую страницу, там были пожелтевшие снимки старых авто.
– Это моего деда, он оставил мне их в наследство, – листая альбом, говорила Раиса.
Валера завороженно вглядывался в фото.
– Осталось привезти из Таллина, когда мы закончим оформлять салон.
– У меня нет слов.
– Мы сделаем маленький храм машин.
Она достала початую бутылку вермута, налила два маленьких стаканчика и, вернувшись на диван, обняла Валеру. За панорамным окном опустилась ночь. Они сидели в запахе вермута и машинного масла, счастливые, любимые и полные надежд. Они прожили вместе еще сорок лет. Как ни странно, первым ушел он. У них не было детей, но их необычный союз наполнял мир вокруг красотой, любовью и радостью такой необычайной силы и чистоты, что обычным людям, даже не грезилось в мечтах.
Ноты: ацетон, бензин, солярка, мед, желтые цветы, помада, кожа, старая фотобумага, вермут, машинное масло, смола, амбра, сухая трава, древесина, дорожная пыль, лаванда, полевые цветы, пачули.
Cartier Declaration d’Un Soir
Валерианка, разлившаяся в сумке, вперемешку с корвалолом давали о себе знать, и за Марьей Ивановной шла довольно внушительная процессия котов. Они пели неслаженным хором, шипели и боролись за место быть ближе к сумке, пока Марья Ивановна не спряталась от них за подъездной дверью. Переведя дух, она взобралась на второй этаж старенькой хрущевки и постучала в дверь, обитую красным потрескавшимся дерматином. Послышалось шарканье, потом глазок потемнел, и после щелчков трех замков дверь распахнулась, явив подругу Марьи Ивановны – Зинаиду. Отчество Зинаиды не знал никто. Зинаида считала себя молодой, несмотря на пересеченный семидесятилетний рубеж, и никому не позволяла даже в мыслях называть ее по отчеству. В квартире Зинаиды пахло вечной сыростью, чем-то слегка прокисшим и дустом. Сырость была неизвестной природы, а крупно натертый дуст в углах был орудием против блох, поднимающихся в квартиру Зинаиды из подвала.
– Духи новые? – спросила Зинаида, принюхиваясь к подруге.
– Капли разлились, – ответила Марья Ивановна.
– А пахнет так, так… – Зинаида не смогла подобрать эпитеты и, бросив фразу на полуслове, пошла в зал.
В центре комнаты стоял стол, накрытый белой скатертью. На столе возвышался огромный медный самовар. Зинаида налила две чашки кипятка, поворачивая узорчатый краник самовара, и закинув пять кусков сахара в чашку, уселась на диван.
Марья Ивановна селя рядом, вновь ловя себя на мысли, что крайне не любит травяной чай Зинаиды, однако к нему прилагалось печенье и румяный, только что пожаренный хворост, что в целом компенсировало отвратительный вкус самого чая.
– Я тут приглядела местечко, – начала Зинаида.
«Только не это опять», – подумала Марья Ивановна.
– Угловое, там такой шикарный дуб, – продолжала Зинаида.
Марья Ивановна взяла хворост и начала им преувеличенно громко хрустеть.
– Ты слушай внимательно, тебе же мою последнюю волю исполнять, – обратила внимание Зинаида.
Марья Ивановна закатила глаза. Последняя воля Зинаиды менялась каждую неделю. Поначалу Марья Ивановна очень ответственно все внимала и даже записывала, но уже к двадцатому или тридцатому сценарию будущих похорон Зинаиды плюнула и не запоминала специально ни единой детали. Она даже питала странное желание помереть первой, как бы назло замучившей этой темой подруге.
– Так вот, завтра приходи к девяти, а лучше к семи утра, поедем, я тебе все покажу, – довольно объявила Зинаида.
– Доставай наливочку, – печально ответила Марья Ивановна, понимая, что тема не закрыта и весь вечер будет посвящен тонкостям погребения.
Зинаида вынула из серванта бутылку темного стекла и маленькие рюмки. Долго возилась с крышкой, потом налила полные до краев рюмки и, подняв свою, сказала:
– За долгую жизнь!
Зинаида, не чокаясь, залпом осушила рюмку и поспешила налить следующую. Марья Ивановна понюхала настойку, в который раз умилилась, что хоть что-то Зинаиде удается, выпила все маленькими глоточками.
– Так вот, – закидывая в рот вторую рюмку, сказала Зинаида.
– Квартиру думаю продать, – перебила ее Марья Ивановна, делая ставку на свою коронную тему.
– Место-то выкупить сейчас надо, – не успев обдумать сказанное Марьей Ивановной, выпалила Зинаида.
Потом, осознав свой промах, налила в обе рюмки наливки, и произнесла:
– Ты опять за свое?
– Ну, а что? Зачем мне такая большая. А так я ее продам и куплю, скажем, в пригороде, там разницы будет ого-го, я на эти деньжищи-то, – дальше она замолчала и задумалась.
– Что ты на эти деньжищи? В гроб меня раньше времени загонишь? Как я тут без тебя одна буду?
Зинаида громко шмыгнула носом, выпив свою рюмку, достала из тумбочки согревающую мазь и растерлась ей. Теперь плакать захотелось и Марье Ивановне. Несмотря на цветочный запах, мазь обладала каким-то невыразимо печальным акцентом.
– Куда ж я от тебя-то, – не выдержала Марья Ивановна и в рыданиях обняла Зинаиду.
– Давай тебе наоборот поближе ко мне вариант найдем, – вырвавшись из объятий, сказала Зинаида и притащила кипу газет.
Весь оставшийся вечер они читали объявления, обсуждали варианты и строили планы на совместные походы на рынок. К ночи выяснилось, что Марью Ивановну лучше уложить на диване в зале, чем отпускать одну на последний трамвай. Однако за просмотром старой комедии они обе раскатисто захрапели до утра.
Ноты: настой валерианы, корвалол, сырость, дуст, подкисшие фрукты, горячая медь, травяной чай, бензоин, гелиотроп, береза, самогон, амбра.
Giorgio Beverly Hills So You
Лес шумел, шевеля огромными лапами сосен. Намечалась гроза. Дарон курил трубку, расположившись в кресле. Мишель нервно бегал по комнате, не в силах найти себе занятие. Я читал. Наверно раз в двадцатый, перечитывая старые строки на уже давно мертвом языке.
– Я все же думаю, что Матеус имел ввиду камфору, – очень ровным голосом сказал я, чтобы никто не заметил, насколько я сомневаюсь.
– Тем лучше, а то у меня совсем нет желания добывать неведомо где лист, чего ты там говорил, – сказал Дарон.
– А вдруг не камфора? – срывающимся на высокие ноты голосом, спросил Мишель.
– Значит не камфора, соберем все заново, – устало ответил за меня Дарон, которому уже надоела паника Мишеля.
– Да, но потеряем неделю, а там может, и два месяца, я вот не уверен в точности расчетов Лунной карты этим профаном, которого вы называли астрологом, – не унимался Мишель.
– Можно я его пристрелю? – спросил Дарон.
– Нельзя, – серьезно ответил я.
– Он все равно воскреснет, – тихо и как-то зло сказал Дарон.
– Воскреснет, воскреснет. А знаешь… – начал я.
– Даже не думай! Я в ящике больше не поеду! – перебил меня Мишель.
– Ладно, – согласился я.
Мишель смирно сел на диван.
– Значит, камфора, березовый сок, смола дерева Йоль, перец, кардамон, мускатный орех, пчелиный воск – стал перечислять я ингредиенты.
Мишель налил стакан рома и выпил его быстрыми глотками, как воду.
– А ты уверен, что он не был шутником, этот Матеус, это ж чертов кекс? – спросил Дарон.
– Вот и проверим, – ответил я.
– А нельзя ему просто позвонить? – спросил Дарон.
Я внимательно посмотрел на него.
– В спячке он, – ответил я.
– Прости, это он так на меня влияет, – сказал Дарон, кивая на Мишеля, который допивал из горла бутылку рома.
К ночи я смешал все составляющие и упаковал банку с мазью в сумку. Мы сели в машину и к рассвету были в аэропорту.
Дождавшись, когда из туалета выйдут посетители, Дарон закрыл дверь, и мы по очереди обмазались мазью.
– Если не сработает, я сам разбужу этого Матуеса, – злобно говорил Дарон, и у него показались клыки.
– Дарон! – строго окликнул я, и он быстро убрал растущие клыки.
Мы вышли из туалета и направились на посадку.
– Если что-то пойдет не так, даже не вздумай всех перекусать, как в прошлый раз, – в полголоса говорил я Мишелю.
– Я спокоен, – ответил он.
Мы прошли стойку регистрации и направились к сканерам досмотра. Первым пошел я. Проходя через рамку, я внимательно наблюдал за реакцией оператора, и она крайне порадовала меня. Он увидел стандартную картинку, такую же, как тысячу раз в день, когда обычный живой человек проходит досмотр. Мы сели в самолет. Мишель непрерывно улыбался. Самолет взлетел, и я отстегнул ремень безопасности.
– Теперь мы можем их всех съесть, – сказал Дарон, наклонившись близко к моему уху.
– Мне не нужна слава психованного Томаса, я просто хочу комфортно добраться до Бали, – ответил я.
– Позагорать, – протянул Мишель.
– Ты даже под десятью кремами облезешь, – заржал Дарон.
Полет прошел хорошо. Мы вышли из самолета и нас встретил пряный, необыкновенный ветер Бали. В нем было что-то древнее и неизменное, как мы.
Ноты: сосна, лес, табак, камфора, береза, янтарь, перец, кардамон, мускатный орех, пчелиный воск, ром, тиаре, эбеновое дерево, амбра, лавровый лист, бобы тонка, возможно, кашмеран.
Agent Provocateur L’Agent
– Здравствуй бабушка! Я скучала. Хорошо, что ты пришла.
– Здравствуй красавица! Это сон.
– Я знаю.
– Я тут лилии решила посадить, поможешь.
Бабушка осмотрелась и поставила большой цветущий куст на землю.
– А знаешь, лилии подождут. Пошли в дом, я тебя персиками угощу.
Мы зашли в маленький уютный домик. Бабушка вытащила простынь из-под кровати, на которой рядами были разложены персики.
– Дозрели.
Я схватила самый красный и откусила половину.
– Как в детстве.
– Это ж они и есть. Деревце-то спилили уж давно, а я его тут посадила.
– Где тут?
– А ты подумай, где.
– Я в другой раз подумаю.
Бабушка поставила чайник и мяла в блюдце дольку лимона с сахаром.
– А я когда-нибудь сюда приду?
– Вряд ли.
– А куда?
– Это только тебе известно. Но это мой дом, сад, вот еще лилии будут.
– Что-то плакать хочется.
– Плач.
– А ты никогда не плакала. Почему?
– Плакала, еще как ревела. Просто когда ты родилась, я уже научилась плакать без слез.
– Я тоже научусь.
– Лучше не надо.
Бабушка высыпала растертую мякоть лимона в чай и стала жевать кожуру.
– Пей чай, остынет.
– Он же не настоящий.
– Так ты тоже, как раз впрок пойдет.
– Мне всегда казалось, что ты была ведьмой.
– Злая?
– Смирившаяся.
Бабушка рассмеялась.
– Ведьма у нас ты, по чужим загробным мирам шастать не каждый умеет.
– Толку-то.
– Свиделись.
– Можно, я еще приду?
– Можно, конечно, но лучше не надо. Прошлое надо отпускать.
Я пила сладкий чай, заедая розовым вареньем, и чувствовала, что начинаю просыпаться.
– Уходишь?
Я кивнула.
– Пошли, провожу.
Вечерело, пахло травами, сырой землей, распустившимися к ночи кустами мирабилиса.
– Возьми на дорожку.
Бабушка вынула из кармана булочку-птичку с глазами-изюминками и вытянутым клювом. Я взяла птичку и проснулась.
Полежала с закрытыми глазами, вспоминая сон, сладко потянулась, обняла подушку, и вытащила из-под нее булочку в форме птички.
Ноты: духи бабушки, лилии, персик, лимон, сахар, сладкая терпкость, розовое варенье, завядшая роза, полевые травы, влажная земля, цветы мирабилис, сдоба, кардамон, амбра, влажная древесина, мох, ветивер, спирт, иланг-иланг, лавр, бобы тонка, гвоздика, медовые ноты.
MPF Opulent
Художник вывел плавную линию спелой груши. Легко нанес солнечный блик на ее желтый бок и замер в задумчивости, любуясь массовой процессией, шествовавшей вдоль главного канала. Все готовились к карнавалу.
Джакомо понял, что художник больше ничего не нарисует и присоединился к процессии, прикрыв лицо золоченой маской. Вообще-то он спешил, но мельком увиденная картина заставила его любоваться ее сотворением больше часа. Джакомо свернул на узкую улочку, а процессия двинулась дальше по главной набережной. Сорвав алую розу, он окончательно успокоился насчет опоздания. Едва войдя в дом, Джакомо скинул плащ и маску и, вручив розу, впился напомаженными губами в более прекрасный цветок. Фелиция, дочь советника, являла собой олицетворение красоты и, как все полагали, невинности, была пламенем страсти. Они тайно встречались уже неделю, и Джакомо пока не потерял к ней интерес. Но эта ночь будет последней, Джакомо решил это утром, сильная привязанность мешала.
На рассвете Джакомо тихо собрал свои вещи, вдохнул аромат с увядшей, забытой на столике розы, и вышел вон. Фелиция проснулась, и сердце ее сказало, что любимый более не вернется. Она подняла с пола сорванное вчера в порыве страсти платье, кое-как завязала корсет и выбежала на улицу. Сырость прохладного утра отрезвила ее пыл. В растерянности она постояла у пристани гондол и, вернувшись в дом, нежно прижала к груди розу.
Джакомо тихо, чтобы не разбудить домашних, прошел в свою спальню, переоделся, спустившись в столовую, позавтракал нежным кремовым десертом и пригубил сладкий ликер из цветов роз и апельсинового дерева. Он уже грезил вечерним балом. Строил план покорения неприступной и холодной Кьяры, красота которой сияла на всю Венецию.
В дверь тихо постучали. Посыльный принес духи. Бережно приняв сверток, Джакомо уединился в спальне и, открыв флакон, произнес:
– Сегодня ты станешь моей!
Ноты: эбеновое дерево, персик, груша, жасмин, сливки, старая помада, пудра, влага, тина, зефир, старая ткань, роза, крем, сладкий розовый ликер, апельсин.
MPF OX2
Крылья из сухих веток. Тело из вязаной соломы. Он стоял на въезде в город, у ратуши, приветствуя всех. Печальный и одинокий ангел, почему-то ставший символом этого крохотного, в две улицы, городка. Они звали его Патрик. Обновляли солому и на Рождество приносили к его ногам корзины с фруктами, которые успешно растаскивали местные ребятишки. Кто и когда сделал Патрика в первый раз, уже забыли, и может поэтому, появилась легенда о его приходе в город в канун Рождества. Уже неделю, как лежал снег. Магазины обзавелись яркими гирляндами и огромными вывесками, сообщающими о скидках, зазывая всех за подарками. Патрику стали поступать первые, еще скромные, корзины, в основном с лимонами и мандаринами. Кто-то приносил рождественские венки из еловых веток и лент. Патрик радовался. Ему хотелось подарить горожанам чудо, он же был ангелом, хоть и соломенным.
Мужчина остановился перед Патриком и, достав из кармана лимон, сказал:
– Пусть жена вернется.
Потом неуклюже, стесняясь своих действий, положил лимон в корзинку.
Патрик смотрел на него соломенным безликим лицом. Мужчина немного постоял, вглядываясь в место, где, по его мнению, должны были быть глаза Патрика, и пошел прочь.
– Помоги моей дочери поступить в университет, – тихо сказала женщина с корзиной мандарин, потом легонько погладила крыло Патрика и поставила у его ног корзину.
Такого раньше не было, думал Патрик. Они просто веселились на площади рядом с ним, иногда загадывали желания, привязывая ленточку. А теперь они просят его выполнить важные вещи. Разве они не понимают, что он просто фигурка из соломы. Патрику было не по себе. Он видел надежду в глазах просящих, ему хотелось, чтобы все их мечты сбылись. И Патрик стал молиться. Вопрошая всей своей соломенной душой к чему-то высшему, могущественному и конечно любящему лимоны, мандарины и еловые ветви. Иначе, зачем бы горожане приносили такие дары к ногам Патрика.
Тихо падал снег. Что-то Высшее и могущественное улыбалось, наблюдая, как соломенная фигурка обрастает настоящей душой ангела.
Ноты: амброксан, сухая трава, древесные веточки, лимоны, кожура мандарин, бисквит.
MPF Dark Oud
– Засыпаем орехи в блендер, добавляем кардамон, корицу, мускатный орех, заливаем вот этим прекрасным коньяком, и включаем, – вещал Бернард.
Блендер на экране загудел. Марина нажал кнопку своего устройства, и по комнате разнесся странноватый запах. Все по отдельности пахло изумительно, но с каждой секундой измельчения приобретало странные нюансы.
– Вуаля! Ни один гость не останется равнодушным к вашему новому коктейлю! – наливая в красивый бокал содержимое блендера, уверял шеф-повар на экране.
Марина открыла крышку и принюхалась. Пахло кожей, смолой и еловыми иголками. Действительно равнодушным не оставит. Она не решилась отведать свое произведение, оставив его на столе до прихода Ильи. Вдруг ему приглянется, тогда можно будет сделать такое на их мужские посиделки под очередной матч. Она вышла из кухонной двери, ведущей на террасу. Вдохнула смолистый горький запах пицундских сосен. Марина была непрерывно счастлива, с той минуты как уговорила Илью переехать в этот рай. Здесь она дышала, дышала всем своим естеством. Они много потеряли при обмене, но то, что обрели, было бесценным. Корявые смолистые стволы с маленькими зелеными шапками, словно сказочные существа, хранили их дом.
На закате пришел Илья, пропахший кофе и Камазом, на котором временно работал, пока не найдется более удачный вариант.
– Новый эксперимент? – указывая на блендер, спросил Илья.
– Там коньяк.
– Ничего, завтрашний рейс отменили, – сказал он и выпил содержимое блендерного стакана.
– Ну как?
– Забористый, – откашливаясь, ответил Илья.
Марина вынула дошедший в духовке вишневый пирог и поставила его в центр стола.
Они ужинали в лучах заходящего в морскую гладь солнца.
***
– Хорошую сказку я для тебя сочинил? – спросил Илья у сидящего рядом с ним колли.
Колли посмотрел на хозяина.
– У нас могла быть такая жизнь, если бы мы бросили все, дом в центре Питера, работу, друзей и переехали в Абхазию или Геленджик, как советовал врач, поставивший диагноз Марине. Но мы тянули, а время забирало последние шансы.
– Не упусти свое счастье, – сказал Илья псу и, открыв дверь, выпустил его к маленькой грязной дворняге, сидящей у ворот.
Ноты: фундук, кардамон, корица, мускатный орех, коньяк, кожа, сосновая смола, пицундская сосна, кофе, мазут, вишневый пирог, шерсть колли, шоколад.
Etro Benetroessere Raving
Дверь распахнулась, в таверну ворвался горький травяной ветер. Дуглас направился к бармену. Снял шляпу, стряхнул с нее пыль и положил на стойку.
– Налей.
Бармен поставил на стойку стакан и наполнил его виски.
Дуглас выпил и сделал бармену знак о повторе. В углу тихо перебирал клавишами пианист. Дуглас взял стакан и направился к центральному столику. Он удобно сел, поставил стакан и громко щелкнул пальцами.
Пианист весело вдарил по клавишам. Уже хорошо набравшийся толстяк начал отплясывать, его повело в сторону, и он рухнул на соседний столик. Компания за столиком подскочила, и один из них разбил бутылку о голову незадачливого танцора. Бармен, заметив намечающуюся потасовку, сделал предупредительный выстрел в воздух, но это послужило сигналом, и свалка началась. Мирно сидевший у окна мужик схватил стул и разбил его о голову ближайшего ковбоя. Со всех сторон послышались выстрелы. Запахло разлитым виски и древесиной.
Дуглас улыбался. Он поднес к губам стакан, но падающий после удара ковбой вышиб его из руки. По столу растекся виски, заполняя маленькие трещины на грубо обработанной древесине. Дуглас окинул взглядом таверну, потом его взор переместился высоко, он, держа в руке прозрачный куб, в котором маленькие человечки дрались в таверне, заполнил его раскаленным прозрачно-желтым янтарем. Человечки застыли. Пианист больше не играл, выстрелы не гремели, виски не лился из разбитых стаканов. Дуглас покрутил куб в руке. Сцена вышла замечательная, динамичная и озорная. Он поставил куб на громадный письменный стол, взял бокал с глинтвейном и сел в кресло у сверкающего языками пламени камина.
Ноты: ветивер, фиалка, полынь, виски, древесина, янтарь, амбра, кардамон, корица, глинтвейн, мед в сотах.
Sahlini Parfums Femininde
– Я тебя съем, – шептал на ухо Вадим.
«Или я», – думала Алиса.
Вадим пришел с огромным букетом, явно дизайнерским, лилии, розы, мелкие цветочки, названия которых Алиса не знала, и вся эта красотень была завернула в огромный зеленый лист. От Вадима сильно пахло его любимым одеколоном, каким-то там из вычурного бутика. Этот запах действовал Алисе на нервы и вызывал головную боль. Ассоциация со старинными женскими духами не давала окрестить ей парфюм дедовским, а назвать его любимую вонючку бабусиными духами ему в лицо Алиса не решалась, поэтому терпела молча. Она вообще терпела Вадима целиком лишь по заданию своего наставника, которому взбрело в голову, что у Алисы слабый самоконтроль. Алиса возмутилась, а потом приняла задание, как пари – она весело и легко проводит с Вадимом вместе полгода, и тема ее самоконтроля более не всплывает в ее обучении. Первый месяц был действительно веселым. Второй уже стал напрягать, а к концу третьего Алису бесило все. Она заметила, что реально начала терять контроль, но проиграть пари ей очень не хотелось.
Вадим заказывал по телефону столик в ресторане. Алиса задумалась, и в памяти всплыла общая лекция, где ее наставник крайне серьезно рассказывал, что все легенды о непереносимости определенных запахов вампирами вовсе не легенды, а чистая правда. Но многие мутации и приток нового поколения изменили параметры чувствительности настолько сильно, что защита запахом чеснока сейчас вызывает лишь смех. Наставник объяснял, что чем более чистая родословная у вампира, тем чувствительнее он к «черным» запахам, но при этой небольшой уязвимости обладает крайне высокой силой в сравнении с остальными. И Алиса сейчас думала о том, почему из более двухсот желающих наставник выбрал именно ее, ничем не выдающуюся, тогда только вступающую в силу. Вспомнила как на той же лекции, они передавали пахнущие разными веществами палочки, нюхали и хвастались, что нет никакой реакции, а ее мутило, она еще думала, что после ночной гулянки. А в конце, когда до нее дошла палочка с больничным, похожем на эфир запахом, она упала в обморок. И подбежавший на помощь ассистент с кипой еще не тестированных образцов вызвал непроизвольное обращение с появлением клыков. Все сходилось. Наставник увидел ее реакцию, и теперь тренирует восприятие. Думаю, парфюмерию и рестораны выбирает Вадиму именно он, тот таинственный друг, с которым она никак не может встретиться по причине крайней занятости последнего. Теперь все стало на свои места, и это придало сил.
– Мы едем в новый ресторан, там все просто шикарно, – расхваливал Вадим, открывая перед Алисой дверь машины.
– Не сомневаюсь, – отвечала она с переполнявшим ее азартом.
Она не сдастся. Теперь, зная весь расклад… мысль прервалась поскольку клыки стали увеличиваться. Что со мной? Откуда этот гадкий запах? Она собрала все свое самообладание и прекратила трансформацию. Успокоившись, быстро определила виновника этого кошмара – зеленую елочку на зеркале. Она содрала освежитель и выкинула в окно.
– Что случилось? – недоумевал Вадим.
– Милый, у меня аллергия, – с полными слез глазами и прикрывая рот рукой, гнусавила Алиса.
– Прости, я не знал.
– Я не хотела тебя беспокоить. Но раз ты теперь в курсе, ты бы мог больше не пользоваться этим одеколоном. Я тебя очень прошу.
– Без проблем. Я могу вообще никаким не пользоваться.
– Ты самый лучший!
Алиса улыбалась, смотря в открытое окно. Свистящий ветер еще не забрал весь запах освежителя, но стало значительно лучше.
Ноты: лилии, розы, камфора, анис, мыльный ландыш, борная кислота.
Zhirinovsky Zhirinovsky pour Femme
Чистая слегка розовая вода с поднимающимися вверх огромными пузырями воздуха. Я плыву в потоке этой красоты и натыкаюсь на упругую зеленую ножку кувшинки. Выбираюсь на поверхность и усаживаюсь в центр лотоса. Вот она я – королевна. Подайте мне принца! Хотя и Иванушка-Дурачок сгодится. Но солнце припекает, влаги на моей шкурке все меньше, а принцев пока не видать. Зато косяком пошли туристы. Ходят кучками, и каждый норовит сфотографировать. Один вчера даже в озеро упал, так тянулся ко мне своим телефоном. Я квакнула ему: «Мол, куда лезешь, дурень», он и рухнул. Быть знаменитостью тяжело. Мама предупреждала, не вылезай на кувшинки, увидят, и начнется. Но я – стойкая дама, мне все нипочем. Еще и кусты жасмина зацвели с ветреной стороны, как к такой красоте не выныривать.
Кувшинка закачалась, и на нее вылез лягух. Невиданная наглость, на место моей фотосессии. Он раздул щеки и заливисто запел. Надо это сразу пресечь, пока он не переманил внимание всей туристической группы. Я быстро спихнула конкурента в воду, и уселась в центре цветка, приняв красивую позу. А хорошо пел, паршивец, еще и отрывок из оперы «Моя любовь». Неужто, мне? Из воды показались глаза. Еще никто не смотрел на меня так. А может, к черту эту публичную карьеру? Я слезла с кувшинки и тихо поплыла к трубам очистительной установки, периодически поглядывая, плывет ли он следом.
Ноты: размыто-водно-цветочные ноты, вода, лотос, жасмин, металл.
Bill Blass Hot
Колокольчик на двери зазвенел. В звон влились голоса сразу десятка приспособлений из бамбука, именуемых музыкой ветра. Запахло благовониями всех видов. «Как они здесь работают, в этом одуряющем запахе», – подумала Вера.
– Здравствуйте. Мне надо …, – она покопалась в кармане, вынула помятую бумажку и медленно прочла, – свадхистхана кристалл.
– Вот витрина выбирайте, есть побольше, поменьше, пирамидки, яички, все натуральное с сертификатами, – ответила продавщица.
Вера уткнулась носом в стекло, пытаясь выбрать.
Дверь распахнулась, колокольчик зазвенел, палочки начали бить свой нескладный гимн ветру.
– Здравствуйте, Надюша! Мне как обычно две коробочки омолаживающих и что-нибудь новенькое на ваш выбор, – сказала энергичная пожилая дама.
– Из нового привезли чудесные благовония сандала, гармонизируют энергию на всех планах, сама пробовала, эффект ощутим почти сразу, – ответила Надюша.
– Гармонизация – это хорошо, давайте и их две коробки, – заказала дама. Расплатилась. Подхватила пакет и пошла так весело и легко, словно маленькая девочка, которую угостили мороженым.
Вера отлипла от витрины с минералами.
– А что это за омолаживающие благовония? – тихо, спросила она у продавщицы.
– Это необычайно прекрасное средство, омолаживает организм, укрепляет здоровье, психику и энергетический кокон, – начала рассказывать Надюша.
Спустя пять минут Вера была полностью уверена, что это имена та вещь, которой ей не хватало всю ее сознательную жизнь. Она купила сразу три коробки и, забыв о минералах, счастливая и веселая пошла домой.
– Нет у тебя совести, Надюха, – сказала Татьяна Ивановна из соседнего отдела, где продавались церемониальные наряды.
– Почему нет? – удивилась Надя.
– Обманываешь бедных женщин. Вон та старушка уже полгода к тебе ходит за этими вонючками и еще соседям набирает, и не стыдно тебе, – укоризненно сказала Татьяна Ивановна.
– Я их не обманываю, я им продаю то, что они хотят, – твердо сказала Надя.
– Так не омолаживающие они никакие, обычные вонючки, причем еще и химические, нет там никакого сандала, роз и всего прочего, отдушка только, – не унималась Татьяна Ивановна.
– Зато действуют. Ты вспомни, какой бледной тенью пришла сюда Арнольдовна, та, по твоим словам обманутая старушка, а сейчас глянь – каблуки, прическа, красный шарф и огонь в глазах, – ответила Надя.
– Ну, это совпадение, наверно, – уже не так уверено сказала Татьяна Ивановна, – нет же в них ничего омолаживающего.
– А в них ничего и нет, – Надя покрутила в руке палочку благовоний, – все в нас самих.
Ноты: запах магазина фен-шуй, смесь всех благовонных палочек, арома-масел и ароматных свечей.
Brocard Tantra
Тихая, расслабляющая музыка, похожая на жужжание пчел. Я в шикарном СПА салоне. Девушка с заостренным носом мажет мое тело медом. Я вдыхаю сладкий аромат и погружаюсь в негу блаженства. Мое тело словно тает в этом меду. Накатывает дрема. Тело становится легким, почти невесомым. Жужжание убаюкивает. У меня вырастают крылья, тонкие, прозрачные и золотые. Мне хочется лететь, сладкий запах погружает все глубже в сон. Где граница сна? Насколько глубок этот путь? На тело плавно наваливается тяжесть, ее все больше. Медовый запах заполняет сознание, мед вокруг меня, он льется нескончаемой рекой.
Мед!
Я просыпаюсь вся в меду! Ох, лопнула сота, моя комнатка залита медом. Я быстро залатываю соту и печально смотрю на испорченный мед. Придется его съесть. Но это позже. Я быстро приползаю к выходу и вылетаю из улья. Меня догоняют воспоминания. Мне снился жуткий кошмар. Я была человеком с огромным лысым телом, четырьмя конечностями и без крыльев. Может и хорошо, что сота лопнула, а то бы пришлось терпеть этот ужас дальше. Я набираю скорость. Ветер гладит мои ворсинки и прогоняет прочь остатки страшного сновидения. Я лечу на запах цветущей лаванды, приземляюсь на цветок и погружаю свои лапки в ароматную пыльцу. Какое счастье, что я такое совершенное создание!
Ноты: лакрица, дерево, карамель, мед, амбра, перец, пыльца, лаванда, белые цветы, ирис, бензоин, воск, пачули, земля, полевые цветы.
In The Mood For Love Gianfranco Ferre
С яркого чистого неба обрушилась стена дождя. Идя по узкой маленькой дорожке, соединяющей два жилых квартала через пустырь, я слилась с морем неба. Моментально промокшая одежда, хлюпающие по сразу образовавшимся лужам ноги в открытых сандалиях. До домов бежать было сильно далеко, и я рванула к огромному дереву акации, стоящему прямо в центре пустыря. Стряхнув капли с рук, я обнаружила, что в укрытии не одна. Он стоял у самого ствола, с его висящих сосульками волос стекали ручьи на прилипшую к телу рубашку. Наши взгляды встретились, и весь мир исчез за белесой пеленой усилившегося дождя. Мы целовались в каплях, пробивающихся через крону, в аромате акации. Единственные в этом маленьком мире с деревом, любовью и дождем. Не знающие имен, забывшие кто мы есть, впервые поверившие своему сердцу. Ныряли в озера глаз, кормили друг друга сладкими цветами, шептали слова, значение которых не имело смысла, тогда как шепот в шелесте дождя был крайне важным.
Потом вышло солнце. Завеса, отделяющая дерево и остальной мир, спала. Мы очнулись от сладкого невозможного в реальности наваждения и молча разошлись в разные стороны. Я шла прямо по траве, под ногами хлюпала скользкая грязь, пахло землей, травой и цветами акации, запутавшимися в мокрых волосах. Шла в реальном мире, и только сердце знало, что я готова променять его весь целиком на маленький пятачок под цветущей акацией, бездонные глаза, мокрые объятья и сладкий шепот, обрываемый поцелуями.
Ноты: акация, мокрая земля, терпкая трава, цитрусы, ветивер.
Lalique Lalique Pour Homme Equus
– Лошадь, лошадь, смотри у меня лошадь! – кричала Машка и скакала с веткой ивы.
– Нет у тебя никакой лошади, – ответил я, хотя мне и самому уже виделась развивающаяся грива вместо ивовых листьев.
Я завалился на спину. Какое же теплое лето выдалось в этом году. Жуя травинку, я тайком поглядывал на скачущую Машку. У нее, конечно, была лошадь, впрочем, и все, что она могла себе вообразить, а воображать она умела. Мало ли что этого не видят остальные, больно нам нужно их мнение. У нас с ней свой мир, у них свой.
Вот Машка отпустила свою лошадь и легла рядом. Мы лежали так наверно целый час, но облаков так и не появилось, значит, игра в «найди больше чудовищ» переносится на завтра.
Мы, не сговариваясь, поднялись и побежали в сторону Машкиного дома. И также вместе остановились на самом краю поляны. Взявшись за руки, смотря, не мигая, в глаза, мы клялись, что всегда будем вместе. И были вместе, целую вечность, все безмерно долгое лето. Каждый день бегали на луг, выдумывали новые игры, пили чай у Машки на кухне, по-взрослому, как ее старший брат, без сахара, с лимоном, кривясь и заедая огромными ложками меда. Читали подборку старых технических журналов моего деда, по слогам произнося непонятные слова. И мечтали, мечтали, мечтали. Машка хотела, чтобы все ее придуманные вещи, игры, звери и вообще все-все могло появляться, так чтобы это замечали другие. А я мечтал, чтобы Машка стала самой счастливой. И очень рад, что именно моя мечта исполнилась, несмотря ни на что. Да, мы не виделись с ней с ее выпускного в университете, она недосягаемо далеко, почти в другой вселенной, на другом континенте, за двумя длинными авиа-перелетами, которые простой инженер не сможет позволить себе, даже сев на строгую диету. Но она счастлива. А я иногда прихожу на нашу поляну, от которой осталась маленькая полоска травы, зажатая новыми многоэтажками. Прислоняюсь к чудом уцелевшему дереву желаний, нахожу крохотные вырезанные моим перочинным ножом буквы М + А равно упавшая восьмерка, как объяснил нам мой дед, это вечность. Я вожу рукой по коре, повторяя буквы, и шепчу, как мантру – Маша плюс Андрей равно вечность. Мне не грустно, просто чуть обидно, что наша вечность оказалась короткой. Но кто их знает, какие они вечности на самом деле.
Ноты: ветивер, сладкие травы, чай, лимон, мед, пересохшая бумага, кора.
Lolita Lempicka Midnight Couture Black Eau de Minuit
Спокойно. В бокале Джек Дэниэлс на тарелочке ломтики сыра бри, камамбера и дор блю. Шуршит фольга темного шоколада, вплетаясь в мелодию саксофона.
Я облокачиваюсь на массивный подлокотник из красного дерева, поднимаю голову и смотрю в его глаза, бездонные как сама вселенная. Мой ангел, мой демон, мой свет и тьма. Его плащ пахнет дорожной пылью и цветами, маленьким букетиком диких роз, перемешанным с полевыми травами и забытым в кармане. Так и не подаренным мне, потому что когда он пришел, подарки, слова и другие атрибуты утратили всякую цену. Ветер распахивает створку окна, и в тепло комнаты врывается холодный пронизывающий воздух ночи, запах влажной земли и тень ожидания. Ожидания пути. Нескончаемого. Бескрайнего. Вечно стелящего свои дороги в извилистом безвременье.
Мой вечный спутник отвешивает шутовской поклон, подает мне руку и выдергивает из бренного тела. Я беру его под локоть, и мы отправляемся в ночь, навстречу настоящим, искренним глупостям, по которым так скучала ярко-красная искра в центре моей души, вырванная когда-то из костра мироздания.
Когда приходит смерть, ты перестаешь бояться жизни.
Ноты: виски, лакрица, сыр, шоколад, дерево, табак, сухая трава, роза, шалфей, геосмин, влажная почва, ладан.
Salvador Dali Dali Wild
Помните мечты детства: «Я вырасту, и буду работать на конфетной фабрике»? Ничего в этом хорошего нет, скажу я вам. И заметьте, частенько так, мечты сбываются, а радости от этого никакой. Карамельный дух наполнял маленькую комнатку, заявленную, как гардеробная. Инна отвлеклась от своих мыслей и открыла форточку. Это маленькое спасение от въевшейся даже в мозг леденцовой сладости. Из форточки пахнуло легким ментолово-хвойным воздухом. Инна снова погрузилась в себя. Повторяя в уме, словно детскую считалочку, рецептурные компоненты, которые она только что загрузила в огромный чан.
– Сазонова, ты опять с отдушкой переборщила? – распахнув дверь, закричала Мария Петровна.
– Все по рецептуре, – съежившись, ответила Инна.
– Где ж по рецептуре, прет на весь цех, у баб глаза уже в кучу, – гневно продолжила она.
– Новый рецепт, второй день варим, – сказала Инна.
– Новый, старый, делай, что-нибудь, это невыносимо, – уже смягчившись, добавила Мария Петровна.
Инна глубоко вдохнула почти из самой форточки и пошла в цех. Аромат миндаля явно зашкаливал. Она взяла увесистый пакет и открыла чан. В горле запершило, захотелось чихнуть, но потом резко перехватило дыхание, и опустилась темнота.
Инна очнулась на полу. Вера колотила ее по щекам. Другие стояли вокруг.
– Очухалась, – констатировала Мария Петровна, – В раздевалку ее.
Вера и Аня подхватили меня за плечи и поволокли к дальней двери.
– Сиди тут, я сейчас принесу воды, – сказала Вера и закрыла за собой дверь.
Аня присела рядом.
– Так никому и не сказала? – тихо спросила она.
– Нет, – ответила я.
– Все равно придется-то, – продолжала Аня.
– Через месяц, если сейчас скажу, квартальной премии не видать, – сказала я.
– И перейдешь на упаковку, поняла, – твердо заявила Аня.
– Перейду, – кисло пообещала я.
– Пей, – вернувшаяся Вера протягивала пластиковый стакан.
– Давай, это, собирайся и домой. Я доварю сегодня. Но завтра, чтобы как штык и здоровая, – сказала Мария Петровна, стоя в дверях.
Я быстро переоделась и, не веря своему счастью, засеменила к проходной.
– Может ей скорую надо было, вдруг что-то серьезное? – задумчиво произнесла Вера.
– Конечно серьезное. Пузатая она. Вон сиськи уже третий размер. Чего расселись, марш работать! – сказала Мария Петровна.
Я шла по улице, звонкие весенние лучи грели щеки. Цветущие абрикосы наполняли воздух нежностью и счастьем. Я держала руку на поясе и представляла маленькую девочку с красными бантами, она говорит своим друзьям: «А моя мама делает конфеты».
Ноты: карамель, миндаль, хвоя, ментол, леденцы, дерево, сандал, ваниль, абрикосовый цвет.
Miraculum Pani Walewska Noir
– Бабуль выпей валерианочки, – Ирина всунула ей в руку маленький стакан с каплями.
– Да причем тут валерианочка, – не унималась Агафья Федоровна, – розы-то, розы, тогось, – прослезившись, добавила она.
Потом покрутила стаканчик в руке и залпом влила в себя.
Ирина посмотрела в окно, где красовалась бывшая гордость ее бабули – выведенная сортовая роза, ранее украшавшая парадный вход их дома. На кустах были сломлены несколько веток, и не осталось ни одного цветка.
– Давай чаю попьем, – предложила Ирина.
– Как будто это поможет, – огрызнулась Агафья Федоровна, но пошла ставить чайник.
Ирина пошуршала оберткой и запихнула в рот сразу две барбариски, сделала несколько глотков огненного чая и задумчиво произнесла:
– А давай пересадим на задний двор.
– Ты, моя милая, всегда умненькой была, только помогло ли это тебе кавалера найти? – ответила бабушка, глядя куда-то в стену.
– Как-то не гналась за этим, – ровно ответила Ирина.
– Не гналась она, за тобой гнаться должны. Розы – это украшение, они на виду должны быть, глаз радовать, гостей зазывать. Зачем они мне на заднем дворе.
– Ну, зацветут снова.
– Эти не зацветут. Одноцветные они вышли. Пускают одну розетку, она и цветет, а если ее срезать больше не цветут.
– Так всегда ж подрезают, – удивилась Ирина.
– Вот такой вот сорт вышел. Поймать бы окаянного! – она сжала кулаки.
– Это, наверно, дети.
– Да у нас на улице и детей-то таких дурных нет.
– Может кто-то букет девушке рвал.
– Какой букет, у основания головки поотламывали и на землю покидали, ногами растоптали, – ее опять потянуло на слезу.
– Новые посадишь, и будут еще лучше, на зависть соседям.
– На зависть, – повторила Агафья Федоровна.
Скрипнула форточка, и в кухню запрыгнул огромный котище.
Он теранулся об ногу Ирины и уселся на коленях Агафьи Федоровны.
– Ах ты, мой жиробасик, – ласково трепала кота хозяйка. Кот урчал и то выпускал, то прятал большие желтые когти, на одном из которых Агафья Федоровна заметила кусочек лепестка розы.
– Видел родимый, что эти паразиты сделали, был бы ты у меня собакой, по следу бы нашел.
Кот посмотрел на нее. Потом спрыгнул на пол и начал отрыгивать комок шерсти.
Вместо шерсти на полу появилась бесформенная красно-белая масса, в которой Агафья Федоровна сразу узнала лепестки своей редкой розы. Кот посмотрел на комок, потом на хозяйку, и пока та начала подниматься со стула, пулей выскочил в ту же форточку, откуда пришел.
Ноты: настойка валерианы, роза, чай, леденцы, амбра, кардамон, мускус.
Novaya Zarya Renommee
ПАТРИЦИО
– О, дива дивная, Эмилия, ты выйдешь на балкон! Тиха сегодня ночь, и звезды светят ярче. Ты, как ночной цветок, яви же красоту свою.
Эмилия выходит на балкон, но не замечает Патрицио, притаившегося внизу.
ЭМИЛИЯ
– Луна – царица неба, звезд, лишь пред тобой честна я. Мне не любим Патрицио. А свадьбы день уж оглашен.
Эмилия плачет. Слышится лай сторожевых собак. Патрицио дергается и падает в заросли дикой розы. Лай стихает, и Патрицио выбирается из кустов. Он слышит лязг затвора ворот. Собирается убегать, но узнает силуэт Эмилии. Патрицио тихо следует за ней. Эмилия приходит к морю и опускается на камни.
ПАТРИЦИО
– О, тяжкий груз – я даровал несчастье! Но сватовство нельзя уж отменить. Я убегу, клеймо позора унеся с собой. И ангел мой – Эмилия возрадуется вновь.
Тем временем Эмилия берет большой камень и идет в воду. Патрицио выбегает из укрытия.
ПАТРИЦИО
– Постой, любовь моя! Позволь сей груз печальный нести с тобой до самого конца!
Патрицио подходит к Эмилии, берет за другую сторону камень. Они вместе входят в воду. Эмилия начинает тонуть и отпускает камень. Патрицио вытаскивает Эмилию на берег.
Начинается рассвет. Эмилия приходит в себя и обнимает Патрицио.
После церемонии бракосочетания Патрицио приносит в их сад огромный валун с моря. Эмилия сажает возле него розовый куст.
Ноты: роза (шиповник), малина, листья, пион, масло.
Gucci Flora by Gucci Eau de Toilette
Отвинчиваю крышечку на баночке с мыльными пузырями, настоящими, из магазина. Подношу к губам колечко. Оно пахнет чем-то, похожим на «Прогресс», а еще счастьем и летом. Я шагаю по шуршащим камешкам аллеи вдоль красивых клумб с петушками. За мной летит шлейф из разноцветных шаров. Надо оставить часть сокровища на потом. Я крепко завинчиваю крышку и отдаю маме.
Взамен забираю у нее мой огромный розовый пряник. Это приз за полностью съеденную котлету в столовой. Это не просто пряник, это особый пряник. Такие есть только в той столовой, потому что они пекут их сами. Я откусываю сразу два куска. Он необычайно вкусный, а розовая глазурь пахнет не то клубникой, не то конфетами. Мы проходим мимо автомата, который делает мягкое мороженое. Вокруг него особый запах, и эти розовые вертушечки в конусном стаканчике необычайно манят.
– Папа, давай купим, – в который раз ною я.
– Там пол этого стакана, как три брикета пломбира, – непреклонно отвечает он.
Я с завистью смотрю на девочку, которой купили такой рожок. И она, поймав мой взгляд, показывает мне язык.
– Ну, пап, – делаю я последнюю попытку, пока автомат не скрылся из виду.
– Смотри лучше, какая красота вокруг, а воздух какой, – переключает тему папа.
Клумбы действительно красивые, на одной из них живые часы из цветов с двигающимися стрелками. В воздухе много влаги от только что прошедшего легкого дождя, и цветы источают тяжкий и сладкий аромат. В колоннаде у фонтана играет оркестр.
Мы идем в магазин, в котором очередь никогда не кончается. Я лавирую в толпе, пытаясь не отстать от папы. От прилавка пахнет шоколадками в фольге. С другой стороны доносится запах пирожных. Папа пропихивается к прилавку, где выставлены бутылки с вином. «Ну вот, опять мама будет бурчать, что он купил дорогое вино», – думаю я, – «Зато это хороший шанс на шоколадку».
– Папа, шоколадку купишь? – спрашиваю я, дергая его за рукав шведки.
– Угу, – мычит он.
И вот мы уже бежим на электричку, город провожает нас моросящим дождем. Еще пара дней отпуска пролетели незаметно, и вот я уже стою дома, уткнувшись носом в большой лакированный шкаф. У него какой-то необычайно вкусный запах. Папа шуршит лентой бобины, и в комнате звучит любимый голос.
Ноты: мыльные пузыри времен СССР, петунья, клубника, пряник, пион, шоколад, корица, пирожное, лакированное дерево, сливочный мускус.
Fueguia 1833 Jacaranda
– Иж, какой хлыщ! Надухарился и ходит тут, – говорит Евдокия, высоко подняв голову и указывая глазами на прошедшего только что через проходную мужчину в белом костюме.
– Вы что такое несете? Это наш новый начальник, – говорит остановившаяся бухгалтерша.
– Вот я и говорю, хороший какой мужчина, и одеколон у него, и костюм, – меняет направление Евдокия.
Евдокия посмотрела на часы, пересменка закончилась. Она щелкнула задвижкой на входной двери. Взяла большой кусок хозяйственного мыла и отправилась в туалет. В туалете пахло щелоком и хлоркой. «Видать, Ивановна только убиралась», – подумала Евдокия. Она нащупала миску на шкафу, положила туда принесенный кусок мыла и налила немного воды. Потом, достав со шкафа пластиковый кусочек трубы, начала им мешать мыло в миске. Спустя минуту, она, высунувшись по пояс из окна туалета, пускала мыльные пузыри. Они разлетались по всему внутреннему двору. Евдокия глядела в небо на медленно плывущие облака. Миска в ее руке накренилась и начала капать вниз.
– Эй! Что вы там делаете? – послышалось снизу.
Евдокия опустила взгляд и увидела нового начальника, на которого пролила только что мыло. От неожиданного переживания она выпустила миску из рук, и та прямехонько угодила в голову белокостюмного. Евдокия быстро закрыла окно.
– Вот жеж, гадство! – выругалась она.
Оглядевшись, она открыла шкаф, залезла в него и плотно закрыла дверь. В шкафу пахло сыростью и хозяйственным мылом. Евдокия затаила дыхание. Она вслушивалась, ожидая услышать шаги в коридоре, но ничего не происходило. Через полчаса такого ожидания она задремала.
Проснулась Евдокия от грохота металлического ведра, упавшего на плитку пола.
– Едрить твою налево! – ругалась Ивановна, открывшая шкаф и явно не ожидавшая застать там спящую Евдокию, – Какого лешего тебе тут надо?
– Прячусь, – шепотом ответила Евдокия и потянула на себя дверцу шкафа.
– Быстро вылезла! Удумала чего. На проходной иди, прячься, – кричала Ивановна, вытаскивая Евдокию из шкафа.
– Не пойду! – упиралась Евдокия.
Но Ивановна была явно сильнее и, выпроводив Евдокию за дверь, замкнула ту изнутри.
– Вот и сиди в своем туалете, – огрызнулась в пустоту Евдокия.
– Вот же дура, – произнесла Ивановна, ища в телефоне номер заведующего.
– Петр Дмитриевич, у Евдокии снова приступы, – сказала Ивановна, дозвонившись, потом долго слушала и повторяла – Ага.
– Как работается? – спросил в окошко проходной Петр Дмитриевич. Он был одет в наглаженный кипельно-белый халат и мягкие удобные тапочки.
– Ивановна наябедничала, – печально произнесла Евдокия.
– Пойдем лучше в мой кабинет, поболтаем, – с улыбкой сказал Петр Дмитриевич.
– Не отстанете же, – вылезая из будочки, сетовала Евдокия.
В кабинете пахло кварцеванием и чистотой.
– Рассказывай, – сказал Петр Дмитриевич.
Евдокия вздохнула. Рухнула с размаху на кушетку так, что та заскрипела и сказала:
– Мыло пролила.
Петр Дмитриевич ждал продолжения.
– Из окна, – дополнила Евдокия.
Петр Дмитриевич кивнул.
– На нового начальника, – продолжила Евдокия.
На лице Петра Дмитриевича появилась озадаченность.
– Ну, потом и миску сверху уронила. Да испугалась я. Он как гаркнул снизу, руки сами разжались, – закончила Евдокия.
– Я все улажу. Иди, работай, – сказал задумчиво Петр Дмитриевич.
– Не сердитесь? – спросила Евдокия.
– Сержусь, но за шкаф, в котором ты сидела. Больше так не делай. А разлить любой мог. Иди, – ответил Петр Дмитриевич.
Евдокия тихо закрыла за собой дверь.
– В психиатрической больнице больные должны находиться в палатах, а не на рабочих постах! – бушевал новых директор.
– Она признана дееспособной. Мы ее выписали, – уточнил Петр Дмитриевич.
– А зачем на работу-то взяли? – спросил директор.
– А кто ее кроме нас примет-то. Я знаю, что с ней все хорошо. Лишь мелкие поведенческие отклонения, – продолжил Петр Дмитриевич.
– Мелкие? – указывая на испорченный белый пиджак, спросил директор.
Петр Дмитриевич поморщился.
– Ладно, пусть работает, – смягчился директор, – но чтобы больше ничего подобного.
– Прослежу, – кивнул Петр Дмитриевич.
Директор взял из вазы яблоко, откусил, принюхался.
– Здесь, что все мылом воняет! – сказал он закрывшейся за Петром Дмитриевичем двери.
Ноты: мох, влага, земля, амбра, хозяйственное мыло, хлор, щелок.
Shakira Wild Elixir
Кондиционер был включен на полную. Андрей залпом осушил коньяк и начал вгрызаться в дольку лимона. На столе стояла открытая пачка конфет. Одна из них была надкусана, из нее торчал кусочек миндального орешка. Всплывает воспоминание:
– Не люблю миндаль, – говорит Ира, морщит нос и кладет надкушенную конфету в коробку.
Полчаса назад его Ира. Теплая, смеющаяся, танцующая под какую-то дурацкую попсовую песенку из своего айфона. А сейчас только холод. И миндальный яд.
В дверь раздается стук. Потом еще. Андрею не хочется двигаться. Он делает над собой усилие и открывает.
– Доставка, – улыбается курьер с огромным букетом белых роз. Роз, которые так любила Ира.
Андрей молча расписывается в бумагах курьера, копается в бумажнике и дает чаевые. По комнате расползается тонкий аромат, хрупкий, словно морозные узоры на окне. Андрей понимает, что стоит с букетом и не в силах отпустить его. Он подходит к столу и наливает до краев стакан, опустошая бутылку коньяка. Потом задумчиво пьет его, в его голове мысли о чае. Вкусный чай с веточками только что сорванный липы, который ему заваривала на даче Ира. Ира, бегающая босыми ногами по невозможно ярко-зеленой траве.
Холод дует в спину. Андрей выключает кондиционер, но холод остается, он наполнил его изнутри до краев и теперь не покинет никогда. Холод не Ирина, он не может сесть в машину и уехать в торговый центр. Холод останется с ним. Раздается звонок мобильника. Андрей знает, откуда этот звонок. Он погружает свое лицо в букет, лепестки гладят, аромат бьет в нос. Андрей продолжает погружаться шипы оставляют царапины, листья лезут в глаза. Телефон продолжает звонить.
Ноты: миндаль, холод, цедра цитрусов, алкогольные ноты, чай, липовый цвет, белая роза, мускус, белые цветы, карамель.
Christian Dior Poison Tendre
Прошел сильный дождь. Ветер несет сладкие запахи цветов с клумбы напротив здания, этот запах так знаком, приятен, свеж, но я гоню его прочь. «Забудь! Это было в прошлой жизни», – говорю я себе. Тихонько выбираюсь из своего укрытия, отряхиваю лохмотья и с печалью смотрю на промокшие насквозь ноги. Дождаться первой милостыни и выпросить стакан чая у толстяка в будке с пирожками. Я выхожу на угол, оглядываюсь, протягиваю руку, и статный мужчина в дорогом костюме кладет в нее пачку купюр. Я не успеваю опомниться, чтобы сказать слова благодарности, как он уже садится в припаркованную машину и уезжает. «Этого же хватит месяца на два, да нет, на все пять», – думаю я, проводя пальцами по краям купюр. Я прячу пачку в карман куртки и быстро иду мимо сверкающих витрин элитных бутиков. А потом, не веря происходящему, захожу в дверь одного из них. Гадкая гусеница, замотанная в тряпье. Но кокон падает и на свет выходит не очень молодая, но стройная и эффектная женщина. «Неужели это я?» – заглядываюсь я на весело шагающую даму. Она размахивает маленькой сумочкой и смотрит то в небо, то на свое отражение в лужах, витринах, в стеклах припаркованных авто. И вновь порыв ветра приносит манящий аромат белых цветов, от которого я вспоминаю себя, ту настоящую и единственно правильную. Меня накрывает волна счастья, от которой хочется взмыть в небо, но земля цепко держит меня. Я ускоряю шаг и иду точно к намеченной цели. Открываю дверь, пробегаю сквозь какофонию расплескавшихся в воздухе запахов к дальнему стеллажу. Вот они! Я бережно беру коробочку и иду к кассе. «Что ты делаешь, дура? Это последние деньги. Как ты собираешь жить?», – крутится в голове. Вынув из кармана купюры, я уверенно протягиваю их кассирше. Девушка мило улыбается, пробивает чек и кладет мое сокровище в маленький фирменный пакет, на котором буквами высечена проба настоящей женщины.
Я подхватываю бархатистые ручки и выхожу на улицу. Теперь я знаю, что у меня все будет хорошо.
Ноты: белые цветы, мох, зеленые ноты, альдегиды, мандарин.
Caron Yatagan
Так пахнет перед дождем – пылью, зеленью и неизбежным. Каблуки скрежетали по мостовой, в спину дул ветер, в который вплелись все зеленые краски лета. Я пыталась убежать, повинуясь естественному порыву. «Просто беги», – говорила я себе. За спиной громыхнуло. Еще несколько шагов, и меня догнали огромные капли дождя. Влажная пыль била в нос, ноги скользили по мокрой плитке, солнце спряталось за серым. Еще один раскат, и с небес упала стена воды. Я спряталась под деревом. С веток стекали струйки дождя, рисуя на белом платье серые мокрые пятна.
Я не успела. Мне казалось, что еще целая неделя впереди, полная яркого солнца, запаха цветов, красных, обгорелых на пляже плеч и чистого упоительно счастья. Но холодные струи дождя бежали по рукам, изумрудные босоножки заливала вода, мутная, серая и совсем лишенная тепла.
К шелесту дождя добавился стук града. Огромные градины барабанили по листьям и со звоном разбивались о тротуар. Робко выглянуло солнце, играя лучами в фальшивых бриллиантах, рассыпающихся на осколки надежд. Мое время таяло, истончалось и уходило. В серой луже плавал первый лист. Он был сорван ветром, полон зелени и блестел, но я знала, что это конец. Тело мое становилось прозрачным, последние капли дождя смывали меня, как неугодное художнику изображение. Последний вдох наполнил горечью, а потом перец защекотал мои ноздри, я чихнула и рассмеялась, поправила ярко-оранжевое платье и весело побежала в булочную, шлепая новыми разноцветными галошами по потокам несущейся воды. Солнце бережно грело чуть промокшие плечи. Перед глазами крутилась тарелка перченных сырных слоек, которые я куплю и слопаю назло всем диетам. А еще закажу огромный стакан травяного чая, не знаю, что они туда кладут, но он пахнет всеми травами сразу и холодит, как ментоловая жвачка.
Ноты: пыльная зелень, вода, пачули, перец, слоеное тесто, плавленый сыр, горькая трава, шалфей, дубовый мох, ментол.
Caron Nocturnes de Caron
Полы длинного плаща развеваются на ветру. Ветер шепчет: «Подожди, может, стоит еще пару лет наслаждаться тишиной, ходить на полные мыслей ночные прогулки, писать свой многотомный тайный роман об одиночестве». Но мужчина в плаще упрям. Он сопротивляется ветру и идет по Монмартру, прижимая к груди маленький букетики белых гардений. Он сворачивает в кафе и сразу ловит ее взгляд. Он может даже в темноте, повернувшись спиной знать, что она на него смотрит. Ее изумрудные глаза проникают в самое сердце, прикасаясь к нему нежными поцелуями. Он дарит ей букет, она улыбается. Потом они болтают, едят ароматные сладкие перцы в каком-то замысловатом и красивом блюде от шеф-повара. Молчат, держатся за руки и смотрят друг на друга в шуме кафе. Потом идут на ветреную залитую фонарным светом улицу. Они не разжимают рук. Каждый из них, глубоко внутри знает, что это нельзя делать особенно сейчас. Пахнет мокрой листвой, еще чудом держащейся на деревьях. Двое все теснее прижимаются друг к другу и прячутся от фонарей. Наконец они находят маленькую улочку, темную, освещенную только бледным полумесяцем луны. Заходят в самую тьму, где почти неразличимы их лица. Он нащупывает в кармане тонкое, едва ощутимое кольцо и вкладывает его в ее ладонь. Она сжимает ладонь и замирает. Он обнимает ее, и они стоят так целую вечность, ощупывая это бесконечное пространство времени своими душами. Насладившись этой бесконечностью, она одевает кольцо, и они исчезают. Какие-то другие мужчина и женщина выходят из темноты переулка и весело шагают по ночному городу, держась за руки.
Ноты: альдегиды, зеленые ноты, мох, сливочный аккорд, гардения, паприка, древесина.
Bamotte Incantare
Крапчатые яблоки, одни почти полностью красные, другие – зеленые с мелкими красными штрихами. Я срываю их осторожно с дерева и укладываю в корзину. Мои руки, мокрые от утренней росы, лицо строгое и сосредоточенное, порой счастливая улыбка выбегает наружу, но я быстро прячу ее. Я возвращаюсь в дом. Ставлю корзину на стол. Бабушка Аза внимательно осматривает яблоки и высыпает на середину стола.
– Молодец, хорошие, – говорит она.
Я жду новых инструкций. Баба Аза садится на скамейку и указывает мне на соседнюю.
– Теперь надо рассортировать их, нам нужны только самые красные, – говорит она и начинает перебирать яблоки.
Я внимательно рассматриваю каждое яблоко и кладу его в одну из двух кучек. Потом я слежу за действиями бабушки и стараюсь в точности их повторить. Мы режем каждое яблоко на четыре части и удаляем сердцевины.
– Конфетку? – протягивает она мне леденец из вазочки и кладет один себе за щеку.
Я разворачиваю конфету и тоже прячу за щеку.
Бабушка складывает яблоки в кастрюлю, отмеряет сахар.
– Запоминай сколько кладу.
Я киваю.
– Налей стакан воды, – говорит мне бабушка.
Я наливаю и стою с ним у засыпанных сахаром яблок.
– Сейчас будет волшебство, – улыбается баба Аза.
Я не в силах сдерживать улыбки, но все равно пока ничего не могу понять.
– Выливай воду, – говорит баба Аза и ставит кастрюлю на маленький огонь.
Когда яблочно-сахарный аромат полностью заполняет все комнаты дома, мы уже закупориваем банки.
Баба Аза подписывает бумажечки для банок.
А я сижу расстроенная, словно меня обманул сам Дед Мороз.
– Ты же говорила, научишь меня волшебству, откроешь один из своих секретов, а мы просто варенье сварили, – изливаю я свою печаль.
– Это не просто варенье, – отвечает баба Аза.
Она наклеивает на банку бумажку с надписью «Обучение».
– Вот придут осенью мамки и будут жаловаться, что их дети плохо учатся, что им усердия и внимательности не хватает, а я им варенье это волшебное дам.
– Какое ж оно волшебное-то?
– Самое волшебное. Волшебство – оно во всем. Особенно когда от чистого сердца. Ты яблоки собирала с мыслями об обучении, перебирала их, выбирая лучшие, резала, повторяя все действия за мной, воду в ручках держала – сама концентрация. Все это там, – бабушка указывает на банку.
– Я думала, будет что-то особенное.
– В жизни все особенное, когда ты научишься это чувствовать, станет значительно легче.
Я смотрела на рядок банок яблочного варенья – мое первое волшебство.
– А что с зелеными яблоками будем делать? – спросила я, указывая на оставшуюся кучку на столе.
– Компот завтра сварим.
– Волшебный?
– Обычный.
Ноты: яблоки, зелень, роса, леденцы, сахарный сироп, яблочное варенье, роза.
ID Parfums Autour de Minuit
– Яки, вернись! Ко мне! А ну сюда!
Яки не думала возвращаться. Она весело скакала по выставочному стенду из белых и желтых цветов, центр которого украшала немыслимых размеров лилия. Наверно, искусственная, ну нельзя же вырастить вот такущую лилию. Потом я вспомнила о Яки и снова начала ее манить. Вот же дрянная собаченция, веса в сто грамм, а хлопот на слона. Яки гордо сидела на огромной лилии в позе, не предвещавшей ничего хорошего.
– Нет! Нельзя! Фу!
Я залезла на парапет и, облокотившись одной рукой на основании клумбы, нащупала на земле поводок. Вот и все. Я степенно шла по выставочному залу в аромате сотен цветов, а за нашими спинами красовалась прекрасная лилия с коричневой кучкой посередине.
– Будет мне уроком, как проносить на выставку собаку в сумке, – тихо говорила я себя, запивая стресс мятным чаем.
– А ты милочка, сегодня без десерта, нельзя убегать, – ругала я Яки, но видела по ее счастливым глазам, что это все без толку.
Воздух был сладок и неистово цветочен. Я закрыла глаза и представила, что сижу в райском саду на лужайке, полной всех цветов мира, по одному каждого. Цветы колыхались, шелестели листьями, околдовывали ароматом, над ними жужжал рой пчел. Почему пчелы разговаривают? – думалось мне.
– Чья это собака? – жужжали пчелы.
Я резко открыла глаза и обнаружила, что Яки отвязалась от ножки стола.
Старая дама за соседним столиком указала направление, и я понеслась обратно к выставочным стендам.
Искать долго не пришлось. Яки лаяла с головы цветочного великана. Ну вот как, как она туда забралась? Я вынула из сумки зеленую перчину и чуть посвистела. Яки уставилась на перчину, а потом провалилась внутрь великана. Сердце ухнуло и замерло. Слезы брызнули из глаз, когда разворошив сапог цветочного великана, Яки с визгливым лаем понеслась мне навстречу.
– Больше никаких цветочных выставок вместе с Яки, – обещала я себе, припудривая размазавшуюся тушь.
А потом посмотрела на счастливую, хрустящую перцем Яки и добавила:
– И овощных тоже.
Мы вышли из павильона и отправились гулять в сквер. Вечерело, пахло недавно подстриженным газоном и цветущими гроздьями гледичии. Яки прыгала по траве, а я думала, как я буду жить без нее, и почему собаки живут меньше людей, и как бы я была счастлива, вручая своей внучке или внуку в наследство маленькую Яки.
Ноты: белые цветы, лилия, астра, нарцисс, роза, мята, мед, пион, перец, влажная пудра, зеленый перец, нероли, дерево, зеленые ноты, трава, цветы дерева гледичия.
Nikos Sculpture pour Homme
Он выходит из ванной. На нем лишь полотенце, наброшенное на плечи. Он смотрит на меня. Подходит. Отбрасывает назад волосы, и на меня попадают капли воды. Они медленно стекают вниз. Он осторожно смахивает с меня каплю за каплей. Его лицо совсем рядом, я чувствую его дыхание. Его взгляд прикован ко мне. Он протягивает руку, берет флакон и орошает свое тело. Терпкий пленительный запах, словно глоток каберне. Сочные цитрусы. Нежная лаванда. Сладкая, как поцелуй, лакрица. Острый, как пронзающая стрела любви, перец. Лист лопуха, прикрывающий на миг наготу. И шершавая кора дуба. Он неотразим. И он мой.
Стойте. Подождите. Что он делает? Одевается? Да у него прекрасная белоснежная рубашка, шикарный костюм и суперские туфли, но он же собирается уходить. О нет! Берет ключи, дипломат и выходит за дверь. И я опять одна, одно, да какая разница. Теперь я – лишь край кровати, стул, тумбочка и маленький кусочек окна. Может хоть горничная зайдет и погладит меня полотенцем, а то этот красавец заляпал меня водой.
Ноты: терпкое дерево, цитрусы, вода, лаванда, перец, лакрица, лопух, дуб.
Estee Lauder Sensuous Nude
– Это фирменный торт прапрабабушки Иргуш. Помнишь ее? – говорит Гара.
– Та, что с головы до ног в родинках? – спрашиваю я.
– Да, она, – отвечает Гара.
Гара вынимает кристалл из разъема и дает мне кусочек своей памяти. Я усаживаюсь удобнее и начинаю смотреть.
Моя прапрабабка сидит у стола и мешает что-то в миске. Я подхожу ближе.
– Ты умеешь делать шоколад? – спрашиваю я тоненьким голоском.
– И не только, но это будет мой фирменный торт, – отвечает бабуля.
Я вижу нарезанные фрукты на большой тарелке, очищенные орехи на маленьком блюдце и кучу всяких баночек с приправами. Мой нюх улавливает очень вкусный запах, я иду за ним, а потом заглядываю в окошко духовки. Внутри что-то белое, похожее на огромный, чуть подмятый снежок. Бабушка ведет носом и тоже подходит к духовке.
– Вроде готов, – говорит она и выключает духовку.
– Давай вынимать, – прыгаю я от радости.
– Нельзя, ему надо прийти в себя, а то он схлопнется в блин.
Я жду мучительный час, когда бабушка все-таки вынимает этот снежный шар, каким-то неимоверным образом запихивает внутрь фрукты и орехи и заливает струйками шоколада.
– Я готова пробовать! – подбегаю я к столу, когда бабушка заканчивает.
– Вот и хорошо, но пробовать будем завтра, ему надо настояться в холодильнике, – рассказывает бабушка и убирает это чудо.
Признаться, я крайне расстроена, до завтра целая жизнь, это еще вечер, ночь и утро, в которое явно не дадут сразу слопать торт.
Мне скучно я хожу по комнатам и рассматриваю узоры на вязанных посеревших от старости салфетках, копаюсь в древнем серванте и раскладываю по размеру старинные серебряные ложечки с разными замысловатыми узорами на ручках.
Потом резко наступает темнота, я открываю глаза.
– Как жаль, что она не дожила до общего чипирования, – говорю я.
– Все равно бы ее не омолодили, – отвечает Гара.
– Но она могла оставить нам свою память, – говорю я.
Мы сидим в маленькой капсуле, Гара крепко обнимает меня, чтобы было не страшно приземляться. Но мне не страшно, я летала уже много раз, а Гара впервые покинула Землю. И страшно на самом деле ей, но я делаю вид, что мне тоже. Я жутко счастлива, что мы уговорили бабушку переехать на нашу планету.
Ноты: листья, шоколад, какао, лимонад, фрукты, мандарин, лавр, пастила, сахарная пудра, лимонная кожура, пряности, свежесть, айва, белые цветы, сухой миндаль, скорлупа миндаля, масло, мускатный орех, амаретто, старые накрахмаленные салфетки, старое лакированное дерево.
Andy Warhol Silver Factory Bond No 9
Опасная бритва скользит по подбородку, собирая пену и оставляя гладкую загорелую кожу. Илья промокает лицо полотенцем, наливает на руку лосьон и прихлопывает по щекам. Аккуратно моет бритву, вытирает и доводит ее кромку до идеальной остроты на кожаном ремне. Расставляет по местам бритвенные принадлежности и переходит к пряжке. Мажет ее зеленой пастой и начищает до солнечного сияния. Потом одевается. Поправляет китель и выходит на палубу. Как обычно он представляет себе чистое голубое небо, свежий морской ветер и развевающиеся ленты на бескозырках матросов. Но перед ним строй в серой форме. Нет ветра, никакого, даже обычного. В воздухе сухая пыль и запах чуть подгорелых проводов. Но это его корабль. Илья проходит вдоль строя, выслушивает рапорт дежурного и, отдав приказы, отправляется на мостик. Несколько человек сидят за пультом управления. Илья подходит к смотровому иллюминатору, за которым бескрайняя мгла и звезды. Сегодня его корабль совершит первый в истории человечества межзвездный прыжок. «Интересно, чем пахнут звезды?», – думает Илья, отдавая последние указания пред межпространственным переходом. Потом садится в капитанское кресло и произносит: «Старт!»
В воздухе еще осталось эхо команды «старт», но они уже в другой галактике. Первые и единственные земляне на миллиарды лет вокруг.
Они подлетают к планете, которая по расчетам ученых, должна быть похожа на Землю и пригодна для жизни. Но планету покрывает слой черного пепла, из кратеров исходит дым. Они прилетели слишком рано для планеты и слишком поздно для себя. Обратный переход не запланирован технически. Назад отправят только капсулу с отчетом. Серые камни и дым – вот, что уготовано судьбой для первопроходцев, разрывающих звездную ткань вселенной.
Ноты: ель, горькая смола, хвойный бальзам, ментол, деготь, кожа, паста гои, влажная пыль, шафран, фиалка, паленная изоляция, мед, неопознанные цветы, сухое дерево, камень, амбра, дым.
Italiano Vivo Armaf
Плавно погружаюсь в ванну, меня обнимает нежная пена, окутывает запах розы из аромалампы. Меж островами белоснежной пены плавают розовые цветки пионов. Я беру один и зарываюсь носом в середину. Обожаю пионы. Мне вдруг вспоминается, как однажды моя подруга пришла в гости и, увидев в комнате несколько ваз с пионами, сказала:
– Ты их убила! Они были живыми, дышали, цвели. Ты безжалостная убийца!
Чего только не приходит людям в голову, это же просто цветы. Я опускаю пион в ванну и, откинув голову на мягкое полотенце, закрываю глаза. Я слышу тихий шорох, к шее прикасается лепесток. Я знаю, что это пришел Крис, он любит разбудить нежной щекоткой, а я люблю долго не поддаваться. Лепестки сильнее прислоняются к шее и начинают сдавливать ее. Странно, таких игр у нас еще не было. Мне становится больно, я начинаю задыхаться. Ну все, это уже совсем не прикольно! Я открываю глаза, но вместо Криса передо мной огромный пион. Он душит меня стеблями, обвитыми вокруг шеи. Ужас охватывает меня, я пытаюсь вдохнуть, но тело обмякло, не слушается, и пион погружает меня под воду.
«Ее убил пион», – вижу я заголовок своего некролога. Что за кошмарный бред, это лишь цветы – нарастает яростная злоба. Я начинаю барахтаться изо всех сил и просыпаюсь.
Ноты: жасмин, вода, роза, пион, шампунь, пена для ванн.
Aspen For Men Coty
Он жевал стебли сельдерея с болгарским перцем, вынимая это из Наташиной сумки, и жадно сверкал глазами. Наташа пискнула, и я еще крепче зажала ей рот ладонью. Мы прятались за бумажным прессом, где был откидной столик для чаепития. Он-то и был единственной преградой между нами и человекообразным существом с зеленой кожей, черными острыми ушами и громадными желтыми, словно блюдца, глазами. Существо начало копаться в упаковках только что сделанных фигурных визиток. Разорвав коробку, он принюхался и начал их есть. После того как существо прикончило третью коробку картона и повело носом, заорать захотелось мне. Выходило, что мы будем следующим блюдом в меню. Из-за спины послышался голос:
– Простите, леди, мы тут немного заблудились, – сказал мужчина, высунувшись по пояс из стены, которая мерцала флуоресцентным светом и шла небольшими волнами.
– Мммм, – простонала через мою руку Наташа.
– Надеюсь, мой гоблин не причинил вам неудобств, – продолжил мужчина, и вышел целиком в комнату.
– Нисколько, – с придыханием сказала Наташа, убрав мою руку.
– Вы не подскажете, где мы? – спросил незнакомец.
– На Земле, – ответила я, разглядывая мужчину, чтобы обнаружить хоть какие-то отличия от человека.
Он засмеялся.
– Ну конечно, на Земле, а в какой параллели? – уточнил он.
– Вы хотите знать координаты? Долготу, широту и что там еще? – спросила я.
– Нет, мне всего нужен номер параллели и коэффициент магического заряда вашего мира, – ответил мужчина.
Пока я копалась в своем телефоне в поисках координат, до меня медленно доходили слова незнакомца. Магический заряд мира? Магия?
– Магии не существует, – сказала я, и уже собиралась огласить найденные мной координаты, когда подняла взгляд от телефона и уставилась в стену, из которой вышел незнакомец, она по-прежнему светилась и шла рябью.
– Вы не используете магию? – спросил мужчина.
– Ее нет, – уже не так уверено сказала я.
– Тогда это однозначно нулевой мир, – обрадованно сказал незнакомец, потом его улыбка спала, и он печально поглядел на гоблина, доедающего последнюю коробку картона.
– Вы путешественник? А я обожаю путешествия, разные места, гулять, кататься. Я очень много путешествую, – затараторила вышедшая из ступора Наташа, которая на самом деле никуда дальше загородной дачи не ездила.
– Простите, что вам это придется увидеть, но иного способа покинуть ваш мир нет, – сказал незнакомец и быстрым движением отрубил гоблину голову.
Зеленая кровь забрызгала все вокруг. Незнакомец обмакнул в нее руку и начал писать в воздухе. Там, где он проводил рукой, вспыхивали символы, похожие на руны. Потом образовалась дыра. Просто черная тьма с рваными краями повисла посреди комнаты.
– Магия существует? – тихо спросила я.
– В вашем мире ее крайне много, – сказал незнакомец и исчез в черной дыре.
А спустя секунду туда вбежала Наташа. Я даже не успела ничего понять, как оказалась одна в комнате с убитым гоблином.
«Всегда она увиливает от уборки», – думала я, кладя зеленую голову с торчащей изо рта недожеванной картонкой в мусорное ведро.
Ноты: трава, мята, лемонграсс, пена для бритья, овощ, стиральный порошок, болгарский перец, мокрый картон, ветивер, мокрая древесина.
La Perla J’Aime La Nuit
Кондитерский мешок все время пытается извернуться и выскользнуть. Я очередной раз сворачиваю его и выдавливаю на шоколадную крошку новый лепесток кремового цветка. У меня должна получится ветка жасмина, но пока выходят уродливые загогулины. Я злюсь еще больше, и от этого каждый новый лепесток становится еще безобразнее. Зачем людям такие странные изваяния на тортах? Торты, граничащие с произведениями искусства, для чего они? Их же все-равно потом безжалостно разрежут ножом и сожрут. И о чем я вообще думала, выбирая эту профессию – дизайнер тортов. Я сооружаю еще один кремовый лист и добавляю совсем уж кривую кляксу нераскрытого бутона. Наверно дело в запахе крема, рассуждаю я, в нем что-то невыносимо бесит, и от этого кривые лепестки получаются. Я ставлю торт в коробку, собираюсь отнести его на стеллаж готовых изделий, и тут появляется Мегера. Никто не говорил, что она сегодня придет, обычно о визите владелицы кондитерской знают заранее, а тут такой сюрприз. От неожиданности я чуть не выронила торт. Она подходит ко мне, смотрит на мое сокрушительное фиаско с цветами, морщит длинный крючковатый нос, набирает в грудь воздуха и начинает орать. Она орет, обзывает меня всякими словами, тыкает в торт, топочет ногами, ее лицо становится багрового цвета, а я смотрю на себя словно со стороны, мне тихо и хорошо, я улетаю далеко-далеко.
Пахнет сочной травой, рубленными дровами, терпким можжевельником. Я открываю глаза и понимаю, что уснула на кучке нарубленных для костра деревяшек. Мои спутники вернулись и пора разводить костер, день идет к закату, в траве начинают стрекотать насекомые. Я делаю несколько глубоких вдохов, наполняясь лесом, его силой и спокойствием. Это самое прекраснейшее ощущение – здесь и сейчас.
Ноты: эбеновое дерево, сливочный крем, индол, пряность, фрукты, ваниль, дерево, можжевельник, ветивер.
Gucci Eau de Parfum II Gucci
Вода барабанила по водостоку и с брызгами вырывалась из пасти дракона, которого я лет десять назад заказала у одного сумасшедшего художника по металлу. Я сидела в кресле, укутанная в два одеяла и смотрела, как дождь поливает сад. Расставленные на перилах веранды фиалки пахли изо всех сил. К ним присоединялся запах зелени. Но на самом деле пахло весной, не той робкой с ручьями холодной воды и первыми цветами, а уходящей, с сочной ярко-зеленой травой, нескончаемыми дождями и желанием все перемыть и перестирать в доме. Сегодня был один из этих приступов, когда хочется выкинуть весь хлам, а оставшийся, тоже по сути хлам, но по каким-то причинам любимый, вымыть до блеска и застирать до хруста. Но силы покинули раньше, пришлось упасть в кресло и ждать, когда тело вновь решит, что способно на деятельность отличную от созерцательной.
Дождь почти стих, я высвободила из одеял огромный живот, кряхтя выбралась из кресла и, косолапя на отекших ногах, поплелась в ванную. Запихнула очередную гору белья в машинку, морщась, засыпала стиральный порошок. Духу этой вонючей отравы не будет в доме после рождения малышки, снова пообещала я себе, ставя в угол почти пустую пачку порошка. Машинка загудела, и сразу захотелось спать. Борьба со сном лежит через еду! С этим оптимистичным лозунгом я переместилась на кухню. Но после вдумчивого изучения открытого холодильника поняла, что совсем ничего не хочу, кроме снова закончившегося арбуза. Я погрызла арбузную корку, оставшуюся на тарелке с прошлой трапезы и пошла гулять в сад. Проходя вдоль металлической решетки забора, я огляделась, а потом, наклонившись, жадно втянула запах мокрого металла. Чего только не приходит в голову двойным пузатым существам. Еще раз принюхавшись к пленительному запаху забора, я увидела маленькую ежевику, и тут же ее съела. Надо было вместо этих бесполезных фигурно подстриженных кустов сажать ежевику, огромное море ежевики. И в подтверждение моей правоты меня пнули изнутри ногой. Как хорошо иметь единомышленника.
Ноты: фиалка, трава, стиральный порошок, арбузная корка, дождевая вода, металл, ежевика, мускус.