Англичане не могли спокойно выносить того, что у нас еще оставались пушки; а потому, как только генерал Мик. Принслоо показался по дороге между Рейцом и Гейльброном около Либенсбергфлея, они оказались тоже там. Хотя это были большие неприятельские силы, вышедшие из Кронштадта, но мы, тем не менее, решили дать им еще раз испробовать, что значит быть под нашими пушечными выстрелами. Наши орудия действовали великолепно, и на этот раз англичанам пришлось отступить. Это было 28 декабря, незадолго до захода солнца.

Но вслед затем генералу Принслоо пришлось уступить неприятелю, который успел получить опять большие подкрепления; генерал Принслоо ушел ночью. Он сделал это так ловко и так незаметно, что обманутые англичане, не подозревая, что он их обошел и оказался у них в тылу, ушли на 12 миль вперед к юго-западу. А бюргеры только посмеивались вослед уходившему неприятелю.

В тот же день, после полудня, я прошел, возвращаясь из нашего госпиталя, тоже позади англичан у Либенсбергфлея, и направился к гейльбронскому отряду.

Днем позднее неприятель вернулся в Грунфлей, к северу от Линдлея, где оставался спокойно несколько дней, поджидая еще больших подкреплений.

«Я вижу ваши намерения», говорил я сам себе, и порешил распустить свой большой отряд. Для этого я отослал всех коммандантов по их небольшим отрядам, полагая, что и англичане, увидев это, должны будут также разделить свои силы. В то же время я приказал комманданту Мирсу с его 50 бюргерами остаться около орудий, но быть очень бдительным и заботиться о сохранности артиллерии.

Прошло две недели, и семь больших английских колонн появилось в местности между Гейльброном, Вифлеемом и Гаррисмитом. Эти колонны жгли по пути все, что им попадалось, так что дома, уцелевшие во время прежних посещений англичан, теперь все были преданы пламени. К тому же, уводился и весь, находившийся налицо, скот.

К концу января 1902 г. подошло еще нисколько колонн, и англичане снова устроили большой «крааль».

В начале февраля я оставался в той же местности. Тем временем коммандант Мирс направился с пушками к востоку от Вильгеривира. Англичане устроили, между тем, из отрядов войск огромный круг, но им, все-таки, не удалось поймать комманданта Мирса с его орудиями. По моему приказанию он отправился с ними по направлению к Эландскопу, сам же я имел в виду пройти с моими орудиями через линию блокгаузов между Линдлеем и Вифлеемом, по направлению к Винбургу. Там я намеревался быстро собрать отряд из бюргеров Вифлеема, Кронштадта и Винбурга и напасть на первую попавшуюся мне колонну англичан. Коммандант Мирс отправился немедленно. Сперва он избегнул неприятеля, стоявшего уже в течение 4–5 дней у Либенсбергсфлея, и перешел здесь ночью 3 февраля реку; но затем наткнулся еще до рассвета 4 февраля на значительные силы неприятеля. Он не мог с ним справиться, и полковник Байнг отнял у него орудия. При этом капитан Мюллер и 13 артиллеристов были взяты в плен.

Теперь пушки уже не могли исполнять своей прежней службы: англичане беспрестанно гоняли нас взад и вперед и делали для нас невозможным пользование ими.

Неприятельские силы, находившиеся между Гаррисмитом и Вреде, составляли теперь одну замкнутую линию, шедшую от Гаррисмит-Вифлеемской линии блокгаузов до блокгаузов во Вреде, через Франкфорт и Гейльброн; англичане старались, как можно скорее, загнать нас в разных местах к блокгаузам, чтобы припереть где-нибудь.

Дружно двигаясь вместе и постоянно суживая замкнутый круг, англичане большими массами приблизились к нам 5 февраля с различных сторон около Либенсбергсфлея. Будучи на Эландскопе, я получил там гелиограмму, снятую с местности Блаукоп и Феркейкерскоп. Она дала нам ясное понятие о том, что англичане образовали одну цепь войск от Франкфорта до Вифлеема и Линдлея. По-видимому, они собирались гнать нас к Гейльброн-Кронштадтской линии блокгаузов и к железной дороге.

Таким образом мы должны были быть каждую минуту готовыми к переходу через линию блокгаузов, которая, как я узнал, была особенно сильно укреплена.

6 февраля я выступил с целью направиться к Слангфонтейну, к западу от Гейльброна. Я приказал собраться туда же коммандантам: Менцу, ван-дер-Мерве, ван-Кодлеру и Бестерсу, в надежде прорваться в ту же ночь, в том или в другом месте, сквозь неприятельские силы.

Между тем, англичане подходили все ближе и ближе, идя вплотную, рука в руку.

Комманданты ван-Коллер и ван-дер-Мерве не появились. Они прорвали линию блокгаузов между Ягерсрустом и Гейльброн-Франкфортом, заставив англичан бежать и потеряв сами двух убитых. Бюргеры с фельдкорнетами Тальяртом и Принслоо также не появились. Эти пошли самостоятельным путем и были все, 28 человек, взяты в плен. Но это произошло, опять-таки, помимо блокгаузов. Они решили спрятаться на некоторое время, но были взяты в плен вместе с другими в несколько приемов, по группам, состоявшим из стариков и детей, человек по сто и менее.

Со мной были: коммандант Менц и часть бюргеров из отрядов коммандантов Бестера, Силие и Мирса. Мы отправились после полудня к месту, находившемуся в 12 милях от линии блокгаузов Линдлей-Кронштадт. Когда стемнело, мы ушли оттуда с целью на рассвете пересечь линию блокгаузов. С нами было около 600 быков, но не знаю, каким образом, в темноте, они от нас отстали.

Наконец, мы подошли к самой колючей изгороди.

Было так темно, что только уже после того, как была разрезана проволока, мы увидели, что находимся около дома. Конечно, мы не остались на этой дороге, проходившей близ жилья, а свернули в сторону, удивившись тому, что англичане не лучше охраняют свои линии, чем это было здесь. Хотя дом находился от нас не более как на расстоянии ста шагов, тем не менее, ничего не было ни видно, ни слышно. Отойдя приблизительно на 400 шагов по другую сторону линии блокгаузов, я послал одного из бюргеров посмотреть: прошли ли все бюргеры, а также не отстали ли быки; мы тянулись длинной вереницей. Среди нас были старики и мальчики лет десяти, и даже моложе. Эти дети, если бы они оставались при матерях, были бы все равно отобраны у них, и единственное средство избавиться им от плена было их присутствие в отряде.

Бюргер, посланный мною, вернулся и сообщил, что все прошли благополучно — и люди, и скот.

Мы двинулись дальше.

На рассвете мы были уже у Фальсхривира. Здесь я снова приказал сделать остановку, чтобы задние ряды могли догнать передние. Тут подошел ко мне человек, находившийся все время сзади и не видевший того, как мы перерезали проволоки у блокгауза. По-видимому, он их страшно боялся. Этот человек спросил меня:

— Генерал, когда же мы дойдем до блокгаузов?

— Мы уже давно прошли их, — отвечал я ему.

При этих словах я взглянул на него. Право, не надо было быть особенно проницательным, чтобы видеть чувство несказанной радости, выразившееся на его лице и отразившееся на всех окружающих.

Оказалось, что быки, все-таки, не прошли. Расследовав дело, я узнал, что они отстали еще до блокгауза. Но делать ничего не оставалось, нужно было идти вперед. Подойдя к Фальсхривиру, мы услышали стрельбу, а вслед затем показались и быки за холмом. Мы узнали, что погонщики ошиблись дорогой, и на рассвете им пришлось быть под сильным огнем, при чем 20 штук скота было убито и ранено, а также была ранена лошадь под одним из бюргеров. Бюргеры, прогнавшие быков через линию блокгаузов, были: Ян Потигтер, Герт Портгитер и Вессель Потгитер — все из округа Гейльброна.

Я сам, своими глазами, читал в английской газете о моем проходе через линию блокгаузов. Было сказано, что я погнал сперва огромное стадо быков, чтобы проскочить вместе с ними… Так верно передавали англичане происходившие события.

Там, где я прошел, не было никаких канав. Услышав позднее еще и об этом нововведении англичан, а подумал: «Уж не быки ли навели их на эту мысль? Но и тут, думаю, они ошиблись. Экипаж не проедет через канаву, но всякий пешеход, всадник и бык, — разве остановятся они перед канавой?»

Мы прошли приблизительно 13–14 миль на юг от линии блокгаузов. Там мы отдохнули три дня. Тем временем я послал шесть бюргеров ночью обратно к блокгаузам, чтобы расследовать, куда направились колонны, и знать, в какую сторону мне идти. «Чем идти на авось, лучше будет узнать», думал я; надо было очень беречь силы, да и лошади наши были очень слабы.

На другой день я получил от бюргеров ответ гелиографическим путем. Они сообщали мне, что я с моим отрядом могу идти к ним, так как английские колонны разделились: одни пошли к Кронштадту, другия к Гейльброну.

Ночью я двинулся назад. Я решил идти на восток к ферме Палмитфонтейн, лежащий на западе от Линдлея. Подходя к линии, я послал вперед нескольких бюргеров исследовать проволоки. На этот раз нам был приготовлен сюрприз, которого мы не ожидали. Я приписываю эту заботливость англичан тому, что когда мои разведчики отправились, по моему приказанию, к проволокам, то их было не двое, как я велел, а десять человек. Конечно, это бросилось в глаза неприятелю, и караулы были усилены именно там, где мы должны были пройти.

Еще не успели мы дойти до линии, как неприятель открыл огонь сразу с двух, сторон. Тем не менее, проволоки были перерезаны, и мы прошли, но один бюргер был при этом убит. Кроме того, было убито двое детей: один мальчик десяти лет, другой — одиннадцати. Были также и раненые. О потерях англичан мы ничего не знали.

Для чего нужно было, чтобы проливалась детская кровь? Бедные дети! Они наравне со взрослыми подвергались опасности быть взятыми в плен. Я лично знаю случаи, когда отнимали детей, остававшихся при матерях. Так, девятилетний мальчик Якобус Терон, несмотря на слезные мольбы матери, был вырван у нее из рук и уведен. Это было при практиковавшейся системе «drive», о которой я уже говорил выше. Таким же образом был вырван из рук матери и другой мальчик, двенадцати лет, имени которого я не помню.

Описание подобных непостижимых зверств я предоставляю, повторяю еще раз, перу более литературному, нежели мое. Я упомянул об этом потому только, что среди нас в это время были дети, переносившие страдания, не соответствовавшие их нежному возрасту. Многие из этих детей пали жертвами неприятельских пуль и ядер, и таким образом, благодаря Англии, южно-африканская земля напоена также и детской кровью.

За исключением этих печальных случаев, не произошло ничего особенного и ничто не помешало нам пройти через линии блокгаузов.

Позднее я слышал, что лорд Китченер прибыл в это время на станцию Волвехук для того, чтобы видеть президента Штейна и меня, отправляющихся в изгнание с поездом железной дороги. Но он ошибся в своих расчетах. Высшая Рука руководила нами.

Бюргеры разошлись по разным округам. Я отправился к Гендрику Принслоо на его ферму «Красную», недалеко от Эландскопа. Пробыв здесь несколько дней, я узнал, что сильная кавалерийская колонна идет от Кронштадта в Линдлей. В ночь на 17 февраля она, как я узнал позднее, произвела рекогносцировку в 4 милях от Эландскопа, чтобы поймать меня. Англичане ошиблись опять и на этот раз, получив неверные сведения о том, что я переночевал в одном доме. Это было неверно уже потому, что я давным-давно уже перестал ночевать в домах. Да, кстати сказать, и домов-то не было, где бы можно было приютиться. Женщины, которые еще не были в плену, жили в ужасных, разрушенных углах, обыкновенно покрывая оставшиеся целыми стены кусками цинка, служившими им крышей.

18 февраля я отправился через Либенсбергсфлей к ферме Рондебосх, к северо-востоку от Рейца, чтобы повидаться с президентом.

Между тем, англичане продолжали устраивать замкнутый круг из войсковых частей (drive). Несколько колонн направилось к югу от линии блокгаузов Кронштадт-Линдлей по направлению к Вифлеему. Другие шли из Гейльброна, повернув к северу от Гейльброн-Франкфортской линии, и теснили комманданта Росса к югу. Эти две огромные части английского войска сходились все ближе, образовав, наконец, одну колоссальную линию от Вифлеем-Линдлея до Франкфорт-Вреде. Этот громадный кордон двинулся 21 февраля вперед по направлению от Вреде и Гаррисмита.

Я думал, что лучше всего будет президенту Штейну с его штабом передвинуться по направлению к Виткопам, между Вреде и Гаррисмитом, а потом, если колонны будут надвигаться еще дальше, то прорваться где-нибудь у Вреде или Гаррисмита, или прямо через первые попавшиеся английские колонны. В этот раз нам пришлось употребить невероятные усилия, чтобы не попасться в руки неприятеля. Объясняется это, главным образом, тем, что мы имели здесь дело не только с неприятельскими войсками, бывшими позади нас, но и с тысячными войсками, шедшими на нас со всех сторон: из Вилиерсдорпа, Стандертона, Фольксруста и Лайнгснека. Все эти войска были одинаково тесно сплочены, как впереди, так и позади нас. Соединенные подавляющие силы англичан, образуя неимоверно длинный кордон, состояли, как они потом сами признавали, из 60.000 человек.

Теперь они уже никуда не гнали нас, а просто подходили к нам со всех сторон, образуя вокруг нас замкнутое кольцо, в котором одна колонна находилась вплотную позади другой. Задумав поймать нас таким способом, англичане, очевидно, признали сами всю несостоятельность системы блокгаузов.

Об этих несметных полчищах неприятеля я узнал 22 февраля, в то время, когда часть их подходила к линии блокгаузов. Мне привез это известие коммандант Германус Бота, часть бюргеров которого была стеснена еще прошлою ночью. Кроме того, я знал о том же и от комманданта Росса, который отступил, как я уже говорил, перед неприятелем. Я слышал также, что коммандант Менц, думая, что колонны, находившиеся позади его, пойдут на запад, двинулся сам на восток, но наткнулся как раз на английские полчища.

В ту памятную ночь мы вышли к Корнелисривиру и на другой день были на ферме Брагронтейна, откуда я намеревался прорваться где-либо через английские войска между Вреде и Ботаспасом. Одни из моих разведчиков, вернувшиеся поздно вечером, сообщили мне, что шансы прорваться всюду одинаково плохи, так как неприятель стоит везде тесной стеной в виде замкнутого кольца; другие же разведчики слышали, что в Калккрансе у Голспрейта было свободнее, и потому я решил идти на Калккранс.

После захода солнца я выступил в названном направлении с твердым намерением прорваться через английские войска, чего бы мне это ни стоило. Будь я здесь взят в плен, это было бы ничем не поправимым поражением, так как со мной был президент Штейн и весь его штаб.

При мне находилась часть гаррисмитских бюргеров, отряды из Вреде и Франкфорта и части из Стандертона и Ваккерстрома, под начальством комманданта Альбертса, пришедшие сюда незадолго перед тем с невыезженными лошадьми для своих бюргеров. За исключением отрядов, при мне находились еще старики, много детей и других безоружных людей, еще не попавших в плен к англичанам. Всех вместе было по крайней мере 2.000 человек.

Коммандант Менц также был замкнут в том же кольце, но отдельно от меня; то же постигло и генерала Вессельса, комманданта Бейкеса и часть вифлеемских буров: все они находились на запад от меня, но в точности местопребывание их мне было неизвестно, и я не мог сообщить им о моем плане, так как и сам-то только после захода солнца решил прорваться именно в эту ночь. Впрочем, я твердо надеялся, что какой бы то ни было ценой, но они также проложат себе дорогу и пройдут.

Коммандант Ян Мейер находился со своими бюргерами в 6 милях от меня; я сообщил ему о моем плане, и он присоединился ко мне.

По моему приказанию, все конные должны были идти вперед. С ними же должна была отправиться моя повозка, запряженная восемью мулами. Эта повозочка была со мной в Капской колонии и с тех пор сопровождала меня всюду в течение 14 месяцев; она же трепалась за мной еще две недели тому назад, когда я проходил через линию блокгаузов.

За конными должны были следовать старики и болезненные, слабые люди, ехавшие в оставшихся еще повозках, а позади них скот отдельными группами с несколькими людьми у каждой группы.

В таком порядке мы и выступили.

Приблизившись к тому месту, где я ожидал встретить англичан, я послал вперед коммандантов: Росса с сотнею людей и Германуса Бота и Альбертса с их отрядами.

Мы шли через Гольспрейт. Отсюда повернули несколько на запад, для того, чтобы, идя по дороге согласно указаниям разведчиков, наверняка прямо подойти к одному из английских лагерей. Но нам нечего было искать англичан: они были везде. Мы должны были иметь дело не с одним каким-нибудь лагерем: силы англичан выражались в это время такою цифрою, что я полагаю, что многие из них думали, что бур слишком глуп и не развит, чтобы даже ее выговорить, а не только понять все ее значение. С точки зрения англичанина, бур ничего не мог иного сказать, как:

— Мы видели! Их большая, огромная куча!

Мы не прошли еще нескольких сот шагов от Гольспрейта, как англичане стали стрелять в нас на расстоянии 300 шагов, подходя к нам длинными рядами. Мы знали, что они решили ни в каком случае не пропустить нас.

Бюргеры, ехавшие сперва спокойно, при первых выстрелах неприятеля растерялись и повернули было назад. Но, конечно, это не были бюргеры из отрядов Росса, Бота и Альбертса. Эти офицеры и их фельдкорнеты первые бросились с сотнею людей на неприятеля.

Я крикнул что было мочи:

— В атаку!

Всеми силами старался я удержать бюргеров от бегства, даже позволил себе пустить в дело плетку, но я смог принудить идти вперед не более 200 человек, которые и бросились на неприятеля вместе с сотнею людей из упомянутых отрядов. Остальные все-таки повернули назад.

Я очутился среди упомянутых офицеров, но без моего штаба. Одни из штабных остались у повозки позади и стояли под выстрелами, ожидая приказаний. Другие же, между ними и мой сын Котье, бывший моим секретарем, последовали за мной, но в общем смятении отделились от меня. Случилось же все это так потому, что в то время, когда бюргеры думали, что справились уже с передними рядами, задние ряды англичан усиленно начали стрелять в свою очередь.

Тем временем я скакал взад и вперед, подгоняя бюргеров идти на пролом. Встретившимся двум людям из моего штаба — Альбертусу Тейниссену и Берту Нессей — я крикнул на ходу:

— Везите повозку, чего бы это ни стоило!

Я встретил и другого сына, Исаака, оставшегося со мной.

В это время англичане стали стрелять не только спереди, но и с правой стороны… Ничего не оставалось, как приналечь и идти на пролом. Мы это и сделали… Приблизительно минут через сорок мы прорвались сквозь англичан…

Англичане нарыли канав, находившихся в 40–50 шагах одна от другой и долженствовавших в то же время служить укреплениями. В каждой из таких канав было место для 10–13 человек. У них было одно орудие Максим-Норденфельдт, которое усиленно работало, но затем смолкло, так как некоторые из артиллеристов были убиты, а другие увезли его, оставив зарядный ящик.

Вскоре я заметил, что англичане отступают. Я послал тогда двоих из моего отряда в задние ряды, чтобы вернуть бюргеров, боявшихся идти вперед; но они, все-таки, не захотели пойти за нами, рассчитывая, вероятно, пройти где-нибудь удобнее на следующий день. Это было неразумно с их стороны, так как замыкавший их круг с каждым днем суживался, и на третий день должен был их так сжать, что о бегстве уже нечего было бы и думать.

Два посланные мною бюргера не вернулись, и мы отправились вперед, взяв с собой 12 раненых. Из них двое очень тяжело раненых были положены на мою повозку; один — ван-де-Мерве, принадлежавший к штабу президента, другой Оливир, мальчик тринадцати лет.

Мы поспешили вперед и прибыли на ферму Бавариа у Ботасберга сейчас же после восхода солнца.

Там скончался де-Мерве. Перед тем окончились также страдания и мальчика.

Земля снова впитала в себя кровь неповинного ребенка.

У меня было 11 убитых из моего отряда. Пришлось оставить их на поле сражения. Если бы мы стали убирать их, чтобы взять с собой, то несомненно должны были бы пожертвовать еще несколькими жизнями.

Среди прорвавшихся через английские силы были как президент Штейн, так и члены правительства, а также пастор Кастель, проповедник нидерландской реформатской церкви.

Англичане оставались 24 февраля в покое, по крайней мере, та часть их, которая была нам видна; об остальных мы ничего не знали. Позднее мы слышали, что колонна, через которую мы прорвались, состояла под начальством полковника Римингтона и что он потерял 100 человек ранеными и убитыми.

День спустя после этого английские войска удалились. Тогда мы отправились на розыски убитых, чтобы похоронить их. Оказалось, что неприятель уже закопал их, но очень поверхностно. Мы выкопали глубокую братскую могилу и похоронили 11 человек.

Ночью 25 февраля прорвалось еще 300–350 человек. Им удалось это сделать с меньшими усилиями, чем нам; они потеряли двоих убитыми и 11 ранеными.

Из двух тысяч людей, бывших первоначально со мной, многие оказались запертыми в замкнутый круг неприятеля и взятыми в плен; правда, бюргеры коммандантов Вессель-Вессельса и Менца избегли этой участи, но остальным пришлось очень плохо. 27 февраля 1902 г. — память Маюбы — попались в руки неприятеля 500 человек с коммандантом Яном Мейером во главе; между ними находился и сын мой Якобус. Замечательно, что печальное событие это произошло в годовщину знаменитого сражения при Маюбе!

27 февраля 1881 г. мы выиграли сражение при Маюбе. Девятнадцать лет после этого, в тот же день, мы потерпели поражение при Паарденберге, где генерал Пит Кронье был взят в плен с огромным числом людей. И вот теперь, 27 февраля — новая потеря! 21 год прошел со времени памятного сражения при Маюбе — год совершеннолетия двух республик. Но эта тяжелая потеря сделала их снова несовершеннолетними. Размеры нашей беды зависели не столько от огромного числа потерянных людей, сколько от потери скота, столь нужного для нашего войска и для других остававшихся людей. Отнятый англичанами в этот раз скот составлял наибольшую часть находившегося налицо скота в этих округах. До этого времени всегда еще удавалось находить кое-где быков и овец, но теперь… это стало почти невозможным.

…Что остается мне сказать? Очевидно, мы согрешили, но… видит Бог, не перед Англией! Только не перед Англией!!