А пока что по вечерам Фрэнк очень подолгу рассказывал мне про свой «маленький лучик надежды». Он рассказывал про методы, которые всегда использует, когда делает ставки на скачках, и про то, как это все должно сработать, если он выиграет. Я сначала решил, что все это понять очень сложно, но, по-моему, теперь у меня получается.

Почти.

Вроде бы каждый день по всей стране проводят такие гонки, где все лошади изо всех сил пытаются победить друг друга и обогнать. И вот главная причина всего этого – люди ставят деньги на то, которая лошадь прибежит первой. Но эксперты, они ведь чаще всего знают, какой лошади проще победить в каждом заезде, и поэтому у каждой лошади есть свой номер – коэффициент выигрыша. И чем больше вероятность, что лошадь выиграет, тем меньше это число, а чем меньше вероятность, тем число больше. И все равно, сколько денег ты ставишь, если твоя лошадь выигрывает, твои деньги умножаются на это число, и вот так считается выигрыш. Ну, это я так понимаю, как там все происходит.

– Ты сведешь его сума, – сказала Элизабет Фрэнку однажды вечером, когда я сидел рядом с ним и пытался понять все эти примеры с суммами, которые он мне писал на какой-то бумажке. – Он в конце концов сделает тебя таким же, как старый Уилл, – сказала мне Элизабет и начала смеяться. – В конце концов, ты станешь тут бродить и кричать незнакомым людям: «Как там твои булки?» Знаешь, именно так все и было со старым Уиллом. Сначала он поступил сюда всего лишь со сломанной рукой, а потом Фрэнк начал ему все это объяснять.

И мы все немного посмеялись, даже Фрэнк, а потом после этого он сказал:

– Я просто пытаюсь дать ему образование.

Фрэнк сначала очень удивился, когда обнаружил, что я ничего про это не понимаю, и даже Элизабет решила, что это как-то необычно. Но потом, позже, она сказала:

– Впрочем, это неудивительно, ведь его вырастила одинокая женщина. А большинство женщин не тратят время на подобные глупости.

А Фрэнк сказал:

– Тратят, конечно же тратят. У каждого что-нибудь есть. Это важно.

И когда я вроде как понял, как работает вся эта штука с лошадьми, он объяснил мне свой особенный метод.

– Это называется накопление, – сказал он. – Каждый день я выбираю шесть лошадей и делаю очень маленькую ставку – все это опасно, лишь когда начинаешь поднимать ставки. Вот тогда могут начаться неприятности.

И что происходит с этим накоплением, как это мне Фрэнк объяснил: ты выбираешь больше чем одну лошадь, и тогда они совсем все должны выиграть. И если они выигрывают, тогда деньги, полученные за первую лошадь, прибавляются… нет, умножаются на коэффициент выигрыша второй лошади, а потом это все умножается на коэффициент выигрыша третьей, и вот так вот. А если лошади, на которых ты поставил, были не то чтобы очень перспективными, значит, у них коэффициенты выигрыша будут выше, и в итоге может получиться какая-нибудь очень большая сумма. И ты получаешь все эти деньги.

– Секрет в том, – сказал Фрэнк, – чтобы для первых ставок выбрать лошадей, которые, скорее всего, выиграют. Это чтобы ставки росли. А потом, в последнюю пару, надо выбрать каких-нибудь аутсайдеров – и если они придут первыми, выигрыш будет просто огромным.

Большинство людей, сказал Фрэнк, ставят на таких лошадей, которые, скорее всего, выиграют, и они выигрывают достаточно часто.

– Но мне неинтересно время от времени выигрывать пару сотен фунтов, – сказал он. – Это ничего не изменит. Глобально. Я, правда, еще ничего не выигрывал, но когда выиграю… мне хватит одного раза. И тогда все. Значение имеет вера, и только вера. И больше ничего не надо.

– Тебе знаешь, что надо, – засмеялась Элизабет, – те таблетки, которые дают старому Уиллу, чтобы он был в норме. Вот они тебе действительно нужны.

И теперь, когда он мне все это объяснил, он настаивает, чтобы я тоже время от времени делал ставки, по этому его методу.

– Тебе нужна надежда, – сказал он мне и еще сказал, что я должен делать ставку каждый день – так, чтобы у меня каждый день было немного надежды. Но я ему ответил, что я не могу себе позволить делать ставки каждый день, потому что, понимаете ли, мне эта надежда не нужна. И еще потому, что, даже если однажды у меня все получится, для меня это ведь ничего толком не изменит. Потому что мне по-прежнему придется жить с моим страхом. Для меня все может изменить только появление моей драгоценности, потому что только тогда я буду знать, что никто не появится в какой-нибудь момент и не вспорет мне брюхо.

Но вот, так или иначе, я теперь по вечерам очень часто сижу рядом с Фрэнком за столом в этой маленькой комнате, и мы изучаем лошадей, участвующих в скачках на следующий день, и вместе составляем мои комбинации, просто чтобы он улыбнулся. Мы выбираем их только по коэффициентам выигрыша и не смотрим на прошлые результаты и на имена наездников, потому что в этом я вообще ничего не понимаю. И когда Фрэнк смотрит на списки, которые я составляю, он всегда кажется довольным.

– Именно так, – говорит он. Или: – Теперь ты начал понимать. – А Элизабет шутит, что он так счастлив только лишь потому, что я единственный человек, которого ему удалось убедить воспользоваться своим методом, и что я вообще единственный человек во всем мире, который обратил на это достаточно внимания, чтобы в этом разобраться, не говоря уже о практике.

Но тем утром он уделил мне немного больше внимания – из-за глупости, которую я сделал прошлым вечером, когда мы выбирали своих лошадей. Я ведь не знал, что то место, где делают ставки на лошадей, называется тотализатор. И когда я прошлым вечером сидел с Фрэнком, он впервые его так назвал, и то, что я потом сказал… он понял, что мне показалось, он говорит про место, где кто-то что-то лижет. И тогда он понял, что я никогда там не был. И сказал, что я должен туда сходить. И сегодня утром, чтобы я мог это сделать, он мне разрешил немного не работать в саду и взял меня с собой в то место, где он каждый день делает ставки.

Мы поехали в это место на машине Фрэнка, и, пока он ехал, я держал бланки, которые мы уже заполнили, – оба, свой и его.

– Так вот, – сказал он, пока мы ехали туда. – Я не жду, что тебе там очень понравится. Важно, чтобы ты его увидел, но, скорее всего, оно не покажется тебе особо приятным. В таких местах всегда немного пахнет отчаяньем.

Но мне там все-таки чуть-чуть понравилось. Там было не так уж плохо. Там немного чем-то пахло, и все люди внутри меня немного напугали, но это было не очень плохо. Там были все эти телевизионные экраны, на некоторых были имена лошадей и их номера, а на некоторых лошади скакали, и на них были наездники. А еще там лежало очень много ручек, и Фрэнк сказал, что я могу взять пару штук домой. Потому что мне понравилось, какие они маленькие, не как обычные ручки. И мне даже не надо было платить.

Мы остались, чтобы посмотреть заезд, всего один, на этих телеэкранах после того, как Фрэнк отдал наши бланки и деньги женщине в окошке, но ни у кого из нас не было лошади в том заезде. А потом мы ушли.

– Я не люблю проводить там слишком много времени, – сказал мне Фрэнк уже снаружи. – Мне не нравится чувствовать чужую надежду. И они все равно меня возмущают, все эти люди. У большинства нет никакого плана, они просто сорят деньгами, иногда выигрывают, иногда проигрывают. И даже когда выигрывают, они снова ставят все эти деньги в другой раз и рано или поздно проигрывают их. Чувствуешь их надежду, а на самом деле… это все только трата времени и денег.

Он еще немного поговорил про тамошних людей, пока мы ехали обратно, и потом показал мне некоторые места, мимо которых мы проезжали. Про одно, где была целая толпа людей вокруг, он сказал, что это такое место для игры, когда у тебя есть карточка с номерами и кто-нибудь кричит вслух много-много чисел, и если они все есть на твоей карточке, ты выигрываешь много денег. Потом, около другого места, он сказал, что это называется «казино» и там люди играют в очень много всяких игр со ставками.

– Я вот как это вижу, – сказал он мне, пока мы ехали. – Все просто ждут, пока с ними случится что-нибудь особенное. Что-нибудь, что изменит их жизнь, и она станет не такой, как есть, а такой, как им хочется. И только посвященные знают, что именно должно случиться. Или не знают. Иногда это просто смутное ощущение того, как будет. Но в большинстве случаев, я не говорю про очень богатых людей, деньги – очень большое неизвестное этого уравнения.

А потом он посмотрел на меня краем глаза, и я как-то немного занервничал.

– Я знаю, мы с Элизабет постоянно талдычим тебе про то, что садовничество тебя должно радовать и удовлетворять, – сказал он. – Но я думаю, и у тебя должна быть какая-то своя вера. Я прав?

И я думаю, что, наверное, стал выглядеть каким-то испуганным, потому что он быстро сказал:

Все хорошо. Не волнуйся. Я не буду спрашивать тебя, что это. Я знаю, это может быть что-то очень личное. Я спокойно говорю про свою веру, но знаю, что большинство людей не станет так просто про это рассказывать. И не ожидаю от них этого. Мне просто было бы интересно узнать.

И я тогда снова немного расслабился, и когда мы на минутку остановились на красный свет, я сказал:

– Да…

– Я так и знал, – сказал Фрэнк и широко улыбнулся. – Я знал. Мне нравится думать, что я это вижу. Что я чувствую какое-то родство с теми, кто такой же, как я.

И когда зажегся зеленый, он снова нас повез и потом показал мне еще на одно здание.

– Посмотри на эту церковь, – сказал он. – Не знаю, согласишься ты или нет, но, по-моему, веры там уже нет. И большинству людей нужен, как я думаю, шанс получить то, что предлагает жизнь. Только взгляни, сколько людей стояло у зала для бинго. Посмотри на людей, которые осаждают по ночам казино или играют в лотерею. Люди несут свою веру туда, они вкладывают ее туда. И по сравнению с этим число людей, посещающих это место, просто ничтожно. Я знаю, что так бывает не всегда. Но сейчас жизнь предлагает так много всего, нужно только иметь средства. А если у тебя их нет, это может быть очень грустная история. Ты не согласен?

Я кивнул.

– И ужасно много времени уходит на то, – сказал Фрэнк, – чтобы верить, будто однажды все мои лошади придут первыми и некоторые вещи, которые предлагает жизнь, станут мне наконец доступны, – большую часть времени только это позволяет мне жить нормально. У тебя не то же самое?

– Да, – застенчиво сказал я. – То же. – И Фрэнк снова широко улыбнулся.

– И у тех людей, которых ты видел в конторе, все то же самое, – сказал он. – Вера – вот что важно. Может, от работы в саду ты и получаешь массу удовольствия и тебе есть чему учиться. Но это ведь не то, что тебе надо… У тебя дар в том, что касается садовничества. Я это увидел с самого начала, но на самом деле тебе это не нравится…

И пока мы ехали по городу обратно, он молчал. А я немного подумал, как было бы здорово, если бы я мог рассказать ему о том, чего я жду. Чтобы доказать ему, что я не как те другие, у которых нет никакого плана, чтобы доказать: я уверен в том, что мое ожидание вознаградится. Но еще я был рад, что он говорил, как мы с ним похожи, а значит, он ничего про меня не знает и я мог оставаться тут и быть в безопасности.

– Ну, вот мы и вернулись, – сказал он потом, когда мы проехали через больничные ворота. – Снова вернулись в реальность. Великий уродователь.

И когда он припарковался и остановился, он спросил, кто может винить нас за то, что мы решили добавить в этот день немного света, если в результате мы оба получили немного радости.