Анна шла по улице рядом с Дмитрием, стараясь не смотреть в его сторону, но чувствуя на себе его горящий пристальный взгляд.

— Мне кажется, у тебя в Корсуни нет никакого пристанища и ты идешь наугад, — вдруг сказал Дмитрий. — Уверен, что во всем городе ты не имеешь ни одного знакомого человека.

— Нет-нет! — возразила Анна. — Здесь есть человек, к которому я могу обратиться.

— Кто же он? Как его имя?

— Михаил Гебр.

— О!.. — Дмитрий не скрывал своего удивления. — Вот и не верь после этого в судьбу! Оказывается, мы с тобой ищем одного и того же человека. Мне тоже надо увидеть купца Михаила. В Константинополе через его поверенного был куплен для меня дом здесь, в Корсуни. Хорошо, что и ты направляешься к Михаилу. Покажешь мне, где он живет.

Анна растерялась от такого поворота событий, но не нашла что возразить. Ей было страшно при мысли, что на улицах Херсонеса можно наткнуться на Биндюка и его холопов, но предупредить о них Дмитрия можно было, лишь полностью открывшись ему, а на это у нее не хватало решимости. Оставалось надеяться, что городские власти уже поймали разбойников или что Биндюк после убийства Никиты сам покинул город.

Анна подняла глаза от земли и увидела, что Дмитрий уже привел ее на главную улицу города. Он решил поговорить с девушкой в таверне «Серебряный ковчег». Эго было самое уважаемое из питейных заведений Херсонеса, в которое, однако, он не стал бы ее вести, будь она в женском платье. Сейчас же купцу больше негде было без помех объясниться с Анной. В этот ранний час таверна еще не заполнилась людьми, и Дмитрий со своей спутницей занял самое укромное место за загородкой из вьющихся комнатных растений. Заказав трактирщику еду и вино, он с улыбкой посмотрел на девушку, которая, опустив глаза, сидела очень прямо и сжимала руки на коленях.

— А знаешь, сударь мой, — вдруг обратился он к ней, — по-моему, тебе очень мешает твоя шапка. Почему ты ее нигде не снимаешь?

Пока Анна растерянно придумывала подходящий ответ, Дмитрий, не давая ей опомниться, резким движением сдернул шапку у нее с головы. Она слабо вскрикнула и схватилась руками за волосы, словно могла помешать золотистому потоку заструиться по плечам. В этот миг она почувствовала себя такой беспомощной и неловкой, что едва не заплакала.

Дмитрий провел ладонью по ее шелковистым прядям, и в голосе его прозвучала нежность:

— Какие у тебя красивые волосы!..

Она опустила голову, но он тут же взял ее за подбородок и, приподняв прекрасное, но печальное лицо девушки, спросил:

— А почему на глазах слезы?

Этот вопрос явился последней каплей для Анны. Близость и невозможность любви, давно взлелеянной в мечтах, слишком трудно было вынести, не потеряв власти над собой. Она уронила голову на руки и заплакала уже открыто, не сдерживаясь. Дмитрий вскочил, обнял ее за плечи, стал спрашивать с волнением затаенной страсти:

— Что случилось? Отчего столько слез? Какое горе занесло тебя так далеко от дома, боярышня?

Услышав это, Анна сразу перестала всхлипывать и подняла голову, не решаясь, однако, взглянуть Дмитрию в глаза. Он вытер ей слезы своим платком и, улыбнувшись, сказал:

— Да, я узнал тебя, сударыня Анна, как и ты меня узнала. Зачем же нам играть в прятки, разве мы дети? А теперь рассказывай, что с тобой произошло за это время.

Анна глубоко вздохнула и, пересилив смущение, решилась наконец взглянуть Дмитрию в глаза и тихо проговорить:

— Прости меня, купец, за то, что я не сразу призналась тебе. Это, конечно, невежество и неблагодарность с моей стороны. Ведь ты спас меня, как и других пленников…

— О благодарности ни слова, — прервал ее Дмитрий. — Когда-то ты запретила мне тебя благодарить, теперь же я тебе запрещаю. А то, что ты сразу не призналась… конечно, мне обидно, не буду скрывать. Но какое у меня право требовать твоей откровенности? Я простой купец, тебе не ровня.

— Да совсем не в этом дело! — запротестовала боярышня. — Только стыд мешал мне признаться. Сейчас не ты мне, а я тебе не ровня… — Анна снова опустила глаза и стала рассеянно теребить в руках теперь уже ненужную шапку.

— Что ты хочешь сказать? — удивился купец. — Тебе стыдно, что переоделась в мальчика? Это, конечно, нехорошо, но ведь тебя что-то заставило? Рассказывай откровенно, я все пойму. Но, вижу, ты не рада нашей встрече… А вот я очень рад. Все эти долгие месяцы я мечтал тебя увидеть.

Едва он это произнес, как ее глаза радостно вспыхнули и, не в силах сдержать свои чувства, она тут же призналась:

— И я думала о нашей встрече все это время. Сейчас мне даже не верится, что мы дожили до нее. Но, видно, Бог нам помогал… и еще этот оберег.

Анна вытащила из-за пазухи заветную деревянную фигурку и коснулась ее губами. Дмитрию показалось, будто он ощутил этот поцелуй на своем лице. Сердце его переполнилось, и, схватив девушку за руки, он воскликнул:

— Теперь я никуда не отпущу тебя, боярышня! Слишком дорого ты мне досталась. Я выстрадал тебя бессонными ночами, я рвался к тебе через все испытания и невзгоды. Мне удалось подняться на ступень повыше, чтобы приблизиться к тебе. Я ведь уже не простой купец, меня охраняет золотая грамота императора, у меня имеется свой корабль и дом здесь, в Корсуни. Удачной торговлей я рассчитываю и побольше разбогатеть, хочу в Киеве построить хоромы. И никакой князь не посмеет меня оттуда прогнать. Мы с тобой заживем счастливо и в достатке, только бы ты согласилась…

Дмитрий стал целовать ее руки, погрубевшие за долгие дни путешествия, но по-прежнему прекрасные. А она пришла в отчаяние от запретности такого близкого и долгожданного счастья. Огромным усилием воли она заставила себя отстраниться от купца и сказать:

— Нельзя нам быть вместе… грех это.

— Какой же грех? — Он поднял на нее счастливые глаза. — Ведь я люблю тебя больше жизни и предлагаю стать моей женой перед Богом и людьми. Если я тебе нравлюсь хоть немного — соглашайся, умоляю! Моя любовь так сильна, что разбудит и твои чувства.

— Мои чувства давно пробудились… Дмитрий, — откликнулась она с глубокой печалью. — И днем и ночью я мечтала только о тебе, ты стал моим единственным героем. Но случилось ужасное. Между нами возникла такая преграда, что… — Анна замолчала, не решаясь приступить к рассказу о страшных событиях.

А Дмитрий был так счастлив, услышав ее признание в любви, что слова о преграде не воспринял всерьез. Он подумал, что речь идет о кознях Завиды либо о разорении Тимофея, но и то и другое теперь его не волновало, и он сказал:

— Не думай ни о каких преградах, любимая, они для меня ничего не значат.

Подошел трактирщик, поставил на стол еду и вино и, поклонившись, ушел.

— Успокойся, прогони печаль из своих прекрасных глаз, — снова обратился к девушке Клинец. — Давай пока подкрепимся и выпьем за наше счастье.

Но Анна, едва пригубив вино и немного утолив голод, тут же потеряла аппетит и только делала вид, что ест. А Дмитрий поглощал еду с большой охотой, восстанавливая силы после всех треволнений ночи и утра.

Анна незаметно за ним наблюдала и представляла себе, что они с Дмитрием — не в таверне, а в своем собственном доме, что он — ее муж, уставший с дороги или после тяжелой работы, и она его кормит сытным обедом. Задумавшись об этом, Анна отложила ложку и подперла подбородок рукой, как делали женщины из простонародья. Заметив этот трогательный жест и внимательный, нежный взгляд Анны, Дмитрий почувствовал, как непривычная теплота разливается в его груди, притягивая бродячую натуру к свету домашнего очага. Он улыбнулся, медленно попивая вино из кружки. И сказал:

— Сейчас вот я представил, что мы сидим с тобой в своем доме, что ты моя жена, а я твой муж. Какое это будет счастье…

«Знал бы ты, кто на самом деле мой муж», — подумала Анна, и столь горькое уныние отобразилось на ее лице, что Дмитрий, сразу же почувствовав неладное, резко отодвинул кружку и спросил:

— Так что стряслось с тобой за это время? У тебя такой горестный вид, что мне вдруг стало страшно…

Анна набралась сил и, словно прыгнув в омут головой, выпалила самое главное:

— Мой батюшка умер, а мачеха после его смерти однажды заперла меня в доме, насильно опоила сонным зельем и после этого обвенчала с одним страшным человеком. Мне удалось бежать. Евпраксия Всеволодовна посоветовала обратиться к Михаилу Гебру, у него есть важные знакомства в Константинополе, он поможет мне попасть к патриарху. Я буду просить, чтобы венчание признали незаконным.

Прошло несколько мучительных мгновений, прежде чем Дмитрий осознал, что его с таким трудом обретенная мечта — теперь жена другого. Он знал, что брак, хоть и насильственный, расторгнуть будет нелегко. В Константинополе иногда расторгались браки, но обычно развод сопровождался пострижением одного из супругов. Это был невыносимо горький выбор — видеть Анну либо в монашеской рясе, либо в руках другого человека… Внезапно мысль об этом «другом» пронзила Дмитрия такой мучительной болью, что он даже застонал, уронив голову на руки. Потом взгляд его горящих угольных глаз остановился на Анне, словно прожигая ее насквозь в страстном порыве узнать всю правду до конца. Схватив девушку за плечи, Дмитрий спросил о самом больном:

— Ты убежала от этого своего… мужа уже после того, как он тобой овладел?

— Нет, Бог свидетель! — Анна даже отшатнулась, испуганная сумасшедшими глазами Дмитрия. Но в глубине души она ощущала смутную радость оттого, что сама мысль о близости ее с другим человеком для Дмитрия непереносима.

Лицо его немного прояснилось, и он сказал с глубоким вздохом:

— Прости. Кто я такой, чтобы допрашивать тебя… Один из многих дураков, которых Завида обвела вокруг пальца. Сам не ведал, что творю, и упустил свое счастье… Но если я хоть немного заслужил твое доверие, прошу, откройся мне во всем. Что бы с тобой ни случилось за это время — я все пойму и, видит Бог, никогда не посмею сказать тебе худого слова. Ну а коль не хочешь говорить — тоже принуждать не стану. Я все сделаю, как ты прикажешь.

Но Анна и сама хотела выговориться. Все, что она до сих пор скрывала, теперь искало выхода. И девушка начала свой рассказ — сбивчиво, путано, перескакивая с одного на другое. Дмитрий слушал внимательно и не перебивал вопросами, а только неотрывно смотрел на Анну, и в его глазах была нежность и боль. Этот взгляд придавал ей силы. Она рассказала обо всем, начиная со своей дружбы с Евпраксией и Надеждой и заканчивая постыдным венчанием, после которого ей все- таки удалось вывернуться из грязных лап новоиспеченного мужа, потому что услышала далекий призыв Дмитрия и очнулась, а затем на помощь неожиданно пришел Глеб. Рассказала о неудачной попытке попасть в Переяславль, к Мономаху, и о дальнейших мытарствах их с Никитой пути на юг. Дойдя до встречи с Федором Клинцом — иеромонахом на Святом острове, она немного приостановилась, чтобы дать возможность Дмитрию осознать это событие.

— Да, провидение послало мне встречу с твоим братом, которого ты не видел несколько лет, — подтвердила она в ответ на удивленное восклицание Дмитрия. — Федор очень помог нам с Никитой, особенно когда увидел оберег. Но он же и озадачил меня очень сильно. Федор — то есть отец Филарет — запретил мне встречаться с тобой до тех пор, пока не избавлюсь от брачных уз. А я, выходит, нарушаю его запрет…

— Ну, Федор всегда был святошей. Весь жар его души уходил на молитвы, и потому он не сможет понять мои чувства. Конечно, это счастье, что он нашелся, но не его право указывать нам с тобой, как поступать.

— Но ведь он пастырь духовный…

— А разве мы совершаем что-нибудь постыдное? Разве плохо, что мы любим друг друга и желаем сообща одолеть преграды на пути к счастью?

— Верно, — кивнула Анна, охотно соглашаясь с доводами Дмитрия. — Ну, тогда я продолжу свой рассказ.

Она поведала обо всем: о путешествии в караване генуэзских купцов, двухдневном плавании из Сурожа в Херсонес; о засаде в лавке Михаила, гибели самоотверженного Никиты и своих метаниях по вечерним улицам незнакомого города; о коварстве старой трактирщицы, об ужасном пробуждении в темном трюме корабля и о своих горячих молитвах, которые не остались без ответа.

Единственное, что Анна избегала упоминать, было имя ее ненавистного мужа. Но именно это более всего интересовало Дмитрия, и, едва она закончила рассказ, он тут же спросил:

— Но кто это чудовище, с которым Завида тебя связала? Ведь чужому она бы не отдала твое приданое. Значит, он из ее холопов?

Анна решилась открыть правду только наполовину: назвать имя мужа, но не говорить, что он является убийцей Степана Клинца.

— Это страшный человек, — проговорила она, опустив глаза. — Он поганый язычник, имеющий славу оборотня. А еще он разбойник, злодей и убийца вроде Быкодера. Но при этом никто не может его уличить, потому что он хитер и пользуется покровительством своей родственницы Завиды.

— Он ее родственник?! — вскричал Дмитрий, и руки его сжались в кулаки. — Как имя злодея?

— Биндюк Укрухович, — почти шепотом вымолвила Анна.

Дмитрий громко вскрикнул и так ударил кулаком по столу, что подпрыгнула посуда. Тотчас подбежал трактирщик и, испуганно косясь на странных посетителей, поспешил убрать свое добро. Дмитрий бросил ему лишнюю монету за разбитый кувшин и приказал не мешать разговору.

Анна догадалась о том, что Клинец знает правду, еще до того, как он заговорил. Дмитрий рассказал о своей встрече с Узуром, она сообщила о подслушанном разговоре Биндюка и Завиды. Все совпадало. Итак, Анна замужем не просто за злодеем, но за злейшим врагом Дмитрия, которого он давно поклялся отыскать и убить. Невольно девушка почувствовала себя виноватой, хотя не услышала и слова упрека. Она заговорила, словно оправдываясь:

— Ведь он и мой враг. Не только потому, что они с Завидой меня обездолили. Я и за то его ненавижу, что он убил моего верного Никиту. И еще неизвестно, как это чудовище выпытало у Евпраксии Всеволодовны и Надежды правду о моем бегстве. Подумать только: он даже про купца Михаила узнал! Дай Бог, чтобы городская стража поскорее схватила злодея и его сообщников, иначе покоя нам не будет.

— Мне точно не будет покоя, пока не уничтожу гада собственными руками, — сказал Дмитрий мрачно.

— Что ты говоришь? — испугалась Анна. — Ты хочешь сам, без суда, его убить? Да ведь за это здесь, в Херсонесе, тебя возьмут под стражу и будут считать убийцей. Нет, надо идти к градоначальнику… как он у них называется? Дука или стратиг?

Клинец грустно улыбнулся Анне, но ничего не ответил. А она в душе пожелала, чтобы Биндюк либо поскорее был схвачен, либо, убоявшись наказания, бежал из города за тридевять земель. Чтобы отвлечь Дмитрия от мыслей, связанных с Биндюком, она тут же стала расспрашивать о тех приключениях, которые купцу довелось пережить, и он коротко обо всем рассказал. Многое в этом рассказе ее поразило. Почему, например, случилось так, что во время отсутствия Клинца она услышала и о городе Дмитрия Солунского, и об ассасинах, и о Хариклее Цакон, — словно неведомые силы посылали ей догадки о его мытарствах. Не удержавшись, девушка рассказала об этих странных совпадениях, а также о том, что оберег потемнел именно в то время, когда Дмитрий метался между жизнью и смертью. А он признался ей, что как раз в злополучный вечер ее венчания стоял на берегу моря и, повернувшись лицом к северу, повторял заветное имя, словно надеялся, что любимая услышит его. И она услышала даже сквозь дурман ведьминого зелья! А еще они вспомнили песню о белой березоньке, пришедшую им на ум в одну и ту же ночь. Теперь уже не было сомнений, что между их душами существует прочная связь.

— Разве можно нам разлучаться, если мы — как две половинки? — заметил Дмитрий. — У нас одна душа, одна судьба…

Он сел рядом с Анной, крепко ее обнял и, слегка запрокинув ей голову, поцеловал в прелестные, давно желанные губы.

Анна вспомнила свои сны после выздоровления — странно-волнующие сны, от которых учащалось дыхание и по телу пробегала дрожь. Об этих снах она не рассказывала ни двум своим верным подругам, ни на исповеди; вспоминая ночные видения днем, невольно краснела. И вот теперь те же ощущения, что испытала Анна во сне, пришли к ней наяву. Забывшись, она обняла Дмитрия за шею и неумело, но искренне ответила на этот первый в ее жизни поцелуй.

Но уже через несколько мгновений девушка опомнилась, открыла глаза и посмотрела по сторонам. Загородка скрывала их, но не настолько, чтобы странную пару не могли заметить немногочисленные посетители таверны. Анне даже показалось, что она перехватила чей-то насмешливый взгляд. Тотчас отстранившись от Дмитрия, девушка прерывающимся голосом сказала:

— Не надо, здесь не место… Мы не должны…

Дмитрий с трудом подавил свой порыв и глубоко вздохнул, выпуская Анну из объятий.

— Да, ты права, моя лада, тебе не место здесь и в этой одежде. Какой я дурак, что до сих пор обо всем не подумал!

Он подозвал трактирщика, дал ему денег и что-то шепотом сказал. Хозяин «Серебряного ковчега» понимающе кивнул и пообещал прибегнуть к помощи жены. Когда он отошел, Анна поинтересовалась, о чем идет речь, но Дмитрий попросил ее немного подождать.

Теперь, когда они уже знали друг о друге почти все, Анне подумалось, что пора бы поговорить и о будущем. Ей по-прежнему хотелось как можно скорее попасть к Михаилу Гебру и попросить его о помощи. Дмитрий, словно угадав ее мысли, сам об этом заговорил:

— Сейчас для нас с тобой главное — вернуть тебе свободу. Будь в Киеве другой князь, мы бы обошлись и без поездки в Константинополь: этот брак мог бы отменить и наш епископ. Но возвращаться с тобой туда, где мы в опале, — это все равно что лезть прямо в логово зверя. Значит, надо готовиться к отплытию в Царьград.

— И ты отправишься туда вместе со мной? — обрадовалась Анна.

— Да может ли быть иначе? — улыбнулся Дмитрий. — Теперь я никуда тебя не отпущу, пусть даже все законы будут против нас. Сразу же после разгрузки корабля начну снаряжать его в новое плавание — обратно в Константинополь. А торговые дела поручу пока вести Калистрату и Лушю.

— Но еще неизвестно, согласится ли купец Михаил с нами плыть…

— Ничего, обойдемся и без Михаила. У меня у самого в Константинополе теперь немало влиятельных знакомых… даже в императорском дворце. — Он подумал о дочери василевса, которая, несомненно, рада будет познакомиться с Анной и помочь влюбленным.

— Это неурочное плавание может принести тебе лишние расходы, — вздохнула Анна. — Ведь вы, купцы, люди расчетливые.

Дмитрий тихонько рассмеялся и опять заключил Анну в объятия.

— А ты, я вижу, хорошо изучила нравы купцов? — спросил он, заглядывая ей в глаза. — Да, мы не любим лишних расходов. Но только за твою любовь, Аннушка, я с радостью отдам весь мир — и мне не покажется, что переплачиваю.

Он снова хотел ее поцеловать, но в этот момент к ним подошла хозяйка таверны и выложила покупку, сделанную по указанию Дмитрия. Это было платье и обувь для Анны. Девушка вместе с хозяйкой ушла в другую комнату и через какое-то время появилась уже в женском наряде и с уложенными волосами.

Она немного похудела и побледнела за время своих мытарств, но это не умалило прелести ее облика, а только подчеркнуло девическую хрупкость. У Дмитрия снова, как когда-то почти год назад, защемило сердце при мысли о том, что прекрасная заветная гавань счастья все еще недоступна ему. Но теперь-то он ее не пропустит!

Через минуту они покинули «Серебряный ковчег» под удивленные возгласы нескольких посетителей.

Анна и Дмитрий не спешили сразу попасть в квартал, где был дом купца Михаила. Поднявшись по улице другого квартала к морю, они стали медленно обходить побережье с востока на запад. И тут Анна с удивлением обнаружила, сколь прекрасны херсонесские базилики с беломраморными колоннами, как удобны мощеные улицы, снабженные водостоками, внушительны двухэтажные каменные дома, покрытые красной черепицей. А ведь вчера, пробегая по этим улицам в страхе и отчаянии, она не замечала ни храмов, ни домов. И хотя сейчас ее будущая судьба все еще была неясна, но рядом с ней шел человек, который сам по себе являлся для нее судьбой. Потому-то вся красота моря и города сегодня была открыта воскресшей душе Анны.

Дмитрий по пути рассказывал ей все, что знал о херсонесских храмах, соседствовавших порой со следами древних развалин. Когда-то, лет сто двадцать тому назад, вскоре после взятия города князем Владимиром, в Херсонесе начались пожары, и несколько прекрасных базилик были разрушены, а потом на их месте херсониты построили новые храмы и часовни. К одной из таких часовен примыкал городской квартал, в котором сохранились пост ройки еще эллинского времени: кладовые, цистерны для засолки рыбы, колодцы, водосточные каналы, руины стекловаренной мастерской.

— Подумать только! — удивлялась Анна. — По этим улицам ходили еще те древние греки, которые верили в Зевса, Афину, Артемиду…

— Да. Артемида даже была покровительницей города. От тех времен сохранилась Присяга жителей Херсонеса, выбитая на мраморной плите. В ней сказано, что каждый гражданин должен служить народу и советовать ему лучшее и наиболее справедливое для государства и граждан.

— Какими же просвещенными были древние греки!.. Но это их устройство правления чем-то напоминает наше вече, правда? Только оно у нас все реже собирается…

— Да ведь и в Греции давно о гражданах не вспоминают. В империи все подчинено власти василевса и высших чиновников. Но и они не свободны, сами рабы своей власти. Все в железных рамках системы. Голос отдельного человека не слышен…

Они почти дошли до тех заброшенных мест, где находилась злополучная таверна, и Анна напомнила о ней Дмитрию. Но он ее остановил:

— Не думай об этом и не надо туда идти. Я еще на корабле распорядился, чтобы змеиное гнездо уничтожили. Пойдем обратно!

У подножия улиц, по которым они шли, располагались лестницы, спускавшиеся ступенями в море. Между каменными плитами пробивались пучки зеленой весенней травы. Анна ступила на одну из этих старинных лестниц, любуясь живописным сочетанием моря, зелени и камня. Она вдруг вспомнила героя греческой поэмы, тайком прочитанной когда-то в монастыре:

— Может быть, сам Одиссей останавливался в этих местах?

Дмитрий держал ее за руку и смотрел туда же, куда и она. На слова об Одиссее он тут же откликнулся:

— Не знаю, был ли Одиссей именно здесь, но что очень близко — это наверняка. Никифор много рассказывал мне об этом герое и читал песни из древней поэмы. Там есть одно место, где повествуется, как Одиссей побывал в порту лестригонов — сказочных великанов-людоедов. Так вот, пристань лестригонов, окруженная скалистыми горами, — это не что иное, как гавань Символов. Она расположена к югу от Херсонеса примерно на семнадцать миль.

— Это все равно что семнадцать поприщ? Но ведь совсем недалеко! Можно и пешком дойти. Как бы я хотела увидеть эту гавань!..

— Что ж, до отплытия в Константинополь у нас будет несколько дней, и я покажу тебе гавань Символов. Она действительно притягивает таинственной красотой.

Они прошли к кварталам северо-восточной части города, где располагалась главная базилика, служившая резиденцией херсонесского архиепископа. Перед базиликой находился широкий двор с фонтаном. С юга тянулась галерея с пещерной усыпальницей, а у восточной стены была возведена крещальня с мраморной купелью, вода в которую поступала из бассейна. Дмитрий заметил:

— Говорят, именно здесь принял крещение Владимир Великий. Может, в этом храме он и обвенчался с царевной Анной. Когда-нибудь и мы с тобой обвенчаемся в такой же прекрасной церкви.

— Не загадывай, милый мой, — вздохнула Анна. — Увы, наше счастье пока за морями, за горами… И за что я расплачиваюсь так жестоко? За собственную глупость и недогадливость? Или за слабость? Надо было еще тогда, в ноябре, разоблачить перед всеми Завиду и Бериславу.

— Сделай ты так — и эти ведьмы уж точно не оставили бы тебя в живых. И защиты искать было бы не у кого — Мономах находился в Суздальском крае. Не думай о прошлом, душа моя. Ведь все могло быть еще хуже.

— Куда уж хуже? — Анна подняла на него печальные глаза, в которых блестели непролившиеся слезы.

— Хуже было бы, если б ты сдалась на просьбы отца и вышла замуж за одного из тех достойных людей, которых он тебе советовал выбрать. Вот тогда уж точно ты была бы для меня потеряна…

Представив это, Дмитрий даже переменился в лице и едва сдержал порыв поцеловать Анну прямо посреди улицы. Его тревога передалась и ей. Анна подумала о том, как сурова судьба, как порой жестоки людские законы, едва не погубившие ее любовь, и снова мысленно обратилась к Богу, умоляя защитить то чувство, ради которого люди рождаются на свет.

Теперь, уже никуда не сворачивая, они направились к усадьбе Михаила Гебра. На оживленных улицах центра до их слуха долетали разговоры горожан, что толпились тут и там и, жестикулируя, обсуждали последнюю новость. Этой новостью было прибытие из Константинополя купеческого корабля, который недалеко от Херсонесской бухты вступил в бой с пиратской галерой и одержал победу. Некоторые херсониты спешили в порт, чтобы посмотреть на такое чудо. Имя купца, который хоть и был русом, но пользовался покровительством императора, передавалось из уст в уста. Многие уже откуда-то прознали, что купец является новым владельцем дома комеркиария, убитого год назад пиратами — возможно, теми же самыми, которых сейчас наконец-то удалось одолеть.

Анна и Дмитрий старались пройти незаметно, пользуясь тем, что их пока никто не знает в лицо и потому не докучает излишним вниманием. Увидев в конце улицы матросов со «Святой Анны», Дмитрий поспешил увести свою спутницу в другую сторону.

У ворот усадьбы Михаила Гебра стоял скромно одетый человек и с интересом рассматривал приближающуюся пару. Решив, что это привратник или управляющий, Дмитрий обратился к нему:

— Скажи, уважаемый, дома ли твой хозяин?

— Вы имеете в виду Михаила Гебра? — уточнил тот. — Нет, он сейчас не в доме. Но там находится Света-Ефросинья, жена Михаила, а также его дочь Лидия.

— Света? — удивился Клинец. — Имя славянское.

— Да, она родом из Новгорода. И сейчас беседует с гостем — своим земляком. Он один из героев с купеческого корабля, одолевшего нынче пиратов.

— Шумило-Калистрат! — улыбнулся Дмитрий. — Так он уже здесь?

— Да. А ты, наверное, и есть купец — владелец корабля и покупатель дома комеркиария? Тогда входи, тебе будут рады.

Дмитрий и Анна вошли в ворота усадьбы, затем в дверь дома, выходившую во двор. Еще с порога они услышали удивленный женский голос, говоривший на славянском наречии:

— Вот так совпадение! Я же помню твоего отца, плотника Сежира. Когда Михаил меня посватал, у твоих родителей, кажется, родился первенец. Значит, это был ты?

Новгородец, улыбаясь, кивнул, но смотрел при этом не на Свету, а на Лидию.

— Мой старший сын был на год моложе тебя, — вздохнула Света. — А теперь у нас есть только Лидия и маленький Трифон.

— Что ж, мама, Калистрат и его друзья отомстили проклятым разбойникам, — сказала дочь, в которой Анна узнала девушку, виденную накануне в лавке.

— Тут основная заслуга Дмитрия, а я только помощник, — смущенно заметил Шумило.

— Не согласен, в бою все были равны, — громко возразил Дмитрий.

Собеседники разом оглянулись на дверь. Пара, представшая их взглядам, не могла не вызвать удивления.

— Клинец! Ну слава Богу! — воскликнул Шумило-Калистрат, подбегая к другу. Затем, повернувшись к собеседницам, он представил: — Это и есть знаменитый купец Дмитрий. А это… киевская боярышня Анна, которая…

— Моя невеста, — подсказал Дмитрий.

— Словно с картины сошли… — прошептала Света.

— Верно. Я их еще в «Серебряном ковчеге» приметил, когда зашел туда вместе с патером Леоном, — произнес за спиной Дмитрия и Анны тот самый человек, которого они приняли за привратника.

Догадавшись, что это и есть купец Михаил, гости извинились за свою ошибку, но он только усмехнулся и сказал:

— Рад, что имею честь первым в городе принять человека, избавившего херсонитов от разбойников, которые больше года не давали житья нашему побережью. Также счастлив видеть твою невесту… в женском платье. На корабле она, наверное, была в мужском?

— Это целая история, господин Михаил, — вздохнула Анна, догадавшись, что купец заметил ее мужской наряд еще в таверне. — Я прибыла в Херсонес не на корабле из Константинополя, а по земле из Киева. Еще вчера я хотела обратиться к тебе за помощью. Твое имя мне назвала Евпраксия Всеволодовна. От себя и от своей покойной сестры Анны Всеволодовны она просит за меня…

— Не продолжай, милая девушка, — остановил купец, заметив слезы на глазах Анны. — Отдохни и приди в себя, а потом все расскажешь. Дочери Всеволода однажды спасли меня от гнева жестокого киевского архонта Путяты Вышатича. Могу ли я не помочь девушке, которую опекает сама великодушная государыня Евпраксия? Здорова ли она?

Анна покачала головой. Воспоминание о дорогой наставнице, которой уже, может быть, нет в живых, больно сдавило ей сердце. И эта боль наложилась на ту огромную душевную и телесную усталость, что испытала Анна за долгие дни своих мытарств. Она добралась наконец до дружеского порога. Но, подобно своему любимому герою Одиссею, стойко пережившему все морские бури, но упавшему без сил на спасительный феакийский берег, Анна тоже вдруг почувствовала слабость. В глазах у нее потемнело, и ноги ее больше не держали.

Дмитрий подхватил девушку на руки, стал испуганно звать по имени. Света и Михаил тут же показали ему, куда можно положить Анну, и сами захлопотали вокруг девушки. Вскоре растирания и ароматические капли привели ее в чувство, и она, смутившись из-за своей слабости, сразу же хотела встать. Но этого ей сделать не позволили ни Дмитрий, ни хозяева дома.

Напоив Анну успокоительным лекарством, Света и Лидия увели ее в опочивальню, раздели и уложили в мягкую постель. Наконец-то впервые за много дней киевская боярышня могла уснуть спокойно и в уюте.