На следующий день самое первое, что я сделал, – после того, как немного поработал в саду, – я пошел поискать Элизабет или Фрэнка, просто чтобы сказать, как мне жаль, что я не пришел к ним в их комнатку.

Первым я нашел Фрэнка, как раз в этой комнатке. Он сидел, читал газету и пил что-то из чашки, а когда я открыл дверь и вошел, он увидел, что это я, и глянул на меня поверх газеты и широко улыбнулся.

– Доброе вам утро, мистер Рейнеке, – сказал он, сложил газету и положил ее себе на колени. И я улыбнулся ему в ответ.

– Я просто сказать, как мне жаль, что не помог вам вчера вечером, – сказал я, – но я был кое-чем занят.

Он не сильно расстроился. Сказал, что сам был немного занят, и попросил меня не беспокоиться. Но потом он очень странно подмигнул мне и сказал, что прекрасно меня понимает.

И как раз когда я засмущался, открылась дверь, и в комнату вошла Элизабет.

– А, привет, – сказала она. – Какой приятный сюрприз.

– Он просто зашел извиниться, что прокатил нас вчера вечером, – сказал Фрэнк, и Элизабет засмеялась. Затем потрогала пальцем нос и тоже сказала, что мне беспокоиться не о чем – они все прекрасно понимают. В тот же момент у меня появилось чувство, что они знают настоящую причину моего отсутствия и знают все про то, чем я занимался в тот вечер. Но я постарался изо всех сил, чтобы они этого не заметили, и просто сказал, что я, наверное, вернусь в сад, а к ним зайду попозже вечером. И потихоньку ушел.

Когда я спускался вниз по газону, мне было как-то неспокойно, потому что узнать это они могли только от самой Мэри. И хотя я не боялся, что Фрэнк или Элизабет могут мне что-нибудь сделать, я беспокоился о том, как бы Мэри или даже Фрэнк или Элизабет не рассказали это кому-нибудь еще. И я очень разозлился в первую очередь на себя, что вообще рассказал об этом, а потом, когда Мэри спустилась в сад навестить меня, – и на нее тоже. И вот как это было в тот раз.

Когда она пришла, я не отрывался от работы и не отвечал на ее вопросы, а потом, когда она меня спросила, почему я молчу и почему я так ее расстраиваю, я просто сказал, что это из-за того, что она рассказала о моей драгоценности Элизабет и Фрэнку. А потом я сказал, что она это сделала, чтобы они надо мной посмеялись, и что она еще, наверное, им сказала, что, как она считает, никакого брильянта там на самом деле нет. И все время, когда я смотрел на нее, она молчала и выглядела так, как будто была очень удивлена. И сперва я подумал, что она так притворяется для того, чтобы я решил, будто она не понимает, о чем я говорю, и поэтому решил, что она им ничего не рассказывала. А через какое-то время она мне сказала несколько вещей, и я понял, что все так и есть. Возможно, я на самом деле ее ошарашил своими словами.

– Господи, с чего ты все это взял? – спросила она меня, и голос у нее был удивленный и рассерженный. – Почему ты думаешь, что я могу такое сделать?

И поскольку я по-прежнему считал, что она притворяется, я сказал, что я не думаю, а точно знаю. Представьте себе, я даже сказал, что мне об этом рассказали Фрэнк и Элизабет.

– Что они тебе рассказали? – спросила она, мне казалось, что она взбесилась.

– Они рассказали, что ты им рассказала, – ответил я.

– Но я бы такого не сделала ни за что, – сказала она.

И по тому, что голос у нее был жалобный, я подумал, что она все еще притворяется и старается меня одурачить, и разозлился еще больше и сказал:

– Сделала бы.

Ее лицо стало еще злее, а голос – еще громче. И она сказала:

– Нет, не сделала. И я даже скажу тебе почему. Если бы я сказала кому-нибудь еще, во что ты веришь, они бы сочли тебя сумасшедшим. Точно сочли бы, мистер Рейнеке. А я не хочу, чтобы кто-нибудь так думал; пока, по крайней мере. Так что расскажи мне, что именно сказали Фрэнк и Элизабет.

Я очень расстроился из-за всего, что она мне сказала. Но еще я понял, что она совсем не притворялась, так что я рассказал ей в точности, о чем мы говорили в той комнатке. Когда я ей это рассказал, она шумно вздохнула. И всплеснула руками.

– Какой же ты глупыш, – сказала она. – Глупыш.

И она мне рассказала, что это Фрэнк и Элизабет решили, что мы не пришли в их комнату, потому что у нас было романтическое свидание с поцелуями и всем прочим. Я даже немного покраснел, когда она это сказала, и спросил, действительно ли она так думает. И она кивнула.

– Я действительно никому не рассказывала, – сказала она. – Правда.

Тогда я сказал ей, как мне жаль, что я наговорил ей всю эту ложь, а потом я огорчился, потому что она сказала, что я сумасшедший.

Тогда Мэри ничего не узнала о моем настроении, потому что, как только мы закончили говорить друг другу все это, она вспомнила, что ей надо срочно на работу. И в следующий момент она уже бежала по газону.

Перед тем, как убежать, она спросила, нет ли у нас больше недомолвок и не злюсь ли я на нее по-прежнему. Из-за того, насколько я был неправ насчет Элизабет и Фрэнка, и из-за того, какой дружелюбной старалась быть Мэри, я сказал, что, конечно, нет, все у нас в порядке. Но после того, как она ушла, я продолжал думать о том, что она сказала, будто другие люди сочтут меня сумасшедшим, и огорчался дальше.

И потому стал думать о том, что на самом деле она так обо мне думает. И что, может быть, считает своей обязанностью вылечить меня от веры в то, что у меня внутри есть драгоценность, до того, как кто-либо узнает, что я считаю это правдой. Из-за этого я все больше и больше хотел, чтобы моя драгоценность наконец появилась. Я даже немного разозлился, что ее до сих пор нет.

Но самое главное, что я начал вспоминать лицо Мэри, когда она рассказывала мне, какую причину для нас придумали Фрэнк и Элизабет. И чем больше я вспоминал и думал об этом, тем больше я думал, насколько глупая и пошлая для нее эта мысль. Меня же это не расстраивало, потому что мне бы хотелось, чтобы это было правдой. Но я мог сказать по тому, как это ее сбило с толку, что ей это показалось только глупым.

И я даже подумал тогда, что она пошла прямо к Фрэнку и Элизабет, чтобы их поправить. И хотя я был уверен, что она бы никогда не рассказала им настоящую причину, почему мы не пришли, в то же время я был уверен, что она бы не хотела, чтоб они подумали, будто я ей нравлюсь так же, как и она мне.

Она мне нравится очень по-особенному, и я надеялся, она об этом не знает.