Как уже было сказано, 15 июля я вышел со своими отрядами из-за гор через Слаббертснек. При мне были члены правительства, 2600 бюргеров и — увы! — 400 повозок. Как я ни старался, я не мог от них отделаться. В ту же ночь мы прошли мимо колонны, пришедшей после полудня из Вифлеема, и добрались до фермы, лежащей в 6 милях к востоку от Каферскопа.

На следующий день мы столкнулись с англичанами, шедшими в Витнек. Они выслали вперед часть конницы, чтобы высмотреть, куда мы идем и чего мы хотим. Они уже знали о нашем переселенческом походе (trek), который для меня был очень горек, так как лишал меня всякой возможности осуществить мое страстное желание — так или иначе напасть на английские войска.

Кроме маленьких стычек в этот день не произошло ничего. Ни мы, ни англичане не произвели нападений.

Вечером мы пошли к востоку от Линдлея и пробыли там весь следующий день; а на другой день вечером снова двинулись дальше до фермы Риверсдаля, в ночь же на 18 июля мы были на ферме г-на Томаса Ноде к северо-западу от Линдлея, откуда все англичане ушли, направившись в Вифлеем.

19-го числа я получил сведения от моих разведчиков, что англичане в числе приблизительно 400 человек идут на Линд-лей. «Эти должны попасть в наши руки», — думали мы. Но вслед за тем я получил новые сведения, что огромная часть кавалерии, 6000—7000 человек, приближается по направлению от Вифлеема. Пришлось отказаться от мысли захватить четыре сотни врагов. Мы повернули на восток, чтобы избегнуть встречи с семитысячной английской кавалерией. Вечером мы были на ферме г-на К. Вессельса в Ривирплатце. Оставаться там на следующий день оказалось невозможным, так как англичане приближались по направлению от Роодеваля; тогда мы пошли к Гонингспрейту до фермы Паарденкрааль.

На следующий день, 20 июля, мы выступили с обозом дальше, а я с президентом и другими членами правительства остались на высоком холме, чтобы лично высмотреть все, что было можно. Мы приняли предложение г-на Вессельса зайти к нему в дом позавтракать. Тут пришел ко мне генерал Пит Девет с вопросом: неужели я не потерял еще надежды и буду дальше продолжать борьбу с неприятелем?

Я страшно рассердился.

— С ума ты сошел или нет?! — сказал я ему.

Я нарочно упоминаю слова, которые тогда употребил; если бы я этого не сделал, то это было бы с моей стороны нечестно.

Произнеся эти слова, я повернулся и ушел в дом, не зная

о том, что Пит Девет немедленно ускакал, решив избрать для себя иной путь.

После непродолжительного завтрака мы сошли с высокого холма и отправились вслед за главными силами. В 12 часов мы расположились отдыхать.

Тут я услышал от моих сыновей, что генерал Пит Девет, уходя, сказал им, что в эту ночь мы все будем пойманы у железной дороги. Он, конечно, не знал, где и как я собирался перейти в эту ночь железную дорогу, и судил исключительно по тому, что видел, т. е. знал лишь то направление, по которому я вел своих бюргеров.

В 2 часа я уже имел сведения о том, что англичане подходят к нам с двух сторон: одна часть была в 6 милях слева, другая — в 8 милях справа от дороги, по которой мы шли.

Я немедленно приказал собираться в путь.

Обоз в 400 возов и повозок! Какая это невероятная обуза! И как деморализирующе действовала она на бюргеров! Мое терпение было напряжено до крайней степени. Не только нельзя было, имея такую обузу, скоро двигаться, но и во время сражения случалось, что что-нибудь задерживало бюргера у возов и он не сразу попадал на поле битвы.

Мы достигли фермы г-на Гендрика Серфонтейна у Дорн-спрейта; пока мы там оставались, выжидая темноту, пришли ко мне несколько бюргеров (не мои разведчики) и сообщили, что у станции Гонингспрейт и у Каальлагте стоит лагерь англичан.

Это обстоятельство испугало президента и членов правительства, потому что если бы это была правда, то нам нельзя было бы перейти через железнодорожную линию иначе как после сильной стычки, и, кроме того, мы подвергались бы опасности быть взятыми в плен.

Но я не беспокоился о том, что эти бюргеры мне говорили. Я знал только своих разведчиков, на которых я мог вполне положиться, и поджидал их. А потому сказал и президенту, что если бы была некоторая доля правды в том, что они говорили, то мне бы, конечно, дали об этом знать мои разведчики, которых я еще утром посылал по тому же направлению. И действительно, появился сперва разведывательный отряд капитана Схеперса, который исследовал все впереди нас, а затем и капитан Терон, разузнавший обо всем в тылу нашего лагеря. Оба нашли линию свободною от неприятеля, или «хорошею» (schoon), как мы говорим; виднелось только несколько неприятельских палаток у станции Гонинг и у Каальлагте к северу от Серфонтейна. Это несколько успокоило президента и членов правительства.

Я должен был для того, чтобы избежать главных сил англичан, преследовавших меня, перейти железнодорожную линию и потому сделал к этому все нужные приготовления. С этою целью я оставил на берегу Дорнспрейта отряд, который должен был задерживать англичан до перехода нами железной дороги. Затем я стал ждать темноты, которая опять должна была прийти нам на помощь.

Как только стемнело, я уставил наши возы по четыре в ряд и приказал трогаться в путь, разместив бюргеров в виде охраны с каждой стороны возов, а также группы впереди и сзади обоза. Непосредственно за авангардом следовали президент и я.

Минут за двадцать не доходя железной дороги, я отъехал от обоза и приказал разделиться на два крыла, в расстоянии трех миль одно от другого, и таким образом идти к Серфонтейну.

Подойдя совсем близко к железнодорожной линии, я приказал авангарду остановиться, а сам с 15 бюргерами поскакал, чтобы перерезать проволоку.

Пока мы были заняты этим делом, мимо нас полным ходом прошел поезд с юга. У меня ничего не было с собой, чтобы взорвать его на воздух или заставить сойти с рельсов. Единственно, что мы могли сделать, — это положить под поезд найденные в темноте камни. Но локомотив сдвинул их в сторону, и поезд прошел невредимым. Стрелять я не позволил, потому что если бы в ответ на это стали стрелять в мой обоз с фронта, то это могло бы привести моих бюргеров в большое замешательство.

После прохода поезда мы благополучно перешли через линию.

Только что исчез последний вагон, как я получил извещение, что капитан Терон несколько южнее нас взял в плен поезд. Послав обоз вперед, я отправился сам посмотреть, в чем было дело.

Подойдя ближе, я узнал, что поезд остановился вследствие порчи тормоза, что немедленно после остановки англичане стали стрелять в бюргеров и что вскоре капитану Терону сдались 98 человек, из которых четверо англичан, а также один бюргер были тяжело ранены.

Мне было жаль, что мой обоз был так далек и что я не мог увезти драгоценную амуницию. Я оставил четверых раненых на попечении кондуктора поезда, которого я нашел в сторожке, и велел положить их на платформу, находившуюся в 200 шагах от нас. Это нужно было для того, чтобы раненые находились вне опасности в то время, когда мы поджигали бы поезд. После того, что бюргеры воспользовались всем, что нашли в поезде, — сахаром, кофе и разными разностями, — я предал пламени все остальное. Всех 98 пленных я взял с собой.

Успев отойти на некоторое расстояние, мы услышали треск разрывавшихся снарядов. Было забавно сознавать, что сражение это происходила между пустым поездом и спокойно лежавшей амуницией. Понятно, что оно нас не смущало, а только развлекало.

Таким образом мы остались целы. Все произошло не так, как предсказывал Пит Девет. Он видел английские полчища позади нас и, предполагая, что впереди у железной дороги также все занято англичанами, сказал тогда моим сыновьям: «Вечером все вы попадетесь в плен у железной дороги». А вместо того чтобы попасться в плен, мы сами взяли 98 человек и вдобавок еще уничтожили нагруженный поезд.

Разве можем мы предвидеть неисповедимые пути, которыми ведет нас Невидимая Рука?

В ту же ночь мы отправились на ферму Магемсспрейт, оттуда к Вундерхейвелю и 22-го числа пришли на ферму Виаккейль. Здесь мы остановились, чтобы сообразоваться с движениями англичан, дожидавшихся чего-то у железной дороги.

Я послал отсюда несколько возов зерна на мельницу г-на Мекензе около Вредефорта.

Но после полудня я получил извещение, что со стороны реки Реностер, оттуда, где находится железнодорожный мост, идет огромная колонна англичан по направлению к Вредефорту, намереваясь, по-видимому, расположиться лагерем на ферме Клинстапель.

Тотчас же после восхода я получил и дальнейшие сведения о действиях этой колонны. Англичане послали солдат из своего лагеря отобрать наши возы с мукой, но бюргеры только что перед этим успели уехать с мельницы, и англичане погнались за ними. Немедленно оседлав лошадей, мы поскакали по тому же направлению, но все-таки не могли своевременно отбить повозок.

Увидев нас, англичане сперва было остановились, но затем сильно погнали повозки к своему лагерю.

Их было человек 500—600, нас — 400; но несмотря на то, что они превосходили нас числом, я решил не отдавать им повозок без боя.

Я приказал идти в атаку.

Место было ровное, открытое. Ни у нас, ни у неприятеля не было укреплений. Но это ничего не значило. Бюргеры превосходно вели дело. Они понеслись на неприятеля, остановившись на расстоянии 200 и даже 100 шагов от него. Затем, соскочив с лошадей, они легли на землю и открыли сильнейший огонь. Произошло горячее дело.

К счастью, позади нас оказалась яма, хотя и небольшая, но послужившая тем не менее хорошей защитой для лошадей.

Сражение продолжалось около часа, и в тот момент, когда я уже думал, что вот-вот англичане обратятся в бегство, произошло то, что все чаще и чаще стало повторяться, — показалось сильное подкрепление с двумя орудиями...

Пришлось отступить, потеряв 5 убитых и 12 раненых. О потерях англичан я не знаю, но позднее кафры, живущие там, сообщали нам, что у англичан были тяжелые потери.

После полудня мой обоз добрался до фермы Реностерпорт, а неприятель пошел вечером к Клипстапелю.

Англичане старались сосредоточить все свои силы и окружит меня со всех сторон крепким кольцом. По всем направлениям задвигались колонны, пришли войска из Вифлеема, придвинулись массы из Кронштадта — их было так много, что я со своим крохотным числом бюргеров тонул в их общей массе.

Я находился на ферме Реностерпорт у реки Вааль, в 20 милях от Потчефстрома, где тоже стояло огромное количество английского войска.

И странно! Несмотря на свои несметные силы, англичане, по-видимому, совсем не хотели ловить меня в горах Реностерпорта. Они предпринимали нечто совсем другое.

Начав обходить меня издалека, от Вредефорта через Вон-дерхейвель до реки Реностер, и раскинув лагеря вдоль всей реки до Балтеспорта, они оттуда оцепили меня кордоном от Скандинавиендрифта до реки Вааль.

Таким образом, мне предстояло где-нибудь прорваться через английские войска, если бы я захотел уйти от них через реку Вааль в Южно-Африканскую Республику. Но всякий оранжевец предпочитает лучше оставаться в своей стране, и отчего же и мне, в самом деле, этого было и не попробовать? Но мою обузу в данном случае составляли быки и тяжелые возы, которые ужасно обидно было бы отдать неприятелю, пожертвовав ими совершенно. Находясь, таким образом, между кордоном англичан и рекою Вааль, мы имели ежедневные стычки с неприятелем; было также и несколько более серьезных дел, как, например, у Витконьеса близ Ребоксфонтейна или поимка у дома Борнмана английских «прогуливающихся гостей» (kuiergasten) — шпионов.

Так продолжалось до 2 августа, когда нам на берегах Вааля пришлось услышать известие, заставившее нас испить горькую чашу до дна. Это был тот день, когда я получил извещение об ужасной сдаче Принслоо.

Я получил письмо от английского генерала Бродвуда, извещавшего меня, что через его линию поступила бумага от генерала Мартинуса Принслоо, адресованная на мое имя. Взявший на себя передачу этого письма был секретарь г-на Принслоо г-н Котце! Английский генерал спрашивал меня, согласен ли я гарантировать безопасность личности подателя бумаги, желающего передать ее собственноручно.

Секретарь г-на Принслоо, вероятно, полагал, что он вполне дорос до того, чтобы нас, заблудших несчастных овец, «горсточку» (klompje) незрелых людей, наставить на путь истинный и убедить сдаться англичанам. Но, право же, он еще до этого не дорос!

Тут у нас уже явилось первое подозрение, что какой-то винт, должно быть, выскочил изо всей махинации, которую мы оставили за Красными горами. А на другой день я уже получил письмо от генерала Нокса из Кронштадта, сообщавшего мне, что генерал Принслоо сдался со всеми своими отрядами. Получив это письмо и желая иметь еще какие-либо сведения по этому же важному предмету, я ответил, что желаю видеть секретаря Принслоо и ручаюсь за его неприкосновенность.

Мы, т. е. президент, некоторые члены правительства и я, поехали навстречу г-ну Котце, так как не хотели дать ему возможности видеть наши позиции, и на полдороге между нами и англичанами произошла встреча. Он дал мне следующее письмо:

«Гюнтерскамп, 30 июля 1900 г.

Главному комманданту генералу Девету.

Вследствие огромных сил неприятеля я был принужден со всеми моими отрядами Оранжевой республики сдаться неприятелю без всяких условий.

Честь имею быть покорный слуга М. Принслоо, главный коммандант».

На это я ответил в незапечатанном конверте:

«В поле, 3 августа 1900 г.

Господину М. Принслоо.

Милостивый государь! Я получил Ваше письмо от 30 июля. Меня очень удивляет, что Вы называете себя главным коммандантом. Почему Вы присваиваете себе звание, Вам не принадлежащее, остается для меня загадкой. Вы также не имели ни малейшего права действовать за главного комманданта.

Имею честь быть

X. Девет,

главный коммандант Оранжевой республики».

Только что было отправлено это письмо Принслоо, как мы увидели двух всадников, направлявшихся к нам. Это были два бюргера, присланные генералом Питом Фури и находившиеся при сдаче Принслоо в Красных горах. Они привезли нам от него, а также и от генерала Фронемана, комманданта Ганбрука и других извещение о сдаче Принслоо, с добавлением, что не все сдались с Принслоо и что около 2000 бюргеров спаслись. Это известие нас несколько утешило, и президент Штейн и я решили послать судью Герцога за несдавшимся отрядом, находившимся на реке Вильге, в округе Гаррисмит, с тем, чтобы он по возможности скорее привел их к нам.

Насколько я тогда мог судить, вокруг меня собралось пять или шесть английских генералов с 50 000 войском, которое все состояло из конницы и все было предназначено для того, чтобы словить меня.

У меня всего едва набиралось 2500 человек.

После полудня по получении письма у меня оставался еще один путь для того, чтобы уйти от неприятеля, — к Потчефстрому, на реке Вааль, хотя и эта дорога не была безопасна, так как в тот же самый день пришли еще войска и расположились вдоль реки Вааль от Вредефорта до Парижа. Эта часть войска могла уже на другое утро быть у Ванфюренсклофа, а затем и у Потчефстрома.

В тот же вечер, 2 августа, я отправил свой обоз через реку Вааль в Вентерскрон, в 6 милях от Схумансдрифта. На следующее утро мои разведчики сообщили мне, что англичане у Потчефстрома разделились на две части: одна была в Занднеке, другая пошла к Родекраалю по направлению к Схумансдрифту; при этом они прибавили, что весьма возможно, что одна какая-нибудь из этих частей могла повернуть на Ванфюренсклоф. Дорога из Вентерскрона шла между двумя горными цепями и выходила к северу у Ванфюренсклофа, и я боялся, что англичане отрежут мне путь как раз на этой дороге.

Я должен был помешать этому во что бы то ни стало, а у меня не было свободных войск, потому что большая часть моих людей пошла к юго-востоку и к юго-западу от реки Вааль. Ничет не оставалось другого, как взять для этого бюргеров, бывших с обозом, и послать их как можно скорее помешать неприятелю занять долину между двумя цепями гор. Уладив это, я отправился к Ванфюренсклофу, послав остальных к Занднеку.

Все обошлось хорошо. Неприятель не показывался. Все бюргеры с обозом прошли беспрепятственно, и мы остановились отдохнуть в Ванфюренсклофе.

Я так хорошо водил за нос англичан, что они были уверены, что я должен был идти по дороге на Родекрааль, и никак не ожидали найти нас где-либо в другом месте.

Но что для меня непонятно, это почему часть войска, шедшая у нас в тылу и бывшая вечером уже в Париже, не пошла за нами далее, а осталась там на ночевку и выступила только на другое утро, причем направилась не к Ванфюренсклофу, как следовало ожидать, но к Линденквесдрифту, лежащему за 8 миль вверх по реке Вааль.

Бюргеры, отправившиеся к Родеваалю, встретились с англичанами у Тейгерфонтейна. Последние так сильно бомбардировали, их, что переполошили всех обезьян. Поздние мне рассказывали, что эти бедные животные, массами водящиеся в горах, прыгали с одной скалы на другую, кидаясь с невыразимым ужасом куда попало от лиддитных гранат, лопавшихся с невероятным треском при падении на скалы. Затем англичане и буры подошли так близко друг к другу, что началась ожесточенная перестрелка. Потери неприятеля, по позднейшим известиям, состояли из 100 человек убитыми и ранеными. Мы, к несчастью, тоже потеряли двоих.

В Ванфюренсклофе мы расположились лагерем, но не надолго. На другое же утро появился неприятель, не дав нам даже позавтракать.

Я узнал об этом от своих разведчиков только тогда, когда англичане были уже в 3000 шагах от нас и стали стрелять не только из пушек, но и из ружей[41] .

Мы немедленно заняли позиции, а обоз поспешил вперед. Ему удалось благополучно пробраться сквозь первый ряд холмиков, причем он был скрыт от неприятеля все время, пока англичане были заняты нами. Враги подошли к нам в невероятном числе. Тут мне пришлось самому видеть, в каком огромном количестве они падали под нашими безжалостными выстрелами. Мы отступили, потеряв одного убитого и одного раненого.

В ту ночь мы сделали 10 миль к востоку от Гатсранда по дороге к железнодорожной станции Фредериксштадт. В одном месте мы отпрягали и кормили лошадей и затем двинулись без промедления вперед, так как неприятель напрягал все свои силы, чтобы нас нагнать. По другую сторону Ванфюренсклофа нас ожидала не только часть английского войска, но соединенные силы англичан, старавшихся сосредоточить все, что только можно было, и стремившихся со всех сторон напасть на нас, чтобы уничтожить. Они были ужасно злы на нас за то, что около реки Вааль, где они наверняка надеялись изловить нас, мы все-таки улизнули от них. Это превзошло все их ожидания, им было самим очень неловко. Чтобы хоть несколько оправдаться, они доложили по начальству, что Девет перешел реку там, где не было никакого брода. Но это была неправда: мы перебрались по обыкновенной проезжей и даже почтовой дороге, через всем известный брод Схумансдрифт.

Но так или иначе, а теперь неприятель шел позади нас в огромном числе, и нам надо было стараться от него уйти.

В тот вечер, 7 августа, мы направились к северу от станции Фредериксштадт, пройдя через железнодорожную линию, причем взорвали мост, состоявший из двух пролетов, и повредили путь динамитом.

На следующий день мы подошли к реке Моои[42] с ее водой, прозрачной как кристалл. Зиму и лето несется эта чудная река, доставляя неисчерпаемый источник влаги и орошая плодородную почву, на которой могли бы раскинуться прекраснейшие поля.

Пройдя через эту реку, по праву названную «красивой», мы встретились с отрядом генерала Либенберга, одинаково с нами окруженного неприятелем. Он присоединился к нам, и на следующий день мы были уже в 9 милях от Вентерсдорпа.

Рано утром мы получили такого рода извещение:

«Англичане идут широкой полосой, покрывающей всю землю».

- Запрягать! — был мой приказ.

Никто не противоречил и не ворчал. Каждый делал свое дело с такой быстротой, что можно было только удивляться тому, как мог подняться целый лагерь так быстро со всеми своими тяжелыми повозками. Мы погнали изо всех сил к Вентерсдорпу.

О том, чтобы сражаться с неприятелем, нечего было и думать: силы его были слишком велики. Единственным спасением для нас являлось бегство. Мы прекрасно знали, что ни один англичанин не сравнится в быстроте и выносливости с буром и что его лошади и быки стоят в таком же отношении к нашим быкам и лошадям. Поэтому мы решили так: удирать так быстро, чтобы под конец неприятель от усталости бессильно растянулся на земле позади нас, что, как оказалось потом, и случилось в действительности.

Но нам пришлось все-таки еще немного и посражаться, чтобы сохранить свои повозки. Стычка произошла между нами и английской кавалерией, быстро ускакавшей вперед и слишком близко подоспевшей к нам сзади. Видно было, что англичане напрягали все свои силы, чтобы теперь наконец, раз и навсегда, покончить с нами. Нужно же было положить конец и придушить маленькую кучку людей, которые хотя большею частью и отступали, а все-таки нет-нет да и оказывали сопротивление. Мы заставили таким образом англичан доносить начальству затверженные уроки (les opzeggen) вроде сражения при Ретивснеке, затем севернее Линдлея, потом у железной дороги, а потом около Вредефорта, и еще у Реностерпорта, и снова у Тейгерфонтейна и т. д. Да, несомненно, нужно же было положить конец всему этому.

Мы принуждены были немного задержать англичан у Вентерсбурга, чтобы дать возможность нашему обозу уйти вперед. Для этого мы напали на конные форпосты англичан, собравшиеся со всех сторон, и несколько задержали их. Но наше сопротивление продолжалось недолго, мы должны были отступить, оставив неприятелю одно крупповское орудие.

Не сделай я этого и не стреляй я из орудия до тех пор, пока уже нельзя было его спасти, наш обоз был бы, по всей вероятности, взят. А теперь он был спасен.

Здесь я отпустил моих пленных.

Наконец наступало время и с нашей стороны досадить неприятелю порядком. Твердая зимняя трава была совершенно суха, представляя прекрасный материал для огня. Я приказал выжечь всю местность позади себя, чтобы лишить англичан подножного корма. Мы подожгли траву, и сразу вся окрестность позади нас почернела.

Мы дошли до фермы г-на Смита, находящейся на расстоянии часа верховой езды от Витватерсранда, места водораздела, идущего по направлению к Марико. Мы перешли этот водораздел, спустились вниз и, не отдыхая всю ночь, подошли 11 августа с юга к горам Магали.

После полудня мы перешли хребет и переправились через Крокодиловую реку.

Трава была здесь лучше, и хребет защищал наш обоз сзади. Я думал расположиться здесь хотя бы на самое короткое время, чтобы дать отдых усталым животным.

Генерал Либенберг занял позиции к западу от меня, совсем около Рустенбурга, но только что он расположился, как показались англичане в другом месте хребта. Он послал мне сказать, что не может оставаться на месте.

Снова нужно было уходить; таким образом, животные наши не отдохнули.

Мы повернули от Рустенбурга на Преторию и подошли на следующий вечер совсем близко к Коммандонеку, где, как мы скоро узнали, тоже находились англичане.

Я подождал, пока подошел обоз, и затем поехал вперед сам с конным отрядом. Подъехав уже довольно близко, я послал начальствовавшему офицеру письмецо, в котором сообщал, что если он не сдастся, то я буду на него нападать. Я сделал это единственно для того, чтобы узнать, как велики здесь неприятельские силы, и затем если возможно, то действительно напасть, если же невозможно, то обойти англичан через переход, лежавший к востоку от неприятеля, преследовавшего меня сзади.

Посланному моему удалось приехать в английский лагерь прежде, чем ему успели завязать глаза. Он возвратился с обычным отказом англичан и сказал мне, что хотя англичан там не особенно много, но их укрепления так сильны, что нам не справиться с ними до прихода неприятельского подкрепления.

Пришлось оставить мысль напасть здесь на англичан и обойти другую часть их войска.

Мы пошли по направлению к Зоутпану и через несколько часов достигли Крокодиловой реки.

Англичане остались далеко позади, и нам можно было немного отдохнуть.