НЕ СКРОЮ, мне приятно было убедиться, что за время, проведенное в столице, я не утратил своих охотничьих навыков и потому смог учуять дым прежде остальных членов отряда.

До сего момента путешествие в обитель благочестивых жен проходило на удивление спокойно, без каких-либо происшествий. Так гладко, так ладно и мирно, что я, признаться, без всякой на то причины начал нервничать. Кроме нас с Умбрежем в отряде было еще не менее двух десятков человек. Они составляли наш надежный эскорт. Командовал всеми сэр Нестор, один из гвардейцев его величества. Приветливый и любезный, он был тем не менее сама жесткость и деловитость во всем, что касалось безопасности отряда и благополучия каждого из его членов. По какой бы местности мы ни передвигались, он неизменно отправлял вперед небольшую разведывательную группу, которая должна была убедиться в безопасности очередного нашего перехода. Во всем его облике чувствовалась спокойная уверенность, что лично мне было по душе. Но на сэра Умбрежа эти качества нашего командира особого впечатления не производили. Старик, когда мы проезжали по лесным тропинкам, беспрестанно озирался по сторонам, а на полянах подносил ладонь к глазам козырьком, взглядывая на солнце, и вообще вел себя так, словно пытался обнаружить где-то поблизости от себя что-то такое, чего там не было и быть не могло. Вроде как выискивал линии судьбы, вытканные плетельщиками и для них одних различимые.

Я его спросил, прежде чем мы отправились в путь, почему он не попытался уклониться от этого опасного задания при помощи какой-нибудь своей уловки, вроде той, что избавила нас от участия в войне с Шенком. Старик в ответ нравоучительно изрек:

— Одно дело — малозначащая экспедиция, в которой и без меня было кому помериться на мечах с противником, и совсем другое — выполнение личного приказа их величеств.

— И с этим нашлось бы кому справиться кроме нас с вами, — упрямо возразил я.

Умбреж в ответ на это только головой покачал. Мол, что с ним рассуждать, с этим плебеем без роду и племени, без чести и совести. Я не стал продолжать этот разговор, и к данному вопросу мы больше не возвращались.

Но вот настал момент, когда я поймал себя на том, что, уподобившись Умбрежу, принялся озираться по сторонам, настороженно присматриваться ко всему окружающему и выискивать повсюду неоспоримые признаки близкого преследования или иной какой-нибудь опасности. Сам не знаю, что меня заставило так поступать. Ничего тревожного я не замечал.

И все же…

И все же я голову готов был дать на отсечение, что не зря забеспокоился. Чутье опытного охотника подсказало мне: что-то не так! Повторяю, ничего настораживающего я не замечал, но от этого лишь пристальней вглядывался в сумрачные чащи, проворней озирался, пытаясь уловить что-то похожее на стремительное движение едва различимых контуров тел неведомых существ, которые, возможно, за нами наблюдали. Я решительно никого не увидал, но чувство чьего-то незримого присутствия не оставляло меня ни на минуту. И еще мне казалось, что эти соглядатаи-невидимки смеются над нами, их забавляет эта игра в прятки. Леса, через которые мы проезжали, были вовсе не такими мрачными и глухими, как Элдервуд, под сенью которого прошло мое отрочество, напротив, здесь сквозь деревья проглядывало солнце, приветливо щебетали птицы, а поляны пестрели цветами. И все же я нутром чувствовал близкую опасность, хотя и неспособен был даже предположить, в чем она могла заключаться. Другой на моем месте решил бы, что все эти страхи лишь плод разыгравшегося воображения. Другой, но не я: с воображением у меня всегда дело обстояло неважно. Так что я просто утвердился в мысли, что нельзя доверяться обманчивой приветливости этого леса, и держался начеку.

Ни с кем из своих спутников я, разумеется, и словом не обмолвился о том, что меня встревожило. Во-первых, никаких убедительных доводов в пользу своих опасений я привести не мог, а во-вторых, нам предстояло еще несколько дней пути, и я решил не портить им настроение на столь долгое время. Сэр Умбреж и без того держался настороженно и беспокойно, а что до остальных… Они меня воспринимали в лучшем случае как бесполезное дополнение к бравому отряду, в худшем — как лишнее бремя.

Хорошо хоть мне предоставили коня для этой утомительной поездки. Я был бесконечно за это благодарен их величествам. Нет, при необходимости я мог довольно уверенно шагать, опираясь на посох, и даже не отставать от других, у кого обе ноги в порядке, но, признаться, длительные пешие переходы все же не являлись моим любимым времяпрепровождением. Разве что возможность передохнуть выпадала бы через каждые пять-шесть сотен шагов. Но о подобном в походе даже мечтать не приходилось. Лошадка мне попалась самая заурядная, скорей неказистая, чем статная. Звали ее Александра. Резвостью она не отличалась, но, поскольку я и сам не мог похвастаться этим качеством, то и не считал со своей стороны справедливым винить ее в отсутствии оного. В общем, мы с ней подобрались два сапога пара.

Наконец мы очутились на расстоянии какого-нибудь часа или двух езды от цели нашего путешествия. Погода стояла сносная, я вяло перебрасывался словами со своими ближайшими спутниками, трясясь в седле. В общем, если не считать моей беспричинной тревоги, все шло на удивление гладко, пока я внезапно не почувствовал запах дыма. Судя по реакции моей Александры, она его тоже уловила. Еще две или три лошади вдруг замедлили шаги, и рыцари, которые сидели на них верхом, недоуменно переглянулись. Поведение животных их озадачило, сами же они еще не разобрались, в чем дело.

— Впереди что-то горит, — сказал я им.

Нестор, Умбреж и еще несколько рыцарей недоверчиво взглянули на меня.

— Я не чувствую запаха гари, — сказал Нестор. — С чего ты взял, что впереди пожар? Дымом вроде не тянет.

— Уверен, там что-то горит. Лошади тоже это учуяли. Поглядите-ка на них.

Нестор поднял руку ладонью вверх, призывая всех остановиться, и сурово нахмурился. Несколько минут он пытался уловить в воздухе запах дыма и наконец, еще больше помрачнев, кивнул мне:

— Да-да, черт побери, ты прав. Эй, Редондо, Мессина! — Он подозвал к себе двух самых опытных разведчиков. — Отправляйтесь вперед и поглядите, что там такое. Если это лагерь, я хочу знать чей. И сколько там народу.

— Это не лагерный костер, — убежденно возразил ему я. — Там что-то большое горит, ручаюсь.

— Возможно, ты прав. Посмотрим.

Разведчики отправились вперед, мы остались ждать. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они вернулись, хотя на самом деле Редондо и Мессина отсутствовали всего несколько минут. Оба пребывали в чрезвычайном волнении. Они направились прямиком к Нестору, отозвали его в сторону и стали о чем-то с ним шептаться. Выслушав их, командир повернулся к остальным и отрывисто приказал:

— По коням, скачем во весь опор! Это обитель! Кто-то поджег монастырь!

Новость подействовала на всех нас как удар хлыста. В считанные секунды отряд помчался по лесу вскачь. Даже Умбреж очнулся от своих меланхолических раздумий и с беспокойством вопросил:

— А что с принцессой? Она ведь там? Ее высочество в безопасности?

— Откуда мне знать? — довольно нелюбезно отвечал ему Нестор. — Разведчики заметили каких-то людей снаружи, у стен обители. Но разве ж издалека можно было разглядеть их лица? Все, отставить разговоры! Вперед, лопни ваши глаза!

Итак, опасаясь за целостность своих глаз, мы пришпорили лошадей и вихрем понеслись сквозь лес. Только ветер в ушах засвистел. Копыта дробно стучали по земле, из-под них летели комья грязи. Вскоре лес остался позади, и, едва очутившись на открытом месте, мы тотчас же увидели далеко впереди обитель благочестивых жен… Вернее, то, что от нее осталось.

Я сам никогда прежде в этом монастыре не бывал, но говорили, это было простое и скромное и вместе с тем весьма элегантное сооружение, которое вполне отвечало нехитрым потребностям благочестивых жен. Не мне судить, насколько верной была эта характеристика: я в первый и в последний раз увидел здание, когда от него уже мало что осталось. Мы выехали из леса как раз вовремя, чтобы стать свидетелями обрушения последнего вертикально стоявшего фрагмента обители. Издали мы услыхали звук его падения и даже треск бревен, из которых он был сложен.

Неподалеку от пожарища я различил несколько фигур. Судя по всему, женских. Я не взялся бы утверждать это наверняка, поскольку благочестивые жены согласно уставу ордена носили какие-то бесформенные балахоны, под которыми, да простит мне Бог, вообще-то мог укрываться кто угодно, в том числе мужчина. И безоговорочно признать в монахинях женщин можно было, лишь приняв на веру то, как они себя именовали. Я время от времени встречал благочестивых жен небольшими группами и поодиночке. Они изредка появлялись в миру с благотворительными целями и для сбора пожертвований. У нескольких из них, поверьте, росли усы — длинней и гуще моих! Так что, повторюсь, в вопросе принадлежности всех этих сестер к женскому полу приходилось полагаться только на их слово.

Мы в считанные секунды проделали путь от кромки леса до руин монастыря. Полагаю, наш отряд являл собой внушительное зрелище: да и может ли быть на свете что-либо более величественное, чем два десятка вооруженных рыцарей, скачущих во весь опор к месту недавней трагедии, когда помогать уже некому и спасать нечего? Остановив коней на почтительном расстоянии от благочестивых жен, мы принялись с любопытством их разглядывать. Женщины тоже на нас смотрели. Но лица их оставались совершенно бесстрастными. Мы не могли определить, рады ли они нам, или напуганы нашим внезапным появлением, или раздосадованы, что посторонние лица помешали им предаваться своему горю.

— Кто у вас здесь главный? — зычно выкрикнул Нестор.

Благочестивые жены переглянулись. Одна из них, немного помешкав, выступила вперед. Судя по всему, то была настоятельница. Никогда прежде не видел я женщины с таким обилием растительности на лице. При желании она могла бы заплести свои брови в косы, честное слово! Ладони ее тонули в широких и длинных рукавах монашеского балахона, на голову был наброшен капюшон. Она смотрела на нас холодным и отчужденным взглядом. И молчала. Ни слова не произнесла. Просто молча ждала, что мы предпримем. Меня это не удивило: обитель жила по строгому уставу, согласно которому празднословие почиталось едва ли не величайшим из грехов. Здесь говорили редко, в исключительных случаях, а общались между собой сестры в основном посредством жестов. Не то что слова — даже звуки экономили, как иной скупец свои монеты.

— Я сэр Нестор. Его величество король доверил мне и моему отряду рыцарей препроводить принцессу Энтипи в королевский замок. — Конь сэра Нестора нервно повел головой и топнул копытом. По-видимому, животное никак не могло успокоиться после бешеной скачки. Нестор ласково потрепал его по шее и продолжил: — Вижу, у вас большое несчастье. Примите мои соболезнования.

Благочестивая жена кивнула. Лицо ее при этом осталось непроницаемым.

— В настоящий момент, — откашлявшись, продолжил Нестор, — я должен, пренебрегая всем остальным, выполнить монаршью волю. Король уполномочил меня забрать от вас принцессу и доставить ее домой. А потому позвольте мне перейти к делу. Все ли благополучно с ее высочеством? Не ранена ли она? Не… — Тут его голос прервался. Бравый вояка не мог заставить себя выговорить: «Не погибла ли она?» Да и никому из нас, признаться, не улыбалась перспектива доставки королю с королевой урны с прахом их единственной дочери.

Благочестивая жена помедлила, прежде чем ответить Нестору. Казалось, она подыскивала подходящие слова. Но в конце концов решила ограничиться жестом и махнула рукой в сторону своих подопечных.

От группы монахинь отделилась, выступив вперед, тонкая фигурка в капюшоне. Особа эта была невысокого роста — ниже всех остальных сестер. Лица ее было не разглядеть, пока она, сделав еще несколько шагов по направлению к нам, не сбросила с головы просторный капюшон.

Миниатюрная девушка просто-таки тонула в бесформенном монашеском одеянии. Лицо ее хранило бесстрастное выражение, как предписывал устав обители. Длинные волосы были в беспорядке, что вполне объяснялось трагическими событиями в монастыре. Где уж тут причесываться, когда кругом полыхает пламя? Ничего похожего на описание, данное Морнингстаром — осенняя листва, бушующее море, — я в ее облике, увы, не разглядел. Напротив, она казалась какой-то бесцветной, довольно заурядной, и, лишь вглядевшись внимательней, можно было заметить правильность черт ее лица. Короче говоря, принцесса была хорошенькой, но в меру. Она держалась с безупречным достоинством юной наследницы трона, вполне по-королевски, этого я не мог не признать.

— Ваше высочество, здоровы ли вы? — с волнением спросил ее Нестор.

Она в ответ кивнула. Просто кивнула. Никто из благочестивых жен, включая Энтипи, с момента нашего появления не удостоил нас ни единым словом.

— Мы прибыли сюда, чтобы доставить вас домой. Их королевские величества с нетерпением ждут встречи с вами.

Снова кивок.

И Нестор переключил свое внимание на монахинь, оставшихся без крова.

— А теперь перейдем к вашим проблемам, мои дорогие благочестивые жены! — с воодушевлением воскликнул он. Убедившись, что принцесса в безопасности, достойный рыцарь прямо таки расцвел от счастья. — Слов нет, вас постигло ужасное горе! Какая трагедия! Не будете ли вы так любезны поведать нам, что же здесь случилось? Стал ли пожар результатом неосторожности или какие-то негодяи посмели на вас напасть и сожгли обитель? Кто б они ни были, мы заставим их дорого заплатить за такое кощунственное злодейство! И в любом случае, вы, дорогие сестры, получите щедрую компенсацию из казны, ведь король и королева бесконечно вам благодарны за ваши неусыпные труды по воспитанию и обучению наукам их дочери, наследницы престола. Благодарность их величеств лишь возрастет после известия о спасении ее высочества из пламени, из пожара, в котором погибла обитель. Итак, достойнейшие из жен, ответьте, чем мы можем вам служить?

Настоятельница скользнула взглядом по лицам своих товарок, как и прежде ничего не выражавшим, помедлила, снова обернулась к нам, и вдруг ее тощая рука взметнулась кверху, а вытянутый указательный палец, который слегка дрожал, нацелился на Энтипи.

И главная из благочестивых жен, отчетливо и внятно выговаривая каждое слово, потребовала:

— Заберите немедленно эту суку к… матери отсюда!

Вопреки моему ожиданию, остальные монашествующие не закатили глаза от ужаса, услыхав столь смачные ругательства из уст своей начальницы. Они вообще нисколечко не смутились, а, напротив, все как одна энергично закивали головами, облаченными в капюшоны.

И тут Энтипи улыбнулась. Губы ее растянулись в широкой, самодовольной улыбке. У меня внутри все похолодело. Девушка, продолжая улыбаться, скользила глазами по нашим лицам, словно говоря: «Привет! Всех вас ждет могила. Уж я позабочусь, чтобы вы поскорей в ней очутились!»

Умбреж перегнулся через седло и шепнул мне на ухо:

— Да-а, все это немного настораживает. Как по-твоему?

Что и говорить, нашему сэру Умбрежу трудно отказать в меткости выражений. Настораживает! Да у меня просто душа в пятки ушла.

Мы решили не мешкая отправляться в обратный путь. Нестор тронул поводья и подъехал вплотную ко мне.

— Удачи тебе, оруженосец, — сказал он негромко. Прибавлю: наш командир это произнес без сарказма, без всякой иронии! Просто добряк от души мне сочувствовал. И было из-за чего. Я и сам себя искренне пожалел.

Вот ведь дьявольское отродье! Именно это пришло мне на ум, едва только наши взгляды скрестились. Дьявольское семя! Ледяное высокомерие, брезгливость и презрение — вот что выражали глаза девчонки. Словно мы все были какими-то гадкими насекомыми, ползавшими у ее ног. Ясно теперь, почему любящие папаша с мамашей услали ее в монастырь. Им просто хотелось от нее отдохнуть. Оба царственных родителя только выиграли от этой разлуки — чем дольше ненаглядное чадо отсутствовало, тем больше сил, физических и духовных, могли накопить король с королевой. В случае везения этих самых сил им могло хватить, чтобы пережить предстоящую неизбежную встречу. Ну а ежели благочестивым женам и впрямь удалось бы обуздать буйный нрав принцессы, то Рунсибел и Беатрис, полагаю, сочли бы это величайшим из чудес, а себя с тех пор почитали бы самыми счастливыми людьми на свете.

Однако, учитывая, во что превратилось жилище монахинь, попытки бедолаг воспитать и обучить принцессу Энтипи потерпели полное фиаско.

Сэр Нестор, к чести его будь сказано, сумел сделать вид, что не расслышал энергичного выражения настоятельницы. Во всяком случае, не принял его на свой счет и по доброте сердечной предложил ей оставить нескольких воинов для помощи сестрам в восстановлении их монастыря. Но благочестивые жены все как одна жестами дали нам понять, чтобы мы убирались от руин их обители все до одного и как можно скорее. Что и было нами незамедлительно выполнено. Думаю, нет нужды повторять, что настроение у нас у всех было тревожное и подавленное. Но вы представить себе не можете, насколько оно стало мрачней, когда, оглянувшись, мы увидели благочестивых жен, весело отплясывавших на радостях, что избавились наконец от Энтипи, пусть даже такой ценой. Лично меня это зрелище просто-таки потрясло, таким оно мне показалось зловеще красноречивым. И у меня в который уже раз все внутри похолодело.

Что же до самой Энтипи, то в седле она держалась просто идеально — прямо, уверенно, без видимого напряжения. Так, словно родилась верхом на лошади, ей богу! При всей моей к ней антипатии я не мог не восхититься ее великолепным мастерством наездницы. Она не удостаивала взгляда никого из нас — смотрела исключительно прямо, между ушей своей лошади. В общем, держалась так, как будто никого из нас возле нее не было. Но Нестор все же счел со своей стороны необходимым, перегнувшись к ней через седло, указать на меня со словами:

— Ваше высочество, позвольте вам представить Невпопада. Он оруженосец сэра Умбрежа и одновременно — ваш личный телохранитель на все время пути в крепость. Приказывайте, и он вам подчинится, сообщайте ему о малейших ваших желаниях, и он костьми ляжет, чтобы их выполнить.

Я с беспокойством взглянул на Нестора. Меня сказанное им не очень-то воодушевило. Он явно преувеличил мою готовность служить верой и правдой этой премерзкой девчонке. Нестор, поймав на себе мой хмурый взгляд, дружески мне подмигнул, но я с досадой отвернулся и не без труда принудил себя процедить сквозь зубы, обращаясь к Энтипи:

— Рад служить вашему высочеству.

Она скользнула по мне взглядом и тотчас же снова уставилась прямо перед собой. Я невольно поежился, как после ледяного душа, и снова подумал: ну и девчонка! За один-единственный миг объяснила мне без слов, какое я, с ее точки зрения, ничтожество. Хотя, если как следует поразмыслить, в этом, наверно, и заключается основное из преимуществ принадлежности к королевской семье. Я имею в виду возможность демонстрировать, когда вздумается, бесконечное презрение к тем, кто ниже тебя.

Принцесса и я ради безопасности ее высочества ехали рядом, почти вплотную друг к дружке, в окружении воинов и рыцарей. Я с самой первой минуты нашего с ней знакомства решил помалкивать, то есть вовсе не вести никаких разговоров, поскольку ее манера держаться ну никак не располагала к беседе. Но после мне пришло в голову, что молчать в течение нескольких дней пути у меня просто не получится. Придется хоть что-нибудь да изречь. Просто для тренировки голосовых связок, чтобы не разучиться говорить.

Я долго собирался с духом и наконец слегка охрипшим от волнения голосом произнес:

— Хорошая выдалась погода для прогулки верхом. Как по-вашему, принцесса?

К моему величайшему удивлению, она в ответ расхохоталась, причем вполне искренне, без всякой издевки.

— Я счастлив, что мне удалось вас развеселить, — пробормотал я.

Она взглянула на меня с сожалением:

— Мы уже больше часа едем бок о бок, и вы не сумели придумать для начала разговора ничего более оригинального, чем избитая тема погоды? — И снова этот почти сочувственный взгляд. Помолчав, она вдобавок еще и головой покачала.

— О, простите меня за эту банальность! — сердито подхватил я. — Знай я, что это вам придется не по вкусу, я задал бы другой вопрос, тот, что давно вертелся у меня на языке, возможно, слишком дерзкий, но уж во всяком случае куда более оригинальный: сколько еще монастырей вы собираетесь поджечь, ваше высочество?!

Позади меня раздалось сердитое покашливание сэра Умбрежа. Старик, значит, все прекрасно слышал. Ну и пускай! Сказанного уже не воротишь.

Энтипи загадочно улыбнулась:

— Так вы считаете, что это моих рук дело?

— Не мне судить, ваше высочество.

Она смерила меня с головы до ног оценивающим взглядом.

— Не лгите мне. Терпеть не могу вранья!

— Вранья, ваше высочество? — оторопело переспросил я, но принцесса не ответила, сосредоточив взгляд на тропинке, что вилась впереди нас.

Я заставил свою Александру снова приблизиться почти вплотную к лошади принцессы и мягко, но, как мне казалось, довольно веско произнес:

— А я не выношу, когда меня обвиняют во лжи, ваше высочество! Даже если обвинение исходит из уст особы королевской крови.

— В таком случае говорите правду. И проблема решится. — Она снова скользнула по мне взглядом. — Я людей насквозь вижу, оруженосец. Вот так-то. И вас в том числе. Насчет вас мне вообще все стало понятно с одного-единственного взгляда. Вы себе присвоили право всех на свете судить. Вернее, осуждать. Всех-то вы в душе презираете — меня, этих людей, что нас окружают… Всех, кто встречается на вашем пути.

Разговор принял совершенно неожиданный для меня оборот. Помолчав, я растерянно спросил:

— Почему вы так считаете, ваше высочество?

— Да потому, — невозмутимо ответила она, — что больше всех на свете вы презираете самого себя, это же очевидно! Ну а на остальных попадают только отблески этого презрения.

Ее слова меня задели. Я даже удивился, насколько болезненно воспринял все, что она сказала. Ведь защитная броня насмешливо-циничного отношения ко всему окружающему, которую я так долго и старательно возводил вокруг своей души, казалась мне непроницаемой для чьих-либо высказываний, сколь бы враждебными они ни были. Но принцессе удалось без всяких усилий ее пробить и поразить меня в самое сердце. Разумеется, я не подал виду, что задет, и отвечал ей спокойно и даже весело:

— Здорово, наверное, быть принцессой и вдобавок всезнайкой!

— Каждому свое, — пожала плечами принцесса Энтипи. — Пустоголовые оруженосцы тоже для чего-нибудь нужны на свете.

Я не нашелся с ответом на это замечание, и некоторое время мы ехали молча. От нечего делать я стал озираться по сторонам и неожиданно заметил, что старик Умбреж нетерпеливыми жестами пытается привлечь мое внимание. Я с неохотой повернул голову в его сторону. Рыцарь погрозил мне кулаком, потом легонько постучал по своим сморщенным губам кончиком указательного пальца. Все ясно. Он считал, что я не должен хранить столь долгое молчание, потому как мне надлежит развлекать ее высочество. Да, уж я бы ее развлек… Ударом увесистой дубинки по голове! Только это вряд ли пришлось бы по душе королю с королевой. Да и нам с Умбрежем могло бы испортить придворную карьеру. Вздохнув, я повернул к принцессе голову и с любезной улыбкой сказал:

— Вы прекрасно держитесь в седле.

Она неожиданно насупилась.

— Вы хотите сказать: для женщины вы не так уж плохо ездите верхом, ведь так?

— О, прошу вас, не надо выискивать в моих словах скрытый смысл! Я имел в виду только то, что произнес: вы отличная наездница. Прямая мужская посадка, никаких этих дурацких дамских седел… Бог мой, я вам комплимент сделал, а вы…

— Не нуждаюсь в ваших комплиментах.

— Ну так больше вы их от меня и не дождетесь.

И тут я твердо решил больше рта не раскрывать на протяжении всех оставшихся четырех дней пути. Разве что мне кто-нибудь насильно разожмет зубы острием кинжала.

Солнце неторопливо совершало свой путь по небосклону, и когда оно начало уже клониться к западу, Энтипи неожиданно обратилась ко мне:

— Благодарю вас.

Случилось это во время привала. Сэр Нестор приказал отряду спешиться на берегу небольшого лесного озерца, чтобы лошади могли отдохнуть и напиться, а люди — размять усталые ноги. Я полулежал на траве, привалившись спиной к толстому ивовому стволу, и швырял камешки в середину озера. Там, куда они падали, я отчетливо себе представлял надменное личико принцессы, и мне это доставляло мрачную радость. И вдруг в самый разгар этого занятия прямо над моим плечом прозвучало ее: «благодарю вас».

Я оглянулся. Она уставилась на меня своим холодным, надменным взглядом, сразу навевающим мысли о демонах, которые, поди, играют в салочки в недрах ее сознания.

— Рад вам служить, — машинально ответил я и лишь после, поразмыслив, спросил: — А за что, собственно, вы меня благодарите?

— За верховую прогулку, — улыбнулась она и мечтательно прибавила: — У меня был хороший учитель.

— Понятно. Его вы, полагаю, тоже подожгли? — И с этими словами я швырнул в ее воображаемое лицо посередине озера еще один камень.

— Нет. Он скоро должен за мной явиться. До замка я с вами не доеду.

Это заявление заслуживало того, чтобы метнуть еще несколько снарядов вслед за предыдущими. Все до единого попали точно в цель.

— Вы в нем так уверены?

Энтипи кивнула:

— Разумеется. Он наверняка сейчас следит за нами. А потом выберет момент и увезет меня от вас, и мы будем жить в лесу и заниматься любовью, как дикие звери, на ложе из опавшей листвы, и травинки станут щекотать наши обнаженные тела, соединяющиеся в…

Я поднял руку, останавливая это словоизвержение:

— Довольно, я все очень наглядно себе представил. Вы так живо изобразили эту картину… Ай да принцесса! Надо же, у меня и в мыслях не было, что у вас на уме побег. Кстати, с чего это вы вдруг решили поделиться со мной своими планами?

— Потому что вы несносны.

— Понятно.

Она снова заговорила, и голос ее то повышался, то понижался, словно она пела песенку. Ну ни дать ни взять капризное, балованное дитя.

— Чтобы вы места себе не находили от бессильной злости, от досады, потому что благодаря мне заранее знаете, что должно случиться, но помешать этому не сумеете, а мой отец так на вас разгневается за то, что вы меня не довезли до крепости, что прикажет вам голову отрубить.

— Да я готов самолично снести ее с плеч, только чтобы больше не слыхать той чуши собачьей, которую вы бормочете!

— Что-о-о?! Вот как вы разговариваете со своей принцессой?!

Итак, ей все же удалось вывести меня из терпения настолько, что я буквально убить ее был готов.

— Нет, — сказал я, еле сдерживая злость, — я так разговариваю с сумасшедшими поджигателями. Так где ж вы с ним познакомились, с этим своим героем-избавителем?

— Недалеко от монастыря. Выполняла послушание — полола грядки. Работала в поле, как какая-нибудь крестьянка. Представляете?! Я полола! — Она повторила это слово так, словно то было название какой-то жуткой болезни, безжалостно убившей не только всех ее родных, но вдобавок еще и слуг и домашних животных, вследствие чего она, бедняжка, осталась одна-одинешенька на белом свете. — Я, принцесса, полола грядки! Только представьте себе!!

— Охотно, — ответил я со злорадной, торжествующей ухмылкой.

Она проигнорировала мой сарказм и, обхватив руками плечи, предалась воспоминаниям, которые, вне всякого сомнения, не имели ничего общего с действительностью, а являлись всего лишь плодом ее воображения:

— Он не знал, кто я такая. И горячо меня полюбил, приняв за крестьянку. Я только недавно ему открылась… И он поклялся, что увезет меня с собой, и мы будем вечно любить друг друга, и счастью нашему не будет конца.

— Здесь у вас некоторая неувязка, — поправил ее я. — Жизнь вечной не бывает. А вместе с ней, хотя, как правило, гораздо прежде, кончается и любовь. Какое уж тут счастье, согласитесь.

Энтипи помотала головой:

— Вы — полная ему противоположность. Он столько всего испытал, но все же не утратил веру в торжество любви и в величие подвига!

— Значит, он такой же помешанный, как и вы, что меня, впрочем, нисколько не удивляет, потому что я уверен — вы его просто выдумали!

Она снова, еще энергичнее, помотала головой.

Я поднял с земли камешек и забросил его в озеро.

— Но тогда ответьте мне, принцесса, почему он не похитил вас из монастыря? Ведь это было бы намного легче. Зачем ему было дожидаться прибытия за вами целого отряда вооруженных воинов?

— Ему безразлично, сколько воинов будут меня сопровождать, — томно вздохнув, сказала Энтипи. — А к благочестивым женам он относится с большим уважением и потому никогда не совершит ничего такого, что могло бы им повредить. Монахини поклялись наставлять и оберегать меня. Он считает, что их клятвы священны и не должны быть нарушены. Вот он у меня какой!

— Ах, до чего же благородно! — усмехнулся я. — Но имейте в виду, принцесса, если он и существует, этот ваш лихой наездник, вы его больше не увидите. Он поразвлекся с вами, пока вы находились на доступном для него расстоянии… А теперь все кончено, теперь он будет дурить голову другой какой-нибудь сумасшедшей девчонке.

— Так вы, значит, считаете меня сумасшедшей? — В голосе ее явственно слышалась угроза, глаза сузились, губы сжались в нитку.

— С чего вы это взяли, ваше высочество? — спросил я с плохо скрытой издевкой. — Уж не с того ли, что я вам на это все время более или менее прозрачно намекаю? — И я отвернулся и занес руку, чтобы швырнуть в середину озера очередной камень.

Но Энтипи меня опередила, угодив камнем прямо мне в макушку!

— Эй! — вскрикнул я так громко, что взгляды всех воинов, отдыхавших на привале, немедленно обратились в нашу сторону.

Принцесса стояла позади меня с надменно-презрительной улыбкой на лице. Глаза ее горели мрачным торжеством.

Ну разве такой, подумал я с досадой, должна быть принцесса крови, наследница трона? Настоящие принцессы элегантны и воздушны, они безукоризненно воспитаны, утонченны, они — воплощение чистоты и нежности. Короче, настоящие принцессы являют собой все то, что начисто отсутствовало в ее высочестве Энтипи.

— Вы узнаете, что такое истинный героизм! — заверила она меня и, обведя взглядом остальных, прибавила: — Вы все это узнаете, когда Одноглазый Тэсит явится за мной!

С этими словами она гордо удалилась от меня. Очень, кстати говоря, вовремя, потому что я, услыхав из ее уст столь знакомое имя, просто окаменел. У меня буквально сердце остановилось. Воображаю, какой жуткой бледностью покрылась моя физиономия, стоило ей только упомянуть о Тэсите. Ну и дела!

Тэсит.

Она долгие годы провела в обители. А благочестивые жены пресекают любые контакты своих воспитанниц с внешним миром. И сведений о событиях, происходивших за стенами монастыря, Энтипи все это время наверняка не получала. Следовательно, ей ничего неизвестно о восстании в Пелле и о роли, которую сыграл в тех достопамятных событиях Тэсит. Выходит, она могла о нем услыхать… только от него самого.

А это означало, что он и вправду свел с ней знакомство.

И таким образом весь бредовый рассказ о герое, поклявшемся ее похитить, — чистая правда.

Что сулит нам очень, очень серьезные проблемы.

Надо отдать принцессе должное — если она и впрямь решила меня напугать, посеять в моей душе тревогу и страх, то вполне в этом преуспела.

Только теперь я наконец понял, что было причиной беспокойства, не покидавшего меня на всем протяжении пути в обитель. Чье-то незримое присутствие в обманчиво спокойном лесу мне вовсе не мерещилось — это Тэсит нас преследовал, это он крался за нами по пятам, оставаясь невидимым, словно призрак, словно лесной дух. Да, это так на него похоже — умыкнуть принцессу, только когда она окажется вне стен обители — из уважения к благочестивым женам и их репутации надежных, суровых и бдительных наставниц для высокородных юниц. Более того, находясь в лесу, мы оказались в полной власти Тэсита, он мог скрыться с принцессой в любой удобный для него момент, так, что мы и ахнуть бы не успели. Тем более это и похищением назвать было бы нельзя, ведь Энтипи готова следовать за ним добровольно. Что только облегчит его задачу.

Я и без того считал общество этой ненормальной весьма для себя небезопасным. Мало ли что ей взбредет на ум? Такая запросто может ткнуть меня между ребер кинжалом, когда ей вздумается, и даже глазом при этом не моргнет. Или во время ночного привала возьмет да и подпалит весь наш лагерь. При мысли о том, что в один прекрасный момент я могу проснуться с кинжалом в груди да вдобавок еще и окруженный со всех сторон бушующим пламенем, мне делалось как-то неуютно.

И потому я уже смирился с тем, что спать на всем пути до королевской резиденции мне придется вполглаза. Но все эти страхи обратились буквально в ничто при одной мысли о Тэсите, о том, с какой легкостью он может увести с собой Энтипи, когда ему заблагорассудится. И нашему отряду придется тогда явиться к королю с пустыми руками.

Я инстинктивно потер ладонью шею, представив себе, как Рунсибел кивком велит придворному палачу снести мою голову с плеч…

Следовало доложить о возникшей угрозе командиру отряда. Нестор как раз оживленно о чем-то беседовал с моим наставником сэром Умбрежем. Я быстро подошел к ним и увлек в сторону. Слушая мой сбивчивый рассказ, оба пожилых рыцаря то и дело бросали осторожные взгляды в сторону принцессы. Она же мечтательно взирала на гладкую поверхность озерца, не обращая на нас ни малейшего внимания.

«Прикидывает, поди, — со злостью подумал я, — нельзя ли это озеро как-нибудь поджечь».

— Пустые опасения, — добродушно заверил меня Нестор, когда я умолк. — Молодец, что доложил, но не тревожься ни о чем, оруженосец. Слыхал я об этом Одноглазом Тэсите, как и вы оба, джентльмены. Но ведь он один, а нас много. Даже если ее высочество и пожелает к нему присоединиться, мы сообща этому воспрепятствуем.

— Так что же вы собираетесь предпринять? — спросил я.

— Ничего сверх того, что уже предпринято. Нам благодаря тебе, Невпопад, стало известно имя одного из возможных противников. Но разве мы с самого начала не предвидели наличия таковых? И не предполагали, что можем подвергнуться их атакам? Предвидели. И полностью себя обезопасили — выставляем часовых, посылаем разведчиков впереди отряда и бдительно стережем принцессу, оберегаем ее, глаз с нее не спускаем. — Нестор дружески похлопал меня по плечу: — Никуда ее высочество от нас не денется.

Я кивнул и побрел к своей Александре. Слова командира успокоили меня лишь отчасти. Мысль о том, что при всем своем опыте Нестор может недооценивать реальную опасность, которой мы все подвергаемся, не давала мне покоя.

Вскоре мы оседлали лошадей и продолжили свой путь. Я снова ехал подле принцессы. Она даже не смотрела в мою сторону. Да и с какой стати? Я для нее был пустым местом. Она без обиняков заявила мне о своих намерениях, будучи уверена, что я не сумею им воспрепятствовать, и вполне этим удовлетворилась.

Меня ее молчание устраивало как нельзя более: мне было совсем не до разговоров, я напряг все свои чувства, ловил каждый шорох, вглядывался в переплетения веток, и мне повсюду мерещился Тэсит. Стоило ветке хрустнуть под копытом какой-нибудь из лошадей или листве зашуметь под порывом ветра, я инстинктивно напрягался и до рези в глазах всматривался в направлении этих звуков, но все было тщетно. Да и мог ли Тэсит так оплошать, чтобы выдать свое присутствие пусть даже малейшим, едва различимым шорохом? Вряд ли. Я вспомнил, как Тэсит однажды заявил, будто его воспитали единороги. Не уверен, что он тогда сказал мне правду, но в любом случае его умение затаиться в лесу, двигаться сквозь, казалось бы, непроходимую чащу без малейшего шума, делаться буквально невидимым было каким-то сверхъестественным, намного превосходящим пределы человеческих возможностей. Вполне вероятно, что как раз единороги его всему этому и обучили. Так что я вглядывался и вслушивался в окружающее, прекрасно отдавая себе отчет, что напрасно трачу силы — скорей у меня вырастут крылья и я полечу на них в крепость, чем Тэсит, даже если он совсем рядом, как-либо себя обнаружит. Вдруг откуда-то издалека до меня донесся птичий гомон. Но в нем слышалась какая-то странная, настораживающая нота. Что-то зловещее. Я скользнул взглядом по лицам своих спутников. Но рыцари и воины явно ничего подозрительного еще не услыхали.

И тут что-то шевельнулось в густых древесных кронах как раз надо мной. Я вскинул голову, но ничего не смог разглядеть сквозь плотные слои листвы. Наверное, мне этот шум просто померещился…

А быть может, и нет.

Я придержал свою лошадь, пропустив Энтипи немного вперед, и очутился рядом с Нестором. Тот вопросительно изогнул бровь.

— Я сейчас слыхал что-то странное. Какой-то шелест у вершин деревьев.

— Там, у самых небес? — осклабился Нестор. — Не беспокойся. Какие-нибудь зверьки что-то не поделили. Белки, должно быть.

— Боюсь, как бы это не оказался двуногий зверь.

— Да нет же! Ветки там слишком тонкие, под весом человека они бы, как пить дать, сломались. — Он кивнул каким-то своим мыслям, сунул указательный палец в рот и, обслюнив его, поднял вертикально вверх. — Вот видишь, ветер-то посвежел, А там, наверху, он должен быть еще крепче. Ты его, наверное, и услыхал.

— Может статься. — Я пожал плечами. — Ветер так ветер. Вам видней.

Нестор ласково мне улыбнулся:

— Я хорошо тебя понимаю, оруженосец. Ты впервые выполняешь ответственное задание, потому тебе повсюду и мерещатся опасности и подкрадывающиеся враги. И это, с одной стороны, совершенно правильно — воин должен быть бдительным, от этого ведь его жизнь зависит. Но с другой стороны, Невпопад, слишком уж осторожничать тоже ни к чему. Собственной тени начнешь пугаться. Ты ж ведь не один, дружок, тебя со всех сторон окружают рыцари, сильные и испытанные в боях. Принцесса наша, хотя и… со странностями… но все же нисколько не опасна. Как и этот ее воздыхатель. Ты не нервничай, Невпопад. Так и угробить себя недолго. Глупая была бы смерть…

Это были последние его слова, сказанные за миг до того, как стрела, пущенная откуда-то сверху, пронзила его могучую грудь.

Нестор сперва даже не понял, что произошло, настолько это было внезапно. Он, безусловно, слышал звук спущенной тетивы и наверняка почувствовал толчок в самую середину груди, но осознал, что отряд подвергся нападению и что первой жертвой неприятеля стал он сам, лишь когда, опустив голову, заметил ярко-красное древко и оперение у самого своего лица. Он открыл рот — не иначе как собирался выкрикнуть какую-то команду, — но голос ему уже не повиновался. Еще секунда, и наш командир тяжело рухнул с лошади на твердую землю. Звук падения его могучего тела послужил своего рода сигналом — все рыцари замерли на месте, натянув поводья.

— Враг атакует! — крикнул я, и в ту же секунду вторая стрела, зазвенев, угодила в середину лба моей несчастной лошади. Бедное животное не мучилось: убитое наповал, оно упало, причем так стремительно, что я не успел ни спрыгнуть на землю, ни выпростать ногу из-под тяжелого туловища. Я оказался подмят мертвым телом несчастной Александры и пригвожден к земле.

Отовсюду послышались крики.

— Щиты! — приказывали одни.

— Спасайте принцессу! — требовали другие. Воздух наполнился пением стрел. Многим из рыцарей удалось вовремя прикрыть головы и грудь щитами, таким образом они себя спасли. Другим, не столь расторопным, повезло меньше. То один, то другой рыцарь или оруженосец вдруг свешивались через седла или падали вниз, под копыта, сраженные наповал или тяжело раненные. Следовало признать, что трусливая атака нашего невидимого противника оказалась довольно успешной.

Я поначалу пытался высвободиться из-под тела своей Александры, но после, когда в него со свистом вонзилось несколько стрел, решил повременить. Сама судьба снабдила меня этим подобием щита из плоти и крови — увы, неживым, но до чего же надежным! Мой меч был у меня за спиной, как всегда, ну а поскольку я на ней лежал почти плашмя, то вытащить его из ножен никак не мог. Зато посох, притороченный к седлу, оказался в пределах моей досягаемости, и я, осторожно протянув руку, сумел его вытащить из седельной петли.

«Если мне все же наконец удастся вылезти из-под мертвой кобылы, — подумал я, — испытанное, верное оружие может прийтись очень даже кстати».

Завладев посохом, я решил, что пришло время разобраться, что же все-таки произошло и каковы мои шансы выбраться из этой переделки живым. Первым мне на глаза попался сэр Умбреж. Он спешился и стоял, прикрываясь щитом, с мечом в правой руке. Я невольно им залюбовался: во всем его облике, в позе, хотя и оборонительной, но исполненной тем не менее необыкновенного достоинства, чувствовались безупречная выучка, богатейший воинский опыт, безудержная отвага и неустрашимость.

«Ай да сэр Умбреж!» — пронеслось у меня в голове. Отчего-то вдруг припомнив, каким он впервые предстал передо мной, я не мог не усмехнуться, столь разительным был контраст.

Энтипи тоже не пострадала, хотя и выглядела растерянной и, если только мне это не почудилось, немного расстроенной и сбитой с толку. Ей, вероятно, пришло в голову, что Тэсит не способен устроить массовую бойню ради того только, чтобы похитить возлюбленную. Он мог бы это проделать без всякого кровопролития. Я, кстати говоря, тоже об этом подумал.

Но тут дождь стрел иссяк столь же внезапно, как и начался. Рыцари, оставшиеся в живых — примерно половина нашего отряда, — принялись растерянно озираться по сторонам. И тут совершенно неожиданно для них, но не для меня, сэр Умбреж как ни в чем не бывало зычным голосом скомандовал:

— Щиты не опускать!

— Следует ли нам сомкнуть ряды, сэр? — спросил его один из оруженосцев. По голосу парнишки чувствовалось, что он до смерти напуган, но старается это скрыть.

— Чтобы им удобней было целиться? Еще чего не хватало! Невпопад! Беги прочь что есть сил с ее высочеством, а мы вас прикроем. Выполняй!

Умбреж не догадался взглянуть в мою сторону и потому не подозревал, в каком затруднительном положении я нахожусь.

— Рад бы, да не могу, сэр!

Старик обернулся на звук моего голоса, но наша Энтипи решила вдруг повести себя так, как, по ее мнению, приличествовало принцессе в подобной ситуации.

— Еще чего не хватало! — капризно заявила она. — Ни от кого я не побегу! Мне опасность не грозит. Я…

И тут враг обрушился на нас всей своей мощью.