Конечно, я не мог знать, что кто-то придет мне на помощь. Никто никогда не знает. Однако мои доводы оказались убедительными. Невозможно было представить более зрелищный укор Инквизитору. Ничто не могло бы скомпрометировать его показательный суд лучше столь яркого доказательства: моего появления в aldea в тот самый момент, когда все считали его миссию завершенной. А для большего эффекта я должен был войти в деревню своими ногами, следовательно, покалечить меня Фактору пришлось бы поближе к aldea.

Я видел, как Фактор взвешивает все за и против. Он наверняка сознавал, как сильно рискует. Я не посмел указать на необходимость не калечить меня здесь и сейчас из страха, что он заподозрит, будто у меня есть план, коего в действительности у меня не было. Соблазн предъявить живой, истекающий кровью упрек был слишком силен. Однако мое спасение пришло быстрее, чем я ожидал или, скорее, надеялся, ибо случай, хотя поначалу замаскированный более отчаянным впечатлением, не замедлил представиться.

Фактор встал и подошел ко мне. Его левая рука потянулась мне за спину, правая поднялась из-за пояса с ножом, которым его хозяин разделал ягненка. Лезвие было забрызгано клейким спинным мозгом и каплями запекшейся крови. Мгновение я думал, что все мои доводы оказались тщетными. Я даже не успел закричать. Словно ледяная рука мертвеца сжала мое сердце. Я почти чувствовал поцелуй смерти, чувствовал, как лезвие пронзает мое горло и ищет артерию. Однако я неправильно истолковал намерения Фактора, ибо он всего лишь левой рукой натянул мою рубашку, а правой разрезал ткань, чтобы я упал на пол. Ноги мои подогнулись, и я начал скользить вниз по стене, однако Фактор меня остановил: он схватил меня за подбородок, впившись большим и указательным пальцами в горло, так раздвоенная подпорка поддерживает обвисшую под тяжестью плодов ветку фруктового дерева.

— Поступим так, — сказал он. — Спустимся вдоль ручья к Позо де лос Мучачос. Ты понял? — Я понял. Он говорил об озерце, где мы, дети, иногда купались летом. Глухое место, и вряд ли по дороге туда мы кого-нибудь встретим. — Затем мы поднимемся в обход солнечного склона к humilladero. И там сделаем дело.

Он явно нервничал, но в данных обстоятельствах придумал весьма хороший план. К югу от aldea не было проторенных троп, поскольку все прямые дороги в том направлении заканчивались на крутом откосе, а упомянутая Фактором святыня была так мала, что вряд ли могла привлечь истово верующих в день, когда на площади происходило куда более интересное событие. И все же риск был немалый, гораздо больший, чем если бы Фактор просто разделался со мной в пещере. Однако и вознаграждение в виде публичного унижения Инквизитора было соответственно больше. Любопытно, как Фактор говорил о «деле», словно мы с ним вступили в сговор, словно ослепить меня и вырезать мой язык представлялось ему неким нашим совместным розыгрышем. Вероятно, он был прав.

Если требовалось доказательство его нервозности, оно заключалось в его последующей небрежности, ибо, открывая дверь, чтобы удостовериться в отсутствии свидетелей, он позабыл снова завязать мне глаза. Никого снаружи не заметив, Фактор подтолкнул меня вперед. Со все еще связанными руками и ногами я заковылял по неровному полу пещеры. Однако в тот момент, когда я, моргая, выбрался на яркий солнечный свет, Фактор с проклятиями затолкал меня обратно. Притащив меня сюда, он так спешил, что позабыл привязать своего мула. Животное хоть и не забрело далеко (даже я, ослепленный солнцем, успел заметить его чуть ниже по течению), его все же надо было привести к пещере.

Фактор снова запер дверь, но я понял, что это мой шанс. Конечно, не лучший момент для попытки к бегству. Помощь слишком далека, а путь к устью долины преграждает Фактор. И все же, вопреки всему, я был до сих пор жив. Это давало мне надежду, пусть самую слабую, но попробовать стоило. Сначала предстояло освободиться от пут. Я огляделся в поисках какого-нибудь инструмента, однако Фактор заткнул свой нож за пояс, а стол, хотя и шероховатый, вряд ли годился для того, чтобы перепилить веревки за столь короткое отпущенное мне время. Я вспомнил кости, о которые споткнулся в свой первый визит, но они были слишком далеко, и в любом случае я боялся снова столкнуться с той жуткой свисающей с потолка головой. И тут я увидел свечу. Она еще горела, слабо, но горела.

Мои руки онемели от долгой неподвижности, но, пытаясь пристроить веревку над пламенем, я почувствовал тепло. Запах горящей пеньки смешался со сладковатым ароматом обожженной кожи, подтверждая, что я нашел свою цель. Боль сразу же стала острой, но я терпел, пока не услышал цокота копыт мула шагах в тридцати или сорока от входа в пещеру. Мое время истекало. Фактор возвращался. Он почувствует запах горелой веревки и кожи и заподозрит неладное. Я попытался разорвать веревку, но она лишь впилась в мои запястья.

Копыта мула стучали все ближе. Я слышал бормотание Фактора, тонкое и жалобное, похожее на всхлипы. Затем я заметил железную кастрюлю с головой ягненка, подковылял к ней и начал тереть подгорелую веревку об острый край.

Фактор уже привязывал мула к крюку в стене, пронзительно всхлипывая, что свидетельствовало о еле подавляемой панике. Я должен был бежать до того, как он сорвется и выберет менее дерзкий способ расправы со мной. Веревка разорвалась, и я чуть не упал. Кастрюля загрохотала по полу. Я вскочил на ноги и застыл в ужасе, ожидая, что Фактор ворвется в пещеру, но, видимо, он ничего не услышал. Однако он у самой двери и может войти в любой момент. Я развязал узел на ногах и забрался на плоский вогнутый камень у стены, где Фактор устроил свой очаг.

Под моей тяжестью зола сдвинулась, и горячие нижние угольки обожгли ступни, но мне было не до боли, так как дверь слегка приподнялась, чтобы легче открыться. Вот-вот мой побег обнаружится. Как только Фактор вошел в пещеру, я выскользнул через дымовое отверстие точно так, как прежде.

Очевидно, его глаза не сразу приспособились к темноте, потому что ему потребовалось несколько секунд, чтобы обнаружить мое исчезновение и закричать. И за эти несколько секунд я произвел расчет гораздо более быстрый, чем все, которых добивались от меня иезуиты. У меня было три возможности. Я мог сразу спрыгнуть со стены и попытаться убежать от Фактора вниз по течению ручья. Или я мог спуститься, отвязать мула и ускакать прочь. Или я мог забраться на скалу и добраться до Acequia Nueva выше Обрыва Пастуха. Мул, если бы удалось быстро отвязать его, представлялся самым надежным способом, но загвоздка заключалась в этом «если». Появись Фактор до того, как я вспрыгну на мула и поскачу прочь, я пропал. Может, я бегаю быстрее Фактора, но побег вдоль ручья окажется смертельным, если преследователь сообразит погнаться за мной на муле. Пожалуй, самый надежный способ — забраться на скалу. Я, конечно, не скалолаз, но легче и проворнее Фактора, и в этом мое преимущество. Там, где стена встречалась с нависающим каменным карнизом, пролегал узкий уступ, и я уже продвигался по нему к утесу, когда из пещеры с отчаянными воплями выбежал Фактор. Мул, напуганный его неожиданным появлением, отпрянул, затопал и натянул привязь. В последовавшей неразберихе я успел преодолеть добрых две трети пути вдоль стены, прежде чем Фактор меня заметил.

Он подпрыгнул, пытаясь схватить меня за ноги.

В первый раз он почти достал меня, даже поцарапал ногтями лодыжку. Однако ухватить меня он не сумел и запаниковал, а потому вторая попытка ему совсем не удалась.

Я же сосредоточился на том, чтобы держать ноги подальше от его рук, но все время представлял, как он хватает меня. И хотя эта картина наполняла меня прежним ужасом, подпрыгивающий Фактор выглядел очень смешно. Он так отчаянно пытался меня достать, что явно перестал соображать, и вместо того, чтобы забраться на стену или как следует нацелиться, он беспорядочно прыгал и хватал пустоту, как безумец, мучимый воображаемыми пчелами, или дикий зверь, которого выводит из себя недоступная его пониманию красота, например как обезьяна, заслышавшая музыку. Непонятные звуки вокруг, но они недоступны, и обезьяна слепо бросается, хватая пустоту, как будто можно поймать музыку сфер.

Этот образ, милорды, не праздная фантазия. Подозреваю, он соответствует Фактору в жизни. Сознавая, что в юности и живости есть нечто прекрасное, но не в силах понять, что именно, он пытался поймать это, расчленяя носителя красоты, как хирурги, которые копаются в трупах в поисках души, не подозревая, что в процессе разрушают то, что ищут. Подобные заблуждения, милорды, можно даже найти в нашей собственной церкви. Среди христиан, милорды, есть множество людей, смутно сознающих, что в религии скрывается отражение славы Бога, средство вдохновения и воплощения лучшего, что есть в человечестве, и прославление всего, ради чего стоит жить. Однако эти люди, милорды, не понимают обязательной изменчивости, не понимают, что славу и прославление невозможно втиснуть в рамки строгого кодекса, который повторяют наизусть, и подправляют, и навязывают остальным; не понимают, что слава и прославление исходят из единства с Богом и миром. Такие люди, милорды, живут догматами и мрачной глупостью тех, кто систематизирует жизнь, бесцельно пытаясь ухватить красоту, коей они не понимают и никогда не смогут понять.

В конце концов Фактор осознал, что так никогда меня не поймает, и подхватил с земли камень. Намереваясь сбить меня с моего насеста, он принялся швырять в меня маленькими камнями и горстями крупного песка. Однако к тому времени я уже добрался до конца стены и начал рискованный подъем на скалу.

Это была не самая отвесная скала, скорее даже не скала, а очень крутой склон, однако падение было бы смертельным даже в обычных обстоятельствах. К несчастью, несмотря на ожоги и избавление от крепких пут, ноги и руки все еще почти меня не слушались, онемение не прошло. Не смея полагаться на одни ощущения, я должен был предусматривать каждое свое движение, заставлять пальцы рук цепляться за камни, заставлять пальцы ног находить опору в трещинах и на выступах. И все равно, пытаясь ухватиться за что-нибудь или найти хоть какую-то опору, я несколько раз соскальзывал, срывая ногти и сдирая тонкую кожу на костяшках пальцев и голенях. Самыми легкими участками оказывались те, где можно было ползти по-собачьи на четвереньках, но и Фактор мог легко преодолеть их.

С жутким яростным воплем он бросился на скалу и стал карабкаться вслед за мной. Он был толст и непривычен ни к каким упражнениям, кроме умственных, необходимых для вычислений податей на палочке с надрезами, но и я стал неуклюж из-за онемевших конечностей, и вряд ли беспристрастный наблюдатель сумел бы назвать победителя в этой гонке. Что касается стимула, то здесь мы были в равном положении, ибо оба сражались за свою жизнь. Фактор прекрасно понимал, что, если мне удастся сбежать, ему долго не прожить. Моим единственным реальным преимуществом было расстояние, которое мне удалось преодолеть до того, как он начал преследование.

Я слышал за спиной его затрудненное дыхание, грохот срывавшихся под его тяжестью камней, скрежет его ладоней и редкое хрюканье, к коему вскоре свелись его крики.

И чем выше мы карабкались, тем, как казалось, ближе он подбирался ко мне.

В один момент мне послышалось, что он плачет. Не рыдает, но разочарованно поскуливает, как от отчаяния и желания поймать меня, так и от напряжения. Эти звуки, более пронзительные, были еще хуже хрюканья, поскольку казалось, что он догоняет и вот-вот задышит мне в ухо и разразится победными криками.

Фактор подбирался ближе, ближе, и ближе, и ближе.

У вершины я рискнул оглянуться через плечо.

Мое зрение расплывалось, изнеможение и страх в сочетании с головокружительным обрывом лишали равновесия, и я чуть не сорвался. Только усилием воли мне удавалось управлять своим телом, ибо к тому моменту я настолько ослаб, что уже с радостью свалился бы со скалы ради короткой передышки. Я мечтал лишь о том, чтобы полежать неподвижно несколько секунд, хотя и понимал, что в данных обстоятельствах эти несколько секунд превратятся в вечность.

Фактор еще отставал от меня на два роста взрослого человека, но, собравшись с силами, двигался быстрее, ибо увидел, что вершина близко, и, может, решил, что там-то меня и схватит. Его лицо лоснилось от пота, а в устремленных на меня глазах сверкала мольба, будто жертвой был он, а не я.

Я же, наоборот, был уверен — или почти уверен, — что, достигнув края, смогу сбежать от него. Только какой путь избрать. Поднявшись на гору, я получил бы преимущество, поскольку хорошо знал территорию и был более ловким, но зато удалился бы от помощи и провел бы ужасную ночь, прячась и надеясь, что темнота не скроет от меня засевшего в засаде Фактора. В общем, добравшись до тропы, я повернул к Обрыву Пастуха, ибо в той стороне находились aldea и помощь.

Фактор вылез на тропу вскоре после меня и снова издал вопль, на сей раз победный, должно быть, подумал, что, сбегая вниз по склону, наверняка меня поймает. Может, и поймал бы. Может, я ошибся с выбором. Не могу сказать. Потому что, обежав вокруг скалы поменьше и достигнув жуткого Обрыва Пастуха, я чуть не столкнулся с Инквизитором.

— В чем дело, бога ради! — воскликнул он. — Что это за крики и вопли? Я…

Фактор вылетел из-за угла и остановился как вкопанный в нескольких шагах от нас.

— Это он! — закричал я, прячась за Инквизитора. — Это он все делал. Он убийца. Не мавр. В пещере. У него там кости и головы. Он убил детей.

Никто не оспорил мое обвинение. Мужчины смотрели друг на друга. Вероятно, оба прекрасно понимали ситуацию. У Фактора не было выбора. Если он хотел жить, и Инквизитор, и я должны были умереть. Он бросился на нас с боевым кличем.

Я мало знаю об Инквизиторе. Хотя он многие годы был моим наставником и негласным покровителем, он был очень скрытным человеком и мало говорил о своем прошлом. Я не знаю, откуда он, какое образование получил, изучал ли боевые искусства, воевал ли сам. Однако он оказался стремительным и хитрым и умел отражать атаки. Он использовал больший вес врага к собственной выгоде.

Фактор несся на нас, его короткие ноги едва поспевали за громоздким туловищем. Инквизитор увернулся — не наклонился, а согнул ноги в коленях — и в момент столкновения уже распрямлялся вверх и вперед. Его плечо врезалось в брюхо Фактора, оборвав боевой клич. Инквизитор продолжал распрямляться и словно становился выше собственного роста, поднимая плечо, выставляя локоть и отталкиваясь от земли. Фактор взлетел в воздух, словно столкнувшись с быком, и, влекомый собственным движением, перелетел через голову Инквизитора, проплыл по воздуху и скользнул через край Обрыва Пастуха.

Он не издал ни звука. Он не вскрикнул, не взвизгнул, никак не запротестовал. Я на мгновение увидел выражение его лица. Ошеломленное, может, чуть опечаленное, даже трагическое, смешное в любой другой ситуации, но не было в нем ни предчувствия смерти, ни ощущения надвигающегося рокового конца, ни страха перед вечным проклятием. Затем Фактор исчез из вида, отправился в свое долгое безмолвное падение. Не послышалось не только крика, но даже звука приземления, и это было самым жутким. Словно он падал вечно, проваливаясь в небытие. Должно быть, он упал в одну из снежных ям или его поглотила грязь, заглушив грохот приземления, но в моем воображении он все еще кувыркается в воздухе в вечном падении.

Вероятно, вы знаете, как закончил свой жизненный путь Инквизитор. Меня там не было, но я слышал, что он встретил свою смерть с достоинством, что он отказался молить о вашем фальшивом и сомнительном милосердии, что он ни разу не вскрикнул во время долгих страданий. Столь же невозмутимо он вел себя на Обрыве Пастуха. Он расправил свою одежду, стряхнул частичку пропыленного мяса с плеча и повернулся ко мне.

— Все кончено, — сказал он, устремив на меня пронизывающий взгляд своих темных суровых глаз.

Я понял, что он говорит не о Факторе. Он имел в виду мавра. Подавленный горем, изнеможением и страхом, я опустился на землю. У меня даже не было сил на рыдания. Я хотел остаться там навсегда и никогда больше не двигаться. Может, так и случилось. Мне часто кажется, что я оставил на той горе самую живую часть своей души. Именно тогда, лежа на краю Обрыва Пастуха, я заметил, что Инквизитор промочил ноги. Вода оставила темную полосу на его кожаных туфлях почти до самого верхнего шва.