Генерал Бо любезно предложил мне принять душ первой.

Одной из самых безумных идей этого роскошного дома было то, что два человека не могли пользоваться горячей водой одновременно. Я сказала, чтобы первым шел он, а я поднимусь позже, как проверю свои кухонные владения. Вымыв руки в ванной холла, я пошла на кухню.

Там сидела Адель, погруженная в телефонный разговор. Я сразу не поняла, с кем она говорит, зато легко различала каждое слово. Бедная Адель! На нее свалился очередной кризис. Срывалось новое благотворительное мероприятие, намеченное на август. Это был показ фильма: полсотни долларов за билет, в мужской роли второго плана — Джордж Рамслингер.

— Неужели в этой школе его никто не знает? — вопрошала она в трубку. В сине-белом шелковом платье спортивного кроя и чудесных лодочках она выглядела по-королевски. Хотя наряд ее более подходил для ленча в яхт-клубе, чем для еще одного дня в Вэйле. Одной рукой Адель держала трубку, второй слегка опиралась на трость, будто в любой момент готова была использовать ее как оружие. Я хихикнула, искренне надеясь, что это была Джоан Расмуссен и что Адель устраивает ей допрос с пристрастием.

Я написала записку: «Я знаю этого предводителя ковбоев». Адель кивнула с улыбкой и подняла палец в знак того, что освободится через минутку. Я написала еще: «У тебя есть бинты?» Она сложила губы в удивленное «О» и покачала головой.

— Тебе нужна помощь? — прошептала она.

Теперь покачала головой я и, съежившись, выскочила под проливной дождь. Добежав до грузовичка, я вытащила из аптечки эластичный бинт, обмотала больную руку, вынула газету, которую дала мне Марла, и отправилась на террасу. Обезболивающее принимать не стала. Пока. Не успела я развернуть газету, в глаза бросился заголовок:

Никакой любви с первой ложки

Своим последним кулинарным приключением мисс Голди Беар (да, друзья, вы все правильно поняли), разведенная владелица компании «Голдилокс» (кроме шуток), провозгласила себя Богиней Любви. Наша незамужняя Венера притязает на царствование в кухне, где она якобы готовит кушанья с афродизиаками.

Но широко разрекламированного эротического эффекта, то есть яркой вспышки любви на субботнем ужине для шестерых в элегантном доме Брайана и Визи Харрингтонов замечено не было. Скорее, наоборот. Враждебность между хозяином и хозяйкой вечера проявилась уже где-то между мидиями и кишем, а силу набрала вместе с плохо прожаренными свиными медальонами и сухими шоколадными печеньями.

Сколько еще Аспен-Мидоу должен выносить эту боль на своем твердом нёбе? Представьте, если бы Голди Беар обслуживала конференцию по вопросам мира! Соединенные Штаты были бы уничтожены гораздо быстрее, чем лимонный пирог с меренгой. Очевидно, что у мисс Беар нет явных навыков в искусстве кулинарии, также как и успешного опыта на любовном поприще. Поэтому мы пытаемся призвать ее заняться чем-то, в чем она действительно хороша. Например, подвозить людей, куда им надо.

А сейчас я прощаюсь с вами до следующего раза.

Навеки ваш разоблачитель застолий,

Пьер

Мидии? Киш? Свиные медальоны? «Подвозить»?

Зачем он это делает? Почему он так жесток? Мои мучения можно было сравнить только со страданиями рыбы, которую чистят живьем. Острая боль рвала мою бедную душу. Пронзить вот так публично и так бесчестно… Даже не верилось. Обида обратилась в яростный гнев. Каковы были мои шансы на подачу иска по делу о клевете? Каждый раз, когда я звонила своему адвокату, приходилось спускать сотни долларов, только чтобы получить ответ: что бы ни было у меня в голове, это — плохая идея.

На террасу вышла Адель. Дождь перешел в град; за его частыми ударами я не услышала ее трости. Она увидела у меня в руках газету, и взгляд ее преисполнился сочувствия:

— Как жаль, что ты увидела это.

— Мне тоже. Кто бы мог это быть? Кто-то, кто был на ужине? Кто-то, кто услышал о нем и неправильно понял меню?

Зазвонил телефон, и я поднялась, чтобы ответить. Я бы сделала что угодно, лишь бы отойти подальше от этой чертовой газетенки.

— Миссис Фаркуар, пожалуйста. Это директор школы Элк-Парк.

Очевидно, он не узнал голос человека, который всего неделю назад помог ему с трудным бранчем. Я попросила подождать и отнесла трубку Адели. Потом закрыла глаза и стала слушать, как яростно лупит по крыше град. Мне хотелось, чтобы этот Пьер, кто б он там ни был, оказался сейчас на улице: голый, изможденный, забитый градом до полусметри, а потом чтоб его ударило молнией!

Я тяжело вздохнула. Воздух был совсем холодным. Каждая градина била мне прямо в сердце. Вы думаете, что, будучи замужем за жестоким мужем, можно научиться принимать оскорбление как должное? Да, но пока ты не научишься отстраняться, пока не перестанешь принимать его близко к сердцу, будет больно. Я собиралась отстраниться, и как можно дальше. А еще собиралась узнать, что это за чудовище пытается загнать меня в угол.

— Не понимаю, почему в этом городе все вечно идет не так? — вопрошала Адель в телефонную трубку.

Действительно.

Я шмыгнула в прихожую за парочкой конфет, а когда вернулась, подхватила фиолетово-белый вязаный плед и, закутавшись, уселась в плетеное кресло. Развернула конфетку, отправила ее в рот. Когда немилосердно нежный, отчаянно сладкий черный шоколад начал обволакивать язык и нёбо, я наконец почувствовала себя лучше. Через мгновение я набрала в легкие побольше холодного воздуха и открыла глаза — град завесил равнину непроходимой стеной. Тут и там белые брызги мешались с сочной зеленой травой. Бытует мнение, что как только ты переедешь в горы, твоя жизнь изменится. Многие ошибочно полагают, что в окружении этой великолепной природы не будет ни гула машин, ни разговоров за твоей спиной, ни жестокости в целом. Я съела еще конфетку и оглянулась: на Адель, качающую головой в ответ на жалобы директора, на стол с ненавистной газетой, на панель управления системой безопасности, что может защитить лишь от физического вторжения, не больше…

На террасу заглянул Арч и подозвал меня кивком головы. Шум града был таким сильным, что я не слышала даже, как подъезжал Джулиан и как мальчики заходили в дом. Уже в кухне я автоматически принялась за горячий шоколад, любимый напиток Арча в снежную непогоду.

— Мам! Сейчас не снег! Алло? — Арч взглянул на ковш с молоком и уставился на меня: — Что с тобой?

Я смотрела на него: веснушки, встревоженный взгляд за стеклами очков, мокрые волосы (под дождем и без шапки, негодник). Я заверила, что все в порядке, просто поскользнулась в кафе и неудачно упала. В буквальном смысле — отмахнулась от подробностей. Поверив, Арч сложил губы в улыбку, широко открыл глаза и поднял брови.

Выглядел он как-то не так. Я с минуту рассматривала его, чтобы понять, в чем дело. Сегодня утром я не видела, чтобы он облачался в мешковатые черные штаны и белую рубашку, размера на четыре больше, чем нужно. Пока я созерцала этот экстравагантный стиль, молоко убежало.

— Что это на тебе? — спросила я, беря губку.

— Одежда.

— Чья?

Он взглянул на штаны, а потом — совершенно невинными глазами — на меня:

— Джулиан дал. Ему это все стало мало.

Я вылила горячее молоко и стала скрести плиту, повторяя про себя: «Пускай! Оставь их в покое!»

— Слушай, — продолжил он. — Мы с Джулианом хотим пойти поплавать под градом. Будет круто.

— Хочешь заработать себе пневмонию?

— Нет. Просто хочу показать ему, как я снимаю наручники под водой.

— Забудь об этом. На твое предыдущее высказывание я тоже говорю: нет!

— Боже, мам! — разозлился Арч. — Ты никогда и ничего мне не разрешаешь! Не даешь денег на костюм, не даешь плавать, хотя бассейн подогревается, если ты в курсе! Ты все время думаешь, что мне что-то угрожает! Но кто из нас двоих сейчас перебинтован, а? Могу я вообще хоть что-нибудь делать?

И прежде чем я успела что-то ответить, он развернулся и, чуть не столкнувшись с Аделью, вылетел вон из кухни. Адель терла лоб:

— Директор говорит, нам надо показать другой фильм. Они не могут достать копию с Рамслингером. А мы уже билеты продали… Разумеется, он не знает, что предложить взамен!

Отмывая ковш, я издала невнятный сочувственный звук.

Она вздохнула:

— Пойду в кабинет. Надеюсь, там я смогу наконец расслышать свои собственные мысли. И позвоню в Парамаунт.

Думаю, если есть деньги, ты можешь делать, что тебе вздумается. Я последний человек, чтобы пытаться отговорить ее от войны с Голливудом. Да я даже горячий шоколад не могу приготовить.

— А что с Арчем? — спросила Адель.

— Он хочет поплавать. Говорит, бассейн подогревается, так почему нет? А теперь злится, что я не разрешила. — Я сполоснула ковш и вытерла его насухо. — Ненавижу, когда он сердится на меня. Арч — все, что у меня есть.

— Ну, — мягко откликнулась Адель, — ты же знаешь, что говорят психологи. Не важно, что ты делаешь для своих детей, они этого все равно не ценят.

Ни в одной из прочитанных мною книг для родителей я не встречала подобной фразы.

— Какой психолог это сказал? — поинтересовалась я.

— Тот, которому пришлось растить детей.

Я повесила полотенце и на минуту задумалась.

— Ну, если честно, — рассмеялась я саркастически, — никогда не встречала психолога, которому надо было сидеть дома и воспитывать детей.

— Именно об этом я и говорю, Голди! — заключила Адель и процокала к выходу.

На следующий день из-за перебинтованной руки подготовка к пикнику продвигалась медленно. К сожалению, град закончился. Серебряное покрывало облаков выглядело теперь как рваная сетка. Около четырех часов, когда я нарезала киви, дыню и клубнику на фруктовый салат (в дополнение к рыбному филе для Фаркуаров), все пространство кухни залил яркий солнечный свет. У Джулиана было свидание с Сисси, так что на ужине его не будет. Арч выкрикнул из-за закрытой двери, что он не намерен идти к Тому Шульцу, но не собирается также есть рыбу, которая «могла бы до сих пор плавать где-то в океане».

— Чего же тогда ты хочешь? — крикнула я через дверь.

— Чтобы ты оставила меня в покое! Я поджарю себе сыр.

— Арч, — взмолилась я. — Не злись. Я просто не хочу, чтобы ты заболел, плавая в такую погоду.

— Отстань!

— Дай знать, если передумаешь насчет Шульца.

— Я не собираюсь передумывать.

«Везде крах», — подумала я, перекладывая клубничный пирог в контейнер и выходя к фургону. Я пристегнула контейнер к полке, открыла ворота и медленно пошла к машине. С забинтованной рукой переключать передачи было неудобно. Задним ходом выкатилась на дорогу и закрыла за собой ворота. А потом — педаль в пол. Несмотря на то, что обедала я не дома, мне хотелось поскорее покинуть этот дурацкий поселок.

Не думаю, что можно найти менее привлекательную окрестность, чем длинная грязная дорога, ведущая к дому Тома Шульца. Он жил в просторном деревянном доме с тремя спальнями в десяти километрах к западу от Аспен-Мидоу. Так как Аспен-Мидоу все еще не получил статус города (и ужасно этим гордился), вся территория дальше трех километров от центральной улицы уже считалось пригородом. В отсутствие узаконенного правительства географические границы устанавливали агенты по продаже недвижимости.

Уходящее солнце поблескивало сквозь влажные листья ясеней. Деревья были словно обвешаны изумрудами. Тающий град оставлял сияющие следы на грязи, по которой мчалась моя машина. С тяжелых веток деревьев на ветровое стекло падали маленькие кусочки льда. Я включила дворники. Когда я подъехала, Том Шульц заканчивал сгребать град с дорожки у дома. Последнюю кучку он перекинул через серый камень, который был похож на спящего слона. Я отстегнула пирог и аккуратно пошла к дому, стараясь не угодить в грязные лужи. В прохладном вечернем воздухе витал аромат цветущей виргинской черемухи.

Опершись на лопату, Щульц спросил:

— Что-то случилось? Что у тебя с рукой?

— Все случилось.

Он подошел ко мне.

— На меня напали, в кафе, — сказала я и кратко изложила инцидент, упомянув и последние слова про Филипа.

— Не могу поверить. Что ты не позвонила мне? — Он взял из моих рук пирог и водрузил его на камень. — Просто не могу поверить, мисс Голди!

Он нежно обнял меня, осторожно, чтобы не задеть больную руку. Мне нравились его жесткие джинсы и как они прикасались к моим ногам, нравился запах его свежевыглаженной рубашки, которая некогда была желтой. Когда мы наконец разомкнули объятия, его лицо было удивленным:

— А где Арч?

— Дома. Обиделся, что я не дала ему поплавать во время града.

Шульц снова взял в руки контейнер с пирогом и понимающе помычал. Затем, обняв меня одной рукой за плечи, повел к дому.

— Голди, если б ты заботилась больше о себе, чем об Арче, всем было бы много лучше, — проговорил он, смотря на меня сверху вниз и примирительно улыбаясь. — Без обид.

— Ты хочешь съесть этот пирог, — спросила я, протягивая руку к контейнеру, — или мне надеть его тебе на голову?

— Съесть, спасибо! — быстро отозвался Шульц, отводя руку с пирогом в сторону. — Давай заходи. Нам надо поговорить до того, как мы перейдем к вкусным делам.

На деревянной двери дома красовалась тщательно вырезанная обнаженная женщина, вовлеченная в какой-то танец. Это была муза ваятеля, что построил этот дом. Давно ушедшего из жизни архитектора поймали за невыплату налогов. Дом продали с молотка за ничтожную сумму. А Шульцу повезло его купить. Я всегда радовалась тому, что он живет именно здесь. В конце трудного рабочего дня следователю нужно удаленное место с большим камином и подвесной верандой с видом на горы. С заднего двора поднимался дым от барбекю. Я толкнула резную дверь, и мы вошли.

Сколько же времени прошло с момента, когда я последний раз была здесь! Узорчатый абажур проливал теплый свет на кедровую облицовку стен и каменный двухъярусный камин, заросший мхом. Шульц довольно неплохо разбирался в антиквариате, поэтому обставил жилище бесчисленным количеством дорогих предметов искусства (был даже буфет с раковиной). Он начал было рассказывать мне о каждом, но я уклонилась, ибо все еще при слове Чиппендейл первым делом воображала себе двух бурундучков из любимого мультика Арча.

Я восхищалась прихожей, а Шульц был уже на кухне и звал меня:

— Я подумал, что после всех этих затейливых блюд, что ты готовишь для Фаркуаров, тебе не помешает хороший стейк.

— А когда он мне мешал?

Он подал мне бутылку моего любимого безалкогольного пива, одну взял себе.

— Ты купил его специально для меня? — опять спросила я, хотя знала, что да. — Господи, как мне хочется, чтобы люди были ко мне добрее!

— Ты прочитала статью?

— Сменим тему, пожалуйста! Мы будем есть стейк? Кстати, я думала, тебе нравятся затейливые блюда.

— Мне много что нравится, ты даже не подозреваешь, — откликнулся он, подмигивая. — Давай сядем.

Мы вышли на террасу, и я осторожно присела на качели. Они были старинные, с подлокотниками.

— Подожди тут секунду! — Шульц забрал у меня бутылку и поставил на перила.

Он вернулся с шерстяным пледом и бережно укутал меня.

— Спасибо, папочка! — шепнула я.

— Заткнись и пей эту дрянь, чтоб я не переживал, как ты поедешь обратно.

Он подал мне мое псевдопиво, а сам присел рядом.

— Ты и вправду потрясающий, — сказала я, не глядя на него. Пиво было холодным и казалось сильно газированным. В груди разливалось тепло. В кусачем пледе было очень уютно, и я наконец почувствовала себя в безопасности.

— Да уж, во мне точно что-то есть! Голди, ты должна подать заявление о нападении независимо от того, видел кто этого парня или нет.

— Подам.

— И можешь быть уверена, что ни одна деталь этого дела не «упокоится с миром».

Я кивнула. Солнце исчезло за горами, и мы умолкли. Из-за тающего града воздух был идеально прозрачным.

— Тебе все еще плохо из-за этого парня, Филипа Миллера.

Это не был вопрос. Под моими ноющими ребрами все вдруг сжалось.

— Иногда мне кажется, эта потеря просто невыносима.

— Ну, будет тебе…

— Тебе-то откуда знать? — Я глотнула и посмотрела на горы.

— Ну, мисс Голди. Может быть, тебе трудно будет поверить, но однажды у меня была девушка. Мы вместе учились в старших классах, все такое. Ее убили во Вьетнаме.

Я была ошарашена:

— Не думала, что женщины…

— Она была медсестрой. Попала под артобстрел.

— О, боже мой! Мне так жаль…

— Спасибо, но я к тому, что любовь потерять невозможно.

— Думаешь? За семь лет с Джерком я ее совершенно утратила, а насчет Филипа — не уверена, что была в него влюблена.

Он промолчал, а через несколько минут спросил:

— Хочешь поговорить о нем? Без эмоций. В эту историю замешаны люди, которых ты знаешь гораздо лучше, чем я.

Я взболтала бутылку, чтобы пиво снова запенилось.

— Конечно. Давай.

— На закуску будет Филип Миллер и твои соседи.

— Я не в курсе, была ли у него интрижка с Визи Харрингтон, — безжизненно ответила я.

— Этот слух до меня дошел от четверых. Если уж она такая любительница афродизиаков, думаешь, она могла бы использовать шпанскую мушку? Ведь ее нашли у Филипа. Все бы сразу объяснилось.

— Я же сказала. До меня дошел слух — и только.

— Вообще-то, я хотел спросить, не знаешь ли ты, в каких отношениях был наш добрый доктор с Брайаном Харрингтоном?

— О, умоляю тебя.

— Не то чтобы отношения. Просто бизнес. Конкурирующий. Филип Миллер, образчик политкорректности, активист движения «Защитим наши горы», президент местного Общества Одюбона, противник стройки в экологически чувствительной среде. Строительная компания, кстати, принадлежит мистеру Харрингтону.

— Покажи мне хоть один камешек в Колорадо, который люди не считают экологически чувствительным.

Я поднялась, чтобы взять еще одно пиво.

— Ладно, ладно, — бормотал он, выходя за мной следом в свою компактную кухню. Шульц взял у меня пустую бутылку и полез в холодильник за новой. — Дай-ка я сам. Я же хозяин… Просто хотел уточнить, вдруг ты что-нибудь знаешь.

— Про Общество Одюбона я точно ничего не знаю, кроме, разве что, того, что устраиваю им завтра пикник вместе с Фаркуарами. А что до всяких специфических подробностей — могу рассказать только про одну птицу, ту, которую мы употребляем в пищу.

— Не думаю, что ты виновата в этом. — Шульц протянул мне холодную бутылку. — Бери, сейчас пойдем есть стейки. Я все равно хотел поговорить с тобой о здоровой пище.

— Одна из моих любимых тем.

Он улыбнулся:

— Солнце село. Тебе нужен свитер или что-нибудь?

Мой тонкий жакет казался ему подозрительным. Я сказала, что возьму плед и вернусь.

К моменту моего появления в патио на гриле как раз начали шипеть стейки. Было невозможно скрыться от соблазнительного запаха мяса. Я посмотрела вверх, где в темном небе исчезал дым. Завернувшись плотнее в плед, я присела на лавочку.

— Все хорошо, — сказал Шульц, пролив несколько капель воды, чтобы унять огонь.

Зашипели угли. Он развернул свое большое тело, чтобы посмотреть мне прямо в лицо. А я почувствовала тепло, которое точно не было связано ни с пивом, ни с пледом.

— Сестра. Элизабет, — начал он снова. — Она держит магазин здоровых продуктов. У нее были проблемы с выплатами по кредиту до тех пор, пока Филип все не уладил.

Я покачала головой:

— Не думаю, что она могла такое сотворить. Она странная, но не убийца. Хотя у них с Визи недавно вышла жуткая ссора по поводу того, не завещал ли Филип что-нибудь Визи.

— Завещал — что? Деньги?

— Не знаю. Элизабет хотела увидеться со мной. Может быть, я спрошу у нее.

— Это твоя задача, мисс Голди, выяснить, из-за чего они ссорились и не оставил ли Филип Визи хоть что-то.

— Так отвратительно… А он не был донором органов или что-то вроде того? Помню, как Элизабет кричала, что он завещал свое тело науке. Возможно, именно это он и собирался оставить?

Шульц перевернул стейки, и из-под них вырвался дразнящий обоняние дым.

— Уже проверил. Он действительно был донором. Но доктора сказали, что после такой катастрофы ни сердце, ни почки нельзя было пересаживать. Взяли только то, что смогли: кожу и роговицу глаза. Они значились в списке Миллера. — Шульц бросил еще несколько капель. — Кстати, вскрытие не показало присутствия ядовитых веществ в теле. Я уже говорил, с наркотиками у Миллера все было чисто. До сих пор не могу понять, зачем ему нужен был кантаридин. И на теле никаких следов от уколов.

— Давай больше не будем об этом.

— Прости. — Он потыкал стейки и подошел присесть рядом на качели. Положив ногу на ногу, Шульц спросил: — Хорошо себя чувствуешь? Что-нибудь хочешь? У меня на кухне много салата и немного печеной картошки. А еще клубничный пирог от моего любимого повара.

Я улыбнулась:

— Не говоря о стейках, приготовленных самым лучшим копом.

Он обхватил меня вместе с пледом и притянул к себе. Мое сердце оттаяло. Лицо его было прохладным, волосы пахли дымом и вкусным мясом. Я слышала, как стучит мое сердце.

— Я за тебя волнуюсь, — прошептал он мне в ухо. — И по тебе скучаю.

Освободив руки из тенет пледа, я обняла его за широкую талию.

— Кто-то подъезжает, — тихо сказал он.

Как раз, когда все стало так хорошо!

— Мам! — послышался в отдалении голос Арча. — Мам! Я передумал! — Его заглушал звук колес, тормозивших по грязи. — Мам! Меня привез генерал! Я даже смог вспомнить дорогу! Ты где? За домом?

Мы с Шульцем как по команде отсели друг от друга на приличное расстояние. Задрав голову, он сказал:

— Продолжение следует.

В патио ворвался Арч.

— Ух ты! Как классно пахнет! Ничего, что я так поздно?