– Не напрягайся. Со мной можно просто помолчать.

– Не против.

Антон разглядывает гущу в чашке, словно собрался гадать. Потом откидывается на стуле и смотрит в небо. Потом на меня.

– Я придумала лучше, ты когда-то говорил, что любой разговор бессмыслен, когда не видишь глаза собеседника. Вот мои глаза. Теперь можно смотреть в них сколько влезет, но говорить не обязательно.

– Предлагаешь в гляделки?

– Только не в такие – кто кого, чтобы не моргать или не отворачиваться. Просто смотреть. Только нужно еще кофе.

– И пива.

Мы смотрим друг другу в глаза. Я делаю глоток кофе. Антон облизывает губы. Улыбается одним уголком рта, потом начинает смеяться.

– Говорить совсем не запрещено, если хочешь, говори.

– Не хочу, мне понравилось.

Я вижу, как его взгляд блуждает по моему лицу. Он смотрит на губы. Потом сразу в глаза. На сережку, а сейчас вроде на прядь, которая с утра торчит так нелепо, что я даже не стала ее приглаживать. Взгляды встречаются. Интересно, как долго можно так смотреть и оставаться собой, помнить, где ты и кто. Глаза похожи на черные дыры. Они вроде лучатся, имеют цвет, но это обман, охотничья уловка, чтобы ты потерял бдительность и засмотрелся. И тогда они откроют свою сущность и с бешеной силой затянут тебя в ту непреодолимо далекую бесконечную черную точку, которая с обратной стороны рождает вселенную. Вселенную другого человека. Антон больше не улыбается. Его лицо расслаблено. Может я зря затеяла эту игру, нельзя узнавать так много о другом человеке на второй или третьей, или какая там у нас встреча. Но уже поздно. Мы теперь знаем больше, чем могли сказать сегодня или завтра, или за весь следующий год. И мы продолжаем смотреть.

Официантка ставит две чашки кофе, бокал пива, хочет, что-то сказать, но потом просто уходит.

Я грею руки горячей чашкой, потом почти залпом выпиваю ее. Возвращаю взгляд на Антона, становится тепло. Он гладит большим пальцем край стола, потом, смутившись, будто его застукали за чем-то непристойным, берет пиво, делает несколько глотков и, скосив глаза, через бокал смотрит на меня. Поворачивает бокал. Игра в искажения его занимает, и он смотрит на меня, приподняв бокал, через оставшееся пиво. Я улыбаюсь. Какой же он все-таки ребенок. Такой неоправданно старый на вид, с такими сложными мыслями и такой яркой искрой озорства. Я кладу руки на стол и придвигаюсь ближе к Антону. Он тоже садится ближе. Теперь хорошо видны мелкие морщинки в уголках глаз. Он часто моргает, а мне почему-то хочется заплакать и убежать. Но он снова улыбается, и все проходит. Спустя пять минут или, может, час, кажется, что мы прожили несколько жизней, но это сейчас не важно. Важен холодный ветер, он не дает смотреть в глаза, они начинают слезиться. Мы молча встаем, оставляем деньги под кружкой и идем. С каждым шагом становится все темнее. Но там, куда мы придем, будет свет и наши глаза, способные вечно смотреть во тьму, которая не в себе.