Быть может, несправедливо приписывать деяния Инквизитора дьяволу. Инквизитор был утонченным человеком, не склонным к упрощенным понятиям добра и зла. Поразительно, что он достиг столь высокого положения, ибо я никогда не слышал, чтобы он оперировал абсолютными нравственными понятиями, как люди, подобные вам, милорды. Однако, какими бы утонченными ни были движения ума, любой, кто делает выбор, так или иначе служит дьяволу, и Инквизитор выполнил свою миссию очень прагматично и в интересах церкви.

Предательски правдивые слова детей часто недооцениваются взрослыми, хотя эти слова весьма убедительны, когда используются в далеко не детских целях. Подозрения и обвинения завистливых соседей следовало замаскировать более невинными и беспристрастными суждениями, и в беседах с моими ровесниками Инквизитор нашел предлог (я не могу назвать это доказательством), необходимый для взятия мавра под стражу. Трюкач всегда идет по тонкой линии, отделяющей развлечение от более зловещей двуличности, и беда мавра заключалась в том, что простые фокусы, которые он показывал нам, детям, ради развлечения, с другой точки зрения можно было толковать как подтверждение дьявольского дара.

Я так и не понял, почему другие дети с такой готовностью предали человека, в котором до тех пор души не чаяли. Возможно, они, как и я, когда настал мой черед, не сознавали, что их слова — предательство. Или, может, они лучше меня чувствовали потребности общины, лучше понимали, что значит быть изгоем, и считали цену изгнания слишком высокой за толику веселья и фантазий. Не знаю, ибо мне так и не представился случай спросить их. Однако через два дня после нашей прогулки при луне и беседы Инквизитора с моими приятелями мавра взяли под стражу и обвинили в колдовстве. Он якобы общался с ночными созданиями (в некотором роде правда, хотя не в том смысле, какой вкладывал в эти слова Инквизитор), он скрывал своих фамилиаров на горе в одному ему известных местах (опять правда, но не в дурном смысле, как было представлено), и, возмущаясь возвращением христианских земель христианам, он околдовывал соседей и похищал их детей, дабы удовлетворить потребность дьявола в неокрепших душах. Чтобы скрыть политический характер своей миссии, Инквизитор смастерил дымовую завесу из невинных детских историй.

Впервые мы узнали эти подробности от Фактора. Я не знаю, откуда он их добыл, поскольку, как мы вскоре выяснили, Инквизитор его не жаловал. Я также не знаю, всегда ли Фактор любил приносить дурные новости, или так испортила его характер деятельность, по роду которой одно его появление неизменно предвещало неприятности. Безусловно, люди могут приохотиться к самым странным вещам. Сам я со временем стал с нетерпением ожидать исполнения своего долга в исповедальне, ибо, выслушивая покаяния и отпуская грехи, обнаружил в себе странное влечение к человеческому вероломству, нечто вроде пристрастия к отклонениям от нормального бытия, как будто непрерывный круговорот греха — история торжества непобедимой глупости человечества. В любом случае Фактор был человеком неприятным и обожал объявлять о бедах и лишениях, даже когда это не входило в его прямые обязанности. Потому не так уж удивительно, что он собирал летнюю десятину именно в день обвинения мавра. Обходя деревню, копаясь в собранном нами урожае, взвешивая и отбирая, Фактор с неприличным ликованием перечислял преступления мавра и ожидающие его ужасные пытки.

Он явно не принял в расчет Инквизитора, которому совсем не понравилось то, что его действия предопределяются слухами, особенно в сложившейся ситуации нынешнего расследования, где первостепенное значение имело поведение всех жителей aldea.

Как раз когда Фактор покидал нашу хижину, его с площади окликнул Инквизитор, снова сидевший под липой. В тот день множество людей покинули поля и вернулись в свои дома. На то были две настоятельные причины: как можно больше спрятать от Фактора и проследить, чтобы он как можно меньше взял сверх положенного. В результате свидетелями происходящего стали почти все жители деревни.

— Я слышал, ты болтаешь о предстоящем испытании веры. — Инквизитор говорил громко, громче, чем следовало, если бы его слова предназначались одному Фактору.

— Простите, ваше преосвященство. — Фактор теребил свою шапочку, словно искал спрятанную в шве монету. И улыбался. Его улыбка выглядела столь ужасно, что лучше бы он и не пытался улыбаться. Есть люди, лица которых просто не созданы для веселья. И необязательно все они безобразны. Я лично встречал красивейших людей, чья улыбка вызывала в очевидце дурные предчувствия, и в то же время многие некрасивые лица отлично подходят для выражения удовольствия. Однако Фактор, к своему несчастью, был и безобразен, и не создан для улыбок. Лучше бы он не изменял своей обычной угрюмости. Честно говоря, он был несчастным существом, пресмыкающимся перед власть предержащими и высокомерным с теми, над кем сам обладал хоть малейшей властью. Однако, несмотря на все, что случилось, я не испытываю к этому человеку ничего, кроме жалости. Он попусту растратил свою жизнь, он никому не сделал добра, и, если бы не милость Христа, можно считать, что он и не родился. Но если улыбка была ошибкой, его последующие слова стали грубейшим промахом. — Простите, — сказал Фактор заискивающе. — Говорил. Пусть все знают, что справедливость восторжествует, ваше преосвященство.

— Так ты стал знатоком справедливости?

Даже Фактор, страстно желавший угодить, понял, что Инквизитор не ожидает ответа. В тот момент барашек, скакавший среди кур, весело разогнал их и подбежал к ногам хозяина. Перепуганный Фактор подхватил его так, будто нашел подходящий ответ на вопрос Инквизитора. Вряд ли контраст между Фактором и его талисманом мог быть более резким, ибо один из них был раздражен и неуклюж, а другой счастлив и беспечен. Инквизитор смотрел на парочку с отвращением.

— А может, Святая Испанская Инквизиция призвала тебя выяснить истину и свершить правосудие в этой деревне?

Воссоздавая перед своим мысленным взором ту сцену, я не сомневаюсь, что Инквизитор сердился не только из-за вмешательства Фактора, но и из-за собственной роли в том деле. Если память не изменяет мне, каждый раз упоминая правосудие, он словно сплевывал это слово, будто его мучила горечь во рту. Он понимал, что прибыл не для того, чтобы вершить правосудие. Или, может, был просто оскорблен тем, что такой явно несправедливый человек, как Фактор, очерняет язык справедливости. Полагаю, даже вы, ваши преосвященства, понимаете, что люди, коих вы нанимаете для своих дел, ваши так называемые фамильяры, мало внимания обращают на тонкости морали. За это вы им и платите: чтобы поддерживать ваши драгоценные иллюзии о нравственной чистоте.

Затем Инквизитор сменил тактику. Хотя все понимали, что его вопросы риторические, он вдруг спросил, почему Фактор не отвечает.

— Простите, ваше преосвященство, — произнес Фактор тоном наказанного маленького мальчика. — Я не посмел…

— Однако ты посмел говорить этим людям, что и почему я должен делать. С какой целью? Какую роль ты играешь?

— Простите, ваше преосвященство… — С каждым повторением этой фразы Фактор, казалось, немного съеживался, и сельчане, стоявшие у своих хижин, неумолимо наблюдали за его унижением. Они никогда не видели ничего подобного, не надеялись на повторение и собирались насладиться представлением сполна. — Простите, ваше преосвященство, я — Фактор. — Он назвал монастырь, на который работал, и в этот момент барашек отчаянно заблеял. Не думаю, что от упоминания монастыря, в чем не было ничего необычного, а просто встревоженный Фактор слишком сильно его прижал к себе. — Я собираю здесь десятину.

— Ты собираешь зерно, не так ли?

— И другие продукты, ваше преосвященство, — сказал Фактор с явным облегчением, ведь от скользкой темы правосудия они перешли к предмету, в котором он чувствовал себя увереннее. — Оливки, ваше преосвященство, растительное масло, миндаль, каштаны, инжир, сливы, груши, немного шелка-сырца, хотя здесь он довольно плохой и очень трудно обнаружить, куда они его прячут, чтобы продать на стороне, и…

— Ты собираешь зерно. Поклевал тут, поклевал там, как та курица, — повторил Инквизитор, прерывая воодушевившегося Фактора. В тот момент тощая курица, оправившаяся от нападения барашка, ковыляла по утрамбованной грязи, склевывая по пути то шелуху, то зернышко. Селяне захихикали как от удачного сравнения, так и от внезапного прозрения: важная поступь Фактора действительно походила на созерцательное продвижение курицы. Словно почувствовав себя участницей зрелища, курица закудахтала, склонила головку и смерила Фактора тусклым неодобрительным взглядом. — Советую впредь воздерживаться от размышлений на темы, тебя не касающиеся, и ограничиться обязанностями, для которых тебя сочли пригодным: продолжай клевать тут и там, — заключил Инквизитор.

Малой толикой в то утро не обошлось; хозяйства, в которых Фактор не успел еще побывать, сполна расплатились за его публичное унижение. Однако полагаю, что, даже несмотря на нищету, мало кто из его жертв нашел наказание слишком суровым. Жаль только, что позже Фактор сумел отомстить больнее, и его месть коснулась не только нас, но и Инквизитора. Отвернувшись от Инквизитора, Фактор снова нахмурился; его лицо стало еще мрачнее и отвратительнее, чем мне доводилось видеть прежде.