Глава 13.

Кризисный год. 1964 г.

Участники состоявшегося в декабре 1963 года Девятого пленума ЦК партии Лаодонг (ПТВ) приняли решение поддержать войну на юге Вьетнама. В феврале 1964-го Ле Зуан, Ле Дук Тхо и другие “южане” развернули яростную кампанию по борьбе с “ревизионистами”, Зиапом и Труонг Чинем. 11 февраля по радио Ханоя было объявлено о начале “воспитательной” кампании с целью “коренным образом изменить” отношение некоторых отдельных северных вьетнамцев к борьбе товарищей на Юге. Имена не назывались, однако правда все равно всплыла.

Один из высокопоставленных северовьетнамских перебежчиков показал на допросе, что в 1964-м генерал Нгуен Ши Тань получил задание возглавить в ЦК партии Лаодонг отдел по изучению случаев проявления “ревизионизма”. Согласно протоколам допроса перебежчика, создание такого отдела стало первым шагом в ходе кампании по борьбе с “ревизионизмом”, направленной против Зиапа, Труонг Чиня и еще трех высокопоставленных функционеров ПТВ. В результате проведенного Танем расследования все пятеро были признаны “ревизионистами”. “Перевоспитанием” их занялся лично Хо Ши Мин, который, как показал источник информации, не ставил себе задачу вычистить заблуждающихся из партии, а стремился “переориентировать” их. Национальный герой Зиап остался министром обороны, но ответственность за ведение войны на Юге товарищи возложили на стопроцентного “антиревизиониста” Таня.

Как утверждал перебежчик, назначение Таня, личного недруга Зиапа, стало болезненным ударом по престижу последнего.

Хотя влиять на стратегию и тактику военных действий Зиап не мог, он все равно оставался министром обороны и в этом качестве продолжал заниматься обеспечением тыловой поддержки коммунистических сил в Южном Вьетнаме. В соответствии с решением Хо увеличить помощь вьетконговцам Зиап предпринял попытку улучшить их вооружение и техническое обеспечение. Министр обороны Соединенных Штатов Макнамара в своем меморандуме от 16 марта 1964 года заметил, что “начиная с 1 июля 1963-го среди вооружений, захваченных у вьетконговцев, стало попадаться прежде не встречавшееся у них оружие: китайские 75-мм безоткатные орудия, китайские крупнокалиберные пулеметы, американские 12,7-мм крупнокалиберные пулеметы на станках китайского производства. Кроме того, совершенно очевидно, что вьетконговцы применяют китайские 90-мм реактивные гранатометы и минометы”‹2›.

Самое важное, Зиап стандартизировал разномастное вооружение бойцов Вьетконга, которые стали пользоваться преимущественно советскими 7,62-мм автоматами АК-47 китайского производства, пулеметами того же калибра, великолепными противотанковыми гранатометами РПГ-2, а также 57-мм и 75-мм безоткатными орудиями‹3›.

Кроме того, Зиап оказал помощь Вьетконгу кадрами, направив в Южный Вьетнам тысячи (от 3 000 до 12 000) северных вьетнамцев – именно природных северян, а не “перемещенных” южан. Вне сомнения, он предпочел бы посылать на Юг “перемещенных”, но “запас” их на Севере истощился‹4›. На протяжении всей войны разница в диалектах, мировоззрении и обычаях создавала разного рода трения в отношениях между кадровыми революционерами с Севера и их товарищами из местных. Кроме того, на все это накладывалась и вековая вражда представителей двух регионов. Северным вьетнамцам южане казались ленивыми, легкомысленными и неаккуратными. Южане считали северян туповатыми, грубыми, нетерпеливыми и вообще “упертыми”. Лучшее представление о характере проблемы может дать простой пример. Задайтесь вопросом, что могло бы произойти, если бы правительство США направило некоего рьяного молодого человека (или хуже того, женщину) из города Нью-Йорка, говорящего с акцентом, характерным для жителей Бронкса, к примеру, в Джорджию, чтобы организовать работу тамошних “красношеих” фермеров из окрестностей Тобакко-роуд.

Увеличив содержимое арсеналов Вьетконга, а также усилив личный состав кадровыми бойцами с Севера, Зиап и Тань взялись за организацию сил южан в более крупные тактические части и соединения. Так, в 1964 году у вьетконговцев появилась первая дивизия, ныне хорошо известная 9-я дивизия, дислоцированная в провинции Тай-Нинь, к западу от Сайгона. Это соединение было сформировано из 271-го и 272-го пехотных полков Вьетконга и приданных подразделений поддержки. В конце 1964-го 9-я дивизия Вьетконга уже принимала участие в акциях против АРВ‹5›. Подобным же образом батальоны Главных сил Вьетконга были пополнены и реорганизованы в полки, а роты, соответственно, – в батальоны. Обеспечив вьетконговцев новым вооружением и опытными командными кадрами, Зиап приступил к ускоренной подготовке личного состава. О результатах лучше всего судить по отчету посла США в Южном Вьетнаме Максвелла Тейлора. 10 августа он сообщал: “В том, что касается оснащения и обучения, солдаты Вьетконга теперь вооружены и подготовлены лучше, чем когда-либо ранее”‹6›.

Силы Вьетконга возрастали, а руководство Южного Вьетнама лихорадило. 20 января 1964 года правительство “Большого Миня”, сменившее администрацию убитого Дьема, в свою очередь, было свергнуто в результате переворота, возглавляемого генералом Нгу-ен Канем. Это нанесло по американской программе помощи Южному Вьетнаму, и так довольно шаткой, еще один удар. Хуже того, неожиданный поворот событий заставил руководство США усомниться в том, что их представители на месте владеют ситуацией. Ведущим политикам Соединенных Штатов, отвечавшим за курс Америки в отношении Вьетнама, оставалось только трясти головами и бормотать нечто вроде: “Что же дальше? Чего еще ждать?”

Во всяком случае, Вьетконг себя ждать не заставил. Агрессивность коммунистов возросла настолько, что ее начали испытывать на себе уже не только части АРВ, но и американские советники. В период с 3 по 6 февраля силы Вьетконга развернули широкомасштабное наступление против южных вьетнамцев в провинции Тай-Нинь и в дельте Меконга. 3 февраля вьетконговцы напали на резиденцию американских советников в городе Контум. Официальной реакции со стороны Соединенных Штатов не последовало. 7 февраля коммунисты устроили взрыв в столичном театре Кинь-До, когда там находились только американцы. Трое военнослужащих США погибли и пятеро получили ранения. Вновь полная тишина с американской стороны. Объединенный комитет начальников штабов пришел в ярость и 18 февраля вновь выступил с предложением принять серьезные меры против Северного Вьетнама вплоть до нанесения бомбовых ударов.

Инициатива не прошла, и уже практически вышедшая из-под контроля ситуация в Южном Вьетнаме продолжала деградировать, а к середине марта зашла в тупик. США должны были предпринять какие-то радикальные шаги. Министр обороны Макнамара направил президенту датированную 16 марта докладную записку по итогам его (Макнамары) и генерала Тейлора (сделавшегося к тому моменту председателем Объединенного комитета начальников штабов) визита во Вьетнам. Макнамара откровенно заявил президенту: “Обстановка безусловно ухудшилась, по крайней мере с сентября 1963-го. В том, что касается способности правительства контролировать сельские районы, около 40 процентов территории фактически принадлежит Вьетконгу или находится под их влиянием. В двадцати двух из сорока трех провинций страны Вьетконг контролирует 50 и более процентов территории. 2. У большинства групп населения отмечаются признаки апатии. 3. За последние три месяца ухудшение положения правительства сделалось особенно заметным”‹7›.

Кроме этого, в документе содержалось предложение относительно целесообразности коренного пересмотра целей и задач Соединенных Штатов в Юго-Восточной Азии. Прежде США помогали Южному Вьетнаму “бороться с направляемым и поддерживаемым извне коммунистическим заговором”‹8›. В докладной записке Макнамары, на следующий день одобренной президентом и получившей статус Меморандума по вопросу национальной безопасности № 288 (National Security Action Memorandum, сокращенно NSAM 288), говорилось: “Мы хотим видеть Южный Вьетнам независимым некоммунистическим государством… Южный Вьетнам должен иметь возможность… принять внешнюю помощь для обеспечения собственной безопасности”‹9›. На протяжении следующих пяти лет первое положение меморандума стало основополагающим тезисом, определявшим американскую политику в отношении Южного Вьетнама, политику, позволявшую предпринимать любые действия, способные предотвратить захват страны коммунистами. Оно превратится в знамя, вокруг которого будут группироваться “ястребы” из американского правительства, когда на них в очередной раз будут давить “голуби” с их требованиями прекратить эскалацию войны и отказаться от намерения достигнуть “победы”. Вторым принципиальным положением NSAM 288 было распространение политического вмешательства США на всю Юго-Восточную Азию. В документе констатировалось: “Если нам не удастся достигнуть поставленных нами целей в Южном Вьетнаме, это грозит тем, что едва ли не вся Юго-Восточная Азия может оказаться под влиянием коммунизма… Таким образом, в том, что касается международной политики, ставки здесь высоки”‹10›. В данном случае администрация Джонсона явно взяла на вооружение теорию “принципа домино”, унаследованную ею еще от правительства Эйзенхауэра.

В меморандуме президенту предлагалось дать указания соответствующим государственным министерствам и службам предпринять двенадцать различных шагов. Суть первых сводилась к тому, чтобы США “наглядно продемонстрировали” свою поддержку (1) Южному Вьетнаму и (2) конкретно правительству Каня. Еще восемь касались увеличения размеров материальной и технической помощи южным вьетнамцам, один – тактических перелетов авиации США, а в последнем говорилось о “пограничном контроле” за границами с Лаосом и Камбоджой и об “ответных мерах” против Северного Вьетнама. NSAM 288 являлся руководством к действию для президента и Совета государственной безопасности и отмечал собой важную веху на пути вовлечения Соединенных Штатов в дело спасения Южного Вьетнама.

С NSAM 288 связано нечто любопытное. Президент Джонсон принял его менее чем через двадцать четыре часа после представления документа на суд главы государства и Совета государственной безопасности. По всей видимости, углубленному рассмотрению меморандум не подвергался, несмотря на тот факт, что значительно расширял перечень целей США в Юго-Восточной Азии. Тексту NSAM свойственна странная амбивалентность. Он весьма жестким языком описывает обстановку в Южном Вьетнаме и обозначает объекты, в отношении которых следует усилить влияние Соединенных Штатов в регионе в целом, вместе с тем меры, которые предлагается предпринять правительству, по-прежнему весьма ограниченны. По сути дела, авторы документа призывают США увеличить помощь Южному Вьетнаму, но не требуют прямого вступления в войну. Дихотомию, свойственную тексту меморандума Макнамары, отчасти можно объяснить с помощью датированной 1 марта служебной записки, отправленной на имя президента помощником министра обороны Уильямом П. Банди. Текст, касающийся расширения перечня задач Соединенных Штатов в Юго-Восточной Азии, Макнамара позаимствовал непосредственно из записки Банди, однако далее помощник вполне логично предлагал принять жесткие меры – заблокировать доступ в Хайфон кораблей, затем нанести по Северному Вьетнаму удары с воздуха, – тогда как у Макнамары об этом речь не заходила‹11›.

Меморандум Макнамары содержал раздел, который, как правило, никогда не включают в документы подобного рода. Раздел назывался “Другие предполагавшиеся, но отвергнутые схемы действий”. В частности, предлагалось обеспечивать оборону Сайгона и прилегающих территорий силами американских войск, вручить руководство всеми военными действиями в Южном Вьетнаме офицерам и генералам Соединенных Штатов. Отвергнутыми такие планы оказались из-за возможных психологических последствий, которые могло повлечь за собой перераспределение ролей для южных вьетнамцев. Особенно интересной является идея вверить командование американским офицерам. Она как новая ветка, вырастающая на месте срубленной. Объединенный комитет начальников штабов впервые выходил с этим же самым предложением не позднее 22 января 1964 года. Далее оно будет высказываться и затем неизменно отвергаться на протяжении всего периода работы американских советников во Вьетнаме‹12›. Причина отказа все время оставалась одной и той же – негативное влияние подобного рода акции на южных вьетнамцев. Остается только удивляться, почему во время Второй мировой и Корейской войн иметь единое командование считалось жизненно важным и почему подобное представлялось нежелательным и даже невозможным в Южном Вьетнаме. Этот важнейший из вопросов Вьетнамской войны до сих пор не дает покоя специалистам.

Изучив NSAM 288, Объединенный комитет начальников штабов, что вполне естественно, счел рекомендованные меры недостаточными и в служебной записке на имя президента высказался за проведение прямых акций в отношении Северного Вьетнама. Джонсон, оказавшись в предвыборный год между “Сциллой военной необходимости” и “Харибдой политической целесообразности”, не решился последовать совету ОКНШ. В ретроспективе отчетливо видно, что в марте 1964-го пресловутые “принципы действий в Азии” продолжили “жить и работать”. Так, несмотря на то, что голос Америки становился все более грозным, решительные практические шаги Соединенными Штатами по-прежнему не предпринимались.

Тем временем силы Вьетконга продолжали свою военную кампанию, причем наносили яростные удары не только по южновьетнамским, но и по американским войскам и средствам обслуживания. В начале апреля действия противника в окрестностях Сайгона стали настолько агрессивными, что седьмого числа генерал Кань создал специальную оборонительную зону вокруг столицы. Менее недели спустя вьетконговцы овладели Кьен-Лонгом, столицей округа, расположенного в дельте Меконга. При этом было убито 300 южновьетнамских солдат. 2 мая группа подводников-диверсантов потопила стоявший у причала в порту Сайгона американский вертолетоносец “Кард”. США никак не прореагировали на инцидент. 4 июля примерно полк бойцов Вьетконга захватил базу войск специального назначения в Нам-Донге, на севере Южного Вьетнама. Погибло пятьдесят южных вьетнамцев и двое военнослужащих спецназа США. И опять реакции со стороны Соединенных Штатов не последовало.

К середине лета 1964-го стало очевидным, что меры, рекомендованные в NSAM 288, совершенно не сообразуются с требованиями ситуации. Выявилась и еще одна проблема – Кань оказался никуда не годным руководителем. Как и Дьем, он постоянно озирался по сторонам, стараясь не просмотреть зарождающийся заговор, способный лишить его власти, а возможно, и жизни. К лету отчаяние довело Каня до того, что он начал заговаривать с американцами о некоем “марше на Север”, туманно намекая на возможность нанесения удара по Северному Вьетнаму. Чем дальше, тем навязчивая идея “перехода в наступление” все сильнее овладевала Канем. Его настойчивость уже всерьез пугала старших американских советников. Они прекрасно представляли себе – вероятно, и сам Кань тоже, – что правительственные войска Южного Вьетнама не способны к нанесению эффективного удара по Северному Вьетнаму. Хуже того, пустые угрозы Каня давали коммунистам повод отвечать на них “превентивными мерами”, то есть своим наступлением, которое в конечном итоге вполне могло завершиться захватом ими Южного Вьетнама.

Затем, в августе 1964 года произошел полный противоречий инцидент в Тонкинском заливе, изменивший ход течения этой странной войны. Если существует хоть какое-то логическое объяснение атаке северовьетнамских торпедных катеров на американский эсминец в Китайском море, то искать его надлежит в неверной оценке двух независимых друг от друга военных операций Южного Вьетнама и Соединенных Штатов. В рамках программы “OPLAN 34A” (оперативный план 34А) южные вьетнамцы при поддержке американцев предприняли серию небольших и малоэффективных рейдов на военные объекты коммунистов на побережье. ВМФ США со своей стороны проводил операцию “DE SOTO”. Целью ее являлось выявление северовьетнамских кораблей, поддерживавших действия Вьетконга на Юге, также сбор информации о радарах и прочей электронике противника, а кроме того – о навигационных и гидрографических характеристиках данной зоны.

В ночь с 30 на 31 июля 1964 года южновьетнамские коммандос, действовавшие в рамках “OPLAN 34A”, совершили налет на два небольших северовьетнамских островка неподалеку от Виня. В этот момент американский эсминец “Мэддокс” находился примерно в двухстах километрах отданных островов, в нейтральной зоне, с тем чтобы на следующую ночь (31 июля) приступить к выполнению своих обязанностей в рамках операции “DE SOTO”.

Первый день августа не принес никаких событий. А в 16.30 второго числа три северовьетнамских торпедных катера атаковали “Мэддокс”. В момент начала нападения “Мэддокс” находился в сорока пяти километрах от побережья Северного Вьетнама. Катера выпустили по эсминцу торпеды и обстреляли его из 12,7-мм пулеметов. “Мэддокс” открыл огонь из 5-дюймовых орудий и накрыл прямым попаданием один из катеров. Приблизительно в 17.30 в события вмешались четыре истребителя F-8E с американского авианосца “Тикондерога”. Они дали по противнику несколько залпов ракетами, обстреляли катера из пушек и нанесли им повреждения. К 18.00, когда истребителям пришлось покинуть район боя, один северовьетнамский катер был уничтожен, а два других, “подраненные”, спасались бегством на север. Сразу же после ухода самолетов “Мэддокс” направился на юго-восток.

В том, что северовьетнамские торпедные катера атаковали “Мэддокс” в международных водах, сомневаться не приходилось, но возникал вопрос, не стали ли причиной этого провоцирующие действия самих американцев. Те, кто придерживался такой точки зрения, указывали на то, что вьетнамцы могли связать появление “Мэддокса” с рейдами, проводившимися в рамках “OPLAN 34A”. Считалось, что граница территориальных вод Северного Вьетнама находится в двенадцати морских милях от побережья, а по их уверениям капитан “Мэддокса” имел указания держаться от него в восьми милях и в четырех милях от островов. И наконец, они приводят в качестве довода сообщения, поступившие 1 августа от капитана “Мэддокса”, который говорил, что, сознавая опасность задания, не собирается отказываться от его выполнения и менять курс‹13›.

Те, кто не считает действия капитана “Мэддокса” провокационными, упирают на то, что вьетнамцам не следовало атаковать корабль, не убедившись точно в том, что именно он наносил артиллерийские удары по островам 31 июля. Адмирал США Грант Шарп, на тот момент главнокомандующий вооруженными силами США в районе Тихого океана (ГЛАВКОМТИХ), пошел дальше. Он высказывал уверенность в том, что вьетнамцы вели “Мэддокс” радарами с того самого момента, когда эсминец пересек 17-ю параллель, и потому отдавали себе полный отчет в том, что это за судно, и знали, что оно не могло обстреливать острова‹14›.

Шарп и другие настаивают на том, что по заявлению властей Северного Вьетнама их территориальные воды начинались не в двенадцати, а в пяти морских милях от побережья. И наконец, те, кто склонен объяснять нападение на “Мэддокс” происками коммунистов, указывают на то, что в задании, выполняемом эсминцем (протестировать потоки радиоэлектронного излучения с военных объектов на побережье Северного Вьетнама), не было ничего особенного. Такие задания получают корабли и самолеты во всем мире, более того, за несколько месяцев до происшествия ту же самую миссию без каких-либо происшествий выполнял другой американский корабль, эсминец “Крейг”.

Президент Джонсон, поворчав немного и не слишком решительно “погрозив кое-кому кулаком”, поначалу склонялся отнести инцидент на счет ошибки, допущенной северовьетнамской стороной. Намерение это объяснялось чисто политическими соображениями. Сдержанный Джонсон разыгрывал перед выборами “мирную карту” в отличие от его соперника, воинственного республиканца сенатора Барри Голдуотера. Вместе с тем, не желая оказаться чересчур сдержанным, президент отдал указание продолжать выполнение мероприятий в рамках операции “DE SOTO”. В помощь “Мэддоксу” выделили еще один эсминец, “Тернер Джой”. 4 августа оба судна возобновили патрулирование. В 19.15 по каналам Управления национальной безопасности (УНБ) к командиру тактических сил капитану Джону Геррику поступило сообщение о возможном нападении на эсминцы торпедных катеров. В 20.35 корабельные радары засекли на расстоянии примерно пятидесяти километров три быстро приближавшихся объекта, и на обоих кораблях была объявлена боевая тревога. Примерно в половине десятого вечера, в темноте, из-за густой облачности обстановка стала накаляться. Операторы радаров сообщили о приближении объектов с разных точек, а гидроакустики доложили о том, что слышат шумы двигателей двенадцати торпедных катеров противника. Американцы открыли огонь. Капитан “Тернера Джоя” заметил поднимавшийся над водой шлейф черного дыма, но вскоре дым исчез. Летчики поднятых по тревоге с палубы “Тикондероги” самолетов не отметили в указанном квадрате ни вражеских катеров, ни вообще каких-то похожих на них судов.

По сей день никто (кроме северных вьетнамцев) не может сказать, осуществлялась ли в ночь с 4 на 5 августа 1964 года попытка атаковать американские эсминцы силами торпедных катеров Северного Вьетнама. Имеющиеся перехваты радиосообщений противника (не все из них рассекречены) дают право почти с уверенностью говорить о том, что коммунисты решили напасть на американские корабли. Как говорилось ранее, УНБ предупредило об угрозе вражеской атаки, тем не менее, есть мнения, составленные на основании изучения тех же сообщений, что капитаны катеров получили приказ следить за действиями эсминцев‹15›. Последние выводы подтверждаются оригинальными (и, скорее всего, точными) данными радиолокационных приборов, засвидетельствовавшими факт приближения катеров противника. После того как началась пальба, все сообщения о дымах, шумах торпед и даже их приближении, об обнаружении противника радарами и “потоплениях” можно вполне отнести к проявлению фактора горячки боя. Команды обоих судов состояли отнюдь не из ветеранов, кто-то оказался в бою во второй раз, а кто-то и вообще в первый. В таких случаях, да еще практически при нулевой видимости, фантазия запросто может сыграть с человеком курьезный трюк. Капитан Геррик, в отличие от большинства являвшийся опытным военным, первый же и усомнился в реальности факта нападения коммунистов. Через несколько часов после начала странного боя он сообщил начальству следующее: “Вся акция весьма сомнительна, кроме явного намерения противника вначале устроить засаду”‹16›. И по сей день это простое заявление капитана Геррика остается наиболее разумным объяснением “второй атаки”, то есть событий ночи с 4 на 5 августа 1964 года.

У инцидента в Тонкинском заливе есть интересный постскриптум. Северные вьетнамцы сами косвенно подтвердили факт второго нападения, поскольку приурочили к 5 августа праздник или “день” своего ВМФ. Вот как события той ночи виделись из Северного Вьетнама: “Одна из эскадр торпедных катеров изгнала американский корабль "Мэддокс" из наших территориальных вод, так была одержана наша первая победа над ВМФ США”‹17›. Дуглас Пайк совершенно резонно замечает, что если инцидент в Тонкинском заливе является, как утверждают некоторые историки, мифом, созданным Пентагоном, тогда и ВМФ Народной Армии Вьетнама находился в сговоре с американцами”‹18›.

В полдень 4 августа (время в Вашингтоне отстает от вьетнамского на тринадцать часов) президент Джонсон созвал заседание Совета государственной безопасности, где было принято решение провести карательную акцию – нанести удар по базе противника в Вине. В 11.00 (по вьетнамскому времени) 5 августа с авианосцев США поднялись самолеты, совершившие все вместе шестьдесят четыре боевых вылета на цели. По сообщениям пилотов, топливные хранилища в Вине горели и взрывались, дым поднимался на высоту свыше 4000 м, восемь северовьетнамских катеров было уничтожено и двадцать один поврежден. Потери с американской стороны составили два самолета. В своей книге адмирал У. С. Грант Шарп сколь лаконично, столь же и скромно подытожил: “В общем и целом акция была успешной…”‹19›

Ни Хо, ни Зиап нигде не давали никаких объяснений тому, что побудило их предпринять эти атаки. Что касается второго нападения, если оно, конечно, имело место, назвать его иначе как безрассудно глупым нельзя. Президент Джонсон и его ближайшие советники отзывались о второй атаке как о “явно намеренной, спланированной и обдуманной наперед”‹20›. Высокопоставленные представители США усматривали в этом “стремление руководства Северного Вьетнама показать, что оно видит в Соединенных Штатах не более чем "бумажного тигра" или же намерение спровоцировать США”‹21›. В своей книге “Потерянная революция” Роберт Шэплен высказывает соображения относительно того, что нападение могло быть предпринято “…с двумя целями, посмотреть, какой будет реакция Соединенных Штатов и насколько серьезны обещания Китая помочь Вьетнаму”‹22›.

Авторы “Документов Пентагона” выдвигают в качестве предположения, хотя и не без сомнений, два других возможных мотива нападения. В одном месте они пишут: “Причина атаки катеров ДРВ на американские корабли остается загадкой (возможно, она стала следствием попытки попугать и заставить корабли Соединенных Штатов держаться подальше от берегов Северного Вьетнама)”‹23›. Далее авторы рассуждают таким образом: нападения “могли… стать попыткой быстрого воздаяния за жестокий отпор, который получили (коммунисты) от их заклятого врага. Неопытные в проведении военно-морских операций вожди ДРВ, возможно, считали, что темнота поможет им сравнять счет или хотя бы одержать психологическую победу, нанеся серьезные повреждения американскому кораблю”‹24›.

Самым подходящим объяснением является все же тезис относительно “бумажного тигра”. Такой вывод напрашивался сам собой, поскольку правительство США оставило без внимания те атаки против американских военных объектов, которые предшествовали событиям 5 августа. Это было совершенное 3 февраля нападение вьетконговцев на американскую резиденцию в Контуме, взрыв бомбы 7 февраля в сайгонском театре, куда, как все знали, ходили только американцы. 2 мая был потоплен корабль США “Кард”, а 4 и 6 июля подвергся атаке лагерь спецназа. И во всех случаях не последовало никакой реакции со стороны Соединенных Штатов. То, что 2 августа коммунистам сошло с рук нападение на “Мэддокс”, укрепило Политбюро в мысли, что США – возможно, по причинам внутреннего характера – будут молчать и дальше. Как ни поверни, но, с точки зрения Хо и Зиапа, Америка вполне заслуженно считалась “бумажным тигром”.

Летом 1964-го, в год президентских выборов, “мирному кандидату” Джонсону очень хотелось избежать каких-то осложнений во Вьетнаме. По результатам опросов, более двух третей народа Соединенных Штатов относились к Вьетнаму весьма индифферентно, что вполне устраивало действующего президента‹25›. Так, нападения и гибель американцев оставались без ответа. Но возникает вопрос. Что было бы, если бы первые атаки на объекты США во Вьетнаме получили достойный отпор? Если, как уверяют иные ученые мужи, Вьетнамская война была “войной упущенных возможностей”, не являлось ли нежелание Джонсона со всей жесткостью пресечь “тестовые” атаки начала 1964-го как раз одной из таких “упущенных возможностей”?

В нападениях на американские эсминцы прослеживается склонность Зиапа к поспешным действиям. Вспомним хотя бы его “стратегическое” решение начать в отсутствие Хо в 1944-м неподготовленное восстание или же преждевременно предпринятое 1951-м Всеобщее наступление. Вторым “фирменным знаком” Зиапа являлась его неспособность быстро разбираться в чем-то новом для него, будь то неизвестная тактика, не применявшееся ранее вооружение или даже род войск. Таких промахов он допускал немало, начиная с чуть не ставшей для него и Хо роковой атаки французских парашютистов в 1947 году и кончая неумением оказать противодействие вертолетным рейдам в 1963-м. На сей раз промашка вышла с “большой войной” на море.

Одним из важнейших результатов нападения северных вьетнамцев на американские суда стала резолюция по Тонкинскому заливу. 10 августа она прошла, получив полное одобрение в нижней – 416-0 – и почти полное – 88-2 (против голосовали сенаторы Морз и Стивене) – в верхней палате конгресса США‹26›. Данная резолюция предоставляла президенту широкие права, в том числе право использовать любые силы и средства для оказания содействия Южному Вьетнаму и другим союзникам Соединенных Штатов в Юго-Восточной Азии. С течением времени, по мере того как груз войны становился все более ощутимым, вышеназванная резолюция также оказалась под прицелами критиков конфликта.

Но это все в будущем, а тогда, в 1964-м, перед Джонсоном возникали проблемы, требовавшие немедленного решения. Хаос в Южном Вьетнаме по-прежнему нарастал, а конец приближался со все возраставшей скоростью. Правительство Каня, которое и раньше неспособно было навести порядок в стране, фактически уже ничем не управляло. Осенью 1964-го на улицы вышли студенты, буддисты и католики. Все они добивались чего-то своего, часто совершенно противоположных вещей. 3 сентября заместитель министра обороны (по вопросам международной безопасности) Макнотон откровенно говорил: “Обстановка в Южном Вьетнаме ухудшается… Она настолько плоха, что, если мы не придадим новизны характеру нашей политики там – а возможно, даже если и сделаем так, – ситуация все равно будет продолжать регрессировать”‹27›. Из своей резиденции на Гавайях главнокомандующий вооруженными силами США в районе Тихого океана (ГЛАВКОМТИХ) адмирал Шарп направил подчиненным ему командующим датированное 25 сентября послание, где среди прочего говорилось: “1. Политическая ситуация в РВ в настоящий момент настолько нестабильна, что нельзя с уверенностью сказать, какие действия нам придется предпринимать в будущем. Так, например, может сложиться положение, при котором мы будем вынуждены иметь дело с недружественным нам правительством, или же в стране не окажется никакого правительства”‹28›.

Силы Северного Вьетнама и Вьетконга продолжали оказывать все возрастающий натиск на южновьетнамское правительство и на Соединенные Штаты. 11 октября три батальона Вьетконга атаковали части АРВ в провинции Тай-Нинь, причем южные вьетнамцы понесли большие потери. 1 ноября, как раз накануне президентских выборов в США, вьетконговцы подвергли минометному обстрелу авиабазу Соединенных Штатов в Бьен-Хоа, расположенную всего в нескольких километрах от Сайгона. Операция стоила жизни четырем американцам, было уничтожено пять бомбардировщиков В-57, а еще восемь машин получили серьезные повреждения. В Белом доме и в Пентагоне опять сотрясали воздух и размахивали кулаками, но акции возмездия не последовало. Администрация президента пыталась что-то объяснять, но все и так всё понимали. Не мог же “кандидат мира” Джонсон за три дня до голосования бомбить Северный Вьетнам, ставя под угрозу собственную победу на выборах. Недаром же Ленин говорил, что в политике не существует морали, есть только соображения целесообразности‹29›. Все в том же ноябре два полка Вьетконга развернули одно из самых успешных наступлений в провинции Бинь-Динь. К концу месяца ключевая территория полностью находилась в руках коммунистов.

Одержав убедительную победу на выборах 1964 года, Джонсон оказался перед как никогда более реальной перспективой потери Южного Вьетнама. Как военные, так и политические советники требовали от президента решительных действий, тот собирал бесполезные совещания, а в конце ноября вызвал из Сайгона посла Тейлора. Последнему пришлось покидать Белый дом через черный ход, чтобы не попасться на глаза репортерам и не оказаться вынужденным признаться им, что (по совершенно справедливому выражению Макнамары) “ситуация летит к чертовой матери”‹10›.

24 декабря неустановленные лица взорвали в Сайгоне гостиницу, предназначенную для проживания младших американских офицеров. Двое американцев погибли, тридцать восемь получили ранения. Ответственность за акцию взял на себя Вьетконг. Посол Тейлор, ГЛАВКОМТИХ адмирал Шарп и ОКНШ настаивали на том, чтобы президент отдал приказ о проведении авиарейда на армейские казармы в Северном Вьетнаме. И снова получили отказ.

Спустя четыре дня вьетконговцы впервые развернули наступление силами целой дивизии. 9-я дивизия Вьетконга захватила католическую деревню Винь-Гиа, расположенную в семидесяти километрах к востоку от Сайгона. В ходе операции коммунисты уничтожили две элитных воинских части АРВ – 33-й батальон рейнджеров и 4-й батальон морской пехоты. На сей раз вьетконговцы проявили особенную дерзость. Вместо того чтобы скрыться после акции (как всегда случалось прежде), они находились в районе проведения операции в течение четырех дней, после чего отступили. В конце 1964 года и Политбюро ЦК ПТВ и США сознавали, что обстановка в Южном Вьетнаме уже даже не критическая.

Казалось, дальше некуда, но, как выяснилось, могло быть и хуже. В том “черном декабре” 1964-го, что называется, на горизонте замаячил призрак северовьетнамских Главных сил. В декабре в штаб КОВПЮВ поступили верные сведения о том, что на Центральном плоскогорье Южного Вьетнама отмечено появление одного и ожидается прибытие еще двух полков Главных сил АСВ. Все три полка, 101-й, 95-й и 32-й, принадлежали одному соединению, и это означало, что скоро на севере Южного Вьетнама сконцентрируется целая 325-я дивизия АСВ. По сути дела, именно решение высшего северовьетнамского руководства отправить на Юг свои регулярные войска стало одним из “поворотных событий” Второй Индокитайской войны. То, что произошло, явилось самым настоящим вторжением на территорию суверенного государства. Первый шаг вьетнамских коммунистов на пути перехода революционно-освободительной войны из первой фазы во вторую и соответствующая реакция американцев подразумевали адекватное расширение масштабов боевых действий. Отныне ареной конфликта не мог служить уже один только Южный Вьетнам.

Со своей стороны, Политбюро ЦК ПТВ никогда не делало и намека относительно того, что заставило его принять решение об отправке регулярных войск в Южный Вьетнам, оно даже не признавало самого факта присутствия военнослужащих АСВ на территории сопредельного государства. Вместе с тем кое-какие утечки имели место, что позволяет восстановить недостающие звенья в цепи событий.

Главное в этом процессе восстановления “недостающих звеньев” – время. То есть ответ на вопрос, когда руководители Северного Вьетнама приняли решение об отправке частей Главных сил в Южный Вьетнам? Благодаря имеющейся в настоящее время информации можно максимально сузить границы поиска.

В своем “Донесении о войне во Вьетнаме” генерал Вестморленд заявляет, что в декабре 1964 года “поступили сведения о том, что по меньшей мере три регулярных северовьетнамских полка – 95-й, 32-й и 101-й… выдвигались в южном направлении, возможно, с целью их развертывания в Южном Вьетнаме”‹31›. В своей книге (написанной через несколько лет после “Донесения”) генерал Вестморленд приводит несколько иные данные. Он пишет: “Существовали позднее подтвердившиеся сведения о том, что, по крайней мере, один полк 325-й дивизии находился в горах (на севере Южного Вьетнама) с декабря

1964-го”‹32›. (Курсив автора.) По свидетельству госсекретаря Раска, сделанному 18 февраля 1966 года перед сенатским комитетом по международным отношениям, “…в ноябре – декабре 1964-го и январе

1965-го руководство Северного Вьетнама передислоцировало 325-ю дивизию… в Южный Вьетнам”‹33›.

Прикинув расстояние и время, можно сделать вывод, что процесс выдвижения головного полка из Виня в Северном Вьетнаме (место базирования 325-й дивизии) в район Центрального плоскогорья на севере Южного Вьетнама должен был занять около сорока пяти дней. Таким образом, первый полк выступил из Виня в период между серединой октября и началом ноября 1964 года. Надо отсчитать по меньшей мере один месяц назад, поскольку именно такой срок требовался для подготовки к маршу полка тыловых объектов вдоль так называемой тропы Хо Ши Мина. Следовательно, решение принималось никак не позднее середины сентября 1964-го.

Существует в вышеприведенной задачке и еще одно условие, подтверждающее мнение относительно того, что решение принималось до 1 октября 1964 года. Во время допроса в 1971-м высокопоставленного перебежчика с Севера выяснилось, что старый ненавистник Зиапа, Нгуен Ши Тань, которому поручили командование армейскими частями Северного Вьетнама (а также и силами Вьетконга) на Юге, исчез из Ханоя приблизительно в октябре 1964 года. Вне сомнения, он отбыл в южном направлении во исполнение решения об использовании северовьетнамских регулярных войск на территории Южного Вьетнама.

В своей книге “Зов трубы” генерал Д. Р. Палмер предполагает, что судьбоносное решение об отправке частей Главных сил на Юг принималось “в конце лета 1964-го, вероятнее всего, в августе”‹34›. Вполне резонные рассуждения. Представим себе, что обсуждение вопроса вызвало дебаты в Политбюро, тогда дата 15 августа – плюс-минус две недели – по всей видимости, будет верной.

Таким образом, примерно к 15 августа 1964 года Хо, Зиап и остальные успели взвесить все факторы, которые в конечном итоге привели к выработке решения о направлении частей Главных сил АСВ в Южный Вьетнам. Дьема, еще как-то контролировавшего положение, уже не существовало, а его преемники, захватывавшие власть в результате переворотов, оказались еще худшими руководителями. Военная ситуация сложилась далеко не в пользу южновьетнамских генералов, казалось, одного хорошего толчка достаточно, чтобы свалить не имевшее опоры в народе правительство. Вот что писал начальник штаба Армии Северного Вьетнама генерал Ван Тьен Дунг в своей статье, опубликованной в ежедневной газете “Народная Армия” в июне 1967 года: “В середине 1964-го… южновьетнамская революция смело шагала вперед, а марионеточная администрация и вооруженные силы фактически разваливались на глазах”‹35›. По мнению Политбюро, части Главных сил армии Севера, включившись во “всенародное восстание”, как раз вернее всего и могли “подтолкнуть” судорожно балансирующее на краю пропасти “марионеточное” правительство Юга.

Однако в августе и сентябре 1964-го обстановка в Южном Вьетнаме занимала второстепенное место в расчетах Хо и Зиапа. Важнее было то, какой окажется реакция Соединенных Штатов на ввод частей Главных сил на территорию Южного Вьетнама. Терпимость, проявляемая Америкой в отношении становившихся все более дерзкими военных и террористических акций Вьетконга, внушала Политбюро ЦК ПТВ оптимизм, равно как и предвыборные речи президента Джонсона в 1964-м. Все это “политическое снотворное” способствовало неправильному пониманию Северным Вьетнамом степени готовности США к вступлению в конфликт. Коммунисты в Ханое не разбирались в тонкостях момента. Они приняли за чистую монету слова президента Джонсона (сказанные им 12 и 29 августа 1964 года) о том, что он не собирается как наносить бомбовых ударов по Северному Вьетнаму, так и “посылать хороших американских парней сражаться за дело, за которое, по его мнению, должны сражаться хорошие азиатские парни…”‹36›. Хо Ши Мин и его сподвижники с трудом улавливали разницу между предвыборными обещаниями и делами победивших кандидатов в Америке. Таким образом, у них, как думали сами коммунисты, в августе – сентябре 1964-го были все основания не опасаться ввода войск США в ответ на направление в Южный Вьетнам частей Главных сил армии Северного Вьетнама.

Этот вывод подтверждают слова репортера П. Дж. Хани. В сентябре 1966-го он писал, что “Фам Ван Донг в разговоре с одним из западных визитеров в Ханое признался, что для коммунистических лидеров Северного Вьетнама оказалось сюрпризом решение Соединенных Штатов о направлении в Южный Вьетнам широкого воинского контингента американских войск… Он имел в виду… что в Ханое сделали неверные выводы в отношении вероятной реакции правительства Соединенных Штатов… Основной причиной неспособности северовьетнамских руководителей предвидеть дальнейшие шаги Америки стало неумение (коммунистов) разбираться в политических процессах внутри США…”‹37›.

Мнение Хани находит поддержку в книге П. Дж. Макгарви “Образ победы”. Он пишет: “Мы располагаем весомыми сведениями, дающими право утверждать, что в 1964 году коммунистические руководители в Ханое были уверены в том, что США не станут вмешиваться в войну на стороне Юга, в том числе и наносить удары с воздуха по территории Северного Вьетнама”‹38›. Макгарви не открывает источников сведений, однако и в документах ПТВ говорится о том, что “возможность” отправки американских войск в Южный Вьетнам “невелика”‹39›.

Вот как виделась Политбюро ситуация, складывавшаяся в августе – сентябре: 1) если Армия Северного Вьетнама вступит в боевые действия в Южном Вьетнаме, это поможет коммунистам захватить страну, и 2) со своей стороны США не станут посылать в Южный Вьетнам сухопутные войска и наносить авиационные удары по Северному Вьетнаму. Это решение, основанное на неверных выводах, обойдется в сотни тысяч жизней, преимущественно жизней вьетнамцев, проживавших как по одну, так и по другую сторону 17-й параллели.

Приведенное выше мнение относительно мотивов, побудивших Ханой отправить в Южный Вьетнам части Главных сил, разделяют почти все эксперты. Есть, однако, и другие точки зрения, также заслуживающие внимания. Первая была выражена в сообщении, отправленном командующим Командованием по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОМКОВПЮВ) генералом Вестморлендом главнокомандующему вооруженными силами США в районе Тихого океана (ГЛАВКОМТИХ) адмиралу Шарпу в середине августа 1964 года. Вестморленд выражал мысль о том, что, хотя США рассматривают удар по базе торпедных катеров Северного Вьетнама как одиночную акцию возмездия, предпринятую в ответ на конкретную провокацию, северные вьетнамцы воспримут рейд американской авиации как акт неприкрытой агрессии. По мнению Вестморленда, коммунисты нанесут ответный удар и в отсутствие у них широкого спектра возможностей произведут сухопутную атаку на объекты в Южном Вьетнаме. Вестморленд предполагал, что наиболее вероятными действиями северных вьетнамцев станет отправка дивизий АСВ для нападения на авиабазы США в Хюэ или в Да-Нанге. Свое сообщение Вестморленд завершил признанием в том, что, по имеющимся у него данным разведки, ничего подобного северные вьетнамцы в ближайшем будущем не планируют‹40›.

Другой военный аналитик, генерал Палмер, также отвергающий общепринятое мнение относительно причин отправки северовьетнамских войск в Южный Вьетнам, признает: “Наиболее распространенная теория состоит в том, что в Ханое считали 1964-й последним годом самостоятельности Сайгона”. Палмер полагает, что если в 1964-м у коммунистов все действительно шло полным ходом к победе, то тогда зачем же они сменили стратегию? “Время, – замечает Палмер, – являлось наименее важным составляющим в его (Хо) уравнении победы”‹41›.

Палмеру можно, конечно, возразить. Первое, хотя в долгосрочной перспективе война – судя по периоду с 1961 по 1964 гг. – могла завершиться победой Вьетконга, коммунистам никак не удавалось нанести решающего удара, способного покончить с вооруженными силами и правительством Южного Вьетнама. Более того, подобная перспектива для самих вьетконговцев была довольно туманной. Да, разумеется, Вьетконг мог выигрывать и дальше, но война – война, поглощающая силы и средства как самого Северного Вьетнама, так и поддерживающих его России и Китая, – все продолжалась бы и продолжалась. И второе: а что насчет Соединенных Штатов? Будут ли они все так же дистанцироваться от событий в Индокитае в 1966-м и в 1967-м, как это происходило ранее, особенно принимая во внимание ввод на территорию Южного Вьетнама частей Главных сил? И наконец, время, выигрышный момент – это же самая драгоценная и самая нестабильная составляющая любого стратегического плана. В сложившейся обстановке коммунистам с Севера казалось, что им выпадает один-единственный шанс, который только может представиться в жизни. Ни один лидер не позволит себе упустить подобную возможность.

Так или иначе, у Палмера имеются свои гипотезы, причем целых две. Первое, по его мнению, северные вьетнамцы решили вмешаться потому, что стали утрачивать доминирующее влияние на Вьетконг. Затем он сам же себя и опровергает, отмечая, что в 1963 – 1964 гг. серверные вьетнамцы усилили свой контроль над Вьетконгом. Вторая и представляющаяся наиболее вероятной Палмеру причина – будто бы в Ханое полагали, что Вьетконг не выигрывает, а проигрывает войну, – и вовсе не выдерживает критики. Сейчас уже ни для кого не является секретом мнение двух самых авторитетных экспертов, генерала Вестморленда и северовьетнамского генерала Ван Тьен Дунга, считавших поражение армии Южного Вьетнама неизбежным.

Итак, по мере того как судьбоносный 1964 год подходил к концу, натиск коммунистов на Юге все усиливался, США, как и раньше, не предпринимали решительных шагов, а Южный Вьетнам катился к катастрофе. Но все меняется в мире, а потому нетерпеливый 1965-й уже расправлял крылья, чтобы своим появлением ознаменовать переход к совершенно другой войне, чем та, что велась прежде.

1. Latimer, Hanoi's Leaders, p. 163.

2. Gravel, Pentagon Papers, (Document #158) III.499.

3. Sharp and Westmoreland, Report, p. 88.

4. Lewy, America, p. 38.

5. Palmer, Summons, p. 52.

6. Gravel, Pentagon Papers, 111:531.

7. Ibid, 111:501.

8. Ibid., 111:50.

9. Ibid., 111:499-500.

10. Ibid., 111:500.

11. Porter, Vietnam, 2:240-246.

12. Ibid., 2:237.

13. Senator Wayne Morse, United States Senate, Congressional Record, pp. 4691-4697, 29 February 1968.

14. Adm. U.S. Grant Sharp, Strategy for Defeat-Vietnam in Retrospect (San Rafael, CA: Presidio Press, 1978), p. 42.

15. “The "Phantom Battle" that Led to War,” U.S. News and World Report, 23 July 1984, p. 62.

16. Morse, Congressional Record, p. 4695.

17. Pike, PAVN, p. 110.

18. Ibid., p. 122.

19. Sharp, Strategy for Defeat, p. 44.

20. Gravel, Pentagon Papers, 111:519.

21. Ibid., 111:520.

22. Robert Shaplen, The Lost Revolution: The U.S. in Vietnam, 1946-1966 (New York: Harper amp; Row, 1965), p. 269.

23. Gravel, Pentagon Papers, 111:108.

24. Ibid., 111:186.

25. Doris Kearns, Lyndon Johnson and the American Dream (New York: Harper amp; Row, 1976), p. 198.

26. Gravel, Pentagon Papers, 111:187.

27. Ibid., 111:537.

28. Ibid., 111:569.

29. George Seldes, The Great Quotations (New York: The Pocket Book Edition, 1967), p. 736.

30. Gravel, Pentagon Papers, 111:248.

31. Sharp and Westmoreland, Report, p. 95.

32. William C. Westmoreland, A Soldier Reports (Garden City, NY: Doubleday, 1976) p. 152.

33. Theodore Draper, Abuse of Power (New York: Viking Press, 1967), p. 74.

34. Palmer, Summons, p. 62.

35. Patrick J. McGarvey, Visions of Victory: Selected Vietnamese Communist Military Writings 1965-1968 (Stanford, CA: Hoover Institute on War, Revolution and Peace, 1969), p. 154.

36. Draper, Abuse, p. 67.

37. Wesley R. Fishel, Anatomy of a Conflict (Itasca, IL: F. E. Peacock Publishers, 1968), pp. 806-807.

38. McGarvey, Visions, p. 32.

39. Porter, Vietnam, 2:364.

40. Halberstam, Best and Brightest, pp. 655-656.

41. Palmer, Summons, p. 64.

 

Глава 14.

Война, которая никому не была нужна. 1965 г.

В 1965 году США наконец перестали “помогать Южному Вьетнаму – помогать самому себе” и перешли к ведению широкомасштабной войны на Азиатском континенте. Спустя двадцать лет особенно удивительными представляется как крутой разворот политики, так и внезапность и легкомыслие, с которыми администрация Соединенных Штатов приняла на вооружение новую стратегию. Мудрый Франц Йозеф Штраус не так давно писал: “Войны редко начинаются по чьему-либо умыслу. В большинстве своем они возникают из-за нежелания постигать уроки истории, недооценки риска и просто из-за того, что кто-то по неосторожности не замечает, что переходит точку возврата”. Он заканчивает мысль такими словами: “…события происходят словно бы сами по себе и… более не поддаются управлению”‹1›.

Искра, из которой возгорелось пламя большой войны, была высечена 7 февраля 1965 года, когда вьетконговцы атаковали базу ВВС США возле Плейку. В результате акции базе был нанесен значительный ущерб, имелись и потери среди американского личного состава. Случившееся в Плейку стало чем-то вроде убийства в 1914-м эрцгерцога Фердинанда в Сараеве и само по себе не являлось событием огромной важности. Реальное влияние на изменение политики Соединенных Штатов оказал целый комплекс внешних и внутренних причин, побуждавших президента “сделать что-то с Вьетнамом”. Первым из них был старый жупел – сама “ситуация” в Южном Вьетнаме. Начало 1965 года ничем не отличалось от конца 1964-го. Можно даже сказать, что неприятности плавно перетекли из одного года в другой, так как наступление 9-й дивизии Вьетконга на Бинь-Гиа началось 28 декабря 1964-го и продолжилось в январе 1965-го, завершившись крупным разгромом южных вьетнамцев. В то же самое время первая воинская часть Главных сил АСВ вступила в боевые действия при Дак-То в центральном массиве Аннамских гор. Генерал Вестморленд, возглавлявший Командование по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОВПЮВ), считал, что Зиап намерен приступить к переходу к фазе III, то есть к Всеобщему наступлению, в феврале или марте. Оно, по мнению Вестморленда, а также и других специалистов из правительственных кругов США, непременно стало бы сокрушительным для Южного Вьетнама. С политической точки зрения южновьетнамское правительство находилось в состоянии хаоса. В Сайгоне кучка не веривших никому генералов плела сети заговора против Каня, а сельские районы один за другим переходили под контроль Вьетконга. Помощник министра обороны США Уильям П. Банди подытожил сложившееся положение в своей докладной записке, где написал о том, что коммунисты “…в самом ближайшем будущем ожидают момента, когда Вьетнам свалится в их объятья”‹2›.

Все помощники президента сходились во мнении, что Ханой нужно как-то осадить, возможно путем нанесения ударов с воздуха по территории Северного Вьетнама. 29 октября 1964 года председатель межведомственной рабочей группы Уильям П. Банди рекомендовал: “…в качестве акта возмездия за ту или иную крупную акцию Вьетконга на Юге нанести массированный удар по ДРВ силами авиации США…”‹3› В конце 1964-го посол Тейлор в Сайгоне с некоторым сомнением высказывался за то, чтобы Министерство иностранных дел США и президент приступили к осуществлению “активной программы Соединенных Штатов по проведению карательных мероприятий… в отношении ДРВ”‹4›. Государственный секретарь Дин Раек озвучил рекомендации Тейлора в беседе с президентом 6 января 1965 года. Штатские сотрудники секретариата Министерства обороны о том же самом говорили министру Макнамаре. Но наиболее последовательными сторонниками жесткой линии, выступавшими за нанесение бомбовых ударов по Северному Вьетнаму, являлись Объединенный комитет начальников штабов и адмирал Шарп, главнокомандующий вооруженными силами США в районе Тихого океана (ГЛАВКОМТИХ). В конце января Объединенный комитет (подстегиваемый Шарпом) вы-йсазался за то, чтобы в случае очередной провокации “дать (коммунистам) решительный, своевременный и адекватный отпор”. К заявлению высокопоставленных военных прилагался список целей для нанесения ударов с воздуха в рамках программы, получившей название “FLAMING DART” (“Пылающая стрела”)‹5›.

Президента Джонсона, одержавшего уверенную победу над сенатором Голдуотером, более уже не сковывали кандалами предвыборные тезисы “кандидата мира”. Теперь он мог изменить свое отношение к методам решения вьетнамской проблемы. Необходимо иметь в виду, что уже 3 ноября 1964 года, сразу же после выборов, Джонсон отдал распоряжение Уильяму Банди и его межведомственной рабочей группе при Совете государственной безопасности изучить возможности принятия альтернативного курса в урегулировании положения в Южном Вьетнаме. Джонсон, большой специалист в области внутренних проблем, не являлся таким же опытным в том, что касалось военных и внешнеполитических аспектов. Вместе с тем единодушное согласие советников в данном вопросе также подталкивало президента к принятию более жестких мер.

Мнение Джонсона об актуальности коммунистической угрозы, причем не только во Вьетнаме, а и повсюду в мире, складывалось под влиянием опыта его поколения, не сумевшего предотвратить Вторую мировую войну. В послевоенных государствах “свободного мира” существовало твердое убеждение в том, что, если бы не благодушие, с которым на начальном этапе отнеслись главы государств и народы к агрессивным замыслам Гитлера, войны можно было бы избежать. Для Джонсона все казалось предельно простым: Северный Вьетнам вел завоевательную войну против соседа, а значит, агрессора надлежало остановить, и остановить как можно скорее.

Кроме того, президента отличала большая чувствительность в вопросе “потери” Вьетнама. В 1970-м, говоря о первых неделях 1965 года, Джонсон признавался биографу Дорис Керне: “Я знал, что, если мы позволим коммунистам захватить Южный Вьетнам, в нашей стране начнутся бесконечные деструктивные дебаты, которые погубят меня как президента, уничтожат мою администрацию и нанесут ущерб нашей демократии. Я знаю, что Гарри Трумэн и Дин Ачесон начали утрачивать позиции после того, как коммунисты одержали верх в Китае”‹6›. Таким образом, для Джонсона проблема заключалась даже не в том, потеряет или не потеряет Америка Вьетнам, а в том, что потеря будет стоить всех его устремлений как президента и прежде всего его детища – социальной программы. И наконец, дело в самом Джонсоне как человеке, воплощавшем в себе идеалы американских переселенцев, более всего ценивших смелость, мужество и отвагу. Линдон Джонсон говорил Кернc, что, если бы он потерял Вьетнам, люди сказали бы, “что я трус, слабак, бесхребетник”‹7›. Для этого сложного и сомневающегося человека Вьетнам становился проверкой на прочность, которую президент как мужчина, как американец был просто обязан выдержать.

И вот тут в 02.00 в ночь с 6 на 7 февраля (в конце новогоднего праздника) вьетконговцы напали на американский аэродром под Плейку и на расположенную в семи километрах от него вертолетную базу в Кэмп-Холлоуэй. По тогдашним меркам, потери оказались серьезными. 137 американцев получили ранения, девять погибли, было также выведено из строя или уничтожено шестнадцать вертолетов и повреждено шесть самолетов.

Практически сразу же президент Джонсон приказал провести акцию возмездия – нанести удар по целям в рамках программы “FLAMING DART”. Рейд тем не менее оказался не слишком успешным. Гражданские лица, принимавшие решение, не смогли учесть возможностей авиации и особенностей объектов. Более того, в сложившихся обстоятельствах принять участие в акции могли только самолеты с авианосца “Рейнджер”. К тому моменту, когда подошли два других авианесущих корабля, “Хэнкок” и “Корэл Си”, из-за нелетной погоды операцию пришлось свернуть. Морская авиация США и ВВС Южного Вьетнама осуществили налеты на военный лагерь северных вьетнамцев в Ву-Коне. Правительство Соединенных Штатов публично объявило об “адекватном акте возмездия”‹8›. Но впереди было нечто посущественнее “адекватных актов возмездия”. 9 февраля министр Макнамара вышел с предложением провести восьминедельную кампанию воздушных ударов по инфильтрационным базам и связанным с ними объектам на юге Северного Вьетнама.

10 февраля вьетконговцы атаковали места расквартирования американского сержантского состава в Куи-Нгоне, убив двадцать трех и ранив двадцать одного военнослужащего. В ответ самолеты ВМФ США бомбили военный лагерь в Чань-Хоа на юге Северного Вьетнама, а южновьетнамские летчики атаковали места дислокации АСВ в Вит-Ту-Лу. На сей раз правительство США характеризовало акции возмездия как общий ответ “на постоянное проявление агрессии со стороны Вьетконга и северных вьетнамцев”‹9›. Хотя такое изменение в обоснованиях и не нашло широкого отклика у публики, оно отражало процесс перехода администрации к иной концепции участия Соединенных Штатов в войне во Вьетнаме. Тремя днями позже, 13 февраля 1965 года, президент Джонсон распорядился о начале “программы проводимых совместно с Южным Вьетнамом взвешенных и ограниченных воздушных рейдов по выборочным целям на территории ДРВ”‹10›. Эта программа, получившая название “ROLLING THUNDER” (“Раскаты грома”), будет действовать еще на протяжении трех с половиной лет.

С самого начала вокруг “ROLLING THUNDER” было много грома, создаваемого гражданскими чиновниками Соединенных Штатов и их противниками из “военного лагеря”, мнения которых в отношении целей и самих методов ведения кампании заметно отличались. Расхождения имели глубокие корни и произрастали: 1) на почве несходства доктрин, философских воззрений, 2) мировоззрений поколений и 3) взглядов на идеологию. Ко всему этому примешивалось нечто новое в американской истории – борьба гражданских и военных кругов за право вырабатывать не только стратегию, но также и тактику проведения боевых операций. В то время как сама концептуальная сущность “ROLLING THUNDER” и методы реализации программы служили предметом спора, военные действия протекали в соответствии с выдвинутой гражданскими чиновниками доктриной “ограниченной войны”.

История вторжения гражданских в область военной стратегии начинает свой отсчет после окончания Второй мировой войны. Те, кто возглавлял американские вооруженные силы, вернулись домой из Европы и с Дальнего Востока идолами – победителями, не имеющими на свой счет сомнений. В конце сороковых и в начале пятидесятых военное руководство Соединенных Штатов не слишком интересовалось разработкой теорий большой стратегии, и небрежение это повлекло за собой возникновение устойчивой традиции. Хотя на американской земле взросли великие стратеги – такие, как Ли, Мэхэн и Макартур, – они являли собой скорее исключения из правила. Начиная с Гражданской войны в США, все войны выигрывались Америкой за счет превосходства над противником в живой силе и технике, что, понятно, снижало значение стратегической концепции. После Второй мировой некоторые офицеры обращали внимание на данный предмет, но ни одного заслуживавшего упоминания стратега в вооруженных силах США так и не появилось. Сыграло свою роль и атомное оружие, мощное настолько, что, казалось, его появление перечеркивает все существовавшие до того законы стратегии. И хотя некоторые храбрые солдаты были готовы “помериться силами” с новым чудовищем, в большинстве своем военных охватило уныние. Так, в конце сороковых и в начале пятидесятых они фактически отказались от роли разработчиков военной стратегии страны.

Пустоту начали заполнять гражданские теоретики, физики и экономисты по образованию и роду деятельности. Одним из самых ярких был, наверное, Герман Кан из Гудзонского института. Наряду с ним можно назвать таких мыслителей, как Бернард Броди, Роберт Э. Осгуд, Томас К. Сниллинг и Сэмьюэл П. Хантингтон. Военный опыт у всех этих людей либо имелся незначительный, либо и вовсе отсутствовал, что сами они недостатком не считали. Они пребывали в убеждении, что атомная бомба изменила все представления о ведении боевых действий, а следовательно, полученный в прошлом опыт военного не имел большого значения. Изучая отдельные операции и используя технику системного анализа, статистики, теории игр и экономического моделирования, гражданские теоретики развивали собственные стратегические концепции, являвшиеся частью вполне разумными, частью по меньшей мере странными. Военные в большинстве случаев не оспаривали теории, считая их бессмысленной забавой кучки “яйцеголовых” вундеркиндов. Впоследствии адмиралы и генералы еще не раз проклянут себя за пагубное благодушие.

Теория “ограниченной войны” как раз и стала продуктом деятельности гражданских стратегов. Они основывались на двух посылках. Первое, США должны сдерживать натиск коммунизма, процесс распространения которого происходит за счет местных, или “туземных”, войн. Второе, необходимо избежать ядерной войны с Китаем или Советским Союзом. В прикладном смысле это предполагало взятие на вооружение стратегии градуализма, то есть аналитики рекомендовали “…не применять максимальных усилий для нанесения военного поражения неприятелю. Использовать силу с умом, задеиствуя полный спектр различных средств – от дипломатии до военных акций – с целью достижения желаемого через воздействие на волю противника”‹11›. Осгуд в своей книге “Возвращение к ограниченной войне” говорит: “В данном принципе присутствует логика, привлекающая новое поколение реалистично мыслящих американских либералов, понимающих, что обязанность их заключается в том, чтобы управлять разумно и в интересах поддержания мирового порядка”‹12›. Неотъемлемым свойством авторов данной доктрины стало недоверие к военным. Ученые либералы пребывали в непоколебимом убеждении, что при случае военные в своих попытках “одержать победу” поведут дело к эскалации любых боевых действий. Чтобы пресечь подобную возможность, теория предусматривала дать в руки президента такие рычаги, которые бы предоставляли ему возможность ограничивать количество сил, применяемых в том или ином регионе, до размеров, которые были бы оправданы политическими соображениями.

До начала Корейской войны стратегия ограниченной войны оставалась не более чем занимательной теорией для обитателей академических аудиторий, читателей эзотерических страничек консультантов из всевозможных “мозговых центров”. События на Корейском полуострове помогли теории “поднять голову”. Война там как •раз и была ограниченной войной, в результате которой удалось предотвратить распространение красной агрессии. Боевые действия в Корее высветили глубинные противоречия между военными стратегами (Макартуром) и адвокатами ограниченной войны (Трумэном и др.). Доктрина “вышла из подполья”, однако проблемы внутренней политики и эмоции помешали приступить к изучению достоинств и недостатков теории. В 1961-м Кеннеди – молодой либерал, начиненный новомодными идеями и свысока посматривавший на все старое, – с жаром взялся развивать концепцию ограниченной войны. Заняв Овальный кабинет, президент Кеннеди занялся разработкой этой концепции, находившейся в упадке в период правления Эйзенхауэра. Кеннеди наводнил Министерство иностранных дел и МО США “вундеркиндами”, ярыми приверженцами идеи ведения ограниченных войн и поддержания мирового порядка.

Таким образом, основные споры велись гражданскими и военными вокруг целей и философии программы “ROLLING THUNDER”. Гражданскую “команду”, отстаивавшую теорию градуального применения авиации против тщательно отобранных и преимущественно не имевших особого значения объектов на территории Северного Вьетнама, возглавлял помощник министра обороны по делам международной безопасности Джон Т. Макнотон. В общих чертах суть предложения сводилась к тому, чтобы “дать сигнал” Ханою: смотрите, США не собираются шутить, прекращайте-ка поддерживать Вьетконг. Такой ограниченный подход предоставлял президенту Джонсону широкую возможность маневра и давал надежду, что на первых порах Советы и “китайские товарищи” не станут горячиться и вступать в войну. К сожалению, политика градуализма способствовала тому, что в Ханое получили совсем не тот сигнал, который им “транслировали” из Соединенных Штатов, а диаметрально противоположный.

На этом недостатки теории градуализма в сфере применения военной силы не заканчивались. ВВС и авиация ВМФ наносили удары отрывочно и по выборочным объектам (в основном не представлявшим большого значения для коммунистов). Благодаря градуализму северные вьетнамцы получали время для подготовки средств ПВО и строительства новых военных объектов. То есть пресловутый постепенный подход давал минимум результатов с любой точки зрения, и, что главное, именно эта позиция американцев более всего устраивала Хо и Зиапа. Война на истощение требовала времени, от недостатка которого вьетнамские коммунисты не страдали и лимит которого у США (хотя их руководители и не осознавали этого в 1965 году) был весьма ограничен.

Военная “команда”, во главе которой стояли начальник штаба ВВС генерал Макконелл и ГЛАВКОМТИХ адмирал Шарп, убеждала президента развернуть кампанию массированных и неожиданных рейдов на аэродромы, хранилища нефтепродуктов, промышленные объекты по всему Северному Вьетнаму. Офицеры настаивали на том, что иначе авиацию использовать нельзя, бессмысленно, в то же время только чувствительные удары по важным объектам могут стать тем самым свидетельством серьезности намерений США. на которое обратят внимание в Ханое. Однако у жесткого курса имелись свои недостатки. В глазах мировой общественности Америка рисковала оказаться этаким громилой, “переростком-второгодником”, обижающим “первоклашку”, что, в свою очередь, могло вызвать у России и Китая желание вступиться за слабого.

Между тем военных и гражданских советников президента разделяла не только доктрина применения авиации против Северного Вьетнама. Генералы происходили из поколения великой депрессии и были “крепкими парнями”. Представители гражданской “команды” принадлежали к другому, послевоенному поколению, не знавшему нужды и с охотой откликавшемуся на все новое. Военные с младых лет усвоили, что война – вещь жестокая, они также твердо знали, что врага надо бить, и бить решительно, потому что не бывает войны без крови и слез. Тот же, кто пытается “сглаживать углы”, неминуемо попадает в беду. Разумеется, гражданским подобные теории представлялись чересчур упрощенными и устаревшими. Для них война во Вьетнаме являлась ограниченной войной, ведущейся для достижения ограниченных целей ограниченными же средствами. Из этого вытекало: слезы и кровь в ограниченной войне должны соответствовать ее масштабам – то есть быть минимальными.

И наконец, обе группы советников разделяла идеологическая пропасть, навести мосты через которую почти так же трудно, как примирить представителей разных религий. Военные, консервативно мыслящие и придерживающиеся спартанских взглядов выпускники Вест-Пойнта и Аннаполиса, являлись убежденными антикоммунистами, патриотами и приверженцами американских ценностей. Гражданские были “просвещенными” либералами (иные даже с уклоном в левизну), закончившими университеты “Лиги Плюща”. Они тоже считали себя патриотами, но понимали патриотизм не так, как генералы и адмиралы. Гражданские видели и хотели исправить недостатки американского образа жизни, стремились к построению “взаимозависимого мирового порядка”, где вышло бы из моды применение военной силы.

Конечно, представители обеих “команд” испытывали друг к другу взаимное недоверие. Гражданские опасались, как бы военные не развязали третью мировую войну. Военные, в свою очередь, боялись, как бы умозрительные теории гражданских не привели к поражению США в войне во Вьетнаме. Гражданским адмиралы и генералы казались “скрипучими стариками” и любителями бряцать оружием. Те же считали гражданских “вундеркиндами”, не нюхавшими пороху военными неофитами. Вестморленд, типичный представитель адмиральско-генеральского отряда, по меньшей мере дважды с презрением называл высоколобых оппонентов “фельдмаршалами”‹13›. Конечно, было бы неоправданной поспешностью и даже заблуждением включать всех военных в команду “ястребов”, а всех гражданских – в команду “голубей мира”. Так, выпускники престижных учебных заведений Дин Раек и Уолт Ростоу до конца оставались “ястребами”, поддерживал военных и Джон Маккоун, бывший в то время директором ЦРУ. Генерал Максвелл Тейлор, тогдашний посол США в Сайгоне, изначально являлся сторонником поэтапного ответа, хотя позднее изменил свою точку зрения.

Посредине между двумя противоборствующими “фракциями” находился только один человек – президент Линдон Бэйнс Джонсон. Включившись в войну (без сомнения, вынужденно), он искал способа подстраховаться и склонялся к гражданским. Не разбиравшийся в правилах ведения военных действий, Джонсон рассматривал бомбардировки через призму внутренней американской политики, где чувствовал себя как рыба в воде. Самолеты, бомбы и разрушения являлись сами по себе лишь аргументами политики, которые, как считал Джонсон, вынудят Хо Ши Мина торговаться. Ничего удивительного, Джонсон, вознесенный на вершины власти благодаря умелому использованию древнего постулата, гласившего, что каждый человек имеет свою цену, верил, что есть она и у Хо. Вот почему слабый старт операции “ROLLING THUNDER” представлялся Джонсону наиболее удобным способом воздействия на Хо.

Непосредственные исполнители “ROLLING THUNDER”, летчики, имели право бомбить только незначительные объекты, расположенные не выше 19-й параллели. Количество самолето-вылетов также жестко ограничивалось. Более всего бесила военных, конечно, концепция подбора целей, которую диктовали Джонсон, Макнамара и их гражданские “шавки”, указывавшие летному начальству, сколько и каких самолетов задействовать в том или другом случае, а иной раз отдававших и распоряжения относительно типа и веса бомб. Представьте себе “великих авиаторов”, Джонсона и Макнамару, склонившимися над столами с картами, изучающими данные аэрофотосъемки, намечающими цели, прочерчивающими курсы бомбардировщиков. Все это само по себе было бы даже смешно, увы, если бы не грустные последствия. На начальном этапе самозваные “маршалы ВВС” (по определению Вестморленда)‹14› своими “неустанными трудами” сводили на нет все возможные результаты “ROLLING THUNDER”, причем как военные, так и политические. Хо Ши Мин не слышал “сигналов”, посылаемых ему Джонсоном.

Трудно сказать, заставила бы Хо Ши Мина более жесткая политика США в 1965-м сесть за стол переговоров или нет, но в 1972-м интенсивные бомбардировки и минная блокада Хайфона вынудили коммунистов искать политических путей решения. Однако ситуация в 1972-м отличалась от ситуации в 1965-м, потому трудно делать какие-то выводы. Вместе с тем Линдон Джонсон выводы делал. Несколько лет спустя он признался генералу Вестморленду, что его (Джонсона) “величайшей ошибкой было не уволить всех, за исключением, может быть, одного Дина Раска, последышей администрации Кеннеди”‹15›. Военный историк С. Л. А. Маршал сообщает: “Как говорят, в последние годы жизни LBJ (Эл Би Джей – прозвище Джонсона, происходящее от аббревиатуры его полного имени Lyndon Baines Johnson) сказал одному из своих друзей: "Я знаю, в чем заключается мой главный просчет в этой войне. Я не оказывал должного доверия военным советникам"”‹16›. Но в 1973-м было уже слишком поздно исправлять ошибки, допущенные гражданским штабом в 1965-м. Робость и застенчивость, с которой поводилась в жизнь программа “ROLLING THUNDER”, повлекли за собой событие еще большей важности – отправку во Вьетнам сухопутных войск США.

Начиная с 1961-го и до событий в Плейку (7 февраля 1965-го) во властных кругах то и дело заходили разговоры о вводе во Вьетнам боевых частей Соединенных Штатов. В докладной записке от 7 февраля Макджорджа Банди на имя президента по-прежнему ни слова о сухопутных войсках, несмотря на то что штаб главнокомандующего вооруженными силами США в районе Тихого океана (ГЛАВКОМТИХ) и командующий Командованием по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОМКОВПЮВ) подготовили обобщенный план развертывания войск на Юге. Однако так поступают в подобных случаях все штабы.

Когда программу “FLAMING DART” сменила “ROLLING THUNDER”, генерала Вестморленда стала все больше и больше волновать общая ситуация в Южном Вьетнаме и безопасность аэродромов, на которых базировались боевые самолеты ВВС США. Более всего Вестморленд опасался нападения северных вьетнамцев на главную базу в Да-Нанге. 22 февраля его заместитель, генерал Джон Трокмортон, провел детальную инспекцию системы безопасности АРВ на аэродроме в Да-Нанге. Пораженный тем, что он там обнаружил, Трокмортон предложил направить в Да-Нанг экспедиционную бригаду морской пехоты численностью в три батальона с частями поддержки. Вестморленд, осознавая возможный политический резонанс, остановился на двух батальонах.

Старый солдат, посол Тейлор возразил по поводу присылки морских пехотинцев. Он заметил, что для защиты от нападения Вьеткон-га хватит и одного батальона, однако для того, чтобы не допустить обстрела поля из 81-мм минометов потребуется организовывать оборону по периметру силами не менее шести батальонов. Затем Тейлор высказался в отношении мобильных операций против Вьетконга, за что ратовал Вестморленд. Посол видел рад сложностей, в частности задавался вопросом, подготовлены ли американские войска для выполнения подобных задач, смогут ли взаимодействовать между собой командования частей США и Южного Вьетнама. Несмотря на все “но”, Тейлор высказывался за присылку в Да-Нанг батальона МП.

Данная позиция Тейлора выглядит довольно странной. Разве не сам он в 1961 -м советовал Кеннеди ввести в Южный Вьетнам тактические силы для “борьбы с последствиями паводков”. Даже в августе 1964-го он выступал за высадку в Да-Нанге подразделений для охраны аэродромов и частей МП. Вероятно, опыт общения с нестабильным правительством Южного Вьетнама в конце 1964-го убедил Тейлора в том, что с вводом на территорию страны войск Соединенных Штатов вьетнамцы по мере дальнейшего ухудшения ситуации постараются переложить на них весь груз военных забот. А потом, откуда вдруг взялись сомнения в способности американских солдат вести эффективную борьбу с партизанами и повстанческими частями во вьетнамских джунглях? Кому, как не Тейлору, занимавшему пост начальника штаба армии в 1955 – 1959 гг. и отвечавшему за обучение, организацию и снаряжение войск, знать, насколько хорошо подготовлены солдаты США к решению подобных задач. (Что они затем и доказали во время войны во Вьетнаме.) Наверное, генерал переживал “голубиный период”, поскольку именно тогда он принял сторону гражданских советников Джонсона, поборников градуализма в использовании авиации.

26 февраля 1965 года президент Джонсон одобрил отправку в Да-Нанг двух батальонов МП. Все, начиная с президента и до посла Тейлора и адмирала Шарпа, рассматривали эти батальоны как части охраны и “как исключительное одиночное явление, а не часть последовательной программы”‹17›. Авторы “Документов Пентагона” намекают на то, что один лишь генерал Вестморленд видел в присылке тех двух батальонов первый шаг на пути введения американских войск во Вьетнам. В поддержку своего мнения они приводят довольно слабые доводы‹18›.

Вестморленд отводит обвинения и пишет: “Я не считал присылку морских пехотинцев в Да-Нанг началом ввода сухопутных сил (во Вьетнам)… морская пехота была нужна с одной только целью – защитить жизненно важный аэродром”‹19›. Правда, по-видимому, находится где-то посредине. Вполне возможно, что 22 февраля 1965 года генерал Вестморленд рассчитывал, что два батальона МП станут исключительно защищать Да-Нанг от нападений Вьетконга. Однако когда пехотинцы высадились там 10 марта (или спустя один-два дня), мнение командующего изменилось, как и точка зрения ключевых фигур в американской администрации, включая и самого президента.

Существовали две причины пересмотра взглядов официальных лиц США на проблему ввода войск во Вьетнам. Во-первых, конечно, пресловутая “ситуация”. В конце февраля и начале марта вьетконговцы подозрительно притихли, и Вестморленд, Тейлор и их помощники ожидали вскоре начала крупномасштабного наступления противника. По мнению Вестморленда, вооруженные силы Республики Вьетнам (ВСРВ) не смогли бы продержаться долго. Во-вторых, свою роль сыграла низкая результативность операции “ROLLING THUNDER”, получившей одобрение еще 13 февраля. Вместе с тем первый удар по Северному Вьетнаму ВВС США нанесли 2 марта, а к восьмому числу слабость программы стала настолько очевидна, что посол Тейлор выразил резкое недовольство проволочками, неадекватными масштабами рейдов и ошибочным выбором целей‹20›. В свою очередь, Вестморленд, не ожидавший результатов от “ROLLING THUNDER” ранее чем через полгода, полагал, что так долго правительство Южного Вьетнама не продержится. В том, что касается последнего, мнение командующего разделяли в Вашингтоне практически все, включая и президента. 2 марта президент Джонсон приказал начальнику штаба сухопутных войск генералу Гарольду К. Джонсону отправиться в Южный Вьетнам, чтобы оценить на месте возможности разрешения ситуации. В Сайгоне генерал Джонсон всесторонне обсуждал проблему с генералом Вестморлендом, потому рекомендации начальника штаба армии по прибытии в Вашингтон в значительной мере отражали взгляды Вестморленда. Предложенная Джонсоном программа мер состояла из двадцати одного пункта, в двух из них содержались советы по повышению эффективности “ROLLING THUNDER”. Кроме того, генерал считал необходимым отправить во Вьетнам одну армейскую дивизию для развертывания либо на Центральном плоскогорье (в провинциях Контум и Плейку), либо вокруг аэродромов в Тан-Сон-Нхуте (в Сайгоне) и расположенном поблизости Бьен-Хоа. Генерал Джонсон также предлагал послать в регион, наряду с дополнительным количеством вертолетов и военных советников, и тыловые войска‹21›. 6 апреля в меморандуме № 328 (NS AM 328) президент Джонсон одобрил большинство рекомендованных генералом Джонсоном мер, включая и те, которые касались ужесточения “ROLLING THUNDER”, оставив, однако, без внимания предложение о направлении во Вьетнам тыловых частей и армейской дивизии. Между тем президент согласился на то, чтобы послать туда еще два батальона и одну воздушную эскадрилью МП. Но что важнее всего, он “одобрил изменение задач всех батальонов морской пехоты… чтобы позволить им вести более активные действия при условии, что это будет одобрено министром обороны после консультаций с государственным секретарем”‹22›.

Данная акция, собственно, и являлась первым крупным шагом по пути изменения стратегии правительства в отношении сухопутных сил Соединенных Штатов. Отныне никто не ограничивал войска одной лишь службой по охране военных объектов. Теперь у Вестморленда появилось право не только обороняться, но и нападать. Но в чем все это будет выражаться на практике? Что означали написанные в NS AM 328 слова “более активные действия” и “при условии, что это будет одобрено министром обороны после консультаций с государственным секретарем”?‹23› Максвелл Тейлор, как посол, поднял вопрос, касавшийся новой стратегии США во Вьетнаме. Связавшись 17 апреля с Государственным департаментом, он выразил “очень сильную необходимость в разъяснении наших целей и задач”‹24›.

Разъяснения требовались, конечно, не одному только Тейлору, но и всем прочим ключевым фигурам. 20 апреля 1965 года в Гонолулу состоялось совещание на высшем уровне, на котором присутствовали Макнамара, Макнотон, Уильям Банди, Тейлор, Вестморленд, председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал “Бас” Уилер и ГЛАВКОМТИХ адмирал Шарп. На совещании собравшиеся взяли на вооружение предложенную Тейлором так называемую “анклавную” стратегию, предусматривавшую создание серии анклавов вокруг ключевых объектов на побережье, таких, как Да-Нанг, Нья-Транг, Куи-Нгон, Фу-Бай (к северу от Да-Нанга) и Чу-Лай (к югу от Да-Нанга). Американские части, сосредоточенные вокруг этих объектов, получали право устаивать вылазки на расстояние не более чем в восемьдесят километров от места дислокации, с тем чтобы оказывать помощь силам АРВ или действуя в рамках собственных антипартизанских акций.

В анклавной стратегии Тейлора отражалось его негативное отношение к вводу американских войск во Вьетнам и его опасение, что “бледнолицые” солдаты (как он называл их) не смогут эффективно проводить операции против Вьетконга. Его концепция заметно ограничивала размах действий сухопутных войск США, которые ввиду своего компактного размещения в прибрежных зонах могли быть легко и быстро выведены с территории Вьетнама. Такая стратегия вполне импонировала президенту Джонсону, стремившемуся минимизировать участие в конфликте американских наземных сил.

Со своей стороны, генерал Вестморленд и Объединенный комитет начальников штабов высказывались против применения стратегии Тейлора. Они указывали на то, что в таком случае придется размещать американские части в густонаселенных прибрежных районах, что неминуемо приведет к росту антагонизма со стороны весьма подверженных ксенофобии вьетнамцев. Адмиралы и генералы приводили в пример де Латтра и Наварра, бравших на вооружение очень схожую концепцию и оказавшихся вынужденными либо реагировать на действия Вьетминя, посылая войска далеко за пределы анклава, либо сложа руки взирать на то, как коммунисты наводняют территории союзников французов. Попытка Наварра защитить Лаос, как считало большинство американских генералов, привела к Дьен-Бьен-Фу. Несмотря на тенденцию к упрощению, в данном мнении наличествовало рациональное зерно.

Генералы усматривали весьма мрачные перспективы. Они считали, что части АРВ не смогут противостоять Вьетконгу в сельской местности и рано или поздно бросятся спасаться на территорию американских анклавов. В таком случае войска США окажутся окруженными на оборонительных позициях, где, не имея возможности маневрировать, будут подвергаться артиллерийским обстрелам и массированным атакам частей Главных сил АСВ‹25›.

Основной причиной нелюбви военных к стратегии анклавов являлась ситуация, в которую неминуемо попадали войска, вынужденные добровольно отказываться от “наступлений” и отдавать “инициативу” противнику. А как же основополагающий принцип, предписанный армейским боевым уставом, где говорилось, что “нельзя выиграть войну одними лишь оборонительными действиями”? Наступательные операции – “священная корова” войны, а инициатива есть то, без чего они немыслимы. В американских военных училищах учат тому, что одержать победу можно, только навязывая противнику свою волю и вынуждая его принимать решения в соответствии с твоими действиями. История Гражданской войны в США, Первой и Второй мировых войн и даже конфликта в Корее подтверждает верность этого принципа.

Жизнь анклавной концепции, как до нее стратегии, строившейся на обороне баз, оказалась непродолжительной. Родившаяся в середине апреля, к середине июня она уже благополучно почила, замененная другой стратегией – стратегией, суть которой выражалась двумя словами “найти и уничтожить”. Идея анклавов так и не прошла апробации, если не считать одной небольшой и отчасти успешной операции, проведенной морскими пехотинцами в двадцати пяти километрах южнее Чау-Лая в августе 1965-го. Проще всего сказать, что анклавную концепцию убили американские генералы и адмиралы, но на самом деле ее похоронили другие силы. Первой из них была операция “ROLLING THUNDER”. Хотя президент и “ужесточил” ее в начале апреля, авиация продолжала “щадить” важные объекты, нанося удары по не представлявшим важности целям и не применяя бомб большой мощности. Поборники анклавной стратегии приводили в ее защиту тезис относительно того, что она не позволит коммунистам одержать победу на Юге, тогда как “ROLLING THUNDER” станет наказанием для них на Севере. Когда же в середине весны стало очевидно, что “ROLLING THUNDER” не является действенной мерой, способной усадить Хо Ши Мина за стол переговоров, логическая посылка, на которой базировалась стратегия анклавов, рухнула, погребая под собой и саму идею.

Еще одним фактором, разрушавшим анклавную стратегию изнутри, служила застарелая проблема руководства и координирования операций войск США и Южного Вьетнама. Задачи охраны баз были четкими и ясными, концепция анклавов предусматривала оперирование американскими частями в радиусе восьмидесяти километров, где они неминуемо оказывались бы в зоне действий южновьетнамских частей. США не стали бы подчинять свои войска вьетнамскому командованию, в то время как вьетнамцы (из опыта их взаимоотношений с французами) не выражали готовности терпеть над собой американских генералов. На протяжении всего непродолжительного периода жизни анклавной стратегии проблемы координации так и оставались нерешенными. Во время двух крупных сражений в мае и в начале июня, при Ба-Гиа и Донг-Ксоай, части АРВ отчаянно нуждались в помощи, а готовые оказать им поддержку силы США так и не были задействованы.

Не менее болезненный удар по стратегии анклавов нанесло общее ухудшение военной ситуации в Южном Вьетнаме. К концу мая стало вполне очевидно, что АРВ вообще не в состоянии воевать без поддержки американцев. Наступление, которого давно ожидали, началось 11 мая, когда вьетконговцы силами более чем одного полка атаковали Сонг-Бе, что в провинции Фуок-Лонг. Во время захвата города коммунистами погибло несколько военных советников США и большое количество южновьетнамских солдат. Всю ночь населенный пункт оставался в руках вьетконговцев, которые отступили только на следующий день. В конце месяца силы Вьетконга нанесли новый удар в провинции Куанг-Нгай, вблизи небольшого форпоста Ба-Гиа, где они устроили засаду и уничтожили один батальон 51-го полка АРВ. Ожесточенное сражение продолжалось несколько дней и стоило южновьетнамскому полку второго батальона. Хуже того, командиры АРВ продемонстрировали полнейшую неспособность решать тактические задачи и отвратительную трусость. В Сайгоне среди американцев вспыхнула паника. Кошмар полной дезинтеграции АРВ казался явью. Вдобавок к этим неприятностям, разведка донесла об обнаружении в Южном Вьетнаме всех частей 325-й дивизии АСВ и о выдвижении в южном направлении 304-й дивизии АСВ. 7 июня 1965-го генерал Вестморленд направил главнокомандующему вооруженными силами США в районе Тихого океана адмиралу Шарпу сообщение, в котором выражал серьезную обеспокоенность сложившейся обстановкой. Генерал указывал, что бойцы Вьетконга лучше вооружены и подготовлены, чем это бывало прежде, а кроме того, в текущей кампании они еще не показали всего, на что способны. Он отмечал, что дезертирство из рядов АРВ принимает массовый характер, потери больше, чем предполагалось, а боевой дух практически на нуле. Вестморленд делал вывод: “Я не вижу для нас иного выхода, кроме самого скорейшего привлечения к участию в боевых действиях в Южном Вьетнаме дополнительных вооруженных сил США либо третьих стран… Следует продолжать изучение обстановки и разработать планы по развертыванию еще большего количества войск… Сухопутные силы, дислоцированные в выборочных зонах на побережье и на удалении от него, будут использоваться как для наступательных, так и для оборонительных операций… Я убежден, что войска Соединенных Штатов с их энергией, подвижностью и огневой мощью смогут успешно воевать с Вьетконгом… Главная цель рекомендованного мной наращивания военной силы в Южном Вьетнаме в том, чтобы дать нам возможность наносить вьетконговцам чувствительные удары, способные заставить противника убедиться в том, что он не сможет победить”‹26›.

Через три дня пессимистические прогнозы Вестморленда подтвердились. 10 июня два полка Вьетконга атаковали лагерь войск специального назначения в Донг-Ксоае и в длившемся пять дней сражении нанесли АРВ сокрушительное поражение. К середине июня наступление коммунистов начало набирать силу. Противник сфокусировал свое внимание на операциях в центральном массиве Аннамских гор, в зоне ответственности II корпуса АРВ. 25 июня полк северовьетнамских Главных сил захватил штаб-квартиру военного округа в провинции Контум. Другие окружные штаб-квартиры в горных районах Аннама также были атакованы частями Главных сил АСВ. Генерал Вестморленд и президентские советники в Вашингтоне сделали вывод, что задача коммунистов разделить Южный Вьетнам на две части по шоссе № 19, проходящему через Плейку и Куи-Нгон. У противника могла быть и другая, не менее настораживающая цель. Вероятно, в намерения Вьетконга входило создание анклава в горах и учреждения там правления Национального фронта освобождения (НФОЮВ).

В связи с этим в конце июня Вестморленд послал другое сообщение, в котором вновь просил ускорить отправку в Южный Вьетнам боевых частей США и третьих стран. Генерал повторил свои слова о том, что, если американское правительство намерено спасать Вьетнам, нужно “…иметь возможность наносить противнику чувствительные удары… силами, способными свободно маневрировать”‹27›.

На сей раз Вестморленд обратился прямо к президенту. В своем послании он попросил более значительных подкреплений, давая ясно понять, что собирается наступать. Давно пугавший всех призрак наземной войны в Азии превращался теперь в реальность. В середине июня посол Тейлор высказывал столь же мало обнадеживавшее мнение о ситуации в Южном Вьетнаме. “Лед” в Вашингтоне тронулся. 22 июня генерал Уилер сообщил Вестморленду о том, что во Вьетнам в самый кратчайший срок могут быть направлены сорок четыре батальона. 26 июня Вестморленд получил полномочия применять войска США “в тех случаях, когда по мнению КОМКОВ-ПЮВ (командующего Командованием по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму) это будет необходимо для усиления позиций правительственных войск РВ”‹28›.

Уже на следующий день Вестморленд приступил к проведению наступательной операции в военной зоне “D”, к северо-западу от Сайгона, задействовав в ней 173-ю воздушно-десантную бригаду Соединенных Штатов, австралийский батальон и пять пехотных батальонов АРВ. Таким образом, 27 июня отметила свой первый день рождения стратегия обнаружения и уничтожения – концепция, затри года своего существования постоянно подвергавшаяся нападкам и порицанию. Тактическое наступление конца июня 1965 года позволило авторам “Документов Пентагона” назвать Вестморленда человеком, втянувшим США в широкомасштабную войну в Азии‹29›. Сам Вестморленд куда более скромен. В своей книге он говорит лишь, что просто сказал начальству, сколько войск потребуется для того, чтобы он как командующий мог выполнять свои задачи. Разумеется, лишь один человек ответственен за ввод американских войск во Вьетнам. Это – Линдон Бэйнс Джонсон.

Вне зависимости от того, какую роль играл Вестморленд в истории вовлечения Соединенных Штатов в войну во Вьетнаме, высшие офицеры, как в самом Вьетнаме, так и в Пентагоне, вскоре и вполне оправданно стали называть этот конфликт “войной Вести”. Он в значительной мере определял стратегию и тактику боевых действий в период с 1965 до середины 1968 гг.

Концепция обнаружения и уничтожения, по Вестморленду, питала чадящие костры многих споров. Сам Вестморленд определял идею так: “операция, в которой войскам ставится задача найти неприятеля и уничтожить его базу и тыловые объекты”‹30›. Формулировка вызывала недоумение даже у старших американских командиров, служивших с генералом во Вьетнаме с 1964 года вплоть до его отъезда в Штаты в 1968-м. Офицеры высказывались более конкретно: найти врага и уничтожить, но не его базу, а солдат противника. В своей книге Вестморленд более откровенен. Он без обиняков заявляет: “Продиктованная политическими соображениями военная стратегия Соединенных Штатов, применяемая во Вьетнаме, являлась исключительно стратегией войны на истощение”‹31›. Итак, сам генерал Вестморленд определяет свою стратегию как стратегию войны на истощение, давая меч в руки критикам, готовым атаковать его концепцию.

Однако в том, что касается войны на истощение, у Вестморленда были не только противники, но и сторонники. Объединенный комитет начальников штабов и ГЛАВКОМТИХ всецело поддерживали стратегию Вестморленда весь период с 1965-го до середины 1968 года. Министр обороны Макнамара и госсекретарь Раек также выступали на стороне КОМКОВПЮВ, хотя Макнамара, покинувший свой пост 29 февраля 1968-го, начиная с середины 1967 года испытывал все большее охлаждение к концепции Вестморленда. Президент Джонсон и его советник по вопросам национальной безопасности Уолт У. Ростоу, по крайней мере в тактическом смысле, склонялись к принятию стратегии войны на истощение. В конечном итоге, кто бы что ни говорил, в 1966-м Вестморленд получил официальную директиву, в которой изматывание врага ставилось наиважнейшей задачей. Что интересно, данная директива была отменена только в августе 1969-го, то есть спустя более года после перевода Вестморленда из Вьетнама.

В стане главных противников курса на изматывание неприятеля находились: заместитель помощника министра обороны Таун-сенд Хупс, генерал-лейтенант Джеймс Гэвин, британец сэр Роберт Томпсон, успешно проводивший мероприятия по подавлению восстания в Малайзии, и посол Роберт У. Комер, главный американский специалист в области политики умиротворения Вьетнама в период 1967 – 1969 гг.

Хупс и Гэвин отстаивали идею некоего варианта стратегии анклавов. Хотя в деталях оба эти человека расходились, она считали, что войска Соединенных Штатов должны контролировать густонаселенные прибрежные районы и проводить там политику умиротворения. Хупс и Гэвин предлагали отказаться от операций по обнаружению и уничтожению неприятеля, поскольку они не обеспечивали надежной защиты населения. Оба советовали прекратить бомбардировки Северного Вьетнама и тем подвигнуть Хо Ши Мина к переговорам. Проведение в жизнь концепции Хупса и Гэвина влекло к уступке врагу большей части территории Вьетнама. Кроме всего прочего, согласно документам самих руководителей Северного Вьетнама, прекращение бомбардировок в 1965-м не способствовало бы проявлению со стороны коммунистов большей готовности решать дело миром. Симптоматично, что в результате посещения Вьетнама в 1968-м генерал Гэвин заявил генералу Вестморленду, что тыловые базы, созданные Вестморлендом в прибрежных районах, “как раз и являлись теми самыми анклавами, о которых он (Гэвин) говорил”‹32›. Вестморленд совершенно справедливо называет замечание Гэвина “нелогичным”. Существует огромная разница между береговыми базами, предназначенными для поддержки наступательных действий, и анклавами, по сути своей призванными решать задачи чисто оборонительного характера.

Сэр Роберт Томпсон, выступая с позиции победителя малайзийских повстанцев, порицал не только самого Вестморленда и его стратегию, но всех американских лидеров и их советников, как военных, так и гражданских. Он считал, что США во Вьетнаме в период между 1965 и 1969 гг. не определили своей цели, развивали неправильную стратегию и упускали три важнейших аспекта войны – не устраняли военной угрозы, не занимались государственным строительством и не проводили политику умиротворения. Томпсон бы назначил “проконсула”, вероятно американского генерала, вверив под его полный контроль все действующие в стране службы США. Томпсон затем выработал бы официальный механизм координации усилий Соединенных Штатов и Южного Вьетнама и выдвинул бы на первые позиции программу умиротворения, сделав военные действия “довеском” к ней. Томпсон прояснил бы цели Соединенных Штатов во Вьетнаме, причем не только в том, что мы там, собственно, собирались делать, но и чем и до каких пределов были готовы пожертвовать – сколько войск могли послать, какие средства и какое время потратить‹33›. Время? Это что-то новенькое.

Роберт Комер, великолепный политик и виртуозный бюрократ, в значительной мере поддерживал критику Томпсона в адрес стратегии Вестморленда. Комер, занимавшийся “деланием политики” в Вашингтоне и Сайгоне с 1966 по 1969 гг., указывал, что концепция войны на истощение плоха тем, что неприятель может сокращать потери, не вступая в серьезные сражения с американцами, и пополнять свои ряды за счет инфильтрантов с Севера. Комер сходится с Томпсоном и в том, что США напрасно разделяли союзнические силы и действовали отдельно от южных вьетнамцев. Комер поддерживал Томпсона в его мнении, что усилия разведчиков во Вьетнаме были направлены не на тот сектор организации противника – на части Главных сил, вместо инфраструктуры Вьетконга. И наконец, Комер утверждает, что попытки проведения в жизнь политики умиротворения практически не предпринимались до 1967 года, когда было уже поздно‹34›.

Анклавные стратегии и теории прекращения бомбардировок, по Хупсу и Гэвину, не выдерживают никакой критики. С Томпсоном и Комером “совладать” не так просто. Вместе с тем Вестморленд задает “искателям блох на своей шкуре” простой вопрос: “Если не война на истощение, то что взамен?”‹35› По политическим причинам он не мог предпринять вторжения в Северный Вьетнам, как не мог и ввести войска в Лаос, хотя и имел под рукой несколько детально разработанных планов, как перерезать тропу Хо Ши Мина. Не мог генерал и нанести удар по военным штабам коммунистов, в частности по центральному управлению Южного Вьетнама (ЦУЮВ), базировавшемуся в Камбодже и руководившему всеми операциями Вьетконга на Юге. Войска Соединенных Штатов должны были применяться только в Южном Вьетнаме и при этом наступать. За два с лишним тысячелетия до этого Сунь-Цзы описал ситуацию, в которой оказался Вестморленд, такими словами: “Наложить узду на талантливого военачальника и в то же время велеть ему покорить хитроумного врага – это все равно что привязать гончего пса, а потом приказать ему ловить прытких зайцев”‹36›.

Вестморленд не обсуждает возможность задействовать войска США в программе умиротворения. Ответ на вопрос, почему это не делалось, можно получить, прочитав другую часть его книги и изучив официальные военные донесения. По мнению Вестморленда, главная опасность, подстерегавшая правительство Южного Вьетнама, проистекала не от партизан и не от Национального фронта освобождения с его политической инфраструктурой, а от частей Главных сил как Вьетконга, так – и особенно – АСВ. Генерал сравнивал партизан с термитами, подтачивавшими здание правительства Южного Вьетнама. Части Главных сил противника он называл “громилами”, которые, если их не приструнить, разнесут это самое здание по кирпичику. Чтобы они не могли терроризировать местное население, Вестморленд считал необходимым владеть инициативой – находить их повсюду и атаковать.

Еще одним аргументом в защиту своей концепции обнаружения и уничтожения Вестморленд выдвигал то соображение, что части Главных сил противника нередко действовали в труднодоступных и малонаселенных районах. Отправляясь на поиски врага, войска Соединенных Штатов покидали места дислокации (как раз густонаселенные территории), вследствие чего возникало меньше разного рода конфликтов на местах. Кроме того, в удаленных районах американцы могли воевать, не связывая себя по рукам и ногам координацией собственных действий с действиями южных вьетнамцев, то есть – вести свою войну без оглядки на союзников. И последним доводом в пользу концепции, суть которой выражалась словами “найти и уничтожить”, заключалась в том, что при таком раскладе проблемами умиротворения по большей части могли заниматься южновьетнамские войска. Как считал Вестморленд, южные вьетнамцы подходили для этой работы куда лучше, чем американцы, пусть даже самые подготовленные.

Интересно, что позднее как Комер, так и Томпсон, похоже, умерили критику стратегии Вестморленда. В 1972-м Комер отмечал, что, хотя концепция войны на истощение, скорее всего, ошибочна, подходя с реалистических позиций, трудно предложить нечто принципиально иное. Основное, подчеркивает Комер, это то, что имеющийся опыт и бюрократические препоны вынуждали службы США и Южного Вьетнама вести войну теми средствами, которые у них имелись, сражаться так, как они умели. В качестве примера он отмечает, что армия Соединенных Штатов была подготовлена и экипирована для ведения боев с крупными частями. Естественно, что именно так она и подходила к войне. В то же время сотрудники ни одной из принимавших участие в боевых действиях в Южном Вьетнаме американских служб не были обучены проводить политику умиротворения и вообще традиционно не интересовались данным вопросом. В результате, как пишет Комер, никакого умиротворения и не получалось.

Сэр Роберт Томпсон делает еще более широкий шаг в сторону запоздалого признания разумности избранной Вестморлендом стратегии. В середине семидесятых, во время семинара о Вьетнамской войне, проводимого им и другими “экспертами”, он заявлял, что в конце 1972-го американцы довели-таки противника до “истощения”‹37›. Прочие участники встречи возражали, однако, что ситуация 1972 года отличалась от той, которая существовала в 1965 – 1968 гг. Они говорили, что тяжелое состояние, в котором находился противник в 1972-м, было в значительной мере обусловлено оказавшимися пагубными для него наступлениями 1968 (Новогодним) и 1972 годов, а не начинаниями Соединенных Штатов в 1965 – 1968 гг. Томпсон, конечно, и тут остался при своем мнении, но запоздалое признание его “не выстрелило”.

Концепция войны на истощение не давала и не дает покоя не только таким авторитетным специалистам, как Гэвин, Хупс, Комер и Томпсон. Один из бывших адъютантов Вестморленда, генерал Д. Р. Палмер, со всей категоричностью заявляет: “Истощение – не может быть стратегией. В действительности такой подход является неопровержимым доказательством отсутствия всякой стратегии. Командующий, прибегающий к войне на истощение, признает тем самым, что не способен ни на что другое. Он отвергает войну как искусство… Льет кровь, вместо того чтобы напрягать мозги. Не стоит сомневаться, политики сделали все, чтобы у военных не осталось выбора, кроме как вести войну на истощение, однако неприятная правда остается неприятной правдой – в 1966 году с точки зрения стратегии США во Вьетнаме оказались полными банкротами”‹38›.

Трудно понять, что же все-таки пытался сказать этим Палмер. Судя по всему, он не ставит в вину Вестморленду выбор стратегии, поскольку сам говорит, что выбора-то у командующего не было. Но вот здесь Палмер ошибается. Вестморленд имел возможность избрать так любезный Комеру и Томпсону путь политики умиротворения. Более того, заявление Палмера о том, что-де “истощение – не может быть стратегией” безапелляционно и безосновательно. Истощение – стратегия, а в правильное время и в правильном месте – стратегия хорошая. Великий Клаузевиц говорил, что если кому-то не удается уничтожить войска противника, то надлежит сконцентрировать силы на “изматывании” (это ровно то же самое, что и истощение). Необходимо сделать войну болезненной для врага через опустошение его территорий, увеличение страданий его людей и ослабление его в моральном и физическом смысле. Американская военная история предоставляет классические примеры такого “изматывания”. Как Первая, так и Вторая мировые войны были войнами на истощение. Грант, Шерман и Шеридан одержали победу в Гражданской войне, используя ту же стратегию. Грант фактически взял на вооружение концепцию поиска и уничтожения противника. Начиная с 1864-го он сосредоточил силы на изматывании армии Ли, атакуя ее при любом удобном случае, что в конечном итоге привело к истощению сил конфедератов и их сдаче. Тем временем Шерман, вторгнувшись в долину реки Шенандоа в Виргинии, опустошал “хлебные амбары” южан. Между прочим, Гранту и его подчиненным повезло, что в то время не было телевизионщиков, а то бы его живо отстранили от командования, стоило только передать в вечерних новостях репортажи о тех огромных потерях, которые понесли северяне во время сражения в Глуши. Шермана и Шеридана, вне всякого сомнения, либералы тоже сожрали бы с потрохами за “несправедливую” и “аморальную” войну, которую те вели.

Стратегия войны на истощение работала и в других случаях. Американские индейцы, эта грозная партизанская сила, были покорены благодаря сериям безжалостных кампаний, направленных на их изматывание и лишение средств к существованию. И хотя американской армии пришлось потратить на это полтора века, все равно, она сломила сопротивление противника не в результате нескольких блистательных побед, а вследствие тяжелой и изнурительной борьбы – войны на истощение.

Другие критики, полковник ВВС США Дональдсон Д. Фриззел, стратег-теоретик из Военно-воздушного колледжа, и гражданский служащий мистер Томас К. Тэйер, во время войны работавший в ведомстве Макнамары, неустанно повторяли, что США не могли должным образом измотать противника, умевшего избегать крупных сражений, обладавшего значительными ресурсами живой силы и готового нести большие потери‹39›. Но ни эти двое, ни Палмер не предложили никакой альтернативы стратегии поиска и уничтожения.

Дебаты относительно правильных и неправильных стратегических концепций заходят в тупик из-за идеологических пристрастий, личного опыта и своекорыстия сторонников различных теорий. Вестморленд, Шарп, члены Объединенного комитета и прочие старшие офицеры рассматривали конфликт как один из вариантов традиционной войны, вести которую они умели. Президент, Макнамара, Раек и иже с ними видели все под несколько иным углом, для них задача сухопутных войск и авиации состояла в том, чтобы своими действиями создать благоприятные условия для ведения переговоров. Сэр Роберт Томпсон и посол Комер фактически ставили знак равенства между этой войной и борьбой с повстанцами. Взгляды Томпсона отражали его личный опыт победителя инсургентов Малайзии (заметим, чистого восстания, без вмешательства войск другого государства). Репутация Комера была тесно связана с успехом (или неуспехом) программы умиротворения, а потому он смотрел на проблему как бы в одной плоскости. Хупс и Гэвин набрасывались на концепцию обнаружения и уничтожения потому, что по идеологическим соображениям питали глубокое отвращение к войне во Вьетнаме и к вводу американских войск в эту страну. Когда силы Соединенных Штатов все же были развернуты во Вьетнаме, Хупс и Гэвин сделались адвокатами оборонительной стратегии анклавов, мотивируя свою точку зрения тем, что так удобнее всего воевать с повстанцами. Перед нами классический пример того, как несколько слепцов, ощупывая с разных сторон слона, пытаются составить правильное описание животного. Все хорошо, только у всех у них получается разный слон.

Так что же насчет концепции Вестморленда? Была ли она верна? Может быть, стратегия умиротворения, с ее операциями по очищению и удержанию территории, сработала бы лучше? Ответа нет. Комер сам признается, что эти вопросы так и останутся извечными “историческими "если"”‹40›.

И все же, почему у всех этих высокообразованных и умудренных опытом людей такие разные мнения? Беда в том, что все они спорят не о том. Обсуждать надлежит не то, какой же надлежало бы быть правильной стратегии войны на территории Южного Вьетнама, а то, какого рода войну вели США во Вьетнаме в тот или иной период времени. Лучше всего отозвался о подобной проблеме Клаузевиц, сказав: “Первое, самое главное и в долгосрочной перспективе наиболее важное, что должны сделать государственный муж и полководец, – это определиться с тем… каков характер войны, на которую они отправляются… не заблуждаясь (в отношении нее) и не пытаясь свести ее к чему-то чуждому ее природе. Это первейший и наиболее всеобъемлющий из вопросов стратегии”‹41›. Если “государственный муж и полководец” верно определятся в отношении того, какую именно войну они ведут, то смогут выработать верную стратегию. Для выявления верной стратегии для Соединенных Штатов на любой из моментов нужно сфокусировать внимание на стратегии и фазах революционно-освободительной войны, которую вели северные вьетнамцы, поскольку именно северным вьетнамцам принадлежала стратегическая инициатива. Огромное преимущество, которым располагали коммунисты, оказывалось у них в руках по причине ограничительных рамок, за которые не могли выйти Соединенные Штаты. Так вот, если революционно-освободительная война во Вьетнаме находилась в фазе I (восстание), тогда верной была бы одна американская стратегия. Если же процесс уже перетек в фазу III (война обычного типа), тогда верной оказалась бы другая стратегия Соединенных Штатов. Соответственно, если борьба представляла собой комбинацию из повстанческих акций и традиционных военных операций (фаза II), требовалась третья стратегия.

Принимая во внимание данное соображение и находясь на выгодной позиции человека, которому известен ответ задачки, можно попробовать установить, какую именно войну должны были бы вести США в тот или иной период. В конце пятидесятых, когда началось неудержимое втягивание Америки в события во Вьетнаме, коммунистические инсургенты с их борьбой находились на первом этапе (в фазе I), или же, как высказался непререкаемый авторитет и знаток вьетнамского коммунизма Дуглас Пайк, вели революционную партизанскую войну‹42›. Разумеется, даже на том этапе действия южан направлялись Политбюро ЦК ПТВ, однако именно направлялись, а не находились под жестким контролем северян. Главные усилия сосредотачивались на политической дay трань, дополняемой иногда вооруженными акциями. В начале шестидесятых революционно-освободительная война все еще оставалась в фазе I, хотя по характеру боевых действий медленно, но верно дрейфовала от чисто партизанской борьбы к обычной, то есть “правильной”, войне.

Так продолжалось до середины 1965 года, когда на территории Южного Вьетнама сконцентрировались сопоставимые по размерам соединения Главных сил Северного Вьетнама и войск США. Американские пехотные дивизии и “полевые силы” (корпуса) стали сражаться с коммунистическими пехотными дивизиями и фронтами (равными по численности корпусам). У американцев все более широкое применение находили авиация и артиллерия, и у обеих сторон имелись разветвленные инфраструктуры тыла. Вместе с тем Вьетконг, по-прежнему опиравшийся на мощную сеть политических учреждений, сохранил приверженность к партизанским методам ведения войны, преимущественно когда речь шла о противодействии программе умиротворения. Таким образом, в период с 1965-го и до начала 1968 года война перешла в фазу П.

Такое положение сохранялось до начала Новогоднего наступления 1968-го, когда процесс вступил в фазу III. Отныне стороны вели самые обычные боевые действия. Партизаны Вьетконга и коммунистическая инфраструктура на местах, “проводники восстания”, оказались почти полностью уничтоженными в результате Новогоднего наступления. Коммунисты все больше и больше “затыкали дыры” в номинально остававшихся вьетконговскими частях за счет пополнений из АСВ. С середины 1968-го до 1972 года методы ведения войны со стороны противника регрессировали от традиционных форм к партизанским, причем партизанской деятельностью занимались хорошо подготовленные северовьетнамские коммандос (которых вьетнамские коммунисты называли “саперами”). Помимо подрывной деятельности время от времени то тут, то там на территории Южного Вьетнама проводились “главные удары”, то есть атаки силами более или менее крупных подразделений АСВ. Все эти акции, вместе взятые, являлись лишь временными мерами и должны были закончиться новым всплеском, новой широкомасштабной агрессией, что и привело в 1972-м к пасхальному наступлению войск Северного Вьетнама.

Теперь, проанализировав переходящую от одной фазы к другой революционно-освободительную войну, попробуем подобрать подходящую стратегию США к той или иной из них. В фазе I, то есть на этапе коммунистического восстания (примерно до середины 1965-го), следовало сосредоточить силы на процессе умиротворения, сопровождаемом военными операциями, направленными на очистку территорий (от противника) и удержание их (под своим контролем). Пассивная стратегия отдавала инициативу крупным подразделениями коммунистов, но до 1965 года у тех не было таких формирований в Южном Вьетнаме. У данного подхода имелись свои преимущества. Первейшим из них была простота. Не требовалось ни напряженной штабной работы, ни сложных коммуникаций, ни тяжелых вооружений. Все усилия направлялись против главного (в данной фазе) противника – партизан и политической инфраструктуры восстания.

Конечно, возникали и сложности. Операции по очистке и удержанию того или иного района приводят к тесным контактам войск с населением, что требует от первых высокой дисциплины. Грабежи, убийства и другие акты насилия со стороны военнослужащих способны свести на нет даже самую лучшую программу умиротворения. Контакты местных жителей с солдатами особенно взрывоопасны, если солдаты – подданные другого государства.

В фазе I есть свои преимущества и у концепции анклавов. При таком подходе значительная часть населения получает реальную защиту на длительный период времени, что необходимо при длительном процессе умиротворения. Как считал генерал Максвелл Тейлор, у американских войск в таких условиях появляются дополнительные удобства – возможность быстрого вывода контингента воздушным или морским путем. Однако были и недостатки, поскольку, создавая анклавы, американцы отдали бы большую часть территории на откуп инсургентам, равно как и совершенно уступили бы им инициативу. При сохранении тенденции перехода от повстанческих форм ведения боевых действий к традиционным можно было бы ожидать, что, сконцентрировав крупные боевые части вблизи анклавов, противник рано или поздно нанесет по ним решающий удар. Кроме того, такой подход также предполагал очень высокий уровень дисциплины.

С точки зрения стратегии наиболее сложно выбрать правильный курс действий именно в фазе II, поскольку на этом этапе США и их союзникам пришлось иметь дело как с инсургентами, так и с регулярными войсками противника. Тут часть сил могла быть направлена на операции по очистке и удержанию районов (южные вьетнамцы), а другая (американцы) – вести с Главными силами АСВ и Региональными силами Вьетконга войну обычными средствами. Именно так и пытался действовать Вестморленд с июня 1965-го по 31 января 1968 года.

Специалистам не дает покоя вопрос, сколько же все-таки американских войск и для какого типа операций следовало задействовать во Вьетнаме. Критики Вестморленда утверждают, что на очистку и удержание направлялась слишком малая часть боевого контингента США. Мало – много и больше – меньше – слишком неопределенные категории, чтобы дать точный ответ.

И наконец, в начале 1968-го война трансформировалась в фазу III, то есть в чисто традиционные боевые действия. К этому этапу относятся Новогоднее наступление, осада базы Ке-Сань и наступление 1972 года. Партизанская активность южновьетнамских коммунистов практически прекратилась, местные инсургенты оказались фактически полностью разгромленными. С этого момента восстание уступило место вторжению одного государства на территорию другого, где стороны от диверсионной и антидиверсионной деятельности перешли к обычным военным действиям.

Критики могут не без некоторых оснований возразить, что, мол, обсуждение фаз Второй Индокитайской войны и различных стратегических концепций есть не что иное, как попытка упрощения. Ведь после Новогоднего наступления 1968-го коммунисты вернулись к ведению боевых действий партизанского характера, и генерал Абрамс (возглавлявший КОВПЮВ с середины 1968 года) правильно сконцентрировал усилия на операциях по очистке и удержанию районов и программе умиротворения. Дуглас Пайк называет этот этап “неореволюционной партизанской войной”, подразумевая переход к ведению боевых действий инсургентного характера. Он совершенно прав в том, что касается возвращения коммунистов к тактике диверсионно-подрывных акций, однако важно помнить, что действия эти велись не местными партизанами, вьетконговцами (то есть повстанцами), а солдатами соседнего государства, “саперами” (диверсантами) из частей Главных сил АСВ.

Сложная проблема определения фазы революционно-освободительной войны еще более усложняется, и “государственным мужам и полководцам” Клаузевица надлежит определить не только характер текущего этапа борьбы, но предугадать будущее на месяцы и даже на годы вперед. Обученная, снаряженная и организованная для ведения борьбы с инсургентами армия окажется в невыгодном положении, если ей придется сражаться с противником в войне, ведущейся обычными средствами. Потребуется много времени, чтобы перепрофилировать противоповстанческие силы в обычные и, соответственно, наоборот. Вьетнам ясно продемонстрировал, что такое может оказаться и вовсе не возможным, однако это уже другая история.

Летом и в начале осени 1965-го, когда Вестморленд разрабатывал свою стратегическую концепцию, всех военных США, занятых проблемами войны во Вьетнаме, волновал один серьезный вопрос: смогут ли американские солдаты справиться с ветеранами частей Главных сил АСВ в сложных погодных условиях на сильно пересеченной местности в труднопроходимых джунглях Южного Вьетнама? Обученные и подготовленные для ведения войны на равнинах Европы, смогут ли джи-ай (GI – прозвище американских солдат) “обтесаться” (воспользуемся словом из их собственного лексикона) во Вьетнаме? Ответ не заставил себя ждать. По иронии судьбы, он пришел из единственной американской части, празднующей собственный разгром, 7-го кавалерийского полка, бойцы которого вместе со своим командиром, Джорджем Армстронгом Кастером, сложив головы в долине реки Литтл-Биг-Хорн, покрыли себя неувядаемой славой. Современные солдаты 7-го кавалерийского “скакали” на вертолетах, а не на лошадях, однако чтили историю своей части и распевали старую полковую песню, “Гарри Оуэн”. 7-й полк входил в состав 1-й кавалерийской (аэромобильной) дивизии США, уникального и во всех отношениях элитного соединения американской армии.

Первое испытание ему пришлось выдержать в долине реки Иа-Дранг на западе Центрального плоскогорья в Южном Вьетнаме. Там между собой столкнулись два полка Главных сил АСВ и 1-й батальон 7-го кавалерийского полка, позднее усиленный другими подразделениями 1-й кавалерийской дивизии. Обе стороны рвались в бой. Кавалеристы стремились перехватить инициативу у противника, атаковавшего отдаленный лагерь сил спецназа. Командовавший войсками АСВ генерал Чу Хюи Ман, один из давних друзей Зиапа, желал одержать победу над только что прибывшими американцами.

14 ноября 1-я кавалерийская дивизия нанесла первый удар, перебросив на вертолетах 1 -и батальон 7-го кавалерийского в район приземления (так называемый X-Ray), находившийся в середине области, где, как считалось, базировались части АСВ. Чтобы уничтожить кавалеристов, генерал Ман бросил к X-Ray три батальона АСВ. Ближе к вечеру положение американцев начало становиться безнадежным, и командир батальона подполковник Гарольд Дж. Мур по радио запросил подкреплений у своего начальника – полковника Томаса У. Брауна, командира 3-й бригады. Браун немедленно выслал на помощь Муру одну роту из другого батальона на вертолетах, а также еще целый батальон наземным путем.

С наступлением темноты старшим военным профессионалам, от Мура и Брауна до самого Вестморленда, наверное, приходило на ум, как бы в долине Иа-Дранг не повторилось то же самое, что некогда произошло с Кастером и его несчастным 7-м кавалерийским полком. Теперь 7-й кавалерийский вновь был окружен в отдаленной долине в несколько раз превосходящими его вражескими силами, стремящимися его уничтожить. Однако Мур и Браун не походили на Кастера и Рено. Они являлись хладнокровными, профессиональными солдатами – находчивыми, упорными и опытными. Да и подчиненные им бойцы отличались от старых, любящих выпивку ветеранов Гражданской войны из команды Кастера. Эти “Гарри Оуэны” были молоды, хорошо обучены и храбры.

Утром 15 ноября генерал Ман начал яростную и хорошо скоординированную атаку на X-Ray силами трех батальонов. Тут разгорелся, наверное, один из самых ожесточенных боев в американской истории, солдаты обеих сторон сошлись почти вплотную на участке, по протяженности чуть ли не равном длине футбольного поля. Интенсивность и характер этого ближнего боя четко отражены в официальном сборнике боевых рапортов армии США. Вот как описывается там схватка одного взвода: “Северные вьетнамцы вели по небольшому периметру такой сильный огонь и стреляли так низко над землей, что лишь немногие из людей Геррика смогли воспользоваться своим шанцевым инструментом и окопаться. Но наши давали достойный ответ противнику. Сержант Сэвидж, стреляя из своей Ml 6, с полудня до вечера уложил двенадцать вражеских солдат. В то же время лейтенант Геррик был ранен пулей, которая попала ему в бедро, прошла через все тело и вышла из правого плеча. Лежа на земле и истекая кровью, лейтенант продолжал руководить обороной периметра. Чувствуя, что конец близок, он передал книжку с инструкциями по использованию средств связи старшему сержанту, взводному Карлу Л. Палмеру, приказав сжечь ее, если плен будет неминуем. Затем лейтенант Геррик приказал Палмеру перераспределить оставшиеся боеприпасы, вызвать огонь артиллерии и при первой же возможности прорываться. Не успел Палмер, к тому времени сам легко раненный, принять командование, как был убит. Руководство взводом принял на себя командир 3-го отделения сержант Сэвидж. Настроившись на волну, он начал вызывать прицельный огонь артиллерии. Через несколько минут артиллерия заработала по периметру с такой точностью, что некоторые снаряды ложились всего в двадцати метрах впереди позиции взвода. Огонь не позволил противнику овладеть периметром, однако положение взвода все равно продолжало оставаться сложным. Из 27 человек 8 погибли, а 12 получили ранения, боеспособность сохранило менее одного отделения из всего состава”‹43›.

Ближе к полудню, из-за перевеса в огневой мощи у американцев, потери противника значительно возросли. Было выпущено свыше 33 000 артиллерийских снарядов из 105-мм орудий. Штурмовики ВВС США не оставляли кавалерию без поддержки, даже “большие птицы”, В-52, не остались безучастными, сбрасывая на головы солдат противника 500-фунтовые бомбы. К утру следующего дня генерал Ман решил, что с него хватит, и, собрав остатки своих частей, ушел к близлежащей границе с Камбоджей.

Первое столкновение американских и северовьетнамских войск закончилось крупной победой Соединенных Штатов. 1-я кавалерийская дивизия потеряла 79 человек убитыми и 121 ранеными. АСВ оставила на поле боя 634 тела, примерно такое же количество трупов коммунисты утащили. Сколько было раненых с их стороны – неизвестно. Фактически оба полка АСВ, мерившиеся силами с “Гарри Оуэнами”, перестали существовать.

Подполковник Мур приписал победу в долине Иа-Дранг “храбрым парням и винтовке Ml6” (недавно поступившей на вооружение его батальона)‹44›. Более объективные наблюдатели склонны в немалой степени относить успех и на счет самих Мура и Брауна; оба они позднее сделались генералами. Если у стратегии обнаружения и уничтожения и имелись какие-то недостатки, то они заключались не в нехватке воинского мастерства и отваги у американских солдат и офицеров.

Разгром сил генерала Мана способствовал усилению и расширению дебатов вокруг стратегии, которые на протяжении многих лет велись между Зиапом и Нгуен Ши Танем. Вступление в действие программы “ROLLING THUNDER” и прибытие американских войск во Вьетнам шокировало северовьетнамских руководителей. По иронии судьбы, Хо Ши Мин вдруг оказался в положении, сходном с тем, в котором довольно долго находился президент Джонсон. Хо теперь тоже приходилось выбирать, выйти ли ему из войны и предоставить Вьетконгу самому вести борьбу на Юге или же продолжать посылать в Южный Вьетнам все новые и новые части АСВ. Однако в глазах Хо никакого выбора не существовало. Таким образом, главный вопрос, на котором сконцентрировалось внимание коммунистов, звучал так: как воевать с США?

Первой проблемой являлись сухопутные войска Соединенных Штатов на Юге. Второй – отражение воздушных атак, то есть противодействие программе “ROLLING THUNDER”. И наконец, третьей – опасения Ханоя относительно возможности вторжения американцев в Северный Вьетнам.

Советский Союз поставлял “братскому вьетнамскому народу” МИГи, ракеты и зенитки, так что в конечном итоге Северный Вьетнам получил мощную систему ПВО. Из СССР “вьетнамским товарищам” присылали техников, механиков и инструкторов. Страдающие ксенофобией северные вьетнамцы, традиционно игнорировали большинство советов русских, а потому число потерь у коммунистов росло. Тем не менее по мере развития событий американским пилотам приходилось относиться к средствам ПВО противника со все большим уважением.

В значительной степени северовьетнамская концепция противовоздушной обороны зависела от традиционного для Хо и Зиапа мировоззрения, суть которого заключалась в том, что каждый человек в стране должен стать ее частью. Главным образом, конечно, это относилось к поддержанию в рабочем состоянии транспортных артерий, по которым на Юг поступало все необходимое. По данным разведки Соединенных Штатов, около 100 000 человек работало на починке обычных и железных дорог в режиме полной занятости, не считая сотен тысяч, трудившихся в перерывах между выполнением основных обязанностей. Система не была централизованной. За каждой группой на местах закреплялся определенный сектор автомагистрали или железнодорожного полотна, вдоль которых содержались склады с материалами. Не успевали летчики отбомбиться, как бригады принимались за починку дорог. Примитивная система успешно работала.

Кроме этого, коммунисты на Севере усиленно готовились к вторжению противника. Американцы знали, что их президент повесил на Северном Вьетнаме табличку “вход воспрещен” – находиться на территории этой страны разрешалось только небольшим группам по сбору разведданных. Зиап этого не знал и рассуждал так: когда программа “ROLLING THUNDER” и применяемая Вестморлендом концепция поиска и уничтожения потерпят поражение, американцы осуществят вторжение в Северный Вьетнам. Зиап был прав в отношении предстоящего краха обеих американских программ, но ошибался относительно решимости президента Джонсона и того пагубного влияния, которое может оказывать на эту решимость внутренняя политика Соединенных Штатов.

Стратегию противодействия вторжению Зиап вновь строил на базе концепции “народной войны”. Проще говоря, каждая деревня, район и провинция организовывали оборону на местах, и каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок должны были сражаться с врагом до конца. Оружие, поступавшее преимущественно из России и Китая, передавалось в распоряжение таких “сил самообороны”. Конечно, в крупных боях с противником стали бы сражаться части Главных сил, но мобилизация крестьян обеспечивала длительную, жестокую и изнуряющую войну на истощение – войну без фронтов. К счастью для северовьетнамцев и для американцев, до проверки на действенность оборонительной концепции Зиапа дело не дошло.

В том, что касалось защиты воздушного пространства и самой территории Северного Вьетнама, в Политбюро ЦК ПТВ царило полное единодушие. Относительно же того, как воевать с американцами в Южном Вьетнаме, между командующим на Юге Нгуен Ши Танем и Ле Зуаном, с одной стороны, и Зиапом и Труонг Чинем – с другой, вновь вспыхнули жаркие дебаты. Тань и Ле Зуан выступали за то, чтобы вести войну обычными средствами, широко используя части Главных сил, Зиап предлагал вести диверсионно-подрывную деятельность малыми по численности подразделениями, оставляя части Главных сил в резерве.

Тань доказывал, что в 1964 году Вьетконг и АСВ уже почти победили АРВ, а потому, невзирая на появление американцев, нельзя упускать инициативу и нужно продолжать наступление, используя также и психологическое преимущество над американцами. В речи, произнесенной в 1966-м одним из подчиненных Таня, говорилось: “Мы столкнулись с войсками США, когда побеждали… это обеспечило нам преимущественные позиции в бою”‹45›. В действительности силы коммунистов утратили инициативу уже в конце 1965-го, отчасти по причине серьезных потерь, понесенных в бою с 1-й кавалерийской дивизией. Это сражение бросило несколько весомых гирек на чашу весов Зиапа в борьбе за стратегию войны на Юге.

Зиап и Тань расходились, прежде всего, в оценке эффективности действий сухопутных войск США и их воздушной поддержки. В произнесенной на всю страну речи Тань раскритиковал Зиапа (хотя и не называя его по имени) за “поспешно сделанные выводы” относительно того, что будто бы для разгрома и уничтожения одного батальона американских войск потребуется от семи до девяти батальонов Вьетконга или АСВ. Тань назвал выводы оппонента “гаданием на кофейной гуще” и не преминул заметить, что такие “гадалки склонны к пораженчеству”‹46›. Тань далее выразил мнение, что соотношение между реальной мощью частей АСВ и Соединенных Штатов куда более ровное, чем представлялось Зиапу. И все это, несмотря на то что Зиап строил свои подсчеты на результатах сражения между двумя полками генерала Мана и 1-м батальоном 7-го кавалерийского полка в долине реки Иа-Дранг.

Если бы выкладки Таня были верны, то предлагаемая им стратегия оправдала бы себя, ему удалось бы перехватить инициативу и обречь на провал избранную Вестморлендом стратегию обнаружения и уничтожения. Более того, крупномасштабные атаки привели бы к большим потерям в лагере американцев – к “гробам, отправляющимся домой”, – и, соответственно, к неминуемому росту протеста против продолжения войны внутри самих США. Зиап строил свою “южную стратегию” на пессимистичных предположениях относительно того, что для победы над американцами АСВ и Вьетконгу придется пойти на громадные, “неподъемные” даже для Вьетнама потери. Если бы расчеты Зиапа оказались правильными, единственно разумной и вообще приемлемой стратегией для коммунистов был бы отказ от крупных сражений с использованием частей Главных сил и переход к партизанской войне.

В своей речи Тань сам косвенно признает правоту Зиапа, когда критикует его (опять не называя) за озабоченность по поводу того, “в какой фазе находится революция”‹47›. По всей видимости, Зиап считал, что в Южном Вьетнаме борьба пребывает в фазе I, тогда как Тань, похоже, полагал, что она уже по меньшей мере в фазе II и на верном пути к фазе III.

Помимо невыигрышного для коммунистов баланса сил на Юге, Зиап строил свою концепцию и на сумме более основательных доводов. В первую очередь он считал, что Ханою следовало рассматривать войну с американцами как испытание воли, а не только военной мощи. Наисущественнейшим элементом любой подобной стратегии являлось время. Чем дольше продолжается война, тем больше смертей, и рано или поздно США потеряют терпение, они отступятся и пойдут на условия, выгодные для коммунистов. Как думал Зиап, такой подход окажется наиболее действенным в отношении американцев, народа крайне нетерпеливого, который уже в 1965 году, едва вступив в дело, ожидал результатов. Концепция Зиапа как раз и строилась на использовании фактора долготерпения, способности коммунистов, по собственным словам Зиапа, вести войну “пять, десять или двадцать лет”‹48›.

Итак, 1965-й, год своеобразного водораздела, завершился, с одной стороны, крупными расхождениями по поводу стратегии войны в стане северовьетнамских руководителей, с другой – ростом военного присутствия Соединенных Штатов в регионе. Так уж вышло, что и Северный Вьетнам и США отчасти случайно, отчасти вследствие неверных расчетов вступили в войну, которая никому из них не была нужна. Американцы могли оглядываться на недавнее прошлое с удовлетворением, в 1965-м им удалось предотвратить попытку коммунистов покорить Южный Вьетнам. И хотя США не выиграли войны, они сумели избежать “потери” Вьетнама. 31 декабря 1965-го журнал “Тайм” вполне заслуженно назвал “человеком года” генерала Уильяма Чайлдса Вестморленда, руководившего Командованием США по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму.

1. Franz Joseph Strauss, “After Afghanistan," Policy Review (Washington, D.C.: The Heritage Foundation), Spring, 1980.

2. Gravel, Pentagon Papers, 111:293.

3. Ibid., 111:678.

4. Ibid., 111:295.

5. Ibid., 111:297.

6. Kearns, Johnson, p. 252.

7. Ibid., p. 253.

8. Gravel, Pentagon Papers, 111:305.

9. Ibid., 111:271.

10. Ibid.

11. Robert E. Osgood, Limited War Revisited (Boulder, CO: Westview Press, 1979), p. 10.

12. Ibid.

13. Westmoreland, Soldier, pp. 138 and 144.

14. Ibid., p. 144.

15. Ibid.

16. Thompson and Frizzell, Lessons, p. 52.

17. Gravel, Pentagon Papers, 111:390.

18. Ibid.

19. Westmoreland, Soldier, p. 148.

20. Gravel, Pentagon Papers, 111:278.

21. Ibid., IH:403A04; and Westmoreland, Soldier, p. 153.

22. Gravel, Pentagon Papers, 111:703.

23. Ibid.

24. Ibid., 111:704.

25. Thompson and Frizzell, Lessons, p. 60.

26. Gravel, Pentagon Papers, 111:440.

27. Westmoreland, Soldier, p. 169.

28. Gravel, Pentagon Papers, 111:472.

29. Ibid., 111:462 and 470.

30. Thompson and Frizzell, Lessons, p. 64.

31. Westmoreland, Soldier, p. 185.

32. Ibid., p. 156.

33. Sir Robert Thompson, No Exit From Vietnam (New York: David McKay, 1969), pp. 156-163.

34. Robert W. Komer, Bureaucracy Does Its Thing: Institutional Constraints on U.S.-GVN Performance in Vietnam (Santa Monica, CA: Rand Corp., 1973), pp. vii-xi.

35. Westmoreland, Soldier, p. 185.

36. Sun Tzu, The Art of War, trans, by Samuel B. Griffith (New York: Oxford University Press, 1963), p. 84.

37. Thompson and Frizzell, Lessons, p. 84.

38. Palmer, Summons, p. 117.

39. Thompson and Frizzell, Lessons, pp. 73 and 85.

40. Komer, Bureaucracy, p. xi.

41. Carl Von Clausewitz, On War, Michael Howard and Peter Paret, eds. (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1976), pp. 88-89.

42. Douglas Pike, “Vietnam War,” Marxism, Communism, and Western Society, A Comparative Encyclopedia (Cambridge, MA: The MIT Press), p. 270.

43. John Albright, John A. Cash, and Allan W. Sandstrum, Seven Fire Fights in Vietnam (Washington, D.C.: Office of the Chief of Military History, 1970), p. 22.

44. Westmoreland, Soldier, p. 191.

45. McGarvey, Visions, p. II.

46. Ibid., p. 68.

47. Ibid.

48. Ibid., p. 40.

 

Глава 15.

Уильям Чайлдс Вестморленд.

Генерал милостью Божьей

Чтобы лучше понять то, как Америка оказалась втянута в войну во Вьетнаме, необходимо больше узнать о главных архитекторах политики США в конфликте. О ведущих действующих лицах, Линдоне Б. Джонсоне, министре обороны Роберте С. Макнамаре, государственном секретаре Дине Раске известно довольно много, почти все. В то время как гораздо меньше внимания уделено таким фигурам, как председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Эрл Дж. (“Бас”) Уилер; главнокомандующий вооруженными силами США в районе Тихого океана (ГЛАВКОМТИХ) адмирал Улисс С. Грант (“Оли”) Шарп; и, наверное, двум самым важным американским командующим во Вьетнаме: генералу Уильяму Ч. (“Вести”) Вестморленду и сменившему его на этом посту генералу Крейтону У. (“Эйбу”) Абрамсу.

Генерал Вестморленд – ключевая американская фигура во вьетнамской трагедии. В период его командования, с 1964 по 1968 гг., ВС США из советников вооруженных сил Южного Вьетнама “переквалифицировались” в главных участников боевых действий против Вьетконга и АСВ. Во время так называемого Новогоднего наступления он сумел одержать победу в крупнейшем для американцев сражении этой войны.

Вестморленд воевал с Зиапом дольше, чем француз де Латтр, и в более сложный период, чем его преемник, генерал Крейтон Абрамс. До сих пор историки не почтили Вестморленда должным вниманием. Единственная полная биографическая работа о нем, книга Фергюсо-на “Вестморленд – генерал Божьей милостью”‹1›, удалась главным образом своим названием, не только “легко запоминающимся”, но и точным по восприятию. Еще в те времена, когда Вестморленд учился в Вест-Пойнте, современники считали, что ему самой судьбой предназначено быть генералом. Примечательно, что Вестморленд собирался поступать не в Вест-Пойнт, а в военно-морское училище в Аннаполисе. Даже закончив Вест-Пойнт, он первоначально не хотел идти в сухопутные войска, желая стать пилотом в армейском Воздушном корпусе (впоследствии реорганизованном в ВВС).

Уильям Чайлдс Вестморленд, единственный сын в семье богатого аристократа-южанина, родился в Сэксоне, в штате Южная Каролина, 26 марта 1914 года. Он хорошо учился в средней школе, занимался спортом, пользовался популярностью среди учеников, был старостой класса и “игл-скаутом”. В 1932-м, проведя год в военном колледже “Цитадель”, он поступил в военную академию (офицерское училище) США в Вест-Пойнте. Перед своим выпуском в 1936 году он имел звание первого капитана (высшее среди кадетов-офицеров), как до него Роберт Э. Ли, Джон Дж. Першинг и Дуглас Макартур. Он занимал 112-е место на курсе из 275 человек и незадого до выпуска был избран однокашниками постоянным заместителем старосты курса. Члены семьи и школьные приятели звали его вторым (“средним”) именем “Чайлдс”, а в военной академии он получил “взрослое” прозвище “Вести”, приставшее к нему навсегда.

Училище выковало из парня мужчину, навсегда усвоившего, что нет ничего важнее “Долга”, “Чести” и “Родины”. Закончив учебу, Вестморленд поступил в полевую артиллерию и получил назначение в Форт-Силл в штате Оклахома, а позднее его направили на Гавайи, на военную базу Скофилд Бэррэкс. С самого начала его считали многообещающим военным, и уже тогда он обладал способностью подать себя. В середине 1941-го, когда Вторая мировая уже стучалась в двери, Вестморленда перевели в 9-ю пехотную дивизию, дислоцированную в Форт-Брэгге, в штате Северная Каролина. Война помогала Вести быстро шагать по служебной лестнице. Очень скоро он от первого лейтенанта дорос до подполковника, став командиром артиллерийского дивизиона, а в начале 1943-го вместе со своей дивизией отбыл в Северную Африку.

9-я пехотная дивизия в годы Второй мировой войны прошла такой большой боевой путь, каким могли похвастаться лишь очень немногие дивизии американской армии. Она сражалась в Северной Африке, в Нормандии, в Арденнах, на Ремагенском плацдарме и в других местах; и все время в ее рядах находился Вестморленд. В1944-м, после восьми лет службы, он получил звание полковника и стал заместителем командующего дивизионной артиллерией, а вскоре после этого был назначен начальником штаба дивизии.

Вторая мировая многому научила Вестморленда. Читая его воспоминания, понимаешь, что он не просто сражался, но и анализировал полученный опыт. Много в них говорится о том, как нужно командиру вести себя в бою, в частности как важно показывать подчиненным свою решимость. Во время Второй мировой войны Вестморленд сумел произвести впечатление на некоторых влиятельных военачальников, которым предстояло сыграть заметную роль в его судьбе. Самыми выдающимися из них по праву можно назвать трех знаменитых генералов воздушно-десантных войск – Мэттью Рид-жуэя, Максвелла Тейлора и “Прыгающего Джима” Гэвина. Дружба с ними, их поддержка окажутся неоценимыми при восхождении Вестморленда к вершинам военной иерархии.

Главным же, что вынес Вестморленд из Второй мировой войны, была уверенность в себе – уверенность человека, сумевшего многого достигнуть. Он прекрасно показал себя в боях, сдав, таким образом, экзамены, необходимые для солдата и офицера, – того, кто хочет предводительствовать войсками в будущих войнах. Вторая мировая укрепила его веру в свою высокую миссию.

В 1945-м, когда боевые действия закончились, тридцатиоднолетний полковник Вестморленд отправился домой с остатками 71 -и пехотной дивизии. Для человека, желающего преуспеть на военном поприще, мирное время не есть время покоя. Сколько блистательных офицерских карьер делается и сколько гибнет именно в мирные времена. Тот, кто хочет носить генеральские звезды, не должен упускать шанса, и Вестморленд не упускал. Он перешел в пехоту и получил квалификацию парашютиста-десантника. Вскоре генерал Гэвин предложил ему принять парашютный полк в 82-й воздушно-десантной дивизии, элитном армейском соединении. Послужив командиром полка, Вестморленд перешел на должность начальника дивизионного штаба, которую занимал в течение трех лет. Это назначение стало высокооктановым бензином для “мотора его карьеры”.

Пока Вестморленд служил в 82-й воздушно-десантной дивизии, генерал Эйзенхауэр, тогда начальник штаба армии, приказал начальнику кадрового управления подготовить список из десяти (некоторые говорят, двенадцати или даже пятнадцати) подающих надежды молодых офицеров, отличившихся во время Второй мировой войны и сразу после нее. Отбор осуществлялся просто. Каждый высокопоставленный генерал направлял начальству свой список, все списки просматривались, просеивались и изучались в течение нескольких лет. Почти все, кто имел отношение к отбору на самых верхах, говорят, что “реактивный” список включал в себя фамилии трех выпускников Вест-Пойнта из курса 1936 года – Крейтона Абрамса, тактика танкового боя, Джона Майклиса, прославившего свое имя во время Второй мировой войны в рядах 101-й воздушно-десантной дивизии, и Уильяма Ч. Вестморленда. Так Вестморленд оказался “на примете”. В 1949 году Вестморленд поступил в Командно-штабной колледж (КШК) в Форт-Ливенворте, штат Канзас, но не как учащийся, а как инструктор – еще одно “высоковольтное” назначение. Тем временем начальник штаба сухопутных войск решил восстановить Военный колледж армии (ВКА), высшее военное училище. Естественно, в новое учебное заведение направили часть персонала из Командно-штабного колледжа, и Вестморленд сделался преподавателем в армейском Военном колледже.

По сравнению с высокопоставленными коллегами и соперниками у Вестморленда оказалось необычайно мало дипломов – только аттестация второго лейтенанта да свидетельство об окончании парашютной школы. Крейтон Абрамс, сменивший его на посту командующего американскими силами во Вьетнаме, закончил КШК в Форт-Ливенворте и Военный колледж армии. Гарольд К. Джонсон, еще один современник Вестморленда и его предшественник на посту начальника штаба армии Соединенных Штатов, был выпускником Пехотного училища, КШК и Национального военного колледжа (сейчас Колледж национальной обороны).

Во времена Вестморленда преподавание в Командно-штабном колледже или Военном колледже армии не означало, что в широком смысле инструктор обладает большими знаниями, чем учащиеся. В КШК инструктор являлся узким специалистом, в случае Вестморленда экспертом в области воздушно-десантных операций. Учащиеся же познавали весь спектр военного дела. В Военном колледже армии преподаватель не был хозяином положения. Кто бы стал безоговорочно подчиняться инструктору, если инструктор ровесник? В общем, когда злопыхатели Вестморленда пытаются выставить его (как, например, делал Халберстем) этаким “военным теоретиком”, гарпун у них проходит мимо цели‹2›. Вот как раз теоретиком-то Вестморленд никогда и не был. В 1986-м он сказал мне, что считает недостаток у него правильного военного образования плюсом, а не минусом, поскольку это не мешало, а помогало ему во Вьетнаме. Он уверен: война во Вьетнаме была “новой и не такой, как другие”, а потому ему, человеку, глаза которого не закрывали шоры правил, впитанных на студенческой скамье, удалось выработать свежий и нетрадиционный подход к ведению боевых действий в этой стране. Подобное мнение не лишено оснований.

25 июня 1950 года все изменилось для армии США и для тех, кто служил в ней. Северные корейцы ринулись на юг полуострова, сметая все на своем пути. Через несколько дней на этот вызов ответила армия Соединенных Штатов, менее, чем когда бы то ни было в ее истории, готовая воевать. Надо ли говорить, что Вестморленд стремился в бой, а престижная в мирное время должность инструктора Военного колледжа стала для него удавкой на шее? Учившийся вместе с ним Джон (Майк) Майклис заработал звезду бригадного генерала в 1950-м за храбрость и воинское искусство, проявленные во главе 27-го пехотного полка. В начале пятидесятых все знали, где становятся генералами, и Вестморленд начал строчить рапорты.

Прошло немного времени, и в середине 1952 года всегда благосклонная к Вестморленду удача улыбнулась ему – он получил под свое командование 187-ю воздушно-десантную боевую группу – отдельный усиленный парашютный полк (то есть не входящий в состав какой-либо дивизии), которым до него командовал бригадный генерал. Несмотря на то что во главе части Вестморленд находился около полутора лет, ему не удалось особо понюхать пороху. Во время Второй мировой войны он успел вовремя, а вот в Корее пришел, что называется, к шапочному разбору. Боевых наград он там не удостоился, но кое-чего все же достиг – получил-таки в свои тридцать восемь лет первую генеральскую звезду.

Как и случается с теми, кто всеми силами стремится сделать карьеру военного, Вестморленда ждал Пентагон и работа в главном штабе армии. Он сделался безликим (и сравнительно молодым) штабным офицером в управлении личного состава. Как и всегда, работал он на совесть, и начальник, трехзвездный генерал, сделал Вестморленда “тараном”, то есть отдавал его “на съедение” разным парламентским комитетам. Мудрый выбор – Вестморленд умел произвести впечатление на конгрессменов, так что порой становилось неясно, кто из них кого “ест”.

Когда его тур в первом отделе штаба стал подходить к концу, Вестморленд организовал себе странное занятие – трехмесячную аспирантуру на факультете управления в Гарвардском университете. В своих мемуарах Вестморленд посвящает этой интерлюдии всего один небольшой абзац, где говорит, что потратил время не зря, поскольку почерпнул в Гарварде немало идей, которые пригодились ему впоследствии. Вместе с тем Гарвард представляется зигзагом на прямом пути к вершинам армейской пирамиды. Возможно, и здесь тоже отражается недоверие Вестморленда к традиционным военным премудростям и образовательным институтам.

После трех месяцев гражданской учебы генерала ждала еще более важная работа в Пентагоне. В 1955-м он получил один из самых властных армейских постов – должность секретаря главного штаба армии. Среди предшественников Вестморленда были Беделл Смит (начальник штаба верховного командования союзных экспедиционных сил при Эйзенхауэре), Роберт Эйчелбергер (прославленный герой Второй мировой войны) и сам Максвелл Тейлор, служивший секретарем в ту пору, когда штаб возглавлял генерал Джордж К. Маршалл.

Теперь начштаба был генерал Тейлор, а Вестморленд -секретарем, то есть, как говорят в армии, “начальником штаба начальника штаба”. Что, до известной степени, верно, потому что практически вся документация проходит через секретаря. Хотя секретать носит обычно звание генерал-майора (Вестморленд получил повышение, уже занимая свой пост), а начальники основных отделов штаба – трехзвездные генералы, они очень уважительно относятся к секретарю. И не напрасно. Секретарь кое-что может – может, например, ускорять или замедлять темп прохождения бумаг, важных для начальников отделов, на одних документах он может заострить внимание шефа, а другим “дать пропасть во мгле”. Выполняя эту работу, требующую преданности делу, большой трудоспособности и проницательности, Вестморленд вновь, как и всегда, оказался на высоте.

Он уверенно шагал по служебной лестнице. Наступала пора оставить штабные коридоры и принять под командование боевое соединение. В 1958-м он получил “сливки” – 101-ю воздушно-десантную дивизию, одну из двух “готовых” дивизий, то есть таких, которые в случае возникновения международных проблем можно развернуть в любой момент. Мало того, это было экспериментальное соединение с новым принципом организации, так называемая “пентомическая” (пятеричная) дивизия. Обычно при организации воинских соединений и частей используется принцип троичности, то есть в дивизии три полка, в полку три батальона и так далее. В данном случае структура дивизии была иной – вместо полков и батальонов она включала в себя пять “боевых групп” по 1400 человек в каждой (больше, чем в батальоне, но в два раза меньше, чем в полку), которые должны были действовать непосредственно под началом дивизионного командира и его штаба. Идея принадлежала Максвеллу Тейлору, а потому опиралась на престиж и волю начштаба армии; все прочие сомневались в целесообразности новой организации. Тейлору требовался для экспериментальной (101-й) дивизии такой командир, который бы воспринял его концепцию и не испортил все дело. Вестморленд все понимал и постарался не испортить, однако данные ему расширенные командные полномочия (не считая и других трудностей) вызвали целое море негативных рапортов, а потому идея не прижилась. В 1960-м Тейлора уже не было в штабе, а Вестморленд как раз уходил с поста командира дивизии и посоветовал потихонечку вернуть все на прежние места.

Следующее назначение было самым престижным, которое только мог получить американский генерал-майор, – пост суперинтенданта (директора) Вест-Пойнта, который до Вестморленда в свое время занимали Роберт Э. Ли, П. Г. Т. Борегар, Джон Скофилд (все трое – видные участники Гражданской войны), Хью Л. Скотт (начальник штаба в 1914 – 1917 гг.), Дуглас Макартур и Максвелл Тейлор. Вестморленд любил эту работу. Когда выдавалась передышка в Сайгоне, он не отказывал себе в удовольствии поговорить о службе в Вест-Пойнте в качестве “сьюпа”. Вестморленд был не из тех людей, кто привык почивать на лаврах, однако он явно чувствовал, что славно потрудился в Вест-Пойнте, и испытывал гордость от сознания этого факта.

Вместе с тем в благозвучной песне о старых временах в Вест-Пойнте присутствовала и одна нестройная нота. Как-то вечером за ужином в Сайгоне он завел речь о футбольной команде училища. В 1960-м, когда Вестморленд сделался директором, президент Эйзенхауэр и генерал Макартур, каждый в отдельности, беседовали с ним относительно улучшения состояния этой самой команды. Непросто взять и проигнорировать совет двух “звезд” Вест-Пойнта, особенно если учесть, что и сам Вестморленд считал, что в целях поддержания престижа армии училищу необходима команда футболистов-победителей. После двух небогатых на спортивные трофеи сезонов директор принял решение, что тренер должен уйти, и тот, конечно, ушел. После серии выражений недовольств и обвинений, будто бы Вестморленд украл тренера Пола Дитцела у университета штата Луизиана, Дитцел стал тренировать команду Вест-Пойнта. В конечном итоге шум вокруг “призыва на военную службу” Дитцела сошел на нет, но, к сожалению, сошли на нет и успехи футбольной команды академии. У Вестморленда же был теперь свой, но по-прежнему нерезультативный тренер.

После того как Вестморленд рассказал о Дитцеле, один из сидевших за столом генералов спросил, правда ли, что Вестморленд мог пригласить на работу Винса Ломбарда. Вестморленд ответил: “Да, но Ломбарда! слишком жесток, он помешан на победах, а потом, он ударил курсанта, когда был помощником Реда Блейка. Я не хотел бы, чтобы такой человек находился рядом с кадетами”. Ломбарди стал затем самым знаменитым футбольным тренером в стране, а Дитцел оставил тренерскую деятельность и впоследствии руководил спортивными секциями в различных университетах. Несмотря на это, Вестморленд показал, что не жалеет о своем выборе.

Как-то в другой раз за ужином в Сайгоне Вестморленд сказал, что, будучи на посту директора, отказался от повышения – от звания генерал-лейтенанта. Все, конечно, рты раскрыли. Где это видано, чтобы нормальный охотник за чинами, имея две звездочки, отказался от третьей? Что это? Полное самопожертвование или непробиваемая самоуверенность? Или то и другое? Вестморленд объяснил свой необычный поступок тем, что не мог бросить начатую им программу преобразований в Вест-Пойнте. Что верно, то верно, он очень много сделал для училища. Расширил учебный план, впервые в истории Вест-Пойнта добавив выборочные курсы. Он убедил президента Кеннеди удвоить кадетский корпус, доведя его численность до 4417 человек, и в соответствии с этим планировал расширить казармы и пополнить оборудование учебных корпусов.

Вест-Пойнт – прекрасное место для директора, который хочет показать себя, а Вестморленд конечно же хотел. Высокопоставленные гражданские и военные лица потоком текли “на огонек” к генералу Вестморленду и его очаровательной жене Китси. Эйзенхауэр, Макартур, вице-президент Линдон Джонсон и президент Джон Кеннеди – вот только самые именитые гости. Вестморленд произвел на Кеннеди такое впечатление, что в 1962-м президент даже хотел назначить его начальником штаба армии, хотя Вестморленд был всего лишь генерал-майором‹3›. Опытные люди объяснили молодому президенту, что подобное назначение будет неразумным. Вместе с тем ни у кого не возникало сомнений, что Вестморленд на верном пути на самый верх.

15 июля 1963 года Вестморленд возглавил XVIII воздушно-десантный корпус, состоявший из двух воздушно-десантных дивизий, 82-й и 101-й. Это была генерал-лейтенантская должность, а потому вскоре он получил третью звезду. Долго в корпусных командирах Вестморленд не задержался. 7 января 1964-го начальник штаба армии генерал “Бас” Уилер вызвал его в Вашингтон, где сообщил, что ему предстоит отправиться в Сайгон в качестве заместителя генерала Харкинса, тогдашнего командующего Командованием США по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОМКОВПЮВ). 27 января 1964 года Вестморленд, “генерал милостью Божьей”, вступил на вьетнамскую землю в Сайгоне. Пришел его час. В конце концов, именно к этому его готовили на протяжении всей карьеры – всей жизни.

После четырех лет службы во Вьетнаме, в июле 1968-го Вестморленд сделался начальником штаба армии США. Времена были трудные. Из всех щелей повылезали противники войны, и Вестморленд являлся для них очень удобной мишенью. Несколько раз они сжигали его портрет, а однажды генералу пришлось покинуть аудиторию Йельского университета под охраной во избежание телесных повреждений. А в армии начальника штаба ждали новые “драконы”, которых нужно было убивать. Наркотики. Его предшественникам не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Он вынашивал планы введения “добровольной службы в армии”, занимался урегулированием дисциплинарных проблем широкого спектра – от расовых взаимоотношений до длины волос солдат. В армии считают, что как начальник штаба Вестморленд делал все, что мог, но время и его проблемы оказывались сильнее.

Вестморленд, думается, согласился бы с таким мнением. Перед тем как уйти с поста, он признался мне, что армия (а значит, и он) не справилась с наркотиками и расизмом, как не смогла она доказать конгрессу собственную важность и важность своей миссии. Впрочем, с теми проблемами, которые существовали в армии в начале семидесятых, было, пожалуй, не под силу справиться никому. В середине 1972 года Вестморленд ушел в отставку, а Крейтон У. Абрамс, учившийся с ним на одном курсе в Вест-Пойнте, сменил его на посту начальника штаба армии.

Как Дуглас Макартур и Дуайт Эйзенхауэр перед ним, Вестморленд узнал на србственном примере, что старые солдаты не только не умирают, они не сходят с “большой сцены”. В 1974-м он попытался номинироваться на пост кандидата от республиканской партии в губернаторы родной Южной Каролины. Ему не хватило нескольких голосов. А шанс был бы верный. После того как кандидата от демократической партии незадолго до выборов отстранили от участия в голосовании, кандидат-республиканец сделался фаворитом гонки. Не преуспев на политическом поприще, Вестморленд занялся чтением лекций и написанием мемуаров, в 1976-м вышла книга его воспоминаний “Рассказывает солдат”.

Но и в это спокойное время отставки генерала настигла дурная слава. 23 января 1982 года компания CBS (Columbia Broadcasting System) прокрутила полуторачасовой “документальный” ролик. В нем “разоблачался” бывший командующий Командованием по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОМКОВПЮВ) генерал Уильям Ч. Вестморленд, который якобы в 1967-м намеренно вводил в заблуждение свое начальство (включая президента), прессу, американский народ и парламент, занижая данные о численности вражеских войск во Вьетнаме. Вестморленд стал “звездой” документального экрана. Обложки журналов и передовицы газет запестрели его фотографиями. В конце концов Вестморленд подал на CBS иск за клевету. Дело так и не дошло до суда присяжных, поскольку перед последним слушанием между Вестморлендом и CBS конфликт был урегулирован. Однако не полностью. Обе стороны заявляли о своей победе. Обвинения, встречные обвинения и претензии эхом отдаются и по сей день. Немало статей и книг породила эта “битва” и, несомненно, еще породит.

Я не собираюсь обсуждать данную тему в этой книге, однако как лицо, которому, в силу занимаемой в 1967 году должности, было кое-что известно, в том числе и о “подковерной” борьбе между ЦРУ и КОВПЮВ, считаю необходимым высказать свое мнение. Первое, генерал Вестморленд не совершал тех преступлений, в которых обвиняли его авторы программы CBS, как не делал он ничего незаконного, несовместимого с моральным обликом и честью офицера. Второе, даже если бы Вестморленд и его начальство приняло бы “накачанные” ЦРУ данные о численности неприятельских войск, ничто – ни политика, ни стратегия, ни тактика – не изменилось бы. В военном отношении вся проблема не стоила и выеденного яйца. Вот уж недаром как-то Александр Поуп заметил, что “из-за банальной чепухи бывает много шума”.

И все же, если отбросить все пересуды, забыть о славе этого человека, то каким человеком был и является Уильям Ч. Вестморленд? Мне нелегко писать об уважаемом мною бывшем командире, о своем боевом товарище в трудные времена, которого я не один год считал другом. Объективность здесь практически невозможна. Прежде всего, я люблю и уважаю “Вести” Вестморленда. Вместе с тем надеюсь, что мои чувства не ослепят меня и не помешают мне видеть его недостатки, недочеты и ошибки в работе, которые он, как и любой человек, конечно же допускал.

Посмотрим на него сначала “с внешней стороны”. Прибыв во Вьетнам в 1964-м, он выглядел и вел себя как победитель. Шлейфом тянувшаяся за ним череда успешных дел убеждала его (и большинство высших офицеров в армии), что ему нипочем любые препятствия, по силам любая задача. Он лично признавался мне в 1984-м, что считает себя “счастливчиком”, а это – колоссальный фундамент для чувства уверенности в себе.

Вестморленд – симпатяга, наверное, один из самых приятных людей своего поколения. Он строен, хорошо сложен, ростом примерно метр восемьдесят, обладает мужественным лицом с мощным выступающим подбородком. У него прекрасная походка спортсмена и великолепная военная выправка. Взгляд его – взгляд властного человека, когда видишь его, чувствуешь: он знает, что делает. Вестморленд всегда искал новых путей для достижения целей в работе, относился взыскательно и к себе, и к другим. На протяжении всех лет службы в армии он всегда заботился о карьере и практически не упускал случая “продвинуть” себя. Он не одинок в подобных устремлениях, что ни в коем случае не заслуживает порицания.

Вестморленду не чуждо высокомерие, однако чванства и заносчивости в нем нет. Его словно бы окружает прочная скорлупа, пробиться через которую непросто. Можно, наверное, сказать: ему чуточку не хватает каких-то человеческих слабостей, причем проявляется это не только в отношениях с людьми, но и в свойствах организма. Даже в самые жаркие и душные дни во Вьетнаме, когда вода буквально висела в воздухе, он никогда не покрывался испариной. Все остальные обливались потом, Вестморленд же в свежей, словно только что принесенной от портного униформе выглядел так, будто находился в вакууме. Однако это лишь внешняя сторона, то, что видят все. И вновь встает тот же вопрос: а там, за фасадом, каков он, Уильям Вестморленд?

Пожалуй, наилучший способ для определения того, каким должен быть полководец, придумал в свое время Наполеон. Бонапарт считал, что генералу необходим баланс ума и духа. Находясь на Святой Елене, он диктовал одному из двух секретарей: “Военачальнику должно обладать в равной степени умом и характером. Человек, наделенный недюжинным интеллектом, но страдающий от недостатка силы духа… подобен кораблю со слишком высокими мачтами, но с пустым трюмом… Основа должна соответствовать высоте”‹4›.

Пользуясь категориями Наполеона, скажем, что в трюме корабля Уильяма Чайлдса Вестморленда всегда хватало груза, то есть от недостатка характера он не страдал. Вестморленду чужды внешние проявления религиозности. Я ни разу не видел, чтобы во Вьетнаме он ходил в церковь, не слышал, чтобы он обращался к Богу с просьбами помочь одолеть врага. В этом отношении Вестморленд ни в коей мере не походил на Джорджа Паттона, однажды приказавшего своему армейскому капеллану молить Всевышнего о хорошей погоде, “чтобы лучше драться с неприятелем”. Вместе с тем внутренне Вестморленд – человек глубоко верный моральному кодексу христианина. Слова из девиза Вест-Пойнта – “Долг”, “Честь”, “Родина” – не были для него лишь пустым звуком. Выпивал Вестморленд очень умеренно и не курил. Он так редко пользовался крепкими словечками, что, когда вдруг произносил их, это производило сильное впечатление на присутствующих. Он вообще всегда владел собой; лишь раз я стал свидетелем крупного разноса, учиненного им одному офицеру.

Брак Вестморленда оказался на редкость удачным. Хотя война во Вьетнаме вынуждала его многие месяцы проводить вдали от своей возлюбленной Китси, о нем никогда не возникало каких-либо дурных слухов, ничего скандального, способного запятнать его личную репутацию. Пользуясь солдатским жаргоном вьетнамских ветеранов, Вестморленд являлся самой прямой из “прямых стрел”.

Вестморленда всегда отличали высокое чувство личной ответственности и преданности делу. Во время Новогоднего наступления 1968-го, когда пресса и политики сделали командующего мишенью для критики, обвинив в том, что он якобы оказался не готов к атаке неприятеля, генерал сносил упреки молча и никому не жаловался на несправедливость. Вестморленд не собирался перекладывать ответственность на кого-либо другого и, подобно Эйзенхауэру во время “сражения на Выступе”, обвинять свою штабную разведку в том, что-де “2-й отдел упустил лодку”. Мне, начальнику второго отдела штаба Вестморленда, вообще не приходилось слышать от командующего несправедливых попреков.

Как-то раз он поручил артиллерийскому генералу командовать пехотной бригадой. В первом же бою этот бригадный командир совершил несколько ошибок, поскольку не имел опыта проведения пехотных операций. Вестморленд освободил его от должности, но всю вину принял на себя – признал, что он (Вестморленд), сделав подобное назначение, допустил самый главный просчет. Генерал впоследствии стал начальником артиллерийской службы главного командования и прекрасно зарекомендовал себя на этом посту.

Нет никаких оснований усомниться в личной храбрости Вестморленда. Во Вьетнаме он как-то прилетел на вертолете в осажденный противником населенный пункт (Кон-Тьен), несмотря на то что командир морских пехотинцев, державших там оборону, просил командующего воздержаться от поездки из-за сильного артиллерийского и минометного обстрела, которому подвергались американские позиции. Вестморленд поблагодарил офицера за предупреждение и спокойно заключил: “Ничего”. Как-то я вместе с ним летал на оперативную базу Ке-Сань, по которой противник также вел интенсивный огонь. Нас самих там чуть не накрыло, когда мы высаживались из С-130. Три снаряда легло рядом, и пилот пошел на взлет, едва мы покинули машину. Вестморленд вел себя так, словно вокруг было совершенно спокойно.

И наконец, среди качеств, присущих Вестморленду, прочное место занимает высокий, сильный, старомодный американский патриотизм. В своей книге и в нескольких журнальных статьях он цитирует слова из инаугурационной речи президента Кеннеди: “…не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас…” и повторяет высказанную им увереность, что этот народ “…вынесет любое бремя, выстоит перед любыми трудностями, поможет каждому другу и даст отпор любому врагу, с тем чтобы обеспечить торжество свободы”. Эти слова отражают собственное кредо Вестморленда – простую и искреннюю любовь к своей стране и к идеалам, за которые она сражается.

Может статься, у меня получился портрет какого-то “игл-скаута”. Что ж, пусть будет так. В конце концов он и был “игл-скаутом”, именно такое определение используют при описании его характера многие современники – человеком высокого духа и в чем-то очень наивным.

Несмотря ни на что, у Вестморленда имелись ненавистники, причем даже среди равных ему представителей генералитета. Что же им не нравилось? Вернемся опять к сравнениям Наполеона. Вопросов относительно “груза” на “корабле” Вестморленда как будто не возникало – с характером все обстояло нормально. Речь шла о “высоте мачт” и “ширине парусов” – то есть об уме и таланте. Вестморленд, безусловно, не китайский болванчик, он – умный человек. Однако в том положении, которое он занимал, быть просто умным недостаточно, надо быть едва ли не гением, по крайней мере, по мнению подчиненных, таких же генералов, у которых чуть меньше звезд на погонах. Старик “Уксусный Джо” Стилвелл, бывало, говаривал в присущей ему непоэтичной манере: “Чем выше по флагштоку влезет обезьяна, тем больше видна ее задница”. Все верно. Любое действие четырехзвездного генерала подчиненные рассматривают словно бы в микроскоп, в котором даже малые ошибки принимают гигантские размеры. Вот и Вестморленд, с точки зрения некоторых коллег, не во всем отвечал поднебесным стандартам всеведущего и всемогущего военного гения.

Я, конечно, интересовался у них, почему они придерживаются такого мнения, и вот что мне удалось установить. Первое – Вестморленд чрезвычайно простодушен, он еще больший “мальчик не от мира сего”, чем даже сэр Галахад. На просьбу высказываться конкретнее, мне отвечали, что на протяжении всего его периода командования во Вьетнаме он неизменно старался быть честным с американскими газетными репортерами и телевизионщиками. Вестморленд полагал, что, говоря представителям прессы правду, он сможет показать им положение дел таким, каким оно виделось ему. Он устраивал пресс-конференции, во время которых вся журналистская братия бросалась на него, точно свора голодных псов, а потом зарабатывала очки, цитируя удачно вырванные из общего контекста фрагменты произнесенных им фраз. Он отказывался понимать, что представители СМИ выступают против войны по идеологическим и конъюнктурным соображениям, а потому они никогда не захотят смотреть на происходящее во Вьетнаме глазами командующего действующих там американских войск. Он же с детским простодушием упорствовал в своем заблуждении.

Совсем не так давно несколько отставных офицеров с сожалением высказывались по поводу согласия Вестморленда отвечать на вопросы Майка Уоллиса на CBS, поскольку всем известна “кровожадность” Уоллиса – палача репутаций тех, кто имел глупость принимать участие в его ток-шоу. Он мастер извращать высказывания людей и выставлять их в дурном свете. В программе CBS Уоллис, по выражению одного строчкотвора, представил Вестморленда этаким деревенским олухом. Как заметил один из тех отставных офицеров: “Любой дурак знает, что Уоллис и CBS враги всему тому, за что стоит Вести, а потому были только рады возможности сожрать его”. Другим критикам кажется, что Вестморленду не хватает рассудительности. Так, во время осады базы Ке-Сань он пытался поставить части авиации МП США под оперативный контроль ВВС. Хотя с практической точки зрения подобное переподчинение выглядело вполне оправданным, оно вызывало панику у начальства корпуса морской пехоты, всегда опасавшегося “растаскивания” его служб по другим родам войск. В результате нарушалась хрупкая взаимосвязь, помогавшая всем войскам США действовать во Вьетнаме скоординированно. Тактический выигрыш, который приносило переподчинение, не стоил утраты единства. Между прочим, ОКНШ тянул с решением вопроса до тех пор, пока не кончилась осада и ничего менять стало уже не нужно.

Нехваткой рассудительности недоброжелатели Вестморленда объясняют и его идею перехода к контрактной службе. А его решение позволить солдатам носить более длинные волосы, держать в казармах пиво, не вставать на утреннюю побудку, как и многие другие “поблажки”, неизменно попадали под огонь критиков. Все это, говорят они, дает неверную установку всем в армии. У новобранцев, чего доброго, возникнет мысль, что не они должны приспосабливаться к службе, а службу надо подгонять под них, точно форму одежды. Старые офицеры, сержанты и старшины-сверхсрочники воспринимали перемены как покушение на их власть и престиж. На какой-то период армия оказалась в тупике, из которого она выбралась главным образом путем возврата к прошлому. Однако вред был нанесен.

Критики обвиняют Вестморленда в неумении видеть всю картину в целом и в тенденции излишне сосредотачиваться на мелочах. Нечто подобное случалось замечать за ним и мне. Другие утверждают, что он не может быстро схватывать суть вещей, прежде ему незнакомых. И наконец – хотя это и может показаться странным, – некоторые считали, что Вестморленд туповат, поскольку не наделен чувством юмора. Это, конечно, чистой воды домыслы, поскольку наличие чувства юмора не гарантирует высокого ума и наоборот. Но возможно, в чем-то критики и правы. Чувство юмора свидетельствует о живости разума и его творческом потенциале. Авраам Линкольн часто подкреплял свои высказывания какими-нибудь забавными историями. Между тем чувство юмора у Вестморленда наличествовало, однако он не считал целесообразным проявлять его во время инструктажей и совещаний.

Вот, собственно, и все основные “противопоказания” для занятия Вестморлендом высокого поста. В чем-то, безусловно, недоброжелатели правы, однако доводы, кажущиеся им серьезными, таковыми не являются. Да, Вестморленд простоват. Он – жертва высоких принципов, которые делают его неспособным понять, как другие люди могут быть бессовестными, лживыми и подлыми. Это что, большой недостаток?

Разумеется, Вестморленд, как и другие высокопоставленные военные и гражданские чиновники, принимая сотни важных решений, допускал какие-то ошибки. Немало их можно вспомнить на протяжении многих лет его службы, собрать вместе и обратить к ним всеобщее внимание. Если же смотреть в целом, то становится очевидным: из всех тех, кто “делал погоду” во Вьетнаме, Вестморленд поступал наиболее разумно и лучше других понимал характер войны, которую вела Америка в регионе. Он быстро понял, что из всех стратегических составляющих главное во Вьетнаме – время, то есть уразумел то, что достигнуть решительных успехов необходимо прежде, чем народ Соединенных Штатов окончательно потеряет терпение. Вестморленд имел ясное видение того, как выиграть войну: путем перехода от стратегической обороны к стратегическому наступлению в Лаосе, Камбодже и на юге Северного Вьетнама.

Хотя над командующим и смеялись из-за якобы произнесенной им фразы по поводу “света в конце тоннеля”, теперь-то хорошо видно, насколько верен был сделанный им тогда прогноз. Вестморленд сознавал необходимость “вьетнамизации” задолго до того, как вообще возник этот термин. В 1967-м он предсказывал, что войска Соединенных Штатов будут постепенно выводиться из Вьетнама начиная с 1969-го. И снова в 1967-м он сказал президенту Джонсону, что, если в стране не произойдет значительного увеличения американского контингента, США придется воевать во Вьетнаме еще лет пять. Так ведь и вышло.

В общем, говорить о том, что у Вестморленда были “малы паруса и низковаты мачты”, значит, мягко говоря, привирать. Тем не менее подобное мнение существовало и существует.

Как и любой человек, Уильям Чайлдс Вестморленд имел свои сильные стороны и недостатки, я же просто попытался посмотреть на него с объективной точки зрения. Я убежден, что в будущем историки в отличие от сегодняшнего дня воздадут Вестморленду по заслугам.

Вне зависимости от истории, однако, он навсегда останется человеком чести. В 1969-м, будучи уже начальником штаба армии, он сделал письменное обращение к офицерам, озаглавив его всего одним словом “порядочность”. В последнем абзаце Вестморленд, уча тому, во что верил сам, написал: “В этом полном неопределенности мире наши лучшие помыслы могут привести к наихудшим результатам. Но существует лишь один путь – путь чести, непоколебимой порядочности и честности в словах и поступках”‹5›. Таков и Вестморленд.

1. Ernest B. Furguson, Westmorland: The Inevitable General (Boston MA: Little, Brown amp; Co., 1968).

2. Halberstam, Best and Brightest, p. 666.

3. Ibid., p. 678.

4. J. Christopher Herold, The Mind of Napoleon (New York: Columbia University Press, 1955), p. 220.

5. William C. Westmoreland, letter to the army, 20 November 1969.

 

Глава 16.

“Война Оли”, “война Вести” и “ничья война”. 1966 г.

В январе 1966 года генералу Вестморленду не слишком часто приходилось вспоминать о том, что в 1965-м его признали “человеком года”. Война становилась все более многоаспектной, а отсутствие явных подвижек беспокоило как Вестморленда, так и других высокопоставленных американских чиновников. К началу 1966-го сложилась четкая “четырехколейная” стратегия ведения войны. Первой составляющей являлась программа “ROLLING THUNDER”, которую в штабах в Сайгоне, Гонолулу и Пентагоне прозвали “войной Оли”, в честь командующего вооруженными силами США в районе Тихого океана адмирала “Оли” Шарпа. Официально он отдавал приказы о бомбардировках Северного Вьетнама, хотя президент Джонсон и министр обороны Макнамара держали процесс под полным контролем.

К 1966-му стало очевидным, что целей своих “ROLLING THUNDER” не достигла. Север продолжал поддерживать товарищей на Юге, причем активнее, чем прежде. “ROLLING THUNDER” была ужесточена, хотя и не без “скрипа” в верхах. К середине 1965-го верхнюю черту, ограничивавшую зону нанесения ударов, отодвинули с 19-й параллели до 20°33". Список целей также расширился и включал в себя теперь не только военные лагеря, склады, радиолокационные станции, но и мосты, аэродромы и электростанции. Количество боевых вылетов возросло с 200 в неделю в начале 1965-го до 900. И все равно кампания бомбардировок не помогла достигнуть желаемых целей. Виной тому во многом оставалась концепция градуализма, к тому же самые жизненно важные для Ханоя объекты находились на севере, вне зоны нанесения ударов. В конце 1965-го и в начале 1966-го Джонсон и Макнамара продолжали постепенное расширение программы, несмотря на все попытки адмирала Шарпа и Объединенного комитета начальников штабов значительно активизировать проведение операций. Хотя к концу 1965 года список целей возрос с 94 до 236, выбор их по-прежнему диктовался из Вашингтона.

В этой мало ободряющей ситуации Макнамара со своими гражданскими помощниками, в особенности с помощником по делам международной безопасности Джоном Макнотоном, в ноябре 1965 года предложили приостановить бомбардировки. В докладной на имя президента министр Макнамара приводил в пользу такого решения три соображения. 1) У Ханоя появится шанс отказаться от войны или же снизить свою активность на юге, 2) создастся впечатление искренней заинтересованности Соединенных Штатов в переговорном процессе и, наконец, 3) отсутствие встречных шагов со стороны Ханоя послужит не просто оправданием возобновления, но и ужесточения бомбардировок. Президент Джонсон принял предложение и приказал прекратить налеты с 24 декабря 1965 года.

Президент Джонсон действовал крайне нерешительно и в обстановке чрезвычайной секретности. Объединенный комитет, а также Вестморленд и Шарп думали поначалу, что пауза продлится всего несколько дней, но скоро стало известно, что она будет более продолжительной, чем в мае 1965-го. 27 декабря, через три дня после приостановления воздушных операций, Вестморленд телеграфировал в Объединенный комитет начальников штабов, требуя немедленного возобновления бомбардировок и говоря о том, что “…нам необходимо умножить наши усилия”‹1›. Генри Кэбот Лодж, сменивший Максвелла Тейлора на посту посла в Сайгоне, поддерживал мнение Вестморленда, ГЛАВКОМТИХ адмирал Шарп также отправил несколько сообщений в ОКНШ с рекомендацией продолжить налеты‹2›.

С высоты двух десятилетий, прошедших с того момента, пауза декабря 1965 – января 1966 гг. выглядит так, как и определил ее тогда адмирал Шарп, “…отступлением от реальности”‹3›. По мнению гражданских мыслителей в Пентагоне, особенно Макнамары и Макнотона, разработчиков оригинального способа надавить на Ханой путем прекращения давления, “меньшее” иногда становится “большим”. В чем состояла идея? В том, чтобы послать Хо “закодированное” послание: смотрите же, мы можем ужесточить нашу “ROLLING THUNDER”. В Ханое все поняли наоборот. Прошло уже какое-то время, и администрация решила попытать счастья и “намекнуть” коммунистам, что пора бы договариваться. Но ничего не вышло.

Макнамара и Макнотон, умные люди и патриоты, вероятно, имели какие-то основания считать себя правыми, “продавая” президенту концепцию приостановления налетов. Оба относились к “ROLLING THUNDER” отрицательно, полагая, что за нее приходится платить слишком высокую политическую цену. В США все активнее раскручивался маховик антивоенной пропаганды. За границей американцев выставляли агрессорами. Более того, оба “Мака” неоправданно страшились возможности китайского вторжения во Вьетнам в случае, если бомбардировки заденут жизненно важные объекты на севере страны. Эти двое не стремились к модернизации “ROLLING THUNDER” или тем более к интенсификации, они хотели похоронить ее.

Макнамара имел и другие причины косо смотреть на “ROLLING THUNDER”. Его системные аналитики, его “вундеркинды”, уверяли министра в нерентабельности программы. Ничто не могло так быстро остудить энтузиазм Макнамары, как “нерентабельность” предприятия. Оценка с точки зрения рентабельности применения тех или иных стратегических вооружений и войск являлась сердцем концепции планирования национальной обороны по Макнамаре, а в конце 1965-го и в 1966-м системные аналитики говорили ему, что “ROLLING THUNDER” экономически себя не оправдывает. Они указывали, что в 1965-м, по их оценкам, Северному Вьетнаму был нанесен ущерб в размере 70 миллионов долларов, что обошлось США в 460 миллионов. В 1966-м расходы на нанесение противнику ущерба в размере 94 млн. долларов возрастали до 1 247 млн. Разумеется, дисбаланс объяснялся, прежде всего, выбором объектов, чем занимались Макнамара и Джонсон.

Такой упрощенный подход типичен для системных аналитиков. В войне нельзя все измерить деньгами. Разве можно выразить в долларах и центах политический выигрыш, воздействие на моральное состояние северных вьетнамцев, необходимость задействовать части АСВ для починки дорог и подъем духа южных вьетнамцев, понимающих, какую поддержку оказывают им союзники, уничтожая врага? Макнамара, однако, прислушивался к системным аналитикам, а потому его отношение к “ROLLING THUNDER” становилось все более негативным.

Вместе с тем за фасадом в виде нападок “вундеркиндов” на “ROLLING THUNDER” скрывалась жесткая борьба внутри самого Пентагона. Генералы, адмиралы, Объединенный комитет начальников штабов и прочие сторонники “жесткой линии” и усиления бомбардировок, такие, как “Оли” Шарп и Вестморленд, находились по одну сторону “баррикад”, а Макнамара, Макнотон и гражданские из МО – по другую. Обе партии сражались за контроль над проведением боевых операций. Военные во всем не доверяли гражданским чиновникам и наоборот. И по сей день наблюдатели не могут прийти к единому мнению: где же все-таки шла более ожесточенная война, в джунглях и в небе над Вьетнамом или в стенах Пентагона.

В свете этой внутриведомственной борьбы приостановка бомбардировок означала победу Макнамары, Макнотона и остальных “вундеркиндов”. Лидеры в военной форме могли наглядно убедиться, что президент не поддерживает стратегию, рекомендованную ему генералами и адмиралами, сторонниками решительной и болезненной для противника бомбовой кампании. Пауза символизировала переход права формулировать военную стратегию Соединенных Штатов от генералитета к гражданским чиновникам. Борьба за верховенство в этом вопросе будет продолжаться несколько лет, и методы претворения в жизнь “ROLLING THUNDER” -то, какой она должна быть, – станут главным призом и одновременно жертвой противоборствующих “фракций”.

Пока в Пентагоне полыхали жаркие баталии, Ханой продолжал оставаться индифферентным как к “прянику”, так и к угрозам применения “кнута”. В общем, главные игроки со стороны Соединенных Штатов, кто неохотно, а кто и с воодушевлением, стали приходить к мысли о неизбежности возобновления налетов. Спорили теперь не о том, ужесточать или не ужесточать программу, а о том как – постепенно или сразу. Адмирал Шарп и генерал Уилер стояли на немедленном варианте, гражданские из МО во главе с Мак-нотоном, понятно, настаивали на взвешенном подходе.

31 января 1966-го президент приказал возобновить “ROLLING THUNDER”, и внимание неутомимых спорщиков сконцентрировалось вокруг вьетнамских хранилищ горюче-смазочных материалов (ГСМ). Начались они еще до паузы, в ноябре 1965 года, а закончились только на исходе июня 1966-го. Поскольку большинство хранилищ ГСМ располагалось поблизости от Ханоя, гражданские считали, что удары по этим объектам приведут к эскалации войны. Их извечные оппоненты в униформе настаивали на оказании “чувствительного” воздействия на северных вьетнамцев. Наконец 22 июня 1966-го президент одобрил бомбардировки хранилищ ГСМ, а 29 июня ВВС США атаковали семь из девяти таких объектов. Результаты оказались вполне удовлетворительными, однако коммунисты вовремя получили предупреждение и частично рассредоточили запасы топлива, спрятав его в пещерах, в глухих зарослях джунглей и в густонаселенных районах, по-прежнему закрытых для налетов бомбардировщиков. В общем, в полной мере цели акция не достигла, и северные вьетнамцы продолжили натиск на юг.

Хотя Макнамара лично рекомендовал президенту Джонсону нанести удары по хранилищам, адмирал Шарп считал совет министра неискренним. Спустя годы он все продолжал думать, что Макнамара в кулуарных беседах отговаривал президента от бомбардировок объектов хранения ГСМ‹4›. Адмирал Шарп не приводит никаких свидетельств в поддержку обвинения министра в двурушничестве. Как бы там ни было, совершенно ясно теперь одно: неспособность с помощью бомбардировок хранилищ ГСМ приостановить инфильтрацию северных вьетнамцев на Юг в середине 1966-го окончательно убедила Макнамару в убыточности “ROLLING THUNDER”.

В атмосфере интриг и “подковерной” борьбы возникла одна из самых нелепых идей – идея возведения барьера через демилитаризованную зону (ДМЗ) и “лаосский выступ”, предложенная в январе 1966 года неутомимому Джону Макнотону Роджером Фишером с юридического факультета Гарварда. Согласно концепции Фишера (принятой Макнотоном с небольшими усовершенствованиями), предполагалось протянуть от Южно-Китайского моря через Лаос до реки Меконг на границе с Таиландом 250-километровую линию из колючей проволоки и минных полей, снабженную всевозможной техникой слежения. Вдоль антиинфильтрационного барьера предполагалось разместить опорные пункты с гарнизонами, которые могли бы в случае надобности вызывать поддержку артиллерии и авиации.

Идея привлекла Макнотона и затем Макнамару прежде всего присущим ей привкусом псевдонаучности. В середине марта Макнамара обратился в Объединенный комитет за комментариями, откуда план перекочевал к командующему ВС США в районе Тихого океана. Адмирал Шарп, как всегда, был категоричен. Он заявил, что “проект потребует привлечения семи или восьми дивизий армии или МП для сооружения и обороны барьера. Его возведение займет от трех до четырех лет и задержит строительство тыловых объектов на территории Южного Вьетнама”‹5›. ГЛАВКОМТИХ считал, что план вообще нереалистичен, и сразу же порекомендовал поставить на нем крест. Мнение КОМКОВПЮВ генерала Вестморленда совпадало с точкой зрения адмирала Шарпа. По всей видимости, и начальники штабов из Объединенного комитета холодно отнеслись к проекту, хотя официального неодобрения не высказали.

В апреле и мае 1966-го идея постепенно заглохла, тем временем бомбардировки хранилищ ГСМ продолжались. К середине июня коллектив крупных специалистов, собранный Макнотоном и получивший название группы Джейсона Саммера, провел анализ проекта. 30 августа 1966 года ученые вынесли вердикт, что в связи с неэффективностью “ROLLING THUNDER” нужно попробовать построить барьер. Макнамара решил прислушаться к рекомендациям специалистов. У министра не оставалось сомнений в провале “ROLLING THUNDER”. Война в Южном Вьетнаме продолжалась, хранилища ГСМ на Севере остались, и, наконец, никакие бомбардировки и на миллиметр не подвинули Хо Ши Мина и компанию к столу переговоров. Барьер мог стать для Макнамары орудием в борьбе с военными – противоядием для нейтрализации их постоянных попыток эскалации бомбардировок Севера. Более того, если бы, воплотившись в жизнь, замысел сработал, гражданские нанесли бы военным сокрушительный удар, поколебав их позиции как внутри самого МО, так и за его пределами.

В сентябре Макнамара вновь принялся “продавливать” концепцию барьера через Объединенный комитет. ОКНШ отправил план адмиралу Шарпу, тот опять отослал документ назад с соответствующими комментариями. Несмотря на отсутствие поддержки военных, Макнамара одобрил план и отдал приказ приступить к его реализации. В МО вновь развернулись баталии. Военные окрестили идею “линией Макнамары”, намекая на детище другого печально знаменитого министра обороны, француза Мажино. Генералы попытались изменить концепцию, сделали все, чтобы задержать или вовсе сорвать реализацию затеи. Со своей стороны, Макнамара вложил в продвижение проекта весь престиж, влияние и административный ресурс. Битва обещала быть долгой и жестокой.

После четырехдневного визита в Южный Вьетнам в октябре Макнамара ринулся в наступление с новой силой. Министр направил президенту полную пессимизма докладную, где назвал неудовлетворительными не только результаты “ROLLING THUNDER”, но и действия сухопутных сил на Юге. Он рекомендовал президенту не расширять пока наземных операций, не интенсифицировать авианалетов на Северный Вьетнам, в общем, оставить все как есть и одновременно искать дипломатических путей завершения конфликта. Он вновь настаивал на целесообразности сооружения барьера через ДМЗ и Лаос и даже предлагал сделать новую паузу в бомбардировках или переключиться с жизненно важных целей в районе Ханоя – Хайфона на менее важные объекты, расположенные около ДМЗ. Обескураживающе звучали предложения со стороны министра обороны, который настаивал на том, что силой оружия войны не выиграть и надо искать для США договорные пути выхода из нее.

Что верно – то верно, война во Вьетнаме победила человека по имени Роберт Стрэндж Макнамара. Не то чтобы его постигло озарение, что война ужасна и отвратительна, нет, просто его воля к продолжению войны угасала день за днем, капля за каплей. В Пентагоне и гражданские и военные поговаривали, что ему не хватало духа, что кровопролитие и разрушения были не по нему. Поле битвы, на котором он мог сражаться, ограничивалось кабинетами власти и бесконечными министерскими коридорами, бороться там с генералами – это оказалось ему по силам, а вот на настоящую войну, с ее бессмысленным человекоубийством и неистовым опустошением, его не хватало.

И еще, он все чаще оказывался в роли барабана, по которому колотят с двух сторон. Военное руководство желало употребить власть и мощь вооруженных сил страны против коммунистов, а гражданские советники стремились загнать процесс в некие умозрительные рамки и шаг за шагом делались все миролюбивее. Речи законченного пораженца Дэниэла Эллсберга, поступившего на службу в секретариат МО, сделались любезными ушам Макнамары. Прочие либералы твердили министру, что война аморальна и что она разделяет страну на два лагеря. Возможно, главной причиной провала Макнамары стало осознание того, что войну нельзя выиграть при тех ограничениях и запретах, творцом которых он сам и являлся или которые поддерживал. Наверное, он думал, что разумный человек не может ставить себе столь нереалистичных целей. К чести его, он все же продолжал делать свою работу, хотя разум его восставал против нее, а дух слабел. Он бы продержался еще долго, но в конечном итоге раздвоился бы, став “ястребом” по службе и “голубем” по зову души. Он сделался бы первой, но не последней крупной жертвой войны.

Возмущенные пораженческим меморандумом, направленным из МО президенту, члены Объединенного комитета начальников штабов грудью встали против всех содержавшихся в документе рекомендаций. В своем обращении, которое ОКНШ просил министра Мак-намару передать президенту, начальники штабов оспаривали любые сокращения, а также замораживания военных действий в отношении Северного Вьетнама, в том числе выступали и против приостановления бомбардировок. Наоборот, они высказывались за “болезненные удары” по важным для коммунистов объектам‹6›. Так прошел октябрь и наступил ноябрь 1966-го. Тут Объединенный комитет запоздало выступил-таки против идеи создания барьера. Начальники единодушно уверяли, что оборонительная линия обойдется во всех отношениях дорого, к тому же, скорее всего, окажется бесполезной, и продолжали твердить: единственный выход – расширить и ужесточить “ROLLING THUNDER”. В конце 1966-го пропасть между гражданскими в секретариате МО и военными руководителями сделалась почти непреодолимой. Гражданские все считали доллары и прорехи, пробитые бомбами и ракетами “ROLLING THUNDER” в плаще США как государства доброй воли. В глазах “голубков” в 1966 году “ROLLING THUNDER” постиг провал, не обещала программа успеха и в 1967-м. Военные, конечно, возражали, что лишь установленные гражданскими ограничения не позволили авиации добиться желаемого результата, несмотря на то что число самолето-вьшетов возросло с 55 000 в 1965-м до 148 000 в 1966 году, а количество сброшенных бомб соответственно – с 33 000 до 128 000 тонн. Список целей тоже значительно расширился. Президент Джонсон выразил солидарность с Макнамарой, Макнотоном и их “командой”, отказавшись от увеличения масштабов операции в воздухе и на земле по сравнению с уровнем 1966 года и одобрив строительство антиинфильтрационно-го барьера. В 1966-м войну в Пентагоне выиграли гражданские, но боевые действия там были далеки от завершения.

В то время как гражданские и военные чиновники в Пентагоне (хотя и по совершенно разным поводам) сходились во мнении, что программа “ROLLING THUNDER” приносит мало результатов, был один высокопоставленный государственный служащий, считавший ее вполне успешной, – генерал Уильям Ч. Вестморленд, командующий силами США во Вьетнаме. В октябре 1966-го Вестморленд сказал Макнотону в беседе с глазу на глаз, что “считает воздушные удары действенным средством, способствующим снижению интенсивности поставок снабженческих грузов в южном направлении, вынуждающим Северный Вьетнам направлять большие человеческие ресурсы на решение внутренних проблем и заставляющим коммунистов платить дорогую цену за участие в конфликте”‹7›. Но Вестморленд искал помощи отовсюду и, несмотря на то что мог сильно сомневаться в результативности “ROLLING THUNDER”, понимал, что рейды авиации облегчают ему ведение войны на Юге, пусть даже и ненамного. Перед генералом Вестморлендом стояло три насущных задачи: первое – сдерживать растущий напор войск противника, второе – заниматься укреплением вооруженных сил Республики Вьетнам (ВСРВ) и третье – умиротворять и защищать крестьян в сельских районах страны.

В Ханое вовсе не собирались оставаться в долгу у американцев за разгром своих войск в долине реки Иа-Дранг в ноябре 1965 года. В середине 1965-го на юге действовало всего пять полков АСВ, тогда как к концу года там сосредоточилось уже двенадцать. На исходе 1965-го боевые формирования противника (включая части и соединения Главных сил АСВ и Главных сил ВК, региональные силы и партизан) в сумме насчитывали 221 000 человек‹8›.

На протяжении 1966 года обе стороны посылали в Южный Вьетнам все больше войск. Зиап отправил туда пятнадцать полков (пять дивизий, общей численностью 58 000 человек), а всего на конец 1966-го там действовало 282 000 бойцов коммунистических сил. Как видите, выкладки разнятся, поскольку тут не учитывается количество новобранцев ВК и потери, понесенные коммунистами в результате действий войск США и АРВ. Кроме того, данные на протяжении всей войны отличались погрешностями из-за “сырости” сведений разведки. Вместе с тем, несмотря на их неточность, рост численности живой силы противника на исходе 1966-го не оставлял генералу Вест-морленду никаких оснований для благодушия. Врага становилось больше, Зиап имел возможность не отставать от американцев в плане наращивания своего военного присутствия, и Вестморленд понимал, что его ждет долгая и упорная борьба.

Вконце 1965-го у США в Южном Вьетнаме действовало 181 000 военнослужащих. К 31 декабря 1966-го – уже 385 000, всего пять пехотных армейских дивизий, две дивизии МП, четыре отдельных армейских бригады и бронетанковый кавалерийский полк, плюс войска тыловой поддержки и прочие, а также соответствующий контингент ВМФ и ВВС. Дислокация войск Соединенных Штатов была относительно нетрудной задачей. Вестморленд разместил III амфибийный корпус морской пехоты (Marine Amphibious Force, сокращенно III MAF), состоявший из двух дивизий МП, в самой северной части Южного Вьетнама, так что его оперативно-тактический район совпадал с ОТРI корпуса южновьетнамской армии. По такому же принципу I полевой корпус США (буквально – “I полевая сила”, I Field Force) дублировал ОТР II корпуса АРВ на севере центральной части Вьетнама, тогда как II полевой корпус США (II Field Force) действовал с III корпусом АРВ в зоне, окружающей Сайгон. Поскольку в дельте реки Меконг отсутствовали американские воинские формирования (как и какие бы то ни было части АСВ, пришедшие в данный район много позднее), там, в зоне ответственности IV корпуса АРВ, не было, соответственно, и штаба войск США.

В связи с дислокацией III MAF и полевых корпусов армии США на подконтрольной корпусам АРВ территории, вновь возникал вопрос о целесообразности создания единого командования во Вьетнаме. Тут надо, как говорится, сделать паузу и определиться с терминологией. В американской военной системе обозначений понятие “joint” (“соединенные”) применяется к силам, состоящим из частей, принадлежащих к двум и более родам войск. Это чисто американское командование, тогда как “combined” (“объединенное”) предполагает управление одновременно силами США и одного или более иностранных союзников. В каждое командование включаются представители составляющих его сил и родов войск. Командование США в районе Тихого океана – есть пример соединенного командования. Штаб верховного командования союзных экспедиционных сил генерала Д. Эйзенхауэра периода Второй мировой войны и командование ООН во время войны в Корее – объединенные командования.

Концепция единого командования стала основополагающей во время Второй мировой войны, на счет такой организации следует отнести значительную часть достигнутых в Европе успехов. После войны идею подняли на щит и внесли на военный олимп, поместив ее рядом с главными принципами, такими, как концепция массированного удара, внезапность, экономия сил и средств и т.д. Те из американских офицеров, чье возмужание как командиров пришлось на годы после Второй мировой, принимали правило единого командования как необходимое условие для достижения успеха на войне.

Хотя речь об объединении командования силами США и Южного Вьетнама заходила еще в 1964-м, в преддверии ввода американских войск в середине 1965-го проблема вышла на первый план. 394

В апреле 1965 года Вестморленд предложил создать небольшой американо-южновьетнамский штаб с начальником от США и заместителем от Вьетнама, сделать первый шаг в деле объединения всех боевых частей во Вьетнаме (американских, южновьетнамских и союзных), так сказать, под одной крышей. Поначалу южновьетнамская сторона начинание одобряла, но потом по каким-то непонятным причинам выступила против. Однако эта идея – очень разумная, если не сказать необходимая, в теории – продолжала то и дело всплывать, чтобы вновь быть утопленной либо американцами, либо вьетнамцами.

В период с 1965-го до середины 1968 года главным, кто возражал против объединения командования, был сам Вестморленд. Открыто он заявлял, что единое командование (разумеется, с американским командующим) станет сдерживать стремление южных вьетнамцев руководить военными действиями и принимать на себя всю полноту ответственности, а это значит, ВСРВ не смогут эффективно защищаться, когда США уйдут из Вьетнама. Кроме того, Вестморленд повторял, что при объединении командования “получит определенное подтверждение абсурдное заявление противника о том, что Соединенные Штаты не более чем колониалисты”‹9›. И наконец, Вестморленд уверял, что существующая система (взаимодействие) отлично работает, и говорил: “Ни разу у нас не возникало неразрешимой проблемы в том, что касалось командования или координации наших действий”‹10›.

Но существовали и скрытые причины, буквально торпедировавшие концепцию объединенного командования. Первое, если бы США стали настаивать на построении такого органа, им пришлось бы наводить порядок в организации собственных сил, действовавших в Юго-Восточной Азии. Пришлось бы, прежде всего, создавать единое командование Соединенных Штатов, руководившее действиями всех американских сил внутри, вокруг и около Вьетнама (причем как Северного, так и Южного), Лаоса, Камбоджи и Таиланда. Грандиозная задача, поскольку в 1965-м (да и потом) американские войска, проводившие операции внутри, вокруг и около Вьетнама, иллюстрировали пример отсутствия единого центра управления. Командующий вооруженными силами США в районе Тихого океана направлял действия авиации – американских ВВС в Тихоокеанской зоне и Седьмой воздушной армии (Seventh Air Force) во Вьетнаме. Также он руководил операциями ВМФ (включая морскую авиацию) – Тихоокеанским и 7-м флотами. Вестморленд получал поддержку с моря и воздуха благодаря взаимодействию с руководителями соответствующих служб. Морская пехота во Вьетнаме располагала своей авиацией, не подчинявшейся никому в регионе, кроме собственного начальства. Командование стратегической авиации руководило действиями бомбардировщиков В-52, хотя цели им определял Вестморленд. ЦРУ проводило военные и полувоенные операции во Вьетнаме и в Лаосе. Даже МИД принимал участие в войне. Командование по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОВПЮВ) и 7-я воздушная армия в Сайгоне намечали цели для ударов с воздуха на территории Лаоса, но налеты разрешалось делать только с одобрения посла Соединенных Штатов в Лаосе, который должен был дать добро по каждому объекту отдельно. Он же многие из них вычеркивал.

Такое вопиющее нарушение концепции единства командования происходило из-за “ступенчатого” характера войны. Началась она с авианалетов на Северный Вьетнам, за которые поначалу отвечал и должен был отвечать ГЛАВКОМТИХ США. Но потом в регион ввели сухопутные войска, характер конфликта изменился, а потому следовало бы создать настоящее единое командование в Юго-Восточной Азии. Министр обороны и члены ОКНШ, по всей видимости, считали, что унификация руководства действующих в регионе сил неизбежно вызовет противодействие со стороны представителей родов войск и служб, так что в результате выйдет, как говорится, себе дороже. Кстати, это еще один пример нерешительности и отсутствия четкого видения целей в этой войне со стороны военных и гражданских чиновников в Вашингтоне.

Даже если все вышеназванные чисто американские проблемы удалось бы урегулировать, все равно остались бы прочные заслоны на пути создания работоспособного объединенного командования США и Южного Вьетнама. Первое и, наверное, самое главное – сохранность секретной информации. В штабе союзных сил все офицеры неминуемо получали бы доступ к военным тайнам, касающимся не только войск США и предполагаемых операций, но и противника, а также методов работы разведки и источников получаемых ею сведений. Поскольку американцы осознавали, сколь глубоко проникли в структуры ВСРВ коммунистические агенты, военное руководство Соединенных Штатов прекрасно представляло себе возможные последствия создания союзного командного органа.

Возникали и практические проблемы другого рода – языковой барьер. Ни один из высших и старших американских офицеров не мог говорить, читать или писать на вьетнамском языке, а прошедшие курс обучения вьетнамскому младшие офицеры владели им довольно посредственно. Многие вьетнамские офицеры учились говорить по-английски, однако среди старших офицеров, то есть как раз тех, кто мог служить в объединенном штабе, хорошо владевших английским языком было сравнительно немного. Не лучше обстояло у союзников дело с подготовкой и опытом. Глава Объединенного генерального штаба (ОГШ) генерал Као Ван Вьен, выпускник различных военных учебных заведений США, в том числе КШК, почти свободно изъяснялся по-английски и мог бы занимать любой из постов в союзном штабе, однако таких, как Вьен, были считанные единицы.

Сейчас, вспоминая то, как функционировала система командования во Вьетнаме, не перестаешь удивляться ее довольно высокой эффективности. Координация и взаимодействие не замена единому командованию, однако и они могут сделать работу продуктивной. В таком случае почти все зависит от личных качеств руководителей. Шарп, Вестморленд и Као Ван Вьен являлись людьми “крупного калибра” – опытными и готовыми к достижению взаимопонимания командирами. Никто из них не стремился “тянуть одеяло на себя”, а потому система координации и взаимодействия не давала сбоев.

Однако все обуславливалось персоналиями и на них в общем-то и заканчивалось, так как ниже уровня КОВПЮВ – ОГШ дела с координацией и взаимодействием обстояли совсем не так благополучно. Полевые корпуса армии США и III MAF запросто игнорировали корпуса АРВ, на ОТР которых вели боевые действия, за что начальство АРВ платило союзникам той же монетой. Случалось, штабы полевых корпусов не ставили в известность коллег из штабов соседних корпусов АРВ о предполагаемых крупных операциях. Еще хуже обстояло дело на дивизионном уровне, ниже же и вовсе никакой координации практически не существовало.

И последнее, что нужно сказать в отношении затронутой выше темы. Многие американцы полагали, что, несмотря на все сложности и проблемы, объединенное командование силами США и Южного Вьетнама все равно следовало бы создать, поскольку с его помощью удалось бы, возможно, достигнуть одного – заменить неспособных, продажных и политизированных генералов и полковников, ставших настоящим бичом АРВ. Резонность тут определенно есть, поскольку именно это и было главным недостатком АРВ. Но возникает вопрос, смогло ли бы союзное командование распространить свое влияние на всю структуру АРВ? Удалось бы американцам благодаря такому шагу повлиять на систему, с помощью которой удерживался на занимаемом посту президент Тхиеу, и поставить во главе большинства частей АРВ достойных командиров? Очень сомнительно.

Немалую сложность представляли в 1966-м и проблемы, связанные с применением сухопутных сил США. Этот непростой вопрос решался на совещании на высшем уровне, состоявшемся в Гонолулу в начале февраля 1966 года. Присутствовали президент Джонсон, Мак-намара, Раек, посол Лодж, генерал Уилер (председатель ОКНШ), адмирал Шарп и генерал Вестморленд, а также президент Южного Вьетнама Тхиеу и премьер-министр Ки. Американцы, особенно президент США, много говорили о процессе умиротворения и других невоенных программах. Вьетнамцы, большие мастера пускать пыль в глаза, уверяли союзников, что как раз в этом отношении беспокоиться нечего и их правительство разработало все соответствующие планы. Однако те планы существовали лишь на бумаге, а потому совещание по большей части прошло впустую.

И все же генерал Вестморленд получил нечто “осязаемое” – руководство к действию на 1966 год и фактически на будущее тоже. Этот меморандум готовили Джон Макнотон и Билл Банди (помощник государственного секретаря по делам Дальнего Востока), а визировали министр обороны Макнамара и госсекретарь Раек. Его также должен был одобрить генерал Уилер. В документе выделялись шесть основных задач Соединенных Штатов в Южном Вьетнаме:

1. Измотать (sic) до конца года силы Вьетконга и Северного Вьетнама и как можно сильнее снизить их способность посылать в бой войска.

2. Увеличить долю очищенных от присутствия ВК и АСВ территорий с 10 – 20% до 40 – 50%.

3. Увеличить процент пригодных для пользования важных дорог и железнодорожных путей с 30 до 50%.

4. Увеличить процент населения, проживающего в безопасных районах, с 50% до 60%.

5. Провести программу умиротворения в четырех специально подобранных высокоприоритетных районах, увеличив количество умиротворенного населения до 235 000 человек.

6. Обеспечить оборону всех военных объектов, политически значимых густонаселенных центров и районов производства сельхозпродукции, в настоящее время находящихся под контролем правительства.

Вестморленд не без некоторого самодовольства написал спустя годы: “…Ни один из пунктов не противоречил разработанному мной плану ведения войны… главные гражданские советники, работающие по заданию президента, официально дали мне указание продолжать делать то, что я делал”‹12›. Но затем Вестморленд словно бы забывает о директиве и более нигде не упоминает о ней ни в своей книге, ни в официальных военных сводках. Странно, поскольку ему пришлось потратить уйму времени и сил на отстаивание стратегии войны на истощение, единственным ответственным за которую считают Вестморленда его критики. Почему же позднее, сделавшись объектом нападок, Вестморленд не достал документ и не помахал им перед носом у судей, чтобы посадить рядом с собой “на скамью подсудимых” тех, кто, вручив ему вышеуказанный меморандум, позволяли себе позже упрекать генерала за следование стратегической линии, которую сами же ему предписали?

Не один Вестморленд принижал значение меморандума, но по недосмотру то же самое делали и другие аналитики, занимающиеся войной во Вьетнаме. Авторы книги “Документы Пентагона” даже не упоминают меморандум, не цитирует его и Леви в своем великолепном и объективном исследовании аспектов стратегии войны на истощение. Молчит и убежденный враг данной концепции генерал Д. Р. Палмер. Не касается любопытной директивы и Халберстрем, критикующий почти все, что касается действий Америки в этом конфликте. Тайна какая-то получается, почти мистика. Документ, обосновывающий стратегию США во Вьетнаме на период с 1966 по 1969 гг., есть, а комментариев со стороны историков нет как нет.

Официальное указание “измотать (sic) до конца года силы Вьетконга и Северного Вьетнама и как можно сильнее снизить их способность посылать в бой войска” ставило Вестморленда в весьма неприятное положение. Меморандум заставлял личный состав действующих во Вьетнаме частей заниматься неблаговидным и ныне преданным анафеме делом – “подсчетом голов”. Чтобы показать, насколько истощены силы неприятеля, приходилось предъявлять “выработку”. Только установление подлинной численности живой силы противника могло сравниться по сложности и запутанности с подсчетом его потерь.

Точность данных по количеству уничтоженных солдат противника постоянно подвергалась заслуженному сомнению. Часто пехота Соединенных Штатов не могла оказаться в зоне боя после его окончания и заняться там подсчетом трупов. Погибало немало гражданских лиц, причем как носильщиков Вьетконга, так и совершенно посторонних людей, попадавших на линию огня, а затем в сводки “подсчета голов”. Всегда оставалась опасность появления “двойников” – того, что два соседних подразделения сосчитают одних и тех же убитых и отчитаются по ним отдельно друг от друга. Поневоле приходилось определять нанесенный неприятелю ущерб путем прикидок (гадания), и показатели при этом редко занижались. Случались помимо “честных ошибок” и явные приписки.

Конечно, в большинстве случаев добросовестные командиры старались предоставить точные данные. Например, некоторые предлагали считать не только тела, но и найденное в зоне боя оружие. Тогда какому-нибудь командиру роты, отчитавшемуся за сто убитых солдат противника и представившему пять подобранных единиц личного стрелкового оружия, пришлось бы придумывать объяснение такой бухгалтерии, поскольку среднее соотношение трупов к винтовкам и автоматам в зоне боя составляло примерно три к одному. Разрабатывались сложные системы и правила подсчета потерь противника, тем не менее в большинстве своем старшие американские командиры, служившие во Вьетнаме, склонны полагать, что подобные данные всегда оказывались завышенными‹13›.

Существовал, однако, один фактор, способствовавший поддержанию баланса в вопросе истинного и “бумажного” ущерба, наносимого живой силе противника. Первое, бойцы ВК и АСВ всегда старались утащить с поля боя как можно больше своих погибших товарищей. Второе, джунгли и болота затрудняли проблему обнаружения трупов. Третье, просто невозможно было учесть количество убитых у врага после артиллерийских обстрелов и налетов авиации на удаленные районы. И наконец, последнее, не делалась поправка на небоевые потери – смерти от ран и болезней.

И по сей день никто в Америке не знает, насколько точны данные по потерям, понесенным ВК и АСВ. Одним своим замечанием Зиап подтвердил выкладки военных статистиков США. В начале 1969-го итальянская журналистка Ориана Фаллачи брала у него интервью. В ходе беседы она обмолвилась о том, что по американским данным потери противника убитыми составляют примерно 500 000 человек. Зиап без каких-либо колебаний и раздумий ответил: “…точные сведения”‹14›. Фактически же США придерживались цифры 435 000.

Одной из приоритетных задач Вестморленда и его штаба являлось выявление сведений о количестве бойцов в вооруженных формированиях противника. В том, что касалось определения численности Главных и Региональных сил, особых сложностей не было. Из-за частых боев в руки американцев попадало большое количество военнопленных и документы, из которых удавалось почерпнуть нужные сведения. Однако возникали трудности с партизанами, лицами, воюющими не на постоянной основе, и теми, кто не носил военной формы. Политическая инфраструктура коммунистов по своей сути являлась скрытой и законспирированной, а потому очень плохо поддавалась “зондированию” на предмет определения численности входивших в нее боевых подразделений. Тыловые части, называвшиеся административными службами, действовали в тылу и редко входили в контакт с войсками США и Южного Вьетнама. И, наконец, существовали лишенные структур “аморфные” группы вроде Сил самообороны и Секретных сил самообороны, состоявшие из стариков, женщин и детей. Они были неорганизованны и плохо вооружены, какая-либо воинская дисциплина у них отсутствовала. Никто точно не может сказать, в чем состояла их задача, а уж ответить на вопрос касательно их численности и подавно. При таком состоянии дел данные могли быть получены какие угодно, и во многом они зависели от способа подсчета, избранного сотрудником разведки.

В общем, первым пунктом своей директивы Макнамара и Раек задали Вестморленду непростую задачу. Вообще все содержание перечня лишний раз отражает “бухгалтерский подход” Макнамары к целям Соединенных Штатов в этой войне. Вы только посмотрите, каков слог. Вестморленду надлежит “увеличить процент очищенных от присутствия ВК и АСВ территорий с 10 – 20% до 40 – 50%. Увеличить процент пригодных для пользования важных авто- и железных дорог с 30 до 50%, а процент населения, проживающего в безопасных районах, – с 50% до 60%”. Все это ничего на деле не значащие цифры, результат тщетной попытки как-то систематизировать процессы и запротоколировать проценты выполнения “производственных планов” в ходе беспорядочной, не поддающейся никаким подсчетам войны.

Основное внимание Вестморленда в начале 1966 года сконцентрировалось на первой задаче – изматывании противника, то есть на том, на что командующий КОВПЮВ получил официальное указание, правда, без разъяснений насчет того, как именно осуществлять директиву на практике. Впрочем, относительно данного предмета у Вестморленда имелись довольно определенные представления. Где бы ни появились части Главных сил и где бы ни возникала угроза их появления, американские и союзнические войска отправятся туда и, располагая большой степенью подвижности и огневой мощью, найдут и уничтожат врага. По крайней мере, так все выглядело в теории. Так или иначе, действиями частей Главных сил и даже их намерениями определялись место и время, то есть то, где и когда Вестморленд попытается атаковать их.

Он предполагал, что его враг, старший генерал АСВ Нгуен Ши Тань, направит силы на Сайгон и на густонаселенные районы на побережье в зоне от Бинь-Диня до Хюэ. В соответствии с этим Вестморленд расположил американскую 1-ю пехотную дивизию в районе старой плантации Мишлена в Лай-Ке, что к северу от Сайгона, а 25-ю пехотную дивизию к северо-западу от столицы. Вновь прибывшую 9-ю корейскую дивизию командующий КОВПЮВ выдвинул в Туи-Хоа, в то время как 1-я дивизия морской пехоты США заняла позиции в равнинном районе вокруг Да-Нанга. Вестморленд отправил американскую 4-ю пехотную дивизию в Плейку и на запад Ан-нама против укреплявшихся там Главных сил АСВ‹15›. 1-я кавалерийская (аэромобильная) дивизия оставалась в районе Бинь-Диня. С завершением развертывания данных формирований “пожарная” стадия войны (по собственному определению Вестморленда) закончилась. Теперь он мог начать настоящую войну на истощение против частей Главных сил противника.

1-я кавалерийская (аэромобильная) дивизия начала первую широкомасштабную акцию по обнаружению и уничтожению врага в январе 1966 года, операцию “MASHER” (ее кодовое название позднее сменили, поскольку президент Джонсон опасался негативной реакции общественности в США). В ходе нее американская “воздушная кавалерия” прошла огнем и мечом по провинции Бинь-Динь. Через шесть недель она рапортовала о 1342 убитых, 633 взятых в плен коммунистах и большом количестве задержанных ею “подозрительных”. После операции “MASHER”/“WHITE WING” (“Белое крыло”) силами той же дивизии проводилась операция “THAYER”/“IRVING”, завершившаяся в октябре 1966-го и стоившая жизни еще 1000 коммунистам. Новые партии “подозрительных” отправились на казенное содержание. За десять месяцев 1-я кавалерийская записала на свой счет примерно 3000 убитых врагов – в среднем по десять в день.

Операции по поиску и уничтожению противника принимали различные формы. Некоторые, как, например, “JUNCTION CITY” и “CEDAR FALLS”, речь о которых пойдет в следующей главе, представляли собой тщательно спланированные удары, нанесенные значительными силами американских сухопутных войск по крупным формированиями и базам противника. Чаще, правда, американцы начинали действовать, когда в штаб той или иной дивизии поступали данные об обнаружении вражеской части или просто об активизации действий неприятеля в определенной зоне. В зависимости от ее площади, количества сил противника и достоверности разведданных соответствующее американское подразделение – взвод, рота или батальон – отправлялось на “зачистку”. Если неприятельская часть была обнаружена, ее подвергали “обработке” тактическая авиация, боевые вертолеты и артиллерия, подготавливавшие район к высадке “аэромобильного” десанта. Нередко “геолого-разведывательная” акция ничего не давала, и американцы находили “пустую скважину”, как это называлось, поскольку противник успевал раствориться в джунглях. Случалось, о его недавнем присутствии свидетельствовало несколько оставленных трупов. Нечасто дело доходило до настоящей драки, когда десантников атаковал неприятель или, наоборот, они молотили его. Тут применялся метод, называвшийся “полной загрузкой”, когда все имеющиеся под рукой американские части по воздуху перебрасывались в район боя, чтобы окружить и уничтожить противника. Чем глубже он зарывался в землю, тем интенсивней работали по нему тактическая авиация и артиллерия. После них в дело вступала пехота. Но даже тогда частям Вьетконга или АСВ случалось ускользнуть.

Операции по поиску и уничтожению, как и прочие мероприятия в этой расстраивающей все планы войне, были сопряжены с разного рода трудностями. Для успеха стратегии изматывания нужно было поступать с частями Главных сил противника в соответствии со старым принципом пехоты: “Отыскать, сковать боем, разбить и прикончить”. “Отыскать” части ВК или АСВ оказывалось наделе фактически невыполнимой задачей, поскольку они рассыпались на малые, практически ежедневно менявшие диспозицию группы и скрывались в горах, в каньонах, в непролазных джунглях. Любые разведданные об их местонахождении устаревали буквально через несколько часов. Действенные в других войнах методы сбора информации оказывались неэффективными. Аэрофотосъемка была бессильна перед “шатрами” из зарослей. Трофейные документы и допросы пленных позволяли получить сведения о местонахождении того или иного небольшого подразделения, однако чаще всего прежде, чем американцы успевали отреагировать, противнику уже удавалось передислоцироваться. Радиус действия пеших патрулей, а следовательно, и их результативность сокращались из-за плотности джунг-левых зарослей. Различные авиационные техсредства, как, например, радары и инфракрасные приборы, оказывались чаще всего совершенно бесполезными.

Специалисты разработали приспособление для “вынюхивания” противника. Установленная на пролетающем над зарослями вертолете, такая машина реагировала на концентрацию человеческой мочи на земле. Поскольку никого, кроме солдат противника, на данной территории находиться не могло, показания прибора о наличии там большой концентрации мочи позволяли засечь неприятеля. На какое-то время на “вынюхиватель” чуть ли не молились, считая его некой панацеей, волшебным инструментом сбора разведданных. Поначалу результаты действительно были впечатляющими, но потом коммунисты узнали о приборе и стали оставлять там и тут ведра с мочой, сами же преспокойно шли дальше. Однако данный подход все равно оправдывал себя в более открытых районах дельты Меконга.

“Отыскав” врага, его предстояло “сковать”, что в данном случае означало “пришить” к земле, не дать никуда двинуться, чтобы уничтожить его на месте огневой мощью. Данный прием считался особенно американским, поскольку Улисс С. Грант так же “сковал” войска Ли при Аппоматтоксе. Подобное наблюдалось во время Первой и Второй мировых войн, когда США и их союзники сражались с немцами.

Но во Вьетнаме все обстояло по-другому. Крупные части противника действовали около ДМЗ, поблизости от границ Лаоса и Камбоджи. Если американцы атаковали, неприятель просто уходил в Северный Вьетнам или соседние страны, доступ в которые войскам США оставался закрытым. Даже тем крупным формированиям коммунистов, которые находились вдалеке от границ, трудно было навязать бой, заставить сражаться. ВК и АСВ не стремились защищать какие-то точки на местности. Они покидали даже районы базирования, надеясь, что американцы не найдут большинства складов и схронов, а также зная, что “джи-ай” все равно скоро уйдут.

У ВК и АСВ почти всегда имелась возможность получить сведения о готовящейся операции до ее начала, поскольку на подготовку любого карательного мероприятия требовалось время, а процесс приготовления не мог ускользнуть от внимания вьетнамцев, выполнявших большую часть черной работы на американских базах. Рейды авиации нельзя было проводить, не координируя планов с южновьетнамскими военными и гражданскими чиновниками, штабы и учреждения которых кишели коммунистическими агентами. Даже если бы структуры ВСРВ и не наводняли шпионы, все равно контрразведка у союзников работала из рук вон плохо, а на нарушения требований секретности они смотрели сквозь пальцы. В результате преступной беззаботности многие операции оказывались просто обреченными на неуспех.

Американцы тоже не слишком усердствовали для того, чтобы лишить возможности умного и хитрого противника пронюхивать о готовящихся мероприятиях. Как младшие, так и старшие офицеры позволяли себе “свободно болтать” по рации и по радиотелефонам. Все воинские части США использовали ежедневно менявшиеся сокращенные коды, что создавало ощущение надежного сохранения тайны. Однако противник распознавал коды буквально через несколько минут после того, как американцы начинали их применять. Собирая данные, поступающие из разных источников, неприятель знал все, что ему было нужно, о предстоящих рейдах сил США, кроме точного времени и места их проведения. Уточнить необходимые данные помогали артиллерия и авиация, “отрабатывавшие” накануне высадки будущий район десантирования воздушной кавалерии.

Происходили и вовсе курьезные случаи. Морские пехотинцы проводили как большие, так и малые амфибийные операции на всей прибрежной территории, находившейся в зоне их оперативной ответственности, якобы с целью захватить противника врасплох. Разумеется, во время таких десантов морские пехотинцы совершенствовали свое мастерство, что, вероятно, и являлось причиной, почему подобного рода операции вообще проводились во Вьетнаме. Кто-нибудь, конечно, возразит, но суть не в этом, а в том, что за сутки до начала мероприятия в море, ровно напротив места будущей высадки, появлялся большой санитарный корабль и все двадцать четыре часа маячил на горизонте. Надо ли говорить, что проку от амфибийных операций было крайне мало.

Существовало и существует мнение, будто зоны бомбометания В-52 были известны противнику заранее, что отчасти верно. На начальном этапе применения В-52 из соображений международной безопасности воздушного пространства “большим птицам” приходилось сообщать свои маршруты и время проведения полетов в международную диспетчерскую в Гонконге. Конечно, коммунистические агенты проникли и туда. Они сообщали необходимые сведения о полетах американских бомбардировщиков северным вьетнамцам, а те уведомляли свои войска о том, когда и куда полетят В-52. Позднее, правда, США приняли меры и засекретили маршруты, однако на протяжении всей войны русские “траулеры” постоянно торчали на рейде около Гуама (главной базы В-52) и сообщали об отлете каждой эскадрильи вьетнамцам. Тем не составляло труда подсчитать, когда примерно В-52 будут над Вьетнамом, правда, где именно, они знать не могли. Не более заботилось о вопросах поддержания режима секретности и командование штурмовой авиации ВМФ и ВВС США. До самой середины мая 1967 года они осуществляли налеты на Ханой и его окрестности “группами с примерно недельной периодичностью, всегда в 14.30”, как отмечал британский посол в Ханое Джон Колвин.

Если войска Соединенных Штатов оказывались не в состоянии “отыскать” и “сковать” противника, то, соответственно, не могли “разбить” и “прикончить” его, а именно этого и требовала стратегия войны на истощение – нанесения неприятелю невосполнимого урона. Вооруженные силы США могли убить и искалечить сотни тысяч солдат ВК и АСВ, но им было не под силу достигнуть в “изматывании” врага такого почти мистического уровня, когда Хо и Зиап сказали бы: “Все, точка, такие потери для нас неприемлемы”.

И в то же время, хотя война на истощение не становилась тем средством, которое бы заставило Ханой прекратить агрессию, определенные позитивные результаты она приносила. Стратегия позволяла США владеть оперативной инициативой в Южном Вьетнаме, срывать планы врага, заставляя его постоянно перемещаться, и давала возможность держать основные силы коммунистов в отдалении от крупных населенных центров. Несмотря на то что в 1966-м с помощью данного подхода американцам не удалось измотать противника так, чтобы сделать его неспособным посылать в бой войска, силы США и АРВ своими действиями наносили вражеским частям тяжелые потери. Более того, события 1966-го и начала 1967 года убедили Хо, Зиапа и все Политбюро ЦК ПТВ в том, что военная ситуация в Южном Вьетнаме складывается не в их пользу и что нужно резко менять стратегию.

Однако на той войне были и другие фронты, и один из них-умиротворение. На нем к 1966 году успели уже повоевать многие. В сороковых и пятидесятых французам не удалось заручиться поддержкой вьетнамского народа, не лучше дела обстояли и у Дьема с его когортой. Их agrovilles (буквально “аграрные города” – крупные сельскохозяйственные объединения) и стратегическая программа переустройства села, начатая в 1962-м, казались тогда многообещающим предприятием, но, будучи слишком претенциозной, слишком революционной и слишком преждевременной для консервативных вьетнамских крестьян, она с треском провалилась. В середине 1964-го южновьетнамское руководство взялось за реализацию программы Хоп Так (кооперации). И снова правительство “перегнуло палку”. Генерал Вестморленд писал: “Год 1965 стал годом предпринимаемых всеми величайших усилий, принесших более чем скромные результаты”‹16›.

“Более чем скромные результаты” оказались следствием не только неспособности правительства Южного Вьетнама (ПЮВ) разработать реалистическую и работоспособную программу умиротворения крестьян, но также и двойственного, непоследовательного подхода к проблеме со стороны Соединенных Штатов. Управление по вопросам международного развития, ЦРУ и Информационное агентство США имели каждое свои инфраструктуры, цепочки которых тянулись от южновьетнамских деревень через Сайгон к Вашингтону. Но ни одной из служб не принадлежало исключительное право заниматься решением вопросов, ни одна не являлась главной. И не только это. Хотя операции по поиску и уничтожению вынуждали части Главных сил противника держаться от деревень и сел в стороне, жизнь в сельских районах все равно не была безопасной. США не смогли создать полицейские и охранные отряды (нечто вроде Народных сил) для защиты деревень от партизан Вьетконга. И наконец, затрудняло процесс умиротворения старое betе noire – отсутствие союзного командования. Для успеха в данном направлении требовалась особенно четкая координация между операциями по обнаружению и уничтожению, проводимыми войсками США, и мерами по очистке и удержанию, предпринимаемыми АРВ и включающими в себя использование приемов психологической войны.

Провал “ROLLING THUNDER” и недостаточная результативность стратегии Вестморленда в конце 1965-го и в начале 1966 года выдвинули на передний план программу умиротворения. Президент Джонсон сознавал, что по внутриполитическим причинам должен показать народу Америки, что в становившейся все менее популярной войне во Вьетнаме намечаются подвижки хоть где-то. Несмотря на довольно значительные силы, отправленные в регион, невзирая на ужесточенные налеты авиации, граждане Соединенных Штатов не видели искомого “света в конце тоннеля”. Тогда президент сделал ставку “на другую лошадь”. Так, в начале 1966-го чиновники в Сайгоне и Вашингтоне “затрубили в трубы”, созывая всех и каждого под знамена программы пацификации. Роберт Комер, этот прожженный бюрократ, первым унюхал выгоды, которые сулил новый курс, и скоро оказался на посту специального помощника президента по вопросам умиротворения. Позднее, в 1967 – 1968 гг., занимая должность руководителя программы пацификации в штабе Вестморленда в Сайгоне, он обладал широкими полномочиями – “большой дубинкой”, с помощью которой стремился “завоевать сердца и умы южновьетнамского населения”, над чем, между прочим, всегда смеялся, не прилюдно, конечно.

Еще одним ведомством, старавшимся “оттянуть на себя кусок миротворческого одеяла”, была старая добрая американская армия. В июле 1965-го начальник штаба сухопутных войск генерал Гарольд К. Джонсон собрал в Пентагоне группу тщательно отобранных молодых офицеров, обладавших опытом работы советниками во Вьетнаме, и дал им задание разработать альтернативу концепции войны на истощение. Они взяли под козырек и в марте 1966 года выпустили коллективный труд, сокращенно называвшийся ПРОГЮВ, то есть Программа умиротворения и долгосрочного развития Южного Вьетнама (PRO VN – Program for the Pacification and Long-Term Development of South Vietnam). ПРОГЮВ представляла собой эпохальное творение, где правительству рекомендовалось целое сонмище мер, от пересмотра национальной стратегии до новых назначений вплоть до самого нижнего звена корпуса советников США в Южном Вьетнаме.

Читая ПРОГЮВ сегодня, поражаешься искренности и проницательности авторов. Под “победой” они понимали достижение такого положения, “когда бы типичный вьетнамский крестьянин добровольно поддерживал правительство Южного Вьетнама”‹17›. В работе говорилось: первое, проводимая в настоящий момент американцами военная кампания не приближает США к конечной цели, второе, нужно вести основную работу на уровне провинций, районов и деревень и, наконец, отдать главный приоритет политике умиротворения. Хотя разработчики ПРОГЮВ в первую очередь предлагали сконцентрировать усилия на умиротворении, они, по-видимому подсознательно, понимали, что в конце 1965 – начале 1966 гг. революционно-освободительная война, по Зиапу, переходила от фазы восстания к смешанному этапу, при котором повстанческо-партизанские методы войны сочетаются с ведением боевых действий обычными средствами. Держа в уме эту концепцию, авторы ПРОГЮВ рекомендовали в качестве “наиболее высокоприоритетных мер” следующие: чтобы “действия большей части войск США и Свободного мира, а также и приданных им формирований ВСРВ были направлены против зон базирования противника и против его линий коммуникаций в Южном Вьетнаме, в Лаосе и в Камбодже…”‹18›. В работе указывалось на то, в чем заключаются недостатки организации работы по проведению в жизнь программы умиротворения: неналаженность системы управления процессом, непонимание его важности руководителями американских служб в Южном Вьетнаме.

Критика, содержавшаяся в работе, не понравилась генералу Джонсону, и он запретил распространение документа в МО. В конце весны 1966-го участники разработки ПРОГЮВ довели результаты своих исследований до сведения штабов ГЛАВКОМТИХ и КОВ-ПЮВ. К сожалению, сыграли свою роль молодость и самонадеянность офицеров, которые повели себя точно “Христос, явившийся очистить храм”. Они сумели настроить против себя генералов, в одобрении и поддержке которых нуждались, так что в штабах командующего ВС США в районе Тихого океана и Командования по оказанию военной помощи ЮВ не пожелали прислушаться к рекомендациям. ГЛАВКОМТИХ передал решение вопроса на усмотрение КОМКОВПЮВ, а тот приступил к “утоплению” труда авторов ПРОГЮВ в бюрократических пучинах, рекомендовав сократить работу “до размеров концептуального документа и отправить для изучения в Совет государственной безопасности”.

Труд заслуживал лучшей участи. Главным его душителем являлся генерал Вестморленд, и, хотя он нигде не упоминает о ПРОГЮВ в своих воспоминаниях, мотивы, которыми он руководствовался, вполне понятны. ПРОГЮВ впрямую била по стратегии обнаружения и уничтожения, которую Вестморленд считал верной. Кроме того, реализация этой программы была бы сопряжена с перераспределением властных полномочий и передачи значительной их части от командующего КОВПЮВ послу, который, в соответствии с установками ПРОГЮВ, становился бы проконсулом и единственным лицом, управляющим действиями США в стране (включая и военные операции). Авторы работы предлагали США глубже включаться в решение административных вопросов правительства Южного Вьетнама (Вестморленд считал это неразумным) и намекали на целесообразность создания единого союзнического командования, тогда как Вестморленд полагал, что это не только не нужно, но и невозможно. В действительности же основной недостаток труда заключался в том, что основной упор авторы его делали на умиротворение и антиповстанческие мероприятия. То есть они предлагали способы “лечения болезни”, находящейся в фазе I, тогда как процесс перетек в фазу II и развивался в направлении фазы III.

Возможно, не менее основательной причиной для отклонения ПРОГЮВ Вестморлендом являлось то, что программа не была “местного производства”, то есть составили ее не в штабе КОВПЮВ в Сайгоне. К тому же командующий не мог принять концепции ПРОГЮВ, базирующейся на том, что стратегия обнаружения и уничтожения – его стратегия – неверна, более того, смириться с тем, что выводы об этом сделал не он сам, не его штаб, а группа каких-то молодых офицеров, находившаяся за 20 000 км от места событий. Хотя ПРОГЮВ приказала долго жить, она сыграла определенную положительную роль, став некой питательной средой, на которой в 1969-м взросло “дитя ПРОГЮВ”, которому в других обстоятельствах и при другом командующем суждено было снискать доверие и получить поддержку.

ПРОГЮВ стала побудительным мотивом для создания других концепций умиротворения. В апреле 1966 года миссия США в Сайгоне организовала группу по выработке тактических приоритетов. К лету она произвела на свет собственное пространное и бесполезное исследование. В июле посольство собрало еще один авторитетный коллектив экспертов, призванный определить правильные задачи для военных и полувоенных сил, действующих на территории Южного Вьетнама. Рекомендации этой группы тоже отправились в чистилище с эпитафией “для дальнейшего рассмотрения”.

Наконец генерал Вестморленд и штаб КОВПЮВ узрели перспективы политики умиротворения и присоединились к хору ее сторонников. 26 августа 1966 года КОВПЮВ опубликовало “Концепцию проведения военных операций в Южном Вьетнаме”. В этом пространном документе, направленном командующему ВС США в районе Тихого океана и в Объединенный комитет начальников штабов, делался упор на то, что одновременно с продолжением атак на районы базирования неприятеля надлежит осуществлять программу умиротворения. О политике пацификации в 1966 году можно было бы высказаться примерно так же, как в свое время Марк Твен о погоде: все говорили об умиротворении, но никто ничего реально не делал. После совещания на высшем административном уровне в Гонолулу в феврале 1966-го предпринимались шаги в направлении реорганизации процесса умиротворения в рамках полномочий миссии в Сайгоне. Занятые в программе гражданские службы перешли в ведение помощника посла Портера. Портер с задачей не справился. Посол Лодж не оказал ему помощи, а руководителям служб через свои связи в Вашингтоне удавалось действовать в обход Портера. 26 ноября 1966 года была произведена еще одна попытка реогранизации. Миссия создала Управление по гражданским делам (Office of Civil Operations, сокращенно ОСО), поставив все гражданские службы, занятые в программе по умиротворению населения, под контроль этого оперативного органа, возглавляемого Портером. Ситуация повторилась: службы фактически бойкотировали управление, Лодж по-прежнему не оказывал Портеру содействия, и в конце концов в Вашингтоне потеряли веру в целесообразность существования ОСО. В результате в том, что касается умиротворения, в 1966 году во Вьетнаме много говорилось и мало делалось.

Небольшим оказался прогресс, достигнутый и в других аспектах политики умиротворения – государственном строительстве и укреплении ВСРВ. Вместо этого США сконцентрировались на “ROLLING THUNDER” и “войне Вести”, что было куда проще, чем пытаться превратить в единую нацию народ, никогда таковой не являвшийся. Соответственно, у южновьетнамцев отсутствовали такие понятия, как патриотизм и самопожертвование во имя родины. Границы родины кончались для них за околицей родной деревни, а понятие “нация” подменялось семьей, кланом, частью которого являлись давно умершие предки. Больше ничего не связывало население страны, где проживали представители разных племен, молившиеся разным богам и говорившие на разных наречиях. Все эти группы населения рассматривали своих соседей из других групп в лучшем случае не как врагов, и никто не испытывал ни малейших верноподданнических чувств по отношению к центральному правительству, структуры которого сверху донизу пронизывали расцветавшие пышным цветом непотизм и кумовство. Чиновник заботился о представителях своего клана, а те в свою очередь всецело поддерживали занимающего начальственную должность родича или друга. Если американцы пытались сместить какого-то гражданского служащего или генерала, то сталкивались с тихим, но упорным противодействием, проволочками, увертками и отговорками. Позднее американцы выясняли, что такое (обычно проворовавшееся или некомпетентное) должностное лицо являлось родственником жены другого чиновника – того, от которого фактически и добивались его увольнения.

Вьетнаму не чужды были и другие “восточные традиции” – коррупция и использование служебного положения в личных целях. Государственные служащие, включая и армейских офицеров, рассматривали взятки и дорогие подарки как нечто само собой разумеющееся – некую прибавку к жалованью, поскольку зарплаты их зачастую бывали очень низкими. Причем если среди чиновничества попадался честный работник, отказывающийся использовать занимаемое положение с тем, чтобы помочь родственникам или друзьям, на него смотрели вовсе не как на патриота, болеющего за дело, которому он служит, а как на некоего отщепенца, зазнавшегося и забывшего свою родню. Высшие руководители Южного Вьетнама использовали некую уловку, предоставляя женам распоряжаться семейными финансами. Формально такой чиновник взяток не брал, однако сути дела его “бескорыстие” не меняло. Доверенные женам, кошельки мужей лопались от подношений.

Третий фактор, тормозивший реформы в Южном Вьетнаме, обусловливался тем, что чиновникам и офицерам полагалось иметь хотя бы законченное среднее образование. На деле это означало: все более или менее значимые посты доставались представителям элиты. Даже выдающийся, наделенный талантами руководителя выходец из крестьянской семьи не мог рассчитывать пробиться в верха. В результате, хотя правительства в Южном Вьетнаме менялись часто, все они походили одно на другое и являли собой сборища высокомерных, продажных, некомпетентных и страшно далеких от народа “мандаринов”.

У любого, кто занимается проблемами изучения этой войны, возникает естественный вопрос: почему Америка, солдаты которой умирали за Южный Вьетнам, налогоплательщики которой поддерживали его своими деньгами, не могла заставить самих южновьетнамцев сражаться за свою страну? Отсюда вытекает так называемый фактор “рычагов”, с помощью которых США иногда удавалось кое-чего добиться в данном направлении. Роберт У. Комер откровенно признается, что о рычагах “…больше говорили, чем пытались применять их”‹19›. Кому, как не ему, знать. В правительственных кругах Соединенных Штатов не было более страстного и последовательного практика использования этих самых рычагов, чем честолюбивый и напористый Боб Комер. Однако при всех этих качествах у Комера хватало ума видеть и оборотную сторону концепции “рычагов”. Сложность заключалась в том, что “правительственное здание” Южного Вьетнама представляло собой не более чем карточный домик, и излишне энергичный политический механик со своими рычагами мог запросто обрушить все сооружение. К тому же в США всегда опасались вырастить в Южном Вьетнаме этаких “американских приживальщиков”. И наконец, в правящих кругах Соединенных Штатов крепло понимание того, что южновьетнамцы люди гордые, чувствительные и склонные к ксенофобии. В долгосрочной перспективе не будет пользы в том, что ими станут управлять руководители, лишенные воли и постоянно оглядывающиеся на заморских покровителей. Так или иначе, США не смогли добиться от лидеров Южного Вьетнама принятия мер, способных реформировать и усилить правительство. Как говаривал генерал Джордж Паттон: “Нельзя проталкивать кусок спагетти”, а США именно этим все время и занимались.

То же самое происходило в 1966-м и с попытками военного строительства в ВСРВ, в процессе которого “инструмент зодчего” все время наталкивался на те же проблемы коррупции, кумовства и свойства и т.д. Особенно удручающе в 1966 году обстояли дела с сухопутными силами Республики Вьетнам. За редким исключением боеспособность их бывала ниже всякой критики. Главной бедой являлось отсутствие побудительных мотивов, которые бы могли заставить бойцов АРВ сражаться. К 1966-му дезертирство приняло катастрофические масштабы. Вот пример – за последние три месяца года личный состав дислоцированной поблизости от Сайгона 5-й пехотной дивизии АРВ уменьшился на 2500 человек. Кризис в данном случае усугублялся повальным бегством от призыва. По оценкам, к концу 1965-го количество молодых людей призывного возраста, уклоняющихся от военной службы, достигало 232 000 чел. К середине 1966-го проблема некомплекта в южновьетнамских войсках встала настолько остро, что Вестморленд запретил создание новых частей и соединений АРВ до тех пор, пока численность военнослужащих в уже имеющихся не будет доведена до нормы‹20›.

Не лучшее положение с мотивацией складывалось и в офицерском корпусе АРВ. Генералы целиком уходили в политику, при этом своих прямых, собственно военных обязанностей они не знали и знать не желали. Они были в худшем смысле этого слова “генералами от политики”, назначенными на командные посты правительством по политическим соображениям. Младшие офицеры, часто выходцы из зажиточных семей, не имели опыта и особого желания сражаться, и все – как старшие, так и младшие командиры – наплевательски относились к солдатам, которых элементарный голод толкал на грабеж местного населения. Народ, естественно, ненавидел их за это, а программа умиротворения буксовала.

Американские советники на местах – в дивизиях, полках и батальонах – неизменно сигнализировали о плачевном состоянии дел в армии и пытались исправить положение – избавиться от некомпетентных офицеров, используя доступные им “рычаги”. Однако такие попытки, как правило, заканчивались ничем. Аналогичная ситуация наблюдалась и на более высоком уровне. Я думал как-то, что генерала Абрамса, “профессионала из профессионалов”, хватит удар, когда он с болью в голосе говорил об одном южновьетнамском командире дивизии: “Этот тип не просто самый худший генерал в южновьетнамской армии, он худший генерал по меркам любой армии в мире!” Между прочим, “Эйб” (“Abe” – прозвище Абрамса), к тому времени уже КОМКОВПЮВ, потратил не меньше двух лет, чтобы избавиться от “худшего в мире генерала”, да и тогда “убрали” его наверх.

В 1966-м США открыли во Вьетнаме “четвертый фронт”, то есть попытались добиться окончания войны с помощью переговоров. В 1965-м администрация Джонсона уже делала некоторые нерешительные шаги в данном направлении, но ни одна из сторон не принимала их всерьез. В 1966-м постоянное давление “голубей мира” дома и отсутствие очевидного прогресса на трех остальных “фронтах” (в программе “ROLLING THUNDER”, в войне на истощение и в пацификации) вновь сделала актуальной для Белого дома тему переговоров с Ханоем.

Первым шагом стало приостановление бомбежек в период с 24 декабря 1965 по 31 января 1966гг. Действуя через своего посла в Бирме Генри Байроуэда, США 29 декабря 1965 года вошли в контакт с северовьетнамским консулом в Рангуне, By Xyy Бинем. Бай-роуэд обратил внимание Биня на то, что бомбардировки приостановлены и в связи с этим Северный Вьетнам мог бы проявить ответное миролюбие‹21›. На протяжении почти целого месяца единственной реакций Ханоя оставалось сделанное 4 января 1966 года публичное заявление том, что пауза в авианалетах не что иное, как уловка американцев. И дальше тишина. Под давлением “ястребов” в конгрессе президент Джонсон отдал приказ о возобновлении авиаударов с 31 января. В тот день, когда бомбы вновь посыпались на Вьетнам, Бинь довел до сведения Байроуэда ответ Политбюро ЦК ПТВ. Внешне текст документа не давал поводов для оптимизма, однако возможность продолжения контактов сохранялась, пока 29 февраля обе стороны окончательно не утратили интереса к проекту под кодовым названием “PINTА”.

Не успел самоисчерпаться “рангунский вариант”, как в лице специального представителя правительства Канады в Сайгоне и Ханое, Честера Раунинга, появилась другая возможность для переговоров. В начале марта 1966 года Раунинг виделся с Фам Ван Донгом, который попросил канадца повторить игру Байроуэда – Биня. Условия Северного Вьетнама: безоговорочное и окончательное прекращение бомбардировок взамен на туманные обещания коммунистов пойти на некоторый компромисс. При посредничестве Раунинга стороны обменялись серией двусмысленных посланий, после чего к концу июня процесс сошел на нет.

Следующим шагом в том же направлении стал проект под кодовым наименованием “MARIGOLD” (“Ноготок” – название цветка). На сей раз контакт получился трехступенчатым. 27 июня Левандовс-кий, польский представитель в Международной контрольной комиссии, надзиравшей за соблюдением условий Женевской конвенции, сообщил послу Италии в Южном Вьетнаме, д'Орланди, что только что вернулся из Северного Вьетнама с мирными предложениями. Д'Орланди немедленно передал информацию Генри Кэботу Лоджу, американскому послу в Южном Вьетнаме‹22›. Затем, в конце июня, авиация Соединенных Штатов разбомбила северовьетнамские хранилища ГСМ в окрестностях Ханоя, а 17 июля Хо Ши Мин заявил о том, что никакие переговоры с США невозможны.

К концу года наметилось некоторое потепление, и на какое-то время показалось, что существует возможность достигнуть прогресса. Однако неспособность администрации Джонсона координировать военные и дипломатические усилия похоронила возникшую на горизонте надежду. 2 декабря ВВС США впервые разбомбили два объекта АСВ под Ханоем, а 4 и 5 декабря вновь нанесли удар по тем же и по другим целям вблизи столицы Северного Вьетнама. 13 и 14 декабря подверглись бомбардировкам новые объекты под Ханоем, что разозлило северовьетнамских руководителей, решивших, что США пытаются принудить их к переговорам силой. Американцы попытались объясниться, но Политбюро ЦК ПТВ поломало все достигнутые договоренности. Проект “MARIGOLD” почил в бозе. Таким образом, война на “четвертом фронте” оказалась еще менее продуктивной для США, чем все прочие.

Каковы ж результаты четырехколейной стратегии по итогам 1966 года? В целом они довольно скромны. Между тем война ни в коем случае не была проиграна, и имелись основания ожидать улучшений на всех четырех направлениях. Так, оставалась возможность повысить действенность “ROLLING THUNDER” путем расширения зоны бомбардировок и увеличения списка целей. По крайней мере, так полагали генералы и адмиралы. Используя стратегию войны на истощение, Вестморленду не удалось преодолеть “болевого порога” коммунистических руководителей и заставить их отозвать войска с Юга. И опять оставалась надежда, что в 1967-м с наращиванием военного присутствия США в Южном Вьетнаме дела пойдут лучше и задача будет решена. Политика умиротворения в 1966-м практически полностью провалилась, но как в Вашингтоне, так и в Сайгоне отмечалась заметная заинтересованность в данном вопросе, стремление сконцентрировать усилия на этом направлении и достичь больших успехов в 1967-м. Переговоры оказались бесплодными, однако обе стороны пусть и неохотно, но все-таки попытались сделать какие-то шаги навстречу друг другу.

Большой проблемой США в 1966-м стало отсутствие должной координации действий на всех “четырех фронтах”. Управление “ROLLING THUNDER” требовало взаимодействия множества служб и штабов, начиная от Белого дома, Пентагона и ГЛАВКОМ-ТИХ и кончая оперативно-тактическими командованиями на местах. Вследствие этого в результате налетов, многие из которых планировались заранее, за недели вперед, уничтожались не только объекты на территории противника, но и сводились на нет скоромные достижения на пути переговорного процесса. Боевые действия в Южном Вьетнаме велись без оглядки на то, что происходило “на фронте”, где осуществлялись попытки умиротворения и ведения переговоров, а координация с “ROLLING THUNDER” в большинстве случаев и вовсе отсутствовала. Политика умиротворения проводилась в жизнь нерешительно, непоследовательно и без должного взаимодействия между отдельными службами. Вина за все это ложится, конечно, на Белый дом, на его тогдашнего руководителя, сложного и непоследовательного человека, президента Джонсона.

Но если в 1966 году у США и правительства Южного Вьетнама (ПЮВ) отсутствовали поводы наполнять шампанским бокалы победителей, особых причин для оптимизма не было и в Ханое. Споры по поводу стратегии ВК и АСВ в южновьетнамском конфликте, начавшиеся в 1965-м с момента ввода в регион сухопутных сил Соединенных Штатов, полыхали жарким пламенем в течение всего 1966-го. Командующий войсками коммунистов на Юге, генерал Нгу-ен Ши Тань, настаивал на том же, на чем и в 1965-м, – на продолжении атак частей Главных сил ВК и АСВ на крупные американские базы. Зиап по-прежнему считал, что такие рейды малопродуктивны и дорого обходятся нападающим, а потому следует вновь вернуться к партизанской войне. Анализ операций ВК и АСВ в период с ноября 1965 по май 1966 гг. показывает, что победу в дебатах одержал Тань. Базовая стратегия АСВ строилась на том, чтобы выманивать американские части в необитаемые джунгли поблизости от границ Южного Вьетнама и пытаться там уничтожать противника, чтобы в случае провала избегнуть разгрома, скрывшись на территории соседних государств.

В феврале 1966-го северовьетнамцы усовершенствовали подход к ведению “приграничной войны”, послав 324-ю и 341 -ю дивизии АСВ через ДМЗ в самую северную провинцию Южного Вьетнама, Куанг-Три. Одновременно они выдвинули значительные силы АСВ с их баз в Лаосе в провинцию Тхуа-Тхиен, расположенную сразу же к югу от Куанг-Три. Данный шаг поставил генерала Вестморленда в сложную ситуацию. Наипервейшей проблемой являлась география данного района. Две северные провинции отделяла от остальной территории Южного Вьетнама высокая горная гряда, протянувшаяся от границы с Лаосом до моря чуть севернее Да-Нанга. Единственная дорога, узкая и извилистая, пролегала через знаменитый перевал Хай-Ван – превосходное место для того, кто хочет устроить засаду. Проблема усугублялась тем, что к северу от горного хребта не было всепогодных гаваней. Осуществление тыловой поддержки крупных сил США и правительства Южного Вьетнама (ПЮВ) в двух северных провинциях оказалось бы нелегкой задачей.

Перебрасывая силы АСВ в район Куанг-Три – Тхуа-Тхиен (северовьетнамцы называли его фронтом Три – Тхиен), командование коммунистов использовало факт незначительного военного присутствия там войск США и ПЮВ. Против АСВ в данном районе Вестморленд мог выставить только одну южновьетнамскую дивизию (о боевых качествах которой ничего не было известно) и всего один батальон морской пехоты США. Вестморленд полагал, что первейшая задача Ханоя состоит в том, чтобы оттянуть из густонаселенных провинций к северу значительные силы США и ПЮВ, однако он также усматривал в действиях противника и более далеко идущую попытку отторгнуть изолированные территории и создать там “освободительное” правительство‹23›. По причинам, которых Вестморленд нигде не объясняет, перспектива создания на изолированной территории Южного Вьетнама коммунистического правительства всегда являлась предметом особой озабоченности командующего КОВПЮВ.

Правильность рассуждений Вестморленда в отношении того, что Ханой отправил крупные силы АСВ в район Три – Тхиен с целью оттянуть на север войска США и ПЮВ, подтверждает сам Зиап‹24›. Заявление Зиапа может служить средством для самооправдания, поскольку единственное, чего удалось достигнуть коммунистам открытием фронта Три – Тхиен, так это заставить американцев и правительство Южного Вьетнама послать туда больше войск. Вестморленд ловко парировал выдвижение АСВ, перебросив в угрожаемый район из Да-Нанга части морской пехоты США и подкрепив их армейскими подразделениями, в том числе артиллерийским батальоном, оснащенным 175-мм орудиями с дальностью огня свыше 30 км. Для обеспечения тыловой поддержки, он приказал “морским пчелам” построить несколько всепогодных гаваней на побережье северных провинций. Предпринятые командующим шаги в значительной мере свели на нет эффект от выдвижения войск коммунистов в северные районы Южного Вьетнама в начале 1966 года.

Между Зиапом и Танем отмечается интересная разница в высказываниях по поводу создания фронта Три – Тхиен и боевых действий на нем. Зиап считал это главным стратегическим решением Ханоя в 1966-м, в то время как Тань в своих объемистых и пространных трудах придерживается совершенно иного мнения. Причина, вероятно, в том, что этот фронт в Южном Вьетнаме оказался под командованием Зиапа. Вопросы тыловой поддержки, организация связи и присылка пополнений войскам, действующим поблизости от ДМЗ, – все это было бы проще контролировать, находясь в Северном Вьетнаме, чем в удаленном штабе Таня на юге Камбоджи. Так или иначе, данное перераспределение обязанностей не могло не подогревать взаимного соперничества между двумя северовьетнамскими генералами. Заболевание, которое так же универсально, как воинские звания и приветствия.

После того как в мае 1966-го юго-западный муссон положил конец операциям ВК и АСВ, у коммунистов начались серьезные дебаты в отношении стратегии. Из-за избранного Вестморлендом курса на операции по обнаружению и уничтожению Ханой утратил инициативу. Везде – от плантации Мишлена под Сайгоном до фронта Три – Тхиен – наступления коммунистов были отражены с большими потерями для нападавших. Летом 1966 года северовьетнамские руководители затаились, что всегда говорило о приближении совещания на самом высоком уровне. Начиная с июля 1966-го заговорили пушки коммунистической демагогии. Таню приходилось защищать собственную стратегию массированных военных операций. Он, ничуть не смущаясь, контратаковал – и не только в кулуарах Политбюро, но и на страницах коммунистических газет.

В июле 1966-го в своей статье в ежедневном коммунистическом печатном органе “Хок Тап” Тань яростно атаковал Зиапа и его сторонников, обвиняя соперника (хотя и не называя его по имени) в попытках воевать на Юге “по старинке”. Дважды, говоря о нем, он использовал термин “устаревший” и отзывался о Зиапе как о человеке, обладающем “…взглядом на вещи, не имеющим ничего общего с реальностью”. Далее он бил по Зиапу прямой наводкой: “Повторять те приемы, которые давно стали достоянием истории, перед лицом новой реальности, есть не что иное, как авантюризм”. Он называл Зиапа человеком, взгляд которого обращен назад и который “…ищет нового в прописанных в книгах рецептах, механически копирует опыт прошлого или опыт других стран…”‹25›.

Если перевести это с жаргона коммунистической риторики на человеческий язык, сказанное надо понимать так: Зиап не осознает той ситуации, которая складывается на Юге, а критика методов Таня и советы вернуться к партизанской войне продиктованы неспособностью мыслить по-новому и книжной зашоренностью. В подтексте читалось раздражение боевого командира (Таня), вынужденного выслушивать заявления ничего не понимающих, сидящих где-то далеко в тылу штабистов. Противник Таня, Вестморленд, мог бы понять вьетнамского “собрата по оружию”. Правда, Вестморленд направлял свое раздражение не на непосредственное начальство, а на “вундеркиндов” и “фельдмаршалов” из госдепартамента, которые, не обладая боевым опытом, учат его тому, как надо вести войну. Раздражение это вполне понятно, ему, наверное, не одна тысяча лет. По крайней мере, два тысячелетия назад один полководец оставил красноречивое свидетельство того, как бесит генералов критика со стороны “тыловых крыс”. Вот что писал римский консул Лу-ций Эмилий Павел, которого сенат и народ Рима послали воевать с македонянами:“…полководец должен выслушивать советы… от тех, кто находится там, где проходят боевые действия, кто видит местность, врага и может оценить обстановку, кто разделяет опасность, словно бы находясь на борту корабля (с полководцем). Следовательно, если есть кто-то, уверенный, что может подать мне совет в этой кампании, пусть едет ко мне в Македонию. Обещаю выдать ему коня, палатку и даже покрыть его дорожные издержки. Если такой советчик предпочитает городскую негу тяготам похода, пусть не беспокоится и не управляет кораблем, стоя на берегу”‹26›. Вот так и Тань с вызовом предлагал Зиапу: “Приезжай ко мне в Македонию”.

Первый залп Таня сразу же подхватил анонимный автор, творивший под псевдонимом Труонг Сон (“Длинный горный хребет”). Если Тань “палил с борта прямой наводкой”, то Труонг Сон вел “заградительный огонь”, доказывая, что, поскольку “большая война” по Таню почти уже привела к победе в конце 1965-го и в начале 1966 года, стратегия была верной. Он постоянно упоминает великие победы, одержанные коммунистами над войсками Соединенных Штатов. Если верить Труонгу, вьетнамцы уничтожали противника целыми батальонами, владели инициативой, а у “американцев из пяти подвижных дивизий осталось только три”‹27›. Эти хвастливые заявления ничем не подтверждались, поскольку являлись чистой ложью. В действительности все обстояло ровно наоборот. Победы одерживал Вестморленд, он владел инициативой, а американцы здорово потрепали силы ВК и АСВ.

Не успел опус Труонг Сона сойти с типографского станка, как ответный огонь по противнику открыли сторонники Зиапа. 10 июля 1966 года северовьетнамский военный эксперт, называвший себя Вуонг Тхуа By, провел в радиоэфире разбор статьи Труонг Сона. Он не стал оспаривать большинство из замечаний Труонга (особенно хвастовство о сказочных успехах), но куда прохладнее отзывался о базовой для Труонга и Таня стратегии широкомасштабных операций. Вуонг предлагал развивать концепции Труонга “более углубленно”, иными словами, оспорить их‹28›. После этого ответного выпада в публичных дебатах наступила пауза до 7 сентября 1966 года, когда в споре прорезался чей-то новый голосок, зазвучавший с другой стороны. Радио “Освобождение” транслировало из Южного Вьетнама (или, возможно, из Камбоджи) текст статьи некоего Куу Лонга (по-вьетнамски это имя означает “Река Меконг”). Теперь уже известно, что под псевдонимом “Куу Лонг” скрывался Тран До, генерал-майор АСВ, третий по старшинству офицер ЦУЮВ. Он считал, что на данном этапе партизанская война – наиболее эффективное средство борьбы с противником. Куу Лонг цитирует воззвание Хо Ши Мина, в котором в 1966-м “дядюшка” заявлял: “Война может продолжаться десять, двадцать лет или даже дольше”. Куу завершал свою диатрибу обещанием, что Вьетконг “…будет наносить удар за ударом в пять, в десять раз решительнее, чем прежде” по американским ЛК и тыловым базам‹29›. Следующий залп в этой “артиллерийской дуэли” выпалили пушки еще одного инкогнито, Ла Ба, выразившего свое мнение в правительственной прессе Ханоя 4 октября 1966 года. Автор целиком и полностью стоял на стороне Зиапа и до небес превозносил достоинства партизанской войны.

Когда же в конце октября 1966-го начался батальный сезон 1966 – 1967 гг., победа Таня в состязании стала очевидной. Сторонники партизанской концепции проиграли. Но “Куу Лонг”, или Тран До, не привык проигрывать и 13 ноября 1966 года вновь атаковал Таня. В радиопередаче Куу говорил о том, что современные партизаны не какая-то шайка неотесанных деревенских олухов в черных пижамах, ползающих по джунглям, нападающих из засады на одинокие грузовики и выкапывающих ямы-ловушки с отравленными кольями. Он заявлял, что коммунистические диверсанты достигли такого уровня боеспособности, что в состоянии помериться силами с крупными американскими подразделениями, даже если те получают поддержку авиации и бронетехники. Он повторял, что все войска, включая части Главных сил, могут и должны вести партизанскую войну. Примерно на половине своего выступления он давал бесплатный совет “ведущим и направляющим эшелонам”, говоря им, что “…им должно избегать применения ошибочных теорий вроде той, что воевать надо крупными подразделениями…”. Он откровенно заявлял, что, “если командование будет смотреть на вещи с позиции реалистов и позаботится о правильной организации войск, мы нанесем удары стратегического значения… по американцам”‹30›.

За выступлением Куу Лонга последовала контратака Таня. 12 декабря радио “Освобождение” передало анонимный ответ Куу Лонгу. Правда, с ним напрямую автор текста не полемизировал, а говорил, что война на Юге протекает нормально и что можно скоординировать действия партизан и обычных войск. Зиап не мог позволить себе оставить замечания Таня без внимания, и 22 декабря 1966 года радио Ханоя повторило многие из критических высказываний Куу Лонга в отношении стратегии Таня. В передаче перечислялись множественные достижения партизан, “…свидетельствующие о безграничном потенциале партизанской войны”. На этой последней руладе дебаты о концепции построения боевых действий в Южном Вьетнаме – по крайней мере, публичная их часть – завершились. Однако по-прежнему не было однозначного ответа на глобальный вопрос: в какой фазе находилась революционно-освободительная война и как именно следовало ее вести?

У действующих командиров, Таня и Вестморленда, были схожие стратегические концепции крупномасштабных боевых действий, оба ставили себе задачи измотать войска противника. Ни тот, ни другой с их стратегиями не одержали решающих побед. Тань и части Главных сил продолжали проигрывать сражения (и уступать инициативу). Вестморленд побеждал, но победы не производили должного впечатления на врага и не приносили выгод на дипломатическом фронте. Оба командующих встречали противодействие со стороны оппонентов – один в Вашингтоне, другой в Ханое. Вашингтон желал, чтобы больше внимания – фактически основное внимание – уделялось программе умиротворения. Ханой настаивал на расширении операций диверсионно-подрывного характера. Собственно говоря, противники обоих командующих хотели перейти к боевым действиям с применением небольших подразделений, тогда как сами командующие стремились к широкомасштабным сражениям.

Таня и Вестморленда объединяли и общие проблемы – например, большие сложности с обеспечением тыловой поддержки действующим частям. Вестморленд должен был строить порты, громадные сети аэродромов и баз, Тань и его помощники – заботиться о том, чтобы оставалась открытой тропа Хо Ши Мина. Обоим генералам приходилось воодушевлять и направлять своих “младших братьев” (АРВ и Вьетконг), которые с вековым вьетнамским упорством настаивали на том, чтобы “старшие братья” помогали им советом, а потом с традиционным постоянством поступали по-своему. Обе стороны отправляли в Южный Вьетнам все больше и больше солдат, и как Вестморленд, так и Тань предвидели, что в 1967 году боевые действия в этой стране станут и более масштабными, и более ожесточенными. Но вот чего ни один, ни другой не чувствовали, так это того, что в 1967-м в война придет к поворотному пункту.

1. Gravel, Pentagon Papers, IV:39.

2. Sharp, Strategy for Defeat, p. 108.

3. Ibid., p. 106.

4. Ibid., p. 116.

5. Gravel, Pentagon Papers, IV: 114.

6. Ibid., IV: 128.

7. Ibid… IV: 130.

8. Sharp and Westmoreland, Report, p. 100.

9. Ibid., p. 104.

10. Ibid.

11. Thompson and Frizzell, Lessons, p. 10.

12. Westmoreland, Soldier, p. 195.

13. Douglas Kinnard, The War Managers (Hanover, NH: University Press of New England, 1977). p. 75.

14. Fallaci, Interview, p. 82.

15. Sharp and Westmoreland, Report, pp. 113-114.

16. Ibid., pp. 230-231.

17. Department of the Army, “A Program for the Pacification and Long-Term Development of South Vietnam (PROVN)" (Washington, D.C.: Department of the Army, March 1966), p. 100.

18. Gravel, Pentagon Papers, 11:577.

19. Komer, Bureaucracy, p. 32.

20. Brig. Gen. James L. Collins, Development and Training of the South Vietnamese Army, 1950-1972, Vietnam Studies (Washington, D. C.: Department of the Army, 1975) pp. 56, 61, and 62.

21. Porter, Vietnam, 11:403 (Quoting an aide-memoire from Byroade to Vu, 29 December 1965).

22. Ibid., 11:425 (Quoting a cable from Lodge to Secretary of State Rusk, 29 June 1966).

23. Sharp and Westmoreland, Report, p. 116.

24. Vo Nguyen Giap, “The Big Victory, The Great Task,” Nhan Dan (Hanoi: 14-16 September 1967).

25. Nguyen Chi Thanh, ((Ideological Tasks of the Army and People in the South,” Hoc Tap (Hanoi: July 1966).

26. Livy, Titus Livius, Book XLIV:22.

27. Truong Son, “On the 1965-66 Dry Season,” Quan Doi Nhan Dan (Hanoi: July 1966).

28. McGarvey, Visions, p. 82.

29. Cuu Long, Liberation Radio, 7 September 1966.

30. Cuu Long, Liberation Radio, 13 November 1966.

 

Глава 17.

Лучший год и худший год. 1967 г.

Для обеих сторон-участниц конфликта 1967-й оказался одновременно “и лучшим и худшим годом”. Все – и коммунисты, и американцы – по итогам его понимали, что в деле достижения победы в “горячей войне” США сделали крупные шаги вперед. Несомненно, в 1967-м в том, что касается военных действий, появился наконец “свет в конце тоннеля”. Но с другой стороны, ни Америка, ни ее противник не могли разглядеть того, какой (опасный для одних и спасительный для других) перелом наметился в войне “на политическом и психологическом фронте” – то есть “дома”, в Соединенных Штатах, где идея продолжения боевых действий во Вьетнаме продолжала терять поддержку.

Не осознавая этого, но в то же время понимая, что они проигрывают противнику в военном противостоянии, как на Севере, так и на Юге, Хо, Зиап и Фам Ван Донг предпримут в 1967-м акции, которые в 1968-м еще более усугубят положение коммунистов и принесут крупную победу США и южным вьетнамцам. Одна из видных фигур конфликта будет устранена, а на авансцене событий появятся три новых американских “игрока”.

Подытоживая события 1967-го, можно условно разделить год на три отдельных части: январь – апрель, май – сентябрь и октябрь – декабрь, в каждом из этих периодов война меняла свой характер.

Январь – апрель

Оба противника продолжали наращивать военное присутствие в Южном Вьетнаме. Американцы перебросили в регион дополнительно 100 000 человек, на что АСВ ответили увеличением своего контингента примерно на такое же количество солдат. Вместе с тем численность сил Вьетконга снизилась, поскольку ВК не удавалось возмещать потери за счет рекрутирования новобранцев. Всего в начале 1967-го на стороне коммунистов сражалось около 280 000 человек, включая части Главных, Региональных и Административных сил, иррегулярные отряды и кадры политработников. Примерно 50 000 из этого количества приходилось на бойцов АСВ. У ВК и АСВ действовало девять штабов дивизий, тридцать четыре штаба полка, 152 боевых батальона и около 200 отдельных рот. Численный состав войск США, Южного Вьетнама и стран Свободного мира (Австралии, Новой Зеландии, Кореи и т.д.) в январе 1967 года достигал 1 173 800 человек.

Вестморленд и начальник ОГШ ВСРВ генерал Као Ван Вьен разработали союзнический план кампаний на 1967 год, имевший два основных отличия от стратегического курса 1966-го. Первое из них заключалось в том, что Вестморленд признал – по крайней мере, теоретически – необходимость оказания военной поддержки программе умиротворения. 24 апреля он заявил исполнительным редакторам Ассошиэйтед Пресс, что “главная цель – люди”‹1›. Согласно плану, усилия АРВ направлялись преимущественно на проведение в жизнь политики умиротворения, в то время как войскам Соединенных Штатов и стран Свободного мира (ССМ) предстояло “в основном вести наступательные действия против частей Главных сил Вьетконга и АСВ”‹2›. Тут же Вестморленд поспешил оговориться, что его слова не означают полного устранения американских военных от программы умиротворения населения. По плану предусматривалось задействовать против партизан Вьетконга до половины войск США во Вьетнаме.

Второе заметное отличие стратегии США и ПЮВ в 1967-м заключалось в переходе союзников к крупномасштабным штурмовым операциям, направленным на нейтрализацию крупных районов базирования противника, таких, как “Железный треугольник” и “Военная зона С”, расположенных к северо-западу от Сайгона, а также “Военная зона D” – к северо-востоку от столицы. Вестморленд видел возможность достигнуть успеха через серию непрерывных атак, с помощью которых он предполагал разрушить тыловой потенциал неприятеля, поразив АСВ и ВК, как выражался сам КОМКОВ-ПЮВ, в их “ахиллесову пяту”‹3›.

В остальном стратегия 1967-го диктовалась событиями прошлого, 1966 года. Морским пехотинцам предстояло сойтись в сражениях с двумя усиленными дивизиями Главных сил АСВ поблизости от ДМЗ и разгромить их. Надлежало нейтрализовать коммунистические базы на территории Южного Вьетнама, расположенные по побережью Южно-Китайского моря от провинции Куанг-Три до Бинь-Диня. Зону Центрального горного массива предполагалось защищать небольшими силами прикрытия. В случае же проникновения противника из Лаоса для его уничтожения должны были направляться соответствующие по численности части США. Самому югу Южного Вьетнама, дельте Меконга, по-прежнему предстояло оставаться зоной боев между ВК и АРВ.

Суть концепции стратегии Вестморленда на 1967 год заключалась в борьбе за “Big I” (Big Initiative, то есть инициативу с большой буквы, или стратегическую инициативу). Овладеть ею Вестморленд собирался, совмещая наступательные и оборонительные акции и, в частности, прибегнув к стратегической обороне в районах ДМЗ и вдоль границ Южного Вьетнама с Лаосом и Камбоджей. На данном направлении у командующего просто отсутствовал выбор, поскольку неприятель сохранял способность осуществлять вылазки с территории соседних с Южным Вьетнамом государств, доступ на которые войскам Вестморленда оставался закрытым. Поэтому американцы могли только реагировать на вторжения противника, однако, превосходя его подвижностью и огневой мощью, имели возможность контратаковать прежде, чем врагу удалось бы достигнуть значительных успехов. Одним словом, классический пример подвижной обороны. На удаленной от границ территории Южного Вьетнама Вестморленд мог сам “дирижировать хором”, диктовать ВК и АСВ, как, где и когда сражаться, устраивая рейды в их районы базирования, особенно в крупные.

Такие зоны располагались на огромных участках труднодоступной из-за гор, болот, рек и густых джунглей местности. Там помещались снабженческие склады, госпитали, штабы, центры подготовки, места отдыха, даже небольшие полукустарные производства. В таких районах собирались и снаряжались воинские части, велась боевая учеба перед предстоящими операциями. Чтобы облегчить решение проблем тылового снабжения, коммунисты незадолго до начала наступлений перемещали боеприпасы и всё прочее поближе к объектам предстоящих атак и прятали грузы в схронах. Активность в данном направлении занимала довольно продолжительные периоды времени и называлась у коммунистов “приготовлением поля боя”. Одним словом, без этих баз неприятель лишался возможности эффективно воевать.

По представлениям Вестморленда, враг не мог не сражаться за свои районы базирования, и вот тут, используя преимущества в подвижности и огневой мощи, американцы получали возможность покончить разом и с базами и с защитниками. Иными словами, важность баз для противника позволяла войскам США “сковать”, а огневая мощь – “прикончить” врага. Кроме того, уничтожив тыловую инфраструктуру, как считал Вестморленд, ему удастся предвосхищать будущие нападения неприятеля (и таким образом постоянно удерживать инициативу), поскольку коммунисты не смогут использовать свои районы базирования для “приготовления поля боя”. Кроме того, атаки на базы частей Главных сил лишали последние возможности оказывать весомую поддержку партизанам Вьетконга.

Учитывая существовавшие для американцев ограничения – никаких операций сухопутных войск за пределами Южного Вьетнама, – взятый Вестморлендом курс на уничтожение тыловых районов противника, по крайней мере в теории, выглядел вполне логичным. Преисполненный надежд и ожиданий, Вестморленд 8 января 1967 года начал операцию “CEDAR FALLS” – атаку на “Железный треугольник” силами, эквивалентными трем дивизиям‹4›. За этим ударом 22 февраля последовала операция “JUNCTION CITY”, в рамках которой другая крупная группировка развернула наступление в “Военной зоне С”.

Противник обманул ожидания Вестморленда и не стал отстаивать свои районы базирования, решив рискнуть потерять их, но сохранить войска. В официальных рапортах о “CEDAR FALLS” и “JUNCTION CITY” говорится: “Мы по большей части физически не могли помешать противнику, когда он того желал, ускользнуть, если местность оказывалась знакомой ему – что случалось почти всегда. Джунгли были слишком труднопроходимыми и покрывали большую часть территории, что позволяло врагу уйти”‹4›. Вьетконговцы прятались недалеко, они возвращались, как только американские войска покидали район. Так, в “Железный треугольник” они пришли через два дня после того, как, завершив операцию “CEDAR FALLS”, оттуда ушли солдаты США. Через десять дней (как значилось в официальном отчете) район “…буквально кишел вьетконговцами”‹5›.

Ни крупных штабов, ни складов или госпиталей американцы в районе базирования неприятеля не обнаружили. Правда, захватили какое-то количество оружия и боеприпасов, а также довольно много риса, запасов которого хватило бы дивизии Вьетконга на год. Противник разбросал и надежно спрятал свои объекты задолго до прихода американцев. По итогам двух больших операций неприятель потерял убитыми всего примерно 3500 человек, но и американцам пришлось заплатить свою цену – военнослужащих погибли и 1913 получили ранения.

Многие аналитики считают рейды в районы базирования неудачными. Приговор этот, возможно, справедлив в том, что касается достижений краткосрочного характера, в долгосрочном же плане он не вполне оправдан. В результате операций действительно удалось лишить регулярные войска коммунистов инициативы и помешать им поддерживать своими действиями партизан. И что более важно, как Тань, так и Зиап считали налеты на районы базирования “катастрофическими” – факт, ставший известным из захваченных позднее документов. Операции показали руководству ВК и АСВ, что они более не смогут концентрировать части Главных сил в непосредственной близости от густонаселенных районов, и это вынудило Ханой в большей степени полагаться на приграничные убежища.

Не менее важно и то, что по итогам американских рейдов партизаны Вьетконга лишились поддержки частей Главных сил в густонаселенных районах. Потери Главных и Региональных сил были весьма велики, и их численность пришлось пополнять за счет “продвижения по службе” наиболее подготовленных партизан. Многие русла поступления оружия и боеприпасов пересохли, а моральный дух поколебался. Стратегия Зиапа – упор на партизанскую войну – переживала кризис. В январе и в феврале игра шла по правилам Вестморленда, и он выигрывал все ставки.

В конце марта Зиап нанес ответный удар. Используя части Главных сил, выбитые из внутренних областей Южного Вьетнама, он атаковал со стороны ДМЗ. 29 марта подверглись сильному артиллерийскому и минометному обстрелу расположенные вблизи ДМЗ южновьетнамские деревни Кам-Ло, Кон-Тьен и Гио-Линь. На долю последней досталось более 1000 снарядов, что довольно много по меркам любой войны. 24 апреля рота морской пехоты на опорном пункте в Ке-Сань подверглась нападению двух полков Главных сил АСВ. Эта первая битва за Ке-Сань продолжалась двенадцать кровавых дней. Получившие солидное подкрепление и огневую поддержку, морские пехотинцы убили 900 солдат АСВ, а это, принимая во внимание потери ранеными, означает, что оба полка коммунистов были практически полностью уничтожены. Ущерб, нанесенный морской пехоте, также оказался значительным; 150 погибших и 400 раненых‹6›.

Вестморленда довольно долго беспокоило положение к югу от ДМЗ, где по-прежнему сохранялась угроза вторжения противника. В начале 1967 года командующий приказал штабу КОВПЮВ разработать план по экстренной переброске тактической группы, сформированной из разных частей армии США и примерно эквивалентной одной дивизии, из центральной части Южного Вьетнама в южный сектор зоны I корпуса для замены находившихся там частей МП. Это позволило бы морским пехотинцам сконцентрировать все свои силы к северу от Да-Нанга и оказывать более эффективное противодействие попыткам неприятеля атаковать две северных провинции с территории ДМЗ. Яростные вылазки противника к югу от ДМЗ в конце марта и начале апреля заставили Вестморленда поспешить. Была создана тактическая группа “Орегон” (Task Force Oregon), которая 20 апреля начала сменять части МП, дислоцированные к югу от Да-Нанга. Вестморленд и морские пехотинцы надавали Зиапу по рукам, протянутым к “Big I”. Да, ему удалось заставить Вестморленда переместить войска с юга, однако место отправившихся на север морских пехотинцев заняли только что прибывшие в страну части.

Пока Вестморленд выигрывал на Юге свою войну, США проигрывали там другую. Как в 1965-м и 1966-м, в 1967 году механизм проведения политики умиротворения, или пацификации, по-прежнему пробуксовывал, несмотря на химерические проекты и громкие декларации государственных мужей в Вашингтоне и Сайгоне о необходимости “заручиться поддержкой народа”. Однако кое-какие подвижки все же наметились. В своем плане союзнических кампаний на 1967 год Вестморленд пообещал задействовать половину войск США в программе умиротворения. Он уверял, что сдержал слово (и продолжает настаивать на этом)‹7›. Тут с ним не все согласны. Леви указывает на то, что в 1968 финансовом году 14 миллиардов долларов пошло на оплату расходов, связанных с рейдами авиации и сухопутными наступательными операциями, тогда как на программу умиротворения было истрачено всего 850 миллионов‹8›. Роберт Комер, лучше других владеющий данным вопросом, также опровергает слова Вестморленда‹9›. Спор этот был и остается по большей части умозрительным. В финансировании операций по обнаружению и уничтожению врага, по очистке и удержанию территорий и мероприятий по пацификации неизменно существовал некий “перехлест”. При таком раскладе любой участник дискуссии может приводить любые данные в пользу своей версии. Кто бы из них ни выиграл битву за статистику, в 1967-м программа умиротворения топталась на месте.

Проблема заключалась не в цифрах, а в системе приоритетов Вестморленда. В 1966-м, в начале 1967-го и вообще на протяжении всего своего пребывания в должности командующего войсками США во Вьетнаме Вестморленд относился к программе умиротворения как к побочному чаду. Хотя КОМКОВПЮВ и выказывал ей всяческое почтение, всю энергию он направлял на операции вроде “CEDAR FALLS” и “JUNCTION CITY”. А хорошо известно – что нравится командующему, то и делают его штаб и прочие подчиненные. Вот штаб КОВПЮВ и командиры американских частей и концентрировали свое внимание на крупномасштабных дальних рейдах и вылазках.

Сосредоточенность военных Соединенных Штатов на боевых операциях в ущерб программе умиротворения, возможно, не была бы так пагубна, если бы не негативный эффект, который она оказывала на АРВ. Глядя на американцев, многие честолюбивые командиры АРВ тоже хотели участвовать в “большой войне”, а не в скучной и не приносящей славы работе. Но к сожалению, именно решение такого рода задач являлось главным занятием АРВ как согласно союзническому плану кампаний на 1967 год, так и в соответствии с характером ситуации и возможностями войск обоих союзников. Если же АРВ бралась за дело с прохладцей, можно было не питать иллюзий относительно перспектив программы умиротворения, проведение которой, однако, 18 марта подхлестнула просьба генерала Вестморленда направить во Вьетнам еще 200 000 военнослужащих.

Просьба всполошила президента Джонсона, министра Макнамару и его гражданских чиновников, давно уже взиравших на перспективы военной кампании с пессимизмом. Два дня спустя на Гуаме состоялось совещание на высшем уровне. Помимо командующих на нем присутствовали президенты Джонсон и Тхиеу. Вестморленд с присущей ему прямотой заявил высокопоставленным государственным служащим США и Южного Вьетнама, что, если Вьетконг не развалится (чего генерал не предполагал), или если части АСВ не прекратят процесс инфильтрации на Юг (чего тоже ждать не приходилось), война будет продолжаться вечно. В 1982-м генерал Вестморленд сказал мне, что не собирался никого пугать во время того совещания на Гуаме, однако в своей книге написал об этом несколько иначе‹10›. Вестморленд уверял, что просил дополнительно 200 000 солдат для отправки их в Лаос, где бы они перерезали тропу Хо Ши Мина и остались бы на занятых позициях, чтобы коммунисты не могли пользоваться этим путем.

Речь Вестморленда вызвала у президента и министра Макнамары немедленное желание найти способ не наращивать военного присутствия США в Южном Вьетнаме и не вторгаться на территорию Лаоса. Единственным выходом было подложить заряд пороха в “рабочую камеру” программы умиротворения – что президент и сделал, возложив ответственность за ее проведение на командующего КОВПЮВ, генерала Вестморленда, – и замкнуть контакт электрической цепи с помощью рубильника по имени Роберт Комер. Прошло еще полтора месяца, прежде чем последний прибыл в Сайгон, но с появлением Комера “пропеллер закрутился”.

Наметился прогресс и на другом полюсе программы – в первой половине 1967-го произошли подвижки (правда, незначительные) в деле укрепления боеспособности ВСРВ и работоспособности ПЮВ. Титанические усилия американских советников стали наконец приносить плоды. Маленький южновьетнамский военный флот взял на себя обязанности по патрулированию берегов, а пилоты Военно-воздушных сил РВ осуществляли 25 процентов всех боевых вылетов над территорией страны. Улучшились дела и в сухопутных войсках АРВ, хотя фундаментальные трудности – коррумпированность и некомпетентность командного состава – остались. В апреле 1967-го личный состав отборных частей АРВ получил винтовки М-16, а к концу года они имелись уже в большинстве южновьетнамских армейских подразделений. Были созданы различного уровня учебные заведения для подготовки военных кадров. Некоторого прогресса удалось достигнуть в отношении организации питания и проживания солдат. В результате совместных усилий представители США и руководство Южного Вьетнама в 1967-м сумели снизить прежде катастрофический уровень дезертирства до тридцати семи процентов.

Самое мощное продвижение на пути “военного строительства” в ВСРВ имело место в апреле 1967-го, когда с подачи генерала Вестморленда правительство Южного Вьетнама и Объединенный генеральный штаб осуществили крупные шаги в области планирования всеобщей мобилизации людских и материальных ресурсов на нужды войны. Позднее такое планирование принесет богатые дивиденды. Как и прогресс в осуществлении программы умиротворения, улучшение положения в АРВ было самым тесным образом связано с прибытием во Вьетнам нового заместителя командующего КОВПЮВ, генерала Крейтона У. Абрамса, которому Вестморленд и поручил работу с ВСРВ.

Принципиальный прорыв в “государственном строительстве” отмечался в апреле – мае 1967-го, когда ПЮВ решило провести свободные всеобщие выборы президента и вице-президента страны. В июне борьба между Тхиеу и Ки за высшие посты потрясла южновьетнамское руководство до основания. Будь тогда не 1967-й, а 1963 или 1964 год, возможно, все кончилось бы государственным переворотом. То, что этого не произошло в 1967-м, говорило о росте политической зрелости лидеров ПЮВ. Тоже прогресс.

По-прежнему “плелась в хвосте” только “война Оли”, или программа “ROLLING THUNDER”. Северо-восточный муссон заметно ограничивал интенсивность воздушных операций в первой четверти 1967-го. Хотя к списку целей и добавились новые объекты вокруг Ханоя и Хайфона, военным приходилось буквально вымаливать их у “двух целевиков” в Вашингтоне, президента Джонсона и министра Макнамары.

Несмотря на то что оба демонстрировали единодушное нежелание давать согласие на бомбардировку “болезненных” для коммунистов объектов, “целевики” взирали на “ROLLING THUNDER” с разных позиций. Макнамара, сделавшийся к тому моменту убежденным “голубем”, действовал, исходя из убеждения в том, что “ROLLING THUNDER” совершенно очевидно провалилась. Хо по-прежнему не спешил садиться за стол переговоров, а материальные вложения в пересчете на полученные результаты совершенно себя не оправдывали, принося казне одни убытки. Макнамара стремился ограничить “верхний географический предел” бомбардировок 20° северной широты, заморозить на текущем уровне количество боевых вылетов и построить напичканный электроникой барьер через ДМЗ. Джонсон же считал, что бомбардировки приносят благоприятные результаты, но, как и всегда, беспокоился о том, как бы не спровоцировать вступление в войну России или Китая. И конечно, Джонсон-политик стремился к достижению компромисса между “ястребами” (в основном военными), добивавшимися расширения программы нанесения ударов с воздуха, и “голубями”, требовавшими прямо противоположного. В первой половине 1967-го, так же как и в 1966-м, “шахматная партия” между “ястребами” и “голубями” за приз в виде “ROLLING THUNDER” находилась в патовом состоянии. Это означало продолжение “ползучего градуализма”, с самого начала душившего программу. Однако во второй половине 1967-го “ROLLING THUNDER”, точь-в-точь как и усилия в области умиротворения, получила реактивное ускорение.

На последнем “фронте”, то есть на поприще дипломатии, отмечались серьезные попытки закончить войну за столом переговоров, к чему США с большим или меньшим энтузиазмом стремились с 1964 года. Многие американские “сигналы” в адрес Хо – паузы в налетах, вмешательство третьих сторон, разные заманчивые предложения – оставались без ответа, несмотря на спорадическое оживление интереса Ханоя к идее мирного урегулирования. В конце 1966-го, когда ни “ROLLING THUNDER”, ни боевые операции в Южном Вьетнаме, очевидно, не смогли привести к решению проблемы, президент Джонсон и его советники вновь обратили взоры к дипломатии.

На смену “MARIGOLD” (“Ноготку”), безвременно увядшему на исходе 1966-го, пришел “SUNFLOWER” (“Подсолнух”). В январе и феврале 1967-го США попробовали дать пас Ханою через Лондон и Москву. Засим последовали традиционные обмены туманными посланиями и непродолжительное приостановление налетов, сбившее с толку не только Ханой, но и американских военных. В финале советский председатель Совета Министров Косыгин полетел в Соединенное Королевство к премьеру Уилсону, но ничего не вышло, и “SUNFLOWER” пошел на семечки. На сей раз причиной провала была не только и не столько неспособность Соединенных Штатов скоординировать усилия своих политиков и военных, а полное непонимание между сторонами.

В дело пытались вмешаться Норвегия, Швеция и Румыния. Безрезультатно. Еще дважды – один раз в апреле, а другой в августе 1967-го – рейды бомбардировщиков Соединенных Штатов и попытки каждой стороны добиться с помощью успеха на поле боя более выгодной позиции на переговорах ставили крест на усилиях дипломатов. Только после событий начала 1968 года правительства воюющих стран убедились в бесперспективности такого пути и с большей решимостью попытались закончить войну за столом переговоров‹11›.

В конце 1966-го и в начале 1967-го не только завяли и захирели “MARIGOLD” и “SUNFLOWER”, но и изрядно полиняли военные перспективы Ханоя. Год начался с непростых споров в Политбюро ЦК ПТВ. Зиап, Труонг Чинь и их сторонники непоколебимо стояли на старых позициях: приоритет на Юге должен быть предоставлен политической дay трань и войне партизанского типа, о чем откровенно заявил Зиап в своей речи в январе. Генерал Нгуен Ши Тань и Ле Зуан все так же гнули свое и видели единственный способ победить, сражаясь с американцами в крупномасштабной и планомерной войне. Полпред Таня, велеречивый Труонг Сон, в опубликованной в июне 1967-го речи указывал на то, что делу “…уничтожения вражеских войск отведено минимум внимания”, тогда как “…это наипервейшая задача на любой войне”. Далее он “прозрачно намекал” на то, что решением данной задачи “…в некоторых местах занимаются неудовлетворительно”‹12›.

Действия войск Соединенных Штатов в начале 1967 года быстро заставили эти споры в Политбюро отойти на второй план. Успехи операций Вестморленда выбили почву из-под стратегических концепций как Зиапа, так и Таня. Прежде всего “CEDAR FALLS” и “JUNCTION CITY” лишили части Главных сил возможности эффективно поддерживать затяжную партизанскую войну. Коммунистам не удалось овладеть инициативой в районах, непосредственно прилегающих к ДМЗ с юга, тогда как на остальной территории Южного Вьетнама Тань и вовсе полностью утратил базис своей стратегии – “Big I”.

В начале 1967 года северных вьетнамцев подталкивали к коренному пересмотру стратегии и другие обстоятельства. Положение ВК и АСВ в Южном Вьетнаме сделалось угрожающим, потери выросли. На протяжении боевых действий в 1966-м коммунисты теряли в месяц около 5000 человек, но по итогам первой половины 1967-го количество погибших в сражениях бойцов ВК и АСВ стало еще больше. По оценкам КОВПЮВ, с января по июнь 1967-го общий ущерб, нанесенный противнику в живой силе (включая военнопленных и небоевые потери), превышал 15 000 человек ежемесячно, в то время как Вьетконг вербовал в месяц 3500 бойцов, а количество военнослужащих АСВ, “просочившихся” за тот же срок на Юг, составляло примерно 7000 человек. Таким образом, как видно из расчетов, коммунисты теряли больше людей, чем могли поставить под ружье‹13›.

Конечно, данные о потерях и пополнениях у врага надо воспринимать с осторожностью, тем не менее имелись все основания считать, что положение неприятеля было очень сложным. Мнение это подтвердил захваченный в плен важный вьетконговец, показав на допросах в феврале 1968-го, что в период с сентября 1967-го по январь 1968-го войска Вьетконга в ВР V (то есть примерно на территории между Сайгоном и Да-Нангом) “…потерпели множество неудач и понесли значительные потери и… даже большой приток военнослужащих АСВ с севера не позволял восполнять ущерб в живой силе”.

Несмотря на разницу во взглядах Зиапа и Таня, в том числе и в отношении потерь, понесенных ВК и АСВ, коммунистическое руководство все же могло идти на них и дальше, если сохранялась перспектива добиться стратегического или политического прогресса. Но в этом смысле настоящее и будущее выглядели для северных вьетнамцев довольно туманными. На протяжении второй половины 1966-го и первой половины 1967 года из сфер влияния Вьетконга вышло от 500 000 до 1 000 000 человек, что ощутимо отразилось на доходах коммунистов и объемах поступавшего им продовольствия. Теперь налоги с этих граждан собирало ПЮВ, и подобное свидетельство укрепления процесса национального строительства на Юге вызывало наибольшую озабоченность в Ханое. В Южном Вьетнаме явно начинали дуть другие политические ветры. Хо, Зиап, Тань и их товарищи по ПТВ понимали: нужно пересматривать курс и, вполне возможно, менять его.

В то же время еще более серьезную угрозу Зиап видел в военной ситуации, сложившейся в Южном Вьетнаме на начало 1967-го. Он опасался вторжения Соединенных Штатов в Северный Вьетнам, Лаос или Камбоджу, что могло лишить войска коммунистов убежищ и повлечь за собой неизбежное для них поражение в войне.

Вторжение США на Севере заставило бы Зиапа сконцентрировать все основные силы для защиты страны, почти совсем отказавшись от каких-либо серьезных акций на Юге. Если бы американцы перешли границу Лаоса, то смогли бы перерезать тропу Хо Ши Мина, лишив Вьетконг и АСВ каналов поступления снабженческих грузов и пополнений. Тогда бы Северному Вьетнаму пришлось организовывать крупномасштабное наступление на войска США, а подобная перспектива не вызывала оптимизма у Зиапа, поскольку он хорошо понимал возможные последствия “лобового столкновения” войск коммунистов с американским корпусом численностью в несколько дивизий. Даже самые неисправимые оптимисты в Политбюро ЦК ПТВ не могли не осознавать неизбежного исхода такого сражения. Вторжение американцев в Камбоджу не влекло за собой столь же угрожающих последствий, но оно непременно “ударило бы по рукам” коммунистов и поставило бы под вопрос проведение в дальнейшем операций в густонаселенных районах под Сайгоном и в дельте Меконга. Зиап и его товарищи в Ханое должны были во что бы то ни стало не допустить вторжения Соединенных Штатов в вышеозначенные районы.

Не менее волновали Хо и Зиапа налеты авиации США на объекты на территории Северного Вьетнама. Количество боевых вылетов возросло с 2401 в месяц в июне 1965-го до 12 249 в сентябре 1966-го. Несмотря на то что после октября 1966-го из-за плохой погоды средний уровень выполненных летчиками заданий снизился, все равно число вылетов достигало порядка 8000-9000 в месяц в конце 1966-го и в начале 1967-го. И еще, 24 января 1967 года президент дал распоряжение ВВС атаковать шестнадцать важных целей в окрестностях Ханоя, что при росте количества вылетов повысило и “чувствительность” наносимых авиацией США ударов.

Теперь точно известно, что в 1967-м Политбюро ЦК ПТВ выражало серьезную озабоченность увеличением разрушений в Северном Вьетнаме от действий авиации Соединенных Штатов‹14›. Дороги, мосты, хранилища ГСМ, объекты и без того слабой тяжелой промышленности страны уничтожались или же надолго выводились из строя. На конец 1966-го такая же судьба постигла 9500 судов различного тоннажа, примерно 4100 грузовиков и 2000 единиц подвижного железнодорожного состава. Как это почти всегда неизбежно случается при бомбардировках, страдали также и гражданские объекты – дома, школы и другие мирные учреждения.

Непрямые убытки Северного Вьетнама от “ROLLING THUNDER”, вероятно, наносили коммунистам еще больший ущерб, чем сами разрушения. По мнению адмирала Шарпа, в результате бомбардировок Ханою приходилось задействовать в мероприятиях ПВО и на восстановление пострадавших от действий ВВС США объектов от 500 000 до 600 000 гражданских лиц. Бомбардировки вызывали глобальные ухудшения состояния экономики, преимущественно сельского хозяйства. Причем воздействие носило, так сказать, кумулятивный характер. В первые же месяцы 1967 года население Северного Вьетнама стало испытывать еще более острую нехватку продовольствия, одежды и медикаментов. Участились случаи недоедания, начинался голод. Что было еще опаснее для коммунистов, на Севере начинались волнения. Члены Политбюро ЦК ПТВ выступали с гневными обличительными речами, направленными против снижения воли народа к борьбе, против дельцов черного рынка и спекулянтов‹15›.

Начиная с 27 февраля 1967 года США начали минирование прибрежных вод Вьетнама к югу от 20-й параллели. В то же самое время министр Макиамара заявил о расширении списка целей, и 10 марта американские истребители впервые нанесли удары по сталелитейным производствам в Тай-Нгуене. В апреле налеты ВВС США на предместья Ханоя день ото дня утрачивали прежний спорадический характер и становились постоянными.

В Ханое начинали проявлять все больше беспокойства в отношении будущего ужесточения “ROLLING THUNDER”. В то время как Зиап предвидел расширение войны на суше, Фам Ван Донг считал все более реальной угрозу эскалации бомбардировок Северного Вьетнама. Донг опасался ударов ВВС США по плотинам на Красной реке и на ее притоках. Американские органы военного планирования, занимавшиеся изучением перспективы нанесения ударов по дамбам обычными бомбами, считали ее весьма заманчивой. Как и в случае со многими другими реками в азиатском регионе (великолепный пример – Желтая река в Китае), плотины на Красной реке возводились на протяжении столетий, потому она фактически текла по рукотворным каналам выше уровня местности. Разрушение дамб во время сезона дождей или паводкового периода могло повлечь полное затопление сотен квадратных километров сельскохозяйственных земель, бесчисленного множества населенных пунктов, включая и сам Ханой, который рисковал погрузиться под воду на глубину более трех метров. Пробить бреши в плотинах с воздуха оказалось бы делом непростым, но вполне достижимым. Все это означало бы для Северного Вьетнама поражение в войне, потому коммунисты должны были принять какие-то меры для недопущения такого поворота событий.

Поражение в войне на Юге угрожало Ханою и с другой стороны. Есть основания полагать, что коммунисты Севера опасались, как бы Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама (НФОЮВ) не попытался заключить “сепаратную сделку” с ПЮВ. Даже если бы НФОЮВ и не предпринял прямых шагов по сближению с ПЮВ, в Политбюро ЦК ПТВ не могли не задаваться вопросом: а станут ли НФОЮВ и Вьетконг, в условиях ухудшения политического положения и безрадостной ситуации на полях сражений, продолжать борьбу с правительством Южного Вьетнама столь же решительно, как и раньше? А вдруг нет? Такую возможность в Ханое тоже не могли сбрасывать со счетов. В 1982-м бывший вождь НФОЮВ заявил, что причина, побудившая Ханой сделать Вьетконг передовым отрядом Новогоднего наступления, заключалась в стремлении обезглавить руководство НФОЮВ и упрочить позиции Политбюро ЦК ПТВ.

И наконец, в Ханое должны были учитывать влияние аспектов международной политики. Первым дестабилизирующим фактором с теоретической и практической точки зрения являлся раскол в отношениях СССР и Китая, от которых зависел Северный Вьетнам. Китайцы поставляли стрелковое оружие, продовольствие, грузовики и мелкие предметы снабжения, помогали приводить в порядок автомобильные и железные дороги в северо-восточных районах Северного Вьетнама. Русские обеспечивали “вьетнамских товарищей” средствами ПВО, танками и разного рода сложной военной техникой. При этом оба важнейших союзника Северного Вьетнама придерживались разных взглядов на стратегию войны. Китайцы, основываясь на собственном опыте, выступали за “затяжную войну”, за упор на политической day трань и партизанских акциях, проводимых на Юге преимущественно Вьетконгом. Советский Союз подталкивал Вьетнам к переговорам и тем косвенно поддерживал идею крупномасштабных военных действий частей Главных сил АСВ, способных создать благоприятные условия для достижения договоренностей. “Вьетнамские товарищи” старались придерживаться собственного курса, публично в Ханое упрямо заявляли о своей независимости от позиций Китая и Советского Союза. Хрупкий мир в отношениях двух коммунистических сверхдержав не мог не беспокоить северных вьетнамцев и не побуждать Хо к как можно скорейшему решению собственных проблем.

Однако, вглядываясь в дальние международно-политические горизонты, Политбюро ЦК ПТВ впервые различало там обнадеживающие перспективы. С определенной точки зрения в Южном Вьетнаме просматривались пути для одержания победы. По мнению Политбюро ЦК ПТВ, народ Южного Вьетнама не только был готов принять коммунизм, но жаждал прихода новой власти. Выступления буддистов и беспрестанные политические интриги в высших эшелонах власти убеждали северных вьетнамцев в том, что правительство Южного Вьетнама не имеет опоры в народе, который при определенных обстоятельствах вполне может сбросить президента Тхиеу и ПЮВ. В Политбюро были убеждены, что южные вьетнамцы ненавидят своих “американских притеснителей” и при первой же возможности повернут против них оружие. И наконец, коммунисты давно уверились в том, что бойцы армии Юга плохо вооружены, неподготовлены и не хотят защищать южновьетнамское правительство.

И конечно, Хо с товарищами не мог не испытывать оптимизма по поводу того, как менялось отношение к войне в США и в других странах. Подъем антивоенного движения и сложности, с которыми в предстоящем году президентских выборов должна была столкнуться американская политическая система, безусловно возбуждали надежды у северовьетнамских коммунистов. Хотя вместе с тем они не слишком полагались на эти факторы. Вот что пишет Зиап: “…несмотря на вполне вероятную смену президента, природа агрессивной политики американского империализма не претерпит изменений”‹16›. В 1967 году Фам Ван Донг говорил американскому репортеру Дэвиду Шенбруну о том, что народ Северного Вьетнама “…благодарен за помощь американским борцам за мир, но в конечном итоге понимает, что должен рассчитывать только на себя”‹17›. Коммунисты тем не менее ожидали, что сама по себе избирательная кампания в США окажется им на руку, поскольку, как замечал Зиап, “…поможет американскому народу лучше понять ошибки и промахи администрации Джонсона, втянувшей страну в агрессивную войну во Вьетнаме”‹18›.

Коммунистическое руководство усматривало уязвимость Соединенных Штатов в их непростых отношениях с союзниками в Европе. В Ханое верно отмечали, что почти все основные союзники США выступали против участия американцев в войне и методов, избранных Америкой в отношении ведения боевых операций. Причины понятны. События во Вьетнаме отвлекали внимание американского руководства от проблем НАТО и обороны Европы. К 1967 году Вьетнам стал поглощать львиную долю военных ресурсов США, прежде направлявшихся на обеспечение потребностей Атлантического альянса. Кроме того, участие Соединенных Штатов в войне предоставляло левым в Европе дополнительные основания для выступлений против правых правительств, поддерживавших политику Америки во Вьетнаме. Кому же нравится получать нагоняи за чужие грехи? Кроме того, европейцы – даже самые последовательные сторонники участия США во вьетнамской войне – считали, что авантюра, в которую ввязались американцы в Юго-Восточной Азии, чревата опасностью не только для самих Соединенных Штатов, но и для их союзников, поскольку, например, вторжение в Лаос или разрушение дамб в Северном Вьетнаме могло повлечь за собой вступление в войну Китая или даже России. ВВС США могли по ошибке разбомбить советский корабль или китайский аэродром, что, возможно, привело бы к катастрофическому разрастанию конфликта. Столкновение русских и американцев в Юго-Восточной Азии непременно отозвалось бы самыми серьезными событиями в Европе и, вероятно, способствовало бы втягиванию в войну НАТО.

Ханойские руководители хорошо понимали страхи союзников США и завуалированно использовали в своих интересах “китайскую угрозу”. Но вместе с тем они прекрасно осознавали тот факт, что проигрывают войну, а потому нуждаются в новой стратегии. Так, в начале 1967-го, вероятно в марте, Хо созвал 13-й пленум ЦК ПТВ, что часто делалось при возникновении необходимости принятия какого-то важного решения на правительственном уровне. Например, 12-й пленум заседал в декабре 1965 года, когда усиление военного присутствия Соединенных Штатов в Южном Вьетнаме изменило характер складывавшейся там стратегической ситуации. Задача участников 13-го пленума состояла в том, чтобы, досконально изучив положение, наметить курс действий. После долгих прений пленум высказался за “…стихийное восстание, с целью, по возможности в самые кратчайшие сроки, одержать решительную победу”. Для сравнения, в резолюциях 12-го пленума говорилось о необходимости одержать “…победу за сравнительно короткий период времени”‹19›. Таким образом, участники 13-го пленума высказались определенно: больше никакой затяжной войны, один решительный удар – и разгром противника. Вырисовывалась новая стратегия, первый шаг в направлении Новогоднего наступления был сделан.

Май – сентябрь

Период с мая по сентябрь стал для коммунистов Северного Вьетнама временем лихорадочной подготовки к предстоящему наступлению. Политбюро ЦК ПТВ надлежало всецело изучить резолюции 13-го пленума и, в случае одобрения, дать указания различным штабам разработать концепцию того, что сами вьетнамцы называли Тот Кот Кич, Тот Кай Нгья, “Всеобщее наступление, Всеобщее восстание”, или сокращенно “ТКК-ТКН”‹20›. В других странах предстоящая операция запомнится как “Новогоднее наступление” (Tet offensive, “наступление в праздник Тег”).

Окончательное решение о развертывании крупномасштабного наступления Хо и Политбюро ЦК ПТВ приняли, по всей видимости, в начале мая. Армейские и партийные штабы в Ханое и в Камбодже, где находилось Центральное управление Южного Вьетнама (ЦУЮВ) под командованием Таня, приступили к детальной подготовке к предстоящим операциям в рамках новой стратегии. В июне Политбюро ЦК ПТВ созвало в Ханой большинство своих послов, что являлось сигналом для всех разведок всего мира: в Северном Вьетнаме принято или же вот-вот будет принято какое-то очень важное решение.

Июль стал особенно напряженным и судьбоносным месяцем для северовьетнамского руководства, прежде всего для Зиапа. 4 июля 1967 года пал жертвой несчастного случая в своей ставке в ЦУЮВ старший генерал Нгуен Ши Тань. По заявлению официальных СМИ, с ним случился сердечный приступ, и Таня по воздуху отправили в Ханой, где 6 июля генерал скончался. Высокопоставленный северовьетнамский перебежчик сообщил на допросе, что произошло в действительности. В помещение ЦУЮВ угодила бомба с американского бомбардировщика В-52, и Таня ранило осколком. Вне зависимости от причин случившегося смерть Таня сыграла на руку Зиапу, который теперь мог планировать предстоящее решительное наступление, ТКК-ТКН, без оглядки на могущественного соперника.

Как и полагается опытному генералу, Зиап планировал предприятие с учетом основополагающих факторов – того, что было ему известно о противнике и стране, в которой он собирался сражаться и одержать победу. Первое, из чего исходил Зиап, – у личного состава АРВ отсутствовало желание сражаться, а потому после первого чувствительного удара по противнику можно было вполне ожидать повального дезертирства солдат и даже перехода их на сторону коммунистов. Второе – ПЮВ не пользовалось поддержкой народа, потому он при появлении любой возможности присоединится к Вьетконгу с его марионеточным административным органом, Национальным фронтом освобождения (НФОЮВ). Третье – народ и вооруженные силы ПЮВ ненавидят американцев и станут сражаться с ними с оружием в руках. Четвертое – с тактической точки зрения в ситуации, скаладывавшейся вокруг Ке-Сань в 1967 – 1968 гг., просматривались отчетливые параллели с Дьен-Бьен-Фу 1953 – 1954гг.

В целом план строился на трех взаимозависимых составляющих, потому коммунисты называли его “наступательным трезубцем”, включавшим в себя три направления атаки: военное, политическое и то, смысл которого лучше всего отражает понятие “распропаган-дирование военнослужащих противника”, или бинь ван. Короче говоря, в одной операции тесным образом переплетались политическая day трань и вооруженная day трань, что вело к кульминации всех усилий – Всеобщему наступлению и Всеобщему восстанию (ТКК-ТКН). Военный зуб “трезубца” являлся наиболее важным “рычагом”, по определению коммунистов. Зиапу предстояло сделать своим “рычагом” три основных движения, каждое из которых занимало несколько месяцев.

В фазе I (сентябрь – декабрь 1967-го) Зиап планировал организовать силами частей АСВ более или менее крупные атаки на периферийные районы Южного Вьетнама. Разыгрывая этот гамбит, коммунистический полководец предполагал сделать то же, что он делал для срыва планов Наварра в преддверии Дьен-Бьен-Фу. Своими атаками “по краям” Зиап рассчитывал оттянуть силы Соединенных Штатов из густонаселенных центров к окраинам и соблазнить Вестморленда идеей развертывания широкомасштабных операций в пограничных районах Южного Вьетнама. Это бы облегчило Вьетконгу задачу штурма расположенных вдали от границ городов (являвшихся главными целями коммунистов).

У Зиапа имелись еще две причины начать наступательные действия с периферии. Первая – так его войскам предоставлялся случай попрактиковаться в ведении крупных операций и приобрести навыки, которые пригодятся впоследствии при штурмах городов и военных объектов. Вторая – противник будет нести потери, и “поток американских гробов хлынет домой”. Зиап представлял себе, что за “учебу” и за нанесенный войскам США ущерб придется платить дорогую цену, но считал, что игра стоит свеч. В рамках фазы I военного плана ТКК-ТКН предполагалось также выдвижение двух или более дивизий Главных сил АСВ на позиции вокруг Ке-Сань, опорного пункта, защищаемого полком МП США.

В фазе II Зиап намеревался частями Главных сил Вьетконга повсеместно нанести удары по городам, по позициям АРВ и по американским штабам и авиабазам. При этом коммунистический командующий надеялся, что его войскам по возможности удастся обойти места дислокации крупных американских формирований. Зиап направлял Вьетконг против АРВ и городов Южного Вьетнама для того, чтобы солдаты и население страны видели: нет никаких чужаков, везде на стороне коммунистов воюют такие же южные вьетнамцы. К тому же южане имели возможность задолго до начала наступления инфильтрироваться на исходные позиции, смешиваясь с местным населением, в отличие от северян, которых выдавал бы акцент. Более того, задействовав на данном этапе бойцов Вьетконга, Зиап мог оставить силы АСВ в резерве, чтобы ввести их в дело позднее. Зиап был уверен, что штурмы городов Южного Вьетнама совершенно дезинтегрируют “марионеточную армию”, как называли АРВ коммунисты, и приведет к полному ее развалу.

Таким образом, параллельно атакам против АРВ включится в действие второй зуб “наступательного трезубца” – пропаганда. С ее помощью коммунисты надеялись, как минимум, разложить АРВ, полностью лишить ее боеспособности, а если удастся, заставить южновьетнамских солдат повернуть оружие против “ненавистных американских угнетателей”.

Затем в “тело смятенного врага” предстояло вонзить третий “зуб” ТКК-ТКН. На этом этапе предполагалось всеобщее восстание народа Южного Вьетнама против правительства Тхиеу и Ки, свержение их режима и победный марш под знаменами Вьетконга и НФОЮВ. И наконец, последняя фаза, на которой американские базы и лагеря превратятся в изолированные острова в грозном бушующем море народного гнева. Не будет больше правительства, для поддержки которого США прислали свои войска, не будет и союзника, которому надо помогать, не станет и смысла в продолжении пребывания сил Соединенных Штатов в Южном Вьетнаме. Итак, американцам останется одно – убраться восвояси. Фаза II плана Зиапа (штурмы городов, распропагандирование и политическое выступление народа на свержение ПЮВ) являлась ключом к успеху или неуспеху ТКК-ТКН.

Наконец, достигнув, по крайней мере, частичного успеха в фазе II, Зиап должен был начать фазу III своего наступления. Этот “grand finale” (“великий финал”) предусматривал крупномасштабное “правильное” сражение между вдохновленными победой соединениями северовьетнамских войск и злосчастными американцами, в сочетании с атаками на города, подобными тем, которые планировалось проводить на предыдущем этапе.

Планы Зиапа в отношении фазы III привязывались к вражеским действиям при Ке-Сань. Поверхностные наблюдатели считают, что единственной целью Зиапа в Ке-Сань было оттянуть американские войска на север и дать возможность коммунистам нападать на города на юге страны. Это не что иное, как полная чушь. Ни один полководец не будет задействовать две или три усиленные дивизии (32 000 – 40 000 человек), чтобы связать боем четыре батальона морской пехоты (около 6000 человек), тем более если учесть, что дивизии эти были нужны ему под Куанг-Три и Хюэ во время Новогоднего наступления. Вдобавок к тому Зиап не стал бы слишком дорого платить “по счетам мясника” под Ке-Сань, если бы не имел какого-то дальнего прицела держать там почти целый корпус. Значит, Ке-Сань и предстояло стать местом правильного сражения в фазе III. Это лишь гипотеза, которая строится на характере поведения Зиапа и действий его войск под Ке-Сань.

Несмотря на сложность и претенциозность схемы действий ТКК-ТКН, она представляла собой лишь часть другого, более крупного плана. Коммунисты собирались проделать с американцами то же, что они проделали и с французами, разгромив нового противника в тщательно выверенной кампании, где военные успехи обеспечивали бы Ханою доминирующую позицию на переговорах. Так же как и в 1954-м, путь к победе лежал через начало переговоров – или, по крайней мере, выражение твердых намерений начать их – и одновременное нанесение решительного удара противнику на поле боя. В 1954-м победа при Дьен-Бьен-Фу была одержана как раз в преддверии крупных переговоров. В 1968-м переговоры надлежало вести на фоне широкомасштабного военно-политического наступления, ТКК-ТКН. Путем соединения переговорного процесса с военными успехами коммунисты и собирались достигнуть “решающей победы”, провозглашенной главной целью на 13-м пленуме ЦК. По-видимому, вновь применять схемы, ранее приносившие им успех, склонны не только старые генералы, но и старые политики.

Здесь необходимо поговорить не только о том, каких целей собирались достигнуть разработчики ТКК-ТКН, но и о том, чего их планы не предусматривали. Многие комментаторы, занимающиеся изучением Новогоднего наступления, заявляют, что главная задача Зиапа состояла в том, чтобы воздействовать на волю американского народа и на его желание продолжать войну. И верно, именно это и произошло, но, по данным разведки, накануне акции решительно отсутствовали даже намеки на то, что первой или второй целью Зиапа было стремление воздействовать на волю американского народа и на его желание продолжать войну. Будучи начальником разведотдела КОВПЮВ перед Новогодним наступлением, а также во время и после него, я прорабатывал сотни добытых у противника документов и отчетов по результатам допросов пленных. Нигде, повторяю, нигде не было ни малейшего намека на то, что Новогоднее наступление задумывалось и осуществлялось для того, чтобы заставить американский народ отказаться от продолжения войны. Мои выводы подтверждаются заключениями сэра Роберта Томпсона, также занимавшегося глубокой проработкой материалов Новогоднего наступления. Томпсон спрашивает: “Где-нибудь в их документах вы видели, чтобы там говорилось: "Так мы сможем свалить президента Джонсона", или что-то подобное? Нет, но в то же время они постоянно твердили одно – то, что в городах начнутся массовые выступления”‹21›. Зиап то и дело высказывает недоверие относительно способности американского общественного мнения и движения за мир повлиять на ход ведения войны президентом Джонсоном. Лучшим доказательством истинных намерений Зиапа служат слова некоего Нам Донга (вымышленное имя Кан), захваченного во время Новогоднего наступления. Нам Донг показал на допросе, что ТКК-ТКН “…не являлась обычной или же рассчитанной на достижение пропагандистского успеха кампанией. Целью была решительная победа, способная положить конец военным действиям”‹22›. Лучшим подтверждением правоты Донга служат заявления генерала Тран До, одного из крупных командиров, участвовавшего в Новогоднем наступлении. Генерал отрицает, что целью кампании было оказать психологическое давление на США, и говорит прямо, что коммунисты стремились поднять народное восстание и уничтожить американские и правительственные войска. То, что произошло внутри Соединенных Штатов, представляло собой (по мнению Тран До) случайный побочный продукт‹23›.

Рассматривая план ТКК-ТКН в ретроспективе, поневоле отдаешь должное смелости и сложности замысла кампании, включавшего элемент неожиданности-необходимую составляющую успеха. В случае удачной реализации этой схемы действий коммунистам удалось бы выполнить основополагающий пункт резолюции 13-го пленума -“одержать решительную победу в самые кратчайшие сроки”. Вместе с тем в плане Зиапа гораздо больше недочетов, чем достоинств. Первый недостаток заключался в том, что разработчик нарушил по меньшей мере два важнейших принципа ведения войны, суть которых в простоте и максимальной концентрации сил. Фаза II плана Зиапа предусматривала такой высокий уровень координации действий, который вьетнамским коммунистам не позволяли обеспечить их примитивная система связи и потребность в соблюдении секретности. Как и следовало ожидать, координация нарушилась, что привело к печальным для коммунистов результатам. Далее, в фазе II Зиап разбрасывал войска по всей территории Южного Вьетнама; силами, способными нанести внушительный удар, он располагал только в районе Хюэ и Сайгона. Если бы Зиап уменьшил число объектов и, соответственно, сосредоточил против каждого из них больше войск, его достижения могли бы оказаться более значительными.

Вторым слабым звеном в плане Зиапа стало недопонимание возможностей, заложенных в стратегической подвижности подразделений США во Вьетнаме. Как и во время войны с французами, он оказался не в состоянии оценить мощи оружия, с которым не был знаком. В 1967-м Зиапу предстояло узнать, что Вестморленд сможет послать войска для отражения периферийных рейдов коммунистов и в нужный момент вернуть части во внутренние районы, чтобы дать там достойный отпор противнику. Таким образом, приграничные атаки Зиапа в фазе I не смогли приковать американские войска к удаленным районам и не открыли центр для вторжения коммунистов, а значит, не обеспечили достижения поставленных стратегических задач.

Третьим недостатком схемы действий Зиапа стало нежелание принять надлежащие меры на случай провала наступления. Наблюдатели объясняют это тем, что Зиап-де не мог сказать подчиненным, которых отправлял “на прорыв” к великой цели, мол, “знаете, если ничего не выйдет, сделайте так-то и так-то”. Вместе с тем, не позаботившись о таких элементарных вещах, как пути отступления для штурмовых сил, атакующих города, Зиап заставил коммунистов дорого заплатить за свои просчеты.

Четвертое уязвимое место – сама стратегическая концепция плана. Если и есть какой-то “железный” принцип войны, он выражается тем, что полководцу должно использовать собственную силу против слабых мест неприятеля, одновременно сводя на нет усилия противника и не подставляя под его удар своих слабых мест. Зиап сделал все наоборот. Он подыграл Вестморленду “на поле”, где американские войска с их подвижностью и огневой мощью оказывались особенно сильными. В соответствии с замыслом Зиапа, коммунистам приходилось, словно в омут головой, бросаться на значительно превосходящего их в плане огневой поддержки противника. Штурмуя же большое количество отдаленных друг от друга городов, Зиап позволял Вестморленду перебрасывать подвижные части с одного угрожаемого участка обороны на другой.

Но самым слабым звеном плана Зиапа являлась посылка, оказавшаяся не просто ошибочной, а ошибочной в корне. Военнослужащие АРВ не стали паниковать, дезертировать или переходить на сторону коммунистов. В целом части АРВ сражались во время Новогоднего наступления с большей храбростью и умением, чем они делали это прежде и чем будут делать в будущем. Народ не поддержал натиск Вьетконга, не восстал против правительства Тхиеу и не повернул оружие против американцев.

Существует несколько причин, объясняющих просчеты Политбюро ЦК ПТВ. Во-первых, убежденным фанатикам коммунизма в Ханое почему-то казалось, что народ Южного Вьетнама должен страдать, испытывать недовольство и мечтать о свержении тиранов, в общем, должен жаждать свободы. Именно поэтому северные вьетнамцы и вели бесконечную кровопролитную войну за объединение страны под красными знаменами. Члены Политбюро ЦК ПТВ ни за что бы не признались даже себе в том, что их стремление “освободить” народ Южного Вьетнама далеко от альтруизма. Во-вторых, в Политбюро ЦК ПТВ должны были считать, что южновьетнамские солдаты не хотят воевать, а потому боевой дух их невысок. Коммунисты все никак не могли забыть 1964 – 1965 гг., когда шли от победы к победе в боях с АРВ, и потому считали военнослужащих противника небоеспособными. В-третьих, члены Политбюро ЦК ПТВ считали американцев, как и французов до них, угнетателями и колониолистами, на основании чего полагали, что народ Южного Вьетнама должен ненавидеть их и мечтать об избавлении от чужеземного ига.

Одним словом, Политбюро стало жертвой живучести собственных мифов. Теории, на которые опиралось закрытое ханойское руководство, являлись порождением этакого ментального инбридинга. К 1967 году исполнилось уже четверть века с тех пор, как все эти люди постоянно работали вместе. Они могли спорить в отношении военных идей и стратегии, могли питать идеологические симпатии одни к русским, другие к китайцам, однако дружно сходились во мнении: их цели высоки и чисты, а противник злобен и всеми ненавидим. В общем, правдой являлось то, во что хотели верить члены Политбюро ЦК ПТВ. Как Наполеон или Гитлер до них, эти люди утратили чувство реальности и потерялись в заманчивом, но очень опасном мирке, где фантазии считаются фактами.

К фантазиям примешалась и почти мистическая убежденность в сокрушительной мощи их концепции “Великого восстания”. Для “дядюшки” Хо и остальных Великое восстание августа 1945 года являлось чисто вьетнамским феноменом, сплотившим народ против японских и французских захватчиков. Никто, по всей видимости, не задумывался над тем, насколько удобной была военная, политическая и социальная ситуация, сложившаяся во Вьетнаме в 1945-м и сделавшая Августовскую революцию не просто возможной, но и легко осуществимой.

К этому добавлялся и миф о Дьен-Бьен-Фу, где Зиапу удалось разгромить силы французов, равные по численности менее чем одной дивизии. Вместе с тем по всему миру об этом звонили как о некой величайшей победе. Случившееся под Дьен-Бьен-Фу убедило Хо, Зиапа и остальных в том, что в деле ведения осад вьетнамские солдаты не знают себе равных, что они несокрушимы, непобедимы и проч. Они разгромят американцев в Ке-Сань так же, как победили французов в Дьен-Бьен-Фу, упорно копая траншеи, подкрадываясь к неприятелю, убивая и умирая. Разница между Дьен-Бьен-Фу и Ке-Сань сделалась очевидной позднее, но не раньше, чем за мифы, затуманившие взоры и умы руководителей, пришлось своими жизнями заплатить многим тысячам северовьетнамских солдат.

Так, в 1967-м ханойская братия, стремясь повторить прежние успехи, сама заманила себя в ловушку. От Августовской революции 1945-го они позаимствовали идею “Великого восстания”, а от 1954-го стратегию “великой победы” при Дьен-Бьен-Фу. Глядя с позиций 1964 – 1965 гг., они предвидели неизбежный крах слабой и деморализованной АРВ.

Как ни смешно, но подтверждение верности своего курса Политбюро ЦК ПТВ получило извне, от американских СМИ, настроенных так же антиамерикански и антиюжновьетнамски, как и сами северовьетнамские коммунисты. День за днем американские газетчики и телевизионщики принижали достижения Соединенных Штатов во Вьетнаме и с воодушевлением трубили об ошибках и неудачах. Они назойливо твердили о коррумпированности и продажности не пользующегося поддержкой народа режима Тхиеу, то и дело высмеивали небоеспособную АРВ. Таким образом, СМИ США внесли значительный вклад в дело формирования у Политбюро ЦК ПТВ пагубных иллюзий, которые и привели в итоге к сокрушительному поражению в Новогоднем наступлении 1968 года.

И последнее, верили члены Политбюро ЦК ПТВ в обоснованность предпосылок или нет – а они верили, – коммунистам нужно было что-то быстро предпринять для исправления положения, ибо они не могли постоянно проигрывать сражения, терять людей и утрачивать влияние в Южном Вьетнаме. Кроме того, оставался еще один фактор, заставлявший ЦК торопиться – Хо Ши Мин, который в 1967-м был уже очень старым и к тому же тяжело больным человеком. Падали последние песчинки в часах жизни “дядюшки” Хо. Полвека он жил мечтою об объединении Вьетнама под скипетром коммунизма и хотел дождаться радостного мига, будучи еще на этом свете. Он не имел возможности ждать, когда увенчается успехом затяжная война, не мог надеяться дождаться пользы от длительных переговоров‹24›. Любившие и почти боготворившие его ученики – Зиап, Фам, Труонг Чинь, Ле Зуан – не могли лишить своего учителя столь желанного им дара, “решительной победы, одержанной в самые кратчайшие сроки”. Одним словом, “все звезды сошлись”, и Политбюро приняло решение начать ТКК-ТКН.

Наивысшая ирония состоит в том, что Зиап, повсюду в мире считающийся главным архитектором Новогоднего наступления, твердо и настойчиво выступал против него. Началось все с дебатов в Политбюро ЦК ПТВ относительно резолюций 13-го пленума. Как всегда, на одной стороне находились “северяне”, Зиап и Труонг Чинь, а на другой – “южане”, Ле Зуан и Нгуен Ши Тань. Теперь-то уже из заслуживающих доверия (хотя и все еще секретных) источников доподлинно известно, что Зиап высказывался против широкомасштабного наступления и указывал на неизбежность тяжелых потерь. Весь июль, август и сентябрь Зиап боролся за пересмотр стратегии, если уж не за отказ от нее. 14 сентября он опубликовал в ханойской прессе знаменитую статью “Большая победа, великая задача”, призыв к возвращению к затяжной войне и акциям партизанского характера. Между тем ни одна из его попыток добиться пересмотра стратегии ТКК-ТКН не удалась.

Зиап был, однако, не одинок. В сентябре 1967 года более 200 партийных чиновников высокого ранга отправились в тюрьму за несогласие с избранным курсом. Среди арестованных оказались глава вьетнамской разведки, директор школы изучения политики, заместитель председателя Государственного комитета по науке и член ЦК. В ноябре Национальное собрание обнародовало указ, предусматривавший смертную казнь или длительное тюремное заключение за “контрреволюционные преступления”‹25›.

Зиап заслуживает похвалы, но не за план Новогоднего наступления, а как раз за несогласие с избранной Политбюро стратегией. История сохранит для потомков память о том, что в критический для Вьетнама момент не кто иной, как Во Нгуен Зиап, нашел в себе силы трезво смотреть на вещи, подобно обожаемому им Наполеону продемонстрировав “неискоренимый дар чувствовать реальность”.

В середине 1967-го, когда северовьетнамские руководители проигрывали войну на полях сражений как в Северном, так и в Южном Вьетнаме, американская администрация начала проигрывать психологическую войну в Соединенных Штатах. В сентябре 1967 года опросы населения показали, что число американцев, выступающих против войны, больше, чем число сторонников ее продолжения. По тем же причинам в то же самое время рейтинг личной популярности президента Джонсона (по данным института Гэллапа) опустился ниже 40 процентов.

Причина охлаждения нации к “войне Джонсона” обуславливалась несколькими причинами. Первая и главная, самый нетерпеливый в мире американский народ решил, что война “топчется на месте”, а “топтаться на месте” означает для американцев проигрывать. А проиграть – это, как однажды заметил Вине Ломбарди, “все равно, что умереть”. Однако серьезный характер протесты приобрели только тогда, когда от поддержки войны стали отступаться бизнесмены, специалисты, представители среднего класса, оказавшиеся на одной стороне “баррикад” с профессурой, интеллектуалами и молодежью. К истошным воплям вроде “война аморальна!” добавилось более спокойное, но куда более деструктивное выражение “она заходит в тупик”.

Естественно, были и другие причины. В 1967-м американцы заметили, что потери войск Соединенных Штатов во Вьетнаме значительно возросли. Общее число погибших, раненых и пропавших без вести увеличилось с 2500 человек в 1965-м, до 33 000 – в 1966-м и до 80 000 – в 1967 году‹26›. Тут Зиап не ошибся, “поток американских гробов” произвел впечатление на средних американцев. Все больше и больше повесток рассылалось призывникам, что отвращало от войны как молодых американцев, так и их родителей. Кроме всего прочего, война во Вьетнаме все больнее била средний класс по карману. В сентябре 1967 года президент Джонсон ввел дополнительный 6-процентный налог, получивший одобрение в конгрессе. Война буквально явилась в дом к среднему американцу. К сложностям со средним классом у Джонсона добавлялись и проблемы с другими слоями населения. Мартин Лютер Кинг и ему подобные представители меньшинств критиковали войну за то, что на нее расходуются огромные средства, которые правильнее было бы потратить на решение социальных проблем внутри Соединенных Штатов, а также за неоправданно высокий уровень потерь среди военнослужащих – представителей меньшинств. Последнее обвинение не имело под собой ровным счетом никакой основы, однако общей ситуации это не меняло.

И еще одна причина. Президент Джонсон не очень-то подходил на роль лидера нации, ведущей войну, кроме того, он не мог (или не хотел) объяснять американцам, почему молодые парни должны отправляться во Вьетнам и умирать там. Опрос общественного мнения, проводимый институтом Гэллапа в июне 1967-го, показал, что половина американцев просто не знала, зачем США посылали войска во Вьетнам. Джонсон даже не сделал попытки объяснить народу, что же происходит, и сплотить людей под знаменем войны.

Он опасался, что если людям объяснить, то они поймут, а поняв, отнесутся к событиям в далекой стране по-другому и потребуют радикальной эскалации войны, что приведет к вмешательству в дела Вьетнама Красного Китая и Советов. Также президент боялся, что, если он скажет людям правду, консерваторы в конгрессе решительнее выступят в поддержку войны в ущерб проведению больших социальных преобразований – детища Джонсона.

Полковник армии США в отставке Гарри Дж. Саммерс, написавший книгу об американской стратегии войны во Вьетнаме, упирает на то, что кардинальной ошибкой президента Джонсона было то, что он не смог мобилизовать волю нации через объявление конгрессом войны (Северному Вьетнаму)‹27›. Еще не факт, что подобная акция способствовала бы сплочению народа под знаменем войны во Вьетнаме. Тем не менее нет сомнения, что отказ Джонсона предпринять какие-то шаги в направлении того, чтобы “разрекламировать” войну американскому народу, отдал на откуп антивоенным группам инициативу в деле разъяснения целей, стратегии и моральной стороны войны. В конечном итоге эти активисты, на фоне индифферентного отношения к вопросу большинства американцев, разрушили фундамент, на который опиралось президентское “здание войны”.

И наконец, чем глубже Америка погружалась в войну, тем больше играл против нее собственный имидж Джонсона. Когда война затягивается, а решительной победы все нет и нет – а именно так виделись события американцам в середине 1967 года, – народу требуется боевой вожак, тот, кто способен воззвать к чувству патриотизма и объяснить людям все простыми и понятными словами. Народ нуждался в ком-то вроде Авраама Линкольна или Франклина Делано Рузвельта, тогда как видел перед собой Ричарда Никсона или Уоррена Хардинга, нерешительного размазню, ведущего закулисные политические игры.

Эрозия все сильнее разъедала дух нации летом 1967-го стараниями журналистов из газет вроде “Ричмонд тайме диспэтч”, “Кливленд плейн дилер” и “Лос-Анджелес тайме”, то поддерживавших войну, то выражавших по данному вопросу разного рода сомнения. 20 августа в обозрении Ассошиэйтед Пресс сообщалось, что ряды парламентариев из верхней палаты, выступавших за продолжение участия США в конфликте, редеют – верными вьетнамской политике Джонсона остаются сорок четыре сенатора, тогда как сорок выступают против. Примерно такой же расклад симпатий наблюдался и в нижней палате. 20 сентября “Крисчен сайенс монитор” сообщила, что из 205 опрошенных конгрессменов сорок три признались, что в последнее время отказались от поддержки президентской политики во Вьетнаме. В октябре 1967 года с “президентского корабля” сбежал мощный печатный орган, журнал “Тайм энд лайф”. 8 октября “Нью-Йорк тайме” заявила, что, по данным проведенных ее сотрудниками опросов, поддержка войны со стороны парламентариев нижней палаты падает‹28›. Перенимая эстафету от магнатов периодики, начали менять характер освещения войны и телевизионщики, которые, по выражению авторов книги “Документы Пентагона”, “…мигрировали со своей позиции, традиционно враждебной администрации, к роли катализатора публичного протеста против войны”‹29›. Все лето и всю осень 1967 года американские граждане, читая газеты и поглядывая на телеэкраны, находили там кровь, грязь и ужасы войны и постепенно приходили к мысли, что сомнительные цели, преследуемые США во Вьетнаме, просто всего этого не стоили.

Ослабление поддержки народа Соединенных Штатов выражалось в том, что военным связывали руки. Им уже не приходилось надеяться на значительное увеличение американского контингента во Вьетнаме, вне зависимости от того, существовала в том необходимость или нет, поскольку наращивание военного присутствия в регионе потребовало бы призыва на службу части резервистов, что казалось президенту Джонсону равносильным совершению политического самоубийства. Ослабление поддержки войны со стороны общества обусловливало и стратегию. Ведь если народ еще как-то был готов терпеть войну в тех масштабах, в которых она велась в 1967-м, то чего же ждать, если придется распространить военные действия на территорию Лаоса, Камбоджи или Северного Вьетнама? А если нанести удар по дамбам или применить атомное оружие? Подобные мысли толкали президента обратно к бесполезной ограниченной войне. Единственное, на что можно было надеяться в ней, это на то, что “какой-нибудь выход найдется”.

Все, что происходило дома, отражалось и на военнослужащих на передовой – холодок растущего общественного осуждения проникал в окопы и блиндажи. Командиры дивизий, полков, батальонов и рот шли на все, только чтобы сократить потери. За время моей службы во Вьетнаме с 1967 по 1969 гг. я ни разу не видел и не слышал приказа, требовавшего от американских офицеров избегать потерь. Однако старшие офицеры знали: с них спросят объяснений, если окажется, что потери в их части превышают норму, особенно в том случае, если разница между своими потерями и ущербом, нанесенным противнику, будет меньше, чем в других подразделениях, занятых в аналогичных операциях.

В результате сухопутные силы США во Вьетнаме разработали новый подход к боевым действиям. Теперь американская пехота “разыскивала” и “сковывала” неприятеля, тогда как обеспечивающим огневую поддержку частям приходилось “разбивать” и “приканчивать” его. Точно так же “положили на полку” прославившую себя прежде тактику огня и маневра. Теперь вместо того, чтобы сходиться с неприятелем в ближнем бою, делали следующее: обнаружив противника, отступали на оборонительные позиции, предоставляя приканчивать его ВВС, штурмовым вертолетам и артиллерии. Многих американских офицеров подобный подход возмущал, и они приписывали начальству кучу грехов, начиная от неразумных тактических решений и кончая трусостью. Даже генерал Вестморленд, при котором и выкристаллизовался такого рода метод, осуждал подобную тактику, однако он начал делать это не раньше, чем, уехав из Вьетнама, занял пост начальника штаба армии. Причем касался он не столько самой войны во Вьетнаме, сколько сетовал по поводу того, какой негативный эффект окажет подобный подход на молодых офицеров, которые на практике не были знакомы с другой тактикой. Что они станут делать, когда им придется воевать в следующей войне? Критика Вестморленда, по всей видимости, разумна. Но вот только ни он, ни другие противники “экономичного подхода” не дают ответа на вопрос: что было бы, если бы пехота постоянно ввязывалась в перестрелки с противником или сходилась с ним врукопашную?

По мере того как снижалась поддержка войны в США в 1967-м, на первый план выходила политика умиротворения и переговоров. Чтобы вдохнуть новую жизнь в программу пацификации, президент Джонсон направил во Вьетнам Роберта Комера и нового посла, Эллсворта Банкера, которые прибыли в регион в конце апреля – начале мая. Обоим предстояло сыграть важную роль во Второй Индокитайской войне.

Если и есть такое понятие, как американский аристократ, каковыми становятся не только по праву рождения, а вследствие больших достижений, благородства характера, заслуг перед отечеством, тогда Эллсворта Банкера можно смело причислить к тем немногим, кто достоин такого звания. Родился он в Йонкерсе, в штате Нью-Йорк, 11 мая 1894 года. В 1916-м закончил Йельский университет, работал в бизнесе (в Национальной сахарорафинадной компании), а до своего направления в Сайгон уже успел послужить в качестве посла Соединенных Штатов в Индии, Италии и Аргентине. Пользовался особым доверием президента Джонсона за то, как мастерски справился с ролью специального представителя США во время доминиканского кризиса 1966 года.

Банкеру было семьдесят два, когда в апреле 1967-го президент Джонсон решил предложить ему неперспективный пост посла во Вьетнаме. Несмотря на возраст, ежедневно проводивший много времени на теннисном корте Банкер находился в отличной форме. Годы, ум, манеры, личное обаяние и прекрасный послужной список помогли Банкеру и заставили прислушиваться к нему генералов и высших чиновников в Сайгоне. На протяжении всего периода нахождения на посту посол Банкер оставался патриотом и “ястребом”, более того, “ястребом”-оптимистом. В 1967-м он считал, что США выигрывают войну и будут продолжать выигрывать ее. Что ж, если бы она велась в соответствии с его взглядами, то уверенность Банкера не оказалась бы беспочвенной. Страна в большом долгу у Эллсворта Банкера.

С самого своего появления во Вьетнаме Банкер стоял на том, что называл концепцией “одного фронта”. Хотя в марте 1967-го президент принял решение поручить программу умиротворения Вестмор-ленду, Банкер с его теорией “одного фронта” здорово помог командующему. В первой же своей речи посол Банкер твердо заявил, что не желает слышать выражений вроде “военный фронт” и “фронт умиротворения”, есть только один фронт, и им командует и будет командовать генерал Вестморленд, а Комер, несмотря на посольскую должность и соответствующий ей ранг четырехзвездного генерала, станет руководить программой пацификации как помощник Вестморленда. Итак, Роберт Уильям “Боб” Комер, известный также как “Блоуторч” (Blowtorch, то есть “Паяльная лампа”, все другие его прозвища непечатные), вышел на сайгонскую арену – любое место, куда выходил Боб Комер, быстро превращалось в арену.

Во Нгуен Зиапу понравился бы Боб Комер, который так же, как и Зиап, не был “симпатягой”. Он был “шершавым”, властолюбивым, хитрым, послушным (когда надо), тщеславным, эгоцентричным, помнящим о своих высоких полномочиях и не любившим, чтобы другие забывали об этом. Его по-настоящему всецело заботило только одно – карьера – ив связи с этим успех программы умиротворения. Несмотря на сложный характер (или же именно вследствие этого), Боб Комер принадлежал к числу людей, которых называют пробивными, и отличался кипучей энергией и острым как лезвие бритвы умом. Он представлял собой бюрократа высшей марки, всегда четко знавшего, как решить дело официальным путем и как “с заднего крыльца”. В его “репертуаре” имелся широкий набор всевозможных средств: от неявных угроз, едкого сарказма, стучания по столу кулаками до откровенного подхалимажа и холодной расчетливости, – и все это он при необходимости пускал в ход ради достижения поставленных целей.

Дух могучей личности Комера хорошо отражен в служебной записке на имя президента Джонсона, составленной 18 марта 1967-го перед самым совещанием на Гуаме. Как мы помним, на том самом совещании Джонсон поручил реализацию программы умиротворения Вестморленду. Комер пишет следующее: “Вам известно, что вы всегда можете рассчитывать на меня как на доброго солдата и твердого сторонника вашей вьетнамской политики в любом деле, направленном на то, чтобы одержать победу во Вьетнаме. Я готов сделать все, что только в человеческих силах.

Не стану скрывать, я нахожусь в некотором смущении в связи с переменой планов относительно моей миссии. Я полагал, вы намеревались послать меня (во Вьетнам) как второго человека, чтобы я занимался всей гражданской стороной дела. В связи с изменением планов (о чем я совершенно случайно впервые узнал три дня тому назад), похоже, меня понижают до третьего человека (или даже четвертого, учитывая еще Вести), ограничивая круг моих обязанностей "умиротворением", – даже Портер обладал более обширными полномочиями.

Что бы мне ни пришлось делать, я всей душой готов к самому тесному сотрудничеству с Эллсвортом (моим старым другом) и Джином Локом. Вместе с тем я уверен, для того чтобы делать хорошо порученную мне вами работу (наверное, самую неблагодарную во Вьетнаме), требуются положение и властные рычаги. Тут я целиком полагаюсь на вас и думаю, что могу добиться и добьюсь результатов‹курсив Комера›.

Уолт (Ростоу) говорил мне, что вы можете отдать пацификацию военным. Я искренне уверен, что это лучшее решение (безопасность – это ключ, и у армии есть немало средств для ее обеспечения). Вместе с тем наши дела там явно идут лучше, а потому это‹передача вопросов пацификации военным› не является больше единственным вариантом. Более серьезную проблему представляют организационные моменты со стороны ПЮВ, а не с американской стороны. Однако если мы доверим умиротворение Вести, не меняется ли тогда коренным образом роль, запланированная для меня?

И последнее, повестка дня совещания на Гуаме ужасно длинная. Вы снова будете тратить всё свое время, выслушивая жалобы и требования ПЮВ и американских представителей. Дабы сдвинуть дело с мертвой точки и с умом распорядиться нашим секретным оружием – Линдоном Джонсоном, – мы должны урезать повестку до 5 – 6 самых важных пунктов и на них исключительно и сосредоточить все наше внимание. Ростоу со мной согласен. Я надеюсь передать вам мою докладную в полете и выслушать от вас устные инструкции”‹30›.

На первый взгляд Комер -личность более чем заурядная. Роста в нем примерно сто семьдесят сантиметров, на носу очки с очень толстыми стеклами, в зубах трубка, а со своим галстуком-бабочкой он кажется каким-нибудь преподавателем истории средних веков из Гарварда или Принстона. Но внешность обманчива. В 1942-м Комер с отличием закончил Гарвард и отправился в армию, где служил младшим офицером. После войны начал карабкаться по чиновничьей лестнице, поработав с 1947-го в ЦРУ, затем в Совете государственной безопасности и добравшись до должности специального представителя президента по вопросам умиротворения (1965 – 1967 гг.). В 1967-м Джонсон передал ему руководство программой под генералом Вестморлендом. Комер смог сделать то, чего никому до него не удавалось, – заставить программу работать.

Секрет успеха объясняется не одними только незаурядными способностями Комера и его энергией, но и самым главным фактором – удачей. Он отправился во Вьетнам, когда пацификация привлекала особое внимание Белого дома, что, естественно, не могло не оказать влияния на посла Банкера и генерала Вестморленда в Сайгоне. Но даже и этого оказалось бы, возможно, маловато, если бы коммунисты не начали Новогоднего наступления, используя Вьетконг с его инфраструктурой, в качестве передового отряда оказавшейся неудачной акции. Удар, который приняли на себя Вьетконг и, прежде всего, его руководство, фактически перебил хребет этой организации. Однако именно Комер, и никто иной, первым разглядел возможность использовать ситуацию. Он распространил действие программы на сельские районы и подстегнул южновьетнамское правительство, подвигнул его на героические усилия, заставив управлять собственным народом.

К американскому военному руководству и штабу КОВПЮВ Комер относился одновременно с уважением, презрением и осторожностью. Он уважал их за способности, отменное знание дела и преданность этому делу, а презирал за почти монашеский аскетизм и нежелание “обстряпывать делишки” в типичном для гражданских бюрократов духе и боялся, поскольку видел в них могущественного противника, способного свернуть шею его программе и вместе с ней карьере Боба Комера.

Внешне он с большим почтением относился к Вестморленду и Абрамсу, однако оба генерала знали о камне за пазухой у Комера, находившегося на короткой ноге с президентом Джонсоном. В кабинете Комера в штабе КОВПЮВ всюду висели фотографии, на которых он был запечатлен рядом с Джонсоном во время рабочих совещаний. Вестморленд относился к гражданскому помощнику покровительственно, однако в то же время держал с ним дистанцию, уважал его за деловую хватку и энергию и не минуты не сомневался в том, что Комер способен стать для него источником неприятностей. Генерал вел себя с Комером так, чтобы не давать тому возможности обвинить его в провале программы умиротворения. Потому, что бы ни пожелал Комер, ему все предоставляли.

Комер и Абрамс ценили друг друга за ум и способности, но при этом не доверяли один другому. Комер довольно быстро понял, что Абрамс не боится его связей в Вашингтоне и, случись генералу занять место командующего КОВПЮВ, не даст помощнику по умиротворению всего, что тот потребует. Целеустремленный Комер видел в Абрамсе потенциального врага. Со своей стороны Абрамс сознавал наличие у Комера возможности служить источником неприятностей и нередко относился к нему с плохо скрываемым презрением. Во время бесчисленных штабных совещаний в КОВПЮВ оба, бывало, вели умственные дуэли – каждый старался потихоньку “окружить” другого и при этом не подставить противнику фланга. Затем “звенела сталь мечей”, “лилась кровь”, и снова стороны возвращались к тактическому маневрированию.

В середине 1967-го первой проблемой Комера стала философия организации программы. Он сам в начале 1967-го подсказал президенту Джонсону идею доверить политику умиротворения генералу Вестморленду, поскольку только у военных есть необходимые ресурсы и средства, чтобы справиться с задачей. Хотя на словах Комер ратовал за преобразование двух “фронтов” в один, на деле он собирался командовать своим “фронтом” сам. Он создал свою командную “Цепочку”, или CORDS (аббревиатура от Civil Operations and Revolutionary Development Support – Гражданские операции и поддержка революционного развития), протянувшуюся от него вниз к командирам действующих частей.

Комер завел собственную отчетность и даже свою разведывательную организацию, в общем, в штабе КОВПЮВ появился штаб Комера. Позднее виртуозный бюрократ скажет: “…единственным способом сдвинуть программу умиротворения с мертвой точки, а мне это удалось, было вести свою войну, отдельную от той, которую вел генерал Вестморленд”‹31›. Военные, включая штаб КОВПЮВ и полевые штабы действующих войск, отреагировали на навязчивые поползновения Комера разделить войну “на два фронта” тем, что просто самоустранились от участия в программе умиротворения, предоставив ему сражаться на своем фронте со своими людьми.

Вестморленд прекрасно видел, куда направлены помыслы Комера, но и шагу не сделал, чтобы остановить его, поскольку тоже хотел сражаться на своем фронте. Возможно, в том была ошибка Вестморленда. Теоретически подлинное единство командования на обоих фронтах могло помочь как Вестморленду, так и Комеру добиться большего каждому на своем поприще. Впрочем, может, это и не так. Подлинное единство “фронтов” с одним командующим (Вестморлендом) во главе имело шанс вызвать противодействие Комера и обречь на неуспех общее дело.

Затем Комеру предстояло разработать жизнеспособную конструкцию механизма реализации процесса умиротворения. Комер считал, что справиться с подобной задачей под силу только самим вьетнамцам. От американцев же требовалось лишь предоставлять необходимые ресурсы и средства, обеспечивать военную безопасность, планировать и организовывать, а самое главное – подталкивать партнеров.

Таким образом, вся стратегическая линия Комера состояла из двух составляющих. Первое – сельскому населению было необходимо обеспечить длительную и непрерывную защиту от Вьетконга. Второе- правительству в Сайгоне следовало добиваться поддержки населения за счет проведения программ помощи жителям деревень. Ничего радикально нового. Комер сам признавал, что те же пункты прописывались и в прежних программах умиротворения. Новизна же, по словам самого Комера, заключалась в следующем: “…во всестороннем охвате проблемы и концентрации всех сил на ее решении”‹32›.

Вооруженный аппаратом, рабочей концепцией и двойной стратегией реализации идей, Комер летом 1967 года ринулся в бой. Однако грязи в авгиевых конюшнях пацификации накопилось так много, что справиться с ней единым махом оказалось не под силу даже такому Гераклу, как “Блоуторч” Комер. Большую часть 1967-го практически никакого прогресса не наблюдалось. Приходилось спаять воедино все 6500 звеньев “Цепочки” – шесть с половиной тысяч задействованных в ней сотрудников, – чтобы, натянув ее как струну, вытащить из болота неподъемного бегемота. В ПЮВ не понимали, отчего так повысилось значение умиротворения. Кроме того, как всегда, тормозили программу некомпетентность и коррумпированность чиновников ПЮВ.

В 1967-м Комер сеял семена прогресса. Он поручил “Цепочке” подготовку личного состава полувоенных Народных и Региональных сил (НС и PC), ответственных за поддержание безопасности в сельских районах. Под натиском Комера ломались все барьеры, численность НС и PC росла, состоявшие в них крестьяне получали хорошее оружие и учились пользоваться им. Комер инициировал программу “PHOENIX” (“Феникс”), целью которой стало выявление и уничтожение инфраструктуры Вьетконга. Теоретически это было нужное и разумное начинание. Позднее СМИ обвиняли правительство США в том, что “PHOENIX” давала зеленый свет похищениям, убийствам и применению пыток. Все это по большей части ложь. Проблема заключалась не в варварстве методов, взятых на вооружение участниками программы “PHOENIX”, а в низкой результативности их действий. В первую очередь требовалась сложная и углубленная работа разведки по выявлению связей подпольщиков Вьетконга. Вместо того зачастую некомпетентные или неопытные представители различных разведслужб США и ПЮВ, которых Ко-мер попытался объединить в некое единое целое, сталкивались лбами и мешали друг другу работать. Им так и не удалось докопаться до ядра вьетконговского подполья.

Самую скверную службу пацификации сослужила нереалистичная “система квотирования” – отголосок синдрома “подсчета голов”. В погоне за отчетностью южные вьетнамцы арестовывали “мелкую сошку”, людей, присоединившихся к Вьетконгу часто даже не по своей воле. Более того, вьетнамцы хватали тех, кто и вовсе не имел к Вьетконгу никакого отношения, зато имел трения с полицией ПЮВ. Подобная практика лишь способствовала разгулу коррупции. Впрочем, часто в тюрьмы попадали и вьетконговцы, но, поскольку мест не хватало, а выяснять личности задержанных не хотелось или же не было времени, их вскоре просто отпускали. В 1970-м сам Комер, к тому времени уже возвратившийся из Вьетнама, весьма негативно отзывался о программе “PHOENIX”.

Тогда же, в 1967-м, стартовала и другая программа Комера, называвшаяся “Системой оценки состояния дел на селе” (СОДС) и представлявшая собой еще одно бухгалтерское начинание на этой войне, совершенно не поддававшейся статистическому учету. В рамках СОДС сотням специалистов предстояло произвести “замеры” в тысячах вьетнамских деревушек и заполнить реестр из восемнадцати пунктов. В результате населенный пункт заносился в список под литерой от А (безопасный) до F (находящийся под контролем ВК). СОДС имела свои уязвимые места, поскольку зависела от выводов зачастую неопытных или недобросовестных людей. Вместе с тем, как руководство к действию, она оказалась полезной для реализации программы умиротворения. Несмотря на все недостатки и просчеты, с тех пор, как в 1967-м за дело “завоевания сердец и умов” народа Южного Вьетнама взялся Комер, программа впервые по-настоящему заработала.

В качестве же постскриптума можно добавить: Боб Комер уехал из Вьетнама, оставив после себя работающий механизм программы пацификации в 1968-м, чтобы отправиться послом США в Турцию. В 1969-м, когда к власти пришел Никсон, Комер поступил на работу в “Корпорацию Рэнда” в качестве консультанта, в 1977-м вернулся в правительство на должность заместителя министра обороны, где работал до 1980-го. Уолт Ростоу в своей книге “Диффузия власти” и в личном разговоре со мной заявлял, что, по его мнению, Комер внес один из самых весомых вкладов в дело США во Вьетнаме‹33›, с чем я вполне согласен.

Тем временем ближе к середине 1967-го на самой вершине властного Олимпа в Вашингтоне бушевали страсти. Началось все с высказанной Вестморлендом 18 марта просьбы об увеличении контингента войск США во Вьетнаме на 200 000 человек. И тема, и участники “баталии” были давно известны – с одной стороны Макнамара и Макнотон со своими “вундеркиндами” (как внутри правительства, так и вне его), с другой – Объединенный комитет, военное командование и несколько сторонников жесткой линии из администрации президента и из конгресса.

20 апреля 1967 года ОКНШ “пролил первую кровь”, поддержав просьбу генерала Вестморленда о направлении в регион еще 200 000 военнослужащих. Объединенный комитет предложил начать призыв резервистов и расширить зону военного присутствия США на Лаос, Камбоджу и, вероятно, также на Северный Вьетнам. ОКНШ двинулся дальше и внес рекомендацию приступить к минированию портов Северного Вьетнама, а также высказался за то, чтобы Соединенные Штаты “направили мощные людские и материальные ресурсы на достижение победы”‹34›. В отдельном заявлении Объединенный комитет призвал также к бомбардировкам “таких объектов, разрушение которых произвело бы наиболее действенный эффект на способность Северного Вьетнама продолжать военные действия”‹35›. Одним словом, чиновники в погонах говорили: “Давайте-ка выиграем эту войну”.

Макнамара и гражданский штат МО, естественно, пришли в ужас от подобных предложений. Так, к середине мая, пошуршав бумагами, поскрипев перьями, гражданские выдали пакет своих рекомендаций, суть которых, как нетрудно догадаться, состояла в прямо противоположном. Первое – количество войск в Южном Вьетнаме, 470 000 человек, следует оставить на нынешнем уровне, заложив возможность послать дополнительно 30 000 военнослужащих. Второе – ограничить зону действия авиации в рамках программы “ROLLING THUNDER” 17° и 20° северной широты, так называемым “дымоходом”, или самой южной частью Северного Вьетнама.

Затем гражданские взорвали самую мощную бомбу из своего политического арсенала, предложив начать свертывание войны, корректируя цели и задачи Америки в регионе. Макнамара и гражданские чиновники МО советовали отказаться от декларированного правительственным меморандумом NSAM 288 намерения (“видеть Южный Вьетнам независимым некоммунистическим государством” и “разгромить Вьетконг”) и “опустить планку” требований. “(1) Мы должны проследить за тем, чтобы народу Южного Вьетнама было предоставлено право решать собственную судьбу. (2) Прекратить наше вмешательство в случае, если страна перестанет заниматься собственными проблемами”‹36›. На этом список предложений не заканчивался, но суть их сводилась к следующему: гражданские полагали, что война проиграна, и считали разумным достижение компромисса во Вьетнаме.

Дезертирство Макнамары из стана сторонников NSAM 288 привело Объединенный комитет в ярость. Военные один за другим отвергли все пункты предложений гражданских, заявив, что, если Америка последует их рекомендациям, война только затянется. Объединенный комитет сформулировал свою позицию так: “…при рассмотрении вопроса в совокупности возникает озабоченность тревожными тенденциями, которые ведут к коренной смене целей и намерений США в Юго-Восточной Азии… Объединенный комитет начальников штабов не видит причин менять политику страны, в последние годы неоднократно получавшую одобрение ответственных должностных лиц”‹37›. В заключение Объединенный комитет сделал вывод, что рекомендации гражданских не следует направлять на рассмотрение президента, а поскольку устремления нации выражены в NSAM 288, необходимо придерживаться прежде выбранного курса.

Эмоции с обеих сторон накалялись. Макнамара пошел на бесчестный закулисный ход, показав список предложений гражданских чиновников президенту еще до рассмотрения Объединенным комитетом. В свою очередь ОКНШ проинформировал президента, что, если он примет рекомендации Макнамары, вся верхушка военного руководства страны в массовом порядке подаст в отставку. Халберстем в своей книге “Наилучшие и наиярчайшие” пишет, что Макнотон говорил своим друзьям, что, если их предложения пройдут, по меньшей мере двое из самых высокопоставленных генералов уйдут в отставку‹38›.

Джонсон находился в полном замешательстве, не зная, что делать. Он дал указание собиравшемуся в Сайгон Макнамаре найти компромисс с Вестморлендом в отношении присылки дополнительных войск во Вьетнам. Что касается “ROLLING THUNDER”, то конфликт вокруг этой программы был урегулирован во время слушаний Стенниса. По сути дела, выиграть бой не удалось ни той, ни другой стороне. Президент не пошел на принятие рекомендованной Объединенным комитетом “стратегии победы”, не отдал он предпочтения и пакету предложений гражданских чиновников. Он одобрил схему действий, которую можно было бы назвать “то же самое плюс”.

Министр Макнамара прибыл в Сайгон 6 июля 1967 года, в тот самый день, когда в Ханое умер Нгуен Ши Тань. Министр выслушивал тщательно подготовленные доклады посла Банкера, адмирала Шарпа, генерала Вестморленда, старших командиров ВВС и ВМФ, а также ключевых офицеров штаба КОВПЮВ. Все единодушно поддерживали мнение, высказанное Объединенным комитетом в мае. Выступил и я как начальник второго отдела. Макнамара делал все, чтобы продемонстрировать полное отсутствие интереса к докладам. Он по большей части читал или работал над разложенными перед ним бумагами. Макнамара явно пребывал в уверенности, что не услышит ни одного слова, которое хотел бы услышать. Теперь уже совершенно очевидно, что именно этим и объяснялось его поведение‹39›.

Министр понял одно – присылки новых войск в регион не избежать. В последний день визита министра после ужина Макнамара и генералы Вестморленд и Абрамс развернули “торги” относительно численности дополнительного контингента и сошлись на 45 000 человек. Таким образом, общая численность войск США во Вьетнаме должна была быть доведена до 525 000 человек. Одним словом, сторонам удалось достигнуть компромисса в данном вопросе.

Судьбу “ROLLING THUNDER” в августе 1967 года решила подготовительная подкомиссия “ястребов” сенатора Стенниса. С начала заседания 9 августа перед членами подкомиссии прошло множество свидетелей – от адмирала Шарпа до министра Макнамары. В опубликованном 31 августа отчете подкомиссия выступила против Макнамары. Члены ее критиковали гражданских чиновников МО за ограничения, налагаемые на программу, а также за их нежелание прислушиваться к рекомендациям военных и за доктрину “градуализма”. Подкомиссия сделала вывод: США “…должны приложить максимум усилий, чтобы добиться результатов”, – ив заключение высказала следующее пожелание: “Мы считаем, что давно уже пора прислушаться к голосу военных в вопросах, касающихся тактики боевых операций”‹40›.

Макнамара потерпел сокрушительное поражение. На следующий день после выхода отчета подкомиссии президент Джонсон созвал внеочередную пресс-конференцию для того, чтобы развеять возникшие в народе опасения относительно глубоких противоречий, возникших между его военными и гражданскими советниками. Вне сомнения, никого не обманывали его попытки скрыть истинное положение дел, было ясно, что по крайней мере в отношении стратегии бомбардировок Северного Вьетнама в администрации идут жаркие дебаты. Макнамара проиграл битву, из-за чего утратил доверие президента. В ближайшие педели президент дал добро на бомбардировки пятидесяти двух из пятидесяти семи целей, прежде объявленных Макнамарой запретными. Хотя момент окончательного унижения Макнамары еще не настал, его скорая отставка (добровольная или нет) была предрешена, благодаря чему авиация, осуществлявшая программу “ROLLING THUNDER”, получила наконец шанс показать себя.

Если у “ROLLING THUNDER” в конце 1967-го появлялся некоторый шанс, то в переговорном процессе никаких подвижек не намечалось. В июне 1967-го французы Раймон Обрак и Эрбер Маркович установили контакт с профессором Генри Киссинджером, тогда преподававшим в Гарварде, и сообщили ему о том, что Обрак имеет прямой выход на Хо Ши Мина. После серии бесед, в которых принимали участие и представители Министерства иностранных дел США, 21 – 26 июля Обрак и Маркович посетили Ханой, где встречались с Хо и Фам Ван Донгом. Донг поставил в известность обоих ходатаев, что Ханой будет выдвигать в качестве непременного условия для начала переговоров немедленное и безоговорочное прекращение бомбовых рейдов авиации Соединенных Штатов. Далее Донг сказал, что предметом обсуждения будет создание в Южном Вьетнаме коалиционного правительства. Этот “пробный шар” коммунисты запускали уже вторично. 1 июня 1967 года норвежский посол в Пекине, Оле Альгард, имел беседу с вьетнамским коллегой Нгоком Лоаном (по инициативе последнего), который сказал норвежцу, что Политбюро ЦК ПТВ хотело бы приступить к переговорам с США об окончании войны. В августе Лоан также настаивал на безоговорочном прекращении бомбардировок как на условии для начала переговоров и, кроме того, заявлял, что целью Северного Вьетнама является создание в Южном коалиционного правительства.

В тот момент, когда Вашингтон приступил к рассмотрению предложений, президент с подачи комитета Стенниса санкционировал бомбардировки новых шестнадцати объектов, шесть их которых находились не более чем на расстоянии пятнадцати километров от Ханоя, а одна цель, мост Думера, – рядом с центром города. 11 и 12 августа реактивные самолеты США отбомбились по мосту, в результате чего два пролета его рухнули в Красную реку, а 23 августа авиация нанесла по Ханою самый массированный удар за все время, прошедшее с начала войны.

Конечно, бомбардировки разозлили Политбюро, членам которого все происходящее казалось заранее разработанным сценарием, направленным на то, чтобы оказать на них давление и заставить сесть за стол переговоров. Вместе с тем США, как и ранее в том же году, вовсе не пытались заниматься шантажом с целью принудить северных вьетнамцев принять невыгодные для них условия на переговорах. Просто одна, “военная”, рука Соединенных Штатов не ведала, что творила другая, “гражданская”, и администрация оказалась неспособной координировать войну “на двух фронтах” на самом высоком, президентском уровне.

29 сентября Джонсон сделал еще один шаг в направлении завершения конфликта мирным путем. В своей речи в Сан-Антонио, в штате Техас, президент поведал миру о том, что США готовы прекратить бомбардировки, если только Северный Вьетнам не будет пытаться извлечь из этого выгод в одностороннем порядке. Коммунисты наживку не заглотили, и к середине октября Джонсон дал добро на дальнейшее ужесточение авианалетов.

Октябрь – декабрь

С расширением списка объектов программы “ROLLING THUNDER” в конце сентября начался последний этап войны в 1967-м. Президент одобрил бомбардировки почти всех “чувствительных” целей, в большинстве своем расположенных около Ханоя и Хайфона. Подверглись налетам аэродромы вокруг столицы Северного Вьетнама и ключевой порт Кам-Фа. После налета 11 августа коммунисты успели отремонтировать мост Думера, через который к ним поступало оружие и другое военное имущество из Китая. 25 октября американские летчики вновь разбомбили мост. Вьетнамцы с помощью “китайских товарищей” снова восстановили оба упавших пролета, а 14 и 18 декабря авиация США опять нанесла мосту сильнейшие повреждения. На сей раз починить мост удалось не ранее середины апреля 1968-го. Разумеется, уничтожались и другие мосты, в частности вокруг Хайфона.

Налеты являлись частью программы, призванной затруднить сообщение между Вьетнамом и Китаем, изолировать Ханой от хайфонского порта и отсечь район Ханоя-Хайфона от тыловых баз на юге. План удался. К октябрю в доках Хайфона скопилось 200 000 тонн грузов, доставленных из Советского Союза. Атакам подвергались не только линии коммуникации, но и передвигавшиеся по ним поезда и автоколонны. По отчетам адмирала Шарпа, в 1967 году было серьезно повреждено или уничтожено 5587 грузовиков, 2511 железнодорожных вагонов и 11 763 корабля и лодки. Конечно, Россия и Китай могли восполнить ущерб, однако для этого требовалось много времени. В 1967-м США впервые приступили к кооридинированным ударам по объектам энергосистемы Северного Вьетнама. Налеты на электростанции в конце 1967-го привели к тому, что производство электроэнергии сократилось на 85 процентов. Сталеплавильный завод в Тай-Нгуене и цементный завод в Хайфоне были практически полностью разрушены, как и большая часть постоянных хранилищ бензина.

Так что же, удалось ли достигнуть поставленных задач, после того как операция “ROLLING THUNDER” заработала наконец по-настоящему? Даже и теперь на этот вопрос непросто дать однозначный ответ, поскольку с “достижениями” происходит то же самое, что и с красотой, – все зависит от вкуса и точки зрения. Как и следовало ожидать, мнения гражданских чиновников и военных в данном случае разделились. Президент, хотя и не без оговорок и опасений, солидаризировался с военными и своим советником по вопросам национальной безопасности, Уолтом Ростоу, убежденным “ястребом” и преданным сторонником “ROLLING THUNDER”. Внушавшая оптимизм статистика их отчетов успокаивала Джонсона и позволяла ему сделать вывод относительно того, что в войне в небе над Северным Вьетнамом наметился заметный прогресс.

Такое “радужное” мнение в отношении результативности “ROLLING THUNDER” не так давно подтвердил в своих воспоминаниях Джон Колвин, генеральный консул Британской миссии в Ханое в 1966 и 1967 гг. Он говорит, что осенью 1967-го США выиграли войну в небе, сумев перерезать артерии поступления грузов в Северный Вьетнам и пути, по которым осуществлялось их перераспределение внутри страны. Колвин придерживается мнения, что в 1967-м Северный Вьетнам: “…не мог более поддерживать себя как цельную хозяйственную систему, а также осуществлять агрессию в отношении соседей”. Колвин считает, что причиной успеха “ROLLING THUNDER” осенью 1967-го была последовательность, с которой проводилась программа. Постоянные налеты не позволяли вьетнамцам восстанавливать все важные объекты, а из-за того, что американские летчики систематически перерезали железнодорожные пути из Китая и из Хайфона в Ханой, и вследствие атак на менее крупные порты коммунисты лишались возможности сосредоточить все силы на ведении войны‹41›.

В то время как в конце 1967-го эффективность “ROLLING THUNDER” возросла, надежды на переговоры не оправдались. Вместе с тем и на других “фронтах” отмечался определенный, хотя и медленный, прогресс. В Южном Вьетнаме прошли выборы и инаугурация президента, которым Вьетконг не смог помешать. Программа умиротворения при Комере поднялась на ноги и сделала первые шаги вперед, а Вестморленд продолжал разыскивать, раскатывать и разбивать врага.

Коммунисты тоже не сидели сложа руки. Они инициировали фазу I любезного им ТКК-ТКН – начали атаки по периферии Южного Вьетнама, с целью оттянуть войска Вестморленда из центральных районов страны и опробовать новую для них тактику массовых штурмовых операций. Первый удар коммунисты нанесли по Кон-Тхиену, почти бесполезному форпосту морской пехоты на побережье неподалеку от ДМЗ. В сентябре северовьетнамцы подвергали позиции МП постоянным артиллерийским и минометным обстрелам, а ближе к концу месяца атаковали морских пехотинцев силами двух батальонов АСВ. Морская пехота при поддержке авиации, а также корабельной и сухопутной артиллерии без особого труда отразила нападение, уничтожив более 2000 солдат противника. В ноябре Зиап начал выдвигать две дивизии к Ке-Сань с севера от ДМЗ. Вокруг этого горного форпоста произошло несколько стычек между патрулями; противники обменивались артиллерийскими и минометными залпами. В основном же и вьетнамцы, и морская пехота выжидали, чувствуя, что придет время и они окажутся на авансцене событий.

Получив урок под Кон-Тхиеном, Зиап ударил вновь. На сей раз объектом приложения сил он выбрал маленький грязный городишко Сонг-Бе в провинции Фуок-Лонг, расположенный поблизости от камбоджийской границы в зоне ответственности III корпуса АРВ. 27 октября 88-й полк северовьетнамских Главных сил атаковал южновьетнамский батальон. Получив поддержку с воздуха от американцев, южные вьетнамцы не только отразили нападение противника, но и преследовали его во время отступления. Потери коммунистов составили 134 человека убитыми против тринадцати военнослужащих у южных вьетнамцев. Двумя днями позже, 29 октября, Зиап организовал еще одну атаку на столицу другой провинции, городок Лок-Нинь, также расположенный на границе с Камбоджей. На сей раз в штурме участвовал 273-й полк из состава хваленой 9-й дивизии Вьетконга. Сражение выдалось более ожесточенным, чем под Сонг-Бе. В итоге в дело с большим ущербом для коммунистов вступили американские части. Когда вьетконговцы бросились в штыковую атаку на позиции американского артиллерийского дивизиона, расчеты зарядили орудия снарядами, называющимися “улей”. Принцип действия их боеголовок такой же, как у картечи. “Пчелы из ульев” закусали насмерть сотни коммунистов. Вьетконг потерял убитыми 852 человека.

Последняя и самая кровавая из “пограничных битв” произошла в Дак-То, горном районе поблизости от границ с Лаосом и Камбоджей, в зоне ответственности II корпуса АРВ. В конце октября разведка засекла там передвижение четырех полков Главных сил АСВ. У Вестморленда в этом районе имелся всего один батальон из 4-й пехотной дивизии США, который командующий немедленно усилил еще одним батальоном. К середине ноября, по мере того как шли стычки между американцами и противником, генерал Абрамс – Вестморленд тогда находился в Вашингтоне-увеличил контингент в Дак-То до девяти американских и шести южновьетнамских батальонов. В ходе ожесточенных боев, продолжавшихся на протяжении всего ноября, четыре вражеских полка потеряли убитыми 1600 человек и были полностью разгромлены. Генерал Вестморленд отозвался о боях в Дак-То как об операции, которая “…по массовости, по потерям у неприятеля и по ожесточенности превосходила даже кампанию в долине реки Иа-Дранг в 1965-м”‹42›.

В “пограничных битвах” северные вьетнамцы потерпели фиаско. Зиап заплатил кровью своих солдат за тактические уроки и за главный из них – никаких фронтальных атак на американские позиции. Зиап, похоже, извлек пользу из “увертюры” Новогоднего наступления, потому что в ходе него коммунисты старались тщательно избегать прямых столкновений с американцами, концентрируя усилия на частях АРВ и штабах войск США. Использование 273-го полка Вьетконга в битве за Лок-Нинь было явной ошибкой. Эту элитную часть 9-й дивизии следовало бы поберечь, сделав впоследствии авангардом Новогоднего наступления. По боеспособности заново сформированный 273-й полк не мог идти ни в какое сравнение с погибшим 273-м.

Однако главной неудачей Зиапа стало то, что ему не удалось заставить командование США передислоцировать войска в удаленные районы Южного Вьетнама. Стратегическая подвижность американских войск позволяла им быстро перемещаться к границам, громить атакующих и возвращаться обратно в густонаселенные районы. Сам Зиап, должно быть, понимал, сколь тщетными оказались усилия коммунистов в фазе I. Подчиненные северовьетнамского главнокомандующего тоже осознавали это. Полковник, перебежавший на сторону южан в 1968-м, совершенно справедливо отзывался о “пограничных битвах” как о “…бессмысленных и кровавых”‹43›.

Последний акт в пьесе напряженного и полного драматизма 1967 года сыграли в Ханое. Вечером 30 декабря 1967-го министр иностранных дел Северного Вьетнама Нгуен Дуй Тринь положил еще один камень в основание здания ТКК-ТКН. В своей речи в здании городского управления Ханоя Тринь публично заявил, что после безоговорочного прекращения бомбардировок Северный Вьетнам будет вести переговоры с США. Прежде северные вьетнамцы настаивали на том, что переговоры могут состояться, если прекратятся авианалеты. В Вашингтоне принялись лихорадочно размышлять, что же имели в виду в Ханое, сменив свое “могут” на “будет”. Дипломатическая карта была разыграна. Дело теперь оставалось за Зиапом и его солдатами, именно им предстояло положить последний камень в фундамент ТКК-ТКН, и в 1968-м именно это они и попытались сделать.

1. Sharp and Westmoreland, Report, p. 131.

2. Ibid.

3. Gravel, Pentagon Papers, IV:402.

4. Gen. Bernard William Rogers, Cedar Falls-Junction City: A Turning Point, Vietnam Studies (Washington, D.C.: Department of the Army, 1974) p. 157.

5. Ibid., p. 158.

6. Robert B. Asprey, War in the Shadows, 2 vols. (New York: Doubleday, 1975), 11:1302.

7. Sharp and Westmoreland, Report, p. 132.

8. Lewy, America, p. 89.

9. Douglas S. Blaufarb, The Counter-Insurgency Era: U.S. Doctrine and Performance, 1950 lo the Present (New York: The Free Press, 1977), p. 251.

10. Westmoreland, Soldier, p. 260.

11. Leslie H. Gelb with Rickhard K. Betts, The Irony of Vietnam: Tire System Worked (Washington, D.C.: Brookings Institution, 1979), p. 167.

12. McGarvey, Visions, p. 139.

13. MACV Cable 7928, (21 August 1967), para. 2, p. 1.

14. Wallace!. Thies, Wlien Governments Collide: Coercion and Diplomacy in the Vietnam Conflict, 1964-1968 (Berkeley, CA: University of California Press, 1980), p. 218.

15. Robert Shaplen, Time Out of Hand (New York: Harper amp; Row, 1969), p. 398-399.

16. McGarvey, Visions, p. 222.

17. Van Dyke, Strategy for Survival, p. 32.

18. McGarvey, Visions, p. 222.

19. Thies, Governments Collide, p. 343.

20. Pham Van Son, ed., The Viet Cong “Tet” Offensive 1968 (Saigon: Printing and Publications Center A.G./Joint General Staff, RVNAF, 1969), p. 46.

21. Thompson and Frizzell, Lessons, p. 120.

22. Son, Tet. p. 48.

23. Stanley Kamow, Vietnam: A History: The First Complete Account of Vietnam at War (New York: Viking Press, 1983), p. 545.

24. Douglas Pike, War, Peace, and the Viet Cong (Cambridge, MA: The MIT Press, 1969), p. 142.

25. Don Oberdorfer, 7Vf/(New York: Doubleday amp; Co., 1971), p. 83.

26. Keams, Johnson, p. 311.

27. Col. Harry S. Summers, On Strategy: The Vietnam War in Context (Carlisle Barracks, PA: Strategic Studies Institute, 1981), p. 13.

28. Oberdorfer, Tet! pp. 86, 338-339.

29. Gravel, Pentagon Papers. IV:386. 794

30. Robert Komer, memo to President Johnson, (Austin, TX: LBJ Library, Guam Conference File Notes, 18 March 1967).

31. Thompson and Frizzell, Lessons, p. 188.

32. Ibid., p. 214.

33. Walt W. Rostow, The Diffusion of Power: 1957-1972 (New York: Macmil-lan, 1972), p. 458.

34. Gravel, Pentagon Papers, IV: 154.

35. Ibid., IV: 177.

36. Ibid., IV: 175.

37. Ibid., IV: 180.

38. Halberstam, Best and Brightest, p. 782.

39. Gravel, Pentagon Papers, IV:522.

40. Ibid., IV:203-204.

41. George F. Will, “Victory Was at Hand,” The Washington Post, 10 May 1981, p. B7.

42. Sharp and Westmoreland, Report, p. 139.

43. Interrogation of Col. Tran Van Doc by the author, April'1968.

 

Глава 18.

Новогоднее наступление. 1968 г.

Если 1967-й стал во Вьетнаме годом решений, то 1968-й, безусловно, можно назвать кульминационным годом. В 1968-м происходили следующие события:

а. одно из самых решительных сражений в истории Америки;

b. триумф США на поле боя и их поражение в психологической войне;

с. президент Соединенных Штатов заявил о том, что не будет баллотироваться на предстоящих выборах;

d. явный провал стратегий обеих сторон – участниц конфликта в войне на суше и переход их к новым формам ведения боевых действий;

е. сворачивание программы “ROLLING THUNDER”;

f. почти полное фиаско программы умиротворения и последовавший затем прогресс в ее работе;

g. начало серьезных переговоров об окончании войны.

Толчком к этим историческим событиям стало Новогоднее наступление Зиапа в конце января 1968-го, которое давно планировало Политбюро ЦК НТВ и к которому с недавнего времени готовились американцы. К началу 1968 года обе стороны закончили подготовку к крупной кампании, при этом каждая надеялась, что столкновение станет решающим. Северные вьетнамцы и Вьетконг выводили на позиции людей и готовили все необходимое для всеобщего наступления. В середине января в города и поселки Южного Вьетнама стали проникать подразделения “саперов” (диверсантов-подрывников), прятавшие свое оружие под грузами сельхозпродукции, в то же время к этим населенным пунктам подтягивались части Главных и Региональных сил. Генерал Вестморленд ждал и тоже готовился. С приближением последних чисел января американцы сократили количество своих операций и сконцентрировали войска для отражения предполагаемого наступления Зиапа.

Между полуночью и 03.00 30 января силы Вьетконга атаковали шесть населенных пунктов в средней части Южного Вьетнама. Одни штурмы оказались поначалу более, а другие менее успешны, но с наступлением светлого времени суток части коммунистов были выбиты с захваченных позиций. На этом этапе противник ограничился шестью приступами. По сведениям, полученным от военнопленных, всеобщее выступление планировалось начать в ночь с 29 на 30 января, но накануне дня “Д” Зиап передвинул начало операции ровно на сутки (на ночь с 30 на 31 января). Некоторые командиры ВК, по всей видимости, не получили уведомления об изменении сроков или же не смогли проинформировать свои штурмовые подразделения, уже выходившие на исходные позиции. Преждевременные атаки 29 – 30 января дорого обошлись Зиапу, лишившемуся из-за них главного козыря – внезапности.

30 января выдалось нелегким деньком для американцев и их союзников. В 07.00 я, как начальник второго отдела КОВПЮВ (старший офицер военной разведки США во Вьетнаме), доложил генералу Вестморленду об атаках противника на населенные пункты в срединной части Южного Вьетнама и высказал предположение, что предстоящей ночью неприятель предпримет аналогичные действия на всей территории страны. Вестморленд согласился, созвал старших командиров и приказал им готовиться к нападению противника. Сам командующий отправился к президенту Тхиеу, чтобы убедить его отдать приказ о возвращении в части военнослужащих Южного Вьетнама, находившихся в увольнительных и отпусках по случаю празднования Тета. Одни выполнили приказ, другие нет.

Вечер прошел, по меньшей мере, в странной атмосфере. С одной стороны, южновьетнамский народ, не желавший верить в то, что даже коммунисты осмелятся на святотатство и нападут во время празднования Нового года, устраивал вечеринки и фейерверки, а с другой – американцы и ВСРВ, знавшие о намеченных на ближайшую ночь штурмах, лихорадочно готовились к их отражению. Вот пример. Я жил вместе с двумя другими бригадными генералами и тремя нашими сержантами-адъютантами в старом французском доме, расположенном в деловом районе Сайгона, в отдалении от мест расквартирования американских и союзнических войск. Прежде чем уйти из штаба КОВПЮВ тем вечером, мы трое, не надеясь на одни только табельные кольты 45-го калибра, вооружились винтовками М-16, взяли с собой несколько ручных гранат и гранатомет. Придя в наше жилище, мы составили простой план обороны дома. Нам, трем генералам, предстояло защищать его с фасада, а сержантам-адъютантам – со стороны двора. Никто из нас шестерых не питал иллюзий относительно того, удастся ли нам отстоять дом в случае нападения большой группы ВК. Заперев ворота и забаррикадировав двери, мы в смятенных чувствах отправились по своим кроватям. Повезло, ничего не случилось.

В ночь с 30 на 31 января Зиап начал широкомасштабное наступление на города и крупные поселки Южного Вьетнама. В большинстве случаев штурмы удалось довольно быстро отразить, однако бои за Сайгон шли около двух недель, а за Хюэ – почти месяц. Великое наступление провалилось с серьезным уроном для коммунистов, потерявших 45 000 человек из 84 000, участвовавших в нем на первом этапе. Можно, конечно, относиться к данным американцев о нанесенном противнику ущербе с известной долей скептицизма, вместе с тем нет сомнений, потери коммунистов (почти исключительно Вьетконга) были катастрофическими. Самое главное – погибали их политические вожаки. Новогоднее наступление фактически уничтожило Вьетконг.

Великое наступление захлебнулось, а ожидавшегося Великого восстания и вовсе не произошло. Военнослужащие АРВ не сдались и не перешли на сторону коммунистов, народ их тоже не поддержал и не “восстал” даже в тех городах, где Вьетконгу удалось временно захватить власть. Наоборот, южные вьетнамцы дружно выступили на стороне правительства.

В Политбюро ЦК НТВ и в ЦУЮВ быстро уразумели, что Великое наступление и Великое восстание постигла неудача. В трофейном документе, наверное самом спорном из всех, захваченных у противника во время Второй Индокитайской войны, находилось подтверждение тому, что в ЦУЮВ поняли, что затея сорвалась, уже вечером 31 января, спустя два дня после штурмов 29 – 30 января. На пяти страницах отчета руководство ЦУЮВ откровенно признается: “Нам не удалось овладеть рядом намеченных объектов, уничтожить подвижные части противника и подразделения обороны. Мы также не смогли закрепиться на захваченных территориях. В политическом плане мы не сумели подвигнуть народ к восстанию… Углубленная разъяснительная работа с солдатами противника не была проведена должным образом. Поэтому мы не сможем одержать полной победы в самый наикратчайший срок”‹1›. Необычайно честное заявление для коммунистов, признание провала ТКК-ТКН, целью которых являлось “одержать полную победу в самый наикратчайший срок”.

С того самого момента, когда 9 февраля 1968-го процитированный выше документ попал в руки американцев, возникли сомнения в его подлинности. В трофейном циркуляре значилось, что комитет по текущим вопросам ЦУЮВ, собравшийся вечером 31 января, в ту же ночь пришел к выводу о провале наступления. А на следующий день, 1 февраля 1968-го, был составлен и напечатан документ объемом в 2500 слов.

Те, кто считал документ фальшивкой, упирали на то, что у комитета ЦУЮВ просто не было времени собраться, так быстро прийти к столь неутешительным выводам и зафиксировать свое решение в письменном виде. Ночью 31 января по всему Южному Вьетнаму шли ожесточенные бои, и никто еще не знал результатов этой широкомасштабной акции. Вечером 31 января даже командование США при всей своей совершенной системе связи, не идущей ни в какое сравнение с той, которой располагал противник, имело далеко не полное представление о складывавшемся в стране положении и не было в курсе подробностей сражений за различные населенные пункты. Если уж в КОВПЮВ и других американских командованиях 31 января еще ничего определенного не знали, то, безусловно, и коммунисты не могли владеть информацией о результатах примерно пятидесяти боевых столкновений разного масштаба, происходивших по всей стране. Получалось, что комитет должен был собраться вечером 31 января, прийти к важному заключению и на следующий день выпустить циркуляр. В то же время, как указывали те, кто считал его “липой”, высшие штабы и комитеты подобного уровня с такой скоростью не работают, особенно у коммунистов.

Те, кто придерживался противоположного мнения о подлинности документа, отмечали, что, хотя создавался он в крайней спешке, его составители верно отразили картину провала амбициозных планов Зиапа. Поражение вынуждало коммунистов ЦУЮВ изыскивать быстрое объяснение срыва ТКК-ТКН, а также как можно скорее вырабатывать план будущих операций, чтобы предотвратить полное падение боевого духа в войсках Вьетконга. В документе имеется дальнейшее руководство к действию из десяти пунктов, хотя ничего нового основные принципы его не содержат, все – “хорошо забытое” старое. Там подчеркивается, что коммунисты “должны постоянно сражаться с врагом, вести против него затяжную войну”‹2›, что, очевидно, является разворотом на 180 градусов от курса на прорыв, взятого в ТКК-ТКН. Однако при внимательном изучении вышеупомянутого фрагмента понимаешь, что особого практического значения в нем нет.

Есть только одно вразумительное объяснение тех невероятных темпов, с которыми был выработан циркуляр. Вероятно, черновик его накануне акции подготовил какой-то скептик из ЦУЮВ, предвидевший провал ТКК-ТКН. Возможно, этот аноним оценивал шансы так же, как и Зиап, и сумел предугадать развитие событий. Упор на “затяжную войну”, адвокатом которой всегда являлся Зиап, позволяет предположить, что черновик составил кто-то из сторонников теорий главнокомандующего. Так или иначе, документ остается загадкой, вместе с тем разведчики в большинстве своем склонны считать его подлинным.

Что еще очень важно – нигде в этом циркуляре, так же как и в документах, выпущенных до начала Новогоднего наступления, ни прямо, ни намеком, не говорится, что целью ТКК-ТКН было заставить общественность Соединенных Штатов отказаться от поддержки войны.

Прежде чем приступать к обсуждению далеко идущих (и мало обнадеживающих) последствий Новогоднего наступления, следует внимательно изучить различные мнения относительно подготовки и мер, принятых американцами для отражения атак противника.

Первый и главный вопрос, которым вновь и вновь задаются критики: насколько же все-таки неожиданным стало для командования США и союзников вражеское наступление? Существует множество подчас полярных мнений. На одном полюсе Д. Р. Палмер и его “Зов трубы”, где генерал заявляет: “В напечатанном в 1969-м учебнике по военной истории, по которому занимаются курсанты в Вест-Пойнте, в посвященном войне во Вьетнаме разделе говорится: "Первое, что нужно сказать о Новогоднем наступлении Зиапа, это то, что для разведки оно стало одним из крупнейших промахов, сопоставимых только с Перл-Харбором в 1941-м или с прорывом немцев в Арденнах в 1944-м. Нападение северных вьетнамцев оказалось совершенно внезапным". Кадетам события подаются такими, какими они были, без лакировки”‹3›. Палмер, между прочим, забывает упомянуть в своей книге, что он, преподаватель военной истории в Вест-Пойнте, сам же и является автором цитируемого им отрывка. Кроме того, он заблуждается. Налет японцев на Перл-Харбор и немецкий удар в Арденнах были с точки зрения стратегии полной неожиданностью. И в том и в другом случае разведка ничего не знала о планах противника, сумевшего тайно сосредоточить крупные силы на исходных позициях и до самого начала операции сохранить в секрете место и время ее проведения; ничего не было заранее известно и о тактических приемах атаки. В тактическом плане действия неприятеля во время Новогоднего наступления явились для американской стороны гораздо меньшим сюрпризом.

На противоположном полюсе от Палмера группируются некоторые офицеры разведки, которые считают, что Новогоднее наступление почти или даже вовсе не было внезапным для командования США и союзников. Защитники этой теории указывают, что преждевременные штурмы городов центральной части Южного Вьетнама в ночь с 29 на 30 января позволили союзникам подготовиться к массированному наступлению неприятеля, начатого двадцатью четырьмя часами позже. Хотя для подобного заключения есть фактическая база, я, как и многие другие официальные лица, также ответственные за своевременное выявление вражеских планов в том наступлении, категорически отвергаю его как упрощенческое и сугубо оборонительное.

В большинстве своем наблюдатели полагают, что истина находится где-то посредине, между двумя полюсами. В эту группу входят президент Джонсон, Уолт Ростоу и генерал Вестморленд, которые придерживаются той точки зрения, что противнику не удалось сделать свое наступление стратегически внезапным для нас, поскольку возможность начала крупномасштабных операций в праздничный период считалась одной из самых вероятных. Эксперты указывают на то, что в Новогоднем наступлении со стороны противника не участвовали какие-то новые части – и здесь главное отличие от немецкого наступления в Арденнах. К тому же на всех участках неприятелю противостояли заранее выдвинутые на соответствующие позиции сообразные по численности части и подразделения вооруженных сил США.

Тем не менее все вышеупомянутые официальные лица признают, что в тактическом плане наступление Зиапа все же стало для нас неожиданным. Мнение подтверждается президентским консультативным советом по вопросам внешней разведки. В том, что касается элемента внезапности в действиях противника, выводы авторитетной группы таковы: “Хотя предупреждение о наступлении поступило, интенсивность, степень координированности и время вражеских атак не были в полной мере известны, что подтверждают посол Бан-кер и генерал Вестморленд. Самым важным фактором являлось время. Мало кто из представителей правящих кругов США и Южного Вьетнама верил в возможность нападения противника в новогодние праздники, как не ожидало этого и южновьетнамское мирное население. Для чего имелись веские причины: Тет символизировал единство вьетнамского народа.

Второе. Не удалось заблаговременно узнать, в скольких местах одновременно атакует противник. Разведка США указала точно практически все точки, где неприятель нанес удар, и предупредила о координированных акциях в ряде районов, однако не предугадала, что удары будут нанесены одновременно повсюду. Что более важно, не был выяснен характер целей. В Вашингтоне и в Сайгоне предвидели нападения на некоторые населенные пункты, но не предполагали, что главными объектами приложения сил неприятеля станут крупные города, органы гражданского управления, радиопередающие станции и полицейские участки.

Вместе с тем, как уже отмечалось, и в Вашингтоне и в Сайгоне в полной мере осознавали, что противник готовит крупномасштабное наступление. Его скоординированных атак ожидали в находившейся на севере страны I OT3 (оперативно-тактической зоне 1 -го корпуса), у Дак-То в горных районах II ОТЗ, а также в III OT3, где целью ударов, наносимых буквально со всех сторон, станет Сайгон. К 10 января генерал Вестморленд отменил некоторые операции, запланированные на севере II ОТЗ, чтобы передислоцировать войска США поближе к Сайгону. В последующие дни он предупредил подчиненных ему командиров и американскую дипломатическую миссию о готовящемся наступлении неприятеля. Хотя изначально Вестморленд не ожидал вражеского нападения во время празднования Нового года, он правильно оценил значение первых атак, проведенных в ВР 5, и 30 января приказал подчиненным ему командирам готовиться к наступлению неприятеля предстоящей ночью”‹4›.

Как начальник второго отдела КОВПЮВ и, соответственно, лицо, руководившее всеми операциями военной разведки Соединенных Штатов во Вьетнаме перед Новогодним наступлением, а также во время и после него, я могу не согласиться с выводами консультативного совета лишь в деталях. Первое, главной тактической неожиданностью являлось не время начала штурмов, а тот факт, что враг атакует столь большое количество населенных пунктов, причем одновременно. И генерал Вестморленд, и я ожидали, что неприятель нападет или же перед самым Тетом, или сразу после него, поэтому нельзя сказать, что наступление во время праздника оказалось для нас таким уж внезапным. Второе. Несмотря на то что у нас имелись сведения о намерениях врага штурмовать города, никто из американского или южновьетнамского руководства не мог поверить, что на нас отважатся напасть там, где мы были особенно сильны, – в крупных населенных пунктах. Результат казался настолько предсказуемым, что ни генерал Вестморленд, ни кто-либо другой из военных специалистов в его штабе не мог предположить, что противник решится на самоубийство. У профессионалов не принято считать врага глупым, потому глупость его способна стать фактором внезапности.

Неожиданной оказалась и способность Зиапа к ведению скоординированного наступления сразу на сорок населенных пунктов. Союзники считали, что работники штабов у коммунистов недостаточно квалифицированны, а система связи слишком примитивна, чтобы войска их могли действовать настолько слаженно. Фактически мнение это оказалось верным, поскольку произошел сбой, в результате которого противник накануне большого наступления провел несогласованные атаки, и таким образом союзники получили сигнал, раскрывавший планы коммунистов.

Спустя годы американцы с удивлением и негодованием узнали, что никакой внезапности могло бы не быть вовсе. В официальной монографии, написанной в 1978-м южновьетнамским полковником Хоанг Нгок Лунгом, в течение нескольких лет возглавлявшим второй отдел ОГШ, говорится: “За неделю до того, как началось всеобщее наступление, Республика Вьетнам получила нечаянный подарок в лице высокопоставленного пленника, Нам Донга, комиссара штаба ВР 6 (авторский комментарий: в ведении штаба 6-го военного района находились Сайгон и прилегающие к нему территории), захваченного на обратном пути после совещания в ЦУЮВ. После интенсивных допросов, продолжавшихся в течение нескольких недель, Нам Донг показал, что Северный Вьетнам отказался от стратегии затяжной войны и принял концепцию всеобщего наступления и всеобщего восстания…”‹5›.

В штабе КОВПЮВ ничего не знали о пленении Донга, как не знали и о добытых на допросах сведениях. В цитате из монографии Лунга есть два двусмысленных места. Первое – фраза “После интенсивных допросов, продолжавшихся в течение нескольких недель…”, которая, естественно, вызывает вопрос: когда Донг разговорился относительно перемены стратегии коммунистов, до или после начала Новогоднего наступления? Будучи знаком с методами ведения допросов у южновьетнамцев, я могу предположить, что Донг дал показания до конца января. Второе – прочитав слова “Южный Вьетнам получил нечаянный подарок”, читателю остается лишь гадать, какая из семнадцати южновьетнамских служб разведки и безопасности захватила Донга. Далее, однако, мы находим упоминание о том, что некоего “Y”, то есть, по всей видимости, Донга, заполучили сотрудники военной контрразведки, которая не поставила в известность о сделанном приобретении даже второй отдел ОГШ. Понятно, что, если о Донге не узнал начальник второго отдела ОГШ, информацию не получили и в КОВПЮВ.

Генерал Вестморленд и его штаб не ожидали нападения врага на крупные города, но предполагали, что Зиап сконцентрирует усилия на овладении двумя северными провинциями. Анализ имевшейся в нашем распоряжении информации давал возможность подсчитать наиболее предпочтительные шансы противника. Ему следовало развернуть серию отвлекающих атак на западе горных районов, в центральных прибрежных провинциях и вокруг Сайгона, с тем чтобы там связать боями войска американцев и ПЮВ, а тем временем силами четырех-пяти дивизий нанести главный удар в двух северных провинциях Куанг-Три и Тхуа-Тхиен. Прежде всего, поступив так, Зиап сконцентрировал бы максимум имевшихся в его распоряжении сил в одном месте, а не разбрасывал бы их по всей стране. Ему было бы сравнительно просто организовать тыловую поддержку действовавших на севере частей из Лаоса, ДМЗ и из Северного Вьетнама. Ту же Ке-Сань, где Зиап решил повторить вариант Дьен-Бьен-Фу, оказалось бы легче захватить вначале, чем потом, как попытались это сделать коммунисты. Хюэ, старая столица империи, являлся важным для Севера и Юга пунктом с психологической точки зрения. Ну и, наконец, в случае отхода, который Зиап мог предвидеть, пути отступления у северовьетнамских войск оказались бы довольно короткими, поскольку они смогли бы укрыться в своих убежищах в Лаосе, в ДМЗ и в Северном Вьетнаме.

Трудно, конечно, сказать, сработал бы вышеизложенный план или нет, однако хуже того, что случилось с Великим наступлением, быть просто не могло. Вместе с тем наступление на севере не способствовало бы подъему Великого восстания, политической составляющей ТКК-ТКН, и, вероятно, поэтому Политбюро ЦК ПТВ решило отвергнуть данный вариант.

Закончив с определением степени внезапности наступления коммунистов, президентский консультативный совет по внешней разведке попытался ответить на интригующий вопрос: как 84 000 вьеткон-говцев и северных вьетнамцев подобрались к городам так, что никто из южных вьетнамцев не заметил этого и не сообщил властям? Данный вопрос касается способов получения, изучения и обработки информации разведкой, но, что еще важнее, он бьет по достижениям программы пацификации (в январе 1968-го Комер заявлял о 67,3 процентах выполнения) и ставит под сомнение лояльность южновьетнамского населения в так называемых умиротворенных районах.

Авторитетные эксперты пришли к выводу, что все дело в “мерах обеспечения безопасности, предпринятых противником, быстроте его продвижения по территориям, значительная часть которых находилась под его контролем, а также в технических трудностях с передачей информации, с которыми в большинстве случаев сталкивались преданные правительству крестьяне”‹6›. В целом я склонен согласиться с высказанной здесь консультативным советом точкой зрения, однако считаю нужным добавить, что в преддверии Новогоднего наступления основная масса южновьетнамских крестьян еще не определилась со своими политическим пристрастиями. Жители села по большей части были индифферентны к правительству Тхиеу, но вместе с тем боялись и даже ненавидели Вьетконг и северовьетнамцев. Все, чего они хотели, это того, чтобы их оставили в покое и дали жить так, как жили они сами и их предки в течение многих веков.

Самым распространенным вопросом, которым задавались высшие офицеры в Сайгоне во время и после Новогоднего наступления было: почему на места их расквартирования не нападали диверсанты Вьетконга? Генералы и многие полковники жили по двое и по трое в разбросанных по всей столице домах. Если генерала Вест-морленда охраняло всего одно отделение, состоявшее из восьми американских военных полицейских, то остальные высшие офицеры в основном полагались на южновьетнамские “ночные патрули”, сомнамбулами бродившие возле их домов. С наступлением вечера 30 января, накануне нападения Вьетконга на Сайгон, все они и вовсе “растворились в тумане”. Небольшое подразделение диверсантов Вьетконга могло почти без потерь захватить или уничтожить всю находившуюся в столице командную верхушку, в том числе и самого Вестморленда. Не говоря уже о том, что эта акция оказалась бы чрезвычайно важной в пропагандистском плане, в результате ее проведения работа штаба КОВПЮВ была бы на какое-то время буквально парализована.

Интересно, что позднее американской разведке удалось установить, что террористические группы Вьетконга не только владели информацией относительно мест проживания генералитета, но и знали, как его “охраняли”. Было ли это проявлением джентльменства профессионального военного, не желающего опускаться до методов бандитов? Или же Зиап опасался возмездия со стороны президента Джонсона и американского народа за столь низкую акцию? Никто точно не знает, почему Зиап не пошел на подобный шаг. Так или иначе, что бы ни заставило его так поступить, американские генералы благодарны противнику за его благородство или осторожность.

Новогоднее наступление привело в замешательство общественность Соединенных Штатов. Одной из причин резкого крена в сторону пораженчества стал фактор внезапности. В течение многих месяцев американский народ, с подачи таких видных фигур, как президент Джонсон, посол Банкер и генерал Вестморленд, пребывал в убеждении, что США выигрывают войну во Вьетнаме и что они медленно, но верно продвигаются к “свету в конце тоннеля”. (Кстати, генерал Вестморленд несколько раз заявлял о том, что фразу эту произнес лишь однажды, причем в общении с генералом Абрамсом. При этом добавлял, что поставил слова “свет в конце тоннеля” в кавычки, поскольку выражение принадлежало не ему, а послу Генри Кэботу Лоджу.) Между прочим, заявления о том, что мы побеждали в войне, соответствовали действительности. В конце 1967-го так дело и обстояло – союзники выигрывали, а коммунисты проигрывали.

СМИ, в том числе и электронные, сделали немало для создания радужной ауры американского триумфа. В 1973-м Эдвард Дж. Эпстейн говорил буквально следующее: “…когда просматриваешь новостные ролики того времени (1967 г.), создается стойкое ощущение: американцы идут от успеха к успеху, а противник – от поражения к поражению”‹7›. Уолтер Кронкайт выразил настроение, воцарившееся в обществе после начала Новогоднего наступления, воскликнув: “Да что, черт возьми, происходит? Я думал, мы побеждаем”‹8›.

Оптимизм превалировал, несмотря на то что в декабре 1967 года в верхних эшелонах власти знали и предупреждали о готовящемся крупном наступлении противника. 18 декабря 1967-го председатель ОКНШ генерал Уилер в речи в Экономическом клубе в Детройте предостерегал: “…впереди нас ждут еще тяжелые бои. Не исключена возможность попытки вражеского удара, вроде того, который немцы нанесли в сражении на Выступе во время Второй мировой войны”. СМИ, а соответственно и американский народ оставили слова Уилера без внимания. 20 декабря генерал Вестморленд отправил из Сайгона в Вашингтон сообщение, в котором прогнозировал “…значительный, возможно, максимальный рост активности неприятеля в масштабах всей страны в самом ближайшем будущем”‹9›. Предупреждение прочитали в Пентагоне и в Белом доме, но дальше информация не пошла.

Наконец, 23 декабря 1967 года президент Джонсон, прибывший в Австралию на похороны премьер-министра этой страны Холта, произнес во время закрытого заседания перед членами австралийского кабинета министров: “У нас впереди немало черных дней”, – и добавил, что он “ожидает в предстоящие недели со стороны северовьетнамцев применения тактики "камикадзе"”‹10›. “Пророчество” также не было доведено до сведения американцев, поскольку, хотя прогноз Вестморленда Джонсон воспринял вполне серьезно, он не сделал ничего, чтобы довести эти слова до сведения народа США. Напротив, в своем президентском послании, направленном в парламент 17 января 1968 года, он отделался от вьетнамской темы банальной говорильней о возможности переговоров. Джонсон сам признавал позднее, что с его стороны было крупной ошибкой не упомянуть в докладе о наступлении, готовившемся противником во Вьетнаме.

Итак, Новогоднее наступление стало шоком для американского народа, ничего не подозревавшего о замыслах коммунистов во Вьетнаме. Военные специалисты и историки уже в течение многих веков знали, что внезапный удар во фланг или в тыл неприятельской армии приводит к шоку, а подчас и к панике. Такие атаки не только смешивают карты противника, они еще становятся причиной психологического расстройства‹11›. Вот именно такое психологическое расстройство поразило общественность США, их СМИ и, наконец, правящую элиту. Хуже всего, что психическая травма сопровождалась двумя автономными, но в месте с тем связанными негативными факторами – тем, что СМИ преподнесли наступление коммунистов как поражение американцев, и тем, что в такой критический момент Линдон Джонсон не справился с ролью лидера нации.

В первую очередь следует отметить полную несостоятельность масс-медиа. Газетчики и репортеры новостных передач с самого начала событий твердили, что наступление коммунистов стало катастрофой для американцев (и южных вьетнамцев). История не знает худшего примера, когда бы столь же верными оказались слова “перо сильнее, чем меч”. Только теперь к “перу” следует прибавить еще и “голубой экран”. Неправильное освещение СМИ событий Новогоднего наступления стало предметом обсуждения лишь сравнительно недавно. Питер Брэструп пишет: “Редко современной кризисной журналистике случалось так крупно промахнуться в отражении реальных событий. Фактически все, что говорилось, показывалось и писалось в США о событиях (начала 1968 г.) во Вьетнаме, представлялось публике как серьезное поражение союзников. Историки же, напротив, пришли к заключению, что Новогоднее наступление стало крупнейшим военно-политическим промахом Ханоя на Юге. Нельзя счесть триумфом американской журналистики то, что она разрисовала провал одной стороны как поражение другой”‹12›. В 1978-м во время выступления на телепрограмме “Огневой рубеж” (ведущий Уильям Бакли) Брэструп сказал откровенно: “…в сравнении с другими событиями войны Новогоднее наступление СМИ освещали очень неудачно”‹13›. Дэвид Калберт, профессор истории из Университета штата Луизианы, потративший три года на изучение материалов СМИ, относящихся к Новогоднему наступлению, порицает журналистов за то, что они изобразили “постигшую северных вьетнамцев военную и политическую катастрофу как их сокрушительную победу, чем очень помогли (противнику) одержать психологическую победу в самих Соединенных Штатах”‹14›.

Брэструп объясняет причину, способствовавшую искажению событий, привычкой работников СМИ подменять факты “аналитическими выкладками”, которые он называет “поспешной реакцией плохо информированных людей” и “серьезной нехваткой у журналистов самодисциплины”‹15›. В общем-то сказанное Брэструпом позволяет прийти к выводу, что репортеры кроили свои передачи из наполовину придуманных “фактов” за неимением подлинных. В итоге, как считает Брэструп, у сотрудников СМИ сложился устойчивый стереотип, что “Новогоднее наступление являлось катастрофой не только для "видимых на поверхности" 10 процентов населения Южного Вьетнама, оказавшихся вольными или невольными участниками боев в городах, но что оно привело или едва не привело к краху союзные армии, программу умиротворения и правительство Тхиеу”‹16›.

Газеты шокировали американский народ, телевидение же нанесло сокрушительный удар по моральному состоянию граждан и вызвало в них стремление отказаться от поддержки военного курса. Генерал Максвелл Тейлор пишет: “В том, что касается формирования взгляда людей на события Новогоднего наступления, доминирующая роль принадлежала ТВ. Вид горящих сайгонских зданий на экранах телевизоров, раздающийся из динамиков мрачный голос диктора, сообщающего о разрушениях в столице Южного Вьетнама, неминуемо создавали впечатление, что то же самое происходит во всем городе или в большей его части. Тенденция человека к обобщению и склонность принимать частности за целое стали после Новогоднего наступления 1968 г. определяющими факторами, способствовавшими созданию в США искаженного мнения о событиях, происходивших в Южном Вьетнаме”‹17›.

С выводами генерала Тейлора полностью соглашался президент Никсон, категорически заявлявший о том, что телевизионные репортажи о Новогоднем наступлении деморализовали Америку “на домашнем фронте”. Говард К. Смит из Американской телерадиовещательной компании (ABC) так высказался об освещении телевизионщиками того периода войны: “Потери Вьетконга были в сто раз больше наших, но мы не говорили об этом народу. Мы только показывали примеры того, как что ни день из американцев вышибают дерьмо во Вьетнаме. Чего еще было надо, чтобы отвратить Америку от войны?”‹18›

В своей книге Брэструп отмечает, что даже после того, как уже не осталось сомнений в поражении Зиапа, “основные СМИ продолжали напускать туман вокруг некой (постигшей американцев) “катастрофы”… в случае с “Ньюсуик”, NBC и CBS… тема катастрофы использовалась ради их собственной выгоды”‹19›. Уолтер Кронкайт, ненадолго слетавший во Вьетнам в конце февраля 1968 года, вскоре после возвращения с грустью назвал события, разыгравшиеся в дни Тета, поражением Америки. 27 февраля он заявил, что “единственным разумным выходом будет начать переговоры, но не с позиции победителей, а с позиции честных людей”‹20›. Президент Джонсон, смотревший эту передачу, сказал своему пресс-секретарю Джорджу Крисчену: “Если я потерял Кронкайта, я потерял средний класс Америки”‹21›.

У передачи Кронкайта от 27 февраля 1968 года есть весьма интересный эпилог. Собирая материал, Кронкайт посетил одного из американских старших боевых командиров. Получив информацию об успехах американцев и южновьетнамцбв, Кронкайт заявил генералу, что не станет использовать предоставленные ему сведения. Более того, он сказал, что побывал в Хюэ и видел незарытые могилы южновьетнамских гражданских лиц, убитых солдатами АСВ, и что он (Кронкайт) решил сделать все от него зависящее для прекращения войны. Довольно странная реакция на проявление жестокости со стороны противника.

Даже теперь Кронкайт твердит, что Новогоднее наступление закончилось поражением для американцев. В 1982-м, обмениваясь письмами с генералом Вестморлендом, этот телеведущий сказал: “Что касается результатов Новогоднего наступления, думаю, тут мы с вами не сойдемся. Конечно, мы выиграли, в том смысле, что коммунистам не удалось достигнуть желаемого, но сам факт, что они вообще сумели организовать такое наступление и посеять такие разрушения, едва ли можно засчитать нам как победу”‹22›. Эдвард Дж. Эпстейн говорил в “ТВ гайд”, что в конце 1968-го внестудийный продюсер NBC сказал: “…многие отснятые материалы явно показывали, что по итогам Новогоднего наступления Америка одержала решительную победу и что СМИ сильно преувеличивали, когда говорили, будто те события стали катастрофой для Южного Вьетнама. После обсуждения было решено отказаться от показа, поскольку "… в сознании зрителей уже сложилось убеждение, что США проиграли, а значит, так оно и есть"”‹23›. В заоблачных телевизионных далях фантазии стали реальностью.

В своей работе Брэструп задается вопросом: “Почему так неудовлетворительно сработали СМИ?”‹24› Как в книге, так и во время телепередачи Бакли “Огневой рубеж” Брэструп развивает мысль о том, что, по всей видимости, репортеры сделались по большей части жертвами “необычайных обстоятельств”. Вот что он пишет: “Современные журналисты оказались не готовы воспринять особый характер событий Новогоднего наступления. Сложность многообразных составляющих происходящего ошеломила и ввела в заблуждение репортеров, комментаторов и вместе с ними их начальников”‹25›.

Однако другие эксперты в области СМИ не столь благодушны. Так, журналист Роберт Элигэнт, проведший во Вьетнаме несколько лет, не без желчи упрекает коллег за то, как они освещали не только Новогоднее наступление, но и вообще всю войну. Он пишет: “…никогда прежде не было у СМИ столь же четко отработанной, всеми их силами поддерживавшейся коллективной установки на ложь и искажение фактов. Фактически наши собственные корреспонденты приписали победу врагам”‹26›.

Элигэнт убежден, что американские корреспонденты во Вьетнаме находились в глубокой изоляции от того, что происходило вокруг. Как он считает, от вьетнамцев журналистов отделяли языковые и культурные барьеры, а от своих же военных “моралистическая позиция и политические предрассудки”‹27›. Результатом изоляции, по мнению Элигэнта, стало “превращение журналистского корпуса, занятого освещением событий во Вьетнаме, в некое закрытое, живущее по своим законам сообщество, способное видеть действительность только через призму выработанных им стандартов восприятия”‹28›. Ну и конечно, свое слово сказал стадный инстинкт. Многие корреспонденты высказывались о войне негативно, потому что так описывали ее другие. Как считает Элигэнт, любой репортер, пожелавший выразить собственную позицию, пойти наперекор журналистскому братству, рисковал подвергнуться профессиональному и персональному остракизму. Элигэнт называет и другие причины. Он отмечает ужасающее невежество представителей СМИ, большинство из которых вообще плохо представляло себе предмет, о котором шла речь, не знало, как ведется война вообще, а особенно война партизанская. Как и полагается невеждам, они подменяли знания космической уверенностью в своем всеведении. То, чего они не понимали, или то, что казалось им невозможным, считалось несуществующим, несмотря ни на какие свидетельства обратного.

Однако Элигэнт предлагает заглянуть глубже и, отвечая на собственный вопрос “Чем же объясняется… столь поверхностный и столь предвзятый взгляд СМИ?”, заключает: “Главной причиной, с моей точки зрения, является чрезмерная политизированность корреспондентов, вызванная ростом ажиотажа вокруг вьетнамского вопроса в Европе и в Америке. СМИ были "против правительства" на инстинктивном уровне и, по крайней мере невольно, на стороне врагов Сайгона”‹29›. Наконец-то Элигэнт сказал то, что нужно, – в СМИ подвизались почти исключительно убежденные либералы, а они не могли отражать события по-иному.

Вместе с тем СМИ не состоят исключительно из одних репортеров. Им совсем не безразлично мнение об их продукции всевозможных шефов бюро, редакторов и издателей, которые нанимают на работу журналистов, и которые могут их уволить. Какие люди представляли журналистскую элиту? Опрос, проведенный в 1981 году среди 240 корреспондентов ведущих компаний СМИ – “Нью-Йорк тайме”, “Вашингтон пост”, “Уолл-Стрит джорнел”, “Тайм”, “Ньюсуик”, “ЮС ньюс энд уорлд рипорт”, CBS, NBC и ABC, – очень многое проясняет.

Так, 54 процента журналистов причисляли себя к либералам, и только 19 процентов говорили о своей правой ориентации. Давая же оценку коллегам, пятьдесят шесть процентов выразили мнение, что люди, с которыми они работают, принадлежат к левому крылу политического спектра и только восемь процентов – к правому. В подавляющем большинстве своем элита СМИ голосует на президентских выборах за демократического кандидата. Так, в большинстве случаев трубы четвертой власти трубят в поддержку либералов и с особой охотой воспевают социально ориентированный социализм. Целых 68 процентов считают, что правительство должно сокращать разрыв в доходах между бедными и богатыми. Многие ведущие журналисты выказывают недовольство социальным строем. Довольно устойчивое меньшинство – 28 процентов – приветствовало бы глобальное переустройство всего общества в целом. Пропорциональное количество ведущих представителей СМИ держится мнения, что любой политический строй, любое государство – аппарат насилия, поскольку власть, так или иначе, сосредоточивается в руках кучки правителей‹30›.

Освещение Новогоднего наступления телевидением показало пугающую мощь этого средства массовой информации и влияние, которое оно может оказывать на ход событий. 18 июля 1982 года ведущий одной постоянной газетной рубрики, Том Уикер, появился на телеэкране в передаче “Час Дэвида Бринкли” с постоянными телеведущими Бринкли, Сэмом Дональдсоном и Джорджем Уиллом. Все эти придерживающиеся довольно разных политических взглядов люди сошлись во мнении, что для государства совершенно невозможно продолжать войну, когда каждый вечер на экранах телевизоров люди видят кровь и ужасы сражений. Джордж Уилл привел в пример битву при Энтиетэме времен Гражданской войны и сказал: “Если бы северяне видели это сражение в живом цвете, они бы выбрали президентом Макклеллана, и сегодня у нас было бы две страны”. Еще один участник беседы добавил, что “ТВ и другие СМИ фактически обладают контролем над национальной политикой”. 1 августа 1982-го в этой же самой программе участвовал редактор “Вашингтон пост” Бен Брэдли. Он сказал, что телевидение может управлять мнением народа и что британское ТВ не освещало события на Фолклендах, благодаря чему и удалось избежать падения популярности войны у населения. В заключение программы Дэвид Бринкли процитировал высказывание Уилла относительно Энтиетэма, сделанное им 18 июля 1982 года, и добавил: “Точно так оно и есть”.

Британский военный историк Элистер Хорн подкрепил выводы, сделанные участниками программы Бринкли. Говоря об уроках войны на Фолклендах, Хорн писал: “Несмотря на недовольство представителей прессы, прикомандированных к Тактическим силам, британские военные поставили СМИ в жесткие рамки, и это, несомненно, пошло на пользу делу. Картина разительно отличалась о той, которая создавалась во время Вьетнамской войны. Репортажей с места событий телевидение не вело, если же что-то негативное все же просачивалось и доходило до сведения публики (как, например, реальные кадры агонии британских солдат, раненных при Блафф-Коув), результаты немедленно становились заметными. Я всегда подозревал, что, если бы телевидение существовало во время Первой мировой войны, боевые действия пришлось бы прекратить еще до битвы при Марне, а мы все сейчас говорили бы по-немецки”‹31›.

Однажды я слышал, как генерал Максвелл Тейлор говорил в присутствии нескольких высших офицеров на неформальной встрече, что самую крупную ошибку во время войны во Вьетнаме правительство допустило, не введя цензуру на новостных программах. В журнальной статье в 1971-м генерал Тейлор пошел даже дальше и обвинил СМИ вместе с радикалами в том, что они использовали войну для подрыва устоев общества. По его мнению, нападки прессы и радикалов были столь пагубны для обороноспособности государства, что “любая мыслимая концепция национальной безопасности непременно должна включать в себя такие средства обеспечения защиты источников нашей мощи, какие необходимы для этого сегодня”‹32›. В подтексте замечания Тейлора содержится призыв к введению цензуры в прессе и на ТВ, причем не только в зонах боев за границей, но и в самих Соединенных Штатах. Он не говорит конкретно, что и как нужно сделать, но его вполне можно считать пророком, опередившим свое время.

Исполнительный редактор “Нью рипаблик” Мортон М. Кондрак в 1982-м подытожил аргументы в пользу введения цензуры в СМИ. Он сказал: “Уроки последних войн доказывают, что самый разумный совет, который можно дать государствам: если есть возможность, необходимо вводить полную цензуру (в отношении освещения боевых действий). Делу Израиля очень повредили репортажи из Ливана, нам же – километры пленки, отснятой во Вьетнаме. Британцы сначала победили Аргентину, а уж потом разрешили показать то, что там было плохого. Не стоит сомневаться, Советы никогда не дадут своему народу увидеть, что происходит в Афганистане, и миру нечего пенять им за это. Если бы ЦРУ оказалось поумнее, оно вооружило бы афганских повстанцев не только винтовками, но и кинокамерами. В современном мире телевизионная и видеопленка – пострашнее пушек”‹33›.

Не надо считать, что до этого только недавно додумались. В 1965 году генерал Вестморленд вполне серьезно предлагал ввести цензуру для репортажей СМИ из Вьетнама, но не видел способа, как осуществить это на практике. В своей книге Вестморленд говорит, что в 1972-м, во время визита на техасское ранчо к президенту Джонсону, бывший президент заметил: “Несмотря ни на какие сложности, было необходимо ввести цензуру в самом начале конфликта”‹34›.

Проблема и правда была сопряжена с рядом сложностей. В частности, следовало определить: кто должен был заниматься цензурой, американцы или южновьетнамцы? В конце концов, американцы находились в Южном Вьетнаме не на своей территории, они были “гостями” суверенного государства, а потому считали, что ПЮВ надлежит либо полностью регулировать вопросы цензуры, либо играть в этом процессе главную роль. Это решение погубило саму идею. У ПЮВ отсутствовал соответствующий аппарат, как, впрочем, подготовка и опыт, а заодно и желание всем этим заниматься. Даже если бы за дело взялись США, все равно возникли бы серьезные сложности на законодательном, организационном и техническом уровне. Откровенно говоря, ни у кого не было, и теперь нет, никакой идеи относительно того, как осуществлять цензуру на телевидении. Министерство обороны США кое-что сделало в этой области, правда, в обратном направлении – распустило части армейского резерва, личный состав которых прошел подготовку по организации цензуры программ СМИ.

Все это – и полное искажение СМИ картины Новогоднего наступления, и голоса радикалов, завывавших об аморальности войны, – могло бы не иметь столь плачевных последствий, если бы в феврале и в начале марта 1968-го президент Джонсон проявил себя сильным лидером нации. Он не обратился к народу по телевидению через день-другой после начала наступления коммунистов и не сказал, что, хотя для американцев и их союзников нападение противника оказалось до некоторой степени внезапным, все равно теперь выигрывали они. Он не заявил решительно, что СМИ неверно освещают события во Вьетнаме. Джонсон не сделал шагов, подобных тем, которые предпринял Рузвельт после Перл-Хар-бора, чтобы собрать разделенных, деморализованных и дезориентированных граждан под “президентскими знаменами”. Вместо того он приказал Вестморленду выступить перед телевизионщиками в Сайгоне и сказать через них народу, что наступление Зиапа захлебывается. Когда же этого оказалось недостаточно, президент приказал Вестморленду и ведущим офицерам штаба (в том числе и мне) дать объяснение относительно происходящего по государственному телевидению. Затея принесла еще меньше пользы. Затем перед американцами, чтобы поведать им истинную историю о войне, представали госсекретарь Раек, а следом за ним министр обороны Макнамара. С тем же успехом. В моменты кризиса американцы желают слышать президента, они хотят, чтобы он откровенно сказал им, что и как нужно сделать, чтобы продемонстрировал – у них есть вождь, храбрый человек, глава. Ничего подобного народ от Джонсона так и не дождался.

Почему так произошло – по-прежнему загадка. В мемуарах бывшего президента ничего об этом не говорится. Уолт Ростоу, советник Джонсона по вопросам национальной безопасности, в своей “Диффузии власти” обходит эту тему. Конечно, остаются “поношенные и утратившие товарный вид” объяснения, мол, Джонсон боялся разбудить в американцах зверя мстительности, опасался, что люди потребуют эскалации войны и еще более жестких мер. Некоторая правдоподобность у этой версии есть, но она не вполне убедительна. Выступление президента по телевидению вовсе не неминуемо привело бы к разрастанию конфликта. Поэтому нужны другие объяснения, и они есть у Брэструпа и других. Согласно мнению Брэструпа, малодушие Джонсона также стало результатом того, как освещали войну СМИ. Конечно, президент знал, что происходит в действительности, из официальных источников, однако газеты и телевидение (к которым он, как все говорят, очень прислушивался) рисовали совершенно иную, деморализующую картину. В лучшем случае президент находился в растерянности, в худшем – просто испугался.

Такой феномен – растерянность и дезориентация, вызванная потоком совершенно несхожей информации, поступающей из разных источников, – вполне возможен. Очень важна здесь точка зрения Гарри Макферсона, советника и одного из спичрайтеров президента Джонсона: “Думаю, в такое положение мы прежде никогда не попадали. Я поговорил с Уолтом Ростоу и спросил его, что же случилось. Честно говоря, я не поверил ему, поскольку, как и миллионы американцев, которые смотрят телевизор, решил, что мы угодили в скверную переделку. Полагаю, с точки зрения специалиста в вопросах социологии, особенно интересно наблюдать, как люди подобные мне – люди, ответственные за выражение точки зрения президента, – могут находиться под таким мощным воздействием СМИ, особенно имея доступ к реальной информации”‹35›.

Таким образом, самой крупной жертвой СМИ стал не кто иной, как президент. Смятенный, напуганный, понимающий, что ситуация внутри страны становится неуправляемой, Джонсон “прирос к стулу” и просидел на нем тот краткий миг, когда мог сказать людям правду, воодушевить их и повести за собой страну. Президент проиграл две первых битвы кампании, которая после Новогоднего наступления велась за умы и сердца американцев, в первом случае – СМИ, а во втором – антивоенным крикунам, отдав им на откуп души сограждан. Но США предстояло поражение еще в одной кампании, которую вел один из наиболее верных и опытных советников главы государства, председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Эрл Дж. Уилер.

Все началось с того, что в Вашингтоне возникло ощущение, будто генерал Вестморленд остро нуждался в подкреплениях из-за ситуации, сложившейся во время Новогоднего наступления, и по причине угрозы противника контингенту МП США на базе Ке-Сань. Одним из главных участников этого драматического спектакля, разыгравшегося в 1968-м, являлся генерал Уильям Ч. Вестморленд. В 1970-м, уже будучи начальником штаба сухопутных войск, он, чтобы прояснить свою роль в тех событиях, дал указание министерству по делам армии (Department of the Army) выпустить материалы штабного расследования, получившего название “Белая книга”. В предисловии к ней Вестморленд заявляет, что генерал Уилер, адмирал Шарп и посол Банкер (три других главных действующих лица) с документом ознакомились и подтвердили подлинность содержавшихся в нем фактов. Как объясняет в “Белой книге” генерал Вестморленд, “история с запросом о присылке войск” хронологически и тематически разбивается на три фазы.

Вопрос о немедленной отправке ограниченных по численности подкреплений во Вьетнам был поднят 3 февраля 1968 года в обращении генерала Уилера к генералу Вестморленду. Председатель ОКНШ передавал озабоченность президента в связи с обстановкой в Южном Вьетнаме, особенно касательно событий, разворачивавшихся вокруг базы Ке-Сань. Джонсон спрашивал: “…не нужно ли вам подкреплений или какой-то иной помощи?”‹36› На следующий день, 4 февраля, генерал Вестморленд отправил начальству в общем и целом оптимистическое послание, где тем не менее выражал обеспокоенность возможным развитием событий в двух самых северных провинциях Южного Вьетнама. О необходимости получения подкреплений командующий даже не обмолвился.

Между тем наступил момент сказать свое слово для неприятеля. Ночью 5 февраля северовьетнамцы, при поддержке тяжелой и реактивной артиллерии, а также минометов, атаковали деревню Ке-Сань (находившуюся поблизости от носившей то же название базы морской пехоты). 6 февраля коммунисты захватили лагерь войск специального назначения Ланг-Вей, расположенный в восьми километрах к юго-западу от Ке-Сань. Еще шли тяжелые бои за Хюэ, противник также выдвигался к военно-воздушной базе в Да-Нанге. Вражеские действия усилили озабоченность Вестморленда относительно Ке-Сань, двух северных провинций и зоны ответственности I корпуса в целом. 7 февраля командующий провел совещание со старшими командирами армии и морской пехоты в штабе МП в Да-Нанге. Конечно, армейские не хотели слушать морских пехотинцев, а те, в свою очередь, не слушали армейцев, и было много шума, пока генерал Вестморленд, применив старый способ всех начальников, не показал всем, “кто тут главный”. К моменту завершения совещания армия и МП составили совместную схему действий не только по защите базы в Да-Нанге, но и по спасению американских или южновьетнамских солдат, которым удалось уцелеть после нападения противника на лагерь Ланг-Вей.

Для нейтрализации вражеской угрозы в двух северных провинциях генерал Вестморленд решил 8 февраля передислоцировать одну бригаду 101-й воздушно-десантной дивизии из района Сайгона в северный сектор зоны I корпуса, поставив в известность о своих намерениях генерала Уилера. Тот встревожился, поскольку видел, что Вестморленд идет на значительный риск, ослабляя войска США под Сайгоном. Генерал Вестморленд между тем считал степень риска минимальной. Сама по себе переброска одной бригады (от 3 000 до 5 000 чел.) вовсе не являлась крупным стратегическим шагом, в то же время разница в оценке риска Уилером и Вестморлендом подчеркивала несходство их взглядов на ситуацию. Генерал Вестморленд уже 8 февраля пребывал в уверенности, что переломил хребет Новогоднему наступлению Зиапа, а потому опасаться возобновления натиска коммунистов на южновьетнамские города не следует. КОМКОВПЮВ считал, что источником новой угрозы станет активность неприятеля в северных провинциях и, в частности, его атака на Ке-Сань. Соответственно, Вестморленд стремился по возможности нейтрализовать действия коммунистов или же хотя бы свести угрозу к минимуму. Со своей стороны генерал Уилер, сбитый с толку (как и президент) мрачными и лживыми репортажами с мест событий, думал, что противник по-прежнему силен и надо ожидать второй волны наступления на города, главным образом на Сайгон.

Снедаемый беспокойством, 8 февраля генерал Уилер отбил генералу Вестморленду весьма необычную и откровенную телеграмму: “Вам нужны подкрепления? Наши возможности ограничены. Мы можем дать 82-ю воздушно-десантную дивизию и примерно половину дивизии МП… Правительство Соединенных Штатов не готово принять поражение во Вьетнаме. Короче говоря, если вам нужны еще войска, так делайте запрос”.

Генерал Вестморленд ответил в тот же день (8 февраля), заметив, что “…вполне разумно предусматривать худший вариант развития событий”, и попросил ОКНШ запланировать передислокацию частей, упомянутых в сообщении Уилера. Затем он высказал пожелание, чтобы 82-я воздушно-десантная дивизия и морская пехота осуществили амфибийную высадку на побережье северной зоны I корпуса в апреле. В апреле? Пожелание Вестморленда ошарашило президента и его пугливых советников в Вашингтоне, которые полагали, что командующий КОВПЮВ нуждается в подкреплениях немедленно, а никак не через два месяца. На следующий день генерал Уилер мягко предположил, что, может быть, лучше прислать подкрепления до наступления апреля. Свое послание он закончил такими словами: “…у меня возникло ощущение, что мы теперь переживаем самую критическую фазу войны, а потому не вижу, почему вы хотите отказаться от того, чего требует ситуация”.

Снова несходство взглядов на проблему дополнительного контингента между советниками президента в Вашингтоне и командующим в Сайгоне обусловливалось разницей точек зрения. Одна причина – была и другая – состояла вот в чем: генерал Вестморленд сомневался, что сможет обеспечить тыловую поддержку новым частям в зоне I корпуса ранее чем через два месяца. В Пентагоне и Белом доме руководствовались иными мотивами. Там думали, что генерал Вестморленд отчаянно нуждается в помощи, а кроме того, стремились обезопасить себя на случай, если дела обернутся и вовсе скверно. Тогда ведь можно будет сказать, что они поддержали командующего КОВПЮВ, дав ему все, что только могли.

В любом случае к 12 февраля генерал Вестморленд начал осознавать причины настойчивости Уилера и отправил тому запрос о переброске полка МП и бригады 82-й воздушно-десантной дивизии во Вьетнам немедленно. При этом командующий заметил, что ввиду крупного наступления неприятеля в двух северных провинциях придется снимать войска с других участков, а потому необходимо подстраховаться дополнительными силами. Далее, однако, в сообщении Вестморленда говорилось не об укреплении обороны, а о том, что подкрепления предоставят ему дополнительные возможности для контратаки. При этом особенно важна именно вторая, так сказать, оптимистичная часть его телеграммы.

К середине февраля генерал Вестморленд, его штаб и старшие командиры все яснее и яснее осознавали, насколько катастрофичными последствиями отозвалось наступление для неприятеля, особенно для Вьетконга. Очень важно было и то, что правительство Тхиеу и народ Южного Вьетнама в условиях кризиса продемонстрировали способность к сопротивлению, а программа умиротворения, казалось лежавшая в руинах еще в начале февраля, оживала по мере того, как энергичный Боб Комер умело извлекал выгоду из постигшего Вьет-конг краха. В Сайгоне чувствовался сладкий запах победы.

12 февраля Уолт Ростоу созвал в Белом доме совещание, на котором присутствовали Раек, Макнамара, Хэлмс, Кларк Клиффорд (в скором времени сменивший Макнамару), генералы Тейлор и Уилер. “Августейшая” труппа разыгрывала свой робкий спектакль. Генерал Уилер отправил генералу Вестморленду сообщение, где спрашивал, правильно ли его (Вестморленда) поняли? “Вы можете задействовать дополнительные части США, но вы не выражаете острой в них потребности. В общем, вы не боитесь потерпеть поражение в том случае, если не получите подкреплений”. Далее в сообщении воздавалось должное беспокойству генерала Вестморленда относительно способности обеспечить тылы в зоне I корпуса. Заканчивалось оно так: “…дополнительные войска позволят вам вновь обрести инициативу и перейти в наступление в любой подходящий момент”. На следующий день, 13 февраля, генерал Вестморленд ответил Уилеру. “Я прошу подкреплений не потому, что опасаюсь без них потерпеть поражение, а поскольку предполагаю, что не смогу без них перехватить инициативу у недавно пополнившего свои силы противника”.

Как же все-таки понимать депешу из Вашингтона? Ни в “Белой книге” генерала Вестморленда, ни в его дневнике, ни у солидных историков (Ростоу, Шандлера или Леви) нет никаких разъяснений. Да, генерал Вестморленд просил направить ему два подразделения (взять которые его уговорил Уилер). Да, он говорил о возможностях, а не о риске, что совершенно не соответствовало мрачным настроениям в Вашингтоне, но все равно этого было мало для того, чтобы подвигнуть руководство разразиться таким странным посланием. Ключ к загадке в первом предложении и в словах. “…В общем, вы не боитесь потерпеть поражение в том случае, если не получите подкреплений”. Если генерал Вестморленд принимал вышеприведенный постулат – а он принимал – значит, ОКНШ мог свободно и не перебрасывать дополнительных войск. Именно этого и добивался Объединенный комитет начальников штабов.

Что же случилось? А вот что, где-то между 3 и 12 февраля “Бас” Уилер, имевший все основания беспокоиться о растрачивании сил быстрого реагирования, разработал далеко идущий план по восстановлению стратегических резервов. Захват “Пуэбло” 23 января и другие инциденты в Корее, напряженная ситуация в Берлине и на Ближнем Востоке не могли не беспокоить председателя ОКНШ. Но особенно волновали его, так сказать, “домашние неприятности”. Разметав по свету все стратегические резервы, правительство Соединенных Штатов оказывалось не в состоянии обеспечить порядок внутри страны в случае крупных антивоенных демонстраций или волнений на расовой почве. Опасения были далеко не умозрительными. Хотя и согласно закону, и с практической точки зрения передовым отрядом сил обороны в стране являлась Национальная гвардия, плохо обученные и не слишком хорошо подготовленные ее формирования по большей части были бы не в состоянии справиться с массовыми беспорядками. В Пентагоне не сомневались: если дома случится беда, без армии с ее профессионализмом и дисциплиной не обойтись. Единственным из находившихся на континенте (в США) подразделений, способных выполнять задачи по поддержанию порядка в случае возникновения предполагаемой чрезвычайной ситуации, была 82-я воздушно-десантная дивизия, которую приходилось рвать на куски, чтобы послать подкрепления во Вьетнам.

Вооруженный уверенностью генерала Вестморленда, генерал Уилер решил воспользоваться представившейся возможностью для укрепления стратегического резерва и (как и ОКНШ в целом) рекомендовал Макнамаре и президенту: “а. Придержать отправку подкреплений. Ь. Принять меры по подготовке к переброске во Вьетнам 82-й воздушно-десантной дивизии и 6/9 сводного авиакрыла морской пехоты, с…призвать на военную службу определенную часть резервистов… кроме того, полностью укомплектовать личным составом и привести в боевую готовность определенные части резерва”‹37›.

Данный документ означает, что переброска подкреплений генералу Вестморленду ставилась в зависимость от того, насколько быстро будет осуществлена мобилизация и, таким образом, восстановлен стратегический резерв. Однако президент не прислушался к советам Уилера и 12 февраля приказал в кратчайшие сроки отправить дополнительный воинский контингент во Вьетнам. Что же касается призыва резервистов, то Джонсон дал указание генералу Уилеру (который, естественно, выступал за призыв) и Макнамаре (высказывавшемуся против) изучить вопрос.

Хотя генерал Вестморленд в своей телеграмме председателю ОКНШ 13 февраля и говорил, что просит “…подкреплений не потому, что опасается без них потерпеть поражение…”, переброска во Вьетнам дополнительных сил (как сам командующий заметил в своем дневнике) “значительно упрощала проблему”. Далее он говорит: “Развертывание подкреплений значительно снижало фактор риска. Ставки высоки, поскольку, с точки зрения политической и психологической, мы не можем позволить себе никакого отката, где бы то ни было в этой стране. Мы не имеем права допустить поражения ни одной воинской части США, ни одного крупного формирования АРВ и не можем уступить противнику ни одного района в Южном Вьетнаме. Любой промах окажет воздействие на моральное состояние американцев в Соединенных Штатах”‹38›.

На первый взгляд текст телеграммы Вестморленда от 13-го числа (“Я прошу подкреплений не потому, что опасаюсь без них потерпеть поражение…”) как будто бы не сочетается с тем, что мы только что прочитали в дневнике. В сообщении, отправленном в адрес Объединенного комитета 13 февраля, чувствуется “привкус” этакой залихватской бравады командующего, который словно бы говорит: “Ну, где они? Пусть приходят! Я надеру им все, что только надо. Сил у меня хватит!” В дневнике, напротив, отражаются сомнения и беспокойство острожного, опытного солдата. Вместе с тем после пристального изучения становится понятно, что никаких расхождений нет. Выделим ключевые слова. В телеграмме от 13 февраля это – “поражение”, а в дневнике “откат”. Под “поражением” генерал Вестморленд понимает крупную военную катастрофу-скажем, потерю двух северных провинций или разгром и уничтожение каких-то значительных по численности формирований АРВ. Под “откатом” – тоже поражение, но меньшего масштаба, такое, о котором и говорится в дневнике. В декабре 1982-го мне довелось получить подтверждение моим выводам от самого генерала Вестморленда.

Решение президента немедленно отослать подкрепления генералу Вестморленду завершает первую фазу “истории с запросом о присылке войск”. Шаг Джонсона произвел некий “отложенный” и внешне не связанный с ним эффект. 17 февраля президент отправился в Форт-Брэгг, в штате Северная Каролина, чтобы присутствовать при отправке во Вьетнам 82-й воздушно-десантной дивизии. Военнослужащие были настроены по-боевому, хотя выглядели начисто лишенными иллюзий и энтузиазма. Большинство солдат уже отслужили во Вьетнаме один срок, некоторые два или даже три, и потому хорошо представляли себе, что их ждет впереди. Президент испытывал обеспокоенность их настроением и позднее в воспоминаниях писал: “Встреча с этими храбрыми людьми произвела на меня одно из самых тяжких впечатлений за весь период моего пребывания в должности президента”‹39›. Не эти ли “тяжкие впечатления”, полученные 17 февраля, и вынудили президента Джонсона 31 марта отказаться от намерений баллотироваться на второй срок? Многие думают, что это именно так.

Вторым актом драмы стало непонимание, окружавшее новую и более агрессивную наступательную стратегию США во Вьетнаме. “Занавес открылся” обменом телеграммами 12 февраля, о чем уже упоминалось выше. В том же сообщении, где говорилось и о переброске дополнительных войск, генерал Вестморленд указывал на необходимость выработки новой стратегии, объясняя это так: “Если враг меняет стратегию, мы должны изменить свою”. В ответ 12 февраля генерал Уилер осторожно заметил, что на совещании в Белом доме “ставился вопрос о том, менять или не менять стратегию США во Вьетнаме”. 18 февраля, генерал Уилер отправил генералу Вестморленду сообщение, в котором поставил его в известность, что он (Уилер) направляется во Вьетнам для обсуждения всей ситуации в целом, поскольку “администрации придется – хочет она того или нет-в ближайшем будущем принимать жесткие решения…”. Генерал Вестморленд, надо полагать, прочитал в начальственной телеграмме больше, нежели там было написано, поскольку слова Уилера о “жестких решениях”, которые предстоит принимать администрации, возрождали в командующем КОВПЮВ давнюю надежду на возможность перехода к наступательным действиям. ГЛАВКОМТИХ адмирал Шарп тоже сказал Вестморленду, что появляются основания надеяться на то, что в Вашингтоне придут все же к мысли “отменить ограничение численности воинского контингента”. Позднее, в феврале, адмирал Шарп с еще большим оптимизмом сообщал Вестморленду: “Все идет к тому, что потолок в 525 000 человек собираются поднять”. Когда генерал Вестморленд редактировал черновик рукописи, он сделал на полях пометку: “Конгрессмен Мендел Риверс, председатель комиссии по делам вооруженных сил в палате представителей, высказался за призыв резервистов и за переход к наступательным действиям”.

Вестморленд считал, что без изменения стратегии и переноса войны на территорию Лаоса, Камбоджи или в южные области Северного Вьетнама решительное завершение конфликта невозможно. Не надо было быть Наполеоном, чтобы понять: все предприятие коммунистов в Южном Вьетнаме болтается на тоненькой ниточке – на так называемой тропе Хо Ши Мина. Эта артерия оказалась на удивление прочной, и ее никак не удавалось перерезать с помощью воздушных рейдов, однако, если бы за дело взялись сухопутные войска, все вполне могло бы измениться. Также привлекательными объектами в плане приложения сил являлись огромные базы противника в Камбодже и места дислокации боевых частей коммунистов в ДМЗ и на юге Северного Вьетнама. Рейды в данных направлениях могли привести к изменению всего характера войны.

Предполагая, что уже в конце февраля он наконец получит долгожданную возможность перейти от стратегической обороны к стратегическому наступлению, генерал Вестморленд с типичными для него энтузиазмом и энергией начал готовиться к предстоящим переменам. 8 февраля он “дал отмашку” штабистам, чтобы те приступили к разработке различных планов наступательных операций и определили необходимое для их реализации количество войск, принимая во внимание тот факт, что “потолок” в 525 000 человек будет отменен. В тот же день командующий отправил Уилеру уже упоминавшуюся выше телеграмму, где просил о высадке амфибийного десанта силами морской пехоты и 82-й воздушно-десантной дивизии где-то поблизости от ДМЗ или в самой этой зоне. Генерал Вестморленд не случайно говорил об апреле. Его беспокоило тыловое обеспечение новых частей, а кроме того, у него на них имелись некоторые (неизвестные пока начальству) планы. Он надеялся не просто усилить оборону зоны I корпуса, но бросить морских и воздушных десантников на врага в районах, лежащих к северу от ДМЗ. Как считал генерал Вестморленд, погода, на которую он всегда особенно обращал внимание при составлении стратегических схем действий, не позволит проводить высадку десанта с моря в Северном Вьетнаме раньше чем в апреле.

Вот с такими помыслами и ожидал КОМКОВПЮВ 23 февраля приезда в Сайгон председателя ОКНШ. У генерала Вестморленда имелся при себе целый список планов на разные случаи жизни с точным указанием необходимого для реализации замыслов количества войск. Командующий был готов к переходу в стратегическое наступление. А как насчет генерала Уилера? На этом вопросе “занавес” закрывается, завершается второй и начинается третий акт драмы.

Даже и теперь не вполне понятно, думал ли еще генерал Уилер 23 февраля (в момент прибытия в Сайгон), что президент поддержит идею перехода в наступление во Вьетнаме. Наиболее подробно отражены события этого непростого дела в книге Шандлера “Путь от президентства”. Как считает автор, генерал Уилер не питал особых надежд на то, что президент отважится на эскалацию конфликта в случае, если над Соединенными Штатами не нависнет угроза военного поражения во Вьетнаме. Рассчитывал ли Уилер на переход к новой стратегии после Новогоднего наступления, неясно. Что он знал точно, так это то, что ему необходимо создать стратегический резерв и, если получится, послать генералу Вестморленду какие-то “страховочные” войска. Эта проблема являлась самой насущной для “Баса” Уилера и в тот момент, когда он сходил с трапа самолета в Сайгоне, где гостя встречал его старый друг, “Вести” Вестморленд.

Сразу же после прилета генерал Уилер проследовал в штаб КОВ-ПЮВ для ознакомления с обстановкой. Собравшиеся там старшие офицеры были поражены очень утомленным и даже измученным видом председателя ОКНШ. Куда девалась стройность, подтянутость генерала, которого хорошо помнили и любили многие из людей, присутствовавших на совещании. Внешне он очень изменился, даже отрастил заметное брюшко. Вместе с тем он остался прежним – приветливым, вежливым и приятным в общении человеком, каким был прежде.

Генерал Вестморленд был в ударе, он четко, убедительно и аргументированно обрисовывал сложившееся положение. Вместе с тем становилось очевидным, что и сам генерал Уилер, и сопровождавшая его “свита” не смогли по достоинству оценить возможностей, которые предоставляла ситуация. Гости то и дело с беспокойством интересовались у того или иного докладчика его мнением о состоянии дел у противника и о его способности предпринять еще одну серию атак на города в Южном Вьетнаме. Генералы из штаба КОВ-ПЮВ считали подобную угрозу практически нулевой. К концу совещания сделалось понятно, что усилия генерала Вестморленда изменить пессимистическое мнение, привезенное генералом Уилером и сопровождающими его лицами из Вашингтона, не дали желаемых результатов. Высшие офицеры тоже оказались в плену навязанных им СМИ искаженных представлений обо всем происходившем в Южном Вьетнаме. Генерал Уилер позднее подтвердил правильность такого соображения, сказав: “Думаю, на меня оказали воздействие статьи в газетах. Там было все написано так, будто ничего худшего не случалось со времени битвы при Булл-Ране”‹40›.

Выдвигаются и иные причины пессимизма генерала Уилера. Так, генерал Вестморленд, в ходе нашей с ним продолжительной беседы в 1982-м, приписал настроение председателя ОКНШ плохому состоянию здоровья. Вестморленд описывает Уилера как “вымотанного и больного человека”. И без того подавленное настроение генерала Уилера еще более ухудшилось, когда в первую же ночь после его прибытия в южновьетнамскую столицу около дома, где разместили важного гостя, упал вражеский реактивный снаряд. На следующий день генерал Вестморленд настоял на том, чтобы генерал Уилер переехал в небольшую, защищенную мешками с песком комнату в КОВПЮВ.

В статье в издании “Форин полней” Джон Генри цитирует приведенное выше замечание Уилера о влиянии, оказанном на него газетными статьями. Генри задается вопросом, насколько же серьезной председатель ОКНШ считал обстановку во Вьетнаме? Генри приводит другое, более оптимистическое высказывание Уилера, сделанное им 20 февраля накануне отъезда в Сайгон. Уилер сказал: “Предприятие противника не увенчалось успехом. Врагу не удалось заставить генерала Вестморленда вывести войска из важного района Ке-Сань – ДМЗ. Неприятель не смог захватить и удержать главных городов и в итоге очень дорого заплатил за это”‹41›. Генри отмечает, что в действительности генерал Уилер, хотя и выглядевший бледным и измученным, имел куда более “здоровое” и “полнокровное” суждение о ситуации, чем то общепринятое мнение, к которому он склонился по причинам личного характера, ставшим очевидными позднее.

Как бы там ни было, 24 февраля генералы Уилер и Вестморленд провели очень продуктивное совещание. Они дали оценку того, сколько войск потребуется США во Вьетнаме в той или иной ситуации. Рассмотрели “худший вариант”, допустив неспособность АРВ справиться с возложенными на нее задачами, развал ПЮВ, вывод южнокорейских войск (из-за возможной угрозы со стороны коммунистов на полуострове) и значительное наращивание Северным Вьетнамом военного присутствия на Юге. “Лучший вариант” предусматривал реализацию планов генерала Вестморленда относительно перехода в наступление и нанесения врагу серьезного, возможно сокрушительного, удара, при условии, конечно, что президент одобрит изменение стратегии.

В результате оба генерала наметили для КОВПЮВ “требование по численности войск” на 1968 год. В “Белой книге” генерал Вестморленд упирает на то, что “требование по численности войск” означает не что иное, как “количество войск, необходимое для выполнения одобренных (ОКНШ) планов”. Он добавляет: “Иначе говоря, требования могли быть выполнены только, если бы в Вашингтоне решились пересмотреть государственную политику и одобрить новый стратегический курс”. (Курсив автора.) Таким образом, генерал Вестморленд четко представлял себе условность характера “требования по численности войск”. Как понимал природу документа генерал Уилер, однозначно сказать нельзя.

Так или иначе, генералы сошлись на цифре 206 000 человек. Первый поток пополнений (108 000 военнослужащих) должен был бы поступить во Вьетнам к 1 мая 1968 года; второй (42000 человек) предстояло подготовить к отправке к 1 сентября, а третий (55 000 человек) – также подготовить к отправке к 1 декабря. Используя выражение генерала Вестморленда, скажем, что между ним и генералом Уилером установилось “четкое взаимопонимание” по поводу того, что гарантированно отправиться во Вьетнам должен был только первый поток. Два последующих пришлось бы развернуть во Вьетнаме, только в случае необходимости отразить еще одно крупное наступление коммунистов или же если бы президент одобрил новую стратегию. В ином случае второй и третий поток остались бы в США в качестве стратегического резерва. Таким образом, когда генерал Уилер уезжал из Сайгона 25 февраля, при нем находился список “требований” генерала Вестморленда, где фигурировала цифра 206 000 человек. Как вскоре выяснилось, здание всей концепции покоилось на зыбучих песках двусмысленности, непонимания, благих пожеланий, иллюзий и надежд.

25 февраля генералу Уилеру предстояла нелегкая работенка по “предпродажной подготовке” просьбы о пополнениях, которую надо было получше “упаковать”, чтобы как-то “скормить” гражданскому начальству – министру обороны и президенту. Как старый опытный чиновник-ветеран Пентагона, “Бас” Уилер знал, насколько трудно будет уговорить их увеличить контингент войск США во Вьетнаме на 206 000 военнослужащих. Во-первых, пришлось бы идти на мобилизацию не 200 000, а примерно 400 000 человек (по подсчетам Макнамары), а прежде президент решительно отклонял все просьбы о призыве значительного числа резервистов. Во-вторых, генерал Уилер понимал, что президент и главные его гражданские советники (за исключением Уолта Ростоу) не дадут добро на расширение зоны конфликта и перенос военных действий в Северный Вьетнам, Лаос или Камбоджу. В-третьих, с началом февраля возросла коммунистическая угроза в Корее, в Берлине и на Ближнем Востоке. (Однако к концу месяца все это оказалось не более чем цепью совпадений.) Четвертое, генерал Уилер знал об озабоченности президента последствиями Новогоднего наступления и особенно событиями вокруг Ке-Сань и понимал: если сказать Джонсону о том, что генерал Вестморленд не опасается повторного нападения коммунистов на города и не боится потери Ке-Сань, стимул для одобрения запроса и вовсе отпадет. Иными словами, рассмотрев проблему со всех сторон, генерал Уилер пришел к выводу, что у него есть только один способ дать генералу Вестморленду то, что тому нужно, и в то же время восстановить стратегический резерв. Надо было сказать президенту, что дела во Вьетнаме – хуже некуда и что, если не перебросить туда дополнительный контингент в 206 000 человек, дело может обернуться поражением.

25 февраля генерал Уилер со свитой вылетел из Сайгона. 26 февраля он сделал остановку в Гонолулу, чтобы довести полученную информацию до сведения адмирала Шарпа и отослать президенту рапорт Уилера, в котором ситуация во Вьетнаме обрисовывалась в самых черных тонах. Так, о нападениях противника говорилось, что “в двенадцати случаях тот едва не достиг успеха… В общем, все могло обернуться очень плохо”‹42›. (Несомненно, есть какая-то ирония в последнем предложении, поскольку довольно похожими словами герцог Веллингтон описывал свою победу под Ватерлоо.) Далее Уилер заметил, что неприятель сохранил силы и боеспособность для вторичного удара и что достижения программы умиротворения пошли прахом. Доклад свой председатель ОКНШ заключил предположением, что, если неприятель начнет одновременные действия под Ке-Сань, в северной зоне I корпуса, в горных районах, и опять нападет на города, “КОМКОВПЮВ будет очень тяжело дать адекватный отпор на всех направлениях. В таких обстоятельствах мы должны иметь наготове резервы”‹43›. Затем генерал Уилер подошел к описанию плана переброски во Вьетнам трех потоков пополнений и высказался за то, чтобы начать подготовку к отправке первого, из 108 000 человек.

То, о чем генерал Уилер в своем отчете умолчал, было не менее важно, чем все сказанное там. В докладе председателя не говорилось о “лучшем варианте”, о том, какой виделась ситуация генералу Вестморленду, не заводилось речи о возможности изменения курса, несмотря на то что Уилер знал: КОМКОВПЮВ косвенно связывал “требование по численности войск” с пересмотром концепции войны.

Обнаруживает дальний прицел Уилера и тот факт, что он не послал Вестморленду копии отправленной президенту телеграммы, чего требовали штабная процедура, протокол и обычная вежливость. В конце концов, генерал Уилер отчитывался по результатам встречи с генералом Вестморлендом и о деле, жизненно важном для командования последнего. Поскольку нигде в послании председателя не оговаривалось, что сказанное там не выражает мнения КОМКОВ-ПЮВ, подразумевалось, что Уилер в своей телеграмме высказывает также и точку зрения Вестморленда. В “Документах Пентагона” говорится, что послание на имя президента содержало “суть рекомендаций его (ген. Уилера) и генерала Вестморленда”‹44›. Из поступка Уилера, не удосужившегося отправить копию своего доклада Вестморленду, можно заключить: председатель ОКНШ намеренно исказил ситуацию во Вьетнаме и совсем не хотел, чтобы КОМ-КОВПЮВ со своей стороны разразился телеграммой с описанием истинного положения дел.

В Вашингтон Уилер прибыл ранним утром 28 февраля и немедленно отправился в Белый дом, где генерала ждали президент Джонсон, вице-президент Хамфри, госсекретарь Раек, министр обороны Макнамара и назначенный на его место, но пока не утвержденный Кларк Клиффорд, замминистра обороны Пол Нитце, генерал Тейлор, Ричард Хэлмс и Уолт Ростоу. Генерал Уилер устно доложил обстановку в тех же выражениях, в каких описал ее в телеграмме. Вот как вспоминает то совещание Кларк Клиффорд: “Доклад Баса Уилера звучал настолько удручающе, что порой сказанное им буквально шокировало собравшихся. По его описанию получалось, что вслед за последним наступлением противника, катастрофическим для нас, приходится ожидать новой атаки. Трудно переоценить степень озабоченности и даже страха, охватившего наше правительство после возвращения Уилера. Он сказал, что мы в чрезвычайной ситуации – в очень большой опасности. Основной упор он делал на том, что надо ждать второй волны, а потому, во избежание худшего, необходимо послать в регион 206 000 военнослужащих. Мы очень серьезно отнеслись к докладу Баса, поскольку было похоже, что, если они вновь ударят, мы потеряем контроль за ситуацией. Я никогда прежде не видел президента Джонсона таким взволнованным”‹45›. Озабоченность президента лишь усугубилась, когда он услышал ответ Уилера на заданный вопрос: “Каковы возможные варианты развития событий?” Председатель ОКНШ ответил: “…если мы не отправим необходимого количества войск, мы рискуем… потерять две северные провинции Южного Вьетнама”‹46›. Сказанное означало фактически, что во Вьетнаме Америку ждала крупная военная неудача, а Уилер понимал, что президент не готов принять подобное. Джонсон осознавал, что если противнику удастся добиться успеха, то в самой Америке на войне можно будет ставить крест. С другой стороны, он также видел, что мобилизация большого количества резервистов вызовет рост антивоенных протестов в конгрессе и в стране. Более того, Джонсон опасался, как бы не рухнул последний бастион поддержки – средний класс, отправивший сыновей (тех, кто не учился в колледже) в резерв, с тем чтобы они там пересидели войну во Вьетнаме.

Имеющиеся свидетельства не позволяют установить с совершенной определенностью, к какому варианту склонялся президент в конце февраля. Он не хотел катастрофы во Вьетнаме, но не желал и объявлять призыв резервистов. Столкнувшись с дилеммой, он в свойственной ему манере начал тянуть время. Джонсон обратился за советом к старому другу Кларку Клиффорду, попросив его собрать комиссию для изучения вопроса об отправке во Вьетнам 206 000 военнослужащих.

Уловка генерала Уилера имела скверные последствия. 10 марта 1968 года передовица “Нью-Йорк тайме” кричала о том, что генералу Вестморленду понадобился дополнительный воинский конти-негент в 206 000 человек, чтобы избежать неминуемого поражения. В статье нигде ни слова не было о наступательных планах Вестморленда или о воссоздании стратегического резерва. Чего после такой публикации стоили все заявления представителей администрации о том, что по итогам Новогоднего наступления США будто бы одержали во Вьетнаме крупную победу? У любого американца немедленно возникал резонный вопрос: если дела Соединенных Штатов идут так замечательно, почему же Вестморленд просит 200 000 солдат, без которых боится потерпеть поражение? Сказать, что генерал Уилер угодил в собственную ловушку, значит, сказать еще далеко не все, поскольку вместе с ним в той самой яме оказались: генерал Вестморленд, ОКНШ и администрация, а в итоге был утрачен, наверное, последний шанс одержать победу в войне во Вьетнаме.

Чем обернулась военная хитрость генерала Уилера для президента Джонсона и генерала Вестморленда – двух чиновников, по которым ситуация ударила больнее всего? Воля президента получила еще один сокрушительный удар. Нет ни одного твердого свидетельства того, разгадал или нет Джонсон уловку генерала Уилера. В своих воспоминаниях президент говорит, что “…с 28 февраля по 4 марта… я был уже готов издать указ о призыве большого числа резервистов, не только для Вьетнама, но и для того, чтобы упрочить наше военное положение в целом…”‹47›. Приведенная выше цитата дает право предполагать, что он понимал: мобилизация/нужна также и для создания стратегического резерва. В 1982 году Уолт Ростоу, самый доверенный из советников президента по вопросам национальной безопасности, заявил, что не был уверен, понял ли Джонсон игру Уилера.

Генерал Вестморленд всегда очень сдержанно высказывался об “истории с запросом о присылке войск”. Он сказал, что, прочитав 10 марта статью в “Нью-Йорк тайме”, был “просто в смятении”. Много позднее он говорил Джону Генри, что для него стало “шоком узнать, что ситуация предстала в таком виде, словно я отчаянно просил подкреплений”‹48›. В книге “Ирония Вьетнама – система работала” Гелб и Беттс пишут, что будто бы непублично генерал Вестморленд признавался, что Уилер “облопошил” его‹49›. В 1982-м я несколько раз обсуждал с бывшим командующим “историю с запросом о присылке войск”, а однажды откровенно спросил, говорил ли он о том, что Уилер “облопошил” его. Вестморленд тактично ушел от ответа.

Хотя генерал Вестморленд никому не признается в этом даже в приватной беседе, все равно он явно понимает, что его использовали, вместе с тем в воспоминаниях и в публичных дискуссиях неизменно находит оправдание действиям Баса Уилера. Мне Вестморленд говорил, что выводы Уилера объясняются его болезнью и утомлением, что он (Уилер) послушался дурного совета кого-то из офицеров своего штаба. Генерал Вестморленд человек великодушный, а кроме того, он любил и уважал Баса Уилера.

Бас Уилер оставался председателем Объединенного комитета начальников штабов до 1970 года, когда ушел в отставку. И до и после этого момента он спокойно обсуждал эпизод с запросом о присылке войск с каждым серьезным историком, бравшим у него интервью. Уилер открыто высказывался обо всем, но никогда не признавал того, что намеренно ввел в заблуждение президента Джонсона.

У опытных военных специалистов возникает двойственное отношение к роли генерал Уилера в инциденте с запросом о присылке войск. Нет особых сомнений в том, что он пытался обмануть президента и его гражданских советников. Его коллеги, люди чести, подобные Вестморленду, никогда не упрекали Уилера за то, как он вел себя в той истории, поскольку понимали, сколь трудная стояла перед ним задача. Он старался подвигнуть министра обороны и президента сделать то, что он (Уилер) считал необходимым для страны. Товарищи его видели, что он ничего не искал для себя, а просто хотел сделать как лучше. То, как обошелся Уилер со своим старым другом Вестморлендом, заслуживает порицания. Однако тут вновь возникает старый философский вопрос: оправдывает ли цель средства? Бас Уилер считал, что да. Он оставался при своем мнении до самой смерти, которая настигла его в 1975 году.

Удручающий доклад, сделанный Уилером 28 февраля и поставивший президента Джонсона перед выбором – или поражение во Вьетнаме или мобилизация, привел к созданию комиссии под председательством будущего министра обороны Кларка Клиффорда. Как ее председателю и просто как человеку Клиффорду предстояло сыграть ключевую роль в событиях судьбоносного марта 1968 года, повлекших за собой изменение курса Соединенных Штатов в отношении войны во Вьетнаме.

К 1968-му Клиффорд превратился в Вашингтоне в легенду. Он считался самым высокооплачиваемым адвокатом и, будучи дальновидным политиком, долгое время оставался в тени, консультируя президентов-демократов. Хотя и демократ по убеждению! он боролся с любыми “перегибами” – отклонениями как в сторону либерализма, так и консерватизма. Он являлся одним из группы “Мудрецов”, консультировавших президента Джонсона в вопросах войны во Вьетнаме, а среди своих считался сторонником жесткой линии и “ястребом”.

В конце лета 1967 года президент отправил Клиффорда и генерала Максвелла Тейлора в турне по странам Юго-Восточной Азии, с тем чтобы те увеличили свои контингенты во Вьетнаме. Успеха вояж не возымел. Самое важное, однако, это то, что нежелание союзников в регионе расширять военную поддержку Южному Вьетнаму и отсутствие особой озабоченности в отношении коммунистической угрозы, поколебали уверенность Клиффорда в правильности избранного Америкой политического курса.

Вместе с тем если в конце 1967 года Клиффорд и испытывал какие-то сомнения, то он тщательно скрывал их. В ноябре 1967-го на совещании с другими “Мудрецами” он настоятельно советовал Джонсону продолжать войну в том ключе, в котором она и велась до сих пор. В общем, когда Макнамара изрядно надоел президенту своими пораженческими настроениями, он решил, что новый министр обороны, Клиффорд, поддержит его позиции в отношении войны. Вместе с тем Джонсон не осознавал, что у Клиффорда было такое же самомнение, как и у него самого, что тот не горит желанием сделать головокружительную карьеру высокопоставленного госслужащего, ничего особенного не ждет от президента, а значит, если не захочет, не станет плясать под его дудку.

Люди, которым приходилось тесно сотрудничать с Клиффордом в министерстве обороны, в ОКНШ, а также гражданские чиновники из секретариата МО, все они считали Клиффорда “ястребом”. ОКНШ ликовал. Наконец-то удалось избавиться от Макна-мары, которого они не переваривали не только за его окружение, состоявшее из “вундеркиндов”, за его новомодные штучки с системным анализом и всеведение, но и за вред, наносимый им обороноспособности страны. Узнав о назначении Клиффорда, в Объединенном комитете решили, что найдут в штатском начальнике человека, разделяющего их точку зрения по многим ключевым вопросам. Гражданские чиновники из МО, напротив, заволновались. Подбирал их Макнамара, и они хранили ему верность и оказывали поддержку в стремлении ограничить войну. Теперь они, не желая сдавать собственных позиций, готовились уйти в отставку. Так или иначе, тем самым человеком, которому Джонсон доверил ревизию сложившейся во Вьетнаме обстановки, был Кларк Клиффорд.

Так уж сложилось, что все касавшееся Вьетнамской войны, даже простой процедурный вопрос, мог запутаться и исказиться до неузнаваемости. То же самое случилось с директивой, которую президент дал специальной комиссии Клиффорда. Сам Клиффорд и те, кто работал с ним в этой “оперативной команде”, уверяют, что никогда не получали письменного распоряжения от президента и вообще из Белого дома о проведении оценки общей ситуации во Вьетнаме. Со своей стороны, президент и Уолт Ростоу настаивают на том, что за устным приказом утром 28 февраля во второй половине того же дня последовала соответствующая детальная письменная директива, предписывавшая Клиффорду изучить ситуацию и наметить стратегические пути ее разрешения. Клиффорд же и спустя годы клялся, что никакого такого документа и в глаза не видел.

Так или иначе, Клиффорд созвал комиссию во второй половине дня 28-го числа. Присутствовали госсекретарь Раек, министр обороны Макнамара, министр финансов Фаулер, замминистра обороны Нитце, Хэлмс из ЦРУ, Ростоу и генерал Тейлор. В начале совещания министр Фаулер откровенно признался, что выполнение просьбы Уилера о направлении во Вьетнам более чем 200-тысячного воинского контингента неблагоприятно скажется на экономическом, социальном и политическом положении в стране. Пострадает обожаемая президентом глобальная социальная программа, а программы помощи иностранным государствам придется и вовсе свернуть. Администрация будет вынуждена поднимать налоги, может упасть курс доллара. “Оперативная команда”, напуганная еще утром Уилером, и вовсе погрузилась в уныние. Вместе с тем в процессе обсуждения, последовавшего после доклада Фаулера, стал формироваться список вопросов. По мнению Клиффорда, проблема заключалась не в том, “как послать Вестморленду войска, а как правильнее поступить в интересах страны”‹50›.

Этим фундаментальным вопросом определялась задача комиссии, участникам которой Клиффорд раздал различные задания. Каждому предстояло изучить свой предмет и представить письменные соображения председателю ко 2 марта. Кроме того, он дал указание генералу Уилеру задать Вестморленду девять вопросов, которые в тот же день отправились по электропроводам в Сайгон. Два из девяти были наиболее важными: “1. Для решения каких задач военного характера необходим дополнительный контингент? 2. Для отражения какой именно реальной угрозы РВ он необходим и какой конкретной цели предполагается достигнуть с его помощью… через полгода? Через год?”‹51›. Ответов на все девять вопросов в Вашингтоне тоже ждали ко 2 марта.

Собрав “домашние задания”, розданные участникам комиссии, Клиффорд занялся “кризисным менеджментом” – прокладыванием нового курса национальной стратегии. Гражданские из МО принесли главе “оперативной команды” кучу пессимистических отчетов. Самой мрачной была продукция системных аналитиков из секретариата МО, которые считали, что существующая политика США во Вьетнаме потерпела крах. Среди прочего там содержалась эпитафия программе умиротворения: “…нынешнее наступление противника, по всей видимости, окончательно добило программу”‹52›. Хотя аналитики не списывали совсем со счетов ВСРВ, они не питали особых надежд по поводу их превращения в боеспособные войска. В отношении стратегии поиска и уничтожения гражданские специалисты из Пентагона были особенно категоричны и не жалели для нее черной краски. Хотя и не понимая ничего в данном вопросе, они позволили себе заключить: Новогоднее наступление явилось следствием того, что “мы оценивали преимущественно намерения, а не способности противника, поскольку чрезмерно доверяли захваченным документам”, и еще того, что “мы позволили загипнотизировать себя статистическими данными сомнительного качества…”‹53›. Последнее заявление выглядит особенно странным, поскольку исходит от представителей службы, чья прямая обязанность – заниматься как раз статистическим анализом войны. Далее у аналитиков всюду, так или иначе, повторялось одно и то же: полный провал стратегии США, полное отсутствие контроля за событиями в стране со стороны ПЮВ. В ретроспективе видно, что все выкладки анализов оказываются практически повсеместно ошибочными.

ЦРУ представило три документа, которые только добавили скорби. В первом прогнозе говорилось: “На данном этапе наименее вероятно, что коммунисты так истощат собственные ресурсы, что окажутся неспособными противостоять натиску Соединенных Штатов и ПЮВ”‹54›. (Курсив автора.) Случилось как раз то, что было наименее вероятно. Во втором предсказании ЦРУ уверяло, что в ближайшие несколько месяцев коммунисты будут продолжать оказывать значительный натиск на базы и города по всему Вьетнаму. В третьей папке содержались самые мрачные пророчества. Управление предостерегало: “Итак, очень высок риск того, что как АРВ, так и ПЮВ окажутся в самое ближайшее время заметно, возможно, катастрофически ослабленными”‹55›. Так же, как и “анализы” аналитиков, прогнозы ЦРУ полностью себя не оправдали.

Конечно, можно сказать, что прогнозы вообще дело рискованное. Однако системным аналитикам и экспертам ЦРУ, казалось бы, следовало знать истинную картину. К концу февраля они имели возможность изучить разведданные, неоспоримо свидетельствовавшие о том, что коммунисты потерпели сокрушительное поражение, что ВСРВ (а особенно АРВ) сражались очень достойно, а программа умиротворения, получившая на первых порах ощутимый удар, оправилась и успешно развивалась. Вместе с тем ошибочные прогнозы системных аналитиков и ЦРУ стали результатом не того, что они не читали донесений разведки, а того, что все эти люди являлись либералами до мозга костей и их политические взгляды не позволили им объективно оценивать факты. “Эксперты” хотели видеть все в черном свете. Этим они сослужили скверную службу Кларку Клиффорду и, что самое печальное, своей стране.

Кроме выкладок ЦРУ и системных аналитиков существовали еще отдельные личности, каждый день встречавшиеся с Клиффордом и дополнявшие мрачную картину своими докладами. Первым был замминистра обороны Пол Нитце, вовсе не являвшийся воркующим голубком. Нитце считал, что войну во Вьетнаме можно довести до победного конца, однако все это так сильно навредит делу США в остальном мире, что вьетнамская игра просто не стоит свеч. Он полагал, что из-за событий в регионе США ослабляют собственные позиции в НАТО, а кроме того, уже фактически лишились стратегического резерва у себя дома. Не говоря о проблемах, которые создаются внутри страны и в отношениях с союзниками. Хотя Нитце не преуменьшал важности Вьетнама, он полагал, что посылать Вестморленду большие пополнения – значит “подкреплять слабость”.

Сделав такое туманное обобщение, Нитце фактически рекомендовал Клиффорду перейти в глухую защиту: прекратить бомбардировки Северного Вьетнама и ограничить людские и материальные ресурсы, направляемые в регион. Нитце советовал отослать Вестморленду новую стратегическую директиву, в которой бы делался упор на усиление работоспособности ПЮВ, повышение боеспособности ВСРВ и на оборону густонаселенных районов Вьетнама. Естественно, Нитце предлагал сократить число операций в рамках стратегии поиска и уничтожения. Его рекомендации вызвали громкое воркование в голубятне на Потомаке.

Другим крупным чиновником, консультировавшим Клиффорда, являлся помощник министра обороны по делам общественности Фил Дж. Гулдинг. Он направил Клиффорду докладную записку, где рассматривались плюсы и минусы пяти возможных вариантов будущей политики во Вьетнаме, в результате все сводилось к одному (варианту), в котором рекомендовалось отклонить запрос о переброске дополнительного контингента войск и некоторым образом подкорректировать стратегию. Это, как писал Гулдинг, будет наиболее приемлемо для американского народа.

И наконец, третий персонаж – помощник министра обороны по вопросам международной безопасности Пол К. Уорнке, возглавлявший антивоенную клику гражданских чиновников в Пентагоне. Уорнке, бастион крайне левых, находился в стане противников войны по идеологическим соображениям. Когда журналист задал ему вопрос относительно того, когда он сделал свой выбор, Уорнке ответил: “С самого начала, еще в 1961-м. Чего я не мог понять, так это почему такой умный политик, как Кеннеди, всегда выступал против повстанцев, в то время как нам, совершенно очевидно, следовало попытаться поддержать их”‹56›. Тот факт, что в начале шестидесятых все восстания в мире либо подогревались коммунистами, либо направлялись ими, Пола Уорнке не волновало. Кроме идеологических причин, поступками Уорнке двигало стойкое отвращение к применению Соединенными Штатами во Вьетнаме военной силы. По словам Брайена Крозьера, именитого британского военного аналитика, Уорнке был “самопровозглашенным пацифистом”‹57›.

Ко всему прочему, Уорнке считал конфликт во Вьетнаме исключительно политическим и потому пребывал в убеждении, что там невозможно одержать победу военными средствами. Именно Уорнке в ноябре 1967-го убедил Макнамару в целесообразности сократить число разрешенных для атак с воздуха объектов, ограничить программу умиротворения и постараться вступить в переговоры с Северным Вьетнамом. Этот человек оказал большое влияние на Кларка Клиффорда в процессе проведения им оценки обстановки во Вьетнаме и, соответственно, в выборе стратегии.

Пока Уорнке собирал различные отчеты и готовил черновик меморандума, который Клиффорду предстояло представить президенту, процесс обучения нового министра тонкостям создания большой стратегии продолжался. Теперь настала очередь Объединенного комитета начальников штабов, на заседание которого Клиффорд пришел 1 или 2 марта. Клиффорд спрашивал, ОКНШ отвечал. Когда министр поинтересовался, “сделают ли погоду” еще 206 000 военнослужащих, начальники не дали твердых гарантий. На вопрос: “Если 206 000 человек недостаточно, сколько же всего будет нужно?” ответа Клиффорд также не получил и спросил относительно результативности бомбардировок и положения с ВСРВ. Ответы ОКНШ Клиффорда не удовлетворили. Затем он нанес “удар в сердце”, спросив: “Как можно достигнуть победы? Есть ли план?” Объединенный комитет ответил: “Плана нет”. Клиффорд: “Почему нет?” ОКНШ: “Потому что американским вооруженным силам все запрещено. Вторгаться на Север нельзя… минировать гавань Хайфона тоже… нельзя атаковать врага на территории Лаоса и Камбоджи”. Когда Клиффорд поинтересовался, как же США могут победить, начальники штабов завели разговор о том, что противник в конце концов не сможет вьщержать войны на истощение, однако сколько времени потребуется для достижения результата, они не знают. И наконец, члены комитета не могли отметить у врага, ни в прошлом, ни в настоящем, ослабления воли к победе. Если до того момента Кларк Клиффорд все еще не пришел к заключению, что стратегический курс США во Вьетнаме не имеет перспектив, то теперь у министра отпали последние сомнения. Теперь Клиффорд был убежден – США нужно постепенно сворачивать свое прямое участие в судьбе Южного Вьетнама‹58›.

На первый взгляд руководители Объединенного комитета во время встречи с Клиффордом проявили себя с самой непривлекательной стороны как профессионалы и продемонстрировали предосудительную некомпетентность. Однако такой представляется ситуация лишь вначале. В статье в журнале “Форин эффэйрс” Клиффорд, намеренно или нет, обвинил начальников штабов в неспособности представить ему стратегический план достижения победы. Однако обвинение не выдерживает критики. ОКНШ располагал необходимой схемой действия, как и адмирал Шарп и генерал Вест-морленд. Суть плана заключалась в переходе от стратегической обороны к стратегическому наступлению посредством одной (или же серии) из следующих операций: “хук справа” – высадка морского и воздушного десантов немного севернее ДМЗ; пресечение сообщений по тропе Хо Ши Мина с помощью наземной операции, проведенной в Лаосе силами корпуса; рейды по убежищам противника в ДМЗ, Лаосе и Камбодже; и, наконец, нанесение бомбовых ударов по наиболее жизненно важным объектам в Хайфоне и Ханое. Все эти планы постоянно отвергались в 1966 – 1967 гг. министром Мак-намарой и президентом. Последний прекрасно знал об отношении Объединенного комитета к этим запретам. В служебной записке, датированной 17 октября 1967 года, начальники штабов говорили президенту ровно то же, что и Клиффорду в начале марта 1968-го, то есть то, что нечего ждать особого прогресса до тех пор, пока существуют ограничения на проведение наступательных операций.

Если с кого-то тут и стоит спрашивать, то в меньшей степени с Объединенного комитета. Виноваты президент и его гражданские советники в государственном департаменте и в секретариате МО. Именно гражданские убедили Джонсона в целесообразности ведения ограниченной войны, именно гражданские “продали” ему идею “градуализма”, и именно гражданские, действуя через президента, заставили войска Соединенных Штатов принять оборонную стратегию – “невыигрышную” концепцию.

Вместе с тем и Объединенный комитет не безгрешен. В 1967-м или в начале 1968-го один или двое начальников должны были прямо принародно заявить президенту, что все, что он делает во Вьетнаме, не сработает, сказать, а потом подать в отставку. Возможно, стратегия США во Вьетнаме осталась бы прежней, но Объединенный комитет начальников штабов поступил бы по законам чести, а это очень и очень важно для нации. 14 апреля 1981 года конгрессмен Ньют Джингрич во время дискуссии по вопросам взаимоотношения гражданских и военных чиновников говорил нескольким высшим офицерам: “…какой-то замкнутый круг в самом деле, я задаю параметры для ваших советов, вы эти советы мне даете, а… потом… говорите, что я идиот… Раз за разом мы делали ошибки, поскольку вы в плену у стереотипов, которые кажутся вам жизненно важными, и поэтому вы обвиняете меня, что я не даю вам нужных инструментов, правильной доктрины и необходимых полномочий, а я виню вас в том, что вы не справились. В результате страдает наша страна, которая теряет силы и подвергается опасности. В общем, вот что я хочу сказать, главы Объединенного комитета не должны бояться заявить об отставке, если видят, что допущена доктринальная ошибка. Думаю, лучшим примером будет цитата из Клаузевица, которую я сейчас приведу и которая вполне подходит к Вьетнамской войне. На одной из страниц своего и поныне актуального труда "О войне" он сказал: "Добросердечные люди могут, конечно, полагать, что существует некий оригинальный способ обезоруживать и побеждать противника без пролития большого количества крови, они вольны также думать, что именно в этом и заключаются подлинные достижения искусства воевать. Звучит это привлекательно, но на деле является обманом, который необходимо открыть. Война есть крайне опасное дело, в котором наихудшие ошибки происходят от доброты". Что-нибудь еще можно добавить, говоря о том, что случилось во Вьетнаме? А приведите-ка пример, чтобы высшие офицеры когда-нибудь высказывались столь же прямо и открыто? Мы сами построили войну так, чтобы проиграть ее, и проиграли ее в соответствии с тем, как простроили. Так что ничего неожиданного не произошло”. (Курсив автора.)

Многие офицеры в вооруженных силах задавались тем же вопросом, что и конгрессмен Джингрич. Почему никто из высокопоставленных генералов не подал в отставку? Те, кто спрашивал, тоже не получили ответов.

Кто бы ни являлся виновником провала американской стратегии во Вьетнаме, в начале марта 1968 года сделалось совершенно очевидным, что концепции градуализма и войны на истощение себя полностью не оправдали. И вот, чувствуя запах победы, вооружившись своими теориями и сплотившись “под знаменем” Уорнке, гражданские из секретариата МО устремились вперед к решению проблемы. 1 марта они представили вниманию Клиффорда первый черновик меморандума президенту, где, естественно, вся ситуация во Вьетнаме и особенно перспективы рисовались в черных тонах. Там говорилось, что, по мере отступления АРВ к городам и селениям, коммунисты будут неуклонно захватывать все более обширные территории в сельской местности, а ПЮВ “едва ли окажется способным противостоять натиску”. Далее составители документа указывали, что даже увеличение воинского контингента США во Вьетнаме на 200 000 человек не гарантирует “ни скорого завершения конфликта, ни изматывания неприятеля, ни создания условий для прекращения борьбы со стороны Ханоя”. В черновике упоминалось и о том, что продолжение нынешнего курса усугубит положение внутри США. Придется объявлять мобилизацию резервистов, поднимать налоги; неминуемо возрастут потери. Авторы меморандума предсказывали, что “рост недовольства будет сопровождаться… учащением случаев отказа от призыва и беспорядками в городах… велик риск спровоцировать внутриполитический кризис беспрецедентного масштаба”‹59›.

И наконец, самое главное: “Мы можем достигнуть цели, только если ПЮВ предпримет шаги, направленные на обретение доверия своего народа и обеспечение эффективного руководства страной. Необходимо также превратить АРВ в высоко боеспособную армию. Смыслом нашего военного присутствия во Вьетнаме должно стать обеспечение времени и возможностей для укрепления АРВ и ПЮВ. Для этого нам надо лишить противника доступа в густонаселенные районы страны”‹60›. В меморандуме обозначалась территория, в которую “противника нужно лишить доступа”, – районы к югу и востоку от так называемой “демографической границы”, черты, пролегавшей с севера на юг по Аннамским горам и оттуда на запад примерно до провинции Лок-Нинь. Таким образом, составители черновика меморандума предлагали фактически возродить старую стратегию анклавов, только в более крупных масштабах.

Проект буквально ошеломил Уолта Ростоу и генерала Уилера – первого своим “погребальным” тоном, а второго – предлагавшейся стратегией. На встрече с Клиффордом и гражданскими чиновниками из Пентагона Уилер яростно атаковал концепцию “демографической границы”. Первое, как он отмечал, воевать тогда придется вблизи густонаселенных районов или непосредственно в них, что приведет к росту потерь среди гражданского населения. Второе, перейдя к пассивной обороне, американцы позволят противнику концентрировать силы вблизи крупных населенных пунктов, особенно севернее Сайгона. Уилер не употребил аргумента, казавшегося многим куда более убедительным, – стратегия “демографической границы” означала добровольную сдачу врагу огромных территорий на западе Южного Вьетнама, что предоставляло коммунистам возможность учредить свое правительство и создать государство в государстве.

На следующий день, 2 марта, Уилера контратаковал Уорнке. В отношении первого пункта (аргумента, касавшегося роста потерь среди гражданского населения) он заметил, что, если противник захочет вести войну в густонаселенных районах, никакая стратегия Соединенных Штатов его не остановит. В то же время Уорнке настаивал, что благодаря его концепции потери среди населения могут даже уменьшиться, если войска США будут упреждать атаки коммунистов. По поводу второго пункта Уорнке заявил, что его концепция не предусматривает перехода к неподвижной обороне. Наоборот, как он писал: “Одной из первейших задач войск США будет ведение операций за пределами демографической границы, где они, используя свою значительную маневренность, станут наносить удары по базам и лагерям противника”‹61›.

По всей видимости, Уорнке имел в виду, что сухопутные силы США должны продолжать делать то же самое, только оставив базы, благодаря наличию которых осуществлялись боевые действия у ДМЗ и в горных районах на западе. Хотя Уорнке и гражданские полководцы не осознавали этого, тем не менее они предлагали взять на вооружение ту же стратегию, которую использовал французский генерал Наварр в 1953-1954 гг. и которая привела к поражению при Дьен-Бьен-Фу и последовавшему затем выводу французских войск из Вьетнама.

2 марта генерал Уилер располагал списком ответов Вестмор-ленда на вопросы, заданные ему в телеграмме от 29 февраля. КОМ-КОВПЮВ, как и полагается, говорил, что дополнительный контингент нужен ему для решения задач оборонительного характера и реализации программы умиротворения, но затрагивал тему непредвиденных операций, если вдруг такие потребуются. Под эвфемизмом “непредвиденные операции” подразумевались атаки в районы севернее ДМЗ, рейды в Камбоджу и на тропу Хо Ши Мина в Лаосе. На второй вопрос: “Для отражения какой именно реальной угрозы РВ он необходим и какой конкретной цели предполагается достигнуть с его помощью?” Вестморленд отвечал туманно. По сути дела, все, что он написал, сводилось к одному – тому, что он собирается продолжать придерживаться прежней стратегии, но имея в своем распоряжении больше войск.

Ответы Вестморленда не могли служить большим подспорьем для Уилера в его борьбе с Уорнке. Тем не менее генерал загнал все же Уорнке в тупик, потребовав полной переработки меморандума – отказа от пессимистического тона документа. Второй черновик появился 3 марта и по тону заметно отличался от первого. Дискуссии по вопросам большой стратегии были оттуда убраны‹62›. В тексте содержались следующие рекомендации: 1) послать Вестморленду немедленно около 22 000 человек и три тактических истребительных эскадрильи; 2) одобрить на первом этапе призыв резервистов в соответствии с запросом Уилера и с целью восстановления стратегического резерва; 3) решение о предоставлении Вестморленду дополнительных войск в полном объеме пока отложить до окончания оценки обстановки; 4) не предпринимать новых мирных инициатив; 5) особенное внимание обратить на модернизацию, увеличение численности и повышение боеспособности ВСРВ, а также оказать давление на ПЮВ с целью повышения его политической работоспособности; 6) вынести глобальное решение по вопросу бомбардировок Северного Вьетнама; и 7) приступить к изучению возможности принятия нового политического и стратегического курса США во Вьетнаме.

Меморандум представлял собой компромисс. Он не содержал предложений о переходе к новой стратегии, и в большинстве случаев рекомендации его предусматривали “дальнейшее рассмотрение”. Но среди “овечек”, каковыми выглядело большинство пунктов документа, сидел “злой серый волк” – совет о призыве на службу 245 000 резервистов, чтобы послать Вестморленду подкрепления, если потребуется, или воссоздать стратегический резерв. Более всего споров на подготовительном этапе президентского меморандума шло вокруг того, какие действия мог предпринять Вестморленд с имеющимися войсками, усиленными небольшим дополнительным контингентом. Стратегия “демографической границы” базировалась на допущении, что Вестморленд получит лишь незначительные подкрепления или вовсе не получит их.

Мобилизация нарушала сложившуюся традицию. Прежде при отправке пополнений во Вьетнам не возникало необходимости прибегать к призыву резервистов и не создавалась угроза подрыва политической и экономической жизни США. Из всех авторов, писавших о специальной комиссии Клиффорда, только Таунсенд Хупс в своей книге “Рамки вмешательства” обращает особое внимание на радикальный отход от традиций, который представляла собой мобилизация. Его обескураживало не только то, что прежде для отправки подкреплений не приходилось прибегать к таким мерам, а то, что “комиссия не предвидела, к каким ужасающим политическим последствиям могла привести подобная акция”‹63›.

Выполнение второй базовой рекомендации, касавшейся модернизации, увеличения численности и повышения боеспособности ВСРВ, влекло за собой даже большие последствия, чем призыв резервистов. Это предложение, в паре с советом инициировать изучение возможности принятия нового политического и стратегического курса США во Вьетнаме, несло в себе семена нового американского подхода к вьетнамской проблеме. По сути дела, бросался вызов государственной политике, которую генерал Вестморленд свел к одной фразе: “Бить врага до тех пор, пока он не сядет за стол переговоров”. Более того, война во Вьетнаме (1946 – 1975) она признавалась нецелесообразной. Также нецелесообразной делалась и являвшаяся естественным инструментом политики КОМКОВ-ПЮВ стратегия войны на истощение, остававшаяся официально неизменной с 8 февраля 1966 года (когда в итоге совещания в Гонолулу Вестморленд получил меморандум Макнамары).

Одним из политических вопросов, находившихся на рассмотрении специальной комиссии Клиффорда, было будущее программы “ROLLING THUNDER”. Как видно из текста президентского меморандума, “оперативная команда” Клиффорда не пришла к единому решению. Гражданские из Пентагона стремились к сокращению бомбардировок или стабилизации ситуации на существующем уровне, тогда как Объединенный комитет добивался ужесточения авианалетов и увеличения их числа. Однако Новогоднее наступление изменило расстановку сил в битве вокруг “ROLLING THUNDER”, поскольку программа не помешала противнику сосредоточить большое количество живой силы и вооружений в Южном Вьетнаме. Подорванными оказались позиции адвокатов “ROLLING THUNDER” и в другом вопросе – программа не смогла заставить Ханой отказаться от продолжения борьбы. “ROLLING THUNDER” погубили “градуализм” и неправильный подход к выбору целей.

В меморандуме Клиффорда вниманию президента были представлены два противоположных мнения относительно будущего “ROLLING THUNDER” и связанных с ней военно-морских программ. ОКНШ предлагал снять “табу” с запретного периметра Ханой – Хайфон, распространить до границы с Китаем ареал действий против вражеского прибрежного судоходства, проводимых в рамках операции “SEA DRAGON” (“Морской дракон”) и ранее ограниченных 20° северной широты, разрешить применение зенитных ракетных установок морского базирования против северовьетнамских МИГов и закрыть доступ в гавань Хайфона путем минирования или иными способами. Гражданские чиновники из Пентагона во главе с Уорнке, разумеется, противились предложениям ОКНШ. Штатские, как всегда, кивали в сторону третьих стран, преимущественно Соединенного Королевства. Уорнке подчеркивал опасность конфронтации с Советами из-за минирования порта Хайфона. Он, однако, предлагал усилить бомбардировки Северного Вьетнама, но не переступая за рамки существующих ограничений.

Поскольку до начала мая над Северным Вьетнамом ожидалось не более четырех дней летной погоды, ни вариант ОКНШ, ни предложения гражданских чиновников не могли оказать быстрого воздействия на результативность “ROLLING THUNDER”. Однако погодный фактор, которому не придавали большого значения ни в ОКНШ, ни в Пентагоне, внезапно вышел на первый план, став значительным не только в военном, но и в дипломатическом смысле.

Президента Джонсона беспокоил в меморандуме Клиффорда совет не предпринимать новых мирных инициатив, но во время обсуждения документа 4 марта с Раском, Клиффордом, Ростоу и другими президент временно воздержался от выражения негативного отношения к этому пункту. Дин Раек заметил, что США могут без риска в военном отношении приостановить бомбардировки на два предстоящих месяца (из-за нелетной погоды) и, возможно, такой шаг подтолкнет Ханой к переговорам. Президент ухватился за совет Раска и сказал ему: “Это дело. Седлайте коней”‹64›.

На следующий день, 5 марта, Раек вышел с письменным предложением приостановить бомбардировки объектов выше 20-й параллели, пролегавшей примерно в 350 км к северу от ДМЗ. Как указывалось, основанием служило преимущественно соображение, касавшееся погоды, затруднявшей воздушные операции в марте, апреле и в начале мая. Таким образом, в военном отношении США мало чем жертвовали, зато Раек усматривал четыре выигрышных момента. Во-первых, инициатива предпринималась в одностороннем порядке и без каких-либо условий. Если северные вьетнамцы отреагируют положительно -замечательно. Не отреагируют – что ж, бомбардировки возобновятся. Второе, они также возобновятся, если противник предпримет крупные акции против Ке-Сань или нападет на города Южного Вьетнама. Третье, Раек видел в намечаемом им шаге “голубиный” жест в сторону антивоенных групп интеллигенции, СМИ и конгресса. Помощник министра иностранных дел Уильям Банди отзывается о намерении приостановить авианалеты, как о “попытке утихомирить общественное мнение Америки”‹65›. И наконец, Раек был уверен, что, если северные вьетнамцы не пойдут на переговоры, тогда у президента и у сторонников жесткой линии появится оправдание для эскалации войны. Это понимали Кларк Клиффорд и его “голуби” из Пентагона. По мнению Клиффорда, предложение “…не являлось добросовестным усилием на пути к началу переговоров”. Если северные вьетнамцы отвергнут его, у США “появится основание развернуть более эффективное и способное повлечь за собой куда более далеко идущие последствия наступление на Северный Вьетнам”‹66›.

Как и другие ключевые события этого жаркого периода, инициатива Раска оказалась чревата непредсказуемыми последствиями.

Итак, позиции определились. Дело двигалось к “Армагеддону” между “ястребами” и “голубями”. Каждая сторона, особенно клика, возглавляемая новым министром обороны, искала поддержки влиятельных людей. Клиффорд смог рекрутировать в свое “войско” сенаторов Фулбрайта и Генри Джексона от Вашингтона. Два бывших “ястреба”, сенаторы Ричард Рассел от Джорджии и Стеннис от Миссисипи, присоединились к Клиффорду из-за того, что не поддерживали намерение правительства осуществить призыв резервистов. Несмотря на сторонников в конгрессе, Клиффорд боялся проиграть битву за поддержку Белого дома, а потому пустился в поисках союзников по лабиринтам интриг. Скоро нужный человек нашелся, Гарри Макферсон, один из спичрайтеров и специальных советников президента, тот самый, который признавался, что, невзирая на наличие у него доступа к источникам подлинной информации, все же в вопросе освещения Новогоднего наступления больше полагался на СМИ.

Хотя Клиффорд собрал под своими знаменами множество сильных бойцов, все равно по состоянию дел на середину марта он проигрывал битву за президента. Но на помощь министру обороны летели стаи “голубей”. 12 марта сенатор Юджин Маккарти, демагог и идеалист от политики, выступил против Джонсона как “кандидат мира” на предвыборном собрании избирателей от демократической партии, проходившем в штате Нью-Гемпшир, и неожиданно весьма преуспел. СМИ раструбили об этом событии по всей стране, как о свидетельстве поражения вьетнамской политики президента. Нет ничего удивительного в том, что пресса опять села в лужу со своими выводами. Вскоре стало очевидным, что поддержку Маккарти оказали не антивоенные группы, а те, кто хотел, чтобы президент проводил еще более жесткую политику в отношении войны во Вьетнаме. Однако результаты анализа стали известны позднее, а тем временем событие оказало вполне определенное воздействие на президента, занимавшего неустойчивую позицию во вьетнамском вопросе.

15 марта Артур Голдберг, еще один “голубь” и представитель Соединенных Штатов в ООН, направил Дину Раску докладную, которая затем была передана непосредственно Джонсону. В докладной Голдберг советовал президенту “остановить осуществляемые авиацией и флотом удары по территории Северного Вьетнама на некоторое время, чтобы предоставить Ханою возможность проявить добрую волю к переговорам”‹67›. 18 марта с аналогичным предложением вышел американский посол в Индии Честер Боулз. Президент отказался последовать их рекомендациям на основании того, что полное прекращение ударов авиации и флота по Северному Вьетнаму создаст угрозу для американских войск, действующих поблизости от ДМЗ. Вместе с тем оба этих предложения отрицательно сказались на решимости президента продолжать избранную политику в отношении Вьетнама.

Затем последовал новый порыв “холодного ветра”. На сей раз свое слово высказал Дин Ачесон, бывший госсекретарь в правительстве президента Трумэна, известный своими антикоммунистическими взглядами. В конце февраля Джонсон обратился к Ачесону за советом в отношении американской политики во Вьетнаме. Тот попросил время на то, чтобы побеседовать с различными должностными лицами. Посоветовавшись с чиновниками и политиками второго и третьего уровня, Ачесон сказал Джонсону, что ОКНШ “провел его по дорожке через сад” и он (Ачесон) понял, что победить в войне во Вьетнаме невозможно. Ачесон предложил изменить стратегию войны на суше, прекратить или сократить бомбардировки Севера и быстрее привести конфликт к завершению.

Несмотря на впечатление, которое произвели на него заявления Голдберга, Боулза и Ачесона, поначалу Джонсон отреагировал воинственно. 17 и 18 марта он произнес две жесткие речи, в целом подтвердив намерение следовать избранным курсом в фарватере между эскалацией и свертыванием военных действий во Вьетнаме. Впервые он открыто выразил сомнение в патриотизме тех американцев, которые отказывали в поддержке его вьетнамской политике.

Тем не менее, невзирая на тон президентских речей, Клиффорд понял, что решимость Джонсона в отношении войны поколебалась, и перешел в генеральное наступление, используя в качестве штурмовой бригады группу старших советников, так называемых “Мудрецов”. Не знаю как насчет мудрости, но престижем “Мудрецы”, безусловно, пользовались. Группа включала в себя Дина Ачесона, Джорджа Болла, Макджорджа Банди, Дугласа Диллона, Сайруса Вэнса, Артура Дина, Джона Дж. Макклоя, генерала Омара Брэдли, генерала Мэттью Риджуэя, генерала Максвелла Тейлора, Роберта Мерфи, Генри Кэбота Лоджа, Эйба Фортаса и Артура Голдберга.

Сначала “Мудрецы” выслушали сообщения о ситуации во Вьетнаме. Главными докладчиками были: представитель госдепартамента Филип К. Хэбиб, генерал-майор Уильям Э. Депюи от ОКНШ и Джордж Карвер от ЦРУ. Некоторые из “Мудрецов” оставили письменные свидетельства о полученных во время совещания впечатлениях. Максвелл Тейлор назвал доклады “взвешенными и содержательными”‹68›. Раек же полагал, что выступавшие чуточку сгустили краски. Ростоу держался мнения, что докладчики не блистали, хотя излагали все в общем и целом верно.

После ознакомления с обстановкой “Мудрецы” приступили к обсуждению ситуации. Скоро стало ясно, что Новогоднее наступление не оставило и следа от той решительности, с которой группа поддерживала вьетнамскую политику президента в ноябре 1967-го. На следующий день “Мудрецы” встретились после ленча с Джонсоном и огласили ему свой вердикт. Хотя мнения разделились, большинство стояло за сокращение американской активности во Вьетнаме. Президент пригласил генералов Уилера и Абрамса (последний только что прибыл из Вьетнама), которые дали фактическую и вполне оптимистическую оценку сложившейся там обстановки. Все без толку, “Мудрецы”, озабоченные больше сложностями внутриполитического характера, чем событиями во Вьетнаме, остались при своем мнении.

Президента их единодушие шокировало, не просто шокировало – разозлило. Покидая представительное собрание, он бросил: “Кто-то отравил колодец”‹69›. Грозный взор его обратился на докладчиков. Он опять вызвал их в Белый дом и велел повторить все, что они сказали “Мудрецам”. Выслушав докладчиков, президент признал их невиновными в “отравлении колодца”.

Человеком, “отравившим колодец”, был, конечно же, Кларк Клиффорд. Среди чиновников имеются широко осведомленные господа, которые уверяют, что Клиффорд “настроил” кое-кого из “Мудрецов” перед заседанием в Белом доме. Даже если он никого и не “настраивал”, то в любом случае знал мнение большинства из них в отношении положения во Вьетнаме. Использовав “Мудрецов”, Клиффорд показал себя виртуозным мастером интриги, поскольку это более, чем что-либо другое, убедило президента в том, что его вьетнамская политика нуждается в пересмотре.

Получилось, что Джонсон уволил неверующего Фому (Макна-мару), чтобы заменить его Иудой. Так оценивает роль, сыгранную им в марте 1968-го, сам Клиффорд. Позднее он вспоминал: “Ирония заключается в том, что он (Джонсон) решил заменить мной Макна-мару, надеясь получить стойкого приверженца своей политики в Пентагоне. Так появился Иуда!”‹70› Президент не смог простить Клиффорда за его поступок в марте 1968-го, как не простил и “Мудрецов”. Незадолго до смерти, LBJ, не стесняясь в выражениях, сказал своему референту в Библиотеке Джонсона в Остине, штат Техас, что “его "попользовали" многие люди – пресса, конгресс, даже собственные служащие, – "но большие доки во внешней политике уделали меня по-королевски"”‹71›.

1. McGarvey, Visions, pp. 252-256.

2. Ibid., p. 254.

3. Palmer, Summons, p. 179; and David Richard Palmer, Readings in Current Military History (West Point, NY: Department of Military Art, USMA, 1969).

4. President's Foreign Intelligence Advisory Board, Intelligence Warning of the Tet Offensive in South Vietnam (Washington, D.C.: April II, 1968), p. 4.

5. Hoang Ngoc Lung, General Offensives of 1968-69, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1978), pp. 21-22.

6. President's FIA Board, Intelligence Warning, p. 8.

7. Edward Jay Epstein, “Vietnam: What Happened vs. What We Saw: We Lose Our Innocence,” TV Guide, 6 October 1973, p. 13-F.

8. Oberdorfer, Tet!, p. 158.

9. Westmoreland to Wheeler and Sharp, Cable, MAC 12397,20 December 1967.

10. Lyndon Baines Johnson, The Vantage Point, Perspectives of the Presidency 1963-1969 (New York: Rinehart and Winston, 1971), p. 379.

11. Liddell Hart, Strategy, p. 340.

12. Peter Braestrup, The Big Story, 1 vols. (Boulder, CO: Westview Press, 1977), 1:705.

13. PBS, Firing Line, 24 March 1978, Transcript p. II.

14. Dr. David Culbert, television's Vietnam, The Impact of Visual Images,” (TV Documentary as reported in The Monitor, McAllen, TX, 20 March 1981).

15. Braestrup, Big Story, 1:713-714.

16. Ibid., 1:715.

17. Gen. Maxwell Taylor, Swords and Plowshares (New York: W. W. Norton, 1972), p. 384.

18. Epstein, TV Guide, p. 13-F.

19. Braestrup, Big Story, 1:706.

20. Epstein, TV Guide, p. 13-F.

21. Culbert, The Monitor.

22. Walter Cronkite, letter to Gen. W. C. Westmoreland, 15 June 1982.

23. Epstein, TV Guide, p. 14-F.

24. Braestrup, Big Story, 1:705.

25. Ibid.

26. Robert Elegant, “Looking Back At Vietnam: How To Lose A War,” Encounter, August 1981, p. 89.

27. Ibid., p. 74.

28. Ibid., p. 75.

29. Ibid., p. 84.

30. S. Robert Lichter and Stanley Rothman, “Where the Media Elite Stand,” in Public Opinion, reproduced in The American Spectator, April 1982, p. 36.

31. Alistair Home, “A British Historian's Meditations,” National Review, 23 July 1982, p. 888.

32. Gen. Maxwell D. Taylor, “New Concept of Security," Ordnance, July-August 1971, p. 31.

33. Morton M. Kondracke, Viewpoint, “Reagan Diplomacy and the Rehabilitation of the PLO,” Wall Street Journal, 22 July 1982, p. 19.

34. Westmoreland, Soldier, p. 470.

35. Stephen Rosen, “After Vietnam: What the Pentagon Has Learned," Tire American Spectator, October 1979, p. 10.

36. Paul L. Miles, hist., U.S. Department of the Army, Office of the Chief of Staff, Untitled Staff Study (“White Papen”), 9 November 1970. (Department of the Army Staff Study, 1970) The cables quoted in this chapter are from the “White Paper” unless otherwise noted.

37. Gravel, Pentagon Papers, IV:541-542.

38. Westmoreland, Diary, 17 February 1968.

39. Johnson, Vantage Point, p. 387.

40. John B. Henry, “February 1968,” Foreign Policy, #4, Fall 1971, p. 15.

41. Henry, Foreign Policy, p. 15.

42. Gravel, Pentagon Papers, IV:547.

43. Ibid.

44. Ibid., IV:239.

45. Henry, Foreign Policy, p. 23.

46. Johnson, Vantage Point, p. 391.

47. Ibid., p. 406.

48. Henry, Foreign Policy, p. 20.

49. Gelb and Belts, Irony, p. 173.

50. Herbert Y. Schandler, The Unmaking of a President: Lyndon Johnson and Vietnam (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1977), p. 141.

51. Cable JCS 02430, United States Department of Defense, Office of the Joint Chiefs of Staff, 29 February 1968.

52. Gravel, Pentagon Papers, IV:556.

53. Ibid., IV:557.

54. Ibid.,IV:551.

55. Ibid., IV:552.

56. Halberstam, Best and Brightest, p. 792.

57. Brian Crozier, National Review, Fall 1982, p. 24.

58. dark Clifford, “A Vietnam Reappraisal-The Personal History of One Man's View and How It Evolved," Foreign Affairs, July 1969.

59. Gravel, Pentagon Papers, IV:562-564.

60. Ibid.

61. Ibid., IV:568.

62. Ibid., IV:573.

63. Townsend Hoopes, The Limits of Intervention (New York: David McKay, 1969), p. 179.

64. Johnson, Vantage Point, p. 399.

65. Schandler, The Unmaking, p. 251.

66. Ibid., p. 241.

67. Johnson, Vantage Point, p. 408.

68. Taylor, Swords, p. 390.

69. Schandler, The Unmaking, p. 264.

70. Marvin Kalb and Elie Able, Roots of Involvement, The U.S. In Asia 1784-1971 (New York: W. W. Norton, 1971), p. 229.

71. Roger Morris, Uncertain Greatness: Henry Kissinger and American Foreign Policy (New York: Harper amp; Row, 1977), p. 45.

 

Глава 19.

Апогей. Разлад и развал.

1968 г.

Ближе к окончанию марта месяца для президента Джонсона наступил момент принимать решение. Новогоднее наступление и его последствия ясно продемонстрировали стратегический вакуум, в котором США проводили свою политику с 1966 года. Проблема заключалась не в том, что Соединенные Штаты следовали неправильной стратегии во Вьетнаме, а в том, что у них вообще отсутствовала какая бы то ни было стратегия. Объединенный комитет со всей очевидностью показал это Клиффорду во время его “знакомства с обстановкой” в начале марта. Основанием для военной стратегии – то есть механизма применения вооруженных сил для достижения какой-то цели государства – должна становиться политическая задача, сформулировать которую обязаны гражданские руководители. На основании этого военное руководство определяет стратегические цели войны или кампании и доводит их до сведения командующего войсками на том или ином ТВД. В свою очередь командующий намечает себе собственные стратегические и тактические задачи.

В марте 1968-го надлежало выработать новую и притом цельную стратегию, призванную включать в себя такие составляющие, как операции сухопутных войск во Вьетнаме, атаки на Север с воздуха и поиски путей переговоров с северными вьетнамцами. Чтобы новая стратегия не страдала от “болезней”, поражавших старую, было необходимо сформулировать и поставить военным ясные и достижимые задачи. Требовалось проанализировать обстановку после Новогоднего наступления. Предстояло учесть положение во Вьетнаме, вокруг него, политический и военный расклад сил в мире, а также психологический климат внутри самих Соединенных Штатов. Последнее соображение превалировало над всеми прочими, и именно из-за обстановки “дома” Джонсон отказался от идеи призыва резервистов. Этот чисто политический шаг имел совершенно определенные последствия для военных. Теперь уже не приходилось ждать отправки во Вьетнам внушительных по численности подкреплений, что в свою очередь перечеркивало планы перехода в стратегическое наступление на противника в Лаосе, Камбодже, ДМЗ и в Северном Вьетнаме.

Отказавшись от стратегии наступления, президент обрекал США на переход к оборонительной концепции в одном из трех возможных вариантов. Первое, американцы могли по-прежнему придерживаться наступательной тактики, находясь в стратегической обороне, – то есть продолжать проводить операции по поиску и уничтожению. Однако такой подход в целом отражал ту же самую политику, каковая сделалась неприемлемой для страны после Новогоднего наступления. Вторым вариантом могло служить предложение Уорнке – то есть отступление в пределы “демографических границ” и оборона густонаселенных центров. Эту концепцию успешно торпедировал генерал Уилер во время обсуждения черновиков меморандума Клиффорда. Оставалось лишь третье, вьетнамизация – упор на укрепление войск и властных структур у самих южных вьетнамцев и интенсификация программы умиротворения. Эта “двуствольная” политика предполагала в конечном итоге свертывание американских войск и вручение приводов управления процессами южным вьетнамцам.

Американским войскам предстояло стать щитом, за которым будут проводиться все процессы государственного и военного строительства. Когда ВСРВ сможет защищать страну, а ПЮВ реально управлять ею, “щит” можно будет убрать – то есть вывести части сухопутных войск США. Функция авиации сводилась к роли обеспечения поддержки наземных операций, верхним пределом зоны нанесения бомбовых ударов становился 20° северной широты. Односторонний шаг в отношении сокращения кампании авиарейдов служил приглашением к переговорам. Впервые на протяжении всей истории войны правительство Соединенных Штатов обладало последовательной, комплексной и, самое главное, выполнимой стратегической программой.

Новая стратегия являлась чисто американской стратегией, с правительством Южного Вьетнама посоветовались только по поводу, так сказать, “технических” деталей. Спустя годы генерал Као Ван Вьен, начальник южновьетнамского Объединенного генштаба, отзывался о принятом в 1968-м решении президента Джонсона так: “Вопросы, которые ставила вьетнамизация, оставались без ответа, вследствие чего ПЮВ находилось в полном неведении о подлинных мотивах Соединенных Штатов. Собиралось ли правительство США поджать хвост и нарушить собственные обязательства, не нарушать которые клялся президент Джонсон? Или все же путем проведения нового курса США намеревались сохранить свою честь и защитить Южный Вьетнам? Или, сделав упор на вьетнамизацию… оно собиралось выпутаться из войны с честью, предоставив Южный Вьетнам его собственной судьбе?… О политике Соединенных Штатов в Южном Вьетнаме узнавали из отрывочных заявлений работавших в стране американских официальных лиц”‹1›.

У американцев существовали вполне веские причины не информировать руководство Южного Вьетнама. Новая концепция – концепция вьетнамизации – представляла собой “стратегию бегства”, разработанную США и для США. Вьетнамизация была продиктована не ростом потенциала властных и силовых структур Южного Вьетнама, как это продемонстрировало Новогоднее наступление (чему, конечно, американцы удивились и обрадовались), а тем, что правящая элита Соединенных Штатов отказала в поддержке военному курсу. Американские политические стратеги ухватились за вьетнамизацию, вовсе не заботясь о том, окажется ли в результате Южный Вьетнам в состоянии защитить себя. Совсем не это являлось первостатейной задачей для американского руководства.

В начале 1968 года любой беспристрастный анализ способности южных вьетнамцев выполнить свою часть вьетнамизации дал бы отрицательный результат. Все верно, и ПЮВ, и ВСРВ, особенно АРВ, и народ страны дали достойный отпор врагу во время Новогоднего наступления. Однако даже тут нельзя не отметить, что их небывалая активность и решимость противостоять противнику была обусловлена вовсе не подъемом патриотизма, а безвыходной ситуацией – они просто оказались загнанными в угол. Глубинные причины слабости правительства и вооруженных сил страны не были преодолены.

Лучше всего это объяснил Дуглас С. Блауфарб в своей книге “Эра борьбы с восстаниями”, в которой он указал на то, что Тхиеу мог удерживаться на плаву, только “покупая поддержку”. Тхиеу сохранял власть за счет верности верхушки военного руководства. Поэтому люди на ведущие посты в вооруженных силах подбирались не по принципу компетентности, а в зависимости от их лояльности правителю. Доблесть в бою не вознаграждалась, о солдатах не заботились, соответственно, необходимые для поддержания боевого духа принципы – такие, как Долг, Честь и Родина, – ничего не значили для южновьетнамцев‹2›. Можно повысить боеспособность такой армии за счет щедрых поставок вооружения и напряженной работы опытных иностранных инструкторов, однако улучшения окажутся лишь иллюзорными, поскольку красивое и на вид прочное здание будет покоиться на гнилом фундаменте. Для того чтобы перестроить все, в том числе и фундамент, потребовались бы годы, а такого подарка судьбы ожидать, по всей видимости, не приходилось. Однако в марте 1968-го американских “делателей политики”, ухватившихся за идею вьетнамизации, подобные материи особенно не заботили. Между тем именно такие соображения только и могли служить объяснением нежелания американцев посвящать южновьетнамцев в глубины новой стратегии.

Однако не поставили в известность не только союзников, но, что уже и вовсе удивительно, многих руководителей высшего звена в Америке. Президент принял судьбоносное решение, но ни ОКНШ, ни военное командование в Южном Вьетнаме не получили соответствующих директив. Никто не сказал Вестморленду, что теперь его главная задача-наибыстрейшее повышение боеспособности ВСРВ. Как один из старших офицеров КОВПЮВ, свидетельствую: командование не получило не только приказа, но и просто сообщения об изменении стратегических приоритетов. Никаких новых задач КОВПЮВ не ставилось до июня 1969 года, до тех пор, пока администрация Никсона не довела до командования “ориентировку”, которой директивой КОВПЮВ поручалось оказать максимальное содействие ПЮВ в его военном строительстве, поддержать процесс умиротворения и сократить доступ снабженческих грузов к противнику.

Странное молчание правительства объяснялось двумя причинами. Первое, главные действующие лица “игры в молчанку” не считали, что они производят значительные изменения политики. Президент Джонсон видел новую концепцию продолжением старой, где коррективы если и предполагались, то в основном тактического характера. Генерал Уилер, министр Раек и Уолт Ростоу рассматривали решения, принятые в марте 1968-го, как средство привлечения поддержки общественности к войне, которая будет вестить так же, как и велась. Даже “голубь из голубей” Пол Уорнке полагал, что в марте президент не изменил ни одной из предыдущих политических задач.

Есть еще и вторая причина – провозглашение новой политики означало бы для администрации признание неадекватности и ошибочности старой. Не будем забывать-главные фигуры (президент, Уилер, Раек и Ростоу), считавшие, что после принятия Джонсоном в марте решения все, по сути дела, оставалось по-старому, являлись архитекторами предыдущей стратегии. Правильность этого соображения подтвердил и сенатор Юджин Маккарти. Спустя годы он высказался о причинах отказа президента Джонсона от участия в выборах 1968 года следующими словами: “Ему пришлось бы признать, что его военная политка оказалась неверной…”‹3› Кларк Клиффорд держался иных позиций, чем Уилер, Раек и Ростоу. Его руки не были замараны старой политикой, а потому он постоянно публично упирал на то, что война вступила в новый, отличный от прежнего период.

В известном смысле президент Джонсон и ведущие официальные лица были правы – принятые решения не влекли за собой крупных перемен политического курса. Первое, ограничение верхнего предела зоны бомбардировок 20-й параллелью. Ввиду погодного фактора, президент и остальные считали, что этим бросают кость Ханою, причем не ожидая от него положительной реакции. Второе, в отправке во Вьетнам небольшого дополнительного контингента – куда меньшего, чем просили военные, – тоже не присутствовало никакой новизны. Третье, попытки переложить большую долю военных забот и ответственности на южновьетнамцев тоже уже имели прецедент. В ноябре 1967 года генерал Вестморленд на пресс-конференции в Вашингтоне выразил уверенность в том, что через два года основной груз войны примут на себя ВСРВ, а американцы начнут постепенно выводить свои войска из Вьетнама. В общем, если смотреть на проблему под таким углом, в новой политике действительно было мало “нового”.

Между тем в глобальном смысле президент и главные советники обманывали себя, считая, что решения Джонсона есть не что иное, как “то же самое плюс”. Все же крупное изменение произошло – коренным образом изменилась военная стратегия США в конфликте. От концепции войны на истощение отказались, от карательных авиарейдов на Севере фактически тоже, отошли и от намерений давить на коммунистов, с тем чтобы заставить их или договариваться, или прекращать агрессию на Юге. Решение, принятое президентом в марте 1968 года, означало отказ от дальнейшего наращивания военного присутствия США в Южном Вьетнаме, более того, оно служило началом обратного отсчета и постепенного выхода американских войск из Вьетнама. Для того, кто имел желание видеть, становилось очевидным: правящая элита Соединенных Штатов готовилась принять поражение Америки в Юго-Восточной Азии. Раньше США заботились о том, чтобы устроить дело и выйти из войны с честью, теперь хотели мира любой ценой.

Несмотря на то что президент продолжал уверять и себя и других в том, что все осталось по-прежнему, одним своим поступком он недвусмысленно обозначил: грядут перемены. 22 марта президент Джонсон объявил о том, что в июне 1968-го генерал Вестморленд будет освобожден от должности КОМКОВПЮВ в связи с переходом на пост начальника штаба сухопутных сил, а новым командующим во Вьетнаме станет генерал Абрамс. СМИ, считавшие Новогоднее наступление поражением Соединенных Штатов, ухватились за сообщение и принялись звонить о том, что “Вести "ушли" на повышение”. Это, разумеется, совершенно не соответствовало истине, поскольку президент считал, что генерал Вестморленд превосходно проявил себя во Вьетнаме. Джонсон восхищался генералом как профессионалом и любил его как человека. Вестморленд всегда оставался верным долгу, а президент, весьма высоко ценивший верность, подобных вещей не забывал.

В личном письме, датированном 22 декабря 1967-го (больше чем за месяц до Новогоднего наступления), генерал Уилер написал Вестморленду: “Вас, скорее всего, пригласят на должность начальника штаба армии”. Далее Уилер заверял Вестморленда, что он станет начальником штаба или в середине 1968-го, если уйдет в отставку генерал Г. К. Джонсон, или через год, или чуть больше, если тот задержится на своем посту. Затем шли рассуждения о том, какая работа могла быть предложена Вестморленду, пока тот будет ждать должности армейского начштаба‹4›. Письмо не оставляет никаких сомнений в том, что президент Джонсон уже определился. Весь вопрос заключался в том, когда произойдет назначение.

Озадачивает выбор момента, когда президент сообщил о предстоящем назначении Вестморленда. Президенту следовало бы знать, какие выводы может сделать пресса. Еще более удивительно, что Джонсон сделал такое заявление и в то же время продолжал настаивать на том, что никаких базовых изменений в политике США во Вьетнаме не произошло. Тем не менее, объявляя об уходе Вестморленда на повышение в конце марта, президент открывал себя для критики в связи с отказом от прежнего курса во Вьетнаме, персонифицированного в глазах общественности фигурой Вестморленда (не считая, конечно, самого Джонсона).

Даже углубленный поиск мотивов подобного шага президента не дает результатов. Вестморленд в своем дневнике объясняет это тем, что Джонсон хотел избежать “ситуации, сложившейся во время затянувшегося назначения нового командующего морской пехотой”, имея в виду события, сотрясавшие МП США в 1966-м, когда для избрания нового командующего потребовалось несколько месяцев. В подтверждение своих соображений Вестморленд цитирует письмо к нему президента, датированное 23 марта 1968 года.

Уолт Ростоу говорил мне, что может только гадать о причинах выбора момента для объявления о назначении Вестморленда, которого президент (также и по мнению Ростоу) очень высоко ценил. Ростоу предполагает, что к 22 марта Джонсон уже принял решение объявить 31 марта о своем отказе баллотироваться на второй срок. Хотя, разумеется, глава государства сохраняет право назначать чиновников на различные посты до конца своего пребывания в должности, он не хотел, возможно, поставить впоследствии Вестморленда в невыгодное положение как лицо, получившее место от уходящего президента.

Вне зависимости от истинных мотивов Джонсона, сделанное им 22 марта сообщение о предстоящем переходе Вестморленда в ОКНШ ознаменовывало собой переход США к новой стратегии войны во Вьетнаме.

31 марта президент Джонсон заявил по государственному телевидению: “Я не стану добиваться и не буду принимать выдвижения моей кандидатуры на пост президента”. Выступление главы государства буквально ошарашило народ. И по сей день специалисты спорят о мотивах, побудивших президента сделать такое заявление. Никто, ни тогда, ни теперь, не может точно ответить на вопрос: что же заставило Джонсона отказаться от участия в выборах 1968 года?

В своих мемуарах президент Джонсон дает два объяснения. Первое – опасения по поводу состояния собственного здоровья. В 1955-м он перенес тяжелейший сердечный приступ, а за время пребывания в кресле главы Белого дома дважды ложился на операцию. Он чувствовал себя усталым и сомневался, что ему хватит сил оставаться на высшем государственном посту еще четыре года. Джонсону не давала покоя мысль о том, что его разобьет паралич. Президента терзали кошмары, в которых он представлял себе, как будет беспомощный лежать в Белом доме, не имея возможности пошевелиться, а правительство начнет разваливаться у него на глазах.

В качестве еще одной причины президент Джонсон приводит следующее соображение: он считал целесообразным сделать какой-то экстраординарный шаг, с тем чтобы заставить северных вьетнамцев пойти на переговоры. Совершив политическое харакири, Джонсон надеялся убедить Ханой, что американские предложения о переговорах не были мотивированы стремлением президента США заработать политические очки у себя в стране. Фактически, как представлялось президенту, он приносил себя в жертву мирному урегулированию во Вьетнаме.

В известной степени объяснения президентом мотивов его отказа от участия в выборах находят подтверждение. Так, в ноябре 1967-го LBJ сказал генералу Вестморленду, что беспокоится о своем здоровье, что очень устал и хотел бы уйти на покой. Вестморленд считал (и считает так теперь), что президент уже тогда, в ноябре, когда между ними состоялся тот разговор, твердо решил не принимать участия в выборах в 1968-м. Если Вестморленд прав, тогда в данном случае бурные события января, февраля и марта 1968 года ни при чем, поскольку Джонсон определился относительно своего политического будущего раньше. Между прочим, Уолт Ростоу говорил мне, что, по его мнению, единственным человеком, способным убедить президента Джонсона выставить свою кандидатуру на второй срок, являлся именно Вестморленд. Ростоу полагал, что, если бы Вестморленд заверил президента, что такой шаг, как отказ от выборов отрицательно скажется на моральном состоянии военнослужащих во Вьетнаме, Джонсон переменил бы решение.

Теперь второй мотив. У Джонсона не было намерений вызывать Северный Вьетнам на переговоры до тех пор, пока Раек не выступил со своим предложением в начале марта. Даже и тогда Джонсон сомневался, что приостановка бомбежек поспособствует сговорчивости Ханоя. В таком свете идея политического самоубийства с целью привлечения внимания коммунистов выглядит не вполне убедительно. Скорее она служит ширмой для прикрытия давно уже принятого (и не по столь благородным мотивам) решения.

Есть такие, кто склонен скептически оценивать оба объяснения Джонсона. Эти люди отмечают, что, хотя Вестморленд имел право не усомниться в искренности слов Джонсона, сказанных во время их встречи в ноябре 1967-го, факты говорят об обратном. В своих воспоминаниях Джонсон пишет, что собирался объявить о намерении не участвовать в предстоящих выборах в послании конгрессу в январе 1968-го. Однако по приходе в Капитолий он обнаружил, что “забыл захватить его‹текст послания› с собой”‹5›. Так не ведут себя, когда собираются объявить о едва ли не самом главном решении в своей жизни. Скорее, так поступают, когда решение еще не созрело. В написанной им книге Уолт Ростоу указывает на то, что 1967-м Джонсон обронил несколько намеков в отношении возможного отказа от выборов в 1968-м, но он (Ростоу) и другие ему не поверили‹6›. Наконец, президент Джонсон сам подтверждает, что желание уйти на покой, о чем он сообщил Вестморленду в ноябре 1967-го, не было окончательным. В мемуарах президент говорит, что окончательно решил не участвовать в предстоящих выборах в 21.01 31 марта 1968 года, когда садился перед камерой, чтобы обратиться к народу по телевидению‹7›. Леди Берд Джонсон подтверждает, что еще во второй половине дня 31 марта LBJ сомневался. Таким образом, если верить самому Джонсону, его жене и ближайшему окружению, решение не баллотироваться на второй срок было принято не в ноябре 1967-го, а именно 31 марта 1968 года. В таком случае приходится допустить, что шаг президента был обусловлен не только и не столько состоянием его здоровья, а влиянием иных соображений.

Те, кто оценивает эти факторы, подразделяются на две группы. Первые считают, что Джонсоном двигали внутриполитические события, а вторые отдают приоритет в формировании решения войне во Вьетнаме. В качестве основного довода первые приводят собственное выражение LBJ, часто им повторяемое, – “политический капитал”. Джонсон полагал, что каждый глава Белого дома обладает определенным “политическим капиталом”, то есть активами, с помощью которых он заставляет правительство решать вопросы. В соответствии с теорией Джонсона, “капитал” постоянно растрачивается, так что к концу срока его почти не остается. Президент не думал, что перевыборы смогут вернуть ему “политический капитал”, поскольку видел, что к 1968-му истощил все резервы. Он считал, что, оказавшись избранным на новый срок, столкнется с еще большими трудностями и сумеет достигнуть еще меньших результатов.

И потом, появлялись признаки провала программы социальных преобразований. Несмотря на свои опыт и проницательность политика, Джонсон почему-то верил, что достаточно издать хорошие законы, как положение в обществе само начнет исправляться. В1968-м становилось понятным, что программа приносит не улучшения, а лишь их видимость. Из-за Вьетнама она не получала должного финансирования, деньги уходили на снаряды и бомбы, а положение меньшинств и бедняков не менялось. Неимущие слои ждали мощной поддержки от государства. Видя же, что ее нет и в помине, они переживали горечь и разочарование. Средний класс тоже оказался одураченным риторикой Джонсона, поскольку полагал, что все ресурсы направляются на нужды представителей низших слоев общества, и не мог сдержать негодования. Таким образом, программа социальных преобразований не только не помогла президенту нажить дополнительного “политического капитала”, но скорее способствовала обратному процессу.

Все кляли Джонсона за свои беды и разбитые мечты. Джо Ка-лифано, сблизившийся с президентом в тот период, полагает, что Джонсон понимал: он разделил страну надвое, причем не только по отношению к войне во Вьетнаме, но и в вопросе гражданских прав и программы социальных преобразований. Хуже того, LBJ утратил веру в собственную способность сплотить нацию. Леди Берд Джонсон подтверждает точку зрения Калифано. В своих мемуарах она упоминает о том, что Джонсону не давала покоя эта мысль и он не раз восклицал: “Я не верю, что смогу объединить эту страну!”‹8›

После того как в Нью-Гемпшире Юджин Маккарти набрал 42 процента голосов, Джонсон сделал вывод, что народ не верит ему. Конкуренции со стороны Маккарти он не боялся, зная, что легко положит сенатора на лопатки, он опасался другого опасного соперника, затаившегося в дебрях политических джунглей и готового ринуться в атаку. Совладать с Робертом Кеннеди, обладавшим деньгами и престижем своей знаменитой семьи, было бы очень и очень непросто. 16 марта 1968 года, когда Кеннеди выставил свою кандидатуру, президент понял, что его опасения подтвердились. Принимая во внимание все вышеизложенное, Джонсон мог подвести итог: дома сложилась малообещающая политическая ситуация.

Война во Вьетнаме тоже не сулила радужных перспектив. Кто бы что бы ни думал о вьетнамском конфликте, в марте 1968-го военная политика администрации не пользовалась популярностью и с каждым днем теряла поддержку. К хиппи, левакам и убежденным либералам, изначально составлявшим оппозицию войне, присоединились многие конгрессмены, СМИ, истеблишмент и значительная часть представителей среднего класса. Однако недовольство выражали не только противники войны, но и… ее сторонники. Как выяснилось по результатам предварительных выборов в Нью-Гемпшире, значительная часть американцев считала, что Джонсон проводит во Вьетнаме слишком мягкую линию.

Сама по себе война зашла в тупик в том, что касалось возможности для Соединенных Штатов одержать в ней победу. Президент не мог допустить разрастания конфликта, но не мог и просто так вывести из него свою страну. Либералы и сторонники демократической партии готовы были лечь костьми, чтобы не допустить первого, а консерваторы и приверженцы республиканской партии – второго. По его словам, он словно бы “тащил медведя за хвостик”. Оставалось одно – сцепить зубы и терпеть‹9›. Даже больше, чем невозможность одержать победу, третировало президента то, что в перспективе он и США потеряют контроль над войной. Делая упор на вьетнамизацию и переговоры, он отдавал инициативу южным и северным вьетнамцам – Тхиеу и Хо. Таким образом, он сдавал позиции, а это было настоящим проклятьем для Джонсона.

Как бы Джонсон ни отрицал это, он сознавал, что в марте 1968-го значительным образом изменил военную политику. Ему пришлось признаться себе в том, что предыдущая стратегия – если то, что делалось раньше, вообще заслуживает такого определения – провалилась. Ни “ROLLING THUNDER”, ни операции по поиску и уничтожению противника не привели Ханой за стол переговоров. Кроме того, президент не формулировал и не определял политических задач войны, а это уже было только его и больше ничьим просчетом. Он не справился с работой – с ролью “президента военного времени”. Он знал, что вместо того, чтобы взять и выиграть войну, он непременно проиграет ее. И вот штурмующие колонны “солдат реальности” пробили бреши в укреплениях последнего бастиона фантазии – Белого дома. И когда это произошло, Джонсон выкинул белый флаг.

Для Северного Вьетнама Новогоднее наступление тоже имело далеко идущие последствия. Провал Великого восстания и Великого наступления (ТКК-ТКН) принудил Политбюро ЦК ПТВ приступить к очередному пересмотру стратегии коммунистов в Южном Вьетнаме. Прошло несколько дней, и в штаб стеклись сводки с мест сражений. Изучая данные, Зиап и его товарищи быстро приходили к пониманию масштабов катастрофы, постигшей их на поле боя. Мало того что коммунисты понесли огромные потери, была уничтожена почти вся верхушка Вьетконга. Концепция, положенная в основу ТКК-ТКН, доказала собственное банкротство, и теперь, когда бойцы разгромленных частей коммунистов лихорадочно искали убежища, приходилось вырабатывать новую стратегию.

Первой скороспелой попыткой в данном направлении стал уже упомянутый выше циркуляр, ориентировка ЦУЮВ от 1 февраля 1968 г. Признав очевидный факт провала Новогоднего наступления, авторы документа заявили, что ТКК-ТКН не преследовало цели одер-жания полной победы в самый наикратчайший срок, но являлось “…затяжным стратегическим наступлением, процесс которого включает несколько военных кампаний и восстания населения на местах”. Далее циркуляр призывал коммунистов “постоянно укреплять волю к продолжению борьбы с врагом, сражаться с противником неустанно и вести затяжную войну”. Составители циркуляра не забыли и о тактике. Коммунистам предписывалось “применять артиллерию, минометы и задействовать подрывников” и делалось предупреждение поостеречься от использования частей Главных сил‹10›.

Захваченный в Да-Нанге 5 февраля 1968 года капитан Вьетконга дал пояснения по поводу оперативных приемов. Он показал, что 22 января присутствовал на инструктаже, во время которого главный упор делался на наступление и восстание. Проводивший инструктаж офицер говорил, что если на начальном этапе штурмы городов сорвутся, то войскам ВК и АСВ надлежит окружать населенные пункты и обстреливать их из реактивных артиллерийских установок. Сомнительным представляется, чтобы у коммунистов имелся наготове подобный план. В любом случае после того отпора, который они встретили в ходе первых приступов, части ВК и АСВ оказались слишком ослабленными, чтобы удержаться на позициях вокруг большинства населенных пунктов.

Импровизированная стратегия работала до марта 1968-го, когда на Шестой партконференции была провозглашена шестая резолюция, в которой формулировался будущий курс борьбы в Южном Вьетнаме. С типичным для коммунистов нежеланием считаться с фактами в шестой резолюции говорится о “величайших и беспрецедентных успехах во всех областях”. После трех страниц описаний мнимых успехов составители документа переходят к главному – промахам и просчетам коммунистов в Новогоднем наступлении – и открыто признают, что ни один из зубьев “наступательного трезубца” не сделал своего дела. “Военный рычаг” не сумел справиться с задачей “создания благоприятных условий” в городах. С помощью распропагандирования, или иначе вербовки, солдат вражеской армии “не удалось разжечь бунт” в войсках противника. Третий “зуб” тоже прошел мимо цели, поскольку у коммунистов не получилось поднять “массы на беспощадное вооруженное восстание”. Далее опять следовали обобщенные инструкции, касавшиеся необходимости улучшить положение, а затем шел новый призыв “перейти в наступление на трех направлениях”. Иными словами, авторы шестой резолюции заявляли, что схема действий Новогоднего наступления была правильной – неправильной была технология реализации плана. Таким образом, коммунистические руководители приказывали войскам осуществить вторую попытку‹11›.

Нетрудно догадаться, что солдаты, преимущественно бойцы Вьетконга, понимали, чем все закончится, и не хотели участвовать в самоубийственных для них атаках. Естественно, участились случаи перехода на сторону противника, особенно среди офицеров Вьетконга. Полковник Тран Ван Дак, вьетконговский политработник, занимавший должность генерал-майора, добровольно сдался военнослужащим США 19 апреля. Вскоре после этого аналогичным образом поступил подполковник Фам Вьет Дунг, командир элитной части, 165-го полка ВК. Мне приходилось допрашивать обоих перебежчиков. Они признавались, что уже какое-то время война казалась им безнадежно проигранной, однако к измене их подтолкнула шестая резолюция. Оба считали обозначенные в документе задачи недостижимыми и были уверены, что попытки выполнения их неминуемо приведут к очередной кровавой бане. То же самое говорили перебежчики рангом пониже. Они считали войну проигранной и не хотели класть жизни солдат в безумных лобовых атаках.

Опытные офицеры, они знали, что нет ничего глупее, чем пытаться достигнуть тех же целей, атакуя меньшими силами. Нападавшая сторона утратила самый важный козырь – внезапность; моральный дух штурмующих упал, в то время как защитники исполнились готовности драться. Теперь для достижения успеха требовался какой-то новый фактор или же большие подкрепления, но, в соответствии с шестой резолюцией, коммунистическое руководство не собиралось ничего менять. Чтобы восполнить чудовищные потери, понесенные во время Новогоднего наступления, северные вьетнамцы в спешном порядке в период с 1 января по 5 мая 1968 года направили на юг по тропе Хо Ши Мина от 80 000 до 90 000 солдат. Однако боеспособность пополнений оставляла желать лучшего. В октябре 1967-го (до наступления) 82 процента пленных показывали, что служат уже более полугода. К маю 1968-го соотношение заметно изменилось: только 40 процентов служили шесть месяцев и больше, тогда как 50 процентов были призваны за три месяца до плена. В общем, теперь коммунистическим командирам предлагали достигнуть того, чего не удалось добиться во время Тета, но уже лишившись фактора внезапности и опытных бойцов, с “зелеными” рекрутами. Опытные офицеры понимали, чем все закончится, и полагались только на свои ноги.

Рецидив Новогоднего наступления произошел в мае. Эта серия атак, прозванная в штабе КОВПЮВ “мини Тет”, являлась бледной тенью Новогоднего наступления. Американская и южновьетнамская разведка находилась в курсе практически всех планов противника. В директиве ЦУЮВ от 10 июня 1968 года признавалось, что “…второй этап начался в условиях, когда враг был предупрежден и усилил свою оборону”. В результате точной работы разведки удалось нейтрализовать действия противника против Хюэ и в зоне ответственности I корпуса, равно как и в горных районах на западе Аннама. Штурм Сайгона начался 7 мая, и атакующим удалось прорваться в город. Однако оказавшиеся там части Главных сил были быстро уничтожены или выбиты из города. Нескольким небольшим бандам партизан удалось просочиться в один из кварталов Сайгона, где они отчаянно сражались с южновьетнамскими солдатами и полицейскими и полегли все до последнего человека. К 13 мая сражения в Сайгоне в основном завершились.

Пока Зиап и его штаб составляли планы “мини Тета”, Политбюро ЦК ПТВ и особенно Труонг Чинь занимались разработкой более реалистичной стратегии. Выступая, вероятно от имени “северной фракции”, 5 мая Труонг Чинь докладывал детальную схему будущих действий на Политбюро ЦК ПТВ. Как и всегда, последовали “несколько заседаний, на которых велись жаркие споры” (по заявлению радио Ханоя)‹12›.

Пока солдаты Вьетконга и АСВ тысячами умирали в бесполезных атаках “мини Тета”, Труонг излагал совершенно противоположный план будущих действий коммунистов на Юге. По сути дела, Труонг заявил, что Новогоднее наступление являлось ошибкой и что коммунистам надлежит вернуться к методам затяжной и партизанской войны. Он сделал упор на возможность участия Северного Вьетнама в переговорном процессе и настаивал на том, чтобы основные усилия были сосредоточены на политической, а не на вооруженной борьбе. Интересно, что, хотя выступал Труонг на Политбюро 5 мая, достоянием гласности его позиция стала не ранее августа. Одной из причин проволочки являлось сильнейшее противодействие Ле Зуана и его южной клики. А кроме того, Политбюро никак не могло признать провал курса, приведшего к Новогоднему наступлению и “мини Тегу”, в то время как солдаты захлебывались кровью, пытаясь выполнить решения, записанные в шестой резолюции.

Концепция Труонга, радикально отличавшаяся от предыдущей, насчитывала три ключевых пункта. Первое, замысел Новогоднего наступления оказался ошибочным. Посылки, на которых основывались разработчики, являлись ложными, особенно в той части, которая касалась допущения относительно готовности народа Южного Вьетнама к выступлению. Как указал Труонг, товарищи на Юге не сумели возвести политический фундамент будущего восстания. Второе, катастрофа, постигшая коммунистов во время Новогоднего наступления, привела к изменению “соотношения сил” в пользу американцев и их южновьетнамских союзников. В соответствии с ленинской теорией, в такой ситуации требовался переход от наступления к обороне, от фронтальных атак к затяжной войне, при этом следовало все больше полагаться на политические акции и переговоры. “Иногда, – написал Труонг в своем докладе, – под влиянием определенных обстоятельств нам надлежит прибегать к обороне, чтобы выиграть время, сломить волю противника и подготовить наши войска к новому наступлению”‹13›. В третьем важном аспекте своей программы Труонг возвращался к давним дебатам с Ле Зуа-ном и его “фракцией южан”. Труонг вновь настаивал на том, что у Политбюро ЦК ПТВ должно быть два разных подхода – один для Северного, а другой для Южного Вьетнама. В Северном Вьетнаме коммунистам следует заняться улучшением экономики и жизни людей в условиях социализма, тогда как в Южном Вьетнаме НФОЮВ и Вьетконгу надлежит продолжить борьбу за освобождение‹14›.

Трактат Труонга стал громкой победой “северной фракции”. Несмотря на то что концепция Труонга получила одобрение Политбюро, Ле Зуан и члены его когорты оказали публичное противодействие “северянам”. В октябре 1968-го, а затем еще в начале января 1969-го в коммунистических газетах появились статьи, где оспаривались выводы Труонга о катастрофичности и ошибочности Новогоднего наступления и о том, что нужно отказаться от подобных акций в будущем.

Несмотря на сопротивление клики “южан”, после майского наступления концепция Труонга, совершенно очевидно, получила одобрение. Во второй половине 1968-го коммунисты более не предпринимали крупномасштабных атак частями Главных сил. Отныне противник в основном прибегал к обстрелам из минометов и установок реактивной артиллерии с удаленных позиций. В августе неприятель предпринял судорожную попытку атаковать, получившую название “мини-мини Тет”. Но разведка союзников оставалась на высоте, и благодаря превентивным мерам командования США очаги наступления были ликвидированы в зародыше.

В сентябре, вскоре после августовской попытки, ЦУЮВ, эхом откликаясь на политический курс Труонг Чиня, издало директиву № 8. Как всегда, в ней расписывались величайшие достижения коммунистических войск, однако честно признавалось, что все три наступления – Новогоднее, майское и августовское – провалились. В директиве № 8 подчеркивалась важность следования концепции “затяжной войны”, однако детально суть этого термина не разъяснялась. Единственным ключом к пониманию служили фразы “сражаться в течение длительного времени” и “вести затяжную войну, переходящую из одной фазы в другую”‹15›. Так или иначе, перспектива достижения победы в результате одного крупномасштабного наступления уже не рассматривалась.

Новогоднее наступление очень многое изменило как в США, так и в Северном и Южном Вьетнаме. Для южновьетнамцев (как и для американцев) оно стало в разной степени неожиданным. В Плей-ку, например, южновьетнамцы сумели завладеть планами атаки коммунистов на город (Плейку), и вместе с 4-й пехотной дивизией США нанесли упреждающий удар. В Бан-Ме-Туот командир 23-й дивизии АРВ, основываясь на данных местной разведки, отменил все новогодние отпуска и привел войска в состояние повышенной боевой готовности. Аналогичным образом повел себя командир дислоцированной около Сайгона 5-й дивизии АРВ, когда получил сведения о возможности активизации противника в зоне ответственности своего соединения. В основном же руководители страны и ВСРВ оставались в неведении относительно масштабов предполагаемого наступления противника и, если и получали какие-то донесения о предстоящем прорыве противника, предпочитали не верить тому, что там говорилось. Южновьетнамцам, как и американцам, казалось невероятным, что неприятель решится на действия, неминуемо грозившие обернуться для него катастрофой. Кроме того, в голове у южан не укладывалось, как вьетнамцы, пусть даже и коммунисты, могут осмелиться на святотатство – нападение во время наиболее почитаемого в регионе праздника.

Когда же южновьетнамцы оправились от первого шока, вызванного действиями неприятеля, бились они храбро. Поскольку коммунисты сконцентрировали свои усилия на атаках против южновьетнамских частей и объектов, основной удар приняли на себя АРВ и подразделения других родов войск вооруженных сил страны. АРВ пришлось сражаться преимущественно в городах, к чему ее личный состав был менее всего подготовлен в плане выучки, опыта и снаряжения. Вместе с тем, даже и оказавшись в непривычных условиях, южновьетнамские солдаты показали себя с лучшей стороны.

Они не просто хорошо воевали, они во многих случаях дрались отчаянно. Чтобы собрать как можно больше войск для очистки Сайгона от неприятеля и показать пример всем ВСРВ, генерал Као Ван Вьен, начальник Объединенного генерального штаба, решил задействовать в боевых условиях весь личный состав ОГШ (в том числе, за редким исключением, и собственно штабной персонал). Генерал сам возглавил эти силы. За кратчайшее время было создано несколько батальонов, в которых полковники и майоры командовали взводами, а младшие офицеры выступали в роли сержантов и рядовых. В Сайгоне, как и в других городах Южного Вьетнама, толпы военнослужащих-отпускников устремились в гарнизонные штабы, требуя отправки в свои части. Из-за нехватки транспорта ОГШ распорядился, чтобы штабы на местах задействовали всех военнослужащих для выполнения текущих акций непосредственно в своей зоне. Национальные полицейские силы, прозванные из-за их белой формы американцами “белыми мышами”, вышвырнули из Сайгона ударный саперный (диверсионный) батальон С-10 Вьетконга. В феврале и марте южновьетнамцы потеряли около 5000 человек убитыми и 15 000 ранеными, что говорит об интенсивности боев. Профессионализм и стойкость личного состава АРВ во время Новогоднего наступления стали сюрпризом не только для противника, но и для американцев.

Но к неожиданным высотам поднялась не только АРВ, но и народ, с храбростью и упорством отражавший вражеские атаки. Новогоднее наступление, точно холодный ветер, пробудило южных вьетнамцев от летаргии. Первоначальо охватившие их страх и замешательство сменились злостью и уверенностью в своих силах. Для городских жителей, прежде и в глаза не видевших неприятеля, война вдруг стала реальностью, она пришла в их дома, нарушив привычный ритм жизни. Несмотря ни на что, горожане сохранили веру в правительство Тхиеу и армию. Среди военнопленных коммунистов 90 процентов показали, что не получили никакой помощи от населения, и только 2 процента сообщили о том, что встретили добровольное содействие‹16›.

В городах жители толпами метались по улицам, стараясь укрыться от перекрестного огня, однако никто не паниковал. Когда улицы превратились вдруг в поле боя, а дома сделались дотами и блиндажами, горожане неожиданно осознали свой долг защищать не только себя, но и собственную страну. Сделать это они могли, только взяв в руки оружие, а потому идея сил самообороны вдруг обрела форму и окрепла по мере того, как население не просто отказывало в поддержке коммунистам, но и желало драться с ними.

Накал патриотизма, вспыхнувшего во время Новогоднего наступления, оставался высоким на протяжении всего года. В июне 1968-го Национальное собрание одобрило новый закон о призыве на военную службу, в результате чего ОГШ ожидал к декабрю 1968-го увеличения численности личного состава вооруженных сил на 268 000 человек. Чего ОГШ никак не мог предвидеть, это того, что за три месяца до установленного срока план оказался выполненным почти на 90 процентов. ВСРВ не успевали справляться с притоком новобранцев. К сентябрю 240 000 человек явились на призывные пункты, многие досрочно. Из этого количества 161 000 были добровольцами, зачислявшимися в те или иные войска и службы по собственному выбору. Что особенно примечательно, около половины численности молодых людей были выходцами из городского населения – беспрецедентный рекорд. Из-за наплыва добровольцев и призывников пришлось сократить срок прохождения начальной подготовки с двенадцати до восьми недель. В результате введения закона о мобилизации 6 процентов населения Южного Вьетнама в той или иной степени прошло обучение воинскому ремеслу. Применительно к США это означало бы пятнадцать миллионов человек.

В городах Южного Вьетнама, а особенно в Сайгоне, люди непризывного возраста с не меньшим энтузиазмом сплотились в отряды самообороны. Никем не понуждаемые, они обзаводились необходимыми для защиты их домов материалами и превращали свои кварталы в крепости, обнося их баррикадами и заграждениями из колючей проволоки и оставляя лишь один вход. Особенную бдительность они проявляли ночью. К себе они пропускали только знакомых, а обо всех подозрительных сообщали в полицию. В Сайгоне горожане не удовлетворялись ролью пассивных защитников, они просили оружие, и после некоторых колебаний в ПЮВ удовлетворили их просьбу. Движение распространилось и в других населенных пунктах, в том числе и в деревнях. Так сама собой появилась Народная самооборона.

В том, что касается внутренней политики, Южный Вьетнам одержал большую победу. Когда враг приступил к его жилищам, народ не колебался и принял четкое политическое решение, сделав свой выбор за правительство и против коммунизма. Никогда раньше не существовало такой близости между вооруженными силами, правительством и народом. По итогам новогодних событий ПЮВ выиграло крупную битву за сердца и умы южных вьетнамцев.

Новогоднее наступление и последовавшее затем решение президента Джонсона изменило стратегию войны на суше (“войну Вести”) и кастрировало “ROLLING THUNDER” (“войну Оли”). С того самого момента, когда донесения о новогодних боях поступили в штаб КОВПЮВ, казалось, что наибольший удар нанесен противником по программе умиротворения. Оценки ущерба рознились. Оптимисты считали, что программа отброшена назад на месяцы или на годы, пессимисты со скорбными минами предлагали “заказывать гроб” пацификации. Безусловно, Тет послал программу в тяжелейший нокдаун. 24 января 1968 года, всего за неделю до начала событий, “Цепочка” СОДС декларировала, что 67 процентов южновьетнамских сел и деревушек “сравнительно безопасны”. К концу февраля показатель опустился до 60 процентов‹17›. Фактически в самом начале наступления обвал, вероятно, был еще более значительным. Силы безопасности Южного Вьетнама оставили сельскую местность для защиты городов или же оказались вынуждены сражаться за жизнь в собственных деревнях. В момент наибольшего накала событий тридцать шесть из пятидесяти одного батальона АРВ, занятого в программе умиротворения, передислоцировались в города, а из 5000 постов ополчения противнику удалось захватить 480‹18›.

Однако когда атаки коммунистов удалось отбить и даже уничтожить нападавших, положение стало меняться к лучшему. Боб Комер первым сообразил, какую пользу можно извлечь из Новогоднего наступления. Вьетконг понес огромные потери, его политическая инфраструктура оказалась обнажена и почти беззащитна, и Комер силами людей из “Цепочки”, южновьетнамских чиновников и частей безопасности начал “реконкисту”. К концу февраля восемнадцать батальонов АРВ вернулись к выполнению задач в рамках программы умиротворения. К концу июня 1968-го отчетность по “сравнительно безопасным” сельским населенным пунктам улучшилась, достигнув 63 процентов. Рост достижений отмечался на протяжении всего года. Ряды бойцов Вьетконга поредели, их моральный дух упал, и они не могли эффективно противостоять натиску “Цепочки” и АРВ. К концу 1968 года показатели “сравнительно безопасных” деревень составляли 76 процентов, а перспективы были весьма и весьма радужными‹19›.

Увеличились шансы добиться прорыва на “переговорном фронте”. Выступая по телевидению 31 марта, президент Джонсон объявил о том, что США прекращают бомбардировки объектов на территории Северного Вьетнама выше 20-й параллели. Давая пас Ханою, администрация Джонсона предвидела негативную реакцию со стороны северных вьетнамцев, но Политбюро ЦК ПТВ неожиданно клюнуло на приманку. 3 апреля в средствах массовой информации Ханоя после традиционной критики Соединенных Штатов, их мотивов и действий было объявлено о “готовности направить представителей для установления контактов с представителями США… чтобы переговоры могли начаться”‹20›. Столь быстрая реакция Ханоя заставила некоторых наблюдателей поверить, что Политбюро ЦК ПТВ само готовилось выйти с мирными предложениями, просто Джонсон несколько опередил коммунистов.

И вновь американские военные нанесли бомбовый и ракетный удар по возникшей надежде на мирный выход из ситуации. 1 апреля истребители Соединенных Штатов атаковали Тань-Хоа, ключевой тыловой узел снабжения, расположенный чуть южнее 20-й параллели. Все вполне соответствовало обещаниям, данным президентом 31 марта, однако в своем эпохальном выступлении он дал понять аудитории, что собирается отодвинуть черту еще дальше на юг. Фулбрайт и прочие “голуби” из конгресса немедленно среагировали, обрушив на Джонсона обвинения в нарушении обещаний и стремлении торпедировать переговоры. Джонсон, напуганный эффектом, который может оказать выпад “голубей” на северных вьетнамцев, 3 апреля “передвинул черту” ниже, до 19° северной широты. Таким образом, первый раунд в переговорном процессе еще, что называется, безо всякой драки остался за Северным Вьетнамом.

С 3 апреля по 10 мая 1968 года обе стороны занимались поисками места для предстоящей встречи. США предложили Женеву, Северный Вьетнам отклонил вариант. Ханой настаивал на столице Камбоджи Пномпене, Вашингтон возражал, мотивируя это тем, что не имеет в этом городе посольства. Тогда Политбюро ЦК ПТВ назвало Варшаву, американцы отказались, потому что в коммунистическом городе северные вьетнамцы смогут, по словам президента Джонсона, “играть против нас краплеными картами”‹21›. Наконец, 3 мая Северный Вьетнам высказался за то, чтобы представители обеих сторон встретились в Париже 10 мая. Коммунисты четко почувствовали границы терпения Джонсона. За три дня до предложения Ханоя президент как раз имел длительную беседу относительно возобновления бомбардировок объектов к северу от 19° северной широты и обещал решить вопрос в течение нескольких дней.

В период с 10 мая по конец октября 1968-го Ханой демонстрировал обычные для себя приемы ведения переговоров – он упрямо не желал идти ни на какие-то “серьезные” шаги, прибегая к вульгарным пропагандистским приемам и обвиняя США во всех мыслимых и немыслимых грехах. Американская делегация терпеливо сносила все выходки партнеров, стараясь добиться от них реальных действий в направлении разрешения конфликта. США гарантировали прекращение любых бомбовых ударов по территории Северного Вьетнама при условии, что противник примет определенные “согласительные пункты”. Условия эти, нигде не записанные и не опубликованные, таковы: 1. СВ должен признать ПЮВ участником переговорного процесса. 2. СВ должен воздержаться от атак и обстрелов крупных городов Южного Вьетнама. 3. СВ не должен выдвигать войска из ДМЗ на территорию ЮВ и обстреливать ее из артиллерийских орудий. 4. СВ должен разрешить полеты над своей территорией самолетам-разведчикам Соединенных Штатов. 5. За прекращением бомбардировок должны немедленно последовать серьезные переговоры. Участники делегации Соединенных Штатов недвусмысленно дали понять, что нарушение любого из выдвинутых условий приведет к возобновлению воздушных ударов по Северному Вьетнаму‹22›.

Все лето и начало осени 1968-го северовьетнамская делегация в типичном для коммунистов духе вела препирательства по каждому из пунктов. Прогресса не наблюдалось, а тем временем в США приближались президентские выборы, от которых все заинтересованные стороны ждали разных результатов. Президент Джонсон и демократы стремились к полному прекращению бомбардировок и началу настоящих переговоров, чтобы помочь Губерту Хамфри одолеть “набиравшего вес” Ричарда Никсона. Северные вьетнамцы, научившиеся уже понимать, насколько важны для них нюансы внутренней политики Соединенных Штатов, предпочли бы победу Хамфри, сознавая, что либерал в Белом доме куда полезнее для них, чем антикоммунист Никсон. В свою очередь, южные вьетнамцы надеялись, что верх одержит Никсон. Сам Никсон и республиканцы не могли выступить против прекращения бомбардировок и серьезных переговоров, потому что представляли, насколько негативно такая позиция скажется на их кампании.

31 октября, проконсультировавшись с кабинетом, лидерами конгресса, Объединенным комитетом, послом Банкером и генералом Абрамсом, Джонсон объявил о прекращении бомбардировок Северного Вьетнама. Как и следовало ожидать, южные вьетнамцы в последний момент попытались скомкать переговоры, когда же это не получилось, отказались участвовать в них. Эйверилл Гарриман, глава переговорной делегации Соединенных Штатов, позднее бросал республиканцам обвинение в том, что они посоветовали президенту Тхиеу подождать окончания выборов‹23›. Президент Джонсон тоже озвучивал аналогичный упрек‹24›.

“Серьезные” переговоры, которые должны были начаться сразу же после прекращения бомбардировок, разумеется, застопорились. Первое пленарное заседание состоялось 25 января 1969-го, но завершилось ничем. Ничего не изменилось и через месяц, и еще на протяжении трех с половиной лет. Более того, северные вьетнамцы незамедлительно нарушили “согласительные пункты”. Они сохранили свое военное присутствие в ДМЗ, они обстреливали города Южного Вьетнама и безоружные американские самолеты-разведчики.

Таким образом, и второй раунд остался за коммунистами, которым удалось добиться прекращения бомбежек, ничего не дав взамен американцам. Позднее основные организаторы решения от 31 октября сами сомневались в его мудрости. Ростоу писал: “Еще вопрос, назовут или нет в будущем специалисты мудрым шаг, предпринятый Джонсоном 31 октября. Можно отметить, что в тот момент Джонсон и его советники считали это решение, как высказался Абрамс, "правильным ходом"”‹25›. Джонсон высказывал сомнения в разумности хода, когда писал: “Совершил ли я ошибку, отменив 31 октября все бомбардировки Севера?”‹26› В декабре 1969-го Джонсон признался президенту Никсону, что “все приостановки бомбардировок являлись ошибками”‹27›. Мотивы Джонсона становятся еще менее объяснимыми, если учесть, что 29 октября президент приказал генералу Абрамсу приступить к массированным наступательным операциям в Южном Вьетнаме и подвигнуть на такие же действия АРВ. Фактически получалось, что одной рукой президент выдвигал вперед сухопутные силы, другой же запрещал все активные действия авиации. Историки, вероятно, решат, что Джонсон ошибался, когда отдавал приказ о прекращении бомбардировок с 31 октября, но большего осуждения достойна не сама ошибка, а отвратительные политические мотивации.

Ни об одном из эпизодов Второй Индокитайской войны не писали и не показывали по телевидению большей чуши, чем об осаде Ке-Сань. Брэдструп назвал это явление “синдромом Дьен-Бьен-Фу”‹28›. Газетчики и телевизионщики пускались во все тяжкие, чтобы доказать совпадение между тактическими ситуациями, и наперебой предсказывали печальный конец американского контингента на оперативной базе Ке-Сань. Сходства, разумеется, были. В обоих случаях АСВ окружила гарнизоны превосходящими по численности силами и имела возможность обстреливать их из артиллерийских орудий и минометов. Как французские защитники Дьен-Бьен-Фу, так и окруженные в Ке-Сань американцы полностью зависели от поставок снабженческих грузов по воздуху.

Тем не менее различия между этими двумя случаями, не принимаемые во внимание мудрецами из СМИ, гораздо весомее, чем их сходство. В Дьен-Бьен-Фу существовало два фактора, оказавшихся в конечном итоге фатальными для французов, это – перевес Зиапа в артиллерии и минометах и его способность перерезать воздушные мосты, с помощью которых осажденные получали все необходимое. Во время же осады оперативной базы Ке-Сань Зиап и близко не имел превосходства в огневой мощи. Комбинация ударов авиации и внешнего артиллерийского огня обеспечивала Вестморленду колоссальный перевес. Кроме того, хотя теоретически Зиап обладал возможностью перерезать или значительно затруднить воздушное сообщение с гарнизоном Ке-Сань, коммунисты на практике ничего подобного не осуществили.

Второй миф, созданный СМИ вокруг Ке-Сань без всяких на то оснований, состоит в том, что будто бы Зиап рассматривал Ке-Сань как отвлекающий стратегический маневр во время нападения на города в ходе Новогоднего наступления. Сопоставление сил, задействованных с обеих сторон в сражении за Ке-Сань, говорит о безосновательности этой теории. Непосредственно для осады Ке-Сань Зиап отрядил две дивизии, 304-ю и 325С, то есть всего вместе с подразделениями поддержки что-то около 20 000 или 25 000 человек. Кроме того, Зиап держал еще две дивизии АСВ, всю 320-ю и части 324-й (еще 12 000 – 15 000 человек), на расстоянии поддержки от форпоста морских пехотинцев (примерно в двадцати километрах). В то время как гарнизон, состоявший из четырех батальонов МП и усиленный 37-м батальоном рейнджеров из состава АРВ, насчитывал всего 6000 человек. Получается, что Зиап задействовал от 32 000 до 40 000 солдат и офицеров АСВ (причем лучших) в отвлекающем маневре с целью связать боями 6 000 морских пехотинцев США и рейнджеров АРВ. Если Ке-Сань и являлась для коммунистов тем, чем ее считают доморощенные американские стратеги из СМИ, то в истории трудновато будет найти аналогичные примеры столь же неоправданно расточительного применения войск.

Однако подобные выкладки, конечно, не убедительны для счетчиков из штабов “делателей новостей”, которые заявляют, что от 20 000 до 45 000 военнослужащих США было приковано к месту из-за ситуации в Ке-Сань в качестве резервов и для обеспечения поддержки. Это абсолютная чушь. Американские войска в зоне ответственности I корпуса не оказывали поддержки гарнизону Ке-Сань, а также не стягивались в данный район как резервы, но вели бои вдоль ДМЗ и на густонаселенных прибрежных равнинах.

Пресса и телевидение раздули и третий бессмертный миф о том, что будто бы бои под Ке-Сань были самыми ожесточенными, а потери американцев наиболее серьезными на протяжении всей Второй Индокитайской войны. Фактически же сражения за Хюэ, Сайгон и многие другие населенные пункты Южного Вьетнама в период Новогоднего наступления отличались большей напряженностью, чем осада Ке-Сань. Потери, понесенные американцами в боях за эту оперативную базу, составили 205 человек погибшими и 852 ранеными, то есть в среднем по три военнослужащих в день убитыми и по двенадцать ранеными. В обычных боевых операциях контингенты, равные по численности гарнизону Ке-Сань, несут куда более значительные потери.

Ну и громче всего барабанили СМИ в “барабан судьбы” Ке-Сань. 27 февраля 1968-го в той самой передаче, о которой президент Джонсон сказал, что она будет стоить ему среднего класса, Уолтер Кронкайт предсказывал: “Ке-Сань обречена пасть, что повлечет за собой ужасные людские потери, урон престижа и морального духа американцев”‹29›. Другие репортеры и аналитики тоже звонили в погребальные колокола. Правда же состоит в том, что для гарнизона Ке-Сань никогда не существовало угрозы повторения судьбы Дьен-Бьен-Фу. Никто из офицеров, начиная от полковника МП Дэвида Э. Лаундса, командира контингента, дислоцированного на оперативной базе, до самого Вестморленда, ни в коем случае не усматривал подобной опасности.

Теперь, когда мы поговорили об окружающих Ке-Сань мифах, необходимо провести оценку действительных событий осады. Существовало две причины для того, чтобы поместить морских пехотинцев в эту удаленную точку. Первое, она служила патрульной базой для осуществления контроля над шоссе № 9, соединявшим Лаос с провинцией Куанг-Три. На деле шоссе № 9 представляло собой всего лишь разбитую тропу. К тому же противник мог и обойти базу, но необходимость огибать ее затрудняла работу неприятельского тыла. Второе, Вестморленд намеревался использовать лагерь в Ке-Сань в качестве оперативной базы, с которой он мог вести крупные (силами корпуса) операции в Лаосе с целью перерезать тропу Хо Ши Мина в районе перевалочного пункта Чепон. Ке-Сань не просто находилась на шоссе № 9, которое можно было привести в порядок и задействовать как артерию доставки грузов для американцев, но радом с ней имелся аэродром, способный принимать транспортные самолеты С-123 и С-130.

Кто-то, возможно, спросит, почему же Вестморленд не вывел морскую пехоту из Ке-Сань, когда узнал о выдвижении дивизий АСВ в направлении этой уязвимой базы? Первое, все та же причина, которая заставила Вестморленда отправить части МП в Ке-Сань, – важность пункта, контролировавшего шоссе № 9 и могущего служить в будущем платформой для наступательных операций в Лаосе. Второе, и Вестморленд, и генерал-лейтенант Роберт Э. Кашмэн, командующий силами МП в Южном Вьетнаме, были уверены, что северным вьетнамцам не взять Ке-Сань. В изолированном районе отсутствовало гражданское население, кроме того, не нужно было согласовывать действия с союзниками. Главная слабость Зиапа заключалась в том, что для захвата базы ему неминуемо потребовалось бы сконцентрировать большое количество живой силы, и тут как раз Вестморленд видел возможность использовать по максимуму свой главный козырь – подавляющее превосходство в огневой мощи. И последнее, Вестморленд хотел дать бой противнику именно здесь, где в отличие от густонаселенных прибрежных районов он мог развернуться и использовать имеющиеся преимущества.

Зная мотивы Вестморленда, зададимся вопросом: зачем понадобилась Ке-Сань Зиапу? Есть только один заслуживающий доверия ответ: Зиап рассматривал взятие базы как фазу III – кульминацию Великого наступления и Великого восстания. Чтобы убедиться в этом, необходимо взглянуть на всю схему действий Зиапа в целом. В фазе I плана (поздняя осень 1967-го) периферийными атаками главнокомандующий коммунистов намеревался выманить американские войска из районов их базирования. В фазе II (Новогоднее наступление) Зиап ожидал развала АРВ и переход народа Южного Вьетнама под знамена Вьетконга. Такой поворот событий гарантировал падение правительства Тхиеу и изоляцию американцев на территории их лагерей и баз. К тому моменту, согласно замыслам Зиапа, войска Соединенных Штатов окажутся деморализованными и смятенными, что создаст условия для нанесения решающего удара. И вот тут наступит фаза III. Силами двух, трех или четырех дивизий АСВ Зиап овладеет Ке-Сань и тем самым одержит убедительную победу на поле боя.

Битва за базу Ке-Сань началась фактически в конце ноября 1967-го. Именно в этот период разведслужбы США начали получать данные о выдвижении нескольких дивизий АСВ на юг в пределах территории Северного Вьетнама. К концу декабря для американской разведки стало очевидно, что две из вышеупомянутых дивизий, 325С и 304-я, направляются в район Ке-Сань. 320-я дивизия АСВ и один полк из состава 324-й следовали за первыми двумя дивизиями на расстоянии поддержки.

Первая встреча в окрестностях Ке-Сань произошла ночью 2 января, когда патруль морских пехотинцев столкнулся с северовьетнамским патрулем около одного из аванпостов вокруг базы Ке-Сань. Морпехи убили пять из шести солдат противника. Оказалось, что это были отправившиеся на рекогносцировку позиций МП командир полка АСВ со своим штабом. К 20 января офицеры разведки в КОВПЮВ и в штабе III амфибийного корпуса морской пехоты (III MAF) генерала Кашмэна знали, что Зиап подтянул к Ке-Сань две дивизии АСВ (304-ю и 325С). На следующий день мы с начальником второго отдела III MAF полковником МП Кеннетом Хафто-ном (позднее он дослужился до генерал-майора) побывали в Ке-Сань и побеседовали с командиром гарнизона полковником МП США Дэвидом Э. Лаундсом и с несколькими офицерами его штаба. Сначала полковник Лаундс, несмотря на данные разведки, не поверил, что Ке-Сань окружена двумя дивизиями АСВ. Он считал, что противник там, “с той стороны”, есть, но не предполагал, что в таком количестве. Когда мы с Хафтоном уже улетали из Ке-Сань, нам доложили о сдаче в плен северовьетнамского офицера-перебежчика. На допросе он показал, что служил в 325С дивизии, которая ночью собирается атаковать аванпосты морской пехоты на высотах 881N и 861, а также саму базу. Перебежчик сказал, что вокруг Ке-Сань сосредоточена не только 325С, но также и 304-я дивизия АСВ. Выслушав донесение, Лаундс обратился ко мне и Хафтону (мы уже вышли из самолета): “Какие будут предложения?” Мы с Хафтоном посмотрели на палатки, на сваленные бочки с горючим и ящики с боеприпасами, на командный пункт – все находилось на поверхности без прикрытия – и хором сказали: “Берите в руки лопаты”.

Я вернулся в Сайгон ближе к вечеру (20 января) и доложил обстановку в Ке-Сань генералу Вестморленду и его заместителю генералу Абрамсу. Я рассказал о том, что, несмотря на данные разведки КОВПЮВ и III MAF, Лаундс поначалу не верил, что его гарнизон могли окружить две дивизии АСВ. Мой доклад о полной неготовности гарнизона в Ке-Сань к массированному обстрелу из минометов и артиллерийских орудий сильно взволновал генерала Вестмор-ленда. В итоге он признался Абрамсу, что не верит в способность Кашмэна контролировать ситуацию в подведомственном ему (Кашмэну) оперативно-тактическом районе. Вестморленд закончил такими словами: “Эйб, ты должен поехать туда и взять все в свои руки”. Абрамс ответил без энтузиазма: “Да, думаю, ты прав”. Так возникла идея передового КОВПЮВ, находившегося под командованием генерала Абрамса, который руководил операциями войск США в двух северных провинциях с 13 февраля по 10 марта 1968-го. В своем дневнике 20 января (как раз тогда, когда я докладывал обстановку в Ке-Сань) генерал Вестморленд написал: “Я окончательно решил создать в районе Хюэ – Фу-Бай передовое КОВПЮВ под командованием генерала Абрамса”.

Оперативно-тактический район III MAF (совпадавший с зоной ответственности I корпуса АРВ) являлся самым большим и сложным во всем Южном Вьетнаме. В двух северных провинциях (Куанг-Три и Тхуа-Тхиен) между американскими и северовьетнамскими дивизиями велась обычная широкомасштабная война. В трех южных провинциях в ОТР МП (Куанг-Нам, Куанг-Тин и Куанг-Нгай) столкновения носили отчасти традиционный, отчасти анти-инсургентный характер и принимали довольно опасные – пожалуй, самые опасные во Вьетнаме – формы. Фактически большая часть боевых действий протекала в оперативно-тактическом районе III MAF. Здесь американские и союзнические силы превосходили врага по численности только втрое, тогда как дальше на юг, в ОТР армейских полевых корпусов, соотношение было примерно шесть или семь к одному. В 1967-м на долю ОТР МП приходилось около половины численности уничтоженной живой силы противника, соответственно и потери составляли здесь почти половину суммарных потерь войск США и союзников.

Вдобавок ко всем сложностям, оперативно-тактический район морской пехоты перерезал горный хребет, кончавшийся у моря чуть севернее Да-Нанга и разделявший ОТР на северную и южную части. Единственным проходом в гряде служил знаменитый перевал Хай-Ван, где не раз устраивались засады во время Первой Индокитайской войны. Кроме того, под командованием Кашмэна находились не одни только морские пехотинцы, но еще две армейских дивизии, одна армейская пехотная бригада плюс различные части и подразделения поддержки из всевозможных родов войск и служб, к тому же ему приходилось консультировать командира I корпуса АРВ и согласовывать с ним свои действия.

Необходимо было создать, по меньшей мере, два штаба корпуса, один из которых вел бы войну обычного характера на севере, а другой – противоповстанческую борьбу на юге. Вестморленд думал об этом, вероятно, с середины 1967 года. Теперь же из-за топора, нависшего над шеей КОМКОВПЮВ на севере – недоработки Кашмэна и неготовность к бою морской пехоты неминуемо были бы в конечном счете поставлены в вину Вестморленду, – единственным выходом становилось поставить Абрамса над Кашмэном, а фактически заменить его Абрамсом в двух северных провинциях.

Вестморленд продемонстрировал факт своего недоверия Каш-мэну, назначив своего четырехзвездного однокурсника по Вест-Пойнту, Абрамса, командующим передовым КОВПЮВ, представлявшим собой командование уровня корпуса, руководить которым полагалось генерал-лейтенанту. Если бы Вестморленд полностью доверял Кашмэну, то поместил бы передовое КОВПЮВ под начало двухзвездного или трехзвездного генерала (армейского или МП). Таким образом, тот, как младший (или равный) по званию, оказался бы подчинен Кашмэну. Вестморленд не испытывал недостатка в генералах, способных хорошо справиться с таким заданием. Одни из них находились во Вьетнаме, другие могли быть доставлены туда из Соединенных Штатов в течение двадцати четырех часов. Однако Вестморленд не мог допустить, чтобы Кашмэн оставался высшим начальником в оперативно-тактическом районе III MAF.

Шаг генерала Вестморленда, создавшего передовое КОВПЮВ с командующим, поставленным в двух северных провинциях над генералом Кашмэном и его морской пехотой, вызвал шквал протестов как внутри корпуса МП США, так и в вездесущих СМИ. Вестморленд немедленно созвал пресс-конференцию, во время которой отвел обвинения в том, будто он утратил доверие к Кашмэну и по этой причине поставил над ним Абрамса. Вестморленд осудил СМИ, написав в своем дневнике под 23 января: “Поведение прессы является еще одним примером наличия у нее склонности… создавать настроения, сбивать с толку офицеров и делать все возможное для подрыва единства командования”. Правда заключается в том, что и морские пехотинцы и СМИ практически попали в точку. Вестморленд, со своей стороны, и по сей день продолжает утверждать, что “не утратил доверия” к Кашмэну, при этом, однако, откровенно признаваясь, что “был неудовлетворен” его действиями во время Новогоднего наступления.

Нужно понимать, вероятно, что неудовлетворение Вестморленда не достигало степени утраты доверия. Кроме того, Вестморленд хотел защитить и поддержать Кашмэна, приличного человека, добросовестного служаку, которому пришлось командовать войсками в самой удаленной и очень сложной зоне на территории Южного Вьетнама. Как бы там ни думал о Кашмэне Вестморленд, он понимал, что предстоит большая битва с Зиапом, и, конечно, не хотел конкуренции в ней с корпусом МП США. Разногласия продолжались три или четыре недели, а затем Вестморленд заменил передовое КОВПЮВ армейским корпусом, который поставил под начальство Кашмэна. На этом ситуация самоисчерпалась.

Точно так, как и предсказывал 20 января перебежчик из АСВ, враг нанес удар по Ке-Сань и аванпостам вокруг нее в 05.30 21 января. Коммунисты обрушили на позиции морской пехоты огонь реактивной и полевой артиллерии и минометов. Взлетели на воздух склады горючего и боеприпасов. Развернулось ожесточенное сражение за высоту 861, которую морским пехотинцам удалось очистить от неприятеля с большим уроном для него и для себя. В тот же день батальон АСВ захватил деревушку Ке-Сань, расположенную примерно в трех километрах от одноименной базы.

21 января генерал Вестморленд дал старт операции “NIAGARA”, разработка которой велась с первых чисел января. В соответствии с ней, оборону оперативной базы Ке-Сань предполагалось осуществлять не только силами гарнизона МП, но и за счет мощной огневой поддержки бомбардировщиков В-52, тактической авиации, артиллерии и минометов. Наведение всех этих средств огневой поддержки должно было обеспечиваться с помощью разветвленной сети разведки с использованием всех инструментов сбора данных, включая недавно поступившие акустические и сейсмические приборы.

Еще одним аспектом операции “NIAGARA”, ставшим поводом для трений между Вестморлендом и командованием морской пехоты, была необходимость координации действий тактической авиации (ВВС, МП и в некоторых случаях ВМФ) вокруг Ке-Сань и над ДМЗ. Генерал Вестморленд, по его собственному выражению, назначил “единого менеджера”, своего заместителя по авиации генерала Уильяма У. Момайера, командующего 7-й воздушной армией США. В ответ на это назначение все генералы из корпуса МП, от Ке-Сань до Пентагона, по их собственному выражению, “полезли через голову”.

Командующий корпусом МП США генерал Чэпмэн попытался надавить на Объединенный комитет начальников штабов, чтобы изменить решение Вестморленда. Чэпмэн указывал на то, что назначение Момайера нарушает права морской пехоты и договоренности между родами войск. Начальник штаба армии и ВМФ, опасаясь потери контроля над своей авиацией, поддержал морских пехотинцев. Особую остроту конфликту придавала нажитая морской пехотой фобия – боязнь оказаться “поглощенными” другими родами войск. Генерал Вестморленд, обычно человек уравновешенный, отреагировал в духе самих морпехов. Он тоже воспользовался “черным ходом” – связался с генералом Уилером и сказал ему, что, если ОКНШ намеревается отменить его распоряжение, он хотел бы лично предстать перед начальством и объяснить суть проблемы. Вестморленд очень разозлился. Как он сам писал позднее, это был единственный случай “за время моей службы во Вьетнаме, когда я всерьез подумал о том, чтобы подать в отставку”‹30›. То ли в ОКНШ почувствовали, куда клонится дело, то ли по каким-то другим причинам, но так или иначе Вестморленду удалось взять верх. Вместе с тем решение получило силу не 10 марта, а 1 апреля, когда гарнизону Ке-Сань уже ничто не угрожало.

На самой базе полковник Лаундс ничего не знал о войне генералов за контроль над авиацией МП, да ему и не было до этого ровным счетом никакого дела. Он нуждался в помощи, и 22 января генерал Кашмэн направил в Ке-Сань 1-й батальон 9-го полка морской пехоты, которому Лаундс приказал занять позиции к юго-западу от базы. 27 января в Ке-Сань прибыл 37-й батальон рейнджеров АРВ и расположился вдоль восточного края периметра. 5 февраля неприятель подверг базу сильнейшему артиллерийскому и минометному обстрелу. Одновременно на штурм высоты 861А устремился батальон АСВ. Атакующие прорвались за заграждения форпоста на высоте 861 А, однако морские пехотинцы контратаковали коммунистов и, изгнав их со своей позиции, убили 100 вражеских солдат.

7 февраля батальон АСВ при поддержке русских танков ПТ-76 захватил лагерь войск специального назначения рядом с Ланг-Вей, что в восьми километрах к юго-западу от Ке-Сань. Этот случай стал первым, когда противник применял бронетехнику в Южном Вьетнаме. 8 февраля батальон АСВ едва не уничтожил боевое охранение 1-го батальона 9-го полка МП к юго-западу от Ке-Сань. В результате контратаки, поддержанной огнем тяжелой артиллерии, морским пехотинцам удалось выбить противника с позиций, уничтожив 150 солдат АСВ. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что Зиап стремится к захвату базы. 325С дивизия должна была наступать на северные форпосты морской пехоты и на саму базу с севера и с запада. 304-я дивизия – действовать на направлении Ланг-Вей – деревня Ке-Сань, а затем нанести решающий удар с юга и востока.

Но не все пошло в соответствии с планом. Около 10 февраля Зиап начал снимать части АСВ из района Ке-Сань и с позиций в ДМЗ, чтобы подать помощь сражающимся за Хюэ войскам коммунистов. Два батальона 29-го полка 325С дивизии АСВ и целиком 24-й полк 304-й дивизии – всего пять батальонов – были переброшены из предместий Ке-Сань к Хюэ‹31›. С 8 по 22 февраля АСВ продолжала натиск на базу, применяя огонь артиллерии, минометов, пулеметов и снайперов, но избегая массированных штурмов. 23 февраля противник выпустил по базе Ке-Сань рекордное дневное количество артиллерийских снарядов и минометных мин – 1307. Полковник Лаундс не сомневался, что АСВ готовятся к штурму, и он не ошибся.

В первые часы вечера 29 февраля акустические и сейсмические приборы по шоссе № 9 засвидетельствовали перемещение больших масс войск (304-й дивизии АСВ) в направлении базы. Пункт управления огневой поддержкой отреагировал немедленно. В указанный район на головы атакующим солдатам АСВ был обрушен настоящий огненный водопад, похлеще любой Ниагары. Работала артиллерия, снабженные радарами истребители и В-52. В 21.30 29 февраля батальон 304-й дивизии АСВ устремился на штурм позиций 37-го батальона рейнджеров АРВ. Однако огненный шквал накрыл атакующих, прежде чем они смогли достичь проволочных заграждений. Та же судьба постигла другой батальон АСВ в 23.30, как и полк, участвовавший в последней атаке, начавшейся в 03.15 1 марта (самом крупном штурме за весь период боев за Ке-Сань).

Атаки АСВ в ночь с 29 февраля на 1 марта стали поворотным пунктом в истории осады. Хотя части АСВ продолжали устраивать вылазки против морских пехотинцев, более противник не бросал на штурм базы или ее форпостов, столь крупных по численности формирований. 6 марта части АСВ начали отходить от Ке-Сань, а 10 марта неприятель перестал приводить в порядок свои траншеи‹32›. С этого момента уже американские морские пехотинцы и рейнджеры АРВ стали нападать на позиции АСВ. С 11 марта вражеские войска начали выводиться с позиций под Ке-Сань, и, хотя базу по-прежнему обстреливали из орудий и минометов вплоть до 30 марта, фактически осада завершилась в первых числах марта.

1 апреля стартовала операция “PEGASUS” – деблокирующая акция соединенных сил морской пехоты и 1-й дивизии воздушной кавалерии США. 8 апреля эти войска соединились с защитниками Ке-Сань, а вскоре после этого полковник Лаундс и его 6000 бойцов МП США и рейнджеров АРВ покинули базу. Осада закончилась, а с ней и тяжелое испытание для морских пехотинцев.

* * *

Осада Ке-Сань замечательна не только тем, что СМИ раструбили о ней, как об одном из самых ужасающих эпизодов Второй Индокитайской войны, но и тем, что это та самая битва, которая ставит в тупик историков. Питер Брэдструп в своей книге “Большая история” (превосходное освещение обстоятельств боев за Ке-Сань) первым обратил внимание на непоследовательность действий Зиапа в этом сражении. Зиап сконцентрировал вокруг Ке-Сань очень много войск, больше, чем требовалось, чтобы полностью изолировать ее, и все же не сделал серьезной попытки овладеть базой. Брэдструп предполагает, что огневая поддержка и стойкость морских пехотинцев показали Зиапу, что ему не следует рисковать “захватывать Ке-Сань натиском живой силы, если только он не боится понести большие потери”‹33›. Брэдструп отмечает также, что Зиап никогда не пытался сосредоточить над взлетно-посадочной полосой Ке-Сань огонь зенитных 37-мм пушек или 12,5-мм пулеметов, чем мог бы изрядно затруднить процесс снабжения базы по воздуху. Брэдструп заключает: “Причины действий врага под Ке-Сань остаются загадкой”‹34›.

Изучение фактов дает возможность приподнять завесу над тайной, хотя в каком-то смысле еще больше все усложняет. Вот ключевая информация, касающаяся намерений Зиапа:

1. В декабре 1967-го и в начале января 1968 года Зиап отправил в район базы Ке-Сань три дивизии АСВ (304-ю, 325С и 320-ю) и один полк четвертой дивизии – 324-й, выполнявшей задачи по поддержке и снабжению трех остальных. 304-я и 325С дивизии располагали танками и поддерживались двумя артиллерийскими полками, 68-м и 164-м. Эти силы были слишком велики как для проведения отвлекающего маневра, так и в том случае, если Зиап собирался только изолировать базу. 20 января он, по-видимому, намеревался захватить Ке-Сань и разделаться с ее защитниками одним махом.

2. Действия противника в период с 21 января до примерно 10 февраля говорят в пользу такой гипотезы. За это время коммунисты осуществили пять штурмов объектов базы (включая Ланг-Вей и деревню Ке-Сань), всякий раз силами, равными по численности батальону. Именно так и надлежало бы действовать осаждающим – стремиться овладеть господствующими высотами вокруг базы и перерезать ведущие к ней линии коммуникаций. В этом, кстати, точное сходство осады Ке-Сань и Дьен-Бьен-Фу, правда, с одной разницей. В Дьен-Бьен-Фу французы потеряли все ключевые форпосты, под Ке-Сань противнику удалось захватить только Ланг-Вей и деревню Ке-Сань, опорные пункты, не являвшиеся жизненно важными для обороны базы.

3. Имеется несколько донесений разведки, которые косвенно поддерживают теорию относительно наличия у Зиапа намерения сделать Ке-Сань местом кульминации наступления. Вскоре после атак на южновьетнамские города, начавшихся 30 января 1968-го, в известняковых пещерах в ДМЗ к северо-западу от Ке-Сань противник обустроил большой штаб. Аэрофотосъемка свидетельствовала о значительном автомобильном движении в районе и запечатлела даже радиоантенны у входа в пещеру. Вскоре на допросах военнопленные показали, что так оно и есть – в горах находится крупная штаб-квартира. Старшие офицеры из числа захваченных коммунистов сообщили, что из одной пещеры руководил боевыми действиями сам Зиап. С начала февраля 7-я воздушная армия США периодически бомбила штабной комплекс. Однажды обломком скалы завалило вход в пещеру, однако вьетнамцы быстро расчистили доступ туда. В конечном итоге, по мере того как битва за Ке-Сань стала складываться все больше не в пользу коммунистов, активность в районе штаба уменьшилась.

Действительно ли Зиап руководил войсками из этой ставки? Ответ знает только он да еще несколько высокопоставленных северовьетнамских военных. О'Нилл, коснувшись данной темы в своей книге, пишет: “В такой ситуации кажется маловероятным, чтобы главнокомандующий оставил штаб-квартиру (в Ханое), находясь в которой он мог контролировать боевые действия всех своих войск”‹35›. Далее О'Нилл говорит, однако, что, если бы северные вьетнамцы одержали победу под Ке-Сань, стало бы известно о том, что Зиап лично руководил операцией из ДМЗ. Несмотря на процитированное выше соображение О'Нилла, есть два основания полагать, что Зиап действительно находился в оборудованном в пещерах штабе. Первое, в Дьен-Бьен-Фу Зиап оборудовал ставку поблизости от поля битвы и лично руководил боевыми действиями с передового командного пункта. Он не остался во Вьет-Баке в 1954 году, хотя сложные и важные военные операции велись тогда по всему Вьетнаму. Вот второе, и, наверное, самое главное основание полагать, что Зиап присутствовал поблизости от Ке-Сань. По данным разведки, Зиапа никто не видел в Ханое между 2 сентября 1967-го и 5 февраля 1968 г. Хотя временные рамки могут иметь погрешности, Зиап отсутствовал в Ханое в период, когда особенно активно функционировала “пещерная ставка”. Разумнее всего предположить, что Зиап находился в штабе около Ке-Сань, где планировал фазу III наступления.

4. Между 8 февраля, когда части АСВ атаковали боевое охранение 1-го батальона 9-го полка морской пехоты, и примерно 10 февраля, когда Зиап начал снимать войска из-под Ке-Сань и отправлять их к Хюэ, что-то заставило коммунистического главнокомандующего отказаться от затеи с захватом базы. Можно только догадываться что. Наиболее логично предположить, что Зиап планировал развернуть под Ке-Сань главную битву, которая подразумевала успех в фазе II (штурмы городов). К началу же февраля Зиап понял, что наступление провалилось уже на втором этапе и посему никогда не достигнет фазы III. Поэтому он п отказался от попытки овладеть Ке-Сань.

Вышеприведенные доводы не противоречат предположениям о том, что Зиап изменил намерения относительно Ке-Санъ по причине стойкости морских пехотинцев и из-за смертоносного огня средств поддержки, действовавших в рамках операции “NIAGARA”. Сторонники этой гипотезы считают, что Зиап осознал: под Ке-Сань он столкнулся с неразрешимой дилеммой. Мужество, с которым держались морские пехотинцы, показало ему, что для овладения базой понадобится сконцентрировать большое количество живой силы. Между тем, состредоточив вокруг базы значительные по численности войска, он волей-неволей подставлял их под сокрушительные удары американской авиации и артиллерии. В общем, исключая чудесный зигзаг удачи, Зиап не мог взять Ке-Сань, даже если бы согласился утопить базу в крови своих солдат. Придя к осознанию этого факта, он начал подыскивать другой район, где бы мог с пользой применить имевшиеся в его распоряжении войска, и выбрал Хюэ, единственное место в Южном Вьетнаме, где ему удалось добиться успеха в фазе II.

Вот еще версия, объясняющая, почему Зиап изменил намерения в отношении Ке-Сань. Несмотря на всю странность и надуманность, многие считают ее верной. Сначала небольшой рассказ об одном малоизвестном событии Новогоднего наступления. Вскоре после того, как противник окружил Ке-Сань, Вестморленд создал в КОВ-ПЮВ секретную штабную группу для обсуждения вопроса применения атомного оружия против позиций врага. В воспоминаниях Вестморленд излагает свои соображения так: “Поскольку район Ке-Сань являлся практически необитаемым, потери среди гражданского населения были бы минимальными. Если чиновники в Вашингтоне так хотели "послать сигнал" в Ханой, безусловно, взрыв небольшой тактической ядерной бомбы не остался бы незамеченным. Для воздействия на правящие круги Японии во время Второй мировой войны понадобились две атомных бомбы, а для того, чтобы се-верокорейцы согласились на переговоры, оказалось достаточно одной угрозы применения ядерного оружия”‹36›.

В начале февраля сам президент подумывал об использовании ядерного оружия во Вьетнаме. Он спросил генерала Уилера, не должен ли он (президент) отважиться на столь отчаянные меры. Уилер уверил Джонсона, что ему не придется идти на крайности, однако по его просьбе председатель ОКНШ задал соответствующий вопрос Вестморленду. К ужасу обоих, Уилера и президента, КОМКОВ-ПЮВ ответил, что ядерное или химическое оружие могло бы быть применено в Ке-Сань.

Если уж перспектива использования атомных бомб или снарядов встревожила президента Джонсона, то “голубей” в правительстве, и не только в нем одном, она и вовсе привела в панику. В соответствии с традициями, они организовали “утечку” информации в прессу, которая 9 февраля (обратите внимание на дату) “испекла” историю о том, как Вестморленд просил разрешения применить ядерное оружие в Ке-Сань‹37›. Сообщения СМИ и поднявшийся в конгрессе гвалт вынудили президента сказать Уилеру, чтобы тот приказал Вестморленду немедленно забыть о подобных идеях.

В то время (да и потом тоже) “ядерная инициатива” Вестмор-ленда казалась типичным планом несоразмерного применения силы. Но для Зиапа все могло выглядеть по-иному. Со времен Дьен-Бьен-Фу он помнил об операции “VULTURE”, провести которую предложил адмирал Рэдфорд. Суть ее состояла в том, чтобы американские бомбардировщики сбросили атомные бомбы на окружившие французский плацдарм войска Вьетминя. Зиап мог предположить, что если американцы собирались использовать атомное оружие в 1954-м, чтобы выручить французов, то теперь, в 1968-м, США с большей вероятностью пойдут на крайний шаг для спасения своих войск.

Рассуждая так, Зиап, вероятно, был не так уж не прав. Потеря Ке-Сань и ее шеститысячного гарнизона высекла бы такую искру, от которой в США разгорелся бы гигантский пожар. Президент Джонсон осознавал это, а потому в начале 1968-го судьба Ке-Сань оставалась главным предметом его озабоченности. Он велел изготовить для себя рельефную карту местности, ходили слухи, что президент заставлял отдельных членов ОКНШ подписывать обещания, что Ке-Сань не будет сдана. Если бы падение базы стало неминуемым, Джонсон не остался бы безучастным зрителем. Он принял бы какие-то экстренные меры, возможно даже, in extremis (в крайнем случае), применил бы ядерное оружие. То, что понимал Вестморленд, понимал и Зиап. Обстановка в Ке-Сань была почти идеальной для использования атомной бомбы – удаленная зона, свободная в феврале 1968-го от присутствия гражданского населения. Американская разведка постоянно устанавливала точные места дислокации частей АСВ, а если бы Зиап сконцентрировал живую силу для решающего штурма, то превратил бы своих солдат в отличную мишень. Уже сама возможность применения США под Ке-Сань атомного оружия должна была напугать Политбюро ЦК ПТВ. С этого момента война могла пойти по совсем другому пути. Что, если американцы не ограничатся только Южным Вьетнамом? Что, если они ударят сверхмощными бомбами по дамбам на Красной реке, или же по огромным районам базирования на ненаселенных территориях в Камбодже, или по перевалочным пунктам на тропе Хо Ши Мина? Если уж США осмелятся на чрезвычайные меры под Ке-Сань, то логично ждать, что они пойдут на менее крайний шаг – такой, как, скажем, вторжение в Северный Вьетнам, Лаос или Камбоджу?

И наконец, применение атомного оружия неминуемо встревожило бы русских и китайцев. Остались ли бы два коммунистических гиганта безучастными к тому, что США громят их “младшего брата”? Однако их вступление во вьетнамский конфликт прямо или косвенно почти наверняка вело к третьей мировой войне. Из-за чего? Из-за небольшого гарнизона численностью в 6 000 человек, уничтожение которого ничего не решало даже в масштабах войны во Вьетнаме. Акция не стоила риска эскалации конфликта и превращения его в ядерную войну, какой бы отдаленной ни была возможность подобного варианта развития событий. Итак, примерно 10 – 12 февраля подготовительные атаки на аванпосты прекратились, что означало: Зиап отступил от намерения захватить Ке-Сань из-за решимости морских пехотинцев драться, из-за смертоносного огня “NIAGARA” или из-за отвергнутого варианта с атомным оружием.

Зиап косвенно подтвердил эти выводы в интервью Ориане Фал-лачи. Она спросила его: “Поправьте меня, генерал, если я ошибаюсь, но не пытались ли вы повторить Дьен-Бьен-Фу в Ке-Сань?” Зиап ответил: “Нет-нет, Ке-Сань не могла бы стать вторым Дьен-Бьен-Фу. Ке-Сань не играла столь же большой роли. Она имела значение для нас постольку, поскольку многое значила для американцев – фактически в Ке-Сань на карту был поставлен их престиж”‹38›. Очень важны эти слова в ответе Зиапа – “значение” и “престиж”. Они – ключ к пониманию того, что он думал: США не остановятся ни перед чем, чтобы спасти Ке-Сань и с ней вместе свою национальную гордость и престиж страны.

В то время как приведенные выше выкладки могут помочь прояснить тайну, окружающую смену планов Зиапа под Ке-Сань, его мотивы в других странных акциях АСВ остаются загадочными. После того как 10-12 февраля Зиап отказался от овладения Ке-Сань, он продолжал терять живую силу и материальную часть в бесцельных операциях. 23 февраля по базе было сделано рекордное дневное количество артиллерийских и минометных выстрелов – 1307. С 29 февраля на 1 марта АСВ провела самую крупномасштабную атаку за все время осады, штурм силами полка участка периметра, защищаемого 37-м батальоном рейнджеров АРВ. Нападавшие угодили под бомбы, сброшенные с В-52, ракеты тактической авиации и залпы артиллерии. Обстрел 23 февраля еще можно объяснить как попытку воздействия на средства массовой информации, подающие события под Ке-Сань в мрачном свете. К тому моменту Политбюро ЦК ПТВ убедилось, что, хотя их Великое наступление и Великое восстание провалились во Вьетнаме, они имели неожиданный резонанс в Соединенных Штатах. Так за несколько сотен артиллерийских и минометных выстрелов коммунисты покупали пророков южновьетнамского апокалипсиса из американских СМИ. С другой стороны, демонстрация огневой мощи АСВ, вполне возможно, являлась не чем иным, как попыткой простейшим способом решить проблему с излишками боеприпасов. Северовьетнамцы знали, что им придется отходить, оставлять боеприпасы они не хотели, а унести с собой не могли. Что проще всего? Естественно, израсходовать.

Со штурмом 29 февраля – 1 марта дело обстоит сложнее. Взятие базы не являлось целью атаки – один полк АСВ (ударные силы) не мог обеспечить выполнения такой задачи. Причиной штурма АСВ могло служить опять же стремление воздействовать через прессу на американцев, создать в Соединенных Штатах впечатление, что падение Ке-Сань неизбежно. 27 февраля Уолтер Кронкайт предрекал американскому народу катастрофу в Ке-Сань. Но стоит ли класть полк ради рекламы на ТВ? Может, все дело в том, чтобы атаковать часть АРВ? Вне сомнения, Зиап полагал, что рейнджеры АРВ более легкая мишень, чем морские пехотинцы США, но все же не настолько легкая, поскольку рейнджеры являлись элитой сухопутных сил Южного Вьетнама. Вероятно, атака Зиапа на рейнджеров имела политическую подоплеку. Если бы коммунистам удалось прорваться на участке обороны воинской части АРВ, это произвело бы впечатление как на южновьетнамцев, так и на американцев.

Наиболее разумным объяснением являются соображения тактического характера: Зиап устроил атаку на рейнджеров, чтобы скрыть изменение планов и прикрыть отход основных сил от Ке-Сань в начале марта. Это обычный прием, применяемый в подобных случаях. Но в обстановке, сложившейся вокруг Ке-Сань к началу марта, по всей видимости, необходимости прибегать к такому тактическому ходу не было. Итак, причины того, зачем Зиап отправил целый полк в атаку на рейнджеров АРВ, остаются невыясненными.

Между тем есть и другие энигматические задачки, которые затмевают те, что мы рассмотрели выше. Первая – переброска Зиа-пом пяти батальонов, почти одной трети имевшихся у него под Ке-Сань войск, в район Хюэ примерно 10 – 12 февраля. Но почему только пять? Если к 10 февраля он уже решил отказаться от попытки взять Ке-Сань, почему не снять оттуда хотя бы дивизию АСВ? В середине февраля еще одна дивизия АСВ могла заметно осложнить жизнь американцам и южным вьетнамцам в Хюэ. И в самом деле, генерал Абрамс, находившийся в передовом КОВПЮВ (рядом с ДМЗ) и, конечно, владевший ситуацией, признался Брэдструпу в январе 1969-го, что, если бы в начале февраля 1968-го коммунисты перебросили к Хюэ еще дивизию АСВ, “мы бы все еще дрались там с ними”‹39›. Зиап же продолжал держать под Ке-Сань военные силы, которых было слишком много для создания простой угрозы базе, но слишком мало для ее захвата. В то же время к Хюэ он послал такое небольшое количество войск, что их прибытие не могло повлиять на исход боевых действий в том районе. Снова тайна.

Еще один вопрос, касающийся Ке-Сань: почему Зиап не использовал в своих интересах самое слабое место морских пехотинцев, оборонявших базу, – уязвимость источника, снабжавшего их водой? Тут сразу две загадки. Вестморленд, генерал-майор Рэтвон М. Томпкинс, командир 3-й дивизии МП, части которой находились в Ке-Сань, и сэр Роберт Томпсон (британский эксперт в области борьбы с восстаниями) хором заявляют, что морские пехотинцы получали воду из маленькой речушки Раокуан. Она текла с занятых АСВ гор к северу от базы, и пункт водоснабжения гарнизона находился вне пределов периметра обороны‹40›. Враг мог просто загрязнить воду или каким-то иным способом лишить возможности обороняющихся пользоваться ею. Самое простое – и, наверное, самое верное – объяснение: ни Зиап, ни командующий войсками АС В в районе американской базы не представляли себе степени уязвимости источника водоснабжения. На войне случаются странные оплошности. Генерал Томпкинс придерживается вышеприведенной точки зрения.

Но если все же руководство АСВ представляло себе положение дел с водоснабжением у МП, почему же не “перекрыло кран”? Вряд ли бы АСВ стала благодетельствовать противнику. Отравлять водные потоки – старое “доброе” правило ведения войны на суше. Женевский протокол 1925 года, ратифицированный Северным Вьетнамом в 1957-м, допускает химическое загрязнение рек, ручьев и проч. при условии, что водой пользуются только военные. Так как племя бру (единственные обитатели тех мест) покинуло район Ке-Сань в самом начале осады, речка служила источником воды только солдатам. Почему же Зиап и АСВ не воспользовались такой благоприятной возможностью?

Не менее странным выглядит и то, что коммунисты не постарались перерезать воздушный мост, соединявший гарнизон Ке-Сань с внешним миром. Брэдструп отмечает, что части АСВ не пытались сконцентрировать огонь 12,7-мм пулеметов на взлетно-посадочной полосе или задействовать большое количество 37-мм зениток для простреливания воздушного пространства вдоль маршрутов самолетов американской транспортной авиации (как они делали это позднее в долине А-Шау)‹41›. Если бы Зиап лишил гарнизон возможности брать из реки воду, вынудив таким образом доставлять им ее по воздуху, и при этом затруднил засчет заградительного зенитного огня воздушное сообщение с базой, то поставил бы обороняющихся в очень сложное положение. Пайзор в своей книге об осаде Ке-Сань цитирует генерала Томпкинса, который говорил, что им не удалось бы снабжать базу всем необходимым, если бы пришлось доставлять туда самолетами еще и воду‹42›. Между тем в письме ко мне генерал Томпкинс уверяет, что не сомневался тогда (и теперь тоже), что американцы смогли бы наладить поставки в Ке-Сань всех снабженческих грузов, включая и воду.

В любом варианте, перекрыв воду и затруднив работу воздушного моста, коммунисты создали бы противнику множество проблем. В самом худшем случае Вестморлевду и командованию МП пришлось бы организовывать дорогостоящую в плане потерь среди личного состава экспедицию по деблокировке базы Ке-Сань. Рассчитывать на эвакуацию гарнизона по воздуху после начала осады не приходилось – такая операция оказалась бы неминуемо сопряжена со значительными потерями у морской пехоты. Вывести удалось бы, возможно, не более половины защитников, остальными пришлось бы пожертвовать. В то же время один усиленный полк МП не смог бы проложить себе дорогу через позиции двух-трех дивизий АСВ, превосходящих американцев числом, владеющих инициативой и способных использовать преимущества рельефа местности.

То, что Зиап не задействовал два столь надежных инструмента, чтобы задушить гарнизон базы, вновь наводит на мысль, что примерно 10 февраля он принял твердое решение отказаться от попыток взять Ке-Сань. Причины же остаются тайной.

Последняя загадка Ке-Сань связана уже с американской стороной. Если командование знало об уязвимости источников водоснабжения, почему же все-таки не отказалось от намерения удержать Ке-Сань? Стратегические соображения, двигавшие Вестморлендом, были приведены в данной главе выше, однако положение с водоснабжением заставляет смотреть на ситуацию в ином свете. Я задавал этот вопрос генералу Вестморленду. Тот ответил, что узнал о наличии у противника возможности лишить гарнизон Ке-Сань питьевой воды уже тогда, когда дивизии АСВ сомкнули вокруг базы кольцо и эвакуация гарнизона как по воздуху, так и по суше стала невозможной. И тогда командующему доложили об этом научные советники из штаба КОВПЮВ, а не сами морские пехотинцы.

Ответ Вестморленда влечет за собой новые вопросы. Почему ни генерал Кашмэн, ни генерал Томпкинс, ни даже полковник Ла-ундс не поставили командующего в известность о ситуации с водоснабжением базы? Генерал Томпкинс написал мне в письме, что не позднее ноября 1967-го знал о том, что пунткт водоснабжения находится в 500 метрах к северу от периметра, но не информировал об этом генералов Вестморленда, Кашмэна или Абрамса. Письмо создает ощущение того, что генерал Томпкинс не считал местоположение источника водоснабжения уязвимым местом обороны Ке-Сань. Он пишет: “Если бы пункт водоснабжения был захвачен врагом, мы бы выбили его оттуда и переместили бы позиции так, чтобы вода оказалась внутри нашего периметра”. Фактически же проблема была куда глубже, поскольку, если бы неприятель отравил воду или отвел реку, обладание пунктом водоснабжения стало бы бессмысленным. В конечном же итоге генерал Томпкинс оказался прав – водоснабжение не создало сложностей для контингента МП. Однако всю историю с водоснабжением гарнизона необходимо прокомментировать, поскольку она бросает тень на Вестморленда и его способность контролировать ситуацию в данном районе. Если отвлечься от этой проблемы, то можно констатировать: решение Вестморленда оборонять Ке-Сань силами одного полка МП, связывавшего две или три дивизии АСВ, являлось превосходным тактическим ходом. Командующий, проявив новаторский подход, мастерски задействовал огневую мощь авиации и артиллерии для поддержки гарнизона, численно значительно уступавшего осаждающим войскам. Ке-Сань всегда была и останется ярчайшей страничкой, вписанной Вестморлендом в историю тактических приемов ведения боевых действий во Вьетнаме. Так или иначе, немедленно напрашивается вопрос: “тактическая звезда” Вестморлевда взошла в Ке-Сань вследствие его собственных действий или же благодаря просчетам Зиапа и нехватке у него воображения?

Эпизод с Ке-Сань – своеобразная трагедия ошибок эпохи Второй Индокитайской войны. СМИ, как скверный актер, явно переигрывали в ней и несли отсебятину, Зиап также играл свою партию из рук вон плохо, зато Вестморленд блеснул, правда, по большей части не засчет собственных талантов, а по причине недальновидности и непоследовательности Зиапа. На войне, как и в жизни вообще, часто лучше быть счастливым, нежели искусным. Бог войны благосклонен к тем, кто делает меньше ошибок, а под Ке-Сань Вестморленд допускал их куда реже, чем Зиап.

В июне 1968 года генерал Вестморленд отбыл из Вьетнама, чтобы занять пост начальника штаба армии США, и КОМКОВПЮВ стал генерал Крейтон У. Абрамс. Практически сразу же СМИ принялись муссировать слух о том, что новый командующий отказался от тактики поиска и уничтожения и начал переходить к операциям менее крупными подразделениями. Это было неверно. Абрамс ничего не менял одним махом, а когда менял что-то, то делал это вынужденно. Боб Комер позднее заметил: “Я находился там (во Вьетнаме), когда командование принял генерал Абрамс… его стратегия ничем не отличалась от той, которой американцы придерживались прежде… Миф о переходе к другой стратегии родился в горячечных умах сотрудников СМИ”‹43›. Когда командующим стал генерал Абрамс, я занимал пост начальника второго отдела КОВПЮВ и могу подписаться под словами Комера. Я обсуждал с Эйбом состояние дел противника и в субботу подавал еженедельные сводки разведданных. Абрамс (как и Вестморленд) изучал мои рапорты вместе с ведущими штабными офицерами и старшими командирами. В 1968-м я не слышал от Абрамса ни слова относительно новой стратегии, как не припомню, чтобы он озвучивал неудовольствие по поводу проведения операции по поиску и уничтожению противника крупными подразделениями.

Вместе с тем в середине 1968-го изменилась сама война. В результате Новогоднего наступления и его рецидива в мае Вьетконг практически перестал существовать, а части АСВ понесли существенные потери. К середине 1968-го Труонг Чинь получил одобрение Политбюро ЦК ПТВ на возвращение к партизанским методам ведения боевых действий, и коммунисты уменьшили масштаб проводимых ими операций. Абрамс отреагировал на это увеличением количества патрулей и организацией вылазок и рейдов силами небольших подразделений, однако продолжал осуществлять натиск на ВК и АСВ, ведя собственную войну на истощение. Абрамс был бы рад, если бы противник продолжал нападать крупными частями, однако во второй половине 1968-го Зиап не порадовал нового КОМКОВПЮВ такими подарками. Не Абрамс изменил американский подход к войне во Вьетнаме, а Зиап и Труонг Чинь. Абрамс вовсе не являлся бледной тенью Вестморленда и совсем не был “китайским болванчиком”, которого Зиап мог бы колотить по голове. Абрамс был здравомыслящим, храбрым и волевым человеком. Зиапу еще предстояло попробовать сталь генерала Абрамса, как прежде испытал он на себе искусство генералов де Тассиньи и Вестморленда, и генерал Абрамс окажется вполне достойным этих двух великих полководцев, с которыми доводилось скрещивать копья Зиапу.

1. Gen. Cao Van Vien and Lt. Gen. Dong Van Khuyen, Reflections on the Vietnam War, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1980), p. 91.

2. Blaufarb, Counter-Insurgency, pp. 303-305.

3. Michael Charlton and Anthony Moncrieff, Many Reasons Why, The American Involvement in Vietnam (New York: Hill and Wang, 1978), p. 166.

4. Wheeler, personal letter to Westmoreland, 22 December 1967.

5. Johnson, Vantage Point, p. 430.

6. Rostow, Diffusion, p. 521.

7. Johnson, Vantage Point, p. 424.

8. Lady Bird Johnson, A White House Diary (New York: Dell Publishing, 1970), pp. 702 and 708.

9. George Reedy, Lyndon B. Johnson, A Memoir (New York: Andrews andMcMeel, 1982), p. 149.

11. “The Sixth Resolution,)) Viet-Nam Documents and Research Notes No. 38 (Saigon: United States Embassy, July 1968).

12. Latimer, Hanoi's Leaders, p. 322.

13. Ibid., p. 335.

14. Ibid., p. 336.

15. “Elaboration of Eighth Resolution," COSVN. Viet-Nam Documents and Research Notes No. 67 (Saigon: United States Embassy, September 1968).

16. Douglas Pike, “Giap Offensive Aims at War's End by Midyear," Washington Post, 25 February 1968.

17. Sharp and Westmoreland, Report, p. 235.

18. Robert Komer, Saigon News Conference, 18 April 1968.

19. Collins, Development, p. 86.

20. Johnson, Vantage Point, p. 495.

21. Ibid., p. 502.

22. Ibid., pp. 504, 516, 519.

23. Lewy, America, p. 389.

24. Johnson, Vantage Point, pp. 517-518.

25. Rostow, Diffusion, p. 524.

26. Johnson, Vantage Point, p. 531.

27. Nixon, Memoirs, p. 431.

28. Braestrup, Big Story, IV:344.

29. Walter Cronkite, “Who, What, When, Where, Why: Report from Vietnam," CBS Television, 27 February 1968.

30. Westmoreland, Soldier, p. 418.

31. Lt. Gen. Willard Pearson, The War in the Northern Provinces 1966-1968, Vietnam Studies (Washington, D.C.: Department of the Army, 1975), p. 72.

32. Robert Pisor, The End of the Line: The Siege ofKhe Sank (New York:. W. Norton, 1982), p. 235. 33ABraestrup, Big Story, 1:351.

34. Ibid. 35. O'Neill, Giap. pp. 195-196.

36. Westmoreland, Soldier, p. 411.

37. Pisor, End of Line, p. 174. 38. Fallaci, Interview, p. 85.

39. Braestrup, Big Story, 1:351.

40. Westmoreland, Soldier, p. 421.; Maj. Gen. Rathvon McC. Tompkins, U.S.M.C. (Ret.), personal letter to author, 22 April 1983; Thompson, No Exit, p. 69.

41. Braestrup, Big Story, 1:350.

42. Pisor, End of Line, p. 226.

43. Thompson and Frizzell, Lessons, p. 79.

 

Глава 20.

Генерал Крейтон У. Абрамс.

Единственный в своем роде

Генерал Крейтон У. Абрамс скончался 4 сентября 1974 года в должности начальника штаба армии США, став, таким образом, первым военным деятелем, умершим в период пребывания на этом посту. Власть предержащие поспешили осыпать катафалк Эйба венками. На одном из самых скромных, присланном от президента Форда, воздавались хвала Абрамсу как офицеру высшего ранга, сочетавшему в себе редко совмещающиеся качества боевого генерала и первоклассного администратора. Преемник Абрамса на посту главы штаба, генерал Фред К. Уэйенд, отозвался об Абрамсе как о “единственном в своем роде”, а министр обороны Шлезингер превзошел обоих, назвав покойного “истинным национальным героем”. Скептик, возможно, воскликнет, что такие пеаны – традиционные кирпичики в здании панегириков, но в случае Эйба скептика постигнет ошибка. Не знаю, был ли Абрамс “истинным национальным героем”, поскольку сам Эйб, бывало, говаривал, что понятие это бледнеет, если присмотреться к нему поближе, но он, несомненно, являлся единственным в своем роде.

Его отличали три качества, оправдывавшие такое мнение о нем. Во-первых, он имел отличный список заслуг, как военного, так и мирного времени. Во-вторых, он обладал ясным умом, богатым запасом здравого смысла и еще одним редким даром – мудростью. Все это делало Абрамса одним из “незабываемых персонажей” в армии.

Популярность пришла к Абрамсу в 1944 году во Франции. После выпуска из Вест-Пойнта в 1936-м Абрамс служил в кавалерии, а позднее перешел в 1-ю и затем в 4-ю бронетанковую дивизию. Слава настигла его, когда он сделался командиром танкового батальона в 4-й бронетанковой дивизии. Считается, что как-то генерал Джордж С. Паттон обронил в присутствии репортеров одну фразу. Джорджи будто бы сказал нечто вроде: “Меня считают лучшим танковым командиром в армии, но у меня есть ровня – Эйб Абрамс”. Как-то раз в Сайгоне я спросил Абрамса, что он думает по поводу ремарки Паттона. Абрамс ответил: “Ну, мне он ничего такого не говорил, и я вообще сомневаюсь, что говорил и кому-то другому. Не таким был Паттон”.

Если Паттон тут ни при чем, а какой-то журналист просто все выдумал, то он в любом случае заслуживает похвалы за умение схватывать суть. Поскольку, вне зависимости от мнения Паттона, Абрамс действительно являлся лучшим танковым командиром в американской армии во время Второй мировой войны. Он участвовал в марше по Франции от Нормандии до реки Мозель, он командовал танково-пехотной группой, выручившей окруженных в Бастони парашютистов во время битвы в Арденнах. Ближе к концу войны он вывел свое боевое командование через немецкие позиции к Рейну. В ходе прорыва его формирование уничтожило более чем 300 единиц вражеской транспортной техники, 75 полевых орудий, 75 противотанковых пушек и 15 танков, при этом перерезав на широком участке инфраструктуру коммуникационных линий. Во время Второй мировой войны Абрамс заслужил два креста “За выдающуюся службу” (за беспримерный героизм), две “Серебряных звезды” (за мужество и отвагу в бою), две медали “Легион за заслуги” (за достижения на ответственной должности) и множество других американских и иностранных наград. Поскольку ордена и медали – звонкая монета в царстве военных, Абрамс закончил войну богатым человеком.

В мирное время он продолжал “накапливать капитал”. После войны Абрамс сделался начальником тактического отдела Бронетанковой школы, затем поступил на учебу в Командно-штабной колледж в Форт-Ливенворте, штат Канзас. Потом снова послужил в Европе, а в 1953-м год проучился в Военном колледже армии. В 1954-м отправился в Корею, где последовательно занимал должность начальника штаба I, X и IX корпусов. В 1956 году Абрамс был произведен в бригадные генералы, получив это звание одним из первых в своем выпуске, хотя и позже, чем два его однокурсника, Майклис и Вестморленд.

В период с 1956 по 1963 гг. Абрамс командовал крупными бронетанковыми соединениями в Германии, служил в штабе армии в Пентагоне. В 1962-м Абрамс, уже генерал-майор, заведовавший службой, занимавшейся в армии вопросами взаимоотношений с гражданским населением, получил назначение, способное вознести офицера на вершину карьеры или же сломать ее. Армейские чинодралы называют эту работу “обезвреживанием бомб”. Если офицер благополучно удалит взрыватель “бомбы”, то вскоре получит повышение и престижный пост. Если же “бомба” взорвется в руках у офицера, к дьяволу полетит и его карьера. Абрамсу пришлось обезвреживать “бомбу”, готовую взорваться в студенческом городке в университете Миссисипи, из-за попыток поступления туда чернокожего абитуриента Джеймса Мередита. Позднее, в 1963-м, Абрамсу пришлось иметь дело с аналогичной ситуацией в Бирмингеме, в штате Алабама. В обоих случаях его здравый смысл и хладнокровие произвели впечатление на президента Кеннеди, его брата Бобби и Сайруса Вэнса, в тот момент министра по делам армии. Вэнс описывал Абрамса как “невозмутимого” человека, проделавшего “грандиозную работу”. Имея такую поддержку со стороны гражданских чиновников, в августе 1963-го Абрамс получил звание генерал-лейтенанта, а 4 сентября 1964-го на погон его легла четвертая звезда. Абрамс сделался первым заместителем начальника штаба армии (вторым лицом в штабе сухопутных войск). В мае 1967-го он стал заместителем Вестморленда в Южном Вьетнаме, а в июне 1968-го занял вместо него должность КОМКОВ-ПЮВ. В 1972-м Абрамс сменил своего однокурсника Вестморленда на посту начальника штаба армии.

В период расцвета карьеры (1960 – 1974 гг.) Абрамс считался одним из самых выдающихся умов сухопутных сил. Даже его коллеги из числа высших офицеров, даже соперники не оспаривали право “Эйба считаться лучшим генералом в армии”. Он обладал редкими качествами – здравым смыслом, способностью сразу проникать в суть любой проблемы и находить наиболее простое и жизнеспособное решение. Горе было тому докладчику, который начинал развертывать перед Абрамсом сложные теории и причудливые умопостроения. Если Абрамс находился в приподнятом настроении, то, задав несколько вопросов, проникал в суть идеи. Если же Эйб был в недобром расположении духа, то прерывал доклад и говорил старшему офицеру штаба: “Сделайте так, чтобы эту "чертовщину" можно было понять”. Высшие и старшие офицеры в его штабе любыми путями старались не доводить начальника до такого состояния.

Абрамс не принадлежал к числу людей, которые принимают важнейшие решения, не раздумывая. Прежде чем предпринять какой-либо ответственный шаг, Эйб всегда изучал проблему со всех сторон, “крутил” ее и так и сяк, стараясь рассмотреть в ней все возможные ловушки, просчитать все последствия. В ноябре 1968-го несколько северовьетнамских соединений отступило из района к югу от ДМЗ в Северный Вьетнам. Одновременно американская разведка засекла скопление сил противника к западу от Сайгона. Как начальник второго отдела, я докладывал командующему о передвижениях неприятеля и присутствовал во время обсуждения планов переброски 1-й аэромобильной кавалерийской дивизии из зоны около ДМЗ к Сайгону. Абрамс скрупулезно изучал все аспекты предстоящей передислокации и даже выступал в роли “адвоката дьявола”, как противник данной акции. После двух дней обсуждений и рассмотрений командующий отдал приказ о переброске дивизии. Как показали события, решение оказалось верным.

Генерал Абрамс был больше чем просто умным человеком. Один из коллег описывал его так: “Он не являлся интеллектуалом, но был мудрым и проницательным. Он находил возможность сделать мудрые шаги и делал их”‹1›. Абрамс мог развернуть какой-нибудь тривиальный вопрос так, что он превращался в предмет обсуждения на уровне базовых принципов. Как-то на слушаниях в конгрессе один сенатор спросил Эйба, зачем Соединенным Штатам шестнадцать дивизий (или что-то около того). Абрамс, не дрогнув лицом, поинтересовался в ответ: “А зачем нам вообще армия?” Затем он приступил к разъяснениям и четко и ясно обосновал, для чего потребовались войска.

Иногда, особенно на слушаниях в конгрессе, Абрамс обезоруживающе разыгрывал из себя простачка. Как-то один конгрессмен спросил, почему у армии “хвост” всегда больше, чем “пасть”. Парламентарии (и не только они) частенько интересуются, почему в сухопутных войсках так много личного состава в поддерживающих эшелонах и так мало пехоты и танкистов непосредственно в боевых частях. Абрамс выдержал паузу как хороший артист, а потом с почтением произнес: “Конгрессмен, я не очень-то силен в хвостах и пастях, но, думаю, все просто – никому не охота лезть в пасть”. Ответ обезоружил враждебно настроенного парламентария, и Абрамс спокойно перешел к объяснению причин такого соотношения боевых частей и подразделений поддержки.

То, как Абрамс общался с прессой, демонстрировало его способность схватывать суть проблем на интуитивном уровне. Будучи заместителем Вестморленда, он постоянно имел дело с журналистами, которые зачастую набрасывались на командующего как собаки на медведя. Чем больше Вестморленд стремился к сотрудничеству с представителями СМИ, тем злее делались их наскоки. К тому моменту, когда Абрамс возглавил КОВПЮВ, он уже решил, что сотрудничество с прессой в Сайгоне – дело безнадежное. Одним из первых его распоряжений в роли КОМКОВПЮВ стал запрет на проведение пресс-конференций. За пять лет во Вьетнаме он не созвал ни одной. Однако он встречался с журналистами по одному или по двое и давал им официальную информацию о происходящем. Как ни странно, его простота и лукавый юморок заставляли репортеров против их собственной воли восхищаться им и верить в то, что он им говорил. Когда Абрамс умер, один из журналистов написал хвалебную статью под заголовком “Генерал Абрамс заслуживал лучшей войны”‹2›.

Абрамса любили в армии и за особенности его характера. Один из однокурсников Эйба описывал его как “человека с тысячей настроений, каждое из которых стремительно мчится вслед предыдущему”, и во всех своих настроениях Абрамс напоминал увлекательный цветной фильм -легкий, яркий, красочный и полнозвучный. В злобе он метал громы и молнии. Его саркастические замечания – благо он обычно скупился на них – бывали не только убийственными для того, кому адресовались, но болезненными даже и для стороннего наблюдателя. Зато он не жалел похвал и теплых слов для тех, кто, по его мнению, их заслуживал. Его искренняя доброта подкупала.

Во время двухчасового совещания я наблюдал, как добродушное настроение Эйба постепенно улетучивается, как в голосе появляются презрительные нотки, как он наливается яростью, затем принимается “стучать кулаком по столу”, а после всего начинается нормальная работа – обсуждение деловых вопросов. В неформальной обстановке настроение его могло меняться еще быстрее. Он был, наверное, самым доступным из всех старших командиров, любил рассказывать забавные истории, бывало, громко хохотал над какой-нибудь ходившей про него байкой. Он мог быть скоромным до самоуничижения, даже робким. Не чуждался Эйб и сентиментальности, случалось, у него наворачивались на глаза слезы, когда он рассказывал о старых солдатах и подвигах давно ушедших времен. Он мог внезапно замолчать или вдруг сделаться желчным и ядовитым или же воинственным, а через несколько минут опять стать мягкосердечным и приветливым.

Вне сомнения, многие из его эмоциональных переходов, особенно знаменитые “потрясания кулаками”, являлись своего рода приемом, игрой на публику. Но часто Абрамс переставал следовать избранной роли, и тогда настроение само вело его. Он забывал о том, что играет, и тогда, как говаривали его подчиненные: “Старину Эйба несло”. Когда Абрамс находился, что называется, в ударе – это было зрелище. Он не походил на “вулкан под снегом” вроде Зиапа; Абрамс был Везувием, и это видели все. Его лицо наливалось кровью, пальцы сжимались в кулаки, он жестикулировал и стучал по столу. Как ни странно, офицеры, которым приходилось слушать порой обидные слова в свой адрес, не обижались и не таили зла на него. За Эйбом можно было наблюдать, как за солистом в хорошем шоу. Кроме всего прочего, за вспышками гнева всегда просматривался живой человек-человек, которого руководство КОВ-ПЮВ превращало в демона, человек, которого приводили в бешенство непрофессионализм и некомпетентность. Конечно, отметав громы и молнии, Эйб менял тон, переходил к нормальному разговору, отпускал колкие замечания и давал мудрые комментарии. Талант к руководству – вещь непостижимая, а Абрамс, безусловно, обладал таким даром. И, несмотря на изменчивость характера командующего, дела делались, делались хорошо, а люди, которые их делали, любили Эйба Абрамса.

Абрамс не происходил из семьи потомственных военных, как Дуглас Макартур или Джордж Паттон, не принадлежал он и к аристократии южных штатов, подобно его однокурснику Вестморленду. Абрамс появился на свет 16 сентября 1914 года в семье представителей среднего класса Новой Англии. Отец его был всего лишь ремонтным рабочим на железной дороге Бостон-Олбани, и детство Абрамс провел в небольшом поселке поблизости от Спрингфилда, что в штате Массачусетс, очень хорошо учился в средней школе и был капитаном футбольной команды. Ничто не предрекало ему в будущем великих свершений.

Однако в 1932-м жизнь его внезапно изменилась: окончив школу, он поступил в Вест-Пойнт. Сага Абрамса началась в военной академии, где этот уже тогда громогласный курсант запомнился многим как любитель пошутить. Конечно же, он играл в футбол. Но, будучи превосходным футболистом на школьном уровне (многие говорят, лучшим во всем штате), в Вест-Пойнте он в этом качестве не блистал. Не то чтобы Эйбу не хватало физической подготовки, просто среди кадетов попадались и более крупные, и более опытные футболисты, многие из которых играли в академической команде год или два, а некоторые и три года. Не сумев достигнуть многого на футбольном поприще в первые годы обучения, Эйб тем не менее не оставлял попыток пробиться в команду класса “А”, уже сделавшись старшекурсником. Ему не хватало как опыта, так и габаритов (ежегодник Вест-Пойнта, “Гаубица”, за 1936 г. описывает Абрамса, обладавшего ростом примерно 175 см и весом 80 кг, как самого маленького полевого игрока), и Эйб прокладывал себе путь в класс “А” не столько мускулами и сноровкой, сколько благодаря боевому духу и громкой глотке. Вот что написано в статье о нем в “Гаубице” за 1936 г.:

“Крейтон У. Абрамс из Эгэуэй, шт. Массачусетс (13-й округ) Абрамс никогда не был звездой, даже средним игроком, однако он с полным правом может гордиться честно заслуженным им титулом самого громкоголосого, самого удачливого и самого “пробивного” футболиста в команде. В защите его можно было обыграть, но он умел довести до белого каления противника словесным натиском… его не назовешь безупречным “блокером”. но там, где ему не хватало мастерства, он брал напором. В самом деле, команда Абрамса вполне могла оказаться в победителях”‹3›.

Признавая в Абрамсе в большей степени “бойца”, чем искусного игрока, тренеры все же перевели его на последнем курсе в команду класса “А”. Примечательно тут не то, что Эйб показал себя посредственным футболистом, а то, какие бойцовские качества он продемонстрировал. Они не только помогли Абрамсу снискать уважение сокурсников, но и уже тогда выявили в нем необходимые свойства будущего лидера.

12 июня 1936-го Абрамс закончил Вест-Пойнт, 184-м из 275 курсантов курса. Его академические достижения были посредственными, к моменту выпуска он имел звание кадета-лейтенанта. Никаких многообещающих достижений не числилось за ним и в факультативных занятиях (включая спорт). Между тем сокурсники Эйба говорят – наверное, оглядываясь на то, каких высот он достиг, – что его всегда отличало нечто особенное. Может статься, уже в училище Абрамс был “единственным в своем роде”. Бог не обидел Абрамса характером. Если применить систему определения свойств полководца по Наполеону, трюм “корабля Эйба” отнюдь не пустовал, хотя высокие качества не проявлялись столь же явно, как у Вестморленда, который олицетворял принципы Вест-Пойнта, его лозунг: “Долг, Честь, Родина”.

Людская лживость пугала его. Однажды я сказал ему, что убежден: старший чиновник ЦРУ намеренно исказил данные, которые Абрамс в своем отчете отправил начальству, в том числе и президенту. Эйб посмотрел на меня с ужасом и спросил: “Вы хотите сказать, что он солгал?” Я ответил, что таково мое мнение, и привел доказательства. Снова последовала пауза, после которой командующий медленно произнес: “Это ужасно, Боже мой, это же на грани измены”.

Можно привести и другие свидетельства высоких моральных качеств Абрамса и этических стандартов, которым он следовал. Упорная борьба Эйба с американским чиновничеством за то, чтобы добиться суда над одним из “зеленых беретов”, считавшимся убийцей двойного агента, отражала твердую приверженность командующего принципам – тому, что он считал правильным. Или вот еще случай с несанкционированными бомбардировками Камбоджи. Некоторые из злопыхателей Абрамса – а как у всякого, кто делает большое дело, они у него имелись – указывали на то что, бомбардировки Камбоджи в 1969-м произошли, когда пост командующего КОВПЮВ занимал Эйб, который, следовательно, был к этому причастен. Позднее, в 1972-м, на слушаниях в сенатской комиссии по делам вооруженных сил встал вопрос о соучастии Абрамса в сокрытии этих фактов. Говоря словами сенатора Джона Стенниса, во время расследования “ни один свидетель не показал на него, не сделал и намека, порочившего генерала Абрамса”‹4›.

Как и Вестморленд, Абрамс был примерным семьянином. Как и Вестморленд, он быстро разделывался с офицерами, чей профессионализм и чей моральный облик не соответствовали нормам. Не удивлюсь, если в войсках Абрамса называли “замшелым пнем” – форма висела на нем мешком и часто выглядела мятой, но внутреннее содержание, его характер ни в чем не соответствовали внешнему облику. В том, что касается честности и порядочности, он точно так же, как и Вестморленд, отвечал самым высоким стандартам Вест-Пойнта.

В СМИ Абрамс изображался как коренастый, необщительный крепыш, непробиваемый солдафон в мятой, словно не по нему сшитой, униформе, пьющий “бурбон” и курящий сигары, – эдакий современный Улисс С. Грант. Эйб никогда не пытался опровергать достоверность созданного журналистами образа, который в действительности вполне устраивал его. Некоторые из солдат и офицеров, за спиной, конечно, называли командующего “старым сержантом”, что ему тоже нравилось. Итак, “в осадок выпадал” образ сильного человека с немудреными вкусами, который курит сигары, покупает виски в упаковках из шести бутылок в лавке на углу и смотрит фильмы с участием Джона Уэйна. Таких называют “соль земли”.

Естественно, подлинная картина сильно отличалась от плакатного образа Абрамса, человека далеко не пролетарских вкусов. В действительности Эйб был сложным человеком. Его можно в каком-то смысле считать эстетом. Он любил классическую музыку, особенно Моцарта, и не чуждался гурманства. Если в Сайгоне Эйб приглашал кого-нибудь отобедать, люди редко отказывались, зная, что отменная еда, хорошее вино и ликеры им гарантированы. И не только это, но и приятное общество тоже, поскольку Абрамс умел принимать гостей.

Абрамс много читал, особенно книги по истории и философии. Он изучал такого рода работы и нередко начинал штабные совещания фразой вроде следующей: “Нам всегда приходится действовать без должной осведомленности, руководствоваться предположениями, а не достоверными фактами”. При этом Абрамс, лишний раз демонстрируя мудрость, не забывал сообщить, что эти или другие слова принадлежат не ему, а почерпнуты им, например, из “Уроков истории” Уилла и Ариэль Дюран.

Абрамс имел и свои предрассудки. Так, он не любил полузащитников, причем не только в футболе, но и в широком смысле. Бывало, держа в руке стакан с выпивкой, он вдруг разражался гневной тирадой в адрес “этих чертовых хавбеков, которым достаются все пироги и пышки, тогда как настоящую игру делают незаметные парни, сидящие по горло в окопной грязи”. Кроме того, Абрамс недолюбливал парашютистов. Не то чтобы он выживал их с занимаемых постов в КОВПЮВ, нет, но, когда они по той или иной причине переходили на другую работу, на их места почти неизменно назначались офицеры, не принадлежавшие к воздушно-десантным войскам. Наверное, парашютисты ассоциировались у командующего с полузащитниками, он считал их “шикарными парнями”, которым достаются все “призы”, в то время как грязную работу делают остальные – пехота, танкисты и артиллеристы. В армии бытовало мнение, что Абрамсу не нравилось положение дел в сухопутных силах, сложившееся после войны (и продолжавшееся до начала семидесятых годов), когда руководство принадлежало так называемой “парашютно-десантной клике”, и Эйб будто бы поклялся изменить ситуацию, как только это окажется в его силах.

Лично я слышал более правдоподобную версию: Абрамс считал, что парашютные десанты себя не оправдывают, поскольку во время выбросок личный состав частей нередко несет слишком большие потери. Как-то в субботу на еженедельном совещании Эйб в типичном для себя духе буквально взорвался, когда начальник третьего отдела (оперативного и боевой подготовки) доложил о произведенной американскими самолетами выброске парашютно-десантного батальона АРВ. Командующий устроил разнос всем, кто имел хоть какое-то отношение к операции, а заодно и тем, кто не имел к ней никакого отношения. Потом, как всегда, успокоился, отметив, между прочим, что США и союзники располагают во Вьетнаме 2000 вертолетов. “Почему бы, – спрашивал он, – не использовать простой и надежный путь доставки войск в нужный район (то есть с помощью вертолетов) вместо такого сложного и неэффективного метода, как парашютирование?”

Диаметрально противоположным образом относился Абрамс к офицерам своего рода войск, к танкистам, особенно к тем, кто, как и он, начинал в кавалерии. Таких к концу шестидесятых в строю было уже совсем немного. Тем из нас, кто по службе знал, что такое конь, “старина Эйб” говаривал: “Немного нас осталось”. После этого он непременно пускался в воспоминания о какой-нибудь из лошадей, на которой он ездил, или о каком-то кавалеристе, вместе с которым служил. Абрамс любил кавалерию. Думаю, размышляя о тех старых днях, он уносился во времена, когда все мы были молодыми, когда ему не приходилось вести рассуждения по поводу “хвостов и пастей”, участвовать в парламентских слушаниях или вести кровавую битву за военный бюджет.

Заканчивая краткий рассказ об Абрамсе, нельзя не упомянуть о его семье. Как и Вестморленд, он был любящим мужем и отцом шестерых детей. Абрамс женился на Джулии Харви 30 августа 1936 года, вскоре после окончания военного училища, и вторым лейтенантом привез молодую жену в Форт-Блисс, штат Техас. Абрамс познакомился с “Джули”, как все называли ее в армии, когда был на втором курсе Вест-Пойнта. Она же тогда училась в колледже Вас-сар, находящемся выше по течению Гудзона, в Пакипси. Это действительно была любовь на всю жизнь.

Вот таков Абрамс, по крайней мере, каким я его вижу. Он обладал характером, мудростью и качествами лидера. Недостатков у него, конечно же, тоже хватало. Ни с того ни с сего он мог сорвать раздражение на подчиненном, мог затаить зло. И все же он был как гора Эверест. Несмотря ни на что, его любили в армии, им восхищались. Может быть, Фред Уэйэнд, вероятно лучше всех знавший Абрамса, сказал о нем все, когда назвал его единственным в своем роде.

1. George C. Wilson, quoting Maj. Gen. DeWitt C. Smith, Jr., “Creighton Abrams: From Agawam to Chief of Staff,” Washington Post, 5 September 1974, Section D, p. 4.

2. Kevin P. Buckley, “General Abrams Deserves a Better War,” The New York Times Magazine, 5 October 1969.

3. United States Military Academy, Howitzer (West Point, NY: 1936) p. 285.

4. Wilson quoting John Stennis, Washington Post, 5 September 1972, Section D, p. 5.

 

Глава 21.

Война Никсона. Честный мир. 1969 г.

20 января 1969 года Ричард Милхауз Никсон принес присягу президента Соединенных Штатов. Теперь “война Джонсона” стала “войной Никсона”, выводить из которой страну новому главе государства помогал советник по национальной безопасности доктор Генри Киссинджер. В ходе президентской кампании Никсон постоянно твердил, что у него есть план прекращения войны. Это, конечно же, являлось “политической гиперболой”, поскольку кандидат от республиканской партии располагал лишь общей, далеко не конкретизированной схемой действий в заявленном направлении. Суть их состояла в ослаблении противника, повышении боеспособности ВСРВ и начале поэтапного вывода американских войск из Вьетнама. Первый конкретный план появился в Белом доме спустя четыре месяца после того, как его заняли Никсон и республиканская администрация.

С другой стороны, у Генри Киссинджера имелся если уж не план, то, по крайней мере, четкая концепция решения вьетнамской проблемы. В общих чертах замысел Киссинджера излагался в статье в журнале “Форин эффэйрс” в январе 1969 года. Вот каковы были пункты статьи Киссинджера‹1›:

1. Стратегия войны на истощение оказалась непродуктивной и неспособной привести к победе.

2. В лучшем случае следует ограничить наращивание военного присутствия США во Вьетнаме.

3. Война должна, безусловно, быть завершена с помощью дипломатии.

4. Для обеспечения процесса достижения дипломатического (переговорного) решения необходимы три условия:

а. Соглашение между США и Ханоем о прекращении огня и взаимном выводе войск.

Ь. Соглашение между правительством Тхиеу и Национально-освободительным фронтом Вьетконга (НФОЮВ) по поводу политического урегулирования конфликта.

с. Международная конференция для выработки гарантий и мер безопасности с целью обеспечения выполнения условий взаимных договоренностей.

5. Соединенные Штаты должны постепенно переложить все более возрастающую ответственность за ведение боевых действий на ПЮВ.

6. В период переговоров США должны:

a) сокращать потери американских войск;

b) защищать население ЮВ;

c) повышать боеспособность ВСРВ;

d) укреплять ПЮВ.

Таким образом, статья Киссинджера не являлась еще конкретным планом, но в ней провозглашались руководящие принципы будущей политики США во Вьетнаме.

Первый шаг в направлении выработки будущей стратегической концепции войны во Вьетнаме был сделан в день инаугурации президента, 20 января 1969-го, когда Киссинджер направил в адрес имеющих отношение к конфликту служб и командований объемистые опросные листы. Лист, поступивший в КОВПЮВ, содержал двадцать восемь основных и пятьдесят менее важных вопросов. Часть из них не имела прямого отношения к нашему штабу, другие требовали подробных развернутых ответов. Некоторые были крайне противоречивыми, какие-то подразумевали высказывание субъективных мнений. Наконец, в сопроводительной записке командующему КОВПЮВ (и, соответственно, руководителям других подразделений) предписывалось направлять ответы непосредственно Киссинджеру в Белый дом, минуя традиционные военные каналы и без согласования с другими штабами и управлениями.

Полученные Киссинджером ответы можно классифицировать по двум основным принципам – оптимистические и пессимистические. КОМКОВПЮВ, ГЛАВКОМТИХ и ОКНШ, а также посольство США в Сайгоне придерживались высокого мнения о потенциале ВСРВ, не сомневались в падении боеспособности частей противника и видели подвижки на пути реализации программы умиротворения. Пессимисты (ЦРУ, государственный департамент и особенно гражданские в МО) возражали, утверждая, что прогресс во Вьетнаме призрачен. В качестве главного аргумента они приводили состояние дел в южновьетнамском правительстве и в высших военных кругах в Сайгоне. Тем временем разница между мнениями первой и второй групп не была принципиальной, а заключалась лишь в степени оценок. Никто уже не верил в возможность выиграть войну в обозримом будущем, и даже в КОВПЮВ и в посольстве США в Сайгоне сомневались в способности ВСРВ длительное время самостоятельно защищать страну против действующих вместе ВК и АСВ‹2›. Более того, никто из руководителей различных американских учреждений в Сайгоне не питал иллюзий в отношении возможностей ПЮВ в ближайшем будущем завоевать сердца и умы граждан Южного Вьетнама.

Собранные опросные листы легли в основу разработанного Киссинджером меморандума по изучению вопроса национальной безопасности № 1 (National Security Study Memorandum 1, сокращенно NSSM-1). В этом документе четко отражалось несходство взглядов руководства различных ведомств относительно настоящего и будущего войны. Так, например, КОВПЮВ и ЦРУ не могли прийти к единому мнению по поводу численности вражеских войск на территории Южного Вьетнама и важности Сиануквиля и Камбоджи как источников снабжения вооруженных сил коммунистов. По прочтении документа любому становилось очевидным, что у ведомств нет единства в том, что касается самих исходных данных, не говоря уже об их интерпретации. Конечно, главная задача создания NSSM-1 состояла в том, чтобы подчеркнуть отсутствие консенсуса между службами относительно самой обстановки и способов ведения войны‹3›. Киссинджер мог использовать разногласия для нейтрализации одного ведомства с помощью другого. Очевидно, что одно из них ошибалось, но какое? Единственным ответом было: оба, что более всего устраивало и Киссинджера и Никсона. Оба служебных органа пришли к единому мнению в одном основополагающем вопросе: ведение международной политики и войны не должна осуществлять бюрократия, этими процессами следует управлять прямо из Белого дома.

Так или иначе, список требований для разработки нового политического курса во Вьетнаме был готов. Однако прежде, чем США успели сделать следующий шаг в данном направлении, Политбюро ЦК ПТВ в Ханое взяло игру в свои руки, открыто показав кукиш администрации Никсона. 22 февраля 1969 года, до того как Киссинджер получил обратно свои объемистые опросные листы, Зиап развернул новое наступление по всему Южному Вьетнаму.

Чтобы понять мотивы, которыми руководствовались коммунисты, нужно посмотреть, что делалось, так сказать, “по ту сторону холма” в январе и феврале 1969-го. Ввиду событий, имевших место в начале прошлого года, Политбюро ЦК ПТВ считало необходимым предпринять какие-то акции в связи с плачевным положением дел в частях АСВ и особенно ВК, моральный дух личного состава которых значительно упал. За счет мероприятий в рамках программы умиротворения американцам и их союзникам удавалось достигать все больших успехов в контролируемых коммунистами районах. Две последние атаки мая и августа 1968-го захлебнулись, не успев даже начаться. Труонг Чинь предложил выход – “вернуться к затяжной войне”, к партизанским методам ведения боевых действий, сделав упор на использование специально подготовленных коммандос-са-моубийц, называемых “саперами”. В общем, с августа и до конца 1968 года война превратилась в серию многочисленных стычек сравнительно небольших подразделений, рейдов, а также артиллерийских и минометных обстрелов с дальних позиций.

Однако по итогам 1968 года не всё складывалось так уж плохо для Политбюро ЦК ПТВ. 31 октября президент Джонсон приостановил бомбардировки Северного Вьетнама, что открыло коммунистам практически свободный доступ в Южный Вьетнам. Начались переговоры, предоставлявшие время и возможность использовать его для достижений политических и психологических преимуществ. К тому же Хо, Зиапу, Ле Зуану и остальным стало очевидно, что США не ставят себе целью победу в войне. Кроме того, в Северном Вьетнаме поняли, как уязвима общественность США к воздействию с помощью их методов работы с населением государства – военного противника, или дич ван, поскольку в 1968-м открылся еще один фронт – фронт, на котором граждане США, пацифисты и диссиденты, сражались против своей страны.

В начале 1969-го произошло еще нечто такое, что подтолкнуло Политбюро ЦК ПТВ к действиям, – инаугурация Ричарда Никсона. В Политбюро знали, что Никсон -убежденный антикоммунист, и решили проверить, что это означает на практике, посмотреть, каким окажется подход нового главы государства к войне во Вьетнаме. Наступление неминуемо привело бы к жертвам среди личного состава американских войск, что должно было вызвать всплеск антивоенных демонстраций и тому подобных акций протеста в Соединенных Штатах. Это могло сыграть на руку коммунистам в процессе переговоров.

В соответствии с этим, 31 января 1969 года ЦУЮВ издало директиву № 71 – приказ начать наступление 22 февраля 1969-го. В отличие от наступления годичной давности первостепенными целями атак должны были стать американские войска и военные объекты, во вторую очередь предстояло разрушать линии коммуникаций и действовать против набиравшей массу как снежный ком программы умиротворения. Южновьетнамские базы и войска были низкоприоритетными целями нападений. Чтобы достигнуть поставленных задач, нужно было ударить чувствительно, потому – хотя по характеру своему новое наступление носило не столь массированный характер, как Новогоднее, – оно все же превосходило по мощности бледные майские и августовские атаки 1968-го. Главные и Региональные силы Вьетконга, при значительном содействии АСВ, подвергли нападениям 125 объектов, в то время как по еще 400 наносились артиллерийские и минометные удары. Имели место два штурма силами полков и шестнадцать атак батальонного уровня, причем все их удалось довольно легко отразить. Разведка отслеживала акции на стадии подготовки и своевременно доводила все надлежащие детали до сведения командования. Не обошлось без потерь с американской стороны (за три недели наступления погибли 1140 военнослужащих), между тем программа умиротворения продолжала работать ритмично. В военном плане противник достиг очень немногого, если не считать, конечно, успехов на “внутреннем фронте” в самих Соединенных Штатах, где успешно реализовывалась программа дич ван.

Зиап и его товарищи по партии не предусмотрели одного – какой эффект окажет провал наступления на и без того изрядно поколебавшиеся волю к победе и моральный дух ВК. В первую же неделю американским войскам сдалась тысяча перебежчиков, а к 1 июля 1969-го их количество достигло 20 000 человек, что на 2000 больше, чем за весь 1968 год‹4›.

Политбюро ЦК НТВ не рассчитало и того, что своим наступлением 22 февраля оно разозлит Ричарда Никсона. Он решил наказать Ханой за нарушение туманных “соглашений” (официально так и не ратифицированных и даже не записанных), в соответствии с которыми коммунисты “обязывались” в обмен на приостановку бомбардировок воздерживаться от агрессивных действий, то есть как раз от таких наступлений, как в феврале 1969-го.

Сложность для Никсона заключалась не в том, карать или не карать, а в том, как карать. Проще всего было возобновить бомбардировки Северного Вьетнама. Но бомбардировки (как считалось в тот момент) плохо помогали в прошлом, кроме того, возобновление воздушных налетов грозило шквалом антивоенных протестов. К тому же авиарейды могли подкопать здание переговорного процесса в Париже со всеми вытекающими последствиями политического и дипломатического характера для Никсона.

На суше у американцев также не было особых возможностей наказать противника, если только тот не решился бы на крупномасштабную акцию и тем самым не подставился бы под удар американских войск. Если бы США развернули наступление в Лаосе, Камбодже или в ДМЗ, это выглядело бы в глазах полчищ пацифистов как неадекватная реакция на не отличавшиеся очень уж большим размахом вражеские атаки в феврале 1969 года. Кроме того, на подготовку подобного мероприятия понадобилось бы время, так что, когда США смогли бы нападать, их действия уже не походили бы на ответную меру. И вот тут, на фоне столь малоутешительной картины, появился вьетконговский перебежчик.

Многие годы второй отдел КОВПЮВ занимался сбором сведений о местоположении штаба ЦУЮВ и его операциях. Одни данные заслуживали доверия, другие нет, но так или иначе, с течением времени у американской военной разведки сложилось ясное представление об организационной и территориальной структуре ЦУЮВ, о его командной верхушке и методах боевой работы. С помощью электронной разведки, преимущественно благодаря радиопеленгу, в КОВПЮВ смогли определить основные места дислокации элементов ЦУЮВ в Камбодже, однако в КОВПЮВ никак не удавалось установить точное расположение основных подразделений штаба ЦУЮВ.

В конце января 1969 года один из перебежчиков Вьетконга среди прочего показал на допросе, что накануне ему довелось побывать в районе размещения ставки ЦУЮВ и он мог бы в деталях описать, где она находится. После этого заявления перебежчика отправили в Сайгон для допроса на более высоком уровне. Сказанное им подтверждалось уже имевшимися у КОВПЮВ сведениями. Вместе с тем я, как начальник второго отдела, встретил нежданно-негаданно свалившуюся удачу с изрядной долей скептицизма. Перебежчики часто преувеличивают степень собственной полезности, стремясь снискать расположение тех, в чьем распоряжении оказались. Всем разведывательным службам случалось напарываться, давая “убол-тать” себя говорливым, но в действительности не обладавшим ценными сведениями перебежчикам. Поскольку мы в Сайгоне находились в тесном контакте с офицерами ЦРУ, я отправил перебежчика для допроса к ним. В ЦРУ сложилось аналогичное мнение: возможно, перебежчик говорит правду, хотя его сведения о ЦУЮВ не выглядят заслуживающими доверия. Наконец, я попросил офицеров ЦРУ предложить перебежчику добровольно пройти тест на “полиграфе”. Тот согласился и успешно прошел проверку на детекторе лжи. Мне же пришлось признать источник информации заслуживающим доверия.

Второй отдел КОВПЮВ предоставил полученную о ЦУЮВ информацию и свои соображения по данному вопросу вниманию генерала Абрамса. 9 февраля он поручил мне приготовить сообщение для представления генералу Уилеру (председателю ОКНШ), так сказать, “с черного хода”. В сообщении говорилось о том, что у нас есть верные сведения относительно дислокации ставки ЦУЮВ, находившейся сразу за границей Камбоджи, и испрашивалось позволение Уилера нанести удар по штабу противника бомбардировщиками В-52.

Несколько дней ничего не происходило, затем вдруг из ОКНШ срочно потребовали прислать из КОВПЮВ в Вашингтон кого-нибудь для доклада об обстановке. 18 февраля два майора рапортовали перед ОКНШ, министром обороны Мелвином Лэйрдом и доктором Киссинджером. В результате было решено в качестве ответа на действия коммунистов нанести бомбовый удар по ЦУЮВ в Камбодже.

Вариант выглядел весьма привлекательно. Прежде всего, бомбардировка могла действительно стать наказанием для противника, у которого имелось множество баз на территории Камбоджи. Акция не грозила повлечь за собой жертвы среди гражданского населения, так как северовьетнамцы давно выгнали камбоджийцев из приграничных районов. Кроме того, удар мог быть нанесен втайне от “голубятни”, поскольку северные вьетнамцы ни за что не признались бы открыто, что у них есть войска или военные объекты на территории Камбоджи. Правитель этой страны, принц Сианук, давно уже утратил фактическую возможность распоряжаться приграничными территориями своего государства, где господствовали северовьетнамцы, и говорил послу США Боузу, что не станет возражать, если американцы ударят по коммунистическим базам в Камбодже. И наконец, расширение зоны бомбометания за пределы Южного Вьетнама должно было послужить Ханою предупреждением, что новая администрация США не станет загонять себя в рамки, связывавшие по рукам правительство Линдона Джонсона.

Вместе с тем существовали и слабые стороны в этом плане. Авиарейды по базам коммунистов в Камбодже могли подорвать надежды на мирное урегулирование. Но более всего опасалось новое руководство реакции антивоенных групп в том случае, если бы сведения о бомбардировках просочились и стали достоянием общественности. Вместе с тем после событий 22 февраля президент уже 23-го числа отдал приказ о воздушном налете на район базирования № 353 в Камбодже (где, как полагали, находилось ЦУЮВ).

Затем начались традиционные “менуэты”, сопровождавшие все важнейшие решения Никсона. Киссинджер (и другие советники) уговорили президента аннулировать приказ о бомбардировках. Затем “танцы” продолжились, и 9 марта президент вновь отдал приказ о нанесении удара, но вскоре вновь отозвал свое распоряжение. Наконец 15 марта, после того как противник выпустил по Сайгону пять ракет – то есть опять нарушил “соглашения”, – Никсон потребовал немедленной бомбардировки Камбоджи, но все, как всегда, было непросто. В конечном итоге президенту 18 марта пришлось сказать свое решительное слово, и В-52 отправились к базовому району № 353. По оценкам, бомбометание вызвало вторичные взрывы. Зона вновь подверглась ударам в апреле, а в период с апреля по август также и другие районы базирования (все, как и № 353, расположенные не далее чем в десяти километрах от границы Камбоджи и Вьетнама). Тайные рейды продолжались до мая 1970-го, когда с них сняли покров секретности, поскольку бомбардировки стали проводиться в рамках оказания поддержки с воздуха действиям сухопутных сил США и ВСРВ в Камбодже.

Возникает вопрос: удалось ли в результате воздушной атаки на район базирования № 353 18 марта 1969-го причинить ущерб самому штабу ЦУЮВ? По некоторым данным, да. Генри Киссинджер в своей книге “Годы в Белом доме” утверждает, что “коммунистические руководители в Пномпене спустя восемь лет подтвердили, что информация перебежчика в данном случае оказалась верной”‹5›. Труонг Нгу Танг, одно время занимавший пост министра юстиции в НФОЮВ, в своей книге говорит, что ЦУЮВ находился в районе базирования № 353 и что “американская разведка вычислила местонахождение ЦУЮВ довольно точно”. Танг пишет, что личный состав ЦУЮВ передислоцировался из базового района № 353 на позиции дальше в глубь Камбоджи 19 марта, то есть на следующий день после первого налета В-52‹6›.

На основании своего профессионального опыта я склонен согласиться с заявлением Киссинджера. Частью работы по сбору разведданных является оценка результатов бомбардировок. Сразу после того, как самолеты сбросили последние бомбы, я отправил в район цели вертолетный патруль, надеясь, что ему удастся, может быть, захватить одного-двух пленных. Приблизившись к заданному району, патруль услышал вторичные взрывы и увидел поднимавшиеся к небу клубы пыли и дыма, но взять пленных не удалось. С земли по вертолету был открыт плотный огонь, в результате военнослужащие понесли потери, а машина получила повреждения. По словам командира патруля, все выглядело так, “будто кто-то растревожил осиное гнездо”. Именно так и должны реагировать бойцы отборных частей, которым обычно поручается охрана штабных комплексов.

После налета на район базирования № 353 Никсон и те из американцев в правительстве, кто знал о бомбардировках, ждали выражения недовольства со стороны Сианука или северных вьетнамцев, но никто не издал ни звука. У администрации же не было ни причин, ни желания распространяться о рейде. Для сокрытия сведений об атаках разработали систему двойной отчетности. Однако все усилия оказались тщетными, и в мае 1969-го просочившаяся в прессу информация вылилась на страницы “Нью-Йорк тайме”. Соответственно, последовали резкие осуждения акций со стороны пацифистов, которые не принимали в расчет тот факт, что в американцев стреляли и убивали их те самые солдаты противника, которые базировались в тех тыловых районах на территории Камбоджи.

Начиная с марта 1969-го обе стороны занимались разработкой стратегии и тактики. Политбюро ЦК ПТВ было проще. Видя, в каком состоянии пребывает боевой дух ВК, сознавая и “домашние” проблемы Никсона, коммунисты вернулись к ограниченным операциям. В выпущенной ЦУЮВ в апреле директиве № 55 говорилось: “Никогда и ни при каких обстоятельствах мы не станем подвергать риску все наши вооруженные силы ради одного наступления. Напротив, нам должно поберечь наш военный потенциал для будущих кампаний”‹7›. Благодаря такому подходу коммунисты получили возможность убить сразу несколько “зайцев”: сократить потери и поднять боевой дух, выиграть время, использовав его на воссоздание партизанских частей ВК и реставрации его политической инфраструктуры. Ну и наконец, передышка убедит президента Никсона и американских диссидентов в том, что такая “вялотекущая война” может продолжаться бесконечно.

Вместе с тем коммунистам не терпелось показать Никсону свою силу, поэтому 11 – 12 мая они внезапно активизировались в Южном Вьетнаме, обстреляв 212 различных пунктов на его территории. Ущерб от таких акций был незначителен, лишь некоторые из них сопровождались последующими атаками пехоты численностью не более батальона в каждом случае. К концу второго дня противник исчерпал свои усилия.

С марта Никсон и Киссинджер продолжали свой собственный поиск национальной политики в решении вьетнамского вопроса. В том же месяце Никсон впервые заявил о критериях одностороннего вывода американских войск из Вьетнама. В число условий входили: возможность ЮВ защитить себя, достижение прогресса на переговорах и снижение уровня активности противника. В большой речи 14 мая президент отказался от требования вывода войск АСВ из Южного Вьетнама за полгода до аналогичного шага США и принял вариант Киссинджера, предусматривавший одновременный выход частей АСВ и Соединенных Штатов, создание международного органа по надзору за соблюдением договоренностей и проведением выборов, что намекало на политическое разрешение ситуации. Северные вьетнамцы проигнорировали предложения Никсона, а Тхиеу активно возражал против отдельных пунктов, настаивая на личной встрече с Никсоном.

Между тем, пока оставаясь невидимым, продолжал выдвигаться на передний план еще один фактор новой американской политики – вьетнамизация. Коль скоро Никсон решился на односторонний вывод американских войск, возникала острая необходимость значительно повысить боеспособность южновьетнамских ВС, чтобы они смогли защитить страну и правительство. В противном случае вывод войск Соединенных Штатов выглядел бы как неприкрытое бегство слабого и нерешительного союзника. Первым подтверждением серьезности намерений новой администрации проводить новую политику стала встреча Никсона и Тхиеу на острове Мидуэй 8 июня 1969 года. Была сформирована политическая концепция из четырех составляющих: вывод американский войск, вьетнамизация, умиротворение и переговоры. Теоретически вывод войск США, возможность которого должны были обеспечить вьетнамизация, пацификация, повышение работоспособности ПЮВ и боеспособности ВСРВ, увязывался с переговорным процессом, призванным служить механизмом ухода Соединенных Штатов из Южного Вьетнама. Никсон сделал первый шаг в направлении претворения своей политики в жизнь прямо на Мидуэе, объявив, что с согласия Тхиеу и Абрамса отдает приказ о выводе 25 000 американских военнослужащих. Фактически, как признает сам Никсон, заявление его “содержало некоторые дипломатические преувеличения”, так как и Тхиеу и генерал Абрамс возражали против вывода войск.

В результате в начале июля Белый дом через посредство Пентагона поставил перед КОМКОВПЮВ новую задачу взамен старой, выполнением которой занимался генерал Вестморленд с 1966-го. Гордые слова о победе в войне и изматывании неприятеля уступили место другим. Абрамсу предписывалось дать зеленую улицу вьет-намизации, всецело поддержать программу умиротворения и сократить количество снабженческих грузов, получаемых неприятелем. Эта директива, вступавшая в силу с 15 августа, увязывала задачи Абрамса с общим курсом национальной политики. Как замечает Генри Киссинджер: “Мы встали на путь выхода из Вьетнама, если будет возможно, через переговоры, если будет необходимо – путем одностороннего вывода войск”‹8›. Прямота заявления поражает.

В июне и июле противник затаился, и Никсон с Киссинджером, весьма оптимистично настроенные в те времена, старались усмотреть какое-то тайное значение в этой бездеятельности. 15 июля Никсон направил Хо Ши Мину послание, призванное оживить переговоры, которые тогда находились ниже точки замерзания. Больше месяца ничего не происходило.

Тем временем президент Никсон полетел на Гуам, чтобы поздравить с возвращением с лунной поверхности экипаж космического корабля “Аполло XI”. Здесь, на неофициальной пресс-конференции, он походя сформулировал то, что стало называться доктриной Никсона. Вкратце суть ее заключалась в том, что в будущем США будут предоставлять странам, вынужденным отражать агрессию, военную и экономическую помощь, но не станут направлять в эти государства американских солдат. Как и всегда, нашлись те, кто с готовностью истолковал слова президента как намерение вывести войска из Азии и из всех прочих регионов мира. Во всяком случае, так показалось лидеру сенатского большинства Майку Мэнсфилду. Похоже, и Хо Ши Мину тоже.

Пока Никсон и Киссинджер формулировали национальную политику в отношении войны во Вьетнаме, Политбюро ЦК ПТВ записало на бумаге свою стратегию. В июле 1969-го ЦУЮВ выпустило резолюцию № 9, являвшуюся, по сути, копией документа Политбюро ЦК ПТВ. В ней Вьетконгу предписывалось перейти к партизанской войне – ограниченным атакам силами подразделений отлично подготовленных и преданных делу “саперов-подрывников”. В соответствии с директивой, в июле и августе “саперами” было осуществлено несколько нападений на различные объекты в Южном Вьетнаме. В ходе этих атак было убито незначительное число людей, преимущественно из числа гражданского населения, но ранено намного больше. На военную ситуацию эти акции особого влияния не оказывали, однако отозвались серией броских заголовков в газетах и вспышками активности американских пацифистов.

Настоящий ответ на мирное послание Никсона от 15 июля Хо дал 12 августа, когда коммунисты атаковали 100 населенных пунктов в Южном Вьетнаме. Официальный же, датированный 25 августа ответ Хо Ши Мина – наглый и бесцеремонный – пришел позднее. В свете недавних нападений все выглядело так, как если бы Хо взял предложенную ему Никсоном трубку мира, дал ею ему по голове, а потом еще высыпал в ладонь горячий табак. Вместе с тем на момент завершения августа 1969-го обе стороны – участницы конфликта выработали твердую стратегию ведения военных действий. К мирному урегулированию дело от этого не приблизилось, а, как виделось Никсону и его администрации, только отдалилось. Нападения на города Южного Вьетнама и оскорбительный ответ Хо вновь разозлили Никсона, который решил проучить северных вьетнамцев.

В начале сентября под водительством Киссинджера генерал Александр Хэйг (на тот момент помощник Киссинджера) приступил к планированию нового карательного удара – операции под названием “DUCK HOOK” (“Крючок для уток”). На сей раз намерения у Вашингтона были куда серьезнее и уже не походили на адекватный ответ. В рамках “DUCK HOOK” предполагалось заминировать подходы к Хайфону, начать морскую блокаду и возобновить бомбардировки Северного Вьетнама (сделав упор на удары по густонаселенным центрам, военным объектам, а также основным мостам и дорогам). Кроме того, Киссинджер был готов решиться “прирезать священную корову” – бомбить дамбы на Красной реке обычными бомбами и рассмотреть “ядерный вариант”‹9›. В сентябре Киссинджер представил план Никсону, Лэйрду и нескольким другим ключевым советникам. Как и следовало ожидать, Лэйрд и прочие запротестовали, упирая на реакцию общественности. Под впечатлением аргументов Лэйрда Никсон предпочел проглотить оскорбление и приказал положить план “под сукно”, принеся его в жертву набиравшей мощь силе – антивоенному движению.

В 1969-м президент принимал все решения, глядя одним глазом на Вьетнам, а вторым на пацифистов в США. Анализ ситуации во Вьетнаме и в мире в целом определял, что Соединенные Штаты должны были делать, диссиденты же в США диктовали, что Америка могла делать. Никсон приказал бомбить Камбоджу отчасти потому, что имелся шанс сохранить все в тайне, и отказался от “DUCK HOOK” главным образом из страха перед выступлениями пацифистов. Основные пункты вьетнамской политики Никсона – вьетнамизация, вывод войск и переговоры – диктовались не ситуацией в регионе, а стремлением умаслить протестующих против войны. Между тем уступки, на которые шла администрация, и реверансы, которые она делала в адрес пацифистов, только разжигали аппетит последних и вызывали с их стороны новые требования. Антивоенные диссиденты не искали сколько-нибудь приемлемого и почетного мира, а хотели трусливого бегства своей страны из Вьетнама, добивались, чтобы американское руководство предало правительство Тхиеу и откровенно вручило власть во Вьетнаме коммунистам.

С окончанием лета и началом учебного года студенты вернулись в аудитории, и протест против войны зазвучал громче. 14 октября Фам Ван Донг направил послание диссидентам, подначивая их и воздавая хвалу тем, кто собирался принять участие в первой крупной антивоенной демонстрации на следующий день, 15 октября. В Вашингтон пришло 250 000 человек, но пацифисты планировали новый “мораторий”, как они это называли, на 15 ноября, и Никсон понимал, что нужно отреагировать. В большинстве своем его советники, такие, как Роджерс, Лэйрд и даже Киссинджер, настаивали на том, чтобы президент выразил миролюбие и попытался настолько, насколько возможно, избежать конфронтации с “писниками” (“peaceniks”){52}. Никсон отклонил предложение. В большой речи 3 ноября он заявил, что Соединенные Штаты останутся во Вьетнаме и что на его политику никому не удастся повлиять с помощью уличных демонстраций. В первый раз он провозгласил свою стратегию – вьетнамизация, вывод войск и переговоры, – указав на то, что вьетнамизация – это выход США из войны, не зависящий как от Северного, так и от Южного Вьетнама. И наконец, президент обратился через головы горластых пацифистов за поддержкой к “молчаливому подавляющему большинству” американского народа.

“Молчаливое большинство” заговорило. В тысячах телефонных звонков, писем и телеграмм народ выражал поддержку президенту и его вьетнамской политике. Все оценивали результаты речи президента 3 ноября по-разному. По большей части считается, что впервые за все время пребывания у власти администрация получила глоток свежего воздуха. Другие полагают, что Никсон записал себе в актив большую победу, но с точки зрения политики битва за сердца и умы американского народа между администрацией и пацифистами закончилась с ничейным результатом. Итак, несмотря на нулевой итог, или, вернее, из-за него, США наконец получили продуманную и ясно сформулированную политику завершения войны во Вьетнаме.

В то время как нападения диверсантов-“саперов” и обстрелы населенных пунктов 12 августа разозлили Никсона, результаты акции – “кульминации”, как они называли ее – не удовлетворили коммунистов, которые сочли операцию провалившейся. 30 октября 1969-го ЦУЮВ отзывалось об августовском предприятии так: “В целом осенняя кампания не привела к запланированным результатам… наши победы носили ограниченный характер, врагу же… удалось добиться выполнения своих задач”‹10›.

По всей видимости, обескураживающие результаты августовского наступления побудили ЦУЮВ издать 30 октября 1969-го, в тот же день, что и процитированный выше документ, еще одну ориентировку – резолюцию № 14. Она не подменяла собой резолюцию № 9, а дополняла ее, вновь подчеркивая разумность ведения боевых действий небольшими частями и подразделениями. В резолюции № 14 честно признавалось, что августовская кампания провалилась, что увеличить численность партизанских отрядов не удалось и что проводимая США и ПЮВ программа умиротворения успешно претворялась в жизнь. В резолюции № 14 ЦУЮВ, как и всегда, перекладывала вину на непосредственных исполнителей. Там, в частности, говорилось: “…главная причина нашего неуспеха… в том, что мы не… составили четкого представления о стратегической значимости партизанских методов ведения войны в ходе Великого наступления и восстания…”‹11› Далее составители ориентировки заявляли прямо, что “есть только один способ бороться с численно превосходящим и технически лучше обеспеченным врагом – вести партизанскую войну…”. В документе говорилось, что вследствие такого подхода можно измотать противника, истощить его силы, поколебать его боевой дух, дезорганизовать его и подготовить почву для крупномасштабного наступления.

В резолюции ЦУЮВ приводились и другие причины провала акции. Дело в том, что коммунисты слишком полагались на “консолидированные” войска (вероятно, имеются в виду соединения Главных и Региональных сил) и не наладили должной координации между ними и партизанами. Решение проблемы виделось составителям ориентировки в улучшении взаимодействия между партизанами и регулярными силами, вплоть до того, что предлагалось разделить соединения и части Главных и Региональных сил на отряды “саперов-подрывников”, по численности равные ротам, и направить их в помощь партизанам. Наконец, партийному руководству надлежало уяснить себе всю важность партизанской войны и освоить методы ее ведения‹12›.

Резолюция № 14 еще более усугубила наиболее серьезную проблему, на разрешение которой была направлена, – падение морального духа. “Старые солдаты” в частях коммунистов, особенно вьетконговцы, не приняли курса, провозглашенного Политбюро ЦК и отраженного ЦУЮВ в резолюциях № 9 и № 14. Они осознавали реальное положение вещей, понимали, с каким громким треском провалились наступления 1968 и 1969 гг., и считали, что новая концепция не приведет к разрешению ситуации. Более того, они видели, что провал наступлений вынудил коммунистическое руководство откатываться назад и переходить от правильной войны к партизанской. Кадровые военные среднего звена жадно слушали южновьетнамские и американские передачи, надеясь, что переговоры в Париже, о которых там рассказывалось, помогут положить конец войне. Все сильнее проникаясь пораженческими настроениями, сомневающиеся теряли выдержку. Боевой дух упал еще больше, а количество перебежчиков возросло.

В результате изданных ЦУЮВ резолюций № 9 и № 14, во второй половине 1969 года, особенно сразу после августовской “кульминации”, противник значительно реже стал устраивать вылазки силами батальонов или более крупных формирований. Количество рейдов, проводимых небольшими подразделениями, увеличилось, участились обстрелы, но впервые за три года у Зиапа отсутствовали планы крупномасштабного наступления. Ближе к концу 1969-го лозунгом Ханоя стали: партизанская война, сокращение потерь и терпение в ожидании момента, когда США выведут свои войска. Так выглядел ответ Политбюро ЦК ПТВ на провозглашенную президентом Никсоном военную политику, ставшую к концу 1969-го – как он сам не уставал повторять – “совершенно ясной”. Политика являлась “четырехосной” программой, состоявшей из вьетнамиза-ции, переговоров, умиротворения и вывода американских войск.

Вьетнамизация представляла собой одностороннюю американскую политику, призванную служить национальным интересам Соединенных Штатов и никого больше. На правительственных совещаниях на самом высоком уровне руководство выражало надежду – в целом тщетную-на то, что вьетнамизация поможет ПЮВ оборонить страну от Вьетконга и Северного Вьетнама. В то же время Америку мало волновал последний аспект, главной же целью оставался честный мир или хотя бы видимость честного мира.

Хотя президент Джонсон осуществил шаги в направлении вьет-намизации в марте 1968-го, администрация Никсона только в середине 1969-го сделала концепцию центральной осью своей стратегии во Вьетнаме. Официально у вьетнамизации имелось несколько отцов: президенты Джонсон и Никсон, генералы Вестморленд и Абрамс, министр обороны Клиффорд, советники по вопросам национальной безопасности Ростоу и Киссинджер. Между тем на “право отцовства”, как считается, может в большей мере претендовать министр обороны в правительстве Никсона Мелвин Лэйрд, ибо при нем она окончательно сформировалась. В марте 1969-го Лэйрд возвратился из Вьетнама с добрыми вестями о возросшей боеспособности ВСРВ. Эта точка зрения Лэйрда вскоре и развилась в концепцию “вьетнамизации”. Лэйрд смог “продать” идею Никсону только после речи, произнесенной президентом 14 мая и вызвавшей негативную реакцию, как в Сайгоне, так и в Ханое. Таким образом, на исходе мая Никсон, который подыскивал возможность разыграть гамбит в деле разрешения безвыходной ситуации, сложившейся вокруг вьетнамской проблемы, ухватился за идею вьетнамизации по Лэйрду и фактически сделал ее центральной темой своей стратегии. Мелвин Лэйрд являлся “политиком в полном смысле слова”. Политика была его работой, его хобби, и он чувствовал себя в ней, точно рыба в воде. Ему не раз доводилось избираться в нижнюю палату конгресса, и он постепенно сделался экспертом в области национальной безопасности, особенно в том, что касается составления оборонного бюджета. Какую бы позицию Лэйрд ни занимал до своего назначения на пост министра обороны, оказавшись в этой должности, он начал тяготеть к “голубям”. Будучи профессиональным политиком, Лэйрд не испытывал угрызений совести из-за того, что США вели войну, и не питал извращенных симпатий к северовьетнамским коммунистам, разъедавшим умы либералов, журналистов и некоторых членов конгресса. В 1969-м Лэйрд видел, что военная карта бита, и не хотел, чтобы, уходя под воду, корабль войны утащил за собой всех, кто, так или иначе, оказался на нем, включая самого Мелвина Лэйрда. В глазах Лэйрда вьетнамизация превращалась в спасательный круг для Соединенных Штатов, республиканской партии, Ричарда Никсона и, что важнее всего, Мелвина Лэйрда. Будет ли концепция работать – второй вопрос, главное – находился выход. К началу июня 1969-го Никсон принял теорию и был готов сообщить о ней самой заинтересованной стороне – народу Южного Вьетнама и президенту Нгуену Ван Тхиеу.

В середине 1969-го все благоприятствовало вьетнамизации. Провалы наступлений 1968 и 1969 гг. значительно ослабили Вьетконг. Зиап и Труонг Чинь смогли наконец убедить Политбюро ЦК ПТВ в правильности своего подхода к войне в Южном Вьетнаме. Соответственно, изменилась в середине 1969-го и тактика американских военных. Крупные операции по поиску и уничтожению больше не проводились, планы отражения широкомасштабных наступлений противника – не разрабатывались. Американские войска занимались программой умиротворения и встречали вражеские выпады адекватными по численности подразделениями. На практике это означало, что у генерала Абрамса и его главных помощников появлялась возможность сконцентрировать усилия на помощи ВСРВ.

Со стороны самих южновьетнамцев все тоже как будто бы говорило в пользу вьетнамизации. Новогоднее наступление помогло военным обрести уверенность в себе и завоевать уважение в глазах народа. Население тоже словно бы пробудилось от спячки и, так или иначе, склонялось на сторону правительства Тхиеу. Всплеск патриотизма помог произвести долгожданную мобилизацию, так что численность личного состава ВСРВ значительно выросла. Вьетнамизация сделалась официальным залогом политики Соединенных Штатов в отношении Вьетнама 8 июня 1969-го во время встречи президентов Никсона и Тхиеу на острове Мидуэй. Здесь и появились на свет сиамские близнецы американской политики – вьетнамизация и вывод войск.

Вместе с тем с самого начала концепцию вьетнамизации окружала некая двусмысленность. США не разработали конкретной схемы действий или графика проведения в жизнь этой программы, не составили некоего договора или соглашения. У КОВПЮВ имелся скорее обобщенный набросок плана, чем настоящий план. В свою очередь южные вьетнамцы не получили каких бы то ни было инструкций относительно целей программы или хотя бы условий, в соответствии с которыми она должна проводиться в жизнь.

Впрочем, неопределенность оправдывалась тем, что вся вьетнамизация зависела от двух не поддающихся прогнозированию факторов – темпов вывода войск США и силы натиска противника. Конечно, о планах врага можно было с большей или меньшей степенью точности строить догадки и предположения. Что же до вывода войск, тут все определялось действиями противника, прогрессом в деле укрепления правительства и вооруженных сил Южного Вьетнама, продвижением переговорного процесса и давлением пацифистов в самих США. Так, вьетнамизация вместе с выводом войск носили импровизационный характер, в результате иногда они запаздывали, иногда, напротив, опережали события.

У южновьетнамцев выявились свои сложности с вьетнамизацией. Прежде всего, все они, начиная с Тхиеу, невзлюбили самоопределение и никогда не использовали его, поскольку видели в нем намек на то, что прежде они не вели борьбы за собственное выживание. Генерал Као Ван Вьен, председатель Объединенного генштаба (южновьетнамского аналога ОКНШ), позднее напишет: “Почему вьетнамизация?… Почему нужно, чтобы все выглядело так, будто одни Соединенные Штаты сражались в войне во Вьетнаме? Южновьетнамцы пролили крови во много раз больше, чем храбрые американские войска… Использование слова "вьетнамизация" больно ранило народ и вооруженные силы РВ. В этом мы невольно видели признание Соединенными Штатами ошибочности своей стратегии и неудачи всех военных начинаний Америки…”‹13›

Помимо всего прочего, союзники понимали, что американцы придумали вьетнамизацию преимущественно для разрешения своих внутренних сложностей, и предпочитали видеть в ней ускоренный и модернизированный вариант программ, воплощавшихся в жизнь с 1965 года. Таким образом, южновьетнамцы рассматривали вьетнамизацию как красивую этикетку на товаре, предназначенном для продажи на внутреннем рынке Соединенных Штатов. В 1969-м они еще не предугадывали главного – того, что вьетнамизация не просто очередная программа по повышению боеспособности ВСРВ, а механизм, изобретенный американцами для обеспечения выхода США из войны и подразумевавший, что южновьетнамцам придется противостоять Вьетконгу и АСВ вне зависимости от того, будут ли правительство и вооруженные силы страны готовы к этому. В Южном Вьетнаме поняли это лишь тогда, когда было уже слушком поздно. До этого южновьетнамцы полагали, что США уйдут не раньше, чем убедятся в том, что союзники в состоянии справиться с проблемой самостоятельно.

Хотя детального плана вьетнамизации, разработанного в виде конкретного документа, не существовало, между американцами и их союзниками имелась невысказанная договоренность относительно поэтапного проведения концепции в жизнь. На первой стадии США предполагали вручить АРВ ответственность за ведение боевых действий против Вьетконга и АСВ на суше, обеспечивая южновьетнамцам поддержку с моря и с воздуха. На второй стадии США намеревались довести до нужной степени развитие всех надлежащих родов войск внутри самих ВСРВ. На предпоследнем этапе роль американцев должна была вновь сводиться к выполнению функций военных советников, надобность в каковых тоже в конечном итоге отпала бы по достижении южновьетнамскими ВС самодостаточности‹14›. Тут не было ничего нового, поскольку точно такой же концепции улучшения ВСРВ в различных вариантах американцы следовали с 1967-го.

Наиболее важной задачей вьетнамизации на начальном этапе являлась реорганизация и расширение силовой структуры АРВ. Следовало обратить особое внимание на южновьетнамские Региональные силы (PC) и Народные силы (НС), неожиданно хорошо зарекомендовавшие себя во время Новогоднего наступления. Появлялась надежда на то, что эти формирования самообороны помогут высвободить некоторые занимавшиеся обеспечением безопасности на местах пехотные дивизии АРВ, которые можно будет задействовать в ходе наступательных операций или использовать в качестве подвижного резерва. Для обеспечения наступательной способности АРВ пехотным дивизиям придавались дополнительные артиллерийские дивизионы, корпуса же получали части корпусной артиллерии. АРВ обзавелась еще примерно 500 вертолетами. Соответственно возросло количество бронекавалерийских формирований, а также различных частей поддержки – связи, инженерных, медицинских и других. Аналогичным образом улучшалась материально-техническая база вьетнамских ВМФ и ВВС. Поскольку модернизация требовала времени на ознакомление личного состава с новыми вооружениями и техникой, предполагалось, что процесс не будет быстрым.

На пути “корабля вьетнамизации” вставали острые как нож рифы. Первой проблемой являлась подготовка. Тут как будто бы не должно было возникать особых сложностей – в конце концов США занимались обучением южновьетнамских солдат с 1954 года, – но трудности тем не менее были, и к тому же весьма серьезные. Существовали проблемы не только с использованием материально-технической части, но с ее хранением и поддержанием в рабочем состоянии. Требовались не только искусные офицеры, хорошо подготовленные и готовые драться солдаты, но и клерки, повара, медсестры – в общем, весь набор, без которого немыслима ни одна современная армия в мире. Конечно, какая-то работа в этом направлении велась, но вьетнамизация обнажила недостатки и громко заявила о необходимости приложить куда более значительные усилия.

Учебные центры не имели нужного оборудования и испытывали острую нехватку кадров. Работавшим там офицерам и сержантам, списанным из действующих частей, недоставало знаний, умения руководить, а кроме того, особого желания заниматься порученным им делом. В некоторых случаях обучение (особенно это касалось авиации и флота) требовало знания английского, иногда возникала необходимость прохождения стажировки в Соединенных Штатах. И наконец, в соединениях и частях АРВ (и самими этими формированиями) почти не проводились тренировки и учения.

КОВПЮВ старалось исправить положение, особенно в том, что касалось последнего. Генерал Абрамс считал, что лучший способ научить чему-нибудь – продемонстрировать это на наглядном примере, и потому решил применить при обучении пехоты и МП АРВ систему “спарок”, когда южновьетнамская воинская часть действовала в бою совместно с американской частью. Ничего особо нового тут тоже не было. Морская пехота ввела в обиход подобную практику на уровне взводов еще в 1965-м, а отдельные части АРВ и армии США время от времени действовали в “спарках” начиная с 1966 года. Генерал Абрамс интенсифицировал программу, хотя, по сути, она представляла собой “то же самое плюс”: страдала теми же недостатками, что и аналогичные предприятия в прошлом, – отсутствием генерального плана, централизованного управления и четкого определения целей.

Абрамс применял еще один метод тренировки – концепцию подвижной группы советников, каждая из которых состояла из трех – десяти американцев и являлась основным инструментом в подготовке PC и НС. Такие группы многого достигли, но все равно не могли справиться с колоссальными задачами в полном объеме. Начиная с 1968-го работала программа подготовки, называвшаяся операция “BUDDY” (“Приятель”), суть которой состояла в том, что американские и южновьетнамские тыловые части совместно занимались обслуживанием и текущим ремонтом сложного оборудования, поступавшего в распоряжение АРВ. И опять программе мешало все то же отсутствие централизованного управления. Ввиду вышеперечисленных недостатков, вьетнамизация постоянно прихрамывала то на одну, то на другую ногу, а то и на обе сразу.

Затуманивала перспективы вьетнамизации и особенность организации частей АРВ. Каждая пехотная дивизия в ней, за исключением дивизий воздушно-десантных войск и морской пехоты, дислоцировалась в “ареале проживания”. Такие соединения размещались в местах постоянной дислокации, обороняли свой “ареал” и получали из него пополнения. Часто домочадцы солдат селились вокруг лагеря в шалашах и хибарах и нередко следовали за главой семьи на поле боя. В результате всего этого пехотные дивизии АРВ практически не годились для ведения маневренной войны – наступлений и контратак. ОГШ пытался решить проблему, переложив ответственность за обеспечение безопасности территорий на PC и НС, но даже благодаря этому не удалось окончательно высвободить пехотные дивизии и превратить их в эффективные подвижные войска.

Хуже того, в случае неожиданного нападения крупных сил неприятеля на расположение дивизии родственники и домочадцы солдат, толпами мечущиеся в поисках убежища, перекрывали пути отступления личному составу. Солдаты покидали строй, стараясь защитить своих близких. В таких условиях любой отход неизбежно превращался в бегство и заканчивался разгромом‹15›. Таким образом, надежда опереться на “становой хребет” АРВ, пехотные дивизии, выглядела весьма призрачной. На деле такие соединения представляли собой нечто неоднородное, вроде частей самообороны, которые американцы, строившие на столь зыбком фундаменте свою концепцию вьетнамизации, упорно пытались выдать за ударные силы.

Но проблемы ВСРВ, какими бы неразрешимыми они ни казались, бледнели в сравнении с остальными сложностями, присущими укладу жизни в Южном Вьетнаме. Успешная вьетнамизация была немыслима без полной перестройки южновьетнамского общества, правительства и вооруженных сил. Решение всех этих задач требовало времени – нескольких лет, возможно, даже десятилетий. Между тем южновьетнамцы таким временем как раз и не располагали, поскольку с одной стороны их внимание отвлекали США со своим намерением вывести войска, а с другой – северные соседи, не собиравшиеся отказываться от агрессивных намерений по “освобождению” Юга. Поскольку времени не было, вьетнамизация являлась тем, чем она являлась, – иллюзией, но иллюзией, выгодной американцам.

25 января 1969-го состоялось первое пленарное заседание в рамках переговорного процесса. Глава американской делегации, Генри Кэбот Лодж, выдвинул безобидное предложение вернуться к соблюдению статуса ДМЗ как нейтральной территории. Ксуан Туй, лидер делегации Ханоя, отказался даже обсуждать это предложение и потребовал, чтобы США прекратили агрессивную войну против Вьетнама. На этом заседание зашло в тупик. Американцы хотели обсуждать военную обстановку в Южном Вьетнаме, а северные вьетнамцы- решать вопросы политического будущего этой страны‹16›. Фактически до конца года сторонам так ни о чем и не удалось договориться.

Никсон и Киссинджер не предприняли мер для того, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Хотя, глядя из настоящего, кажется, что они сделали даже слишком много в данном направлении. Еще перед инаугурацией Никсон через лично знакомого с Хо друга Киссинджера, Жана Сентени, отправил лидеру Северного Вьетнама секретное послание, где выражалось стремление новой администрации к конструктивным переговорам. В своем ответе Хо Ши Мин отверг мирные предложения и вновь заявил о двух требованиях северовьетнамской стороны – выводе из Южного Вьетнама всех американских войск и отстранении от власти правительства Тхиеу.

Затем в марте и апреле Киссинджер изобрел то, что президент Никсон назвал “шагом Вэнса”. Киссинджер предполагал послать широко известного в мире представителя американского истеблишмента Сайруса Вэнса к русским. Вэнс должен был тонко намекнуть на то, что их помощь в завершении вьетнамского конфликта будет оплачена той же монетой в переговорах относительно судеб Ближнего Востока, укрепления экономических связей и разоружения. Киссинджер через Вэнса вступил в контакт с советским послом в Вашингтоне Анатолием Добрыниным. Добрынин выразил заинтересованность предложением Киссинджера, но потом русские умолкли на несколько месяцев, а позднее воспользовались случаем, чтобы отклонить эту идею.

В июне 1969-го Киссинджер вновь попытался вдохнуть жизнь в переговорный процесс, обратившись к Жану Сентени. Тот предложил, чтобы Никсон написал личное письмо Хо Ши Мину, и взялся доставить послание в Ханой. Однако в Ханое не подумали даже выдать Сентени въездную визу, и письмо Никсона пришлось вручить представителю Ханоя в Париже для последующей передачи адресату.

В августе Киссинджер предпринял еще одну попытку, встретившись в Париже с Ксуан Туем. Повиляв перед Туем хвостиком, Киссинджер сказал ему, что президент всерьез настроен договариваться и готов идти на уступки, однако, если до 1 ноября никакого прогресса не произойдет, США “предпримут меры, которые повлекут за собой далеко идущие последствия”‹17›. Коммунисты ответили пространной петицией, суть которой сводилась к двум уже хорошо известным требованиям: одностроннему выводу американских войск и отстранению от власти правительства Тхиеу. Через два дня наступило 12 августа, и коммунисты подкрепили свое “миролюбие” новыми атаками на населенные пункты в Южном Вьетнаме. Наконец 25 августа Хо Ши Мин, уже стоявший одной ногой в могиле, дал ответ на письмо Никсона от 15 июля. В своем послании, написанном в оскорбительном тоне, северовьетнамский лидер подтвердил железную решимость Ханоя добиваться от Соединенных Штатов выполнения двух основных условий.

Причин возникновения патовой ситуации в 1969-м было несколько. Северные вьетнамцы не желали компромисса, они хотели победы и считали, что смогут добиться цели. Они видели, что волю народа США к продолжению войны без ясных целей подтачивает пацифистское движение, а объявленный Никсоном односторонний вывод войск укреплял надежду на то, что в конечном итоге американцы уйдут. В Политбюро ЦК ПТВ осознали всю важность диссидентствующего меньшинства, способного привести США к поражению, и где тайно, где явно решили этим воспользоваться. Теперь, когда в самой Америке открылся “вьетконговский фронт”, Ханою оставалось только ждать, когда плод созреет, а своими вылазками способствовать увеличению количества отправлявшихся домой американских гробов. Во всяком случае, такой виделась вся ситуация из Ханоя.

США тоже не могли продвигаться в переговорном процессе. “Голуби” сумели de facto наложить вето на любую возможность расширения войны и оказания более или менее значительного военного давления на коммунистов. Без такого давления – а никакого другого языка коммунисты понимать просто не способны – не могло и речи идти о мирном выходе их конфликта. Не имея шанса применять адекватные меры воздействия, США оказались перед лицом требований северовьетнамцев об одностороннем выводе американских войск и отстранении от власти правительства Тхиеу. Первое в свое время и при определенных условиях было вполне выполнимо. Роспуск же ПЮВ-нет. Как писал Генри Киссинджер: “Наш отказ свергать дружественное нам правительство являлся единственным и непреодолимым разногласием, заводящим все переговоры в тупик вплоть до 8 октября 1972-го, когда Ханой отозвал это требование”‹18›.

В 1969-м на руинах политической инфраструктуры Вьетконга особенно больших успехов удалось достигнуть в реализации программы умиротворения, вышедшей на первый план ввиду провозглашения и развертывания вьетнамизации. Южновьетнамский генерал-майор Хинь писал, что “программа вьетнамизации не ограничивалась лишь укреплением вооруженных сил, она была направлена на то, чтобы помочь Южному Вьетнаму достигнуть политической стабильности, провести социальные реформы и решить экономические проблемы”‹19›.

Генерал Абрамс объявил пацификацию “первостепенной стратегией войны”‹20›. Среди списка задач, стоявших перед КОВПЮВ в 1969 году, значились две главные: (1) расширение безопасных территорий и (2) укрепление фундамента, на котором ПЮВ и народ страны могли бы продолжать строительство необходимых государственных и общественных институтов, создание среды для обеспечения экономического роста и социальных преобразований. На словах Абрамс выразился короче: “Главная стратегическая задача – обеспечить полнокровную и перманентную безопасность для вьетнамского народа”‹21›.

В 1969 году программа умиротворения питалась помощью не только сторонников, но и заклятых врагов. В 1969-м северные вьетнамцы, хотя и вынужденно, способствовали ускорению программы умиротворения. Частям Главных сил коммунистов пришлось уйти с территории Южного Вьетнама и укрываться в убежищах в Лаосе, Камбодже, ДМЗ или на юге Северного Вьетнама. Таким образом, партизаны лишились всякой поддержки, оказываемой им прежде регулярными войсками. В то же время после Новогоднего наступления ряды партизан, особенно руководства, значительно поредели, а восполнить потери за счет рекрутов из местного населения не удавалось. Приходилось “затыкать дыры” солдатами АСВ, что, в свою очередь, порождало проблемы в виде языкового барьера, идеологических расхождений и групповщины. Кроме того, поражения 1968-го по-прежнему служили причиной значительного снижения боевого духа.

В 1969-м впервые за все время президент Тхиеу лично поддержал программу умиротворения, выступив в роли председателя Центрального совета по делам пацификации и развития – службы, координировавшей усилия в данном направлении. Он появлялся в деревнях и в тренировочных лагерях, где в своих речах все время упирал на приоритетность программы умиротворения. Наконец, Тхиеу сам прописал задачи Пацификационного плана ПЮВ в 1969 году, называемого вьетнамцами Особой кампанией.

Целью Особой кампании являлось возвращение деревень и сел, отторгнутых у правительства коммунистами, и расширение территории, контролируемой ПЮВ. Разница заключалась в том, что в 1968-м усилия концентрировались в основном на густонаселенных районах и городских центрах. Программой-максимум, помимо расширения подотчетной правительству территории, служило уничтожение инфраструктуры ВК и вооружение Народных сил самообороны (НСС). Основное внимание предполагалось уделять сельским районам‹22›, где бы обстановку контролировали сами местные жители. К концу 1969-го во многих деревнях были избраны органы местного самоуправления (ОМС), которым, в свою очередь, принадлежала прерогатива выборов деревенских старост. В апреле Тхиеу предоставил органам местного управления право контролировать их собственные силы безопасности, а затем сделал беспрецедентный шаг – разрешил ОМС распоряжаться фондами развития деревень. В итоге пришлось создать специальный центр подготовки сельских управленцев, выпустивший 17 000 руководителей‹23›.

Одной из задач Особой кампании являлась организация и вооружение уже существующих НСС. В 1969-м свыше трех миллионов человек (на миллион больше, чем предполагалось) изъявили желание записаться в НСС и получили 399 000 единиц оружия (на 1000 меньше запланированного). Члены НСС, самостоятельно разделившись на взводы и роты, занялись начальной боевой подготовкой. Программа способствовала сплочению населения и усилению его лояльности к правительству Тхиеу, а также значительно повысила уровень безопасности на местах.

“Блоуторч” Боб Комер уехал из Вьетнама в ноябре 1968-го, а на его место прислали Уильяма Э. Колби, высокопоставленного чиновника ЦРУ, в течение многих лет занимавшегося вопросами Вьетнама. При первом знакомстве Колби производил весьма обманчивое впечатление слабого и застенчивого тихони. Вместе с тем этот человек, служивший во время Второй мировой войны в УСС (Управлении стратегических служб), совершил несколько прыжков с парашютом за линию фронта для координации операций союзников с французским подпольем, за что удостоился медали “Серебряная звезда”. В отличие от Комера, Колби любил “играть в команде” и был человеком, с которым приятно работать.

Деятельность Колби привела к просто потрясающим результатам – к концу 1969-го в разряд безопасных было занесено 90 процентов сельских населенных пунктов. На контролируемой правительством территории теперь находилось на пять миллионов человек больше, чем в 1967-м, что означало: 92 процента населения проживало в безопасных или сравнительно безопасных районах. Количество перебежчиков Вьетконга (из числа рядовых, а также офицеров и чиновников) достигло 47 000 человек по сравнению с 18 000 в 1968 году. Все эти успехи вели к дальнейшему ослаблению ВК и его инфраструктуры, способствовали утрате коммунистами людских и материальных ресурсов.

Еще одним достижением программы умиротворения в 1969-м стала очистка дорог. Впервые за годы транспортное сообщение в сельских районах стало безопасным, что, в свою очередь, создавало условия для подъема экономики Южного Вьетнама. Производство риса достигло в 1969 году 5115 000 тонн, на городских рынках в изобилии появилась различная сельскохозяйственная продукция‹24›.

Но это вовсе не означает, что процесс умиротворения не наталкивался на сложности. Программа “PHOENIX” по-прежнему страдала от старых болячек – прежде всего от коррупции. Кроме того, хотя статистическая отчетность впечатляла, возникали сомнения в достоверности цифр. Сотрудникам, занятым в Системе оценки состояния дел на селе (СОДС), приходилось полагаться на слова старост деревень, в то время как подтвердить или опровергнуть справедливость их заверений не представлялось возможным. Еще меньше доверия внушала статистика по перебежчикам ВК и по результатам программы “PHOENIX”. Наконец, хотя реформа и проникла в деревни, она не достигла прогресса на уровне районов, провинций и страны в целом. Здесь делами заправляли все те же шайки коррумпированных чиновников, а потому, естественно, никаких подвижек не наблюдалось.

Вместе с тем успех пацификации по итогам 1969-го был налицо, кроме того, имелись все основания полагать, что в начале семидесятых положение еще улучшится. Даже враг признавал достижения программы умиротворения. В предварительном отчете ЦУЮВ об Осенней кампании 1969 года говорилось: “В целом Осенняя кампания не достигла запланированных целей… наши победы носили ограниченный характер, врагу же… удалось добиться выполнения своих задач, особенно в сельских районах, в том, что касается умиротворения…”‹25› (Курсив автора.)

Когда 1968 год стал достоянием истории, ушли в прошлое и крупные сухопутные операции в Южном Вьетнаме. АСВ и ВК зализывали раны и потому волей-неволей переходили к декларированной Труонг Чинем “затяжной войне”. Генерал Абрамс со своей стороны искал большого боя. Президент Джонсон приказал ему 31 октября оказывать максимальное давление на неприятеля, что Эйб и старался делать. Но вот наступил 1969-й, “война Джонсона” стала “войной Никсона”, а Зиап, от которого зависели и масштабы военных операций, и время их проведения, не баловал противника. Смена администрации в Вашингтоне не отразилась немедленно на характере задач, поставленных перед американскими войсками во Вьетнаме.

Политика Никсона поначалу мало отличалась от той, которую оставил Джонсон, – ослаблять противника, модернизировать ВСРВ и готовиться к выводу частей США. Вместе с тем то там, то тут вспыхивали жаркие стычки.

20 января (в день инаугурации президента Никсона) 3-я дивизия МП США развернула наступление на вражеский район базирования № 611 на лаосско-вьетнамской границе, километрах в восьмидесяти к югу от ДМЗ. В течение примерно двух недель операция шла с переменным успехом, а затем случилось одно важное событие. Морская пехота, исключительно по воле одного своего полковника, намеренно пересекла границу Лаоса. Уничтожив большие запасы предметов снабжения, американцы быстро ушли обратно. Широкого отклика общественности акция не нашла, однако барьер, очерченный рамками предыдущего курса, оказался едва ли не тайно перейден.

Поскольку неприятель больше не шел на крупные сражения, весной 1969-го генерал Абрамс оказался вынужден приспосабливаться к тактике Зиапа. Абрамс разбил дивизии на небольшие, численно равные взводам и ротам оперативные группы, которые сконцентрировали свои усилия на проведении патрульных и диверсионных операций, в том числе и ночных. Задача заключалась в том, чтобы упреждать действия коммунистов, выводить врага из равновесия и уничтожать его тыловые источники снабжения. Абрамс называл эту тактику “влезанием в его (противника) систему”.

Возвращение Политбюро ЦК ПТВ к “затяжной войне” позволило КОВПЮВ и его командующему сосредоточить усилия на пацификации и вьетнамизации. Абрамс оказался готов к этому. Вскоре после своего вступления в должность КОМКОВПЮВ в июне 1968 года генерал собрал в Сайгоне группу молодых офицеров, которые служили в штабе армии в Пентагоне в 1966-м и стали авторами ПРО-ГЮВ. Суть их невостребованной концепции заключалась в том, чтобы сделать стратегией победы пацификацию и государственное строительство. Абрамс, занимавший в 1966 году пост первого заместителя начальника штаба сухопутных сил, уже тогда одобрял программу, теперь же, в 1969-м, он решил воспользоваться идеями ее разработчиков. Начиная с 1968-го специальная группа усовершенствовала и расширила ПРОГЮВ. Абрамс пристально следил за их работой и вносил в нее коррективы. Наконец, в начале 1969-го группа сделала доклад перед собравшимися старшими офицерами штаба и командирами сухопутных соединений.

Во время совещания страсти накалились. Абрамс не сообщил собравшимся генералам, что он уже фактически одобрил концепцию, а своим вступительным словом создал ложное впечатление, будто собирается вынести решение после доклада. Таким образом, Абрамс, сам того не желая, устроил им засаду, а высшие офицеры, как все смертные, остро реагируют, когда по ним палят из-за угла. Со своей стороны докладчики, зная заранее об истинном отношении Абрамса к их работе, впали в ту же ошибку, что и при первом представлении ПРОГЮВ в 1966-м, – позволили себе свысока смотреть на старших по званию. Генералы не пожалели яда, высказывая свои мнения относительно услышанного. Тогда Абрамс, разозлившись, вмешался в дискуссию и в первый раз обнародовал собственную точку зрения. Более того, он принялся “продавливать” ее – а делать это Эйб умел. Недовольные голоса умолкли, однако до конца переубедить генералов Абрамсу не удалось, и “дитя ПРОГЮВ” забуксовало, точь-в-точь как его “папаша”.

Существует общепринятое мнение, что большой ущерб новой концепции нанесло нежелание старших командиров поддержать ее. Это чушь. В большинстве случаев генералы во Вьетнаме были согласны со стратегией Абрамса и охотно действовали в соответствии с ней. Даже те, кто выражал несогласие, все равно поддерживали концепцию. Другого Абрамс бы не потерпел – он умел заставлять слушаться себя. Каждый генерал во Вьетнаме знал, что “жизнь или смерть” его служебной карьеры полностью зависят от воли Абрамса и что Эйб не станет колебаться, когда придется употребить власть.

В марте 1969-го “дитя ПРОГЮВ” превратилось в официальную стратегию КОВПЮВ. Отныне главной задачей американских и южновьетнамских сил стали обеспечение безопасности населения и поддержка процессов пацификации. Таким образом, провозглашенная послом Банкером в 1967-м концепция “одного фронта” сделалась по прошествии двух лет официальной доктриной. Позднее свою солидарность с курсом Абрамса выразил и генерал Вьен, что выразилось в разработке союзнического плана решения стратегических задач.

Новая стратегия Абрамса не исключала ожесточенных и яростных столкновений между американскими и северовьетнамскими войсками. 10 мая три батальона 101-й воздушно-десантной дивизии высадились с вертолетов в долине А-Шау, чтобы “зачистить” вражеский район базирования № 611, восстановленный частями АСВ после наступления на него морских пехотинцев в январе – феврале 1969 года. Один из батальонов 11 мая натолкнулся на значительные силы противника, которые окопались на высоте Ап-Биа (высоте 937), получившей печальную известность как “Холм Гамбургер” (“Hamburger Hill”). Обе стороны понесли большие потери. Понадобилось еще три воздушно-десантных батальона, чтобы захватить эту высоту. Враг потерял убитыми 610 человек, а американцы 56. Выстрелы на “Холме Гамбургер” растревожили “голубятню”. Конгресс и СМИ предали анафеме действия военных, расписав случившееся, как пренебрежение жизнями молодых американцев, и обвинили администрацию в отсутствии у нее вразумительной стратегии. Никсон нуждался в “глотке свежего воздуха” для претворения в жизнь своей политики и вполне мог бы обойтись без нападок со стороны парламентариев и прессы. Из Вашингтона Абрамсу прозрачно намекнули на необходимость сокращать потери. Так состоялись официальные похороны стратегии обнаружения и уничтожения. Американская армия покидала Вьетнам, а наступательный задор улетучивался из сердец тех солдат, которые пока еще оставались в регионе. Таким образом, по разным причинам во второй половине 1969-го обе стороны свели войну к спорадическим стычкам небольших подразделений.

В 1969-м США пожали нежданный урожай сорняков, поскольку именно тогда началось моральное разложение сухопутных американских сил во Вьетнаме. Обычно армия (применительно к Вьетнаму в данное понятие входят также и наземные части морской пехоты) утрачивает боевой дух вследствие крупных поражений (как итальянцы под Капоретто во время Первой мировой войны), или когда несет огромные и бессмысленные потери (как французы под Верденом в ходе той же войны), или из-за невыносимых условий жизни (как отступавшая от Москвы армия Наполеона), или когда она имеет прогнившее и некомпетентное командование (как это было с русскими на Восточном фронте Первой мировой войны). И все-таки существует некий “Икс-фактор” (“X” factor), природа которого неизвестна, но который помогает солдатам преодолевать самые невероятные трудности и выходить из тяжелейших ситуаций, таких, как описаны выше. Американская история знает множество подобных примеров. Во время Гражданской войны юнионистская армия понесла ряд поражений на Востоке, но выстояла. Огромные потери, которых стоили обеим сторонам сражения при Энтиетэме, Шайло, Геттисберге и битва в Глуши, не сломили боевого духа “синих” и “серых” (то есть юнионистов и конфедератов). Жизнь в лагере в Вэлли-Фордж представляла собой классический пример невыносимых условий существования, и все же молодая американская армия пережила зиму и встретила весну с еще большей готовностью драться. И наконец, перенесла же армия северян командование Бернсайда, Поупа и Хукера.

Однако ни один из приведенных выше факторов не мог служить причиной падения морального духа американских войск во Вьетнаме. Американцы не понесли ни одного поражения, потери (если смотреть с исторической точки зрения) были незначительными, условия проживания военнослужащих были такими, о каких в прежние времена американские солдаты могли разве что мечтать, а командиры, по крайней мере самый верхний эшелон, заслуженно считались опытными профессионалами и знатоками своего дела.

Существовали, однако, сумма факторов и цепь событий, оказавших разрушительное влияние на моральный дух и дисциплину в войсках. Политика Никсона, какой бы мудрой и эффективной она ни казалась применительно к основополагающим задачам, действовала на военнослужащих очень разлагающе. Вьетнамизация, вывод войск, упор на достижение мира путем переговоров – все это открыто давало понять солдатам в 1969-м, что война, в которой они участвуют, – война без надежды на победу. Более того, политика порождала ощущение скорого завершения конфликта, по меньшей мере, в представлении каждого отдельного солдата, для которого война кончится в день отправки на родину. Зачем сражаться, зачем рисковать головой, поневоле спрашивал себя военнослужащий, когда всему скоро все равно конец? Не зря же говорят, что никому не хочется стать последним убитым на войне. А в боевой ситуации так: если желание драться улетучивается, скоро за ним последует и все остальное, что делает солдата солдатом.

Бои на “домашнем фронте” тоже подтачивали моральный дух войск. Военнослужащие чувствовали, что дома их жертвы, вполне возможно, не оценят. “Ворчуны” (grunts – прозвище солдат, особенно часто применяемое к участникам Вьетнамской войны) ненавидели и презирали чистеньких мальчиков из колледжей. Пацифисты подрывали веру солдат в компетентность и честность командиров, ставили под вопрос ценность того, что войска делали во Вьетнаме. Завывания диссидентов по поводу аморальности войны не только сеяли в душах военнослужащих сомнения в праведности дела, которому они служат, но и в некоторых случаях поселяли в них уверенность, что участвовать в войне во Вьетнаме позорно. Для тех, кто не хотел сражаться, подобные разговоры об аморальности войны служили индульгенцией – оправданием собственной трусости и нежелания выполнять свой долг.

Некоторые моральные проблемы военнослужащие привозили с собой во Вьетнам из Америки. Семена расовой розни, падая на унавоженную диссидентами почву, еще больше усугубляли развал и раскалывали воинские подразделения. Растущее ощущение вседозволенности на фоне снижения уважения к авторитету командования – две характерные черты шестидесятых – подрывали дисциплину. Популярное увлечение молодежи, наркотики, просачивалось и в армию. Новобранцы везли с собой во Вьетнам привычки и вкусы, удовлетворять которые там было особенно просто ввиду легкодоступное™ разного рода дурманящих зелий. Впервые в военной истории Америки беспринципный противник использовал наркотики как оружие в войне. Брайен Крозьер, заслуживающий уважения британский военный комментатор, пишет: “…последний китайский премьер, Чжоу Эньлай, как-то хвастался египетскому полковнику Насеру, что китайцы через северных вьетнамцев широко используют наркотики, чтобы подрывать дисциплину и боеспособность американских войск во Вьетнаме”‹26›. Неожиданный изгиб в коммунистической программе распропагандирования.

Условия службы во Вьетнаме тоже не способствовали укреплению боевого духа и повышению дисциплины. Грязь, пиявки, змеи, ловушки, мины, постоянное нервное напряжение, часто плохое питание и недоброкачественная вода (или вообще никакого питания и нормальной воды), бесконечные потоки с неба во время ливней, изнуряющая духота. Довольно быстро все это начинало выматывать человека физически и морально. В тылу (а в этой войне не всегда было понятно, где он находится) условия бывали получше, хотя и не всегда. Даже в Сайгоне американские военнослужащие нередко становились жертвами ракетных обстрелов, а жизнь в больших кварталах сопровождали свои сложности – скверные квартиры и отвратительная еда.

В 1969-м негативным образом действовало на солдат, поселяя в них чувство разочарования, и странное поведение противника, который уклонялся от боя, ускользал от поисковых групп американцев. Несмотря на затишье, войска продолжали нести потери из-за множества мин и понастроенных повсеместно ловушек. Таким образом, американские солдаты погибали, получали ранения от врага, которого не видели, но который все время незримо присутствовал где-то рядом. Так, постепенно под подозрение попадали оказывавшиеся в поле зрезния гражданские лица, и тогда случалось то, что случилось в Ми-Лай. Отсутствие нормальной боевой работы вызывало тоску и погружало в состояние полусна многие американские части. Скука и бездействие – питательная среда для роста проблем с алкоголем и наркотиками, они ведут к возникновению напряженности во взаимоотношениях с местным населением и подрывают дисциплину.

Система военной юстиции, способной обеспечить быстрый суд и наложение взыскания, могла бы помочь снизить количество правонарушений, но во Вьетнаме она фактически не действовала. Дела накапливались и не рассматривались своевременно, в результате оказывалось, что главные свидетели по делу уже отбыли в США, или же погибли в бою, или участвуют в длительной операции. Военные юристы сами нередко успевали вернуться в Штаты прежде, чем в суде наконец наступал момент рассмотрения дел, которые они вели. Многие преступления совершались в изолированных районах боевых действий, и, чтобы собрать обвиняемых и свидетелей в одном месте в одно время, подчас требовалось поистине титаническое усилие. Случалось, свидетелями были вьетнамцы, которых предстояло еще найти, а потом добиться от них правдивых показаний. Когда же все это удавалось проделать, масса бумаг, необходимых для защиты прав обвиняемых, отправлялась гулять по инстанциям – по командной цепочке снизу вверх и обратно‹27›. Можно, конечно, пожалеть военных юристов, но нельзя забывать, что, пользуясь выводом из одного армейского рапорта, военная юстиция “действовала медленно и выносила приговоры, которые подталкивали правонарушителя к тому, чтобы, раз отделавшись легко, продолжать делать то же самое, не слишком опасаясь сурового наказания”‹28›.

Часто встречались случаи неадекватного руководства на уровне сержантского и младшего офицерского состава, то есть там, где командир ежедневно находится в контакте с рядовыми, или, как выражаются сами военнослужащие, “где колесо соприкасается с дорогой”. В быстро увеличивающих свой состав во время войны корпусах армии и МП сержантами и лейтенантами становились люди, не обладавшие твердым характером, не имевшие должного образования, опыта и желания хорошо служить. В демократических странах это обычное явление, но во Вьетнаме оно влекло за собой особенно разрушительные последствия. Война распадалась на отдельные крошечные войны, где сержанту или лейтенанту приходилось принимать ответственные решения в отсутствие контроля со стороны старших офицеров. Ситуация усугублялась за счет ежегодных ротаций, которые на офицерском уровне фактически представляли собой полугодовые ротации для боевых командиров, которых на половину срока переводили на службу в штабы.

В 1969-м главной проблемой для высшего военного рукводства во Вьетнаме было не то, что дисциплина и мораль в войсках падают, а то, до каких пределов дойдет это падение. Насколько плохой была ситуация? Никто не мог точно ответить тогда, и теперь тоже. О многих проступках никто не сообщал, когда же сообщали, нарушители нередко выходили сухими из воды. Тем не менее статистика существует, и она отражает печальную картину. Количество проступков во Вьетнаме в армии (по морской пехоте аналогичные данные), рассматриваемых трибуналом, и тех, за которые налагались взыскания во внесудебном порядке, выросло в 1969-м по сравнению с 1968-м на 13 процентов, несмотря на то что в 1969 году во Вьетнаме находилось меньше военнослужащих, чем в 1968-м. Случаи потребления наркотиков тоже стали отмечаться чаще, хотя имеющиеся об этих видах правонарушений сведения не заслуживают доверия. В 1969-м впервые армия столкнулась с таким явлением, как “фрэггинг” – убийство (или покушение на убийство) офицера или сержанта их подчиненными. Было зафиксировано 126 подобных случаев, из них 37 со смертельным исходом. “Неподчинение, бунт и другие действия, включающие в себя сознательный отказ от выполнения правомерного приказа” – одно из наиболее серьезных преступлений- встречалось в 1969 году 128 раз, тогда как в 1968-м только 94. Так же обстояло дело с дезертирством и уходами в самоволку. Преступления, более всего свидетельствующие о падении морали и дисциплины, не фиксируются никакой статистикой. “Ворчуны” называли это “искал-искал, да не нашел”. Суть в том, чтобы, отправившись в дозор или на поисковую операцию, намеренно избежать встречи с противником. В таких случаях патрульная группа отходила на некоторое расстояние от базы и отсиживалась в каком-нибудь укромном месте или вела поиски в районе, где заведомо не было никакого противника, а командир патруля по возвращении докладывал о безуспешных поисках.

Но в 1969-м все только начиналось, и нарушения дисциплины еще продолжали оставаться исключительными явлениями. В 1970-м и в 1971-м ситуация ухудшилась, и значительно.

1. Henry Kissinger, “The Vietnam Negotiations," Foreign Affairs, January 1969.

2. Samuel Lipsman, Edward Doyle, and the eds. The Vietnam Experience: Fighting/or Time (Boston, MA: Boston Publishing Co., 1983), pp. 28-29.

3. Kamow, Vietnam, A History, p. 589.

4. Lung, General Offensives, p. 118. (Note: Lung's figure of three times the 1968 figure is in error. The accepted figure for 1968 is 18,000.)

5. Henry B. Kissinger, The White House Years (Boston: Little, Brown amp; Co., 1979), p. 241.

6. Truong Nhu Tang, A Vietcong Memoir-An Inside Account of the Vietnam War and Its Aftermath (New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1985), p. 169.

7. Lung, General Offensives, p. 118.

8. Kissinger, White House Years, pp. 272, 267-277.

9. “A Nation Coming into Its Own,” Time, Vol. 126, no. 4,29 July 1985, p. 53.

10. “A Preliminary Report on Activities During the 1969 Autumn Campaign, 30 October 1969” Vietnam Documents and Research Notes No. 82 (Saigon: United States Embassy, August 1979), p. 15.

11. “COSVN Resolution No. 14, (30 October 1969)” Vietnam Documents and Research Notes No. 81 (Saigon: United States Embassy, July 1970), p. 12.

12. Ibid., p. 8.

13. Vien and Khuyen, Reflections, p. 91.

14. Nguyen Duy Hinh, Vietnamization and Cease-Fire, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1983), pp. 16-17.

15. Tran Van Don, Our Endless War: Inside Vietnam (San Rafael, CA: Presidio Press, 1978), p. 231.

16. Louis A. Fanning, Betrayal in Vietnam (New Rochelle, NY: Arlington House, Publishers, 1976), p. 24.

17. Kissinger, White House Years, p. 280.

18. Ibid., p. 282.

19. Hinh, Vietnamization, p. 18.

20. Lipsman and Doyle, Fighting for Time, p. 76,

21. MACV, “One War: MACV Command Overview 1968-1972,” (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, Undated), p. 15.

22. Tran Dinh Tho, Pacification, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1980), p. 24.

23. Senate Committee on Foreign Relations, Hearings on Cords, pp. 709 and 714.

24. Sir Robert Thompson, Peace is Not at Hand (New York- David McKay 1974), p. 67.

25. COSVN, Document No. 82, p. 3.

26. Brian Crozier, “Terror, New Style,” National Review, 9 August 1985, p. 24.

27. Maj. Gen. GeorgeS. Pmgh.Lawat War: Vietnam 1964-1973, (Washington, D.C.: Department of the Army, 1974), pp. 100-102.

28. MACCORDS-PSG, “Anti-American Demonstrations in Qui Nhon,” 18 April 1971, p. 18 CMH (quoted in Lewy, America, p. 160.)

 

Глава 22.

Рейды в Камбоджу. 1970 г.

В 1970 году ни один из антагонистов не “порадовал” другого новой политикой или стратегией. В Северном Вьетнаме клика Зиапа – Тру-онга завоевала преимущественные позиции по отношению к группе Ле Зуана – Ле Дук Тхо. Северные вьетнамцы продолжали вести “затяжную войну”, нападая на противника маленькими подразделениями, состоящими из “саперов-подрывников”, обстреливая вражеские объекты из орудий и минометов с удаленных позиций и тщетно пытаясь противостоять программе умиротворения, успешное воплощение в жизнь которой вызывало у коммунистов наибольшую озабоченность. Лозунг Политбюро ЦК ПТВ в 1970-м оставался таким же, каким был в 1969-м: терпение. Пусть США полностью выведут войска, тогда и придет время свершений – Зиап планировал наступление на 1970 год.

По-прежнему оставалась проблема морального духа, особенно у Вьетконга, или того, что от него осталось. Усилиями южновьет-намцев и американцев на поприще пацификации Вьетконг лишался местных источников пополнений, средств и продовольствия. Захваченные документы позволяли представить обстановку в мельчайших подробностях: вьетконговцы голодали, не получали нового обмундирования и все глубже погружались в уныние. Партизанскими акциями Вьетконг почти уже не занимался, и едва ли не весь груз этих забот взяли на себя военнослужащие АСВ. Ограниченные подрывные операции, которые Зиап называл партизанской войной, в действительности представляли собой правильные атаки, проводимые не местными повстанцами, а солдатами АСВ, незваными гостями на земле Южного Вьетнама – чужеземными агрессорами. Все, что могли коммунисты в первые месяцы 1970 года, – это “болтаться где-то там” и ждать, когда Никсон выведет войска.

В начале 1970-го Никсон, Киссинджер и компания придерживались выработанной ранее, в 1969-м, “четырехосной” политики, покоившейся на “четырех китах” – вьетнамизация, пацификация, вывод войск и переговоры. Пока все протекало нормально, особенно в том, что касалось умиротворения. По всей видимости, 1970 год, как и 1969-й, тоже прошел бы относительно спокойно, если бы не одно событие, которого противоборствующие стороны не предвидели и которое изменило “географию войны”. В 1970-м в Камбодже свергли главу государства, принца Нородома Сианука.

На фоне разнообразных персонажей, занятых на сцене театра индокитайских войн, Сианук являлся выдающейся личностью – королем, которого избрали в правители Камбоджи, точно простого гражданина. Он был посредственным художником, хорошим джазовым саксофонистом и бесталанным актером, финансировавшим и ставившим плохие фильмы, в которых сам же и играл. В том, что касалось международных отношений, Сианук пытался балансировать на тонком канате, протянутом между Китаем и Северным Вьетнамом с одной стороны и США – с другой. Он позволил коммунистам создать на территории Камбоджи огромные районы базирования и предоставил им возможность задействовать для своих нужд порт Сиануквиль, через который производилось снабжение южной группировки северовьетнамских войск. Затем он дал понять американцам, что не станет возражать, если они разбомбят эти базы, при условии, что договоренность останется в секрете.

Однако на стыке шестидесятых и семидесятых Сианук откачнулся к китайцам, а через них и к Северному Вьетнаму. В ответ Соединенные Штаты прекратили оказание экономической помощи Камбодже, и в стране немедленно начались трудности. В то же время северные вьетнамцы принялись расширять зоны своего влияния на расположенные все дальше от границы районы Камбоджи. Вследствие этого в начале 1970-го камбоджийцы стали отворачиваться от Сианука. А тут сам он еще с непростительной для руководителя страны беззаботностью 10 марта 1970-го уехал “погулять” во Францию. Не успел Сианук покинуть страну, как в верхах вспыхнула жаркая борьба за власть, и 18 марта Национальное собрание Камбоджи, возглавляемое премьер-министром Лон Нолом, единодушно проголосовало за отстранение Сианука от власти.

Лон Нол немедленно взялся за коммунистов в Камбодже – возможно, даже слишком рьяно. Он запретил им пользоваться портом Сиануквиля и очень необдуманно заявил, что вышвырнет их с насиженных мест на вьетнамско-камбоджийской границе. Угроза Лон Нола заставила северовьетнамцев принять превентивные меры. Коммунисты сняли со своих баз на востоке Камбоджи контингент численностью от 40 000 до 60 000 человек и волной устремились на запад. Слабые войска Камбоджи не смогли сдержать натиска противника, и скоро части ВК и АСВ уже угрожали столице страны Пномпеню. Мгновенно стало ясно, что без постороннего вмешательства Лон Нол и его прозападное правительство обречены, что чревато весьма малоприятными последствиями для Соединенных Штатов и ПЮВ. Если Камбоджа упадет “в объятья коммунистов”, Сиануквиль вновь откроется для них, мало того, вся Камбоджа превратится в огромный лагерь северовьетнамцев.

С приближением апреля положение Лон Нола все ухудшалось, а к середине месяца стало очевидным: если США не помогут правительству Камбоджи, то забьют гол в свои ворота. Министр обороны Мелвин Лэйрд, Уильям Роджерс и прочие “голуби-прагматики” в администрации рекомендовали не оказывать помощи Камбодже или же помочь, но очень незначительно. Вновь началось перетягивание каната “командой” Никсона, Киссинджера и военных с одной стороны и гражданскими – с другой. Собирались совещания, проводились заседания, текли по административным руслам бумажные потоки, но ничего не менялось, а тем временем АСВ продолжала победный марш к центру Камбоджи.

22 апреля Никсон и его советники осознали, что либо они помогают Камбодже, причем немедленно, либо им стоит подготовиться к событиям, которые в самом ближайшем времени негативно скажутся на расстановке сил в войне во Вьетнаме. На заседании Совета национальной безопасности, проводившемся в тот день, Никсон пришел к выводу: южновьетнамцы должны атаковать прибежища коммунистов в районе “Клюв попугая”, а США поддержать союзников с воздуха “в наглядно допустимых пределах”. На тот момент президент не отдал приказа сухопутным войскам Соединенных Штатов также принять участие в акции. Через несколько дней, однако, Никсон принял решение о нанесении удара силами США по другому району базирования па границе Камбоджи и Вьетнама, так называемому “Рыболовному крючку”. Фактором, определившим решение президента, стало безоговорочное заявление генерала Аб-рамса о том, что он не гарантирует успеха рейда в Камбоджу, если в нем не примут участия американские войска‹1›. Утром 28 апреля Никсон в конце концов определился: южновьетнамские части наступают на “Клюв попугая” 29 апреля, а американцы штурмуют “Рыболовный крючок” 1 мая.

Даже и теперь трудно распознать, каких же результатов собирался достигнуть Никсон, отдавая приказ о рейдах в Камбоджу. Часть целей самоочевидна, но другие, более широкие, остаются загадкой. Ясно, что нападение американцев и южновьетнамцев на районы базирования коммунистов вынудило бы тех ослабить натиск на небоеспособные войска Лон Нола, дало бы возможность уничтожить запасы продовольствия и боеприпасов в этих зонах (и заодно охранявшие их войска), а также накрыть наконец неуловимый штаб ЦУЮВ, который, как (ошибочно) считалось, находился в “Рыболовном крючке”. Однако помимо этих существовали и иные задачи, политического и психологического характера. Вторжение на территорию Камбожди стало бы уведомлением Северному Вьетнаму (и коммунистическому миру в целом): Никсон играет по новым правилам, а значит, им теперь придется иметь дело с более беспощадным и более решительным противником. Рейды могли сдвинуть процесс переговоров с мертвой точки и дать Никсону время поставить на ноги “политических двойняшек” – успешно реализовать планы вывода войск и вьетиамизации. Кроме того, удачная кампания продемонстрировала бы народу Южного Вьетнама и Соединенных Штатов прогресс в деле вьетнамизации.

Система обороны противника в районах “Рыболовный крючок” и “Клюв попугая” подразумевала выполнение наступающими войсками охватывающих маневров, а в случае с “Рыболовным крючком” требовала также аналогичного подхода при атаках с воздуха. Схема действий американцев предполагала наступление бронетанковых подразделений с юга на “Рыболовный крючок” и одновременную атаку с востока силами частей 1-й воздушной кавалерийской дивизии США, поддержанную атакой 3-й воздушно-десантной бригады АРВ с севера, а также охватывающим броском вертолетных десантов 1-й кавалерийской в тыл противника. Атакующие колонны насчитывали всего около 15 000 человек. В день “Д” (1 мая) после предварительных налетов бомбардировщиков В-52, рейдов штурмовой авиации и артиллерийской подготовки танки устремились на север, а пехотные части начали выдвижение в западном и южном направлении. Большого сражения не получилось. Противник бежал на запад, оставив американцам и южным вьетнамцам все предметы снабжения, складированные в районах базирования.

Операция в “Клюве попугая” представляла собой копию акции в “Рыболовном крючке”. Три оперативно-тактических группы АРВ (всего 8700 человек), каждая из которых состояла их трех пехотных батальонов и одного бронекавалерийского батальона (примерно 75 боевых бронированных машин), окружила районы базирования № 706 и № 367, расположенные на кончике “Клюва попугая”. Произведя “зачистку”, одна из оперативно-тактических групп повернула на запад в направлении городка Свай-Риенг и на север для охвата района базирования № 354. Два дня наступающие встречали ожесточенное сопротивление неприятеля, но на третий день он отступил на запад и больше себя не проявлял.

3 мая бои завершились, и началась нудная работа. Горы захваченного снаряжения предстояло вывезти или уничтожить, а хранилища, учебные помещения и казармы – взорвать или сжечь. Союзникам досталось: 23 000 единиц личного стрелкового оружия, которыми можно было вооружить 74 полностью укомплектованных батальона АСВ, 2 500 единиц группового оружия (для 25 батальонов или дивизионов), 16 700 000 патронов для стрелкового оружия (столько, сколько коммунисты расходовали за год), 6 500 000 кг риса, 143 000 минометных мин, реактивных снарядов и боеприпасов для безоткатных пушек, а также около 200 000 боеприпасов для зенитных орудий. Двойная операция стоила коммунистам 11 000 человек убитыми и 2 500 пленными. Союзники потеряли 976 человек убитыми (включая 338 американцев) и 4 534 ранеными (в т. ч. 1525 американцев). Войска США ушли из Камбоджи 30 июня, но южновьетнамские силы остались на более длительный период.

С точки зрения американцев и южновьетнамцев, акция оказалась вполне успешной. Союзникам удалось оказать помощь Лон Нолу и его правительству, дать им время на подготовку собственных войск. Районы базирования были опустошены, все объекты на них уничтожены, захвачено большое количество оружия, боеприпасов и различных предметов снабжения. Американские и южно-вьетнамские войска убили и захватили в плен более 13 000 бойцов противника, хотя, как обычно, эта цифра наверняка является завышенной. Вместе с тем нападавшие не смогли найти штаб ЦУЮВ, который, как теперь точно известно, покинул “Рыболовный крючок” 19 марта и, перебравшись на другой берег реки Меконг, перебазировался в северо-западном направлении‹2›. По оценкам сэра Роберта Томпсона, британского эксперта в области подавления восстаний, рейд в Камбоджу и потеря порта Сиануквиль отодвинула планы начала наступления АСВ “по меньшей мере на год, возможно, на полтора или даже на два года”‹3›. Генри Киссинджер считал, что США выиграли около года и трех месяцев и что этот выигрыш был очень важен‹4›. Что же касается политических целей, то продвижению переговоров операции не способствовали, правда, никто не возлагал на это особенных надежд. Камбоджийские рейды уменьшили угрозу, создаваемую выводом американских войск, облегчили процесс вьетнамизации и внесли дезорганизацию в стан противника. В ходе акций АРВ продемонстрировала неплохой уровень боеспособности, а северные вьетнамцы утратили инициативу.

Вместе с тем рейды всколыхнули пацифистское движение в США, пребывавшее в состоянии относительного покоя после речи Никсона 3 ноября 1969 года. Вновь начались волнения в студенческих городках, вылившиеся в сожжение по всей стране тридцати зданий Службы подготовки офицеров запаса. В Университете Кента в штате Огайо национальные гвардейцы открыли огонь по толпе студентов, убив четырех и ранив десятерых из них. Еще двое погибли в штате Миссисипи. По всей стране в двадцати одном университете для подавления беспорядков приходилось прибегать к помощи Национальной гвардии.

8 мая 1970-го на демонстрацию в г. Вашингтоне вышли 100 000 человек. Создалась настолько серьезная угроза работе правительства, что пришлось вызывать регулярные войска. Им удалось погасить взрывоопасную ситуацию. 24 июня сенат в страхе перед диссидентами отменил Тонкинскую резолюцию, которую сенатор Морз в 1964-м назвал “функциональным эквивалентом объявления войны”. Администрация пошла на хитрость – она поддержала отмену резолюции, но заявила, что ведет военные операции во Вьетнаме, опираясь на конституционное право, предоставленное президенту как верховному главнокомандующему Вооруженными силами страны. 30 июня в сенате прошла поправка Купера-Черча, запрещавшая финансирование боевых действий на территории Камбоджи без одобрения конгресса. 9 июля палата отвергла поправку, и на какое-то время о ней забыли‹5›. В палате представителей тоже закрутилась своя “голубиная карусель”. Либералы и левые стремились перещеголять друг друга, выдвигая поправки о прекращении финансирования войны во Вьетнаме или назначая нереалистичные даты полного одностороннего вывода войск, одним словом, стремясь покрепче связать президенту руки. После вторжения в Камбоджу пацифисты стали главным фактором, определявшим способы ведения (или неведения) войны не только Никсоном, но и Ханоем. Коммунистическая программа дич вач блестяще функционировала в Соединенных Штатах, куда теперь перенесся главный фронт борьбы.

В своей книге “Настоящая война” Никсон говорит, что главной целью рейдов в Камбоджу было “не допустить (вражеского) вторжения из этой страны, дабы иметь возможность продолжать работу в направлении вьетнамизации и планирования вывода американских войск…”‹6›. Это, безусловно, вывод, сделанный постфактум. Первейшей причиной, заставившей Никсона отправлять войска в Камбоджу, являлась необходимость защитить Лон Нола, но, поскольку обнаруживать впоследствии данный мотив стало невыгодно, президент предпочел указать более благовидный предлог. Вне зависимости от истинных причин, Никсон верно уловил важность проведения операций, способных обеспечить выигрыш во времени для реализации политики США. В апреле 1970-го, до вторжения в Камбоджу, президент пообещал в течение следующего года вывести из Вьетнама 150 000 американских солдат. Он не понимал: если при одновременном сокращении численности контингента США не ослабить позиции коммунистов в Камбодже, то к середине 1971-го противник станет представлять серьезную угрозу союзническим войскам в ОТР III корпуса АРВ (вокруг Сайгона), где в 1969-м американцы несли потерь больше, чем в любом другом секторе Южного Вьетнама. В ретроспективе получается, что, если бы Никсон не послал войска в Камбоджу на помощь Лон Нолу, ему пришлось бы придумывать повод сделать то же самое позднее в 1970-м для защиты сократившихся численно американских войск.

Процесс вьетнамизации также требовал времени и сил. В целом южновьетнамские части так хорошо проявили себя в Камбодже, что из некоторых из них были отозваны американские советники. Операция показала, что вьетнамизация набирает силы. Однако скептики, как из числа американцев, так и южновьетнамцев, усматривали в действиях АРВ недостатки, способные обернуться большой бедой в будущем. Сражения не отличались особой ожесточенностью, поскольку части АСВ и Вьетконга покинули районы базирования, не предприняв серьезных попыток защитить их. Командир III корпуса АРВ, генерал-лейтенант До Као Три, руководивший действиями войск в районе “Клюв попугая”, задействовал для проведения операции элитные войска – рейнджеров, бронекавалерийские эскадроны и воздушно-десантные части. Кроме того, он обошел политизированных генералов, возглавлявших пехотные дивизии, поставив оперативно-тактические группы под командование полковников и подполковников даже в тех случаях, когда ему приходилось использовать части и подразделения из состава пехотных дивизий. В операции вновь проявилась очевидная небоеспособность пехотных дивизий АРВ, так называемого станового хребта Вооруженных сил Южного Вьетнама. Артиллерийские части АРВ оказались практически не в состоянии обеспечить наступающим войскам огневую поддержку. Южновьетнамцам приходилось прибегать к помощи американской артиллерии, но даже и тут они часто не могли обеспечить надлежащую корректировку огня. Ввиду неадекватности артиллерии, командирам АРВ приходилось полагаться на поддержку с воздуха авиации США в столь значительной мере, что многие американские наблюдатели выражали сомнение, сумели ли бы вообще союзники справиться с поставленными задачами без ее помощи.

И наконец, бронетанковые формирования АРВ были особенно подвержены древней напасти танкистов – неспособности обеспечить техническое обслуживание и ремонт в полевых условиях. Многие кабинетные “Паттоны” не представляют себе, что танковые операции часто срываются вовсе не из-за яростного противодействия противника, его мин, заграждений, артиллерии и истребительно-про-тивотанковых команд, а из-за никуда не годной связи, заторов на дорогах, а особенно из-за того, что тыловики не могут своевременно подвезти топливо, а ремонтники устранить поломки. Если со связью и пробками все более или менее обходилось, поскольку танковые подразделения АРВ не совершали очень дальних рейдов, а из-за небольшой их численности машины не могли помешать друг другу двигаться вперед, со снабжением топливом и ремонтом все получалось куда хуже. Многие танки и бронетранспортеры ломались, но починить их на месте оказывалось невозможным просто из-за отсутствия запчастей. Проблема усугублялась тем, что исправным машинам приходилось брать “калек” на буксир, теряя мобильность, темп продвижения и тратя лишнее горючее‹7›.

В общем, несмотря на успешные в целом действия в Камбодже, АРВ продолжала испытывать все те же сложности – страдать от чрезмерной политизации высшего военного руководства, нехватки грамотных командиров, опытных тыловиков и подготовленного техперсонала, а также от отсутствия должной дисциплины. Кроме того, пехотные дивизии по-прежнему не обладали должной степенью подвижности для ведения маневренной войны. На исправление ситуации требовалось время.

Тогда как Никсон отчаянно боролся за то, чтобы выиграть время на вьетнамизацию, это самое время работало против американцев, разлагая американские войска, подрывая дисциплину их личного состава. Политика США во Вьетнаме, движение пацифистов в самой Америке все сильнее убеждали “ворчунов”, что в этой войне победы не будет, а потому главной заботой для солдат становилось собственное выживание. Участились случаи дезертирства и уходов в “самоволку”. Число военнослужащих, употреблявших наркотики, постоянно росло. В 1970 году во Вьетнаме их насчитывалось 65 000. В 1969-м за употребление наркотиков было задержано военной полицией 8440 человек, что составляло 0,157 человек на 1000. В 1970-м число военнослужащих, арестованных по той же причине, составило 11 058, то есть 0,273 человек на 1 000. Нападения на командиров стали происходить в 1970-м втрое чаще, чем в 1969-м. Количество проступков, связанных с неподчинением, возросло с 0,28 на 1000 в 1969-м до 0,32 – в 1970-м. Вся имевшаяся в распоряжении военного руководства статистика, а плюс к ней появление бородатых и грязных солдат, выполняющих свои обязанности словно из-под палки, убеждала высшее и старшее офицерство в 1970-м, что дело идет к потере военнослужащими дисциплины и развалу воинского контингента. Однако худшее ждало впереди, в 1971-м.

Переговоры, или четвертая “ось” стратегии Никсона, в 1970-м продолжала прокручиваться вхолостую из-за отсутствия у американцев убедительного аргумента, способного воздействовать на коммунистов. Последние считали, что добьются своего, если проявят терпение. В начале 1970 года Генри Киссинджеру показалось, что наступил момент, когда удастся сдвинуть переговорный процесс с мертвой точки. Киссинджер полагал, что у администрации Никсона как никогда прежде выгодная позиция. Во Вьетнаме войска США действовали успешно, а дома после речи Никсона от 3 ноября 1969-го крикуны несколько поутихли. Политбюро ЦК ПТВ также склонялось к продолжению переговоров. Зная о давлении на Никсона внутри США, коммунисты хотели посмотреть, не проявит ли он больше сговорчивости. В то же время они опасались, как бы их упорство в Париже не толкнуло Никсона на возобновление бомбардировок Северного Вьетнама. Так, по различным причинам обе стороны пришли к решению тайно встретиться в Париже, что устраивало двух основных участников “торгов”, Киссинджера и Ле Дук Тхо.

Киссинджеру встреча за закрытыми дверьми, обезопасившая его от интриг Роджерса и Лэйрда, пропагандистских заявлений коммунистов, рассчитанных на “голубей”, и дышавшего в затылок Тхиеу, предоставляла больше “оперативного простора”. Ле Дук Тхо тоже имел основания побеседовать с Киссинжером с глазу на глаз. У Политбюро ЦК ПТВ возникали трудности с их марионеточным НФО-ЮВ, а потому северные вьетнамцы чувствовали бы себя без Вьет-конга в Париже свободнее.

Первый контакт состоялся в предместьях французской столицы 21 февраля 1970 года. Затем стороны встречались 16 марта и 4 апреля. Киссинджер стремился протащить пункт о взаимном выводе войск США и АСВ. Представитель Северного Вьетнама продолжал настаивать на одностороннем выводе американских вооруженных сил и на роспуске правительства Тхиеу. На этом переговоры опять зашли в тупик. Они были обречены с самого начала, поскольку в Ханое очень надеялись на пацифистское движение в США и на неминуемый вывод американских войск и не хотели торговаться за то, что и так получили бы со временем.

Несмотря ни на что, Никсон и Киссинджер, находясь после рейдов в Камбоджу под давлением противников войны, решили вновь оживить переговоры, чтобы тем самым успокоить разбушевавшихся пацифистов. 1 июля, когда последний американец покинул Камбоджу, Никсон назначил хорошо зарекомендовавшего себя на дипломатической службе Дэвида Брюса главной официальной делегации в Париже. Предшественник Брюса, Генри Кэбот Лодж, за несколько месяцев до этого подал в отставку по состоянию здоровья, а Никсон, стремясь подчеркнуть свое неудовольствие темпами хода переговоров, не стал спешить назначать ему преемника. Таким образом, назначение Брюса олицетворяло собой первый шаг американцев на новом витке переговорного процесса.

Киссинджер и Никсон решили выступить с новой инициативой (о которой со времен Джонсона не вспоминали) и предложить “прекращение огня на месте”. Это не подразумевало вывода северовьетнамских войск и означало лишь только, что они перестанут вести боевые действия и останутся на существующих позициях. Никсон озвучил предложение в речи 7 октября, а восьмого числа Брюс вынес его на обсуждение в Париже.

В администрации и в СМИ немедленно переврали заявление президента, выставив все так, как будто бы руководство США решило намекнуть Советам, что “прекращение огня на месте” не будет означать взаимного вывода войск, то есть АСВ оставит свои соединения в Южном Вьетнаме после того, как США уйдут. Никсон и Киссинджер открыто заявляли о том, что предложение все равно предполагает вывод войск обоих государств.

Что бы там ни означала формулировка в действительности, не имело значения, поскольку прежде, чем были сделаны все “разъяснения”, Северный Вьетнам отверг предложение. Коммунисты вновь возлагали надежды на пацифистов и не спешили уступать ни в чем.

В 1970-м программа умиротворения расцветала пышным цветом. В результате бегства частей Главных сил АСВ и Вьетконга от вьетнамско-камбоджийской границы Местные силы и партизанские отряды, действовавшие там, лишились поддержки. Партизаны были деморализованы и прибегали к “принудительному призыву”, то есть попросту похищали крестьянскую молодежь и заставляли сражаться на стороне коммунистов. В 1970-м они могли проводить контр-пацификационные акции только в одиннадцати провинциях, тогда как в остальных тридцати трех оказывались бессильны предпринять какие-то существенные действия. В большинстве случаев партизанам время от времени удавались только террористические акты (убийства, похищения и т.д.), но и эта деятельность шла на спад. В 1968-м отмечалось 32362 подобного рода нападения, в 1969-м – 27 790, а в 1970-м всего 22 700‹8›. Очень помогало проведению в жизнь программы умиротворения участие в ней Тхиеу. По отчетам СОДС на июнь 1970 года 91 процент сел в Южном Вьетнаме был занесен в разряд “безопасных” или “сравнительно безопасных”, 7,2 процента относились к “спорным” и только 1,4 процента считались контролируемыми Вьетконгом.

Качество вооружения Региональных (PC) и Народных сил (НС) улучшилось, они выросли численно и интегрировались в АРВ, заметно помогая регулярным частям отлавливать партизан Вьетконга. Не хуже обстояло дело и в Народных силах самообороны (НСС), которые к концу 1970-го насчитывали 1 397 000 членов, имевших около 500 000 единиц различного оружия и защищавших 95 процентов южновьетнамских сел и деревень‹9›. Конечно, были и свои недостатки. PC и НС, как и НСС, не хватало грамотных руководителей, в отдельных случаях моральный дух членов отрядов оказывался невысок, отсутствовало желание хорошо делать свое дело. Предоставление органам местного управления права распоряжаться силами самообороны и фондами развития деревень вызывало противодействие со стороны чиновников на уровне районов и провинций.

Благодаря действию программы умиротворения и сопутствовавших ей сельскохозяйственных программ повышался уровень жизнь населения. Так, урожай риса вырос с 5,1 до 5,5 миллионов тонн, став рекордным за весь период после Второй мировой войны. Увеличилось и производство животноводческих товаров. Селяне получали тракторы, устанавливались насосы, налаживалась ирригационная система. Правительственные войска открывали дороги и каналы, в течение многих лет контролировавшиеся Вьетконгом, и сельскохозяйственная продукция беспрепятственно поступала в города. Впервые за десять лет житель Южного Вьетнама мог без риска для жизни добраться от ДМЗ до самых южных районов страны. С уменьшением угрозы со стороны Вьетконга ПЮВ приступило к реализации программы возвращения беженцев. В 1970-м число их внутри страны снизилось с 1,5 миллионов примерно до 250 000 человек.

Наибольшего успеха правительство Тхиеу достигло на путях земельной реформы. Реформу (по принципу: “земля тем, кто ее обрабатывает”) пытались проводить еще при Дьеме, но безуспешно. Теперь Тхиеу положил на карту реформы свой престиж и оказал ей поддержку, проведя соответствующее постановление через законодательные органы. Каждый крестьянин получал по три гектара земли, никто не имел права держать больше пятнадцати гектаров, и то только при условии, что собственник участка и его семья сами обрабатывали эту землю. ПЮВ предоставило право перераспределения земли органам управления на местах, чем еще больше укрепило их власть. В 1970-м таким образом самими крестьянами был перераспределен 210 371 гектар.

И все же, несмотря на все успехи пацификации, большинство южновьетнамских крестьян держалось нейтралитета и не спешило однозначно склонять свои симпатии ни к ПЮВ, ни к Вьетконгу. Таким образом, правительству удалось вырвать население из рук Вьетконга, но оно не смогло добиться лояльности всего народа. Крестьянам, безусловно, нравились перемены, однако они видели, что властные посты продолжали занимать все те же некомпетентные и коррумпированные чиновники. Военное руководство по-прежнему было политизированным, солдатам не хватало дисциплины, и они, как и раньше, не отказывали себе в удовольствии поживиться за счет крестьян. Итак, на уровне деревень и сел многое менялось, выше все оставалось по-старому.

Вместе с тем программа умиротворения в узком смысле – в том, что касалось обезвреживания инфраструктуры Вьетконга на селе, – была к концу 1970-го почти завершена. Если не считать незначительных изменений, связанных с военной ситуацией, положение по большей части и оставалось таким до самого 1975 года. В широком смысле – в плане реформирования ПЮВ и ВСРВ – программа своих целей не достигла, однако ее по праву можно считать настоящим успехом США и ПЮВ в период Второй Индокитайской войны.

1. Marvin Kalb and Bernard Kalb, Kissinger (Boston: Little, Brown amp; Co., 1974), pp. 160-161.

2. Tang, Vietcong Memoir, p. 177.

3. Thompson, Peace, p. 77.

4. Kissinger, White House Years, p. 986.

5. John S. Bowman, ed… The Vietnam War, An Almanac (New York: World Almanac Publications, 1985), p. 261.

6. Richard M. Nixon, The Real War (New York: Warner Books, 1980), p. 109.

7. Brig. Gen. Tran Dinh Tho, The Cambodian Incursion, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1983), p. 180.

8. Tho, Pacification, p. 170.

9. Ibid., p. 154.

 

Глава 23.

Слишком дальний рейд. Лам-Сон. 1971 г.

Так уж повелось во все времена, что операциям и сражениям присваиваются названия населенных пунктов, рядом с которыми они велись. Справедливо это и в отношении Лам-Сон 719. Окрестности Лам-Сон – деревни, где родился Ле Лой, национальный герой далекого прошлого Вьетнама, – стали полем главной битвы 1971 года. Для Соединенных Штатов и Южного Вьетнама задача наступления АРВ, организованного с целью перерезать тропу Хо Ши Мина, овладеть районами базирования неприятеля в Южном Лаосе и уничтожить находившиеся в них военные объекты, состояла в том, чтобы дать дополнительное время для продолжения вьетнамизации. Для Северного Вьетнама южновьетнамская атака стала грозным сигналом, означавшим, что противник нацелился на тыловые базы, при помощи которых коммунисты осуществляли снабжение своих войск в Южном Вьетнаме.

Идея организовать наступление стала следствием успешных рейдов в Камбоджу американских и южновьетнамских войск в мае 1970-го. Лон Нол лишил коммунистов возможности пользоваться портом Сиануквиля, вдобавок к тому союзники уничтожили объекты в районах базирования. Все это значительно затрудняло тыловое снабжение крупных сил коммунистов, действовавших в центре и на юге Южного Вьетнама. Тропа Хо Ши Мина оставалась единственной артерией, по которой через Лаос из Северного Вьетнама получали все необходимое подразделения АСВ в Южном Вьетнаме. Возможность постоянно пользовать этим путем снабжения предопределяла способность коммунистов вести войну.

Американцы и их союзники понимали всю важность тропы и давно вынашивали планы нанесения удара на данном направлении. Однако США не делали этого по политическим соображением, а южновьетнамцы – по причине невысокой боеспособности своих частей. Теперь, в 1971-м, после успешного рейда в Камбоджу, американцы сочли, что ситуация позволяет АРВ (при поддержке артиллерии и авиации США) попробовать нанести противнику сокрушительный удар на важном участке. Штурмовые силы должны были быть исключительно вьетнамскими, поскольку поправкой Купера – Черча американским сухопутным войскам воспрещалось пересекать границу Камбоджи и Лаоса.

Северовьетнамцы тоже осознавали уязвимость своего положения, проистекавшую из полной зависимости от тропы Хо Ши Мина. Прошлогодние рейды в Камбоджу означали изменение правил игры: теперь коммунисты могли ожидать вторжения в Лаос, в ДМЗ или даже в сам Северный Вьетнам. В соответствии с этим в октябре 1970-го Зиап создал 70В корпус для оперативного управления 304-й, 308-й и 320-й дивизиями АСВ, дислоцированными в Лаосе, в ДМЗ и на юге Северного Вьетнама. 70В корпусу предписывалось отразить возможные атаки АРВ вдоль трассы № 9, ведущей из Ке-Сань к Чепону – центру тыловых операций АСВ в Лаосе. Начиная с октября 1970-го коммунисты вели приготовления к обороне в данном районе, пристреливали артиллерию к предполагаемым зонам высадки вертолетных десантов, переводили снабженческие мощности в другие районы. Аналогичные меры принимались в ДМЗ и на юге Северного Вьетнама. К моменту ухода северо-восточного муссона в январе 1971-го коммунисты изготовились для встречи противника.

“Отцовство” Лам-Сон 719 установить не так-то просто. Что и понятно, так как результаты операции были слишком неоднозначными, чтобы желающие приписать себе идею ее организации выстраивались в очередь. Несмотря на тот очевидный факт, что в акции участвовали три дивизии АРВ, южновьетнамцы, не моргнув глазом, свалили все на союзников, заявив: “Вылазки в Камбоджу в 1970-м и рейд в Лаос к Чепону в 1971-м стали возможны только потому, что задумывались, организовывались и проводились при поддержке КОВПЮВ”‹1›. В то время как само по себе это верно, не надо забывать, что генерал Као Ван Вьен, председатель Объединенного генштаба (ОГШ) ВСЮВ, и президент Тхиеу оба выразили согласие с предложением генерала Абрамса провести операцию в Лаосе. Генерал Вьен предлагал организовать подобные акции начиная с 1965-го. США не заставляли союзников идти на эту операцию, хотя бы потому уже, что не располагали подобной властью. Впрочем, смотреть в лицо фактам – не в характере вьетнамцев, причем как северных, так и южных.

Кто являлся родоначальником идеи с американской стороны, тоже непростой вопрос. Генри Киссинджер писал в мемуарах, что намеревался организовать новый рейд АРВ в Камбоджу. Он отправил военного помощника Александра Хэйга во Вьетнам обсудить данный вопрос с Абрамсом. Генерал Абрамс предполагал провести более дерзкую акцию – относительно небольшую атаку АРВ в Камбодже и крупномасштабное, силами нескольких дивизий, наступление АРВ (при поддержке авиации и вертолетов США) в Лаосе с целью перерезать тропу Хо Ши Мина. Позднее Киссинджер, согласившийся с концепцией Абрамса, обвинил его в том, что тот будто бы не поставил его (Киссинджера) в известность относительно шансов на успех подобной операции. В этом вся соль взаимоотношений военных и гражданских, играющих на поле военных. Гражданские хотят “изображать (из себя) солдат”, принимать стратегические и порой тактические решения, но не желают поступать в соответствии с правилом, которому должны подчиняться солдаты: если тот, кто принимал решение, победит – ему почет и слава, если потерпит поражение – виноват он и никто другой. Последнее решение за ним, и он не может ссылаться на штаб, что тот-де ввел его в заблуждение. Нужно, однако, отметить, что не один Киссинджер одобрил операцию, то же сделали командующий ВС США на ТВД, то есть ГЛАВ-КОМТИХ (на тот момент адмирал Маккейн), Объединенный комитет начальников штабов и министр обороны Мелвин Лэйрд.

Если какая-то инстанция и должна была бы оспаривать замысел операции и шансы на успех, то это, прежде всего, ОКНШ США. Он же ничего подобного не сделал, главным образом потому, что поступал в соответствии с традицией поддерживать командующего действующей армией, прав тот или нет. Наличествовали и другие мотивы. Объединенный комитет начальников штабов – страшно забюрократизированная организация, раздираемая дрязгами и ссорами, то и дело вспыхивающими между структурными подразделениями и службами, относящимися к разным родам войск, функционирующая ужасно медлительно и фантастически нудно. Поглощенные множеством проблем, главы Объединенного комитета склонны принимать самые простые решения, в данном же случае таковым являлось – поддержать операцию.

Существует и еще одна причина. На бесчисленных совещаниях с гражданским начальством председатель ОКНШ говорит от имени остальных начальников, часто – особенно когда время поджимает – без предварительной консультации. В декабре 1970-го и январе 1971-го председателем ОКНШ был адмирал ВМФ США Томас Мурер, заслуженный летчик морской авиации, однако никогда не служивший во Вьетнаме. Он слабо разбирался в сложной организации сухопутных операций и практически ничего не знал о тонкостях пехотного боя в Индокитае. Не будучи в состоянии оспорить операцию, он поддержал ее. Единственным, кто мог бы просветить комитет в отношении сложности и опасности предполагаемой акции, был генерал Вестморленд, в тот момент начальник штаба армии и, следовательно, член ОКНШ. Мне он говорил, и не однажды (в последний раз в 1987 году), что до начала операции с ним никто не консультировался. Адмирал Мурер и министр Лэйрд опровергают Вестморленда, заявляя, что советовались с ним до операции и он выразил свое согласие‹2›.

Окончательное решение принимал Ричард Никсон. 23 декабря 1970-го президент одобрил рейд в Лаос в принципе до последующего рассмотрения. Таким образом, когда Абрамс предлагал генералу Вьену в январе 1971 года провести эту операцию, то говорил от имени президента США. Никсон дал последнее добро на акцию 18 января 1971-го. Решение было смелым, и Никсон, похоже, считает его оправданным. Так или иначе, в своих воспоминаниях он посвящает всей операции всего одну страницу.

С государственной точки зрения Никсона и Киссинджера, Лам-Сон 719 имела смысл. В 1969-м США фактически начали стратегическое отступление из Вьетнама, а лучший способ осуществлять стратегическое отступление – при подходящей возможности переходить в тактическое наступление. Классический пример тому контрнаступление Гитлера в Арденнах в 1944 году. Так и вылазки в Камбоджу в 1970-м, и рейд в Лам-Сон 719 в 1971-м, и мощный ответ американцев на северовьетнамское Пасхальное наступление 1972-го, и рождественская бомбардировка 1972-го являлись тактическими ударами с целью дестабилизировать коммунистов, перехватить инициативу, выбить наседающего противника из седла.

Итак, возвратимся к вопросу об “отцовстве” Лам-Сон 719 с американской стороны. Абрамс предложил идею этой операции Киссинджеру. Тот одобрил ее и направил на рассмотрение в Объединенный комитет и министру обороны. Те после соответствующего рассмотрения дали добро и отослали концепцию президенту, а тот отдал приказ о проведении акции. Все, кроме Абрамса, так или иначе, уклоняются от ответственности за операцию. Абрамс, скончавшийся три года спустя, никогда не высказывался на эту тему.

Программой-минимум наступления было уничтожение тыловых объектов в районах базирования № 604 и № 611 в Лаосе. Лишение АСВ источников поступления всего необходимого из этих зон не позволило бы коммунистам в Южном Вьетнаме наступать. Принимая во внимание камбоджийские рейды 1970-го, успех в районах базирования № 604 и № 611 помог бы Южному Вьетнаму выиграть хотя бы один спокойный год. В дополнение к этому Киссинджер надеялся принудить Ханой к переговорам.

Абрамс задумал дерзкий и рискованный план, разделявшийся на четыре этапа. В фазе I (начало 30 января) войска США вдоль ДМЗ произведут зачистку района вплоть до вьетнамско-лаосской границы и вновь реанимируют Ке-Сань как базу для проведения операции. В фазе IIАРВ начнет наступление на Чепон по обеим сторонам шоссе № 9. Центральная колонна, состоящая из воздушно-десантной дивизии АРВ, усиленной 1-й бронетанковой бригадой, атакует вдоль шоссе № 9 на А-Луой, используя наземное наступление и вертолетные десанты. Отсюда воздушно-десантная дивизия ударит с воздуха на Чепон, а танкисты поддержат ее на земле. 1-я южновьетнамская пехотная дивизия (единственная пехотная дивизия АРВ, заслуживавшая права называться настоящим воинским соединением) без 2-го полка, который оставался на ДМЗ, будет двигаться параллельно к югу от шоссе № 9, прикрывая левый фланг центральной колонны. Рейнджеры создадут в Табате группу локальной огневой поддержки и прикроют правый фланг десантников. Вьетнамская бригада морской пехоты останется в резерве в Ке-Сань.

После взятия Чепона в фазе III предполагалось уничтожить район базирования № 604. В фазе IV войскам АРВ предстояло повернуть на юго-восток к району базирования №611, сровнять там все с землей и затем вернуться в Южный Вьетнам. Наступление АРВ в Лаосе должно было начаться 8 февраля и продолжаться три месяца, когда с приходом юго-западного муссона придется прекратить все боевые действия. Командование южновьетнамскими войсками возлагалось на генерал-лейтенанта Хоанг Ксуан Лама, командира I корпуса АРВ. Поддержку АРВ вертолетами, авиацией и артиллерией с территории Южного Вьетнама обеспечивал командир XXIV корпуса США генерал-лейтенант Джеймс У. Сазерленд. Одновременно с вторжением АРВ в Лаос также силами южновьетнамцев должна была проводиться ограниченная боевая операция в Камбодже.

Два фактора делали Лам-Сон 719 уникальной. Во-первых, из-за поправки Купера-Черча наземные силы США не могли входить на территорию Лаоса и Камбоджи. Во-вторых, что особенно важно, американские советники, передовые наблюдатели артиллерии и наводчики авиации также не имели права пересечь границу Лаоса вместе с частями АРВ. Естественно, это затрудняло координацию средств поддержки США и частей АРВ.

В феврале северо-восточный муссон уходит, вместе с тем погода затрудняет работу авиации на низких высотах, позволяя ей действовать в основном в промежутке с 10.00 до 15.00. Низкая облачность и гористая местность вынуждают пилотов самолетов и вертолетов пользоваться ограниченным количеством коридоров, против которых неприятель может сконцентрировать свои средства ПВО. На сильно пересеченной и поросшей густыми джунглями местности доминируют шоссе № 9 (разбитая тропа) и река Ксепон, протекающая к югу от дороги и параллельно ей. Южнее и шоссе и реки тянется естественный эскарп, ведущий в горы.

По оценкам разведки, противник имел в данном районе три проверенных в боях пехотных полка Главных сил АСВ, а кроме того, восемь не очень боеспособных тыловых частей АСВ, или бипъ трам. Однако все эти формирования были усилены в последнее время двадцатью дивизионами ПВО, имевшими в своем распоряжении 170 – 200 орудий калибров от 23 мм до 100 мм. Всего неприятельские войска, находившиеся в зоне предстоящей операции, насчитывали 22 000 военнослужащих (7 000 в боевых частях, 10 000 бинь трам и 5000 солдат коммунистической организации Патет-Лао).

Тех, кто планировал акцию, очень беспокоила возможность противника сконцентрировать силы в данном районе. Разведка предполагала, что в течение двух недель неприятель сможет перебросить туда восемь пехотных полков Главных сил АСВ с артиллерийскими частями поддержки. Таким образом, через несколько дней штурмовые войска АРВ (три недоукомплектованные дивизии) могли оказаться связаны боем с по меньшей мере четырьмя вражескими дивизиями, на помощь которым из Северного Вьетнама подтягивались другие. Американское и южновьетнамское командования по донесениям лазутчиков знали, что противник ожидает нападения в Лаосе или в ДМЗ, вместе с тем по мере приближения дня “Д” не теряли оптимизма и веры в успех.

В “Донесении о результатах боя” полковник Артур У. Пенс, старший советник воздушно-десантной дивизии АРВ, пишет: “Было очевидно, в тот момент разведка США полагала, что наступление не встретит серьезного противодействия и что за счет проведения силами тактической авиации двухдневной подготовки перед днем "Д" удастся обезвредить средства ПВО противника, хотя было известно о наличии у него в оперативно-тактическом районе от 170 до 200 зенитных орудий разного калибра. Угроза со стороны бронетехники представлялась минимальной, а срок, за который противник мог подтянуть к местам боев две дивизии из районов к северу от ДМЗ, оценивался в две недели”.

Лам-Сон 719 был нанесен серьезный ущерб еще до начала акции. Из-за утечек информации и публикаций в СМИ, а также вследствие работы коммунистических агентов в АРВ северовьетнамцы узнали о готовящейся операции. Таким образом, тактическая внезапность оказалась утраченной. Тем не менее наступление стартовало в 00.01 30 января, когда войска США начали зачистку южновьетнамской территории к северу от шоссе № 9 и до границы (с Лаосом), ремонт шоссе № 9 (на территории Вьетнама) и восстановление взлетно-посадочной полосы в Ке-Сань. К 5 февраля американцы выполнили свои задачи и взяли под охрану районы сосредоточения частей АРВ. 6 и 7 февраля операции подставила подножку погода. Она так испортилась, что подготовительные рейды авиации пришлось отменить. В 07.00 8 февраля войска АРВ приступили к выполнению своей части операции Лам-Сон 719. В этот день головной эшелон центральной колонны (подразделения 1-й воздушно-десантной дивизии и 1-й бронетанковой бригады) продвинулись по шоссе на девять километров в глубь Лаоса. Фланговые силы АРВ, натыкаясь время от времени на очаги вражеского сопротивления, также успешно начали наступление. Зиап и командир 70В корпуса АСВ не спешили, желая убедиться, что Лам-Сон 719 не обманный маневр, цель которого отвлечь коммунистов. 9 февраля, в условиях плохой погоды, колонны танкистов и десантников прошли еще два километра пути к их первой цели, А-Луой. В этот день командир 70В корпуса отдал приказ 308-й (“Железной”) дивизии выступать из района сосредоточения около ДМЗ в направлении шоссе № 9 в Лаосе. 10 февраля воздушно-десантная дивизия АРВ на вертолетах высадила один батальон в А-Луой, где встретила лишь слабое сопротивление. Во второй половине дня бронетанковая колонна, следовавшая на восток по шоссе № 9, соединилась с десантниками в А-Луой. Пока все шло нормально.

11 февраля случилось нечто необъяснимое – войска АРВ в Лаосе словно бы приклеились к месту. Они отправляли в окрестности ближние патрули, которые сообщали об учащавшихся контактах с неприятелем. В то же время и сами локальные группы огневой поддержки АРВ начали испытывать возрастающее давление со стороны противника. Командир корпуса АРВ, генерал Лам, никаких приказов не отдавал, как не отдавали их и его подчиненные. Выполнение операции приостановилось без каких-либо видимых причин. Вернувшийся в Сайгон Абрамс скрипел зубами от раздражения. Как опытный танковый командир, он знал: успех в подобных акциях зависит от скорости и маневра, иначе нет никакой возможности дестабилизировать противника, особенно такого, как северовьетнам-цы, которые никогда не умели быстро реагировать на изменение обстановки на поле боя. Вместе с тем они не знали себе равных в заранее распланированных “черепашьих” операциях. Абрамс встретился с Вьеном и заклинал его приказать войскам АРВ продолжить движение. Эйб сорвал зло на Сазерленде, который был бессилен обеспечить продвижение. 16 февраля Абрамс и Вьен по воздуху отправились к Сазерленду и Ламу. Там они пришли к соглашению, что 1-я дивизия АРВ будет наступать на запад вдоль южного края “эскарпа”, чтобы разместить локальные группы огневой поддержки (ЛГОП) для колонны десантников и танкистов, которая продолжит продвижение по шоссе № 9.

Тем временем атаки неприятеля сопровождались все более и более интенсивными артиллерийскими обстрелами. Плотность заградительного огня ПВО АСВ тоже постоянно возрастала. 18 февраля на северном фланге стали отмечаться действия 308-й дивизии. На западе, на пути у наступающих частей АРВ, обнаружилась 2-я дивизия АСВ, а вдоль шоссе № 9 проявлял активность 24В полк 304-й дивизии. Что еще хуже, в зоне боевых действий начали появляться танки противника, а один пленный показал, что туда был переброшен целый танковый полк.

Странная пауза в наступлении АРВ 11 февраля поначалу казалась Абрамсу и другим американцам некой необъяснимой загадкой, но позднее они узнали, что тут не обошлось без вмешательства президента Тхиеу. 12 февраля он велел Ламу и его дивизионным командирам проявлять осторожность при движении на запад и отменить операцию, если потери АРВ достигнут 3 000 человек. Подобные приказы душат инициативу и лишают солдат желания драться, а именно храбрость и стремление к победе помогают успешно выполнять боевые задания и сокращать потери. Фактически Тхиеу обеспечил АРВ утрату инициативы и, как следствие, гарантировал большие потери, поскольку, приостановив продвижение, вынудил свои войска “загорать” в местах сосредоточения, давая противнику накапливать силы для атаки на них.

Тайное распоряжение Тхиеу подрубало наступление под корень, однако при взгляде через призму оккультного мира южновьетнамской политики приказ президента не казался столь уж бессмысленным. Воздушно-десантная дивизия, 1-я бронетанковая бригада и морская пехота являли собой не только главный резерв АРВ, но и были также “дворцовой стражей” Тхиеу – его главным средством против переворотов. Если бы он лишился “преторианцев”, то оказался бы беззащитным перед лицом внутренних врагов. К тому же на осень планировались выборы, в свете которых Тхиеу хотелось избежать серьезных потерь. В общем, по приказу Тхиеу ударные силы АРВ с 11 по 19 февраля оставались без движения, в то время как АСВ продолжала стягивать против них свои войска.

19 февраля Тхиеу еще раз встретился с Ламом и командирами дивизий его корпуса. Лам доложил президенту о том, что обстановка накаляется, неприятель угрожает со стороны Чепона и также на северном фланге, где рейнджерам приходится отражать яростные нападения 308-й дивизии АСВ, поддерживаемой танками Т-34 и Т-54. Тхиеу велел Ламу “…не спешить и… расширить поисковую деятельность в юго-западном направлении”‹3›. Одним словом, подтвердил приказ сидеть и почти ничего не делать.

Разумеется, подобная установка не могла способствовать улучшению положения. К началу последней недели февраля у АСВ в зоне боев активно действовали уже четыре дивизии (десять полков), плюс к тому танки и артиллерия. Группу огневой поддержки на правом фланге противнику удалось уничтожить, истребив почти полностью 39-й батальон рейнджеров. Другая ЛГОП и удерживавший там позиции батальон воздушно-десантной дивизии также были разгромлены, в плен попал командир бригады АРВ. Огонь тяжелой артиллерии АСВ становился все более интенсивным, а средства ПВО делали вертолетные операции в зоне боев все более опасными. АСВ удачно координировали действия танков и пехоты, нанося южным вьетнамцам значительный урон. Колонны грузовиков, доставлявшие предметы снабжения по шоссе № 9, подвергались постоянным нападениям противника, таким образом, вся система обеспечения тыла находилась под угрозой дезорганизации.

По мере того как обстановка в зоне боев становилась для АРВ все более и более напряженной, Тхиеу нанес еще один удар по своим. 28 февраля он приказал заменить воздушно-десантную дивизию, действовавшую на передовых позициях, дивизией морской пехоты, которая подтянулась к своей бригаде, уже находившейся около Ке-Сань. Глупость подобного шага ошеломила даже южновьетнамцев. Несмотря на потери, десантники не были дезорганизованы и стойко держались, в то время как дивизия МП еще никогда не сражалась в полном составе (как целое соединение), и о ее боевых качествах ничего нельзя было сказать. Кроме того, замена одной дивизии на другую перед лицом яростно атакующего неприятеля – дело не просто очень сложное, но и крайне опасное.

В такой непростой обстановке некомпетентный, но поднаторевший в “дворцовых интригах” командир корпуса Лам во второй половине дня 28 февраля полетел в Сайгон, чтобы представить президенту Тхиеу альтернативный план. 1-я пехотная дивизия АРВ (предварительно усиленная 2-м полком из района ДМЗ) осуществит вертолетный прорыв и штурм Чепона. Воздушно-десантная дивизия прикроет наступление с правого фланга, а дивизия МП развернется позади 1-й дивизии. Тхиеу одобрил план Лама и на следующий день (1 марта) довел новую схему действий до сведения генерала Абрамса и посла Банкера.

Решение, принятое 28 февраля Тхиеу, завершило крушение оригинального замысла Лам-Сон 719. Вместо того чтобы нанести врагу сокрушительный удар, заняв и уничтожив его тыловые базы в Южном Лаосе, южновьетнамский президент отправлял войска в бессмысленный прорыв на Чепон (на тот момент брошенную и никому не нужную деревушку), которую АРВ смогли бы удерживать лишь в течение короткого времени. Обсудив детали плана с Тхиеу и его генералами, Абрамс и Банкер приняли схему действий союзников. Американцам не оставалось ничего другого, особенно в ситуации, когда южновьетнам-цы предъявляли Абрамсу претензии в связи с неадекватной (как им казалось) огневой поддержкой артиллерии и авиации США.

В период с 3 по 6 марта части 1-й дивизии АРВ произвели серию воздушно-десантных атак в западном направлении вдоль южного края “эскарпа”. 6 марта, после того как по району предстоящей высадки отработали В-52 и штурмовики, из Ке-Сань в ЗРВ “НОРЕ” (“Надежда”), находившуюся в четырех километрах к северу от деревни Чепон, отправились на 120 вертолетах “Хьюи” два пехотных батальона из состава 2-го полка 1-й дивизии АРВ. Преодолев расстояние 65 километров, потеряв всего один вертолет, десант благополучно высадился в заданном районе. 7 марта части 1-й дивизии вошли в Чепон, а 8-го числа начали отступать на юг, в направлении локальной группы огневой поддержки у “эскарпа”. Рейдом в Чепон наступательная фаза операции завершилась.

Настал трудный момент – отступление в условиях возраставшего настиска неприятеля. 9 марта генерал Лам вновь вылетел в Сайгон, чтобы изложить Тхиеу свои соображения относительно целесообразности вывода войск из Лаоса, а также планы организации этого процесса. В основном каждую из колонн, начиная с самой западной, предполагалось эвакуировать с помощью вертолетов “лягушачьим прыжками” от одной локальной группы огневой поддержки к другой. Первой уходила 1-я дивизия, затем воздушно-десантная дивизия и последними морские пехотинцы. Присутствовавший на совещании генерал Абрамс выступил против отступления и предложил усилить контингент в Лаосе 2-й пехотной дивизией АРВ, дислоцированной в тот момент в провинции Куанг-Нгай, чтобы продолжить выполнение первоначального замысла. Тхиеу с ухмылкой высказал пожелание, чтобы к южновьетнамцам присоединились и американцы, заведомо зная, что последние не могут переходить границу Южного Вьетнама.

Отступление было тяжелым и кровопролитным. Части АСВ концентрировали сильный огонь ПВО на вертолетах, штурмовали группы огневой поддержки, устраивали засады на откатывавшиеся к востоку подразделения АРВ. Значительные потери несли и коммунисты, поскольку бомбардировщики В-52 и штурмовая американская авиация прилагали максимум усилий для поддержки отступавших союзников. Телевизионные камеры запечатлели детали акции на пленке: мечущихся в панике и хватающихся за полозья американских вертолетов военнослужащих АРВ. К 25 марта южновьетнамские войска вернулись на свою территорию.

Чтобы понять причины случившегося, нужно внимательно посмотреть на положение противника. Когда 8 февраля 17 000 солдат и офицеров АРВ начинали акцию, им противостояли три пехотных полка АСВ и восемь бииъ трам плюс другие вспомогательные силы, общей численностью около 22 000 человек. К концу операции (примерно 23 марта) вражеский контингент вырос до четырех пехотных дивизий (12 полков), плюс танковый полк и несколько дивизионов легкой и средней артиллерии и средств ПВО – всего 40 000 человек против 7000 или 8000 деморализованных южновьетнамцев.

Результаты Лам-Сон 719, что типично для этой войны, были неясными и спорными. О победе заявляли как южные, так и северные вьетнамцы. Первые потому, что взяли Чепон и тем самым как бы выполнили задачу, а вторые, поскольку им удалось вышвырнуть противника из Лаоса. В официальном “Донесении о результатах боя” XXIV корпуса США содержатся сведения о 19 360 убитых неприятельских солдатах‹4›. Если накинуть к этой цифре еще 35% надолго выведенных из строя солдат противника, получается всего 26 000 человек. Таким образом, не будет ошибкой считать, что АСВ потеряли около 20 000 человек, или примерно половину личного состава участвовавших в акции частей. В значительной степени урон врагу был нанесен американской авиацией – бомбардировщиками В-52 и штурмовиками. В отчетах южновьетнамской стороны превосходным образом отражены данные о том, сколь заметный ущерб в живой силе и технике понес противник от действий американских летчиков. Согласно рапорту XXIV корпуса, суммарные потери союзников по итогам Лам-Сон 719 составили 9065 человек – 1 402 американцев (включая 215 погибших) и 7 683 южновьетнамцев (из них 1 764 убитыми). Американские СМИ, освещавшие события операции, вели свою бухгалтерию. По данным журнала “Ньюсуик”, опубликованным 5 апреля 1971 года, только потери АРВ достигали 9775 человек, в том числе 3800 убитыми.

АРВ лишилась 211 грузовиков, 87 бронемашин, 54 танков, 96 артиллерийских стволов и всех задействованных в акции инженерных машин (бульдозеров, грейдеров и т.п.). АСВ утратила 2001 грузовик (из них 422 – по подтвержденным данным наземных войск), 106 танков (подтверждено 88), 13 артиллерийских стволов, 170 346 тонн боеприпасов (подтверждено 20 000 тонн) и 1250 тонн риса. Еще одним свидетельством того, насколько яростными были бои в Лаосе, может служить численность потерь вертолетного парка США (108 уничтоженных и 618 поврежденных машин) и количество затраченных артиллерией союзников боеприпасов (500 000 выстрелов).

Вот и вся статистика, которая между тем' мало что говорит о результатах операции. На несколько недель активность неприятеля на тропе Хо Ши Мина заметно ослабла, к тому же ему пришлось израсходовать людские и материальные ресурсы, которые он в противном случае мог бы задействовать для наступления в 1971-м или в 1972 году. По крайней мере, Киссинджер считает, что ущерб, нанесенный врагу в 1970-м в Камбодже ив 1971-м в Лаосе, давал союзникам маленький, но шанс на победу в 1972-м. Никсон косвенно поддерживает эту точку зрения. Лам-Сон 719 могла вынудить коммунистов перенести крупномасштабную атаку с 1971 на 1972 год, хотя есть свидетельства, которые говорят за то, что Зиап изначально намечал наступление именно на 1972-й. Несмотря ни на какие преимущества, которые США и ПЮВ, возможно, получили в результате операции, за них пришлось платить дорогой ценой.

Говорить об успехе или неуспехе Лам-Сон 719 можно только с позиции выполнения или невыполнения поставленных задач. Задачей в операции ставилось овладение районами базирования № 604 и № 611, удержание их в течение трех месяцев и уничтожение снабженческих грузов и военных объектов неприятеля на данной территории. АРВ находилась в Лаосе около полутора месяцев, при этом по большей части топталась на месте или отступала. Ей, как любят выражаться британцы, удалось “обгадить” район базирования № 604, но уничтожить основную массу складов и прочих объектов она не смогла. Район базирования № 611 и вовсе почти не пострадал. Тропа Хо Ши Мина вновь заработала на полную мощность сразу же после ухода АРВ.

С другой стороны, военные поражения иногда оборачиваются победой в чем-то другом. Так, например, тем же коммунистам после разгрома в Новогоднем наступлении 1968-го удалось набрать массу очков на “внутреннем фронте” в Соединенных Штатах. Однако ничего подобного в результате Лам-Сон 719 в США не случилось. СМИ разрисовали все произошедшее, как очередную катастрофу, а президент Никсон назвал провал рейда в Лаос “психологическим поражением” США и Южного Вьетнама. Именно под таким углом на это смотрели и южновьетнамцы‹5›, шокированные масштабами потерь и тем, что, отступая, солдаты АРВ в большом количестве бросали раненых и оставляли убитых товарищей непохороненными. Как писал один южновьетнамский офицер: “Все это явилось чудовищным ударом для тех несчастных семей, которые, традиционно почитая мертвых и храня верность живым, принуждены были пребывать в постоянной горечи и сомнениях… Вьетнамцам невозможно забыть такое”‹6›. Ничуть не лучший эффект оказали последствия операции на принимавших в ней участие военнослужащих, которые задавались вопросом: а стоило ли достигнутое понесенных потерь? И хотя Тхиеу заявлял об успехе, солдаты и офицеры АРВ считали себя побежденными.

Лам-Сон 719 выявила глубинные недостатки ВСРВ, и это открытие делало призрачными надежды на быструю вьетнамизацию. Наипервейшей бедой оставалось неадекватное, чрезвычайно политизированное военное руководство АРВ. Генерал-лейтенант Лам не всегда мог управлять действиями двух из трех своих главных подчиненных, равных ему по званию командиров воздушно-десантной дивизии и дивизии МП. Командир десантников, генерал-лейтенант Донг, делал все, что ему заблагорассудится. Командир морских пехотинцев, генерал-лейтенант Канг, переложил свои обязанности на одного из полковников и фактически бойкотировал всю кампанию.

Поведение президента Тхиеу напоминало образ действий некомпетентного руководства АРВ. Хотя он вверил под начальство Лама дивизии воздушных десантников и морских пехотинцев, президент не вмешался, чтобы помочь командиру корпуса обуздать строптивых дивизионных командиров. Причина более чем понятна – Тхиеу зависел от этих двух соединений, особенно от воздушно-десантной дивизии, его дворцовой гвардии и опорной силы против государственных переворотов. Вина Тхиеу и в том, что на первых порах он деятельно поддерживал замысел Абрамса, а потом, почувствовав возможность негативных политических последствий, пошел на попятный. Его вмешательства неизменно приносили вред операции. Фактически приостановив 12 февраля наступление, он не только обрек на полную неудачу само предприятие, но и поставил войска в опасное положение. Затем президент вздумал в критический момент заменить десантников дивизией МП, а потом сделал передовым соединением вместо воздушно-десантной дивизии 1-ю пехотную дивизию. Его решение отправить два батальона 1-й дивизии в Чепон являлось чисто пропагандистской акцией, не преследовавшей никаких военных целей и сопряженной с риском подставить оба батальона под сильнейшей удар противника.

Отказ Тхиеу направить в начале марта в зону военных действий 2-ю пехотную дивизию АРВ можно счесть спорным решением, однако в свете всего случившегося оно представляется мудрым. По боевым качествам 2-я дивизия уступала уже задействованным в операции соединениям, а потому ее вступление в сражение не принесло бы, возможно, никакой пользы и лишь увеличило бы потери АРВ. Наверное, это было единственное разумное решение Тхиеу.

Лам, администратор, а не солдат, фактически правитель крупной области страны, также совершенно не годился на роль командира корпуса, особенно в такой сложной операции как, Лам-Сон 719. Он пытался руководить действиями войск с командного пункта в Донг-Ха, расположенного в шестидесяти километрах от вьетнамско-лаосской границы и почти в ста от деревни Чепон. Его штаб и подчиненные командиры, за исключением командира 1-й пехотной дивизии, также не соответствовали занимаемым должностям. По поводу некомпетентности высшего командования один южновьетнамский лейтенант в разговоре с американским морским пехотинцем с горечью заметил: “…американцы используют нас‹войска АРВ› в качестве учебных пособий для генералитета”‹7›.

Кроме того, в Лам-Сон 719 вновь обнажились недостатки так называемых пехотных дивизий, представлявших собой не армию, а скорее отряды самообороны. В ОГШ считали, что 3-я пехотная дивизия, дислоцированная в северной части Южного Вьетнама, не годилась для участия в подвижных операциях, по той же причине (как и по другим причинам) Тхиеу отказался задействовать 2-ю дивизию‹8›. В результате весь главный резерв состоял из дивизий воздушных десантников и морской пехоты. Лам-Сон 719 продемонстрировала неадекватность этого резерва, как в отношении боевых качеств, так и численности.

И наконец, Лам-Сон 719 показала недостаток профессионализма у командиров частей АРВ. Южновьетнамцы настолько полагались на американских советников, что в их отсутствие просто растерялись. Наибольшие проблемы у большинства наземных подразделений возникали из-за неумения координировать свои действия с действиями тактической авиации, артиллерии и вертолетов. В ходе Лам-Сон 719 офицерам АРВ самим приходилось наводить на цели самолеты и корректировать огонь артиллерии, а в операции, где главный упор делался на огневую поддержку, данный аспект представлял особую важность.

Также в период подготовки не уделялось должного внимания совместным операциям пехоты и бронетехники. Танкисты сражались сами по себе, пехота сама по себе, в итоге и те и другие несли неоправданные потери. Донесения, поступавшие в штабы соединений от подчиненных частей, часто были неточны, а порой и вовсе отсутствовали. Южновьетнамский генерал и историк описывает ситуацию как “плачевную”. Командиры корпусного и дивизионного уровня или представители соответствующих штабов редко посещали передовую, и операции велись словно бы в вакууме, никем не направляемые, без данных об оперативной обстановке и сведений разведки. Обеспечение безопасности каналов связи осуществлялось плохо -донесения и приказы передавались открытым текстом. Все армии (американская в том числе) страдают от подобной небрежности, но в ходе Лам-Сон 719 АРВ перекрыла в этом смысле все рекорды, что лишний раз свидетельствовало о недостаточной подготовке и отсутствии дисциплины.

У американцев военнослужащие АРВ переняли и другие скверные привычки. Южновьетнамцы слишком полагались на вертолеты, используя их нередко даже тогда, когда передвигаться по земле было бы проще, быстрее и безопаснее. Войдя в контакт с противником, они залегали и вызывали огневую поддержку, вместо того чтобы маневрировать и атаковать. Как-то генерал Абрамс правильно заметил: “Не знаю, научилась ли АРВ у нас чему-нибудь хорошему, но я, черт возьми, уверен, что плохого они нахватались сполна”.

Лам-Сон 719 показала, что, несмотря на все успехи вьетнамиза-ции, понадобятся годы, а то и десятилетия для окончательной реализации концепции. АРВ все еще во всем зависела от войск Соединенных Штатов.

Однако не одни лишь Южновьетнамцы допускали ошибки в планировании и проведении Лам-Сон 719, но и американцы тоже. Первая – спешка и закрытость, с которой они спланировали акцию, не дав соединениям и частям АРВ времени на проведение соответствующих тренировок. В результате солдаты пошли в бой “холодными”, часто не имея нужного снаряжения. Многие службы и учреждения АРВ, которые тоже могли бы помочь проведению операции, даже не знали о ней. Так, начальник второго отдела ОГШ не был приглашен для консультаций, а соответственно, имевшиеся в его распоряжении сведения остались неучтенными при подготовке Лам-Сон 719.

Далее, американцам и вьетнамцам сильно мешала проблема с командными пунктами (КП), очень важный фактор во время проведения операции, в которой все зависит от четкой координации и взаимодействия всех ее участников. Главный КП I корпуса АРВ располагался в Донг-Ха, тогда как КП XXIV корпуса США – в 12 – 13 км от него в городе Куанг-Три. В Ке-Сань находился отдельный передовой КП, который, однако, стал нормально функционировать как командный пункт союзников спустя только три недели после того, как войска АРВ пересекли границу Лаоса.

И наконец, между командованием XXIV корпуса США и 7-й воздушной армии существовали серьезные разногласия по поводу поддержки операции авиацией. Летное начальство считало, что заградительный огонь ПВО АСВ окажется губительным для уязвимых вертолетов и единственным способом снизить потери будет проведение предварительных атак истребителей в зонах высадки десантов. В штабе XXIV корпуса полагали, что авиаторы преувеличивают опасность зенитного противодействия со стороны неприятеля и что боевые вертолеты смогут обеспечить безопасную высадку войск и доставку снабженческих грузов.

Еще летчики и армейцы никак не могли договориться относительно того, кто должен руководить действиями авиации. Командование 7-й воздушной армии считало, что штурмовые акции и поддержка с воздуха должны направляться единственно летным начальством, поскольку так было всегда в прежних войнах. Сухопутное начальство полагало, что незачем усложнять и без того непростую схему взаимоотношений между американцами и союзниками включением в нее еще и командира 7-й воздушной армии, и настояло на своем мнении. О том, кто тогда был прав, а кто не прав, споры не утихают до сих пор, однако, как считают авиаторы, победа армейских и стала причиной “неадекватности тактической поддержки с воздуха”‹9›. Факты заставляют думать, что лётное начальство не зря отстаивало свою точку зрения. Таким образом, американцы взялись за свою часть работы, не спланировав все как следует, без должной координации с АРВ, зато имея “межведомственные” разногласия по поводу идеи и реализации операции.

При наличии единого союзного командования всего этого могло бы не быть. В действительности же никто не отвечал за операцию и реально не координировал действия участников. Процесс катился как бы сам по себе по извилистой дорожке политических прицелов Тхиеу и в конце концов слетел с рельсов из-за пагубных приказов и распоряжений президента.

Изучая Лам-Сон 719, невольно испытываешь ощущение deja vu, словно бы просматривая заново события конца сороковых и начала пятидесятых, когда французские генералы Валлюи и Карпантье воплощали на практике свои стратегические и тактические концепции. Теории одновременного танкового удара и высадок десантов вновь перекочевали во Вьетнам с полей сражений Европейского ТВД времен Второй мировой войны. Как и прежде, никто не учитывал разницы между условиями Европы и Индокитая: особенностей местности, климата и состояния сети дорог – и все так же “по-рыцарски” с пренебрежением относились к неприятелю. Так же как двадцать лет назад противники коммунистов пребывали в полной уверенности относительно превосходства своих войск и технической базы.

Чем больше времени отдаешь изучению операции, тем больше удивляешься тому, как ее организаторы вообще могли рассчитывать на успех. Прежде всего, приступая к планированию, им следовало бы знать, что выбранная территория совсем не подходила для такого рода акций. Там имелось очень мало точек, где можно было оборудовать локальные группы огневой поддержки и ЗРВ вертолетных десантов. Дороги практически отсутствовали. Центральная “магистраль”, шоссе № 9, представляла собой покрытую ямами и воронками грязную разбитую тропу с высотами по обеим ее сторонам, что обеспечивало прекрасные условия для устраивания засад. Местность вокруг затрудняла возможность передвижения бронетехники вне дороги. Танки нельзя было развернуть, так что, подбив головную машину, противник мог остановить всю колонну. Погода ограничивала возможность использования авиации и вертолетов, от поддержки которых зависел успех всей операции.

Кроме всего вышесказанного, разработчики Лам-Сон 719 знали (и расписывались в этом), что неприятель может в течение двух недель после начала операции (дня “Д”) стянуть в район боевых действий по меньшей мере одиннадцать или двенадцать превосходных полков Главных сил АСВ, и это в дополнение к бинь трам и другим войскам, уже находившимся там. Те, кто готовил операцию, имели сведения о том, что недавно Зиап перебросил туда двадцать дивизионов ПВО, как легких (оснащенных зенитными установками 7,62-мм и 12,7-мм пулеметов), так и средних (с пушками разных калибров, от 23 мм до 100 мм). Разведка союзников и лица, ответственные за планирование, недооценили угрозу со стороны танков противника и качество работы его артиллерии, несмотря на опыт операций, проводившихся ранее в районе оперативной базы Ке-Сань и вдоль ДМЗ, где концентрация артогня АСВ была весьма высокой.

И все же, невзирая на особенности рельефа местности, погоду, состояние дорог, сведения о противнике, невысокие боевые качества АРВ, несмотря на утрату стратегической и тактической внезапности, старт операции был дан. Ее разработчики знали, что в данном случае неприятель будет драться за самые жизненно важные для него объекты. Тем не менее они послали туда южновьетнамские войска, которым предстояло за три дня достигнуть Чепона и оставаться в зоне боевых действий в течение трех месяцев без подкреплений и замены‹10›. Киссинджер очень сдержанно отзывается о планировании операции, когда пишет: “Главный промах в том, что, как показали события, план не имел ничего общего с реалиями Вьетнама”‹11›.

Неминуемо возникает вопрос, перед которым бледнеют все остальные: почему генерал Крейтон Абрамс, этот виртуоз штабных феерий и холодный прагматик, одобрил план и отправил его на рассмотрение своего и южновьетнамского руководства? И это при том, что никто не мог оценить шансы такого рода операции лучше Аб-рамса, опытнейшего военачальника и непревзойденного мастера танковой атаки. Кроме всего прочего, он прекрасно владел ситуацией и разбирался в особенностях ведения военных действий в Индокитае. Первый год своего срока во Вьетнаме Абрамс львиную долю времени потратил на общение с гражданским и военным руководством Южного Вьетнама, и если кто-то и знал пределы возможностей, степень подготовленности и уровень дисциплины АРВ, так это Крейтон Абрамс. Он отлично представлял себе мотивы, которыми руководствовался Тхиеу, этот вьетнамский ученик Макиавелли, видел некомпетентность Лама и других участников драмы со стороны АРВ.

Знал Абрамс и врага. Командующий мог часами беседовать с офицерами разведки и разного рода специалистами и всегда глубоко вдумывался в ситуацию, складывавшуюся в стане противника, поэтому учитывал его возможности и мог предугадать реакцию. Наконец, Абрамс уже в течение четырех лет работал по пятнадцать часов в сутки. Ничто не могло ввести его в заблуждение или оказаться для него неожиданным. И вместе с тем, по словам южновьет-намцев, все “задумывалось, организовывалось и проводилось при поддержке” КОВПЮВ‹12›.

Абрамс не объяснил причин, почему он высказался за операцию, а потому придется поразмыслить, чтобы вычислить его мотивы. Ну, прежде всего, есть разница во взглядах на ситуацию до и после случившегося. Постфактум обычно ясно все или почти все, но до того многое словно бы скрыто в тумане. Так же и в Лам-Сон 719, события в начале февраля выглядели совсем не так, как в конце марта. О том, какого мнения придерживались разработчики операции накануне дня “Д”, говорится в “Донесении о результатах боя”: “Было очевидно, в тот момент разведка США полагала, что наступление не встретит серьезного противодействия”‹13›. Вот здесь находится один из ключей к разгадке. У Абрамса и его разведки имелись некоторые основания так думать, поскольку прежде за всю историю Второй Индокитайской войны коммунисты никогда не обороняли своих районов базирования. Так было и во время операций “CEDAR FALLS” и “JUNCTION CITY”, и в ходе рейда в Камбоджу. Поэтому, основываясь на прецедентах, Абрамс и его штаб полагали, что противник бросит районы базирования № 604 и № 611.

Разумеется, они ошиблись в своих прогнозах – между упомянутыми выше акциями и Лам-Сон 719 имелась огромная разница. В тех случаях районы базирования имели для неприятеля большое, но не жизненно важное значение, а в 1971-м тропа Хо Ши Мина была единственным источником поступления всего необходимого войскам коммунистов в Южном Вьетнаме, на юге Лаоса и в Камбодже. Перерезав артерию на три месяца (до начала сезона дождей), АРВ нанесла бы сокрушительный удар по планам коммунистов развернуть в 1972-м в Южном Вьетнаме большое наступление. Лишение возможности в течение девяноста дней пользоваться тропой Хо Ши Мина стало бы настоящей катастрофой для северовьетнамцев, потому они неминуемо должны были попытаться отстоять район, употребив для этого все имевшиеся в их распоряжении силы.

Между тем, даже если Абрамс и думал, что Лам-Сон 719 встретит серьезное противодействие, все равно у “старины Эйба” имелись основания поддержать операцию. Первое – время, которое имело не меньшее значение для США, чем для северных вьетнамцев. Абрамсу оно требовалось для достижения прогресса на пути вьет-намизации, а для этого надлежало нанести болезненный удар по противнику. Южный Вьетнам и Камбоджа были уже основательно зачищены, оставался один только Лаос.

Абрамс, как прагматик, мог иметь и другой прицел. Даже если операция окажется не вполне успешной, все равно в ходе ее противник будет растрачивать людские и материальные ресурсы, терять инициативу, что даст американцам и союзникам выигрыш пусть не в два года или в год, а хотя бы в полгода. Ничего, если АРВ понесет потери, зато она приобретет необходимый опыт, к тому же, как, вполне возможно, рассуждал Эйб, лучше полууспех, даже частичный провал, чем ничего. Наверное, лучше всего об этом высказался Клаузевиц. Он писал:“…во время войны нам всегда следует стараться создать условия для одержания победы. Но это не всегда удается. Иногда, если нет ничего лучшего, приходится действовать вразрез с условиями… Поэтому даже тогда, когда шансы на успех против нас, мы не должны думать о нашем предприятии как о бессмысленном и невыполнимом, поскольку оно имеет смысл, если ничего лучшего нет и если мы не постараемся самым оптимальным образом распорядиться тем, что есть в наличии”‹14›.

7 апреля, вскоре после того, как войска АРВ покинули Лаос, президент Никсон в телеобращении к народу заявил: “Сегодня я могу доложить вам, что вьетнамизация достигла цели”. Это – оруэлли-анская ложь чудовищных размеров. Лам-Сон 719 продемонстрировала как раз обратное-то, что вьетнамизация не достигла цели. Она, безусловно, прогрессировала, но наступление показало, что до “достижения цели” еще далеко.

В июне 1971 года КОВПЮВ принял меры к исправлению недостатков. Для соединений и частей АРВ стали проводиться командно-штабные учения по овладению техникой координации наземных и воздушных операций и отработке совместных атак танков и пехоты. С подачи генерала Абрамса генерал Вьен назначил комиссию для разработки доктрины взаимодействия разных родов войск, предназначенную для условий Вьетнама. Так появилось “Руководство по применению доктрины объединенных родов войск”, которое получило одобрение в конце 1971-го. В преддверии появления документа генерал Абрамс дал указание советникам оказать “энергичную поддержку введению новых тактических приемов”‹15›.

Убедившись на опыте Лам-Сон 719, что северовьетнамские средние танки Т-54 превосходят огневой мощью легкие М-41, состоявшие на вооружении АРВ, КОВПЮВ перевооружил один южновьетнамский танковый батальон более тяжелыми американскими танками М-48. Также один артиллерийский дивизион АРВ получил 175-мм самоходные орудия (САУ), чтобы иметь возможность на равных мериться силами с русскими 130-мм орудиями из арсеналов АСВ. Однако этого было явно недостаточно. Следовало укомплектовать танками М-48 все танковые батальоны АРВ, а кроме того, поставить нескольким дивизионам самоходной артиллерии смертоносные 175-мм САУ. Эпизоды с танками М-48 и 175-мм самоходными артиллерийскими установками обнажали значительную слабость вьетнамизации. На протяжении всей истории существования этого политического курса, перевооружение ВСРВ осуществлялось только в ответ на модернизацию оружия и технических средств и усовершенствование тактических приемов АСВ. Поэтому АСВ всегда следовала хотя бы на один шаг впереди ВСРВ. Вьетнамизация являлась типичным примером того, когда всего “слишком мало” и всё “слишком поздно”.

Не все нарекания по итогам Лам-Сон 719 должно относить на счет одних лишь сухопутных войск Южного Вьетнама. Спустя годы, анализируя Лам-Сон 719, генерал Хинь напишет: “1-я воздушная дивизия вьетнамских ВВС не играла заметной роли в обеспечении непосредственной поддержки на поле боя силам I корпуса. Участие ее и вклад в общее дело были весьма и весьма скромными даже по меркам ВСРВ”‹16›. Фактически южновьетнамские ВВС не играли никакой роли в Лам-Сон 719. Этот факт иллюстрирует огромную разницу между тем, когда кто-то думает, что у него есть тактическая авиация, и тем, когда она у него действительно существует. Возникала масса сложностей с подготовкой личного состава, оснащением и поддержанием в рабочем состоянии материально-технической части ВВС и ВМФ Южн'ого Вьетнама, с которыми не могли сравниться даже проблемы АРВ.

Программа умиротворения, которую южные вьетнамцы рассматривали как часть вьетнамизации, продолжала идти от успеха к успеху, как и в 1969 и 1970 гг. На конец 1971 года, по оценкам СОДС, до 97 процентов деревень и сел Южного Вьетнама считались либо полностью, либо относительно безопасными‹17›. Как всегда, скептики оспаривали не только точность данных, но и саму суть вопроса. Официальные лица, задействованные в пацификации, отмечали, что, даже если сведения верны, они показывают только успехи в подавлении неприятеля и лишения его позиций на территории страны, а не изменение отношения народа к правительству. По мнению этих сомневающихся, отчеты СОДС не отражали роста усталости гражданских и военных от конфликта, что побуждало людей искать прибежища где-то между двумя противоборствующими сторонами и порождало в них нежелание предпринимать что-либо против Вьет-конга. Вместе с тем, если сравнить пацификацию с остальными “осями” машины американской политики во Вьетнаме, можно смело заключить: программа умиротворения в 1971-м делала успехи.

Два явления продолжали подрывать усилия США во Вьетнаме: деморализация военнослужащих и пацифисты. Трудно сказать, до какой черты докатилось моральное падение личного состава сухопутных сил Соединенных Штатов в 1971-м. Есть, однако, все основания считать, что в этом году положение было еще хуже, чем в 1969 и 1970 гг., хотя казалось, дальше вроде бы уже некуда. Количество заседаний общих и специальных военно-полевых судов (рассматривавших серьезные преступления) во Вьетнаме в 1971-м выросло (в пересчете на количество военнослужащих) по сравнению с 1969-м на 26 процентов и на 38 процентов по сравнению с 1970-м. В 1971 году отмечалось 1,75 случаев “фрэггинга” (нападений на офицеров и сержантов) на 1000 человек, при 0,35 в 1969-м и 0,91 в 1970-м. Что же касается правонарушений, связанных с неподчинением, бунтами и отказом от выполнения правомерных приказов, то в пересчете на 1000 военнослужащих оно составляло в 1969-м – 0,28, в 1970-м – 0,32, а в 1971-м – 0,44 человек. Возрастало число случаев дезертирства и уходов в “самоволку”.

Но главной проблемой в 1971-м стала наркомания. В армии число преступлений, связанных с применением наркотиков, преимущественно героина, увеличилось с 1146 в 1970-м до 7026 в 1971-м – почти в семь раз. Рост этот выглядел особенно пугающим, если учесть, что численность военнослужащих во Вьетнаме сократилась с 404 000 человек в 1970-м до 225 000 в 1971-м. Фактически, в пересчете на равное количество военнослужащих, прием наркотиков вырос в 1971-м по сравнению с 1970-м в пятнадцать раз.

Вместе с тем статистика не отражает всей полноты картины. Начиная с 1970-го изменилось отношение к людям, принимающим наркотики. Если изначально они рассматривались как преступники, то с конца 1970 года военное руководство стало считать наркоманов не преступниками, а больными людьми, которым необходима помощь. Поэтому, тогда как в 1969 и 1970 гг. солдаты старались скрывать свою зависимость, в 1971-м они все чаще признавались в этом, чтобы, избежав наказания, отправиться калечение. Даже если взять такое “упреждение”, все равно совершенно очевидно: в начале семидесятых наркомания начинала принимать характер эпидемии.

Конечно, с подобной проблемой сталкивались не только в армии. В 1971-м командование морской пехоты считало, что от 30 до 50 процентов личного состава имеет тот или иной опыт “общения” с наркотиками‹18›. В корпусе МП США продолжали считать “токсикоманию” преступлением, но последний командующий морскими пехотинцами во Вьетнаме, генерал-майор Алан Дж. Армстронг, фактически пошел против официальной политики и ввел ту же систему, что и в армии. Наркомания стала настолько серьезным явлением среди военнослужащих во Вьетнаме, что привлекла к себе внимание президента. 18 июня 1971 года министр обороны направил командованиям всех родов войск послание, в котором предписывал немедленно обратить внимание на проблему.

Невыполнение долга принимало коллективный характер на уровне малых и даже крупных подразделений. Количество случаев выполнения заданий по принципу “искал-искал и не нашел” росло. Преступная халатность стала едва ли не каждодневным явлением. В дивизии “Америкал” произошел случай, когда пятьдесят “саперов-подрывников” АСВ захватили ЛГОП, охраняемую 250 военнослужащими, из которых тридцать погибли и восемьдесят два получили ранения. Генерал Вестморленд, вспоминая об этом происшествии в своих записках, называет его “…типичным случаем невыполнения служебного долга, когда солдаты допускают преступную небрежность, а офицеры не предпринимают соответствующих мер для исправления положения”‹19›. Министру по делам армии пришлось применять дисциплинарные взыскания к двум генералам и еще четырем офицерам в дивизии.

Некоторое снижение боевого духа и дисциплины в 1969-м к 1971 -му превратилось, пользуясь ставшим модным тогда термином, в “кризис командования”. 19 июля 1971 года генерал-лейтенант У. Дж. Маккэффри, командовавший тогда всеми формированиями армии США во Вьетнаме, подготовил доклад о состоянии дел с дисциплиной и моралью в армейских частях, где признавал, что “дисциплина среди командиров в целом серьезно упала, но не достигла еще критического уровня…”‹20›. Кадровый офицер морской пехоты в отставке Роберт Д. Хейнл в статье, опубликованной в “Детройт ньюс” в июне 1971-го, писал: “Все свидетельствует о том, что наша армия во Вьетнаме находится на грани крушения. Целые подразделения избегают встречи с неприятелем или отказываются идти в бой, рядовые под воздействием наркотиков убивают офицеров и сержантов и пребывают в подавленном или возбужденном и близком к мятежу состоянии”‹21›. По всей видимости, правда лежит где-то между умеренным Маккэффри – “упала, но не достигла еще критического уровня” – и “бьющим в набат” Хейнл ом – “находится на грани крушения”.

Многие возглавляемые опытными командирами воинские части армии и морской пехоты честно и хорошо выполняли свой долг. Армейские соединения в Соединенных Штатах продолжали делать свою работу. К 1971-му отборные американские войска в Европе, на протяжении многих лет “обираемые” из-за необходимости посылать солдат во Вьетнам, начали восстанавливаться в плане профессионализма. У Вооруженных сил США здоровое начало, время от времени их может “покачивать”, однако, как поется в солдатской песне, они “идут и идут себе дальше”. В преддверии перехода к добровольной службе и накануне полного выхода американских войск из непопулярной и невыигрышной войны все вновь должно было измениться к лучшему.

Лам-Сон 719 спровоцировала новую вспышку движения пацифистов, полку которых все прибывало и прибывало. К либералам, левакам и опасавшимся призыва студентам присоединились две новых группы. Первая из них, коалиция черных и латиносов, выступала против войны не только и не столько по соображениям ее аморальности, но прежде всего потому, что во Вьетнам утекали огромные средства, отвлеченные, таким образом, от выполнения социальных программ. Вторую группу составляли вьетнамские ветераны, настроенные против войны, но придерживавшиеся различных взглядов. Одни являлись, по определению научного социалиста Джона Мюллера, “убежденными” и не поддерживали войну вне зависимости от национальной политики. Другие, так называемые “последователи”, вели себя сообразно ситуации-“реагировали как “ястребы”, если президент прибегал к силовым воздействиям, и как “голуби”, если он искал способа свернуть боевые действия или вступить в переговоры”‹22›. Никсон, концентрировавший усилия на вьетнамизации, выводе войск и переговорах, обращал все больше и больше “последователей” в “голубей”. Вместе с тем каждый угодный им шаг президента только растравлял аппетиты пацифистов. В результате стараний СМИ, освещавших события Лам-Сон 719, и роста недовольств бесконечной, не приводящей ни к каким улучшениям борьбой уровень поддержки войны в народе в апреле 1971-го достиг рекордно низкой отметки.

Демократы в конгрессе с радостью принялись разыгрывать антивоенную карту. В конце марта 1971-го демократическая палата приняла резолюцию с призывом прекратить участие США в делах Индокитая к 1 января 1973 года. В верхней палате сенатор Макго-верн представил в комиссию по международным отношениям билль о выходе американцев из конфликта в Индокитае к 31 декабря 1971 -го. Документ принял форму поправки к закону о призыве на военную службу. 16 июня сенат забаллотировал поправку. Но “голуби” не складывали оружия. 22 июня сенат одобрил поправку Мэнсфилда, которой предписывался вывод всех американских войск из Вьетнама в течение девяти месяцев после ее принятия. Позднее формулировку подкорректировали, заменив “в течение девяти месяцев” на “в ближайший осуществимый срок”‹23›.

Пока демократы в конгрессе искали способа подвести подкоп под военную политику президента и лишить его аргументов в переговорном процессе, активисты антивоенных движений созывали на улицы толпы протестующих. 24 апреля лидеры пацифистов организовали две массовых демонстрации – одну в Сан-Франциско, в которой приняло участие 150 000 человек, а другую в Вашингтоне, где собралось 200 000. Члены движения “Вьетнамские ветераны против войны” на демонстрации в Вашингтоне шествовали вместе с Кореттой Кинг (вдовой Мартина Лютера Кинга) и группами леваков с их предводителями, Абнером Миквой и Беллой Абцуг. Тысячи протестующих прошли маршами и по другим городам Соединенных Штатов, требуя положить конец войне и вывести американские войска из Вьетнама.

Еще более масштабная демонстрация намечалась в Вашингтоне на 2 мая. Люди, собиравшиеся принять в ней участие, клялись, что “скинут правительство”. Однако 1 мая, не дожидаясь выполнения угроз, правительственные силы разгромили палаточный лагерь на реке Потомак, где размещались 10 000 демонстрантов. На следующий день те перегруппировались и 3 мая развернули кампанию по блокированию дорог и “чистке” Вашингтона. Полиция разогнала демонстрантов, в конечном итоге 12 000 человек было арестовано и помещено на тренировочном стадионе футбольной команды “Вашингтон Рэдскинс”. Многие из задержанных лиц вскоре получили свободу, но властям удалось перебить хребет акции. Несмотря на это, пацифисты продолжали пользоваться огромным влиянием на протяжении всего 1971 года.

Косвенно операция Лам-Сон 719 повлияла и на переговорный процесс, “лежавший в руинах” с октября 1970-го. Генри Киссинджер решил, что теперь, возможно, созрел момент попытать счастья на дипломатическом поле боя. Он рассуждал так: скорее северные вьетнамцы предпочтут договориться, чем станут дожидаться очередных вылазок в их районы базирования.

Президент начал новую “военную кампанию переговоров” с артподготовки- произнес в апреле 1971-го серию речей, в которых говорил о продолжении вывода американских войск из Вьетнама и повторял мирные предложения октября 1970-го. Наступление Соединенных Штатов на дипломатическом фронте началось 31 мая 1971 года, когда Киссинджер встретился в Париже с Ле Дук Тхо. То, что не только встречи, но и сами переговоры проводились в обстановке секретности, позднее создало администрации серьезные проблемы с конгрессом и со СМИ.

31 мая Киссинджер выдвинул несколько предложений, надеясь заинтересовать ими северовьетнамское руководство. Он вновь озвучил предложение от 8 октября 1970-го о том, что США не настаивают на удалении войск АСВ из Южного Вьетнама. Киссинджер надеялся поддеть хитрых северных вьетнамцев на этот крючок, и, как показало будущее, в своих расчетах он не ошибся, поскольку эта уступка в сочетании с выводом войск США создала условия для изменения позиции коммунистов в отношении переговоров. Киссинджер высказался за немедленный обмен военнопленными и выразил от имени Соединенных Штатов готовность установить крайний срок ухода американских войск из Вьетнама. Он предложил прекращение огня, которое должно было сопровождаться отказом северных вьетнамцев от дальнейшей инфильтрации их вооруженных формирований в Южный Вьетнам, Лаос и Камбоджу.

К полному удивлению Киссинджера, Ле Дук Тхо отверг предложения Соединенных Штатов. По мнению подозрительных вьетнамцев, предложение не гарантировало возможности АСВ остаться в Южном Вьетнаме‹24›. Коммунисты не согласились с последовательностью событий, поскольку вывод войск следовал за обменом пленными и прекращением огня, в результате чего северные вьетнамцы лишались мощных средств давления на переговорах‹25›. Кроме всего прочего, предложения Киссинджера не понравились коммунистам, поскольку в них не шло речи о политическом будущем Южного Вьетнама, или, иными словами, о роспуске правительства Тхиеу Соединенными Штатами. Однако в поведении северных вьетнамцев появилось нечто новое, что намекало на возможность приступить наконец-таки к настоящим переговорам.

По просьбе Ханоя следующая встреча Киссинджера и Ле Дук Тхо была назначена на 26 июня, и на ней коммунисты выдвинули девять их собственных встречных предложений, причем семь из девяти Киссинджер рассматривал как вполне приемлемые. Вместе с тем он оставил за чертой требование Ханоя о репарациях и о “прекращении оказания поддержки режиму Тхиеу – Ки – Кхиема, с тем чтобы в Сайгоне было создано новое правительство”‹26›. Последнее – политическое будущее Южного Вьетнама – являлось неизменным камнем преткновения в ходе всех прочих попыток договориться. Тем не менее, на фоне общей истории переговоров, в данном случае отмечался все же осязаемый прогресс.

1 июля, когда Киссинджер приготовился было начать “торговлю” с Ханоем по выдвинутым им девяти требованиям, ему “воткнула нож в спину” мадам Нгуен Тхи Бинь, министр иностранных дел Временного революционного правительства (ВРП), публично выступившая со своим планом из семи пунктов. Несмотря на многие параллели, свойственные планам Северного Вьетнама и ВРП, последний полностью противоречил варианту Ле Дук Тхо, где обмен военнопленными увязывался с выводом американских войск. Киссинджер, естественно, выразил удивление и поинтересовался у Ле Дук Тхо, имеет ли еще силу его схема действий. Тот ответил утвердительно. Тогда Киссинджер воспринял ход мадам Бинь как средство оказания давления на США на переговорах с Ле Дук Тхо. Короче говоря, коммунисты хотели договариваться тайно, в то же время оставляя себе лазейку для давления на общественное мнение в Соединенных Штатах‹27›.

Недавно, однако, вышла на свет информация, которая вызывает сомнение в том, что коммунисты действительно строили такого рода козни. В своей книге Труонг Нгу Танг, бывший министр юстиции ВРП, теперь живущий в изгнании, дает детальное описание яростных политических споров между северными вьетнамцами и южновьетнамским ВРП‹28›. Возможно, ВРП вмешался в игру без одобрения или даже без уведомления своих северных патронов. Так или иначе, план мадам Бинь сработал. Конгресс и СМИ, ничего не знавшие о тайных переговорах Киссинджера и Тхо, принялись наперебой упрекать администрацию в нежелании серьезно обсуждать предложения Бинь. Таким образом, правительству (которое не могло открыть причину своей реакции на инициативу ВРП) пришлось поплатиться за пристрастие к закулисным играм.

Тем временем северные вьетнамцы продолжали демонстрировать интерес к настоящим (то есть к тайным) переговорам. Киссинджер встретился с Тхо 12 июля, и после обмена “любезностями” по поводу двух из девяти предложений коммунистов оба занялись серьезным делом, так как по остальным семи пунктам вполне можно было прийти к взаимному решению. Киссинджер считал, что по вопросу о репарациях тоже можно найти компромисс, в конце концов, н. президент Никсон, и президент Джонсон заявляли о намерениях США пожертвовать средства на восстановление Индокитая, в том числе и Вьетнама. Сложности вызывало не само требование коммунистов, а форма, в которой оно высказывалось. Последний пункт – роспуск правительства Тхиеу – не устраивал США ни под каким видом. На этом заседание завершилось, однако стороны условились встретиться 26 июля.

26 июля участники переговоров продолжили конструктивные беседы по всем пунктам, за исключением того, который касался правительства Тхиеу. На нем все опять застопорилось. 16 августа в Париже состоялась еще одна встреча, но ключевой вопрос относительно политического будущего Южного Вьетнама не позволил достигнуть прогресса. 13 сентября по желанию северных вьетнамцев состоялось еще одно заседание, продлившееся два часа и закончившееся ничем. Переговоры на очередном витке зашли в тупик. Сторонам очень по-разному виделась проблема. Коммунисты не сомневались, что рано или поздно американцы во имя достижения мира пожертвуют правительством Тхиеу. Вместе с тем именно этого-то Никсон делать и не собирался. Киссинджер же считал, что и по этому пункту можно прийти к какому-то компромиссу, не доводя дело до роспуска существующей администрации Южного Вьетнама. 13 сентября ситуация на переговорах показала, что обе стороны заблуждались, по крайней мере в 1971-м.

В этом году отмечалась еще одна судорожная попытка договориться. Киссинджер попробовал поискать способ решения проблемы в области так не дававшего покоя коммунистам политического будущего соседней страны и предложил “провести президентские выборы через полгода после подписания окончательного договора. Организацией выборов могла заняться специальная комиссия, которая бы включала в себя представителей коммунистов и проходила под присмотром международных наблюдателей. За месяц до выборов Тхиеу подал бы в отставку, а исполнение функций главы государства взял бы на себя председатель южновьетнамского сената”‹29›. Предложение в письменном виде поступило в распоряжение северовьетнамской делегации в Париже. Назначив встречу на 20 ноября, северные вьетнамцы 17 ноября отказались от договоренностей, оставив без комментария предложение Соединенных Штатов. Таким образом, переговоры в 1971-м, несмотря на появившуюся было надежду, вновь провалились.

Трудно сказать, что делало северовьетнамцев такими неподатливыми. Существует мнение, что все маневры коммунистов в 1971-м являли собой классический пример “заговаривания зубов перед новым ударом”, то есть имели целью закамуфлировать приготовления к наступлению 1972 года. Министр юстиции ВРП Танг подтверждает эту точку зрения: “Тем временем в Париже Ле Дук Тхо занимался "заговариванием зубов" Генри Киссинджеру для того, чтобы по возможности дольше прикрывать шаги, реально предпринимаемые на пути войны, скрывать подготовку к кампании очередного сухого сезона на Юге”‹30›. Далее Танг объясняет упрямство северных вьетнамцев в отношении роспуска правительства Тхиеу, называя это “уловкой”, направленной на намеренное затягивание переговоров.

Есть и другое мнение о том, что коммунисты действительно хотели договориться, однако обстоятельства складывались так, что Ханою приходилось стоять на своих бескомпромиссных позициях. Киссинджер считает, что положение дел в США давало коммунистам основания рассчитывать, что в конце концов они смогут добиться роспуска правительства Тхиеу, то есть фактически капитуляции Америки. Потянуть время требовала и военная ситуация. Положение в Южном Вьетнаме для АСВ складывалось очень незавидное – она не могла достигнуть сколько-нибудь заметных успехов. Тем временем политика умиротворения успешно претворялась в жизнь. Все это ослабляло на переговорах позиции коммунистов, которым такая расстановка сил представлялась нетерпимой. Кроме того, Ле Зуан и иже с ним все еще хотели побросать кости в военной игре. Лам-Сон 719 показала северовьетнамцам, что у них есть шанс разбить войска ПЮВ на поле боя, даже при наличии у АРВ американской поддержки с воздуха, а значит, они могли надеяться взять сразу все одним махом – наступлением весной 1972 года.

В конце 1971 года в воздухе запахло предстоящим крупным наступлением АСВ. На исходе декабря 1970-го и в январе 1971-го Политбюро созвало ЦК ПТВ на 19-е пленарное заседание, что означало: готовится принятие какого-то серьезного решения. Партия Лао-донг вновь декларировала приоритет победы в войне над экономическими преобразованиями. Заявление означает, что в старом споре между “северной” и “южной” фракциями вновь взяли верх южане, однако никаких документальных подтверждений данному соображению не имеется.

19-й пленум принял судьбоносное решение о вторжении в Южный Вьетнам и развертывании там крупномасштабного наступления в 1972 году с целью одержать военную победу над противником. Вскоре после завершения работы пленума Ле Зуан отбыл в Москву за вооружениями, необходимыми для претворения в жизнь планов предстоящей кампании. Начиная с весны 1971-го, грузовики, танки Т-54, ракеты класса “земля – воздух”, истребители МИГ-21, 130-мм орудия, 130-мм минометы, зенитные установки SA7, предназначенные для стрельбы с плеча и наводящиеся по тепловому излучению, а также запчасти ко всей этой технике и оружию, боеприпасы и ГСМ рекой текли в Северный Вьетнам и оттуда струились на Юг по тропе Хо Ши Мина.

Итак, в конце 1971-го, когда вновь зашли в тупик переговоры, к северу от ДМЗ стали концентрироваться живая сила и тяжелое вооружение АСВ. Генерал Абрамс и Объединенный комитет предлагали нанести бомбовый удар по скоплениям неприятеля, но Никсон не разрешил. Наконец, когда коммунисты отказались от встречи с Киссинджером 20 ноября, а несколько дней спустя обстреляли Сайгон (вновь нарушив “неписаные соглашения”), президент отдал приказ о бомбардировках объектов южнее 20-й параллели. Он ограничил период проведения рейдов сроками с 26 по 30 декабря, когда студенческие кампусы пустовали. В связи с этим можно сделать вывод, что к тому времени пацифисты контролировали не только политику и стратегию ведения войны, но определяли тактику и время проведения боевых операций. Уловка Никсона не принесла особых выгод. Пацифисты подняли вой до небес, по словам самого президента, “немедленно и громогласно”‹31›. Диссиденты кричали, что Никсон “расширяет войну” и “стремится одержать военную победу”. Довольно курьезные заявления со стороны граждан воюющей страны. Все это было бы смешно, если бы не пагубное влияние, оказываемое таким нелепыми заявлениями на государственную политику. Ни Никсон, ни Киссинджер не “расширяли войну” и не стремились одержать военную победу, это было целью Ле Зуана, Зиапа и четырнадцати дивизий АСВ, солдаты которых передергивали затворы автоматов и нажимали на акселераторы, заставляя грозно рычать двигатели танков.

1. Col. Hoang Ngoc Lung, Strategy and Tactics, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1980), p. 73.

2. Kissinger, White House Years, p. 1005.

3. Maj. Gen. Nguyen Duy Hinh, Lam Son 719, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1979), p. 79.

4. U.S. XXIV Corps, After-Action Report, Lam Son 719, 1 April 1971, p. 90.

5. Nixon, Memoirs, p. 499.

6. Hinh, Lam Son 719, p. 140.

7. Ibid.

8. David Fulghum, Terrence Maitland, et al. The Vietnam Experience. South Vietnam on Trial Mid 1970 to 1972 (Boston, MA: Boston Publishing Co., 1984), p. 91.

9. Gen. William W. Momyer, USAFAir Power in Tftree Wars (WWII, Korea, Vietnam) (Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, 1978), pp. 321-324.

10. Message, MACV to CJCS and CINCPAC, DTG141435Z February 1971.

11. Kissinger, White House Years, p. 992.

12. Lung, Strategy and Tactics, p. 40.

13. U.S. XXIV Corps, After-Action Report, p. 2.

14. Clausewitz, Principles of War, pp. 12-13.

15. Collins, Development, pp. 109-110.

16. Hinh, Lam Son 719, p. 155.

17. Tho, Pacification, p. 165; Hinh, Vietnamization, p. 83.

18. Lt. Col. Charles R. Shrader, ed. Proceedings of the 1982 International Military History Symposium, ' "The Impact of Unsuccessful Military Campaigns on Military Institutions, 1860-1980" A submission by Mr. Jack Shulimson and Maj. Edward F. Wells, U.S.M.C. “First In; First Out: The Marine Experience in Vietnam, 1965-1971” (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1984), p. 286.

19. Westmoreland, Soldier, p. 447.

20. Lewy, America, p. 154 (Quoting a memo from CG USARV to army commanders, 19 July 1971, pp. 1-2).

21. Lewy, America, p. 154. 22. John Mueller, “A Summary of Public Opinion and the Vietnam War.” Vietnam as History (Washington, D.C.: University Press of America, 1984), Appendix 1.

23. Fanning, Betrayal pp. 85-86.

24. Seymour M. Hersh, The Price of Power, Kissinger in the Nixon White House (New York: Summit Books, 1983), pp. 428A29.

25. Tad Szulc, The Illusion of Peace, Foreign Policy in the Nixon Years (New York: Viking Press, 1978), p. 392.

26. Kissinger, White House Years, p. 1023.

27. Kalb and Kalb, Kissinger, p. 181.

28. Tang, Vietcong Memoir, pp. 186-200.

29. Kissinger, White House Years, p. 1039.

30. Tang, Vietcong Memoir, p. 194.

31. Nixon, Memoirs, p. 584.

 

Глава 24.

Totus Porcus. Вся свинья целиком. 1972 г.

30 марта 1972-го Ханой дал старт так называемому Пасхальному наступлению, крупномасштабному вторжению с целью одержать военную победу. Численность северовьетнамских войск составляла около 125 000 человек в четырнадцати дивизиях и двадцати шести отдельных полках. Поддержку пехоты осуществляли сотни танков и артиллерийских орудий. Таким образом, всего у коммунистов насчитывалось свыше двадцати дивизий (между прочим, больше, чем было у Джорджа Паттона во время Второй мировой войны). Для организации наступления Зиап задействовал все дивизии и отдельные полки АСВ как в Северном, так и в Южном Вьетнаме, все боевые соединения и части АСВ в Лаосе, за исключением 316-й дивизии АСВ и четырех отдельных пехотных полков. В отличие от Новогоднего наступления 1968-го, в Пасхальном наступлении 1972 года Вьетконг никакой роли практически не играл.

Сочтя ситуацию в Южном Вьетнаме благоприятной для вторжения коммунистических войск, ЦК ПТВ (Лаодонг) на своем 19-м пленуме, состоявшемся в Ханое в конце 1971 – начале 1972 гг., принял решение о достижении победы военными средствами. Оставалось выбрать время, когда начать, в 1972-м или в 1973-м? Мнения фракций по этому вопросу разошлись. Те, кто предлагал подождать и дать старт военной акции в 1973-м, указывали, что к тому времени войска США полностью покинут Вьетнам и маловероятно, что американская администрация пойдет на их возвращение. Так почему же не подождать всего лишь год? Большинством голосов пленум отверг это предложение и постановил: наступать в 1972-м. Главная привлекательность 1972-го для тех, кто хотел поспешить, заключалась в том, что это был год президентских выборов в США, когда Никсон мог получить мандат народного доверия еще на один четырехлетний срок. К тому же вьетнамизация набирала силу, в то время как моральное состояние и боеспособность ВК крайне беспокоили северян. Они опасались, что лишний год Вьетконг просто не продержится, к тому же неизвестно, насколько за этот период удастся укрепиться ВСРВ и ПЮВ. Кроме того, у сторонников начала наступления в 1972-м имелся и еще один аргумент. Поскольку в 1972 году США еще сохраняли военное присутствие во Вьетнаме, победа коммунистов над южновьетнамцами рассматривалась бы в самих Штатах и за рубежом как военное поражение Америки, а в 1973-м, когда США уже уйдут из Вьетнама, АСВ не сможет похвастаться разгромом американцев.

Помимо вышеперечисленного, существовали и соображения личного характера. Средний возраст членов Политбюро ЦК ПТВ составлял шестьдесят лет. Они провели всю жизнь в борьбе и были закаленными революционерами, которых не устраивал половинчатый триумф, принесенный им на переговорном блюдечке. Они хотели закончить войну, одержав решительную победу, причем как можно скорее, а значит – в 1972-м.

Выполнение принятого ЦК ПТВ в 1970 – 1971 гг. решения о развертывании наступления в 1972-м зависело от нескольких факторов. Первыми, конечно, являлись возможные изменения военной и политической ситуации между началом 1971-го и днем “Д” в 1972-м. Так, например, конгресс Соединенных Штатов мог вынести постановление о немедленном выводе всех американских войск уже в этом году. Всегда существовала возможность переворота – свержения Тхиеу и его правительства. Однако основную роль играли русские. Крупномасштабное наступление Главных сил АСВ требовало поставок в Северный Вьетнам сотен танков Т-34 и Т-54 и дальнобойных 130-мм орудий, современных зенитных ракет разного типа, а плюс к тому тысяч тонн запчастей, боеприпасов и ГСМ, без чего никакая значительная военная акция АСВ на Юге была бы просто невозможна. Вскоре после возвращения Ле Зуана из Москвы, где тот получил добро на реализацию замыслов Политбюро ЦК ПТВ, решение о предстоящем наступлении стало уже окончательным, а в июне и июле 1971-го обрело форму руководства к действию в виде партийной резолюции № 13.

Коммунисты назвали предстоящее наступление “Нгуен Хюэ” по имени вьетнамского императора и национального героя, который в 1789 году, пройдя с войсками сотни километров по джунглям Центрального Вьетнама, вторгся в Северный Вьетнам, где неожиданной атакой разгромил китайских захватчиков. К декабрю 1971-го в АСВ началось переформирование, доукомплектование и перевооружение частей. 20-й пленум ЦК, созванный в этом месяце, официально подтвердил решение о предстоящей интервенции. Кости в большой игре были брошены.

То, какие высокие цели ставило Политбюро ЦК ПТВ, лучше всего отражает изданная в декабре 1971-го лишенная номера резолюция ЦУЮВ, которая предписывает “выравнивать баланс сил за счет комбинации военных действий и политической инициативы”‹2›. Если убрать покров витиеватого стиля коммунистической демагогии, Политбюро ЦК ПТВ собиралось одержать военную победу, разгромив войска Южного Вьетнама на поле боя, в том случае, если бы это не получилось, коммунистам надлежало искать возможности оказания давления на США в процессе переговоров, новый раунд которых наверняка последовал бы за наступлением. Зиап и его товарищи надеялись, что, если даже вторжение не обеспечит окончания войны, им удастся завладеть какими-то территориями, повернуть вспять процесс вьетнамизации, поднять мораль Вьетконга, подорвать экономику Южного Вьетнама, дискредитировать Тхиеу и подогреть антивоенную истерию в Соединенных Штатах. Труонг Нги Танг, занимавший одно время должность министра юстиции ВРП, писал о том, что последнее являлось главной задачей наступления‹3›. Трудно сказать, правда это или нет, ибо вьетнамские коммунисты всегда отличались склонностью придумывать цветистые объяснения для своих военных поражений. Возможно, в данном случае мы действительно имеем дело с примером того, как военная акция, хотя бы отчасти, должна была послужить средством влияния на ход политической дay трань.

По плану Зиапа, предполагалось одновременно или почти одновременно нанести удары на трех разных направлениях. На северном фронте 308-я и 304-я дивизии АСВ и три отдельных пехотных полка, усиленные 200 танками и несколькими артиллерийскими полками, через ДМЗ разворачивали наступление на провинцию и город Ку-анг-Три. С запада 324В дивизия АСВ создавала угрозу захвата бывшей императорской столицы Хюэ. Конечная задача состояла в том, чтобы не просто овладеть городами Куанг-Три и Хюэ, но и выбросить все южновьетнамские войска и местное руководство из двух северных провинций Южного Вьетнама. Если замысел удастся, то границы Северного Вьетнама будут отодвинуты на юг почти вплотную ко второму по значению городу Южного Вьетнама, Да-Нангу.

Второе направление – центральный фронт, где первоочередной целью 2-й и 320-й дивизий АСВ, поддерживаемых танковым полком, становился Контум, а вторым объектом – Плейку, два ключевых города в центральном массиве Аннамских гор. Во взаимосвязи с основной атакой 3-я дивизия осуществляла вспомогательный удар в прибрежной провинции Бинь-Динь с целью связать боями дислоцированные там части АРВ и тем самым лишить командование противника возможности послать подкрепления в район Контум-Плейку. Конечной задачей военных акций на центральном фронте являлось соединение войск АСВ, действующих в районе Контум-Плейку, с 3-й дивизией (действующей в Бинь-Динь), и разделение Южного Вьетнама надвое по линии шоссе № 19, крупной дороги, соединяющей западные горные районы с прибрежными равнинами на востоке. 711-й дивизии АСВ предстояло создать угрозу Да-Нангу с юго-запада.

На третьем направлении 5-я, 7-я и 9-я дивизии Вьетконга, а также примерно 200 танков должны были наступать на Лок-Нинь и Ан-Лок, столицу провинции Бинь-Лонг. (Три вышеназванные дивизии являлись вьетконговскими лишь номинально. В действительности личный состав их давно уже комплектовался военнослужащими АСВ.) В случае успеха в Ан-Лок АСВ, развивая наступление по шоссе № 13, создавала угрозу самому Сайгону. Вспомогательный удар наносила 1-я дивизия АСВ в дельте реки Меконг. Задача 1-й дивизии состояла в том, чтобы захватить богатую рисом территорию и своими действиями лишить командование АРВ возможности перебросить войска из дельты в другие угрожаемые районы.

Как всегда, концепция Зиапа отличалась смелостью и широтой замысла. Он планировал нанести на всех трех направлениях быстрые и концентрированные удары силами пехоты, танков и артиллерии. Его войска были оснащены по последнему слову техники, единственное, чего им недоставало, – поддержки с воздуха. В случае успеха каждая из задуманных атак могла принести победу в войне. Захват двух северных провинций (Куанг-Три и Тхуа-Тхиен), а также городов Куанг-Три и Хюэ неминуемо деморализовал бы южно-вьетнамцев, а Временное революционное правительство (ВРП) получило бы, в случае надобности, свою “столицу”. Если бы дали положительный результат усилия коммунистов на центральном фронте, Южный Вьетнам оказался бы разделенным надвое, что вызвало бы переполох в стране и создало бы очень опасную ситуацию для ПЮВ на территориях к северу от шоссе № 19. Не менее многообещающе выглядел вариант Лок-Нинь-Ан-Лок. Помимо серьезной угрозы Сайгону, такой маневр позволял коммунистам реализовать планы по превращению Ан-Лок в “столицу” ВРП. Одержав победу хотя бы на одном из вышеназванных направлений, коммунисты смогли бы диктовать условия США и ПЮВ. Выиграв сразу в трех или даже в двух случаях, северные вьетнамцы фактически заканчивали войну на своих условиях – это была бы их полная военная победа.

Всеобъемлющий план Зиапа вновь демонстрировал пагубное пристрастие северовьетнамского главнокомандующего действовать на внешних операционных линиях. В его защиту можно, конечно, привести доводы относительно того, что география, рельеф местности, диспозиции войск и система снабжения тыла не оставляли Зиа-пу выбора. Тем не менее, как мы уже обсуждали это ранее, для того, чтобы действовать на внешних операционных линиях, атакующему необходимы: высочайший уровень взаимодействия между всеми подразделениями, хорошо налаженная система связи, деятельные и способные принимать быстрые самостоятельные решения подчиненные. А кроме того, полководец просто обязан поддерживать натиск на протяжении всего периметра в течение всего времени проведения операции. Последнее нужно для того, чтобы лишить противника, находящегося с внутренней стороны операционной линии, возможности перебрасывать части на тот участок периферии, где создается наибольшая угроза. Соблюдение или несоблюдение вышеприведенных правил нередко выступает важнейшим условием победы или поражения для полководца, действующего с внешней стороны операционной линии.

Приняв принципиальное решение о наступлении, Зиапу (и Политбюро ЦК ПТВ) предстояло определить для себя еще одну очень важную вещь – дату начала кампании. В тех районах Южного Вьетнама, где погоду в буквальном смысле делал юго-западный муссон, то есть в нижних двух третях страны, сухой сезон продолжался с середины октября по конец мая. Там же, где властвовал северо-восточный муссон, в провинции Куанг-Три и вокруг Хюэ, представлялась возможность вести военные кампании примерно с 1 февраля по 1 сентября. Таким образом, в масштабе всего Южного Вьетнама оптимальным периодом являлись сроки с 1 февраля по 31 мая.

Правильнее было начинать как можно раньше, чтобы не затянуть операцию до начала сезона дождей. К тому же промедление вело к растрачиванию заготовленного продовольствия, ГСМ и проч., а также оказывало негативное влияние на боевой дух и дисциплину военнослужащих, более того, авиация США могла накрыть своими ударами места сосредоточения северовьетнамских войск. Вместе с тем чем позднее началось бы наступление, тем более заметное влияние оно оказало бы на избирательную кампанию Никсона. Взвесив все соображения, Зиап решил дать старт крупнейшей, со времен вмешательства китайцев в Корейскую войну, наступательной операции 30 марта, в Страстную пятницу.

Уже к началу 1972-го и американцы и южновьетыамцы знали: скоро АСВ перейдет в наступление. Не составило особой сложности выяснить, на каких именно участках предстоит ожидать прорыва неприятеля. Труднее было определить дату начала кампании и отдельных атак и их взаимосвязи друг с другом. Поскольку установить это не удалось, нападение противника произошло тогда, когда генерал Абрамс и посол Банкер покинули Вьетнам, чтобы провести праздник в семейном кругу. Разведка союзников не смогла выявить географию ударов и концентрацию сил на двух из трех основных направлениях. Вместе с тем АРВ оказалась психологически подготовленной к вражескому вторжению.

Северный фронт

У АРВ в двух северных провинциях, Куанг-Три и Тхуа-Тхиен, насчитывалось всего 25 000 военнослужащих. Основными боевыми соединениями были 3-я пехотная дивизия АРВ, дислоцированная к югу от ДМЗ, и 1-я пехотная дивизия АРВ, прикрывавшая Хюэ от атак АСВ с запада и северо-запада. Под оперативным командованием 3-й дивизии находились 147-я и 258-я бригады морской пехоты из общего резерва плюс несколько бронекавалерийских эскадронов, а также вспомогательные части.

На начальном этапе основной натиск противника предстояло принять на себя 3-й дивизии АРВ, сформированной в октябре 1971 -го из проверенного боем 2-го пехотного полка (из 1-й дивизии АРВ) и из частей Местных сил, преобразованных в 56-й и 57-й пехотные пилки. Южновьетнамский генерал Нго КуангТруонг, который пристально наблюдал за приготовлениями к предстоящей битве, говорит, что 56-й и 57-й полки состояли из ветеранов, участвовавших в боях у ДМЗ, и “ожидалось, что они будут действовать в данной среде более эффективно, чем кто-либо”‹4›. Другие авторы, однако, указывают на то, что личный состав обоих полков комплектовался за счет выловленных дезертиров и уголовников, а руководившие ими офицеры были почти все как один некомпетентны”‹5›. Даже Тру-онг признает, что 3-я дивизия испытывала нехватку тыловых подразделений поддержки, артиллерии и средств связи и что личный состав еще не закончил прохождение подготовки. Командовал дивизией бригадный генерал By Ван Гиай, настоящий профессионал и мастер своего дела, которому предстояло пройти самые суровые испытания.

Кабинетные стратеги задаются вопросом: почему ОГШ поместил 3-ю дивизию, наверное самую слабую из всех дивизий АРВ, в район возле ДМЗ и не передислоцировал ее в преддверии готовившегося вражеского наступления? Ответ в особенностях, присущих дивизиям АРВ, на деле являвшихся чем-то вроде местного ополчения. На полную переброску такой дивизии из одного района в другой потребовалось в одном случае семь месяцев. Перемещенные солдаты, воюя в чужой местности и против незнакомого противника, показывали весьма неудовлетворительные результаты. Вторая причина, почему 3-я дивизия осталась в районе к югу от ДМЗ, состоит в ошибочной убежденности некомпетентного командира I корпуса, генерал-лейтенанта Хоанг Ксуан Лама (бесславно руководившего действиями войск в операции Лам-Сон 719), а также ОГШ в том, что вторжение в провинцию Куанг-Три будет осуществляться с запада и северо-запада, а не с севера через ДМЗ. Если бы предположение подтвердилось, основной удар пришелся бы на боеспособную морскую пехоту, располагавшуюся на западе Куанг-Три, а не на 3-ю дивизию АРВ. Южнее 1-я пехотная дивизия АРВ, лучшая во всей южновьетнамской армии, обороняла Хюэ.

К северу от ДМЗ ожидали приказа ринуться в бой 308-я “Железная” и 304-я дивизии АСВ, три отдельных пехотных полка с фронта В-5, два танковых и пять артиллерийских полков, оснащенных тяжелыми 130-мм пушками, у которых дальность огня составляла 27 000 метров, примерно на 10 000 метров больше, чем у всех орудий АРВ, за исключением одного дивизиона 175-мм САУ. Кроме этих штурмовых сил вдоль ДМЗ дислоцировались 325-я и 320В дивизии АСВ, а в Лаосе размещалась находившаяся в состоянии боевой готовности 312-я дивизия. В провинции Тхуа-Тхиен, к западу отХюэ, сосредоточилась 324В дивизия. Действия этих войск направлял командующий фронтом В-5 из корпусного штаба АСВ на территории ДМЗ.

Когда в полдень 30 марта стартовала, начавшись с массированной артиллерийской подготовки, операция АСВ, командир 3-й дивизии АРВ занимался передислокацией полков, что делало их особенно уязвимыми. По всей видимости, время начала наступления противника застало врасплох несчастную 3-ю дивизию АРВ и никуда негодное командование I корпуса. Поначалу бои шли с переменным успехом, но уже к 1 апреля вся 3-я дивизия начала откатываться к югу, в то время как находившиеся на западном фланге морские пехотинцы отступали на восток. 1 апреля командир дивизии генерал Гиай приказал занять новые позиции по рекам Куавьет и Камло, с разворотом южнее к Кэмп-Кэррол, старой локальной огневой группе МП США. Гиай лично проверял, как бойцы обустраиваются на позициях, и старался, насколько это возможно, поднять моральный дух личного состава, но уже 2 апреля (на следующий день) все рухнуло. 57-й полк (3-й дивизии), удерживавший ключевой сектор по обеим сторонам шоссе № 1, завидев беженцев (среди которых находились и семьи солдат), потоком устремившихся с севера через боевые порядки, в панике бросился спасаться бегством на юг вместе с гражданским населением. Гиай кинулся наперерез, остановил бегущих и заставил солдат вернуться в свои подразделения, однако боевой дух полка оказался подорван. В тот же день случилось еще худшее. Потрепанные, изрядно деморализованные и почти окруженные в Кэмп-Кэррол военнослужащие 56-го полка 3-й дивизии в массовом порядке принялись сдаваться в плен врагу, которому, кроме всего прочего, достались 22 артиллерийских орудия и другое ценное снаряжение. Морские пехотинцы на оперативной базе Май-Лок, находясь под угрозой окружения с севера, отступили на восток. Потрепанную 147-ю бригаду МП сменила свежая 369-я бригада МП.

Войска АСВ продолжали атаковать неприятеля 3 апреля. К 8 апреля коммунистам удалось сжать оборонительный периметр АРВ, но прорвать позиции южновьетнамцев они не смогли. После последнего, также не увенчавшегося успехом штурма, 9 апреля части АСВ отошли для перегруппировки и пополнения запасов, временно оставив в покое 3-ю дивизию АРВ и северный фланг обороны. На этом завершилась фаза I наступления в Куанг-Три.

Тем временем к западу от Хюэ 1-ю дивизию АРВ проверяла на прочность 324В дивизия АСВ, усиленная одним полком 304-й дивизии Здесь АСВ устремилась в атаку примерно 1 апреля и до середины того же месяца оказывала постоянный натиск на позиции оборонявшихся в западных районах Тхуа-Тхиен. 28 апреля АРВ оставила часть своих оборонительных рубежей и локальных групп огневой поддержки. Положение для АРВ на севере складывалось безрадостное, но худшее ей еще только предстояло.

В Куанг-Три во время затишья, продлившегося с 9 по 22 апреля, командование АРВ усилило 3-ю дивизию тремя группами рейнджеров, каждая из которых имела по три батальона, и недавно заново сформированной 1 -и бронетанковой бригадой, практически полностью уничтоженной в 1971-м в ходе операции Лам-Сон 719. Ободрившийся при виде новых частей, генерал Лам – сколь бы невероятным это ни казалось – отдал приказ о контрнаступлении, несмотря на протесты со стороны командиров. Ввиду численного превосходства АСВ, вся сила контратаки Лама ушла как пар в пароходный гудок. Хуже того, провал сократил численность “атакующих” войск АРВ и пагубно сказался на боевом духе. Теперь они фактически не высовывали носа из окопов и блиндажей. Лам, конечно, ничего об этом не знал, поскольку никогда не бывал на передовой.

Важнейшим фактором в битве при Куанг-Три стала профессиональная непригодность генерала Лама. Прежде всего, он вверил под начало командира 3-й дивизии генерала Гиая слишком много войск. В конце апреля Гиай руководил действиями двух своих полков, двух бригад МП, четырех групп рейнджеров, одной бронетанковой бригады, а также частями региональных и местных сил – всего девятью бригадами, имевшими в своем составе двадцать три батальона, и это при отсутствии адекватной системы связи. В довершение всего, хотя штаб дивизии МП и начальство рейнджеров находились вне цепочки командования, они продолжали осуществлять административный контроль над своими частями, что только добавляло путаницы. Но что еще хуже, Лам часто отдавал прямые приказы полкам, группам и бригадам, не уведомляя ни о чем Гиая. Все это в конечном итоге привело к потере командованием АРВ контроля над ситуацией на северном фронте.

Усилив наступающие колонны 325-й дивизией, противник 23 апреля продолжил наступление. Из-за глупости Лама и командира 1-й бронетанковой бригады войскам АСВ удалось к 29 апреля зажать деморализованных солдат АРВ на небольшом периметре вокруг города Куанг-Три. 1 мая в обстановке паники и смятения, царивших в частях АРВ, Куанг-Три был оставлен. Солдаты, их семьи и прочие беженцы нестройными толпами текли на юг. Танкисты и артиллеристы АСВ палили прямо по бегущим, что, по имеющимся оценкам, привело к гибели 20 000 мирных граждан. Завершилась фаза II кампании в Куанг-Три. Внимание коммунистов переключилось на Хюэ и провинцию Тхуа-Тхиен.

Обеспокоенный падением города Куанг-Три и захватом одноименной провинции и опасавшийся, как бы их судьбу не разделили Хюэ и даже Да-Нанг, Тхиеу наконец решился 2 мая на долгожданную акцию – отстранил от командования Лама. На его место он назначил лучшего южновьетнамского военачальника, командира IV корпуса АРВ генерал-майора Нго Куанг Труонга, в прошлом возглавлявшего 1-ю пехотную дивизию. На сей раз Тхиеу сделал верный выбор. Настоящий профессионал, преданный делу, аполитичный, обладавший опытом командования батальоном, полком и дивизией, Труонг мог бы с полным на то правом стать во главе дивизии или корпуса в армии любой страны мира. Труонг с небольшим штабом прибыл в Хюэ ближе к вечеру в день назначения (2 мая) и немедленно приступил к действию. Он издал приказ казнить на месте дезертиров и мародеров и лично застрелил нескольких из них. Остальных Труонг вновь поставил в строй, затем навел порядок в командовании, устранив неразбериху, оставшуюся после Лама, и разработал простой план обороны Хюэ. Дивизия МП под началом нового генерала – еще одно выгодное приобретение – защищает Хюэ с севера и северо-запада, в то время как 1-я дивизия сдерживает врага с запада. 3-я дивизия АРВ прекратила свое существование. Труонг отдал распоряжение об организации эшелонированной обороны и создании Центра координации огневой поддержки (ЦКОП) для направления действий южновьетнамской артиллерии и авиации США. Один человек, Труонг, спас Хюэ и, наверное, все правительство Южного Вьетнама.

К 7 мая, когда диспозиция АРВ определилась, Труонг начал долгосрочное контрнаступление при широком применении средств огневой поддержки. 8 мая Тхиеу прислал ему 2-ю воздушно-десантную бригаду с Центрального плоскогорья. 22 мая Труонг получил 3-ю воздушно-десантную бригаду, и вскоре к нему прибыл штаб воздушно-десантной дивизии. Имея при себе три лучших элитных дивизии АРВ, командующий обороной мог не только отстоять Хюэ, но и начать отвоевывать Куанг-Три. Вспышки жестоких боев имели место 15 мая, когда 1-я дивизия выбивала противника с ключевой ЛГОП “Бастонь” на западе, и затем 21 мая, когда АСВ контратаковала морских пехотинцев АРВ на севере. Морская пехота не сдала позиций, а с прибытием в конце мая 1-й воздушно-десантной бригады Труонг получил достаточно сил для ответной акции.

Широкомасштабное контрнаступление Труонга началось 28 июня, когда дивизия МП и воздушно-десантная дивизия атаковали в северном направлении, а 1-я дивизия АРВ – в западном. Командование фронта В-5 АСВ бросило в бой шесть дивизий (308-ю, 304-ю, 324В, 325-ю, 320В и переброшенную из Лаоса 312-ю). Боевые действия, проходившие при постоянном участии тактической авиации США и бомбардировщиков В-52, продолжались все лето, и 16 сентября войска Труонга вернули себе город Куанг-Три.

Теперь несколько слов о несчастной 3-й дивизии и ее командире, генерале Гиае. Он был отстранен от командования в то же самое время, когда Тхиеу снял генерала Лама. Позднее дивизия получила нового командира и была переформирована. В июле ее перебросили на юго-запад от Да-Нанга для отражения атаки 711-й дивизии АСВ на этот город. Соединение хорошо зарекомендовало себя, а в 1973-м вошло в число лучших дивизий АРВ. По приказу Тхиеу военный трибунал осудил Гиая за “бегство перед лицом неприятеля” на пять лет тюрьмы‹6›. Он все еще находился там, когда в 1975-м АСВ захватила страну. Коммунисты вытащили Гиая из тюрьмы и отправили в лагерь “на перековку” – незаслуженная судьба для хорошего солдата.

Полезно отвлечься от подробностей кампании на северном фронте и всмотреться в схему действий АСВ. Бросаются в глаза два аспекта. Первое, несколько дней коммунисты атаковали, потом взяли тайм-аут приблизительно такой же продолжительности, чтобы произвести перегруппировку, доукомплектование и пополнение запасов. Таким образом, наступление на Куанг-Три длилось с 30 марта по 3 апреля, затем последовала передышка до 9-го числа, новая атака (отбитая АРВ), вторая пауза до 18 апреля, опять атака (отраженная), еще остановка, затем с 23 апреля по 2 мая новый штурм и взятие города Куанг-Три. После очередной передышки ситуация повернулась не в пользу АСВ. На участке Хюэ сражения между 1-й пехотной дивизией АРВ и 324В дивизией АСВ велись, если можно так сказать, ровнее, но все равно их характеризовали периоды активности, сменявшиеся затишьем.

Что привлекает внимание наблюдателя, так это взаимосвязь между погодными условиями и продвижением АСВ. Когда стояла плохая погода и тактическая авиация США, а также боевые вертолеты не могли оказывать поддержку частям АРВ, дивизии АСВ наступали. Конечно, для В-52 погода не служила препятствием, однако на северном фронте действия стратегической авиации поначалу ограничивались из-за плохого состояния дел в АРВ с наведением на цели, из-за беспорядочного характера боев и отступления южновьетнамцев, что не позволяло летчикам бомбить обширные зоны без риска задеть союзников. Значительную роль сыграла огневая поддержка судовой артиллерии. Погодные условия не влияли на качество стрельбы, а дальность огня морских пушек позволяла им накрыть цели в любой зоне к востоку от № 1. Вместе с тем связь между погодой и продвижением АСВ очевидна.

Центральный фронт

В то время как на северном фронте кампания стартовала бурно и чуть не увенчалась успехом, на центральном фронте она началась, можно сказать, деликатно. Но прежде всего, как и всегда, приведем боевое расписание. Здесь у противника действовало три дивизии, две (320-я и 2-я) в районе Контума и 3-я дивизия АСВ в провинции Бинь-Динь у побережья. Обе наступавшие на Контум дивизии получали поддержку танкового полка и нескольких артиллерийских полков. Действиями частей руководил командующий фронта В-3, его штаб корпусного уровня располагался у границ трех государств.

Против войск АСВ, в районе Контума у АРВ имелось два пехотных полка из 22-й пехотной дивизии, два бронекавалерийских эскадрона, € также 2-я воздушно-десантная бригада. В первую неделю марта ОГШ направил к Контуму еще одну воздушно-десантную бригаду. В провинции Бинь-Динь дислоцировалось два других полка 22-й дивизии АРВ. Далее на юг, вокруг Бан-Ме-Туота размещались 23-я дивизия АРВ и одиннадцать батальонов рейнджеров, прикрывавших длинную западную границу II корпуса АРВ, штаб которого находился в Плейку. Там и тут в зоне ответственности корпуса имелись различные Региональные и Народные силы АРВ.

Кампания на центральном фронте стартовала в первых числах апреля. К 14 – 15 апреля Дак-То и Тан-Кань, огневые группы к северо-западу от Контума, были уже почти полностью окружены. Неделю спустя противник захватил базы (локальные группы) огневой поддержки на хребте Рокет-Ридж, обороняемые десантниками. Затем 20 апреля Тхиеу приказал перебросить обратно к Сайгону штаб воздушно-десантной дивизии с одной бригадой, чем, естественно, ослабил обороноспособность АРВ в районе Контума. Ближе к концу апреля неприятельская артиллерия все интенсивнее обстреливала позиции обоих полков 22-й дивизии АРВ, оборонявших Дак-То и Тан-Кань, а 23 апреля 2-я дивизия АСВ пошла на штурм Тан-Кань. Огнем вражеских орудий накрыло КП 22-й дивизии. Парализованный страхом командир дивизии, полковник Ле Дук Дат, отказался покидать разбитый (и уже бесполезный) КП, несмотря на то что американские советники организовали другой центр управления в расположении 42-го полка. С наступлением темноты положение только ухудшилось. Огонь артиллерии усилился, а с аванпостов АРВ поступили донесения о длинной колонне вражеских танков, направлявшихся в сторону Тан-Кань. На рассвете бронетехника и пехота обрушились на защищавший Тан-Кань деморализованный 42-й полк. Южновьетнамцы бросили позиции и обратились в беспорядочное бегство. И по сей день никто (за исключением, вероятно, АСВ) не знает, что случилось с командиром дивизии полковником Датом и его штабом. Известно только, что они оставили КП под проливным дождем, и все.

47-му полку (22-й дивизии АРВ), оборонявшему Дак-То, досталась ничуть не лучшая доля, чем защитникам Тан-Кань. АСВ обрушилась на эту воинскую часть одновременно со штурмом позиций 42-го полка в Тан-Кань. 47-й полк, изолированный и деморализованный, обратился в бегство, бросив все снаряжение и вооружение, включая тридцать артиллерийских стволов. Произошла та же самая история, которая ранее случилась на Рокет-Ридж. 25 апреля войска АРВ оставили последнюю базу огневой поддержки на возвышенностях, и к 4 мая Контум стоял открытым для атак неприятеля. Разминка завершилась, на центральном фронте наступало время для настоящей игры.

На столь безрадостном фоне началось наступление на вспомогательном участке, в провинции Бинь-Динь, извечном рассаднике коммунизма. 3-я дивизия АСВ и Местные силы Вьетконга перерезали шоссе № 1 на печально знаменитом перевале Бонг-Сон (Хоай-Нгон), изолировав три северных района провинции. Далее коммунисты развили свой успех, продвинувшись в северном и юго-западном направлении вдоль шоссе № 1 и захватив два районных центра. 40-й и 41 -и полк из несчастной 22-й дивизии АРВ, дислоцированные в Бинь-Динь, оставили свои базы, и большая часть провинции оказалась в руках противника. На центральном фронте создалась реальная угроза разделения страны пополам. Однако прежде АСВ предстояло взять Контум и соединиться с 3-й дивизией в Бинь-Динь. Контум представлял проблему.

С конца апреля до середины мая войска АСВ, нацеленные на Контум, продвигались на юг, не встречая серьезного сопротивления. Отсрочка дала возможность Тхиеу и ОГШ предпринять два шага, которые спасли Контум. Первое, Тхиеу освободил от занимаемой должности еще одну политизированную фигуру в высшем военном руководстве страны – командира II корпуса генерала Нго Дзу, растерявшегося перед надвигавшейся угрозой. На его место Тхиеу назначил профессионала, генерал-майора бронетанковых войск Нгуен Ван Тоана. Второе действие произвели в штабе II корпуса – старший американский советник, легендарный Джон Пол Вэнн, приказал 23-й дивизии АРВ в Бан-Ме-Туоте прислать в Контум ее штаб и один пехотный полк. Так на авансцену событий вышел еще один южновьетнамский герой времен Пасхального наступления, полковник Ли Тонг Ба, командир 23-й пехотной дивизии АРВ.

Когда Ба принимал командование обороной Контума, он мог предвидеть два варианта развития событий: лучший – кровопролитная оборона города, и худший – сокрушительный разгром. Победоносный неприятель выдвигался на него с севера и уже перерезал шоссе № 14 между Плейку и Контумом, таким образом изолировав последний. Ба знал, что у его солдат от страха трясутся поджилки, кроме того, у полковника были те же проблемы, что и у невезучего Гиая в Куанг-Три. Под началом Ба был только его собственный полк, но в оперативном подчинении у него находились три группы рейнджеров, воздушно-десантная бригада и пестрая коллекция разных территориальных формирований. Командиры всех этих частей оглядывались назад, на собственное начальство у себя за спиной. Но что еще хуже, 28 апреля президент Тхиеу отозвал в Сайгон лучшее из находившихся в районе соединений, 2-ю воздушно-десантную бригаду.

Проблема с командованием для Ба в значительной степени разрешилась, когда 44-й и 45-й полки его собственной дивизии пришли на смену двум группам рейнджеров. Теперь Ба мог управлять обороной Контума, и в начале мая, когда части АРВ сдали позиции к северу от города, наступил момент испытать прочность этой обороны. Ба сделал все от него зависящее. Он побывал во всех частях, потренировал их для контратак, научил солдат применять ручные противотанковые гранатометы и внушил людям уверенность в том, что они смогут отстоять Контум.

14 мая на штурм Контума устремилось пять пехотных полков АСВ. Но атака захлебнулась, а подоспевшие американские вертолеты огневой поддержки, артиллерия АРВ и тактическая авиация заставили коммунистов дорого заплатить за свою попытку. Но командиры частей АСВ стремились выполнить задачу. Они вновь атаковали ночью, сумели прорвать оборону на севере Контума и начали расширять захваченный плацдарм. Казалось, все вот-вот будет кончено. Контум находился в окружении, противник теснил защитников. Оставалось надеяться на два запланированных заранее налета бомбардировщиков В-52. В самый последний момент войска АРВ отошли, и бомбы посыпались на головы коммунистам. Практически мгновенно штурмующие колонны обратились в прах. Утром защитники нашли несколько сотен изуродованных трупов вражеских солдат и обломки вооружения и техники. Первый раунд остался за Ба и грозными В-52.

В период с 15 мая по 25 мая противник приводил в порядок свои войска и прощупывал оборону, надеясь выискать в ней слабые места. Иногда неприятель действовал довольно большими группами, некоторым из которых удавалось прорываться через позиции защитников, но всякий раз врага выбрасывали за пределы периметра. Ба тоже действовал. Он укрепил оборону Контума, немного подвинув рубежи к центру, благодаря чему удалось перевести в резерв один полк, а кроме того, командир отладил механизм взаимодействия с подразделениями, оказывающими ему мощную огневую поддержку.

25 мая противник решил лечь костьми, но взять Контум. Еще одну попытку службы снабжения и солдаты на передовой могли не выдержать, к тому же надвигался юго-западный муссон. Атака АСВ началась в полночь, а с рассветом северовьетнамцам удалось прорвать оборону на юго-восточном и северном направлениях и довольно глубоко продвинуться в глубь периметра. Тяжелая артиллерия АСВ обрушивала на город губительные залпы. На следующий день (26 мая) штурм продолжался с новой силой. Ночью по прорвавшимся солдатам АСВ вновь успешно отработали В-52. Новая волна атакующих, устремившаяся вперед днем 27 мая, проникла в город. Противник закрепился там, отражая все попытки Ба выбить его с занятых рубежей.

К вечеру 28 мая для обеих сторон сложилась крайне напряженная ситуация. Ежечасно В-52 утюжили позиции АСВ, уничтожая живую силу и технику, защитники же находились в последней степени утомления и испытывали нужду в различных снабженческих грузах. Однако в сражении все же наступил поворотный момент. 23-я дивизия, побуждаемая своим командиром, стала дом за домом отвоевывать у неприятеля город и к 30 мая очистила его от коммунистов. В этот день в Контум прилетел президент Тхиеу, который вручил Ли Тонг Ба погоны бригадного генерала. Бои еще не закончились, пришлось потрудиться, чтобы избавиться от присутствия противника в районе Контума, однако наступление АСВ на этом направлении также провалилось.

В свою очередь, в провинции Бинь-Динь переформированная 22-я дивизия в июле отбила у врага три районных центра, потерянных в апреле и мае, и восстановила движение транспорта по шоссе № 1. На этом боевые действия здесь завершились.

Анализируя кампанию Зиапа на центральном фронте, опять в общих чертах отмечаешь ту же картину, что и на севере: атака – передышка, атака – передышка. Разумеется, это совсем не то, что требуется от полководца, действующего на внешних операционных линиях. Другая характерная черта, которая не казалась такой явной на северном фронте, – это стремление (просто навязчивая идея) Зиапа овладеть определенной точкой на местности, в данном случае Контумом. Район предоставлял другие оперативные возможности, а Зиап с непробиваемым упорством долбил, точно молотом, по самому сильному пункту в обороне неприятеля, превращая свои войска в отличную мишень для американской авиации. В конечном итоге именно она и сыграла решающую роль. Без нее и Контум и Хюэ были бы потеряны, а вместе с ними – проиграна Вторая Индокитайская война.

Южный фронт

Тогда как интервенция АСВ на северном фронте началась с нокаутирующего удара, а наступление на центральном фронте на первых порах напоминало серию тычков, коммунистические атаки на южном фронте стартовали с финта правой. В зоне ответственности III корпуса АРВ (территория от центральных горных районов до дельты реки Меконг) южновьетнамцы располагали тремя пехотными дивизиями, 5-й, 18-й и 25-й, а также тремя группами рейнджеров. 25-я дивизия действовала на северо-западе западного сектора ОТР, где центром служила провинция Тай-Нинь. 5-я дивизия контролировала северные провинции – Бинь-Лонг, Пуок-Лонг и Бинь-Дуонг. 18-я дивизия дислоцировалась в восточном секторе и действовала в провинциях Бьен-Хоа, Пуок-Туй и Бинь-Туй. В дополнение к регулярным войскам, в этом же ОТР находились Региональные и Народные силы.

Сломить их сопротивление противник рассчитывал с помощью 5-й, 7-й и 9-й “старых” дивизий Вьетконга (теперь практически полностью укомплектованных военнослужащими АСВ), танкового полка и нескольких артиллерийских полков. Эти дивизии были вытеснены из Южного Вьетнама и в течение нескольких месяцев обретались в районах базирования (РБ) в Камбодже: 5-я – в РБ № 712, 9-я – в РБ № 711, а 7-я – в РБ № 714. В зоне предполагаемых боев находились также Местные силы Вьеткон-га и партизаны, однако из-за своей малочисленности и деморализованного состояния они не играли большой роли в операции. Управлял действиями коммунистических войск командующий фронтом В-2, генерал-лейтенант Тран Ван Тра, как ни странно, южанин.

В начале 1972-го стало уже очевидным, что, как и на других фронтах, в зоне ответственности III корпуса следует ожидать крупного прорыва войск АСВ. Вставал вопрос: где и когда? Несмотря на значительное количество добытых документов и показания перебежчиков из АСВ, единодушно указывавших на то, что объектом приложения сил станет провинция Бинь-Лонг, в штабе III корпуса АРВ пребывали в уверенности, что в предстоящем наступлении противник нацелит главный удар на провинцию Тай-Нинь. Вне зависимости от этого командование корпуса переместило состоявшую из двух батальонов оперативно-тактическую группу (52-ю ОТГ) из состава 18-й дивизии АРВ, базировавшейся к востоку от Сайгона, и дислоцировало ОТГ вдоль шоссе № 13 между Лок-Нинь и Ан-Лок.

Наступление на южном фронте началось ранним утром 2 апреля. 24-й отдельный пехотный полк АСВ, в голове которого шли танки, атаковал и быстро захватил локальную группу огневой поддержки около границы с Камбоджей. Узнав об этом, командир III корпуса генерал-лейтенант Нгуен Ван Минь отдал приказ об оставлении всех ЛГОП вдоль границы. Во время отступления один из гарнизонов попал в засаду к северу от города Тай-Нинь и был практически полностью уничтожен прославленным 271-м полком из 9-й дивизии ВК. Вместо того чтобы воспользоваться плодами победы, 271-й полк ВК скрылся, что казалось странным, но дело свое он сделал, поскольку, как и 24-й полк, выполнял обманный маневр. Основной удар на южном фронте нанесли три усиленные дивизии в направлении городов Лок-Нинь и Ан-Лок в провинции Бинь-Лонг. По плану, 5-я дивизия ВК наступала на Лок-Нинь, 9-я дивизия должна была попытаться взять Ан-Лок, а 7-я блокировала шоссе № 13 к югу от АН-Л ока, чтобы не дать возможности АРВ подать помощь своим.

5-я дивизия ВК устремилась на Лок-Нинь 4 апреля, а к 5 апреля по городу работала тяжелая артиллерия и танковые орудия. Во второй половине дня защитникам, во многом благодаря интенсивной непосредственной поддержке с воздуха, удалось отразить атаку. 6 апреля вьетконговские пехотинцы, усиленные 25 – 30 танками, повторили штурм и на этот раз овладели городом. Первую мишень командование фронтом В-2 выбило. Двухбатальонная 52-я ОТГ, накануне вторжения дислоцированная между Лок-Нинь и Ан-Лок, получила приказ отходить. По дороге на юг оперативно-тактическая группа подверглась атаке АСВ, а затем попала в засаду и, понеся огромные потери, убралась в Ан-Лок. Ан-Лок, первейший бастион на дороге к Сайгону, находился теперь в серьезной опасности.

7 апреля 5-я дивизия ВК, ободренная сравнительной легкой победой в Лок-Нине, двинулась на юг к Ан-Локу. Вечером 7 апреля передовые части 5-й дивизии захватили аэродром Куан-Лой, расположенный в трех километрах к востоку от Ан-Лока. Поскольку 7-я дивизия ВК уже перерезала шоссе № 13 южнее Ан-Лока, с потерей аэропорта город оказался в изоляции. Кроме того, Куан-Лой располагался выше по уровню, чем Ан-Лок, так что с летного поля коммунисты имели возможность просматривать город как на ладони и намечать в нем мишени. Обороняли Ан-Лок полк АРВ и два батальона рейнджеров, присланные туда 5 апреля. Ан-Лок, город, где предполагалось разместить властные институты ВРП, находился в кольце двух дивизий ВК и АСВ и казался созревшим плодом, готовым вот-вот свалиться с ветки. Так бы непременно и случилось, если бы не одно из тех “но”, которые делают войну непредсказуемым и довольно опасным бизнесом.

5-я дивизия ВК, вымотанная после одержанной победы, сидела в Куан-Лое. 9-я дивизия ВК, которой полагалось штурмовать Ан-Лок, тоже ничего не предпринимала почти целую неделю, став жертвой неповоротливой системы тылового снабжения, которая просто не смогла в срок доставить в заданную точку все необходимое. Вероятно, именно эта проволочка и спасла Ан-Лок, поскольку юж-новьетнамцы извлекли из нее максимум пользы. 6 апреля, во время экстренного совещания во Дворце Независимости в Сайгоне Тхиеу решил перебросить в Ан-Лок 21-ю дивизию АРВ из дельты реки Меконг и воздушно-десантную бригаду (последнее соединение из главного резерва). Когда 21-я дивизия находилась уже в пути, командир III корпуса смог направить в Ан-Лок еще два батальона из состава 5-й дивизии АРВ. Таким образом, численность защитников возросла примерно до 3000 человек.

День ото дня натиск противника на город усиливался. Снабжение осуществлялось исключительно за счет вертолетов и парашютных выбросок с С-123. Эвакуация раненых велась только вертолетами. С наступлением ночи 12 апреля по всему стало ясно, что скоро части АСВ пойдут в решительный штурм на Ан-Лок. Рано утром заговорили тяжелые орудия – началась артподготовка. Затем вперед выдвинулись танки без поддержки пехоты, а затем “живым валом” атаковали два пехотных полка. АСВ штурмовала Ан-Лок с запада, с северо-запада и с севера, при этом главный удар был нацелен в южном направлении. С помощью американской авиации все штурмы удалось отбить. Бронетехнику в большинстве своем защитники уничтожали из РПГ М-72, грозных истребительно-противо-танковых средств пехоты. Однако войскам АСВ удалось овладеть северной частью города. 9-я дивизия ВК не привыкла пасовать перед трудностями, 14 апреля она вновь пошла в атаку, которую юж-новьетнамцам, однако, удалось отбить. Коммунисты попытали счастья 15-го числа, и с тем же результатом. 16 апреля накал борьбы стал ослабевать. Первая попытка взять Ан-Лок провалилась.

АРВ не сидела сложа руки. 13 – 14 апреля 1-я воздушно-десантная бригада, сражавшаяся с 7-й дивизией ВК к югу от Ан-Лока, была по воздуху переброшена на высоту 169 и на так называемую Ветреную гору, находившуюся в трех километрах к юго-востоку от города. 21-я дивизия из дельты Меконга достигла блокпостов 7-й дивизии ВК южнее Чон-Таня и вступила в бой с противником.

18 апреля на АРВ свалилась одна из тех бесценных удач, которые и помогают выигрывать сражения. Южновьетнамцы захватили политработника 9-й дивизии ВК, направлявшегося в ЦУЮВ. В найденном у него донесении говорилось о причинах, помешавших 9-й взять Ан-Лок: первое, опустошительные рейды тактической авиации США и бомбежки В-52, и второе, нескоординированные действия пехоты и танков. Но что самое главное, в документах содержался детальных план следующего штурма. На сей раз 275-й полк из состава 5-й дивизии ВК и 141-й – из 7-й дивизии ВК должны были предпринять вспомогательную атаку на воздушно-десантную бригаду АРВ на высоте 169 и Ветреной горе. В то время как 9-й дивизии ВК предстояло обрушиться всеми силами на Ан-Лок. 19 апреля все пошло по плану, и в ходе ожесточенного боя парашютисты АРВ потеряли высоту 169. 9-я атаковала, но не могла достигнуть успеха, хотя коммунисты и продолжали удерживать северную часть города. К 23 апреля натиск противника ослабел. Вторая попытка тоже провалилась.

А коммунисты были так уверены в успехе! 18 апреля радио Ханоя объявило, что 20 апреля ВРП переберется в новую “столицу”, город Ан-Лок.

Упорство военнослужащих АРВ и американская поддержка с воздуха дважды сорвали попытки АСВ овладеть Ан-Локом. Защитникам тоже досталось. Противник удерживал северную часть города, и связь с Ан-Локом по суше отсутствовала. Из-за интенсивного заградительного огня ПВО АСВ поставки продуктов питания, лекарств и боеприпасов осуществлялись на недостаточном уровне, эвакуировать раненых стало практически невозможно. Одни вертолеты не могли справиться с задачами снабжения, приходилось задействовать С-123 и С-130. Поначалу в большинстве случаев сбрасываемые с воздуха грузы попадали в руки противника. Но к концу апреля за счет усовершенствования техники доставки всего необходимого удалось наладить адекватное снабжение защитников Ан-Лока.

У АСВ также возникали крупные проблемы с поставками грузов. За время атак на Ан-Лок в период с 13 по 23 апреля коммунисты израсходовали все, что имелось в наличии. Так, с 23 апреля по 10 мая неуклюжие тыловые службы АСВ пытались доставить в зону боев все необходимое для нового цикла штурмов. Однако затишье позволило АРВ перебросить в город 81-ю воздушно-десантную группу рейнджеров, элитную часть южновьетнамской армии. Рейнджеры заняли позиции на самом критическом участке обороны – в северном секторе. Имея рейнджеров на севере, а парашютистов на юге, командование сделало для защиты Ан-Лок все “по максимуму”.

Когда апрель уступил место маю, ни у кого, ни с той, ни с другой стороны не осталось сомнений-скоро настанет час решающей схватки за Ан-Лок. 5 мая АРВ вновь повезло. Офицер-перебежчик из 9-й дивизии ВК признался на допросе, что ЦУЮВ резко критиковало командира 9-й за провал акции. По показаниям перебежчика, командир 5-й дивизии ВК решил сказать свое слово и заявил руководству ЦУЮВ и командующему В-2, что, если штурм доверят ему, его дивизия возьмет Ан-Лок за два дня, точно так же, как взяла Лок-Нинь. Начальство дал о добро. Перебежчик сообщил, что главный удар будет нанесен с юго-востока (5-я ВК), тогда как второстепенные атаки будут предприняты с юго-запада 7-й дивизией и с северо-востока остатками 9-й дивизии. Перебежчик не знал точного времени начала штурма, но сказал, что все произойдет в пределах недели, то есть до 12 мая.

Штурм, который предваряли пробные атаки и мощная артподготовка (7000 артиллерийских выстрелов 11 мая), начался 11 мая. На первых порах наступающим частям удалось продвинуться на запад и на северо-восток, но с рассветом прилетели штурмовики ВВС США, а затем ровно в 09.00 В-52 нанесли первый из заранее запланированных ударов по пехоте противника. К полудню тяжелые бомбардировщики переломили хребет атаке, но этим не ограничились и продолжали обрабатывать несчастную вражескую пехоту. В течение суток В-52 сделали тридцать рейдов, имевших чрезвычайно губительные последствия для неприятеля. В одном секторе В-52 накрыли полк АСВ на ровной, лишенной естественных укрытий местности. Когда дым и пыль рассеялись, от полка не осталось ничего. Тем не менее коммунисты не успокоились и попытали счастья 12 мая, а потом еще 14 мая, но огонь и натиск были уже не теми. Мало того что АСВ не удалось продвинуться ни на шаг, элитные части АРВ, ободренные успехом, контратаковали и очистили от противника большую часть захваченных им городских кварталов. Битва за Ан-Лок завершилась. Победу принесли отвага солдат и офицеров АРВ, профессионализм американских советников, рейды штурмовиков ВВС США и ВВС РВ и сверх того “большие птицы”, бомбардировщики В-52 из Командования стратегической авиации.

Героем наступления на северном фронте стал южновьетнамский генерал Труонг, спаситель Хюэ; на центральном покрыл себя славой полковник Ба, со своими солдатами отстоявший Контум. На южном участке тоже отыскался свой герой, на сей раз американец, генерал-майор (позднее генерал-лейтенант) Джеймс Ф. Холлингсворт, старший советник III корпуса АРВ. Ан-Лок обязан спасением именно Холлингсворту, укрепившему в самый трудный момент решимость командира южновьетнамского корпуса. Советник ежедневно посещал Ан-Лок в моменты самых ожесточенных обстрелов, вселяя храбрость в сердца, как южновьетнамских защитников, так и американских советников. Увидев, насколько важна американская помощь в осажденном городе, Холлингсворт направил туда дополнительно группу советников и постановил: советники остаются в частях АРВ, что бы ни случилось. Именно Холлингсворт лично планировал налеты В-52 и рейды тактической авиации, благодаря которым во многом и удалось не допустить захвата Ан-Лока.

“Холли” Холлингсворт представлял собой яркую личность. Это был крупный, дерзкий и громогласный техасец, задира, сквернослов и неисправимый хвастун. Его наглая безаппеляционность, самоуверенность и невоздержанность порой приводили в ярость коллег по офицерскому корпусу. Они либо обожали его, либо, как говорится, на дух не переносили. Последние обвиняли его в том, что он сознательно подражает своему кумиру, Джорджу Паттону. Но что, несомненно, отличало “Холли” от других “имитаторов” Паттона – а таких в армии предостаточно – это то, что Холлингсворт оставался верным своему “прототипу” и тогда, когда начинали свистеть пули. Во время Второй мировой войны он прославился своей легендарной храбростью и считался, наверное, самым лучшим командиром танкового батальона на Европейском ТВД. На широкой груди “Холли” теснились награды, был там и крест “За выдающиеся заслуги”, пожалованный за “беспримерный героизм”. При этом Хол-лингсворт выделялся не только своими волевыми качествами. Он был высококлассным профессионалом, отличавшимся творческим подходом к делу, которому служил, в общем, настоящим образцовым боевым генералом.

Холлингсворт уже отслужил один срок во Вьетнаме в качестве заместителя командира 1-й пехотной дивизии США, действовавшей в районе Лай-Ке – Ан-Лок. Он знал местность, знал врага и верил в то, что поле боя как нельзя лучше подходит для “игры”, называемой им “Kill Cong” (“Убей вьетконговца”). Он говорил южновьет-намцам: “Вы держите‹то есть сковывайте противника боем›, а я буду бить”. Точно выявляя объекты для нанесения наиболее эффективных авиаударов, четко контролируя действия американской авиации, “Холли” именно это и делал. Спасением своим Ан-Лок обязан многим людям, но Джим Холлингсворт по праву может занять среди них первое место.

Нам осталось разобрать еще один аспект сражения за Ан-Лок, относящийся к переброске 21-й дивизии АРВ из дельты Меконга на помощь гарнизону несостоявшейся “столицы” ВРП. Приказ об этом Тхиеу отдал 6 апреля. К 12 апреля передовые части дивизии достигли позиций 7-й дивизии ВК, блокировавшей шоссе № 13. Оставшиеся две декады месяца у 21 -и дивизии ушли на зачистку дороги вверх до Чон-Таня. К 13 мая (когда осада Ан-Лока была уже почти снята) 21-я продвинулась на восемь километров к северу от Чон-Таня. Стычки все еще продолжались и выше и ниже по шоссе № 13, но до Ан-Лока 21-я дивизия, боевые качества которой в лучшем случае можно аттестовать как средние, так и не добралась. В защиту этого соединения нужно сказать, что ему приходилось атаковать укрепленные позиции закаленных в сражениях солдат АСВ, и, хотя Ан-Лока она не достигла, все-таки связала боями полки АСВ, которые вследствие этого не могли подать помощи осаждающим.

Как и на других направлениях, на южном фронте АСВ тоже вела наступательные действия вспомогательного характера. Подобные маневры должны были выполняться в дельте реки Меконг преимущественно 1-й пехотной дивизией АСВ, при поддержке нескольких полков Региональных сил ВК. На первых порах им противостояли 7-я, 9-я и 21-я дивизии АРВ, несколько батальонов рейнджеров и части Местных сил. Целью атак АСВ на этом участке являлось: связать боями силы АРВ в районе дельты, не допустив переброски их в другие места, подстегнуть моральный дух ВК, поколебать успехи программы умиротворения и завладеть запасами риса. Операция стартовала 7 апреля. На границе в процессе попыток 1-й дивизии АСВ прорваться из Камбоджи во Вьетнам бои велись с переменным успехом. К тому моменту, когда коммунисты наконец пробились в Южный Вьетнам, сражения с противником на земле и налеты авиации полностью обескровили 1-ю дивизию. Происходили и другие стычки в разных точках дельты, но, когда отшумели выстрелы и улеглась поднятая пыль, выяснилось, что АСВ не достигла почти ничего. Итак, Пасхальное наступление испустило последний вздох.

На южном фронте АСВ действовала примерно так же, как и на других направлениях: наскок – передышка, атака – затишье, вместо того, чтобы оказывать постоянный натиск на оборонявшихся. Координация между танками и пехотой практически отсутствовала. Живая сила накатывалась на Ан-Лок валом, несмотря на то что именно такой подход давал американской авиации возможность наносить наибольший урон наступающим. Обратите внимание на неспособность Зиапа оценить потенциал боевой техники и вооружений (в данном случае стратегических бомбардировщиков В-52), которыми не располагала северовьетнамская армия. Командование фронта В-2 и руководство ЦУЮВ повторяли те же ошибки, которые были допущены в центре и на севере, – сосредоточили усилия на взятии крупного местного объекта, города. Аналитики, рассматривая обстоятельства кампании на юге, заслуженно критиковали Зиапа за то, что тот топтался у Ан-Лока, вместо того чтобы обложить город и отправить пехоту и танки вниз по шоссе № 13 в направлении главной цели, Сайгона‹7›. Вместо этого он послал бронетехнику в тесные городские кварталы – самое невыгодное применение для танков, – да еще без непосредственной поддержки пехоты. Войска АСВ сражались, как всегда, храбро, однако руководство на уровне командиров дивизий и выше заслуживало лишь порицания.

Со своей стороны, в начале апреля президент Никсон принял решение, обусловившее исход Пасхального наступления. Проигнорировав советы государственного департамента и министерства обороны, он приказал незамедлительно и со всей широтой задействовать все имеющиеся у США в регионе силы флота и авиации для пресечения попытки коммунистов одержать победу на поле боя. Одним отражением Пасхального наступления дело не ограничилось, война вновь вернулась на территорию Северного Вьетнама. В марте 1972 года ВВС США во Вьетнаме имели в своем распоряжении три эскадрильи F-4 и эскадрилью А-37, всего 76 истребителей и штурмовиков. У южноазиатского побережья курсировали два авианосца, “Хэнкок” и “Корал Си”, на борту каждого из которых насчитывалось по 90 самолетов (всего 180). В Таиланде находилось еще 114 реактивных машин. Численность В-52, базировавшихся на Гуаме и Утапао, по состоянию на 30 марта 1972-го достигала 83 машин. К концу мая, через два месяца после начала коммунистической интервенции, ВВС США в Юго-Восточной Азии располагали 409 самолетами F-4 и F-5, что более чем вдвое превосходило их количество, имевшееся в наличии 30 марта. Парк бомбардировщиков В-52 к 20 мая вырос с 83 до 171. ВМФ США послал на помощь двум авианосцам еще четыре (правда, потом один был отозван) и направил во Вьетнам и Таиланд несколько эскадрилий истребителей МП. Кроме того, в течение месяца флот стянул к побережью Вьетнама один тяжелый крейсер, пять крейсеров и 44 эсминца.

Данные о количестве боевых вылетов наглядно демонстрируют быстрое увеличение воздушной мощи США. В марте 1972-го американцы совершили 4237 вылетов, а ВВС РВ – 3149. В апреле общее число боевых вылетов выросло уже до 17 171, в мае достигло 18 444, а в июне немного уменьшилось, до 15 951.

Президент Никсон принял решение, несмотря на шум и возню, поднимавшиеся всегда, когда главе администрации США приходилось делать важные шаги. Лэйрд, Роджерс и прочие “прагматики” не советовали наращивать воздушные и морские силы в Юго-Восточной Азии. Они заявляли, что вторжение АСВ должно стать проверкой на прочность вьетнамизации, а Южный Вьетнам должен обходиться той поддержкой, которую ему обеспечивали США по состоянию на 30 марта. “Прагматики” реально представляли себе реакцию уличных диссидентов и либералов в конгрессе на рост военной помощи США Южному Вьетнаму. Они уже хаживали этой трудной дорожкой и больше не хотели ступать на нее. Со своей стороны, Никсон и Киссинджер полагали, что интервенция Северного Вьетнама – тест, но не только для Южного Вьетнама, а и для самих США. Будущее переговоров между Америкой и северными вьетнамцами впрямую зависело от результатов Пасхального наступления. Более того, поражение в Южном Вьетнаме ставило под угрозу всю внешнюю политику Соединенных Штатов. Никсон стойко держался против примиренцев.

Президент Никсон не ограничился простым оказанием помощи союзникам в самом Южном Вьетнаме. 6 апреля США нанесли удар по объектам, расположенным в десяти километрах к северу от ДМЗ. 10 апреля В-52 бомбили порт Винь, ключевой перевалочный пункт, расположенный в 240 километрах от ДМЗ. Администрация Никсона впервые за все время пребывания у власти задействовала стратегические бомбардировщики В-52 в Северном Вьетнаме. Однако с ухудшением ситуации на Юге президенту пришлось думать о том, чтобы пойти дальше – послать В-52 и штурмовую авиацию на Ханой и Хайфон. Киссинджер выражал мнение, что нужно не просто остановить интервенцию коммунистов в Южном Вьетнаме, но и дать адекватный ответ на эскалацию войны Ханоем. Самым убедительным аргументом, способным заставить АСВ прекратить агрессию, могли бы стать массированные удары по портам, дорогам, мостам, всевозможным складам и хранилищам, электростанциям и производственным центрам.

Как и следовало ожидать, Лэйрд, известный в Пентагоне как “Куриный ястреб” (с ударением на прилагательном), и Роджерс возражали. 15 апреля президент решил провести двухдневную акцию бомбардировок и обстрелов вьетнамских городов из орудий корабельной артиллерии. Естественно, “голуби” в СМИ и в конгрессе наперебой заголосили о том, что Никсон ведет к наращиванию военных действий, а поскольку в гавань Хайфона заходят и русские корабли, рискует втянуть США в ядерный конфликт с СССР. Между тем возражали не только “голуби”, но также генерал Абрамс и посол Банкер. К середине апреля во Вьетнаме сложилась почти безнадежная ситуация. Абрамса и Банкера не слишком заботили соображения глобального характера, и они хотели, чтобы все усилия авиации сосредоточились на их войне, ведущейся на Юге. Абрамс и Банкер указывали на то, что удары по Северному Вьетнаму не окажут немедленного воздействия на события в Южном Вьетнаме, тогда как, если АСВ удастся добиться своих целей, война все равно будет проиграна. Лэйрд ухватился за соображения Абрамса, но Никсон снова поступил по-своему.

Некоторые сенаторы-либералы высказывали доводы против решения Никсона возобновить бомбардировки Севера, упирая на то, что в период между 1965 и 1968 гг. авиарейды себя не оправдали. Однако обстановка в 1972-м отличалась от положения в 1965- 1968 гг., и на сей раз Никсон выпустил из клетки тигра. Первым делом он передал управления кампанией ОКНШ и командованиям на местах. Больше ни президент, ни министр обороны – новички в военном деле – не собирались намечать цели, водя по карте указующим перстом, и определять тоннаж бомб. Второе, Никсон снял ограничения с большинства “запретных зон”, особенно с тех, что располагались вокруг Ханоя и Хайфона и давно стали местами сосредоточения военных объектов, складов и хранилищ ГСМ. И последнее, во время налетов применялись “умные” бомбы, оснащенные системой лазерного наведения и дававшие возможность нанесения точечных ударов. Такое оружие не просто значительно повышало эффективность бомбометания, но позволяло атаковать цели в густонаселенных районах, прежде закрытых для авиации по причине опасения потерь среди мирного населения и разрушения гражданских объектов. Лучшим примером возросшей результативности служит эпизод с мостом в Тань-Хоа. В период с 1965 по 1968 гг. авиация ВМФ потеряла над ним 97 самолетов, но так и не смогла разрушить объект. В 1972-м задачу удалось решить с первого захода одной умной бомбой, весившей 2000 фунтов (907 кг).

Но в самом начале мая казалось, что кампания Никсона не дает возможности достигнуть желаемого. Город Куанг-Три пал, победоносные силы АСВ угрожали Хюэ, Контуму и Ан-Локу, а в северной части провинции Бинь-Динь хозяйничала 3-я дивизия АСВ. В тот же день (1 мая) президенту сообщили еще худшую новость. Докладывая о падении города Куанг-Три, генерал Абрамс поставил президента в известность о том, что союзники лишились воли к победе‹8›. 2 мая Киссинджер встретился с Ле Дук Тхо. Уверенные в успехе коммунисты оседлали своего любимого конька. Тхо говорил свысока, почти оскорбительным тоном, и не желал идти ни на какие уступки. Да и зачем торговаться, если победа на поле боя, можно сказать, у тебя в кармане? Киссинджер прервал встречу.

Совершенно очевидно, требовались какие-то еще более весомые доводы, например минирование Хайфона. Хотя немедленного эффекта от подобной акции ожидать не приходилось, данный шаг стал бы громким заявлением, направленным русским, китайцам и самим северным вьетнамцам. Россия и Китай должны были понять, что США намерены придерживаться жесткого курса во Вьетнаме и что недавнее потепление международной обстановки оказывается в роли заложника военных действий в Южно-Азиатском регионе. Для северных вьетнамцев акция была призвана служить предостережением – США готовы последовательно продвигаться по пути ужесточения карательных мер. Итак, 8 мая ВМФ поставил минные заграждения – морское сообщение с Хайфоном прекратилось.

Наращивание сил авиации и флота оказало немедленное воздействие на события на фронтах Южного Вьетнама. Огонь судовых орудий поддерживал действия союзников под Куанг-Три и Хюэ. Корректировку артиллерии осуществляли специальные группы наблюдателей, приданные частям АРВ. Огонь не зависел от погодных условий и был не только точным, но и массированным. С мая по июль американская армада делала в день максимум 7000, минимум 1 000 артиллерийских выстрелов. С апреля и по сентябрь 1972-го суда ВМФ США обрушил на головы врага 16 000 тонн боеприпасов.

Но самый больший вклад в победу над коммунистами в Южном Вьетнаме в 1972-м в внесла авиация Соединенных Штатов. Читая монографию генерала Труонга, не устаешь поражаться тому, насколько точно и своевременно оказывали летчики поддержку наземным частям АРВ. Подытоживая свои выводы, Труонг сказал: “АРВ никогда бы не удалось вернуть себе город Куанг-Три, как не смогла бы она отстоять Контум и Ан-Лок, если бы не помощь ВВС США”‹9›.

В то время как В-52, штурмовики, АС-119 и АС-130 и боевые вертолеты уничтожали штурмующие колонны коммунистов под Контумом и АН-Л оком, грузовые С-130 и транспортные вертолеты давали АРВ средства для оказания сопротивления противнику. Армейские вертолеты не только доставляли предметы снабжения и пополнения, но и эвакуировали тяжелораненых. Спустя годы американский офицер в разговоре с командующим вьетнамскими ВВС, генералом Тан Ван Минем, спросил его о боях за Ан-Лок. “Под Ан-Локом в 1972-м, – ответил Минь, – ход сражения изменился в нашу пользу благодаря применению В-52 и С-130”‹10›.

Согласно книге президента Никсона, пользовавшегося статистическими данными из докладов официальных лиц, Пасхальное наступление стоило северовьетнамцам 100 000 убитых, 450 танков и огромного множества артиллерийских орудий и грузовиков‹11›. Разрушения от бомбовых ударов на Севере тоже были значительными. К июлю 1972-го, за счет минирования Хайфона и уничтожения сухопутных путей доставки грузов и техники, Северный Вьетнам оказался почти полностю отрезанным от источников поступления помощи со стороны русских и китайцев.

Заплатив “по счетам мясника”, кое-какой выигрыш северовь-етнамцы тем не менее получили. В результате вторжения они стали контролировать территории, на которые их власть никогда прежде не распространялась. Они смогли “осадить” программу умиротворения, хотя и ненадолго. Кроме того, южновьетнамцы теперь знали, что находились на волосок от поражения, и это оказывало на них деморализующее воздействие. Но что еще важнее, в самих Соединенных Штатах Пасхальное наступление (и то, как Никсон отреагировал на него) поколебало решимость последних сторонников курса администрации. Так еще одно поражение коммунистов на поле боя трансформировалось в их политическую и психологическую победу внутри Южного Вьетнама и США.

С другой стороны, провал Пасхального наступления дорого обошелся Северному Вьетнаму не только в плане потерь солдат, техники и военных объектов. Коммунисты поняли, что отброшены назад не только в отношении ударной мощи их вооруженных сил, но и в том, что касалось главного элемента войны во Вьетнаме – времени. Не кто иной, как начальник штаба Зиапа, четырехзвездный генерал Ван Тьен Дунг, проводя инспекционные поездки по частям и военным объектам, сказал руководству ЦУЮВ, что шансов на одер-жание быстрой победы больше нет и что нового наступления не будет еще от трех до пяти лет.

Наконец-то коммунисты поняли, что им придется садиться за стол переговоров, рассматривать и выдвигать серьезные и взаимоприемлемые предложения. Дуглас Пайк уверен: Политбюро ЦК ПТВ еще до начала наступления пришло к решению в случае его провала договариваться о завершении войны. Северные вьетнамцы проиграли в Пасхальном наступлении, лишившись, таким образом, шанса одержать победу над США.

Нет недостатка в объяснениях причин провала Пасхального наступления. Генри Киссинджер, сэр Роберт Томпсон, Леви, генерал Тру-онг, генерал Као Ван Вьен и Дуглас Пайк – все высказали свои веские точки зрения и сделали комментарии по этому поводу.

Киссинджер считает, что вторжение закончилось поражением из-за того, что противник не синхронизировал нанесение всех трех главных ударов и что из-за сложности операции коммунисты не смогли наладить адекватного снабжения своих войск на всех направлениях. Далее он говорит, что подход Зиапа, выражавшийся в чередовании атак и затишья, позволял Сайгону перебрасывать силы с одного участка на другой. Еще одной веской причиной провала Пасхального наступления, согласно Киссинджеру, стали рейды В-52 и боеспособность, проявленная военнослужащими АРВ в ходе обороны. И наконец, он пишет, что северовьетнамские военные руководители не имели опыта командования крупными соединениями и потому не смогли наладить в бою грамотное взаимодействие танков и пехоты‹12›.

Дуглас Пайк склонен думать, что интервенция провалилась из-за крупного просчета, допущенного Зиапом. По его мнению, Зиап переоценил способности АСВ к ведению высокотехнологичной войны и недооценил стойкость АРВ и разрушительные последствия вмешательства американской авиации. На взгляд Пайка, Политбюро ЦК ПТВ просчиталось, слишком понадеявшись на реакцию пацифистов в США, а также России и Китая в отношении карательных мер США против Северного Вьетнама‹13›.

Мнения Томпсона, Леви, Труонга и Вьена совпадают. Леви открыто солидаризируется во взглядах на проблему с Томпсоном‹14›, а сходство его позиции с позициями Труонга и Вьена, хотя они и не признают этого открыто, не может быть случайным, особенно принимая во внимание тот факт, что они писали свои работы через много лет после выхода книги Томпсона “Неблизкий мир”‹15›.

Томпсон объясняет провал Пасхального наступления мощью авиации Соединенных Штатов, бойцовскими качествами АРВ и серией ошибок, допущенных Зиапом и его командирами. Он видит вину Зиапа в том, что тот разбросал силы на три фронта вместо того, чтобы сконцентрировать их на одном, и в том, что натиск се-веровьетнамцев носил фрагментарный характер, а это позволяло их противнику перебрасывать силы с одного фронта на другой. Томпсон критикует командиров дивизий АСВ за то, что те не уделили внимания координации действий танков и пехоты, и за их традиционную приверженность к массированным пехотным штурмам‹16›.

Суммируем мнения всех трех основных критиков. Итак, среди причин провала Пасхального наступления: авиация США, боевые качества личного состава АРВ и ошибки Зиапа и подчиненных ему командиров. В списке просчетов Зиапа то, что он разделил силы, позволил командованию АРВ свободно манипулировать своими войсками и переоценил способность АСВ вести (в том числе и обеспечивать всем необходимым) правильную маневренную войну. Подчиненные его повинны в том, что не смогли координировать действия танков и пехоты, и в том, что отправляли солдат на самоубийственные штурмы.

Досточтимые критики правы во всем, но они не идут дальше, не вникают глубже в суть проблемы, описывая симптомы болезни, но не саму болезнь. Рассмотрим каждый фактор в отдельности. Мощь ударной и транспортной авиации США сыграла решающую роль, однако это стало возможным только благодаря смелому решению президента Никсона увеличить количество самолетов во Вьетнаме и расширить их задачи. Он отверг советы Лэйрда и Роджерса, зная, к сколь бурной реакции внутри страны приведет его шаг. Таким образом, вклад президента Никсона в победу тоже значителен.

Теперь оценим боевые качества АРВ и ее способность держать оборону. Южновьетнамцы были хорошими солдатами, когда имели хорошую подготовку, снаряжение и грамотных командиров. Следует отметить, однако, не в умаление достоинств личного состава АРВ, но очень важную роль в повышении стойкости южновьетнамских военнослужащих сыграли американские советники. Они, начиная от Абрамса в Сайгоне и сверху вниз до полковых (а иногда и батальонных) советников, потрудились на славу. Они не просто консультировали командиров частей, к которым были приписаны, но планировали рейды В-52 и контролировали действия авиации, непосредственно поддерживавшей войска на поле боя. В критические моменты они ободряли командиров АРВ, придавали им уверенности. Многие из них, не только Джон Пол Вэнн и генерал “Холли” Холлингсворт, но и другие, не столь высокопоставленные, фактически командовали частями, в которых служили советниками. Чтобы понять значение американских советников, достаточно сравнить действия АРВ в операции Лам-Сон 719 с тем, как профессионально организовывалась оборона в период Пасхального наступления.

И наконец, просчеты Зиапа и нижестоящих командиров. Обвинения в том, что Зиап разбросал силы и позволил АРВ перебрасывать войска для затыкания дыр на разных участках, где коммунисты то атаковали, то устраивали передышки, справедливо, но лишь теоретически. Фактически перемещение наземных частей АРВ с внутренней стороны операционных линий было минимальным и не всегда оправданным. Куда больше вреда наносила коммунистам их схема “удар – откат” в том, что касалось предоставления противнику возможности выгодно манипулировать воздушными силами, посылая их на наиболее угрожаемые участки фронта. Критикуя Зиапа, аналитики упускают из вида главную причину, осложнявшую для него ведение правильных боевых действий, – неповоротливую и ограниченную систему тылового снабжения. Зиап не имел возможности сосредоточить все свои дивизии на одном фронте, поскольку не мог обеспечить им тыловую поддержку. Он мог заготовить заранее нужное количество всего необходимого, но тыловикам все равно было бы не под силу перебросить достаточное количество грузов из районов базирования на передовую, где действовало бы сразу два десятка дивизий. Кроме того, сконцентрировав в тылу большие запасы различных предметов снабжения и сосредоточив массу живой силы, Зиап рисковал подставить их под удар американской авиации. Именно неадекватностью системы тылового снабжения и объясняется приливно-отливный характер его наступления. Нужно представлять себе потребности современных армий на передовой в боеприпасах, горючем и проч. – а это тысячи тонн самых разнообразных грузов в день, – чтобы понять проблемы Зиапа, заключавшиеся не только в “прожорливости” войск, но и в пагубности налетов американской авиации, отрабатывавшей тыловые линии армии коммунистов по всем цепочкам.

Кроме того, ни Зиап, ни его командиры не знали, что такое настоящая маневренная война. Они не имели в ней опыта и довольно смутно представляли себе, что это такое. Пример – взаимодействие или, уж точнее, отсутствие взаимодействия танков и пехоты. Танки идут в бой при непосредственной поддержке пехоты и сами служат ей в роли такой же поддержки. Танки можно задействовать для организации стремительных прорывов во вражеский тыл. Тогда приданные им части пехоты выполняют вспомогательные функции. Между тем способ применения Зиапом бронетехники не имел ничего общего с подвижной войной, которую видела Европа в 1940-м, а потом опять в 1944-м, подход коммунистов к использованию танков напоминал методы окопной войны времен Первой мировой войны.

Еще один пример – зацикленность Зиапа на местных объектах, таких, как города Контум и Ан-Лок. Опытный танковый командир посадил бы пехоту на броню своих машин и обошел оба города. И местность и погода позволяли провести такой маневр, а появление крупных бронетанковых частей АСВ в тыловых районах АРВ повергло бы в панику уже и без того перепуганных южновьетнамских солдат. Конечно, у танковых колонн АСВ кончилось бы горючее, но пехота могла бы продолжать наступление, сея хаос и разрушение во вражеском тылу. Если бы силами АСВ на центральном и южном фронтах командовали Абрамс или Холлингсворт, боевые действия развивались бы совсем по иному сценарию.

Разница между специалистом и неофитом в области маневренной войны вновь и вновь проявляется в сражениях за Контум и Ан-Лок, где подход Зиапа диаметрально противоположен тому, который избрал Паттон под Мецем в 1944 году. Хотя Паттон вполне мог окружить Мец, командующий 3-й армией США нарочно оставил противнику путь к отступлению, поскольку хотел, чтобы немцы ушли из города, тем самым дав американцам возможность разгромить их на открытой местности. Если бы Паттон окружил немцев, они стали бы драться до последнего патрона, и ему пришлось бы втянуть в долгое и кровавое сражение одну или две дивизии, чтобы сломить сопротивление врага. Окружив Контум и Ан-Лок, Зиап укрепил упорство обороняющихся, которые знали, что путей для бегства нет, и заставил их “вернуться на стены”.

В каком-то смысле нечестно порицать Зиапа и его помощников за неспособность вести подвижную войну, поскольку в течение двадцати лет они воевали так, как воевали при Дьен-Бьен-Фу и Ке-Сань. Операции, подобные этим, были связаны с длительным и планомерным размещением на позициях войск, вооружений, техники и предметов снабжения. Коммунисты освоили такой способ ведения боевых действий, став в нем настоящими мастерами. В их опыте, в самой вьетнамской истории и культуре отсутствовало то, что могло бы приготовить Зиапа и других коммунистических командиров к стремительным танковым броскам. У вьетнамцев не было кавалерийского духа, традиций механизированной атаки и способности перемещать огромные запасы снабженческих грузов. А главное, они не имели в своем прошлом таких героев, как “Болотный лис” Мэрион, Джеб Стюарт, Натан Бедфорд Форрест, Фил Шеридан или Джордж Паттон, или даже “пеших кавалеристов” вроде старого Уильяма Текумсе Шермана. Мобильная война не была игрой Зиапа, а потому ему и не стоило играть в нее.

И последнее. Одним из законов современной подвижной войны является правило: нельзя вести подвижную войну, когда противник имеет подавляющее превосходство в воздухе. Танки и части тыловой поддержки, которые необходимы для их безостановочного движения вперед, слишком уязвимы. И аксиома эта в десять раз более актуальна, когда неприятель не просто имеет превосходство в авиации, а буквально царит в небе. Еще раз, Зиап не понимал главных принципов того, с чем собирался иметь дело.

Не успело окончательно провалиться Пасхальное наступление, как Лэйрд и генерал Абрамс принялись превозносить вьетнамизацию и ее результаты. Солдаты и офицеры АРВ сражались упорно и во многих случаях храбро, однако старые недостатки остались. Вновь проявилась неадекватность военного руководства. Двух из четырех командиров корпусов пришлось срочно заменять. Командир 3-й дивизии предстал перед главным военным трибуналом и был осужден, хотя, скорее всего, ошибочно. Командира дивизии МП пришлось отстранить от занимаемой должности, командир 22-й дивизии вообще исчез после роковой битвы. Целые воинские части буквально развалились на глазах, а командир 56-го полка сдался в плен вместе со всем личным составом. Остались неизжитыми проблемы субординации. Все, начиная от самого Тхиеу, отдавали распоряжения командирам соединений, находящихся в подчинении у других военачальников, которые зачастую даже не знали о том, что подчиненные получили тот или иной приказ. В Куанг-Три Гиай оказался вынужден командовать восемью или десятью крупными частями. Такое же “растягивание командования” наблюдалось на первых порах и в Контуме.

Статичная природа пехотных дивизий АРВ продолжала оставаться проклятьем южновьетнамской армии. Присутствие рядом с солдатами членов их семей затрудняло операции в Куанг-Три, Контуме и Ан-Локе, а в Куанг-Три стало, пожалуй, главной причиной поражения. 21-я дивизия АРВ, переброшенная из дельты реки Меконг к Ан-Локу, сражаясь с незнакомым противником, в иных климатических условиях и на другой местности, проявила себя неважно. Все пехотные дивизии АРВ, за исключением 1-й, в начале вражеского вторжения воевали плохо, поскольку привыкли действовать в рамках программы пацификации небольшими подразделениями, и растерялись, оказавшись в ситуации, когда приходилось участвовать в крупномасштабной операции. Командиры распыляли силы и дробили дивизионную артиллерию на маленькие, по большей части малоэффективные локальные группы огневой поддержки. Тактические и стратегические резервы совершенно не соответствовали задачам. В каждый корпус АРВ входило всего по одной группе рейнджеров. Стратегический резерв АРВ состоял только из воздушно-десантной и морской пехотной дивизий, которые не смогли бы перебрасываться с места на место, если бы не С-123 и С-130 ВВС США.

Наконец, Пасхальное наступление показало, что южновьетнам-цы по-прежнему полностью зависят от американской авиации. Именно она и спасла ситуацию. Американские транспортные самолеты доставляли части АРВ в заданные точки, и, если бы не авиация, Ан-Лок неминуемо пал бы. Американские советники во многих случаях фактически командовали частями АРВ в бою. Войска АРВ уже не мыслили себе наступления без предварительной авиационной подготовки, что стало провозвестником грядущей катастрофы. И еще, хотя Пасхальное наступление стало жестокой проверкой вьетнами-зации, проверка эта оказалась неполной, что и не замедлило сказаться, когда американские вооруженные силы ушли из Вьетнама. Тогда-то и наступил момент для подлинного испытания вьетнами-зации на прочность.

Пасхальное наступление стало лебединой песней Зиапа на посту главнокомандующего северовьетнамской армией. В конце 1972-го его сменил начальник штаба, Ван Тьен Дунг, Зиап же остался министром обороны. Примерно в это же время Зиапа перестали видеть в Ханое, а по данным разведки, бывший коммунистический командующий отправился в Россию на лечение – верный признак того, что у Зиапа начались большие неприятности. Предположение находит подтверждение, поскольку в августе 1972-го Дунг сделался из кандидата полноправным членом Политбюро ЦК ПТВ. Почти двадцать девять лет оставался Зиап первым солдатом Северного Вьетнама, когда-то принявшим под командование кое-как вооруженный взвод и теперь вручивший преемнику руководство большой, боеспособной и оснащенной по последнему слову техники армией.

Ирония заключалась в том, что вновь, как и накануне Новогоднего наступления в 1968-м, он возражал против Пасхального наступления, о чем свидетельствует все тот же источник. Хотя расстановка сил в Политбюро ЦК ПТВ в 1972-м не настолько ясна, как перед Тетом, есть все основания полагать, что старая тяжба между сторонниками подъема экономики Северного Вьетнама и теми, кто жаждал одержать военную победу на Юге, не прекратилась.

Пайк говорит, что в начале 1972-го в Политбюро ЦК ПТВ шли яростные дебаты по поводу того, что же целесообразнее – добиться окончания войны путем переговоров или победить противника на поле боя‹17›. Согласно все тому же источнику, Зиап и Труонг Чинь вновь проиграли, и Зиапу пришлось заниматься планированием наступления, а когда оно провалилось, он в конечном итоге расплатился за поражение потерей поста‹18›. (О дальнейшей судьбе Зиапа см. сноску № 18.){70}

Провал Пасхального наступления определил направление и исход окончательных переговоров между США и Северным Вьетнамом, что только подтверждает старую истину – переговоры лишь отражают реалии на поле боя.

В начале марта 1972-го Киссинджер и Ле Дук Тхо договорились встретиться в Париже 24 апреля, но позднее дату передвинули на 2 мая. С точки зрения Киссинджера, худшего момента для переговоров выбрать было нельзя. Только что пал г. Куанг-Три, и еще не решилась судьба Контума и Ан-Лока, а тут еще 1 мая генерал Абрамс послал президенту телеграмму, где сообщал, что южновьет-намцы утратили волю к победе.

2 мая Киссинджер повторил предложение, сделанное в конце 1971-го и подтвержденное Никсоном в речи 25 января 1972 года. В общем, это означало: вывод войск США через полгода после подписания соглашения, свободные выборы с участием коммунистов и при международном контроле, готовность Тхиеу подать в отставку за месяц до выборов. Ле Дук Тхо высокомерно и пренебрежительно отверг все инициативы Киссинджера и не выдвинул встречного предложения. Позиция Северного Вьетнама была предельно ясна – они видели, что могут выиграть войну, а потому считали излишным договариваться.

8 мая Никсон пришел на телевидение, чтобы объявить о минировании гавани Хайфона. Это сообщение затмевало собой высказанное им в той же речи еще более щедрое предложение, которое США делали Северному Вьетнаму: прекращение огня на существующих позициях, обмен пленными и полный вывод американских войск в течение четырех месяцев. Никсон подразумевал, что северо-вьетнамцы смогут удержать за собой территории, занятые во время Пасхального наступления. Только одного Никсон не предлагал: роспуска правительства Тхиеу. Президент США исключил подобный вариант в своей речи 25 января 1972-го. Коммунисты ответили на предложение Никсона ревом танковых моторов и грохотом 130-мм орудий на юге и залпами зенитных ракет на севере.

Вместе с тем, когда провал вторжения сделался все более и более очевидным, идея переговоров начала становиться все более привлекательной для Северного Вьетнама. К этому вьетнамских товарищей подталкивали их “старшие братья” из Москвы и Пекина. В середине июня председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный нанес визит в Ханой, где откровенно сказал вьетнамцам, что пора договариваться, и улетел в Москву. Русские преследовали собственные интересы (займы, пшеница, договоры о контроле над вооружениями, разрядка), и СССР не собирался позволять какой-то третьеразрядной коммунистической стране испортить все дело. Красный Китай тоже имел кое-какие планы, связанные с прекращением войны во Вьетнаме. После недавнего визита Никсона китайцы увидели, что смогут стравливать Советский Союз и Соединенные Штаты, к тому же разрешение тайваньского вопроса и другие проблемы требовали американской помощи. В общем, сам Мао летом 1972-го побуждал вьетнамских товарищей проявить большую гибкость‹19›. Мастерски оперируя на поле дипломатии, Никсон и Киссинджер сумели-таки добиться политической изоляции Северного Вьетнама.

Для Северного Вьетнама изменение отношения России и Китая стало как острый нож к горлу. Мало того что вьетнамские товарищи целиком и полностью зависели от могущественных союзников материально, получая от них все – от продовольствия до ракет, для узколобых доктринеров в Ханое прекращение поддержки означало еще и сильнейший психологический удар. Труонг Нгу Танг, бывший одно время министром юстиции ВРП, отмечает: “Как знает каждый профессиональный революционер, есть три течения революции в каждой народной войне. Первые два – неизменно расширяющийся мировой социалистический лагерь и вооруженное революционно-освободительное движение в каждой отдельной стране. Третий – прогрессивное движение внутри колониальных и неоколониальных держав”‹20›. Два первых течения, по Тангу, к середине лета 1972-го превратились в маленькие ручейки. Третий – движение пацифистов в Америке – бурлил и пенился, однако он один не мог заменить собою двух других. Как прекрасно видели северные вьетнамцы, “расстановка сил” оказывалась не в их пользу. Догма предписывала коммунистам сделать шаг назад и приступить к серьезным переговорам, что вполне отвечало интересам США, где Никсон и Киссинджер знали: если они хотят добиться приемлемых условий, то должны поспешить.

Только Тхиеу в Сайгоне не видел для себя никакого прока в реальных переговорах. Он сам и его страна полностью зависели от Соединенных Штатов, и Тхиеу вовсе не улыбалось видеть, как США выторговывают себе дорогу домой из Вьетнама. Хотя Лэйрд и Абрамс заявляли об успехах вьетнамизации, Тхиеу не питал иллюзий относительно достижений в этой области и дальнейших перспектив процесса. Тхиеу осознавал, что если бы не помощь американцев, то во время Пасхального наступления Южный Вьетнам пал бы к ногам коммунистов. Однако президент РВ был умным и лукавым восточным человеком и понимал: Ханой не устроят приемлемые для Никсона условия, а потому соглашался с предложениями США. Теперь, в 1972-м, Тхиеу видел, что вот-вот начнутся серьезные переговоры, и о чем бы на них ни договорились США и Северный Вьетнам, все равно любой компромисс будет невыгодным Южному Вьетнаму.

Вот в такой ситуации, по просьбе Ханоя, Ле Дук Тхо и Генри Киссинджер вновь встретились 19 июля 1972-го в Париже, где Киссинджер уловил изменение в настроении Тхо. Однако Ханой не выдвинул новых требований и не сдал ни пяди своих прежних позиций. На новой встрече 1 августа и потом еще 14 августа Тхо смягчил отношение Ханоя к вопросу о прекращении огня и о будущем Тхиеу. Хотя США и не могли принять новых предложений Северного Вьетнама, началось продвижение к взаимоприемлемому варианту соглашений. Использование Ханоем формулировок вроде “две администрации”, “две армии” и “три политические группировки” (то есть правительство Тхиеу, ВРП и “нейтралы”) впервые допускало возможность признания коммунистами администрации Тхиеу и, следовательно, содержало намек на устранение главного камня преткновения переговорного процесса. На встрече 14 августа Тхо и Киссинджер договорились вновь увидеться 15 сентября.

17 августа Киссинджер полетел в Сайгон, чтобы изложить Тхиеу результаты трех предыдущих встреч с Ле Дук Тхо, и натолкнулся на бетонную стену. Тхиеу, встревоженный возможностью заключения соглашения, принципиально возражал против прекращения огня на месте и предложения США о создании Трехсторонней комиссии по национальному примирению. Он противился созданию этого временного органа, несмотря даже на то, что комиссия должна была действовать по принципу согласия всех трех участников и Тхиеу мог бы воспользоваться правом вето, чтобы отменить любое решение. Кроме вышесказанного, Тхиеу выдвинул еще целый ворох возражений, преимущественно второстепенного характера. За попытками затормозить переговорный процесс скрывался страх Тхиеу перед уходом американских войск и возможным наступлением мира. В период между 18 августа и 15 сентября Тхиеу всеми силами старался помешать нежелательному для него исходу событий.

15 сентября Ле Дук Тхо еще сильнее смягчил свою позицию и фактически предложил создание коалиционного правительства, на что решительно не согласился Киссинджер, но по настоянию Тхо выразил намерение прийти к “заключению договора в принципе” к 15 октября. Ле Дук Тхо явно торопился и предлагал организовать двухдневную встречу не далее чем через неделю. На встрече 26 сентября наметился дальнейший прогресс. Военные вопросы удалось более или менее утрясти, и, хотя Тхо продолжал “продавливать” идею трехпартийного коалиционного правительства, имелись все признаки того, что коммунисты готовы к дальнейшей сдаче позиций.

Ключевое заседание состоялось 8 октября, и на нем Ле Дук Тхо высказался за немедленное прекращение огня, обмен пленными, вывод американских вооруженных сил, прекращение инфильтрации новых войск АСВ на территорию Южного Вьетнама и создание тройственного “Национального совета примирения”, состоявшего из представителей правительства Тхиеу, ВРП и “нейтралов”. Последняя группа в конечном итоге будет надзирать за выборами и поведет Южный Вьетнам к миру. Это был исторический прорыв – Ле Дук отступался от прежних требований по поводу коалиционного правительства, соглашался не увязывать военных решений с политическими (то есть принимал двухколейную формулу переговоров, которую на протяжении лет отстаивал Киссинджер). Теперь условия Тхо вплотную приблизились к варианту, предложенному Никсоном 8 мая 1972 года.

Вместе с тем имелись и некоторые сложности для Киссинджера. В понимании северных вьетнамцев прекращение огня распространялось только на территорию Южного Вьетнама, но не на Лаос и Камбоджу. И потом, в предложении Тхо отсутствовали детали, касавшиеся отказа от инфильтрации после прекращения огня. Функции “Национального совета примирения” имели довольно размытые очертания, а вопрос относительно “Международной комиссии по контролю и надзору” за соблюдением условий прекращения огня нуждался в конкретизации. Тем не менее прогресс явно наличествовал.

9, 10 и 11 октября состоялись еще более продолжительные собеседования, и постепенно стала выстраиваться компромиссная позиция. К 12 октября Тхо и Киссинджер урегулировали все основные пункты, за исключением американской материальной помощи ВСРВ и освобождения из тюрем Сайгона политических заключенных. Эти острые углы Киссинджеру и Ксуан Тую, заместителю Тхо, предстояло сгладить 17 октября. Дополнительные детали по условиям прекращения огня в Лаосе и Камбодже (на что Тхо в принципе согласился) тоже все еще требовали уточнения. Оба переговорщика выражали такую непоколебимую уверенность в том, что руководители стран – участниц процесса (с точки зрения Киссинджера – также и президент Тхиеу) одобрят договоренности, что даже выработали конкретную схему их претворения в жизнь: прекращение американских бомбардировок – 21 октября, подписание документов в Ханое – 22 октября, формальное подписание в Париже – 30 октября.

Киссинджер вернулся в Вашингтон 12 октября и направился с докладом к Никсону, который одобрил предварительное соглашение, но предостерег Киссинджера, сказав о необходимости защищать позицию Тхиеу и принять выгодные сроки выборов. Получив такое напутствие, Киссинджер отправился в дорогу, чтобы 17 октября встретиться с Ксуан Туем в Париже, а 18-22 октября провести заседание в Сайгоне с Тхиеу. В Париже Киссинджер попытался добиться приемлемых условий в отношении пополнений материальной части для обеих сторон и освобождения политических узников, а также обсудить детали прекращения огня в Лаосе и Камбодже. Разногласия по первому пункту повестки удалось разрешить, но в остальных случаях вышла осечка. Не слишком преуспев, Киссинджер поспешил в Сайгон на свидание с непреклонным Тхиеу.

Не все сражения в том судьбоносном октябре велись лишь на поле дипломатии. Обе стороны, в преддверии прекращения огня 30 октября, планировали экспедиции по “отмежеванию” друг у друга участков территории, чтобы потом оказаться в более выигрышной позиции. Тхиеу и его войска оказались неготовыми к “отмежеванию”, в отличие от северовьетнамцев. 20 октября АСВ сделала ход и кое-чего достигла, правда, немногого. В то же время АРВ заставила противника дорого заплатить за территориальные приобретения – 5000 коммунистов были убиты или захвачены в плен.

Второй недипломатической акцией стала операция, получившая название “ENHANCE PLUS” (“Дополнительное наращивание сил”) – массированное “вбрасывание” военного снаряжения в Южный Вьетнам. Поскольку черновик договора предусматривал пополнение материальной части по принципу “один к одному”, “ENHANCE PLUS” не только улучшала в будущем техническую оснащенность армии Сайгона, но и создавала основу для полного и постоянного улучшения арсеналов вооружений и парков военной техники.

Итак, из Парижа Киссинджер отправился в Сайгон, чтобы добиться от Тхиеу поддержки предварительного соглашения с северовьетнамской стороной. Следующие четыре дня стали для Киссинджера испытаниями, подобными тем, что пережил Христос в Гефсиманском саду. Тхиеу проявлял то заносчивость, то макиавеллианс-кую мудрость и проницательность, то впадал в бешенство, то грубил, то едва ли не рыдал на плече у американского гостя. После нескольких “кровавых” встреч перечень того, что не устаивало Тхиеу в договоре Северного Вьетнама и США, “уварился” до четырех основных пунктов:

1. Не ясны смысл и функции “Национального совета примирения и согласия” (в прошлом варианте “Национального совета примирения”). Что это, “административный орган” или “правительственная структура”? Последняя формулировка при переводе на вьетнамский язык фактически означает коалиционное правительство. Тхиеу, естественно, категорически возражал против такой интерпретации, указывая Киссинджеру, что или Тхо ведет с ним нечестную игру (что являлось правдой), или Киссинджер и Тхо в сговоре против него (Тхиеу).

2. Проект соглашения фактически разделяет Вьетнам на три государства: Северный Вьетнам и Южный Вьетнам, состоящий из двух частей, одна из которых контролируется Сайгоном, а другая – ВРП. Тхиеу возражал против подобного варианта и настаивал на том, что должен управлять всем Южным Вьетнамом.

3. Проект соглашения не предусматривает вывода войск АСВ из Южного Вьетнама.

4. Демилитаризованная зона не восстанавливается. Мало того что войска АСВ смогут пересекать границу Южного Вьетнама, когда захотят, так отсутствие ДМЗ означает на деле отсутствие границы вообще и подразумевает один Вьетнам, а не два суверенных государства, Северный и Южный Вьетнам.

Тхиеу с негодованием справедливо указал Киссинджеру на то, что проект составлялся в большой спешке, в результате чего тексты английской и вьетнамской версий местами заметно различались, особенно в том, что касалось “Национального совета”. Далее Тхиеу отметил, что не выработаны протоколы – то есть отсутствует детальный механизм выполнения условий соглашения.

Пока Тхиеу и Киссинджер предавались всем этим малоприятным обсуждениям, северовьетнамский премьер Фам Ван Донг бросил в процесс переговоров дипломатическую бомбу. В своем интервью Арно де Борчгрэйву 18 октября Донг разъяснил суть концепции “Национального совета примирения” такой, какой она виделась коммунистам, – “трехсторонней коалицией переходного периода”. Этими словами Донг возрождал старую и неприемлемую для партнеров идею коалиционного правительства. Кроме того, Фам Ван Донг заявил: “События оказались сильнее Тхиеу”‹21›. Подробности интервью Донга стали известны Тхиеу 22 октября (в последний день пребывания Киссинджера в Сайгоне) и сделали южновьетнамского президента еще более непримиримым, поломав, по крайней мере временно, проект соглашения. 23 октября Киссинджер сообщил Тхо, что выполнение ранее оговоренной схемы действий невозможно, цитирую, “из-за сложностей в Сайгоне”, “двусмысленности” интервью Донга и попыток коммунистов заниматься захватом земель‹22›. В заключение он предложил продолжить процесс переговоров в Париже.

По предложению Киссинджера Никсон дал приказ прекратить бомбардировки Северного Вьетнама севернее 20-й параллели. В конце концов, теперь коммунисты не затягивали процесс переговоров, так что карательные рейды могли быть прекращены.

Замешательство и размолвки в Вашингтоне, Сайгоне и Ханое быстро обернулись бурей. 24 октября Тхиеу выступил по телевидению Сайгона и фактически денонсировал проект соглашения, в конце своей речи призвав нацию к оружию, чтобы дать отпор проискам коммунистов и отразить попытки захвата территорий. Тхиеу объявил о том, что пойдет на прекращение огня на месте, но никогда не согласится на создание коалиционного правительства и на продолжение присутствия войск АСВ в Южном Вьетнаме. Ответ Северного Вьетнама не заставил себя ждать. 26 октября радио Ханоя в продолжавшейся несколько часов передаче ознакомило население с деталями договора и подробностями двух последних раундов переговоров между Тхо и Киссинджером. Завершилась трансляция выражением требования Северного Вьетнама подписать соглашение 31 октября.

Весь мир, затаив дыхание, обратил взоры к главному переговорщику, Генри Киссинджеру, оказавшемуся между молотом (Севером, требовавшим немедленного подписания договора) и наковальней (Тхиеу, не желавшим вообще никакого соглашения). Киссинджеру предстояло как-то уговорить Тхиеу, убеждая Северный Вьетнам, что с подписанием все будет в порядке. Ко всему еще добавлялась позиция третьего и самого могущественного участника всего переговорного процесса, президента Никсона, настаивавшего на том, чтобы никто не сбрасывал со счетов Тхиеу. Президента уже не волновало подписание соглашения до выборов, поскольку он видел – Макговерн ему не конкурент.

26 октября Киссинджер провел пресс-конференцию, которую открыл заявлением: “Мы уверены, что мир у нас в кармане”‹23›. Это явно сверхоптимистическое высказывание заслонило собой сделанные позднее в тот же вечер упоминания об “определенных озабоченностях” и об “определенных двусмысленностях”, которые он изложил в таком порядке:

1. Операции АСВ по захвату территории в Южном Вьетнаме;

2. Способность международной комиссии осуществлять надзор за выполнением условий договора о прекращении огня;

3. Создание режима прекращения огня в Лаосе и Камбодже;

4. Двусмысленные высказывания Фам Ван Донга в интервью де Борчгрэйву;

5. “Лингвистические сложности”, связанные с противопоставлением выражений “административный орган” и “правительственная структура”;

6. Воссоздание ДМЗ;

7. Кто должен подписывать соглашение‹24›.

Киссинджер закончил выступление, отправив два послания – одно предназначалось Ханою, другое Сайгону, – сказав следующее: “Мы не бросимся сломя голову подписывать соглашение до тех пор, пока его условия не будут урегулированы. Когда же они будут урегулированы, мы не отойдем от них”‹25›.

Никсон сразу понял, что двусмысленное заявление Киссинджера “о мире в кармане” поколеблет позицию США на переговорах. С одной стороны, Тхиеу еще больше упрется, с другой – Ханой получит новый и мощный рычаг, а в Соединенных Штатах повысятся ожидания результатов (а значит, возрастет и давление на правительство). В своих воспоминаниях Киссинджер делал робкие попытки оправдаться, по всей видимости, он сам был ошеломлен тем, что допустил подобный промах.

Критично настроенные аналитики склонны считать, что Киссинджер сделал заявление о “мире в кармане” осознанно. Как предвыборная уловка оно нейтрализовало Макговерна с его коньком – атакой на военную политику администрации. Оно подкрепляло надежды Ханоя и служило предостережением Тхиеу. Кроме того, существует мнение, что Киссинджер хотел прижать Никсона к стене и вынудить принять достигнутые договоренности. Никсон и Киссинджер всегда смотрели на переговоры с разных точек зрения. Киссинджер склонялся к уступкам северовьетнамцам, а Никсон, напротив, не хотел мирволить им. Киссинджер “выражал готовность” к компромиссу с Ханоем, тогда как Никсон больше поддерживал Тхиеу. 26 октября Киссинджер опасался, что Никсон, шансы которого на победу на выборах, а следовательно, и позиции в стране усиливались, может отказаться от соглашений и начать весь процесс заново. Вероятно, резон в этом все же есть, поскольку Никсона очень расстроило несвоевременное заявление Киссинджера.

Вместе с тем высказывание Киссинджера могло являться всего лишь следствием элементарной усталости. Возможно, сказались интенсивные перелеты, “сражения” с Тхиеу в Сайгоне. В день злополучной пресс-конференции Киссинджера подняли в 02.00. С раннего утра он совещался с президентом и другими чиновниками, а потом на скорую руку набросал свою речь. Затем на него обрушилась армия репортеров с микрофонами, телекамерами и бесконечными вопросами, вот язык и “дал сбой”.

Совершенно очевидно стремление северных вьетнамцев подписать соглашение до выборов, что на первый взгляд абсолютно нелогично, поскольку так они как будто играли на руку убежденному антикоммунисту Никсону, помогая ему обойти на выборах “голубя” и левака Макговерна, построившего свою кампанию фактически на идее позорной капитуляции перед Северным Вьетнамом. Однако годы войны научили Политбюро ЦК НТВ разбираться во внутренней политике Америки. Начиная со съезда демократической партии, они разглядели на Макговерне ярлык неудачника. Коммунисты рассудили так: Никсон все равно, скорее всего, выиграет, да и, вероятно, с большим отрывом, а после победы займет еще более твердую и решительную позицию, а потому торопились обстряпать все до голосования.

Наличествовала и еще одна причина для спешки. Ханой стремился остановить поток поставок техники и вооружений ВСРВ. Подписание договора 31 октября поставило бы барьер на пути большой части из того, что США предполагали передать союзникам. Существовал и третий мотив для спешки: недомолвки и двусмысленности, которыми изобиловал проект соглашения, те же расхождения английского и вьетнамского текстов и отсутствие детальных протоколов реализации условий договора. Поскольку северные вьетнамцы не собирались соблюдать его, их бы очень устроило сохранение всех этих зацепок в подписанном документе.

Имелся и еще один резон для подписания соглашения до выборов в США – в нем содержалось главное из того, чего добивались коммунисты. Бывший министр юстиции ВРП Танг в своей книге заявляет, что с самого начала переговоров в 1968-м Политбюро ЦК ПТВ ставило себе две первостепенные задачи: во-первых, любыми способами добиться ухода США из Вьетнама, причем такого, который бы гарантировал невозможность их возвращения, и, во-вторых, сделать так, чтобы американцы согласились оставить войска АСВ в Южном Вьетнаме. Согласно Тангу, во всем остальном, включая отстранение от власти Тхиеу, создание коалиционного правительства и воссоздание ДМЗ, можно было договариваться и идти на уступки.

Итак, хотя стало ясно, что шанс подписания соглашения 31 октября ускользает, коммунисты продолжали упорствовать в попытках добиться своего и поскорее завершить переговорный процесс. 26 октября (после пресс-конференции Киссинджера) Ле Дук Тхо послал ему письмо, открывавшее двери для следующей встречи, которую в конечном итоге назначили на 20 ноября в Париже.

Процесс, таким образом, продолжался, но его неизбывной проблемой оставалась неуступчивость Тхиеу. Стремясь смягчить его позицию, США продолжали выполнение операции “ENHANCE PLUS”. Другим шагом в этом направлении стал визит к Тхиеу 10 ноября генерал-майора Александра Хэйга, помощника Киссинджера. Попытки Хэйга где лаской и лестью, а где угрозами сделать Тхиеу сговорчивее не увенчались успехом. Тхиеу отказывался от компромисса по трем пунктам и требовал: полного вывода войск АСВ из Южного Вьетнама, признания ДМЗ в качестве постоянной границы между Севером и Югом и согласия на суверенитет его правительства над всем Южным Вьетнамом.

Выслушав доклад Хэйга, Никсон 14 ноября написал Тхиеу письмо, где содержались высказывания, призванные успокоить южно-вьетнамского руководителя. “Гораздо важнее не то, что записано в соглашении, а то, что предпримем мы в случае возобновления противником его агрессивных действий. Вы можете не сомневаться в том, что, если Ханой не станет соблюдать условий договора, я твердо намерен принять быстрые и жестокие карательные меры”‹26›. Этим письмом Никсон превращал себя и США в гарантов выполнения условий договора с помощью военного давления. В свете настроений в конгрессе, в СМИ и в стране в целом Никсон должен был бы понимать, сколь хрупкими могли оказаться его гарантии. Несмотря ни на что, Тхиеу упорно продолжал оспаривать большинство пунктов проекта соглашения. Мало того, 18 ноября его эмиссар в Вашингтоне положил на стол американскому гаранту список из шестидесяти девяти изменений, которые, по мнению южновьетнамского президента, надо было внести в соглашение.

Встреча Киссинджера и Ле Дук Тхо 20 ноября началась с выражения взаимных неудовольствий в отношении тех, кто тормозит переговорный процесс. Киссинджер предъявил список поправок, выдвинутых Тхиеу. Тхо попросил день на изучение документа и 21 ноября отверг большую часть из предложенных Киссинджером пунктов, выдвинув свои условия и фактически отказавшись от некоторых из достигнутых ранее, 8 октября, договоренностей.

22 ноября Киссинджер, предвидя возникновение тупиковой ситуации, отозвал большинство предложений Тхиеу и сконцентрировал внимание на том, что он и Никсон считали главным. Таковыми вопросами являлись: статус Национального совета, ясность в отношении статуса ДМЗ, судьба сил АСВ в Южном Вьетнаме, ясность в процедуре поставок оружия в Южный Вьетнам и функций международного органа, осуществляющего контроль над соблюдением соглашения. Тхо индифферентно отреагировал на предложения партнера.

Встречи на следующий день и потом, 24 и 25 ноября, не дали результата. 25-го числа оба переговорщика решили взять тайм-аут до 4 декабря. По состоянию на конец ноября перспективы заключения договора казались даже более туманными, чем они выглядели 2 мая, когда коммунистам казалось, что победа у них уже в кармане. В самом стане американцев ширился раздор между Киссинджером и Никсоном, которые не доверяли друг другу. Несходство их мнений по поводу целей и средств сделалось очевидным. Враги Киссинджера в Белом доме, “учуяв кровь”, в нетерпении сглатывали слюнки, готовые наброситься на “одинокого рейнджера внешней политики”. Киссинджер сам описывает этот период его взаимоотношений с Никсоном как “полный недоверия и напряженности”‹27›.

4 декабря на новой встрече в Париже Тхо набросился на Киссинджера с гневной обвинительной речью, а тот попытался унять расходившегося партнера. Тхо не просто проигнорировал те условия, на которых заострял внимание Киссинджер, но и отказался от девяти из двенадцати договоренностей, достигнутых ранее. По рекомендации Киссинджера на следующий день заседание перенесли на среду, 6 декабря. На этой встрече, которая продолжалась 7, 8 и 9 декабря, небо начало проясняться. Оказалось, что Фам Ван Донг имел в виду не “коалиционное правительство”, а “административную структуру”, к тому же Тхо намекал на то, что частично войска АСВ могут быть выведены с Юга, а по нескольким другим пунктам он вернулся к договоренностям от 8 октября. 9 декабря переговорщики не сошлись во мнениях по поводу статуса ДМЗ как государственной границы. Подписание соглашения сделалось (по словам самого Киссинджера) “близким, как вода для Тантала”.

10 декабря на встрече “технических экспертов” северные вьетнамцы вновь повернули переговорный процесс вспять. Они внесли семнадцать новых “лингвистических” корректив, являвшихся, по сути, не лингвистическими, а совершенно субстантивными. Атмосфера переговоров не улучшилась и 11 декабря, когда Киссинджер коснулся внесенных Ханоем семнадцати “лингвистических” изменений, а Тхо отказался обсуждать их. То же произошло и в отношении ДМЗ, и с прочими спорными пунктами. Заседание во вторник, 12 декабря, порадовало некоторыми подвижками: из семнадцати пунктов осталось два. На следующий день все опять смешалось. Северные вьетнамцы выдвинули шестнадцать новых “лингвистических корректив”, четыре из которых были существенными. Затем Ханой приоткрыл завесу над своим проектом механизма реализации условий соглашения. Киссинджер окрестил его “возмутительным”, особенно в том, что касалось протоколов надзора за соблюдением действия режима прекращения огня. Заниматься этим, по замыслу коммунистов, предстояло воинскому контингенту Международной комиссии численностью в 250 человек, во всем зависимому от поддержки правительства (сайгонского или ВРП), на территории которого он расквартировывался, что обеспечивало бы фактически отсутствие какого-либо контроля. Разозленный непримиримой позицией Ханоя, Киссинджер 13 декабря сказал Тхо, что отправляется в Вашингтон. Прессе он сообщил, что оставляет своих экспертов, чтобы те могли взаимодействовать с экспертами Ханоя. Это создавало видимость продолжения фактически казавшихся такими многообещающими на протяжении нескольких месяцев 1972-го и теперь совершенно зашедших в тупик переговоров.

Поведение Ханоя в конце ноября и в начале декабря 1972-го вызывает естественный вопрос: если коммунисты так спешили с подписанием в октябре, почему они застопорили процесс в ноябре и декабре? Остается только гадать. По сведениям разведки, в то время в Политбюро ЦК ПТВ существовал серьезный раскол во мнениях по поводу целесообразности подписания какого бы то ни было соглашения с США. Противники напоминали о том, что Женевская конференция 1954 года (по их мнению) лишила Вьетминь большинства приобретений, достигнутых в результате победы над французами. Теперь, как считали противники мира, закоренелый антикоммунист Никсон тоже пытается обмануть их. Они указывали на то, что нежелание США подписать соглашения 30 или 31 октября обошлось северовьетнамцам в 5 000 убитых и взятых в плен во время операции по захвату территорий. Кроме того, Никсон продолжает снабжать южновьетнамцев оружием и техникой, превращая ВСРВ в способную наступать военную машину. То, что США выступали в поддержку шестидесяти девяти корректив Тхиеу, являлось (в глазах подозрительных и всюду усматривавших подвох старцев из Политбюро ЦК ПТВ) признаком вероломных замыслов Никсона и доказывало, что в действительности он не стремится к достижению взаимоприемлемого договора.

Вторую причину изменения переговорной тактики коммунистами в ноябре – декабре стоит, очевидно, искать в их теории “объективного соотношения сил”. “Соотношение сил” в тот момент, по мнению Ханоя, изменилось не в его пользу, что делало непрочным положение коммунистов в переговорном процессе. Помимо военной катастрофы в Пасхальном наступлении они понесли еще одно поражение во время попыток захвата территорий в конце октября. Наращивание вооружений ВСРВ за счет выполнения программы “ENHANCE” еще более укрепляло южновьетнамских vis-a-vis BK и АСВ. Но кроме всего прочего, исчезла существовавшая в октябре возможность протащить “сырой”, страдавший недомолвками и неточностями текст, который теперь, в ноябре и декабре, подвергали тщательному изучению эксперты Киссинджера‹28›.

Хотя все приведенные выше объяснения имеют под собой почву, они все же не дают ключа к пониманию того, как с помощью торможения переговорного процесса коммунисты надеялись поправить положение. Существовала реальная возможность, что оно станет для Ханоя только хуже, но не лучше. Киссинджер и Никсон считают, что своими действиями в конце 1972-го Ханой преследовал две цели. Первое, коммунисты надеялись воспользоваться осложнениями между США и Южным Вьетнамом. Никсон полагает, что Политбюро ЦК ПТВ знало об угрозах США урезать Тхиеу финансирование, если он не проявит сговорчивость. Второе, Ханой решил подождать и посмотреть, не оформит ли конгресс законодательно выход Соединенных Штатов из войны, что он вполне мог бы сделать.

Вне зависимости от того, какие мотивы двигали коммунистами в конце 1972 года, 14 декабря Никсон знал, что должен сломать барьер, поставленный Ханоем, причем быстро, пока уже ослабевавшая поддержка, которой пользовались его инициативы дома, не растаяла как дым и пока капитулянты в конгрессе не вернутся к работе в начале января. Единственными рычагами из инструментария Никсона оставались возобновление бомбардировок Севера и повторное минирование гавани Хайфона. 15 декабря он направил в Ханой ноту, в которой ставил коммунистов перед выбором: или они в течение семидесяти двух часов возвращаются за стол переговоров, или им придется столкнуться с неприятными последствиями. Последствиями стали рождественские бомбардировки 1972 года – операция, получившая название “LINEBACKER II”.

В декабре 1972-го СМИ много говорили и писали о так называемых рождественских бомбардировках, причем абсолютно в том же духе, в каком освещали Новогоднее наступление 1968-го. “Престижные СМИ” (“Нью-Йорк тайме”, “Вашингтон пост”, “Тайм”, “Ньюсуик” и CBS) рассказывали, что бомбежки носили беспорядочный характер, что их цель заключалась в том, чтобы вызвать массовые жертвы среди гражданского населения, что налеты лишь сделали Ханой менее сговорчивым и стоили Соединенным Штатам больших потерь в самолетах и экипажах, не говоря уже о позоре, которым покрыла себя Америка в собственных глазах и перед лицом всей мировой общественности. Все это, разумеется, являлось ложью за исключением последнего обвинения.

Для объективного анализа “LINEBACKER II” необходимо коротко остановиться на целях, характере и результатах операции, а также о публичном подходе к ней администрации Никсона и СМИ. Перед “LINEBACKER II” не ставилось задач военного характера. Президент Никсон отдал приказ о ее проведении по причинам психологического свойства – он хотел послать северным вьетнамцам сигнал: возвращайтесь к переговорам и ищите путей достижения вза-имноприемлемых соглашений. Чтобы для коммунистов не возникало неясностей в этой “депеше”, он приказал нанести максимально ощутимый удар силами штурмовой авиации и В-52. Чтобы все также было понятно и его собственным подчиненным, президент позвонил председателю ОКНШ адмиралу Муреру и сказал ему следующее: “Я не хочу больше слушать эту чепуху, что мы не можем бомбить те или другие объекты. У вас есть шанс использовать военную силу, чтобы должным образом завершить эту войну, и, если вы этого не сделаете, я буду считать вас ответственным за невыполнение приказа”‹29›. Откровенность Никсона убедила ОКНШ в том, что “LINEBACKER II” – неординарная операция. Все ограничения были сняты, и авиация США образца 1972-го могла продемонстрировать свою сокрушительную мощь.

Воздушный удар нацеливался на все военные, а также и другие стратегически важные объекты (железнодорожные узлы, мосты, автодороги, электростанции и металлургические предприятия) в районе Ханоя и Хайфона. Сначала предполагалось проводить операцию в течение трех дней, но потом дата окончания бомбежек была отодвинута на неопределенный срок или до того момента, когда коммунисты проявят намерение вернуться к переговорам. Фактически “LINEBACKER II” продолжалась с 18 по 29 декабря, и за этот период самолеты ВВС и ВМФ США совершили: В-52 – 724 и штурмовики – около 640 боевых вылетов, сбросив примерно 20 000 тонн бомб. Кроме того, было осуществлено еще 1384 боевых вылета по поддержке действий ударной авиации (для создания помех системам локаторов, проведения дозаправки в воздухе, истребительного прикрытия, подавления ракетных установок и радаров). По соображениям технического характера В-52 производили бомбометание преимущественно по удаленным от густонаселенных районов объектам, а штурмовики (способные наносить точечные удары) работали по целям в городах.

В результате двенадцатидневной кампании военный потенциал Северного Вьетнама, его промышленность и экономика оказались практически уничтоженными. Фактически на территории страны уже не осталось объектов, по которым можно было бы нанести удары на законных основаниях. Кроме того, коммунисты лишились возможности защищаться от налетов в дальнейшем. Все аэродромы лежали в руинах, к тому же у ПВО кончились ракеты, и в последние три дня операции американские самолеты выполняли боевые задания в условиях практически полного отсутствия зенитного и истребительного противодействия.

Потери авиации США от всех средств ПВО противника, вместе взятых, составили всего двадцать шесть самолетов (включая пятнадцать В-52). Принимая во внимание погодные условия (выдалось всего двадцать часов хорошей погоды), характер операции и плотность населения в районах вокруг военных объектов, жертвы среди гражданского населения были поразительно незначительными. По заявлению Ханоя, 1318 гражданских лиц погибло и 1261 человек было ранено.

Но что самое главное, в Ханое получили “закодированное послание” Никсона и прекрасно его поняли. 26 декабря коммунисты стали проявлять признаки желания вернуться к переговорам, а 29 декабря Никсон отдал распоряжение о прекращении рейдов. Дебаты по поводу того, рождественские ли бомбардировки способствовали проявлению Ханоем большей покладистости в вопросе возврата к столу переговоров, не утихают и по сей день. Точный ответ знают, наверное, только стены мрачных кабинетов Политбюро ЦК ПТВ. Я считаю, что бомбардировки определенно послужили катализатором процесса.

Думается, повлияли не только сами бомбардировки, но страх перед тем, что могли предпринять США затем. В Политбюро ЦК ПТВ наверняка спрашивали себя: как далеко зайдет Никсон в следующий раз? На чем он остановится? Особенно актуально звучал вопрос в свете того, что президент США решился на рискованный шаг, несмотря на протесты СМИ и конгресса, невзирая на осуждение со стороны большинства стран мира. Не менее беспокоил Политбюро ЦК ПТВ и тот факт, что ни русские, ни китайцы не сделали ничего, чтобы защитить своих “вьетнамских товарищей”. Где гарантия того, что они вмешаются, если американцы нанесут еще более опустошительный удар? А что, если Никсон прикажет бомбить дамбы на Красной реке? В Политбюро ЦК ПТВ всегда больше всего боялись именно такого удара. Или же их посещали какие-то другие, еще более страшные мысли?

Как ни смешно, но американские СМИ и их ложное освещение операции “LINEBACKER II” лишь усилили страх Ханоя перед “второй серией” бомбардировок. “Нью-Йорк тайме” и “Вашингтон пост” выразили сомнения в нормальности Никсона. Первая писала: “Американцы должны открыто высказаться о том, не сошел ли с ума кое-кто в Вашингтоне”‹30›, а “Пост” призывала “американцев… поинтересоваться состоянием рассудка президента”. 27 декабря один из ведущих постоянных рубрик, Стюарт Элсоп, конкретизировал вопрос: “Что предпримет Никсон, если северные вьетнамцы не вернутся к переговорам? Применит к Ханою атом? Ударит по дамбам? Или будет бомбить Северный Вьетнам до тех пор, "пока ад не замерзнет"?”‹31› Эрик Севэрид спрашивал о том же, сидя перед телекамерой в студии CBS 22 декабря: “До каких пределов мы будем поднимать планку?” Возможные ответы на заданные Элсопом и Севэри-дом вопросы не могли устраивать Политбюро.

Сходство ситуации в США после Новогоднего наступления и рождественских бомбежек отмечалось как в том, что касалось освещения событий СМИ, так и в реакции администрации. Подобно Джонсону после Тета, Никсон в конце 1972-го тоже хранил молчание в отношении задач и подлинных результатов акции. Киссинджер, правда, выступил, но не дал должных объяснений. Никсон же особенно старательно дистанцировался от операции. Так же, как и в 1968-м после Тета, СМИ и антивоенные активисты могли свободно надрывать глотки в отношении аморальной резни, устроенной организаторами “ковровых бомбардировок”. В своих воспоминаниях Никсон объясняет молчание стремлением сделать все так, чтобы операция не выглядела откровенным ультиматумом Ханою, поскольку это могло произвести обратный эффект и укрепить в северных вьетнамцах нежелание договариваться по-хорошему. Но, пропустив всего несколько страниц мемуаров Никсона, можно прочесть, как их автор обвиняет президента Джонсона в тех же грехах, в которых был повинен сам в декабре 1972-го. Никсон пишет:“…он (Джонсон) отказался от публичной борьбы за свою политику – не стал добиваться ее поддержки в народе. Фактически он попытался отмежеваться от нее”‹32›. Что ж, ни в каком законе не записано, что политик обязан быть последовательным.

На молчание Никсона ответила молчанием одна прежде особенно голосистая общественная группа, студенты. Они не очень-то буйствовали в своих кампусах. Конечно, многие бунтари отправились домой, встречать Рождество в кругу семьи, но лучшим транквилизатором стало заявление Никсона 28 июня 1972 года о том, что призывников не будут посылать во Вьетнам. Теперь война больше не казалась студенческой молодежи такой аморальной. Иными словами, озабоченность американских студентов сердцами и душами вьетнамского народа в реальности являлась неусыпной заботой о расположенной несколько ниже части их собственных тел.

Вне зависимости от того, что толкало северных вьетнамцев обратно к переговорному столу, “технические эксперты”, опять собравшиеся в Париже, обнаружили у коммунистических делегатов нечто новое – настойчивое стремление к скорейшему заключению мира. На встрече 8 января Тхо “приветствовал” Киссинджера горькими упреками за бомбежки, но 9 января оба переговорщика занялись делом, а к 13-му числу “выковали” наконец базовое соглашение.

Некоторые протоколы все еще нуждались в доработке, но устранение шероховатостей было вполне достижимым. Киссинджер, наученный печальным опытом октября, сказал Тхо, что ему придется показать документ сначала Никсону, а потом Тхиеу. 15 января Никсон предварительно одобрил соглашение, а 16 января Хэйг прибыл в Сайгон с неприятной и неблагодарной миссией – “продать” договор президенту Южного Вьетнама.

Когда Хэйг показал текст Тхиеу, тот назвал документ “соглашением о капитуляции”‹33›. В ответ Никсон начал атаку на Тхиеу по двум направлениям. Американский президент признавал, что соглашение неидеально, но убеждал южновьетнамского руководителя, что надо принять договор, заверяя, что США покарают коммунистов, если те вздумают нарушать условия. Также Никсон пообещал добиться от конгресса продолжения оказания помощи Южному Вьетнаму. Когда и это не помогло, Никсон пригрозил Тхиеу, что Соединенные Штаты все равно подпишут соглашение, хочет того Сайгон или нет, но в таком случае на их помощь Южному Вьетнаму рассчитывать не стоит. Оказавшись перед выбором – маленький пряник или большой кнут, Тхиеу сдался, и 23 января 1973 года соглашение было формально ратифицировано.

Оно содержало следующие основные условия:

1. Предусматривается прекращение огня на местах.

2. Вывод войск Соединенных Штатов и обмен военнопленными осуществляются в шестидесятидневный срок.

3. Как США, так и Северному Вьетнаму запрещено направлять дополнительные контингенты войск в Южный Вьетнам.

4. Пополнение снаряжения могло осуществляться по принципу один к одному.

5.Создаются две комиссии – Объединенная военная комиссия (Южный Вьетнам-АСВ/ВК) и Международная комиссия по контролю и надзору (Венгрия, Польша, Индонезия и Канада) за соблюдением договоренностей, достигнутых в рамках заключенного соглашения.

6. Учреждается Национальный совет национального примирения и согласия для организации свободных выборов в Южном Вьетнаме.

7. ДМЗ восстанавливалась в полном соответствии с Женевскими договоренностями 1954 г.

Имелись, конечно, и другие условия, но те, что приведены выше, являлись базовыми.

Четыре долгих года кровавой мясорубки, сотни тысяч погибших и искалеченных и вот, наконец, соглашение – договор, который с точки зрения США и Южного Вьетнама страдал многими изъянами, что честно признавали Никсон и Киссинджер. Главной бедой соглашения было – и это понимали как Тхиеу, так Никсон и Киссинджер – то, что северные вьетнамцы не собираются выполнять условий подписанного ими документа.

К сожалению, соглашение давало коммунистам возможность сделать то, к чему они так стремились, – завоевать Южный Вьетнам. Во-первых, по условиям договора, войска АСВ сохраняли способность атаковать. Во-вторых, в документе отсутствовал действенный механизм по надзору за соблюдением договоренностей о прекращении огня. Как Объединенная военная комиссия, так и Международная комиссия по контролю и надзору работали по принципу согласия всех членов, что предоставляло Северному Вьетнаму право вето в первом органе и позволяло представителям коммунистического лагеря (Венгрии и Польше) блокировать решения второго. В действительности в соглашении отсутствовала система сдерживания в будущем военной активности Северного Вьетнама на Юге. Фактически договором лишь приостанавливались крупные военные действия на срок, необходимый коммунистам на приготовление широкомасштабного наступления.

Никто не питал иллюзий относительно способности ВСРВ противостоять натиску АСВ. Безусловно, в рамках “ENHANCE” и “ENHANCE PLUS” ВСРВ получили все необходимое для борьбы снаряжение, однако скоро стало очевидным: летать на американских самолетах южновьетнамцы не могут, как не могут снабдить командами боевые суда и содержать в исправности бронетанковый парк. И самое скверное, положение дел в вооруженных силах и правительстве Южного Вьетнама по-прежнему оставалось далеким от идеала.

Таким образом, Тхиеу, Никсону и Киссинджеру оставалось надеяться на то, что коммунистов остановит страх перед возмездием со стороны США, – весьма далекая от реальности концепция. И Киссинджер и Никсон в начале 1973-го представляли себе, что конгресс вот-вот на законодательном уровне оформит выход Соединенных Штатов из войны в Индокитае. Рождественские бомбардировки встретили жестокие осуждения со стороны СМИ и пацифистов. В декабре 1972-го наметился новый подъем антивоенных протестов, унять которые могла лишь перспектива скорого подписания мирного соглашения. Оценивая события в ретроспективе, невозможно поверить, что Никсон и Киссинджер, люди умные и прагматичные, всерьез считали, будто парламентарии и простые граждане выскажутся за новое вступление авиации и флота США в конфликт в Индокитае. Позднее Никсон сам признавал, что во времена подписания договора предчувствовал: конгресс больше не позволит ВС США принимать участие в событиях во Вьетнаме. В общем, если не существовало механизмов сдерживания агрессии Северного Вьетнама, если Южный Вьетнам не мог защитить себя, а США не имели возможности проводить карательные операции против коммунистов на Севере, судьба Южного Вьетнама была фактически предрешена. Все, что давала эта позорная политика – шанс на так называемое “соблюдение приличий”.

И все же Никсон и Киссинджер не заслуживают очень уж сурового приговора. Учитывая то, какая ситуация складывалась в начале 1973-го в конгрессе, в СМИ и в народе, Никсону и Киссинджеру просто не оставалось ничего другого, как принять соглашение таким, каким оно было. Подлинная суть произошедшего заключается в том, что США, выиграв ненужную им войну во Вьетнаме, проиграли другую, куда более важную – войну за “сердца и умы” амери-канскЪго народа. Дич ван Зиапа восторжествовала в Соединенных Штатах и принесла вьетнамским коммунистам то, чего их войска не могли достичь на поле боя.

1. Lt. Gen. Ngo Quang Truong, The Easter Offensive of 1972, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1980), p. 13.

2. Truong, Easter Offensive, p. 157.

3. Tang, Vietcong Memoir, p. 210.

4. Truong, Easter Offensive, p. 18.

5. Fulghum, Maitland, et al. Vietnam on Trial, p. 128.

6. Ibid., p. 150.

7. Maj. A. J. C. Lavalle, ed., Airpower and the 1972 Spring Offensive (Washington: USAF Southeast Asia Monographs Series, 1976), Monograph 3, Vol. 2, p. 14.

8. Nixon, Memoirs, p. 594.

9. Truong, Easter Offensive, p. 172.

10. Lavalle, Airpower, p. 104.

11. Richard M. Nixon, No More Vietnams (New York: Arbor House Publishing, 1985), p. 150.

12. Kissinger, White House Years, p. 1301.

13. Pike, Marxism, p. III.

14. Lewy, America, pp. 198-200 with end notes on p. 485.

15. Truong, Easter Offensive, pp. 159-160; and Vien and Khuyen, Reflections, pp. 104-105.

16. Thompson, Peace, pp. 110-112.

17. Pike, Marxism, pp. 276-277.

18. Barbara W. Tuchman, The March of Folly, from Troy to Vietnam (New York: Alfred A. Knopf, 1984), p. 371.

19. Tang, Vietcong Memoir, p. 212.

20. Kalb and Kalb, Kissinger, p. 362.

21. Ibid., p. 377.

22. Kissinger, White House Years, p. 1399.

23. Kalb and Kalb, Kissinger, pp. 382-383.

24. Kissinger, White House Years, p. 1400,

25. Anthony T. Bouscaren, ed.,All Quiet on the Eastern Front: Th6 Death of South Vietnam (Old Greenwich, CT: The Devin-Adair Co., 1977), p. 159; also Nixon, Memoirs, p. 718.

26. Kissinger, White House Years, p. 1419.

27. Martin F. Herz, The Prestige Press and the Christinas Bombing, 1972 (Washington, D.C.: Ethics and Public Policy Center, 1980), p. 13.

28. Nixon, Memoirs, p. 734. 29. New York Times, 22 December 1972.

30. Stewart Alsop, Washington Post, 27 December 1972.

31. Nixon, Memoirs, p. 754.

32. Nixon, No More Vietnams, p. 167.

 

Глава 25.

Интервал без соблюдения условий.

1973 – 1974 гг.

Подписание в 1973-м Парижского соглашения положило конец Второй Индокитайской войне и создало предпосылки для начала Третьей Индокитайской войны. Записанное в документе условие прекращения огня на существующих позициях позволило северным вьетнамцам оставить в Южном Вьетнаме крупный воинский контингент. Сформированные для соблюдения условий прекращения огня комиссии фактически не могли работать. Созданный в соответствии с договоренностями Национальный совет

согласия и национального примирения, долженствующий надзирать за выборами, не функционировал. По договору получило признание Временное революционное правительство (ВРП), марионеточный орган, подконтрольный Северному Вьетнаму, соревновавшийся за власть в Южном Вьетнаме с администрацией Тхиеу. В ретроспективе многие из руководителей Южного Вьетнама рассматривали Парижское соглашение 1973-го как главную причину падения правительства Тхиеу‹1›.

Сразу же после подписания документа ВСРВ превосходили по силе коммунистов. Южный Вьетнам имел под ружьем миллион человек (включая регулярные и местные силы, отряды самообороны и ополчение), а в результате программы “ENHANCE PLUS” BCPB получили от США огромное количество вооружений, большую часть которых, однако, они не могли нормально использовать. Северовьетнамские войска на Юге насчитывали около 219 000 человек. Их боевые качества и моральный дух испытали сильнейшее потрясение в результате разгрома в ходе Пасхального наступления и последующих ударов авиации США, а также минирования территориальных вод Северного Вьетнама. Генерал-полковник Тран Ван Тра, командующий фронтом В-2 (то есть вооруженными силами ЦУЮВ на всей территории Южного Вьетнама к югу от центрального горного массива), писал, что “в 1973-м наши военнослужащие пребывали в крайней степени морального истощения, у нас не было времени восполнить наши потери, все части находились в беспорядке, испытывали недостаток личного состава, не хватало продуктов и боеприпасов…”‹2›.

Однако статистика не должна вводить читателя в заблуждение. Только около 200 000 из 450 000 военнослужащих регулярных войск АРВ входили в состав пехотных дивизий и других боевых частей. Остальных поглощал огромный управленческий и тыловой “хвост” – еще одно наследство, оставленное АРВ армией США. На ВВС и ВМФ Южного Вьетнама приходилось 100 000 человек, в то время как 525 000 человек служило в Региональных и Народных силах. АСВ в Южном Вьетнаме имела примерно 148 000 человек в боевых частях и 71 000 в подразделениях поддержки. Количественные показатели, при всей их значимости, не дают полного представления о возможностях того или иного войска. В них не учитываются такие важные факторы, как организация, подготовка, уровень руководства, арсеналы, боевой дух и характер заданий, которые выполняют части, – существенные, но не поддающиеся бухгалтерскому учету аспекты, тоже сказывающиеся на силе или слабости армии.

Два последних фактора играли огромную роль. Что касается первого из них, то, хотя северовьетнамские войска в Южном Вьетнаме были битыми и недоукомплектованными, они могли оправиться от поражения и нарастить свою численность. В отличие от них, ВСРВ с их прогнившими структурами не имели основы, чтобы стать по-настоящему боеспособными вооруженными силами. Второй аспект, задача, тоже важен. Миссией АСВ являлось стратегическое наступление, хотя коммунисты могли время от времени переходить к тактической обороне. Южновьетнамцы находились в стратегической обороне, вынужденные защищать (занимая в основном стационарные позиции) деревни, базы и ЛК, а потому “Big I” принадлежала коммунистам, то есть они решали, когда, где и какими силами нападать.

ВР1 ВР2 ВР3 ВР4 Всего ВСРВ: сухопутные войска, боевые части (тыс. чел.) 145 – 170 143 – 146 155 – 175 246 – 257 689 – 748 В регулярных частях (тыс. чел.) 75 – 90 27 – 29 50 – 60 40 – 50 192 – 229 Региональные и Народные силы (тыс. чел.) 70 – 80 116 – 117 105 – 115 206 – 207 497 – 519 Учебные формирования, административно-хозяйственные и др. службы. – - – - около 200 Дивизии 523 3 13 Полки, бригады* 167 9 9 48** Регулярные батальоны* 9550 64 55 264 Войска противника: (тыс. чел.***) 9642 41 40 219 В боевых частях (тыс. чел.***) 7125 25 27 148 Регулярные войска АСВ 6819 20 16 123 Вьетконг 36 5 11 25 Административно-хозяйственные и др. службы (тыс. чел.***) 2517 16 13 71 Регулярные войска АСВ 199 5 1 34 Вьетконг 6 8 11 12 37 Дивизии 8**** 32 3 16 Штабы полков*54 11 13 16 94 Штабы батальонов*195 73 777 79 424

* Включая отдельные полки и батальоны.

** Включая 7 групп рейнджеров.

*** В большинстве случаев данные округляются в сторону уменьшения.

**** Включая дивизию ПВО‹3›.

Так же, как они поступали в октябре 1972-го, коммунисты организовали ночную экспедицию по захвату территории и населения непосредственно перед Парижским соглашением, вступившим в силу 27 января (в полночь по гринвичскому времени). В то время южно-вьетнамцы сами проводили “контротмежевание” и, как правило, били коммунистов, действуя по их собственным правилам. В большинстве своем такие бои на ограниченном уровне велись с обеих сторон небольшими подразделениями. Однако после вступления в силу соглашения о прекращении огня АСВ провела крупные четыре атаки, задействовав в каждой из них целую дивизию, и южновьет-намцы понесли большие потери. Эти удары коммунистов нацеливались на тактически важные участки территории. Три нападения АРВ отразила, но в четвертом случае противник сумел все же одолеть защитников и окружить батальон рейнджеров.

В результате “LANDGRAB-73” (“Захват земли-73”), как называлась вышеописанная операция АСВ, северовьетнамцы убедились, что самой насущной проблемой для них являются переформирование и доукомплектование соединений и частей на Юге. Действовали коммунисты решительно. За первые две недели после подписания Парижского соглашения они совершили свыше 200 крупных нарушений договоренностей, касавшихся инфильтрации и поставок снаряжения в Южный Вьетнам. Так, 6 февраля конвой из 175 грузовиков проследовал туда через ДМЗ, а 223 танков – из Лаоса и Камбоджи. К середине апреля в Южный Вьетнам из ДМЗ отмечался въезд примерно 7000 грузовиков АСВ. Огромные колонны текли и текли на Юг по расширившейся и укрепленной тропе Хо Ши Мина. В те-712

чение 1973 года Ханой инфильтрировал в Южный Вьетнам более 75 000 военнослужащих, увеличил количество находившихся там танков со 100 до 500 машин и почти удвоил арсенал тяжелой артиллерии. АСВ значительно нарастила количество средств ПВО на Юге. К концу апреля тринадцать новых полков ПВО заняли позиции на территории Южного Вьетнама, а 263-й полк ракет класса “земля – воздух” расположился под Ке-Сань.

В 1973-м АСВ построила в Южном Вьетнаме тринадцать новых аэродромов, проложила всепогодную трассу, идущую из Ке-Сань вдоль восточной стороны Аннамской горной цепи, чтобы связать северные районы через шоссе № 14 с г. Ан-Лок. В целом строительные части АСВ удлинили дорожную сеть на 20 000 км. Из Северного Вьетнама в Южный был проложен топливопровод, а в войсках АСВ, размещенных на Юге, налажена радиосвязь на современном уровне.

Несмотря на все эти военные приготовления, коммунисты решили все же сначала свалить правительство Тхиеу политическим средствами‹4›. Фактически у Политбюро ЦК ПТВ просто не оставалось выбора. Коммунистические войска в Южном Вьетнаме еще не могли развернуть крупномасштабного наступления, к тому же такая атака могла вернуть в игру американскую авиацию, чего се-веровьетнамцам хотелось в любом случае избежать. В политическом плане Парижское соглашение принесло коммунистам еще один подарок: легализовало ВРП и защищало его территориальные приобретения от более сильных и агрессивных ВСРВ.

В преддверии подписания договора в Париже в январе 1973-го Политбюро ЦК ПТВ и ЦУЮВ издали детальные инструкции по реализации дич ван – программы, направленной на работу с населением Южного Вьетнама. Коммунистам в этой стране предписывалось: (1) вести пропаганду среди местных жителей, (2) создавать и развивать массовые движения, (3) реформировать и усиливать политическую инфраструктуру и (4) приспосабливаться к ведению боевых действий в новой ситуации. Главная роль в политическом наступлении отводилась пропаганде. В соответствии с традициями, Политбюро ЦК ПТВ вело три отдельных пропагандистских кампании, рассчитанных на три разных аудитории, из которых первую составлял “мир”, то есть США, их союзники и коммунистические государства, вторую – граждане и военнослужащие Южного Вьетнама и третью – народ и личный состав ВС Северного Вьетнама.

“Миру” Политбюро ЦК ПТВ рассказывало сказку о том, как свято чтят коммунисты дух и букву подписанных соглашений, которые в действительности Северный Вьетнам бессовестно нарушал. Сказке верили. Ричард Никсон и другие свидетельствовали, что эта политика “помогла полностью подрезать крылья южновьетнамцам. Если бы Сайгон попытался предпринять какие-то действия против приготовлений Ханоя, в американском конгрессе поднялся бы такой вой, что в администрации все бы оглохли”‹5›.

Пропагандистская кампания, нацеленная на народ Южного Вьетнама, была призвана настраивать народ против правительства Тхиеу и склонять военнослужащих к дезертирству и переходу на сторону коммунистов. Как и прежде, подобная агитация в большинстве случаев оказывалась безрезультатной. Дезертирство всегда оставалось одной из неизбывных проблем АРВ, но красная пропаганда не способствовала росту этого явления и качественному его изменению, то есть не превращала дезертиров в перебежчиков. В 1973-м моральных дух гражданского населения Южного Вьетнама оставался высоким, но в 1974-м стал заметен процесс разложения. Когда в 1975-м все рухнуло, виной тому явились действия или бездействие администрации США и южновьетнамского руководства, а не старания коммунистических пропагандистов.

При работе на третьем направлении северовьетнамским пропагандистам труднее всего было вести агитацию среди собственных военнослужащих. Солдаты АСВ воевали долго и трудно, они теряли друзей и проигрывали сражения. От подписания соглашения в Париже они ждали возможности вернуться домой. Теперь же их руководство говорило им, что дело еще не сделано, революция еще не свершена, а значит, долгожданная победа где-то в будущем. Солдатам говорили, что их оставляют в Южном Вьетнаме из-за вероломства правительства этой страны, и пытались убедить, что теперь (в начале 1973-го) позиция коммунистов как никогда сильна.

Политбюро ЦК ПТВ не долго отдавало предпочтение политической борьбе в ущерб вооруженной, хотя сколько конкретно сохранялась такая ситуация, точно не известно. Зато известно, что к октябрю 1973-го коммунисты точно престали делать упор на политическую day трань. Уже в мае или даже ранее руководство объяснило профессиональным политработникам в Южном Вьетнаме, что победу коммунистам принесет только военный “блицкриг”.

Пока противник предпринимал энергичные шаги во всех направлениях, правительство Тхиеу не делало почти ничего. Вместо военно-политической стратегии и плана действий Тхиеу провозгласил лозунг “четырех "нет"”, суть которого состояла в следующем: (1) не сдавать врагу ни территорий, ни аванпостов, (2) никакого коалиционного правительства, (3) никаких переговоров с врагом и (4) никакой деятельности коммунистов или нейтралов в стране‹6›. Из-за “четырех "нет"” ПЮВ и ВСРВ были обречены действовать на неподвижных оборонительных позициях как в политическом, так и в военном плане. Политические “но” не позволяли администрации Южного Вьетнама воспользоваться политическими и идеологическими разногласиями между северными вьетнамцами и Вьетконгом (теперь уже точно известно, что раскол между ними существовал, и довольно глубокий). Военное “но” (решение не сдавать коммунистам позиций и территорий) вынуждало ОГШ и ВСРВ вести классическую “безвыигрышную” войну. Из-за невысоких боевых качеств ВСРВ не могли перейти в наступление и “пойти на север”. В то же время и в Южном Вьетнаме у них не хватало сил защитить все и везде от войск АСВ, день ото дня наращивавших свою мощь. Из-за негибкости Тхиеу и его бескомпромиссной позиции никто из южновьетнамских лидеров не имел возможности даже обсуждать предложения, подразумевавшие сдачу территорий с живущим на них населением. Соответственно, планы по отводу войск перед лицом атаки численно превосходящих сил неприятеля не разрабатывались, не делалось никаких приготовлений для осуществления такого рода сложных и опасных маневров.

Тхиеу открыто обвиняли – особенно его соратники – в том, что он придерживался пагубной политики этих “четырех "нет"”. Вместе с тем, если проанализировать ситуацию 1973-го и мотивы, которыми руководствовался президент, концепция эта становится более или менее понятной. Тхиеу предвидел, что в 1973-м коммунисты попытаются захватить Южный Вьетнам одним из двух способов. Первым может стать широкомасштабное наступление, даже более крупное, чем Пасхальное в 1972-м. В этом случае ВСРВ сделают все от них зависящее для отражения агрессии АСВ, а там, как думалось Тхиеу, вмешаются США, покарают войска противника и нанесут удар по самому Северному Вьетнаму. Вторым вариантом, по мнению Тхиеу, – как он считал, именно эту схему действий и возьмет на вооружение враг, – могла оказаться попытка свергнуть правительство Южного Вьетнама политическими средствами, отчасти с применением насилия. Если северовьетнамцы будут вести политическую борьбу осмотрительно и терпеливо, США, возможно, и не вмешаются. В таком случае южновьетнамцам придется вести войну с коммунистами на сотнях полей малых сражений, отражая атаки противника тут и там, теряя позиции в одном месте и отвоевывая их в другом. Таким образом, Тхиеу вступил в период прекращения огня с ложными представлениями о схеме действии неприятеля. Еще непростительней оказалась другая его ошибка, заключавшаяся в том, что он неверно оценил возможную реакцию Соединенных Штатов, своего бывшего союзника.

В 1973-м парламентарии США, СМИ и многие простые люди более всего хотели, чтобы Вторая Индокитайская война как можно скорее стала для них прошлым. Но не все американцы думали так. В марте Генри Киссинджер, обеспокоенный инфильтрацией живой силы и техники из Северного Вьетнама в Южный, предлагал Никсону нанести бомбовый удар по тропе Хо Ши Мина, или по ДМЗ, или на обоих участках. Президент, который тогда уже по колено погрузился в поднимающиеся воды Уотергейта, не последовал совету. У него просто не хватало сил на то, чтобы вести еще одну войну параллельно с Уотергейтом. Никсон отдал распоряжение провести небольшие рейды авиации в Лаос, но операция не остановила движения по тропе Хо Ши Мина. Поскольку президент не прореагировал должным образом, к апрелю 1973-го Политбюро ЦК ПТВ сделало выводы: США промолчат, если северные вьетнамцы пойдут на дальнейшие нарушения соглашения. То, что уже в начале мая американская и южновьетнамская разведка стала получать сведения о планировании коммунистами “блицкрига”, вовсе не простое совпадение.

Летом парламентарии усилили давление на администрацию во “вьетнамском вопросе”. В июне 1973-го конгресс принял постановление о запрете финансирования боевых полетов над территорией Камбоджи и Лаоса. После маневров на законодательном поле боя и одного президентского вето, 1 июля конгресс принял, а президент нехотя подписал билль, запрещавший после 15 августа 1973 года любые, прямые или косвенные, боевые действия над, в или около Лаоса, Камбоджи и обоих Въетиамов. Этим документом американский парламент развязал руки Политбюро ЦК ПТВ. Теперь оно могло делать с Южным Вьетнамом все, что ему заблагорассудится, когда будет угодно.

В октябре конгресс нанес уже подраненному Уотергейтом президенту еще один удар – принял Акт о праве объявления войны, в соответствии с которым президент должен был консультироваться с парламентом прежде, чем использовать войска в вооруженных конфликтах. Без одобрения конгресса президент мог задействовать ВС не долее двух месяцев и еще тридцать дней, если предоставлял письменное свидетельство того, что дополнительное время ему необходимо для обеспечения безопасности уже задействованным в боевых действиях войскам. Если после этого конгресс не объявлял войны и не оформлял законность применения силы иным актом, президенту надлежало вернуть войска обратно. 24 октября президент Никсон наложил на билль вето как на неконституционный и нецелесообразный, но 7 ноября конгресс преодолел вето, вновь заверив этим Ханой, что США не примут карательных мер, несмотря на серьезные нарушения Парижского соглашения.

При обсуждении билля об оказании военной помощи Южному Вьетнаму в 1974-м финансовом году конгресс дал Северному Вьетнаму еще один пас. Администрация запросила на эти нужды 1,6 миллиарда долларов. Конгресс урезал цифру до 1,126 миллиардов, ясно давая понять, в каком направлении движутся американские законодатели – подальше от войны, подальше от Южного Вьетнама.

В октябре 1973-го Политбюро ЦК ПТВ созвало 21-й пленум ЦК для пересмотра политики в Южном Вьетнаме. С 28 января 1973-го, для вступления в силу Парижского соглашения, многое изменилось, кое-что к лучшему для Северного Вьетнама, кое-что – нет. События в США не могли не радовать. Парламентарии связали Никсона по рукам и ногам, а урезывание спонсирования ВСРВ приводило к тому, что средств ВС Южного Вьетнама хватало теперь только на удовлетворение текущих потребностей. Приносила некоторую пользу и запущенная на полную мощность пропагандистская машина. Вместе с тем в общем и целом политическое наступление прихрамывало, а военное положение АСВ по-прежнему оставалось еще неудовлетворительным – на Юге требовалось больше людей, больше снаряжения, а правительство Тхиеу продолжало больно жалить коммунистов, проводя рейды на подконтрольные им территории.

На 21-м пленуме северовьетнамские руководители приняли судьбоносное решение перенести упор с политической на вооруженную борьбу – перейти в полномасштабное наступление. Важно знать, что в сентябре Ле Зуан вернулся в Ханой из Москвы. 21-й пленум помимо главного принял ряд других, менее важных решений. Предлагалось интенсифицировать пропаганду в США, чтобы подвигнуть конгресс к сокращению военной помощи Южному Вьетнаму; организовывать нападения на отдаленные базы и форпосты АРВ; очищать “тыловой коридор” из Ке-Сань к Лок-Нинь; перехватывать инициативу у ВСРВ; готовить войска и тыловые объекты к предстоящему наступлению; оказывать военный натиск на Сайгон и другие крупные южновьетнамские города, чтобы помешать переброске неприятельских войск для противодействия коммунистам в других районах‹7›.

В отношении 21-го пленума существует необъяснимое противоречие во мнениях между генералом Тран Ван Тра (командующим войсками Северного Вьетнама на Юге) и генералом Ван Тьен Дун-гом, преемником Зиапа на посту главнокомандующего всеми вооруженными силами коммунистов. Дунг пишет, что 21-й пленум собрался в октябре 1973 года, и эта дата признается верной как вьетнамскими, так и американскими экспертами. Однако Тра пишет в своей книге, что 21-й пленум состоялся в апреле 1973-го. По его словам, получается, что работу свою представительное собрание прекратило примерно 1 июня 1973-го, а соответствующие распоряжения были спущены по управленческой цепочке в сентябре – то есть даже до того, как 21-й пленум (по Дунгу) открыл свои заседания. Тра, по всей видимости, заблуждается, однако конфликт мнений вызывает, по меньшей мере, подозрения в отношении правильности даты начала пленума.

Так или иначе, решения 21-го пленума немедленно вылились в повышение активности войск АСВ. Отдаленные базы и форпосты АРВ стали подвергаться постоянным нападениям. Процесс продолжался и в 1974-м. Так, одну за другой южновьетнамцы теряли позиции, но, поскольку Тхиеу придерживался своего правила “четырех "нет"”, вместе с укреплениями ПЮВ теряло и оборонявших их людей.

И все же на исходе 1973 года в счете вел пока Южный Вьетнам. В основном из-за разрушения инфраструктуры Вьетконга во время Новогоднего наступления коммунистам не удавалось достигнуть значительного прорыва в их политическом наступлении. В то же время, хотя к концу 1973-го АСВ переформировала и переукомплектовала свои части на Юге, они все еще оставались недостаточно сильными для того, чтобы развернуть полномасштабное наступление. Южному Вьетнаму помогало набранное за прошедшие годы ускорение, однако семена будущей катастрофы были уже посеяны.

Роль, которую в 1974-м играли в Третьей Индокитайской войне США, центральная для понимания событий этого года в регионе. Достаточно посмотреть на то, какое большое значение отводило Политбюро ЦК ПТВ пропагандистской работе внутри Соединенных Штатов. Философию и концепцию дич ван в США детально изложил Дуглас Пайк в своей книге “НАВ, Народная Армия Вьетнама”. Как показывает Пайк, в конце шестидесятых и начале семидесятых годов в результате стечения обстоятельств в Америке сложились весьма благоприятные условия для ведения коммунистами их политической дay трань. Главным является движение пацифистов, набравшие огромную силу в период с 1968 по 1973 гг. Они протестовали против вьетнамского конфликта по разным причинам: по моральным, политическим, идеологическим и даже из практических соображений, поскольку война обходилась дорого и не приносила результатов. Хотя после января 1973-го пожар антивоенной истерии угас, угольки еще тлели. Им хватило бы малейшего ветерка – любой попытки эскалации боевых действий со стороны правительства, – чтобы огонь запылал с новой силой.

Кроме того, политические и личные пристрастия делали либеральных демократов (даже тех, кто в правление Кеннеди и Джонсона приветствовал войну) противниками администрации Никсона. Уотергейт разорвал страну на куски, уничтожив не только президентство Никсона, но также его внешнюю политику и уважение народа к правящей власти. Сверх всего прочего, общество почти не знало и не желало знать правды о том, что происходило во Вьетнаме. Активные и пассивные противники войны внутри США заставили страну выйти из участия в конфликте и тем обрекли Южный Вьетнам на неминуемое поражение и гибель. Вот в таком климате Ханой в 1974 году и развернул новую интенсивную кампанию политической day трань против Соединенных Штатов.

На данном направлении Политбюро ЦК ПТВ преследовало три цели: 1) добиться снижения американской поддержки РВ, особенно в плане военной и экономической помощи, 2) гарантировать себя от нового вступления войск США в конфликт и 3) внушить американцам веру в легитимность ВРП. Главные усилия направлялись на то, чтобы доказать народу и парламенту США, что Южный Вьетнам просто не заслуживает американской помощи. Ханой развернул целую кампанию, систематически стараясь доказать, что РВ постоянно и грубо нарушает Парижское соглашение. Северные вьетнамцы обвиняли ВСРВ в нападениях на “беззащитные” вьетконгов-ские деревни, а когда становилось известно, что части АСВ нападают на гражданские и военные объекты, подконтрольные ПЮВ, коммунисты представляли это как “вынужденные оборонительные мероприятия”. Одним словом, “поджигатель войны” Тхиеу жаждал крови и страданий народа, тогда как коммунистические “голуби мира” стремились отереть слезы и залечить раны ни в чем не повинных людей.

Далее коммунисты обвиняли “режим Тхиеу” в том, что в его застенках томится 200 000 политических узников, что являлось неправдой. Посольство США изучило вопрос и установило, что всего в тюрьмах Южного Вьетнама находилось 35 000 заключенных, осужденных за различные преступления, в то время как вместимость подобного рода учреждении в стране не превышает 50000 человек. Независимо от этого в редакции американских СМИ текли письма, где рассказывалось о “политических узниках режима Тхиеу”, страдавших от пыток и невыносимых условий содержания. На экранах телевизоров появлялись люди, которые рассказывали об ужасах “тигровых клеток” Тхиеу. О том, каких успехов достигала подобная пропаганда, лучше всего судить по принятому в конце 1973-го конгрессом закону, в котором говорилось: “Никакой помощи в этом плане… не будет оказываться в Южном Вьетнаме на нужды полиции и администраций тюрем, а также на их строительство”‹8›.

Третье обвинение коммунистов состояло в том, что правительство Тхиеу вставляло палки в колеса процессу политического урегулирования. Еще одна ложь. В действительности “примирения и согласия” не желала ни та, ни другая сторона – участница конфликта. Коммунисты стремились к победе, а Тхиеу хотел уцелеть. Коммунисты искусно смешивали истину и ложь. СМИ США на все лады склоняли коррумпированное правительство Тхиеу. Активно муссировался старый миф о том, что будто бы “АРВ не может воевать”. В то же время газеты и ТВ постоянно твердили о том, какие страдания принимает народ Южного Вьетнама от неправедных действий полиции и бесчинств армии. Коктейль из правды и лжи дурманил умы Америки.

Пропагандистское давление на конгресс оказывалось не только через СМИ, а администрация Никсона хранила молчание, позволяя коммунистам проводить свою линию. Сейчас даже трудно представить себе, какие чудовищные размеры приняла в Соединенных Штатах направленная против Тхиеу пропаганда и каких невероятных успехов она достигла. Так, например, конгресс даровал право использования парламентского конференц-зала Джейн Фонде и ее мужу Тому Хэйдену для продвижения идей северовьетнамской программы дич ван. Эти двое занимались “просвещением” в стенах самого Капитолия при участии по меньшей мере шестидесяти парламентских референтов. По окончании лекций тридцать пять из них создали на Капитолийском холме Координационную комиссию, целью которой являлось добиться прекращения любой помощи Южному Вьетнаму.

Комиссия в альянсе с либеральными конгрессменами почти достигла успеха. В 1975 финансовом году конгресс определил размеры военной помощи РВ в 700 миллионов долларов, но и из этой суммы изымались расходы на транспортировку техники и снаряжения, делался перерасчет по прежним поставкам плюс (а вернее, минус) 46 миллионов на текущие расходы управления военного атташе, отвечавшего за реализацию программы. Всего оставалось менее 500 миллионов, половина запрошенной администрацией суммы. В общей сложности РВ предназначалось на 60 – 70 процентов помощи меньше, чем ей требовалось. Но не это стало главной бедой, а инфляция. Стоимость военного снаряжения выросла на 27 процентов, тогда как цены на ГСМ взлетели на 400. Таким образом, реально Южный Вьетнам получал всего 20 процентов – одну пятую – того, что поступило в его распоряжение в прошлом финансовом году. Политбюро ЦК ПТВ могло гордиться успехами дич ван.

Коммунистам не пришлось столь же активно трудиться на ниве обеспечения невступления США в конфликт во Вьетнаме, в конце концов, конгресс сделал за них почти всю работу. Тем не менее нельзя сказать, что Ханой вовсе ничего не предпринимал в данном направлении. Нет, он подогревал пацифистов рассказами об ужасах рождественских “ковровых бомбардировок” 1972-го. Что вновь являлось чистой ложью, поскольку никаких “ковровых бомбардировок” авиация США не проводила. Фотография маленькой девочки, якобы ставшей жертвой напалма, циркулировала по страницам печатных изданий и постоянно мелькала на телеэкранах.

Кампания по легитимизации ВРП разворачивалась не только в Соединенных Штатах, но и во всем мире. Коммунисты усиленно трубили в пропагандистские трубы и били в барабаны, расписывая на все лады то, как сильно ВРП стремится к достижению “согласия и примирения” и хочет положить конец войне и страданиям‹9›. И это несмотря на тот факт, что ВРП и АСВ только в 1973 году совершили 15 000 террористических актов.

Хотя ханойская программа дич ван имела успех, который, возможно, даже превысил ожидания Политбюро ЦК ПТВ, в действительности не северным вьетнамцам принадлежит основная заслуга в деле достижения прогресса на данном направлении. Пропаганда против “сайгонской клоаки” была по большей части доморощенной и действовала без указки Ханоя, который лишь служил источником информации или, точнее, диффамации, питавшей агрессивность пацифистов. Американские парламентарии, исполнявшие волю Северного Вьетнама, не нуждались в его помощи в деле уничтожения Республики Южный Вьетнам.

В начале 1974 года южновьетнамцы еще держались, по крайней мере, в военном отношении, контролируя большую часть территории, принадлежавшей им по состоянию на январь 1973-го. АРВ потеряла только отдаленные форпосты и локальные группы огневой поддержки, преимущественно в горах на западе Южного Вьетнама. Однако те трудности, которые только маячили на горизонте в 1973-м, в 1974 году уже начали выходить на поверхность. Одни создавал себе сам Сайгон, другие могли по праву носить клеймо “сделано в США”.

Урезывание военной помощи нанесло мощный удар по ВСРВ. Американцы научили союзников воевать “по-американски”, то есть вести высокотехнологичные боевые действия с упором на применение авиации и вертолетов, не жалеть боеприпасов и ГСМ. Хотя в теории Южному Вьетнаму надлежало привести свои вооруженные силы в соответствие с требованиями Парижского соглашения, на практике подобная реорганизация и переориентация была невозможна. Южновьетнамцам не хватало военного опыта и квалифицированного персонала, снаряжения и военных объектов, а также и времени на “демонтаж” своих войск. Кроме того, любая перестройка немедленно создала бы для АСВ соблазн нападения на Южный Вьетнам.

Таким образом, в 1974-м ВСРВ приходилось вести войну богачей на нищенский бюджет. Результат не заставил себя ждать. Ведение боевой подготовки во всех родах войск (а обучение и без того никогда не являлось сильной стороной ВСРВ) прекратилось совсем. Стратегическая мобильность, обеспечиваемая за счет применения вертолетов и транспортной авиации, сократилась с 70 до 50 процентов. Из-за нехватки запчастей техника повсеместно вставала на прикол, а “техническое каннибальство” (разборка техники на запчасти для ремонта других машин) еще больше сокращало авиационные и прочие парки. Но самой большой проблемой становилась нехватка боеприпасов. Артиллерийские и минометные батареи получали меньше снарядов и мин, ручные гранаты выдавались поштучно, а количество винтовочных патронов на каждого солдата снизилось примерно на 50 процентов. Старший генерал АСВ Ван Тьен Дунг так отзывался о сокращении военной помощи Югу: “Нгуен Ван Тхиеу оказался вынужден вести войну как бедняк. Огневая мощь противника упала примерно на 60 процентов… подвижность снизилась вдвое…”‹10›

Все это не замедлило сказаться на моральном духе личного состава ВСРВ. Нехватка патронов способствовала росту потерь у АРВ, а из-за сокращения парка различных транспортных средств и отсутствия горючего часто не осуществлялась своевременная эвакуация в тыл раненых. Когда же раненые наконец оказывались в госпиталях, там наблюдалась та же безрадостная картина нищеты. Недостаток ощущался во всем – в лекарствах, бинтах, аппаратах для переливания крови и многом другом. С приходом сезона дождей стало остро не хватать репеллентов.

Другим обстоятельством, подрывавшим моральный дух военнослужащих, являлась жесткая экономия на их форменной одежде и обуви. Новые ботинки теперь выдавались раз в девять месяцев, а не раз в полгода, как раньше, носков полагалось вместо трех две пары на год. Обнищание самих солдат сказывалось и на благосостоянии их семей. Управление военного атташе США в Сайгоне провело обзорное обследование и пришло к выводу, что сокращение помощи (плюс другие экономические факторы) поставило многих военнослужащих в безнадежную ситуацию. Более 90 процентов из 6 600 опрошенных солдат АРВ признались в том, что их жалованье не обеспечивает даже минимальных потребностей семей, а 88 процентов заявили, что уровень их жизни по сравнению с 1973-м значительно понизился. В управлении атташе сделали вывод: “Личный состав ВС Южного Вьетнама поставлен на грань выживания, что пагубно влияет на боеспособность войск. Ежедневная борьба за существование… вызывает снижение боевых качеств частей, чего допускать нельзя, поскольку в противном случае вооруженные силы страны утратят способность сражаться”‹11›. Однако то, чего допускать было нельзя, допускалось.

Военнослужащие, озабоченные проблемами содержания семей, дезертировали по 15000 – 20 000 человек в месяц. Другие (не менее 100 000 человек) договаривались со своими командирами, чтобы те отпускали их на заработки. Молодые офицеры, нуждавшиеся почти так же, как и рядовые, жили на поборы с солдат, брали взятки, приторговывали оружием и боеприпасами, выжимали из крестьян и торговцев продовольственные “подарки”‹12›. Хуже того, в 1974-м военное руководство не пыталось поправить положение личного состава, напротив, такая ситуация многих устраивала, поскольку позволяла извлекать немалые доходы. Солдаты знали об этом. По мере того как в 1974-м раскручивался новый маховик большой войны, командиры все старательнее избегали сражений. В ВСРВ росла уверенность в том, что новая битва не за горами и битву эту они обязательно проиграют.

Что же предпринимали Тхиеу и его ОГШ на фоне развала ВСРВ и роста боевой мощи неприятеля? Коротко говоря, они молились в надежде на то, что, если АСВ атакует, американцы вернутся и спасут Южный Вьетнам. Все руководство, начиная с самого Тхиеу и далее вниз по должностной лестнице, жило этой иллюзией, хотя к середине 1974-го всё или почти всё говорило за то, что американцы не вмешаются ни при каких обстоятельствах. Традиционно ослабленный и запуганный президентом Тхиеу ОГШ не видел иного выхода, как только ждать и молиться, – это было единственное средство, на которое он уповал.

Не лучше обстояло дело с моральным духом и у гражданского населения, покупательная способность которого заметно снизилась из-за урезания помощи из США и почти полного разрушения экономики. Страдали как городские жители, так и селяне. Экономика страны в течение многих лет зависела от финансовых подкачек и от тех денег, которые тратили в Южном Вьетнаме американские солдаты. Города ориентировались на оказание услуг, спрос на которые резко сократился, что, естественно, вызвало рост безработицы. По оценкам сотрудников Агентства международного развития США, в 1974-м треть трудоспособного городского населения Южного Вьетнама не имела работы, а доход на душу населения (в городах), в 1971-м сократившийся на 36 процентов, в 1974-м стал меньше на 48. Катящаяся под уклон экономика получила и еще один удар, со стороны инфляции. С января 1971 по сентябрь 1974 гг. цены на продовольствие подскочили на 313,8 процентов, а на другие товары на 333,0 процентов. Инфляция не отставала по темпам от падения экономики. Цены в Сайгоне в 1972-м поднялись на 26 процентов, в 1973-м на 45 и в 1974-м на 63 процента.

На селе складывалась не менее сложная обстановка. Отток деревенских жителей в города привел к нехватке рабочих рук в сельской местности. Под эгидой Соединенных Штатов крестьяне модернизировали технологии производства риса, стали использовать механизацию, электрическое ирригационное оборудование и удобрения (поставлявшиеся из США). При новом подходе требовалось вдвое больше удобрений, чем при традиционном, применявшемся ранее, однако из-за этого в 1974 году, в условиях инфляции, значительно выросла стоимость производства сельхозпродукции. С 1972 по 1974 гг. цена на удобрения поднялась на 285 процентов. Топливо для техники и ирригационного оборудования поднялось в цене на 250 процентов. Вместе с тем стоимость риса с 1972 по 1974 гг. увеличилась на 143 процента, и производители продолжали работать себе в убыток. Усугубляла положение коррупция. В апреле 1974-го вспыхнул “скандал с удобрениями”, когда в верхах открылись махинации, направленные на спекуляцию удобрениями. В скандале оказались замешаны сам Тхиеу, его семья, министр торговли и десять административных руководителей провинций. В одном из докладов Агентства международного развития говорилось, что коррупция “могла бы считаться одной из главных причин рецессии 1973 – 1974 гг.”‹13›.

Резкое уменьшение помощи со стороны США, развал экономики, падение боеспособности ВСРВ все это в 1974-м стало источником крупных проблем для Тхиеу. Прежде его внутриполитические союзники, так или иначе, группировались под его знаменами, понимая, что он один является гарантом участия США в делах Вьетнама. Когда американские парламентарии развеяли этот миф, сторонники Тхиеу начали один за другим отмежевываться от него. Некоторые, в основном офицеры, считали, что президент слишком мягок, тогда как перед лицом беспощадного врага стране нужна фактически диктатура. Другие говорили, что Тхиеу должен идти на контакты с ВРП. Они настаивали, что нейтралы, “Третья сила”, и ВРП по большей части являются по происхождению южными вьетнамцами, а значит, можно выработать какой-то правительственный modus operandi.

Еще в 1974-м у Тхиеу возникли сложности с религиозными группами и меньшинствами. Единоверцы, католики, перестали поддерживать его. Церковь подталкивала Тхиеу и католиков к сотрудничеству с ВРП. Когда же Тхиеу отверг ее рекомендации, католики отступились от него. Но некоторые не удовлетворились и этим. Отец Тран Хуу Трань организовал кампанию по борьбе с коррупцией, направленную против Тхиеу и высшего военного и гражданского руководства страны. Последний премьер-министр ПЮВ, Нгуен Ба Кан, назвал измену католиков “…самым катастрофическим политическим шагом. Католическая община Вьетнама, являвшаяся самой организованной силой в стране из всех противостоявших коммунизму, теперь (в 1974-м) отказалась от борьбы и сделала шаги к сосуществованию с ними”‹14›.

Не желая оставаться в тени, в 1974 году вновь подняла голову буддистская секта АН Куанг, и раньше доставлявшая немало хлопот Тхиеу. В то же самое время от президента отступилась прежде поддерживавшая его секта Хоа Хао, обитавшая в дельте реки Меконг. Воинственные члены Хоа Хао вооружали дезертиров из АРВ и сколачивали из них отряды, выступавшие против Тхиеу. В довершение всего его противниками стали и жившее на западе Аннамских гор первобытные племена горцев. Они устали от поборов со стороны офицеров АРВ, похищений скота, грабежей и притеснений.

Ситуацию довольно удачно обобщил Кан, который писал: “…то ли из-за какого-то рокового стечения обстоятельств, то ли вследствие воздействия неких таинственных сил, религиозные общины и политические партии, СМИ и другие влиятельные группы, например, юристы – даже те, кого традиционно считали благорасположенными к правительству, – открыто выражали недовольство и поддерживали протестующих, чем сеяли беспорядок в стране, пагубно воздействовали на моральный дух вооруженных сил и поселяли неверие в народе”‹15›.

Люди чувствовали обреченность ПЮВ, так что даже без вражеского наступления правительство Тхиеу находилось на грани краха. Осознание этого факта вызывало психологическую разобщенность южновьетнамского народа и стало последним ударом, лишившим его воли к сопротивлению. Как пишет Кан: “Война шла так долго, требовала столько жертв, и не было почти никаких надежд на ее благополучное завершение”‹16›.

В начале 1974-го Политбюро ЦК ПТВ не смогло разглядеть приближавшегося коллапса в стране, за обладание которой коммунисты так долго боролись. В Ханое просто не верили, что там все может развалиться само собой. Одной из причин такой политической слепоты северных вьетнамцев являлась слабость позиций их марионеточного ВРП, особенно в городах. ВРП само находилось в кризисе, в том числе и в отношении морального состояния его активистов и сторонников. Как ни смешно, Политбюро ЦК ПТВ, члены которого являлись сампровозглашенными специалистами в области использования вооруженной, политической и психологической day трань, проявляя удивительную близорукость, ступало путем, указанным 21-м пленумом. Представительное собрание наметило три его основные вехи: 1) интенсифицировать политическую day трань против Южного Вьетнама и США, 2) завершить приготовления для намеченного предварительно на 1976-й полномасштабного наступления АСВ и 3) проводить более смелые наступательные операции в 1974-м. В марте 1974-го Военный комитет Северного Вьетнама и генеральный штаб АСВ вышли на Политбюро ЦК ПТВ с предложением (которое оно одобрило) усилить в 1974-м натиск АСВ на удаленные аванпосты АРВ, базы и центры коммуникаций. Военный комитет называл такую тактику “стратегическими рейдами”.

Одновременно полным ходом шли приготовления к предстоящему наступлению. Так, инженеры АСВ построили к востоку от Аннамского хребта трассу шириной восемь метров с твердым покрытием, соединившую ДМЗ и Лок-Нинь, и протянули туда же из Северного Вьетнама топливопровод. Связисты “опутали” подконтрольные коммунистам территории Южного Вьетнама 20 000 километров телефонных проводов. В Ханое осознали наконец-то, что являлось “ахиллесовой пятой” АСВ, и принялись за создание эффективной системы тыла. В Лаосе, Камбодже и в Южном Вьетнаме силами АСВ создавались огромные склады, центры подготовки личного состава, госпитали и ремонтные мастерские. Эта модернизация являлась ключом к успеху на поле боя, и завершение гигантской перестройки означало: у коммунистов все готово для полномасштабного вторжения.

Для подготовки ударных сил будущего великого наступления генеральный штаб АСВ в конце весны 1974-го принялся за реорганизацию боевых частей. Отдельные батальоны Региональных и Главных сил были сгруппированы в полки, полки объединены в дивизии. Что еще важнее, дивизии вошли в состав корпусов АСВ. 1-й корпус сложился из дивизий, дислоцированных вокруг Ханоя в мае 1974-го. В июле 1974-го из соединений, находившихся в ДМЗ и в двух северных провинциях Южного Вьетнама, был создан 2-й корпус. 4-й корпус образовался в южных районах Аннамских гор и в Камбодже. Позднее в центральном горном массиве сформировали 3-й корпус. Таким образом, к обновленному тылу генеральный штаб АСВ прибавил отлаженную, по-современному организованную систему командования.

“Стратегические рейды” 1974 года преследовали общие и конкретные цели. Общими, по определению Военного комитета, являлись следующие задачи: 1) перехватить инициативу, которая в 1973-м принадлежала в основном АРВ, 2) поставить под свой контроль больше территорий с проживающим там населением, 3) изматывать войска АРВ, 4) сочетая методы войны на истощение с яростными атаками, добиваться падения морального духа южновьетнамцев и 5) оттачивать воинское мастерство боевых частей и штабов в преддверии наступления 1975 г.

Конкретные задачи ставили на каждом направлении отдельно. В дельте реки Меконг коммунисты не стремились ни к чему, кроме захвата территорий. В Сайгоне и его окрестностях они преследовали две цели. Первое, отрезать Сайгон от дельты Меконга на юге, от моря на юго-востоке, в Вунг-Тау, и от центральных районов Южного Вьетнама на севере. Второе, стереть с лица земли форпосты АРВ, блокировавшие ЛК и подходы для будущего наступления коммунистов на Сайгон. Важность и срочность этой состоявшей из двух подзадач задачи отразились в отданном ЦУ ЮВ приказе о продолжении действий в этом направлении даже во время сезона дождей (май – октябрь), чего на протяжении двух десятилетий коммунисты старательно избегали.

Чтобы изолировать Сайгон, командующий фронтом В-2 генерал Тран Ван Тра приказал 5-й дивизии АСВ (бывшей 5-й ВК) наступать из Камбоджи на юго-восток в направлении шоссе № 4 к югу от Сайгона, чтобы перерезать эту главную трассу, соединявшую столицу и дельту реки Меконг. После ожесточенных боев атаку противника удалось отразить. С той же целью Тра предпринял наступательную операцию силами двух отдельных полков АСВ в направлении Ксуан-Лок, важного транспортного узла, расположенного в шестидесяти километрах к северо-востоку от Сайгона. Ксуан-Лок служил центром крупной транспортной развязки. Там пролегало шоссе № 1, соединявшее Сайгон с центральными провинциями Южного Вьетнама, шоссе № 2, которое проходило из Сайгона в Ксуан-Лок и шло дальше к морю на Вунг-Тау, а также шоссе № 20, ведущее к плодородным районам Центрального Вьетнама. После недели боев, которые с переменным успехом вели наступающие и оборонявшиеся за обладание форпостами АРВ вокруг Ксуан-Лок, правительственным войскам удалось отбросить противника.

Кроме рейдов, направленных на изоляцию столицы Южного Вьетнама, Тра предпринял несколько операций с целью сократить протяженность ЛК АСВ и коридоров ее предстоящего наступления на Сайгон. То, что собирался проделать Тра в 1975 и 1976гг., во время большой кампании, он уже пытался осуществить в ходе Новогоднего наступления 1968-го на столицу. Один из “зубов” пяти-зубца наступления нацеливался с северо-запада вдоль главной линии Тай-Нинь-Сайгон, другой с севера, от Ан-Лока, еще один с северо-востока через Бьен-Хоа. Четверым генерал Тра собирался впиться в противника с юга, а пятым – с запада. Чтобы подготовить почву для штурма на пяти направлениях и расчистить пути наступления, Тра атаковал аванпосты АРВ с северо-запада, севера и востока от Сайгона. Используя численное превосходство, он сумел овладеть большинством этих опорных пунктов, и к осени 1974-го его войска заняли позиции уже значительно ближе к Сайгону.

“Стратегические рейды” АСВ в ВР 2 (на Центральном плоскогорье и территории от Нья-Транга до Да-Нанга) носили такой же целевой характер. Одна задача состояла в том, чтобы уничтожить форпосты АРВ в самом “тыловом коридоре” АСВ, соединявшем ДМЗ с Лок-Нинь, или в непосредственной близости от этого пути. Второе, выдавить части АРВ с позиций на склонах гор на узкую прибрежную равнину и создать условия для наступления частей АСВ на крупные приморские города. Чтобы очистить “тыловой коридор”, АСВ превосходящими силами атаковала форпосты АРВ в Дак-Пеке, Тьеу-Атаре и Плей-Ме. Два укрепленных пункта пали, а третий, Плей-Ме, смог устоять, несмотря на ожесточенный натиск противника. Выполнение второй части плана предусматривало рад атак с запада на восток и маневров в северном секторе района. Многие из этих ударов увенчались успехом, хотя и стоили коммунистам больших потерь. К концу сезона дождей части АСВ в центральном регионе заняли позиции на расстоянии полета артиллерийского снаряда от главных городов на побережье (Да-Нанга, Куанг-Нгая и Куи-Нгона).

В северной трети Южного Вьетнама главные усилия АСВ посвятила “стратегическим рейдам”, направленным на изоляцию старой императорской столицы, Хюэ. Командир I корпуса АРВ генерал-лейтенант Труонг, как обычно, искусно маневрировал своими войсками. К юго-востоку от Хюэ АРВ дала мощный отпор противнику, сражаясь так, как она только и могла сражаться при опытном командире, но все равно круг вокруг Хюэ сомкнулся.

“Стратегические рейды” АСВ в период с марта по октябрь 1974-го завершились успешно. С точки зрения общих задач, в результате этих действий коммунисты обрели инициативу, овладели территориями с проживающим там населением, измотали противника и подорвали моральный дух его войск и населения, а также повысили боеспособность формирований АСВ. Частные задачи, поставленные в каждом отдельном случае, также преимущественно оказались достигнуты: “тыловой коридор” очищен, подходы для предстоящего наступления АСВ открыты, а части в большинстве случаев либо вышли на “стартовые позиции”, либо находились рядом с ними‹17›.

Успех “стратегических рейдов” и признаки развала в Южном Вьетнаме подсказали Ле Зуану, что пора менять стратегию. С июля по октябрь 1974 гг. в Политбюро ЦК ПТВ шли споры насчет того, какие действия надлежит предпринять во время сухого сезона 1974 – 1975 гг. К концу октября Политбюро определилось в отношении 1975 и 1976 гг. В 1975-м, согласно принятой концепции, предстояло интенсифицировать атаки на главном поле предстоящей битвы, в дельте Меконга. На других участках следовало перейти к ограниченным операциям по открытию подходов для предстоящего наступления и расширению “тылового коридора” к востоку от Аннамского хребта. В 1976-м Политбюро ЦК ПТВ намеревалось начать полномасштабное наступление и, наконец, выиграть войну.

Политбюро явно скоромничало. Впрочем, у него имелись основания не зарываться. Прежде всего, коммунисты уже дважды обожглись, несвоевременно начав свои “Великие наступления” и “Великие восстания”. Кроме того, в 1975-м северные вьетнамцы переоценивали боеспособность ВСРВ. “Стратегические рейды” АСВ в первой половине 1974-го обнаружили некоторые признаки упадка в АРВ, снижения ее боеспособности, но в Генеральном штабе продолжали считать, что ВСРВ, по крайней мере, технически, все еще превосходит по силам войска АСВ.

Третьим фактором, сдерживавшим Политбюро, было его понимание, что для крупномасштабного наступления в Южном Вьетнаме у АСВ нет еще адекватного тылового обеспечения. В ноябре 1974-го Ле Дук Тхо, к тому времени второй по значению руководитель Северного Вьетнама после Ле Зуана, сказал представителям ЦУЮВ: “Наши материальные ресурсы все еще недостаточны, особенно в том, что касается оружия и боеприпасов… Поэтому мы должны ограничить боевые операции в 1975-м, чтобы поберечь наши силы для 1976-го, когда мы развернем широкомасштабные атаки…”‹18› И наконец, последний фактор заключался в том, что Политбюро все еще опасалось возвращения на сцену ТВД главного игрока. К октябрю 1974 года в Ханое пришли к выводу, что новое вступление в войну Соединенных Штатов практически невозможно, однако коммунисты все еще сомневались. Только события декабря 1974-го и января 1975-го смогли дать им полную уверенность.

В конце октября 1974-го Политбюро ЦК ПТВ собрало в Ханое командиров основных боевых соединений и политработников высшего звена, чтобы довести до них стратегическую концепцию 1975 – 1976гг. В конечном итоге собрание оказалось похожим на некий фарс в том, что касается принятия военных решений, поскольку в качестве одного из делегатов там присутствовал генерал Тран Ван Тра, командующий “бастионом”, фронтом В-2.

Чтобы понять происходившее в Ханое нноябре и декабре 1974-го, нужно кое-что знать о Тран Ван Тра. Тра был южанином. Он родился в 1918 году в провинции Куанг-Нгай‹19›, обратился в “коммунистическую веру” в 1940-м и, подобно многим товарищам по партии, пару лет отсидел во французской тюрьме. Во время Первой Индокитайской войны, когда Зиап, Ван Тьен Дунг и остальные сражались с французами и в конце концов победили их при Дьен-Бьен-Фу, Тра находился на Юге. Какой пост занимал там Тра и что конкретно делал, не очень ясно. В соответствии с Женевскими договоренностями, определенная часть южных вьетнамцев, и среди них Тра, была “перемещена” на Север. Находясь там, Тра дослужился к 1958 году до генерал-майора. В 1963-м он вновь отправился на Юг, а в 1968-м сделался генерал-лейтенантом и командующим фронтом В-2. В 1968-м он командовал крупномасштабным наступлением на Сайгон. Но звезда Новогоднего наступления закатилась, а вместе с ней ушел в тень и Тра.

В 1974 году он фактически являлся некой “отдельно стоящей фигурой” в коммунистической военной иерархии, непробиваемым южанином среди северян, который отсиживался где-то в джунглях Южного Вьетнама, пока они проливали кровь, сражаясь с французами в 1954-м. Тра распирало от уверенности в себе, от сознания величия собственного “я” и убежденности в своей необычайной мудрости и проницательности. Конечно же, у Тра имелась собственная теория того, как можно выиграть войну. Он считал, что этого нельзя достичь, наступая из ДМЗ на Хюэ, невозможно также, атакуя из Камбоджи и в дельте реки Меконг. Единственный способ добиться желаемого – ударить всеми силами на Сайгон, чтобы нанести “решающий удар по вражескому логову и раз и навсегда положить конец войне”‹20›.

Летом и в начале осени 1974-го Тра со своими товарищами в ЦУЮВ выработали схему действий для претворения в жизнь этого замысла. Если бы все пошло так, как намечал себе Тра, он мог взять Сайгон штурмом в 197 5-м. Если бы это не удалось сразу, он подготовился бы к тому, чтобы довершить дело в 1976-м. Вне зависимости от того, как будут развиваться события в будущем, в начале 1975 года предстояло провести ряд предварительных операций (см. карту на с. 732). Первым делом, Тра должен был очистить направление Тай-Нинь – Сайгон и занять черную симметричную гору Ба-Ден (Черная Дева), доминировавшую над Тайниньской равниной и являвшуюся важнейшим для АРВ центром радиорелейной связи и наблюдательным пунктом. Затем Тра собирался взять несколько ключевых городов к северу и северо-западу от Сайгона, чтобы с этих позиций начать штурм самого города. Третьей и самой главной задачей Тра являлся захват удерживаемого АРВ транспортного узла, города Дон-Луан (иногда называемого также Доан-Дук или Донг-Ксоай). Очистить Дон-Луан нужно было для того, чтобы свободно перебрасывать живую силу, технику и грузы из Камбоджи (и те, что поступали через “тыловой коридор”) в точку к востоку от Бьен-Хоа, с целью создания там базы для удара по Сайгону с востока. Немного с опозданием Тра замечает, что “если бы условия позволили”, падение Дон-Луана дало бы возможность изолировать провинцию Пуок-Лонг, превратив ее в легкую добычу‹21›.

Именно Тра и его план превратили Политбюро и Генеральный штаб АСВ в участников комедии с лихой интригой, “закрученными” событиями на авансцене и громким шепотом из-за кулис. Что бы там ни говорили потом коммунисты о своем научном подходе к войне, превозносимом Марксом, Лениным и Мао вместе с Зиапом, генерал Тра, с его “частной антрепризой”, разнес вдребезги все эти премудрые теории.

Согласно последовательности событий по Тра, в конце октября Политбюро вызвало его и главного комиссара фронта, Фам Хунга, человека номер один в ЦУЮВ, из ставки в Камбодже в Ханой. Тра и Хунг отправились в путь 13 ноября. Примерно в то же самое время Генеральный штаб в Ханое и лично генерал Дунг отправили в ЦУЮВ и в штаб фронта В-2 одного закончившего лечение в ханойском госпитале генерал-майора АСВ, которому было поручено довести до сведения товарищей стратегическую концепцию Политбюро на 1975 и 1976 гг. Естественно, Тра и Хунту отправили предупреждение, чтобы они “сидели дома”. Тра говорит, что они с Хунгом никаких телеграмм не получали. Спрашивается, к чему тогда было городить все эти 20 000 километров коммуникаций, если даже командиры такого уровня не получали посланных им начальством депеш? С присущей ему наглостью Тра заявляет, что, даже если бы приказ и поступил, они с Хунгом все равно поехали бы в Ханой. В общем, по всей видимости, он все же получил послание. Эпизод с приказом свидетельствует об антипатии, которую в Генеральном штабе питали к Тра. В октябре он требовал прислать ему четыре дивизии немедленно, чтобы реализовать свой план. В Ханое отказали. Вполне очевидно, что в ноябре там совсем не хотели, чтобы товарищ Тра пришел и начал переворачивать вверх дном все их планы.

Так или иначе, Тра и Хунг прибыли в Ханой 22 ноября, и началось родео. Офицер по оперативным вопросам Генерального штаба, генерал-майор Хьен, поставил Тра и Хунга в курс дела относительно схемы действий в 1975 и 1976 гг. Увидев, что план его амбициозной игры на фронте В-2 под угрозой, Тра запротестовал. Он указал, что надо пользоваться моментом и не упускать возможности, которая предоставляется из-за снижения боеспособности АРВ и неразрешимых проблем в правительстве Тхиеу.

Через два дня Генеральный штаб нанес Тра еще один удар. Не поставив его в известность, генерал Ван Тьен Дунг (действуя по приказу Ле Зуана) отправил в ЦУЮВ и штаб фронта В-2 (оттуда в свою очередь известили Тра) приказ, отменявший операцию по взятию Дон-Луана, главную акцию, спланированную Тра на начало кампании сухого сезона 1974 – 1975 гг. Но и это еще не все. По распоряжению начальника Генштаба, 7-я пехотная дивизия (с которой Тра и планировал захват Дон-Луана) и 429-й саперный полк (элитная часть специального назначения) перебрасывались на фронт В-3 в южные горные районы. Эти два решения фактически ломали весь план Тра.

Действия Генштаба (и Дунга) сбивают с толку опытного военного наблюдателя, поскольку противоречат не только законам штабной работы, правилам построения командных связей, этике армейских взаимоотношений, но и самому здравому смыслу. Кто это отдает приказы через голову командира, тем более тогда, когда он сам находится рядом, в главном штабе? Что это вообще за армия такая, где могут подобным образом поступать с командиром столь высокого ранга? Общий вопрос становится более конкретным, если учесть, что Тра (и Хунг), получив плевок в лицо, утерлись, как будто так и надо. По крайней мере, такой вывод напрашивается из труда, написанного генералом Тра‹22›.

Однако Тран Ван Тра никогда бы не дослужился до командующего фронтом, генерал-лейтенанта, если бы только “утирался” и отсиживался в обороне. Мобилизовав силы свои и Фам Хунга, он добился, чтобы мнение руководства ЦУЮВ и фронта В-2 было представлено северовьетнамскому Военному комитету. На заседании этого комитета, состоявшемся 3 декабря, Тра изложил свой план, потребовал назад 7-ю дивизию и, как всегда, не отличаясь скромностью, заявил, что ему нужны еще дополнительные дивизии с других фронтов. После долгих споров и препирательств Тра сказали, что 7-ю дивизию он может оставить себе, но 429-й саперный полк все равно нужно отправить в горы. Кроме того, Военный комитет информировал Тра, что его предложение по поводу отмененной атаки на Дон-Луан будет рассмотрено.

Затем дела приняли странный оборот. Через несколько дней (примерно 6 декабря) Хунгу позвонили и сказали, что товарищ Ле Зуан хотел бы видеть их с Тра у себя дома сегодня вечером. После обмена любезностями Ле Зуан перевел разговор к запланированному Тра рейду на Дон-Луан. Тра, ничуть не смущаясь, спросил Ле Зуана, зачем он отменил операцию. Ле Зуан ответил, что это было сделано, чтобы поберечь войска для запланированного на 1976 год наступления. Тра объяснил, что его план не предусматривал применения большого воинского контингента, – между прочим, это была ложь, так как для взятия Дон-Луана он собирался задействовать четыре полка. Ле Зуан дал добро на операцию, и Тра, естественно, немедленно послал соответствующий приказ в свой штаб. Тут неразбериха достигла, наконец, самого верха. Генштабу отплатили той же монетой, политический руководитель страны отменил решение главного военного начальства АСВ, даже не поставив его в известность. Это что, типичный пример – воспользуемся цитатой из Тра – “эры революции и науки под руководством марксистско-ленинской партии…”?‹23›

Рано или поздно за подобный непрофессионализм в принятии решений приходится платить солдатам на поле боя. К тому моменту, когда пришла вторая корректива, войска АСВ (7-я дивизия), которым предстояло участвовать в операции по взятию Дон-Луана, двигались к горным районам, а танки и 130-мм орудия (средства поддержки атаки на Дон-Луан) направлялись к районам базирования в Камбодже. Теперь приходилось возвращать на свои места живую силу и технику. В результате начало штурма Дон-Луана было отложено до 22 декабря. 26 декабря, после артподготовки, за время которой артиллерия сделала по городу 1000 выстрелов, части 7-й дивизии АСВ захватили Дон-Луан. Тра получил коридор на восток. Настало время испортить жизнь жителям Пуок-Лонга, города и столицы провинции с одноименным названием, и товарищ Тра взялся за разработку плана.

Командующий фронтом В-2 собирался создать проблемы командиру III корпуса АРВ по всей зоне его ответственности, чтобы он не мог послать значительной помощи в Пуок-Лонг. Соответственно, Тра приказал только что сформированной 6-ой дивизии АСВ наступать в провинции Бинь-Туй, к востоку от Сайгона. Неподалеку от города Тай-Нинь, к северо-западу от Сайгона, 205-й полк АСВ, усиленный артиллерией, атаковал отдаленные южновьетнамские посты и гору Ба-Ден. После ожесточенных боев АРВ отразила атаки, хотя роте, удерживавшей Черную Деву, пришлось, в конце концов, отойти. Обманные маневры достигли цели. Командир III корпуса АРВ генерал Донг оказался связан боями повсюду в ОТР своего корпуса и не смог уделить должного внимания и послать соответствующие подкрепления, чтобы избежать катастрофы в Пуок-Лонг.

Видя, что петля вокруг Пуок-Лонга затягивается, генерал Донг сумел все же кое-что наскрести. По воздуху он отправил в город батальон 7-го пехотного полка из 5-й дивизии АРВ. Таким образом, когда начались бои за этот населенный пункт, оборонял его всего один батальон регулярных войск и два боеспособных батальона Региональных сил. Кроме того, в Пуок-Лон-ге находилось примерно 3 000 дезорганизованных бойцов южновьетнамских Региональных и Народных сил, которых подразделения АСВ выгнали из окружавших город форпостов. В общем, войск не хватало.

Штурмовые части АСВ численно значительно превосходили противника. Тра задействовал 7-ю дивизию АСВ и вновь созданную 3-ю дивизию, усилив их двумя отдельными полками пехоты, полком ПВО, артиллерийским и танковым полками. Все они подчинялись командованию 4-го корпуса АСВ. Исход этой битвы был вполне предсказуем. Как бы хорошо ни дрались солдаты АРВ, у них отсутствовали шансы выстоять под кинжальным огнем артиллерии против почти трех дивизий АСВ, действовавших при поддержке танков. 6 января 1975 года Пуок-Лонг пал к ногам Тра и его 4-го корпуса.

ВСРВ мало что сделали для предотвращения катастрофы. ВВС Южного Вьетнама не хватало самолетов, летчикам опыта и “пороху”, чтобы летать достаточно низко для обеспечения нормальной непосредственной огневой поддержки осажденной пехоте. Поскольку на всех транспортных артериях, ведущих к Пуок-Лонгу, “сидела” АСВ, оставалась одна возможность помочь запертому гарнизону – перебросить подкрепления по воздуху, но помощь эта фактически не поступала. В довершение всего, у ОГШ отсутствовали в резерве крупные части. Общий стратегический резерв, состоявший из дивизии морской пехоты и воздушно-десантной дивизии, находился далеко на севере, в ОТР I корпуса АРВ. С опозданием ОГШ приказал единственной имевшейся в его распоряжении боевой части, 81-й воздушно-десантной группе рейнджеров, послать две роты в Пуок-Лонг. Они прибыли как раз вовремя, поскольку мясорубка АСВ уже прокрутила все остальные имевшиеся в городе части АРВ. Южновьетнамцы понесли серьезные потери. Из 5 400 принадлежавших к разным частям военнослужащих в живых осталось не более 850 человек. Из обеих рот рейнджеров уцелело всего 85 человек, из пехотного батальона АРВ – 200. Попавшие в плен чиновники гражданской администрации были казнены.

Потери, да к тому же утрата целой провинции, еще больше лишили южновьетнамцев присутствия духа. АРВ и правительство Тхиеу доказали свою неспособность предотвратить катастрофу. Со своей стороны АСВ продемонстрировала не только численное превосходство, но и показала невиданный прежде профессионализм в ведении наступательных действий. Кроме всего прочего, сражение за Пуок-Лонг сделало очевидным тот факт, что США не вмешаются и не спасут Вьетнам. Таким образом, погибла последняя надежда Республики Южный Вьетнам, теперь и оба противника поняли – Север выиграет войну.

1. Gen. Cao Van Vien, The Final Collapse, Indochina Monographs (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1982), p. v; and Stephen T. Hosmer, Konrad Keller, Brian M. Jenkins, The Fall of South Vietnam: Statements by Military and Civilian Leaders (Santa Monica, CA: Rand Corp., 1978), p. 6.

2. Col. Gen. Tran Van Tra, Vietnam: History of the Bulwark B-2 Theatre, Vol5: Concluding the 30- Years War (Ho Chi Minh City: Van Nghe Publishing Plant, 1982), p. 33.

3. William E. Le Gro, Vietnam From Cease-Fire to Capitulation (Washington, D.C.: U.S. Army Center of Military History, 1981), p. 28.

4. William J. Duiker, The Communist Road to Power in Vietnam (Boulder, CO: Westview Press, 1981), p. 301.

5. Nixon, No More Vietnams, p. 184.

6. Hosmer, Keller, and Jenkins, The Fall, p. 43.

7. Sr. Gen. Van Tien Dung, Great Spring Victory (Foreign Broadcast Information Service, Daily Report: Asia and Pacific, Vol. 4, No. 110, Supplement 38, 7 June 1976), 1:1-2; Vien, Final Collapse, pp. 38-39; Tra, Bulwark, pp. 53 and 65; Tang, Vietcong Memoir, p. 229.

8. Public Law 93-189, 17 December 1973.

9. Tang, Vietcong Memoir, p. 227.

10. Dung, Great Spring Victory, 1:5.

11. Anthony B. Lawson, “Survey of the Economic Situation of RVNAF Personnel, Phase III,” report by the DAO Special Studies Section, pp. 2-17; quoted in Stuart A. Herrington, Peace with Honor (Novato, CA: Presidio Press, 1983), pp. 86-87.

12. U.S. Committee on Foreign Relations, Vietnam: May 1974, a staff report, 93d Congress, 2d Session, 5 August 1974, p. 6.

13. Gabriel Kolko, A natomy of a War: Vietnam, the United States, and the Modern Historical Experience (New York: Pantheon Books, 1985), p. 493.

14. Hosmer, Keller, and Jenkins, The Fall, p.

19. 15. Ibid., p. 20.

16. Ibid., p. 60.

17. For a detailed and excellent discussion of the NVA “strategic raids,” see Le Gro, Vietnam from Cease-Fire to Capitulation, pp. 96-132.

18. Jta, Bulwark, p. 106.

19. Pike, PA VN, p. 359. The bulk of the biographical material on Tra is from Pike's PA VN.

20. Tra, Bulwark, pp. 93, 96-98.

21. Ibid., pp. 100-101.

22. Ibid., p. 108.

23. Ibid., p. 112.

 

Глава 26.

Разгром. 1975 г.

Начиная с 18 декабря 1974-го, за день до атаки на Дон-Луан, Политбюро ЦК ПТВ и Военный комитет вновь собрались для обсуждения концепции боевых действий в 1975 году. Генштаб АСВ продолжал осторожничать и предварительно наметил серию атак для расширения “тылового коридора” к востоку от Аннамского хребта. Главным объектом применения сил штаб избрал Дук-Лоп, небольшой форпост на шоссе № 14 в южных горных районах, который предстояло атаковать трем дивизиям. Несмотря на то что срединная часть Южного Вьетнама не входила в зону его ответственности, неугомонный генерал Тран Ван Тра не отказал Генштабу в дельном совете, указав на то, что Дук-Лоп – незначительный пункт обороны, и, если уж Генштаб не знает, куда деть три дивизии, надо выбрать что-нибудь более важное, например Бан-Ме-Туот. Бан-Ме-Туот действительно бът важным объектом, крупным городом, столицей провинции Дарлак и местом, где находилась база ВВС ВСРВ. Город располагался на шоссе № 14, главной из удаленных от побережья дорог, связывавшей юг и север, и на шоссе №21, откуда из Бан-Ме-Туо-та лежал путь к морю, в Нья-Транг и Фан-Ранг.

Генерал Хьен, офицер по оперативным вопросам Генштаба АСВ, возразил Тра, с раздражением заметив, что если уж брать крупный город в горной части страны, то лучше ударить несколькими дивизиями на Контум, а потом на Плейку (два самых важных города). Такая операция помогла бы очистить всю центральную область Аннамских гор. Но Тра, как и полагается многомудрому всезнайке, имел “в кармане” ответ. По его описанию, все выглядело так: “Я не согласился и, улыбнувшись, ответил очень вежливо… "Полагаю, штурмовать Контум и Плейку значит атаковать там, где неприятель сильнее всего… там враг будет ждать нас… Но нападение на Бан-Ме-Туот окажется полной неожиданностью для врага, причем это будет атака в незащищенный тыл… Если мы захватим объект в тылу, враг в будет смятен и потрясен"”‹1›. Так, в спорах о планах на предстоящий год, декабрь 1974-го перетек для руководства АСВ в январь 1975-го. У военных и, прежде всего, у Политбюро имелись причины не спешить. Во-первых, они хотели посмотреть, чем закончатся бои за Фуок-Лонг, а во-вторых, подождать возможной реакции США. 6 января ответ на оба вопроса был получен, а значит, могла быть утверждена схема действий на 1975 год.

8 января Ле Зуан и Политбюро дали руководящие указания Военному комитету и Генштабу. Главный удар предполагалось нанести в центральных горных районах, но не против Бан-Ме-Туота и Туй-Хоа на побережье, а в сторону этих населенных пунктов. Далее, как решил Ле Зуан, надлежит очистить от войск АРВ провинцию Бинь-Динь и расширить “освобожденную зону” в северном направлении. На фронте В-4 (район Куанг-Три – Тхуа-Тхиен) АСВ должна овладеть территорией между Хюэ и Да-Нангом.

Распоряжение Ле Зуана от 8 января в отношении Бан-Ме-Туо-та явно не устраивало Тра, который “поймал” Ле Зуана после совещания и принялся “продавливать” идею штурма Бан-Ме-Туота. Ле Зуан не сказал ничего определенного. Он оказался между двух огней: с одной стороны генерал Дунг и Генштаб, не желавшие наступать на Бан-Ме-Туот, с другой клика агрессивных южан, Ле Дук Тхо и Тра, которые только этого и добивались. Ле Зуан предполагал сбросить груз решения задачи на Военный комитет. Вечером 8 января Лу Дук Тхо и его сторонники начали атаку на Ле Зуана, и тот, в конце концов, уступил.

9 января Военный комитет, на котором председательствовал Зиап, собрался для завершения рассмотрения указаний Ле Зуана, отданных на прошлом заседании. Не успело совещание начаться, как выступил Ле Дук Тхо, не дожидаясь, пока ему предоставят слово. Смерив всех холодным взглядом, он произнес: “Будет просто абсурдом, если мы, имея в центре пять дивизий, не возьмем Бан-Ме-Туот”‹2›. Затем Тхо вышел. Политбюро ЦК ПТВ сказало свое слово. Несколько ошеломленный всем случившимся, Зиап (вместе с Дунгом) принялся готовить план операции под кодовым названием “Кампания 275”.

Так к 9 января Тран Ван Тра (если верить его книге) обдурил Военный комитет и Генштаб, заставив их похоронить острожную стратегию и утвердить все его планы. Среди нескольких триумфов, одержанных Тра подряд один за другим, есть еще один. Он показал, чего на деле стоит “марксистско-ленинский подход к принятию решений” в исполнении Политбюро ЦК ПТВ, Военного комитета и Генштаба АСВ.

У этой акции Тра по демаскировке начальства есть постскриптум. Забежим немного вперед. В 1975-м Тра избежал возмездия за свою игру с Дунгом и Генштабом и высоко поднялся при послевоенном режиме. В 1982 году он опубликовал книгу “История фронта "Бастион", В-2. Том V”, где раскрыл тайны “научного подхода” северовьетнамского руководства к войне. Когда книга Тра поступила в продажу, в Ханое и Хо Ши Мине (Сайгоне), северовьетнамский “истэблишмент” взорвался. Они попытались отправить под нож весь тираж, потом приложили немало усилий, чтобы не дать ни одной книжке покинуть Северный Вьетнам. Это им не удалось, однако товарищи вскоре свели счеты со своим собратом Тра. В 1982-м или в начале 1983-го он исчез. В лучшем случае оказался под домашним арестом, в худшем – отправился “на перековку” в северовьетнамский ГУЛАГ‹3›. Ближе к концу своей наделавшей шуму книги Тра, чуявший, что особых почестей ему ждать не приходится, заметил: “…Я знал, что мне еще придется удивляться. Впереди предстоит много сюрпризов как хороших, так и плохих”‹4›. Брат Тра снова оказался прав, хотя бы наполовину.

Битва за Фуок-Лонг, продемонстрировавшая бессилие АРВ и Соединенных Штатов, стала поворотным пунктом во время Третьей Индокитайской войны. Сражение за Бан-Ме-Туот послужило началом конца РВ. Бан-Ме-Туот находился в зоне ответственности II корпуса АРВ, также известной как Военный район 2 (ВР 2), защищать который для АРВ представлялось сложной задачей. На этой большой, покрытой горами территории не хватало нормальных дорог, а те, что были, словно специально предназначались для устраивания на них засад. В западных районах Аннамских гор жили горцы, обычно недовольные любым вьетнамским правительством, всегда готовые бунтовать и строить козни. Густонаселенная приморская провинция на востоке, Бинь-Динь, еще с далеких дней Вьетминя являлась настоящим рассадником коммунизма. Стратегическими пунктами обороны служили шесть городов. В горах на западе – Контум, Плейку (место, где располагался штаб корпуса) и Бан-Ме-Туот. Все они были столицами провинций, узловыми пунктами на транспортных магистралях, в каждом имелся крупный аэродром. На побережье главными городами являлись Нья-Транг, Туй-Хоа и Куи-Нгон – тоже столицы, а также морские и воздушные порты. В этой местности требовалась особо точная работа разведки и способность командования быстро реагировать на изменение ситуации и перебрасывать в тот или иной район подкрепления воздушным путем.

Особенно важным это представлялось ввиду нехватки у юж-новьетнамцев войск и материально-технических средств в округе, где дислоцировались две дивизии II корпуса АРВ, семь групп рейнджеров и одна бронетанковая бригада. Состоявшая из четырех полков 22-я дивизия АРВ обороняла прибрежные равнины, провинции Бинь-Динь и Фу-Ен. 23-я дивизия защищала центральные горные районы, имея три своих полка в Плейку, а один в Бан-Ме-Туоте, где также находилась одна группа рейнджеров и части Региональных сил. Большинство групп рейнджеров дислоцировалось к западу от Контума. Войска АРВ испытывали нехватку почти всего, а моральный дух и дисциплина личного состава оставляли желать лучшего.

Силы АСВ в данном регионе составляли пять дивизий Главных сил (3-я, F-10-я, 320-я, 968-я и 316-я). 3-я дислоцировалась в провинции Бинь-Динь, 968-я дивизия стояла перед Контумом, а 10-я, 320-я и 316-я концентрировались для удара по Бан-Ме-Туоту. Плюс к этим дивизиям у АСВ здесь действовало пятнадцать танковых, артиллерийских, зенитных и инженерных полков, всего 75 000 – 80 000 человек. Все они прошли хорошую подготовку, имели все необходимое снаряжение и грамотных командиров. Главным среди них являлся преемник Зиапа, старший генерал Ван Тьен Дунг, которого Политбюро ЦК ПТВ послало организовывать и проводить штурм Бан-Ме-Туота, вероятно, чтобы как-то загладить обиду, нанесенную Дунгу хитроумным товарищем Тра.

План Дунга не отличался особой затейливостью. Предстояло тайно сосредоточить вблизи города превосходящие силы, для чего следовало сначала провести отвлекающие маневры в зоне ответственности II корпуса АРВ. Затем генерал собирался перерезать ведущие к городу дороги и захватить аэропорт, чтобы лишить защитников возможности получать подкрепления по земле и по воздуху, а потом обрушиться на них всей мощью и взять город.

Как обычно АСВ невольно помогали некомпетентные руководители АРВ. Негибкая политика Тхиеу вынуждала командование II корпуса разбрасывать силы. Командир корпуса, генерал-майор Фам Ван Фу, тоже вложил свою лепту в дело победы противника. Несмотря на донесения корпусной разведки и второго отдела ОГШ о том, что Дунг собирается штурмовать Бан-Ме-Туот, Фу до самого последнего момента пребывал в святой уверенности, что цель врага – Плейку или Контум. Только примерно 1 марта Фу все же перебросил в Бан-Ме-Туот 53-й полк 23-й дивизии АРВ.

Конечно, просчет Фу сыграл на руку противнику, впрочем, сомнительно, что, даже действуй он иначе, командир II корпуса смог бы изменить ситуацию. У Фу не хватало войск, чтобы выполнять приказ Тхиеу – удерживать все и везде – и еще отбивать атаку концентрированных сил трех дивизий. А раз у Фу фактически отсутствовали шансы на победу, Дунг просто не мог проиграть. Он владел инициативой и располагал превосходящими силами.

Дунг пишет, что сражение за Бан-Ме-Туот началось 1 марта с серии маневров и нападений На различные объекты к западу от Плей-ку. Остальные источники называют датой старта кампании при Бан-Ме-Туот 4 марта, когда части АСВ перерезали шоссе № 19 в двух местах на участке Куи-Нгон – Плейку. 5 марта 320-я дивизия АСВ в трех точках блокировала шоссе № 21 между Бан-Ме-Туотом и побережьем. Таким образом, две дороги от моря в горы в течение суток оказались под контролем противника. 8 марта 9-й полк АСВ из состава 320-й дивизии АСВ перерезал шоссе № 14 к северу от Буон-Блеч, изолировав Бан-Ме-Туот. Теперь все было готово для решающего штурма.

В 02.00 10 марта солдаты АСВ ринулись в атаку на Бан-Ме-Туот и на аэродром, расположенный к северу, в Фуонг-Дук. Артиллерия АСВ вела плотный и точный огонь. Так, уже к 10.00 атаковавшая с севера 320-я дивизия АСВ углубилась в город на значительное расстояние. К ночи 10 марта АСВ овладела центром Бан-Ме-Туота, но на западе, юге и востоке все еще шли ожесточенные бои. Сражения вокруг города продолжались и на следующий день, не утихали они в пригородах, особенно в районе аэропорта, но 12 марта генерал Фу Заявил, что Бан-Ме-Туот пал.

Где-то 11 или 12 марта произошел один из тех инцидентов, которые порочили репутацию АРВ. 23-я группа рейнджеров АРВ перед началом штурма дислоцировалась в Буон-Хо, примерно в двадцати километрах к северу от Бан-Ме-Туота. По мере развития событий группа выдвинулась к городу, не встречая заметного противодействия со стороны неприятеля, отступавшего к предместьям Бан-Ме-Туота, где уже закрепились силы 320-й дивизии АСВ. Когда рейнджеры соединились со своими, командир 23-й дивизии АРВ, бригадный генерал Ле Ван Туонг, велел им прекратить атаку и приказал отправиться на вертолетную площадку за пределами города, чтобы обеспечить эвакуацию его жены и детей. После этого рейнджеры вернулись к Бан-Ме-Туоту, доступ в который оказался полностью заблокирован значительными силами противника. Таким образом, Туонг дал возможность АСВ консолидироваться в городе.

12 марта президент Тхиеу приказал генералу Фу отбить у неприятеля Бан-Ме-Туот. С этой целью ОГШ по воздуху отправил в Контум последнюю резервную часть, 7-ю группу рейнджеров, с целью высвободить 44-й и 45-й полки 23-й дивизии АРВ. Последние были воздушным путем переброшены в Фуок-Ан, откуда им предстояло контратаковать в западном направлении, чтобы захватить Бан-Ме-Туот и прийти на помощь батальону 53-го полка АРВ, все еще удерживавшему аэродром. Возглавлять контратаку должен был командир 23-й дивизии АРВ генерал Туонг, тот самый, который отправил рейнджеров прикрывать эвакуацию своей семьи.

Ответная атака АРВ началась 15 марта и практически немедленно захлебнулась. Проводилась она без участия танков и артиллерии и почти без поддержки с воздуха. Не хватало боеприпасов и продовольствия, возможность же подвести все необходимое отсутствовала, поскольку шоссе № 21 контролировал противник. Но не эти факторы, которые обычно бывают весьма существенны, стали подлинной причиной катастрофы. Хуже всего оказалось то, что в Бан-Ме-Туоте, тыловой базе 23-й дивизии АРВ, находились семьи военнослужащих. Когда солдаты выгрузились из вертолетов в Фуок-Ан, то вместо того, чтобы занять места в боевых порядках и атаковать, кинулись искать своих жен и детей. Найдя их, солдаты сняли униформу, бросили оружие и вместе с чадами и домочадцами поспешили к Нья-Трангу. Итак, не успев начаться, контратака АРВ рассыпалась.

ОГШ следовало бы предвидеть подобное развитие событий, помнить, сколько бед понаделал “семейный синдром” в 1972-м в Ку-анг-Три и до того в других местах. Ничуть не больше предусмотрительности и профессионализма проявило и командование АРВ, непосредственно руководившее действиями войск в зоне боев. Командир корпуса Фу неверно оценил обстановку: во-первых, не сумел предусмотреть намерений неприятеля, во-вторых, совершил грубый промах в оценке своих возможностей отбить Бан-Ме-Туот. Командир 23-й дивизии Туонг проявил себя и вовсе отвратительно. 16 марта он был легко ранен в лицо, но вместо того, чтобы, залепив ранку пластырем, вернуться к выполнению своего долга, эвакуировался в госпиталь в Нья-Транге.

Но все же самый сокрушительный удар ВСРВ нанесло решение Тхиеу. Вот некоторые предпосылки этого шага. К началу марта 1975 года события в Соединенных Штатах убедили Тхиеу в том, что американцы не вмешаются в конфликт, чтобы спасти РВ, а в будущем собираются еще сильнее урезать военную помощь его стране. 10 марта, когда три дивизии АСВ начали штурм Бан-Ме-Туота, Тхиеу, похоже, утратил последние сомнения в отношении перспектив развития событий. 11 марта он пригласил на “рабочий завтрак” во Дворце Независимости премьер-министра Тран Тхиен Кьема, своего советника по вопросам безопасности генерал-лейтенанта Данг Ван Куанга (известного как “Толстый” Куанг) и начальника ОГШ генерала Као Ван Вьена‹5›. Когда все поели, Тхиеу достал маломасштабную карту и спокойно заявил, что ВСРВ не смогут держать оборону повсеместно, а потому их следует передислоцировать так, чтобы они защищали лишь наиболее жизненно важные районы Южного Вьетнама.

Тхиеу хотел сохранить только территории к югу от линии, начинавшейся чуть севернее Туй-Хоа и протянувшейся на запад до границы с Камбоджей, при этом некоторые из них пришлось бы отвоевывать. Большую часть всего того, что находилось выше, включая Контум и Плейку, пришлось бы просто бросить. В отношении ВР 1 концепция Тхиеу и вовсе представлялась двусмысленной. Он хотел удержать Хюэ, но если это не получится, тогда хотя бы Да-Нанг. Если же и это окажется невозможным, тогда Куанг-Нгай или Куи-Нгон, а уж в самом крайнем случае хотя бы Туй-Хоа. Что интересно, Тхиеу обозначил на своей карте линию континентального шельфа, где недавно разведали нефть. Президент хотел, чтобы правительство сохранило контроль над нефтяными месторождениями.

Выслушав Тхиеу, трое его приближенных заерзали на стульях. Наконец напряженную тишину нарушил генерал Као Ван Вьен. Слова Вьена, произнесенные в самый острый момент истории Южного Вьетнама и записанные им самим спустя годы, говорят не в пользу руководства страны. Вот они: “Я сказал о том, что подобная передислокация и в самом деле была бы необходима и что я уже давно думал об этом. Но до поры до времени я держал свое мнение при себе, полагая, что предложение будет несвоевременным. Прежде всего, оно расходилось с курсом государственной политики, а второе, если бы даже я предложил такое, мои слова могли быть расценены как проявление пораженчества. Однако я воздержался и не указал, что, по моему мнению, мы уже опоздали, и такая масштабная передислокация едва ли завершится успехом”‹6›. (Курсив автора.)

Есть тут нечто знакомое, будто бы уже слышанное ранее. Где-то в 1944 – 1945 гг. нечто подобное говорили Кейтель и Йодль Гитлеру, не желавшему уступать ни сантиметра немецкой земли на Восточном фронте. Руководство германского Генштаба тоже не хотело предлагать Гитлеру отступление, опасаясь прослыть пораженцами, и до самого конца не решались сказать ему, что война проиграна.

Как и Гитлер, Тхиеу тоже надеялся на чудо. Германский фюрер уповал на некие секретные вооружения, на смерть Рузвельта, Черчилля или Сталина, а Тхиеу ждал вмешательства Америки. И тот и другой чертили карты, окружали себя лизоблюдами и отдавали при-казь!, игнорируя реальную обстановку на полях сражений. Оба не доверяли генералам и вынашивали химерические планы отступления в какие-то “редуты” или анклавы, откуда можно будет продолжать войну. Оба потеряли доверие народа и самых главных приближенных и жили в постоянном страхе перед переворотом или подлым ударом ножом в спину. Конечно, во всем другом Гитлера и Тхиеу сравнивать не стоит, но в том, что касается военной области, они кажутся едва ли ни братьями-близнецами.

Поскольку никто не возражал, Тхиеу приступил к реализации планов “усекновения территорий”. 13 марта он вызвал в Сайгон генерал-лейтенанта Труонга, командира I корпуса АРВ, и велел ему бросить все и сосредоточиться на обороне Да-Нанга. Труонг тоже промолчал, но позднее признавался, что приказ “встревожил” его. Он хорошо помнил бегство военных и гражданских и панику в 1972-м. Но у Труонга, в отличие от злополучного командира II корпуса АРВ генерала Фу, еще оставалось немного времени, чтобы детально спланировать операцию.

14 марта Тхиеу призвал Фу на встречу в построенную американцами военно-морскую и военно-воздушную базу, порт Кам-Рань, где спросил, сможет ли он отбить Бан-Ме-Туот. Фу, надо думать, зажмурив глаза, сказал, что для этого потребуются подкрепления. Он знал, что их нет. Тогда Тхиеу изложил Фу задачу и отдал приказы: 1) отозвать только регулярные войска из Контума и Плейку и перебросить их на побережье, где перегруппировать и подготовить к атаке на Бан-Ме-Туот; 2) бросить части Региональных и Народных сил, весь “балласт”, а также гражданских в районе Плейку – Контум; 3) проделать все как можно быстрее и хранить цели передвижений в тайне и затем 4) отступать по провинциальной трассе № 7В, разбитой дороге, которой не пользовались уже в течение нескольких лет. (См. карту на с. 746.)

Если бы Тхиеу намеренно планировал катастрофу, то ничего лучше, чем то, что он приказал Фу, придумать бы все равно не смог. Увести регулярные войска – означало вызвать панику в рядах остальных, в том числе всего гражданского населения, которое бросилось бы спасаться по той же дороге, по которой предстояло отходить войскам. Немедленное и тайное отступление не оставляло возможности спланировать эту сложную и опасную операцию. И наконец, решение задействовать трассу № 7В стало гарантией неминуемой катастрофы. Она всегда представляла собой узкую тропу, а в последнее же время стала еще уже, поскольку люди перестали бороться с джунглями и вырубать заросли на обочинах. Мосты через реки давно были взорваны. Кроме Того, южнокорейские войска, контролировавшие зону до своего вывода в 1972-м, заминировали восточный конец дороги, который так и “остался заминированным”.

15 марта из Плейку выступил головной отряд, 20-я инженерная группа АРВ, которая конечно же не осталась бы без работы на трассе № 7В. Беда, однако, состояла в том, что у инженеров отсутствовало необходимое оборудование и снаряжение, чтобы привести дорогу в порядок. 16 марта началось хаотичное отступление основной колонны. Некоторые из тех частей, которым предстояло отойти из Плейку и Контума, ничего не знали об этом, другие получили приказ в последнюю минуту и, схватив только самое необходимое, бросили огромные запасы оружия и снаряжения. Местные части (состоявшие преимущественно из горцев), которым предстояло остаться на месте, взбунтовались и принялись резать, насиловать и грабить. Гражданское население пришло в панику и устремилось за отступавшими войсками. Фу и большинство старших офицеров II корпуса бросили солдат и улетели в Нья-Транг еще до фактического начала операции. Бригадный генерал, заместитель Фу, тоже по воздуху отправился в Туй-Хоа. Вскоре каждая часть, а потом и каждый отдельный человек в ней стали действовать сами по себе.

18 марта колонны отступающих и беженцев сгрудились у города Чео-Рео, поскольку военные инженеры никак не могли навести мост через реку Еа-Па. И тут всю эту беззащитную массу людей накрыла артиллерия 320-й дивизии АСВ. В панике солдаты бросали раненых товарищей, давили гражданских грузовиками и танками. К тому же пища и вода были на исходе. Казалось, хуже того, что произошло, быть уже не могло, однако те, кто так думал, ошибались. Самолеты южновьетнамских ВВС, пытавшиеся избавить колонну от давления АСВ, но, как обычно, летавшие слишком высоко, по ошибке поразили собственные войска, сожгли четыре танка, убили и ранили множество гражданских беженцев и практически уничтожили батальон рейнджеров. И все же отступление или, точнее, бегство продолжалось. Головные части перебрались через реку Калуй к западу от Конг-Сона и упорно продвигались вперед. К востоку от Конг-Сона несчастных ждал новый кошмар: инженеры АРВ не смогли обезвредить большинства корейских мин на оставшемся участке пути к Туй-Хоа. Пришлось повернуть на трассу № 436, где инженерным подразделениям, несмотря на огромные сложности, удалось навести мост через широкую реку Ба.

Но на этом испытания не кончились. Коммунисты, убедившись, каким маршрутом пойдет колонна, поставили между мостом и Туй-Хоа пять блокпостов. “Колонна скорби” вновь остановилась и только благодаря мужеству солдат и офицеров 34-го батальона рейнджеров, прорвавшихся через заграждения, смогла наконец достигнуть Туй-Хоа. Батальон же погиб практически полностью.

Из 60 000 человек до Туй-Хоа добрались только 20 000 измотанных и полностью деморализованных военнослужащих. От 7000 рейнджеров осталось 700. После сражения за Бан-Ме-Туот и отступления II корпус АРВ фактически перестал существовать как боевая сила. Из 400 000 гражданских лиц, пытавшихся спастись от коммунистов, дойти до Туй-Хоа смогли только 100 000 человек.

Таковы были результаты катастрофического распоряжения, отданного Тхиеу и исполненного генералом Фу. Последний, однако, заслуживает все же некоторого снисхождения. Фу – человек, неплохо зарекомендовавший себя как командир дивизии и оказавшийся никуда не годным во главе корпуса – страдал от тяжелой формы туберкулеза. Кроме того, Фу был “битым” – бойцы Вьет-миня захватили его в плен в Дьен-Бьен-Фу, и теперь он панически боялся оказаться в руках АСВ. По сведениям южновьетнамского генералитета, когда коммунисты вошли в Сайгон, Фу покончил с собой, только чтобы не попасть к ним в плен‹7›.

Что же до самого решения Тхиеу, на войне, как и вообще в жизни, очень важно время – правильно выбранный момент. Концепция с усечением территории могла сработать в 1973 году или в начале 1974-го, но даже тогда огромные проблемы военного, политического и психологического характера немедленно заявили бы о себе в такой сложной операции, требовавшей детального и очень грамотного планирования. Возможно, подобная задача оказалась бы и вовсе не под силу ОГШ. Конечно, Тхиеу имел выбор. Он мог бы приказать войскам остаться там, где они находились и сражаться. Рассматривая ситуацию в ретроспективе, видишь, что хуже, чем случилось, случиться не могло.

За катастрофой в зоне ответственности II корпуса АРВ последовали аналогичные события, имевшие место на севере, в ОТР I корпуса, перед командиром которого Тхиеу 13 марта поставил трудновыполнимую задачу – собрать все силы и сосредоточиться на обороне Да-Нанга. Положение для генерал-лейтенанта Нго КуангТруон-га осложнялось тем, что накануне, 10 марта, Тхиеу отозвал в Сайгон воздушно-десантную дивизию, действовавшую южнее и западнее Да-Нанга. Мало того что переброска войск заметно ослабляла Труонга, она еще создала своего рода цепную реакцию, вызвавшую в ВР 1 целую серию катастрофических событий. После ухода десантников диспозиция войск Труонга выглядела следующим образом: 1-я дивизия АРВ, одна бронетанковая бригада и одна бригада морских пехотинцев обороняли провинции Куанг-Три и Тхуа-Тхиен: дивизия МП (без одной бригады) заменила воздушно-десантную дивизию и вместе с 3-й дивизией АРВ прикрывала Да-Нанг. 2-я дивизия АРВ защищала провинции Куанг-Тин и Куанг-Нгай, а также крупную базу Чу-Лай, построенную американцами. Весь состав корпуса Труонга был эквивалентен четырем или пяти дивизиям.

В зоне ответственности I корпуса АРВ южновьетнамским войскам противостояли пять дивизий Главных сил АСВ, девять отдельных пехотных полков, три полка “саперов-подрывников”, три танковых полка, восемь артиллерийских полков, двенадцать полков ПВО, то есть всего восемь или девять дивизий. План АСВ предусматривал одновременными массированными атаками с севера, запада и юга согнать все части АРВ в Да-Нанг и разом их уничтожить.

Труонг разработал две схемы действий, которые и представил на рассмотрение Тхиеу 19 марта. Суть обоих планов заключалась в том, чтобы сосредоточить силы сначала в трех центрах обороны: Хюэ, Да-Нанге и Чу-Лае. При этом предусматривалось, что в конечном итоге контингенты из Хюэ и Чу-Лая будут передислоцированы в Да-Нанг. Экстренный план I предполагал переброску войск в Да-Нанг по шоссе № 1, а экстренный план II – передислокацию их по морю.

К 19 марта события уже обесценили экстренный план I, и причина этого заключалась в переброске воздушно-десантной дивизии из Да-Нанга в Сайгон. Население провинции Куанг-Нам не надеялось, что после ухода этого элитного соединения правительство сумеет защитить его. Беженцы потянулись к Да-Нангу. Переброска призванной заменить десантников дивизии морской пехоты (неполного состава) из Куанг-Три в Куанг-Нам вызвала аналогичную реакцию на севере. Толпы жители из Куанг-Три и Тхуа-Тхиен заполонили шоссе № 1 севернее Да-Нанга. Войска АСВ тем временем поставили под угрозу участок шоссе № 1 между Чу-Лаем и Да-Нангом.

19 марта генерал Труонг доложил Тхиеу о том, что беженцы затрудняют передвижение войск АРВ, что паника среди гражданского населения пагубно влияет на моральное состояние солдат и что у I корпуса нет ни возможности, ни средств как-то контролировать процесс и заботиться о мирных жителях. В связи со всем вышеизложенным, Труонг предложил сосредоточить войска в Хюэ, Да-Нанге и Чу-Лае и защищать все три города. Тхиеу так и не отдал Труонгу распоряжений, приказав только попытаться удержать то, что будет возможно. Относительно беженцев президент вообще не высказывался, хотя именно он, а не кто-нибудь другой должен был решать эту проблему.

На том же совещании Труонг коснулся больного вопроса – слухов о “сговоре” между Тхиеу и коммунистами. Слухи о том, что президент будто бы намерен уступить две северные провинции Северному Вьетнаму, отвод и переброска дивизий воздушно-десантных войск и морской пехоты, а также вести о разгроме II корпуса АРВ оказывали деморализующее воздействие как на солдат, так и на гражданское население в зоне ответственности I корпуса. Слухи о сговоре распространяли сами коммунисты, действовавшие в рамках программы дич вап (обработка населения) и бинь ван (распропа-гандирование солдат противника). Чем больше молчало правительство Тхиеу, тем больших успехов достигала пропаганда противника. Тхиеу появлялся на телеэкране, выступал по радио, но делал это так неубедительно, что слухи продолжали множиться, а коммунисты подсчитывать дивиденды от благополучно протекавшей политической дay трань.

Беженцев гнал в казавшийся им безопасным Да-Нанг страх перед той участью, что ждет их в руках коммунистов. Южные вьетнамцы, жившие в провинциях Куанг-Три и Тхуа-Тхиен, помнили резню, устроенную АСВ и Вьетконгом в 1968-м в Хюэ.

19 марта АСВ провела серию атак по всей зоне ответственности I корпуса АРВ – нанесла один удар к югу от Да-Нанга, другой – между Да-Нангом и Хюэ, а третий – через линию прекращения огня в провинции Куанг-Три. К ночи противник овладел этой провинцией. Он также постоянно угрожал сообщению по шоссе № 1 как к северу, так и к югу от Да-Нанга. 20 марта Тхиеу выступил по телевидению и уверил жителей Хюэ, что правительственные войска защитят их. Когда Тхиеу произносил эти слова, действовавший по его распоряжению ОГШ отсылал “молнию” генералу Труонгу, приказывая ему оборонять один только Да-Нанг. Впрочем, в Хюэ не верили речам Тхиеу, и толпы беженцев продолжали стремиться на юг к Да-Нангу. К 22 марта АСВ перерезала шоссе № 1 между Хюэ и Да-Нангом.

Не лучше обстояли дела и южнее Да-Нанга. В тот же день, 22 марта, подверглась мощной атаке столица провинции Куанг-Тин, город Там-Ки. 24 марта он пал, а Труонг приказал уцелевшим после сражения частям собраться в Чу-Лае, что удалось лишь немногим. В тот же самый момент он распорядился о переброске в Чу-Лай всех войск, находившихся в провинции Куанг-Нгай. Они так и не смогли попасть в Чу-Лай, но их в конце концов удалось по морю эвакуировать на остров Ре, расположенный в тридцати с небольшим километрах от побережья. Оставление войсками еще двух провинций ВР 1 способствовало притоку в Да-Нанг новых волн беженцев. Обстановка складывалась катастрофическая. К 24 марта в городе скопилось 400 000 беженцев, а сотни тысяч других в панике рвались к Да-Нангу, точно утопающие к спасательной шлюпке.

24 марта Труонг принял решение эвакуировать по морю войска из Хюэ. По его плану, часть сил отправилась к находившемуся на севере города узкому заливу, откуда южновьетнамский флот должен был перевезти ее в Да-Нанг. Вторая часть войск двигалась для эвакуации к другому такому же заливу на юго-востоке Хюэ. Обе группы понесли потери от огня вражеской артиллерии, многие солдаты утонули, другие остались на берегу вместе со всем тяжелым снаряжением. Те же, кто добрался до Да-Нанга, мало походили на военнослужащих регулярной армии. Едва оказавшись в городе, они принялись дезертировать в больших количествах.

В Чу-Лае все обстояло не лучше. С наступлением темноты 25 марта началась морская эвакуация войск в Да-Нанг. Паника вспыхнула почти немедленно, и все устремились к судам, давя друг друга. В конечном итоге до Да-Нанга добрались около 7 000 человек.

К 27 марта Да-Нанг превратился в ад на земле. Улицы города наводняло полтора миллиона беженцев, всюду царствовали хаос и разорение. Полицейские покидали участки и исчезали в неизвестном направлении, солдаты грабили и убивали гражданское население, а огонь артиллерии АСВ косил всех без разбору. Тысячи людей падали в воду и тонули, пытаясь уцепиться за борта отплывающих кораблей, многие погибали в ужасающей давке на улицах и на бетонной полосе аэродрома. Ночью 28 марта орудия АСВ осыпали Да-Нанг градом снарядов, затем на штурм ринулись пехота и танки, и к 29 марта неприятель занял предместья города. Труонг приказал начать эвакуацию солдат по морю, но как он позднее писал: “Немногим удалось выбраться”‹8›. Труонгу самому пришлось проделать часть пути к спасению вплавь. К 30 марта войска АСВ овладели Да-Нангом и всем Военным районом 1.

ВР 1 пал к ногам коммунистов точно перезрелый плод. Все аналитики, которым приходилось анализировать события на севере Южного Вьетнама, включая Труонга и Вьена, а также сотрудников их штабов, в целом сходятся во мнениях по поводу причин катастрофы. Во-первых, АСВ превосходила АРВ во всем, начиная от численности боевых частей, морального духа и дисциплины, кончая качеством руководства, огневой мощью и организацией тыла. Во-вторых, разлагающие слухи, потоки беженцев и “семейный синдром” способствовали развалу частей АРВ. В-третьих, сыграли роль пагубные результаты приказов Тхиеу и его нерешительность в трудный момент. И наконец, практически отсутствовала поддержка с воздуха, как в тактическом плане, так и в том, что касается тылового обеспечения. Короче говоря, в случае с ВР 1 и ВР 2 единственным средством спасения могла бы стать авиация США, разумеется, в том случае, если бы она возвратилась на Вьетнамский театр военных действий.

* * *

К 1 апреля АСВ овладела ВР 1 и готовилась к ликвидации последних очагов обороны II корпуса АРВ в ВР 2. Большей части войск корпус лишился во время боев за Бан-Ме-Туот и последовавшего затем катастрофического отступления из центральных горных районов. Так или иначе, 22-я дивизия АРВ вместе с другими частями, как регулярными, так и местными, продолжала держать оборону в прибрежной зоне ВР 2, контролируя три больших города – Куи-Нгон, Туй-Хоа и Нья-Транг. Один из четырех полков 22-й дивизии дислоцировался севернее Фу-Ката, один – в Бинь-Ке, один – в Куи-Нгоне и еще один занимал позиции вокруг Нья-Транга. Дивизия сдерживала все возраставший натиск к северу от Куи-Нгона, где ей противостояла 3-я дивизия АСВ, к которой позднее присоединились 95В полк и 968-я дивизия АСВ, наступавшие с запада. Затем в дело вступили победоносные части АСВ, подоспевшие из провинции Куанг-Нгай (ВР 1). В отличие от других соединений АРВ в ВР 1 и ВР 2, 22-я дивизия “сражалась не просто хорошо, но даже храбро”, пока наконец не отступила под натиском многократно превосходящих сил АСВ‹9›.

1 апреля лишенная средств снабжения, теснимая врагом, 22-я дивизия АРВ была эвакуирована морем, причем из ее состава смогли спастись только около 2000 военнослужащих. Командиры двух полков поклялись дивизионному начальнику, что будут сражаться до последнего. Когда дивизия погрузилась на суда, оба полковника отказались последовать за ней и покончили с собой‹10›. Провинция Бинь-Динь, за которую четверть века воевали коммунисты, наконец-то оказалась под полным контролем АСВ.

События в Бинь-Динь отозвались дальше на юге. Потеря Бан-Ме-Туота открыла врагу доступ в провинции к югу и юго-востоку от города. Эти районы, где власти всегда чувствовали себя не очень уверенно, сдались АСВ практически без выстрела. 320-я дивизия АСВ продолжала уничтожать группы и отдельных деморализованных солдат, отставших во время отступления по трассе № 7В. 2 апреля 320-я с ходу атаковала Туй-Хоа и, почти не встречая сопротивления, овладела им.

На трассе № 21, ведущей из Бан-Ме-Туота в Нья-Транг, коммунисты, однако, встретили отпор. 10-я дивизия АСВ попыталась по этой дороге прорваться в Нья-Транг и натолкнулась на части 23-й дивизии АРВ (разбитой в Бан-Ме-Туоте) и 3-ю воздушно-десантную бригаду АРВ, которую вывели из-под Да-Нанга и переправляли в Сайгон. В Нья-Транге ее личному составу приказали сойти на берег и выступить на помощь войскам АРВ, сражавшимся с 10-й дивизией АСВ под Кань-Дуонгом. После недели тяжелых боев противник сломил сопротивление частей АРВ. Из бригады парашютистов осталось только 300 человек. В тот же день (2 апреля) 10-я дивизия АСВ захватила Дук-Ми и Нинь-Хоа.

В начале апреля враг вышел на позиции для штурма наводненного беженцами Нья-Транга. Полиция исчезла, заключенные вырвались из тюрем, солдаты и офицеры дезертировали, грабили и убивали жителей и беженцев. Военное руководство, включая штаб II корпуса АРВ, просто испарилось. Работало старое правило АРВ – “следуй за лидером”. Вслед за командиром бегством спасались штаб и действующие части. Не встречая почти нигде серьезного отпора, к середине апреля АСВ окончательно оккупировала ВР 2. Приближалась развязка.

Третья Индокитайская война завершалась не великой и героической Gotterdammerung (“Гибелью богов”), а трусливым бегством крыс с тонущего корабля. Для АРВ война закончилась в ВР 1 и ВР 2 – в Хюэ, Да-Нанге, Бан-Ме-Туоте и на трассе № 7В. Беженцы толпами стекались на юг. Правительство пожертвовало лучшими войсками, а “семейный синдром” уничтожал остатки дисциплины в войсках. Поражения на севере деморализовали народ, начиная от президента Тхиеу, кончая последним рядовым в АРВ и крестьянином в глухой деревушке. В конце марта 1975-го единственное, на что мог надеяться Южный Вьетнам, – вмешательство США с их авиацией. Миражи и иллюзии помешали ОГШ и правительству подготовиться к обороне Сайгона и принять какие-то меры к тому, чтобы продолжить борьбу после падения столицы.

БОЕВОЕ РАСПИСАНИЕ – ВОЙСКА АСВ

1-й корпус – 320В, 312-я, 338-я дивизии

2-й корпус – 304-я, 324В, 325-я, 3-я (Золотая звезда) дивизии

3-й корпус – 320-я, 316-я, 70-я, 968-я дивизии

4-й корпус – 6-я, 7-я, 341-я дивизии

232-я группа – 5-я, 3-я, 9-я, 27-я саперная дивизии.

Приближавшийся финал на Юге стал наконец-то очевиден и “прозорливому” Политбюро ЦК ПТВ. 25 марта, видя, что захват ВР 1 и ВР 2 практически предрешен, Политбюро приказало генералу Ван Тьен Дунгу освободить Сайгон до прихода юго-западного муссона. И решением этим политическое и военное руководство Северного Вьетнама до известной степени обязано “почетному главнокомандующему”, Зиапу. В декабре 1974-го на заседании Политбюро в Ханое он, выражая согласие в отношении концепции двухлетней кампании (1975 – 1976гг.), сделал оговорку: “Планируя, мы должны предусмотреть возможность закончить все в 1975 году…”‹!!›

Получив директиву о взятии Сайгона, Дунг предложил Политбюро назвать операцию “Кампанией Хо Ши Мина”. Начальство выразило согласие. Ни один вьетнамский коммунист не мог допустить поражения в кампании имени самого Хо, да и без того они бы не проиграли. В зависимости от времени вступления в боевые действия в операции участвовало от тринадцати до двадцати дивизий. Эту армию поддерживали “саперы”, танки, артиллерийские и зенитные части, а на последнем этапе в дело вступила импровизированная тактическая авиация. В организационном плане вся армия была разделена на четыре корпуса (1-й, 2-й, 3-й и 4-й) и равную корпусу 232-ю группу, состоявшую из четырех дивизий. И что особенно впечатляет, АСВ смогла наладить достойное тыловое снабжение всей этой огромной воинской массы, моральный дух которой был необычайно высок.

Южновьетнамцы могли противопоставить противнику 5-ю, 18-ю и 25-ю дивизии (входившие в состав III корпуса АРВ) плюс к тому переформированную 22-ю дивизию (из ВР 2), а также остатки бронетанковой бригады, воздушно-десантной дивизии и дивизии МП и, кроме того, потрепанные группы рейнджеров. Существовали еще три дивизии IV корпуса АРВ, дислоцированные в дельте реки Меконг, однако они не могли принять деятельного участия в обороне Сайгона. Многие из солдат побывали в переделках в ВР 1 и ВР 2. АРВ страдала от нехватки всего необходимого, план обороны выглядел довольно туманным, а моральное состояние и дисциплина оставляли желать лучшего. Довольно скверно обстояли дела и в ВВС Южного Вьетнама.

Войска дислоцировались так, чтобы прикрывать Сайгон с пяти сторон там, где в город вели дороги. На севере 5-я дивизия АРВ обороняла шоссе № 13. На северо-востоке 18-я дивизия держала Ксуан-Лок, прикрывая шоссе № 1, а также город и авиабазу Бьен-Хоа. К юго-востоку от Сайгона две воздушно-десантных бригады и группа рейнджеров (все укомплектованные личным составом на 50%) держали оборону на шоссе № 15. К юго-западу от Сайгона фактически заново созданная 22-я дивизия “сидела” на шоссе № 4, главной дороге из дельты Меконга к столице. И наконец, на северо-западе 25-я дивизия защищала трассу № 1 между Тай-Нинем и Сайгоном. Передовые заградительные отряды дислоцировались на позициях, расположенных на расстоянии от двадцати семи до сорока восьми километров от окраин Сайгона. Генерал Труонг, после эвакуации из Да-Нанга ставший заместителем начальника ОГШ по планированию обороны Сайгона, понимал, что создать единую линию вокруг столицы не удастся. Круг был слишком большим, а войск катастрофически не хватало. Передвинув оборонительные рубежи ближе к городу, пришлось бы сдать важные пункты и построенные американцами военные лагеря в Бьен-Хоа, Ку-Чи и Лай-Ке плюс основную тыловую базу АРВ под Лонг-Бинь и огромную авиабазу под Бьен-Хоа. А кроме того, с более близкого расстояния в город долетали бы снаряды 130-мм орудий АСВ.

План АСВ по овладению Сайгоном являлся зеркальным отражением плана АРВ по спасению столицы. Дунг с небольшими изменениями принял концепцию пяти направлений Тран Ван Тра. Дунг помнил, каких разрушений стоило городу Новогоднее наступление 1968-го, и хотел избежать подобного, а кроме того, он не желал превращать оборонявшихся в “загнанных в угол крыс”. Главнокомандующий АСВ разработал соответствующую схему действий. Первое, он прочертил для каждого из своих корпусов главную ось наступления. Второе, приказал командирам корпусов попытаться окружить и уничтожить защитников на дальних подступах к Сайгону, чтобы избежать ожесточенных боев в самом городе. Третье, он наметил в столице пять критических объектов: Дворец Независимости (южновьетнамский “Белый дом”), ставку ОГШ (около авиабазы Тан-Сон-Нгут “ТСН”), саму базу ТСН, Управление Национальной полиции и штаб Столичной зоны, командующий которой контролировал войска в Сайгоне и вокруг него. Дунг рассудил, что, если коммунистам удастся быстро захватить эти пункты до того, как разгорятся серьезные бои в самом городе, битва за Сайгон будет закончена.

Но северные вьетнамцы не были бы северными вьетнамцами и коммунистами, если бы не планировали поднять в Сайгоне Великое восстание в помощь своему Великому наступлению. Несмотря на то что необходимости в восстании как будто бы не наблюдалось, к тому же прежде (в 1968 и 1972 гг.) восстания не удавались, в Ханое разработали план политической дay транъ, включавший программы дич вап и бинь ван.

До начала наступления на Сайгон АСВ предстояло взять Ксу-ан-Лок и перерезать шоссе № 4, чтобы не допустить подхода по нему в столицу подкреплений из дельты Меконга и создать себе район сосредоточения для атаки на Сайгон. Наиболее важным являлся захват Ксуан-Лока. К нему “крепились” оборонительные рубежи на востоке. Тот, кто владел этим городом, контролировал дороги, ведущие в Сайгон с востока и соединявшие его с Бьен-Хоа и Вунг-Тау. К тому же Ксуан-Лок прикрывал две авиабазы – одну в Бьен-Хоа и другую в Тан-Сон-Нгут. Обе стороны считали Ксуан-Лок ключом к обороне Сайгона.

На подготовительном этапе, однако, АСВ поначалу постигли неудачи. Попытка перерезать шоссе № 4 не удалась. Бои за Ксуан-Лок стали одним из самых героических эпизодов индокитайских войн вообще и третьей в особенности. 9 апреля Дунг обрушился на 18-ю (усиленную) дивизию АРВ всем 4-м корпусом АСВ, состоявшим из трех (позднее четырех) пехотных дивизий, танковых и артиллерийских частей. Массовые пехотные атаки АСВ проводились при очень интенсивной поддержке тяжелой и реактивной артиллерии (по войскам АРВ в Ксуан-Лок было выпущено около 20 000 артиллерийских снарядов и ракет). Бойцы АРВ продержались до 22 апреля, а потом им пришлось отойти. 18-я дивизия потеряла до 30 процентов личного состава (практически почти всех стрелков), уничтожив при этом 37 танков и свыше 5000 солдат и офицеров противника‹12›. В последний раз АРВ показала, что при надлежащем руководстве она тоже кое на что годится.

Однако после потери Ксуан-Лока все в Южном Вьетнаме полетело в пропасть. 21 апреля Тхиеу подал в отставку и улетел на Тайвань. Поступок президента парализовал правительство. Несмотря на всю благонамеренность вице-президента Тран Ван Хуонга, в качестве лидера в критической ситуации он не годился. Ближе к концу апреля эвакуация американцев и южновьетнамского чиновничества приняла массовые масштабы. Южновьетнамский парламент охватила паника, и 28 апреля он избрал в качестве президента генерала Дуонг Ван Миня.

Из-за своего гигантского, по вьетнамским меркам, роста – за метр восемьдесят – генерала прозвали “Большим” Минем. Он ранее находился в тени других южновьетнамских военных политиков, по крайней мере с 1964 года, когда возглавлял заговор против президента Дьема. Большинство южновьетнамского генералитета, особенно Тхиеу и ЬСи, не доверяли Миню и в конце шестидесятых и начале семидесятых годов не спускали с него глаз. Плюс к непомерным личным амбициям Минь, как говорили, имел связи с коммунистическим лагерем. (Последнее позднее подтвердилось.)‹13› Именно из-за этого Миня и избрали президентом, надеясь, что в такой роли он сможет о чем-нибудь договориться с противником, во что верил и сам новоиспеченный президент. Надежды оказались иллюзорными. 26 апреля АСВ устремилась на штурм Сайгона, и к 28 апреля коммунисты вышли к окраине столицы. В 11.30 30 апреля войска АСВ водрузили над Дворцом Независимости красное знамя. Война закончилась.

Падение Сайгона вызвало лавину объяснений причин случившегося. Одни мотивированы соображениями политики или идеологии, другие служат для самооправдания. Все они частью верны, частью ошибочны. Ответить на вопрос: “Почему все рухнуло в Южном Вьетнаме?” довольно сложно. Причин падения несколько, и все они сплетаются и спутываются в одну единую сеть.

Слишком просто было бы списать поражение на некомпетентность Тхиеу, ОГШ и невысокую боеспособность ВСРВ. Конечно, все они в той или иной мере повинны в том, что произошло, но коллапса Южного Вьетнама не случилось бы без деятельных усилий АСВ. Атака АСВ на Бан-Ме-Туот привела к появлению у Тхиеу рокового плана, и именно вследствие натиска коммунистических войск в ВР 1 и ВР 2 был уничтожен цвет АРВ. Наконец, из-за быстрой переброски войск АСВ на юг и последовавшего за тем решительного штурма Сайгона власти не смогли перегруппироваться и реорганизовать оборону столицы.

Нельзя забывать и о том, что только полная перестройка системы тыла дала возможность командованию АСВ ввести в сражение за Сайгон огромную, состоявшую из двадцати дивизий армию.

Однако сокрушительный и неожиданный успех АСВ в марте и апреле 1975-го заслоняет собой крупный, но не очевидный на первый взгляд компонент – стратегию Северного Вьетнама. На протяжении всей Третьей Индокитайской войны Политбюро ЦК ПТВ, придерживаясь ясной и конкретной цели, разрабатывало гибкую и передовую концепцию, используя все факторы, необходимые для выполнения поставленной задачи, и претворяла идею в жизнь умело и решительно. Особенно преуспело оно в ведении политической дay трань на территории Соединенных Штатов, направленной на то, чтобы лишить Южный Вьетнам американской поддержки и оградить себя от повторного вступления США в войну.

И все-таки наблюдатели, занятые изучением обстоятельств падения Южного Вьетнама, склонны винить в гибели страны самих южновьетнамцев. На протяжении 1973 – 1975 гг. Тхиеу и его ближайшие помощники совершили несколько катастрофических с военной точки зрения шагов. Сначала они собирались не отдавать врагу ни сантиметра своей территории, когда же это оказалось невозможным, Тхиеу решил вдруг отдать коммунистам не сантиметры, а многие десятки и даже сотни квадратных километров, что вызвало панику, парализовало страну и, в конце концов, закончилось поражением. Система “покупки поддержки”, за счет которой Тхиеу держался у власти, гарантировала, что править страной будут некомпетентные, зависимые от президента люди, что, в свою очередь, являлось залогом роста коррупции, а это подрывало дисциплину и снижало моральный дух в войсках и у населения. Между тем единственное, что еще могло как-то спасти Южный Вьетнам, – грамотные и преданные делу руководители. Они же почти повсеместно отсутствовали и в армии, и в государственном аппарате.

Другой бедой была и оставалась недостаточная подготовленность личного состава ВСРВ. Затем – нехватка материальной части, ощущавшаяся в последний год существования АРВ из-за сокращения американской помощи. Однако одно ее сокращение не могло стать причиной краха. Даже если бы США и продолжали поддерживать поставки на уровне 1972 – 1973 гг., все равно в итоге это не спасло бы Южный Вьетнам.

Еще одной причиной слабости Южного Вьетнама являлся Генштаб (ОГШ), запуганный Тхиеу и неспособный взять на себя обязанности по созданию жизнеспособной стратегии и плана по спасению страны. Вместо того ОГШ продолжал придерживаться “американского стиля” – то есть пытался вести высокотехнологичную и дорогостоящую войну, не имея на то ни средств, ни подготовленных солдат и офицеров. ОГШ неизменно жаловался на скудность общих резервов, но так и не попытался реально изменить положение. Он не занимался даже прямой своей обязанностью – разработкой последовательной и работоспособной стратегии ведения войны и экстренных планов на случай ожидавшегося наступления АСВ.

Но наверное, самыми пагубными были иллюзии высшего руководства страны в отношении того, что США в конечном итоге вмешаются и спасут Южный Вьетнам. Оно продолжало верить в этот миф даже после падения Фуок-Лонга, разгрома в ВР 1 и ВР 2 и взятия Ксуан-Лока, даже тогда, когда двадцать дивизий АСВ устремились на штурм Сайгона, несмотря на то что многие американские официальные лица открыто заявляли о нейтралитете США, а конгресс закрепил это положение законодательно.

Южновьетнамцы продолжали цепляться за химерические надежды, потому что понимали: только военная мощь США может спасти их страну. Они знали, что Лэйрд, Абрамс и другие никогда не признают вьетнамизацию ошибкой. Южновьетнамцы видели, что время их вышло, фактически они всегда понимали, что столько, сколько надо, его у них не будет никогда, и осознавали, что только Дядя Сэм во главе длинного строя В-52 способен отстоять Южный Вьетнам.

В-52 не прилетели, и за несколько часов до того, как над Дворцом Независимости взвился красный флаг, радист в посольстве США отправил сообщение: “Битва была жестокой и долгой, и мы проиграли… Сайгон прощается с вами”. Соединенные Штаты Америки проиграли свою первую войну.

1. Tra, Bulwark, pp. 121-122.

2. Dung, Great Spring Victory, 1:9.

3. Pike, PA VN. p. 358.

4. Tra, Bulwark, p. 214.

5. The account of the “Working breakfast” of II March is taken from Vien, Final Collapse, pp. 75-82.

6. Vien, F;W Collapse, p. 78.

7. Hosmer, Keller, and Jenkins, The Fall, p. 96.

8. Ibid., p. III.

9. Ibid., p. 98.

10. Vien, Final Collapse, p. 118.

11. Tra, Bulwark, p. 125.

12. Vien, Final Collapse, p. 132; Hosmer, Keller, and Jenkins, The Fall, p. 123.

13. Vien, Final Collapse, p. 145.

 

Глава 27.

Почему мы проиграли войну

Во введении к этой книге я говорил, что написал ее из желания дать, на мой взгляд, наиболее подходящее объяснение тому, как могло получиться так, что самое могущественное государство в мире, не проиграв ни одного сражения во Вьетнаме, все же потерпело поражение в войне. Одиннадцать лет назад я знал ответ, по крайней мере, такой, который удовлетворял меня. Но если честно, я предлагаю его вниманию читателя не без опасений. Вторая Индокитайская война была непростой, наверное, самой необычной войной, в которой только приходилось участвовать Америке. Важным фактором в этом конфликте являлись вещи довольно далекие от событий на поле боя. Кроме всего прочего, война эта велась на каких-то непостижимых глубинах американской души, в потемках непонятных и непознанных лабиринтов нашего национального характера.

Один из так называемых “уроков” Вьетнамской войны – тот, о котором спорят до хрипоты, задаваясь вопросом: как же коммунистам удалось победить? Ответов множество. Идеологи левой руки твердят, что США обрекли себя на поражение с самого начала, вмешавшись в национально-освободительную войну, которую вел народ, до мозга костей проникнутый ксенофобией. С правого фланга раздается: в действительности США выиграли войну в начале 1973-го, а проиграна она была два года спустя.

Некоторые комментаторы видят причину победы коммунистов в том, что они будто бы располагали превосходящей стратегией. (Превосходящая стратегия сводится к “всестороннему использованию всех ресурсов нации для достижения политической цели”.) С самого начала и до конца войн в Индокитае коммунисты ставили себе всего одну задачу: независимость и объединение Вьетнама, а в долгосрочной перспективе всего французского Индокитая. Они достигли своего благодаря созданию, развитию и применению на практике когерентной, долгосрочной и великолепной стратегии – стратегии революционно-освободительной войны, ставшей главным ингредиентом победы.

Так вот, сама по себе ни одна стратегия не бывает лучше или хуже другой. В одних случаях годится одна, в других – другая концепция. Наилучшая стратегия – это та стратегия, которая больше всего подходит фактическим условиям, в которых ведется война. Более конкретно, наилучшая стратегия позволяет использовать слабые места противника, не дает ему развернуться во всю силу и не позволяет ему нанести вам удар там, где вы наиболее уязвимы.

В этом смысле стратегия революционно-освободительной войны превзошла ту, которую взяли на вооружение мы. А превосходящая стратегия – та стратегия, которая приносит победу. У северовьетнамцев имелись “дежурные” постулаты, которые они часто повторяли:

“1. Когда неверна тактика и неверна стратегия, война будет быстро проиграна. 2. Когда тактика верна, но неверна стратегия, сражения будут выигрываться, но война будет проиграна. 3. Когда тактика неверна, но верна стратегия, сражения будут проигрываться, но война будет выиграна. 4. Когда верна тактика и верна стратегия, война будет выиграна быстро”‹1›.

Несмотря на упрощения, аксиома эта не лишена рационального зерна. Если рассматривать Вторую Индокитайскую войну с точки зрения этого постулата, американский способ ведения войны подпадает под пункт 2, а северовьетнамский под пункт 3.

Стратегия северовьетнамцев уже описывалась в этой книге, но она – важнейший фактор нашего поражения. Поскольку существует вероятность столкнуться с чем-то подобным и в будущем, не лишним будет приведенное ниже резюме.

Ключевые аспекты революционно-освободительной войны таковы:

1. Революционно-освободительная война ведется с целью обретения политического контроля внутри государства. Обеим сторонам или одной из них могут тайно или открыто помогать иностранные государства, тем не менее, по сути своей, революционно-освободительная война – политическая война.

2. Революционно-освободительная война – тотальная война. Для ведения ее мобилизуются силы всего народа и используются все средства: военные, политические, дипломатические, экономические, демографические и психологические.

3. Для ведения революционно-освободительной войны все силы используются как единое целое. Это включает в себя применение всех средств воздействия маленькой группой руководителей, опыт которых включает в себя не только военную теорию, но и политическую науку, психологию и дипломатию.

4. Для успешного ведения революционно-освободительной войны важно сосредоточиться на введении в заблуждение (неприятеля). Слова и теории применяются для того, чтобы сбить врага с толку, увести его от понимания реальности и таким образом заставить принимать неверные контрмеры.

5. Революционно-освободительная война – затяжная война. Время – союзник революционера, поскольку помогает построить политический фундамент и нарастить военную мощь. Затяжная война разлагает волю противника, поскольку создает у него представление о ее бесконечности и бесцельности.

6. Революционно-освободительная война – меняющаяся война. По природе своей начинается она обычно как чисто политическое предприятие, сопровождаемое партизанскими вылазками. По мере роста военной силы революционеров вооруженная борьба принимает все большее значение, но главной остается по-прежнему политическая сторона. В конце концов партизанские соединения начинают все более походить на регулярные войска, тогда устанавливается баланс между политической и военной составляющей. На заключительной стадии революционно-освободительная война ведется как любая другая война, а политической борьбе уделяется лишь небольшое место.

Эта стратегия и стала главной составляющей победы коммунистов. Кто-то, возможно, скажет, что приписывать триумф коммунизма во Вьетнаме одной лишь превосходной стратегии – преувеличение. Вероятно, он укажет, что не надо сбрасывать со счетов помощь из Китая и России, использование убежищ в Лаосе и Камбодже, слабость правительства Южного Вьетнама и невероятно высокий боевой дух северовьетнамских солдат. Все это верно, но фактором, спаивавшим и цементировавшим коммунистов с самого начала, являлась их стратегия революционно-освободительной войны. Без этой стратегии победа коммунистов оказалась бы невозможной.

Чтобы победить, США следовало создать стратегию более мощную, чем та, которую взял на вооружение противник. Иными словами, такую, которая бы позволяла воспользоваться его слабостью, не дав ему применить силу против наших уязвимых мест. Нашим самым уязвимым местом являлась заложенная в самой демократической системе неспособность вести длительную, нерешительную, несфокусированную и кровавую войну далеко от дома – войну, преследующую неопределенные или не вполне определенные цели. У нас имелись и другие слабости, но именно эта была нашей ахиллесовой пятой.

Главное наше преимущество заключалось в подавляющем военном превосходстве над противником. В теории, американская стратегия во Вьетнаме должна была состоять в том, чтобы избежать затяжной войны и нанести как можно более сокрушительный и быстрый удар по Вьетконгу и Северному Вьетнаму – удар, способный в короткие сроки положить конец войне. Я не говорю о ядерном оружии (использование его не представлялось необходимым и к тому же являлось невыгодным с политической точки зрения). “Концентрированная” атака с применением всех прочих средств не только помогла бы США достигнуть цели в Южном Вьетнаме, но и в сравнении с затяжной войной сделала бы конфликт куда менее кровопролитным. Короткая война сократила бы потери с обеих сторон, дала бы возможность избежать разрушений, неминуемых при длительном конфликте, и сэкономила бы миллиарды долларов, которые в таком случае пошли бы на более гуманные цели.

Как известно, президент Джонсон и другие американские лидеры отвергли такой путь. Если США не могли почему-либо нанести концентрированный удар и разом закончить войну, тогда им надлежало разработать контрмеры по нейтрализации северовьетнамской версии революционно-освободительной войны. Два с половиной тысячелетия назад Сунь-Цзы говорил: “Важнейшая наша задача в войне – подрывать стратегию противника”.

Задание не из легких. Дуглас Пайк писал о революционно-освободительной войне: “…против этой стратегии не существует контрстратегии”‹2›. Несмотря на авторитет Пайка, я все же рискну сказать, что, по моему мнению, не существует такой вещи, как непобедимая стратегия. Но у Пайка имеются основания для сделанного им высказывания, так как, хотя теоретически найти стратегическое средство против революционно-освободительной войны возможно, ни США, ни Франция не выработали его за весь период войн с вьетнамскими коммунистами.

Для того были свои причины. Так, США определились с национальной задачей, которую они решали во Вьетнаме, лишь незадолго до прихода к власти администрации Никсона. С конца пятидесятых и до начала 1964-го в Вашингтоне все еще надеялись на то, что усилиями американских военных советников удастся помочь РВ бороться с инсургентами Вьетконга. Только в марте 1964-го меморандумом NSAM 288 США провозгласили, что хотят “видеть Южный Вьетнам стабильным, независимым, некоммунистическим государством”. Формулировка имела несколько недостатков. Она была слишком общей и допускала широкий спектр толкований. Достижение поставленной цели в значительной мере зависело от правительства Южного Вьетнама, оказавшегося таким слабым и ненадежным, что улучшить его по большей части было Соединенным Штатам просто не по силам. Провозглашенная задача по природе своей предполагала оборонительный подход и не определяла, чего же все-таки хочет Америка, “успеха” или “победы”, к тому же не могла стать лозунгом, способным сплотить американский народ.

Стоит ли удивляться тому, что сбит с толку оказался даже главный проводник политики Джонсона? По собственному его признанию, генерал Вестморленд как КОМКОВПЮВ считал, что его задача (и национальная задача) состоит в том, чтобы “…карать коммунистов до тех пор, пока они не сядут за стол переговоров”. Генерал Максвелл Тейлор в 1966-м дал другую интерпретацию национальной цели. На парламентских слушаниях он сказал, что не искал способа “победить” северных вьетнамцев, а только “старался, чтобы они исправились”.

У администрации Никсона была цель, хотя и не слишком героическая: вывести войска из Вьетнама и выполнить обязательства. Никсон и Киссинджер замаскировали отступление под фасадом вьет-намизации и переговоров. С первым они справились, но из-за скорого краха Южного Вьетнама приличия так и остались несоблюденными.

Поскольку нельзя разработать превосходящую стратегию, не имея ясной цели, все остальные усилия США были обречены на провал. Случилось это потому, что Америка нарушила фундаментальную максиму Клаузевица: “Первое, самое главное и в долгосрочной перспективе наиболее важное, что должны сделать государственный муж и полководец, это – определиться с тем, каков… характер войны, на которую они отправляются… не заблуждаясь (в отношении нее) и не пытаясь свести ее к чему-то чуждому ее природе. Это первейший и наиболее всеобъемлющий из вопросов стратегии”‹3›.

Американское руководство довольно туманно представляло себе принципы революционно-освободительной войны и совершенно не чувствовало нюансов. Роберт Комер подтверждает это следующими словами: “Хотя многие осознают исключительно политическую и революционную сущность конфликта, мы допускаем ошибку в отношении подлинной его сути в том, что касается средств противодействия”‹4›. Лучше о понимании Америкой революционно-освободительной войны не скажешь. Зиап высказался об американцах более откровенно: “Они не могут взять в толк, что Вьетнамскую войну нужно рассматривать через призму стратегии народной войны, что это не есть вопрос живой силы и техники, что подобные вещи не имеют отношения к проблеме”‹5›. Поскольку американцы никогда не смотрели на эту войну через “призму” Зиапа, они и действовали несообразно ситуации. Чтобы подтвердить справедливость столь беспощадного приговора, мы в данной главе рассмотрим реакцию США на революционно-освободительную войну поэтапно.

Первое, революционно-освободительная война – политическая война, целью которой является захват власти в государстве с помощью вооруженной борьбы. США же с самого начала и до конца пользовались почти исключительно военными средствами. На бюрократическом уровне война велась не под эгидой государственного департамента (и не группой представителей этого органа), а Министерством обороны и ОКНШ. На уровне внимания руководства, в плане освещения в СМИ и в том, что касается финансовой стороны, главными и определяющими являлись оружие и боевые действия.

Неспособность Соединенных Штатов понять приоритетность политической составляющей в конфликте отражается в истории программы умиротворения, самого важного из доступных американскому правительству политических средств. Несмотря на это, пацификацию “футболили” от одного ведомства к другому с самого начала шестидесятых и до 1967-го, когда Комер вдохнул в нее жизнь. Даже и тогда она оставалась побочным дитятей, а любимыми чадами Сайгона и Вашингтона являлись крупные наземные операции и “ROLLING THUNDER”.

На протяжении всей войны Соединенные Штаты мало задумывались над политическими, экономическими и психологическими последствиями их военных операций. Никто не обращал внимания на гибель мирного населения, ненужные разрушения, а между тем и то и другое производило негативный политический эффект. Почти никто не пытался внушить бойцам АРВ суть их политической миссии и объяснить, что они должны оказывать помощь и поддержку южновьетнамскому народу.

И наконец, США никогда не действовали в соответствии с тем принципом, что для одержания политической победы в войне в Южном Вьетнаме необходимо коренным образом реформировать правительство страны. Ну, разумеется, американцы постоянно говорили о важности преобразований, без которых руководство не сможет заручиться поддержкой народа, но, когда правители делали по-своему, мы ничего не предпринимали.

Вторая отличительная черта революционно-освободительной войны – тотальность. Цель ее победа и только победа – никакой половинчатости. Ведут такую войну весь народ и все службы и ведомства, контролируемые революционерами. Силы людей мобилизуются, сами они проходят жесткую психологическую обработку, и из них выжимается все, что нужно для революционно-освободительной войны, по максимуму. В результате северовьетнамцы и Вьет-конг несли огромные потери, не останавливаясь ни перед чем. Любое западное общество пришло бы в ужас, если бы на его долю выпали такие испытания, но коммунисты выносили все. Для них действительно “ничто не могло заменить победы”.

Политбюро ЦК ПТВ жертвовало всем ради главного, все, что делала страна, сливалось в единое усилие, направленное на достижение одной конечной цели. Труонг Нгу Танг, бывший одно время министром юстиции в ВРП, так описывает “тотальность” усилий народа: “Каждая вооруженная акция, любая демонстрация, любой пропагандистский призыв рассматривался как часть единого целого. Каждое такое действие имело последствия, превышающие видимые результаты”‹6›. Если северовьетнамцы задействовали войска, то все, которые у них имелись. Во время Пасхального наступления 1972 года они бросили в бой все дивизии (кроме одной) и все отдельные полки (за исключением четырех). Так же на полную катушку они выкладывались и на переговорах. Они разглагольствовали, льстили, лили слезы, грозили, отмалчивались, пытались ловчить с переводом и даже заболевали, только чтобы получить устраивавшее их соглашение, и, в конце концов, своего добились.

Со своей стороны США вели себя нерешительно и непоследовательно. Вместо того чтобы сразу сделать ставку на “победу” и добиваться своего всеми способами, американское руководство витало в облаках каких-то “ограниченных задач”, что никак не назовешь прямой дорогой к завершению войны на условиях, приемлемых для нашей страны. Фактически Джонсон нарочно старался вести войну так, чтобы не поднимать на нее американский народ, не требуя жертв от нации в целом. Это, конечно, не срабатывало. Дин Раек как-то заметил: “Нельзя вести горячую войну с холодной кровью”.

Мы всегда задействовали нашу мощнейшую военную машину по кусочкам, никогда не используя разом больше одного. Мы не объявили мобилизации и не нанесли Северному Вьетнаму удар в самое уязвимое место – по дамбам на Красной реке. Под давлением пацифистов, а в конечном счете и конгресса наши переговорщики пункт за пунктом сдавали Ле Дук Тхо позиции на переговорах, а под занавес сдали и сам Южный Вьетнам.

Третье, поставить заслон на пути тех, кто ведет революционно-освободительную войну, можно, только собрав в кулак все силы, чего США не могли сделать ни в Вашингтоне, ни во Вьетнаме. Война никогда не являлась для Соединенных Штатов единственной и единой войной, у них всегда было несколько “фронтов”, где каждое управление или служба действовали по своему усмотрению, не всегда обращая внимание на то, что делается на других. Рейды американской авиации в Северный Вьетнам мешали реализации программы “MARIGOLD”, сводя на нет усилия дипломатов, пытавшихся преуспеть на поле переговоров. Между программой умиротворения и военными операциями на суше никогда не было настоящего взаимодействия. Битва за “умы и сердца” американского народа никогда не рассматривалась как важнейшая составляющая, неотъемлемая часть единого процесса с войной на поле боя. Роберт Комер, работавший в Вашингтоне и в Сайгоне, писал: “Кто отвечал за регулирование конфликтов во Вьетнамской войне? Бюрократический факт состоит в том, что на уровне ниже президентского – все и никто”‹7›.

Существовало несколько причин разбросанности усилий Вашингтона. Администрация Джонсона сползала в войну постепенно. Долгое время война как бы “шла своим чередом”, что предполагало реакцию на возникающие проблемы (по мере их возникновения) и не подразумевало взгляда в будущее, с тем чтобы определить, какого рода задачи предстоит решать потом, и подготовиться к их решению. Джонсон сознательно не хотел “беспокоить” американский народ. Понадобилось Новогоднее наступление 1968-го, чтобы заставить Вашингтон понять: ситуация требует радикальной смены подходов к проблеме. Когда же Тет пробудил Вашингтон от спячки, там вместо того, чтобы сосредоточить все усилия на эскалации конфликта, сплочения всех усилий для достижении как можно более быстрого результата, начали психологическое отступление.

Самым большим врагом единства выступала “удельная система” внутри администрации Джонсона. Достигнуть объединения усилий было бы возможно только путем удаления бюрократических перегородок и отмены ведомственных прерогатив по всей линии руководства. Для концентрации ресурсов нации следовало бы создать специальные комитеты и комиссии, наделенные особыми полномочиями. Но такая реорганизация поломала бы традиционные приводные механизмы власти и пирамиду субординации, что едва ли приветствовалось бы как гражданскими, так и военными чиновниками. Подобное “вырывание корней” пугало и администрацию Джонсона, и правительство Никсона. В результате сама бюрократическая система “разжижала” усилия, сталкивала лбами руководителей разных ведомств и служб и никак не способствовала оказанию достойного противодействия стратегии революционно-освободительной войны.

Президент Никсон попробовал изменить ситуацию, сосредоточив право принимать решение в своих руках и в руках Генри Киссинджера. Хотя такой подход помог объединить усилия, он также имел свои конструктивные недостатки, поскольку перегружал службы советника по вопросам национальной безопасности и Совета государственной безопасности, в то время как оба эти органа не являлись исполнительными. Сверхцентрализация приводила и к тому, что президент оказывался как бы в изоляции и не в полной мере получал советы и информацию, которую могли бы предоставить военные, сотрудники внешнеполитических ведомств и разведок. И наконец, нехватка персонала и отстранение исполнительных органов от процесса принятия решений осложняли точную реализацию указаний президента.

“Дисперсионный” подход Вашингтона зеркальным образом отражался на том, как американцы действовали во Вьетнаме. США вели там три “подвойны”, не координируя действий. КОМКОВПЮВ руководил сухопутными операциями, ГЛАВКОМТИХ отдавал приказания авиации, дислоцированной за пределами Вьетнама (дополнительный вклад вносило Командование стратегической авиации, которому подчинялись бомбардировщики В-52). Пацификация, номинально проводившаяся под эгидой КОМКОВПЮВ, на практике являлась обособленной вотчиной Боба Комера, а позднее Билла Колби. Министр ВВС, а позднее министр обороны Гарольд Браун как-то заявил: “Вот уж точно, в американской истории едва ли найдешь что-нибудь столь же запутанное, чем командная цепочка американцев во Вьетнаме”‹8›. Несмотря на тенденцию к гиперболизации, Браун недалек от истины.

Сходным же образом распыляли усилия южновьетнамцы. Реализацией программы умиротворения ведала кучка архаичных министерств, возглавляемых сребролюбивыми и лукавыми чиновниками, военными операциями номинально руководил Объединенный генштаб, но на деле – сам президент Тхиеу и командиры корпусов.

Проблемы создания союзного командования уже обсуждались. Иметь такой орган было бы желательно, но не обязательно. А вот что было необходимо и чем, как говорится, и “не пахло”, так это Верховным военным советом, состоявшим из самых высокопоставленных представителей всех союзнических министерств и ведомств (возможно, даже глав государств). Такой орган мог бы направлять и координировать военные, политические, психологические и экономические усилия, направленные на одно – поражение коммунистов в их революционно-освободительной войне. Хотя создание такого совета оказалось бы сопряжено с колоссальнейшими сложностями, задача стоила принесения подобной жертвы.

Если уж США не создали Верховный военный совет, им следовало бы назначить “проконсула” в Южный Вьетнам (идея сэра Роберта Томпсона), обладавшего властью над всеми ведомствами и службами, действовавшими в Южном Вьетнаме. Им могла бы стать какая-то очень и очень авторитетная фигура. Мэттью Риджуэй, например, Максвелл Тейлор или Эрл Уилер. Справедливости ради надо заметить, что администрация Джонсона попыталась это проделать, назначив генерала Максвелла Тейлора послом в Южный Вьетнам в июне 1964 года. В письме, написанном в момент вступления Тейлора в должность, президент дал ему власть направлять действия всех работавших в стране служб, включая американских военных. Тейлор отказался от предоставленных ему полномочий, считая, что это приведет к трениям с ГЛАВКОМТИХ и ОКНШ и вынудит Вест-морленда (как КОМКОВПЮВ) служить двум господам. Когда в 1965-м к исполнению обязанностей посла приступил Генри Кэбот Лодж, администрация наделила его той же властью, от которой он также отказался. К сожалению, президент Джонсон позволил идее благополучно скончаться.

Четвертая характеристика революционно-освободительной войны – введение в заблуждение. Двусмысленные заявления и дезинформация, служащие для того, чтобы сбить с толку противника. Тот, кто хочет победить врага, ведущего революционно-освободительную войну, должен устранить все недомолвки, развеять любую ложь. США ничего подобного не сделали. Их лидеры принимали самую настоящую агрессию Севера на Юге за “восстание южных вьетнамцев”, стремившихся к “освобождению”, и делали упор на борьбе с Вьетконгом в самом Южном Вьетнаме, вместо того чтобы ответить Северному Вьетнаму агрессией на агрессию. До тех пор пока кресло президента не занял Никсон, Соединенные Штаты продолжали пребывать в посеянном северными вьетнамцами заблуждении относительно того, что Камбоджа и Лаос – нейтральные государства и потому их территории не могут быть подвергнуты ударам американских сухопутных войск, а в случае Камбоджи также и бомбардировкам с воздуха. Когда Никсон приказал атаковать северовьетнамские войска в Камбодже и в Лаосе, даже советники у себя дома, введенные в заблуждение (возможно ли?) сотворенным коммунистами мифом, обвинили президента в эскалации войны. И никто из тех, кто бросал Никсону упреки, словно бы не замечал, что Северный Вьетнам использовал территории этих двух государств отнюдь не в мирных целях, причем уже за много лет до того, как американцы предприняли свои рейды.

Еще одним примером пускания тумана в глаза являются так называемые “соглашения”, будто бы достигнутые между северными вьетнамцами и администрацией Джонсона, когда в 1968-м США перестали бомбить Север выше 19-й параллели. Северный Вьетнам согласился не использовать ДМЗ в военных целях, не проводить крупномасштабных операций в Южном Вьетнаме, не обстреливать города и разрешить полеты самолетов-разведчиков над своей территорией. По настоянию коммунистов “соглашения” не фиксировались письменно и исправно нарушались Северным Вьетнамом. Когда же американские представители на мирных переговорах пеняли коммунистам на нарушения, те, не моргнув глазом, отвечали, что никаких “соглашений” не было.

Но США не только “глотали” двусмысленности, скармливаемые им коммунистами, а и плодили собственные. Так, мы называли американские воздушные удары “защитными мерами”, а вторжение в Камбоджу “вхождением”. Самой большой “липой” являлась тем не менее резолюция по Тонкинскому заливу. Хотя документ этот одобрило подавляющее большинство парламентариев, ни один из голосовавших за него конгрессменов не понимал его истинного значения. Смысл резолюции чем дальше, тем все больше сбивал с толку не только само руководство США, но и американский народ. Война как будто бы не являлась войной, она была чем-то еще, чем-то другим, и никому не хотелось отвечать на призывы столь невнятного голоса трубы.

Пятым неотъемлемым качеством революционно-освободительной войны является ее затяжной характер. Это свойство всегда работает, особенно против демократических стран. Таким образом, очень важно по возможности сократить ее продолжительность. США никогда не пытались сделать ничего подобного. Как раз напротив, они приняли на вооружение концепцию, которая вернее всего могла затянуть конфликт, – стратегию ограниченной войны.

Теория “ограниченной войны” – порождение умов ученых теоретиков, которые считали, что войну можно вести ограниченными средствами, добиваясь ограниченных целей. Суть ее в том, чтобы “искусным образом применять силы по всему спектру… заставляя противника договариваться через посредство градуированных военных ответов…”‹9›. Подобный “градуализм” как нельзя лучше играл на руку Зиапу и его стратегии революционно-освободительной войны. Северовьетнамский главком хотел затянуть конфликт, поскольку это позволяло ему наращивать силы и воздействовать на волю противника.

Концепция ограниченной войны создавала США во Вьетнаме и другие проблемы. “Сигналы”, которые “ограниченные воины” посылали Политбюро ЦК ПТВ, как правило, им не воспринимались или приводили к реакции, диаметрально противоположной ожидаемой, расценивались преимущественно как признак слабости и нерешительности. Наверное, хуже всего в ограниченной войне было то, что она вводила в заблуждение не только северовьетнамцев, но в конечном счете сбивала с толку и американский народ. Слабенькие “сигналы” и ненаправленное применение военной силы создавали у американцев ощущение, что правительство относится к войне несерьезно и само не очень хорошо знает, чего хочет. Более того, год за годом война шла, а прогресса не наблюдалось, что создавало у людей ощущение того, что победа вообще недостижима, а значит, все необходимо прекратить.

И наконец, революционно-освободительная война – меняющаяся война, состоящая из различных этапов, на каждом из которых к ней требуется особый подход. Соответственно, на каждой ступени надлежит принимать разные контрмеры, чего совершенно не понимали американцы, и это доказывают действия США и Южного Вьетнама на протяжении всего конфликта. В конце пятидесятых и в начале шестидесятых революционно-освободительная война находилась в фазе I, вследствие чего ПЮВ имело дело с коммунистическими повстанцами. Вместе с тем в этот период американские советники и южновьетнамские руководители создавали и готовили полки и дивизии, снабженные тяжелым снаряжением и предназначенные в первую очередь для отражения атак войск Северного Вьетнама. В действительности же на тот момент ПЮВ требовались небольшие формирования легковооруженной пехоты, способной вести боевые действия против партизан. Но важнее всего было сконцентрировать усилия на том, чтобы одержать победу в политической борьбе.

Когда же революционно-освободительная война вступила во вторую фазу, возникла потребность в войсках, которые могли бы, с одной стороны, бороться с партизанами, а с другой – противостоять противнику в правильной войне на поле боя. Но и тут командование АРВ продолжало делать упор на свои тяжелые, неповоротливые и неспособные вести подвижную войну дивизии, одинаково плохо отражавшие как налеты партизан, так и нападения крупных регулярных войсковых частей противника. В результате в 1964-м Южный Вьетнам практически проиграл войну. Даже и тогда, когда американцы “взяли на себя заботы” о частях Главных сил АСВ и ВК, предоставив АРВ возможность бороться с партизанами, структура южновьетнамских войск не претерпела модернизации.

В 1968 и 1969 гг., когда АСВ вернулась к методам партизанской войны, американцы подкорректировали тактику в соответствии с произошедшими изменениями, тактика же АРВ, равно как и ее структурная организация, остались прежними. В 1970-м, когда США начали активно выводить войска, ни руководство АРВ, ни американские советники не смогли или не захотели превратить дивизии Южного Вьетнама в современные, способные вести маневренную войну силы.

Но одержать победу в революционно-освободительной войне посредством лишь одной своевременной реорганизации армии нельзя. Необходимо корректировать стратегию, тактику, менять вооружение, переориентировать работу разведслужб. Принятая Тхиеу в 1973 – 1974 гг. стратегия, направленная на то, чтобы не сдавать противнику ни метра территории, имела бы смысл в борьбе с повстанцами. В условия, когда противником выступали мощные, хорошо организованные регулярные силы, она оказалась самоубийственной. Тхиеу не понимал, что революционно-освободительная война давным-давно перешла в последнюю фазу.

Тяжелое вооружение – артиллерия, танки и реактивная авиация – по большей части малоэффективно в борьбе с партизанами, но совершенно необходимо в войне с регулярными войсками противника. Поскольку по мере перехода революционно-освободительной войны из одной фазы в другую меняется стратегия, тактика и вооружение, соответственно, должны меняться и подготовка личного состава, и методы сбора разведывательной информации, и задачи разведслужб. Тут вновь уместно повторить слова Клаузевица о том, что, “отправляясь на войну”, нужно знать, что это за война.

Наконец, существует еще один очень важный аспект революционно-освободительной войны, заслуживающий отдельного внимания, – программа дич ван, с помощью которой северные вьетнамцы стремились лишить военный курс правительства США поддержки американского народа. Сама по себе программа оказалась по большей части неэффективной, но достигла успехов за счет помощи невольных союзников коммунистов в Соединенных Штатах. Но и без дич ван вся стратегия Зиапа после Новогоднего наступления 1968-го ориентировалась на достижение главной цели. Затягивание войны и переговоров, пропаганда, пускание пыли в глаза, боевые операции, увеличивавшие потери среди личного состава американского контингента, все это служило только одной задаче – парализовать волю противника к продолжению борьбы.

Умение использовать в своих целях наиболее уязвимое место противника поставило Во Нгуен Зиапа в один ряд с самыми лучшими стратегами. После 1968-го он избегал лобовых нападений на американцев во Вьетнаме, используя то, что Б. X. Лидделл Харт, величайший теоретик войны двадцатого столетия, назвал непрямым подходом, для атаки на волю народа Соединенных Штатов. В результате Зиап перенес войну с рисовых полей Вьетнама на улицы американских городов – классический пример непрямого подхода. Таким образом, американскому руководству приходилось выбирать из двух зол. Если лидеры США ужесточают военные действия, они теряют поддержку народа, а если, идя на поводу у пацифистов, сворачивают активность боевых действий, то лишаются шанса победить на поле боя. Любая попытка идти в фарватере или лавировать (что делал Никсон) между Сциллой и Харибдой в конечном итоге гарантированно приводит к поражению – настоящий стратегический триумф бывшего школьного учителя.

Но лаврами своими Зиап во многом обязан ситуации, сложившейся в США в конце шестидесятых и начале семидесятых годов. Причиной того, почему американскому руководству не удалось мобилизовать народ на поддержку войны, служит непонимание в среде интеллектуалов и отсутствие согласия между ними, в СМИ и в политической элите страны. С конца пятидесятых в Америке существовал раскол во мнениях относительно того, какие цели страна должна преследовать во внешней политике и какое место в достижении этих целей надлежит играть вооруженным силам. Недостаток единства усугублялся идеологическими расхождениями, теоретическими пристрастиями и личными амбициями. Во время войны трещина стала шире, особенно после избрания республиканца Никсона, которое развязало руки либералам в демократической партии, прежде вынужденным отмалчиваться или поддерживать Линдона Джонсона в его войне. В конечном итоге пропасть стала такой глубокой, что антивоенное лобби в конгрессе превратилось в самого могущественного союзника Политбюро ЦК ПТВ.

Но парламентарии в общем лишь отражали точку зрения американского народа, который на исходе 1968-го уже не хотел продолжения войны. Виноваты тут руководители, особенно президент Джонсон, который не выполнил главной работы – не объяснил людям, зачем США пришли во Вьетнам, что они там делают и какими средствами собираются достичь поставленных целей. В довершение всего администрация Джонсона столкнулась с “кризисом доверия”, хотя вовсе не собиралась врать народу. Получилось так потому, что президент и его окружение не понимали диалектики революционно-освободительной войны. Администрация твердила о явных успехах, а в то же время все эти достижения не оказывали решающего влияния на течение войны.

Администрации Джонсона следовало добиться от конгресса принятия не резолюции по Тонкинскому заливу, а акта, которым бы признавалось, что США находятся в состоянии войны с Северным Вьетнамом и Вьетконгом. В этом случае и парламент, и через него народ стали бы соучастниками процесса, тогда бы заработали законы, положения и исполнительные акты, необходимые при ведении войны (цензура, например). По международным законам, США тоже получили бы определенные права как воюющая сторона. Объявление войны развеяло бы атмосферу двусмысленности. Если бы конгресс не захотел объявлять войну, президент бы знал, что народ не поддерживает его политику во Вьетнаме, а значит, победить невозможно. Тогда бы ему пришлось отказываться от ведения боевых действий и предпринимать какие-то другие шаги.

Немало потрудились для того, чтобы лишить президента поддержки и СМИ, которые когда намеренно, но по большей части неумышленно искажали истинное положение дел во Вьетнаме. В конце концов, СМИ разбирались в тонкостях революционно-освободительной войны еще хуже, чем руководство США. Чем дальше, тем все в худшую сторону менялось отношение телевизионщиков и прессы к РВ, а поскольку США поддерживали правительство этой страны, то СМИ выступали также и против руководства собственного государства. В большинстве случаев, сами того не подозревая, журналисты помогали Зиапу в выполнении его программы дич вал.

Наиболее солидный вклад внесло, конечно, телевидение. Когда дым и кровь сражений вломились с телеэкранов в мирные жилища американцев, граждане Америки оцепенели от ужаса. Джонсон и Никсон никак не могли понять ту истину, что в их эпоху “контроль за информацией, в том числе и визуальной, является необходимым средством для того, чтобы удержаться у власти”‹10›. Правительство Соединенных Штатов так и не осознало со всей ясностью, что умы и души американского народа становятся важным полем битвы и сама нация нуждается в защите от вражеского воздействия в такой же мере, как и ее воюющие вооруженные силы. Следовало бы по возможности ввести добровольную цензуру, если же пришлось бы прибегнуть к принудительной цензуре, то вводить ее надлежало не только во Вьетнаме, но и в Соединенных Штатах.

И наконец, немалым по значению фактором, разъедавшим стремление американцев к победе, стал рост военных потерь во Вьетнаме. В 1983-м профессор Лоуренс У. Личти сказал: “Уровень поддержки войны населением обратно пропорционален количеству погибших в ней людей. То, что все больше американцев стало возвращаться домой в гробах, более, чем что-либо другое, способствовало изменению взглядов граждан на происходящее во Вьетнаме”‹11›. Это мнение подтверждается выводами другого ученого, изучавшего также и проблемы Корейской войны. Дэниэл Халлин, цитируя Джона Э. Мюллера, пишет: “…общественная поддержка более короткой и менее кровопролитной ограниченной войны в Корее также снизилась в связи с ростом потерь, несмотря на тот факт, что телевидение тогда еще находилось в зачаточном состоянии, действовала жестокая цензура, а этика журналистов, освещавших боевые действия, была весьма строгой и вполне соответствовала традициям Второй мировой войны”‹12›. Вот самый убедительный аргумент в пользу короткой и решительной войны.

Итак, Соединенные Штаты проиграли войну так, как и проигрываются войны, поскольку противник умело использовал превосходящую стратегию, нанося нам удары в уязвимые места на политическом и психологическом фронте и не позволяя применить к нему максимально нашу военную мощь. Мы же не смогли воспользоваться слабостями врага, поэтому на протяжении войны его сила росла, мы же становились слабее. Мы проиграли потому, что правительство США не сумело осознать и оценить стратегию революционно-освободительной войны, а следовательно, не нашло средства, способного разрушить эту стратегию. Даже если американское руководство понимало бы сущность революционно-освободительной войны, оно по политическим, психологическим, институционным и организационным причинам не смогло бы эффективно противостоять в ней противнику.

Как ни грустно это говорить, мы и сейчас не способны найти подходящее средство против стратегии революционно-освободительной войны – Вьетнам ничему не научил нас. Проведя всеобъемлющее изучение “малоинтенсивных конфликтов” (куда входят и революционно-освободительные войны), группа высокопоставленных гражданских и военных специалистов из армии, ВМФ, ВВС и МП пришла к неутешительному заключению. В своем труде, датированном 1 августа 1986 года, они написали: “Соединенные Штаты не понимают сути малоинтенсивных конфликтов, и пока нет никаких признаков появления у них (США) средств, которые могли бы служить адекватной защитой в подобных случаях”‹13›.

1. Lung, Strategy and Tactics, p. 130.

2. Pike, /MPW, p.213.

3. Von Clausewitz, On War, p. 133.

4. Komer, Bureaucracy, p. 5.

5. Giap, Military Art, pp. 329-330.

6. Tang, Vietcong Memoir, p. 86.

7. Komer, Bureaucracy, p. 75.

8. John Morrocco and eds. of the Boston Publishing Co., The Vietnam Experience. Rain of Fire, Air War, 1969-1973 (Boston, MA: Boston Publishing Co., 1985), p. 183.

9. Osgood, Limited War, pp. 10-11.

10. Daniel C. Hallin, The “Uncensored War” (New York: Oxford University Press, 1986), p. 214.

11. Lawrence W. Lichty, speech to U.S. Army public affairs officers, March 1983.

12. Hallin, “Uncensored War,” p. 213.

13. Report prepared by the Joint Low-Intensity Conflict Project (Port Monroe, VA, 1 August 1986), p. 1.