Целую неделю Мэриголд прожила без походов в потусторонний мир, потому что отец зорко за ней следил. Она поняла, что не может рассказать ему правду, что он никогда ни о чем не узнает. Поэтому девушка решила выждать некоторое время. Но это вовсе не означало, что она не могла видеться с Ионой. Ради Колтона.

ОТРЫВОК ИЗ «ЛИМОНАДНЫХ НЕБЕС»,

– Все-таки я тебе не верю, – сказал Иона одним летним вечером, когда они сидели в парке рядом с домом Мэриголд. – Но давай на минутку притворимся. Счастлив ли он в потустороннем мире?

КНИГА 1: «ДЕВОЧКА В ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ»

– Я бы не сказала, что счастлив. Или несчастен. Но он очень беспокоится о тебе и маме.

– Погоди. А разве Колт не наблюдает за нами сверху или откуда там? – спросил Иона.

– Нет, жаль, что так, но…

Иона смотрел на Мэриголд своими прекрасными, как у Колтона, глазами.

– Тебе-то какое до этого всего дело? Вот чего я не могу понять.

– Твой брат мне небезразличен. Я хочу помочь ему обрести покой.

– И все? Чистый альтруизм?

– Не только… Я потеряла маму за несколько дней до того, как вы потеряли Колтона. Я ищу ее, и твой брат мне в этом помогает.

В скорой папа находится в сознании, но из-за болевого шока не может говорить.

Я все еще беспокоюсь, что папа меня тоже оставит. Мама Лиама работала на дому, так что успела зайти к нам до приезда скорой, и, когда мы уезжали в больницу, она махала нам и смотрела на меня с неподдельным ужасом.

Мы добрались до больницы, и отца сразу увезли в реанимацию. Я сижу одна в приемном отделении, вдыхая воздух, пропитанный антисептиком и чем-то металлическим. Лиам заваливает меня сообщениями в первые пару часов после окончания уроков в школе, примерно каждые пять минут интересуясь новостями о состоянии папы. Потом у моего телефона садится батарея, и, когда экран гаснет, я испытываю что-то сродни облегчению.

По моим ощущениям, проходит целая вечность, и вот ко мне наконец выходит врач – доктор Пьюлис. Она кажется дружелюбной и достаточно уверенной в себе, несмотря на то что совсем юна, как будто только недавно получила диплом медика. Но, когда она говорит, что с папой все будет хорошо, я ей верю.

Хотя картина, конечно, безрадостная: перелом черепа, сломаны обе руки и одна лодыжка, практически все остальное тело в синяках и ссадинах. Перелом лодыжки у отца такой серьезный, что требуется операция по имплантации специального фиксатора. Этот момент доктор Пьюлис вынуждена пояснить мне отдельно: это металлическая деталь, которая протянется от лодыжки до колена, и ее вкрутят в кость снаружи. Оба предплечья должны быть зафиксированы при помощи косыночных повязок. Это все означает, что в ближайшие шесть недель папа будет сильно ограничен в движении, а ведь это только самое начало его выздоровления.

Я слушаю, словно в трансе, и киваю. Доктор Пьюлис отводит меня к отцу в отделение интенсивной терапии, и, несмотря на то что он подключен к тысяче разных аппаратов, а из его покрытого синяками, перевязанного и переломанного тела под странными углами торчат иглы капельниц, я никогда в жизни не испытывала такого облегчения.

– Папа! Ты жив!

Я быстро подхожу к его кровати, но пока боюсь до него дотронуться.

– Жив, – отвечает он хриплым шепотом.

Он выглядит изможденным. И явно опьянен лекарствами. Его взгляд направлен на меня, но нельзя сказать, что он смотрит на меня.

– Что произошло? Все как в… тумане.

– Ты упал с лестницы, но все будет в порядке, это точно, – говорю я, наклоняясь, чтобы поцеловать его в щеку так осторожно, что губы скорее касаются воздуха, чем его кожи. – Тебе просто нужно отдыхать. Я буду рядом.

Я сажусь на стул возле его койки и наблюдаю, как слипаются его веки. В Бога я не то чтобы верю, но все равно молюсь про себя, потому что так благодарна и так напугана. Не надо было отцу забираться на эту лестницу. Но ведь он туда и не полез бы, если бы мы не поссорились. Если бы не Мэриголд.

Мэриголд. Разве он теперь в состоянии закончить книгу до наступления срока сдачи? Что мы скажем Сьюзан и Эллиоту?

– Тисл, – произносит папа, прерывая мои мысли, и мне становится стыдно, что я в такой момент беспокоюсь насчет Мэриголд, потому что она, если уж на то пошло, точно не центр нашего существования.

– Кто-нибудь взял на себя заботы о Люси? – спрашивает он, не открывая глаз.

– Конечно, – вру я.

Но я позвоню и уточню.

Я глажу папину руку, очень осторожно, потом встаю и направляюсь к коридору. Медсестра в регистратуре приветствует меня чрезвычайно бодрой улыбкой и позволяет воспользоваться больничным телефоном. По памяти я набираю номер. Лиам мгновенно снимает трубку, не дослушав и одного звонка.

– Это я! – практически кричу я в трубку.

– Тисл? Что происходит? Почему ты перестала отвечать на сообщения?

– Извини, батарея разрядилась, а я без зарядного устройства. Папа весь переломан, но с ним все будет в порядке. – Я чувствую, как к глазам подступают слезы, когда я произношу эти слова вслух.

– Слава богу, – говорит Лиам и вздыхает.

Я начинаю рассказывать ему все, что знаю на данный момент, и, только закончив, вспоминаю, зачем я в первую очередь ему звонила.

– Люси. Люси в порядке?

– Мама забрала ее к нам домой, – отвечает Лиам. – С ней все отлично. Кстати, я рядом.

– Что? Где рядом?

– В кафе, беру нам кофе. Приехал, как раз когда ты позвонила. Хотел быть ближе, если я тебе нужен.

Я бросаю трубку на стойку регистрации и быстрым шагом, едва не срываясь на бег, иду к лифтам и опускаюсь на первый этаж. Освещенное лампами дневного света кафе прямо передо мной, на выходе из лифта. Я широко открываю обе створки двери – и передо мной оказывается Лиам. Он еще не успел убрать в карман мобильник и ходит кругами.

Я обнимаю его сзади и всем телом прижимаюсь к нему. Он оборачивается и крепко обнимает меня.

– Как я за тебя перепугался, – шепчет он.

– Я тоже за себя перепугалась. – Я целую его в щеку и немного отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Его взгляд кажется таким же усталым, какой усталой чувствую себя я. – Сейчас должно быть так поздно. Сколько времени?

– Не так уж поздно, начало одиннадцатого.

– Но тебе же завтра в школу.

Лиам пожимает плечами.

– Ну и что? Для этого придумали кофе. Родители сказали, что мне надо к тебе поехать. Они и сами хотели, но я отговорил их. Не хотел тебя перегружать.

Меня захлестывает новая волна благодарности Лиаму, потому что сейчас я просто не могу представить себе что-то или кого-то еще, с кем мне хотелось бы повидаться. Я прижимаюсь к Лиаму и еще раз целую его, на этот раз в губы.

– Я так рада, что ты приехал, – говорю я, наконец отстраняясь и сжимая его руку.

Он тянет меня к скамейке.

– На случай, если ты проголодалась…

Он вынимает из бумажного пакета коробку из-под рождественского печенья и поднимает крышку. Внутри я вижу гору печенья в форме длиннохвостых попугаев, покрытого сверкающей сахарной глазурью всех цветов радуги.

– Мама рассказала все миссис Риззо, и она пришла сразу после того, как отъехала скорая. Сказала, что, когда все произошло, она дремала, но ее разбудили сирены. Она была просто потрясена, Тисл, я никогда не видел ее такой… Хрупкой, что ли. Не было на ней этой обычной ведьминской маски, и без нее она просто усталая старушка. Жутко. Мне это не понравилось.

Впервые в жизни мне стало жаль миссис Риззо, и это при том, что она порой бывает сварливой сплетницей. Она всегда одна: муж умер еще до моего рождения. И если есть дети, то я лично их не видела. И ведь эта мысль мне даже в голову никогда не приходила.

Я беру одного попугайчика и откусываю кусочек. Я удивляюсь тому, какие они на самом деле вкусные. Сколько я всего упустила. Съедаю еще парочку и встаю, стряхивая крошки с колен.

– Надо посмотреть, как там папа. Я на минутку. Ему нужно отдыхать. Подождешь меня?

Лиам тоже поднимается на ноги.

– Конечно, – отвечает он и убирает выбившийся локон мне за ухо.

– Просто… Мне нужно, чтобы ты побыл рядом еще немного.

Мне необходимо заботиться о папе. Но и самой мне нужно, чтобы кто-то обо мне позаботился.

– Хорошо. Значит, я пока побуду здесь.

* * *

Дома. Наконец-то.

Папу продержали в больнице восемь дней: необходимо было исключить кровоизлияние в мозг. Он с каждым днем все лучше шел на контакт, хотя мы не разговаривали ни о чем, кроме его физического самочувствия и погоды за окнами палаты. Я не могла заставить себя заговорить о Мэриголд, но меня беспокоило то, что он сам до сих пор не заговорил об этом. Срок сдачи завтра. Осталось ровно двадцать четыре часа.

Папа либо потерял целый кусок памяти, либо ему слишком больно, чтобы он мог думать о чем-то, кроме сна. Ему настоятельно рекомендовали сразу отправиться на шестинедельную реабилитацию в стационар, но он отказался: хотел быть дома рядом со мной. Папа так на этом настаивал, что ему предложили план Б. И выиграл: теперь у нас круглосуточно будет дежурить медсестра, и раз в неделю к нам будет заглядывать врач-эрготерапевт, чтобы облегчить отцу возвращение к повседневным бытовым занятиям. Как минимум шесть недель ему придется перемещаться при помощи инвалидной коляски. Но поскольку руки он сломал в районе плеч, локти и запястья у него в нормальном состоянии… И во мне теплится надежда, а вдруг он все-таки сможет печатать, хотя бы двумя пальцами? Все могло бы быть хуже. Гораздо хуже.

Медсестра по имени Миа заранее переехала к нам домой, чтобы подготовиться к возвращению отца. Подготовка в основном заключалась в том, чтобы превратить кабинет в импровизированную спальню, чтобы папе не приходилось пользоваться лестницами. Миа показалась мне довольно милой: должно быть, не намного моложе папы, густые черные кудри выбиваются из длинной косы, румяная смуглая кожа, нежный голос, который напоминает мне легкий летний бриз.

Люси, которая все это время жила у Лиама, чтобы я могла проводить в больнице как можно больше времени и ночевать в папиной палате, выглядит совершенно сбитой с толку (и я на самом деле чувствую себя так же), когда мы все вместе входим в дом. Миа толкает папину инвалидную коляску по коридору и показывает ему его новую комнату. Добрых десять минут Люси неистово обнюхивает руки, ноги, сумки Мии, после чего медленно ковыляет в кухню, чтобы побыть в одиночестве.

Я иду за ней, по пути хватая из банки на столе горсть ее любимого печенья. Сейчас я перед ней заискиваю, потому что ни разу за прошедшую неделю не навестила ее. Я худшая хозяйка на свете. Несколько раз я приезжала домой на такси, в основном чтобы помыться, переодеться и встретиться с Мией, но мне ни разу даже в голову не пришло проведать Люси. С Лиамом я виделась, но только в больнице, не дома.

Теперь вместо того, чтобы, как обычно, скакать вокруг, спотыкаясь об мои ноги, моя собака совершенно демонстративно прячется под кухонным столом и дуется. Я присаживаюсь на корточки и предлагаю ей печенье. Сейчас я смиренный слуга, склонившийся перед божеством. Несколько секунд Люси нюхает печенье, как будто всерьез подумывает о том, чтобы отказаться, а потом берет лакомство у меня с ладони, оставляя в ней свои липкие слюни.

– Я люблю тебя, моя старушка. – Я вздыхаю и тыкаюсь головой ей между ушами. – Прости, что совсем о тебе забыла.

У меня есть список из десяти ужасно срочных дел, за которые непременно пора браться прямо сейчас. Мне нужно позвонить Сьюзан – или нет, лучше отправить электронное письмо, потому что звонок будет куда ужаснее, – чтобы она уже сообщила новости Эллиоту. Я еще не сказала ей, что мы не успеем к сроку сдачи, потому что на меня сразу столько всего навалилось. И еще потому, что в глубине души я до полного остолбенения кое-чего боюсь, и этот страх даже сильнее страха за состояние отца. Теперь, когда срок сдачи так близок, а папа находится в таком состоянии, я не могу не беспокоиться о том, что произойдет, если отец больше не сможет писать, и нас с ним разоблачат.

И вот мы дома, но страх становится еще ощутимее. Могут ли на нас подать в суд? Что, если мы потеряем все деньги? Тот факт, что автором этих книг является мой отец, вовсе не делает их хуже, так ведь? Они же по-прежнему заслуживают похвалы и любви поклонников по всему миру, разве нет? Именно авторский язык влюбил их в себя, история о Мэриголд и ее прекрасном мире. Но я вовсе не уверена, что Сьюзан, Эллиот и все остальные в издательстве «Зенит Паблишере» будут придерживаться такого же мнения.

Внезапно у меня начинает кружиться голова. В кухне слишком душно, Люси слишком громко дышит. Я резким рывком встаю с пола и иду к себе в спальню, закрывая за собой дверь. В больнице я удалила с телефона приложение со своей электронной почтой, поэтому нет ничего удивительного, что, когда я захожу в свою почту с ноутбука, во «Входящих» меня ожидает целая вереница непрочитанных сообщений. В основном от Эллиота и Сьюзан, но также от моего рекламного агента, от гуру онлайн-маркетинга, от нескольких иностранных издателей. Мой отец, как обычно, поставлен в копию. Я решаю пока не восстанавливать приложение на смартфоне. Слава богу, Сьюзан и Эллиот не имеют привычки писать сообщения на телефон.

Я пробегаюсь по темам писем. Вчера наблюдалась особенная активность: судя по всему, «Между двух миров» поднялась на первую позицию в списке книг-бестселлеров для детей, по версии «Нью-Йорк таймс». Поздравления мне в почту прислал даже сам Мартин Дэвис. Нужно бы радоваться этому факту, биться к экстазе. Нужно почувствовать хотя бы что-то, но я не чувствую. В любое другое время вся наша жизнь закрутилась бы вокруг этих новостей, но сейчас все кажется таким пустым. Я просматриваю цепочку сообщений: длинная череда восклицаний и праздничных смайликов. Наверное, все удивляются, почему ни я, ни папа никак на них не отреагировали, а ведь с объявления этой новости прошли уже почти сутки.

Я опускаюсь все ниже в папке «Входящие» и останавливаюсь, когда вижу имя Оливера, расплющенное среди многочисленных однотипных тем вроде «№ 1!!!». Я открываю его письмо.

«Привет, Тисл. Можно на «ты»? Еще раз огромное спасибо, что заглянула к Эм. Ты круче всех. А еще как человек слова я только что закончил читать «Между двух миров». А «Девочку в потустороннем мире» я прочел еще на прошлой неделе. Чуть не взял липовое освобождение от занятий, чтобы прочитать обе книги подряд. Только никому не говори, что я такое сказал, договорились? (Без обид.) А если серьезно, то это лучшие книги для молодежи и подростков из тех, что я читал. (Строго говоря, других книг в этом жанре я и не читал, если не считать «Над пропастью во ржи», но все-таки они лучшие.) Мы посовещались с Эммой и хотим предложить тебе пятьдесят баксов за коротенький анонс того, что ждет нас в третьей книге. Подумай: это совокупная стоимость двух с половиной экземпляров, недурная сделка, да? Короче, дай знать, если согласна на нее. О.».

Я думаю об Оливере и Эмме, с которыми не планирую больше встречаться. Но если правда вскроется, я уж точно никогда не увижу их снова. Не могу остановиться, представляю эту ситуацию: Эмма обнаруживает, что ее кумир – просто мошенница, и ее вера в человечество подорвана. Оливер ненавидит меня за то, что я обманула его сестру, за то, что сам вынужден был потратить впустую время, читая эти две книжки, тем более что книжки эти для подростков. Как все это далеко от привычных ему изысканных «серьезных» литературных произведений.

Нет. Нельзя, чтобы они узнали. И никто Другой – тоже.

Раздается сигнал оповещения о новом письме. Оно от Сьюзан.

Тема письма такова: «ОЧЕНЬ БЕСПОКОЮСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, СРОЧНО ПОЗВОНИ, СПАСИБО».

Открывая письмо, я напрягаюсь всем телом. Оно короткое, без лишней «воды»: Сьюзан встревожена, что ничего от нас не слышала вот уже больше недели, особенно после вчерашних новостей. А еще она беспокоится, что не получит рукопись к завтрашнему дню, как договаривались. «Мы с Эллиотом ждем не дождемся, когда сможем ее прочесть!»

Да, я вас так понимаю, Сьюзан и Эллиот. Поверьте, я и сама жду не дождусь. Но в ближайшее время я ее точно не прочитаю. И все остальные тоже. Я делаю глубокий вдох и нажимаю на кнопку «Ответить». Если кто-то и может помочь исправить эту ситуацию, так это Сьюзан. Все решаемо, было бы у нас побольше времени.

«Дорогая Сьюзан, – начинаю я, – боюсь, у нас ужасные новости…»