Предисловие

Признаюсь, когда мистер Дэвис попросил меня написать это предисловие, меня поначалу одолевали сомнения. Холмс против Дракулы? Как известно читателям рассказов сэра Артура Конан Дойла, однажды к услугам великого сыщика прибегли для расследования дела с «вампиром» в Лемберли, Суссекс (к югу от Хоршема). На поверку оказалось, что это всего лишь юный отпрыск семейства, который из ревности нанес на шею своему маленькому сводному брату ранку, напоминающую следы от зубов. Но вот Дракула Брэма Стокера – совсем другое дело.

Оказывается, сомневаться не следовало. Мистер Дэвис, талантливо сочетая произведения двух знаменитых авторов, написал великолепную историю, которая захватывает внимание с самого начала, когда действие только разворачивается в столь любимой нами квартире на Бейкер-стрит, а лондонские улицы заполняет густой желтый туман.

Несмотря на то что цитат из оригинальных произведений взято немного, история мистера Дэвиса – нечто большее, чем простая стилизация канона, а его живые пассажи, описывающие происходящие события, создают у читателя ощущение, что он смотрит увлекательный фильм.

Недавно в газете «Дейли телеграф» была напечатана статья Адриана Берри, в которой некий профессор Фрэнк Тайплер предсказывает, что все мы воскреснем, прежде чем истекут 20 000 миллионов лет, отпущенные нашей Земле, – с поправкой на неделю или две в ту или другую сторону. Очевидно у физиков принято считать: то, что может произойти, должно произойти. Тайплер – профессор математической физики из университета Тулейна в Новом Орлеане, в прошлом – старший научный сотрудник Оксфорда. Пока он не в состоянии доказать свою теорию, однако его теперешние познания позволяют расценивать ее как вполне логическую.

Рациональная, практичная натура Холмса не позволяет ему с легкостью принять факты вампиризма. Тем не менее у мистера Дэвиса припрятано немало карт, которые он с необычайной изобретательностью разыгрывает, так что Холмс в конце концов проникается идеями профессора Ван Хельсинга в этой области. Увлекательно было прочитать и эту статью в газете, и вымышленную историю «Спутанного клубка», где изложены две эти весьма спорные темы.

Не знай я, что последняя – работа современного автора, я мог бы поклясться, что это давно утерянная и раскопанная где-то рукопись, принадлежащая перу великолепного рассказчика.

Сомневаюсь, что автор, стоящий на пороге чего-то важного, может удостоиться более высокой похвалы…

 

Комментарий автора

Не буду рассказывать, каким образом ко мне в руки попал дневник доктора Уотсона в красном кожаном переплете, – это долгая и запутанная история. Достаточно сказать, что записи, которые я расширил и переработал в роман, весьма противоречивы. Тем не менее эксперты сошлись на том, что почерк записей в дневнике, несомненно, принадлежит доктору Джону Х. Уотсону, биографу и другу самого знаменитого в мире сыщика-консультанта. Сам Уотсон не был свидетелем событий, описанных в четвертой и шестой главах. Поэтому на базе его записей я со всевозможной тщательностью составил изложение событий из этих глав от третьего лица. Теперь уже никто не скажет, произошли ли описанные события в действительности, или это плод причудливого воображения Уотсона-рассказчика. Полагаю, решать это предстоит читателю.

 

 

Глава первая

Таинственный посетитель

– Вампиры!

Пренебрежительно хмыкнув, Шерлок Холмс отбросил утреннюю газету и вперил взгляд в плотную стену тумана, вплотную подступавшего к окнам квартиры на Бейкер-стрит.

Было холодное сырое утро конца ноября 1888 года – ласковая осень уступала дорогу суровой зиме. Ветры, неистовствовавшие всю прошедшую неделю, сорвали с деревьев последнюю листву, отчего парки Лондона выглядели нагими и озябшими. Густой туман, подобно необъятному желтому шарфу, окутывал город, словно защищая его от натиска стужи.

Для моего друга Шерлока Холмса эта осень была весьма благоприятной. Три дела, включая дело Баскервилей, были успешно завершены. Только накануне нас посетили сэр Генри Баскервиль и доктор Мортимер, и Холмс в подробностях обсуждал с ними произошедшее. Рассказывая о своем расследовании восхищенным слушателям, Холмс, как и всегда, был необычайно оживлен.

Я же, заметив перемену, происшедшую в сэре Генри после того сурового испытания на пустоши, пришел в смятение. Бледные, впалые щеки и потемневшие беспокойные глаза красноречиво говорили о том, что он все еще во власти переживаний, выпавших на его долю. Они с Мортимером уже несколько недель находились в городе, занимаясь приготовлениями к кругосветному круизу, который, по мнению доктора, поможет подлечить расшатанные нервы баронета.

Мрачным порталам Баскервиль-холла вновь предстояло остаться без хозяина. Бэрримор, этот преданный слуга, чья семья служила Баскервилям на протяжении нескольких поколений, наконец попросил расчет и вместе с женой отправился в Плимут, где намеревался открыть небольшую гостиницу. До возвращения сэра Генри огромный особняк заперли.

Пожелав счастливого пути и обменявшись рукопожатиями, мы тепло простились с нашими новыми друзьями. После их ухода мы с Холмсом прекрасно провели вечер, поужинав у «Марчини», а затем отправились в Альберт-холл, чтобы послушать великолепное пение братьев де Решке в «Гугенотах» Мейербера.

На протяжении всего вечера Холмс держался очень непринужденно, был общителен и остроумен, но я не мог отделаться от чувства тревоги. Я достаточно долго жил вместе с Шерлоком Холмсом, чтобы знать, что подобная разговорчивость – опасный признак. Дела завершены, и потребность в исключительных способностях Холмса отпала – до возникновения какой-либо новой интригующей задачи, а пока им очень скоро овладеют скука и неудовлетворенность. Мой друг во многих отношениях напоминал дитя, всецело находящееся во власти какой-нибудь необычной загадки. Едва головоломка будет разгадана, его можно успокоить, лишь подсунув новую необычную игрушку. В случае с Холмсом единственное, что могло бы вызволить его из мрачных глубин депрессии, – кроме бутылочки с кокаином, приносившей лишь кратковременное облегчение, – это следующая игрушка, следующее преступление, которое потребует напряжения его невероятных мозгов.

В тот вечер, потягивая бренди, мы допоздна засиделись у камина. Холмс говорил без умолку и касался самых разнообразных тем – от средневековых мистерий до пороков современной внешней политики. Утром, однако, его поведение заметно изменилось – он стал необщительным и замкнутым. Казалось, проснувшись, он вдруг понял, что задачи, заслуживающей его внимания, не осталось.

Презрительный возглас, с которого я начал свое повествование, был, по сути дела, первой его репликой, обращенной в то утро лично ко мне.

– Вампиры? – переспросил я, озадаченный внезапной его вспышкой.

– В газете, – буркнул он, жестом указывая на отброшенную в сторону «Таймс».

Взяв страницу, которую читал Холмс, в правом нижнем углу ее я нашел статью, так возмутившую моего друга. Вот что в ней говорилось:

ВАМПИРЫ – РЕАЛЬНОСТЬ?

На вводной лекции под названием „Редкие религиозные культы в Восточной Европе“, прочитанной вчера вечером в Королевском обществе, профессор Авраам Ван Хельсинг из Амстердамского университета рассказывал о своей вере в то, что он определяет как „культ восставших из мертвых“, то есть культ существ, которых принято называть вампирами.

Ван Хельсинг уверял слушателей, что эти создания действительно существуют и что сам он с ними встречался. „Самая надежная их защита – невежество и неверие. До тех пор пока цивилизованный мир отказывается признать их существование, этот нечестивый культ будет процветать“, – заявил он, вызвав тем самым бурную реакцию аудитории. Некоторые члены Общества в негодовании покинули зал, многие освистывали приезжего лектора и осыпали его бранью.

В конце концов порядок был восстановлен, и профессор продолжил лекцию, не упоминая больше вампиров.

– Действительно, странно, – сказал я, откладывая в сторону газету, – что такой известный ученый делает на публике подобное опрометчивое заявление.

– Опрометчивое заявление! – негодующе фыркнул Холмс. – Да он просто сделал из себя посмешище. Не составляет труда понять, как эти суеверия передаются из поколения в поколение где-то в отдаленных крестьянских общинах, но здесь мы видим ученого человека, который пытается доказать достоверность подобных небылиц. Даже самому примитивному научному сознанию должно быть очевидно, что суть подобных верований заключается не в сверхъестественном, а в том, что причудливые народные предания воспринимаются как реальные события. Для непросвещенного ума грань между реальностью и фантазией размыта, но образованному человеку следует без колебаний отбрасывать такого рода чепуху.

Он сокрушенно покачал головой.

– До какой же крайности надо дойти человеку, Уотсон, чтобы для совершения злодейства призывать домовых и ходячие трупы. В нашем мире и так хватает злых сил, нет нужды призывать их из другого мира.

– Тем не менее существуют некоторые необъяснимые явления, заслуживающие нашей беспристрастности, – заметил я.

Холмс невнятно хмыкнул.

– Беспристрастность едва ли может пригодиться для понимания необъяснимого. Если человек не намерен принимать на веру подобный сверхъестественный вздор, его ум должен быть пытливым и недоверчивым, то есть пристрастным. Разве удалось бы мне достичь положительного результата в деле Баскервилей, если бы я хоть на миг поверил, что призрачная собака существует в действительности?

– Собака, с которой мы имели дело, действительно была вполне реальной. Ну, а та, что в легенде?

– Легенда – это миф, Уотсон, и возникает она из баек, рассказанных у походного костра. Истории с привидениями для устрашения детишек, а не информация, помогающая выстроить логическую основу для дальнейших действий.

С просиявшим лицом Холмс опустился в кресло напротив меня. Было заметно, что его воодушевляет предмет разговора.

– Мир мистических сил признается лишь теми, чье воображение превосходит интеллект. Наиболее опасным может оказаться образованный романтик вроде Ван Хельсинга, ибо признание им подобного умопомешательства заставляет простодушную публику принять все это на веру.

– Однако приходится выслушивать довольно много странных историй, не имеющих разумного объяснения, и поневоле возникает ощущение, что не стоит полностью отвергать идею о сверхъестественном.

– Поневоле возникает ощущение! – передразнил меня Холмс. – Чувства – эмоциональные ловушки, в которые попадаются женщины. Боже правый, Уотсон, я-то полагал, что вы пробыли в моем обществе достаточно долго, чтобы понять одну вещь: факты, неопровержимые факты, а не чувства – единственная надежная основа для принятия решений. – Он криво усмехнулся. – Ах, дорогой мой, ваша романтическая душа не всегда прислушивается к доводам рассудка. Именно поэтому мне время от времени удается сбить вас с толку моими маленькими умозаключениями. Когда к рассудку примешивается сердце, суть дела затуманивается.

– Право, Холмс… – запротестовал я.

В этот момент до нас донесся громкий стук во входную дверь снизу, и Холмс поднял руку, призывая меня к молчанию.

– А вот наконец и посетитель! – ликующе произнес он, потирая руки.

При мысли о возможном клиенте его темные глаза засверкали, и обличительная речь против веры в сверхъестественное была, по-видимому, позабыта.

Вслед за шагами по лестнице послышался стук в дверь. Холмс нахмурился.

– Похоже, клиента так и не будет. Входите, миссис Хадсон.

На пороге появилась наша экономка.

– Бог мой, – молвила она, – как вы догадались, что это я, мистер Холмс?

– Натренированному слуху шаги так же легко распознать, как отпечатки пальцев, миссис Хадсон, а ваши шаги – безупречное сочетание достоинства и деликатности, – ответил Холмс.

Миссис Хадсон зарделась.

– Однако, Уотсон, посетитель у нас все же был – и оставил нам презент.

Холмс указал на сверток в руках у экономки.

– Вы, как всегда, правы, мистер Холмс. Мне его только что вручил какой-то джентльмен, он особенно настаивал на том, чтобы я передала этот сверток лично вам в руки.

– Так он знал, что я дома? Вы, безусловно, сообщили джентльмену, что я дома?

– О да. Я сказала ему, что он сможет убедиться в надлежащем выполнении своего поручения, если сам передаст вам сверток – стоит только подняться к вам в комнату.

– Он отказался? – спросил я.

– Ну, он сказал, что спешит и что, без сомнения, может положиться на меня в этом деле.

– В чем мы могли убедиться.

Холмс с улыбкой взял из рук миссис Хадсон сверток и положил его на стол.

– Как выглядел этот мужчина? – поинтересовался я.

– Если я не ошибаюсь, – сказал Холмс, – миссис Хадсон было бы сложно ответить на ваш вопрос, поскольку шляпа у посетителя была натянута по самые брови, а шею и рот закрывало теплое кашне.

– Совершенно верно, мистер Холмс, он был сильно укутан, и ему явно нездоровилось, – подтвердила наша домовладелица.

– Вы имеете в виду, у него болело горло? – уточнил Холмс.

– Думаю, что-то в этом роде. Так или иначе, голос у него был охрипший.

Шерлок Холмс удовлетворенно кивнул.

– Но как вы об этом догадались, мистер Холмс?

Он снисходительно улыбнулся.

– Одна из моих маленьких догадок, миссис Хадсон. В такую погоду многие кашляют и чихают, и немудрено, что рассыльный подхватил простуду.

Меня совсем не убедило это правдоподобное объяснение, и, дождавшись ухода миссис Хадсон, я продолжил расспросы.

– Холмс, я знаю, вы никогда не занимаетесь отгадыванием. Откуда вы узнали, что у посетителя болит горло и что он носит шляпу и кашне именно так, как вы описали?

Проигнорировав мой вопрос, Холмс в задумчивости уставившился на сверток, легонько барабаня по нему пальцем. Наконец он заговорил.

– Скажите, Уотсон, почему бы рассыльному не взять на себя труд подняться на один лестничный пролет, чтобы удостовериться, что посылка доставлена по адресу?

– Он сказал, что торопится.

– Вздор! Если посылка так важна, как указано на ярлыке – «Срочно, вручить лично», – он, без сомнения, должен был не пожалеть времени и выполнить работу как следует. Нет, Уотсон, здесь что-то не так. По всей вероятности, он не хотел встречаться со мной из опасения, что я его узнаю.

– Да ладно вам, Холмс, – возразил я.

Мне казалось, моему другу мерещатся призраки там, где их нет.

– Он позаботился о том, чтобы даже миссис Хадсон не имела возможности разглядеть его лицо и не смогла в точности описать его.

– А больное горло?

– Попытка изменить голос.

Я рассмеялся.

– Право, Холмс, думаю, вы сильно преувеличиваете.

– Преувеличиваю? Нет. Предполагаю? Да. Из опыта я знаю, что отсутствие информации прекрасно восполняется умозаключениями. Они помогают отделить вероятное от невозможного.

– Но некоторая информация у вас все же есть, – сказал я, указывая на сверток.

Холмс просиял.

– Ваш здравый смысл, Уотсон, как всегда, неоценим. Эта посылка может рассказать нам все необходимое о нашем загадочном посетителе. Будьте любезны передать мне с каминной полки складной нож. Посмотрим, что же содержит этот таинственный пакет.

 

Глава вторая

Пакет

Сверток был продолговатым – около фута длиной и пять-шесть дюймов толщиной. Содержимое было завернуто в грубую оберточную бумагу и перевязано прочной черной бечевкой. В левом верхнем углу четкими печатными буквами написано «Срочно, вручить лично», а посередине, тонко, почти без нажима – «Для Шерлока Холмса, Бейкер-стрит».

Холмс разрезал бечевку и медленно развернул несколько слоев оберточной бумаги. Он действовал с величайшей осторожностью, словно опасался повредить находящийся внутри хрупкий предмет.

– Так я и думал, – произнес он, освободив наконец содержимое от обертки.

– Только не говорите мне, будто вы знали, что это книга.

– Даже избыток обертки не в состоянии скрыть особую форму и плотность первого издания «Чапмана энд Холла».

– Если вы знали, что это всего-навсего книга, почему обращались с ней как с бомбой, которая вот-вот взорвется?

Холмс криво улыбнулся.

– Потому что подозреваю, что это намного серьезней, чем «всего-навсего книга».

Раздумывая над этой загадочной ремаркой и силясь понять, что же необычного нашел в Холмс большом коричневом томе, я несколько мгновений пристально смотрел на книгу.

– Похоже, записки, указывающей на того, кто послал вам это, здесь нет, – наконец произнес я.

– А я этого и не ожидал.

– Возможно, какая-нибудь надпись или посвящение есть внутри.

Я сделал попытку открыть книгу, но Холмс схватил меня за руку.

– Не трогайте, Уотсон. Дайте мне сначала внимательно ее рассмотреть.

Холмс взял лупу и, низко склонившись над столом, стал изучать корешок и крышку переплета, не прикасаясь к книге.

– Любопытно и назидательно, – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.

Откинувшись на спинку кресла, мой друг тихо рассмеялся.

– Что такое, Холмс?

– Заглавие книги. Одно из самых известных произведений Чарлза Диккенса, «Большие надежды». Тем не менее пристальное изучение этого тома заставляет меня думать, что его содержание имеет мало общего с приключениями юного Пипа и его странным наследством. – Он осторожно постучал складным ножом по переплету книги. – Да, без сомнения, том этот выбрали именно за его толщину. «Повесть о двух городах» была бы намного тоньше.

Я покачал головой.

– Признаюсь, все это совершенно сбивает меня с толку.

Холмс улыбнулся, не разжимая губ.

– Очень скоро все откроется, Уотсон, но не могли бы вы ненадолго отойти к окну?

Я подчинился, понимая, что у моего друга есть веские основания для подобной просьбы. Тогда Холмс положил книгу на середину стола и, стоя от нее на расстоянии вытянутой руки, осторожно приподнял жесткий переплет кончиком складного ножа. Вдруг раздался громкий щелчок, короткое серебряное лезвие вылетело из книги и воткнулось в потолок.

Холмс издал возглас удовлетворения.

– Великолепно, – молвил он, пристально глядя вверх. – Теперь можете отойти от окна, Уотсон. Опасность миновала.

Я бросился к книге: середина вырезана, а на ее место вставлен хитроумный механизм с пружиной.

– Дьявольская штука – а, Уотсон? Пружина закреплена таким образом, что, открывая книгу, читатель получает нож прямо в сердце.

– Но как вы узнали об этом, не открыв ее? – Я не мог скрыть своего изумления.

– Честно говоря, Уотсон, я не знал, какая именно чертовщина там скрывается, но знал, что этот том – вовсе не такой безобидный подарок, каким казался. Сам способ его доставки и анонимность происхождения уже вызвали у меня подозрение. При более близком рассмотрении я заметил на краях страниц слабые следы клея. А когда постучал по переплету, звук был глухой. Мне стало ясно, что страницы были склеены вместе, это позволило вынуть центральную часть. Порча великого литературного произведения сама по себе не является преступлением, но уж, конечно, это не спроста. С какой целью книгу безжалостно выпотрошили? Очевидно, для того, чтобы вставить внутрь некий механизм, срабатывающий при открывании обложки.

– Да уж, хорошо, что я не добрался до книги первым. Я просто-напросто открыл бы ее.

– Это сильно разочаровало бы моего потенциального убийцу. Вы же помните, что книга была адресована именно мне.

– Боже правый, – только и мог вымолвить я.

До меня вдруг дошел весь смысл ситуации. Холмс уже бывал объектом смертоносных ударов, но впервые это было сделано столь коварно и таинственно, притом где! В квартире на Бейкер-стрит, где, как я думал прежде, нам ничто не угрожает. Теперь стало казаться, что даже у нашего камина мы не можем быть в полной безопасности.

– У вас есть какие-нибудь соображения о том, кто мог послать эту штуковину? – спросил я.

– У меня много врагов. – Холмс пристально изучал механизм внутри книги. – Но мало кто мог бы одарить меня столь дерзким и убийственным презентом. Недруг с извращенным чувством юмора.

– Чувством юмора?

– Я говорил, что этот том выбран в основном из-за своего размера – толщины его должно было хватить, чтобы спрятать механизм. И все же я уверен, что заглавие выбрано не случайно.

– «Большие надежды»?

– Верно. Отправитель желал моей смерти – в этом состояли его «большие надежды». К счастью, они не осуществились.

Холмс невесело улыбнулся.

– По-моему, такое чувство юмора имеет примесь помешательства.

– Возможно, вы правы, Уотсон.

– Кто же этот маньяк?

– Ну, главный подозреваемый у нас по-прежнему таинственный рассыльный. Что касается установления его личности – у меня есть веские подозрения, но, чтобы увериться окончательно, мне потребуется дополнительная информация. Тем не менее ясно одно – его нежелание вручить книгу лично мне указывает на то, что прежде мы с ним уже встречались. Он боялся быть узнанным и поэтому не стал встречаться со мной с глазу на глаз.

– Что вы намерены предпринять?

– Ничего, – беспечно произнес Холмс, опускаясь в кресло.

– Ничего? – недоверчиво переспросил я.

– Нет необходимости перепроверять меня, Уотсон, ведь я не чековая книжка. Я сказал «ничего».

– Не понимаю вас, Холмс. – Я почувствствовал легкое раздражение. – Признаться, меня удивляет ваше спокойное отношение к этой попытке вас убить. Похоже, вы даже довольны, что дали злоумышленнику скрыться.

– Дорогой мой коллега, вы неправильно истолковываете мои намерения. Уверяю вас, наш таинственный убийца в свое время непременно будет передан в руки правосудия, но пока я не вижу оснований спускать на него собак. Очень скоро он обнаружит, что его маленький план провалился, и, конечно, если он тот, кем я его считаю, в ближайшее время возобновит свою попытку.

– Вы хотите сказать, он вновь попытается убить вас?

– Разумеется. Интеллект, задумавший столь хитроумное и коварное орудие убийства, как этот смертоносный механизм, невозможно отпугнуть одной неудачей. В данном случае, Уотсон, мы поменялись ролями, теперь муха – это я. Что ж, буду ждать паука… Со временем он непременно появится.

 

Глава третья

Телеграмма

Признаюсь, я был обеспокоен легкомысленным отношением Холмса к нависшей над ним угрозе. Хотя я знал, что в деле расследования преступлений он редко ошибается, но нежелание выслеживать потенциального убийцу представлялось мне верхом беспечности.

Пока он с довольным видом сидел, откинувшись в кресле и покуривая, во мне росла тревога. Вместо того чтобы пассивно ожидать следующего удара, наверняка можно и должно было предпринять нечто действенное. Я вновь осмотрел потрепанный том «Больших надежд», и у меня возникла идея. Я вышел из дома – якобы чтобы купить табаку в лавке Брэдли. Холмс едва ли заметил мое отсутствие.

Окунувшись в обжигающе холодную, влажную атмосферу ноябрьского лондонского дня, я направился в сторону Чаринг-Кросс-роуд. Во всех магазинах, торговавших первыми изданиями, я спрашивал, не был ли за последнюю неделю продан экземпляр «Больших надежд» Диккенса. Повсюду ответ был единодушно отрицательным.

Разочарованный и унылый, я вернулся на Бейкер-стрит, пробираясь сквозь плотный туман при свете недавно зажженных газовых фонарей. Холмс встретил мое мое возвращение оживленно-саркастически.

– Ну, что ваше расследование? Помогло выявить какие-нибудь новые улики? – довольно чопорно обратился он ко мне, когда я устроился напротив него возле камина.

– Расследование?

– Перестаньте, Уотсон, надеюсь, вы не станете уверять меня, будто действительно ходили в лавку Брэдли? В высшей степени неправдоподобно. Человек, у которого коробка для табака до краев наполнена аркадской смесью, а на подлокотнике кресла оставлен туго набитый кисет, не нуждается в пополнении запасов. Нетрудно было прийти к заключению, что вы ходили по другому делу.

– Если уж вам обязательно это знать, я пытался больше разузнать о том типе, который собирается вас убить.

– Благодарю вас за это, но вынужден заметить, что посещение книжных магазинов на Чаринг-Кросс-Роуд не поможет прояснить картину преступления.

– Откуда вы узнали, где я был?

– Уверяю вас, обычная дедукция. Я знал, что вас расстроило мое решение дожидаться новых событий, и перед вашим поспешным уходом я наблюдал, как вы повторно осматривали книгу. Мне стало ясно, что вы вознамерились провести собственное расследование. Единственный доступный для вас путь – попытаться разыскать магазин, в котором был куплен этот роман. Сделав это, вы смогли бы получить словесный портрет и, возможно, другие детали, касающиеся нашего персонажа. Чаринг-Кросс-роуд в нашей округе – центр торговли антикварными книгами. Вы отсутствовали недолго и не могли быть где-то еще.

Я кивнул и развел руками:

– Вы, конечно же, правы. Мне даже нечего добавить.

– Дорогой мой Уотсон, если бы вы посвятили меня в свои планы, я уберег бы вас от необходимости покидать жилище в столь неприятную погоду. – Он взял со стола «Большие надежды». – Эта книга куплена давно. Посмотрите, какой у нее потертый и измятый кожаный переплет. На внутренней стороне обложки видны следы грязи. Ни один уважающий себя продавец книг не допустит, чтобы товар покинул его магазин в таком состоянии. Прежде чем выставлять книгу на полку, он привел бы ее в надлежащее состояние и отреставрировал переплет. Смею утверждать, что этот том долгое время был частью коллекции какого-то образованного человека, некогда богатого, но ныне потерявшего свое положение.

– Откуда вам это известно?

– Будучи новой, эта книга, должно быть, стоила очень дорого, почти наверняка она входила в собрание – только взгляните на прекрасную кожу и золотой обрез. Лишь обеспеченные люди покупают столь дорогие тома, и лишь образованные остаются верными таким вещам, когда обстоятельства их жизни меняются к худшему.

Заметив вопрос в моих глазах, Холмс продолжал:

– Хотя эта книга является ценным приобретением, последнее время она находилась в грязном и влажном помещении. Стоит немного принюхаться к оставшимся страницам, и вы получите этому подтверждение. Знаете, Уотсон, иногда нос может сказать больше, чем глаза.

– Владелец книги и есть наш герой?

– А вот тут мы вступаем в область догадок, и сейчас мне не хотелось бы этим заниматься. Моему потенциальному убийце книгу могли вручить, или же он мог украсть ее. Эта часть истории по-прежнему находится в тени и останется там до тех пор, пока наш паук не сделает следующий шаг…

* * *

Холмсу не пришлось долго ждать.

Поздним вечером того же дня он получил телеграмму. Облаченный в халат мышиного цвета, мой друг проводил время после чая, уютно устроившись в кресле перед камином и куря крепчайший табак трубку за трубкой. Я наблюдал за ним сквозь густые клубы серого дыма. Неотрывно глядя из-под нависших век на огонь, он, по-видимому, размышлял над утренними событиями.

Телеграмму принесли вскоре после десяти. Холмс прочел ее про себя, фыркнул и передал мне.

– Как бы вы это истолковали, Уотсон? – спросил он.

Я прочитал сообщение.

LONDON POOR NEED ALL YOUR HELP. THEIR PLIGHTS DESPERATE. ARE YOU ONE TO HELP LONDON POOR?

C

THE GARDEN S OCIETY

БЕДНЯКИ ЛОНДОНА НУЖДАЮТСЯ В ВАШЕЙ ПОМОЩИ. ОНИ В ОТЧАЯННОМ ПОЛОЖЕНИИ. ВЫ – ТОТ, КТО ПОМОЖЕТ ЛОНДОНСКИМ БЕДНЯКАМ?

С

ОБЩЕСТВО «ГАРДЕН»

– Г-м-м. Похоже на какую-то дутую организацию, – заметил я.

– Согласен, старина. Не думаю, что какая-либо реальная благотворительная организация собирает пожертвования при помощи дорогостоящих телеграмм.

– Тогда кто же это послал?

– Пока точно не знаю. Есть ли в этой телеграмме что-либо, вас удивившее?

– Ну, – начал я, еще раз посмотрев на листок, – синтаксис немного странный, и странно расположена буква «S» в слове «SOCIETY».

Мой друг удовлетворенно потер руки.

– Превосходно, Уотсон. Мы еще сделаем из вас сыщика.

– Возможно, – сдержанно произнес я. – Есть ли что-то, чего я не заметил?

– Как бы вы объяснили букву «C», помещенную в нижнем правом углу?

Я снова стал рассматривать телеграмму. Мне было ясно, что Холмс увидел в этом послании больше, чем я. Несколько мгновений я ломал голову над странно расположенной буквой.

– Это почти как подпись, – неуверенно предположил я. – Она может быть ключом к личности отправителя.

– Великолепно! – воскликнул Холмс покровительственным тоном, приводящим меня в тихое бешенство.

– Может быть, – продолжал я, – важно скорее произношение, чем сама буква?

– Вы имеете в виду «sea», какие-то морские ассоциации?

Я сдержанно кивнул, поняв по тону моего друга, что нахожусь на неверном пути.

– Любопытное предположение, но полагаю, вы преувеличиваете хитроумность этого послания. Тем не менее, дорогой коллега, вы не так уж далеки от истины, ибо, хотя буква «С» и не указывает прямо на отправителя телеграммы, она является ключом к ее содержанию. Вижу по вашим нахмуренным бровям, что мне следует объясниться. Эта странно составленная телеграмма – закодированное послание, а буква «С», поставленная отдельно в конце, ключ к этому коду. Поскольку «С» – третья буква английского алфавита, то если мы возьмем каждую третью букву, то получим новое, совершенно другое послание.

Мы стали вместе изучать телеграмму.

– Каждую третью букву? Тогда в первой строчке получится N N O E, что для меня лишено смысла, – сказал я.

– Для меня тоже, – согласился Холмс.

– Возможно, это каждое третье слово, – предположил я.

– Вы правы! Великолепно, Уотсон. Именно каждое третье слово.

Холмс быстро набросал свое прочтение телеграммы.

– Это больше похоже на правду. Теперь послание таково: «Need Help Desperate One London Gardens». (Отчаянно нужна помощь, Лондон Гарденс, дом один.)

– Лондон Гарденс?

– Да. Это объясняет, почему буква «S» из слова «Society» присоединена к слову «Garden».

– Изобретательно.

– Пожалуй, не слишком изобретательно.

– Что вы имеете в виду?

– Это мольба о помощи, но зачем прибегать к столь обременительному способу отправки?

– Чтобы не дать определенной стороне или сторонам узнать, что вам послано это сообщение.

– Возможно, но шифр, пожалуй, чересчур прост. Отправитель хочет заинтриговать меня своим «криком души», но в то же время должен быть уверен, что я без труда прочту его скрытое послание и смогу сегодня ночью отправиться по указанному адресу.

– Вы подозреваете ловушку?

– Не исключено. Я вновь ощущаю руку нашего таинственного человека со свертком.

– Что вы предпримете?

– Хочу сыграть странствующего рыцаря.

– Тогда я пойду с вами.

Холмс покачал головой.

– Нет, Уотсон. Учитывая обстоятельства, я должен идти один.

– Вы подвергаете себя большой опасности.

– Вполне вероятно, но я должен идти без сопровождающих.

– Разве я когда-нибудь подводил вас?

Холмс с еле заметной улыбкой положил руку мне на плечо.

– Дорогой мой Уотсон, как я уже говорил вам, в трудную минуту я не хотел бы видеть рядом с собой никого другого. Однако сегодняшняя маленькая экскурсия требует моего единоличного участия.

– Понимаю, – сказал я.

– И, – прибавил Холмс, направив на меня длинный указательный палец, – даже не пытайтесь следовать за мной.

– Если вы настаиваете.

– Вынужден настаивать. Ваше присутствие может все испортить.

– Очень хорошо, – неохотно согласился я.

– Вот и молодец. А теперь – нельзя терять ни минуты! – воскликнул он, сбрасывая халат.

Прежде чем я успел еще что-нибудь спросить, он ушел.

Я понимал, что Холмс настоял на встрече с неведомым противником один на один как ради моей, так и ради своей собственной безопасности. Это ясно доказывало, насколько рискованным он считал предстоящее предприятие. С чувством сильной тревоги наблюдал я из окон нашей квартиры, как мой друг, нырнув в гигантский водоворот желтого тумана, исчез во мраке осенней ночи.

 

Глава четвертая

Лондон Гарденс

Вопреки очарованию своего названия в те дни Лондон Гарденс был захудалым районом Кентиш-Тауна. Сев в двухколесный экипаж в конце Бейкер-стрит, Шерлок Холмс, дабы не привлекать к себе внимания, высадился в четверти мили от места назначения. На улицах было тихо и пустынно, если не считать небольших стаек крыс, время от времени темным пятном беззвучно проносящихся по мокрым тротуарам.

Туман здесь был не таким плотным, как на Бейкер-стрит. Вокруг высокой темной фигуры сыщика от порывов сильного ветра закручивались маленькие вихри желтого смога. Кое-где слабый свет газовых фонарей бросал на мостовую бледные круги света. Холмс старался держаться в тени.

Где-то вдалеке Биг Бен начал отбивать полночь. Осторожно продвигаясь к своей цели, сыщик замечал, что дома вокруг становятся все беднее. В холодном ночном воздухе витал запах распада. Вдруг Холмс замер и стал прислушиваться. В тишине ночной улицы ему почудился какой-то слабый, еле различимый шум. Пройдя немного вперед, он снова прислушался. На этот раз ошибки быть не могло: то было мерное шарканье чьих-то ног.

Его преследовали.

Холмс резко повернулся кругом, окунувшись в темноту у себя за спиной. Потом услышал испуганный вздох и с трудом различил сквозь туман неясные очертания человека с поднятой правой рукой, изготовленной для удара. Когда фигура ринулась вперед, Холмс, уклоняясь, быстро отступил в сторону. Нападавший зашатался, что-то невнятно бормоча.

Холмс медленно пошел назад к ближайшему газовому фонарю, незадачливый преследователь поплелся следом. Оказавшись наконец в круга света, он явил собой поистине жалкое зрелище. Небритое рябое лицо и налитые кровью глаза придавали этому мужчине неопределенного возраста сходство скорей с животным, чем с человеком. Рваное тряпье удерживалось на этих исхудавших мощах при помощи веревки. Оружие – короткая дубинка – еле держалось в безвольно опущенной руке.

– Я и не думал навредить тебе, папаша, – сипло прокаркал он, судорожно выплевывая слова.

– А разбитая голова, по-твоему, не в счет? – возразил Холмс.

Человек отбросил деревяшку в сторону.

– Не хотел навредить, – механически повторил он. – Это все от отчаяния, папаша. – Он проковылял немного вперед в свете фонаря. – Я ничего не ел… – Изможденное лицо его сморщилось, брови насупились – вероятно, он не мог вспомнить. – Я не ел уже… – повторил он вновь, в замешательстве качая головой.

Холмс рассматривал стоящего перед ним бедолагу. В действительности ли он то, чем кажется – один из тех жалких экземпляров человеческих отбросов, населяющих бедные районы Лондона, питающихся объедками, идущих подчас на преступление с одной только целью выжить, – или же он каким-то образом связан с загадочной телеграммой и попыткой убийства, предпринятой в это утро?

Человек шаркающей походкой приблизился к Холмсу еще на несколько шагов, с мольбой протягивая вперед руки. От него повеяло смрадом сточной канавы. Холмс изучал пустые глаза, гнилые зубы, сочащиеся болячки, щеки, запавшие от истощения – как-то непохоже на спектакль… Этот несчастный – не мошенник.

В воздухе блеснула серебряная монета.

– Спасибо, папаша.

– Проваливай, – отрывисто проговорил Холмс.

– Да благословит тебя небо, – удаляясь шаркающей походкой, пробормотал незнакомец и снова растворился в темноте.

Выждав несколько мгновений, Холмс пересек улицу и подошел к шести унылым обветшалым домам, носящим гордое имя Лондон Гарденс. Будучи некогда великолепными модными особняками, они давно уже стояли заброшенные, с облупившимися фасадами, запущенными садами и покрывшимися копотью окнами. Все они были темными, за исключением окон дома под номером один, в который сыщика и призвали столь необычным образом. В верхнем этаже за опущенной шторой силуэтом обозначилась человеческая фигура.

– А вот и паук, – пробормотал Холмс, – в центре своей паутины.

Он почти не сомневался относительно личности своего потенциального убийцы, но нити улик и подозрений были слишком тонки, чтобы вслух произнести это имя.

Вынув из складок пальто револьвер, Холмс собрался с духом и пошел по тропинке к передней двери. Заметив в грязи цепочку следов, по их характеру и длине шага он определил, что они принадлежат худощавому человеку ростом приблизительно пять футов восемь дюймов.

Дверь легко отворилась, и Холмс вошел в дом. При тусклом свете уличного фонаря, пробивавшемся сквозь мутные оконные стекла, он увидел, что внутри ообняк выглядит еще хуже, чем снаружи. Не было ни ковров, ни мебели, указывавших на то, что здесь некогда жили люди. Со стен свешивались большие куски оторванных обоев, повсюду виднелись темные пятна плесени.

Было тихо.

Некоторое время Холмс постоял в прихожей, пока глаза не привыкли к тусклому сумраку. Постепенно причудливые отблески от неверного мерцающего света уличного фонаря перестали казаться ему такими уж зловещими. Прежде чем подняться наверх, Холмс начал на цыпочках обследовать нижние комнаты – он почти не сомневался, что его противник один, но в ситуациях такого рода осторожность не бывает излишней.

Зайдя в кухню, он вдруг услышал какой-то шум в кладовке. Сжав револьвер, Холмс медленно приоткрыл дверь и увидел двух огромных крыс, самозабвенно пожирающих нечто вроде останков дохлой кошки. Вторжение незваного гостя не отвлекло грызунов от пира.

В остальных комнатах не нашлось ничего, кроме толстого слоя пыли. Пришло время подниматься наверх. Ступеньку за ступенькой Холмс беззвучно миновал пролет и замер на площадке. Осмотрев небольшой коридор слева от себя, он заметил призрачно мерцающий свет, пробивавшийся из щели под дальней дверью. На миг трепет волнения заставил его замереть на месте. Он осознавал степень опасности, которой подвергал себя, входя в эту комнату, но способность преодолевать страх сыграла в его профессиональной карьере не меньшую роль, чем непревзойденное мастерство сыщика.

Словно предупреждая незримого противника, предательски скрипнули половицы. С минуту Холмс напряженно прислушивался, но дом снова погрузился в звенящую тишину. Осторожно опустившись на одно колено, Холмс приник к замочной скважине. Насколько возможно было видеть, комната была пустой, если не считать стоявшего у окна стола, за которым сидела неподвижная человеческая фигура. Различить черты лица сидящего, освещенного лишь светом небольшой лампы, было невозможно.

«Вот подходящий момент», – подумал Холмс.

Держа пистолет наготове, он ворвался в комнату.

– Добрый вечер, – произнес он, обращаясь к темной фигуре.

И сразу же понял, что совершил ошибку, но, не успев ничего предпринять, почувствовал жгучую боль в затылке. Ослепительную вспышку света черными волнами залила темнота, и Холмс без сознания повалился на пол.

 

Глава пятая

Предостережение мисс Лидгейт

Глядя, как, откликнувшись на таинственный призыв, мой друг исчезает в ночи, я решил не ложиться спать и дождаться его возвращения. Я прекрасно понимал, что все равно не усну, пока не услышу рассказ о его ночных подвигах. Итак, подбросив угля в догорающий камин, я уселся в кресло со стаканчиком виски и последним номером «Ланцета». Но, несмотря на интересную статью Шарко о применении гипноза в качестве анестезии, я был не в состоянии сосредоточиться на чтении. Глаза мои скользили по строчкам, рассудок же возвращался к драматическим событиям этого дня – попытке убийства и зашифрованной телеграмме. Неужели они действительно были связаны и, если да – то каким образом?

Чем больше я размышлял над этими вещами, тем больше запутывался. В конце концов я достиг состояния, когда ни один из моментов не казался больше ясным. Я вновь принялся сопоставлять имеющиеся в моем распоряжении улики, но размышления мои были прерваны нетерпеливым звоном колокольчика входной двери внизу. Было уже за полночь, сообразив, что миссис Хадсон, должно быть, давно легла спать, я бросился открывать сам. Из распахнутой двери буквально упала в мои объятия молодая женщина.

– Мистер Холмс, – тяжело дыша, выдохнула она. – Мне надо увидеть мистера Холмса.

– Боюсь, сейчас его нет дома, он ушел по делу, – сказал я, поддерживая ее под руку и провожая в переднюю.

– Мне надо его увидеть, – не обращая внимания на мои слова, продолжала она. – Я должна предостеречь его.

– Предостеречь? – переспросил я, невольно сжимая ее руку.

Она смерила меня недоверчивым взглядом.

– Кто вы?

– Я доктор Уотсон, близкий друг Шерлока Холмса.

– Я должна увидеть его, доктор Уотсон. Он в большой опасности.

– Вам лучше подняться наверх, в тепло, и рассказать мне все, что вам известно, – решительно произнес я.

Несколько мгновений спустя молодая женщина уже сидела на краешке кресла перед камином, держа в дрожащих белых руках стаканчик с бренди. Ее тонкое лицо, освещенное пламенем камина, было болезненно бледным, на лбу и щеках проступали следы въевшейся городской копоти. Тем не менее эти печальные приметы не портили ее красоту. Манеры ее отличались прирожденным достоинством, а темные живые глаза излучали возвышенную одухотворенность. Я заметил также, что одежда ее, хотя старая и поношенная, была хорошего качества.

Сделав глоток бренди, гостья поежилась.

– Подвиньтесь ближе к огню, прошу вас, – сказал я.

– Я дрожу не от холода, доктор Уотсон, а от страха.

– Чего же именно вы боитесь?

– Его. Гренфела!

– Гренфела?

– Да, если это его настоящее имя, в чем я сомневаюсь, – с некоторым оживлением произнесла она, и глаза ее засверкали.

– Вы сказали, что пришли предупредить Шерлока Холмса. О Гренфеле?

При упоминании имени Холмса она стала беспокойно озираться по сторонам, словно надеясь увидеть его.

– Шерлок Холмс… да. Где же он?

– Как я уже сказал, его сейчас нет дома.

– Тогда уже слишком поздно.

– Может быть, вам стоит начать с начала? В отгадывании загадок я не столь искушен, как мой друг.

Повернув ко мне бледное лицо с влажными от слез глазами, она кивнула.

– Меня зовут Селия Лидгейт. Мне двадцать пять лет. – Она горько улыбнулась. – Знаю, что выгляжу я гораздо старше, – таковы последствия жизни, которую я вынуждена вести. Я не всегда так выглядела, доктор Уотсон. Когда-то я была очень хорошенькой и носила красивую чистую одежду. – Сделав еще один глоток бренди, она уставилась на огонь. – Когда мой отец был еще жив. Он был художником, его звали Обри Лидгейт.

Она помолчала, ожидая моей реакции на произнесенное имя, но я никогда прежде его не слышал.

– Он не был великим художником, – продолжала она, – но зарабатывал портретами достаточно, чтобы обеспечить комфортную и счастливую жизнь нам обоим.

– А ваша мать?..

– Она умерла родами. Отец заменил мне ее. Он был замечательным человеком, доктор. – Голос ее заметно дрожал, и я видел, что она изо всех сил старается держаться. – Два года назад глубокой ночью наш дом загорелся. У отца была привычка спать в студии на верхнем этаже дома. Там он оказался в огненной ловушке, пожарная команда не смогла спасти его оттуда… Все было в дыму и страшном жару. Я слышала, как он… как он кричал.

Молодая женщина умолкла и, спрятав лицо в ладонях, беззвучно зарыдала. Я наклонился к ней и осторожно прикоснулся к ее плечу.

– Не плачьте, – тихо произнес я, понимая всю беспомощность своих слов.

Казалось, звук моего голоса немного успокоил ее. Подняв голову, Селия утерла слезы рукавом и продолжала рассказывать.

– Пожар лишил меня и отца, и дома. Мне удалось спасти несколько ценных вещей, книг и драгоценностей, но все остальное сгорело в огне – все отцовские картины, всё-всё. И вот я оказалась в мире совершенно одна, без денег, семьи и дома.

– А как же ваши друзья?

– У меня нет друзей. Моим единственным другом был отец. Только он был мне нужен.

Сердце мое переполнилось жалостью к этой хрупкой несчастной женщине.

– При отце я занималась хозяйством, – продолжала она. – Я даже помогала ему в студии, но не освоила никакой профессии, поэтому оказалась плохо подготовленной к самостоятельной жизни. Чтобы на что-то жить, мне пришлось одно за другим продать все уцелевшие украшения. Поэтому вы видите меня в таком состоянии. Последние два года мне удавалось выжить, снимая угол и принимая подаяние.

Она вновь умолкла, и в лице ее что-то изменилось – мягкая линия скул заострилась, в глазах зажегся недобрый огонек.

– До того, как я встретила Джона Гренфела, я считала свою жизнь достаточно тяжелой. Но после этой встречи она превратилась в ад. Какое-то время я посещала благотворительную миссию близ Шутаз-хилл, неподалеку от моего жилья. Это просто старая миссионерская организация, которая проводит молебны, раздает бесплатный хлеб и суп. Именно там я с ним и познакомилась – примерно месяц тому назад. Будь проклят тот день, когда мой взгляд остановился на его порочном лице! Поначалу он был очень добр ко мне – одному Богу известно, как не хватало мне в жизни доброты. Он был первым человеком после отца, с кем я смогла говорить. Гренфел рассказал мне, что, как и я, потерял свое положение из-за невезения и козней врагов. Он говорил, что это не продлится долго. О, на первых порах он обращался со мной так хорошо… – Селия отрывисто рассмеялась. – Я влюбилась в него, доктор Уотсон. Такова моя судьба – полюбить демона.

Она улыбнулась, но в улыбке сквозила пустота, а на глазах у нее были слезы. Я предложил ей свой носовой платок.

– Прошу вас, продолжайте!

При всем сочувствии, которое я испытывал к этой молодой женщине, попавшей в столь затруднительное положение, я не мог не волноваться за Холмса. Поэтому я с нетерпением ожидал, когда она объяснит, какая же опасность ему угрожает.

– Вскоре Джон Гренфел переехал ко мне. Мне в моем простодушии это казалось естественным. Мы были изгоями жестокого мира, и понятно было, что нам следует держаться вместе. Мы стали любовниками. – Умолкнув на время, она заглянула мне в глаза. – Это вас шокирует, доктор Уотсон?

– Мисс Лидгейт, я…

– А меня, боюсь, уже ничто не может шокировать. Бедность притупляет чувствительность. Прожив почти два года в ужасных условиях, лишенная человеческого участия, я с радостью откликнулась на предложенную привязанность. – Губы ее скривила презрительная усмешка. – Но чтобы выяснить, какой жестокий и порочный человек завладел моим сердцем, не понадобилось много времени. Он стал бить меня, доктор Уотсон. Бил при малейшем поводе к неудовольствию.

Я знал, как глубоко в сердце человека может укорениться порок, но, несмотря на это, каждый раз при встрече с ним я испытывал огорчение и гнев.

– Больше он к вам не прикоснется, – тихо произнес я, положив руку ей на плечо.

– Вы не представляете себе степень его коварства! Когда мне с ужасающей ясностью открылась истинная природа этого человека, я поняла, что его гнев, питаемый какой-то потаенной ненавистью, толкает его к полному безумию. Я случайно обнаружила, что Гренфел разрабатывает против кого-то некий дьявольский план. Он старался хранить это в тайне, но однажды вечером, сильно напившись, не смог удержаться от хвастовства и рассказал мне, что задумал погубить Шерлока Холмса.

– Пожалуйста, продолжайте, мисс Лидгейт!

Было ясно, что дальнейшие события не предвещают ничего хорошего.

– Он затаил на Шерлока Холмса какую-то ужасную злобу и намерен погубить его. Гренфел разработал некое механическое приспособление, которое поместил внутрь одной книги из моего любимого собрания. Мне не удалось выяснить, как оно действует, знаю лишь, что действие его губительно.

– Вот ваша книга, мисс Лидгейт. – Я указал на растрепанный том, лежащий на химическом столе Холмса. – Находящийся внутри механизм должен был направить в сердце читателя вот это, – добавил я, указывая на лезвие, воткнувшееся в потолок.

– Какой ужас!

– К счастью, этот план провалился.

– Но Гренфел собирается убить мистера Холмса сегодня ночью!

– Что?

– Он сказал мне сегодня вечером, что намерен выманить его с Бейкер-стрит и убить. Он угрожал расправой и мне, если я хоть кому-то расскажу. На случай, если я попытаюсь помешать его планам, он запер меня в моей комнате, связав меня и заткнув рот кляпом. Чтобы освободиться, мне понадобилось несколько часов, потом я со всех ног побежала сюда. Но все напрасно – мистер Холмс ушел, и он теперь во власти Гренфела!

– Надо быть очень умным, чтобы взять верх над Шерлоком Холмсом, – сказал я, стараясь сохранять спокойствие. – Вы не догадываетесь, как именно Гренфелд собирался заманить моего друга в ловушку?

Она обреченно покачала головой.

– Мисс Лидгейт, – сказал я, вскакивая на ноги и хватая пальто с вешалки. – Я знаю, куда ушел Холмс. Если он действительно в опасности, как вы говорите, я должен быть рядом, чтобы помочь. А вы пока оставайтесь здесь и ждите нашего возвращения. Под этой крышей вы будете в полной безопасности. Хорошо?

– Да, – тихо ответила она.

Через несколько минут, ежась от холода и тумана, я вскочил в кэб и поехал в Лондон Гарденс. Кэб с грохотом проезжал по черным пустынным улицам. Сидя в темной глубине повозки и сжимая в руке револьвер, я не переставал надеяться, что мое путешествие окажется ненужным и что все опасности, выпавшие на долю Холмса в этой запутанной истории, уже позади. Но кем бы ни был Гренфел, он, несомненно, жестокий и коварный злодей, не способный на милосердие. И если Холмс попадет ему в лапы… Как ни старался, я не мог выкинуть из головы мысль о том, что Холмсу действительно нужна моя помощь – и что она может опоздать.

 

Глава шестая

Паук

Пригоршня холодной воды, выплеснутая Холмсу в лицо, привела его в чувство. Поначалу перед глазами стоял туман – из-за удара по затылку. Но постепенно к сыщику вернулось сознание, и он сумел оценить ситуацию. Он лежал на полу с туго перетянутыми запястьями и лодыжками. Над ним стоял человек с масляной лампой в руке, лицо его пряталось в тени.

– Добрый вечер, мистер Шерлок Холмс. Я несказанно рад, что вы откликнулись на мое приглашение.

Голос говорившего был вкрадчивым, тонким и… знакомым. Подозрения Холмса подтвердились. Теперь он точно знал, кто прислал ему смертоносную книгу и заманил в западню.

– Я, разумеется, не собирался беседовать с вами, находясь в столь неприглядном положении, Стэплтон.

Человек, захвативший Холмса, криво ухмыльнулся.

– Так вы догадались?

– Лишь сейчас. Но должен признаться, я так до конца и не поверил в ваше исчезновение на болоте. Я считал вас большим хитрецом, который не допустил бы, чтобы его затянуло в Гримпенскую трясину. Улики, указывающие на вашу гибель, казались мне слишком уж очевидными, какими-то нарочитыми. Мне думалось, я вижу ваш указующий перст, наводящий на мысль о подобном исходе событий. Такая смерть, в общем, была чересчур удобной. Разумеется, я не стал делиться своими сомнениями с сэром Генри или доктором Уотсоном. В этом не было большого смысла. Ваш план провалился, и предположение о том, что вы спаслись, придало бы этому делу, в остальном успешному, какое-то нескладное завершение. Однако я чувствовал, что мы с вами еще встретимся. От опасных и изобретательных противников не так легко избавиться, как бы вы ни пытались уверить меня в обратном.

Стэплтон поднял фонарь выше, и Холмс увидел его обрамленное соломенно-желтыми прямыми волосами испачканное лицо, изобразившее нечто вроде вежливой улыбки. Да, это был уже совсем не тот городской натуралист, которого Холмс встречал в Дартмуре. По его опустившемуся виду и грязной одежде можно было судить, в каких суровых условиях жил он в последнее время.

– Польщен вашими словами, – произнес Стэплтон. – Всегда приятно, когда способности человека оцениваются по заслугам. Вдвойне приятно, когда это делает великий Шерлок Холмс.

– О, я полностью признаю ваши особые таланты, – многозначительно ответил Холмс.

– Вы чертовски умны, Холмс, но, несмотря на весь ваш ум, кнут сейчас у меня в руках. Я наблюдал за вами на болоте на следующее утро после гибели пса и видел, как вы искали меня. Будь у меня тогда ружье, вы были бы покойником. В тот день я дал себе клятву свести с вами счеты, господин сыщик. Если бы не ваше вмешательство, я был бы сейчас хозяином поместья Баскервилей, а не беглецом, который вынужден, как преступник, заметать следы и скрываться от полиции в нищенской дыре.

Холмс отвечал с мрачной улыбкой:

– Но вы и есть преступник, дорогой мой Стэплтон. У вас налицо ярко выраженные преступные наклонности. Всепоглощающая алчность толкнула вас на убийство сэра Чарлза Баскервиля, затем вы попытались погубить сэра Генри. Эта алчность была направлена на то, что вам не принадлежало.

– Но могло принадлежать мне, – воскликнул Стэплтон.

Слова его эхом разнеслись по пустой комнате.

– Должен признать, вы проявили большую изобретательность в воплощении собаки как орудия убийства. Пожалуй, слишком большую.

– Что вы хотите этим сказать?

– Если бы вы избрали менее эффектный способ убийства семейства Баскервилей, я, пожалуй, не был бы так заинтригован и не стал бы расследовать это дело. А значит, ваша схема могла бы сработать.

Обдумав слова Холмса, Стэплтон кивнул.

– Вы правы. Я мог бы выбрать для Баскервилей какую-нибудь обычную смерть – например, яд… Но разве в этом есть вызов? Если человек задумывает убийство, ему следует изобрести самый коварный и оригинальный способ это сделать.

– Вот почему я получил утром этот жуткий пакет.

– Да! – Глаза Стэплтона заискрились весельем, а рот расплылся в отвратительной ухмылке. – Своеобразный подарочек, не так ли?

– Извините, что не смог угодить вам и не дал клинку вонзиться мне в сердце, – ответил Холмс. Потом многозначительно добавил:

– Жаль, что для столь неудачного предприятия вам пришлось испортить одну из ваших ценных книг.

– Это ее книга.

Слова эти вылетели сами собой, помимо его воли. Стэплтон попался на удочку. Заметив, как забегали у него глаза, а на скулах заиграли желваки, Холмс понял, что он раздосадован своим опрометчивым ответом. Холмс был очень доволен.

– Наверное, она расстроена тем, что вы испортили одну из ее любимых книг, – осторожно подсказал Холмс.

Однако Стэплтон не стал заглатывать новую наживку.

– Любознательны до самого конца – а, Холмс? Пытаетесь подобрать кусочки головоломки, чтобы потом выследить меня? Не тратьте силы. Живым вы из этой комнаты не выйдете.

На какой-то миг лицо его потемнело от гнева.

– В таком случае почему вы боитесь рассказать мне об этой женщине? – спросил Холмс.

Стэплтон ответил не сразу.

– Я не боюсь, – заносчиво произнес он. – При мысли о том, что моя опрометчивая реплика будет до самого конца возбуждать ваше любопытство, я испытываю величайшее удовлетворение.

Поняв, что дальнейшие расспросы по поводу неизвестной женщины ни к чему не приведут, Холмс переменил тему разговора:

– Вероятно, проходя сегодня днем мимо окон моей квартиры, вы были очень разочарованы, увидев меня живым и невредимым.

– Так вы меня заметили?

– Нет, но я не сомневался, что вы вернетесь посмотреть, выполнила ли ваша игрушка свое предназначение. Чтобы снабдить вас необходимой информацией, я довольно долго вышагивал перед окнами взад-вперед.

– Согласитесь, Холмс, моя вторая придумка оказалась более удачной!

Сыщик сдержанно кивнул.

– После того как мое первое покушение на вашу жизнь провалилось, я понял, что для успеха в следующей попытке нам надо встретиться лицом к лицу и эта встреча должна состояться на моей территории. Я знал, что единственный способ выманить вас с Бейкер-стрит – послать вам головоломку, которая заинтригует вас до такой степени, что вы забудете об осторожности. И – смотрите-ка! – вы, подобно мотыльку, полетели на мое пламя.

В полумраке Холмсу было видно лицо Стэплтона, дрожащее от возбуждения.

– Интересное сравнение, – без выражения произнес Холмс. – Мы с доктором Уотсоном представляли себе паука и муху.

Стэплтон улыбнулся.

– Что ж, тоже весьма подходяще. Скажите, Холмс, каково это – попасться в мою паутину?

Шерлок Холмс слегка пошевелился, чтобы ослабить веревки, врезавшиеся в запястья.

– В данный момент мне немного не по себе. Однако в произошедшем я виню лишь себя самого. Я не предусмотрел, что в качестве приманки вы посадите за стол сообщника, а сами спрячетесь за дверью, чтобы оглушить меня ударом по голове.

Неожиданно Стэплтон откинул голову и издал сдавленный вопль. Холмс не сразу сообразил, что это – начало приступа смеха. Странная вспышка Стэплтона переросла в продолжительный и пронзительный вой, долженствующий изобразить веселье. Это был смех сумасшедшего. Наконец Стэплтону удалось овладеть собой.

– Сообщник? – воскликнул он, смахивая с глаз слезы смеха. – Мой друг, сидящий за столом?

Лицо его по-прежнему искажала жуткая гримаса, а напряженный голос говорил о том, что он продолжает сдерживать смех. Быстрым резким движением он усадил беспомощного сыщика. Холмс сжал зубы, когда веревки еще глубже врезались ему в запястья.

– Позвольте представить вас моему компаньону, Холмс.

Стэплтон поднес к столу масляную лампу и осветил сидящую там молчаливую фигуру. Холмс увидел, что за сообщника Стэплтона он принял манекен. Огорченное выражение на лице сыщика вызвало у Стэплтона новый приступ безудержного смеха.

– Кто бы мог подумать! – прокаркал он. – Шерлока Холмса, знаменитого сыщика, надул манекен! Признаться, не слишком достойное завершение карьеры.

– Идея просто замечательная – мои поздравления. Но уверяю вас, пока я не намерен завершать свою карьеру, – заявил Холмс.

– Пустые угрозы. Соломинка, дорогой мой Холмс, за которую хватается утопающий. Ей-богу, господин сыщик, вы и есть утопающий. – Стэплтон, презрительно покосившись на Холмса, достал из кармана потертые часы с крышкой. – Каким бы увлекательным ни был наш разговор, – продолжал он, пряча часы обратно в карман, – боюсь, я вынужден его прервать. Сейчас должен подъехать мой кэб, и я не хотел бы заставлять возницу ждать. Итак, прощайте, Шерлок Холмс. Невозможно описать словами, как я рад, что мои поиски возмездия столь быстро увенчались успехом. Долгое преследование доставило бы мне большие неудобства. Титул Баскервилей все еще ускользает от меня, но я знаю, как сделать его своим. Да, он будет принадлежать мне.

Несмотря на спокойный, почти благоразумный тон этого заявления, фанатическое выражение испачканного лица Стэплтона и его дико блуждающие глаза говорили Холмсу о том, что этот умнейший из преступников быстро утрачивет рассудок. Стэплтон вряд ли смог бы теперь унаследовать титул Баскервилей, но он даже не осознавал этого. Сыщик понимал, что эти две мании – месть Холмсу и водворение в качестве хозяина в Баскервиль-Холле – заставили Стэплтона утратить связь с реальностью.

– Жаль, меня здесь не будет, чтобы увидеть, как с вас будет «снят покров земного чувства», как выразился Шекспир, но не меньшее удовольствие мне доставит чтение вашего некролога в газетах. Надеюсь, пресса отдаст вам должное. – Стэплтон подошел к двери. – Теперь мне и впрямь надо идти. Не вставайте, пожалуйста. Ах, да вы и не сможете. Как глупо с моей стороны. Но я позабочусь, чтобы вы здесь не замерзли.

С этими словами он швырнул масляную лампу в дальний угол комнаты, где она разбилась о стену. Доски пола моментально охватили яркие языки пламени.

– Это должно вас согреть!

С визгливым смехом Стэплтон бросился вон из комнаты.

Огонь с шипением расползался по сторонам, и через несколько мгновений половина комнаты уже полыхала. Холмс отчаянно пытался освободиться, но веревки были затянуты слишком туго – Стэплтон хорошо знал свое дело.

Комната заполнялась клубами удушливого дыма и едким запахом горящей подгнившей древесины. С каждой секундой пляшущее оранжевое пламя все ближе подбирались к беспомощной фигуре Шерлока Холмса.

 

Глава седьмая

Разрушительный пожар

Двухколесный экипаж пробирался сквозь туман в сторону Лондон Гарденс, по полуночным улицам эхом разносился цокот копыт. Извозчик, которому я посулил двойную плату, не жалел лошадей, и вскоре мы приехали на место. Выходя из кэба, я успел заметить другой экипаж, который на опасной скорости отъехал в противоположном направлении. Я мельком увидел в окне бледное торжествующее лицо пассажира, после чего экипаж исчез в темноте. Лицо это вызвало в моей памяти какие-то ассоциации, но в тот момент я не придал им большого значения.

Велев извозчику дожидаться, я бросился к ряду из шести обветшалых и, по-видимому, заброшенных домов. И тут я увидел языки пламени, вырывавшиеся из окна крайнего особняка.

– Боже правый! – воскликнул я. – Холмс!

Пробежав по тропинке, я ринулся в дом. Вся прихожая была заполнена клубами плотного дыма, сквозь который я разглядел жуткие отсветы пламени, бушующего наверху. Я с трудом вскарабкался по лестнице, изо всех сил крича:

– Холмс! Холмс! Вы там, Холмс?

Сквозь рев и треск пламени я различил слабый приглушенный крик, исходящий, как мне показалось, из комнаты в дальнем конце площадки – из самого сердца пожара. Вытерев рукавом пальто пот со лба, я стал пробираться к этой комнате.

Из-за обжигающего жара, подступавшего ко мне со всех сторон, и ослепляющего удушливого дыма я продвигался с большим трудом. Перила были уже полностью охвачены огнем. Я чувствовал, что пальто у меня подпалено в нескольких местах, а ноги обжигает волнами нахлынувшего жара.

Наконец я добрался до порога комнаты, почти целиком поглощенной свирепым пламенем. В центре ее я увидел тело человека, полностью охваченного огнем. Спасти его было уже невозможно. Сердце мое упало.

– Холмс! – хрипло прокричал я.

Удивительно, что в моменты потрясений время словно останавливается. Мне казалось, я неотрывно смотрел на горящий труп несколько минут, а в голове у меня мелькали образы моей прошедшей жизни с Шерлоком Холмсом, навсегда запечатленные в памяти. Я беспомощно смотрел, как безжалостное пламя пожирает то, что осталось от моего любимого друга, самого лучшего и мудрого человека из тех, кого я знал.

На самом деле это созерцание длилось не более нескольких мгновений. Мою задумчивость нарушил шум за спиной. Резко обернувшись, я увидел за дверью скрюченную фигуру Шерлока Холмса. Я буквально задохнулся от радости.

– Как я рад видеть вас, дружище, – слабым голосом прохрипел он.

– Но что здесь произошло? – воскликнул я.

– Думаю, для начала нам надо поскорее выбираться отсюда.

Действуя со всей возможной проворностью, складным ножом я освободил своего друга от веревок.

– Надо прорываться.

Холмс указал на лестничную площадку, которая теперь почти целиком была охвачена пламенем.

Я натянул на голову пальто и ринулся вперед с такой решимостью, словно за мной гнались все демоны ада. Со всех сторон ко мне тянулись обжигающие желтые щупальца пламени. Скоро от жгучего жара руки начали покрываться волдырями.

Холмс бежал за мной по пятам. Едва мы спустились, как лестница со страшным треском, разбрасывая снопы искр и ликующего пламени, обрушились прямо позади нас. Разрушительный пожар полностью завладел зданием. Лаская жертву, пламя взметнулось на новую высоту. Еще немного, и крыша должна была рухнуть под напором огненной стихии.

Когда мы с Холмсом, задыхаясь, вырвались на упоительно прохладный ночной воздух, наши пальто были охвачены пламенем. Скинув их, мы принялись затаптывать опаляющий огонь.

– Пойдемте, Уотсон. – Холмс потянул меня за руку. – Здесь небезопасно – дом в любой момент может рухнуть. Быстрей, на ту сторону улицы!

На тротуаре с противоположной стороны стояли, остолбенев, словно загипнотизированные пожаром, несколько людей, материализовавшихся из ночной темноты. Мы подошли к ним. И в ту же минуту, как и предвидел Холмс, дом номер один по улице Лондон Гарденс с протестующим скрипом и стонами рухнул.

Холмс дружески похлопал меня по спине.

– Уотсон, – жадно вдыхая холодный воздух, проговорил он, – в будущем, когда я прикажу вам не следовать за мной, надеюсь, вы снова нарушите мои инструкции. – Он улыбнулся. – Сегодня ночью вы спасли мне жизнь, старина.

– У меня была веская причина проигнорировать ваши инструкции, Холмс.

– Старая добрая интуиция, а, Уотсон?

– Нечто более осязаемое. Меня предупредили, что вы в опасности.

– Предупредили? – Видно было, что мое сообщение захватило его врасплох. – Но кто?

Кратко, но со всеми существенными подробностями, я рассказал ему историю мисс Лидгейт.

Холмс слушал меня с бесстрастным лицом, не прерывая вопросами.

– Право, весьма поучительно. И сейчас эта молодая женщина ожидает нашего возвращения на Бейкер-стрит?

Я кивнул.

– В таком случае не будем терять времени.

Мы направились к ожидающему нас кэбу, и я назвал озадаченному извозчику адрес. По пути домой Холмс, несмотря на мои настойчивые расспросы, хранил молчание.

Приехав на Бейкер-стрит, он поспешил подняться по лестнице первым и распахнуть дверь гостиной.

– Ага! – вскричал он. – Леди упорхнула.

– Ушла? – Я не поверил собственным ушам.

– Боюсь, да, – откликнулся Холмс, оглядывая пустую квартиру. – Похоже, мисс Лидгейт верит в то, что Гренфел скорей добьется успеха, чем мы.

– Вы хотите сказать, она побоялась здесь остаться?

Холмс кивнул.

– Из того, что вы мне рассказали, ясно, что женщина полностью во власти этой скотины Гренфела. Придя сюда ночью, она страшно рисковала – если злодей заподозрит, что она каким-то образом способствовала моему побегу, он убьет ее.

– Какой ужас! Вы хотите сказать, она вернулась к нему?

– Похоже на то. Куда еще ей идти?

– Холмс, мы должны что-то сделать. Мы должны ее спасти!

– Всему свое время, Уотсон. Давайте сначала позаботимся о наших ранах. Я, например, очень хочу выпить.

По выражению лица Холмса можно было понять, что спорить с ним бесполезно. Раз уж он что-то решил, никакие мои доводы не помогут. Итак, я неохотно подчинился его воле и обработал легкие ожоги на наших руках. Если не считать их, мы ничуть не пострадали, хотя спаслись просто чудом.

Полчаса спустя мы с Холмсом вновь сидели у зажженного камина, анализируя ночные события. Характер Холмса прошел суровую закалку – глядя, как он покойно развалился в кресле, попыхивая старой глиняной трубкой, трудно было поверить, что совсем недавно он чуть не простился с жизнью в охваченном огнем доме.

– Рассказ девушки полностью подтверждает мои умозаключения относительно экземпляра «Больших надежд», – с довольным видом заметил он.

– Вы подозреваете, женщина замешана?

Мой друг издал короткий смешок.

– Вы употребили правильное слово: я действительно «подозревал», но для полной уверенности у меня было недостаточно информации. Я знал, что человек, которого я считал таинственным убийцей, обладает почти гипнотической властью над женщинами и вскоре пожелает вновь испытать ее.

– Кто же все-таки этот тип Гренфел?

– Вам он хорошо известен как Стэплтон.

– Стэплтон?! Убийца Баскервилей? – выдохнул я. – Но он мертв!

– Ничуть не бывало.

– Я полагал, он на дне Гримпенской трясины…

– На это указывали факты, но я не мог безоговорочно поверить в его гибель.

Затем Холмс рассказал обо всем, что произошло с ним с того момента, как он в тот вечер уехал с Бейкер-стрит, вплоть до моего своевременного прибытия в горящий особняк.

– Так, значит, я принял манекен за ваше тело? – спросил я, прослушав рассказ до конца.

– Да, Уотсон, эта штуковина и меня сбила с толку. Понимаете, я был уверен, что мой противник – одинокий волк, и не ожидал такой хитрой приманки. – Он смущенно засмеялся. – Должно быть, Стэплтона очень позабавило, когда я вошел в комнату и обратился к манекену.

– А он поджидал вас, спрятавшись за дверью?

– Да, чтобы оглушить. И это ему вполне удалось. Меня откровенно одурачили. Можете зафиксировать это, Уотсон, как одно из моих наименее успешных дел. – Он подался вперед и коснулся моей руки. – Если бы не вы, дружище, это дело стало бы для меня последним.

Меня очень тронули слова благодарности, произнесенные с такой искренностью, я даже не нашелся что ответить. Чтобы помочь мне побороть смущение, Холмс налил нам обоим еще по стаканчику.

– Мы должны вызволить из лап Стэплтона эту несчастную молодую женщину, – сказал я Холмсу, когда он протянул мне стакан.

Я хорошо помнил, как ужасно обращался злодей с Бэрил Стэплтон, своей женой.

– На первом месте отдых – ночной сон. – Холмс потянулся.

– Разве мы можем сейчас терять время?

– Усталый мозг не может быть эффективным, Уотсон. Иметь дело с таким умным и опасным противником, как Стэплтон, можно только на свежую голову.

– Но что будет с девушкой?

– До утра, по крайней мере, она в безопасности. Пройдет несколько часов, прежде чем Стэплтон узнает, что его второе покушение на мою жизнь провалилось. До тех пор никакая реальная опасность ей не угрожает. Стэплтон – злодей, но он не станет убивать бесцельно.

– Итак, вы собираетесь лечь спать, – резко произнес я.

Уверенность моего друга меня не убедила, и я даже не пытался скрыть свое негодование.

– Да, Уотсон, и советую вам сделать то же самое. Тогда утром мы сможем внимательно пересмотреть ситуацию и решить, какой следующий шаг необходимо предпринять.

 

Глава восьмая

Миссия

Я был раздосадован явным невниманием Холмса к судьбе Селии Лидгейт. Однако понимал, что не в моих силах заставить его передумать, и поэтому с неохотой пошел спать. Тем не менее жгучая боль в кистях рук и мысли о бедной молодой женщине, вынужденной сносить скотское обращение Стэплтона, лишили меня сна. Проворочавшись в постели несколько часов, я встал и оделся.

Мне представлялось, что основная задача Холмса – поимка Стэплтона, а спасение мисс Лидгейт для него нечто второстепенное. Но пока мой друг разрабатывает планы и устраивает ловушки, с женщиной может произойти несчастье. Стэплтон может даже ее убить! Размышляя об этом, я решил, что действовать надо незамедлительно.

Когда я вышел на Бейкер-стрит, было еще темно, но чуть посветлевшее небо на востоке говорило о приближении утра. В мои планы входило попытаться найти старую миссию, где повстречались мисс Лидгейт и Стэплтон. Я надеялся, что там я смогу разузнать местонахождение их меблированных комнат.

Мне повезло. Старый возница кэба, который я нанял на Мэрилебон-роуд, знал о миссии на Шутаз-хилл. Через полчаса я уже стоял перед пустым зданием с потрескавшимися стенами. Над городом разливался рассвет. Туман рассеялся, наступило ясное, бодрящее утро. Над крышами домов, обводя их огненным сиянием, вставало солнце, и по краям оконных стекол начинали подтаивать морозные узоры.

У дверей миссии сгрудилась кучка плохо одетых бедолаг, притоптывавших ногами и дувших себе на руки, стараясь согреться. Когда я приблизился, они стали выпрашивать у меня деньги. Я не мог не проникнуться жалостью к этим оборванным и доведенным до нищеты людям. Раздав несколько монет, я стал вглядываться в их изможденные лица, пытаясь отыскать Стэплтона, но его там не было. Я уже собирался войти в миссию через высокую дубовую дверь, когда один из оборванцев схватил меня за руку.

– Не ходил бы ты туда, дяденька, – отрывисто прохрипел он. – Жратву будут раздавать только в восемь. Тебя оттуда выставят.

Не обращая на него внимания, я толкнул дверь и вошел. Внутри воняло потом и еще чем-то, трудно определимым, но неприятным. Недлинный коридор привел меня в большой высокий зал с грубыми деревянными скамьями вдоль стен. В дальнем конце виднелось возвышение с плакатом, на котором были начертаны слова «Отче наш».

– Эй ты, вон отсюда! Никакого супа до восьми.

Негромкий, но властный голос раздавался откуда-то из сумрака за возвышением.

– Сэр, я пришел не за супом, а за сведениями, – громко произнес я.

Высокая фигура, вынырнув из потемок, решительными широкими шагами направилась ко мне через зал.

– Да? И кто же вы такой?

– Я доктор Джон Уотсон.

– Доктор? Что ж, здесь нам, безусловно, пригодились бы услуги врача. Я – Мэтью Боултон, руковожу этой миссией. – Суп и проповедь – пища для тела и души. – Он указал на скамьи. – Работа во имя Бога не всегда чистая и приятная.

Это был худой румяный человек с густой бородой. Одет он был в костюм из грубого твида, носивший на себе явные следы небрежности владельца.

– Надеюсь, вы мне поможете, – сказал я.

– Хм…

Мне показалось, что Боултон насторожился.

– Я – друг Селии Лидгейт.

– Селии Лидгейт?

– Вы знакомы с этой девушкой?

Боултон прищурил глаза.

– С ней что-то случилось?

– Может случиться, если я ее не найду. Уверяю вас, что хочу лишь предложить ей помощь. – Я старался рассеять его явные подозрения.

– Вы уже второй человек за последний час, который утверждает подобное.

– О ней расспрашивал кто-то еще? – с изумлением спросил я.

– Да, – помедлив, произнес он.

– У вас есть хоть какое-то представление о том, кто это был?

Боултон покачал головой.

– Пожалуй, нет. Может, вы, доктор, скажете, в чем тут дело. Я не могу оставить без внимания подобные расспросы об одной из моих подопечных. Бедная Селия посещает нашу миссию уже в течение без малого года, и прежде никто о ней не беспокоился. А сегодня, не успела миссия открыться, как сюда пришли вот уже два человека, заявляющие, что намерены предложить ей помощь.

Я схватил его за руку.

– Вы должны мне верить. Эта девушка в опасности. Я обязательно должен ее разыскать.

Он не пытался высвободиться, но в голосе его прозвучала угроза:

– Почему я должен вам верить? Откуда мне знать, что вы не причините Селии вреда?

– Вам остается только поверить мне на слово, сэр Боултон. Я работаю с Шерлоком Холмсом, который сейчас разыскивает убийцу. У нас есть все основания полагать, что Селия Лидгейт будет его следующей жертвой. А теперь, будьте добры, скажите мне, где она.

Я говорил с энтузиазмом и заметил, что моя речь произвела на Боултона некоторое впечатление. Он пристально глядел мне в глаза.

– Шерлок Холмс… сыщик?

Я энергично кивнул.

– Что ж, – произнес он наконец. – Я могу сказать вам лишь то, что сообщил другому человеку. Селия не приходит в миссию уже несколько дней, но я слышал, она снимает комнату на Макколи-стрит.

– Вы знаете мужчину, с которым она живет, – Джона Гренфела?

– Я несколько раз видел его с Селией, но мы никогда не разговаривали. – Он пожал плечами. – Вот все, что мне известно.

– Благодарю вас, – сказал я и повернулся, чтобы уйти. Но, сообразив, что упускаю возможность получить еще кое-какие важные сведения, продолжил свои расспросы: – Тот другой мужчина, который интересовался мисс Лидгейт, – как он выглядел?

– Пожилой, аристократической наружности, с седыми волосами, примерно вашего телосложения. У него был монокль и пышные усы. Он казался глуховатым – все время переспрашивал. Право, настоящий джентльмен.

– Он назвал себя?

– Нет. Сказал, что был давним другом отца Селии, несколько месяцев назад узнал о ее бедственном положении и с тех пор разыскивает ее.

Поблагодарив Боултона за информацию, я разузнал дорогу на Макколи-стрит и без промедления поспешил туда. Я понятия не имел, кто был тот человек, что расспрашивал о мисс Лидгейт, но с учетом того, что мне было известно об обстоятельствах ее жизни, история, рассказанная им, показалась мне неправдоподобной. Во мне росла тревожная уверенность, что этот незнакомец представляет собой еще одну угрозу для жизни несчастной молодой женщины.

Вскоре мы выехали на Макколи-стрит – длинный ряд полуразрушенных таунхаусов из красного кирпича, закопченных символов нищеты с вывесками «Дешевые меблированные комнаты», прячущих свои секреты за дверями с облупившейся краской и ветхими занавесками. Я осмотрел семь из них и только тогда нашел то, что искал.

В ответ на мой громкий стук в окне первого этажа колыхнулась выцветшая тюлевая занавеска, минуту спустя в узкую щель открывшейся двери высунулось тощее женское лицо. Подозрительно таращась на незваного посетителя, старая карга рявкнула, продемонстрировав свои гнилые зубы:

– Что такое?

– Я разыскиваю мисс Селию Лидгейт.

– Еще один?

Сердце у меня упало.

– Кто-то еще расспрашивал о ней? – спросил я, заранее зная ответ.

– Кто-то ишшо, – последовал грубый ответ. – И он заплатил мне за беспокойство целый соверен.

Старуха алчно ухмыльнулась.

Я вытащил соверен и вручил ей.

– Может быть, расскажете мне то же самое, что и другому джентльмену?

– Она вдруг стала такой знаменитостью, а? Вы не из полиции?

Я покачал головой.

– Ну конечно нет. – Она вновь ухмыльнулась. – Разве бобби расстанется с совереном? Ладно, мистер, входите.

Она засунула монету в карман грязного фартука и провела меня в прихожую. В нос мне ударил отвратительный запах сырости и прогорклого жира.

– Нет ее сейчас. И всю ночь не было.

– А что вы скажете про мужчину, вместе с которым она снимает комнаты, – Гренфел?

Старуха прищурилась.

– Что у вас на уме? У меня тут не бордель. Мужчина – ее брат… так, по крайней мере, она мне сказала. Надеюсь, от вас не будет неприятностей?

– Нет, нет, конечно нет. Я старый друг семьи мисс Лидгейт, и меня беспокоит только ее благополучие.

– Во-во, то же самое говорил и другой малый.

– Это был седовласый джентльмен с пышными усами и моноклем?

– Точно. Вот уж господин так господин. – Она насмешливо фыркнула, словно давая понять, что я, по ее мнению, не отношусь к этой категории. – Небось хотите взглянуть на ее комнату?

Я кивнул, и по двум маршам не покрытой ковром лестницы она неохотно провела меня наверх, в бедную спаленку на втором этаже.

– Вернулся засветло, собрал пожитки и удрал, – сказала хозяйка.

– Гренфел… ее брат?

Старуха кивнула.

– Да. Смылся. Скатертью дорога. Мне он никогда не нравился. Плохо с ней обращался, и все такое. Я часто слышала, как она плачет.

Итак, подумал я, Стэплтон вновь ускользнул от нас, и где он затаится – неизвестно. Это сильно меня расстроило.

– Вы не видели мисс Лидгейт с прошлой ночи? – спросил я, все еще надеясь на хорошие новости.

Хозяйка покачала головой.

Я оглядел небольшую комнату. Свет с трудом проникал в нее через закопченное узкое окно с выцветшими и запыленными тюлевыми занавесками. Мебели было мало, на дешевом комоде около кровати стоял ряд красивых томов в кожаных переплетах – собрание романов Диккенса.

– Глядите, глядите, что вам там надо, – ведь вы заплатили. Этот другой тоже все тут обсмотрел.

Я внимательно посмотрел по сторонам и понял, что вряд ли узнаю по этой обстановке больше того, что уже знал. Ясно было, что в ближайшее время Стэплтон сюда не вернется. Разумеется, он не оставил никаких улик, которые могли бы указать на его местонахождение. Девушка же, опасаясь его гнева, возможно, не придет сюда больше никогда.

Я продолжил расспрашивать домовладелицу о таинственном джентльмене, все утро опережающем меня на один шаг. К сожалению, она ничего не смогла добавить к тому, что рассказал мне Мэтью Боултон. Я попрощался со старухой и отправился обратно на Бейкер-стрит.

Глядя из окна кэба на город, еще не вполне пробудившийся ото сна, я размышлял о своем расследовании. Хотя большой награды за свои усилия я не получил – мне по-прежнему не было известно местопребывание как Стэплтона, так и мисс Лидгейт – моя розыскная работа не казалась совсем уж напрасной. Я выяснил, где они жили. Не исключено было, что девушка туда вернется. Что еще более важно, я не только обнаружил еще одного человека, замешанного в этом деле, но и получил довольно точное описание его внешности. Заключив, что мое предприятие вовсе не было бесполезным, я предвкушал, как изложу все факты Шерлоку Холмсу.

Поднимаясь на семнадцать знакомых ступеней в нашу квартиру, я не мог сдержать улыбки при мысли о том, какое выражение будет на лице моего друга, когда я расскажу ему все, что разузнал. Но, едва я открыл дверь, улыбка слетела с моего лица. В плетеном кресле перед камином сидел хорошо одетый седовласый мужчина лет шестидесяти. У него были длинные, как у моржа, усы, в отблесках яркого пламени посверкивал монокль.

 

Глава девятая

Странное преступление

Когда я вошел, мужчина поднял на меня взгляд. Его лицо сложилось в улыбку, отчего монокль выпал из глаза.

– С добрым утром, доктор Уотсон, – с искренним дружелюбием произнес он. Потом поднял руку и поманил меня к себе. – Садитесь к камину и согрейтесь, дорогой мой, – на улице по-прежнему жутко холодно.

Голос принадлежал Шерлоку Холмсу, однако внешний облик мужчины не имел с ним ничего общего.

Я не раз видел, как мой друг являл чудеса маскировки, но сегодня он превзошел сам себя. Лицо джентльмена напротив ничем не напоминало худое, вытянутое лицо Шерлока Холмса. Пышные седые волосы небрежно падали на лоб, длинные свисающие усы и пухлые щеки полностью изменили овал, укоротив его и придав лицу полноту. Тонкий орлиный нос превратился в короткую «картошку». Вдобавок вокруг глаз появились глубокие морщины, а красноватый цвет лица удачно завершал портрет немолодого господина. Таким превращением гордился бы даже сам великий Ирвинг. Лишь когда я оправился от изумления, в которое меня поверг этот невероятный маскарад, до меня дошло, что загадочный человек, по следам которого я шел все утро, был сам Холмс. Мое изумление сменилось гневом.

– Простите, что шокировал вас, Уотсон, но вам, несомненно, известно, что я был занят расследованием.

– А как же хороший ночной сон? – съязвил я.

– Я достаточно выспался. – Ответ прозвучал весьма неубедительно.

– Вы заставили меня поверить, что до утра не собираетесь предпринимать ничего по этому делу.

– Сейчас уже утро.

– Я чувствую себя обманутым, Холмс. Могли бы посвятить меня в свои планы. Вы обращаетесь со мной так, словно не доверяете мне.

– Мой дорогой Уотсон, не сомневайтесь, я полностью вам доверяю. Умоляю, простите меня, если я вас обидел. На самом деле я сделал это ради вас, а также ради успеха нашего расследования. – Говоря это, он сел перед зеркалом, стоящим на письменном столе, и стал снимать грим. – Я понимал, что, если стану наводить справки от лица Шерлока Холмса, Стэплтон вскоре об этом пронюхает, и девушка окажется в еще большей опасности. Вот так и появился давний друг семьи. Поэтому мне удобнее было действовать в одиночку.

– Если бы вы мне только сказали! Я мог все испортить, потому что шел по тому же пути.

Осторожно снимая с головы седой парик, он заметил:

– Я знаю о вашем расследовании, Уотсон, поскольку наблюдал за вами на Макколи-стрит.

– Но я вас ни разу не видел.

– Разумеется, нет. Тем не менее, Уотсон, вы можете гордиться тем, как выстроили цепочку своих умозаключений. В свете той информации, которую я собрал этим утром, можно сказать, что ваше расследование не причинило вреда. Стэплтон удрал задолго до того, как мы напали на его след. Без сомнения, оставив меня на милость огня, он отправился в другое убежище. Это хитрый и осторожный субъект, ничего не делающий наудачу.

– А что будет с мисс Лидгейт?

– Не сомневаюсь, как только она узнает, что Стэплтон исчез навсегда, мисс Лидгейт снова появится в меблированных комнатах. Я организовал наблюдение за этим местом.

– Полиция будет следить за домом?

Холмс рассмеялся.

– Боже правый, ну конечно же нет. Гораздо более надежные силы – нерегулярные войска с Бейкер-стрит. Я просил организовать все юного Уоткинса. Меня немедленно известят о возвращении нашей леди на Макколи-стрит.

– А если она не вернется?

– Тогда потребуется дальнейшее расследование; но очевидно, Стэплтону она больше не нужна, и, следовательно, ей нечего его бояться.

– А как же вы? Он снова будет покушаться на вашу жизнь?

– Без сомнения. Его разум – жестокая расчетливая машина, а склонность к безумию лишь усиливает его фанатизм. Он одержим двумя маниями – уничтожить меня и стать хозяином Баскервиль-холла. Повинуясь своей извращенной логике, он считает, что второе явится следствием первого. Стэплтон не успокоится, пока я не стану покойником.

Окончательно вернув себе прежний облик, Холмс подошел к каминной доске, взял конверт и вручил его мне.

– Я нашел это на коврике перед дверью, когда вернулся утром, – сказал он, беря трубку.

Я открыл конверт, адресованный Холмсу. Он был пустым.

– Похоже, там ничего нет.

– Подставьте ладонь и постучите по конверту.

Я послушался, и мне на ладонь выпал маленький черный предмет. Это была дохлая муха.

– Что бы это значило? – изумился я.

Холмс зажег трубку, бросил спичку в огонь и только потом ответил на мой вопрос.

– Это значит, Стэплтон знает, что я жив, – небрежно заметил он. – Он предупреждает, что игра продолжается – игра в паука и муху.

– Этот человек – дьявол…

– Притом очень упорный дьявол. Но мы одолеем его, Уотсон. Не сомневайтесь – наш паук запутается в собственной паутине, это лишь вопрос времени. А теперь, полагаю, нам обоим следует немного подкрепиться. У нас была утомительная и напряженная ночь. К тому же по свежим повязкам видно, что ожоги все еще вас беспокоят. Я полагаю, что один из великолепных завтраков миссис Хадсон поможет справиться с вашими хворями и подготовит нас обоих к свершениям этого дня.

Откинувшись в кресле, он улыбнулся и продолжал с довольным видом пыхтеть трубкой.

Через полчаса мы с Холмсом жадно принялись за завтрак. У Холмса было двойственное отношение к еде. Часто в процессе какого-нибудь запутанного дела, требующего напряжения всех сил, он мог отказаться от регулярного приема пищи, рассматривая ее лишь как топливо для поддержания организма в рабочем состоянии. В таких случаях у него, казалось, пропадало чувство вкуса, ибо я наблюдал, как, с головой погрузившись в очередное расследование, он приправляет мясо или рыбу медом для увеличения их энергетической ценности. В то утро, однако, он с явным удовольствием поглощал классическую ветчину с яйцами.

– На миссис Хадсон всегда можно положиться по части организации пиршества, – произнес он удовлетворенно, вставая из-за стола и усаживаясь у камина. – Ах, Уотсон, боюсь, нам придется отказаться от послеобеденной трубки. По лестнице поднимается посетитель.

Я считаю, что у меня превосходный слух, но никакого шума, который указывал бы на появление посетителя, я не слышал. Однако через несколько мгновений действительно послышался осторожный стук в дверь.

– Входите, Лестрейд, – воскликнул Холмс.

На пороге появился полицейский из Скотленд-Ярда с котелком в руке. Его крысиная физиономия выражала смущение.

– Как, черт возьми, вы узнали, что это я, мистер Холмс?

– Элементарно, Лестрейд. Кто еще из известных мне людей носит полицейские бутсы двенадцатого размера, стучит в дверь особым отрывистым стуком и может заявиться ко мне в столь ранний час?

Лестрейд опечаленно взглянул на свои ноги.

– Снимайте же пальто и садитесь к камину. – Холмс сделал приглашающий жест. – В кофейнике еще остался кофе. Догадываюсь, вам сегодня не удалось позавтракать.

– Да, у вас такой вид, будто вы всю ночь провели на ногах, – заметил я, взяв у Лестрейда пальто и вешая его на вешалку.

– Едва ли, Уотсон. Гладкий подбородок и свежие капельки крови на воротнике свидетельствуют о торопливом бритье, а неизмятый костюм и чистые ботинки заставляют предположить, что они были надеты недавно. Я бы сказал, что нашего друга рано утром вызвали в Скотленд-Ярд по какому-то срочному делу.

– Вы правы, мистер Холмс, – с некоторым удивлением произнес Лестрейд.

Холмс, потирая руки, засмеялся с довольным видом.

– Меня вызвали в четыре часа утра, – глотнув кофе, продолжал полицейский. – Было совершено ужасное преступление. Странное убийство – ведь именно такие вас привлекают?

– И не только странное, Лестрейд, но и запутанное. Что еще может заставить служащих Скотленд-Ярда постучать в мою дверь?

Лестрейд покорно кивнул.

– Странное и запутанное, – согласился он.

Холмс с блаженной улыбкой на лице откинулся на спинку кресла.

– Изложите факты, – попросил он.

– Вы читали недавние газетные сообщения о «призрачной леди» на Хэмпстедской пустоши?

– Помню, что читал нечто подобное. Таинственная женщина заманивает детей на пустошь и наносит им увечья.

– Именно, мистер Холмс.

Лестрейд вынул из кармана пиджака измятую газетную вырезку и вручил ее моему другу.

– «Вестминстер газетт», – внимательно изучив клочок бумаги, заключил Холмс.

– Да. Это сообщение появилось два дня тому назад, – сообщил инспектор.

Холмс повернулся ко мне.

– Будьте так добры, Уотсон, прочтите нам это.

Я взял вырезку и прочитал следующее:

ХЭМПСТЕДСКИЙ УЖАС

ПОСТРАДАЛ ЕЩЕ ОДИН РЕБЕНОК

ПРИЗРАЧНАЯ ЛЕДИ

Мы только что получили информацию о том, что еще один ребенок был найден сегодня утром под кустом дрока на наименее посещаемом участке Хэмпстедской пустоши под названием Шутаз-хилл. У ребенка, имевшего чрезвычайно изнуренный вид, обнаружены такие же крошечные ранки на шее, как и в других случаях. Когда его отчасти привели в чувство, он повторил уже известную по предыдущим нападениям историю о том, что его увела с собой женщина в белом, «призрачная леди».

– По-видимому, – сказал Холмс, – после этого сообщения произошли другие, более серьезные события. Скажем, прошлой ночью.

– Так оно и есть, – подтвердил полицейский. – Неподалеку от того места, где был найден ребенок, сегодня в три часа ночи местный констебль обнаружил тело молодой женщины.

– Мертвой? – спросил я.

– Да, доктор. Мертвее не бывает, с ужасными ранами на горле. По словам полицейского врача, эта женщина потеряла едва ли не всю свою кровь.

 

Глава десятая

Тело в морге

Должен сознаться, что жуткое сообщение Лестрейда привело меня в трепет. Полицейский выдержал эффектную паузу, чтобы увидеть реакцию моего друга. Лицо Холмса оставалось бесстрастным, но, хорошо его зная, я заметил, как глаза его засверкали от возбуждения.

– Были ли на ее теле другие раны? – спросил он наконец.

– Никаких. Следов борьбы также не обнаружено.

Холмс поднял бровь, но ничего не сказал.

– А это, вероятно, означает, – с самодовольным видом продолжал Лестрейд, – что убитая девушка знала своего убийцу, и нападение застигло ее врасплох.

– Возможно, – молвил Холмс, – или убийца обладал огромной силой.

– Значит, вы не думаете, что убийство было совершено женщиной – «призрачной дамой»? – спросил я.

– Трудно сказать, Уотсон. Прежде чем перейти в область догадок, попробуем разобраться с имеющимися фактами. Скажите, Лестрейд, жертву уже опознали?

– Пока нет, мистер Холмс. Я не обнаружил признаков, по которым можно было бы установить ее личность.

– А ее одежда? Вы определили ярлыки производителей?

– Э-э… Боюсь, что нет.

Холмс презрительно фыркнул.

– А тело? Полагаю, вы оставили его точно на том же месте?

Секунду помедлив, Лестрейд покачал головой.

– Что? – Холмс вцепился в инспектора взглядом.

– Мы оцепили место преступления, а тело доставили в полицейский морг Скотленд-Ярда.

С пылающим от гнева лицом мой друг сильно ударил ладонью по подлокотнику кресла.

– Лестрейд! Лестрейд! Сколько раз говорил я вам ничего не трогать на месте преступления до тех пор, пока у меня не появится возможность тщательно все осмотреть. Это самое простое из правил!

– Но вы сможете осмотреть место, где было найдено тело.

– Дорогой мой инспектор, после того как десятки сапог потоптались на земле, степень вероятности обнаружения любой важной улики превращается в бесконечно малую величину.

Подавленный полицейский не нашелся что сказать. Помню, как в предыдущем деле Холмс говорил мне, что считает Лестрейда лучшим в Скотленд-Ярде, хотя ему изрядно недостает инициативы и оригинальных мыслей.

Когда Холмс заметил уныние инспектора, его суровые черты смягчились. Вскочив с кресла, он сбросил с себя халат и снял с вешалки сюртук.

– Нас с Уотсоном ожидает напряженное утро, Лестрейд. У нас есть своя неотложная розыскная работа, но это необычное убийство меня также интересует. Думаю, мы сможем выкроить время, чтобы взглянуть на труп, – а, Уотсон?

Я сдержанно кивнул. Меня не покидало ощущение, что мой друг может быть вовлечен в новое расследование, в то время как дело Стэплтона – Лидгейт требовало самого пристального его внимания.

Холмс, умеющий читать мои мысли, поспешил меня заверить:

– Не волнуйтесь, старина, все будет хорошо. А теперь, Лестрейд, не будем больше терять времени.

Лицо инспектора полиции осветилось лучезарной улыбкой.

– Отлично, мистер Холмс, – со вздохом облегчения произнес он.

Полицейский морг, примыкавший к главной штаб-квартире столичной полиции в Большом Скотленд-Ярде, был отталкивающим местом. Если существует такая вещь, как запах смерти, то оно им обладало. Подобно невидимой пыли, этот запах проникал повсюду, притупляя все чувства человека, попавшего в темное и мрачное здание морга. Входя сюда через массивную обитую дверь, любой с первой же минуты понимал, что оказался в мире, где мертвые численно превосходят живых.

Прежде всего Лестрейд привел нас в небольшой кабинет, где дежурный сержант внес наши фамилии во внушительный журнал посетителей. Затем по длинному гулкому коридору нас провели в холодное, тускло освещенное помещение без окон. Каменный пол был заляпан высохшей кровью – несмываемыми напоминаниями о многочисленных жестоких преступлениях.

В дальнем углу комнаты стояла старая растрескавшаяся фарфоровая раковина, тускло освещенная мерцающим светом газовых рожков. Нарушая гнетущую тишину, из разбитого крана мерно капала вода. На стене слева от раковины висел застекленный шкафчик с хирургическими инструментами, под ним стоял короткий лабораторный стол для банок с препаратами. В одной из них плавало большое глазное яблоко. Освещенное зеленоватым газовым светом, оно, казалось, уставилось прямо на меня.

Прямо под центральным газовым светильником помещался длинный узкий стол, на котором лежал труп, прикрытый простыней, запятнанной кровью. К большому пальцу ноги грубой бечевкой была привязана бирка со сведениями о покойной. Когда мы втроем обступили стол, по стенам и потолку поползли наши гигантские тени.

– Никогда раньше не видел ничего подобного. Огромная потеря крови.

Лестрейд разговаривал тихо, словно был подавлен зловещей атмосферой места.

Он откинул простыню, открыв лицо мертвой женщины. Я онемел от ужаса. Моя реакция была вызвана не только жутким видом раны, но и потому, что я узнал это лицо – в тот момент осунувшееся, с обтянутой кожей, смертельно бледное – оно глядело на меня мертвыми немигающими глазами.

– Холмс! – воскликнул я, – это Селия Лидгейт!

– Что? Вы уверены?

– Вне всякого сомнения.

Холмс прищурил глаза и несколько мгновений, глубоко задумавшись, смотрел в какую-то точку.

– Так вы знаете эту женщину, доктор Уотсон? – спросил Лестрейд.

– Да, – ответил я.

Получив от Холмса неохотный кивок одобрения, я вкратце рассказал полицейскому о наших приключениях за последние сутки.

– Чтоб мне провалиться! – воскликнул он, когда я закончил рассказ. – Значит, Стэплтон все еще жив и он на свободе?

– Боюсь, что да, – откликнулся я, – а теперь он пополнил список своих преступлений еще одним гнусным убийством – да, Холмс?

Мой друг, на протяжении моего рассказа пребывавший в состоянии глубокой задумчивости, покачал головой.

– Сомневаюсь, Уотсон. Сильно сомневаюсь. Такой способ убийства не похож на почерк Стэплтона.

– Может быть, это убийство было чудовищной приманкой, чтобы завлечь вас в очередную ловушку?

– Маловероятно. Убийство девушки произошло сразу после его последней попытки уничтожить меня и до того, как он мог бы узнать о моем спасении. Полагаю, мы можем исключить его из числа подозреваемых по этому делу. Похоже, я не убедил вас, Уотсон. Тогда ответьте на такой вопрос: каким образом Стэплтон узнал бы, что мисс Лидгейт ночью пойдет через Хэмпстедскую пустошь?

– Она, вероятно, возвращалась к себе домой.

– Согласен. Но он не узнал бы, что она ушла, пока не вернулся на Макколи-стрит. Так или иначе, на этот раз он был настолько упоен успехом в деле моего уничтожения, что отсутствие девушки сильно его не обеспокоило – она ему больше была не нужна, и определенно, не играла роли в его долгосрочных планах.

– Полагаю, вы правы, – неохотно согласился я.

– Я склонен думать, что здесь мы сталкиваемся с одной из тех странных загадок судьбы, когда нити одного дела переплетаются с нитями нового, совершенно самостоятельного.

– Вы имеете в виду – кто бы ни убил мисс Лидгейт, прежде он никак не был с ней связан?

– На это указывают факты.

– Значит, – сказал я, – вы считаете, что убийство совершено каким-то маньяком без всякого повода или мотива?

– Я этого не говорил. По-видимому, самый сложный аспект этого дела – причина смерти. Что вы скажете по поводу этой раны, Уотсон?

Холмс указал на шею трупа.

Чтобы лучше рассмотреть, я придвинулся ближе. Плоть была жестоко разодрана, некоторые фрагменты отсутствовали. Вокруг отверстия с неровными краями, по форме напоминающего оскаленный рот, скопились шарики темной запекшейся крови.

– Такого в моей практике не было, – признался я.

– Отчего могла возникнуть подобная рана?

Я пожал плечами.

– Я, право, не знаю, Холмс. Похоже, плоть разодрана когтями или зубами дикого зверя, но это, наверное, не тот случай.

– А что вы скажете о зубах человека? – тихо спросил мой друг.

– Ну да, полагаю, это возможно. Боже правый, вы же не думаете, что это сделала призрачная дама? Неужели вы полагаете, что в этом зверстве повинна она?

– Не знаю, Уотсон, но она остается главной подозреваемой. В этом убийстве присутствуют некоторые специфические особенности, которые будут сбивать нас с толку, пока мы не получим дополнительной информации.

– Но разве женщине по силам нанести столь ужасную рану? – воскликнул Лестрейд.

– Обыкновенной женщине – нет. Но для разъяренной женщины, женщины, задумавшей убийство, это возможно. Вот, например, Катерина Элиот, Баттерсийский душитель, не только задушила двух своих мужей, но и стащила их бездыханные тела вниз на три пролета лестницы и зарыла в погребе.

– Вот что меня озадачивает, мистер Холмс, – зачем кому-то понадобилось выкачать всю кровь из тела?

– И что с этой кровью сделали? – добавил Холмс, доставая лупу и изучая кисти рук трупа. – Да-а, это действительно странное преступление. – Он продолжал осматривать тело с помощью лупы, бормоча что-то себе под нос. Некоторое время у него ушло на тщательное обследование кистей рук, ступней и лица жертвы. Наконец, заметно помрачневший, он обратился к нам с Лестрейдом:

– Полагаю, это тело говорит нам о немногих, но очевидных вещах. Нападавший, рост которого около пяти футов восьми дюймов, убил быстро, сначала усыпив бдительность девушки, – возможно, с помощью гипноза.

– Что ж, не спорю – убийца действовал быстро, но откуда вы узнали про рост и остальное? – грубовато спросил Лестрейд.

– Рост соотносится с расположением раны. Чтобы нанести рану под таким углом, убийца должен был быть приблизительно одного роста с жертвой. Что касается неподготовленности мисс Лидгейт к нападению – рана лишь одна, на теле нет других отметин или ссадин, а это ясно указывает на то, что убийце потребовалось нанести только один удар. И все же расположение раны говорит о том, что нападение было совершено спереди. Обыкновенно при физическом нападении такого рода под ногтями жертвы обнаруживаются частички сухой кожи или следы одежды нападавшего, оставшиеся после борьбы. В этом случае ничего такого нет, что указывает на отсутствие борьбы. И наконец, посмотрите на ее глаза – эта девушка была подвергнута жестокому нападению и убита, и все же ее зрачки, застывшие в момент смерти, совершенно нормальные, нисколько не расширенные, как можно было бы ожидать.

Лестрейд склонился над лицом мертвой девушки, чтобы рассмотреть ее глаза.

– По-вашему, мистер Холмс, – недоверчиво переспросил он, – эта молодая женщина спокойно приняла роковой удар?

– Да, так мне кажется.

Полицейский, сняв шляпу, провел рукой по жестким волосам.

– Признаюсь, не могу придумать, что делать дальше.

Холмс на миг задумался.

– Надеюсь, вы выделили наряд полиции для патрулирования пустоши сегодня ночью?

– Разумеется.

– В таком случае отзовите их.

– Что?

Полицейский был в явном замешательстве.

– Отзовите их, Лестрейд. Ничто не сможет больше помешать нашему убийце выйти на охоту, чем ватага неуклюжих констеблей, топчущихся на пустоши.

Лестрейд негодующе воззрился на моего друга; казалось, он потерял дар речи.

– Вы думаете, убийца так скоро совершит новое нападение? – спросил я.

– Думаю, да, Уотсон. Похоже, у этого преступления нет мотива, или, во всяком случае, если таковой есть, он в настоящее время скрыт от нас. Поэтому нельзя полагаться на рациональную схему поведения. Этот изверг может убить в любой момент.

– Но если я отзову своих людей, это даст маньяку полную свободу! – воскликнул Лестрейд.

– Не совсем. Мы с Уотсоном проведем сегодняшнюю ночь на пустоши, чтобы предупредить такую возможность. Полагаю, для подобного дела у нас больше опыта, нежели у целого отряда констеблей. – Холмс повернулся ко мне. – Разумеется, при условии, что вы не откажетесь сопровождать меня, Уотсон.

– Когда угодно и куда угодно, – твердо ответил я. – Но как же Стэплтон?

– Это новое расследование должно быть на первом месте. Стэплтон хочет только моей смерти, а у существа, убившего эту девушку, таких ограничений нет. Мы должны направить всю свою энергию на поимку этого демона, пока он или она не сумели поразить очередную жертву.

 

Глава одиннадцатая

Призрачная дама

Так и вышло, что около полуночи мы с Шерлоком Холмсом сидели в засаде в Шутаз-хилл, в рощице на той стороне Хэмпстедской пустоши – неподалеку от места, где было обнаружено тело Селии Лидгейт.

Ночь была ясной и очень холодной. Земля на глазах покрывалась инеем. Холмс в молчании вглядывался в раскинувшийся перед нами луг. Полная, яркая луна, стоявшая посреди беззвездного неба, освещала его точеные черты. Он в задумчивости хмурил брови и сжимал тонкие губы, сдерживая волнение.

– Дело очень темное, – заметил он перед нашим уходом с Бейкер-стрит. – Я чувствую, что за этим жутким убийством кроется великое зло, возможно превосходящее все то, с чем мы сталкивались прежде. Право, Уотсон, сомневаюсь, стоит ли мне брать вас с собой.

Я прервал его взмахом руки.

– Попробуйте только остановить меня после событий прошедшей ночи.

Мой друг невесело улыбнулся.

– Добрый старый Уотсон, – покачал головой он.

Вечером я отдыхал, наверстывая упущенный сон. Холмс, напротив, беспокойный, как всегда, несколько раз выходил по делу. Но, несмотря на то что не спал вот уже вторую ночь, сейчас мой друг не выказывал никаких признаков усталости.

– Вы уверены, что мы поступаем правильно, оставаясь на одном месте, Холмс? – прошептал я. Произнесенные слова постепенно таяли туманным облаком морозного воздуха. – Может быть, стоит разделиться и патрулировать более обширную территорию?

Холмс строго взглянул на меня.

– Этой ночью мы ни под каким видом не должны отходить друг от друга. Будьте уверены – где-то поблизости убийца выискивает очередную жертву. Ни один из нас не знает, чего ожидать и какой силой обладает этот злодей. Поодиночке, в темноте мы были бы весьма уязвимы для преступника, хорошо знающего эту местность.

– Но почему вы так уверены, что он вернется именно в эту часть пустоши?

– Уверяю вас, это просчитанный риск. Пока вы отсыпались, я навел относящиеся к делу справки. Мне удалось удостовериться, что все нападения на детей за последние три недели произошли в радиусе четверти мили от того места, где мы сейчас находимся. Я обследовал землю, где было найдено тело девушки, но, как я и предполагал, бутсы полицейских уничтожили все знаки или следы, которые могли бы дать полезную информацию. Однако примерно в тридцати ярдах поодаль я все-таки обнаружил очень любопытные следы, которые сохранились и застыли на морозе.

– В каком смысле любопытные?

– Это были следы босых женских ступней.

– Боже правый, Призрачная дама!

– Посмотрим, – невозмутимо произнес Холмс.

Подул пронизывающий ветер, и я непроизвольно поежился.

– Жаль, не захватил с собой карманную фляжку, – пробормотал я. – Глоток бренди сейчас не помешал бы.

– Тсс, Уотсон, – зашипел Холмс. – Прислушайтесь.

Я замер на месте и напряг слух. Поначалу я не слышал ничего необычного, но потом за шумом шелестящих листьев различил то, что привлекло внимание Холмса. Это был голос поющей женщины, сначала еле доносимый порывами ветра, но постепенно становившийся все более слышимым. Я чувствовал, что, по мере того как эти звуки приближаются, тело мое цепенеет, а нервы напрягаются. Слов слышно не было, лишь мелодичный завораживающий напев – все ближе и ближе.

Вдруг Холмс схватил меня за руку.

– Смотрите, – хриплым шепотом произнес он сквозь стиснутые зубы.

Я проследил за направлением его взгляда, и кровь застыла у меня в жилах.

– Призрачная дама, – выдохнул я.

Этому существу было дано подходящее название, ибо оно имело устрашающий вид какого-то неземного духа, вырвавшегося из чьих-то ночных кошмаров, чтобы обитать в этом унылом месте. На ней был длинный белый бесформенный балахон, прилегающий к телу, когда она делала очередной скользящий шаг в нашу сторону.

Когда женская фигура приблизилась к нам, в ярком свете луны я смог ясно разглядеть ее черты. На бледном лице цвета слоновой кости выделялся большой хищный рот, а из глубоких темных глазниц, не мигая, пристально смотрели два безжизненных глаза.

Хотя мы были в укрытии, это существо, похоже, почувствовало наше присутствие и, передвигаясь механическими движениями какой-то жуткой заводной куклы, повернулось в нашу сторону, блестя в лунном свете черными жемчужинами глаз. Они обладали необъяснимой притягательностью, и я почувствовал, что оказался во власти их проникающего взгляда.

Когда-то, будучи студентом-медиком, я впервые присутствовал при вскрытии трупа, и это вызвало у меня отвращение, но, прикованный к месту от ужаса, я был загипнотизирован тем, что увидел. Нечто подобное я испытывал сейчас, под взглядом этих холодных, бездушных глаз.

На меня снизошло чувство покоя и легкости. Я более не ощущал жгучий ночной холод, все мои страхи миновали. Пение женщины окутывало меня, будто теплый защитный кокон, а ее глаза понуждали идти вперед. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вышел из рощицы и направился навстречу странному призраку. Навстречу этим глазам – глубоким, темным, успокаивающим глазам. Я знал, что найду в них утешение и прибежище, в них виделось мне вечное спасение.

– Уотсон, ради всего святого!

Резкий окрик Холмса пронзил окутавшую меня теплую дымку, словно очнувшись от сна, я осознал вдруг собственную уязвимость. Увидев, что призрачная женщина приближается ко мне со странно застывшим лицом, я в ужасе отступил назад. Но теперь с ее невыразительных мертвых глаз спала гипнотическая пелена, и я разглядел в них лишь злобу и жестокость. Не раздумывая, я вытащил револьвер.

– Ни с места!

Я услышал собственный голос, с трудом выходящий из пересохшей гортани.

Ее лицо потемнело от ярости, рот исказился в оскале, и ночную тишину пронизал звериный рык. В лунном свете блеснули зубы, и я ощутил ее зловонное дыхание. С отвращением подавшись назад, я не успел даже сообразить, что происходит, как эта гарпия устремилась ко мне и схватила меня за руку. С гневным воплем она швырнула меня на землю. Я не был готов к такому яростному нападению и совсем не ожидал, что она проявит такую необыкновенную силу – я грохнулся о землю футах в пяти поодаль, как отброшенная ребенком игрушка. От удара я выпустил револьвер, и он отлетел куда-то в темноту. Лишь спустя несколько мгновений, немного придя в себя, я встал на колени и стал вслепую шарить вытянутыми руками по застывшей земле в тщетных поисках оружия. Но тут мое внимание привлек шум со стороны рощицы. Я увидел, как из кустарника выходит Холмс и приближается к призраку. Она простерла к нему руки, издав тихий гортанный смешок, от звука которого у меня на голове зашевелились волосы.

– Иди сюда, – позвала она Холмса музыкальным и вместе с тем повелительным голосом.

К своему ужасу, я увидел, что он начинает подчиняться ее приказаниям.

– Не смотрите ей в глаза! – завопил я во всю силу своих легких, почти сразу поняв, что кричу напрасно.

Холмс пытался избежать ее взгляда, но по его механическим движениям можно было понять, что и он оказался во власти этих дьявольских глаз.

– Холмс! – заорал я, пытаясь разрушить транс, в который она его погрузила. – Холмс!

Когда я позвал его в третий раз, он затряс головой, каким-то отчаянным усилием пытаясь отделаться от власти этого существа над его рассудком. Лицо его исказила гримаса, но остекленевший взгляд говорил о том, что попытка не увенчалась успехом.

Оказавшись от него на расстоянии вытянутой руки, она на мгновение прикрыла глаза, словно в предвкушении. Когда она открыла их вновь, ее взгляд был кроваво-красным.

– Пойдем, – снова произнесла она завораживающим голосом.

Женщина вцепилась в рукава пальто Холмса. Ее исключительная гипнотическая сила поражала – она смогла подчинить себе даже независимый интеллект моего друга.

В поисках пистолета я напряженно всматривался в окружающую меня темноту, но безуспешно. Я не знал, какая именно опасность угрожает Холмсу, но интуитивно понимал, что жизнь его под угрозой. Охваченный отчаянием, я вновь поднял глаза и увидел, что тело великого сыщика стало совершенно безвольным, он больше не сопротивлялся объятиям призрака. Притянув его к себе, она схватила его за горло и открыла рот, обнажая ряд хищных белых зубов с двумя острыми клыками. На долю секунды в моем сознании мелькнуло видение раны Селии Лидгейт. Представив себе, что этот дьявол сейчас точно так же вопьется в горло Холмсу, я окаменел от ужаса.

 

Глава двенадцатая

Культ восставших из мертвых

Следующие несколько мгновений навсегда запечатлелись в моей памяти. Сейчас, как и тогда, они кажутся мне сценой из какой-то кошмарной мелодрамы, невольным участником которой я стал.

Издав леденящее кровь гортанное шипение, женщина-призрак еще ниже склонилась к горлу Холмса. Окаменев от страха, я лежал в некотором отдалении, абсолютно неспособный к действию. И тут на месте этих зловещих событий совершенно неожиданно появился еще один человек. Из тени вышла темная мужская фигура. Он был ростом около шести футов, одет в длинное черное двубортное пальто с большим меховым воротником. В руке он держал серебряный предмет, блестевший в лунном свете. Когда он поднял его перед собой, я увидел, что это распятие. Мужчина поднес крест к лицу призрачной женщины. Лицо ее исказилось от ужаса. Разомкнув объятия, с гортанным криком отшатнулась она от Холмса.

Издавая отчаянные, полные ужаса вопли, Призрачная дама бросилась прочь. В считаные секунды незнакомец настиг ее и с силой прижал свое распятие к ее лбу. Она упала на колени, пронзительно крича и судорожно размахивая руками. С муками высвободившись из рук преследователя, женщина-призрак отползла в сторону и, прерывисто дыша, в ужасе припала к земле. Мне удалось рассмотреть на гладкой белой коже ее лба темный отпечаток креста.

В ней произошли настолько разительные перемены, таким жалким, даже трогательным был в тот момент ее вид, что я уже испытывал нечто сродни сочувствию.

– Именем Бога, исчезни, – нараспев произнес незнакомец, держа перед собой серебряное распятие, как держал бы перед собой щит средневековый рыцарь.

Призрачная женщина, спотыкаясь, прошла несколько футов и исчезла в ночной тьме.

Пока все это происходило, Холмс стоял в оцепенении, не шевелясь, но теперь наконец вышел из транса. Казалось, за один миг он оценил ситуацию и, увидев, что призрачное существо обращается в бегство, собрался последовать за ним. Однако незнакомец удержал его.

– Пусть уходит, друг мой, – тихо произнес он. – Нет смысла ее сейчас ловить, она не причинит больше вреда нынешней ночью.

Холмс был в глубоком смятении. Не помню, чтобы когда-либо видел его таким же потрясенным, как в ту ночь. Я разделял его замешательство, ибо увиденное мной, казалось, могло пригрезиться только душевнобольному.

– Вы – Шерлок Холмс, – произнес незнакомец спокойным твердым голосом, в котором угадывался небольшой акцент. Повернувшись ко мне, он добавил: – А вы, должно быть, доктор Уотсон?

– Преимущество на вашей стороне, – поднимаясь на ноги, сказал я.

Холмс, сохраняя в голосе остатки обычной властности, сказал:

– Полагаю, Уотсон, мы оказались в обществе профессора Авраама Ван Хельсинга из университета Амстердама.

Мужчина лаконично кивнул.

Ван Хельсинг. Имя отразилось эхом в уголках моей памяти. Ван Хельсинг! Ну конечно, подумал я, статья в «Таймс».

Почувствовав, как сердце мое сжимается от холодного, липкого ужаса, я произнес хриплым шепотом:

– Вампиры!

– Представляю себе, что для практичного научного склада вашего ума, мистер Холмс, вампиры – то есть мертвецы, покидающие ночью свои могилы, чтобы пить кровь живых людей, – это выдумка карнавальных шарлатанов или персонажи причудливых сказок. Но заблуждение нашей науки состоит в том, что она стремится все объяснить, а когда не в состоянии это сделать, заявляет, что объяснять нечего. Вижу по выражению вашего лица, что, несмотря на сегодняшний опыт, вам все же трудно в это поверить.

Прошел час, и мы трое уже были в квартире на Бейкер-стрит. Мы с Холмсом сидели у камина, а Ван Хельсинг, расхаживая по комнате, беседовал с нами тихим, проникновенным голосом.

Внешне он чем-то напоминал Холмса: будучи несколько старше и ниже ростом, он имел такой же высокий лоб, худощавое лицо и крупный орлиный нос. Его длинные, тронутые сединой волосы при разговоре падали ему на лицо, и он нервно откидывал их назад рукой. Подбородок его довольно не к месту украшала седая всклокоченная борода à la Ван Дейк. Но самым поразительным в его внешности были пронзительные голубые глаза, сиявшие на изможденном лице с юношеским задором и пылкостью.

Холмс, внимательно выслушав голландца, сдержанно улыбнулся.

– Нельзя ожидать, что за один вечер вам удастся искоренить мой устоявшийся скептицизм, профессор, – с расстановкой произнес он. – Тем не менее должен сознаться, что после ночного эпизода я в большей степени подготовлен прислушаться к вашим теориям, чем за несколько дней до того. А каково ваше мнение, Уотсон?

Я кивнул.

– Может быть, вы подробнее расскажете нам об этом «культе восставших из мертвых», как вы его называете? И как вам удалось столь удачно прийти к нам на помощь?

– Конечно.

Усевшись в плетеное кресло, Ван Хельсинг несколько мгновений смотрел на мерцающее пламя, словно собираясь с мыслями, после чего начал свое странное повествование.

– Вам, может быть, легче будет считать вампиризм болезнью, отчасти физической, отчасти душевной. Вампир «поцелуем» забирает у живого человека кровь, необходимую ему для выживания. Как сказано в Библии: «Кровь – это жизнь». Постепенно жертва слабеет, как будто страдая от изнурительной болезни, которую часто принимают за хроническую анемию. В конце концов этот человек умирает, но через несколько дней он тоже встает из могилы в поисках драгоценной живительной силы. Итак, культ распространяется – пусть даже бесконечно медленно.

– В течение дня вампир покоится в могиле, и только ночью он принимает форму живого человека. Точно так же, как зло не выносит света добра и разума, так и вампиру невыносимо очистительное прикосновение дневного света.

– Место упокоения для него – гроб, который должен либо находиться в могиле или усыпальнице, либо содержать в себе горсть родной для этого существа земли. Гроб тщательно, зачастую даже изобретательно скрывают, поскольку в течение дня восставшие из мертвых наиболее уязвимы. Часто для защиты в дневное время вампир прибегает к помощи человека. Обыкновенно это мать, скрывающая инфицированных дочь или сына, слуга – загипнотизированный или настолько преданный хозяину, что не отдает себе отчета в дурных последствиях своих действий, или же какой-нибудь приверженец дьявола, надеющийся когда-нибудь примкнуть к этому нечестивому культу. Если бы не помощь сообщников среди смертных, обнаружить вампира в его логове и уничтожить его было бы гораздо легче.

– Вы полагаете, существо, с которым мы повстречались этой ночью, один из вампиров? – спросил я.

– Я не полагаю, доктор – я знаю, – твердо ответил профессор. – Об этом говорит одна только ее внешность. Длинный балахон, в который она была одета, без сомнения, саван. У нее были все характерные признаки восставших из мертвых. Обычно у них осунувшиеся, как у трупа, лица с мертвенно-бледной кожей. Они холодные на ощупь, и у них зловонное дыхание, как у всех плотоядных животных. Вампира отпугивают христианские образы и все священные предметы. Как вы сами видели, Призрачная дама скрылась при виде символа Бога, распятия.

Ван Хельсинг на минуту умолк, чтобы достать сигару из кожаного портсигара.

– Нападение происходит по определенной схеме, – продолжал он после того, как зажег сигару. – Оно начинается в тот момент, когда с помощью гипнотических способностей вампира жертва приходит в состояние успокоенности и блаженства. Тогда вампир обнимает жертву и погружает острые клыки в нежный участок шеи, отчего кровь свободно стекает ему в рот. Основная цель нападения – яремная вена. Острые как нож клыки способны быстро сделать надрез.

Ван Хельсинг, постучав длинным указательным пальцем себя по шее, вопросительно взглянул на меня и Холмса, словно проверяя, как подействовали на нас эти фантастические подробности. После чего он с еще большей серьезностью продолжил свое повествование.

– Джентльмены, деятельность вампиров отмечена во всех частях света. Я располагаю огромным числом свидетельских показаний – как современных, так и стародавних, от верующих и скептиков, живших в любой цивилизации и во все века. Все они подтверждают существование этих ужасных созданий. Однако именно в Восточной Европе вампиры или носферату обрели для себя надежную опору, в основном благодаря одному человеку – говоря «человек», я на самом деле имею в виду порождение дьявола – графу Дракуле.

Я никогда раньше не слышал этого имени, но одно упоминание о нем, казалось, пробудило во мне какой-то глубинный ужас.

В продолжение всего рассказа Ван Хельсинга Холмс сидел с застывшим как маска лицом, но при этих словах подался вперед.

– Кто такой этот граф Дракула? – нетерпеливо спросил он.

– Дракула – это отображение в одном существе всего зла на свете. Прошу прощения, если покажусь вам напыщенным, но жестокость этого живого трупа не поддается никакому описанию.

– Трупа? – воскликнул я.

– Да. Граф – восставший из мертвых. По сути дела, он их повелитель. При жизни он был дворянином из Трансильвании и состоял в родстве с Владом Тепешом, бессердечным аристократом, в пятнадцатом веке правившим Валахией. Влад Тепеш был удачливым, но беспощадным воином, заслужившим прозвище Сажатель-на-кол благодаря излюбленному способу расправы с врагами. Точных сведений о том, сколько лет графу Дракуле, не существует, но вполне вероятно, что он и Влад Тепеш – одно и то же лицо.

– Это невозможно! – воскликнул я. – Тогда ему было бы больше четырехсот лет!

Ван Хельсинг мрачно улыбнулся.

– И все же это возможно, доктор. Кровь является прекрасным консервантом. До недавнего времени граф скрывался в глубоких укрепленных лабиринтах замка Дракулы, высоко в Карпатских горах, неподалеку от опасного ущелья Борго, покидая свое надежное логово только для обретения живительной силы, столь ему необходимой.

– Вы сказали «до недавнего времени», – заметил Холмс. – Вы имеете в виду, что больше его там нет?

– Мои поиски замка Дракулы, поиски, на которые ушло много лет, закончились лишь четыре месяца назад. В огромных склепах, находящихся под полуразрушенным зданием, я обнаружил тела трех его кровных невест и сумел уничтожить их, но следов Дракулы там не было – он исчез. Осматривая помещения замка, я наткнулся на переписку графа по поводу отправки больших ящиков с землей. Очевидно, это было средство перевозки его самого. Доставить ящики в Варну, порт на Черном море, должен был некий человек по имени Мейнстер, почти наверняка он – смертный сообщник графа. Там ящики должны были погрузить на русскую шхуну под названием «Деметра». Я отправился в Варну и расспросил портовых служащих об отправке этого груза. Они хорошо запомнили Мейнстера – уродливого карлика с одним глазом.

– А место назначения шхуны? – спросил Холмс.

– Лондон, – невозмутимо ответил Ван Хельсинг.

Только через несколько мгновений до меня дошел весь смысл сказанного голландцем. Я воскликнул:

– Вы хотите сказать, Дракула сейчас здесь, в этом городе?

– Я уверен в этом, доктор, – решительно ответил Ван Хельсинг. – Официально я прибыл в Лондон, чтобы прочитать в Королевском обществе цикл лекций, но истинная цель моего визита – выследить графа Дракулу и уничтожить его.

Он тяжело откинулся в кресле, словно длительное выступление сильно его утомило.

– Еще бренди, Уотсон? – предложил Холмс.

Я тотчас наполнил наши стаканы, поскольку тоже ощущал потребность в восстановлении сил. События прошедшей ночи и странный рассказ Ван Хельсинга совершенно выбили меня из колеи.

Профессор с благодарностью принял стакан с бренди и осушил его одним глотком. Холмс выпил не спеша и лишь потом повернулся к нашему гостю.

– Скажите, ведь именно газетные сообщения о «призрачной даме» заставили вас поверить, что на Хэмпстедской пустоши орудует один из этих восставших из мертвых?

– Это так, мистер Холмс. Раны, описанные в этих сообщениях, ясно указывали на то, что это работа вампира – невесты Дракулы. Я полагал, что через нее удастся добраться до самого графа. Каждую ночь на прошлой неделе я проводил на пустоши, намереваясь схватить эту «призрачную даму». Судьбе было угодно, чтобы прошлой ночью, когда она убила молодую женщину, я находился в другой части пустоши.

Я не мог не спросить голландца об одной вещи, которая не давала мне покоя.

– Скажите, профессор, почему она напала на мисс Лидгейт, молодую женщину, с такой свирепостью? Это не был просто укус в яремную вену – плоть была беспощадно разодрана. Мне казалось, вы говорили, что они забирают кровь постепенно.

– Так оно обычно и бывает, но в этом случае, скорей всего, женщина-вампир не смогла добыть достаточно крови в течение нескольких ночей и поэтому впала в отчаянье – как это бывает у голодающего человека. Вероятно, жажда жизненной силы достигла у нее такой остроты, что ей понадобилось быстро принять большую порцию крови. Чтобы добыть единственное средство для выживания, она и напала на жертву с такой жестокостью.

– Это ужасно, – с дрожью в голосе произнес я.

– У бедной молодой женщины не было ни единого шанса. Вампир обладает огромной силой, особенно если чем-то раздражен.

– Теперь я понимаю, почему она швырнула меня на землю с такой легкостью.

– Именно. – Ван Хельсинг мрачно ухмыльнулся. – Вижу, вы начинаете верить в мои дикие теории, доктор Уотсон.

Я хмуро кивнул.

Ван Хельсинг повернулся к Шерлоку Холмсу, ожидая аналогичной реакции, но мой друг хранил на лице непроницаемое выражение.

– Вы предполагаете, – сказал Холмс, – что существо, которое мы встретили этой ночью, было инфицировано графом Дракулой?

– Без сомнения, она – невеста Дракулы, и это ясно указывает на то, что он скрывается где-то поблизости. – Ван Хельсинг заговорил с прежним пылом, и глаза его вновь засверкали. – Мистер Холмс, мне известны ваша репутация и ваши выдающиеся способности. Во всем мире нет человека, чья помощь была бы для меня более ценной, чем ваша. Вы должны помочь мне разыскать и уничтожить вдохновителя этого невыразимого зла!

Холмс всегда был восприимчив к искренней лести. Тень улыбки, слетевшая на его губы, подсказала мне, что он весьма доволен излияниями Ван Хельсинга.

– Безусловно, я многим вам обязан, – начал Холмс. – Если бы не ваше своевременное вмешательство, меня здесь могло бы и не быть. Мне тоже хочется добраться до самых глубин этого странного дела, так что я непременно сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам в поисках графа Дракулы.

Профессор восхищенно улыбнулся и крепко пожал Холмсу руку.

– Благодарю вас, – с чувством произнес он.

– Что касается фактического существования вампиров, – как ни в чем не бывало продолжал Холмс, – несмотря на то что вы выдвигаете самые убедительные аргументы, боюсь, мне придется приберечь свое суждение до той поры, пока мы не поймаем одного из них.

– Уверен, что с вашей помощью мы скоро сделаем это, – решительно произнес профессор.

– Надеюсь, меня тоже берут в дело, – сказал я.

– Конечно же, дорогой мой Уотсон. Само собой разумеется.

– Отлично, значит, по рукам, – просиял Ван Хельсинг, откидывая волосы со лба. – Теперь нам следует разработать план действий.

Мой друг зажег свою старую глиняную трубку, и на несколько мгновений его лицо скрылось в клубах едкого серого дыма. Когда дым рассеялся, Холмс обратился к нашему посетителю.

– Согласно вашей теории, если эта так называемая «призрачная дама», с которой мы повстречались ночью, – вампир, то днем ей понадобится место упокоения.

– Кладбище, – предположил я.

– Вот именно, Уотсон, кладбище. Протяните руку, дружище, и передайте мне карту района Хэмпстеда.

Разложив карту на коленях, в течение нескольких минут он тщательно ее изучал. Наконец раздался его торжествующий возглас.

– Что такое, мистер Холмс? – с жаром спросил Ван Хельсинг.

– Думаю, я кое-что здесь нашел, друг мой. – Он указал на карту, и мы с Ван Хельсингом проследили за направлением его сухого пальца. – Смотрите, джентльмены, частное кладбище не более чем в двух милях от места ночных нападений. Заметьте, какое оно уединенное – открытое пространство и небольшой лесок с трех сторон.

– Идеальное место упокоения, – согласился Ван Хельсинг.

– Но что же нам делать, Холмс? – спросил я. – Мы ведь не станем открывать каждую могилу, чтобы посмотреть, не там ли лежит это существо.

– Дорогой коллега, – с улыбкой промолвил Холмс. – Я не собираюсь делать ничего подобного. Совсем несложно заглянуть в книгу регистрации погребений и проверить, была ли здесь за последний месяц похоронена молодая женщина. Это, полагаю, несколько сузит диапазон поиска.

Раздосадованный собственной несообразительностью, я кивнул.

– А теперь, джентльмены, – провозгласил Холмс, отбрасывая карту в сторону, – предлагаю как можно лучше выспаться. Я проведу это несложное расследование утром. – Он повернулся к Ван Хельсингу. – Предлагаю встретиться за ленчем, и я сообщу вам о добытых сведениях. Затем мы сможем заняться разработкой нашей кампании.

– Превосходная мысль, мистер Холмс, – согласился голландец. – Может быть, вы с доктором Уотсоном пообедаете со мной в моей гостинице? Я остановился в «Нортумберленде».

– Прекрасно. Вас это устраивает, Уотсон?

– Да, вполне, – ответил я.

 

Глава тринадцатая

Силы тьмы

В ту ночь я спал крепко, но ближе к рассвету погрузился в царство загадочных сновидений. Я оказался запертым в пещере, оглашаемой жуткими, нечеловеческими криками. На долю секунды я увидел, как из сумрака мне косо ухмыляется лицо Стэплтона, но оно тут же исчезло в языках желтого пламени. Во тьме мигали зловещие глаза, ко мне протягивались отвратительные, похожие на когтистые лапы, руки. Громадные летучие мыши устремлялись на меня сверху, царапая лицо омерзительными кожистыми крыльями. Одна из этих тварей принялась кусать меня, парализованного страхом и неспособного поднять руку для защиты, в шею. Я чувствовал, как в горло впиваются мелкие острые зубы, а из раны течет теплая кровь.

В конце концов мой рассудок отказался мириться с этими кошмарами. С пугающей внезапностью я пришел в себя, возвестив об этом испуганным вскриком. Весь покрытый испариной, я некоторое время лежал в сером полумраке, а потом снова провалился в дремоту.

Было уже поздно, когда я наконец встал. Холмс уже ушел. Я в одиночестве съел завтрак, а затем, дожидаясь возвращения друга, стал просматривать утренние газеты.

Около одиннадцати зашел Лестрейд узнать о нашем ночном бдении. Мы с Холмсом заранее договорились о том, что, по крайней мере, некоторое время не будем разглашать подробности нашей встречи с призрачной женщиной, а также вампирские теории Ван Хельсинга. Лестрейд и в лучшие времена не отличался воображением, узнай он теперь, что мы охотимся на вампира, он скорее засомневается в нашем здравомыслии, чем станет для нас хорошим помощником. Поэтому, следуя наставлениям Холмса, я сообщил Лестрейду, что ночь прошла без происшествий.

Было заметно, что полицейский терзается: то ли ему радоваться этой новости, то ли сожалеть о ней. В конце концов на землистом лице Лестрейда появилось самодовольное выражение.

– Что ж, мистеру Холмсу их всех не одолеть, – с ухмылкой заметил он. – Сегодня ночью отправлю туда своих людей. Если будут какие-нибудь происшествия, я ему сообщу.

Посмеиваясь, он ушел.

Как раз перед полуднем в нашу квартиру с уверенным видом вошел Холмс.

– Добрый день, Уотсон. Надеюсь, вы хорошо спали, – бодро воскликнул он, кидая пальто на плетеное кресло.

Ликующее выражение его лица говорило о том, что, по-видимому, утренняя работа ему удалась. Надо сказать, одной из мелких раздражающих особенностей моего компаньона было то, что он не был склонен сообщать информацию до какого-то подходящего, как он считал, драматического момента. Это объяснялось отчасти его властной натурой, предпочитавшей доминировать над окружающими, отчасти – по временам чрезмерной склонностью к драматизму. В данном случае на все мои расспросы об утренних деяниях он отвечал взмахом руки и довольной ухмылкой.

– Да ладно, Уотсон, – промолвил он наконец, – вы обо всем узнаете за ленчем. – Он взглянул на карманные часы. – Боже правый, мы опоздаем, если не поспешим.

* * *

Гостиница «Нортумберленд» размещалась в грандиозном здании, стоящем на тихой улочке, зажатой между шумными оживленными проездами в районе Трафальгарской площади и Стрэнда. Когда минут двадцать спустя мы с Холмсом вошли в гостиницу, ресторан был уже заполнен публикой. В зале стоял негромкий гул голосов посетителей, в воздухе висела голубоватая пелена сигарного дыма. Это было просторное, освещенное хрустальными канделябрами помещение с темными стенами, обитыми панелями из красного дерева. За одним из столов у окна с красными бархатными портьерами сидел Ван Хельсинг. Увидев нас, он поднялся с места и помахал салфеткой.

Обменявшись приветствиями, мы заказали ленч у одного из пробегавших мимо официантов. Потом мы с Ван Хельсингом повернулись к Холмсу, ожидая его отчета.

– Что ж, – вымолвил он наконец, – похоже, фрагменты этой головоломки встают на свои места в соответствии с вашей теорией, Ван Хельсинг. Сегодня рано утром я просмотрел записи о регистрации погребений на частном кладбище «Белмаунт» и обнаружил, что менее четырех недель назад там, в фамильном склепе была похоронена двадцатилетняя дочь сэра Ральфа Маркэма.

– Сэр Ральф Маркэм. Это имя кажется мне знакомым.

– Так оно и есть, Уотсон. Он известный специалист по военно-морскому делу и служит в Адмиралтействе.

– Ах да, разумеется. – Я хлопнул себя по лбу.

– Возраст девушки определенно нам подходит, – пробормотал Ван Хельсинг.

– Получив эти любопытные сведения, я взял на себя смелость нанести визит в поместье Маркэмов – прекрасная вилла, не более трех миль от Белмаунта. Как я и думал, сэр Ральф был по делу в Адмиралтействе, но мне удалось побеседовать с леди Маркэм. На красивом лице этой утонченной дамы лет сорока ясно видны следы большой печали. Я представился как Дональд Фрейзер, консультант по медицинским исследованиям из больницы Святого Варфоломея.

Чтобы дать нам почувствовать, как он вошел в свою роль, далее Холмс говорил с мелодичным абердинским акцентом:

– Я спросил у леди, могу ли я задать ей несколько вопросов относительно смерти ее дочери. Она согласилась, хотя видно было, что ей больно об этом говорить. Скажу вам, джентльмены, я чувствовал себя довольно скверно, но понимал, что полученные от нее сведения могут быть очень важны для нашего расследования.

Холмс придвинулся к нам ближе и с заговорщицким видом продолжал говорить полушепотом.

– Вот что она мне рассказала. Ее дочь Виолетта посещала академию для молодых леди в Кумб-Трейси, в Девоне – место, знакомое нам с Уотсоном.

Я кивнул, вспомнив наше краткое пребывание в Кумб-Трейси при расследовании дела Баскервилей.

– Посещая академию, Виолетта Маркэм подхватила «странную болезнь». Сначала ее лечил местный врач по фамилии Коллинз. Однако лечение не дало результатов, и девушку осмотрел хороший специалист, приятель сэра Ральфа. Но и его усилия оказались безуспешными.

– Какие проявления были у этой «странной болезни»? – спросил Ван Хельсинг.

Глаза Холмса засверкали от сильного возбуждения, и он ответил:

– Наблюдались симптомы анемии, но, несмотря на многократные переливания крови, девушка постепенно слабела. В конце концов ее привезли домой, и через шесть часов после этого она умерла. Врачи были озадачены не только фактической причиной ее смерти, но и двумя маленькими ранками на шее мисс Маркэм.

– Печать Дракулы! – взволнованным хриплым голосом прошептал Ван Хельсинг. – Холмс, здесь есть все: загадочная потеря крови, постепенное ослабевание жертвы, характерные проколы на шее. Это классические вампирские симптомы.

– Факты кажутся неоспоримыми, – нехотя согласился Холмс.

– Вы действительно верите, что эту девушку инфицировал сам граф Дракула? – недоверчиво спросил я.

Ван Хельсинг уверенно кивнул.

– В таком случае следы ведут нас к Кумб-Трейси, где у девушки впервые были обнаружены симптомы этой болезни.

– Уотсон прав, – сказал Холмс. – Факты ясно указывают на то, что сейчас Дракулы в Лондоне нет, он нашел себе более безопасное пристанище в сельской местности Девоншира. Именно там мы и должны попытаться его выследить.

Ван Хельсинг коснулся рукава Холмса.

– Прежде чем мы продолжим расследование, нам придется выполнить ужасный, но необходимый ритуал. Нам следует на закате прийти на могилу Виолетты Маркэм и уничтожить существо, ныне вселившееся в ее тело.

При этих словах я содрогнулся.

– А как уничтожают вампира? – спросил я, с трудом осознавая всю фантастичность своего вопроса.

– Существует много способов уничтожения существа, восставшего из мертвых, – от сжигания до погружения в текучую воду. Эти способы изложены в древних колдовских книгах, но мне не доводилось применять их на практике. Тем не менее на мне лежит ответственность за уничтожение нескольких колоний вампиров в Карпатах. Есть две формы modus operandi, оказавшиеся вполне эффективными. Серебряная пуля, выпущенная прямо в сердце, способна истребить одно из этих существ. Ясеневый кол, воткнутый в сердце, также уничтожает носителя зла. За каждым из этих действий должно следовать обезглавливание жертвы.

Я был потрясен не только этими ужасными действиями, но и тем, как холодно и бесстрастно описывал их Ван Хельсинг.

– Это тяжелое, отвратительное занятие, доктор, – увидев мою реакцию, сказал он, – но оно абсолютно необходимо. Дело не терпит отлагательств, его нужно закончить сегодня же, пока женщина-вампир не совершила новых преступлений.

– Но почему нужно делать это именно на закате? – спросил Холмс, не в силах скрыть в голосе нотку скептицизма.

Я понимал, что он никак не может примириться с мистической природой этого дела. Несмотря на то что все факты подтверждали теорию Ван Хельсинга, она была настолько чужда научному и практическому складу Холмса, что признание ее он считал почти невозможным.

– Восход и закат – самое эффективное время для уничтожения вампира. Это наиболее таинственная часть суток, когда силы добра и зла имеют равную власть и равновесие легко нарушить.

– И все-таки, рассуждая логически, – вмешался я, – разве дневные часы не более подходящее время?

– В сверхъестественных делах не стоит слишком полагаться на логику, доктор. – Он улыбнулся мне мягкой, снисходительной улыбкой. – Не думайте, что в дневное время силы зла немощны. Они обороняются и поэтому настороже. При ярком солнечном свете входить в склеп куда опасней, чем на заре. Прошу вас, верьте мне, доктор, – мои знания основаны на практическом опыте.

Я молча кивнул. За окном слышался отдаленный шум Стрэнда, грохот экипажей, выкрики уличных продавцов – обыкновенная суета людей, занятых каждодневными делами, – но я чувствовал себя совершенно отрезанным от этого реального мира. Я окинул взглядом посетителей за соседними столиками, которые с довольным видом утоляли свой аппетит, не подозревая о кошмарной правде, известной нам троим. Наверняка, размышлял я, все это – какой-то отвратительный сон, скоро я проснусь в своем кресле у камина на Бейкер-стрит, и ко мне вернется мой уютный, лишенный неожиданностей, мир.

Мысли мои были прерваны появлением официанта с нашим ленчем. У каждого из нас пропало желание есть, рассеянно ковыряясь в тарелках, мы погрузились в молчание. Мысли о предстоящем деле отнюдь не способствовали пищеварению.

Я с тревожным предчувствием пытался представить, какие ужасные испытания ожидают нас на пути к завершению этого таинственного дела.

День клонился к вечеру, и серое ноябрьское небо наливалось свинцом, когда Холмс, Ван Хельсинг и я вошли на территорию кладбища Белмаунт через узкие деревянные ворота. Петли громко заскрипели, словно на что-то жалуясь.

Место было унылое и открытое. Меркнущий свет превращал надгробия в зловещие силуэты, между голых деревьев, растущих по сторонам кладбища, взметая кипы опавших осенних листьев, метался порывистый ветер.

Мы с Холмсом провели остаток дня, мысленно готовясь к предстоящему делу. Ван Хельсинг был занят более практической подготовкой, результаты которой он принес с собой в объемистом медицинском саквояже.

Где-то неподалеку заухала сова.

– Она чувствует приближение ночи. Скоро совершенно стемнеет, и силы зла восторжествуют, – спокойно заметил голландец.

«Исчезнет без следа дневная благодать,

Когда в ночи охоту начинает тать», – продекламировал Холмс. – Как вы знаете, профессор, я – человек не суеверный, но, право, в ваших словах есть нечто пугающее. Общепризнан тот факт, что большая часть преступлений совершается ночью. Темнота – лучший союзник преступника, его защита и укрытие.

Вновь заухала сова.

– Эта птица определенно с нетерпением ожидает ночи, – пробормотал я.

– Она готовится к охоте – и не только она, – заметил Ван Хельсинг. – Холмс, ведите нас к склепу Маркэмов.

Мы молча пороследовали через кладбище за Холмсом, несущим фонарь. Многие надгробия были полуразрушенными, покосившимися, а неухоженные могилы заросли сорняками. Увы! Грустное напоминание о том, как быстро забывают мертвых.

– Вот он. – Холмс поднял фонарь.

Тусклые лучи осветили небольшое приземистое строение в углу кладбища.

Пока мы подходили к склепу, я мельком взглянул на двух своих компаньонов. У обоих на лицах было выражение мрачной решимости. Мы спустились по нескольким ступенькам, ведущим ко входу. Ржавые железные воротца, к моему удивлению, легко распахнулись. Ван Хельсинг с Холмсом обменялись понимающими взглядами.

Едва мы вошли внутрь, как наших ноздрей коснулся тлетворный дух смерти. Мимо ног засновали мыши и крысы, потревоженные нашим появлением. В плоском потолке было проделано небольшое круглое оконце с витражом, и слабо окрашенный кружок света падал на дубовый гроб, установленный на каменную плиту в центре склепа. Вдоль двух стен шли каменные скамьи, на которых стояли покрытые паутиной гробы почивших поколений Маркэмов. Скудный свет от фонаря Холмса наполнял помещение мрачным свечением, на стены и потолок падали наши искаженные, причудливые тени.

Наши взгляды, как по команде, обратились к гробу. В отличие от остальных, на нем не было заметно следов времени. Холмс поднес фонарь ближе, и мы увидели на крышке латунную дощечку с именем Виолетты Маркэм.

Поставив саквояж на пол, Ван Хельсинг проворно снял крышку гроба, и мы увидели его обитательницу. Я мысленно готовился к этому зрелищу, но в тот момент не смог сдержать дрожи. Завернутая в запятнанный кровью саван, там лежала молодая девушка, напавшая на нас прошлой ночью. Глаза ее были закрыты, но веки трепетали от быстрого движения зрачков под ними. Ее призрачно бледные черты выражали одновременно покой и жестокость. Если не считать темного шрама в форме креста на лбу, кожа ее была безупречно гладкой, полные губы сохраняли ярко-красный оттенок. В уголке рта был заметен след запекшейся крови.

Ван Хельсинг склонился над девушкой и приподнял ее верхнюю губу, обнажив клыки, более длинные и острые, чем обычно бывают у людей. Скорее они походили на клыки животного.

– С помощью них она получает доступ к крови жертвы, – пробормотал он.

Мы с Холмсом, не отрываясь, смотрели на существо в гробу. Никогда прежде в совместных приключениях не доводилось нам видеть ничего подобного.

Вдруг от порыва ветра со звоном захлопнулись воротца склепа. Этот шум, казалось, побудил Ван Хельсинга к действию.

– Пора, – отрывисто произнес он. – Иначе скоро она восстанет вновь.

Словно завороженный, я смотрел, как профессор достает из саквояжа большой молоток и деревянный кол с заостренным концом около фута длиной.

– Посветите, Холмс.

Мой друг поднес фонарь ближе к гробу.

Я подался вперед, в тусклый кружок света.

– А другого способа нет? – все еще надеясь избежать предстоящего, уму не постижимого действа, спросил я.

– Прошу вас, постарайтесь понять, доктор. То, что вы сейчас видите перед собой, – не Виолетта Маркэм. Это всего лишь оболочка, захваченная и оскверненная злыми силами Дракулы. Чтобы освободить ее душу и дать ей вечный покой, мы должны разрушить эту оболочку. – Голландец покачал головой. – Другого способа не существует.

Сказав это, он поместил конец кола над сердцем существа, лежащего в гробу, и поднял молоток, чтобы нанести удар. С пугающей внезапностью глаза существа распахнулись, горя безумным, лихорадочным огнем. Злобный рот искривился звериным оскалом. Ван Хельсинг пытался отвести взгляд от этих горящих глаз, но тщетно – он оказался в их безраздельной власти. Рука с молотком безвольно опустилась, и профессор отступил от гроба.

Холмс действовал молниеносно. С большим проворством он прыгнул вперед, передал мне фонарь и выхватил инструменты из ослабевших рук Ван Хельсинга. Склонившись над гробом, он вонзил кол в грудь уже поднимающейся девушки, изо всех сил ударив по нему молотком. Она рухнула вниз, содрогаясь всем телом, словно в конвульсиях. Холмс ударил еще раз, и, когда кол глубоко вошел в сердце, с алых губ существа сорвался отвратительный вопль. Острые белые зубы обнажились, а на губах выступила розовая пена. Из раны вокруг кола хлынула кровь, проступая на саване темным расползающимся пятном.

Холмс в третий раз ударил по деревянному колу. Постепенно конвульсии стали ослабевать, и полные звериной злобы глаза закрылись навсегда.

Тело было неподвижно.

Холмс уронил молоток, спотыкаясь, подошел к двери склепа, облокотился на нее и дышал всей грудью. Я приблизился к нему на нетвердых ногах, чтобы глотнуть свежего и холодного ночного воздуха.

Через несколько мгновений к нам подошел Ван Хельсинг.

– Вы совершили очень смелый поступок, друг мой, – тихо сказал он, кладя руку на плечо Холмса. – Идите, взгляните.

Он подвел нас обратно к гробу и, взяв фонарь, поднял его над девушкой. Мы смотрели на спокойное, неопороченное лицо, с которого полностью исчезли следы зла или жестокости.

– Видите, печать зла смыта. Она больше не принадлежит к восставшим из мертвых. Вы дали ей вечный покой. Однако осталось еще одно – голову необходимо отделить от тела.

Передав мне фонарь, он порылся в своем саквояже и достал из него медицинскую пилу. Аккуратно, с точностью и сноровкой хирурга произвел он эту ужасающую операцию.

– Теперь Бог смилостивится над ее душой, – пробормотал он, закрывая крышку гроба.

– Должен извиниться перед вами, профессор. – Холмс говорил усталым и напряженным голосом. – С самого начала я подвергал сомнению ваши слова и противился доводам разума. Но ваши теории, касающиеся восставших из мертвых, получили подтверждение фактами. Теперь я вижу, что ошибался. Уверяю вас, больше я не испытываю никаких сомнений.

Ван Хельсинг устало улыбнулся, не разжимая губ.

– Понимаю ваши чувства, друг мой. Я сам прошел этой дорогой неверия. Поначалу я придерживался прежнего подхода к вещам, несмотря на то что факты говорили о противоположном. Теперь вы тоже примкнули к этому весьма избранному клубу верящих. – Он достал из кармана пальто тонкую черную записную книжку и протянул ее Холмсу. – Здесь содержатся все сведения, которые мне удалось собрать о восставших из мертвых.

– Благодарю вас. – Холмс взял книжку и засунул ее в карман.

– Теперь давайте уйдем из этого места, я все еще ощущаю запах зла вокруг.

Мы вышли из склепа в темную ночь. Ван Хельсинг сказал:

– Итак, друзья мои, часть работы завершена – пожалуй, самая мучительная. Но остается еще одна, более важная задача – найти виновника этого несчастья и навсегда уничтожить его.

– Обещаю, Ван Хельсинг, – с чувством заявил Холмс, – что буду помогать вам выследить и уничтожить графа Дракулу, какими бы последствиями для меня это ни обернулось.

 

Глава четырнадцатая

Ответные визиты

В тот вечер мы с Холмсом вернулись на Бейкер-стрит совершенно измученные. Скинув пальто и рухнув в кресла, некоторое время мы сидели молча, уставившись в ярко горящий камин, который миссис Хадсон разожгла к нашему приходу, и погрузившись в свои мысли.

Чуть раньше, обсудив следующий этап нашего расследования, мы расстались с Ван Хельсингом в его гостинице. Оба моих компаньона считали необходимым срочное наведение справок по поводу академии для молодых леди в Кумб-Трейси. Именно там Виолетта Маркэм подхватила свою «странную болезнь». По утверждению Холмса, это место могло оказаться единственным связующим звеном с графом Дракулой.

– Нельзя медлить – след может затеряться. Прошло более четырех недель, как он использовал кровь Виолетты Маркэм, за это время он мог найти новую жертву для поддержания своего противоестественного существования.

На следующие несколько дней у Ван Хельсинга был запланирован плотный лекционный график, поэтому было решено, что мы с Холмсом самостоятельно продолжим расследование, держа связь с профессором при помощи телеграмм. Нам предстояло утренним поездом отправиться в Кумб-Трейси. Холмс, предпочитавший заниматься расследованием без посторонних, был весьма удовлетворен таким ходом дела.

Ван Хельсинг передал ему на хранение свой саквояж со всевозможными «профилактическими и радикальными принадлежностями».

– Они могут вам пригодиться, – просто сказал он. – Да хранит вас Бог.

Через некоторое время появилась миссис Хадсон с горячим чаем и булочками с маслом.

– Я подумала, что вам захочется подкрепиться, – с улыбкой произнесла она, ставя поднос на стол.

– Миссис Хадсон, дорогая моя, это восхитительно, – выходя из задумчивости, воскликнул я.

– Перестаньте, доктор. В чае и булочках нет ничего восхитительного. Самая обычная еда.

– Именно потому, что чай и булочки – вполне обыкновенны, они для нас столь желанны, миссис Хадсон, – объяснил Холмс. – В данный момент мы с Уотсоном несколько оторваны от обычных вещей.

В недоумении пожав плечами, хозяйка удалилась, а мы приступили к скромной трапезе.

Холмс быстро выпил чай, не притронувшись к булочкам. Затем набил старую вишневую трубку самой грубой махоркой из лавки Брэдли и принялся за изучение записной книжки Ван Хельсинга. Я понял, что в тот вечер с ним едва ли удастся поговорить, поэтому тоже зажег трубку и постарался расслабиться.

Надеясь, что полная пригоршня душистой аркадской смеси успокоит мои натянутые нервы, я глубоко заблуждался. Положив трубку, я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, но во тьме передо мной замелькали ужасные эпизоды, свидетелем которых я стал в склепе Маркэмов. С моим опытом медика мне было не привыкать к виду крови, однако при воспоминании о жутком багровом пятне, расплывавшемся по савану того существа, у меня мороз шел по коже.

Но постепенно усталость взяла верх над кошмарами. Через пару часов тепло камина убаюкало меня, я погрузился в сон – «бальзам для страждущей души».

Время от времени сквозь сон я различал звучавший в отдалении бой часов. Вдруг громкое восклицание моего друга вернуло меня к реальности.

– Каким же я был болваном! Слепым, как крот! – вскричал он, вскакивая на ноги и швыряя трубку на каминную полку.

– Что, черт возьми, случилось? – спросил я, бросив взгляд на часы и заметив, что было начало двенадцатого.

– Некогда объяснять, Уотсон. Хватайте пальто. Наша ночная работа еще не завершена.

Минуту спустя мы торопливо шли по Бейкер-стрит в поисках кэба. Холмс, никак не прокомментировав цель нашей вылазки, взял с собой большой медицинский саквояж Ван Хельсинга.

Когда в отдалении показался двухколесный экипаж, Холмс выскочил на дорогу, едва не угодив под копыта лошадей.

– В Скотленд-Ярд, как можно быстрей! Получишь лишний шиллинг.

Едва успев вскочить в экипаж, мы уже мчались по мощенным булыжником улицам.

– Что все это значит, Холмс? – отдышавшись, спросил я. – Зачем в Скотленд-Ярд?

– Думайте, Уотсон, думайте! Сегодня ночью мы воочию могли убедиться в том, что у вампира есть цикл восстановления, однако не сумели воспользоваться этим знанием.

Я покачал головой.

– Боюсь, я не понимаю, что именно вы имеете в виду.

– Девушка, Селия Лидгейт, была убита тем существом, которое мы уничтожили сегодня вечером, так что адский процесс продолжается. Она теперь тоже инфицирована, превратилась в зомби и, если мы ее не остановим, встанет из могилы с жаждой крови.

– Боже правый! – воскликнул я, когда до меня дошел смысл слов Холмса.

– Будем надеяться, что мы не опоздаем и что она по-прежнему мертва.

Кэб въехал во двор Большого Скотленд-Ярда и резко остановился. Холмс заплатил извозчику, и мы поспешили в покойницкую. Своим неожиданным появлением мы потревожили пожилого дежурного сержанта, который сидел у очага и металлической кочергой вяло помешивал угли. Вздохнув, он оставил кочергу в пылающем камине и шаркающей походкой подошел к стойке.

– В чем дело, джентльмены? – сонно пробурчал он, застегивая униформу.

– Тело девушки, убитой вчера ночью на Хэмпстедской пустоши, все еще там? – с большим нетерпением спросил Холмс.

– Минуточку, сэр. Надо проверить по журналу.

– Поторопитесь, приятель, – отрывисто произнес Холмс, барабаня пальцами по стойке.

Видя нетерпение моего друга, полицейский нахмурился и, похоже, собрался сделать какое-то критическое замечание, но потом передумал.

– На пустоши прошлой ночью, – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к нам, и с ужасающей медлительностью стал водить пальцем сверху вниз по столбцам записей. Наконец он остановился. – Да, сэр. Труп еще здесь. Утром его увезут для захоронения.

– Нам надо немедленно видеть тело.

– Увидеть? О, боюсь, это невозможно, нужно письменное разрешение. Вам придется получить ордер…

– На это нет времени, – прервал его Холмс. – Меня зовут Шерлок Холмс, и я содействую инспектору Лестрейду в очень важном деле. Мне крайне необходимо сейчас же увидеть тело.

При упоминании имени знаменитого сыщика старый сержант изменился на глазах.

– О, я и не знал, что это вы, мистер Холмс. Не имел понятия. Конечно, я наслышан о вашей работе, как и все мы в Скотленд-Ярде. Сделаю все что могу, чтобы помочь вашему расследованию, – с энтузиазмом произнес он, снимая со стены большую связку ключей.

Он без промедления повел нас в помещение, где мы уже побывали накануне.

– Ну, который из них? – бормотал старый сержант, вертя в руках связку ключей. – То ли этот большой, то ли вот этот ржавый.

Холмс глубоко вздохнул с досады, весь его вид говорил о сильном нетерпении.

– А, вот он, – прохрипел наконец полицейский, вставляя ключ в замочную скважину.

Ни один из нас не был готов к тому, что случилось вслед за этим. Все произошло так стремительно, что сейчас, когда я вспоминаю эти события, они кажутся мне размытыми и какими-то разобщенными. Едва ключ повернулся в замке, как дверь распахнули изнутри, и она с оглушительным треском ударилась о стену. Даже в самых безумных фантазиях расстроенного рассудка не могло возникнуть нечто более страшное, ужасающее и отталкивающее, чем искаженное гримасой лицо, появившееся в дверном проеме. Меловая кожа, обтягивающая худое, как у скелета, лицо, глаза, горящие безумным огнем, и разверстый в зверином оскале красный рот с двумя острыми белыми клыками. Тело было прикрыто той самой вылинявшей зеленой простыней, в которую оно было завернуто, когда мы видели его в последний раз.

Это была Селия Лидгейт, восставшая из мертвых.

На один краткий миг она остановилась перед нами, покачиваясь, как усталая марионетка, потом дико вскинула руки, вцепившись пальцами-когтями в лицо сержанта. С приглушенным криком он без чувств упал на пол. Из глубокой раны на его лице полилась кровь.

Не успели мы с Холмсом прийти в себя, как Селия проскользнула мимо нас и побежала по коридору к выходу. Холмс очнулся первым и бросился вдогонку, я – за ним. Девушка-вампир, освобожденная из заключения, устремилась вперед, но Холмсу удалось перехватить ее около кабинета сержанта. Он бросился на нее, и оба они рухнули на пол, однако сила этой несчастной была так велика, что ей удалось оттолкнуть Холмса и вскочить на ноги.

Холмс, целый и невредимый, возобновил погоню и догнал ее у самой двери из кабинета сержанта. Мне удалось проскочить мимо нее и закрыть входную дверь на засов, не давая таким образом восставшей из мертвых Селии Лидгейт вырваться наружу.

С яростным воплем молодая женщина укрылась за стойкой сержанта. Ее демонические черты омрачились страхом. Холмс, проворно перемахнув через преграду, оказался прямо перед ней.

– Бежать некуда! – крикнул он, едва переводя дух.

Она угрожающе зарычала и двинулась вперед, но мой друг не сдавал позиций.

– Некуда бежать! – снова прокричал он, поддразнивая девушку-вампира и словно провоцируя ее на нападение.

С гортанным смехом она придвинулась к нему, обнажая блестящие от слюны и готовые к атаке клыки. Холмс сохранял твердость. В тот момент, когда она уже склонилась над ним, он молниеносно отпрыгнул в сторону и выхватил из горящего камина кочергу. Девушка бросилась вперед в отчаянной попытке помешать ему, но не успела. Размахивая раскаленной докрасна кочергой, Холмс ринулся вперед и со всей силы вонзил ее в грудь вампира. Мне в ноздри ударил тошнотворный запах горелой плоти, к горлу подкатила тошнота. Рот Селии Лидгейт широко раскрылся в немом крике. Словно пьяная, девушка нетвердыми шагами пошла вперед, испуганно моргая и отчаянно пытаясь выдернуть кочергу из груди, но тщетно. Тело неуклюже дернулось и рухнуло на каменные плиты. Несколько мгновений она продолжала биться, как раненое животное, пока наконец не ослабела, постепенно затихая в мучительных конвульсиях предсмертной агонии. Все было кончено.

Мы замерли и, оцепенев от ужаса, смотрели на обезображенное тело. И вдруг оно начало меняться. Лицо вновь обрело природную красоту и умиротворение, глаза утратили безумное выражение. Исчезли даже те следы страданий, которые я заметил на ее лице в тот вечер, когда она приходила на Бейкер-стрит. Мисс Селия Лидгейт обрела наконец покой.

Шерлок Холмс усмехнулся.

– Хотелось бы мне увидеть лицо Лестрейда, когда он узнает о том, что произошло в покойницкой прошлой ночью.

Я кивнул.

– Вряд ли день для него начнется удачно, если один из его людей расскажет ему, что подвергся нападению мертвой женщины. – Холмс снова усмехнулся. – С трудом могу себе представить, какие дикие теории, опирающиеся на факты, попытается он вывести.

– Действительно, – согласился я. – Как насчет кочерги, воткнутой в сердце трупа, а также отсеченной головы?

– Полагаю, эти пикантные маленькие подробности на много дней выбьют из колеи наших друзей из Скотленд-Ярда. Я рад, что мы на время уедем из Лондона и нам не придется давать объяснения и помогать в решении их проблем. Если бы нам пришлось рассказать правду об этом деле, боюсь, наше здравомыслие было бы подвергнуто серьезному сомнению. Думаю, не настал еще тот день, когда Скотленд-Ярд согласится включить вампиров в список разыскиваемых преступников. Поэтому наше временное пребывание в деревне будет весьма кстати.

После очень раннего завтрака Холмс послал одного из солдат своей нерегулярной армии с запиской в гостиницу к Ван Хельсингу, чтобы проинформировать того о событиях, происшедших в морге. Затем мы сели на семичасовой девонский экспресс, отправлявшийся с Паддингтонского вокзала. Разговор, приведенный выше, произошел уже в вагоне первого класса по пути в Кумб-Трейси.

Несмотря на ужасные события прошедшей ночи, Холмс был в прекрасном настроении, и его лицо в обрамлении наушников дорожного кепи дышало энтузиазмом. Из прошлого опыта я знал, что эта эйфория объясняется старым инстинктом ищейки. Он вновь напал на след крупной дичи, которая, как всегда, пыталась скрыться.

По мере того как бледные лучи солнца рассеивали тусклый рассвет, грязные предместья Лондона оставались позади. Путешествие было коротким, и скоро в отдалении, над пестрым лоскутным одеялом полей и низкой кромкой леса поднялся темный унылый холм с зазубренной вершиной, вырисовывающийся смутно, как во сне.

– Не предполагал, что так скоро вновь буду озирать вересковые пустоши, – заметил Холмс.

– Один их вид наводит на меня тоску, – сказал я.

– Места, как и люди, имеют свою индивидуальность, Уотсон, вересковая пустошь – не исключение. Она груба, дика и непривлекательна. Она не поддается человеку, ее трудно приручить. Хотел бы я знать, сколько душ сгинуло в вязких тисках ее болот и топей. – Подавшись вперед, он несколько мгновений в задумчивости смотрел из окна вагона на унылые торфяники. Потом, откинувшись назад, спокойно произнес:

– Если зло способно заселять какие-то места, то это наверняка одно из мест его обитания.

Некоторое время спустя поезд подъехал к небольшой станции Кумб-Трейси, и мы вышли на бодрящий морозный воздух.

– Первое задание вам, дорогой коллега, – снять для нас жилье в деревне. Помнится, «Серый гусь» на площади – вполне сносная гостиница. Займитесь этим и ждите меня там, – сказал Холмс, решительно направляясь к билетному турникету.

– А чем вы пока намерены заняться?

Холмс ответил одной из своих ухмылок, приводящих меня в бешенство.

– Просто посмотрю, как обстоят дела, – бодро произнес он.

«Серый гусь» оказался милой, тюдоровских времен гостиницей, возвышавшейся посреди небольшой деревенской площади. Побледневший от волнения хозяин был безмерно счастлив предоставить жилье нам с Холмсом. Растопив в гостиной камин и поведав мне о тяготах и испытаниях, выпадающих на долю владельца деревенской гостиницы, он оставил меня наедине с пылающими поленьями.

Час спустя появился Холмс с крайне мрачным выражением лица.

– Ну, что? – Я горел желанием узнать, что ему удалось разведать.

– У меня есть все основания полагать, что мы точно напали на его след, Уотсон, – молвил он, садясь напротив меня и протягивая руки к огню.

– Вы имеете в виду…?

Кивнув, Холмс произнес не сказанные мной слова:

– Графа Дракулу.

Казалось, это имя, подобно проклятию, бросило тень на комнату, в которой мы находились, на нас, на сами наши жизни.

– Что привело вас к подобному заключению? Что вы обнаружили?

– Я наводил справки по поводу академии Гарднера для молодых леди.

– Вы там побывали?

Холмс покачал головой.

– Все, что мне было нужно, я узнал, с осторожностью расспросив деревенских торговцев и проведя некоторое время на задворках этого заведения. Знаете, когда-нибудь я напишу монографию о полезности торговцев и владельцев магазинов в деле расследования преступлений. Они – настоящие кладези информации, часто более наблюдательные и проницательные, чем официальная полиция. Местный сапожник или продавец рыбы отметит и запомнит происшествия и подробности, проигнорированные человеком вроде Лестрейда. Этим утром из разговоров с торговцами я узнал о Сайласе Гарднере и его академии больше, чем дал бы мне целый день расследования. Сплетни, Уотсон, безусловно, самый быстрый способ получения информации.

– Но что конкретно вы узнали?

Холмс улыбнулся моему нетерпению.

– Вот вам некоторые плоды утренних трудов. Академия – нечто вроде учебного заведения, куда обеспеченные родители посылают своих дочерей, чтобы те освоили премудрости, позволяющие увеличить их потенциал на ярмарке невест.

– На континенте много подобных учреждений, – заметил я.

– Действительно, но здесь они довольно редки. В кругах, в которых вращаются ее клиенты, эта академия пользуется хорошей репутацией. Учреждение было организовано десять лет назад Сайласом Гарднером и его женой, которая, похоже, отличалась слабым здоровьем и года три назад умерла. Гарднер продолжил дело с помощью своей незамужней сестры Мэри. Помимо этих двух человек, академия располагает штатом из трех преподавателей на десять студентов.

– Не слишком много.

– Такое число отвечает элитарному характеру академии. Однако, когда стало известно, что, живя при академии, Виолетта Маркэм заразилась какой-то неизлечимой болезнью, некоторые родители забрали своих дочерей, опасаясь, видимо, что их тоже может ожидать подобная участь.

Холмс погрузился в задумчивость. Я ждал продолжения рассказа, но вместо этого он поднялся, потирая руки.

– Послушайте, Уотсон, – произнес он, – давайте-ка пообедаем. – От девонширского воздуха у меня разыгрался аппетит. После обеда мы нанесем визит мистеру Сайласу Гарднеру, а пока отложим в сторону мысли об этом темном деле и уделим должное внимание нашим желудкам.

 

Глава пятнадцатая

Академия

Итак, до окончания обеда наш разговор обратился к более легким темам. Закусив холодной ветчиной, картофельным пюре и пирогом с заварным кремом, мы выпили по стаканчику местного сидра и отправились в академию Гарднера для молодых леди.

Через десять минут мы были на месте. На краю деревни дорога превращалась в разбитый грязный проселок, исчезающий за поворотом, словно в болотной утробе. В стороне от дороги, на краю торфяника возвышался большой георгианский особняк с маленьким садом, состоящим преимущественно из сильно разросшегося кустарника. Здание отличалось изящной четкостью и симметрией линий, однако обветшалая, потрескавшаяся каменная кладка красноречиво говорила о суровости местного климата – постоянных ветрах и сильных бурях, проносящихся над с торфяниками.

К одной из массивных квадратных стоек ворот была прикреплена латунная дощечка с надписью:

АКАДЕМИЯ ГАРДНЕРА ДЛЯ МОЛОДЫХ ЛЕДИ

Директор:

Сайлас Гарднер, магистр гуманитарных наук

(выпускник Кембриджского университета)

Мы с Холмсом прошли по устланной листьями дорожке и позвонили в колокольчик. Было слышно, как эхо звонка разносится по дому, и только через несколько минут дверь нам открыла невысокая робкая горничная.

Холмс нацарапал на своей визитной карточке единственное слово и вручил ее прислуге.

– Передайте это вашему господину и скажите, что его желают видеть Шерлок Холмс и доктор Уотсон.

Девушка смущенно кивнула и провела нас в холл, где попросила подождать. Неуклюже присев в реверансе, она со всех ног помчалась вверх по лестнице с нашим посланием.

– Вероятно, местная девушка, имеющая слабое представление о своих обязанностях, – прокомментировал Холмс.

Я кивнул. На ее местное происхождение ясно указывали румяное лицо и девонский акцент.

– И все же, по ней можно определить, что в этом доме случилась беда, – продолжал мой друг.

– Каким образом? – спросил я.

– Следы слез на глазах, робость. Она так крепко ухватилась за мою визитку, что едва не смяла ее. Видимо, она не знала, как отнесется ее хозяин к тому, что она впустила в дом двух посторонних. Даже самая неопытная прислуга не помчится по лестнице так прытко, если только что-то не случилось. В ней сидит страх, Уотсон, страх неопределенности, которая является следствием нерешительного поведения ее хозяина, находящегося в сильной тревоге.

Я улыбнулся.

– Ваши умозаключения в большой степени основаны на женском поведении, которое вы всегда считали заведомо непостоянным.

Холмс рассмеялся.

– Возможно, вы правы, Уотсон. Посмотрим. – С минуту он постоял, прислушиваясь. – Как здесь тихо, – произнес он почти про себя.

В ожидании возвращения прислуги Холмс принялся расхаживать по холлу, пристально разглядывая стены, пол и мебель.

Наконец девушка появилась вновь.

– Хозяин примет вас, джентльмены. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Она снова присела и затем повела нас по широкой лестнице, через площадку, а затем по тускло освещенному длинному коридору, который, если мои наблюдения были верны, шел параллельно задней части здания. Когда мы прошли его примерно до половины, Холмс резко остановился и, как настоящая ищейка, начал принюхиваться.

Бедная горничная, совершенно сбитая с толку странным поведением моего друга, кашлянула, побуждая его продолжить путь.

– Сюда, пожалуйста, сэр.

– Да, да, – рассеянно ответил Холмс.

Мы дошли до конца коридора, и девушка робко постучала в дверь.

– Вас хотят видеть эти два джентльмена, – смущенно произнесла она.

Дверь открыл крупный мужчина неопрятного вида. Он уставился на нас красными, мутными от недосыпания глазами.

– Хорошо, девочка, займись делом! – хрипло выкрикнул он.

Тихо всхлипывая, она удалилась. Гарднер чопорно помахал рукой, приглашая нас в комнату.

Со стуком захлопнув за нами дверь, он, словно в поисках опоры, привалился к ней спиной. Наружность его говорила о полном пренебрежении к себе. Редкая серая щетина на подбородке указывала на то, что он не брился несколько дней. Одежда была нечищеной и измятой.

В лице Гарднера все было каким-то преувеличенным, начиная с больших ушей, оттопыренных под прямым углом, до носа «картошкой», нависавшего над широким мясистым ртом. Если бы не выражение мучительного оцепенения, я посчитал бы его наружность комической.

Несколько мгновений он смотрел на нас безумным взглядом, после чего заговорил странным хриплым голосом.

– Что вам надо? И что означает это?

Он поднял визитку Холмса, на которой я четко различил нацарапанное рукой моего друга слово «кровь».

– На вашем месте, Гарднер, я бы сел. – Холмс был абсолютно спокоен. – После переливания крови вам не следует перевозбуждаться.

Бледное искаженное лицо владельца академии побледнело еще больше.

– Какого дьявола…? Кто вам сказал?

– Никто мне не говорил. Вы давали кровь для переливания – это мне подсказывают наблюдения.

– Но откуда вы узнали? – повторил озадаченный Гарднер, плюхнувшись в кресло.

– Вас посещает доктор Коллинз из Гримпена. Не пытайтесь это отрицать. Несмотря на то что вы старались держать его визиты в тайне и он ездил к вам по объездной дороге, выходящей к задворкам академии, его визиты не укрылись от зорких глаз любознательных сельчан. В поддтверждение их слов, я лично видел, как он приехал сюда ровно в одиннадцать часов. А теперь скажите, Гарднер, к чему такая таинственность? Наверное, вы не хотите, чтобы стало известно еще об одном загадочном и, вероятно, неизлечимом заболевании, ответственность за которое лежит на вас?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– О, вне всякого сомнения, вы понимаете. Другая девушка страдает так же, как прежде страдала Виолетта Маркэм.

От одного упоминания имени девушки Гарднеру стало нечем дышать.

– Она заболела здесь же, – продолжал Холмс. – Мне известны все факты относительно ее смерти.

– Это был единичный случай, – с трудом прохрипел Гарднер.

– Пока у другой вашей студентки не появились точно такие же симптомы. Врач лечит ее от хронической анемии, но, несмотря на ежедневные переливания крови, ей становится хуже. Вы даете ей свою кровь. Это легко доказать – ваше ослабленное физическое состояние, малоподвижная правая рука и красноречивые пятна крови на манжете.

– Неправда! – вскричал Гарднер, однако его малоубедительный тон никого не мог ввести в заблуждение.

– Перестаньте изворачиваться! – сердито воскликнул Холмс. – Вы здесь лечите больную девушку. В коридоре чувствуется отчетливый запах дезинфицирующих средств, которые используются в больших количествах – без сомнения, для того, чтобы не дать распространиться неизвестной болезни. Вы рано отослали остальных воспитанниц и преподавателей на рождественские каникулы для того, чтобы уберечь их и не дать сведениям об этом новом случае просочиться наружу. Вы не осмеливаетесь уволить прислугу, боясь подозрений в деревне, поэтому плохо с ней обращаетесь, в надежде, что она уйдет от вас добровольно.

С воплем отчаяния Гарднер обхватил голову руками.

– Да, да, вы правы, – горько рыдал он. Потом поднял к нам измученное страданиями лицо. – Что еще мне было делать? После смерти Виолетты Маркэм из академии забрали четырех девушек – под разными благовидными предлогами, однако истинная причина была очевидна. Родители опасались, что их дочерей постигнет та же судьба, что и мисс Маркэм. Мистер Холмс, у меня много лет ушло на организацию этого учебного заведения, которое пользовалось очень хорошей репутацией. Сюда присылали дочерей из аристократических семей для завершения блестящего образования. Неужели же нужно все бросить из-за одной больной девушки? Я делаю для нее все, что могу, – даже даю ей свою кровь. – Он вновь сдавленно всхлипнул. – Что вы, ради всего святого, хотите от меня?

– Ничего, – мягко ответил Холмс. – Мы приехали вам помочь.

Гарднер несколько мгновений непонимающе смотрел на нас, а затем, вытерев влагу с глаз, спросил:

– Откуда вы узнали обо всех этих вещах?

– Одни только факты, на основании элементарных умозаключений я дал им собственную интерпретацию – в этом состоит моя профессия.

Холмс, желая успокоить Гарднера, положил руку ему на плечо.

– А теперь, пожалуйста, постарайтесь рассказать нам все подробности этого дела, без этого помочь вам будет крайне затруднительно.

Слова Холмса, похоже, придали бедняге немного уверенности.

– Хорошо, – произнес он со смиренным вздохом, промокнув глаза носовым платком. – Ваша догадка верна – заболела еще одна из моих учениц, Кэтрин Хантер. У нее такие же симптомы, какие наблюдались у бедной Виолетты Маркэм, – истощение. Кажется, что в течение дня она немного восстанавливает силы, но каждое утро становится все слабее. Такое ощущение, что ночь выкачивает из нее все силы.

При этих словах словно ледяная рука сжала мне сердце. Холмс бросил на меня предупреждающий взгляд.

– Как вы уже сказали, мистер Холмс, доктор Коллинз лечит ее от хронической анемии, – продолжал Гарднер. – Но он не уверен, что причина ее недомогания именно в этом. Он считает, что это какая-то ранее неизвестная болезнь, сходная с анемией, но гораздо более опасная.

– Виолетту Маркэм сначала тоже лечил Коллинз? – спросил Холмс.

– Да. Он временно замещает доктора Мортимера в Гримпене. Когда он только сюда приехал, то зашел представиться и предложил свою помощь. Как раз случилось, что Виолетте нездоровилось, и я попросил Коллинза осмотреть ее. Он заметил всю серьезность ее жалоб и велел ей сразу лечь в постель. Он упорно боролся за жизнь Виолетты. Другой так называемый специалист, которого позже пригласили ее родители, не сделал для девушки и половины того, что сделал Коллинз. По сути дела, именно Коллинз возражал против ее переезда в Лондон. Он сказал, что путешествие окажется для нее чересчур тяжелым, – так и вышло.

– И когда заболела мисс Хантер, вы снова пригласили Коллинза из-за его предшествующего опыта? – спросил я.

Гарднер кивнул.

– А также потому, что он не деревенский врач, и оставалось меньше шансов, что новости о болезни станут общеизвестны, – заметил мой друг.

– А родители девушки? – спросил я.

– Матери Кэтрин нет в живых, а ее отец – управляющий по заокеанским связям большой компании по производству химической продукции, которая базируется в Праге. Я не стал связываться с ним, надеясь, что в любой момент состояние девушки может улучшиться.

– Есть какие-нибудь признаки выздоровления? – поинтересовался Холмс.

– К сожалению, нет, – с горечью ответил Гарднер.

– Думаю, нам с Уотсоном пора увидеть девушку.

– О, боюсь, я не могу вам этого позволить, мистер Холмс. Доктор Коллинз настаивал на том, чтобы до его визита завтра утром ее не беспокоили.

Холмс с нетерпением вздохнул.

– Гарднер, полагаю, мы в состоянии вам помочь. Думаю, в наших силах избавить округу от источника этой болезни. Надеюсь, мы сможем спасти жизнь Кэтрин Хантер. Но, чтобы это стало возможным, мы должны заручиться вашим полным и безоговорочным содействием. Если вы нам откажете, у вас на руках умрет еще одна девушка.

Лицо Гарднера побелело.

– Мы работаем не только ради вашего блага и спасения жизни девушки, – продолжал Холмс. – Если позволить этой ужасной болезни распространиться, последствия могут оказаться гибельными для всей страны. Мы здесь для того, чтобы этого не допустить, и вы должны полностью нам довериться.

Гарднер колебался. Недосыпание и потеря крови отняли у него слишком много сил, он уже не мог мыслить здраво, и по его глазам было видно, какой хаос и сметение царили у него в голове.

– Мистер Холмс, – тихо произнес он, – я в полной растерянности. Я сделаю все что угодно, чтобы Кэтрин поправилась. Вы протягиваете мне соломинку – я должен за нее ухватиться.

– Много больше, чем соломинку, – поправил его Холмс.

– Хорошо, я поступлю так, как вы скажете.

– Вот и отлично. Однако позвольте сразу всё прояснить: во-первых, вы не станете задавать мне вопросов по поводу моих распоряжений; во-вторых, они должны точно выполняться. Вам понятно?

Гарднер молча кивнул.

– Хорошо. Теперь навестим девушку. Не бойтесь. Мой друг Уотсон – опытный врач. Нет другого человека, которому бы я доверил здоровье и безопасность дочери. Разумеется, если бы она у меня была.

Гарднер кисло улыбнулся. Мы вновь прошли по коридору к тому месту, где Холмс остановился и принюхивался. Теперь я тоже заметил витающий там слабый запах дезинфицирующего средства.

Комната была длинной и узкой, остекленная дверь в дальнем конце ее вела на небольшой балкон, с которого открывался вид на серый простор торфяника. В камине горел огонь, в углу громко тикали старинные напольные часы. В центре комнаты стояла небольшая кровать, на которой без движений лежала девушка с бледным, изможденным лицом.

Пожилая женщина, сидевшая в кресле у камина, при нашем появлении встала. Она была высокой, худой, в тонких чертах ее лица сквозили ум и проницательность.

– Это моя сестра Мэри, – представил ее Гарднер. – Дорогая, эти джентльмены пришли нам помочь.

Женщина пристально посмотрела на нас.

Холмс вышел вперед.

– Мисс Гарднер, я – Шерлок Холмс, а это мой друг и коллега, доктор Джон Уотсон. Полагаю, мы в состоянии справиться с недугом, поразившим вашу воспитанницу.

Он жестом указал на спящую Кэтрин Хантер.

– Шерлок Холмс – сыщик?

Холмс слегка поклонился.

– Но как же вы сможете нам помочь?

Не успел Холмс ответить, как вмешался Сайлас Гарднер.

– Лучше не задавать лишних вопросов, Мэри. Мистер Холмс заверил меня, что окажет нам помощь, а из того, что известно о его репутации, следует, что мы можем доверять его слову.

– Уверяю вас, мисс Гарднер, – сказал Холмс, – мы с Уотсоном сделаем все, что в нашей власти, чтобы эта темная тень более не омрачала вам жизнь.

Спокойная искренность его слов явно тронула женщину, разделявшую с братом все страдания и тревоги. Она кивнула, усталая улыбка едва тронула уголки ее губ.

– За мисс Хантер присматривают все время?

– Мы с братом дежурим по очереди. Сайлас сидит с ней утром, а я обычно днем и ранним вечером. Хотя она ничего не просит и уже почти двое суток спит не просыпаясь.

– А на ночь с ней кто-нибудь остается?

Мэри Гарднер покачала головой.

– Но зачем? Мы оставляем в комнате зажженную лампу, рядом с кроватью есть колокольчик на тот случай, если она проснется и ей что-нибудь понадобится. Да и доктор Коллинз сказал, что в в ночных дежурствах нет надобности.

– Крайне важно, чтобы за девушкой присматривали постоянно, с особым вниманием – в темное время суток, – отрывисто проговорил Холмс.

Она нахмурилась.

– Но я не понимаю…

– Прошу вас, мисс Гарднер, никаких вопросов. Поверьте мне на слово. Мы с Уотсоном будем дежурить сегодня ночью, ибо я полагаю, что близится кризис. А теперь, будьте так любезны, оставить нас, мы должны осмотреть пациентку…

Брат с сестрой обменялись тревожными взглядами и медленно направились к двери. На пороге мисс Гарднер остановилась.

– Я молилась о помощи, мистер Холмс. Не только для нас самих, как вы понимаете, но и для этой бедной девушки, едва начавшаяся жизнь которой может теперь трагически оборваться, несмотря на все наши усилия… Надеюсь, вы и есть ответ на мою молитву.

– Я тоже на это надеюсь, мисс Гарднер, – ответил ей Холмс.

Когда Гарднеры вышли из комнаты, мы приблизились к кровати. Казалось, Кэтрин Хантер крепко спит, но все было гораздо хуже – я видел, что она находится в состоянии, близком к коме. Лицо, обрамленное копной иссиня-черных волос, напоминало бледную маску. Губы и десны были совершенно обескровлены, а скулы заострились. Пульс еле прослушивался.

– Она при смерти, – сказал я после краткого осмотра. – Возможно, мы опоздали.

Холмс порывисто вздохнул.

– Неужели совсем нет надежды?

– Почти совсем. Но многое зависит от сопротивляемости ее организма, от того, насколько упорно она борется за жизнь. И ей нельзя больше потерять ни капли крови.

Холмс осторожно повернул ее голову набок, и мы увидели неоспоримое доказательство того, что девушка – жертва вампира. На коже, как раз над яремной веной, виднелись два небольших прокола с кровоподтеками и пятнышками запекшейся крови.

– Да, здесь, без сомнения, пировал этот изверг, – взволнованно произнес Холмс. – Из кармана он извлек маленькое серебряное распятие на цепочке и надел его на шею девушке. – Это поможет нам защитить ее.

Затем Холмс принялся скрупулезно исследовать комнату с помощью лупы. Он двигался бесшумно, иногда останавливаясь или вставая на колени, а один раз лег на пол, собрал щепотку пыли и аккуратно положил в конверт. Он пядь за пядью осмотрел застекленные двери и расположенный за ними небольшой балкон. При этом Холмс постоянно говорил сам с собой, что-то восклицал, бормотал, присвистывал… Его мысли были настолько сконцентрированы на деле, что он, казалось, совершенно позабыл о моем присутствии.

Я терпеливо ждал. Когда наконец все было обследовано должным образом, лицо знаменитого сыщика выражало усталость и удовлетворение.

– Что вам удалось разузнать? – спросил я.

– Наши подозрения в основном подтвердились. Девушка принимает ночного посетителя, который проходит через балконную дверь. Следов взлома нет – вероятно, повинуясь власти гипноза, его впускает сама девушка. Посетитель – высокий мужчина ростом выше шести футов, европеец по происхождению.

– Но как вы можете с уверенностью это утверждать?

– На балконе сохранился тонкий слой земли, просыпавшейся из небольшого вазона с цветами. Эта земля, приставшая к ботинкам посетителя, позволила мне разглядеть слабый отпечаток маркировки его каблука. Расстояние между следами определяет рост. Торговая марка, нанесенная на каблук ботинка, плохо различима, но с помощью лупы я разобрал буквы Б-У-К-О-В.

– Буков?

– Очевидно, Буковина, городок в самом сердце Карпат, расположенный около ущелья Борго.

Меня охватило смешанное чувство восторга и ужаса.

– Дракула! – воскликнул я. – Должно быть, это он.

– Да, Уотсон, – не в силах скрыть ликование, подтвердил Холмс. – Однако вот самая удивительная находка.

Достав из кармана конверт, он высыпал содержимое себе на ладонь. Это были небольшие кусочки засохшей грязи.

– Что в этом такого особенного?

– Эту грязь тоже оставили ботинки незваного гостя, но тем не менее это не земля с балкона. Они гораздо темнее, а значит, попала сюда из региона с недоокисленной почвой. – Холмс растер кусочки в мелкую пыль. – Это земля с торфяников, если быть более точным, из местности вокруг Черного Столба, с которой я весьма близко познакомился, когда разбил там лагерь во время расследования дела Баскервилей. В почве тех мест содержится необычайно много полевого шпата и кристаллов слюды, в точности как в этом образце. – Крепко зажав в кулаке растертую в порошок землю, он торжествующе поднял руку. – Вы понимаете, что это значит?

– Что Дракула скрывается где-то там, на вересковых пустошах, – сказал я.

– Да, Уотсон. А именно – у Черного Столба. И действительно, одна из стоящих там древних каменных хижин могла бы стать превосходным убежищем.

– В таком случае, он уже у нас в руках! – воскликнул я.

Холмс рассмеялся.

– Добрый старый Уотсон, вы, как всегда, оптимист. Пока мы только раскинули над ним сеть и должны вести уверенную игру, не допуская ни единого промаха – слишком высоки ставки.

– Каким будет наш следующий шаг?

Мой друг взглянул на карманные часы.

– Мы должны засветло добраться до Черного Столба и вернуться обратно. Возможно, именно там нам удастся положить конец этому мрачному делу.

 

Глава шестнадцатая

На вересковой пустоши

Не прошло и часа, как мы с Холмсом уже сидели в старомодной линейке, которая громыхала по извилистой, ухабистой дороге, уходящей в глубь вересковой пустоши. Просьба одолжить экипаж и наш внезапный отъезд еще больше сбили Гарднера с толку. Он беспомощно смотрел на Холмса, который снова пытался уверить его в том, что все наши действия направлены на спасение жизни мисс Хантер.

– Не сомневайтесь, – сказал Холмс, занимая место извозчика, – что мы с Уотсоном вернемся к вечеру, чтобы дежурить у кровати девушки, когда стемнеет.

Гарднер молча кивнул. Мы оставили его стоящим у ворот академии – высокая сутулая фигура с нервно сжатыми руками.

– Боюсь, эта история совсем сломила его, – заметил Холмс, когда здание академии скрылось из виду.

– Возможно, если бы мы могли рассказать ему все факты этого дела… – начал я.

– Они не только смутили бы его и без того усталый и помраченный рассудок, но и подтолкнули к необратимому безумию. Вспомните, чего стоило нам заставить себя поверить в существование восставших из мертвых! Едва ли можно ожидать, что Гарднер разделит с нами эту веру. Уж лучше позволить ему считать, что девушка страдает от какой-то редкой болезни. А правда должна оставаться нашей ужасной тайной. – Холмс был категоричен, как всегда.

Он спокойно и уверенно управлял лошадьми на изрытой ухабами дороге. Поднявшись на пригорок, мы проехали по узкому мостику и продолжили путь вдоль берега шумного ручья, пенясь и грохоча мчащегося между замшелых валунов. Осенние цвета последней листвы на редких деревцах по обочинам дороги постепенно сменялись тускло-серой зимней окраской вересковой пустоши.

Ледяной ветер насквозь пронизывал полы моего теплого пальто. Холмс, казалось, не замечал холода. Погруженный в свои мысли, он сдвинул брови и продолжал править лошадьми. Дорога становилась все хуже и хуже.

Вскоре впереди замаячили знакомые очертания Черного Столба. Вокруг было пустынно и тихо. Потревоженный нашим приближением, из папоротника вспорхнул и взмыл ввысь кроншнеп, быстро превратившийся в едва различимую точку в зеленовато-сером небе.

За милю до Черного Столба нам пришлось сойти с линейки и проделать остаток пути пешком. Привязав лошадей к чахлому деревцу, Холмс вынул из задней части экипажа саквояж Ван Хельсинга.

– Этот путь подойдет нам лучше всего. – Он указал на ведущую к Столбу еле заметную тропинку в папоротнике.

Холмс шел впереди, с легкостью меряя каменистый склон большими, уверенными шагами. На полпути к вершине он остановился, дожидаясь меня. Несколько мгновений мы стояли рядом, оглядываясь по сторонам. Холмс молча указал на запад, и я увидел поодаль поместье Баскервилей – угодья, хозяйственные постройки и сам замок, который почти сливался с крапчато-серым простором пустоши. Замковые окна, подобно темным пустым глазницам, мрачно смотрели прямо на нас.

На востоке расстилалась обманчиво похожая на зеленый луг гладь Гримпенской трясины. Один неверный шаг по этому огромному болоту означал для человека или зверя верную смерть. Однажды я видел, как пони, забредший туда, барахтался в тщетной попытке удержать голову над зловонной тиной, его ужасные вопли разносились над пустошью. Медленно и неотвратимо трясина сомкнулась над головой несчастного животного. При воспоминании об этом я содрогнулся.

Мы продолжили подъем. Постепенно собирался густой серый туман, остроконечные выступы скальных пород поднимались из него, подобные злобным горгулиям.

Добравшись до вершины, мы устремились вниз, в чашеобразную впадину, где располагались остатки древних каменных построек. В одной из этих хижин совсем недавно и жил Холмс, выслеживая преступника по делу Баскервилей.

Встав на колени, Холмс зачерпнул пригоршню земли, исследовал ее с помощью лупы и, чрезвычайно довольный собой, подбросил землю в воздух.

– В точности такого же состава, что и принесенная нашим гостем! – констатировал он.

– Вы думаете, он сейчас здесь, где-то поблизости?

– Дракула был здесь – я убежден в этом, – сказал Холмс. – Находится ли он здесь по-прежнему – это нам предстоит выяснить.

С этими словами он стал пробираться между гранитных валунов, во множестве покрывающих дно впадины, к единственной каменной постройке с сохранившейся крышей, способной защитить от непогоды. Я догнал Холмса у проема, служащего входом.

– Идеальное убежище, – пробормотал он, осматривая землю у входа. – Похоже, недавно кто-то приходил сюда и снова ушел. – Взгляд его упал на маленький круглый предмет, темно поблескивавший на земле. Холмс поднял его и без всяких комментариев положил себе в карман.

Мы осторожно вошли в хижину.

Она была пуста.

Мой друг открыл саквояж Ван Хельсинга, достал оттуда свечку и зажег ее. Мерцающий желтый свет осветил темные углы, отчего влажные участки грубых камней заблестели, как иней. Поставив свечку на выступающий камень, Холмс принялся осматривать внутреннюю часть строения. Опустившись на колени в дальнем углу, он издал громкий удивленный возглас:

– Смотрите, Уотсон. Здесь совсем недавно рыли землю!

– В каком смысле?

– Сравните пол здесь и в других частях хижины. Там земля твердая и утрамбованная, а здесь верхний слой рыхлый и мягкий, словно копали лопатой.

Схватив свечу, он поднес ее ближе к земле.

– Участок около семи футов на четыре – как раз размером с большой гроб.

Смысл сказанного наполнил меня ледяным ужасом.

– Нужно было захватить с собой лопату, – продолжал Холмс как ни в чем не бывало, – но возвращаться за ней некогда. Давайте, Уотсон, придется рыть руками.

С этими словами он сел на корточки и принялся откидывать рыхлую почву в сторону. Некоторое время я, оторопев, просто стоял и смотрел на своего друга, затем стал помогать ему. Должно быть, из всех диких и ужасных ситуаций, в которых я оказывался, сопровождая Холмса в расследованиях, эта была самой странной. В угасающем пламени свечи мы оба стояли на коленях и рыли землю руками.

– Рад, что нас сейчас не видит Лестрейд, – возможно спокойнее заметил я. – Он наверняка упрятал бы нас за решетку какой-нибудь психиатрической лечебницы.

Холмс криво усмехнулся.

Скоро наши усилия были вознаграждены. На глубине восьми-девяти дюймов Холмс наткнулся на что-то твердое.

– Это гроб! – воскликнул он, поднеся свечу ближе. – Надо очистить крышку.

Осознав, насколько близки мы к завершению наших поисков, я содрогнулся: в этом самом ящике может сейчас покоиться граф Дракула!

Пока мы работали, ветер снаружи усиливался, по временам свирепыми порывами врываясь в хижину. Пламя свечи мерцало, заставляя наши огромные тени бешено метаться по темным гранитным стенам. Вой ветра и неверное освещение в сочетании с нашим занятием усиливали ощущение разрыва с реальностью. Видимо, я стал впадать в какое-то оцепенение – внезапно Холмс сильно встряхнул меня за плечо. Этого оказалось достаточно, чтобы я принялся копать с усиленным рвением.

Через десять минут мы полностью освободили от земли крышку гроба. Нервы мои были натянуты, я вдруг понял, как сильно напуган. Лицо Холмса было встревоженным, но выставленный вперед подбородок говорил о твердой решимости.

– Готовы, Уотсон? – спокойно спросил он.

Я кивнул.

Достав из саквояжа молоток и деревянный кол, Холмс положил их рядом с собой.

– Попробуем поднять крышку, – тихо сказал он.

Она оказалась незаколоченной, и мы без всякого труда откинули ее в сторону.

Я слышал громкие удары собственного сердца.

Гроб был пуст.

Должен сознаться, увидев это, я почувствовал огромное облегчение. А вот Холмс разочарованно охнул.

– Но что это значит? – спросил я.

– Это значит, что я сильно недооценил хитрость графа, – сердито ответил Холмс.

– Так его здесь и не было?

– О нет, он здесь был.

Холмс поднял свечку над пустым гробом. Дно его устилал тонкий слой светлой сухой почвы.

– Земля с родины, – пояснил мой друг. – Необходимое условие для убежища вампира.

– Но, если это гроб Дракулы, где же он сам? Он не мог восстать – сейчас еще день.

– Знать бы, где он сейчас… – досадливо начал Холмс, но, быстро взяв себя в руки, продолжил совершенно спокойно: – Понимаете, Уотсон, как только гроб вампира обнаружен и разорен, он обречен, ибо ему надлежит лежать в родной земле от крика петуха и до заката. Похоже, Дракула обеспечил себе несколько подобных укрытий – если одно будет найдено, он сможет воспользоваться другим.

– Вы хотите сказать, у Дракулы поблизости есть несколько мест упокоения?

– Точно. Нечто вроде дьявольской формы страхования. Нам не повезло, и мы раскрыли то из них, которое сейчас пустует. Помните, Ван Хельсинг рассказывал нам, что Дракула организовывал отправку в Англию нескольких ящиков?

Я слушал слова друга с нарастающим унынием. Если, как предполагал Холмс, у Дракулы было несколько гробов, в которых он мог покоиться в дневное время, то обнаружение и уничтожение этого изверга становилось почти невыполнимой задачей.

Мои мрачные мысли, по всей видимости, были написаны у меня на лице, поскольку Холмс сказал:

– Не унывайте, старина. Пока Кэтрин Хантер жива, граф Дракула не уйдет из этой местности. Он собирается сделать ее своей невестой и не отступит, не завоевав ее окончательно. Пока девушка под нашей опекой, козырной туз в этой игре наш. То, что ему нужно, находится у нас, и, следовательно, в конце концов он должен прийти к нам. Я надеялся уничтожить это существо в момент наибольшей его уязвимости, но теперь уверен, что конфронтация неизбежна.

Я содрогнулся.

– Мы должны подготовиться к этой встрече как физически, так и духовно. Это будет самое опасное предприятие в нашей жизни.

– И каков будет наш следующий шаг?

– Нам следует незамедлительно вернуться к нашей подопечной. Впереди ночное дежурство. Я думаю, что сегодня ночью Дракула попытается окончательно завладеть девушкой. Мы должны быть там, чтобы остановить его. Но, перед тем как вернуться, я освящу это место упокоения.

Вынув из саквояжа серебряное распятие, Холмс опустил его в гроб. Поблескивая в тусклом пламени свечи, крест лег на трансильванскую землю.

– По крайней мере, одним убежищем для него стало меньше – он не сможет лечь сюда снова.

Когда мы выбрались из хижины, было около трех часов пополудни, но день уже начал уступать место надвигавшимся сумеркам. День постепенно угасал, и темнеющие очертания вересковых пустошей окрасились розоватым светом вечерней зари. Холмс снова вышагивал впереди. У самого Столба он задержался, чтобы дождаться меня. Его строгий профиль в дорожном кепи был обращен в сторону холмистой пустоши. Несколько мгновений Холмс стоял неподвижно, не говоря ни слова. Я чувствовал, что он готовится к тому, что, по его представлению, станет величайшим деянием в его карьере.

 

Глава семнадцатая

Входите, Дракула

Прежде чем вернуться в академию Гарднера, мы зашли в почтовое отделение в Кумб-Трейси, и Холмс послал телеграмму Ван Хельсингу. В ней говорилось, что, хотя наше расследование приносит определенные результаты, перелом еще не наступил. В подробности Холмс, естественно, не вдавался.

– Я чувствую, что мы вполне успешно сможем справиться с делами сами, не заставляя Ван Хельсинга проделать долгий путь в Девоншир, – заметил он.

Думаю, что истинная причина, по которой Холмс не хотел приезда профессора, состояла в том, что мой друг решил заниматься этим делом именно так, как он считал нужным. Никогда за всю нашу долгую совместную деятельность я не видел, чтобы он искал ту славу или известность, которая потом ему доставалась. Для Шерлока Холмса главным была игра. Однако он всегда ревниво отстаивал привилегию вести расследование самостоятельно, без помощи других людей и низбежных помех с их стороны. Вот и сейчас, при всем уважении к Ван Хельсингу и тайным обрядам, которыми тот владел, Холмс все же хотел сам разобраться в этом наиопаснейшем деле.

Уже почти совсем стемнело, когда мы приехали в академию. Гарднер был несказанно рад нашему возвращению и гостеприимно предложил разделить с ним трапезу. К моему великому сожалению, Холмс отклонил его приглашение, объявив, что мы должны незамедлительно пройти к месту своего ночного дежурства. Однако сестра Гарднера, заметив голодный взгляд, который я бросил на стол, накрытый к вечернему чаю, принесла в комнату большой поднос с ужином.

– Пока вы отсутствовали, мистер Холмс, вам передали это, – сказала она, протягивая моему другу продолговатый белый конверт.

– Как его доставили?

– Вскоре после вашего ухода прислуга нашла его на коврике у двери.

Холмс взял конверт и положил в карман. После того как мисс Гарднер ушла, я спросил:

– Разумеется, вы не оставите письмо нераспечатанным?

– Я и так знаю, от кого оно и что в нем написано. Однако, чтобы удовлетворить собственное любопытство, вы можете его распечатать.

Он передал конверт мне. Разорвав его, я увидел между тонкими листами белой бумаги дохлую муху.

– Бог мой! Стэплтон! – воскликнул я.

– Все еще играет в свои игры.

– Это значит, что он приехал сюда вслед за нами!

– Или мы вслед за ним.

– Что вы хотите этим сказать, Холмс?

– Ничего существенного.

– Как вы догадались, что в конверте содержится очередное его предупреждение?

– Ничего особенного, уверяю вас, Уотсон. Несмотря на измененный почерк, я узнал каракули Стэплтона по характерной закорючке на букве «L».

– Что вы теперь предпримете?

– Выбирать не приходится. Присутствие Стэплтона здесь – досадная помеха, но сейчас ничто не должно отвлекать нас от дела. Пока угрозы Стэплтона не примут более осязаемые формы, мне следует их игнорировать.

Эти слова показались мне не лишенными смысла. Попытка преследовать две ускользающие цели могла легко привести к двойному провалу. В то же время меня одолевали серьезные опасения из-за явно легкомысленного отношения Холмса к новому обстоятельству, осложняющему и без того крайне непостую задачу. Я, однако, понимал, что обсуждать это не имеет смысла, поэтому приступил к нашей скромной трапезе.

Когда поднос с посудой унесли, Холмс запер дверь комнаты изнутри. За окнами было уже совсем темно, лишь бледная луна наполняла комнату слабым, неверным сиянием. Холмс зажег лампу у постели мисс Хантер.

– Пусть горит только эта лампа, Уотсон. Не хочется отпугивать нашего возможного гостя чересчур ярким светом.

Холмс вынул из саквояжа Ван Хельсинга небольшую серебряную флягу.

– Держите, – сказал он, кладя ее мне в руку.

– Что этот такое?

– Святая вода. В записках Ван Хельсинга сказано, что она особенно действенна в борьбе со злом. Считается, что освященная в церкви вода – воплощение духовной добродетели, и при соприкосновении с порочным телом вампира она прижигает его плоть.

Я недоуменно поднял брови.

– Понимаю, в это трудно поверить, но нам уже известно, что в этих делах Ван Хельсингу можно доверять. Мы ведем необычную борьбу, Уотсон, и нам следует использовать соответствующее оружие.

Я засунул флягу в карман.

Мы уселись в кресла с двух сторон от камина, и скоро каждый погрузился в свои мысли. Шерлок Холмс сидел, не мигая глядя на жарко пылавший огонь. Немного погодя он зажег трубку и, откинувшись назад, стал смотреть на маленькие клубы голубого дыма, один за другим поднимающиеся к потолку.

Я пытался восстановить в памяти цепочку странных событий, происшедших за несколько последних дней, – спутанный клубок, нити которого привели нас к этому зловещему ночному бдению.

Не помню, когда я уснул, но мне показалось, что прошло совсем немного времени, когда Холмс вдруг принялся настойчиво трясти меня за плечо.

– Что такое? – испуганно спросил я, с трудом очнувшись от дремоты.

Холмс знаком велел мне молчать и кивнул в сторону кровати, где тревожно металась Кэтрин Хантер. Глаза ее были закрыты, но веки беспокойно трепетали, а из горла вырывались хриплые стоны.

– Давно с ней творится такое?

– Это началось минут двадцать назад, с полуночи ее возбуждение постоянно растет.

– С полуночи! – воскликнул я. – Похоже, я немного вздремнул.

Суровые черты моего друга немедленно расплылись в улыбке.

– Вы проспали около четырех часов, но пусть вас это не беспокоит.

Вдруг, резко выдохнув воздух, девушка откинула одеяло и села в кровати. Прерывисто, тяжело дыша, остановившимся взглядом она смотрела прямо перед собой.

Я хотел подойти к ней, но Холмс удержал меня.

– Оставьте ее, Уотсон, – пробормотал он. – Сейчас нам нельзя вмешиваться. Он уже на подходе.

Где-то далеко в ночи раздался вой одинокого зверя, рыскающего по пустоши. Посмотрев в потемневшие оконные стекла, я увидел, что луна скрылась за грядой плотных облаков. Мир по ту сторону балконной двери превратился в зловещую черную пустоту. От порыва ветра задребезжали стекла, пламя лампы беспокойно замигало, но, едва не погаснув, вспыхнуло с новой силой.

Девушка, глядя в ночное небо невидящими глазами, попыталась сорвать с шеи распятие, но, едва коснувшись его, болезненно вскрикнула и отдернула руку. На кончиках ее пальцев я успел заметить темные следы от ожогов.

Холмс стоял рядом, в сильном напряжении наблюдая за поведением девушки. В руке он сжимал серебряное распятие.

И снова ветер, словно пытаясь войти, бился в створки балконной двери. Казалось, от его порывов сотрясается вся комната. Лампа, в последний раз отчаянно вспыхнув, погасла. Теперь единственным источником света был камин.

В красноватых отблесках тлеющих углей лицо девушки приняло по-настоящему демоническое выражение. Сидя на краю кровати, она исступленно крутила головой из стороны в сторону, не переставая что-то невнятно бормотать. Изо рта у нее сочилась слюна. Казалось, она отвечает на какие-то не слышные нам команды.

– Не могу! Не могу! – с тоской причитала она, в очередной раз не сумев сорвать с шеи цепочку с распятием. Затем отчаяние переросло в гнев, и она принялась бить кулаками по кровати. – Не могу! Не могу! – повторяла она в припадке ярости.

Словно в ответ на ее крики, громче завывал ветер. Я чувствовал, как меня переполняет страх. Это не было привычное предчувствие опасности, много раз испытанное мною с тех пор, как я познакомился с Холмсом. Это был ужас перед чем-то непостижимым и неизвестным. По выражению лица Холмса было заметно, что и он испытывает нечто подобное.

Внезапно нашему напряженному ожиданию пришел конец.

Раздался оглушительный треск – ветер, подобно невидимому тарану, с такой силой ударил по створкам балконной двери, что они распахнулись. Я ощутил на себе этот яростный ледяной порыв, ворвавшийся в комнату, разбрасывая бумаги и диванные подушки, сметая безделушки с каминной доски, срывая с полки книги и швыряя их на пол. Девушку отбросило назад на кровать, ее темные волосы разметались. Казалось, по комнате прошлась чья-то невидимая, все разрушающая гигантская рука. Наши кресла опрокинулись, лампа перевернулась и упала на пол.

Подавшись вперед, девушка подползла к краю кровати, подставив лицо ветру. Глаза ее дико горели от нетерпения.

Порыв ветра стих так же внезапно, как налетел. Все смолкло. Мы стояли посреди ужасающего разгрома, замерев в тревожном ожидании. И вот тут я с замиранием сердца увидел, как на пороге балконной двери из темноты возникла чья-то фигура. Девушка издала сдавленный крик и рухнула на кровать в глубоком обмороке.

Очень высокий мужчина был с головы до пят одет в черное, длинный плащ развевался у него за спиной. Лицо его было едва различимо в темноте, но я разглядел два темных пронзительных глаза и твердый злобный рот.

Скользящей походкой он приблизился к кровати. Теперь в свете камина можно было хорошо рассмотреть этого человека: угловатое бледное лицо с тонким прямым носом и необычно вырезанными ноздрями, густые темные волосы, откинутые назад, высокий выпуклый лоб, заостренные уши, широкий подбородок, впалые, худые щеки. Темно-красные губы приоткрылись, показав два острых белых клыка.

Это был граф Дракула.

Он обратил свой свирепый взгляд на моего друга. Стоявший до этого момента неподвижно, Холмс сделал шаг вперед, держа перед собой серебряное распятие.

– Вас ждали, граф Дракула, – произнес он твердым, властным голосом. – Дальше пути нет: мертвых сюда не пускают.

Поначалу губы Дракулы тронула усмешка, но он увидел крест, и лицо его исказилось от страха, тонкие ноздри затрепетали.

– Кто посмел вмешиваться в дела графа Дракулы?

Гулко прогремел в комнате леденящий кровь потусторонний голос.

– Враг, посвятивший себя вашему уничтожению. Меня зовут Шерлок Холмс.

Злобный рот снова растянулся в улыбке.

– Несчастный глупец! Вы действительно полагаете, что у вас достанет сил уничтожить меня? Многие пытались покончить со мной, Шерлок Холмс, но никому это не удавалось. Вам не тягаться со мной.

– У вас есть свои слабые стороны, – откликнулся Холмс, придвигая распятие ближе к Дракуле.

Лицо вампира потемнело от ярости.

– Вас не защитят эти глупые побрякушки! – прокричал он.

Избегая взгляда Холмса, Дракула сильно ударил по его руке, и распятие упало на пол. Холмс метнулся за ним, но не успел поднять – вампир бросился вперед и сомкнул на его горле длинные сильные пальцы. Одним рывком он свалил Холмса на пол. На лице Дракулы отразилось злобное ликование.

– Уотсон, святая вода, – прохрипел побледневший, задыхающийся Холмс.

Я стал в панике шарить в кармане, нащупал маленькую серебряную флягу и вытащил пробку.

Оставив Холмса лежащим – очевидно, без сознания, – Дракула шагнул ко мне. Я с содроганием увидел, как сверкнули белые клыки. Собравшись с духом, я поднял флягу и плеснул из нее прямо в графа. Тот инстинктивно поднял руки для защиты, и святая вода опалила ему ладони.

Взвыв, Дракула дико замахал ими и отступил назад с горящими от ярости и боли глазами.

Холмс, которому удалось подняться на ноги, воспользовался случаем и, схватив распятие, твердо сжал его в руках. Наступая на вампира, он постепенно оттеснял его к балконной двери. Черная фигура почти слилась с темнотой за окнами. Остановившись на пороге, Дракула с вызовом выкрикнул:

– Вы за это поплатитесь, Шерлок Холмс. Я буду мстить!

Завернувшись в плащ, он исчез, растворившись в ночи.

Холмс закрыл балконную дверь и привалился к ней спиной. Лицо его было напряженным и усталым. Все произошло так стремительно, что еще какое-то время я не мог прийти в себя, не веря, что ужасное испытание осталось позади.

Но тут раздался громкий стук в дверь, и мы услышали встревоженный голос Сайласа Гарднера:

– Мистер Холмс! Доктор Уотсон! Что произошло? С вами все в порядке?

– Да, – спокойно ответил Холмс. – Не о чем беспокоиться. Идите спать.

Последовала пауза, затем Гарднер заговорил снова:

– Вы уверены?

– Да. Прошу вас, идите спать, – с раздражением повторил Холмс.

После ухода Гарднера я осмотрел девушку. Несмотря на недавнее лихорадочное состояние, сменившееся обмороком, пульс у нее окреп, и она, похоже, была погружена в спокойный сон.

– Что ж, Уотсон, – промолвил Холмс, после того как мы расставили все в комнате по своим местам и снова уселись у камина, – мы наконец лицом к лицу встретились с графом Дракулой. Он оказался таким, как рассказывал Ван Хельсинг, и даже хуже.

– Действительно. Настоящий демон из ада, – согласился я.

– У нас никогда не было противника, столь же могущественного и злобного, как это существо. – Он бросил взгляд на спящую девушку. – Наши усилия помешали попыткам Дракулы выпить ее кровь, и у нее появился шанс выжить. Но он не сдастся – кровь для него означает жизнь. Вампир выбрал эту девушку себе в невесты и сделает все, чтобы заключить этот отвратительный союз.

– По крайней мере, мы выиграли первый раунд.

– Но будут и другие. Нельзя допустить, чтобы эта маленькая победа усыпила нашу бдительность, ибо теперь в опасности не только жизнь девушки.

– Что вы имеете в виду?

– Связавшись с графом Дракулой, мы обрекли себя на кое-какие неудобства. Вспомните его прощальный возглас: «Я буду мстить». Это означает лишь одно – он намерен уничтожить нас, Уотсон.

 

Глава восемнадцатая

Круг расширяется

Оставшуюся часть ночи мы продолжали наблюдать за мисс Хантер. Холмс предложил мне немного поспать в кресле, но нервы были на пределе, и сон не шел. Я знал, что этой ночью нас больше не потревожат, но все же ловил себя на том, что непрестанно обращался взглядом к застекленной двери, силясь рассмотреть что-то в темноте за окном.

Около четырех часов утра снова поднялся ветер, и начался снегопад. Большие снежинки мягко ударялись в оконное стекло. Больше часа наблюдал я за тем, как снежная завеса, кружась, проносилась мимо, пока наконец она не иссякла, оставив на каждом стекле новую белую раму.

Первые проблески рассвета принесли с собой большое облегчение. Когда в комнату проникли лучи солнца, с моего тела спало все напряжение, накопившееся за ночь. Утренний свет принес с собой уверенность в том, что мы вне опасности – по крайней мере, на время.

Зевая и потягиваясь, я подошел к окну. Снежная буря стерла с земли все краски, покрыв все кругом толстым белым, сверкающим на солнце настом.

Где-то в отдалении бдительный петух возвестил наступление нового дня, и сразу же Кэтрин Хантер, издав тихий вздох, заворочалась во сне. Это были первые признаки жизни после ночного обморока. Я пощупал ее пульс, к моему изумлению и радости он оказался почти нормальным. Лицо ее дышало спокойствием, и на щеках появился легкий румянец.

Открыв глаза, она вопросительно уставилась на нас.

– Кто вы? – спросила девушка тихим шепотом.

– Не бойтесь, мисс Хантер, мы пришли, чтобы вам помочь. Я – Шерлок Холмс, а это доктор Уотсон.

– Моя дорогая, вы были очень больны, но теперь дело идет на поправку, – добавил я.

– Мне приснился сон, – тихо и растерянно произнесла она. Тяжелое воспоминание омрачило ее бледное юное лицо. – Сон. Налетел ветер, сильный ветер, он кружился вокруг меня. И был мужчина… с жестоким лицом. – Ее глаза широко раскрылись от испуга. – Он пришел за мной. Он… пришел за мной. Пришел…

Голос ее мучительно зазвенел, на лбу выступили капельки пота. Бедняжка словно заново переживала ужасные события прошедшей ночи. Она сделала попытку сесть, но была еще слишком слаба и бессильно упала на подушку.

– Он пришел за мной. Пришел за мной, – повторяла она, прикрыв глаза, словно пытаясь отделаться от этих мрачных воспоминаний.

Тонкими пальцами она коснулась отметин у себя на шее.

Я вытер пот у нее со лба и сказал:

– Лежите спокойно, прошу вас. Вы еще слишком слабы.

Она повернула ко мне испуганное лицо.

– Этот человек… он…

Не договорив, она беззвучно зарыдала.

Холмс взял ее за руку.

– Это был дурной сон, мисс Хантер. Все уже позади, он не вернется. Мы об этом позаботимся. Вам надо забыть об этом кошмаре и постараться направить все мысли на выздоровление.

Несмотря на то что Холмс объявлял себя женоненавистником, он, безусловно, имел подход к женщинам. На Бейкер-стрит я не раз наблюдал, как своим сочувственным отношением и добрым словом он успокаивал даже клиенток, уже чуть было не потерявших рассудок. Когда я говорил ему об этих моих наблюдениях, он пытался разубедить меня, утверждая, что любое его действие в отношении клиента продиктовано сугубо практическими целями.

– Ни один сыщик, Уотсон, не в состоянии получить точное представление о проблемах человека, находящегося на грани истерики.

Тем не менее его обаяние возымело действие: с лица мисс Хантер исчезли признаки тревоги и на губах заиграла улыбка.

– Спасибо, – прошептала она.

– А как у вас с аппетитом? – спросил он своим обычным деловым тоном.

– Очень хочется есть, – призналась мисс Хантер.

– Отлично. Что ж, Уотсон, как вы считаете, сможем мы уговорить мисс Гарднер принести нашей пациентке чего-нибудь съедобное?

– Не сомневаюсь, – с улыбкой ответил я.

Мэри Гарднер, увидев улыбающуюся девушку, была вне себя от счастья и незамедлительно принесла ей завтрак из омлета и горячего сладкого чая.

– Не знаю, мистер Холмс, какую магию вы призвали себе на помощь, да и не хочу знать, – сказала она, – но благодарю вас. Вас обоих, – добавила мисс Гарднер, с благодарностью пожимая мне руку.

В первые за три дня Кэтрин Хантер принялась за завтрак. Когда с ним было покончено, я дал ей снотворное для крепкого сна.

Полчаса спустя, побрившись и сменив белье, мы завтракали с Гарднером в его кабинете. Он, как и сестра, очень радовался улучшению состояния девушки, но настойчиво требовал полного разъяснения ночных происшествий.

Но из Холмса невозможно было вытянуть хоть одно лишнее слово.

– Поверьте, я не зря говорю, что не могу пока подробно рассказать о случившемся ночью. Опасность еще не миновала, и я вынужден просить вас по-прежнему доверять нам и не задавать лишних вопросов.

– Но к чему такая секретность? – сердито воскликнул Гарднер.

– Это в интересах девушки, – спокойно, но твердо ответил Холмс. – Понимаю, вам, должно быть, трудно безоговорочно следовать нашим указаниям, но вы же видите, что состояние мисс Хантер значительно улучшилось, а это, безусловно, главная ваша забота.

– Да-да, – кивая, согласился Гарднер.

Он замолчал, хотя по выражению его лица было видно, что он по-прежнему недоволен тем, что его держат в неведении.

– А теперь, джентльмены, вы должны меня извинить. – Холмс отодвинулся от стола и снял салфетку. – Мне придется на короткое время вас покинуть. В деревне у меня есть одно дельце. Побудете с мисс Хантер до моего прихода, Уотсон?

– Э-э… да, разумеется, Холмс, – ответил я, застигнутый врасплох.

Чувствуя, что снова не вполне пользуюсь доверием у своего друга, я хотел напомнить ему о деле Лондон-Гарденс, но сдержался.

– Вернусь часа через два, – надевая ольстер, кинул Холмс на ходу.

После его ухода Гарднер, посчитав меня более уязвимым, опять предпринял попытку добыть хоть какие-нибудь сведения.

– Ну вы-то, доктор Уотсон, вы можете сказать мне, что случилось с Кэтрин Хантер?

– Мне нечего добавить к тому, что сказал Холмс, – твердо ответил я, ясно давая понять, что вопрос исчерпан.

Гарднеру ничего не оставалась, как смириться.

В комнату вошла его сестра, и я воспользовался этим предлогом, чтобы вернуться к своим обязанностям.

Мисс Хантер я застал крепко и спокойно спящей. Довольный, но усталый, я устроился в кресле у камина. Чтобы не заснуть, я наугад достал из книжного шкафа книгу и принялся читать. Это оказались чудесные морские рассказы Кларка Рассела, и вскоре я погрузился в мир парусных шхун, океанских бурь и кораблекрушений.

Через некоторое время мое чтение прервал стук в дверь. На пороге стоял Гарднер в сопровождении высокого молодого человека с широкими сутулыми плечами, круглым веснушчатым лицом и светлой копной непослушных волос. Его представили мне как доктора Коллинза.

– Весьма рад познакомиться с вами, доктор Уотсон, – произнес он тонким гнусавым голосом.

Глядя на него, я попытался сделать определенные умозаключения, используя методы моего друга. Кое-что было мне очевидно: Коллинз совсем недавно стал работать врачом полный рабочий день и, вероятно, это его первая практика – черный медицинский саквояж сиял и был практически новый. К больным доктор Коллинз ездил в основном в экипаже – ботинки у него были чистые. Но обтрепавшиеся манжеты рубашки и отсутствие пуговицы на сюртуке – такого не потерпела бы ни одна молодая жена – выдавало в нем холостяка.

Желтоватое веснушчатое лицо, голубые глаза, на тонких губах застыла неуверенная улыбка…

Мои наблюдения прервал Гарднер.

– Я объяснил доктору Коллинзу, что вы и мистер Холмс… – он замялся, подыскивая нужные слова, – взяли на себя присмотр за этой больной, но перед уходом доктор попросил позволения повидать свою пациентку.

– Если вы не возражаете, доктор Уотсон, – добавил Коллинз.

Я не знал, как Холмс отреагировал бы на эту просьбу, но почувствовал, что не могу препятствовать коллеге проведать больную, и кивнул в знак своего согласия.

– Должен признаться, я поражен тем, что мисс Хантер сегодня утром стало лучше, – с горячностью произнес Коллинз. – Вчера я опасался за ее жизнь. Признаюсь, ее болезнь совершенно обескуражила меня.

– Это ваша первая практика?

– Моя первая практика с полным рабочим днем. В прошлом году я окончил медицинский колледж и некоторое время работал ассистентом на приеме больных в Блумсберри.

Приятно было узнать, что некоторые из моих умозаключений оказались верными.

– Разумеется, эта практика моя только до возвращения доктора Мортимера. Я всего лишь его заместитель.

Я снова кивнул.

– Так могу я увидеть мисс Хантер? – спросил Коллинз, заглядывая мне через плечо.

– Да, конечно, но ей дали снотворное, и ее лучше не беспокоить.

Мы приблизились к кровати. При виде столь очевидных изменений в состоянии его пациентки Коллинз издал возглас удивления.

– Потрясающе! – воскликнул он. – Вы сделали ей еще одно переливание?

– Нет.

Коллинз взял девушку за руку.

– Что ж, пульс у нее практически нормальный. Можно узнать, какое лечение она получила?

Я не успел ответить на этот вопрос, поскольку меня опередил Шерлок Холмс. Я не слышал, как он вошел в комнату, и по удивленным лицам Коллинза и Гарднера догадался, что и они тоже.

– Боюсь, доктор Коллинз, в настоящее время мы не сможем обсуждать ни причину, ни метод лечения болезни мисс Хантер. – Шагнув вперед, он встал рядом с нами у кровати. – Я – Шерлок Холмс, – протягивая руку, сказал он.

– Рад познакомиться с вами, мистер Холмс. Сайлас рассказал мне о вашем участии в этом деле. Должен признаться, ваше имя ассоциируется у меня скорее с недугами общества, нежели с телесными хворями.

– Иногда их невозможно отделить друг от друга. Вы довольны состоянием вашей пациентки?

– Разумеется. Она так быстро пошла на поправку. Во время последнего визита к ней я почти не надеялся, что она проживет еще один день.

– Или ночь.

В ответ на загадочную реплику моего друга Коллинз нахмурил брови, однако Холмс, проигнорировав это, продолжал:

– Видели ли вы раньше нечто подобное?

Он осторожно повернул голову девушки на бок и указал на две отметины у нее на шее.

– Ах, это, – пробормотал Коллинз, придвинувшись ближе, чтобы лучше рассмотреть. – Да, они меня немного озадачили, но теперь, похоже, они проходят. – Он пожал плечами. – Я принял их за следы укуса какого-то животного, вероятно кошки.

– Возможно, – небрежно произнес Холмс. – Вы замечали похожие ранки на шее у Виолетты Маркэм?

Коллинз был явно ошарашен.

– Вы знаете о девице Маркэм?

Мой друг кивнул.

– Все это очень странно, мистер Холмс, но сейчас, после ваших слов, я действительно припоминаю, что на шее Виолетты Маркэм были аналогичные отметины. – Откинув голову и прищурив глаза, он напряженно что-то припоминал. – Да, теперь я этом уверен, – произнес он наконец. – Видит Бог, я и не думал, что здесь существует какая-либо взаимосвязь. Значит, эти отметины не просто случайные царапины от домашнего животного, а симптомы болезни?

– Или ее причины, – пробормотал Холмс.

– Кошка или собака здесь ни при чем. Могу за это ручаться, – заметил Гарднер. – Мы не разрешаем держать на территории академии домашних животных.

Коллинз досадливо мотнул лохматой головой.

– Каким же я был глупцом, что не заметил такой простой вещи прямо у себя под носом. Ах, я настоящий тупица!

– Даже если бы вы заметили повторное появление этих отметин, это никоим образом не помогло бы вам в излечении мисс Хантер, – проговорил я, пытаясь утешить молодого врача.

– Верно, доктор Уотсон, но это открыло бы новую область для исследований, которые могли бы приблизить меня к разгадке этого проклятого недуга. Ведь именно это и привело вас к вашему открытию? Джентльмены, вы должны сказать мне, из какого источника происходит это заболевание и чем вызвано появление этих странных ранок на шее.

– Вынужден повторить, что пока мы не можем обсуждать наши открытия, – холодно произнес Холмс. – Мы и сами по большей части находимся в неведении как относительно причины, так и относительно лечения этой болезни.

– Но эта девушка поправляется благодаря вашим заботам. Должно быть, вы нашли верный ключ к этой загадочной болезни. Нельзя же держать такие ценные знания при себе! – Коллинз повернулся ко мне с горящими от волнения глазами. – Доктор Уотсон, долг повелевает вам, как медику, делиться своим опытом с коллегами!

– Уважаемый сэр, – начал я, не вполне понимая, как ответить на этот страстный призыв, при условии что правдивый ответ совершенно исключается.

Холмс, видя мое затруднение, вмешался.

– Мы с Уотсоном не намерены держать в тайне скромные познания, которые сумели приобрести, изучая этот недуг. Не сомневайтесь, что, как только мисс Хантер полностью поправится, мы во всех подробностях посвятим общественность в наши изыскания, но до того времени будем придерживаться соображений конфиденциальности.

Слова моего друга, казалось, возымели на молодого врача самое странное действие. Широко раскрыв рот и дико вытаращив глаза, он прижал ладони к щекам.

– Боже мой! – сдавленным голосом произнес он.

Первое, что пришло мне в голову, это что у него начинается какой-то припадок. Сайлас Гарднер, молча стоявший поодаль, бросился вперед, предлагая Коллинзу стул, но тот отмахнулся.

– В чем дело, сударь? – отрывисто спросил Холмс.

– Отметины. Отметины на шее, – потерянно повторял Коллинз.

– Ну и что? – спросил я.

Чтобы прийти в себя, он запустил пальцы в копну светлых волос и вытер пот со лба обтрепанным носовым платком.

– Прошу прощения, джентльмены, – все еще тяжело дыша, извинился он. – Я в шоке. Только сейчас я понял, что у нас на руках еще одна жертва этого недуга.

Это откровение лишило нас с Холмсом дара речи. Я почувствовал, как на меня накатывает волна неодолимого отчаяния. Еще одна жертва! Круг зла опять расширяется…

– Объяснитесь, пожалуйста. – Холмс первым взял себя в руки, его лицо приняло обычное суровое выражение.

– Как я уже говорил, пока вы не обратили на это мое внимание, я не видел связи между небольшими ранками на шее и этой болезнью. – Помолчав, Коллинз горестно покачал головой. – Мистер Холмс, еще у одной моей пациентки есть похожие отметины на шее.

– Кто эта девушка?

– Милли Уайт. Она – младшая дочь Гэбриэла Уайта, фермера из Виксен-хайтс. Сегодня рано утром, очень расстроенный, он пришел ко мне в приемную. Очевидно, ночью она потеряла сознание и не сразу пришла в себя. Я пошел с ним на ферму взглянуть на девушку. Придя, я обнаружил, что она уже в сознании, но имеет очень сонный вид. Осмотрев ее, я решил, что причин для беспокойства нет. Она выглядела сильно изможденной, но для фермеров, живущих на пустошах, это в порядке вещей. Они не могут себе позволить нанимать работников, так что все члены семьи вынуждены подолгу работать. Я решил, что Милли просто переутомилась, и ничего больше. Ферма Уайта обширная и находится на отшибе; помимо работы, молодой девушке там нечем заняться. Все ее тело было в царапинах и небольших кровоподтеках, поэтому в тот момент я не придал особого значения двум маленьким ранкам у нее на шее.

– Вы считаете, что здесь налицо те же симптомы, что наблюдались у Виолетты Маркэм и Кэтрин Хантер? – спросил Холмс.

Коллинз энергично кивнул.

– Силы небесные, – простонал Гарднер, плюхнувшись в кресло. – Я стал подумывать, что наши беды позади, а теперь получается, мы имеем дело с эпидемией.

– Эпидемия? Нет, просто вероятность еще одного случая заболевания, – сказал Холмс. Слова эти, по-видимому, должны были послужить некоторым утешением для Гарднера, однако лицо Холмса оставалось мрачным. Он повернулся к Коллинзу. – Полагаю, нам с Уотсоном следует взглянуть на эту девушку.

– Правда, мистер Холмс? Я был бы вам очень признателен.

Молодой врач взял руку моего друга и с чувством потряс ее.

– Да. Пожалуй, мы поедем прямо сейчас.

Через полчаса мы с Холмсом в сопровождении Коллинза уже сидели в докторской линейке, направляясь на ферму Уайта в Виксен-хайтс. Мрачный и унылый Сайлас Гарднер остался присматривать за мисс Хантер.

Мне хотелось подробно обсудить с Холмсом случай с очередной жертвой. Неужели в округе появился второй вампир? Или же Дракула, лишившись прежнего источника жизненных сил, прошлой ночью искал крови в других местах? Если так, получается, что мы имеем косвенное отношение к тому, что в расширяющийся круг зла втянуто еще одно невинное создание. Однако этому разговору мешало присутствие Коллинза. Я был уверен, что Холмс не собирался посвящать его в истинное положение вещей, поэтому мы всю дорогу беседовали на малозначащие темы.

Коллинз спокойно управлял лошадями, их копыта оставляли глубокие следы в гладкой заснеженной дороге, ведущей к Виксен-хайтс. Вокруг нас подобно белой смятой скатерти, сверкающей на солнце, раскинулся сельский пейзаж. Вересковая пустошь на глазах преобразилась, даже зазубренные вершины скал смягчились под покровом снега.

Холмс, почти не открывавший рта во время путешествия, при виде пейзажа вдруг расчувствовался, и, когда мы достигли одной из высших точек пути, с которой открывался вид на широкий белый простор пустоши, заговорил.

– Тонкий покров красоты, а – Уотсон? – в задумчивости произнес он. – Великая Гримпенская трясина кажется сейчас столь же невинной, как и окружающая нас твердая земля. Непостижимо, как Природа всеми своими гранями отражает то, что присуще человеческому роду, ибо нас часто вводит в заблуждение невинный внешний вид человека и мы не подозреваем о его лживости, скрытой за безупречной внешностью. – Он улыбнулся, не разжимая губ. – «Повсюду лег бескровный свежий снег».

– Вот он! – раздался тонкий скрипучий голос Коллинза.

Он остановил лошадей и указал вперед. На склоне холма показались очертания низкого каменного дома.

– Скоро нам придется выйти из экипажа и пойти по тропинке, – прокричал наш компаньон.

Он вновь подстегнул лошадей, копыта которых увязали в снегу.

Мы ехали еще минут пять и остановились у поломанных ворот, перегораживающих дорогу. Здесь мы вышли из линейки и направились к фермерскому дому – Коллинз впереди, за ним Холмс с саквояжем Ван Хельсинга и я последним.

Глубокий снег доходил нам до щиколоток, сильно затрудняя ходьбу. Мы, то и дело спотыкаясь, добрели до двора фермы с открытыми всем ветрам усадебными постройками. Дом был несколько защищен от снегопадов множеством флигелей, но тем не менее на всем лежал незапятнанный снежный покров.

Место казалось на удивление пустынным. Тишина казалась гнетущей, и мне стало не по себе. Коллинз громко постучал в грубую деревянную дверь и позвал хозяев, но ответа не было. Мы обменялись озадаченными взглядами.

– Не нравится мне это, – нахмурившись, сказал Коллинз. – Пожалуй, надо войти. – Отступив от двери, он обратился к моему другу: – Не возражаете пойти первым, мистер Холмс, раз уж у вас больше, чем у меня, опыта с этой болезнью?

Холмс коротко кивнул.

– Пойдемте, Уотсон, – сказал он.

Резко толкнув дверь, он открыл ее и исчез в доме. Я пошел вслед за ним.

Войдя, я был поражен – дом был не только пустынным, но и брошенным. В длинном низком помещении, где мы стояли, не было мебели и предметов утвари, со стен свисали куски штукатурки, и по голому каменному полу расползались зеленые щупальца плесени. Дневной свет сочился через закопченные оконца, опутанные паутиной. В камине скопилась сажа и угольная пыль, и комната пропиталась сыростью и запахом гнили. Было совершенно очевидно, что в этой усадьбе не жили уже много лет.

Я повернулся к Холмсу, но на его лице не отразилось никакого удивления.

Дверь за нами захлопнулась, и я резко обернулся, оказавшись под дулом пистолета. Подняв глаза, я увидел веснушчатое лицо Коллинза, скривившееся в злобной ухмылке.

– Жаль вас разочаровывать, – усмехнулся он, – но, как видите, здесь никого нет.

Сразу стало ясно, что не было никакой семьи Уайтов, и, что более существенно, не было очередной «жертвы». Все это были уловки Коллинза, с помощью которых он заманил нас в этот заброшенный дом, подальше от Кэтрин Хантер. Нас с Холмсом совершенно одурачили, и мы попали прямо в ловушку. Пока мне не была ясна конечная цель хитроумных махинаций Коллинза, но теперь я понимал, что он наш враг и что мы в большой опасности. Медленно и осторожно я достал пистолет из кармана пальто.

– На вашем месте я не стал бы этого делать, – холодно произнес Коллинз, взводя курок пистолета.

При этом, к моему величайшему изумлению, Шерлок Холмс расхохотался. На миг лицо Коллинза омрачилось, но вскоре он взял себя в руки.

– Приятно видеть, что великий сыщик может позволить себе быть легкомысленным, даже когда его одурачили. Весьма привлекательная черта характера.

– Должен извиниться за смех на пике этого драматического момента, – широко улыбаясь, произнес Холмс, – но, боюсь, мне придется несколько преждевременно опустить занавес в вашей нелепой мелодраме. – Он говорил легко и непринужденно. – Понимаете, дорогой мистер Коллинз, меня ни на миг не ввела в заблуждение ваша нехитрая шарада.

– Что вы имеете в виду?

Теперь в голосе Коллинза слышались тревожные нотки, и он с беспокойством нахмурил брови.

– Только то, что я с самого начала знал – вы обманщик и ваша цель – привезти нас сюда и заманить в ловушку.

– Откуда вы могли об этом узнать?

Холмс продолжал:

– Не стану задерживаться на вашем утверждении, что вы не отдавали себе отчета в значимости или похожести ранок на шеях Виолетты Маркэм и Кэтрин Хантер. Даже неспециалист, проведя лишь беглый осмотр, не мог бы не заметить столь элементарных параллелей в их состоянии. А поскольку вы, как практикующий врач, занимались обеими девушками, ваше утверждение представляется абсурдным. Но, если даже допустить, что я принял это весьма сомнительное утверждение, были и другие моменты, доказывающие ваш обман.

– Например? – разгневанный и напуганный одновременно, отрывисто спросил Коллинз.

– Начнем с ваших ботинок.

Коллинз в недоумении скользнул взглядом по своим ботинкам.

– Только они одни говорят мне, что этим утром вы не посещали одинокую, затерянную в снегах усадьбу. Будь вы там, и ваши ботинки не оставались бы такими начищенными, а края брюк – такими сухими и отутюженными, как в тот момент, когда вы приехали в академию.

Снег выдал вас вот еще в чем. Он выпал только на рассвете, и неисхоженные тропинки и двор фермы ясно говорили о том, что сегодня никаких посетителей здесь не было. Мало того, из здания тоже никто не выходил, что совсем необычно для работящей семьи, которая могла бы здесь жить.

Как только я заметил фермерский дом с дороги, стало очевидно, что он необитаем. Думаю, даже самый прижимистый крестьянин в такой холодный зимний день разжег бы огонь, и тогда из трубы поднимался бы дым.

Коллинз уставился на Холмса тяжелым взглядом. Видимо, его поразило объяснение моего друга.

– Что ж, признаю, в уме вам не откажешь, Холмс, – вымолвил он наконец. Постепенно к нему возвращалась уверенность, и на губах заиграла надменная улыбка. – Тем не менее не так уж вы умны. – Он наставил на Холмса пистолет. – Вы все же попались в мою ловушку.

– Да, верно – я вам немного подыгрывал, но, понимаете, я был вынужден это сделать – ведь вы мое единственное связующее звено с Дракулой, и я рассчитываю на то, что вы приведете меня к нему.

Теперь пришла моя очередь изумляться. Я понимал, что Коллинз – наш враг и хочет навредить нам, но мне не приходило в голову, что он пособник Дракулы.

– Я знал, что у графа должен быть в этой округе по крайней мере один союзник из смертных, который в конце концов явится и попытается меня уничтожить. – Холмс кивнул Коллинзу. – Ваш выход на сцену был стремительным.

Глаза Коллинза горели, и рука его дрожала от ярости. Я опасался, что, не сдержавшись, он выстрелит из пистолета.

– Откуда вы узнали, что я служу моему повелителю? – прорычал он.

– Нельзя недооценивать противника, Коллинз, в особенности если это Шерлок Холмс. Вы оставили массу улик, указывающих на вашу связь с графом Дракулой. Утром, когда вы были в академии, я взял на себя смелость и обследовал вашу линейку. Я обнаружил под брезентом в задней части большой заступ, которым вы, без сомнения, пользовались для того, чтобы вырыть укрытия для гробов, припрятанных в округе для вашего повелителя. Следы земли на заступе наглядно показали мне, на каких участках пустоши вы трудились. Уверяю вас, что заступ сам по себе вряд ли послужил бы такой уж убийственной уликой, но я нашел также несколько щепок грубой темной древесины того сорта, что использовалась для сооружения тех адских гробов, которые Дракула переправлял в нашу страну. Вчера мы с Уотсоном наткнулись на пустоши на один из этих гробов, и вот что я там нашел. – Холмс протянул руку с раскрытой ладонью, на которой лежала блестящая черная пуговица. – Полагаю, ваша – на вашем сюртуке одной не хватает.

– Очень умно. Право, очень умно, – в раздражении проговорил Коллинз. – Вы, конечно, правы – граф Дракула мой повелитель, и я служу ему верой и правдой. Меня избрали, и вскоре он позволит мне стать одним из его бессмертных последователей. Он – всемогущий повелитель, чья власть простирается на многие столетия.

В голосе Коллинза ощущался лихорадочный трепет.

– Где сейчас ваш господин? – спокойно спросил Холмс.

– Он за вашей спиной! – прокричал наш противник.

Я инстинктивно повернулся назад, но мой взгляд наткнулся на пустую тихую комнату. Коллинз истерически захихикал.

– Прошу прощения за то, что напугал вас, доктор Уотсон, – пробубнил он.

По лицу его промелькнула гнусная ухмылка.

– Где Дракула? – снова спросил Холмс.

Голос Холмса звучал уверенно и спокойно, но в нем слышалась угроза, отрезвившая Коллинза.

– Вам не терпится узнать, а – Шерлок Холмс? К несчастью, вы ляжете в могилу, так и не узнав. У меня задание вас убить.

Проигнорировав эту угрозу и направленный ему в сердце пистолет, Холмс продолжал непринужденно выспрашивать Коллинза.

– Когда Дракула впервые пришел к вам?

На лице молодого врача отразился восторг.

– Он воззвал ко мне из тьмы, и я ощутил рядом его благостное таинственное присутствие. Я услышал его повеления. Он сказал, что я ему нужен и что он берет меня в услужение. Он обещал мне вечную жизнь.

– Вам предстояло стать его стражем?

– Да.

– Защищать его в дневное время?

– Да.

Говоря, Коллинз, казалось, впадает в транс. Я подумал, что настал удобный момент, чтобы броситься вперед и скрутить его, но Холмс, догадавшись о моем намерении, покачал головой.

– Где сейчас лежит ваш повелитель? – спросил он Коллинза.

В сумеречном свете вновь блеснули глаза нашего врага, и на смену мечтательному выражению пришла саркастическая ухмылка.

– В темном тепленьком местечке, Шерлок Холмс, – нараспев произнес он. Чувствовалось, что весь он напряжен. – Он лежит глубоко под землей. Скоро вы с другом окажетесь там же.

Он направил пистолет в сердце Холмса и спустил курок.

 

Глава девятнадцатая

Неудачный выстрел

В ожидании оглушительного треска пистолетного выстрела я непроизвольно вздрогнул, однако раздался лишь негромкий щелчок.

Холмс разразился смехом, а Коллинз с выражением замешательства на лице повторно нажал на курок, но с тем же отрицательным результатом.

– Не только ваш повелитель обладает всемогуществом, Коллинз, – стараясь подавить веселость, ухмыльнулся Холмс. – Я не удосужился сообщить вам, что, осматривая ваш экипаж, обнаружил также пистолет, который вы столь проворно переместили себе в карман во время нашего путешествия. Я извлек из него все пули. – Запустив руку в карман пальто, Холмс вытащил шесть гильз и небрежно бросил их на пол. – Теперь игра, дорогой мой сударь, действительно окончена.

Коллинз был одновременно потрясен и разгневан. Несколько мгновений он сердито смотрел на Холмса широко открытыми глазами, а затем его ярость вылилась в бешеный крик. После чего он с неожиданным проворством похватал с пола гильзы и бросился к двери.

– Черт бы вас побрал, Холмс! Будьте вы прокляты! – неистово прокричал он. Подняв с пола большой камень, с силой запустил его в Холмса, а потом выскочил на снег.

Холмс увернулся от снаряда, который с глухим стуком ударился об пол, не причинив вреда.

– Пошли, Уотсон, нельзя дать ему уйти. Он должен привести нас к Дракуле.

Мы выбежали из дома как раз вовремя и увидели, как Коллинз со всех ног бежит к вересковой пустоши позади фермы.

Погнавшись следом, мы в несколько прыжков одолели двор фермы и перелезли через отвесную шестифутовую стену. Спрыгнув с другой стороны, мы утонули в сугробе пушистого снега, в некоторых местах доходившего нам до пояса. Двигаться вперед было трудно, и дело шло медленно. На несколько мгновений наша добыча ускользнула из виду. Был виден лишь белый холмистый простор пустоши. Но тут Холмс заметил его.

– Вот он! – прокричал Холмс, указывая в направлении движущейся темной точки примерно в двухстах ярдах впереди.

Удвоив усилия, мы продолжали пробиваться дальше. Когда мы добрались до более возвышенного места, где снег лежал равномерно, двигаться стало немного легче. Постепенно мы стали нагонять нашу добычу.

Вытащив из кармана револьвер, я остановился, прицелился и выстрелил. Коллинз на краткий миг припал к земле, а затем вновь пустился бежать.

– Осторожно, Уотсон, – предупредил Холмс. – Наш беглец нужен нам живым.

Коллинз, добравшись до группы валунов, укрылся там и, перезарядив оружие, выстрелил в ответ. Я услышал громкий хлопок, и мимо наших голов просвистела пуля. Мы с Холмсом пригнулись, продолжая двигаться вперед. Прогремел следующий выстрел, и прямо перед нами пуля взрыхлила снег.

– Стойте, Уотсон, – свистящим шепотом приказал Холмс, пригибая меня к земле. – Мы сейчас в пределах его досягаемости, и без нормального прикрытия мы для него хорошие мишени.

Некоторое время мы лежали, зарывшись в холодный снег и ожидая дальнейших действий Коллинза, но ничего не происходило – все было тихо и спокойно. Я знал, что у Коллинза осталось четыре пули, и, пока он их не израсходует, нам с Холмсом не стоит пытаться добраться до него. Я подумал, что, если бы смог напугать его близкими выстрелами, это подтолкнуло бы его к ответным, истощив, таким образом, его боеприпасы.

Я сфокусировал взгляд на валунах и стал пристально наблюдать. Через некоторое время я на какой-то миг увидел беглеца, который переместился в другое место. Для меня этого оказалось достаточно, чтобы взять его на мушку, и я выстрелил. Вслед за хлопком от выстрела, эхом разнесшимся вокруг, раздался крик боли.

– Думаю, вы его подстрелили, – сказал Холмс, однако радости в его голосе не было.

Я застыл в изумлении, никак не ожидая, что попал в Коллинза с такого расстояния и из такого положения.

– Пригнитесь, – прошипел Холмс. – Возможно, он притворяется.

Я опустился рядом с другом, и мы некоторое время выжидали, но из-за валунов не слышно было ни звука.

– Пошли, – сказал наконец Холмс, – надо посмотреть.

Все так же пригибаясь к земле, мы быстро подошли к группе валунов. Ползком передвигаясь вокруг валунов, мы обнаружили бездыханное тело Коллинза. Он лежал на спине, сжимая в вытянутой руке пистолет и уставившись широко открытыми глазами в небеса. Из центра его лба на нас сердито смотрел третий темный глаз. Из раны по голове стекала тонкая струйка крови, орошая светлые волосы и растекаясь по снегу розовым пятном.

Холмс застонал, и лицо его вспыхнуло от гнева.

– Уотсон! Уотсон! Уотсон! – воскликнул он, стискивая кулаки и в отчаянье потрясая ими.

– Мне очень жаль, – смущенно пробормотал я. – Я не собирался его убивать. Я хотел лишь заставить его израсходовать все патроны.

Последовала долгая неловкая пауза, во время которой Холмс пытался обуздать свои эмоции.

– Не так уж вы в этом виноваты, – вымолвил он наконец. – Просто вы сделали то, что считали нужным. – Он печально покачал головой, с горечью добавив: – Если бы только вы его не убили.

– Просто это был удачный выстрел, – с запинкой произнес я.

– Скорее уж неудачный, – саркастически заметил Холмс. – Он дорого нам стоил. Мы потеряли единственную нашу связь с Дракулой.

Он опустился перед телом на колени и стал обыскивать одежду в поисках улик. Я стоял рядом, чувствуя себя подавленным и беспомощным. Небо вновь потемнело, и ветер усилился, предвещая угрозу очередной снежной бури.

Холмс поднялся и отряхнул снег с пальто.

– Есть что-нибудь? – спросил я.

К моему огорчению, он покачал головой.

– Ничего такого, о чем я бы не знал.

Мне стало совсем не по себе, и я испустил тяжелый вздох.

– Пошли, – устало произнес Холмс, – нельзя поддаваться этой неудаче.

Мы уже собирались направиться к экипажу, когда вдруг произошло нечто, заставившее нас замереть на месте. Из горла Коллинза раздались тихие булькающие звуки. Мы в изумлении уставились на мертвеца и увидели, что на его красных губах пенится слюна, смешанная с кровью. А потом из открытых уст трупа с ужасающей четкостью с нами заговорил чей-то голос. До сего дня лишь однажды я слышал эти глубокие, богатые, размеренные модуляции, зная, что никогда их не забуду. Это был голос графа Дракулы.

– Не радуйтесь своей мелкой удаче, Шерлок Холмс, – произнес голос. – Вам еще предстоит узнать о моей победе. Жизнь за жизнь – таково мое правило. Я вновь одержал победу и не успокоюсь, пока моя власть не разнесется надо всем сущим.

 

Глава двадцатая

Превосходство Дракулы

Мы в ужасе слушали слова, исторгаемые устами трупа Коллинза. Наконец голос замер, а над пустошью по-прежнему разносился лишь вой ветра. Эти звуки, казалось, тоже насмехаются над нами, над смертностью человека и, пожалуй, над нашими напрасными надеждами уничтожить того, кто обладает способностью говорить из могилы устами мертвеца. Мы так и не осознали в полной мере все дьявольское могущество Дракулы.

– «Вновь одержал победу»! – воскликнул Холмс, повторяя слова Дракулы. – Боже правый, Уотсон, вы понимаете, что это значит?

– Кэтрин Хантер, – робко произнес я.

– Боюсь, что так. Нам надо незамедлительно вернуться в академию. Впереди еще несколько дневных часов. Будем надеяться, угроза этого изверга не исполнится до наступления ночи.

К тому времени, как мы добрались до экипажа, начался сильный снегопад, что затруднило нашу обратную поездку в академию Гарднера. Налетавший шквалами ветер и снег пугали лошадей, и Холмс с трудом управлялся с вожжами.

Большую часть путешествия я молчал, подавленный своей причастностью к смерти Коллинза. И хотя я пытался утешить себя тем, что это произошло скорее случайно, чем умышленно, мне было не избавиться от чувства вины. Я раз за разом прокручивал в уме все происшествие с Коллинзом и наконец решился попросить Холмса прояснить одну вещь, которая меня озадачивала.

– Холмс, если вы знали, что Коллинз в сговоре с Дракулой, то почему позволили ему отвезти нас к Виксен-хайтс? – спросил я, перекрикивая шум ветра и грохот линейки.

Не отрывая взгляда от дороги, Холмс дал мне ответ.

– Тому две причины, Уотсон. У меня была слабая надежда, что он приведет нас к логовищу своего господина. Но когда это не удалось, я подумал – если мы позволим Коллинзу считать, что он успешно облапошил нас, нам будет проще выведать у него местонахождение места упокоения графа. Вы ведь знаете, насколько словоохотливы бывают эти эгоисты, когда чувствуют свое превосходство.

– Не корите себя, старина. Я тоже в ответе за смерть Коллинза, потому что недооценил власть Дракулы над этим человеком. Мне следовало принять меры предосторожности. Так или иначе, все это позади. Я лишь надеюсь, мы успеем предотвратить грядущие бедствия.

Я не ответил, и мы оба погрузились в молчанье.

Хотя сумерки еще не наступили, но предвещающее бурю небо совершенно потемнело, и я с большим облегчением разглядел впереди огоньки Кумб-Трейси. Несколько минут спустя мы уже подъезжали к академии. Холмс спрыгнул с подножки экипажа и бросился в дом, поспешив в комнату больной, а я за ним следом.

Подойдя к двери, он распахнул ее. Потом замер на пороге комнаты, и я услышал вопль отчаяния. Посмотрев вперед, я увидел причину его мук. Кровать, в которой несколько часов назад мы оставили Кэтрин Хантер, была пуста и девушки нигде не было видно.

– Этот изверг похитил ее.

– Но как? – с запинкой спросил я.

Нигде не было видно следов вторжения или борьбы, все оставалось таким, как перед нашим уходом.

– Именно это я и собираюсь выяснить, – разгневанно произнес Холмс.

Развернувшись, он направился в кабинет Гарднера и без стука вошел.

Директор академии сидел за письменным столом, изучая какие-то бумаги. Единственным источником освещения в комнате, помимо камина, была настольная лампа, свет от которой бросал резкие тени на одутловатое лицо Гарднера. При нашем неожиданном появлении он поднял взгляд с выражением крайнего удивления.

– Холмс, – с изумлением произнес он, глядя на нас расширенными глазами.

– Где она? – строго спросил мой друг.

Казалось, Гарднер был совершенно озадачен этим вопросом и в растерянности посмотрел на нас.

– Где девушка, Кэтрин Хантер?

Холмс угрожающе навис над Гарднером, голос его перешел в зловещий шепот.

Наконец к Гарднеру вернулся дар речи, но сказанное им привело нас в замешательство.

– Вам должно быть лучше, чем мне, известно местонахождение девушки. Ведь вы за ней посылали.

– Посылали за ней? – в изумлении повторил я.

– Да, – размеренно ответил он.

По изменчивому выражению его глаз видно было, что в голове у него зреют тревожные подозрения.

– Лучше бы вы объяснились, – спокойно произнес Холмс.

– Вы… вы не посылали за ней?

Холмс покачал головой.

Гарднер, дико тряся головой, стал ловить ртом воздух.

– Не понимаю. Если вы за ней не посылали, то кто же? Что, во имя всего святого, происходит?

Он попытался встать с кресла, но Холмс удержал его.

– Расскажите нам, что произошло со времени нашего отъезда с доктором Коллинзом.

– Рассказывать особенно нечего, – начал Гарднер. – Примерно через час после вашего отъезда пришел какой-то человек и сказал, что у него есть сообщение от вас.

– Этот человек – уродливый карлик с одним глазом?

– Да. Да, он. Он сказал, что вы с доктором Коллинзом договорились, чтобы Кэтрин забрали отсюда в частную лечебницу в Эксетере, где она пройдет специальный курс лечения. Я должен был разрешить ему взять ее на попечение, чтобы он без промедления отвез ее туда.

– И вы ему поверили? – недоверчиво воскликнул я.

– У меня не было оснований сомневаться в его словах, – с негодованием ответил Гарднер.

Поразмыслив, я решил, что это правда. Окажись я в подобных обстоятельствах, и располагая ограниченной информацией, как Гарднер, я тоже счел бы историю карлика весьма убедительной.

– Мы подняли Кэтрин, – продолжал он, – и, хорошенько укутав ее, усадили в экипаж, в котором приехал карлик. А теперь, мистер Холмс, ради бога, расскажите, что здесь происходит. Если вы не посылали за мисс Хантер, тогда кто же этот человек и почему он сказал, что действует по вашим приказаниям?

Мне почти не доводилось наблюдать, чтобы мой друг лишался дара речи, но в этом случае он был совершенно ошарашен. Что он мог бы сказать Гарднеру? Он так долго избегал правды, что, изложив теперь реальные факты этого дела, он бы только смутил и насторожил Гарднера, окончательно подорвав к себе доверие.

В конце концов Холмс ответил.

– В этом деле есть кое-какие подробности, которые я от вас утаил. Как вы понимаете, не из эгоистических или иных побуждений, но чтобы уберечь вас и ваш рассудок.

– Мой рассудок?

– Верно. И я вынужден сохранять эту секретность. – Гарднер хотел вмешаться, но Холмс жестом поднятой руки призвал его к молчанию. – Я понимаю, как вам трудно смириться с этим, но поверьте, если бы я считал, что это хоть чем-то помогло бы вам или Кэтрин Хантер, то без колебаний посвятил бы вас во все подробности этого жуткого дела. Достаточно сказать, что некоторые аспекты болезни мисс Хантер не чисто медицинские, но несут в себе вред иного рода – вред для души и рассудка человека. Доктор Коллинз также стал жертвой этого пагубного влияния, что в конечном счете привело его к гибели.

– Что? – На этот раз Гарднер все-таки поднялся на ноги. – Вы хотите сказать, Коллинз мертв?

Холмс кивнул.

– Он был просто «подсадной уткой», с помощью которой нас выманили из дома, и, таким образом, настоящий агент этой болезни смог прибрать ее к рукам.

– Вы имеете в виду карлика?

– Нет. Он тоже еще один прислужник, выполняющий приказания. Злодей, которого мы разыскиваем, намерен погубить мисс Хантер, продолжая инфицировать ее своей заразой. Наша задача – найти и уничтожить его, пока ему это не удалось.

Холмс умолк, и лицо Гарднера побелело.

– Боюсь даже подумать, – снова садясь, молвил он с дрожью в голосе, – боюсь прислушиваться к тому, что подсказывает мне воображение.

Его пальцы непроизвольно потянулись к шее, легко касаясь яремной вены.

– Постарайтесь избавиться от подобных мыслей и гоните от себя этот кошмар. С благодарностью смиритесь с тем, что никогда не узнаете таинственную правду относительно болезни Кэтрин Хантер. Это бремя, предназначенное для нас.

Несколько мгновений Гарднер хранил молчание, потом глубокие складки на его лице постепенно разгладились, плотно стиснутые губы разжались. Он кивнул, словно соглашаясь с мудростью слов моего друга.

– Храни вас Господь, – произнес он еле слышным голосом.

– А теперь нам пора. Надежды почти не остается, да и времени в обрез.

– Полагаю, ему все известно, – сказал я Холмсу после того, как мы вышли из комнаты.

– Да, пожалуй, но он едва ли смог бы ясно изложить свои мысли. Это скорее чувствуется, чем понимается. – Холмс вздохнул. – Однако Гарднер должен волновать нас меньше всего, Уотсон. Очевидно, тип, который увез девушку, не кто иной, как Мейнстер, ученик Дракулы, – о нем нам говорил Ван Хельсинг. Именно этот карлик занимался отправкой ящиков из Трансильвании. Без сомнения, сейчас он спешит к господину со своим ценным грузом.

– Что же нам делать, черт побери?

– Сейчас Дракула имеет над нами превосходство, Уотсон. Мы утопающие, поэтому должны хвататься за соломинку. Для нас остается одна благоприятная возможность.

– Какая же?

– Врачебная приемная Коллинза – там мы сможем отыскать какие-нибудь зацепки, которые приведут нас туда, где Дракула вершит суд.

Когда мы в очередной раз отважились выйти на холодный вечерний воздух, темное небо, с которого не так давно валил снег, было испещрено звездами. Тем не менее на душе у меня было тяжело. Как ни старался, я не мог отделаться от мысли, что граф Дракула одержал над нами победу.

 

Глава двадцать первая

Главный ключ к разгадке

Коллинз пользовался приемной доктора Мортимера, находившейся в деревне Гримпен, милях в шести от Кумб-Трейси. Туда мы и поспешили, выйдя из здания академии.

Пока мы ехали по заснеженной местности, освещаемой луной, я не мог отделаться от чувства, что наша поездка окажется бесполезной. Наверняка к этому времени девушка уже была в лапах Дракулы, а значит, потеряна для нас. Вероятно, он уже собирается покинуть эти места. А если он окажется вдали от вересковых пустошей, нам едва ли удастся вновь напасть на его след. Я держал эти мысли при себе, но чувствовал, что Холмс догадывается, о чем я думаю.

После примерно часовой езды мы остановились около приемной Мортимера, небольшого серого строения, стоявшего на пригорке в конце центральной улицы Гримпена. В отличие от окружающих домов, его окна не горели приветливыми огоньками. Этот дом стоял темный и молчаливый.

– У нас нет времени для соблюдения внешних приличий, – заявил Холмс, подергав входную дверь и найдя ее закрытой.

Отойдя немного назад, он поднял ногу и с размаху ударил подошвой по двери. Послышался сухой треск – это раскололась старая древесина около замка, и дверь распахнулась.

Быстро, как только могли, мы методично прочесали все здание в поисках хоть какой-то улики, хоть какого-то указания на то, где мог скрываться граф Дракула. Дело это оказалось неблагодарным. Нашлось удивительно мало следов обитания Коллинза в этом доме – немного потрепанной одежды в шкафу, незаправленная постель, несколько немытых тарелок в кухонной раковине и пара башмаков, густо заляпанных засохшей грязью.

Искали мы почти час и не нашли ничего существенного. Непомерно усложняло нашу задачу то, что мы в точности не знали, что именно ищем.

Холмс никак не мог уйти из врачебного кабинета. Сначала мне показалось, что в этой комнате почти невозможно найти улики, однако после проведения ее тщательного осмотра я стал надеяться, что ошибаюсь. Закончив придирчивый осмотр, мой друг с унылым видом опустился в кресло, угрюмо уставившись в пол. Лицо его выражало тревогу и усталость. Он не привык нести бремя поражения.

Я стоял подле него, чувствуя себя беспомощным и испытывая раскаяние, снова виня себя в смерти Коллинза. Тут я увидел, что Холмс резко подался вперед, уставившись в пол у стены, рядом с местом, где он сидел. Его глаза загорелись от возбуждения, и он, опустившись на колени, принялся пристально исследовать ковер с помощью лупы.

– Что-нибудь нашли? – с надеждой в голосе выкрикнул я.

– Думаю, да, – пробубнил он. – Видите на ковре эти четыре маленьких отпечатка?

Опустившись на колени рядом с Холмсом, я посмотрел туда, куда он указывал. У стены я заметил четыре небольших круглых отпечатка, образующих углы невидимого четырехугольника размером около пяти футов на три.

– Что вы об этом думаете? – спросил он.

– Похоже, здесь что-то стояло – какой-то тяжелый предмет мебели.

– Превосходно, Уотсон. И, что бы это ни было, оно стояло здесь какое-то время. Если рассмотреть эти выемки более тщательно, можно заметить, что в них ковер гораздо светлее и чище, чем на соседних участках, а это указывает не только на то, что этот предмет стоял здесь долго, но и на то, что его передвинули недавно.

– Передвинул Коллинз, вы хотите сказать?

– Точно. Теперь возникают вопросы – что здесь стояло, и еще более важно – какова была цель перемещения?

Холмс изучил обстановку комнаты, и его взгляд остановился на высоком массивном книжном шкафе, стоящем у противоположной стены.

– Вот оно, старина, – воскликнул он. – Вот ваш тяжелый предмет мебели. – Он подошел к книжному шкафу и некоторое время рассматривал его. Потом его лицо расплылось в широкой улыбке, и он радостно захлопал в ладоши. – Ну конечно, – ликующе произнес он. – Теперь, Уотсон, если вы будете так добры и поможете мне отодвинуть этого монстра от стены, мы увидим, верны ли мои умозаключения.

Ухватившись за шкаф с двух сторон, мы с огромным трудом сумели отодвинуть его фута на два от стены. Заглянув за шкаф, Холмс издал радостный возглас.

– Посмотрите, Уотсон, вот зачем Коллинз передвинул сюда эту штуковину, – сказал он, указывая на дверь в стене, полностью закрытую громоздким шкафом. – Он хотел спрятать этот секрет от надоедливых глаз вроде наших.

Протиснувшись за шкаф, Холмс толкнул дверь, за которой открылся лестничный пролет, пропадающий во тьме.

– Эта лестница ведет, вероятно, в помещение под домом. – Он рассмеялся. – Игра продолжается, Уотсон.

Холмс захватил из кабинета масляную лампу, и мы начали спускаться по узким каменным ступенькам, ведущим в черную пустоту. Лампа давала столь скудный свет, что мы видели лишь на несколько футов вперед. Воздух становился заметно холоднее и ощущался на лице как чье-то липкое дыхание.

Наконец мы дошли до самого низа, оказавшись, вероятно, в погребе для хранения продуктов. Холмсу удалось найти два ржавых газовых рожка и зажечь их. В мерцающем зеленоватом свете мы принялись рассматривать то, что нас окружало. Вдоль стен погреба шли две стойки – на одной тиски и разбросанные инструменты – это был, вероятно, верстак плотника; на стене над ним висела большая пила для пилки дров. На другой стойке стояли четыре большие медицинские колбы с какой-то темной жидкостью. Но наше внимание было сразу приковано к центру погреба, ибо там стояли бок о бок два гроба, точно таких же, как тот, что мы нашли на пустоши. Один был открыт и пуст, если не считать тонкого слоя сухой почвы на дне. Другой был закрыт.

– Еще одно из святилищ Дракулы! – воскликнул я.

– Да, – согласился Холмс. – Нам следует стерилизовать эти гробы, чтобы не допустить их дальнейшего использования. – Он досадливо выдохнул. – В спешке я оставил в экипаже саквояж Ван Хельсинга с распятиями. Придется за ним вернуться.

Он взял лампу и стал подниматься по ступеням.

Оставшись один в погребе, я вдруг осознал, что здесь ужасно холодно. Я поежился и резко выдохнул, видя, как мое дыхание выходит клубами белого пара. Потом неловко подошел к столу с медицинскими колбами и, вынув пробку из одной, окунул кончик пальца в темную вязкую жидкость и понюхал. После чего с отвращением отвернулся – это была кровь. Я представил себе, что в этих колбах содержится нечто вроде неприкосновенного запаса для графа. Когда он не в состоянии насытиться теплой кровью живого существа, то вынужден восстановить силы с помощью этого запаса. Одна только мысль о таких омерзительных привычках вызвала у меня приступ тошноты, повергнув в дрожь.

Огромным усилием воли я попытался унять дрожь, а затем мое внимание привлекло что-то другое. Мне показалось, что в гнетущей тишине я услышал слабый царапающий звук. Я стал внимательно прислушиваться и вновь различил тот же звук. Постепенно он становился громче, и я смог установить его источник. К своему ужасу, я понял, что звук исходит из закрытого гроба.

Я приблизился. Сомнения не оставалось – жуткое ритмичное царапание исходило из гроба. Было очевидно, что там находится кто-то или, скорее, что-то и оно пытается выбраться наружу. С каким-то необычным спокойствием я осмотрел крышку гроба, убедившись, что она накрепко приколочена гвоздями.

А затем я услышал нечто такое, отчего у меня едва не остановилось сердце – нечто, до сих пор являющееся мне в ночных кошмарах. Это был голос – приглушенный, стенающий голос. Голос из гроба. Оцепенев от ужасного предчувствия, я услышал его вновь, услышал еле различимые слова:

– Помогите. Помогите.

Слова замерли в студеной тишине погреба, а я, пригвожденный на месте страхом и любопытством одновременно, продолжал в изумлении смотреть на грубый деревянный гроб.

– Помогите, – вновь послышался зов, на этот раз громче и настойчивей.

Я бросил взгляд в сторону лестницы, но Холмса не было ни слухом ни духом. Что мне было делать? Вопрос сверлил мне мозг, и я был скован нерешительностью.

– Пожалуйста, выпустите меня, – раздавался жалобный призыв.

В голосе было что-то знакомое – как призрачное напоминание о прошлых встречах. Модуляции этого голоса поддразнивали память, но никак не удавалось извлечь из тумана памяти имя или лицо.

– Ну пожалуйста, выпустите меня.

Голос продолжал жалобно умолять. Я представил себе обитателя ящика, приведенного своим состоянием на грань безумия и бешено пытающегося выбраться из мрачной тюрьмы. Кто он такой? Вампир ли он или несчастное невинное создание, пойманное в ловушку графом Дракулой или Коллинзом? В голосе слышалась такая мука, что я начал склоняться к последнему. Наверняка, думал я, будь это один из вампиров, крышка гроба не была бы заколочена.

Я представил себе этого пленника, лежащего в душной темноте, стиснутого грубыми стенками, яростно скребущегося в крышку гроба в надежде выбраться наружу. Пока он бился, постепенно уменьшался запас испорченного воздуха, столь ему необходимого. Не мог же я стоять рядом и ждать продолжения этой дьявольской пытки!

Пока я размышлял, мой взгляд наткнулся на большую стамеску, лежащую на верстаке. Повинуясь порыву, я схватил ее и принялся отдирать крышку гроба. Задача была несложной, и очень скоро я выдернул почти все гвозди. Когда я стал выдирать оставшиеся, то увидел, как с двух сторон крышки появились две когтистые руки, которые пытались выбраться на свободу. Со все возрастающим ужасом я наблюдал, как эти когти схватили крышку и легко отбросили ее в сторону и она с грохотом упала на каменный пол в нескольких футах от меня. Этот грохот раздался в погребе как удар грома.

Пленник гроба выскочил наружу и, скорчившись, плавно, по-звериному повернулся ко мне, выставив перед собой кровоточащие, израненные кисти как скрюченные когти какой-то чудовищной птицы. В панике, с бешено бьющимся сердцем, я слишком поздно понял, что меня одурачили. То не был несчастный, безжалостно заточенный в гроб нашими врагами, то был вампир, алчущий крови!

Я с отвращением смотрел на это ужасное видение: бледное лицо в обрамлении копны соломенных волос, белая пена вокруг рта, хищные клыки, выступающие над кровоточащими губами. Затуманенные красные глаза, которые после гробовой тьмы плохо переносили даже тусклое освещение погреба, бешено моргали, сверкая зрачками.

Мой ужас все усиливался еще и потому, что, глядя на эту демоническую пародию на то, что было некогда человеческим лицом, я понял, что узнаю его.

Существо начало наступать на меня. Я лихорадочно соображал. Что мне было делать? Нападать я не мог, поскольку в тогдашнем возбужденном состоянии это существо оказалось бы гораздо сильнее меня. Револьвер для вампиров безвреден, а других средств защиты у меня не было. Когда вампир стал приближаться, я неловко отступил назад, ощущая, как мои члены сковывает страх. Тут на меня повеяло влажным зловонным дыханием, и я заметил в зловещих глазах огонек ликования.

А потом я услышал шум на лестнице. Это был Холмс. Я завопил во всю силу легких:

– Помогите! Холмс, помогите!

Не успел я крикнуть еще раз, как вампир прыгнул, повалив меня на землю.

Падение помогло мне преодолеть сковавший меня спазм ужаса. Я проворно перекатился на бок, и вампир не успел прижать меня к земле. И, хотя он цеплялся за меня, я с трудом встал на ноги. Краем глаза я заметил Холмса.

– Вот, Уотсон! – протягивая мне распятие, крикнул он.

Я протянул руку и взял распятие, но в этот момент мой противник с такой силой толкнул меня, что оно выскользнуло из моей неуверенной руки и упало на пол. С диким воплем он лягнул распятие, которое заскользило по полу и оказалось вне пределов досягаемости. На горле у меня сомкнулись грубые руки, меня обдало зловонным дыханием, и к моей шее придвинулось демоническое лицо. Я начал ловить ртом воздух, сильно закружилась голова. Свет в комнате, казалось, померк, и все вокруг медленно завертелось.

Борясь с головокружением, я вдруг услышал резкий треск. Существо ослабило хватку и дернулось в сторону. Свет стал ярче, и кружение остановилось. Зрение мое прояснилось, и я увидел, как Холмс пытается снять со стены над верстаком пилу. Дернув еще раз, он вытащил ее. Вампир стоял около меня, словно зачарованный действиями Холмса.

– Пригнитесь, Уотсон! – прокричал Холмс.

Я моментально подчинился и бросился на пол. Тем временем Холмс, держа пилу как топор и словно собираясь срубить дерево, с огромной силой швырнул ею в вампира. Пила с жутким свистом и дребезжанием пронеслась по воздуху, вслед за чем послышался отвратительный хруст и гнусный булькающий вопль нашего врага. Я не мог сдвинуться с места, не в силах отвести взгляд от развернувшейся предо мной сцены, словно вызванной из Дантовой преисподней. Пила пронзила бледную плоть вампирской шеи и полностью отсекла ему голову, отлетевшую от тела в фонтанах крови. И вот этот зловещий предмет лежал на земле, выпучив безжизненные, застывшие от ужаса глаза и разевая рот в безмолвном вопле.

Безголовый труп проковылял несколько футов, шатаясь и дико взмахивая руками, а потом рухнул на пол. Из рассеченной шеи продолжала течь кровь, скапливаясь в темной вязкой лужице.

Холмс выронил пилу, с отвращением глядя на эту сцену кровавой бойни.

– Когда же прекратится этот кошмар? – тихо произнес он.

Я с трудом поднялся на ноги и, немного выждав, пока нервы успокоятся, поднял лампу и осветил жуткий трофей, чтобы Холмс мог увидеть лицо.

– Узнаете этого злодея? – взволнованно спросил я.

Холмс посмотрел вниз на отсеченную голову, и глаза его широко раскрылись от изумления.

– Стэплтон! – воскликнул он.

Действительно, это был Стэплтон, коварный убийца, который несколько дней кряду представлял реальную угрозу для жизни Шерлока Холмса. И вот он лежал здесь, принявший смерть более жуткую, чем все, что он замышлял для моего друга.

– Вот наш главный ключ к разгадке! – воскликнул Холмс, указывая на голову.

 

Глава двадцать вторая

Посланник

– Пойдемте, Уотсон, нельзя терять ни минуты! – прокричал Холмс, направляясь из дома к экипажу.

Я устремился за ним, а в голове вертелись бесчисленные вопросы. Как Стэплтон оказался в погребе Коллинза? Где и когда он стал вампиром? Почему его гроб был заколочен гвоздями? Откуда Холмсу известно, где сейчас граф Дракула? Но главным вопросом, занимавшим мое внимание, был вопрос о местонахождении укрытия Дракулы.

Спросив об этом Холмса, я догадался по нахмуренному выражению его лица, что прервал ход его мыслей.

– Не сейчас, Уотсон, – подстегивая лошадей, отрывисто произнес он.

Я неохотно подчинился молчанию Холмса.

Когда мы мчались по главной улице Гримпена, мимо жавшихся друг к другу домов и небольшой гостиницы, я не мог отделаться от мысли о том, как разительно отличается наше теперешнее приключение от уютной нормальной жизни, текущей за этими освещенными окнами, весело горящими в темноте.

Вскоре небольшая деревушка осталась позади, и мы вновь оказались на просторе вересковых пустошей. Ночь была ясной и морозной, светила яркая луна, отбрасывая на заснеженный ландшафт длинные голубые тени. Холмс умело управлял лошадями и, несмотря на слякоть на дороге, то и дело подстегивал их, заставляя быстро скакать, отчего их бока дымились от напряжения, а на шеях веревками вздулись вены.

Сидя рядом с Холмсом, я то и дело ощущал резкие толчки колес, которые проваливались в предательские колеи или подскакивали на небольших камнях, когда мы неслись по ухабистой петляющей дороге. Глаза слезились от налетающих порывов ледяного ветра, хлещущих по лицу, которое в конце концов начало гореть. В то же время по жилам у меня пробегал трепет от предвкушения приключений, смешанный со страхом неизведанного. Это чувство я много раз испытывал и прежде, пускаясь с Холмсом на какие-то опасные ночные подвиги. Но никогда наша миссия не была столь опасной, а исход ее столь важным, как этот.

Я бросил взгляд на Холмса, на его бледное вытянутое вдохновенное лицо, освещенное луной, на низко надвинутое дорожное кепи, и понял, что он, вероятно, тоже испытывает похожие эмоции. В его глазах я заметил дерзкий огонек, вспомнив обещание, данное им Ван Хельсингу: «Я помогу вам выследить и уничтожить графа Дракулу, чем бы это для меня ни кончилось». Холмс, как и я, отдавал себе отчет в том, что это дело приближается к кульминации и что вскоре мы выйдем на арену, где нам предстоит смертельная схватка. Я молча помолился, прося себе силу.

Добравшись до верхней точки длинного подъема, мы увидели перед собой довольно крутой спуск. Холмс пришпорил лошадей, и мы затряслись вниз по опасной ухабистой дороге.

Я поднял глаза на полную ясную луну, безмятежно висящую в полночном небе. На миг мне показалось, что на фоне ее диска промелькнула какая-то тень. Я посмотрел снова, но ничего не разглядел. Что бы там ни было, оно пропало. Однако теперь я был настороже и стал напряженно всматриваться в темноту. А потом оно вновь возникло ниоткуда – небольшое темное пятно, которое стремительно пронеслось перед нами и отпечаталось расплывчатым силуэтом на лунном диске. Холмс тоже заметил это видение. Тем не менее он, ничего не говоря, продолжал управлять лошадями. Оказалось, что теперь ему трудно сдерживать их на этой извилистой дороге, не давая на полной скорости пуститься в галоп.

Сквозь грохот экипажа до моего слуха донесся слабый хлопающий звук. По мере того как он становился громче, лошади тоже его услышали и начали в тревоге шарахаться в сторону.

– Что это? – крикнул я Холмсу.

Он не ответил, но стал напряженно оглядываться по сторонам. И тут мы вновь увидели, как на фоне лунного диска мелькнул темный силуэт. На этот раз он двигался не так быстро, и мы смогли ясно его рассмотреть.

– Сова! – с облегчением воскликнул я. – Это всего лишь сова.

Лицо Холмса оставалось суровым.

– Но она приближается, – с угрозой в голосе произнес он.

Он не ошибся. Звук хлопающих крыльев становился громче, и, вынырнув из темноты, над головами лошадей пронеслась ушастая сова, заставив их в страхе попятиться. Это было какое-то огромное существо, больше любой виденной мной совы. Холмс еще крепче ухватился за вожжи, стараясь сдержать лошадей, копыта которых мелькали и настойчиво месили серую слякоть.

Сова вернулась, широко распростирая крылья, чтобы замедлить ход, и выставляя вперед острые когти. На миг она замерла, а потом упала вниз и вонзила когти в шею одной из лошадей. Конь пронзительно заржал и яростно замотал головой в неистовой попытке сбросить птицу. Бешено хлопая крыльями, сова разжала когти и улетела прочь, исчезнув в ночном мраке. В лунном свете было видно, как по шее лошади стекают несколько темных поблескивающих ручейков крови.

Сильно напуганные этим внезапным и злобным нападением, кони, в ужасе храпя, понеслись еще быстрее, инстинктивно пытаясь скрыться от противника. Линейка устремилась вниз по дороге, время от времени натыкаясь на какие-то препятствия, отчего ее швыряло в сторону, она сильно кренилась вбок и несколько мгновений ехала на двух колесах.

Пока нас бешено швыряло и кидало, в поле зрения снова промелькнула сова. Развернувшись, она приготовилась к следующей атаке на лошадей.

– Вот дьявол! – прокричал Холмс и, схватив длинный хлыст, попытался стегнуть птицу.

Конец хлыста с сердитым щелканьем нацелился на птицу, но она вовремя взмыла вверх и пропала за нашими спинами.

К несчастью, ремень хлыста подстегнул коней, и мне пришлось изо всех сил ухватиться за борт линейки, когда мы понеслись вниз под уклон, теперь уже совершенно потеряв управление. Холмс бешено дергал за вожжи, но тщетно, ибо кони, с пеной у губ, стремительно неслись в зияющую темноту. Только поразительный инстинкт помогал им не сбиться с пути.

Но вот птица вернулась.

На этот раз она пролетела прямо перед нашими лицами, и я почувствовал на щеке ветерок от взмахов ее крыльев. Она покружила над экипажем, а потом бросилась на нас с ужасным резким криком. Она устремилась прямо на Холмса, и он, закрывая лицо, выронил вожжи. Настойчивая хищница, выставив когти, пошла в атаку. Холмс резко вскрикнул от боли, когда когти прорвали кожу его перчаток. Дико молотя руками по воздуху, он отогнал птицу, и она вновь взмыла в воздух. Воспользовавшись ее временным отступлением, Холмс еще раз стегнул сову хлыстом. Теперь он попал ей по крылу. В ночном воздухе взметнулись перья, и сова камнем упала на землю, где начала неуклюже биться на снегу. Однако это была лишь короткая передышка, ибо, оглянувшись назад, я увидел, как для обретения равновесия этот монстр потряс гигантскими крыльями и затем, невредимый, с ликующим криком взмыл к небу.

Наконец мне удалось достать из кармана пальто револьвер, и я выстрелил в птицу. К сожалению, точно прицелиться было почти невозможно, и я промахнулся.

Через несколько секунд решительное существо атаковало вновь. На это раз его целью был я. Подлетая ко мне, птица раскрыла мощный изогнутый клюв. Взяв себя в руки, я выждал, пока она подлетела футов на пять, и выстрелил вновь. Теперь я попал. На внутренней стороне одного крыла появилось пятно крови, однако это не помешало птице броситься на меня. Я схватился с ней, стараясь защитить глаза от мелькающих когтей. Птица рвала злобным клювом мои перчатки, стремясь добраться до мягкой плоти.

Когда колеса в очередной раз наехали на какое-то препятствие, экипаж сильно закачался и накренился набок. От этого внезапного толчка меня вместе с птицей отбросило в заднюю часть экипажа. Я упал на спину, не подпуская к себе кричащую, бьющую крыльями птицу. Пока она билась у меня в руках, я слышал резкое щелканье ее клюва. В этот момент я увидел над собой Холмса с хлыстом. Сложив хлыст в виде петли, он набросил петлю на шею птицы и сильно затянул. Сова с клекотом сопротивлялась, била длинными крыльями в отчаянной попытке освободиться, но Холмс крепко держал петлю. Постепенно хлопающие крылья поникли, и я почувствовал, как ее тело обмякло, но мой друг не ослаблял петлю, пока птица не издохла.

Я уже собирался подняться, когда раздался оглушительный грохот и, как мне показалось, на меня обрушился весь мир. Последовал страшный толчок, и меня швырнуло вперед. Я почувствовал, что лечу по воздуху. На мгновение меня окружила ледяная чернота, освещенная звездами, и перед тем как потерять сознание, я ощутил, что погружаюсь в мягкий прохладный снег.

Не знаю, сколько времени я пролежал без сознания, но в конце концов меня привел в чувство голос Холмса, который звал меня, пробивая стену тумана, обволакивающего рассудок.

– С вами все хорошо, Уотсон? – говорил он, тряся меня за плечо и пытаясь привести в чувство.

Я открыл глаза и увидел над собой его встревоженное лицо.

– Думаю, да, – прохрипел я. – Дайте мне подняться, и тогда я пойму.

С помощью Холмса я неуверенно встал на ноги. Оглядевшись вокруг, я понял, что произошло. Вниз от края дороги, вблизи от того места, где я лежал, шла глубокая скальная расщелина. На дне этой пропасти, футах в пятидесяти внизу, лежали искореженные остатки нашего экипажа. Рядом, четко вырисовываясь на снегу, видны были тела двух наших бедных лошадей. Стало ясно, что по дороге мы наехали на какой-то большой камень, отчего экипаж перевернулся и свалился в расщелину, утащив за собой лошадей. Нас с Холмсом каким-то чудом выбросило на мягкий снег, смягчивший удар.

Отряхивая с одежды белые хлопья, я кивнул другу.

– Все кости целы, – сказал я.

На краю расщелины повисло неподвижное тело птицы. Это было настоящее чудовище, длиной более двух футов. Когти ее были все еще обагрены кровью.

– Какой каприз природы, – сказал я, – что на нас напало подобное существо.

– Каприз – это точно, но не природы, – откликнулся Холмс. – Эту птицу послал наш враг. Это лишь еще одно ночное существо, находящееся в распоряжении Дракулы. В записной книжке Ван Хельсинг пишет, что, по его мнению, граф имеет власть над ночными зверями, в особенности летучими мышами, совами и волками. Эту птицу, видимо, послали задержать нас в путешествии или даже убить.

– Значит, Дракуле известно, что вы знаете, где он скрывается?

– О да, Уотсон. Коллинз не преувеличивал власть своего повелителя, когда называл его всемогущим.

– Но как он мог узнать?

– Полагаю, Дракула имеет телепатическую или духовную связь со всеми существами, находящимися в его распоряжении. Помните, как он говорил устами мертвого Коллинза? Если это так, то, как только я уничтожил Стэплтона, граф должен был немедленно об этом узнать, как и то, что я его преследую.

– И поэтому отправил своего омерзительного посланника, – указывая на мертвую птицу, молвил я.

Холмс кивнул.

– Да, и по крайней мере одна из целей достигнута – нашу поездку задержали. К тому же мы потеряли не только время, но и саквояж Ван Хельсинга. Он лежит где-то там внизу среди обломков, вне пределов досягаемости. Единственное утешение в том, что мы на верном пути.

– Так, где же скрывается Дракула?

– Я думал, вы сами догадаетесь, Уотсон.

Я покачал головой.

– Он в Баскервиль-холле.

– Что?

– Мне следовало подумать об этом раньше. Это место идеально подходит для убежища вампира: огромный пустой дом в окружении безлюдных торфяников – здание столь же древнее, как и замок Дракулы.

– Как же Стэплтон оказался в этом замешанным?

– Это долгая запутанная история, Уотсон, и сейчас нет времени ее рассказывать. Надо поторопиться в Баскервиль-холл, а не то этот монстр скроется из наших мест и будет навсегда для нас потерян.

Путешествие в Баскервиль-холл мы продолжили пешком. Несмотря на то что мы шли по дороге, не рискуя пересекать пустошь по более прямому пути, ходьба была не из легких – мы вязли в глубоком снегу.

– Сколько времени я был без сознания? – спросил я, после того как взглянул на часы, и заметил, что они остановились.

– Полагаю, несколько минут, – последовал ответ Холмса. – Я тоже потерял сознание.

– Который сейчас час?

– Без малого два.

– Значит, девушка обречена! – с тяжелым сердцем вскричал я.

– Нельзя терять надежду. Согласен, что сейчас все обстоятельства против нас. Если Кэтрин Хантер стала одной из восставших из мертвых, то в этом моя вина.

Я встал на защиту Холмса.

– Чепуха, вы сделали все, что возможно.

– Спасибо за преданность, Уотсон, но мне следовало предвидеть опасности, угрожающие девушке. Мне следовало догадаться, что Мейнстер где-то поблизости и что в мое отсутствие он может попытаться выкрасть мисс Хантер. – Он печально покачал головой. – Пока я играл с Коллинзом в свои игры, она оставалась совершенно беззащитной. Я серьезно недооценил власть и изобретательность нашего демонического противника.

– И, – молвил я, как и мой компаньон, исполненный раскаяния, – если бы я не застрелил Коллинза, тот мог бы привести нас прямо в логовище своего повелителя.

– Боюсь, в жизни слишком много «если», Уотсон, однако моя профессия состоит в том, чтобы их предвидеть. Тем не менее мы не в силах изменить прошлое. Если Дракула окончательно завладел Кэтрин Хантер, тут уж ничего не поделаешь. Но остается главная цель нашей миссии – уничтожение графа Дракулы.

 

Глава двадцать третья

Самый темный час

Мы молча брели по дороге, пока не дошли до ворот и сторожки Баскервиль-холла. Кованая ажурная решетка ворот, припорошенная снегом, напоминала прекрасное кружево. По обе стороны от ворот стояли на страже потрескавшиеся столбы, увенчанные головой вепря из герба Баскервилей. Пройдя через открытые ворота, мимо разрушенной сторожки, мы вступили на прямую темную аллею деревьев, ведущую к замку, который призрачно мерцал в самом ее конце. Высокие, по-зимнему голые, деревья простирали над нами скелетообразные ветви, которые, переплетаясь, образовывали просторный свод, и сквозь него по временам просвечивала яркая луна. Раскачиваясь на ветру, ветви ударялись друг о друга, словно предупреждая о нашем приближении.

Аллея заканчивалась широкой лужайкой, покрытой теперь безупречно гладким снежным ковром. И вот перед нами встал Баскервиль-холл. Он остался таким, каким я его запомнил. В центре находилась основная массивная часть здания с крыльцом. Переднюю часть здания покрывал заиндевевший, поблескивающий в лунном свете плющ с выстриженными там и сям заплатками в тех местах, где сквозь посеребренную листву, как темные пятна на лице дома, проглядывали окна. Над центральной частью здания поднимались две старинные зубчатые башенки с множеством бойниц. С каждой стороны этих башен были сделаны более поздние пристройки – современные флигеля из черного гранита. Неосвещенные окна со средниками казались темными и зловещими.

Ясно было, что замок недавно посещали, ибо снег на подъездной аллее был крест-накрест исполосован следами от колес, а у крыльца виднелись следы ног. Пока мы стояли, Холмс положил руку мне на плечо.

– Уотсон, боюсь, я считал ваше участие в этом деле само собой разумеющимся, а теперь вот собираюсь вовлечь вас в столь опасную ситуацию, шансы выжить в которой совсем ничтожны. – Он на миг умолк. – Дорогой мой друг, вы до сих пор прекрасно себя проявляли, но я не имею права просить вас вместе со мной войти в этот дом.

– Чепуха, – резко произнес я. – Надеюсь, до сих пор я не подводил вас и не собираюсь делать это сейчас. Это мой долг.

Холмс улыбнулся сдержанной улыбкой и потрепал меня по плечу.

– Добрый старый Уотсон, – тихо вымолвил он.

Не тратя больше слов, мы подошли к большим дубовым дверям Баскервиль-холла. Дверь была не заперта. Войдя в темный молчаливый дом, мы с Холмсом вновь оказались в очень высоком холле с массивными балками. Наши шаги, хотя и тихие, казалось, отдавались эхом по всему зданию. Холмс легкой кошачьей поступью подошел к столу в центре зала, взял небольшой канделябр и зажег его. Зал осветился тусклым мерцающим светом. Мы рассматривали высокие узкие окна с витражными стеклами, дубовые панели, голову оленя, гербы и старинное оружие, развешенное по стенам, – все мрачное и тусклое в бледном свете свечей.

Пока мы осматривались по сторонам, до нашего слуха донесся какой-то звук. Это был плач женщины – приглушенные, сдавленные рыдания человека, сердце которого разрывается от неизбывной печали. Казалось, эти звуки исходят от самих стен, словно они – составная часть печальной истории этого дома. Холмс жестом указал на галерею менестрелей, которую нам предстояло обследовать. Из пальто он извлек пистолет и, держа его в одной руке, а канделябр в другой, стал подниматься вверх по правой лестнице к прямоугольной галерее с перилами, опоясывающей верхнюю часть холла. Там мы остановились и стали прислушиваться к беспокойным стенаниям плачущей женщины. Казалось, они исходят из комнаты, находящейся слева от нас по коридору. Подтверждая мое впечатление, Холмс указал в этом направлении.

Мы крадучись шли вдоль узкого коридора. При свете свечи наши тени плясали вокруг нас, словно бы сами по себе, потеряв связь с нашими телами и по какому-то дьявольскому наущению сделавшись им чуждыми.

Неотвязные рыдания становились громче. Мы остановились у четвертой спальни. Не оставалось сомнения, что жалобные звуки исходят из этой комнаты. Когда Холмс, поставив канделябр на пол, медленно открыл дверь, я почувствовал, как на лбу у меня проступает холодная испарина.

Комната освещалась небольшим камином. На кровати вниз лицом лежала женщина и рыдала в подушку. С губ ее слетали горестные вздохи, а тело сотрясалось от рыданий. Через миг она почувствовала наше присутствие и повернула к нам заплаканное лицо, украдкой разглядывая нас в тусклом свете и пытаясь понять, кто пришел. Это было лицо Кэтрин Хантер.

Когда она узнала нас, ее печальные, затуманенные глаза вспыхнули от радости и горестное выражение уступило место надежде. Она живо спрыгнула с кровати и бросилась к нам.

– О мистер Холмс, доктор Уотсон! Слава богу, вы пришли, – воскликнула она. – Вы не можете себе представить… не можете представить. – Печально покачав головой, она вновь разрыдалась. – Слава богу, вы пришли, – повторила она, падая в мои объятия.

Я тоже молча благодарил Создателя за то, что мы прибыли вовремя и успеем спасти эту молодую невинную душу от злых чар Дракулы. Прижав ее к груди, я нежно похлопывал ее по спине.

– Все самое ужасное позади, – сказал я. – Не надо больше плакать.

– Постараюсь, – глядя на меня трогательными влажными глазами, проговорила она.

– Слава богу, она спасена, – сказал я, поворачиваясь к Холмсу, который стоял не двигаясь и в упор глядя на девушку.

– Вы ведь не позволите больше этому дьяволу приблизиться ко мне? – заглядывая мне в глаза, заклинала она.

Я понимал, что она имеет в виду графа, но запретил себе думать о тех ужасных унижениях, которым он ее подверг. Она приникла ближе ко мне, касаясь заплаканным лицом моего лица. В тот момент что-то в ее поведении стало меня настораживать. Я напрягся, чувствуя на шее ее горячее дыхание. Этот сладковато-тошнотворный запах встречался мне и прежде. Я почувствовал приближение опасности, но было уже слишком поздно. Не успев оттолкнуть девушку, я ощутил, как меня касаются ее губы, а потом мне в кожу впились ее острые клыки. Закричав от отвращения, я попытался оттолкнуть ее от себя, но она упорно не отпускала меня.

Холмс бросился вперед и, схватив девушку за волосы, оттащил ее в сторону. Пошатываясь, она ушла в темный угол комнаты. Я тоже нетвердо стоял на ногах, сознание было затуманено. В страхе я коснулся шеи. Тонкая струйка крови стекала за воротник. К счастью, девушка только поцарапала кожу, не добравшись до яремной вены.

Девушка скорчилась в углу, как дикий зверь в клетке, огрызаясь и шипя.

– Господи, – воскликнул я, зажимая рану на шее и осознав вдруг весь ужас ситуации, – мы опоздали!

– Верно, – мрачно согласился Холмс. – Дракула завладел мисс Кэтрин Хантер. Несмотря на этот замечательный спектакль, рассчитанный на то, чтобы усыпить нашу бдительность, она теперь одна из восставших из мертвых.

Девушка засмеялась странным булькающим смехом, отчего у меня зашевелились волосы на затылке.

– Я принадлежу ему. – Она растянула губы в улыбке, обнажив клыки. – Я его невеста. – Зашипев, она, как дикая кошка, стала когтить воздух, а потом двинулась к нам. – Вы пришли спасти меня, а кто спасет вас?

Ее темные глаза излучали гипнотическую силу. Она протянула к Холмсу длинные белые руки.

– Нет! Оставь их! Они нужны повелителю! – раздался у нас за спиной внезапный властный окрик, остановивший девушку.

Обернувшись, мы увидели в дверном проеме фигуру карлика, наполовину скрытую тенью.

Он вошел в комнату на коротких кряжистых ногах. Голова у него была лысой, а нижняя часть лица покрыта густыми черными волосами, почти скрывавшими толстые красные губы. Он уставился на нас недобрыми голубыми глазами, выдававшими злой умысел. Это был, вероятно, Мейнстер, слуга графа, который организовал его доставку на эти берега. У меня в голове промелькнула мысль, что он действительно весьма подходящий помощник для Дракулы из смертных, ибо его физическое уродство соответствует духовному уродству его хозяина. В пухлых, как у ребенка, руках он держал мощную винтовку.

Отвратительно ухмыльнувшись, он заговорил вновь.

– Мой повелитель ожидает вас, – отрывисто произнес он с заметным акцентом. Через мгновенье нелепая ухмылка исчезла. – Вниз, – приказал он голосом, исходящим из зарослей темных волос, фактически скрывающих рот.

Он двинул винтовкой, указывая, что мы должны идти первыми.

Мы медленно прошли тем же путем в холл, а карлик с девушкой последовали за нами. Я увидел, что Холмсу удалось незаметно сунуть пистолет в карман пальто.

– Что нам делать? – напряженным шепотом спросил я.

– Подождем, – последовал краткий ответ.

Оказавшись в холле, карлик заговорил снова.

– Столовая! – пролаял он, тыча мне в спину винтовкой.

Девушка бежала впереди нас и, весело захихикав, распахнула дверь.

Столовая представляла собой темную удлиненную комнату, обшитую дубовыми панелями и украшенную портретами предков Баскервилей, взирающих на живых с безмятежным самодовольством, в то время как призраки этих давно умерших людей витали в этом доме. В обществе этих молчаливых призраков находился еще один персонаж из загробной жизни – граф Дракула. Он стоял неподвижно, как изваяние, повернувшись спиной к пылающему огню, потрескивающему в камине. Лицо его было как маска смерти, но глаза неистово горели. При нашем появлении его твердые презрительные губы медленно раздвинулись в сардонической улыбке.

– Что ж, джентльмены, я почти перестал надеяться, что вы пожалуете, – вкрадчиво произнес он. – Я так рад оказать вам гостеприимство в моем временном пристанище.

Голос звучал мелодично, но очарование притворной обходительности таило в себе угрозу.

Высунув из складок плаща длинную тонкую руку, он поманил костлявым пальцем девушку, которая проскользнула мимо нас и с радостным вздохом заняла место подле графа.

– Вы явились как раз вовремя, чтобы провозгласить тост за мою новую невесту.

Его губы раздвинулись в коварной ухмылке, обнажив клыки. Перед нами стоял улыбающийся проклятый злодей, которого описал нам Ван Хельсинг, но было нечто такое в графе Дракуле, что не передать никакими, самыми выразительными словами. То была аура абсолютного зла, исходящая от этой твари – именно твари. Восстав из мертвых и отрицая смертность, он лишил себя права называться человеком.

Быстрым неистовым движением он откинул плащ и распахнул перед рубашки, обнажив под ней белую, как алебастр, плоть. Нежно приподняв голову девушки одной рукой, он провел острым ногтем указательного пальца другой руки поперек своей груди, оставляя на ней глубокие следы и вскрывая вену. Вдоль раны сначала проступили, а затем начали сочиться из нее темные капли крови.

– Давай, дорогая, пей.

С нелепой нежностью он прижал лицо девушки к своей груди, положив ей правую руку на затылок, а она принялась жадно пить текущую из раны кровь.

Я почувствовал приступ тошноты, остолбенев на месте при виде этого отвратительного и унизительного спектакля. У Дракулы был невозмутимый решительный вид, на губах его играла злорадная улыбка, а девушка, лепеча что-то от удовольствия, пила его кровь.

Это была сцена из Бедлама.

– Теперь мы одно целое, любимая, – проговорил он, и голос его разнесся по слабо освещенной комнате. – Плоть от плоти моей, кровь от крови моей. Наш союз скреплен кровью, а кровь – это жизнь.

Он на миг замолчал, а затем без предупреждения оттолкнул голову девушки от своей груди. С ее губ стекала кровь, капая на пол.

– Благодарю тебя, мой повелитель, – в экстазе вскричала она.

С затуманенными от наслаждения глазами она облизывала губы, пытаясь впитать как можно больше жизненной силы.

После этой непотребной демонстрации своей власти Дракула с ликованием воззрился на нас.

– Свершилось. Она моя, – просто произнес он.

Мое отвращение сменилось яростью, но кипевшая во мне ярость была бессильной. Это существо играло с нами, дразнило нас своим могуществом, и мы ничего не могли с этим поделать. Я взглянул на Холмса, но ничего не смог прочесть на его напряженном застывшем лице. Можно было только догадываться, о чем он думает, стоя лицом к лицу со своим самым грозным противником.

– В этих краях я получил все, что желал, – говорил Дракула, поглаживая волосы девушки. – Пора отправляться на новые пастбища вместе с моей невестой. Мейнстер организовал нашу отправку в Лондон, а оттуда – кто знает, где я продолжу свою деятельность? Видите ли, джентльмены, я совершаю крестовый поход. Я покинул дом в горах Трансильвании ради миссии – распространить культ восставших из мертвых. Я намереваюсь путешествовать по свету, создавая колонии мне подобных, с тем чтобы легион восставших из мертвых разрастался и в конечном счете стал властвовать над всем сущим.

Мы с Холмсом стояли в молчании, слушая, как Дракула упоенно предается своим безумным мечтаниям.

– Однако перед отъездом я намерен разделаться с вами, Шерлок Холмс, и вашим настырным помощником. В последнее время вы нарушаете мои планы. Вы уничтожили трех моих агентов, включая и новообращенного Стэплтона. Так что вполне справедливо будет уничтожить и вас тоже.

Его лицо исказилось в ужасной гримасе, а в свете пламени камина блеснули злобные клыки.

– Так приятно принимать вас здесь, – продолжал он, вновь переходя на любезный тон, от которого мурашки шли по телу. Радушным жестом он протянул вперед руки, но затем, сжав кулаки, поднес их к лицу. – У меня редко бывает возможность разговаривать с врагами. Подобные встречи неизменно кратки и проходят без слов. Вы достойный противник, Шерлок Холмс. Вы мудры для человека, не прожившего до конца даже одной жизни. За многие годы и столетия я впервые встречаюсь с равным себе по уму.

Холмс сдержанно поклонился и впервые обратился к графу. Он говорил непринужденно, но я-то знал, что эта легкость дается ему непросто. Я знал также, что, когда он говорит в такой манере, то наверняка можно ждать подвоха. Его слова вселили в меня надежду. Может быть, подумал я, интеллектуальные достоинства моего друга смогут противостоять черной злобе Дракулы.

– Благодарю за комплимент, граф, – промолвил Холмс. – Могу я ответить вам тем же, сказав, что за всю свою короткую жизнь, которую я посвятил борьбе со злом и несправедливостью, я никогда не встречал противника столь злобного, порочного или… столь жалкого, как вы.

Торжествующая улыбка слетела с губ Дракулы.

– Жалкого? – воскликнул он, и его рокочущий голос заполнил высокое помещение. – Жалкого? – повторил он с сумрачным выражением лица.

Теперь пришел черед Холмса улыбаться.

– Некогда благородный и удачливый воин вынужден влачить существование обыкновенного преступника, таиться в тени, бояться солнечных лучей и, чтобы поддержать это подобие жизни, пить кровь смертных. Вы заявляете о бессмертии, граф Дракула, но какую же высокую цену приходится вам платить за это убогое существование. Мне действительно вас жаль.

Когда Холмс произнес последнюю фразу, глаза графа неистово запылали, а ноздри затрепетали от гнева.

– Как вы смеете жалеть меня! – делая шаг к моему другу, прорычал он.

Но тут же остановился на полпути, быстро совладав с гневом и разразившись неискренним смехом.

– Шерлок Холмс, – ледяным высокомерным тоном произнес он, – я – граф Влад Тепеш Дракула. Я командовал великими армиями за сотни лет до вашего рождения и прожил столетия. Я победил смерть с помощью роскошного эликсира жизни, который пью свободно, когда только пожелаю. Еще долго после того, как вы будете гнить в земле, я по-прежнему буду здесь править ночью – повелитель восставших из мертвых. Приберегите вашу жалость для себя, Шерлок Холмс.

– И все-таки вы меня боитесь, – тихо молвил Холмс.

– Я? Боюсь вас?

Граф насмешливо фыркнул.

– Тогда зачем меня убивать?

– Потому что вы расстраиваете мои планы. Я уничтожу вас, как уничтожают надоедливое насекомое.

– Значит, вы меня не боитесь?

– Нет такого смертного, которого бы я боялся.

Быстрым проворным движением Холмс извлек из складок пальто пистолет и нацелил его в сердце Дракулы.

– Вы по-прежнему меня не боитесь? – холодно спросил он.

Карлик поднял винтовку и направил ее на Холмса, но Дракула остановил его.

– Не надо, Мейнстер, – отрывисто произнес он, а затем вновь обратил внимание на Холмса. – Вы рассчитываете уничтожить меня с помощью этой жалкой человеческой игрушки? Вы меня разочаровали, Шерлок Холмс. Я ожидал, что вы будете лучше оснащены для встречи с тем, кто сидит по левую руку от дьявола. Вы угрожаете мне простым пистолетом? – Он издал гортанный смешок. – Вы увидите, что я неуязвим для такого жалкого оружия.

– Признаюсь, что в этом деле недооценил вас, граф. Ну а теперь мы поменялись ролями.

Голос Холмса оставался спокойным и уверенным, и я вдруг понял почему. Я тоже недооценил своего друга, полагая, что он станет угрожать Дракуле обыкновенной пулей. Мне вспомнился наш обед с Ван Хельсингом, когда профессор произнес такие слова: «Серебряная пуля, пущенная прямо в сердце, уничтожит вампира».

Холмс взвел курок пистолета, и в тот же миг Дракула, почуяв реальную опасность, отступил, выставив вперед руку для защиты. Холмс выстрелил, но я сразу догадался, что пуля не достигнет цели. Каким-то необъяснимым чутьем наш противник понял, что пистолет представляет для него угрозу, и быстро метнулся в сторону.

На долю секунды мне показалось, что выстрел совсем не задел Дракулу, но тот с воплем схватился за левую руку. Кровь текла из ладони – именно туда попала пуля моего друга.

Казалось, в следующие несколько мгновений произошло много всяких вещей. Мы, как персонажи «живой картины», вдруг ожили, начав двигаться как заведенные. Как только прозвучал выстрел, Мейнстер вновь поднял винтовку. Поскольку он сосредоточил внимание на Холмсе, я сумел вытащить револьвер и без колебаний всадил две пули в его тело. Обыкновенные пули легко расправились с карликом.

Между тем граф, пошатываясь, ходил взад-вперед на нетвердых ногах, воя, как раненый зверь, и сжимая поврежденную руку. Девушка поскуливала рядом, отчаянно пытаясь обнять его. Эти попытки становились более настойчивыми, и Дракула повернулся к ней с гневным воплем.

– Пошла прочь! – прорычал он, выплевывая слова ей в лицо.

Эта резкая отповедь заставила девушку истерически разрыдаться. Она бросилась на колени и прижалась к графу еще крепче. По ее щекам струились слезы. Подняв взгляд на Дракулу, она умоляла его позволить ей остаться рядом.

Зарычав от ярости, он схватил девушку здоровой рукой и отшвырнул от себя. И такова была сила этого броска, что девушка ударилась о стену около камина. Послышался резкий звук от удара головы о каменную кладку, и, к своему ужасу, я увидел, как она, потеряв сознание, свалилась вбок, прямо в камин. Когда она рухнула на горящие поленья, на нее жадно набросились прожорливое желтое пламя, и сразу вспыхнуло ее платье. Боль привела девушку в чувство, и, задыхаясь от ужаса, она отчаянно пыталась выбраться из огня. Я поспешил на помощь к девушке, но, вспомнив, в кого она превратилась, остановил себя. Я в оцепенении смотрел, как она, широко раскрыв глаза, беспомощно корчится от боли, а пламя охватывает все ее тело. Слабые крики девушки потонули в реве и шипении пламени, и безжалостный огонь поглотил ее.

Самое жуткое воспоминание об этой скорой и ужасной кремации – когда огонь погас, я увидел, как из пепла выглядывает ее почерневший череп в отвратительном смертельном оскале. При виде этой сцены я испытал лишь боль, вспоминая хрупкое создание, с которым познакомился в академии, – молодую невинную девушку, зараженную порочным вампиризмом.

Пока я, как завороженный, наблюдал за ужасающей кончиной Кэтрин Хантер, граф Дракула ходил по залу, прижав к себе раненую руку, которая постепенно становилась темно-фиолетовой.

Холмс с настороженной улыбкой наблюдал за графом с безопасного расстояния.

– Чистота пули начинает распространяться, – предостерег он. – Скоро рука отсохнет и разложится. Постепенно все ваше тело будет охвачено добродетелью.

– Черт бы вас побрал, Шерлок Холмс! – прокричал вампир, черты которого исказились от страха.

После чего он, спотыкаясь, вышел из комнаты.

Мы прошли вслед за ним в холл, где он остановился, в отчаянье глядя по сторонам. Из раны все еще сочилась темная кровь. Вдруг его взгляд упал на пару средневековых секир, висевших на стене, и он направился к ним. Испытывая омерзение, я догадался, что он собирается делать.

– Нам следует его остановить! – прокричал я.

– Нет! – воскликнул Холмс. – Несмотря на рану, он гораздо сильнее нас обоих.

Итак, мы, беспомощные зрители, оцепенев от ужаса, смотрели, как Дракула выдернул одну из секир со стены и, не колеблясь, с силой опустил ее на запястье, отсекая раненую кисть.

Немного потоптавшись на нетвердых ногах, он издал сдавленный стон, который перешел в раскатистый каркающий смех. Затем он отодвинул от себя кровоточащий обрубок. Итак, ему удалось предотвратить распространение чистоты серебряной пули на другие части тела.

Отрубленная кисть сильно дернулась, а потом медленно почернела, съежилась и высохла у нас на глазах. Плоть исчезла с костей, которые, в свою очередь, рассыпались в прах. Прошло несколько секунд, и от отрубленной кисти осталась лишь маленькая горстка серого пепла.

Размахивая секирой, Дракула повернулся к нам лицом. В глазах его вновь зажегся победный огонек.

– Будьте вы прокляты, Шерлок Холмс, – молвил он, со страшной силой метнув секиру в моего друга.

Удар был точным, и, если бы Холмс в последнюю секунду резко не отпрянул в сторону, то попал бы в цель. Тем не менее удар пригвоздил к дубовой панели часть его пальто. Я бросился на помощь к другу, но он без труда выдернул оружие из стены и освободился. Обернувшись, мы увидели пустой холл и распахнутую входную дверь.

– Пошли, Уотсон. Начинается последний акт драмы. Дракула сбежал. Он направится в одно из своих убежищ на пустоши. Необходимо выследить его, а на рассвете мы сможем навсегда разделаться с этим злодеем. Если сейчас мы потеряем его след, все наши усилия окажутся напрасными.

 

Глава двадцать четвертая

Еще одна жертва вересковой пустоши

Мы выскочили из замка вовремя, чтобы увидеть, как граф с развевающимся за спиной плащом убегает по темной аллее. Мы помчались за ним, но, добежав до ворот, он исчез из виду.

– Где он? – задыхаясь, спросил я, тщетно вглядываясь в темноту.

– Смотрите! – воскликнул Холмс, указывая на четкие следы Дракулы на снегу.

Свернув с дороги, они пересекали белую холмистую пустошь в направлении Черного Столба.

– Пошли, Уотсон. Нельзя упустить его, – настойчиво повторил Холмс.

И мы вновь отправились в погоню за нашим нечестивым противником.

Я последовал за другом, и вскоре мы уже шли по колено во влажном снегу. Мы продвигались медленно и с большим трудом, поскольку от снега намокла наша одежда и обувь и холод сковал ноги. Постепенно мы вышли на более возвышенное место, где снег лежал наносами, и оставались участки почти без снега, что помогало нашему продвижению вперед. Теперь небо посветлело, и я с некоторым удивлением догадался, что наше приключение длилось почти всю ночь и скоро над пустошью рассветет.

Мы добрались до места, не занесенного снегом, – засыпанный камнями овражек, по краям которого образовались две вздымающиеся стены снега. Здесь следы Дракулы терялись. Холмс вскочил на валун, вглядываясь в туманную пустошь.

– В какую сторону? В какую сторону? – нетерпеливо спрашивал он себя самого, вытягивая голову и всматриваясь в сумрак. – А, вот он! – воскликнул Холмс через некоторое время, указывая на запад. Я успел мельком увидеть темный силуэт, исчезающий за горизонтом. – Он направляется к Виксен-хайтс, по ту сторону трясины. Окажись он там, и он для нас потерян.

Когда мы поднялись на следующий пригорок, снег снова стал глубоким. Опустив головы, мы устремились вперед. Следы Дракулы появились вновь, и по ним стало легче идти. К тому же небо постепенно светлело. Небо медленно окрашивалось розовыми оттенками утра, заливая пустошь розоватым светом.

Потом мы увидели под собой далеко впереди Дракулу, который казался темным пятном на пустоши. Похоже, он сильно сбавил темп, словно вместе с темнотой убывала и его сила.

Совершив невероятный рывок и намного опередив меня, Холмс помчался вниз в сторону Дракулы. Я никогда прежде не видел, чтобы он так бегал. Казалось, его длинные ноги едва касаются земли, и через несколько минут он настиг свою добычу. Сердце у меня замерло, когда я увидел, что Холмс прыгнул на вампира. Последовала короткая борьба, и оба они упали на землю, не разжимая хватку. Подбежав ближе, я увидел, что Дракула высвободился и начал карабкаться на скалистый уступ. Холмс прыгнул вслед за ним. Они стояли друг против друга, вырисовываясь темными силуэтами на бледном небе. Холмс нагнул голову и, нацелившись на графа, боднул его в грудь. Дракула вскрикнул от неожиданности и попятился к краю скалы. Казалось, он на несколько мгновений завис там, а потом свалился с гребня и пропал из поля моего зрения.

Когда я, бросившись вперед, обежал вокруг скалы, моим глазам предстала сцена, которую я никогда не забуду. Дракула, пролетев футов пятьдесят, упал в страшную Гримпенскую трясину. Зловонная тина уже засасывала его в роковую глубину, и попытки выбраться приводили лишь к тому, что он увязал еще глубже. Вскоре он уже был по пояс в трясине и, дико размахивая руками, в страхе выкрикивал непонятные слова на своем родном языке. У него за спиной распростерся наподобие крыльев черный плащ, и он напоминал какое-то гигантское насекомое, которое в панике изворачивается, чтобы вырваться из вязкой трясины.

Ко мне подошел Холмс, и мы осторожно приблизились к месту происшествия. При нашем появлении Дракула повернулся к нам с выражением отчаяния на лице.

– Помогите. Умоляю, помогите, – упрашивал он.

Несмотря на все то, что я знал об этом демоническом существе, я не мог не почувствовать к нему жалость, видя страдание в его глазах, когда с ужасной неотвратимостью трясина затягивала его все глубже.

Холмс наблюдал за происходящим в молчанье.

Небо продолжало светлеть, и на горизонте показалась кромка восходящего солнца, посылая на пустошь первые лучи.

– Нет! – вопил граф, продолжая яростно биться в зеленой тине.

Чтобы защититься от солнечного света, он прикрывал глаза кровоточащей культей. Казалось, Природа мстит этому существу, которое столь долго нарушало ее законы. Затопляя пустошь золотистым светом, над Черным Столбом встало солнце, как новенький соверен. Когда разрушительные лучи коснулись его извивающегося тела, вампир пронзительно закричал от боли.

А затем на наших глазах этот выходец из могилы начал разлагаться. Вся эта сцена напоминала видения одурманенного наркотиками человека. Омерзительный процесс начался с того, что плоть на лице потемнела, высохла и отвалилась от костей. Это сопровождалось обильным выделением из глазниц желтоватой жидкости, а вскоре глаза выпали из глазниц. Рот тоже изрыгал эту отвратительную желчь, и вскоре в лице невозможно стало узнать что-либо человеческое.

Торс, видимый над поверхностью трясины, съежился и рассыпался в прах. Разлагающийся остов вампира полностью распался, и от него осталась лишь тошнотворная темно-зеленая жидкая масса, которую медленно поглотила Гримпенская трясина.

Несколько мгновений мы стояли, вглядываясь в спокойную поверхность болота и лишившись дара речи от увиденного, – это обманутые столетия взимали свою пошлину с древнего тела графа Дракулы.

Холмс первым прервал молчание.

– Миру больше не будет досаждать это самое злобное из всех существ, – спокойно произнес он.

Солнечные лучи раннего утра придали его усталым чертам бронзовый оттенок.

Вдруг с той стороны пустоши послышался протяжный и низкий горестный вой. Этот завораживающий вопль заставил нас повернуться в направлении Черного Столба. Мы увидели, как силуэтом на фоне солнца вырисовывается огромная фигура лающей собаки.

Вид этой собаки пробрал меня до костей.

– Господи! – воскликнул я.

Холмс бросил на меня проницательный взгляд.

– Оплакивает смерть родственной души.

Я вновь повернулся к Черному Столбу, но темный силуэт пропал.

 

Глава двадцать пятая

Размышления о прошлом

После нашего возвращения на Бейкер-стрит Холмс почти сразу погрузился в другое дело. Эта тайна, в высшей степени заурядная по сравнению с нашими недавними приключениями, касалась исчезновения из дома леди Ровены Дербанд драгоценного камня «Звезда Кришнапура». Тем не менее это дело занимало моего друга почти всю неделю, не оставляя времени для размышлений о смерти Кэтрин Хантер, в которой он себя винил. Но во время нашего возвращения в Лондон только мысль об этом и занимала его ум. Он сидел, закутавшись в пальто, и угрюмо уставившись в окно вагона.

– Я в ответе за ее гибель, – время от времени бормотал он.

Я не переставал уверять его в обратном, а также в том, что он сделал все возможное для ее спасения, но он никак не мог успокоиться или заняться обсуждением других аспектов этого расследования.

Смерть девушки столь же сильно подействовала и на Гарднера. Хотя я понимал, что он приготовился услышать самое худшее, но, когда ему сообщили о кончине Кэтрин Хантер, с лица его сошла краска, а пальцы с побелевшими костяшками вцепились в подлокотники кресла. Холмс сообщал ему, что, несмотря на наши усилия, нам не удалось вырвать ее из когтей опасной болезни, которую она подхватила, и для предупреждения угрозы заражения мы были вынуждены кремировать труп. Он уверил Гарднера в том, что теперь заболевание искоренили и последствий не будет. В ответ встревоженный директор лишь уставился на Холмса тусклым отсутствующим взглядом. Смерть Кэтрин Хантер явилась последним ударом из тех, что за последние месяцы сыпались на голову Гарднера. Он считал себя конченым человеком, жизнь которого обратилась в руины. Теперь все, к чему он стремился – организация академии, завоевание ею хорошей репутации, – представлялось ему бессмысленным. Все это усугубляло чувство вины, испытанное Холмсом. Как я ни старался, но не мог изменить его мнения на этот счет.

Прибыв на Бейкер-стрит, мы застали на пороге разгневанного инспектора Лестрейда.

– Где вы были последние несколько дней? – негодующе спросил он, с такой силой сжимая шляпу-котелок, что я испугался, как бы он не порвал край.

– За городом, – последовал лаконичный ответ Холмса.

– Ваше остроумие неуместно! – прокричал Лестрейд. – Я требую от вас объяснения, мистер Холмс. Я хочу знать, что произошло в ту ночь, когда вы посетили полицейский морг.

– Почти ничего, – устало ответил Холмс.

Лестрейд выпучил глаза, лицо его запылало от гнева, однако Холмсу удалось успокоить его терпеливой улыбкой и словами извинения.

– Простите мне мою небрежность, Лестрейд, – молвил он, – но в течение нескольких ночей я почти не знал сна, а усталость делает меня немного легкомысленным. По правде говоря, я не меньше вашего озадачен странными происшествиями в морге. Я склонен считать, что мы были жертвами какого-то надувательства или чего-то в этом роде. Дальнейшее расследование завело меня в тупик, и я впервые в жизни должен признать, что совершенно сбит с толку.

Сообщая все это Лестрейду, Холмс хранил важное и унылое выражение лица.

Признание Холмсом своего поражения вызвало у сыщика из Скотленд-Ярда самодовольную улыбку.

– Бог мой, – с ноткой сарказма произнес Лестрейд, выпячивая грудь. – Никогда бы не подумал, что дождусь того дня, когда знаменитый сыщик признает свое поражение. Я считал, не существует проблем, не подвластных вашему дедуктивному методу.

– И я так считал, – печально откликнулся Холмс.

– Не расстраивайтесь, мистер Холмс, – с ухмылкой произнес Лестрейд. – В конце концов, вы – всего лишь человек.

Нахлобучив котелок на голову, он сочувственно похлопал моего друга по плечу и ушел.

– Вот простая душа, Уотсон, – молвил Холмс после ухода Лестрейда. – Мысль о моем поражении легко возобладала над другими сторонами дела Селии Лидгейт. Полагаю, мы больше о нем не услышим.

Вид у него был бледный и осунувшийся. На усталых чертах отпечаталось напряжение последних нескольких дней. Поев горячего супа, говядины и пикулей, он провел остаток дня в постели.

В тот же вечер Холмс получил срочный вызов от леди Дербанд по поводу украденного камня. Все еще чувствуя себя усталым, но будучи не в силах противиться искушению, он отправился в ее особняк на Парк-лейн. В этот раз я не стал сопровождать Холмса, оставшись у камина и перебирая в памяти подробности нашего совместного недавнего приключения.

Расследование Холмсом дела леди Дербанд потребовало его отъезда из Лондона на несколько дней, и поэтому, когда появился профессор Ван Хельсинг, чтобы послушать отчет Холмса о деле Дракулы, его в городе не было. Хотя я был в состоянии обрисовать нашему коллеге дело в целом, но не располагал достаточной информацией для исчерпывающего отчета. Ван Хельсинг, довольный исходом дела, был, естественно, разочарован тем, что не смог обсудить это дело в подробностях. Я договорился, что он поужинает с нами в конце недели, в канун Рождества, когда мой друг сможет рассказать ему обо всех событиях, приведших к гибели графа Дракулы.

Ко времени наступления кануна Рождества погода в Лондоне резко изменилась. За день до этого прошел сильный снег, и теперь столица лежала скованная льдом и занесенная снегом по самые окна. Дома мы поддерживали камин горящим, а на улицах яростно завывал ветер, принося новые снежные шквалы. Холмс успешно завершил дело Дербанд, и его настроение заметно улучшилось. Он только что вернулся из Дувра, где отыскал алмаз и арестовал преступника, брата-близнеца лакея леди Дербанд.

Точно в полвосьмого прибыл Ван Хельсинг, и, обменявшись рождественскими поздравлениями, мы принялись за роскошное угощение, приготовленное для нас миссис Хадсон. Пока мы поглощали традиционную рождественскую снедь, было не до разговоров, но после еды, когда мы уселись вокруг стола, потягивая послеобеденный ликер, Ван Хельсинг настойчиво попросил Холмса рассказать о расследовании по делу Дракулы.

– Как мы выяснили потом, – начал Холмс, – граф Дракула, укрываясь много лет подряд в подвалах своего замка и наведываясь в соседние карпатские деревни за кровью девушек, решил наконец покинуть свое родовое гнездо, чтобы, наподобие чумы, распространить по свету культ восставших из мертвых. Наша страна оказалась его первой остановкой в ходе этого нечестивого крестового похода. Однако, прибыв в Лондон, он понял, что действовать в таком большом городе ему будет слишком опасно. Поэтому он отправился в отдаленные местности Дартмура, где, как ему казалось, он сможет исполнить свой план, не встретив препятствий и не будучи обнаруженным. Мейнстер, его помощник из смертных, организовал доставку в Гримпен ящиков с природной трансильванской землей. В одном из этих ящиков было, разумеется, тело графа Дракулы. Именно в Гримпене Дракула привлек на свою сторону Коллинза. Ему нужен был человек, хорошо знающий эту местность, который мог бы снабжать его информацией и обеспечить укрытие. Коллинз как врач был выбран не случайно, ибо не только имел доступ к запасам крови, но и мог бы скрывать свидетельства нападений Дракулы. При лечении жертв графа Коллинз имел возможность отводить подозрения в вампиризме и в то же время информировать своего хозяина о состоянии жертвы и предупреждать его об опасности.

– Как удалось склонить Коллинза содействовать Дракуле? – спросил я.

– Он был достаточно слабовольным человеком и легко подпал под влияние незаурядных гипнотических способностей графа.

– Обычно в подобных случаях помощнику дается обещание обрести бессмертие за свои услуги, – заметил Ван Хельсинг.

Я кивнул, вспомнив, что Коллинз говорил о таком обещании.

– Несомненно, Коллинз рассказал Дракуле об академии в Кумб-Трейси, – продолжал Холмс. – После первого визита туда граф выбрал в качестве будущей невесты Виолетту Маркэм и стал навещать ее по ночам, чтобы пить кровь. Возможно, вы помните, Уотсон, что Коллинз приехал в академию в тот самый день, когда она почувствовала недомогание, – а другую медицинскую помощь просто не успели найти.

– Тем не менее, несмотря на протесты Коллинза, девицу Маркэм все же перевезли домой в Лондон, и она оказалась вне пределов досягаемости Дракулы.

– Где она превратилась в Призрачную леди, которую мы встретили на Хэмпстедской пустоши, – пробормотал Ван Хельсинг себе под нос, словно проясняя для себя ситуацию.

– Ее отъезд, вероятно, разозлил графа, – сказал я.

– Верно, – откликнулся Холмс. – Ее увезли прямо у него из-под носа, но он не собирался последовать за ней в Лондон, поэтому выбрал себе в невесты другую воспитанницу Гарднера – Кэтрин Хантер.

– А тем временем Коллинз с помощью Мейнстера припрятал в округе гробы Дракулы. Сам же Дракула переместился в центр своей паутины – Баскервиль-холл.

– А теперь скажите, Холмс, как вы догадались, что Дракула находится в поместье Баскервилей?

– Мне сказал об этом Стэплтон.

– Что!

– Не напрямик, разумеется. Я знал, что, раз Стэплтон считал меня мертвым, он обратит внимание на Баскервиль-холл. Помните, он ведь полагал себя его законным владельцем. Если припомните, после получения в академии его второго конверта с предупреждением я предположил, что скорее мы последовали за Стэплтоном в Дартмур, чем наоборот.

Я кивнул.

– Оставив меня в горящем здании, он был так уверен в моей смерти, что забрал свои вещи с Макколи-стрит и сел на ранний утренний поезд в Дартмур, приехав туда, по сути дела, на день раньше нас.

– А как насчет того предупреждения, что мы получили на следующее утро после пожара? Наверняка он не стал бы посылать его, знай он, что вы мертвы.

– Если помните, тот конверт, в отличие от другого, был без адреса. Это потому, что он предназначался вам.

– Мне? – пролепетал я.

– Это было предупреждение вам не мстить за мою смерть. Я рассказывал Стэплтону о принятой нами символике паука и мухи, и его извращенный ум увидел в дохлой мухе угрозу, которую вы распознаете.

– В таком случае он недооценил меня, думая, что подобный жест остановит меня в действиях.

Холмс тепло улыбнулся мне.

– Приехав в Кумб-Трейси, Стэплтон нашел себе временное убежище, тем временем разнюхивая положение вещей. Вероятно, в одной из таких вылазок он и увидел меня. – Холмс хохотнул. – Представляю себе, как он был неприятно удивлен, вновь увидев меня – человека, которого он ненавидел больше всего на свете, человека, которого считал умершим.

– Отсюда предупреждение в академии.

– Да. Он не смог удержаться от искушения и дал мне знать, что снова у меня на хвосте. Однако для Стэплтона дела приняли дурной оборот. К этому времени он был сильно раздосадован тем, что я выжил, поэтому совсем потерял самообладание и утратил связь с реальностью. Я знал – стоит ему обнаружить, что Баскервиль-холл пустует, и он, скорей всего, вломится туда и завладеет им, осуществляя безумную мечту стать хозяином поместья Баскервилей.

– Но ненадолго, а – Холмс? – заметил Ван Хельсинг. – Дракула не допустил бы в свое святилище другого хозяина.

– Совершенно верно. Дракула, обнаружив незваного гостя, не стал тратить времени даром и приобщил его к культу восставших из мертвых. В погребе Коллинза мы с Уотсоном наткнулись именно на Стэплтона в обличье вампира. Тогда-то я и понял, где прячется граф, – в убежище Стэплтона, Баскервиль-холле.

– Теперь понятно, Холмс, – сказал я, – но почему Дракула попросту не убил Стэплтона?

– Нужно помнить, Уотсон, что Дракула, несмотря на свое животное существование, был хитрым и умным существом. Он видел в Стэплтоне своего последователя. Завоевав душу Кэтрин Хантер, он намеревался отправиться с ней на новые пастбища, оставив Стэплтона рыскать в поисках крови по девонширской сельской местности, где тот вовлекал бы новых адептов в этот нечестивый культ. Таким жутким способом Стэплтон осуществил бы свои дикие амбиции и стал повелителем вересковых пустошей.

– Если это так, то зачем он был заколочен в гробу?

– Потому что Дракула не хотел, чтобы Стэплтон мешал ему. В этой округе места хватало лишь для одного действующего вампира, и Дракула постарался, чтобы это был он сам. Без сомнения, Коллинзу было велено освободить Стэплтона, как только граф с невестой уедут. Фактически он в конечном итоге освободился бы самостоятельно – так велика была его жажда крови.

– Если бы я преждевременно его не освободил, – добавил я.

– Силы небесные, что произошло? – воскликнул Ван Хельсинг.

Холмс пересказал наше жуткое приключение в погребе, когда Холмс обезглавил нашего давнего противника пилой.

– Вот еще над чем я ломаю голову, – сказал я, когда он закончил. – Почему, зная, что мы его выслеживаем, Дракула не побеспокоился о своей безопасности и не покинул эту местность?

– Возможно, я смогу ответить на ваш вопрос, доктор Уотсон, – молвил Ван Хельсинг. – Дракула был трансильванским дворянином и обладал гордостью дворянина, которую унес с собой в могилу. Он, конечно, не потерпел бы, чтобы его планы нарушило вмешательство обыкновенного смертного. Ваше присутствие его и раздражало, и бросало ему вызов. Одну невесту уже вырвали из его когтей, и он не собирался терять другую.

– Вот тут он и совершил роковую ошибку – недооценил противника.

Улыбнувшись, я взглянул на Холмса, но он, казалось, не слышит отпущенного ему комплимента. На какой-то миг в его глазах появилось отрешенное выражение, говорившее о том, что в мыслях он далеко от Бейкер-стрит.

Наконец он продолжил рассказ, изложив Ван Хельсингу все оставшиеся подробности этого дела, в том числе и то, как на следующее утро после нашей первой встречи с Дракулой он попросил местного кузнеца в Кумб-Трейси переплавить одно из серебряных распятий в пулю. Еще он живо описал заключительные моменты нашего приключения, когда мы были свидетелями того, как останки графа погружаются в зеленую тину Гримпенской трясины. Ван Хельсинг сидел, подавшись вперед, и, сверкая голубыми глазами, завороженно слушал рассказ моего друга.

Когда Холмс умолк, профессор некоторое время молчал, а потом хрипловатым от волнения голосом тихо произнес:

– Теперь, когда этого омерзительного существа больше нет, мне жаль, что я не был свидетелем его конца. Мир в большом долгу перед вами, Шерлок Холмс.

– Благодарю за комплимент, – любезно молвил Холмс, – но успех в этом деле не был бы возможен без моего дорогого друга Уотсона.

– Разумеется, – согласился Ван Хельсинг, тепло улыбнувшись мне.

– Тем не менее, – сказал Холмс, – я радовался бы гораздо больше, если бы сумел спасти жизнь Кэтрин Хантер. Я виню себя в ее смерти.

Мы с Ван Хельсингом хором запротестовали.

– Вы сделали все, что возможно в человеческих силах, – заверил я его.

Голландец подался вперед и коснулся плеча моего друга.

– Разделяю ваши чувства в отношении смерти этой юной девушки, – тихим, ровным голосом произнес он, – но, друг мой, взгляните на это в перспективе. Разумеется, смерть мисс Хантер – трагедия, но сравните это с тем, чего вы достигли. Если бы Дракуле удалось скрыться и выжить, подумайте, сколько еще юных девушек сумело бы развратить это ночное чудовище. Не сомневайтесь, это все спасенные вами жизни.

По выражению лица Холмса я догадался, что его тронули эти слова, произнесенные с таким жаром. Он с благодарностью кивнул Ван Хельсингу, и почти сразу настроение его улучшилось.

– Ну а теперь, – потирая руки, оживленно произнес он, – хватит разговоров о мертвецах. У нас было несколько недель напряженной работы, а сейчас наступила праздничная пора, так что давайте отдыхать и веселиться. Уотсон, будьте так любезны, наполните наши бокалы. А мне бы хотелось предложить нашему другу новый сорт сигар, что я купил в лавке Брэдли.

Я сделал то, о чем меня просили, а Холмс взял с каминной полки коробку сигар и предложил ее Ван Хельсингу.

– Прошу прощения, Холмс, – сказал тот. – Не хочется быть невежливым к хозяину, но я не курю сигар, а предпочитаю вот эти маленькие сигары с обрезанными концами.

В подтверждение своего заявления Ван Хельсинг вытащил из внутреннего кармана кожаный портсигар.

– Но вы просто должны! – воскликнул Холмс, пододвигая коробку к Ван Хельсингу, который был несколько ошеломлен настойчивостью моего друга. – Должны попробовать одну.

– Хорошо, – неохотно согласился Ван Хельсинг.

Стоило ему открыть коробку, как выражение вежливой сдержанности сменилось у него радостным удивлением. Коробка была пуста, если не считать маленький блестящий предмет, на котором заиграл свет, как только Ван Хельсинг вынул его.

Холмс тихо засмеялся.

– Прошу извинить меня за несколько театральный способ презентовать вам сувенир, который напомнит вам о нашем сотрудничестве, но я просто не смог удержаться. – Внимательно рассматривая предмет, Ван Хельсинг едва ли слышал эти слова. – Это перстень графа Дракулы, – объяснил Холмс. – Все, что осталось после того, как высохла отрубленная кисть. Я подумал, будет правильно, если он достанется вам.

Ван Хельсинг поднес подарок к свету, с удовольствием разглядывая его. Это было простое золотое кольцо с большим сверкающим рубином, по центру которого виднелось какое-то темное пятно, как намек на черное сердце злодея, некогда его носившего.

– Прекрасный сувенир, мой дорогой Холмс, но я не могу его принять. Ведь именно вы довели до конца эту наиопаснейшую игру, и поэтому перстень – ваш трофей.

– Чепуха! – воскликнул мой друг. – Я хочу, чтобы перстень был у вас. Вы много лет подряд добивались уничтожения графа Дракулы. И вот вещественное доказательство того, что с этим самым злобным существом наконец покончено.

Ван Хельсинг собрался было снова возразить, но его остановили поющие голоса. С улицы доносились звуки первого рождественского песнопения. Мы все подошли к окну, чтобы посмотреть на полдюжины припорошенных снегом юнцов, которые, сгрудившись у нашей двери, с большим чувством пели, подняв к нам лица, освещенные светом фонаря, зажатого в руке у самого высокого из детей.

– Время доброй воли для всех людей, – пробормотал Ван Хельсинг себе под нос, кладя перстень в карман.

Мой друг дождался, пока певцы закончат рождественское песнопение, и затем, подняв оконную раму, бросил им несколько серебряных монет с сердечным пожеланием «веселого Рождества».

– Веселого Рождества, – последовал оживленный ответ, и дети отправились дальше по занесенной снегом улице.

Вскоре после этого Ван Хельсинг ушел, сказав, что это наша последняя встреча перед его возвращением домой для встречи Нового года с семьей. Мы проводили его на улицу и помогли нанять двухколесный экипаж. Еще раз поблагодарив нас, он исчез из нашей жизни в снежном вихре.

По возвращении в нашу уютную гостиную на Холмса вновь напало уныние. Пока я сидел у камина и с наслаждением курил, он достал скрипку и принялся извлекать из нее какую-то невразумительную мелодию, без сомнения, собственного сочинения. Поначалу звучание было резким и негармоничным, но постепенно мелодии становились более приятными. Наконец он перешел на рождественские гимны. Я прикрыл глаза, полностью погрузившись в мастерскую игру Холмса и слушая умиротворяющие мелодии, посвященные стародавней истории младенца Иисуса, родившегося в хлеву. Приятно было думать, что в эту пору рождественских праздников мы с Холмсом внесли свою скромную лепту в общее благополучие.

Перед тем как отправиться спать, Холмс зашел в свою спальню и вернулся с двумя пакетами, которые вручил мне.

– Полночь уже миновала. Это для вас, Уотсон, – небольшие рождественские сувениры, – молвил он.

– Ах, благодарю вас, Холмс, – удивленно воскликнул я, разворачивая подарки.

В одном пакете была коробка моего любимого табака, а в другом большая записная книжка в красном кожаном переплете, с моими инициалами, оттиснутыми в золоте, в правом нижнем углу.

– Это для вашей хроники по делу Дракулы, – объяснил Холмс. – История, для которой мир еще не подготовлен, поэтому ваши записи не должны пока разглашаться.

Я кивнул в знак согласия.

– Поскольку сейчас время подарков, примите, пожалуйста, это с наилучшими пожеланиями, – сказал я, доставая из ящика бюро небольшой пакет и вручая его Холмсу.

– Спасибо, Уотсон, – произнес он, развернув подарок и увидев, что это очередная трубка для его коллекции. – Пенковая трубка. Такую я еще не пробовал. Буду предвкушать первую утреннюю затяжку, а сейчас я порядком устал, так что пожелаю вам спокойной ночи.

Взволнованный этой встречей, я совсем не хотел спать, поэтому налил себе бренди и уселся к камину, наблюдая за пролетающими мимо окон снежинками и размышляя над необычайными событиями, которыми завершилось наше недавнее приключение. А потом, в ранние часы рождественского утра 1888 года, я принялся заносить в новую тетрадь с красным кожаным переплетом первые записи ужасающей истории, которую я решил озаглавить «Шерлок Холмс идет по кровавым следам».

 

Пролог

Судьба с изумительной причудливостью создает череду событий, которые изначально на первый взгляд как будто бы совершенно не связаны между собой, и только потом, по прошествии времени, понимаешь, что они, словно звенья, соединяются в цепь. Мой друг Шерлок Холмс отличался удивительной проницательностью. Он мог не только обнаружить подобную неочевидную связь между событиями, но и предсказать, как они будут развиваться в дальнейшем. Вне всякого сомнения, важная способность для детектива. Однако в деле о папирусе даже ему поначалу не удалось усмотреть связи между странной чередой происшествий, втянувших нас в расследование одного из самых сложных дел, с которыми нам доводилось сталкиваться.

Чтобы рассказать об этом деле во всех подробностях, мне придется обратиться к записям в моем дневнике, которые я сделал примерно за год до убийств и кражи папируса. Первое звено в цепи событий было выковано в начале мая, в год возвращения Холмса из заграницы, после всего того, что случилось в Рейхенбахе. Насколько я помню, все началось во вторник. На дворе стояла мрачная, пасмурная погода, пришедшая на смену солнечному дню, радовавшему нас накануне, и наводившая на мысль о том, что мы обманулись в наших ожиданиях и весны ждать еще долго. Б́ольшую часть дня я провел в своем клубе, где играл в бильярд с Тарстоном. Ушел я оттуда в пять вечера, когда хмурый день уже сменялся не менее угрюмым вечером. Вернувшись домой на Бейкер-стрит, я плеснул в бокал бренди – некую компенсацию себе за то, что проигрался в пух и прах, после чего сел у камина напротив Холмса. Мой друг, машинально листавший газету, вдруг со вздохом швырнул ее на пол и небрежно обратился ко мне:

– Скажите, Уотсон, не хотели бы вы составить мне компанию сегодня вечером? – Несмотря на скучающий тон, которым был задан вопрос, от моего внимания не ускользнула озорная искорка, на мгновение мелькнувшая в глазах Холмса. – Видите ли, мне назначена встреча в Кенсингтоне. Там мне предстоит пообщаться с мертвыми.

– Ну конечно же, друг мой, – с легкостью согласился я и, хлебнув бренди, вытянул ноги у огня.

Бесстрастность, с которой я произнес эти слова, показалось Холмсу забавной.

– Браво, Уотсон, браво! – тихо рассмеялся он. – А ведь мое предложение вас заинтриговало! Сильно заинтриговало, но вы и виду не подали! Вы стали куда сдержаннее.

– Мне есть у кого поучиться сдержанности.

Холмс изогнул брови в деланном изумлении.

– Впрочем, существует и другое объяснение моей реакции на ваши слова, – язвительно добавил я. – Все дело в том, что я начал привыкать к сюрпризам, что вы мне преподносите, и нелепостям, которые принужден от вас выслушивать.

– Нелепостям… – сияя, повторил за мной Холмс и потер руки. – Ну и ну! И тем не менее только что я сказал вам чистую правду.

– Значит, вы настаиваете на том, что собираетесь пообщаться с мертвыми? – недоверчиво спросил я.

– Я, друг мой, собираюсь принять участие в спиритическом сеансе.

– Вы что, шутите? – не поверил я своим ушам.

– Разумеется, нет. Ровно в половину десятого вечера у меня назначена встреча с мистером Юрайей Хокшоу, медиумом, предсказателем-ясновидцем и духовным наставником. Он заверил меня, что попытается установить контакт с духом моей любезной почившей тетушки Софи. Отчего же мне не захватить с собой на сеанс друга?

– Я и не подозревал, что у вас была тетка… Холмс, вы ведь неспроста собрались на этот сеанс?

– Вы, как всегда, проницательны, – ухмыльнулся Холмс и кинул взгляд на часы, которые извлек из кармана жилетки. – Ага, времени как раз, чтобы привести себя в порядок перед выходом. Ну, так как? Пойдете со мной или нет?

Некоторое время спустя, когда мы уже ехали в грохочущем экипаже по окутанным сумраком лондонским улицам, Холмс наконец соизволил внятно объяснить, зачем ему понадобился спиритический сеанс.

– Я хочу оказать услугу своему брату Майкрофту. У него есть друг, сэр Роберт Хайт, у которого недавно в кораблекрушении погиб сын. Сэр Роберт души не чаял в сыне, и его смерть стала страшным ударом. И вот представьте себе, едва только душевная рана стала заживать, как к безутешному отцу является этот самый Хокшоу и заявляет, что ему удалось вступить в контакт с духом сына сэра Роберта.

– Что за вздор!

– Я полностью разделяю ваше возмущение, Уотсон. Однако несчастного отца тоже можно понять. Он инстинктивно ухватился за Хокшоу, словно утопающий за соломинку. Когда человек находится в отчаянном положении, ему свойственно забывать о логике и рассудке, на смену которым приходят надежды и грезы. Насколько я понимаю, этот жулик Юрайя Хокшоу оказался весьма убедительным.

– Жулик?

– Именно так считает Майкрофт. Хокшоу – один из многочисленных шарлатанов, которые дурачат доверчивых людей, устраивая нелепый спектакль и таким манером выманивая у них деньги. Майкрофт опасается, что в нашем случае дело может зайти слишком далеко. Хайт в курсе многих дел, являющихся государственной тайной. А кроме того, Майкрофт просто-напросто сочувствует бедолаге и не желает, чтобы того водили за нос и дальше.

– И какая же роль в этом деле отведена вам?

– Мне предстоит разоблачить медиума. Как говорится, сорвать с него маску и доказать, что он пройдоха и мошенник.

– И как же вы собираетесь это сделать?

– Полагаю, что это не составит особого труда. Я провел кое-какие изыскания и пришел к выводу, что есть достаточно много способов выводить подобных проходимцев на чистую воду. И уж поверьте мне, Уотсон, эти изыскания были весьма познавательными и доставили мне массу удовольствия. Например, в ходе них я нанес визит профессору Аврааму Джордану, специалисту по языкам индейцев Северной Америки. Для меня совершенно очевидно, что, если мы хотим как можно убедительней развенчать Хокшоу, его надо взять с поличным, иными словами, разоблачить во время спиритического сеанса, в присутствии несчастных жертв.

– Так, значит, сегодня вечером на сеанс придет и сэр Роберт?

– Именно. Стервятники собирают на сеансы несколько обманутых сразу – а потом начинается пир горой. Кстати, позвольте представиться. Меня зовут Амброз Трелони. Моя тетушка Софи почила чуть больше года назад. Нисколько не сомневаюсь, что сегодня вечером моя любезная тетя пришлет мне весточку с того света. – Холмс усмехнулся в темноте.

Надо сказать, что я не разделял энтузиазм моего друга. Разумеется, я ни на секунду не поверил в существование призраков и духов, испытывающих желание общаться с миром живых, но при этом я сочувствовал потерявшим своих близких несчастным, которые в поисках утешения, пусть даже иллюзорного, в отчаянии простирали руки во тьму. Насколько я понимал, Холмс не учитывал всю тяжесть удара, который постигнет несчастного отца при разоблачении мошенника. Мой друг думал только о себе и своих талантах, и это роднило его с шарлатанами, одного из которых он сейчас собирался вывести на чистую воду. Я же откинулся на спинку сиденья в раскачивающемся кэбе и погрузился в размышления. Я не мог не думать о моей милой, любимой Мэри, а также о том, чт́о был бы готов отдать за возможность вновь услышать ее нежный голос.

Прошло совсем немного времени, и мы уже катили по улицам Кенсингтона. Холмс заметил, с каким интересом я разглядываю из окошка кэба роскошные особняки, и понял, о чем я думаю.

– Да, Уотсон, общение с духами – дело на редкость выгодное. Мистер Хокшоу живет как настоящий богач.

Через несколько мгновений кэб остановился у большого особняка, возведенного в царствование одного из Георгов. «Порубежный дом» – значилось на латунной табличке, украшавшей ворота. Холмс расплатился с кэбменом и позвонил. Нам открыл высокий слуга-негр отталкивающего вида в плохо сидящем костюме. Он старательно приглушал свой резкий, грубый голос, словно ему приказали общаться с гостями исключительно шепотом. Приняв наши пальто, он проводил нас в «святилище» – мрачную комнату в задней части здания, озаренную мерцающими свечами. Когда мы вошли, навстречу нам шагнул сухопарый рыжеволосый мужчина лет пятидесяти.

– Здравствуйте, мистер Трелони, – произнес он гадким, елейным голосом, кинувшись пожимать руку Холмсу.

– Добрый вечер, мистер Хокшоу, – чуть запнувшись, мрачно кивнул Холмс и на миг склонил голову в коротком поклоне.

Начался спектакль.

– Я крайне рад, что мой секретарь сумел выкроить для вас сегодня местечко. Колебания эфирного пространства набирали силу весь день, и я нисколько не сомневаюсь, что сегодня спиритический сеанс будет совершенно особенным.

– Надеюсь, что так, – ответил Холмс. Его голос дрожал от нетерпения.

Хокшоу озадаченно глянул на меня через плечо моего друга. Слезящиеся глаза остановились на мне с нескрываемой алчностью, что не могло не вызывать отвращения.

– А вы, позвольте узнать… – начал он.

Прежде чем я успел раскрыть рот, за меня уже ответил Холмс:

– Это Хэмиш, мой слуга и неизменный спутник. – Холмс ласково мне улыбнулся и добавил: – К счастью, он не отличается многословием.

Как можно величественнее я кивнул Хокшоу, после чего возмущенно посмотрел на Холмса. Тот, продолжая сиять сердечной улыбкой, сделал вид, что не заметил моего взгляда.

– Позвольте мне представить еще одного… гостя, – Хокшоу явно замялся, подбирая верное слово. Совершенно очевидно, что, назови он посетителя клиентом, это бы прозвучало бестактно, неуместно, по-торгашески.

Медиум повернулся и поманил рукой. Из сумрака навстречу нам шагнул сухощавый седовласый мужчина с аккуратно подстриженными на военный манер усами.

– Сэр Роберт Хайт, позвольте представить вам мистера Амброза Трелони.

Хайт склонил голову в поклоне, после чего сэр Роберт и мой друг обменялись рукопожатиями. Поскольку мне была отведена роль простого слуги, представлять меня гостям сочли излишним.

– Сегодняшним вечером мы очень рассчитываем установить контакт с сыном сэра Роберта, – проворковал Хокшоу. Несмотря на то что всем своим лицом он выражал сочувствие, его глаза оставались холодными и бесстрастными.

– Ну да, – тихо промолвил Холмс, внимательно разглядывая сэра Роберта.

Слова Хокшоу явно привели Хайта в замешательство. Черты несчастного отца, прежде чем ему удалось овладеть собой, на мгновение исказились от муки. Мне доводилось слышать о военной и политической карьере сэра Роберта, и потому случившееся показалось особенно странным и даже непостижимым. Я не мог понять, каким образом столь достойный, отважный, проницательный человек попал в лапы проходимца и мошенника Хокшоу. По-видимому, скорбь от потери сына была столь велика, что она затмила даже этот прозорливый разум. Так я решил по здравом размышлении.

Стоило повиснуть неловкой паузе, как распахнулась дверь и в комнату вошла темноволосая женщина в бордовом платье.

– Дорогой, прибыл последний гость, – произнесла она, подойдя к Хокшоу.

Медиум просиял от удовольствия и, как и все мы, повернулся к незнакомцу, стоявшему на пороге. Перед нашими взорами предстал высокий молодой человек с достаточно полным лицом. Последнему гостю явно не исполнилось и тридцати. Он был одет в черный шелковый пиджак, его шею украшал пышный бант. Длинные светлые волосы доходили до воротника.

– Джентльмены, – торжественно промолвил Хокшоу, – позвольте вам представить мистера Себастьяна Мельмота.

По бледному лицу молодого человека скользнула легкая вежливая улыбка. Кое-что мне доводилось слышать и о Мельмоте. Он имел репутацию развратника, баловня и франта и являлся почитателем Оскара Уайльда. О его распущенности ходили самые разные слухи. Поговаривали даже, что он занимается черной магией. Подобные сплетни я слышал в своем клубе – их черед наступает в поздний час, когда все партии сыграны, кии расставлены по местам, а джентльмены наслаждаются сигарами и бренди. Глядя на мягкие черты бледного, словно отлитого из гипса лица, которые в неверном сиянии свечей казались почти прекрасными, вы могли вообразить, будто оно воплощает собой всю невинность юности, однако большие полные губы, кривящиеся в заносчивой усмешке, выдавали жестокость и надменность.

Мы коротко поздоровались и представились, обменявшись рукопожатиями. Ладонь Мельмота была вялой и холодной. В отличие от Холмса, я сужу о людях не по внешнему облику. Я опираюсь на чутье, инстинкты. Возможно, вы сочтете подобный подход иррациональным для врача, человека науки, однако мне не только сразу стало ясно, что мистер Себастьян Мельмот – человек неприятный и не заслуживающий доверия, но я также сразу почувствовал исходящую от него злобу.

Миссис Хокшоу, каковой оказалась женщина в бордовом платье, включила граммофон, и полилась тихая легкая музыка неизвестного мне композитора. После этого хозяева задули все свечи, кроме одной, и попросили нас занять места у стола. Сам медиум устроился во главе его в величественного вида резном кресле, напоминавшем средневековый трон. Жена присела подле него, я – рядом с ней, далее расположились сэр Роберт, Холмс, а за ним – Мельмот.

С минуту царило молчание, которое никто не смел прервать. Преисполненные ожидания, мы сидели в этой мрачной комнате, будто бы онемев. Несмотря на то что одна свеча все-таки горела, я мог разглядеть лишь бледные напряженные лица гостей. Наконец хриплый голос граммофона умолк, и к нам обратилась миссис Хокшоу:

– Джентльмены, сегодняшним вечером мой муж попытается преодолеть ту невидимую сферу, что окружает наш физический мир, и установить связь с теми из ваших близких, чьи души уже навеки оставили тела. – Она говорила невыразительным, монотонным голосом, словно служила панихиду.

Вздор, который она несла, привел меня в такое возмущение, что я едва сумел себя сдержать.

– Мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, сколь важно в точности выполнять все, что я скажу, – продолжила она. – В противном случае попытка установить связь с потусторонним миром закончится неудачей. Более того, вы подвергнете опасности жизнь моего супруга.

Я кинул взгляд на Хокшоу. Казалось, он спал: глаза закрыты, голова поникла.

– Итак, приступим. Я прошу вас взять за руки соседей. После этого положите руки на стол. – Она замолчала в ожидании.

Мы выполнили требуемое.

– Благодарю вас. А теперь мы должны подождать, пока к нам не пробьется дух-проводник.

Я сидел в темной комнате, чувствуя себя донельзя глупо. Меня переполняло безумное сочувствие к несчастным, которым не хватило воли и мужества смириться с утратой родных. Сколь презренны и жалки негодяи, вроде Хокшоу, обращающие горе людей в звонкую монету!

Мы просидели в молчании около десяти минут, вслушиваясь в тяжелое дыхание Хокшоу. Постепенно я начал чувствовать, что веки мои тяжелеют и я проваливаюсь в сон, как вдруг в темноте раздался птичий щебет. Он был столь ясным и четким, что, казалось, птичка летает кругами над столом, едва не касаясь крыльями наших лиц.

Вместе с птичьим пением в комнату ворвался холодный ветер. Пламя свечи заметалось из стороны в сторону, отбрасывая причудливые тени на бледные лица гостей, отчего создавалось жутковатое впечатление, будто лица плавятся, как воск, меняя черты.

Тьма и напряженная атмосфера будоражили мое воображение. Не сомневаюсь, так все и было задумано. Я глубоко вздохнул и помотал головой, чтобы избавиться от малоприятных и невероятных видений.

Наконец птичье щебетание стихло. И тут же снова захрипел граммофон, наполняя комнату странной мелодией. Поскольку мы держали друг друга за руки, оставалось предположить, что его запустила какая-то невидимая сила.

– Это работа духов, – нараспев произнесла миссис Хокшоу, будто бы отвечая на вопрос, который еще не успел сорваться с моих губ.

В неверном свете свечи я мог разглядеть напряженные лица гостей. Холмс выделялся на общем фоне. Мой друг пристально всматривался в темноту, куда не проникали янтарные отблески пляшущего огонька. Мне показалось, что он пытается разглядеть во мраке нечто материальное. И ему это удалось. Как и всем нам.

Раздался странный шуршащий звук, и в свете свечи блеснул металл. Миг спустя он снова сверкнул. Над головой Хокшоу, переливаясь в огне свечи, словно видение, мираж, висел латунный рожок.

Я кинул взгляд на Холмса. Поначалу его губы морщила циничная улыбка, но теперь, казалось, увиденное обеспокоило его. Удивление, угаданное мной на лице друга, заставило екнуть и мое сердце. Неужели я заблуждался, насмехаясь над теми, кто верит в спиритические сеансы? Может, мертвые и в самом деле способны общаться с живыми? От одной этой мысли мои руки покрылись липкой и холодной испариной.

Рожок некоторое время поплавал в воздухе над головой Хокшоу, после чего медленно скрылся из виду во тьме.

– Духи готовы к беседе, – тихим монотонным голосом объявила миссис Хокшоу.

От этих простых слов меня охватил страх. Уверенность, которой я был преисполнен, когда вошел в комнату, медленно улетучилась. Я своими глазами видел невероятные вещи, которые не мог объяснить, я чувствовал близкое присутствие потустороннего мира. Что же будет дальше?

Хокшоу, который все это время сохранял неподвижность и будто бы спал, неожиданно резко вскинулся. Глаза его широко распахнулись, а ноздри раздувались. Из глотки донесся булькающий звук, после чего медиум прорычал низким, глухим, совершенно чужим голосом:

– Что вам от меня надо?

– Это Черная Туча? – произнес опять-таки Хокшоу, но на этот раз своим собственным, нормальным голосом.

Повисла пауза. Наконец потусторонний голос ответил:

– Я – Черная Туча, вождь племени санти, воин великого народа сиу.

– Будешь ли ты сегодня нашим духом-проводником?

В жутком диалоге вновь образовалась пауза. Потом глухой голос, исходивший из уст Хокшоу, провозгласил:

– Многие духи, обретающиеся здесь, пребывают в мире и покое. Они довольны своим уделом, и у них нет посланий для мира смертных. – Губы медиума едва шевелились.

– Черная Туча, прошу, окажи нам услугу. Протяни нам руку помощи, как ты уже делал в прошлом. Наши дорогие друзья, присутствующие здесь, потеряли тех, кто был им дорог. Они нуждаются в утешении и поддержке.

– Кого вы ищете?

Мистер Хокшоу повернулся к сэру Роберту и кивнул в знак того, что гостю следует вступить в диалог с духом.

Сэр Роберт подался вперед к Хокшоу и с жаром произнес:

– Найджел. Я хочу поговорить с моим сыном Найджелом.

Вновь повисла долгая пауза. Я чувствовал, что мои нервы натянуты как струна. Вдруг я услышал тихий звук, напоминавший шелест шелковой ткани. Казалось, кто-то шепчет во тьме.

– Найджел? – хрипло выдохнул Роберт. В этом единственном слове слышалось безмерное отчаяние.

– Отец. – Голос был приглушенный, высокий и, вне всякого сомнения, принадлежал молодому человеку.

На лице Шерлока Холмса мелькнула тень удивления. Чуть подавшись вперед, он начал пристально вглядываться во мрак.

– Найджел, сынок, это правда ты?

– Да, отец.

Сэр Роберт, не в силах совладать со своими чувствами, закрыл глаза. Его грудь тяжело вздымалась.

– Не надо скорбеть по мне, отец, – изрек голос, который мог принадлежать как мужчине, так и женщине, – мне здесь хорошо. Спокойно.

Как ни силился сэр Роберт сдержать себя, по его лицу градом покатились слезы.

– Мне пора, отец. Приходи, и мы снова поговорим. До свиданья. – Голос стих, упав до шепота, а потом умолк и он.

– Найджел, прошу тебя, не уходи! Задержись хотя бы ненадолго. У меня к тебе столько вопросов. Умоляю, останься!

– Духи не подчиняются смертным. Будьте благодарны за то, что они вообще согласились с вами общаться. Приходите в другой раз, – снова вступил в диалог Черная Туча.

– Черная Туча, ты позволишь задать вам вопрос? – обратился Шерлок Холмс к медиуму, не дав сэру Роберту произнести и слова.

Прежде чем глухой голос ответил, снова воцарилась тишина.

– Спрашивай.

– Черная Туча, ты ведь вождь племени санти? Я правильно понял?

– Да.

И тут Холмс заговорил на неизвестном, гортанном и раскатистом наречии, которое мне ни разу прежде не доводилось слышать. Мой друг произносил незнакомые слова медленно, тщательно артикулируя каждое. Насколько я понял, это был язык санти.

Когда Холмс закончил, повисло неловкое молчание. Мой друг повторил несколько слов на том же странном языке, после чего снова перешел на английский.

– Да будет тебе! Не пытайся убедить меня, что не понимаешь родной язык, – холодно заявил он.

Черная Туча молчал.

– Пожалуй, мне стоит перевести все только что мною произнесенное. Между прочим, я сказал, что вы, Хокшоу, бессовестный мошенник. После чего объяснил, каким образом вы провернули все эти трюки…

– Мистер Трелони, прошу вас, – перебил Холмса сэр Роберт.

– Будьте благоразумны, сэр. Разве вам не кажется подозрительным, что индеец не понимает родного наречия, на котором я к нему обратился?

Не успел Холмс закончить фразу, как Хокшоу повалился лицом на стол, будто бы в глубоком обмороке.

– Поглядите, что вы наделали! – воскликнула миссис Хокшоу, склоняясь над супругом.

– Нисколько не сомневаюсь, что даже сейчас нас продолжают водить за нос, – воскликнул, вскакивая, Холмс. – Что ж, давайте прольем свет на череду загадочных явлений, свидетелями которых мы стали. Где-то я видел выключатель.

Одно ловкое движение моего друга – и комнату залил электрический свет. Все присутствующие были столь ошеломлены, что сидели неподвижно, будто бы остолбенев, не в силах сдвинуться с места.

Холмс молнией пронесся по комнате и резко отдернул портьеру. Перед нашими изумленными взорами предстал негр, сжимавший в руках латунный рожок – тот самый, что мы видели парящим в воздухе. Негр стоял возле распахнутого двухстворчатого окна. Холмс быстро захлопнул его, чтобы слуга не сбежал.

Мой друг повернулся к нам, на его губах играла торжествующая улыбка:

– Нисколько не сомневаюсь, что все присутствующие здесь в самом начале сеанса почувствовали дуновение холодного воздуха. Разгадка проста: мошенники оставили окно открытым – только и всего. Что же касается загадочного шепота, граммофона, который включился сам собой, и плавающего в воздухе рожка, то за все эти фокусы нам надо поблагодарить нашего приятеля. – Холмс кивнул на негра. – В нужный момент он появлялся из-за портьеры, шумел, шептал, запускал граммофон… Полюбуйтесь, он даже надел черные перчатки, чтобы его не выдали светлые ладони, когда он держал рожок. Вполне естественно, что во мраке нам казалось, будто рожок висит в воздухе. Я ничего не перепутал?

Негр, поникнув головой, что-то буркнул. Судя по тону, он со всем соглашался.

– Что же касается всего остального… Не буду отрицать, у мистера Хокшоу действительно есть дар имитатора и чревовещателя. Но не более того. Никаких других талантов у него нет. Сэр Роберт, положа руку на сердце признайтесь, голос, что вы услышали, не очень-то был похож на голос вашего сына.

Несчастный отец выглядел одновременно измученным и потрясенным:

– Да… я полагаю… полагаю, мне лишь хотелось, чтобы это был голос Найджела…

– То-то и оно. Именно подобное желание является величайшим подспорьем для шарлатанов вроде Хокшоу.

– Да как вы смеете! – воскликнула миссис Хокшоу, поглаживая голову мужа. – Посмотрите, что вы наделали своей клеветой!

– Нисколько не сомневаюсь, что он быстро оправится, – оборвал ее Холмс и, схватив медиума за воротник пиджака, резко рванул его со стола, откинув на спинку кресла.

Изо рта мошенника выскользнул маленький металлический предмет.

– А пока ловля доверчивых пташек закончена.

Я подобрал странный предмет и принялся его рассматривать.

– Занятная штуковина. Птичий манок. Помните щебетание во время сеанса?

– А вы чертовски умны, сэр, – протянул Себастьян Мельмот, раскуривая маленькую черную сигару. – Вы оказали нам всем неоценимую услугу.

Отвесив молодому человеку легкий поклон, Холмс повернулся к медиуму и его жене, которые, не зная, как себя вести после разоблачения, в отчаянии цеплялись друг за друга.

– Вам я настоятельно рекомендую вернуть все деньги, что вы получили от этих джентльменов, и навсегда покончить с этими спектаклями. Если я хоть раз краем уха услышу, что вы снова взялись за старое и водите людей за нос, я на вас заявлю в полицию. Вы меня поняли?

Супруги, не говоря ни слова, почти одновременно кивнули.

– Да вы, мистер Трелони, и сами устроили здесь отменный спектакль, – весело усмехнулся Мельмот. – Браво!

– На этот раз самих обманщиков обвели вокруг пальца, – холодно улыбнулся мой друг. – Кстати, меня зовут не Амброз Трелони. Я – Шерлок Холмс.

История со спиритическим сеансом имела продолжение. Последний акт этой драмы разыгрался примерно неделю спустя у нас на Бейкер-стрит. Был поздний вечер – тот самый час, когда собираешься уже улечься в постель с хорошей книжкой. Всю вторую половину дня Холмс трудился над книгой об использовании фотографии при расследовании преступлений и пребывал в приятном, расслабленном настроении. Когда он работал, с губ его не сходила легкая улыбка, смягчавшая худощавое лицо. Я уже собирался пожелать ему спокойной ночи, как вдруг внизу кто-то позвонил в дверь.

– Для гостей слишком поздно. Значит, клиент, – озвучил Холмс мою мысль.

Несколько мгновений спустя к нам тихо постучали. На пороге стоял Себастьян Мельмот. Он был одет примерно так же, как и во время спиритического сеанса. В руке он сжимал бутылку шампанского. Холмс предложил ему сесть.

– Прошу прощения за столь поздний визит… Дело в том, мистер Холмс, что я уже давно собираюсь к вам заглянуть, но случай представился только сейчас.

Мой друг опустился в кресло и, сложив ладони, прижал их к губам.

– Вы меня заинтриговали, – с ленцой промолвил он.

Мельмот, практически не обращая на меня внимания, воздел бутылку шампанского в воздух так, словно это был его трофей:

– Это вам, мистер Холмс. Маленький подарок. В знак моей признательности. – Он поставил бутылку на пол у ног Холмса.

Мой друг изогнул бровь в немом вопросе.

– За то, что разоблачили этого негодяя, Хокшоу. Я слышал о нем массу лестных отзывов и потому искренне полагал, что наконец мне удалось отыскать настоящего медиума.

– Осмелюсь заметить, господин Мельмот, что ваша признательность излишня. Вы не бедствуете, родных и близких не теряли и вряд ли извлекли особую пользу из того небольшого спектакля, что я устроил в «Порубежном доме».

Ледяные глаза Мельмота загадочно сверкнули. Он подался вперед. Игра теней придавала его юному лицу что-то демоническое.

– Вы совершенно правы, мистер Холмс, я не бедствую, и деньги для меня значат мало. Вы не ошиблись и в другом: в последнее время мне не доводилось терять родных. И все же я более чем серьезно отношусь к своим изысканиям, а вы весьма успешно продемонстрировали мне, что одно из направлений, которое я рассматривал как весьма перспективное, на самом деле не заслуживает моего внимания.

– Позвольте спросить, а что именно вы изучаете? – промолвил я, более не в силах сдерживать свое любопытство.

Мельмот посмотрел на меня так, будто только что заметил мое присутствие.

– Я изучаю смерть, – тихо ответил он. – Жизнь после жизни.

Недоумение, проступившее на моем лице, вынудило его пояснить:

– Видите ли, доктор Уотсон, я ученый нового времени. Смерть – средневековая загадка, которую можно и д́олжно разгадать. Я не верю, что мы всю жизнь рвем жилы только для того, чтобы после смерти сгинуть, уйдя в небытие. Там, за порогом, что-то есть. Должно быть. Точно так же, как Оливер Лодж и ему подобные, я считаю, что жизнь – это только начало, отправная точка. Я говорю не о рае Священного Писания, не о сказочных краях где-то там, на небесах, но о двери, миновав которую мы становимся бессмертными.

Мельмот распалил сам себя. Щеки его полыхали, на скулах играли желваки. Вскочив, он раскинул руки в стороны:

– Прогуляйтесь по Ист-Энду, джентльмены. Что вы увидите? Нищету, страдания, вырождение. Люди, обитающие там, живут в грязи и мерзости, ведут себя как животные. Это что, и есть жизнь? Да будет вам, джентльмены, там за порогом смерти наверняка что-то есть. И есть ключ. Ключ, который откроет главный секрет. Вы, Холмс, боретесь с болезнями общества, вы, доктор, врачуете телесные недуги. Пусть так, но меня интересует нечто иное, куда более важное.

– И вы полагаете, что вам под силу изменить естественное положение вещей, предопределенное самой природой? – спросил Холмс.

– То, что вы называете естественным, считают таковым исключительно в силу неведения, – покачал головой Мельмот. – Смерть естественна, окончание нашего существования – нет. Да, люди наивные искренне полагают, что похороны – конец всему. Почему они так считают? Да потому, что никто никогда не ставил это под сомнение! Человечество до сих пор сидело бы в пещерах, если бы не они – сомневающиеся, те, кто не желает принимать существующее положение вещей как данность и постоянно раздвигает горизонты познания. Я не верю, что смерть – это конец. Ее тайной можно овладеть, и это непременно случится. – Неожиданно молодой человек оборвал себя, будто бы испугавшись, что сболтнул нам лишнее. Его лицо расплылось в широкой неприятной улыбке. Тихим, свистящим шепотом он прошипел, словно змея: – И уж поверьте мне, джентльмены, я прав. На этой фразе он низко, по-театральному поклонился и выскользнул из комнаты.

– Он безумен, – промолвил я, вслушиваясь в звуки шагов, доносившиеся до нас с лестницы.

– Боюсь, все далеко не так просто, Уотсон, – отозвался Холмс и задумчиво воззрился на каминную решетку, за которой алели угли.

 

Глава первая

Визит инспектора

Как вы помните, многие – я в том числе – нередко утверждали, что гений частного сыска Шерлок Холмс выступал неизменным защитником закона и порядка. Однако, оглядываясь назад, я вынужден признать, что подобное утверждение справедливо лишь отчасти. Преступление как таковое действительно завораживало Холмса, но, когда дело доходило до расследования, мой друг проявлял крайнюю избирательность. Не раз и не два я был свидетелем того, как Холмс, невзирая на все уговоры и мольбы, отказывался взяться за то или иное дело исключительно потому, что ему оно представлялось слишком простым, а значит, скучным. Моего друга занимали только головоломные преступления. Как бы ни нравилась Холмсу работа детектива сама по себе, она непременно должна была обещать что-то необычное. В противном случае расследование не представляло для Холмса никакого интереса.

Весной 1896 года Холмс достаточно долго сидел без дела и потому ежедневно внимательно изучал газеты, надеясь, что ему подвернется какая-нибудь увлекательная шарада в его вкусе. Каждое утро, надеясь чем-нибудь занять его деятельный ум, я пытался привлечь его внимание то к одному, то к другому преступлению, способному, с моей точки зрения, увлечь моего друга.

– Уотсон, – всякий раз пренебрежительно морщился Холмс, – те дела, которые представляются вам загадочными и, по вашему мнению, могут оказаться для меня крепкими орешками, на самом деле таковыми не являются. «Музыкант театра-варьете найден задушенным в гримерной». Ну что тут интересного? Обычная зависть. Не сомневаюсь, это дело расщелкает за день даже Скотленд-Ярд.

– А вот эту статью вы видели? Об убийстве знаменитого археолога, сэра Джорджа Фавершема?

Холмс извлек изо рта трубку.

– Что-нибудь украли из его фамильного особняка? – поинтересовался он, немного помолчав.

– Ничего особо ценного.

– Тогда это ерунда, – фыркнул он, – обычная попытка кражи, закончившаяся убийством.

– Сдаюсь! – воскликнул я, отшвырнув газету. – Ничем вам не угодишь!

– Хоть в этом мы с вами сходимся, – вяло улыбнулся Холмс.

Взгляд моего друга скользнул к ящику комода, в котором, как я знал, он хранил сафьяновый футляр со шприцом.

– И это тоже не выход, – резко произнес я.

На мгновение Холмс показался мне удивленным, а потом его лицо расплылось в мечтательной улыбке. Он понял, что я решил сыграть в его игру и читаю его мысли. Осознание этого так развеселило моего друга, что он расхохотался. Я засмеялся вместе с ним. Мы были столь поглощены весельем, что не сразу услышали стук в дверь нашей гостиной.

Мгновение спустя гость неуверенно открыл ее, и мы увидели, что на пороге стоит инспектор Хардкасл из Скотленд-Ярда. Холмсу уже доводилось сотрудничать с ним в расследовании нескольких дел.

Хардкасл, угрюмый малый родом из Йоркшира, в полицейской работе главный упор делал на систематический подход и тщательность в расследовании. Наш смех привел его в полнейшее замешательство.

– Если, джентльмены, я побеспокоил вас в неподходящий момент… – неуверенно начал он, подозревая, что, быть может, является причиной нашего веселья.

– Отнюдь, Хардкасл, отнюдь, – воскликнул мой друг, все еще фыркая от смеха, – я всегда рад, когда меня навещают коллеги, стоящие на страже закона. – Он показал инспектору на стул. – Присаживайтесь, друг мой, и пусть наше поведение вас не обескураживает. Уже много недель я бездельничаю, лишая ум столь необходимой ему гимнастики. Я, право, рад вас видеть – и буду рад вдвойне, если у вас есть для меня дело.

Инспектор, неуверенно взглянув на нас, опустился на стул. Хардкасл был высоким плотным мужчиной с вытянутым лицом, сломанным носом и большими серыми печальными глазами. Он помадил свои черные волосы, отчего казалось, будто их приклеили к черепу. Крепко вцепившись огромными лапищами в котелок, инспектор неуклюже устроился на крае стула напротив нас и замер.

– Так у вас есть для нас дело? – с апатией в голосе произнес Холмс. Настроение моего друга менялось быстро.

– Думаю, кое-что может вас заинтересовать, – ответил Хардкасл, все еще пытавшийся восстановить душевное равновесие.

– Надеюсь, об этом пока не успели написать в газетах, – заметил Холмс, раскуривая трубку от уголька, который он взял в камине. – Вы ведь не о деле музыканта, удавленного в театре-варьете?

– Разумеется, нет, – с возмущением перебил инспектор. – Этим делом занимается Кингсли. Я бы поставил на то, что убийца – Роланд Райли. Его называют «ирландским мерзавцем с золотым голосом».

– Уверен, что вы правы. Я слышал, с ним в подпитии случаются приступы ярости. Музыканты, богема… Там даже мелкие обиды и зависть могут толкнуть на чудовищное злодеяние. Удивляюсь, как только варьете не превращаются каждый вечер в бойню?

Хардкасл озадаченно посмотрел на моего друга, пытаясь понять, говорит ли тот серьезно или шутит.

– Впрочем, довольно об этом, – промолвил Холмс, несколько раз взмахнув ладонью на манер дирижера, желающего, чтобы оркестр ускорил темп. – С чем же вы пожаловали к нам?

– С ограблением. Британского музея.

– И это все? – разочарованно простонал Холмс, откидываясь на спинку кресла.

– Нет, не все.

– Очень на это надеюсь. И что же похитили злоумышленники? Средневековые горшки? А может, какую-нибудь дребедень, принадлежавшую Генриху Восьмому?

– Минуту терпения, до этого я еще доберусь. Работали профессионалы. Их было двое.

– Откуда вы знаете?

– Все очень просто, мистер Холмс, – просиял инспектор, – злоумышленники имели неосторожность оставить после себя улики. Неподалеку от места преступления мы обнаружили две пары отпечатков ботинок. Спешу сообщить, предупреждая ваш вопрос, что никому другому, кроме как преступникам, эти отпечатки принадлежать не могут: после закрытия музея полы моют.

– Ладно, Хардкасл, сдаюсь, пусть будет по-вашему: двое злоумышленников так двое. – Холмс поднял руки.

– Насколько я понимаю, один из этих двоих был взломщиком, а второй – экспертом.

– Экспертом? – переспросил я.

– Да, доктор Уотсон. Кто бы то ни был, он знал, за чем шел. В распоряжении преступников оказался целый музей с богатейшими коллекциями, однако украли они одну-единственную вещь.

– И что же это была за вещь? – Холмс подался вперед. В его глазах мелькнула заинтересованность.

– Некий папирус. Кажется, свиток…

– А-а-а… из Египетского зала.

– Да, именно. Того самого, что набит под завязку мумиями, статуями с собачьими головами и прочими подобными штуковинами.

– Ну да, – кивнул Холмс, подхватывая, – в зале масса золотых безделушек и прочих крайне дорогих предметов, которые было бы куда проще сбыть, чем какой-то папирус, причем сбыть по весьма значительной цене.

– Именно так, мистер Холмс.

– Что ж, Уотсон, какие будут соображения?

– Злоумышленник – коллекционер, желавший получить папирус для своего частного собрания.

– Весьма решительный, не стесняющийся в средствах коллекционер, – просиял мой друг.

– Куда более решительный, чем вы можете себе представить, – промолвил Хардкасл. – Он решителен настолько, что готов убивать ради достижения цели.

– И кого он убил?

– Ночного сторожа.

– И как он его убил?

– Выстрелил в голову. В упор.

– Вот как?

– Именно.

– Карманный короткоствольный пистолет.

– Откуда вы знаете? – изумился я.

Вместо ответа Хардкасл, порывшись в кармане, извлек бархатный мешочек, перевязанный бечевкой. Распутав ее, он вывалил содержимое перед Холмсом на столик. Нашим взглядам предстал небольшой пистолет, сверкавший серебром в отсветах плясавшего в камине пламени.

– Убийца выронил его при попытке скрыться.

– Как неосторожно с его стороны, – заметил Холмс, взяв с каминной полки длинную глиняную трубку. Подцепив ею пистолет за спусковую скобу, он поднял его и принялся рассматривать. – Дорогое оружие… гравированное серебро… куплен недавно… – бормотал Холмс, скорее адресуясь не к нам, а к себе.

– Я помню, мистер Холмс, что вы разработали собственную систему снятия отпечатков пальцев, – с готовностью произнес Хардкасл. – Именно благодаря ей вам удалось изловить Фу Вона. Однако думается мне, что на этом пистолете никаких отпечатков вы не найдете.

– Разумеется, – кивнул Холмс, – преступник был в перчатках. – Обнюхав оружие с рукояткой, изысканно отделанной кожей, мой друг принялся разглядывать ствол. – Пистолет однозарядный. Это не оружие грабителей и воров… по крайней мере тех, с кем нам доводилось сталкиваться раньше. Вы согласны, Уотсон?

– Дамский пистолет, – фыркнул я.

– Но убивает наповал.

Холмс подошел с пистолетом к окну, извлек из комода увеличительное стекло и принялся рассматривать оружие уже через него. Прошло достаточно много времени, прежде чем мой друг наконец вернулся обратно в свое кресло. Сунув пистолет в бархатный мешок, он протянул его инспектору.

– Что-нибудь обнаружили, мистер Холмс?

– Крайне мало, – покачал головой мой друг, поджав губы. – Владелец данного пистолета – молодой человек, блондин, любит дорогие вещи, отличается определенной экстравагантностью, высокомерен и крайне самонадеян. Также возможно, что он не совсем психически здоров.

– Во имя всего святого, каким образом вы обо всем этом догадались? – Глаза инспектора расширились от изумления.

– На спусковой скобе я обнаружил светлый волос, который и указал мне на цвет волос и возраст. От кожаной рукояти все еще исходит едва заметный аромат мужской туалетной воды. Со всей очевидностью можно заключить, что владелец взялся за пистолет, когда его пальцы были все еще влажными от парфюма, который и впитался в тисненую кожу. В силу того, что запах чувствуется и сейчас, можно прийти к выводу, что туалетная вода отменного качества и стоит не менее пятидесяти шиллингов за флакон. Это указывает как на любовь владельца оружия к дорогим вещам, так и на его экстравагантность. Тот факт, что пистолет однозарядный, говорит о крайней самоуверенности и высокомерии преступника, полагавшего, что ему вполне хватит одного выстрела. А то, что, готовясь к ограблению, преступник надушился, наводит на мысль, что он воспринимает убийство как дело весьма заурядное, а значит, страдает психическим расстройством.

– Невероятно, – пробормотал Хардкасл.

Мне было не очень понятно, чему он удивляется: способности Холмса извлечь такое множество сведений о преступнике из краткого осмотра оружия или же психическому складу преступника, нарисованному моим другом.

– Эти сведения могут пригодиться нам впоследствии, когда в расследовании преступления наметятся определенные подвижки. Пока же от них мало толку. Я полагаю, куда больше мы сможем узнать, если вы скажете нам, что именно пропало из музея.

Слова моего друга не произвели на Хардкасла особого впечатления.

– Как я уже упомянул, мистер Холмс, преступники украли какой-то старый папирус, покрытый древними письменами.

– Иероглифами, – подсказал я.

– Именно это я и хотел сказать, доктор, – отозвался Хардкасл и с недовольным видом добавил: – Должен признаться, мне куда привычнее расследовать обычные кражи, скажем драгоценностей, или, допустим, заурядные убийства.

– И вам, инспектор, потребовалось двое суток, чтобы понять, что вы крепко сели с этим делом на мель. – Глаза Холмса озорно сверкнули. – Не пытайтесь спорить со мной, инспектор. Судя по следам пороха на стволе, из пистолета стреляли два-три дня назад. Кроме того, глубина морщин на вашем лбу выдает, что вы в последнее время много хмурились, как будто вас что-то сильно беспокоило, причем уже несколько дней. Дней, а не часов. Сейчас утро, на календаре понедельник. Я бы предположил, что музей ограбили в пятницу поздно вечером. Я прав?

Хардкасл мрачно кивнул.

– Но при этом в газетах о преступлении не появилось ни слова, – заметил я.

– Происшедшее удалось сохранить в тайне от журналистов, – пояснил Хардкасл. – Нам нужно время, чтобы допросить всех перекупщиков, специализирующихся на редкостях подобного рода, прежде чем в прессе поднимется крик.

– Вы имеете в виду Моррисона, по кличке Пыльный, и подобных ему?

– Именно так, мистер Холмс, – кивнул инспектор, – мы перерыли всё – и результат нулевой. Мы в тупике.

– А насколько ценен пропавший документ? – спросил я.

– Сложно сказать, – пожал плечами Хардкасл. – По мне, доктор, он и гроша ломаного не стоит, но для специалиста, знающего толк в подобных вещах, он бесценен. – Вдруг полицейский подался вперед, и его лицо исказилось, словно от приступа зубной боли. – Честно говоря, мистер Холмс, я не знаю, чт́о делать. Я очень надеюсь, что хотя бы вы сможете пролить свет на это дело.

– С огромным удовольствием, Хардкасл, – отозвался Холмс, искоса посмотрев на меня. – Вы прекрасно знаете, что я всегда рад помочь полиции.

Инспектор просиял и с явным облегчением вздохнул.

– Превосходно, – промолвил он. – У дома ждет кэб. Если вы будете столь любезны, мы можем прямо сейчас отправиться в Британский музей. Куратор египетского отдела сэр Чарльз Паджеттер расскажет вам об этом несчастном папирусе все, что вы захотите узнать.

– Замечательно, – воскликнул Холмс, скидывая халат. – Уотсон, вы с нами?

– Разумеется.

– Тогда, друг мой, надевайте пальто, хватайте шляпу и трость. Нас ждет Британский музей!

 

Глава вторая

Лекция сэра Чарльза

– Некогда, разумеется, я был завсегдатаем Британского музея. В молодости, только перебравшись в Лондон, я снимал квартиру на Монтегю-стрит и часто приходил в музей заниматься в читальном зале. Помимо прекрасной библиотеки меня привлекало то, что здесь было тепло, и всем этим я мог наслаждаться совершенно бесплатно, – произнес Шерлок Холмс, когда мы с ним и Хардкаслом миновали главные ворота музея и подошли ко входу, который сторожили восемь массивных ионических колонн.

Хардкасл сразу же увлек нас к кабинету сэра Чарльза Паджеттера, который находился в закрытой для посетителей части музея. Прежде чем пропустить нас в святая святых, строгий охранник с густыми моржовыми усами долго изучал служебное удостоверение инспектора. Миновав целый ряд узких, тихих и плохо освещенных коридоров, мы оказались перед дверью, на которой поблескивала табличка с именем хранителя египетской коллекции.

Хардкасл громко постучал. После короткой паузы из-за двери раздался резкий голос, который с нотками раздражения произнес:

– Войдите.

Переступив порог, мы оказались в светлой просторной комнате с одним незанавешенным окном, выходившим на северо-западное крыло музея. Она была уставлена шкафами, битком забитыми книгами, а пол завален бумагами и тетрадями. Сэр Чарльз, склонившись над огромным дубовым письменным столом, изучал через лупу какую-то древнюю карту. Он даже не потрудился хотя бы на мгновение оторвать от нее взор, чтобы взглянуть на нас.

Подобная реакция на наше появление заставила Холмса громко захлопнуть дверь. Это отвлекло ученого, и, что-то раздраженно проворчав, он воззрился на нас. Сэр Чарльз оказался человеком небольшого роста. Его голубые глазки ярко поблескивали за стеклами очков в металлической оправе. Он был совершенно лыс, не считая рыжего с проседью венчика спутанных волос, росших на висках и затылке.

– А, это вы инспектор Хорнкасл, – произнес он. Когда ученый увидел нас, его глаза сузились.

– Меня зовут Хардкасл, сэр, – уточнил инспектор.

– Ну да, конечно. – Сэр Чарльз ткнул увеличительным стеклом в нашу сторону. – Вы что, хотите сказать, что наконец задержали преступников?

Хардкасл, не уловив ироничных ноток в голосе ученого, пришел в некоторое смятение.

– Нет, сэр. Это мистер Шерлок Холмс и его компаньон доктор Уотсон.

Услышав имя моего друга, сэр Чарльз отложил увеличительное стекло, вышел из-за стола и с жаром кинулся жать ему руку.

– Так вы и есть Шерлок Холмс? Надеюсь, вы пришли оказать нам помощь?

– Я сделаю все, что в моих силах.

Сэр Чарльз, задумчиво кивая, пожал руку и мне:

– Конечно же, конечно. Именно так и надо жить. Мы приходим в этот мир с миссией – каждый со своей. Она может быть сложной или простой, вести к славе или оставлять в безвестности. Главный наш долг – выполнить свою миссию наилучшим образом. Я прав, инспектор?

Хардкасл кивнул и переступил с ноги на ногу. Времени на философские рассуждения у него не было, особенно учитывая тот факт, что преступление еще только предстояло раскрыть.

– Мистеру Холмсу хотелось бы побольше узнать о краже, – без обиняков промолвил он.

– Да, разумеется. И чем же я могу быть полезен?

– Прежде чем строить версии, на основании которых мы составим план дальнейших действий, мне надо больше узнать о похищенном документе, – пояснил Холмс.

– Понимаю. Что ж, джентльмены, присаживайтесь… пожалуй, для этого вам придется переложить кое-какие бумаги… Да, сюда. Вот незадача… Похоже, инспектор, на вас не хватает стула.

– Ничего страшного, сэр, я могу и постоять, – отозвался Хардкасл.

Сэр Чарльз уселся за стол, и теперь ученого едва было видно из-за него. Хранитель коллекции снял очки и принялся протирать стекла огромным носовым платком синего цвета.

– Как вы понимаете, джентльмены, – начал он, – я еще не совсем пришел в себя после утраты свитка. Он был крайне, крайне редок, даже уникален. Впрочем, позвольте мне начать с самого начала. – Сэр Чарльз водрузил очки обратно на нос и откинулся на спинку стула. – В тысяча восемьсот семьдесят первом году два британских археолога, сэр Джордж Фавершем и сэр Алистер Эндрюс, раскопали в Верхнем Египте одну гробницу. В ней они обнаружили сорок мумий. Большинство из них лежали разбросанными по гробнице и находились в разной стадии разложения. Часть мумий, перенесенных туда из других захоронений, была спрятана в потайной вертикальной галерее. Одну мумию в импровизированном саркофаге обнаружили в шахте, расположенной под прямым углом к галерее. К чему такие сложности? Специально для того, чтобы ее не нашли расхитители гробниц. Так вот, выяснилось, что эта мумия принадлежала царице Хентави. На момент смерти ей было всего двадцать один год. Мы знаем, что она являлась супругой Смендеса, первого фараона двадцать первой династии. Верховный жрец, который служил ему, носил имя Сетаф. Он занимался черной магией и слыл воплощением Осириса, царя загробного мира. Согласно легенде, Смендес, удрученный кончиной своей молодой жены, умолял Сетафа силой магии вернуть ей жизнь. Как вы понимаете, египтяне верили в существование загробного мира. По их верованиям, душа, прежде чем приобрести благополучие в посмертии, должна была преодолеть ряд опасностей потустороннего мира.

– И только после этого она могла обрести покой в Полях Иалу.

– Да, мистер Холмс, в Полях Иалу, что значит «поля камыша» – своеобразный эквивалент нашего рая. Поэтому в ходе погребального обряда покойного готовили к путешествию до этих полей. Клали рядом с ним особые предметы, которые могли ему пригодиться в дороге. В число этих предметов входила и «Книга мертвых» – листки папируса с магическими текстами и рисунками, если хотите, заклятиями, которые, по убеждению древних египтян, должны были помочь усопшему избежать опасностей загробного мира и благополучно добраться до Полей Иалу.

Так вот, Смендес не желал, чтобы Хентави отправлялась в это путешествие. Он хотел видеть ее живой, чтобы она делила с ним радости земного существования. Он уговорил или, скорее, заставил Сетафа написать новую «Книгу мертвых» с заклинаниями, которые, по сути, должны были победить смерть. – Ученый замолчал и позволил себе улыбнуться. – Не самая простая задача. Впрочем, как я уже упоминал, Сетаф занимался черной магией, а кроме того, на его стороне был Осирис, так что он сумел выполнить повеление фараона. Однако ту новую «Книгу мертвых» так и не пустили в ход. Боги, узнав о том, что секрет вечной жизни раскрыт, запретили пользоваться этими заклинаниями. Сетафу приказали уничтожить «Книгу», но, вместо того чтобы подчиниться, он спрятал ее, вне всякого сомнения рассчитывая воспользоваться ею, когда придет его срок. К несчастью, смерть настигла Сетафа прежде, чем он смог прибегнуть к заклятиям. Исполняя приказания, отданные им заранее, храмовые жрецы похоронили его в тайном месте, а вместе с ним – все его вещи и свитки. В том числе и новую «Книгу мертвых». Сетаф был человеком изобретательным, и он искренне верил, что нашел заклятия, способные одолеть смерть. Несмотря на то что боги запретили ими пользоваться, он не желал, чтобы его тайна сгинула вместе с ним. Поэтому он оставил зашифрованное послание с описанием пути к его гробнице, в которой хранится «Книга мертвых». Это послание способен понять только человек крайне умный, не менее умный, чем сам Сетаф. И описание того, как добраться до его гробницы, он поместил в саркофаг своей госпожи и повелительницы – царицы Хентави. Заполучить «Книгу мертвых», написанную Сетафом, – заветная мечта любого египтолога. Ее так и не отыскали, хотя на нее ссылаются многие древние авторы, а значит, можно предположить, что она действительно существует.

– Значит, украли не Сетафову «Книгу мертвых»? – уточнил я.

– Нет, – покачал головой сэр Чарльз. – Открыв саркофаг Хентави, археологи обнаружили, что мумия великолепно сохранилась. В полоски из полотна, которыми при бальзамировании обматывали тело царицы, был вложен папирус. Именно его и похитили на прошлой неделе злоумышленники.

– И что там, в этом папирусе? – поинтересовался Холмс, слушавший ученого с каменным лицом.

– Это очень странный документ. Он написан особым шифром, который разработал Сетаф. Мало того, что жрец намеренно исказил иероглифы, которыми пользовались во времена двадцать первой династии, – он вдобавок придумал и новые, свои собственные. Единственное, что мы можем утверждать наверняка, так это то, что документ составлен лично Сетафом. На нем стоит его подпись и личный знак – половинка скарабея. Насколько можно судить, в папирусе объясняется, как именно добраться до его гробницы и где она находится.

– То есть это нечто вроде карты? – спросил я.

– Сильно упрощая, доктор, да, – улыбнулся мне сэр Чарльз. – Кое-что из написанного можно в общих чертах понять. Сетаф излагает свои взгляды на жизнь, клянется в верности Смендесу и Хентави, упоминает Осириса. Но в целом смысл документа остается загадкой.

– Равно как и местоположение гробницы Сетафа, – добавил Холмс.

– Да.

– Ну что ж, вот вам и мотив. Преступник, укравший документ, желает узнать, где погребен жрец.

– В таком случае вор крайне самонадеян, – пожал плечами сэр Чарльз. – Ни археологи, обнаружившие папирус, ни выдающиеся египтологи, работавшие с ним позднее, так и не сумели его перевести.

– И когда была предпринята последняя попытка подобного рода?

– За эту работу уже довольно давно никто не брался. Думаю, вот уже лет десять как. Если вам это представляется важным, я уточню.

– Да, это может быть важным, – задумчиво протянул Холмс. – Давайте на секунду предположим, что ворам, похитившим папирус, удалось расшифровать его и понять, где находится гробница Сетафа. Что они в результате получат, после всех этих невероятных хлопот?

– С материальной точки зрения крайне мало. Сетаф все-таки был всего-навсего верховным жрецом. Несколько золотых украшений, разные предметы культа, а кроме этого – больше ничего. – Тут сэр Чарльз замолчал и, подавшись вперед, закончил шепотом: – Ну и, конечно же, им в руки попадет «Книга мертвых», написанная Сетафом.

 

Глава третья

Место преступления

– После преступления нам удалось закрыть на день Египетский зал для публики. Посетителям сказали, что у нас проходит инвентаризация. Если бы мы держали экспозицию закрытой дольше, репортеры наверняка бы заподозрили что-нибудь неладное, – пояснил сэр Чарльз Паджеттер.

Мы замерли на пороге Египетского зала, по которому бродило полдюжины посетителей, разглядывавших экспонаты. Зал был поделен на три отдела, в каждом из которых стояли стеклянные выставочные стенды. В некоторых из них темнели мумии. В других были представлены различные предметы изумительной красоты, покрытые замысловатой резьбой, – наследие великой цивилизации, существовавшей в незапамятные времена. Над нашими головами вдоль стен высились барельефы с изображением сцен из жизни Древнего Египта. Они ярко освещались недавно установленными здесь электрическими лампами.

– Почему вас так беспокоит, что известие о краже просочится в газеты? – спросил я.

– Поймите, доктор, ни один музей в мире не захочет признать, что утратил одно из своих сокровищ. Во-первых, это отпугнет меценатов и благотворителей, а во-вторых, послужит сигналом для преступников, которые решат, что обворовать Британский музей проще простого.

– Мы тоже были не заинтересованы в газетной шумихе, – добавил инспектор.

– И как злоумышленники проникли в зал, Хардкасл?

В ответ полицейский показал на потолок. Задрав головы, мы увидели в нем три больших квадратных окна, служивших главными источниками света в зале.

– Преступники открыли одно из окон и сбросили вниз веревку. Так они проникли внутрь, так же и выбрались наружу. Покидая музей, они имели неосторожность обронить веревку. Мы обнаружили ее у стенда Хентави.

Холмс внимательно осмотрел потолочные окна, после чего перевел взгляд на сэра Чарльза:

– И где этот стенд?

– Прошу за мной, джентльмены, – пригласил ученый, двинувшись по центральному проходу. Преодолев половину зала, он замер у стоявшего особняком стенда. – Царица Хентави, – провозгласил он, сделав величественный жест рукой.

Должен признаться, когда я взглянул на останки молодой женщины, жившей больше трех тысяч лет назад, по моей спине прошел неприятный холодок. Покрытое густым красочным слоем лицо царицы, напоминавшее маску, великолепно сохранилось. Сходство с маской усиливали глаза из эбонита, вставленные в пустые глазницы. Они неподвижно взирали на нас из-за стекла. Череп мумии покрывал парик со свалявшимися густыми волосами, отчего Хентави напоминала Медузу Горгону. Тело царицы окутывали истлевшие коричневые пелены.

– Разве она не прекрасна? – спросил нас, сияя, сэр Чарльз.

– Должен признать, – с серьезным видом произнес Холмс, – что она не вполне соответствует моим представлениям о красоте.

Мой друг согнулся и, буквально прижавшись носом к стеклу, принялся обходить стенд по кругу, то и дело застывая на месте. Через некоторое время он выпрямился и, показав пальцем на бедро мумии, поинтересовался:

– Папирус хранился здесь?

– Да, мистер Холмс… Вы весьма проницательны, но как вы догадались? – сэр Чарльз открыл от изумления рот.

– Достаточно очевидно, что повреждения бинтов на этом участке относительно недавние: надорванные края светлее. Кроме того, из всех стекол стенда вы заменили только это. Замазка еще свежая. Мне представляется очевидным, что злоумышленники знали, где именно искать папирус.

– Вероятно, – тихо добавил я, – именно звук разбитого стекла потревожил сторожа. Он поспешил сюда и был убит.

– Нет, доктор, – печально покачал головой сэр Чарльз, – сторожа убили в отведенном ему служебном помещении.

– Как? – изумленно воскликнул я, кинув взгляд на Холмса.

Он был потрясен не меньше меня.

– Хардкасл, почему вы мне об этом не сказали? – резко спросил он.

– Ну… – замялся покрасневший инспектор, явно ошеломленный гневом Холмса. – Мне показалось, что эта деталь не так уж и важна…

Холмс с брезгливым видом прикрыл глаза и насмешливо фыркнул:

– Она крайне важна. Она не только сообщает нам дополнительные сведения о злоумышленниках, но и указывает на то, как именно было совершено преступление.

Мы все замерли, потрясенные словами Холмса. На какое-то время повисло молчание, которое нарушил сэр Чарльз.

– Занятно, весьма занятно, – промолвил ученый, глаза которого за стеклами очков расширились от волнения. – Не могли бы вы объясниться?

– Сперва, если позволите, мне хотелось бы осмотреть ту комнату.

– Конечно, – кивнул сэр Чарльз, – следуйте за мной.

Комната сторожа, о которой шла речь, представляла собой тесное помещение, забитое разной мебелью. Особенно выделялся среди нее массивный стол, уставленный кружками и разными принадлежностями для приготовления чая. Войдя, мы обнаружили в комнате круглолицего румяного молодого человека, который сидел на видавшем виды резном кресле и, положив ноги на стол, читал газету «Скачки». Увидев нас, он тут же вскочил из-за стола и застыл в ожидании.

– Извиняйте, сэр Чарльз, – проквакал он, залившись краской. Молодой человек говорил на лондонском просторечии, кокни. – Я ж не знал, сэр, что вы придете. У меня сейчас перерыв. Чаи вот гоняю. – Поняв, что газета все еще у него в руках, юноша быстро скомкал ее и попытался спрятать за спиной.

– Ничего страшного, Дженкинс, – раздвинул губы в едва заметной улыбке ученый, – я сюда не с проверкой. Эти джентльмены расследуют кражу свитка Хентави и убийство Дейвентри. Они хотят осмотреть комнату, в которой он был убит. – Египтолог повернулся к Холмсу: – Дженкинс работает у нас дневным сторожем. Он охраняет это крыло музея, – пояснил он. – Мы еще не нашли замены Дейвентри, так что его обязанности сейчас выполняет другой ночной сторож.

Холмс кивнул и сделал шаг вперед.

– Скажите, Дженкинс, это вы обнаружили тело? – обратился он к сторожу.

– Э-э-э… Да, сэр. В субботу с утречка. Я… пришел в восемь, как обычно. Поначалу все было шито-крыто… А потом я зашел внутрь. Я нашел его тута, на коврике. – Молодой человек ткнул пальцем вниз, и мы все вперили взгляды в пол, где совершенно очевидно совсем недавно лежал ковер, оставивший светлый прямоугольный след на темных досках. – Крови было немного – только запекшееся пятно на голове. – Сторож на мгновение побледнел, после чего сумел выдавить из себя улыбку. – Старина Сэмми, то бишь мистер Дейвентри, в общем, старина Сэмми… Он был славным малым… Мы с ним каждое утро чаи гоняли да языки чесали, а потом он шел домой…

– И о чем вы говорили? О скачках? Выбирали, на кого лучше поставить? – спросил Холмс.

– Д-да, сэр. – Дженкинс испуганно зашуршал газетой за спиной и с опаской посмотрел на сэра Чарльза.

– Вам не о чем беспокоиться, – успокоил юношу Холмс. – Хоть я лично и считаю азартные игры безрассудством, они не запрещены законом. У меня у самого есть друг, львиная доля доходов которого составляют выигрыши со скачек. Итак?

– Врать не буду, мы любили потрепаться о скачках. Мы часто делали ставки, но у меня жена, а старина Сэмми сам по себе… Я опасался много ставить, а вот он…

– А он ставил много.

– Да, сэр.

– И много проигрывал.

Карие глаза моего друга впились в побледневшее лицо молодого человека, который снова с опаской покосился на сэра Чарльза.

– Знаете что, Дженкинс, – не терпящим возражений тоном продолжил Холмс, – осмелюсь предположить, что ваш друг был по уши в долгах. Я прав?

Юноша замялся.

– Дженкинс, отвечайте, – бросил сэр Чарльз сторожу, вперившему взгляд в пол. – Мы хотим знать правду. Что бы ни натворил Дейвентри, его проступки не имеют никакого отношения к вам.

– Ну… – протянул Дженкинс. Решив прочистить горло, молодой человек закашлялся. – Ежели хотите правду… Сэмми крепко сел на мель. Стращал меня рассказами… Как на него кредиторы страх наводили, говорили, чт́о с ним сделают, коли он не вернет деньги… Расскажет бывало, а потом хохочет, что-нибудь, говорит, подвернется, выкручусь как-нибудь…

– Выкрутился, – мрачно промолвил Холмс.

– Секундочку, мистер Холмс. Неужели вы ведете к тому, что преступление совершили головорезы, являвшиеся кредиторами покойного? – недоверчиво произнес Хардкасл.

В ответ Холмс лишь покачал головой.

– Скажите, Дженкинс, где Дейвентри хранил личные вещи?

– Тута. В шкафчике, сэр. У нас у каждого было по шкафчику. – Юноша ткнул пальцем в угол комнаты, где стояли, прислонившись друг к другу, словно пьяницы, два высоких ржавых металлических шкафа.

– И который из них принадлежал Дейвентри? – спросил Холмс, приблизившись к ним.

Дженкинс показал, и Холмс повернул рукоять.

– Закрыто. После убийства его открывали? – Холмс обратился с этим вопросом к Хардкаслу, и все присутствующие в комнате устремили взгляды на инспектора.

Полицейский, насколько ему позволяли изумление и чувство неловкости, как можно более небрежно пожал плечами:

– Никто к этому шкафу даже пальцем не притронулся. Какое это имеет отношение к краже… или убийству…

– Где ключ? – оборвал его Холмс.

– Думаю, в Скотленд-Ярде, как и все остальные вещи, найденные у Дейвентри.

Холмс возмущенно фыркнул и, порывшись в кармане жилетки, извлек маленький перочинный ножик.

– Ну, коли ключа нет, придется довольствоваться импровизированным набором взломщика. – С этими словами мой друг сунул острие ножа в дверную щель, там, где крепился замок. – Знания… помноженные на физическую силу…. и дело в шляпе… – пропыхтел он.

Меньше чем через минуту раздался вибрирующий лязг, и дверь шкафа распахнулась.

– Вуаля! – воскликнул Холмс.

– Что все это значит? – с неуверенностью в голосе вскричал Хардкасл, не в силах сдержать изумления. – Что это за фокусы?

– Смею вас заверить, инспектор, никаких фокусов. Подождите минутку, и я вам все объясню.

Холмс принялся рыться в шкафчике, и через несколько мгновений мы услышали его торжествующий возглас: внутри ему удалось обнаружить небольшой коричневый сверток.

– Ну вот, – мой друг бросил сверток Дженкинсу, – откройте его, молодой человек, и полюбуйтесь на содержимое.

Дженкинс кинул взгляд на сэра Чарльза и, дождавшись одобрительного кивка, принялся за дело. Дрожащими пальцами он начал рвать бумагу. Сперва дело шло медленно, но как только юноша понял, чт́о скрывается внутри, он стал действовать быстрее. Наконец все присутствующие в комнате увидели, что за предмет находился в свертке. Им оказался большой кошель из коричневой кожи. Забрав кошель у юноши, Холмс высыпал его содержимое на стол. Тускло засверкало золото.

– Чтоб мне провалиться! – вскричал Дженкинс. – Да тут же целое состояние!

– Для кого-то, юноша, сумма в этом кошельке действительно состояние. – Тонкие пальцы Холмса коснулись золота, подхватив несколько монет. – Здесь около ста гиней. – Холмс протянул золотые застывшим в ошеломлении сэру Чарльзу и Хардкаслу. – Достаточно щедрая плата за ночь работы. Только, увы, Дейвентри не суждено было воспользоваться этими грязными деньгами.

– Грязными? – переспросил я.

– Именно. Это плата за то, что Дейвентри пустил воров в музей и закрыл глаза на все происходившее той ночью.

– Вы полагаете, что он был в сговоре с преступниками? – ахнул сэр Чарльз.

– Можно сказать и так. Видимо, о долгах сторожа узнали в определенных кругах. Те, кому надо, быстро узнают о подобных вещах. Принимая во внимание все обстоятельства, подкупить человека, остро нуждающегося в деньгах, не составляет никакого труда.

– Подкуп?

– Совершенно верно, инспектор. – Холмс кивнул на горку золотых. – За помощь в похищении папируса Хентави Дейвентри предложили кругленькую сумму.

– То есть вы утверждаете, что преступники просто зашли в музей, забрали папирус и спокойно удалились, а Дейвентри, словно швейцар в гостинице, открыл перед ними двери?

– Образно выражаясь, да. Все было сделано культурно и цивилизованно. Вы не находите?

– Но как же веревка? А отпечатки ног?

– Эти улики были оставлены специально, чтобы ввести следствие в заблуждение. Уж слишком они бросались в глаза. Нас хотели убедить в том, что преступление совершили два опытных, но при этом заурядных грабителя. Ну, пораскиньте же, наконец, мозгами. Как, по-вашему, злоумышленникам удалось забраться на крышу? Неужели вы думаете, что им бы удалось это сделать незаметно для других сторожей? – Холмс кинул взгляд на сэра Чарльза, который неуверенно помотал головой, подтверждая слова моего друга. – Скажите, Хардкасл, вы поднимались наверх, чтобы осмотреть крышу?

– Я отправил пару констеблей, но они ничего не обнаружили.

– То есть себя вы решили не утруждать?

– Я думал, в этом нет никакого смысла, – растерянно ответил инспектор.

– В данном конкретном случае вы правы. Вы бы там ничего не нашли. Потолочные окна можно спокойно открыть изнутри специально предназначенными для этого шестами. Два подобных шеста я лично видел в Египетском зале. Также не составляет никакого труда оставить на полу под одним из раскрытых окон веревку, равно как и пару отпечатков ботинок. Благодаря этой уловке может сложиться впечатление, что два человека спустились с небес на землю, похитили папирус и, словно ангелы, вознеслись обратно.

– Если все было, как вы говорите, зачем преступникам такие сложности?

– Чтобы запутать след и помешать выяснить, кто они на самом деле такие, – улыбнулся Холмс. – Что мы имеем, джентльмены? То, что случилось здесь, далеко не заурядное преступление. Речь идет о тщательно продуманной краже древнего свитка и хладнокровном, заранее спланированном убийстве. Все эти сфабрикованные улики: веревка, следы ботинок – были бы совершенно бессмысленны, если бы преступники ставили перед собой лишь одну цель – украсть папирус. Ложные улики понадобились им для большего эффекта, чтобы ввести следствие в заблуждение. Я ни на секунду не сомневаюсь, что они спланировали убийство сторожа задолго до того, как попали в здание. Это убийство – еще одна уловка, чтобы пустить следствие по ложному следу.

– Если сказанное вами правда, мы имеем дело с безумцами, – резко возразил сэр Чарльз.

– В какой-то степени я с вами согласен. Вряд ли можно назвать нормальными преступников, которые сперва подкупают сторожа, вручив ему сто гиней, а потом, убив, не забирают деньги. С точки зрения извращенной логики злоумышленников, они выполнили условия договора с Дейвентри и заплатили ему за оказанную услугу. Жив Дейвентри или мертв – для них не принципиально. Главное, что с их стороны уговор выполнен. Нисколько не сомневаюсь, преступники, с одной стороны, люди богатые, а с другой – безумные.

Сэр Чарльз открыл было рот, чтобы ответить, но его опередил Хардкасл.

– Это все догадки, – выставив вперед указательный палец, возразил инспектор.

– Давайте еще раз переберем доказательства, – тихо ответил Холмс, покачав головой. – Во-первых, улики, указывающие на способ проникновения в музей. Мне, как человеку опытному, совершенно очевидно, что они были оставлены намеренно. Сделано это было для того, чтобы ввести полицию в заблуждение. И, надо сказать, задумка удалась: папирус украли три дня назад, а вы до сих пор не имеете ни малейшего представления ни о личностях преступников, ни об их мотивах. Во-вторых, вспомним, что именно было похищено из музея. Папирус с текстом, смысл которого до сих пор остается загадкой. Этот предмет может представлять интерес только для специалиста, человека весьма необычного и желающего владеть этим папирусом столь страстно, что он готов ради него пойти на убийство. В-третьих, тот факт, что сторож убит у себя в комнате, указывает на то, что он был замешан в преступлении. Иначе сторожа имело смысл убивать лишь в одном случае: если бы он застал злоумышленников на месте преступления. Но тогда труп был бы обнаружен в другом месте и одним выстрелом дело бы не обошлось, а это явно не в стиле наших злоумышленников. Дейвентри погиб потому, что доверился человеку, подкупившему его. Он стал ягненком на закланье. Убийца с пистолетом, вероятнее всего, подошел к сторожу и выстрелил вот так… – Холмс приставил два пальца к виску Дженкинса.

Молодой человек со стоном опустился в кресло.

– Нисколько не сомневаюсь, что Дейвентри находился в сговоре с преступниками и, с их точки зрения, был ненужным свидетелем. Я нисколько не сомневаюсь, что преступление спланировал и совершил человек столь же умный, сколь и жестокий. Этот человек страстно желал получить свиток и теперь, заполучив его, никому не отдаст свое сокровище. Зачем еще ему было убивать нищего сторожа с ворохом долгов? Чтобы исключить любую, даже самую маловероятную возможность выхода на него, преступника. Наш подопечный – обладатель острого ума. И при этом он очень опасен.

– Сейчас, мистер Холмс, вы ведете речь об одном человеке. А поначалу говорили, что злоумышленников было двое, – заметил Хардкасл.

– Я и сейчас не отрицаю, что это дерзкое преступление совершено двумя людьми, но если речь идет о том, кто его спланировал, о том, кому оно нужно… – Помолчав, Холмс вперил стальной взгляд в Хардкасла. – Я знаю лишь одного человека, достаточно умного и кровожадного.

– И кто же он? – поинтересовался Хардкасл. – Профессора Мориарти в этом преступлении уже не обвинишь.

– Позвольте еще раз отметить вашу проницательность, Хардкасл. – Холмс смерил инспектора ледяным взглядом. – С кем бы мы ни имели дело, по части гениальности, бесстрашия и хладнокровия он близок к профессору. Этот человек крайне умен. И его стоит опасаться.

 

Глава четвертая

Неожиданное событие

– Исчирканный календарь с расписанием скачек и ворох спортивных газет о них же навели меня на мысль о том, что и Дженкинс, и Дейвентри пытали счастье, делая ставки, а как вы знаете, Уотсон, человек азартный крайне редко бывает богат.

Я улыбнулся и кивнул.

Мой друг чиркнул спичкой, поднес огонек к трубке и принялся ее раскуривать. На несколько мгновений его лицо скрылось за густыми клубами серого дыма. После того как мы вернулись из Британского музея домой, на Бейкер-стрит, прошло уже несколько часов. Весенний день клонился к вечеру, и на улице зажгли фонари. Холмс сидел, закутавшись в синий халат. Мне представлялось совершенно очевидным, что мой друг доволен собой и в настроении поболтать.

– Думаю, – промолвил он, кинув спичку в камин, – раскрытие этого дела не займет у нас слишком много времени.

– Вы полагаете? Но ведь еще столько вопросов остается без ответа…

– Я вполне могу на них ответить.

– Да неужели? – резко спросил я, пытаясь скрыть недоверие.

– На самом деле, Уотсон, никакой особо сложной головоломки я в этом деле не вижу.

– Ну и кто же злоумышленник? Кто украл папирус?

– Постарайтесь подойти к решению этой задачи объективно и логично. Похищен свиток. Другие, куда более ценные экспонаты остались нетронутыми. Всем им предпочли старый папирус. Значит, ценность для вора представлял не сам папирус как таковой, а его содержание.

– Ну да, это я как раз могу понять. Папирус содержал текст с невразумительным объяснением, как добраться до гробницы Сетафа.

– И его «Книги мертвых».

– Но зачем кому-то понадобился этот текст? Египтологи уже бились над ним, однако так и не смогли расшифровать. С чего преступник решил, что это получится у него?

Шерлок Холмс издал тихий стон.

– Уотсон, Уотсон, – с некоторым жаром произнес он, – взгляните на вещи шире. Не ограничивайтесь лишь наиболее вероятными и очевидными версиями. Рассмотрите и другие версии: маловероятные, невероятные и неочевидные.

– Неочевидные, – повторил я, покачав головой. – Боюсь, мне не уследить за ходом ваших мыслей.

– Свиток содержит шифр. Шифр лишь способ кодирования информации. Зададимся вопросом, что нужно для того, чтобы расшифровать эту информацию?

– Ключ.

– Именно. Как нам объяснили, Сетаф был человеком умным и проницательным. Он великолепно понимал, что от грабителей гробницу Хентави не сможет защитить ничто. Папирус мог попасть в руки к расхитителям и раскрыть им местонахождение его собственной гробницы, где хранилась «Книга мертвых». Дабы этого избежать, он придумал шифр, который под силу разгадать лишь человеку, фанатически увлеченному поиском жизни за порогом смерти. К шифру должен быть ключ, и Сетаф, вероятнее всего, нанес его на другой папирус, который спрятал в некоем особом месте, предназначенном для того избранного, что воспользуется секретом бессмертия древнего мудреца.

– И вы считаете, что злоумышленнику попал в руки этот самый второй папирус с ключом к зашифрованному посланию Сетафа?

– Именно. Вот почему папирус, долгие годы хранившийся в Британском музее, представляет для злоумышленника такую ценность. Ему было крайне важно заполучить свиток.

– Поразмыслив над вашими словами, я теперь не исключаю, что вы правы.

– Ага, вы наконец начинаете мыслить шире, не ограничивая себя рамками доступных нам сведений.

– Может, и так, – кивнул я, – однако ума не приложу, как у злоумышленника оказался ключ к шифру.

– Мне часто доводилось читать о египетских древностях, то тут то там всплывающих в антикварных магазинах Лондона. Сюда их провозят контрабандой и сбывают нечистоплотные дельцы, подавляющее большинство которых не отличит египетскую письменность от ацтекской. Подобная торговля предметами старины велась на протяжении долгих веков.

– И вы считаете, что свиток с ключом к шифру оказался в одном из таких магазинов и его купил человек, знавший подлинную цену документа?

– Одна из вполне вероятных версий. Попробуем над ней поработать и увидим, куда она нас приведет.

– Версия достаточно фантастическая.

– Чепуха. В нее отлично вписываются известные нам факты. Если верны мои предположения относительно личности нашего злоумышленника, он наверняка нанял людей, чтобы те держали под присмотром антикварные лавки и немедленно ставили его в известность, как только там появится что-нибудь интересное. А интерес у него вызывал любой предмет со знаком Сетафа – половинкой скарабея.

– Вы уверены?

– Нет. Однако моя версия не просто правдоподобна – она весьма вероятна.

– Значит, злоумышленник на самом деле охотится за «Книгой мертвых»?

– Браво, Уотсон!

– Но разве он сможет продать «Книгу»? Ведь неизбежно возникнут вопросы о том, как она попала ему в руки.

– А он и не собирается ее продавать. – Холмс внимательно на меня посмотрел. – Он пустит ее в ход.

Повисло молчание. Когда до меня дошел смысл сказанного Холмсом, я почувствовал, как волосы на моей голове становятся дыбом.

– Хотите сказать, что злоумышленник верит… верит, что книга даст ему власть над смертью?

– Да.

– В таком случае этот человек – безумец.

– Похоже, вы правы.

– Черт возьми, вы так говорите, будто знаете, кто это!

– Знаю.

– Как?! – в изумлении вскричал я.

Холмс выдохнул облачко дыма и не без удовольствия взглянул на меня, явно наслаждаясь моментом.

– Холмс, не выводите меня из себя. Кто он?

– Себастьян Мельмот.

– Что?!

– Вы его помните?

– Да как же я его забуду! Не стану спорить, он ведет себя крайне странно, отрицает общепризнанные нормы морали, но… неужели вы думаете, что он способен на кражу и убийство?

– Учитывая владеющую им навязчивую идею, думаю, он не остановится ни перед чем. Помните светлый волос, что я нашел на пистолете? А запах парфюма? Уверен, когда Мельмот заглянул к нам в гости, он был надушен той же самой туалетной водой. Видите ли, Уотсон, после всех тех нелепых речей, что молодой человек произнес здесь в вашем присутствии около года назад, я за ним тщательно приглядывал.

– Как?

– Читал газеты, а иногда и следил. Я знал, что он кое-что ищет и это кое-что необходимо ему как воздух. Поскольку его не первый день занимает проблема жизни после смерти, нисколько не сомневаюсь, что он давным-давно прознал о существовании свитка, указывающего местонахождение гробницы Сетафа, и все это время занимался поисками ключа, который позволил бы ему расшифровать текст папируса. И вот теперь, насколько я могу судить, ключ наконец попал ему в руки.

– Если все так, как вы говорите, Мельмот должен как можно скорее отправиться в Египет, чтобы заполучить «Книгу мертвых».

– Да, но только в том случае, если ему удалось расшифровать текст, – едва заметно улыбнулся Холмс. – Мало иметь в руках ключ, нужно еще уметь им воспользоваться. А это требует глубоких познаний о древнеегипетской цивилизации и образе мышления ее представителей.

– И что же вы намереваетесь предпринять?

– Первым делом надо завтра утром заглянуть к Мельмоту в гости. Я выложу ему все свои подозрения. Будет занятно посмотреть на его реакцию. Знали бы вы, с каким удовольствием я с ним встречусь.

* * *

Когда мы подошли к дому Себастьяна Мельмота на Керзон-стрит, стояло теплое майское утро, солнце ярко светило с бледно-голубого неба, покрытого перистыми облаками. Должен признаться, я был весьма встревожен и озабочен. Во-первых, мне казалось, что в версии Холмса слишком много допущений и натяжек, и потому я опасался, что мой друг, возможно впервые за всю свою карьеру сыщика, готов допустить серьезную ошибку. Кроме того, перспектива вновь оказаться в обществе Мельмота, мягко говоря, не приводила меня в восторг. Мои ощущения были сродни чувствам ребенка, боящегося темноты, когда дитя осознает иррациональность своего страха, но при этом неспособно его отогнать.

Холмс дернул за шнур, и мы услышали, как где-то в глубине доме за дверью приглушенно зазвенел колокольчик. Ждать пришлось долго. Наконец нам открыл мрачный молодой человек заносчивого вида, смеривший нас злым взглядом. Я, как впоследствии выяснилось – ошибочно, принял его за слугу Мельмота. Холмс извлек из кармана жилетки визитную карточку и, не говоря ни слова, протянул ее молодому человеку.

Юноша с сардонической усмешкой мельком глянул на нее, даже не посмотрев, не написано ли что-нибудь на обороте, после чего лениво прислонился к дверному косяку.

– Ну и чего вам? – изогнув бровь, поинтересовался он, небрежно помахивая визиткой Холмса.

– Прошу вас довести до сведения мистера Мельмота, что мне нужно срочно с ним увидеться по важному делу, – резко произнес Холмс.

На какое-то мгновение по загорелому лицу заносчивого субъекта промелькнул призрак улыбки.

– Если вам нужно срочно повидаться с Себастьяном, лучше поищите его в другом месте. – На сей раз красные губы растянулись в более широкой улыбке, обнажив ряд ровных белых зубов.

– Я вам, сэр, не позволю выпроводить меня подобным образом, – с некоторой запальчивостью в голосе произнес Холмс.

– Боюсь, у вас нет другого выбора, кроме как уйти. По всей вероятности, вы еще не слышали последних печальных известий, – небрежно произнес молодой человек, стряхивая с рукава несуществующую пылинку. – С прискорбием вынужден сообщить вам, что мистер Себастьян Мельмот мертв.

 

Глава пятая

Новые загадки

За все годы знакомства я еще ни разу не видел Шерлока Холмса таким озадаченным. Известие о смерти Себастьяна Мельмота ошеломило его. На несколько мгновений мой друг застыл будто громом пораженный: неожиданная новость разрушила версию Холмса как карточный домик.

– Когда это случилось? – спросил я молодого человека, отчасти из любопытства, отчасти из желания скрыть замешательство моего друга.

– Позавчера, – вяло ответил юноша. – Несчастный случай на охоте, в норфолкском имении моего отца.

– А ваш отец, позвольте узнать…

– Лорд Фелшо.

– Значит, вы говорите, несчастный случай, – пошел в атаку Холмс, сумев взять себя в руки.

– Да, – кивнул юноша и добавил бесстрастным голосом: – Ужасная трагедия. Мы отправились на охоту с егерем по фамилии Бриггс, а Себастьян в какой-то момент отстал от нас – замешкался в подлеске. Мы услышали выстрел и поспешили назад. Когда мы его нашли, он был уже мертв.

– И что же случилось?

– Ружье случайно выстрелило, – едва заметно пожал плечами молодой человек. – Кровищи было…

– Незаметно, чтобы вы были сильно опечалены произошедшим, – ядовито произнес я. Высокомерие юнца выводило меня из себя.

– Рано или поздно мы все умрем. Себастьян, думаю, был рад. Он ведь так хотел узнать, чт́о ждет нас дальше, за порогом смерти. Так сказать, последний эксперимент. – Тень гадкой ухмылки скользнула по лицу молодого человека. Он помолчал и глубоко вздохнул. – А теперь, джентльмены, позвольте откланяться. Сегодняшнее утро слишком прохладно, чтобы стоять на пороге и впустую молоть языком. Завтра похороны, а к ним еще надо готовиться. – Прежде чем захлопнуть перед нами дверь, он уронил: – Кстати, вход туда только по приглашениям.

Всю дорогу до дома Холмс хранил молчание. Судя по мрачному выражению лица, он очень переживал из-за своей ошибки. Когда мы свернули на Бейкер-стрит, я попытался обратиться к нему со словами ободрения.

– Не утешайте меня, Уотсон, – оборвал меня Холмс, сделав резкий вдох. – Смерть Мельмота ничего не меняет. Все равно это он украл свиток Сетафа и убил Дейвентри.

– И как вы теперь собираетесь это доказать?

– Обязательно что-нибудь придумаю, – постучал Холмс себе по лбу. Едва заметно улыбнувшись, он взял меня под руку и повел к нашей двери. – Кое-что в этом деле по-прежнему остается неясным, но я нисколько не сомневаюсь, что мы на правильном пути. События, что ждут нас в будущем, прольют на загадки больше света.

В гостиной нас ожидал еще один сюрприз. Как оказалось, во время нашего отсутствия к нам заглянул клиент. Когда мы вошли, навстречу нам из кресла, стоявшего у камина, поднялась молодая, дышащая свежестью женщина, одетая в модное платье из зеленого бархата. Она была высокой и хрупкой, с короткими пепельными волосами и дерзким взглядом больших карих глаз.

– Мистер Холмс? – произнесла она, неуверенно переводя взгляд с меня на моего друга.

– Это я, – отозвался Холмс. Сняв пальто, он перекинул его через спинку стула, стоявшего возле рабочего стола. – А это мой друг и помощник доктор Уотсон. А вы, мисс…

– Эндрюс. Катриона Эндрюс. – Несмотря на то что говорила она четким уверенным голосом, в ее поведении прослеживалась некая нервозность, которая, как мне показалась, была обусловлена не складом характера, но неким внешним обстоятельством.

– Прошу, мисс Эндрюс, садитесь. Не желаете ли чего-нибудь? Может, чаю?

– Нет-нет, спасибо, – девушка решительно покачала головой, – мне бы хотелось поскорее объяснить, зачем я к вам пришла.

Холмс опустился в кресло и широким жестом предложил мне последовать его примеру.

– Мы с моим другом Уотсоном – само внимание. Прошу вас, не торопитесь и расскажите как можно более подробно, с чем вы к нам пожаловали. – С этими словами он откинулся на спинку кресла и смежил веки.

Наша гостья подалась вперед и начала свой рассказ. Ее голос был ясен и чист, а в выговоре слышался едва заметный шотландский акцент.

– Как я вам уже сказала, меня зовут Катриона Эндрюс. Я дочь сэра Алистера Эндрюса.

– Археолога? – воскликнул я.

– Да, – запнувшись, наша гостья поникла головой. Вытащив из сумочки платок, она отерла навернувшуюся слезу. – Мой отец… Мой отец пропал.

Это неожиданное известие не произвело на Холмса никакого видимого впечатления. Он лишь, не открывая глаз, понимающе кивнул.

– Прошу вас, мисс Эндрюс, начните все с самого начала, – тихо промолвил он.

Мужественная молодая женщина дернула плечами, убрала платок обратно в сумочку и вновь вернулась к своему рассказу:

– Моя мать умерла вскоре после того, как родила меня, поэтому вся тяжесть ответственности за мое воспитание пала на плечи моего отца. Пожалуй, именно поэтому я была к нему так привязана – куда сильнее, чем это бывает у других дочерей. Мы живем на уютной вилле в Сент-Джонс-Вуд. Мне отведена роль помощницы-секретарши. Я помогаю отцу по работе, печатаю на машинке его статьи, занимаюсь составлением каталога обширной коллекции разных древностей, которую он собрал в ходе своих многочисленных экспедиций.

Все было прекрасно, и вдруг, совсем недавно, отец стал вести себя очень странно. Он практически прекратил принимать посетителей и б́ольшую часть времени проводил в одиночестве, затворившись у себя в кабинете. А около двух недель назад он даже распорядился накрывать ему там стол – ел он тоже один. Кроме того, он взял за привычку уходить из дома поздно вечером, а возвращаться только под утро. Когда я попыталась расспросить, что именно он делает ночью, отец резко ответил, что это его личное дело. – Девушка печально покачала головой. – Он сильно изменился, стал сам на себя не похож. Он всегда рассказывал мне о своих делах, а тут вдруг сделался замкнутым и скрытным. Можете себе представить, как сильно я переживала и как меня задевало такое поведение. Отца как будто подменили.

А вчера он вообще не пришел домой. Кровать была нетронута, никакой записки отец мне не оставил. Я места себе не находила и уже собиралась обращаться в полицию, когда в четыре часа почтальон доставил мне это письмо. – Она протянула мне измятый листок бумаги, на котором было написано следующее.

Милая К.,

С любовью [значок]

на некоторое время мне придется уехать. Прости, что не предупредил тебя заранее. Поверь, на то имелись серьезные причины.

Обо мне не беспокойся, со мной все хорошо. Ни при каких обстоятельствах не обращайся в полицию с просьбой отыскать меня. Я все объясню, когда вернусь.

– Что это за знак? – спросил я, ткнув пальцем в рисунок, накарябанный там, где, по идее, должна была находиться подпись.

– Не знаю, насколько вы сведущи в египтологии, доктор Уотсон. Вообще-то это бог Тот, писец верховного бога Ра. Его изображали в виде человека с головой ибиса. Это особая подпись отца. В детстве, когда мы играли, он писал мне записки, а внизу всегда рисовал Тота. Об этом больше никто знать не может, и потому я уверена, что записка написана им.

– Тайное, пусть и тщательно сокрытое, всегда может стать явным, – заметил Холмс. – А что вы скажете о почерке? Вы уверены, что это рука вашего отца?

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Записку написал отец.

– Мисс Эндрюс, вы упомянули, что отец практически перестал принимать посетителей.

Девушка кивнула.

– То есть кого-то он все же принимал?

– Да, это так. Два раза приходил один человек, и оба раза отец приказывал незамедлительно отвести его к нему в кабинет.

– Будьте любезны, опишите, как выглядел гость.

– Молодой. Я бы сказала, около тридцати. Очень хорошо, броско одет. На редкость бледен. Длинные светлые волосы.

– Да это же… – воскликнул я, поняв, что речь идет о Себастьяне Мельмоте.

Холмс, сложив ладони, поднес их к губам.

– Удивительно… Вы не находите, Уотсон? А теперь, мисс Эндрюс, не позволите ли вы мне осмотреть письмо?

Холмс осторожно взял листок кремового цвета и принялся его изучать через увеличительное стекло.

– Та-а-к… Почерк неровный, буквы разного размера. Совершенно очевидно, что писали письмо под принуждением. Видите, здесь и здесь чернильные пятна? Их около пяти. В этих местах перо останавливалось. Когда человек пишет по собственной воле, такого обычно не происходит. Значит, письмо вашему отцу диктовали. – Холмс поднес листок к окну и принялся рассматривать его на свету. – Почтовая бумага из вашего дома, мисс Эндрюс?

– Нет. Мой отец всегда предпочитал белую.

– Бумага хорошего качества, не дешевле четырех пенсов за лист. Это наводит на мысль, что похитители – люди состоятельные.

– Похитители?! – в один голос воскликнули мы с мисс Эндрюс.

– Именно так, – улыбнулся Холмс. – Все улики, пусть их и немного, вынуждают меня, мисс Эндрюс, прийти к неизбежному заключению, что ваш отец похищен.

Холмсу так нравилось демонстрировать плоды своего дедуктивного метода, что порой он не думал о том, какой эффект произведут его откровения на окружающих. Кровь отхлынула от лица мисс Эндрюс, и оно сделалось белым как полотно. Девушка мертвой хваткой вцепилась в подлокотники кресла и подалась вперед, к моему другу. Несмотря на бурю эмоций, бушевавших в ее душе, сияющие глаза красноречиво свидетельствовали об ее невероятном мужестве и выдержке. Когда она заговорила, ее голос звучал спокойно, однако в нем звенели нотки едва сдерживаемого гнева:

– Вы, наверное, шутите, мистер Холмс. Кто станет похищать моего отца? Да и зачем? Кроме того, выкупа никто не требует. Скорее всего, вы ошибаетесь.

– Боюсь, что нет. Впрочем, полагаю, что в данный момент жизни вашего отца ничего не угрожает.

Желая подбодрить и утешить девушку, я положил руку ей на плечо и хмуро посмотрел на друга.

– Холмс, – резко промолвил я, – перестаньте говорить загадками. Мисс Эндрюс имеет право на то, чтобы вы ей все объяснили.

– Разумеется, – без всякой уверенности в голосе отозвался Холмс.

– Если ее отца и вправду похитили, почему преступники не попытались с ней связаться?

– Потому что они уже и так получили, что хотели. Им нужны не деньги, а знания сэра Алистера.

– Простите, Холмс, но вы и меня сейчас ставите в тупик. Прошу вас объясниться.

– Пока, мисс Эндрюс, я не могу вам изложить все свои умозаключения, однако спешу вас заверить…

Увы, в чем либо заверить нашу гостью Холмс не успел. Поведение ее резко переменилось. Задыхаясь от негодования, она вскочила и оборвала Холмса резким взмахом руки.

– Меня это не устраивает, сэр, – вскричала она. Щеки девушки полыхали лихорадочным румянцем, а глаза метали молнии. – Если вам что-либо известно об исчезновении моего отца, вы просто обязаны мне это рассказать. Не надо считать меня неженкой и полагать, что мне не под силу снести бремя дурных известий, какими бы страшными они ни были. У меня сильный характер. Я знаю, что такое ответственность. Я много раз была с отцом на раскопках и прошла через испытания, которые заставили бы трепетать многих мужчин. Не надо думать, мистер Холмс, что все женщины – слабые, беспомощные, безмозглые создания, которые надо беречь и защищать от ударов судьбы. Это не так. По крайней мере, я не такая. Не стоит относиться ко мне покровительственно и успокаивать меня. Я требую, чтобы вы мне всё немедленно рассказали.

Непростой день выдался у Холмса. Он поджал губы, а в глазах его на мгновение мелькнули искорки ярости. Вытянув ноги, он откинулся в кресле и тихо усмехнулся.

– Ну как отказать в столь страстной мольбе, Уотсон? – В его голосе звучала неловкость, которую он не слишком удачно пытался скрыть за шутливым тоном.

Я промолчал, избегая смотреть на Холмса и на девушку: уж слишком не хотелось мне становиться участником этого поединка. Впрочем, я был рад, что моего друга поставили на место. Моя милая Мэри часто повторяла, что, несмотря на гениальный ум, Холмс абсолютно не понимает женщин и относится ко всем ним совершенно одинаково. И вот теперь мисс Эндрюс попыталась донести до него, сколь сильно он ошибается.

– Итак, сэр, я жду.

Холмс тяжело вздохнул. Он сдался.

– Мисс Эндрюс, вы просите от меня больше, чем я могу вам дать… – Он поднял руку, останавливая девушку, которая открыла рот, собираясь вновь броситься в атаку. – Я готов рассказать вам то, что считаю установленным фактом. То же, что еще требует проверки и подтверждения, я, с вашего позволения, оставлю при себе и подожду, пока жизнь не предоставит нам доказательства истинности или, наоборот, ложности моих предположений.

– Хорошо, – холодно ответила она.

– Скажите, когда ваш отец отправился на раскопки гробницы Хентави, вы поехали вместе с ним?

– Нет, – мисс Эндрюс озадаченно нахмурилась, – но я знаю об этой экспедиции абсолютно все. Кроме того, я помогала отцу готовить экспонаты для Британского музея. Но какое это имеет отношение к его исчезновению?

– Прямое! Несмотря на глубочайшие познания в египтологии, вашему отцу так и не удалось сделать внятного перевода свитка Сетафа.

– Ах, вы об этом папирусе… Да, его загадка доводила отца до белого каления.

– А он знал, что к шифру имеется ключ?

Напряженное лицо нашей гости слегка расслабилось, и она позволила себе сухую усмешку:

– Вероятность этого отец, как, кстати, и другие, не исключал.

– Он заводил речь о свитке с сэром Джорджем Фавершемом, с которым отправился в экспедицию?

– Нет. Они считали друг друга соперниками. Каждый из них стремился первым разгадать головоломку. Время от времени сэр Джордж объявлял, что ему удалось расшифровать папирус, и тогда забрасывал отца телеграммами издевательского содержания. Отец же называл его вралем. Если бы сэру Джорджу действительно удалось найти разгадку, он бы, во-первых, никому не сказал бы об этом ни слова, а во-вторых, тут же на всех парах кинулся бы в Египет.

– Хвастовство приводит к краже и убийству. Как вам, Уотсон?

– Простите, Холмс, но я не понимаю, о чем вы.

– Помните, давеча вы читали мне статьи из газеты, когда пытались подбодрить, отыскав дело по плечу? Припоминаете заметку о преступниках, которые проникли в дом сэра Джорджа Фавершема, но при этом ничего ценного не взяли?

– Да… Они убили сэра Джорджа.

– Вчера я счел, что речь идет о банальной краже со взломом, закончившейся убийством, но теперь понимаю, что все не так просто. Негодяи, вне всякого сомнения, рассчитывали, что сэр Джордж поможет им перевести ключ к шифру. Когда же у него ничего не получилось или же когда он отказался это сделать, его убили… – Холмс энергично потер руки. – Видите ли, мисс Эндрюс, некие бессовестные личности мечтают заполучить «Книгу мертвых» Сетафа и ради этого не остановятся ни перед чем, даже перед убийством. Работа, которой занимался ваш отец, я имею в виду перевод папируса с описанием местоположения гробницы Сетафа, была совершенно бессмысленна без ключа к шифру, составленного самим Сетафом. В этом я абсолютно уверен. Теперь этот ключ в руках злоумышленников, о которых я вам говорил.

Холмс замолчал, и я решил воспользоваться паузой, чтобы задать мучивший меня вопрос:

– Если все так, как вы говорите, почему преступники не отправляются на поиски «Книги мертвых»?

– Дорогой Уотсон, все дело в том, что они, как и я, недооценили предусмотрительность Сетафа. Ключ к шифру также представляет собой головоломку, которую необходимо разгадать. Понятное дело, она не столь сложна, как папирус из гробницы Хентави, но все равно является неразрешимой загадкой для профана.

– Кажется, я понимаю, к чему вы клоните, мистер Холмс. Злоумышленникам, о которых вы говорите, понадобился мой отец, чтобы перевести ключ к шифру.

– Именно в этом и заключается моя версия. Она объясняет, почему с вас до сих пор не потребовали выкупа.

– Если вы правы… Что они сделают с отцом, после того как он выполнит перевод?

После некоторого молчания Холмс ответил, поглаживая подбородок:

– Об этом я могу лишь гадать, однако, учитывая все то, что я уже знаю о похитителях вашего отца, полагаю, они не убьют его, пока не получат «Книгу мертвых». До обретения книги они не могут быть уверены в том, что ваш отец правильно перевел текст.

Мисс Эндрюс потрясенно откинулась в кресле. Я с тревогой посмотрел на Холмса.

– К этому моменту, – Холмс явно старался, чтобы его голос звучал как можно увереннее, – мы с доктором Уотсоном наверняка настигнем злоумышленников.

– Вы и вправду так думаете? – с надеждой обратилась к Холмсу девушка.

Тот же вопрос вертелся на языке и у меня.

– Да, – ответил Холмс.

От внимания нашей гостьи не ускользнули нотки сомнения, прозвучавшие в ответе моего друга. Мисс Эндрюс улыбнулась:

– Пожалуйста, мистер Холмс, верните мне моего отца в целости и сохранности. – На краткий миг с ее лица спала маска уверенной в себе, современной особы, обнаружив испуганную, ранимую натуру.

– Мы сделаем все, что от нас зависит, – ободряюще произнес я.

– Согласен. Присоединяюсь, – отозвался Холмс, без всяких следов тепла в голосе.

После того как мисс Эндрюс ушла, получив от Холмса заверения в том, что он непременно свяжется с ней, едва появятся новости о ее отце, я набросился на друга, обрушив на него копившийся гнев:

– Холмс, одно дело – утаивать подробности от клиента, и совсем другое – держать в неведении меня.

– Друг мой, прошу вас, успокойтесь. Не вините меня в том, что события, а значит, и их анализ происходят быстрее, чем я ожидал.

– Какой от меня толк, если вы со мной ничем не делитесь?

– Но вы же и так всё знаете, Уотсон. Чем с вами делиться?

– Вы говорили о злоумышленниках. Во множественном числе. Мельмот мертв…

– Ах вот вы о чем… Что ж, делиться я согласен, но объяснять очевидное – нет. В противном случае, вы никогда ничему не научитесь.

– Холмс… – начал было я.

– Прошу вас, не падайте духом. Я знаю, вы не любите сидеть сложа руки, и это прекрасно, поскольку сегодня ночью мне понадобится ваша помощь.

– И что же вы собираетесь делать?

– Сегодня мы тайно проникнем в дом Мельмота, – важно объявил Шерлок Холмс, после чего раскурил трубку и опустился в кресло.

 

Глава шестая

Ночные приключения

Надо сказать, что Шерлоку Холмсу и прежде доводилось втягивать меня в разные авантюры, так или иначе связанные с нарушением закона. Однако, даже несмотря на это, предложение, с которым обратился ко мне мой друг, показалось мне дикостью.

– Проникнем в дом Мельмота, – с насмешкой повторил я. – Вы что, серьезно?

– Не имею привычки шутить в подобных случаях, – ответил Холмс. – Постарайтесь на секунду отвлечься и подумайте, каким отъявленным мерзавцем является Мельмот. Да, я не оговорился. Именно является, а не являлся.

– То есть вы считаете, что он на самом деле жив?

Холмс не стал отвечать на мой вопрос. Вместо этого он ткнул трубкой в мою сторону и произнес:

– Сегодня ночью я собираюсь проникнуть в его особняк и доподлинно выяснить, кто именно лежит в его гробу. С вашей помощью или без нее.

– Боже мой, Холмс, – содрогнулся я. – Дело, что вы задумали, не просто опасно и противозаконно. Оно к тому же отвратительно.

– А что нам еще остается? – усмехнулся мой друг.

Когда мы выходили из уютной, теплой гостиной навстречу прохладе майской ночи, в отдалении часы Биг-Бена пробили полночь. Несмотря на мое крайне скептическое отношение к задумке Холмса, он прекрасно знал, что я не сумею побороть соблазн и непременно отправлюсь с ним. К моему величайшему неудовольствию, мне пришлось опорожнить мою докторскую сумку и положить туда фомку, потайной фонарь, долото и армейский револьвер.

Ближе к вечеру мой друг, приняв обличье почтенного, седовласого и подслеповатого священника, отправился осматривать подступы к особняку Мельмота. «Ну кто заподозрит служителя церкви, даже если он то и дело останавливается, озирая окрестности?» – усмехался по возвращении Холмс, переодеваясь после маскарада.

Оживленные улицы огромного города практически полностью обезлюдели. Мы не встретили никого, кроме несколько припозднившихся прохожих, спешивших домой, да пары двухколесных экипажей, призраками возникавших и растворявшихся в темноте. Мы шли молча и быстро. Я очень переживал из-за того, что нам предстояло сделать. Лицо Холмса было напряжено и преисполнено ожидания.

Добравшись до мрачного особняка за пятнадцать минут, мы укрылись в темноте напротив него. За окнами здания царил мрак, создавалось впечатление, что внутри никого нет.

– Позади дома есть небольшой садик, обнесенный стеной. Через нее можно перелезть, а потом проникнуть в дом, забравшись внутрь через одно из окон первого этажа, – прозаично сообщил мне Холмс, так будто мы сидели в ресторане и выбирали блюдо для ужина.

– А что, если нас поймают? – прошептал я, почувствовав укол тревоги.

– Это в мои планы не входит, – лаконично ответил Холмс.

Мы пересекли улицу и, пройдя вдоль стены, оказались в переулке позади особняка Мельмота. Стоял кромешный мрак, который рассеивался лишь одним-единственным газовым фонарем. Потянув за руку во тьму, Холмс подвел меня к старому кирпичному забору метров трех в высоту.

– Сейчас я вас подсажу. Когда заберетесь наверх, передам сумку.

– А может, все-таки не надо? – тяжело вздохнул я.

– О чем вы говорите? Разумеется, надо. К делу!

Годы моей юности давно остались позади, и с тех пор я успел несколько поправиться и утратить былую форму, поэтому мне потребовалось некоторое время, чтобы вскарабкаться на стену, взять протянутую сумку и, наконец, спустится вниз, в относительную безопасность сада. Другое дело – Холмс. Он с легкостью перемахнул забор и приземлился рядом со мной, пока я все еще пытался восстановить дыхание. Мой друг зажег фонарь с выпуклым стеклом, и мы двинулись к дому. Здание очертил узкий луч. Слева мы заметили дверь, которая, скорее всего, вела на кухню либо в подвал. Короткий лестничный марш поднимался к главной двери заднего хода. Имелась еще и веранда с большим полукруглым окном. Именно на него и кивнул Холмс.

– Через это окно мы проникнем внутрь, – прошептал он, сунув мне в руки фонарь. – Держите крепче, посветите мне. Придется поработать долотом.

С ловкостью заправского взломщика мой спутник подсунул долото прямо под раму подъемного окна. Я недолго наблюдал за уверенными движениями Холмса: вскоре раздался треск, и окно открылось.

Без малейшего промедления мы проникли в дом и замерли во мраке, будто статуи, целиком и полностью превратившись в слух. В доме царила мертвая тишина. Ни малейшего звука.

Несколько мгновений спустя Шерлок Холмс подался ко мне и прошептал на ухо:

– Не сомневаюсь, что гроб стоит в одной из комнат первого этажа, возможно даже в той, где мы были сегодня утром. Пошли.

Взяв за рукав, он осторожно повел меня вперед сквозь тьму к двери. Холмс и так обладал уникальной способностью видеть в темноте, на приобретение которой потратил немало времени и усилий, а свет фонаря значительно облегчал ему задачу. Через несколько секунд мы оказались в коридоре. Бледный уличный свет, проникавший в дом сквозь веерообразное окно над дверью парадного входа, покрывал стену напротив вытянутыми движущимися тенями. Мы снова остановились и прислушались. Тишину нарушало лишь тиканье старинных дедовских часов, стоявших в дальнем конце зала. Холмс, осматриваясь, поводил узким лучом фонаря. На столе под зеркалом, забранным в кричаще пышную резную оправу, стояла гигантская корзина с орхидеями, призрачно белеющими во тьме. Вне всякого сомнения, это было подношение усопшему.

В зале имелось несколько дверей. Заглянув в них и посветив фонарем, мы обнаружили, что одна вела в гостиную, а другая – в салон для музыкальных занятий. За третьей скрывалось именно то, ради чего мы явились в особняк. Назвать залу малой столовой было бы ошибкой: даже в неверном свете фонаря мне стало ясно, что она слишком уж мрачная. Занавески были из черного бархата с золотой каймой, а обои, покрытые причудливыми изображениями отвратительных, ухмыляющихся демонических рож и горгулий, вызывали оторопь. В зале стоял густой, удушливый, тошнотворно-сладкий запах благовоний. Роскошная мебель и ковер были выдержаны в разных оттенках серого, черного или темно-коричневого. Над каминной полкой висел портрет маслом владельца особняка, выполненный в готическом стиле: залитый лунным светом Себастьян Мельмот красовался на фоне развалин замка. Он злобно смотрел на нас с полотна, словно знал, что мы без спросу вторглись в его особняк. Из-за игры света глаза Мельмота сверкали и выглядели живыми. Мне показалось, что я теряю присутствие духа, но это ощущение длилось лишь несколько мгновений. Наше внимание привлек гроб из мореного дуба, стоявший на козлах посреди возвышения в центре зала.

Холмс поднял фонарь, и луч света выхватил из мрака маленькую серебряную табличку, на которой значилось: «Себастьян Мельмот. Hic reviviscrere. 1866–1896».

Мой друг с отвращением фыркнул:

– Ступайте сюда, Уотсон, и помогите мне справиться с крышкой.

– Но Холмс…

– Как вы думаете, ради чего мы сюда явились? Закрытый гроб для меня еще не доказательство. Вполне возможно, он пуст.

Пуст он не был. Я врач, и, поверьте, за время службы в Афганистане мне доводилось видеть всякое, но даже я не смог сдержаться и судорожно сглотнул, когда увидел то, что скрывалось под крышкой гроба. Сейчас, оглядываясь назад, я не исключаю, что дело было в несоответствии увиденного моим ожиданиям. Я полагал, что Мельмот погиб в результате несчастного случая на охоте, и потому оказался не готов к тому, что предстало перед моими глазами. Тело было страшно обезображено. Верхнюю часть груди снесло, будто взрывом, а лица не было вовсе – лишь окровавленное месиво, поблескивавшее в свете фонаря. Золотистую шевелюру сбрили, отчего труп имел еще более жуткий вид.

Не могу сказать, что Холмс был сильно потрясен жутким зрелищем, открывшимся перед нами. Он удовлетворенно усмехнулся.

– И это называется несчастным случаем на охоте? Чтобы такое сотворить, потребуется минимум два заряда. Великолепно сработано, Уотсон. Просто великолепно. – С этими словами он склонился над трупом.

Сперва мой друг тщательно осмотрел руки покойника, а затем поднес фонарь к тому, что некогда было лицом, и пристально вгляделся в зубы, которые на фоне жуткого кровавого месива сразу же бросались в глаза.

– Ну что ж, кто бы это ни был на самом деле, я нисколько не сомневаюсь: перед нами не Себастьян Мельмот.

– Как вы можете с такой уверенностью утверждать подобное?

– То, что я здесь вижу, лишь подтверждает мои подозрения. Взгляните на это. – Взяв руку покойника, Холмс поднес к ней фонарь. – Посмотрите на эти мозоли, на грязь под ногтями. По-вашему, это руки эстета и денди? Нет, это руки трудяги. – Отпустив руку покойника, Холмс раздвинул складки плоти вокруг рта мертвеца. – То же самое с зубами. Сразу видно, у несчастного не было возможности наблюдаться у хорошего, дорогого врача. Смотрите, сколько гнилых корней. С одной стороны, это свидетельствует о плохом питании, а с другой – о том, что усопший совершенно не следил за своими зубами. Увы, мой друг, этот бедолага лишь обманка, попытка ввести нас в заблуждение, скрыть, что Себастьян Мельмот на самом деле жив.

– Но зачем все эти ухищрения?

– Может, я и льщу себе, но мне кажется, что злоумышленники пошли на них в основном из-за меня. Чтобы сбить меня со следа. Если главный подозреваемый мертв, что остается сыщику?

– А тем временем злоумышленник как ни в чем не бывало претворяет свои планы в жизнь.

– Именно.

– Но кто же тогда этот бедолага в гробу?

Волею судьбы я так и не получил ответа на свой вопрос. Стоило Холмсу раскрыть рот, как откуда-то с верхних этажей донесся шум и звук голосов. Сердце ушло в пятки. Нас услышали.

Холмс немедленно затушил фонарь.

– Живо, – прошептал он, – помогите мне закрыть гроб.

В кромешной тьме, подобно двум слепцам, мы принялись сражаться с крышкой гроба, силясь вернуть ее на место. Стоило нам с ней управиться, как я услышал звуки шагов, долетевших с лестницы. Я буквально окоченел, застыв на месте, но Холмс, не растерявшись, оттащил меня к окну и увлек за портьеру. Буквально мгновение спустя комнату залил яркий электрический свет.

Кто-то вошел. Насколько я мог судить по тяжелой походке, этот был мужчина. Я услышал, как он приблизился к гробу и одновременно взвел курок. Мерная поступь звучала все ближе, и Холмс прижал к губам палец. Портьеры покачнулись, словно кто-то взялся за них, готовясь вот-вот отдернуть и обнаружить нас. Во рту у меня пересохло, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Я уже приготовился к худшему, но тут из какой-то другой комнаты прозвучал приглушенный окрик. Голос был женским.

– Чего там, Джулия? – рявкнул в ответ мужчина. Судя по всему, он стоял всего лишь в полуметре от нас.

– Брэндон, кто-то проник в дом. Окно в столовой взломано.

– Дворецкий, – одними губами произнес Холмс.

– Иду, – отозвался мужчина.

Портьера покачнулась – он выпустил ее из руки. Послышался звук удаляющихся шагов.

– Нам пора, – пробормотал Холмс.

В его руках снова появилось долото. Моему другу понадобилось лишь несколько сноровистых движений, чтобы открыть окно за нашими спинами. Мы проворно вскарабкались на подоконник и выскользнули навстречу прохладной ночи. Холмс бесшумно опустил раму, и несколько мгновений спустя мы с беспечным видом запоздавших гуляк уже шли уверенной походкой домой.

– Ну что ж, – промолвил Холмс, когда мы свернули за угол, оказавшись на Бейкер-стрит, – нам надо как можно скорее отправляться спать. Завтра нас ожидают ранний подъем и продолжительная поездка на поезде.

– И куда мы едем? – простонал я.

– В Норфолк, – ответил мой друг.

 

Глава седьмая

Сельская интерлюдия

Наш поезд отбыл от вокзала Паддингтон в прохладный предрассветный час, когда утро еще только вступает в свои права, а за окнами царит серая полумгла. Накануне, когда Шерлок Холмс огорошил меня новостью о предстоящей поездке, я чувствовал себя слишком измотанным и уставшим, чтобы донимать друга вопросами и возражениями. Мне очень хотелось поскорей добраться до постели и выкроить хотя бы несколько часов для сна. Тогда мне казалось, что я догадываюсь, зачем нам предстоит отправиться в путь, и я надеялся, что, встав утром, на свежую голову смогу во всем разобраться самостоятельно. Я ошибался. Спал я только четыре часа. В начале шестого Холмс уже тряс меня за плечо:

– Ну же, Уотсон, вставайте скорее, нам надо успеть на поезд. – Усмехнувшись, мой друг добавил: – Надеюсь, вам не надо напоминать, как поступают с загнанными лошадьми?

– С загнанными лошадьми? – сонно пробормотал я, стиснув подушку. – Я уже согласен, чтобы меня пристрелили.

Холмс в ответ только фыркнул и хохотнул.

– Мы отправляемся через полчаса, – крикнул мне он и захлопнул за собой дверь.

Когда поезд выбрался за пределы Лондона, на синевато-сером небосклоне уже пыталось пробиться сквозь облака бледное солнце. Только тогда мне удалось стряхнуть с себя остатки сонного оцепенения.

– Полагаю, – обратился я к другу, который сидел в углу нашего купе первого класса и, покуривая сигарету, смотрел в окно, – наша поездка в Норидж как-то связана с трагедией на охоте в имении лорда Фелшо.

– Совершенно верно, Уотсон. Молодой человек, с которым мы имели удовольствие вчера побеседовать в особняке Мельмота, был слишком самоуверен и по глупости наболтал нам много лишнего. Это Тобиас Фелшо, еще один типичный представитель рода Мельмотов.

– Вы думаете, он как-то замешан в деле, которое мы расследуем?

– Как говорится, по самую благородную, аристократическую шею.

– То есть он сообщник Мельмота?

– Именно. Теперь на совести этой парочки уже три убийства.

– Три?

– Ну конечно. Во-первых, музейный сторож Дейвентри, во-вторых, сэр Джордж Фавершем, а в третьих, тот бедолага, что лежит в гробу Мельмота.

– Вы серьезно полагаете, что они убили сэра Джорджа, потому что тот не захотел или не смог им помочь?

– Совершенно верно, Уотсон. Не сомневаюсь, что сначала они обратились с ключом Сетафа именно к нему, пообещав за перевод и расшифровку… Ну не знаю… Допустим, все сокровища, которые найдут помимо «Книги мертвых». – Холмс сухо усмехнулся. – С их стороны было достаточно наивно обращаться с подобной просьбой напрямую к сэру Джорджу, и когда Фавершем не смог или не захотел пойти им навстречу, у них не оставалось никакого другого выхода, кроме убийства.

– Потому что он был посвящен в их тайну.

– Правильно.

Мысль об этом хладнокровном убийстве заставила меня содрогнуться. Мне вспомнилось бледное жестокое лицо Мельмота и жуткий блеск его глаз, глаз безумца.

– В этих убийствах… в том, как они тщательно спланированы… есть что-то нечеловеческое…

– Уотсон, мы имеем дело с негодяями. Они творят злодейства потому, что им доставляет удовольствие сам процесс.

– И вы полагаете, что мы их найдем в Холден-холле?

– Я не могу точно предсказать, как будут развиваться события, – сощурившись, Холмс выдохнул тонкую струйку дыма, – но я уверен, что нам удастся разузнать что-нибудь полезное.

Холден-холл располагался примерно в двадцати милях от старинного города Норидж. Отправились мы туда на двуколке, которую наняли прямо на вокзале. Вдоволь насладившись пасторальными сельскими картинами, которые открывались по обе стороны дороги, мы добрались до деревни Холден-Парва, где мне практически сразу же попался на глаза постоялый двор «Руки кузнеца».

– Холмс, желудок мне подсказывает, что уже время обеда, – промолвил я, ткнув пальцем в постоялый двор. – Завтракали мы в шесть, да и то обошлись тостом и чашкой еле теплого кофе.

К моему изумлению, Холмс без всяких возражений принял предложение перекусить. Привязав лошадь к большому железному кольцу, вделанному в стену рядом с постоялым двором, мы вошли внутрь. Обстановка внутри была непритязательной: каменные полы, грубо сколоченные деревянные скамьи, столы и табуреты, но все это выглядело чистым и аккуратным. Нас тепло поприветствовал хозяин, низенький темноволосый мужчина. Заказав хлеба, сыра, пикулей и по большой кружке эля, мы устроились на одной из скамеек. В зале подкреплялось еще несколько посетителей, судя по нарядам – селян. Одеты они были в молескиновые брюки, гамаши, кожаные безрукавки и рубахи, подпоясанные широкими ремнями. Стайка местных жителей сгрудилась у барной стойки и судачила о чем-то с хозяином.

Пока мы ели, Холмс хранил молчание, но при этом пристально поглядывал по сторонам. После того как мы расправились со снедью, к нам подошел хозяин, чтобы забрать тарелки.

– Давно так славно не ел, – весело произнес Холмс, хитро мне улыбнувшись. – Скажите, – обратился он к хозяину, – я тут слышал, что все только и говорят о каком-то жутком происшествии на охоте, случившемся несколько дней назад.

– Неужели, сэр? – Хозяин чуть побледнел. – Удивительно, как быстро разносятся дурные вести.

– У меня была назначена деловая встреча с сыном лорда Фелшо, а мне сказали, что он в отъезде. На похороны отправился. Так я и узнал о трагедии на охоте.

– Темное это дело, грязное, – крикнул нам от барной стойки один из мужчин, обладатель пышной копны золотистых волос и не менее густой бороды того же цвета. – Я, может, и дурное скажу, но вот только правда это. Молодой хозяин Тобиас и его дружок уже давно напрашивались. Вот и накликали лихо.

– Я так понимаю, молодого хозяина здесь не очень любят.

Вместо ответа народ захохотал.

– Это вы в точку, сэр, – улыбнулся хозяин. – И вообще, помимо всего прочего, Тобиас этот не совсем нормальный. – Он многозначительно подмигнул Холмсу. – Смекаете, о чем я? Ну, короче, мы таких, как он, мужчинами не считаем.

Холмс с понимающим видом кивнул.

– Вечерами устраивает всякие сборища странные… – добавил еще один из посетителей, и остальные закивали в знак согласия. Похоже, Холмс затронул любимую тему здешних завсегдатаев.

– И жестокий он, как зверь, – добавил парень с золотистой бородой. – Однажды высек конюха. И за что? Лошадь плохо оседлал. Бедолага чуть не помер. А потом лорд, отец Тобиаса, дело, понятно, замял. Конюху немало заплатили, чтоб он в полицию не шел.

– Насколько я могу судить, Тобиас не самый приятный человек, – мрачно произнес Холмс. – Пожалуй, мне повезло, что я его не застал. Такое впечатление, что он не слишком уравновешен.

– Когда есть деньжата, – пояснил один из мужчин с длинным лошадиным лицом, который, судя по заплетающемуся языку, выпил больше остальных, – когда есть деньжата, тебе все сойдет с рук. Даже убийство.

В зале повисло молчание. Глаза Холмса весело сверкнули.

– Не хотите ли вы сказать, что никакого несчастного случая на охоте не было? – как бы между делом спросил мой друг, улыбнувшись собеседникам.

Присутствующие переглянулись. Беседовать на эту тему им явно не хотелось.

– Да как вам сказать, мистер, – вдруг заговорил мужчина с лошадиным лицом, – откуда нам ведать, чего там стряслось на охоте? Знаем мы все со слов его светлости, а у него нрав ох как крут. Он бы и друга бы смог пристрелить, если бы заспорил с ним о чем-нибудь.

– Заткнись, Натан, – тихо сказал бородач, ткнув локтем не в меру разговорчивого соседа.

Однако Холмса было уже не остановить. Теперь мой друг напоминал гончую, взявшую след. Со всей очевидностью он понимал, что выведал далеко не все и собравшимся еще есть что ему рассказать.

– Но простите, – ласково промолвил он так, словно обращался к старым приятелям, – есть же показания егеря, который был на охоте вместе с его светлостью и видел все своими глазами.

– Это вы в точку, сэр, – рассмеялся длиннолицый выпивоха, – в самую точку. Вот только юный Альфред смазал лыжи.

– То есть вы хотите сказать, он исчез?

– Мы прикинули и думаем, что история повторяется. Ну, как с Томпсоном, тем конюхом, которого избили. Альфреду дали денег и велели залечь на дно, – тихо пояснил хозяин, вновь заняв место за барной стойкой.

– После охоты его никто не видел, – добавил мужчина с лошадиным лицом.

– А где он живет? – спросил я.

– В маленьком домике у озера. Это в самом имении.

– Слушайте, джентльмены, – с обеспокоенным видом произнес хозяин, – может, сменим тему? А то сплетни о том, что творится в имении, еще навлекут беду на мой постоялый двор.

– Я беды жду только от своей бабенки, – жалостливо простонал выпивоха. Неожиданно его физиономия расплылась в улыбке, и он пронзительно заржал, вызвав тем самым у окружающих взрыв смеха.

Напряжение рассеялось, и собравшиеся отвернулись от нас, принявшись оживленно обсуждать, чья очередь проставляться.

– Ваша помощь в расследовании дела просто неоценима, – прошептал мне Холмс на ухо. – До чего же вовремя вы предложили зайти сюда перекусить!

Распрощавшись с присутствующими, мы вышли с постоялого двора.

– Простаки не имеют ни малейшего представления о том, что Альфред отнюдь не «смазал лыжи», набив мошну деньгами, – бросил мне Холмс, забираясь обратно в двуколку. – Они даже не подозревают, что его тело лежит в гробу и сегодня упокоится в фамильном склепе Мельмотов.

Я содрогнулся. Сколь бессердечным и хладнокровным должен быть человек, который придумал этот зловещий план, не говоря уже о его осуществлении.

– Обо всем этом я догадывался еще в Лондоне, – признался мой друг, – однако мне было приятно получить подтверждение своим догадкам. Впрочем, сюда мы приехали не только за этим.

– А зачем еще?

– Проверить мою маленькую теорию.

Я прекрасно понимал: спрашивать, в чем заключается его маленькая теория, бессмысленно. Я уже достаточно хорошо знал моего друга и его тягу к драматическим эффектам, стремление огорошивать меня. Я знал, что в свое время он обязательно все расскажет и объяснит, но до того все просьбы и мольбы бесполезны. Если я чему-то и научился за годы знакомства с Холмсом, так это терпению.

Мы продолжили наше путешествие к Холден-холлу. Дома и хозяйственные постройки остались позади, и теперь нас окружал густой, вот-вот готовый покрыться свежей листвой весенний лес, из которого доносились щебет птиц и крики животных. Этот мир дикой природы казался мне несказанно далеким от стяжательства, кровожадности и прочих неприятных черт, свойственных человеческому роду. Стоило мне погрузиться в размышления о жестокости, которую столь часто проявляет один человек к другому, как я тут же получил тычок в ребра от друга. Холмс показывал рукой куда-то вперед. Сквозь деревья мне удалось разглядеть внушительных размеров особняк, возле которого поблескивало озеро.

– Нам туда.

– В усадьбу?

– Не совсем, – улыбнулся мой спутник. – Мы направляемся в домик Альфреда. Помните, один из наших словоохотливых собеседников на постоялом дворе обмолвился, что дом Альфреда располагается у озера? Ну а сейчас, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, я предлагаю оставить двуколку здесь, а самим продолжить путь пешком. Вон там перелезем через ограду, а потом проберемся к воде под прикрытием деревьев.

– А что, если нас заметят? Здесь наверняка ходят дозором лесничие.

– Не беспокойтесь, я что-нибудь придумаю.

– Думаете, нам дадут шанс объясниться? А если нет?

– Отчего вы такой пессимист, Уотсон? У вас револьвер с собой? Вот и отлично. А теперь за дело.

Мы оставили двуколку с лошадью у дороги возле чащобы, а сами перебрались через невысокий забор. Перед нами раскинулось поместье Холден-холл.

Уже было два часа дня, и погода начала портиться. Судя по всему, мы могли распрощаться с надеждами на ясный весенний денек. Бледную синеву неба постепенно затягивали бесформенные серые тучи. Легкие дуновения сменились порывистым ветром, который шумел в ветвях над нашими головами.

Тропинки как таковой не было, поэтому мы прикинули, в каком направлении находится озеро, и двинулись в путь. Преодолев около трехсот метров густого подлеска, Холмс остановился, вытащил из кармана куртки маленький бинокль и пристально вгляделся вдаль, а потом передал бинокль мне, показав, в каком направлении следует смотреть. Приникнув к нему, я увидел серые, покрытые рябью воды озера. После того как я чуть сместил бинокль, мне на глаза попалась лужайка у берега, а чуть дальше – деревья на горизонте. Наконец я заметил то, что обнаружил Холмс, – маленький домик на краю чащи над озером. Передо мной было крошечное ветхое здание, сложенное из желтоватого камня. За садом возле него давно никто не следил, а окна, судя по всему, заросли грязью.

– Домик Альфреда, – прошептал я.

– Он самый, – кивнул Холмс. – Обратите внимание, что лес подступает к нему практически вплотную. Благодаря этому у нас есть шанс подобраться к дому незаметно. – Мой спутник убрал бинокль в карман. – За мной Уотсон, нас ждут дела. – С этими словами Холмс принялся решительно пробираться сквозь подлесок.

Когда мы шли вдоль берега озера, неожиданно раздался выстрел, эхо которого пошло гулять между деревьев. Мы залегли и замерли, вслушиваясь в тишину. Через несколько мгновений грохнул еще один выстрел.

– Это лесничий, – прошептал я.

– И, судя по всему, он занимается исполнением своих прямых обязанностей, – напряженно улыбнувшись, заметил Холмс. – Стреляли достаточно далеко. Если мы будем оставаться настороже, нам не составит труда добраться до дома незамеченными.

Мы подождали еще немного, и поскольку новых выстрелов не последовало, мы сочли за лучшее продолжить движение. Пока мы шли, я изо всех сил вслушивался, пытаясь выхватить любой необычный звук, малейший намек на грозящую нам опасность, но до меня доносился лишь шум ветра в ветвях деревьев да крики птиц.

Примерно через десять минут мы добрались до участка леса, располагавшегося сразу за домиком, который показался мне покинутым и необитаемым. Ни струйки дыма из покосившегося колпака над дымовой трубой, ни звука.

– Надеюсь, Холмс, мы поступаем правильно и не совершаем ошибки. А что, если этот домик принадлежит не Альфреду, а кому-то другому?

Холмс пропустил мои слова мимо ушей и вместо ответа зн́аком приказал следовать к дому. Пытаясь отогнать дурное предчувствие, я двинулся за ним.

Сзади дом был обнесен низеньким забором. К дому примыкало несколько пристроек и птичник, в котором, совершенно очевидно, некогда держали кур. Холмс велел мне оставаться у стены, а сам, согнувшись в три погибели, подобрался к окну и заглянул внутрь. Затем, повернувшись ко мне, покачал головой.

– Оставайтесь на месте и не высовывайтесь, – прошипел он, – я обойду дом и осмотрюсь с другой стороны.

Не дав мне возможности ответить, мой спутник скрылся за углом. Я покорно пожал плечами и, опустившись на влажную траву у забора, принялся ждать. Шло время, из дома не доносилось ни звука. Начал моросить дождь. Я напряженно вслушивался в тишину, дергаясь от каждого звука: скрипа деревьев за моей спиной, крика неведомого зверя, свиста ветра. Мне казалось, что старый дом бесстрастно, равнодушно взирает на меня своими грязными, давно не мытыми окнами. Измазанная покосившаяся дверь оставалась закрытой. Дом все видом будто пытался показать, что не собирается раскрывать свои секреты.

Наконец нетерпение взяло вверх над благоразумием. Я встал, намереваясь обогнуть дом вслед за Холмсом. Вдруг задняя дверь пришла в движение. Я снова опустился на колени и уставился на нее. Сперва нетерпеливо задергалась ручка, а потом она со ржавым скрипом начала поворачиваться. Когда дверь неохотно, медленно, сантиметр за сантиметром стала открываться, у меня перехватило дыхание. На пороге показался темный силуэт, и я непроизвольно сунул руку в карман, нащупывая револьвер.

– Простите, что заставил вас ждать, – раздался голос, который явно обращался ко мне, – прошу вас, заходите.

 

Глава восьмая

Секрет, таившийся в доме

Темная фигура, переступив порог, вышла на свет, и я обнаружил, что передо мной стоит Шерлок Холмс.

– Заходите, Уотсон, – махнул он рукой, – смысла прятаться нет.

После того как я зашел в дом, мой друг аккуратно прикрыл за собой дверь. Должно быть, он заметил обеспокоенное выражение моего лица, поскольку тут же ободряюще похлопал по спине.

– Не волнуйтесь, Уотсон, – успокоил он, – здесь никого нет, кроме нас.

– Понятно. Значит, мы зря потратили время.

– Это вы напрасно, – просиял Холмс, – все как раз наоборот. Этот дом – настоящая сокровищница. Пойдемте, позвольте я вам все покажу.

Взяв за руку, он отвел меня в маленькую кухню. Прямо посередине громоздился грубо сколоченный деревянный стол, на котором стояли две грязные оловянные плошки, разная другая посуда и лежал заплесневелый кусок хлеба. Над очагом висел большой закопченный котел, на дне которого застыли остатки какой-то неаппетитной стряпни.

– Вы не находите, что для одинокого егеря на столе слишком много тарелок? – поинтересовался Холмс.

– Он просто ленив. Не любит мыть посуду после еды, вместо этого берет чистую тарелку.

– Ошибаетесь. Если вы внимательно присм́отритесь к посуде, то увидите, что на ней остатки одной и той же еды.

– К чему вы клоните?

– Судя по объедкам, – Холмс взял в руки кость, – мне представляется очевидным, что два человека ели здесь кроличье рагу. Две тарелки, две кружки и два столовых ножа. – Он бросил кость на тарелку, которая обиженно звякнула.

– Двое? Но кто?

– Уотсон, дружище, ну пошевелите мозгами. Кто здесь мог прятаться?

– Я полагаю, вы намекаете на Мельмота. Альфреда убивают, он занимает место Мельмота в гробу, а сам Мельмот укрывается в доме Альфреда.

– И… – кивнул Холмс.

– Вторым человеком никак не может быть Тобиас Фелшо. Вчера он был в Лондоне, а сегодня должен присутствовать на похоронах.

– Совершенно верно. Таким образом, методом исключения приходим к выводу, что вторым человеком был…

Я задумался на мгновение, и вдруг меня озарило:

– Неужели вы хотите сказать, что второй человек – пропавший отец мисс Эндрюс, сэр Алистер? – воскликнул я.

– В точку! – хлопнул в ладоши Холмс. – Молодец. Ну конечно, сэр Алистер. Этот дом – идеальное место, чтобы держать его под замком, пока он не переведет ключ к шифру Сетафа, а вслед за ним и украденный свиток. На втором этаже две кровати, и на обеих спали. При этом на одной кровати до сих пор лежат веревки. Наверняка ими связывали сэра Алистера на ночь. Есть и еще одна улика…

Холмс вновь взял меня за руку и увлек в маленькую гостиную. Из мебели в ней были лишь старый рассохшийся диван и потрепанное кресло, придвинутое поближе к крошечному камину. Холмс наклонился и подобрал с пола несколько скомканных бумаг.

– Полюбуйтесь, – произнес он, протянув мне бумаги.

Я взял их и подошел к лишенному занавесок окну. Несмотря на то что на улице было пасмурно, а стекла перемазаны грязью, мне хватило света разобрать, что именно написано на листках. Они были исчирканы египетскими иероглифами. Пока я стоял и смотрел на них, до меня постепенно начало доходить, к чему клонит Холмс.

– Сами видите, это не просто каракули. Перед вами неопровержимое доказательство того, что сэр Алистер Эндрюс действительно был здесь и работал над переводом текста. На каждом листке в уголке стоит его уникальная подпись – крошечный знак Тота.

Холмс был совершенно прав. Везде был накарябан рисунок существа с головой ибиса – точно такой же, как и тот, что украшал записку, которую показала нам мисс Эндрюс.

Неожиданно настроение Холмса переменилось, он с досадой хлопнул по креслу:

– Мы опоздали, Уотсон. Надо было действовать быстрее. Судя по остаткам рагу, если бы мы приехали вчера, то, скорее всего, накрыли бы злоумышленников. А теперь они ускользнули.

– А как же сэр Алистер? Надеюсь, вы не хотите сказать, что его убили?

Мой друг отрицательно покачал головой:

– Они не могут себе этого позволить. Не раньше, чем заполучат «Книгу мертвых». Он ведь может запросто обмануть их с переводом. Преступники слишком умны и слишком осторожны, чтобы рисковать. Вы уж поверьте мне, они будут держать его подле себя до самого конца. Пока мы можем утешаться только этим. Та-а-ак… а это у нас что такое?

Холмс склонился над креслом, вытащил из-под мягкого сиденья какую-то бумажку, подошел к окну и, встав рядом со мной, принялся ее изучать. На первый взгляд мне показалось, что это еще один из листков сэра Алистера, подобный тем, что я держал в руках, однако, присмотревшись внимательней, я обнаружил, что его покрывают отнюдь не египетские иероглифы.

– Что это у нас такое? – медленно повторил Холмс, обращаясь скорее не ко мне, а к самому себе.

Несколько минут он думал, поворачивая бумагу то так, то эдак. Наконец издал радостный возглас.

– Ну конечно! Конечно же! – воскликнул он. – Воистину боги благоволят к нам! А может, не боги, а сэр Алистер?

– Что вы имеете в виду?

– Посмотрите, Уотсон! Согласитесь, очень умно.

Я глянул через плечо друга на бумагу, покрытую грубыми простенькими рисунками.

– И что вы здесь видите?

– Ничего особенного, – честно ответил я, – каракули какие-то.

– Согласен, это каракули, но в них заключено послание. Что изображено на листке?

– Ну… похоже на маленький дом. Одно из окошек закрашено. А это напоминает ступеньки. А это кувшин и гроб.

– Не просто гроб…

– А, ну да, саркофаг.

Холмс жестом показал, что я замолчал напрасно и он ждет от меня чего-то еще.

– Понятно… – протянул я, – вернее, ничего не понятно. Насколько я могу судить, вы почему-то считаете, что эти рисунки очень важны.

– Считаю. И вы скоро поймете почему.

– Почему же?

– Ступайте за мной, – усмехнулся Холмс. – Если я все правильно понял, перед нами зашифрованное послание, оставленное пленником Мельмота на тот случай, если кто-нибудь отыщет дом егеря. – Эти слова Холмс произнес, уже взбираясь по лестнице.

Я следовал за ним по пятам.

На крошечной лестничной площадке Холмс остановился и сверился с листком:

– Наверху только две спальни. Видите, у домика на рисунке закрашено левое окно на втором этаже. Надо полагать, нам нужно именно в эту спальню.

Ворвавшись в комнату слева, Холмс быстро огляделся и с радостным возгласом кинулся к окну.

– А вот то, что нам нужно! – воскликнул он, схватив с подоконника грязный кувшин с синим трафаретным китайским узором. – Именно этот кувшин и нарисовал сэр Алистер.

Холмс перевернул кувшин вверх дном, явно рассчитывая, что из него что-нибудь выпадет. На этот раз ожидания моего друга не оправдались. Слегка нахмурившись, Холмс неуверенно сунул руку внутрь кувшина.

– Отлично, здесь что-то есть! – воскликнул он. – У самой стенки.

Не вынимая руку из кувшина, Холмс сделал несколько шагов по комнате и со всей силы ударил сосудом об угол каминной полки. Во все стороны брызнули фарфоровые осколки. Издав еще один радостный вопль, Холмс присел на корточки и отделил от лежащих на полу осколков два прилипших к ним листочка бумаги.

– Этот дом, Уотсон, и правда настоящая сокровищница.

– Что это?

– Грубые копии. Но очень точные грубые копии. Думаю, один листок – копия ключа к свитку Сетафа, а второй – самого свитка.

Он сунул листки мне. Бумага была покрыта узорами в египетском стиле, фигурками людей, животных и, конечно же, иероглифами. Я недоуменно воззрился на Холмса.

– Вы что, не понимаете? – Голос Холмса дрожал от возбуждения. – Сэр Алистер оставил эти бумаги специально, чтобы мы смогли напасть на его след и след похитителей. Он оставил нам все сведения, которыми располагают злоумышленники.

– Но откуда сэру Алистеру было знать, что кто-нибудь станет здесь его разыскивать?

Холмс улыбнулся совершенно особой улыбкой, которая украшала его лицо в те минуты, когда я не мог понять очевидных для него вещей.

– Утопающий, как известно, хватается за соломинку. Эти листки как раз свидетельство такой отчаянной попытки. Впрочем, сэр Алистер явно догадывался, что его дочь не из тех, кто будет сидеть сложа руки после его исчезновения. Он знал, что мисс Катриона пустит по его следу ищеек. И вот на всякий случай… – Холмс помахал листками.

– Но почему он оставил ключ к головоломке, а не саму разгадку?

Холмс пожал плечами:

– Может, потому, что не посвятил Мельмота и юного Фелшо во все детали. Он жив, покуда нужен им, поэтому с его стороны было бы глупо оставлять листок с разгадкой там, где эти двое его могут отыскать. Есть и другой вариант. Он не сумел разгадать головоломку, содержащуюся либо в ключе, либо в самом свитке.

– В ваших рассуждениях есть логика, – согласился я, – но в таком случае возникает вопрос: какой нам толк от этих листков? Получается, нам самим придется разгадывать головоломку.

К моему удивлению, Холмс расплылся в широкой улыбке.

– Думаю, для меня, автора монографии по тайнописи, в которой я описал сто шестьдесят разных шифров, не составит особого труда открыть древние загадки Сетафа.

Видимо, от самонадеянных слов Холмса мое лицо приобрело столь недоверчивое выражение, что мой друг от души рассмеялся.

– Вам не хватает веры, Уотсон, – произнес он, едва сдерживая хохот.

– Мне думается, одной веры нам будет мало, – ответил я.

Через некоторое время после того, как мы с Холмсом, желая убедиться, что не упустили ничего важного, еще раз тщательно обыскали весь дом, пришла пора отправляться в обратную дорогу, туда, где нас ждала запряженная двуколка. Мы как раз шли через самую густую чащу, с трудом продираясь сквозь заросли, когда Холмс неожиданно увлек меня на землю. Мы повалились в высокую мокрую траву. Прежде чем я успел издать хоть звук, он зажал мне рукой рот.

– Лесничий, – прошептал Холмс, отнимая руку от моего рта.

Я посмотрел в ту сторону, куда был устремлен взгляд Холмса, и примерно в пятидесяти метрах от нас увидел крепко сбитого мужчину в твидовом костюме, вооруженного двустволкой.

– Не думаю, что он нас видел, но уверен, что он кого-то или что-то ищет. Лучше нам пока лежать и не высовываться. Впрочем, если он подойдет слишком близко, нам не останется ничего другого, кроме как спасаться бегством, – прошептал Холмс.

Несмотря на все предосторожности, похоже, наше присутствие на землях поместья не осталось незамеченным, и теперь лесничий пытался нас выследить. На несколько мгновений он застыл, став похожим на принюхивающуюся ищейку, после чего повернулся и двинулся в нашу сторону. По мере того как он приближался, мне удалось разглядеть его лицо: красное, жестокое, с маленькими гадкими глазками под кустистыми, пшеничного цвета бровями. Прижав приклад ружья к плечу, он прицелился в близлежащее дерево, а потом резко повернулся, описав полукруг, будто б в поисках мишени. Он подошел еще ближе. Нам стало слышно, как под его тяжелыми сапогами хрустят валежник и молодые побеги папоротника. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет у меня из груди. Я нисколько не сомневался, что он с минуты на минуту обнаружит и прикончит нас. С его точки зрения, мы незаконно вторглись в чужие владения, и потому он мог считать себя вправе убить нас. Он явно был похож на человека, который сначала стреляет, а потом уже начинает разбираться. Инстинктивно моя рука потянулась к револьверу, хотя разумом я понимал, что пустить его в ход можно только в самом крайнем случае. Уже не в первый раз мы с Холмсом нарушили закон, по букве которого сейчас являлись преступниками.

Я как можно сильнее вжался в землю, затаившись в высокой траве и одновременно стараясь не сводить взгляда с лесничего. Неожиданно тишину разорвал пронзительный, истошный крик какого-то животного. Этот вопль заставил лесничего остановиться, и он замер, словно статуя. Он подождал несколько мгновений. Крик повторился. На этот раз он повернулся и поспешил в ту сторону, откуда донесся крик.

– Их двое, – пояснил Холмс, после того как наш преследователь скрылся из виду. – Крик, что мы сейчас слышали, был условным сигналом. Лесничего позвал его товарищ. Нам повезло. Думаю, еще минута-другая – и нам бы пришлось свести с ним и его ружьем пренеприятнейшее знакомство.

– Чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше, – ответил я, вставая и отряхиваясь.

– И вот тут я с вами полностью соглашусь, – осклабился Холмс.

Мы продолжили наш путь, стараясь как можно скорей добраться до границ имения. Теперь, зная об опасности, что нас подстерегала среди деревьев, мы держались куда как осторожнее. Однако не успели пройти и ста метров, как позади нас раздался голос:

– Стой, стрелять буду!

Я тут же обернулся и мельком увидел сквозь зелень зарослей еще одного человека в твиде, вооруженного двустволкой. Он был выше и не такой широкоплечий, как первый, но выглядел тем не менее весьма грозно.

– Не останавливайтесь, – прошипел Холмс.

Не успел я ответить, как громко бахнул выстрел, расколовший над моей головой ветку, которая упала к нашим ногам.

– Господи, он чуть было в нас не попал, – ахнул я, переставляя непослушные ноги.

– Для них мы злоумышленники, нарушившие границы чужих владений, – ответил Холмс громким шепотом. – Впрочем, не беспокойтесь, лесничий намеренно взял слишком высоко. Он просто хотел нас напугать. Пригнитесь. И главное, не останавливайтесь.

Мне не оставалось ничего иного, кроме как послушаться Холмса.

Грохнул еще один выстрел, сорвавший с меня шляпу.

– А вот это уже не шутки, – проговорил я, подхватывая головной убор с земли. Часть тульи как корова языком слизнула.

Мы с трудом продирались сквозь густой подлесок, спотыкаясь об упавшие ветки и застревая в кустах ежевики, нагло цеплявшихся за нашу одежду. Наконец мы вырвались на прогалину и поднажали. Вдали уже виднелась дорога. Остался последний рывок. Заметив тропинку, которая, по всей видимости, вела к границам имения, мы понеслись по ней на всех парах. При этом я отдавал себе ясный отчет в том, что преследователи по-прежнему у нас на хвосте. Посмотрев вперед, я с ужасом увидел, что путь нам преграждает красномордый лесничий, который, по всей видимости, воспользовавшись другой тропинкой, обошел нас. Стоило ему нас приметить, как его лицо расплылось в зловещей усмешке.

– А ну стоять, джентльмены! – крикнул он и, ухмыльнувшись, направил ружье на Холмса.

Не раздумывая ни секунды, я с силой швырнул свою шляпу ему в лицо. Она угодила прямо в переносицу, заставив его от неожиданности попятиться. В этот момент к лесничему подскочил Холмс и со всей силы ударил его кулаком в подбородок. Красномордый повалился на спину, треснувшись затылком о дуб. Глаза его закатились, челюсть отвисла – наш недруг потерял сознание.

Холмс подхватил ружье и повернулся к другому преследователю, который, увидев оружие в руках у моего друга, перешел с бега на шаг. Заметив, что Холмс приставил ружье к плечу и целится, второй лесничий и вовсе остановился. Холмс выстрелил поверх головы лесничего, обрушив на него сверху град листьев. В ужасе наш преследователь бросился на землю, а стоило Холмсу снова поднять ружье, как он сломя голову пустился наутек. Холмс снова нажал на спусковой крючок. Бахнуло так, словно рядом великан со всей силы хлопнул в ладоши. Лесничий скрылся из виду.

Красномордый громко застонал, медленно приходя в себя.

– За мной, Уотсон, мы здесь задержались, – весело крикнул Холмс, отбрасывая в сторону ружье. С этими словами он поспешил к забору.

Чувствуя, как в груди бешено колотится сердце, я подхватил останки своей шляпы и бросился вслед за ним.

 

Глава девятая

Сложности

Уже через два часа после приключений в поместье Фелшо мы с Холмсом сидели в вагоне первого класса, который под перестук колес вез нас домой, в Лондон. Будто бы совершенно забыв о том, что мы пережили в лесу, мой друг устроился у окна и, окутавшись густыми сизыми клубами табачного дыма, целиком и полностью погрузился в изучение документов, которые нам удалось добыть в домике егеря. Время от времени он отвлекался, чтобы сделать запись в блокноте, что-то бормоча себе под нос, при этом не предпринимая ни малейшей попытки заговорить со мной. Я удобно устроился на диване, откинулся на спинку и смежил веки. Вскоре я погрузился в сон.

Когда я проснулся, был уже поздний вечер и купе заливал янтарный свет двух газовых ламп. Холмс, как и прежде, сидел у окна, но теперь он всматривался во мрак ночи, а ястребиные черты его лица отражались в окне. На коленях у него лежали исписанные листки. Я глянул на часы. Мы должны были приехать в Лондон минут через сорок.

– Ну и как? Вам удалось разобраться с ключом? – кинул я пробный камень.

Холмс, глубоко ушедший в свои мысли, ответил не сразу. Он посмотрел на меня с таким видом, будто бы только что обнаружил мое присутствие в купе.

– Думаю, да. Несколько мест остаются для меня не совсем понятными, однако, после того как я сверюсь с картой Древнего Египта и наведу кое-какие справки, надеюсь, все встанет на свои места. Подлинное содержание сильно отличается от того, что кажется истинным на первый взгляд. Весьма типично для Сетафа.

– Хотите сказать, что уже разгадали шифр?

– А что вас так удивляет?

– И вы еще спрашиваете! Самые выдающиеся египтологи долгие годы бились над загадкой, и всё без толку. А вы справились с ней всего за несколько часов. Есть чему удивляться. Потрясающе. Невероятно. Поразительно.

– Вы говорите о проделанной мной работе чересчур эмоционально, награждая ее эпитетами, какие обыкновенно употребляют писатели, – проворчал Холмс. – Вы совершенно правы, египтологи действительно пытались разгадать шифр Сетафа, но они подходили к проблеме с точки зрения знатоков Древнего Египта, а я – с позиции дешифровщика. И не так уж важно, кем составлен шифр – древним египтянином или марсианином. Всякий составитель шифра неизбежно следует определенной модели. Суть дешифровки сводится к тому, чтобы правильно выявить эту модель. А уж национальность автора тайнописи или взрастившая его культура – дело десятое.

– Так, значит, вам известно, где находится «Книга мертвых»?

Холмс хитро улыбнулся:

– Я вам уже сказал, что, похоже, смогу дать ответ на этот вопрос, после того как сверюсь с картой Древнего Египта. Это позволит мне убедиться в верности кое-каких данных, оказавшихся в нашем распоряжении. – С этими словами Холмс закрыл глаза и притворился, что спит.

* * *

Дома, на Бейкер-стрит, нас поджидал еще один сюрприз. В прихожей я чуть не упал, споткнувшись об огромный чемодан, и лишь каким-то чудом сумел удержаться на ногах. На пороге комнаты, видимо потревоженная поднятым мной шумом, появилась миссис Хадсон.

– А вот и вы, джентльмены. Ну наконец-то, – взволнованно произнесла она с обеспокоенным выражением лица.

– Что случилось, миссис Хадсон? – как можно более вежливо поинтересовался Холмс, внимательно осматривая чемодан.

– Молодая леди… Та, что вы принимали у себя вчера… Мисс Эндрюс…

– Да, что с ней?

– Она там, в вашей комнате. Настаивает на встрече с вами.

– Насколько я понимаю, это ее чемодан?

– Совершенно верно, мистер Холмс. Мне кажется, она вбила себе в голову, что ей непременно надо поселиться здесь, в этом доме. Не знаю, чт́о послужило тому причиной, мистер Холмс, однако мне бы хотелось вам объяснить, что я не располагаю комнатой для еще одного постояльца…

– Мисс Эндрюс хочет здесь поселиться? – ахнул я. – Что ей взбрело в голову, Холмс?

Мой друг едва мог сдержать улыбку:

– Прошу вас, не беспокойтесь. Я нисколько не сомневаюсь, что нам не составит труда во всем разобраться. При этом я надеюсь, миссис Хадсон, вы сможете изыскать возможность и приютить на одну ночь юную леди? – Холмс глянул на часы в прихожей. – Уже почти полночь. Было бы бессердечно и неблагоразумно выпроваживать юную даму за порог в столь поздний час. Вы согласны, Уотсон?

Я промолчал. Я был слишком ошарашен.

– Ну, вот и славно, – воскликнул Холмс, приняв наше с миссис Хадсон молчание за знак согласия.

– Ладно, мистер Холмс, будь по-вашему, – глубоко и очень тяжело вздохнула миссис Хадсон. – Но только на одну ночь.

– Разумеется. Ну что ж, Уотсон, пойдемте узнаем, чего от нас хочет эта упорная юная леди. – С этими словами он направился вверх по лестнице в гостиную.

В тот самый момент, когда мы переступили порог, наша гостья, мисс Катриона Эндрюс, от нас ровным счетом ничего не хотела, потому что спала. Я вошел сразу вслед за Холмсом и увидел, что девушка, в том же наряде, что и накануне, сидит в кресле у камина, уронив голову на грудь. Мое внимание в очередной раз привлекла ее внешность. Строго говоря, в общепризнанном смысле ее никак нельзя было назвать красавицей, однако в ее глазах, четко очерченных губах и прямодушии таилось нечто невероятно привлекательное. Тем более удивительным представлялось мне, что у нее нет спутника, который разделил бы с ней бремя тревог и забот. Видимо, все свое время она посвящала отцу.

– Бокал бренди нашей гостье, Уотсон. И еще один, если не возражаете, мне.

Холмс скинул пальто. Пока я разливал бренди, он зажег газовую лампу.

Шум, что мы подняли, разбудил девушку. Она зашевелилась в полудреме, но потом, встрепенувшись, вскочила и уставилась на моего друга.

– Наконец-то вы вернулись, мистер Холмс. Ну же, не молчите! Какие у вас новости?

– Успокойтесь, мисс Эндрюс. Смотрите, Уотсон налил вам бренди. Выпейте, это приведет ваши нервы в порядок.

Девушка глянула на меня и слегка дрожащей рукой взяла бокал.

– Спасибо, – тихо промолвила она.

– Так-то лучше, – проворчал Холмс, усаживаясь напротив нее. – Ну а теперь, прежде чем мы поделимся с вами новостями, не могли бы вы сначала объясниться. Что вы здесь делаете? Зачем напугали миссис Хадсон, приехав сюда с чемоданом?

Прежде чем ответить, девушка глотнула бренди, одновременно внимательно посмотрев на моего друга. Она уже стряхнула с себя остатки сна, и черты ее лица утратили мягкость, приобретя обычное, суровое и решительное выражение.

– После того как мы вчера распрощались, я долго думала над вашими словами. Я тщательно перебрала в памяти события, предшествовавшие исчезновению моего отца, и теперь нисколько не сомневаюсь, что ваше предположение верно. Его похитили, потому что он многое знает о свитке. Таким образом, план наших действий очевиден: нам надо ехать в Египет. Там мы нападем на его след. Именно поэтому я здесь. Я собрала все необходимое и готова хоть сейчас отправиться в дорогу.

Лицо Холмса осталось совершенно бесстрастным, и он промолчал, но я не смог сдержаться и перебил девушку.

– Неужели вы думаете, что мы позволим вам сопровождать нас, мисс Эндрюс? – воскликнул я. – Подобное путешествие таит в себе массу смертельных опасностей…

Продолжить мне не дали. Девушка с полыхающими от возмущения глазами обрушилась на меня с отповедью.

– Позволим? – резко оборвала меня она. – Позволим?! К вашему сведению, доктор Уотсон, на дворе не Средневековье. Ни вы, ни кто-либо другой не имеет права указывать мне, чт́о делать. Я свободная гражданка демократического государства и вольна поступать как угодно, если мои действия не выходят за рамки закона, христианских заповедей и представлений о морали. Быть может, это я должна решать, позволить ли вам отправиться со мной в Египет. Не забывайте, я прекрасно знаю страну и ее обычаи. Думаю, у вас хватит ума понять, что я буду вам неоценимым помощником.

– Я только хотел сказать… – промямлил я, ошеломленный страстностью тирады мисс Эндрюс.

– Доктор Уотсон, вы, как и многие другие мужчины, сначала говорите и только потом думаете.

– Будет вам, мисс Эндрюс, умерьте пыл, – позволил себе легкую усмешку Холмс. – Думаю, мы оба поняли, чт́о вы хотите сказать. Вне всякого сомнения, мы не смеем ставить под вопрос вашу решимость и стойкость, однако я попросил бы вас ответить на один вопрос. Отчего вы столь уверены, что нам надо ехать в Египет?

– А куда же еще? Гробница Сетафа находится именно там. Злоумышленники, похитившие моего отца, охотятся за «Книгой мертвых». Разве не так?

Холмс кивнул.

– Таким образом, рано или поздно они отправятся в Египет. Вы сами говорили мне, что эти мерзавцы будут держать отца подле себя, покуда «Книга мертвых» не окажется в их руках. – Девушка на секунду замолчала. Пламя, полыхавшее в ее глазах, начало угасать. – Вы ведь по-прежнему так считаете?

– Считаю.

– Тогда какой смысл искать иголку в стоге сена здесь, в Англии, когда мы знаем, что она рано или поздно окажется в долине Нила?

– Мисс Эндрюс, вашим доводам сложно возразить. Однако смею заметить следующее. Несмотря на то что мне пока не удалось обнаружить иголку в том самом стоге сена, о котором вы изволили упомянуть, мне в руки попали новые сведения, которые позволят значительно сузить область поисков.

– Что это за сведения? Прошу вас, расскажите скорее, – просияла девушка, – если вы знаете, где сейчас находится мой отец, заклинаю вас, не молчите!

Страстная мольба девушки тронула Холмса, и он вкратце поведал ей, опустив кое-какие подробности, о нашей прогулке в Норфолк. Щеки мисс Эндрюс полыхали от волнения. Она сидела в кресле, подавшись вперед, словно маленькая девочка, ловя любое упоминание о ее отце. Девушка была из той породы людей, которым свойственны резкие перепады настроения, сообразно чувствам, что одолевают их в тот или иной момент.

Когда Холмс закончил, она устало вздохнула, откинувшись на спинку кресла.

– Что ж, мы, по крайней мере, знаем, что он жив, – промолвила дочь египтолога.

– Совершенно верно.

– И этот факт доказывает, что ваша догадка о книге Сетафа верна.

– Мисс Эндрюс, я всего-навсего обычный человек, однако смею вас заверить, я никогда не строю свои умозаключения на догадках. Я сыщик-консультант, и в основе моей работы лежит дедуктивный метод.

– Прошу прощения. Так что вы теперь собираетесь делать? Ехать в Египет?

Повисла долгая пауза. Холмс нахмурился и, будто бы погрузившись в транс, уставился на пляшущий в камине огонь. Вдруг он резко повернулся к девушке и с напором произнес:

– Да, вы совершенно правы. Нам надо ехать в Египет. Завтра же отправляемся в путь. Чем раньше мы окажемся среди древних песков, тем быстрее поставим точку в этом деле и вернем вам отца.

– Мистер Холмс, мне непременно надо ехать с вами. Я настаиваю!

– Мисс Эндрюс, я совершенно с вами согласен. Вам непременно нужно сопровождать нас с Уотсоном. И, как вы абсолютно справедливо изволили заметить моему другу, ваши познания о стране будут нам крайне полезны.

– У меня сейчас словно гора с плеч свалилась, – вздохнула девушка.

Холмс, стараясь на меня не смотреть, вежливо ей улыбнулся.

– Еще мне бы хотелось взглянуть на бумаги, которые вы нашли в домике егеря. Быть может, мне удастся помочь вам их расшифровать.

– Всему свое время, – с энергией в голосе ответил Холмс, – ну а пока я позову миссис Хадсон, и она покажет вам, где расположиться на ночлег. Я же тем временем покурю трубку и покорплю над картами. Вам, Уотсон, я тоже настоятельно советую отдохнуть. Я хочу, чтобы вы уже в девять были в агентстве Кука.

 

Глава десятая

Как обманщиков обвели вокруг пальца

Стоило мне опустить голову на подушку, как я тут же погрузился в глубокий, освежающий сон. Несмотря на то что мне ничего не снилось, в какой-то момент сквозь туман забытья стали вдруг просачиваться звуки сладкой, грустной музыки. Приглушенные, едва слышные, они тем не менее не умолкали, заставляя меня внимать им. Медленно, неохотно, я начал просыпаться. Открыв глаза, я, все еще не в состоянии окончательно стряхнуть с себя дремоту, некоторое время вглядывался в бархатистую тьму, царившую в моей комнате. Моему уставшему, измученному мозгу потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: музыка мне не снилась, а звучала на самом деле. Кто-то играл на скрипке.

Полностью пробудившись ото сна, я понял, что играет Холмс. Скорбная мелодия доносилась из нашей гостиной. Как правило, в подобных случаях я поворачивался на другой бок и засыпал, но в ту ночь что-то заставило меня надеть халат и проскользнуть в гостиную. Там разливался полумрак. Я увидел у окна силуэт Холмса, стоявшего ко мне спиной. Медленно, отточенными движениями виртуоза он водил смычком по скрипке работы Страдивари.

Стоило мне закрыть за собой дверь, как музыка оборвалась. Холмс замер.

– Надеюсь, старина, мой ночной концерт не потревожил вас, – тихо промолвил он. В его голосе я услышал искреннюю озабоченность.

– Нет, нисколько.

Холмс повернулся ко мне с широкой улыбкой.

– Вот и славно. Брамс хорош не только для души – он и ум приводит в порядок. Помогает мне прийти к согласию с реальным миром, увидеть связь между случайными событиями… фактами… – На мгновение его лицо омрачилось, а брови нахмурились. Холмс забыл о моем присутствии, сейчас он обращался скорее не ко мне, а к самому себе. Вдруг он вновь улыбнулся, и его улыбка была подобна появляющемуся из-за туч солнцу. Холмс положил скрипку на стол и жестом предложил мне сесть в кресло у камина.

– В этом деле все не так, как кажется на первый взгляд, Уотсон, – сказал он, сев напротив меня.

Взяв в руки кочергу, он подался вперед и помешал в камине тлеющие угли, которые на мгновение вспыхнули ярче, залив лицо моего друга янтарным светом.

– Плывуны и зыбучие пески… Они перемещаются каждый день. Кругом обман и мошенничество. Плуты. От Сетафа до…

– Может, вы хотите рассказать все с самого начала?

– Вне всякого сомнения, для того, чтобы вы написали об этом очередной рассказ.

– Я просто хотел, чтобы вы поделились со мной гнетущим вас бременем, – спокойно ответил я.

– Вы славный малый, Уотсон. Порой я недооцениваю вас.

– Именно так.

– Куда же мне без моего биографа, – тихо произнес Холмс и грустно усмехнулся.

Несколько мгновений он сидел неподвижно, напоминая восковую статую из музея мадам Тюссо. Потом, сардонически усмехнувшись, потер руки, откинулся в кресле и принялся рассказывать о «Книге мертвых» и тех, кто ее отыскал.

Когда я вернулся обратно в свою комнату, мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Мне казалось, что прежде я стоял у окна и наблюдал события, происходящие за ним, сквозь тюлевую занавеску, а потом пришел Холмс и отдернул ее, продемонстрировав истинное положение вещей, весьма отличное от того, что я предполагал. Благодаря выдающимся аналитическим способностям Холмсу удалось докопаться до сути и объяснить мне, что действующие лица разворачивающегося перед нами спектакля обладают совсем иными характерами и движимы иными мотивами, нежели те, что я им изначально приписывал. Все это стало для меня совершеннейшим откровением, которое не давало мне уснуть до зари.

На следующее утро я завтракал с мисс Эндрюс. Холмс пропал.

– Ушел куда-то спозаранку, – ответила миссис Хадсон, когда девушка поинтересовалась, где мой друг. – Он так часто поступает, когда занимается расследованием. Правда, доктор Уотсон?

Я с глупым видом кивнул и проглотил кусочек тоста.

– Он сказал мне, что вернется к полудню. Что-нибудь еще, милочка? Хотите еще яйцо? Или, может быть, тост?

Мисс Эндрюс лишь покачала головой.

Стоило миссис Хадсон удалиться, как девушка с расстроенным видом вскочила из-за стола.

– Ну куда же он делся? Почему не предупредил нас, что у него какие-то дела? – воскликнула она.

Я не смог сдержаться и улыбнулся ее наивности:

– Именно так всегда ведет себя Шерлок Холмс, когда расследует дело. Видите ли, он не любит доверяться другим. Он рассказывает только то, что считает нужным, и только тогда, когда считает нужным. Я знаком с ним вот уже много лет, и он до сих пор предпочитает держать меня во мраке неведения, который склонен рассеивать лишь в нужный, с его точки зрения, момент.

Судя по рассерженному выражению лица мисс Эндрюс, мое объяснение ее нисколько не удовлетворило. Возмущенно фыркнув, она быстрым шагом подошла к окну и глянула на улицу. Я посмотрел на часы.

– Уже почти девять, – сказал я, – мне пора в туристическое агентство. Оставайтесь здесь и ждите моего возвращения. Тут вам ничто не угрожает. Если что-нибудь понадобится, позовите миссис Хадсон.

Девушка отдернула тюлевую занавеску и прислонилась лбом к холодному стеклу окна.

– Не беспокойтесь доктор, – тихо сказала она с ноткой сарказма в голосе, – я буду паинькой и дождусь вашего возвращения.

Мне никогда не доставляло удовольствия лгать женщине, даже когда это было важно для дела. Вот и сейчас, несмотря на заверения Холмса, что иного выхода у нас нет, я чувствовал себя крайне неуютно. Уходя из дома, я, подобно злодею, ежился под внимательным взглядом мисс Эндрюс. Понимая, что должен выполнить поручение друга, я остановил кэб и куда громче обычного объявил, что желаю поскорее добраться до туристического агентства Кука. Садясь в кэб, я увидел местного курьера Скойлса, который приветливо мне помахал.

Когда кэб свернул на Оксфорд-стрит, я подался вперед и назвал извозчику совсем иной адрес.

– Значит, вояж отменяется? – нахмурившись, спросил он.

Я робко кивнул.

Через полчаса мы с Холмсом, как и договаривались, встретились на ступеньках Британского музея. Несмотря на бессонную ночь, мой друг выглядел свежим и отдохнувшим. Его глаза горели от возбуждения. Я рассказал ему о диалоге с мисс Эндрюс, состоявшемся за завтраком, и Холмс расплылся в широкой улыбке.

– Как же приятно осознавать, что можешь спутать злоумышленникам карты, – воскликнул он и, повернувшись, поспешил к входу в музей.

Нет ничего странного в том, что сэр Чарльз Паджеттер был крайне удивлен нас увидеть, ведь с нашей предыдущей встречи прошло совсем немного времени.

– Мне крайне неловко снова отрывать вас от работы, – как можно более искренно произнес мой друг, – но нам снова нужна ваша помощь, без которой дальнейшие поиски папируса не представляются возможными.

Египтолог, кивнув, развел руки в стороны, будто бы раскрыл объятья:

– Любезнейший, я полностью к вашим услугам. Я готов вам рассказать буквально все что угодно, если это поможет вернуть папирус.

– В таком случае скажите, пожалуйста, чт́о случилось после завершения раскопок гробницы, обнаруженной Джорджем Фавершемом и Алистером Эндрюсом. Все ли находки, обнаруженные там, были переданы в Британский музей?

– По большей части да.

– По большей части, говорите? Значит, не все? – В голосе Холмса звучала такая настойчивость, что сэр Чарльз озабоченно нахмурился.

– Кое-что осталось в Египте, – промолвил ученый, тщательно подбирая слова. – Эти предметы не представляли для нас никакого интереса. По просьбе Фавершема кое-что из находок оставили ему, взяв с него обещание, что он по первому требованию передаст их музею, буде мы пожелаем их выставить.

– И что это были за находки?

– Честно говоря, я в точности не помню. Список предметов у меня есть, могу поискать, а так, навскидку, скажу, что это была всякая банальщина. Разумеется, по сравнению с мумиями и бесценными ювелирными украшениями.

– Не было ли среди предметов, оставленных Фавершему, канопы, погребального сосуда?

– Да, был такой сосуд. – Глаза сэра Чарльза за стеклами очков расширились от удивления. – Я помню, эта канопа привлекала внимание сэра Джорджа, и он особо просил разрешения оставить ее у себя.

Не успел сэр Чарльз договорить, как Холмс уже вскочил со стула и был на полпути к двери.

– Спасибо! – радостно воскликнул он. – Именно это я и хотел от вас услышать.

– Холмс, что происходит? – спросил я друга в кэбе, который вез нас обратно на Бейкер-стрит.

– Когда я ломал голову над шифром, то понял: ключ к разгадке – канопа.

– Канопа?

– Погребальный сосуд, в который древние египтяне помещали забальзамированные внутренние органы усопших. Сосуд Хентави был особенным. Во-первых, навершие крышки выполнено в форме собачьей головы, а во-вторых, он хранил…

Когда мы вышли на Бейкер-стрит, курьер Скойлс, который, судя по всему, куда-то торопился, на всей скорости налетел на Холмса и, даже не извинившись, сломя голову понесся дальше. Вместо того чтобы выразить неудовольствие, Холмс улыбнулся, глядя Скойлсу вслед:

– Славный паренек, ловкий.

В прихожей Холмс показал мне записку, зажатую у него в руке.

– Это передал вам Скойлс, – осенило меня.

– Помните, я не зря сказал, что паренек ловок. Как незаметно он передал мне записку! Далеко пойдет. – Холмс пробежал взглядом клочок бумаги и удовлетворенно кивнул. – Итак, мы переходим к следующему этапу нашей игры. Теперь надо действовать с крайней осторожностью. Уж слишком многое поставлено на карту.

– И что делать мне?

– Ступайте наверх. Скажите мисс Эндрюс, что заказали билеты до Египта. Если будет спрашивать обо мне, скажите, что перед отъездом мне необходимо завершить расследование еще одного, другого дела. Подробности придумайте сами. В конце концов, вы пишете рассказы, это ваша стихия.

– А потом? – спросил я.

– Выпейте с ней чаю и откланяйтесь. Скажите, что вас ждет пациент.

– Холмс…

– А после, – быстро проговорил он, не давая вставить мне и слово, – вам предстоит встретиться со мной в одном укромном местечке. В баре «Принц-регент» на Солсбери-стрит, рядом с отелем «Конуэй». Жду вас там ровно в восемь. Не опаздывайте.

– Насколько я понимаю, просить вас объясниться сейчас бессмысленно?

– Вы, как всегда, совершенно правы, Уотсон. Ровно в восемь, запомнили? – С этими словами Холмс выскользнул из дома на Бейкер-стрит.

«Принц-регент» был не самым приятным местом рандеву из тех, где мне доводилось ждать встречи с моим другом. Явившись за пятнадцать минут до назначенного времени, я обнаружил, что в баре полно народу, а многие из шумных посетителей уже в изрядном подпитии, из чего заключил, что сидят они там давно. В помещении клубился столь густой табачный дым, что практически ничего не было видно. Не без труда я протолкался к барной стойке, пробившись сквозь толпу вдрызг пьяных матросов, едва стоявших на ногах. В конце концов мне удалось занять место у стойки и даже привлечь внимание бармена. Я уж было собрался сделать заказ, как рядом со мной протиснулся к бару мужчина, который резко бросил:

– Пинту самого лучшего эля.

Я дернул мужчину за рукав и крикнул ему в ухо:

– И мне, Хардкасл, возьмите то же самое.

– Доктор Уотсон? – в изумлении повернулся ко мне инспектор. – Вы уже здесь? А где Холмс?

– Я здесь, – донеслось откуда-то из-за клубов дыма. – Простите, джентльмены, но времени на выпивку нет. Нам предстоит устроить одной даме сюрприз и задержать злоумышленников.

– Что вы затеяли, мистер Холмс? – с раздражением в голосе поинтересовался Хардкасл, когда мы вышли на улицу. – Я надеялся сегодня вечером освободиться пораньше, чтобы спокойно поужинать дома с женой.

– Прошу меня простить, инспектор, за то, что стал помехой на пути к вашему семейному счастью, но мне показалось, что вам будет небезынтересно принять участие в задержании двух злоумышленников, причастных к дерзкому ограблению музея, – с явным самодовольством в голосе промолвил Холмс.

Чтобы скрыть изумление, Хардкасл прикрыл рот платком и притворился, что кашляет.

– Вы уже раскрыли дело? Быстро. Даже для вас, – угрюмо произнес он.

– Наручники при вас?

– При мне. И наручники, и ордер. Все как вы просили. И кого нам предстоит арестовать?

– Всё в свое время узнаете. А теперь, джентльмены, наш путь лежит в отель «Конуэй». Нам придется разделиться. Устроимся в фойе, не привлекая к себе лишнего внимания. Можете почитать газету, полистать меню, главное, не выделяйтесь. При этом не спускайте глаз со стойки регистрации и ждите моего сигнала.

«Конуэй» был скромным отелем, располагавшимся в восьмистах метрах от вокзала Чаринг-Кросс. Благодаря близости железной дороги он пользовался особой популярностью среди коммивояжеров и гастролирующих артистов. Вернувшись из Индии, я сам подумывал, не остановиться ли там, но цены отеля в ту пору показались мне слишком высокими, ведь тогда я зарабатывал всего лишь одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день.

В отель мы зашли поодиночке. В фойе толпилось изрядное количество народа, и свободных мест практически не было. Я, взяв экземпляр «Вестминистер газет», устроился возле колонны, тогда как Хардкасл укрылся за кадкой с пальмой. Холмс присел за письменным столом. Взяв листок и перо, он начал что-то писать. Мой друг был явно доволен собой и ролью кукловода, что сам себе уготовил. Я понимал, что мы с инспектором не более чем пешки в его игре. Само собой разумеется, я отчасти догадывался о том, что нас ждет, однако детали плана, разработанного Холмсом, пока оставались для меня загадкой. Единственное, что меня отчасти утешало: Хардкасл тоже пребывал в полном неведении. Холмс всегда предпочитал ничего не рассказывать представителям официальных властей, раскрывая перед ними карты лишь в момент кульминации, для пущего эффекта.

Мы сидели, ждали и следили за стойкой регистрации, не подозревая о том, что за нами тоже наблюдают. В укромном уголке фойе притаился высокий блондин с полным бледным лицом и жестокими, злыми глазами, смоливший одну папиросу за другой. Он знал, что, несмотря на все наши ухищрения, пока остается режиссером спектакля, который вот-вот должен начаться.

* * *

Наше ожидание было недолгим. Примерно через двадцать минут после того, как мы вошли в гостиницу, в фойе проскользнула девушка и в явном волнении направилась сразу к стойке портье. Я сидел достаточно близко, поэтому мне не составило особого труда разглядеть, что щеки девушки горят румянцем, глаза преисполнены тревоги, а на лбу поблескивают капельки пота.

Это была Катриона Эндрюс.

Мы увидели, как она что-то торопливо спросила у служащего за стойкой. Дождавшись ответа портье, который предварительно сверился с книгой регистрации постояльцев, девушка поспешила к лифту. Стоило двери закрыться за ней, Холмс вскочил и сам кинулся к стойке, резким жестом подзывая нас к себе.

– Джентльмены, нам надо в номер двести один. Пойдем пешком, дадим нашей очаровательной клиентке время освоиться.

– Клиентке? – с озадаченным выражением лица повернулся ко мне Хардкасл.

– Потом, инспектор, все подробности и объяснения потом, – резко оборвал его Холмс.

Мне осталось только сочувственно посмотреть на Хардкасла и пожать плечами.

Несколько минут спустя мы стояли в ярко освещенном коридоре гостиницы у дверей номера 201.

– Вряд ли вам потребуется оружие, Уотсон, – прошептал мне Холмс, – однако советую все же держать револьвер наготове. Его вид произведет должное впечатление на наших друзей. То же самое касается и вас, Хардкасл. Приготовьте наручники. Они-то как раз непременно понадобятся. Ну как, джентльмены, готовы?

Мы с решительным видом кивнули, и Шерлок Холмс распахнул дверь номера.

Там нас ждала удивительная картина. Посередине комнаты стояли, крепко обнявшись, два человека, мужчина и женщина. Женщиной была Катриона Эндрюс. Мужчина, высокий, сухощавый и седовласый, выглядел явно старше.

Когда мы ворвались в номер, они отпрянули друг от друга и в сильнейшем изумлении воззрились на нас. Поняв, что ее разоблачили, мисс Эндрюс поднесла руку ко рту, будто бы желая сдержать рвущийся наружу крик ужаса.

Холмс сделал шаг вперед и поклонился:

– Добрый вечер. Право, как трогательно. Встреча дочери и отца после долгой разлуки. Инспектор Хардкасл, позвольте вам представить присутствующую здесь счастливую пару. Это мисс Катриона Эндрюс, а это ее отец, сэр Алистер, которого все считают пропавшим.

– Ах ты дьявол! – вскричала девушка.

За какой-то миг она совершеннейшим образом переменилась. Быстро стряхнув с себя испуг и потрясение, Катриона шагнула нам навстречу, преисполненная ненависти к моему другу. Ее лицо исказилось от бешенства, превратившись в безобразную маску. Издав дикий вопль, она набросилась на Холмса, выставив вперед руки со скрюченными, будто когти, пальцами. Прежде чем мой друг успел отпрянуть, она с криком кинулась на него, целя ногтями в лицо. Холмс, не ожидавший столь яростного нападения, повалился на пол. Он явно не знал, как действовать в подобном положении.

Я бросился спасать друга, и, не без помощи сэра Алистера, мне удалось оторвать девушку от Холмса. Гнев придал мисс Эндрюс невероятную силу, поэтому, прежде чем отпустить ее, мы вынуждены были достаточно долго держать вырывавшуюся девушку. Сперва она отчаянно сопротивлялась и несколько раз даже чуть было не вырвалась, но отец, не переставая, просил ее уняться. Он говорил с ней твердым голосом, но при этом тон был успокаивающим, и наконец она, поняв, что сопротивляться бесполезно, постепенно сумела взять себя в руки. Она будто вся обмякла, и гнев уступил место слезам. Рыдая, она упала в объятия отца.

Неожиданное нападение сильно потрясло Холмса. Он неуклюже достал из кармана платок и оттер лоб. На некий краткий миг я увидел его растерянным, оказавшимся в ситуации, которой он не ожидал и к которой был не готов. Теперь он, тяжело дыша, со странным выражением лица смотрел на плачущую девушку. Глаза моего друга тревожно поблескивали.

– С вами все в порядке, мистер Холмс? – озабоченно спросил Хардкасл, положив руку ему на плечо.

Мой друг с суровым видом кивнул. Он был смертельно бледен, и потому царапины, оставленные на его шее девушкой и уже начавшие наливаться кровью, выглядели особенно заметно.

– Советую вам доставить эту парочку в Скотленд-Ярд, – сказал он Хардкаслу. Поначалу голос Холмса дрожал, но потом зазвучал более уверенно. – После этого приглашаю вас к себе на Бейкер-стрит. Я вам поведаю за бокалом бренди о том, какое отношение эти люди имеют к ограблению музея и убийству сэра Джорджа Фавершема.

 

Глава одиннадцатая

Пояснения Шерлока Холмса

– Боюсь, Уотсон, я никогда не научусь понимать женщин. Их поступки абсолютно нелогичны, а поведение диктуется чувствами, а не разумом. Возьмем, к примеру, мисс Эндрюс. Они с отцом планируют гнусное, жестокое, тщательно продуманное преступление. И вот их разоблачили. И как она поступает? Ее охватывает безудержная ярость, она нападает на меня, словно дикая кошка, а в завершение устраивает истерику и ударяется в слезы. Стоит ли удивляться, что я предпочитаю иметь противниками расчетливых, хладнокровных преступников типа профессора Мориарти. По крайней мере, за их действиями можно увидеть работу ума. В случае с женщинами единственное, что можно предсказать, так это непредсказуемость их поступков. – Обрушиваясь в своей речи на весь женский пол и мисс Катриону Эндрюс в частности, Шерлок Холмс взволнованно ходил по комнате.

Вернувшись на Бейкер-стрит, мы снова устроились в нашей гостиной. Я уже успел обработать раны, которые нанесла моему другу девушка. Они представляли собой лишь глубокие царапины, однако Холмса возмутило само то, что мне пришлось оказывать ему врачебную помощь. Нападение девушки сильно уязвило его. Я знал, что гнев Холмса вызван не столько иррациональностью Катрионы Эндрюс, сколько его собственной неспособностью предугадать, что дело примет подобный оборот. Он страшно не любил, когда поведение людей обманывало его ожидания, и потому нападение девушки совершенно выбило его из колеи.

Я оставил возмущенную речь без ответа, зная, что в подобных обстоятельствах лучше держать рот на замке, приняв на себя роль молчаливого слушателя. Через некоторое время, напустив на себя скучающий вид, я глубоко вздохнул и тем самым оборвал друга на полуслове.

– Господи Боже, – стараясь говорить как можно мягче, произнес я, – да сядьте же, наконец, и выкурите трубку. Это поможет вам успокоиться.

Холмс, сощурившись, возмущенно на меня посмотрел, однако послушался. Некоторое время мы сидели в молчании. Только было я вознамерился обратиться к Холмсу за объяснениями, как в дверь деликатно постучали и в комнату вошел Хардкасл. Пододвинув к камину еще одно кресло, он опустился в него и закурил.

– Итак, мистер Холмс, я был бы вам крайне признателен, если бы вы смогли внятно объяснить, каким образом сэр Алистер Эндрюс и его дочь связаны с убийством и похищением папируса. Пока они находятся под арестом, но исключительно потому, что взять их под стражу попросили вы. Я не хочу, чтобы меня уволили, а потому рассчитываю получить от вас весомые доказательства их вины.

Холмс кивнул и откинулся в кресле.

– Конечно, дружище, – произнес он. Тон его свидетельствовал о том, что к моему другу возвращается присущее ему хладнокровие. – В деле, о котором вы говорите, замешано четыре человека. Четыре крайне жадных субъекта, цель которых – заполучить «Книгу мертвых», написанную Сетафом. Двое из них уже в ваших руках. Это сэр Алистер Эндрюс и его бессовестная дочь. Впрочем, они вступили в игру уже после кражи папируса.

– Тогда кто же проник в музей и похитил его?

– Себастьян Мельмот и Тобиас Фелшо.

Хардкасл раскрыл рот, будто бы собираясь уточнить у Холмса, уверен ли тот в сказанном, но тут же закрыл его, поняв, что лучше этого не делать. Он, как и я, уже давно усвоил, что перебивать Холмса не стоит.

– Вы ведь, не сомневаюсь, знаете Мельмота и его приятеля-аристократа Фелшо?

Хардкасл кивнул и пояснил:

– Лично, разумеется, нет. Мы, мягко говоря, вращаемся в разных кругах, но Скотленд-Ярду известна эта странная парочка. Они замешаны в каких-то темных делишках, однако, с моей точки зрения, не пойдут на убийство. Не из того теста слеплены.

– Вот именно, что из того самого, – холодно ответил Холмс.

Инспектор затянулся и, нахмурившись, произнес:

– Вы забыли об одной маленькой детали: Мельмот мертв. Несколько дней назад он погиб в результате несчастного случая на охоте.

– Никогда не принимайте на веру сплетни об этом негодяе. Слухи о его смерти сильно преувеличены. Поверьте мне на слово, инспектор, Себастьян Мельмот жив и здоров. Для Мельмота и его сообщника убийство – плевое дело. Они ведь собираются победить саму смерть. Именно для этого им и понадобилась «Книга мертвых». Они считают, что в ней сокрыт секрет бессмертия.

– Экий вздор! – воскликнул полицейский.

– Совершенно с вами согласен, но Мельмот считает иначе. Для него папирус Сетафа сродни Священному Граалю. Ради завладения свитком он не остановится ни перед чем, даже перед убийством. И вот совсем недавно он получил то, о чем давно мечтал: документ, который позволит раскрыть тайны папируса Хентави. Он мог добраться до папируса либо честным путем, либо бесчестным. Он выбрал бесчестный путь и выкрал документ из Британского музея, прибегнув к помощи достопочтенного Фелшо. Убийство, с его точки зрения, добавило всему предприятию пикантности. Да-да, не удивляйтесь, именно такой человек нам сейчас противостоит.

Инспектор содрогнулся и шумно вздохнул:

– Я слышал, что он со странностями.

– Не просто со странностями, – вставил я. – Мы имеем дело с бессердечным злодеем.

– Итак, – продолжил Холмс, – после некоторых изысканий я пришел к выводу, что от «ключа», составленного Сетафом, нет никакого толку. Ключ не более чем бессмыслица, специально придуманная древнеегипетским мудрецом, чтобы одурачить тех, кто станет охотиться за «Книгой мертвых». Или же, скажем иначе, тех, у кого не хватит прозорливости понять, что ключ на самом деле абракадабра. Не будем забывать, что Сетаф был готов передать свою книгу лишь мудрейшему из мудрейших.

– Позвольте уточнить, – почесал голову Хардкасл, – вы хотите сказать, что если ключ, как вы его называете, и существует на самом деле, толку от него все равно никакого.

– Совершенно верно. Это ложный след, который Сетаф оставил для тех, кто недостоин тайного знания.

– Вот хитрец-то! – позволил себе усмешку Хардкасл.

Холмс кивнул и продолжил:

– Насколько я могу судить, после кражи события разворачивались следующим образом. После того как в руках у Мельмота оказались оба свитка – папирус Хентави и ключ к нему, он решил, что перевести их не составит никакого труда. Таким образом этот заносчивый молодой человек рассчитывал узнать, где находится гробница Сетафа, в которой хранится «Книга мертвых». Его надежды не оправдались, и он, как и прежде, продолжал обретаться во тьме неведения. Поскольку он никак не мог взять в толк, что ключ бесполезен, то принялся искать помощи на стороне. Именно поэтому он обратился к сэру Джорджу Фавершему, который отказался ему помочь. Сэр Джордж, желая обойти своего конкурента Эндрюса и обессмертить собственное имя, попав во все справочники и учебники, сам предпринимал отчаянные попытки отыскать «Книгу мертвых». Стоит ли удивляться, что он не испытывал ни малейшего желания помогать двум мерзавцам? Возможно, убийство египтолога планировалось заранее, а может, решение было принято спонтанно, когда Фавершем отказал им в помощи. Сказать сложно. Тем не менее я нисколько не сомневаюсь, что именно два наших приятеля убили сэра Джорджа, а потом перевернули вверх дном все у него дома, чтобы пустить полицию по ложному следу, заставив ее искать обычных взломщиков.

– Если все, что вы говорите, правда, на их совести уже два убийства.

– Минимум. – Холмс снова зажег свою трубку и тепло улыбнулся. Мой друг, раскрывая детали запутанного дела завороженным слушателям, снова чувствовал себя в своей стихии. – После убийства Фавершема злоумышленники обратились за помощью к сэру Алистеру Эндрюсу. Он оказался куда менее щепетилен, чем коллега, и, вне всякого сомнения, согласился помочь им при условии, что, после того как они узнают всё их интересующее из «Книги мертвых», она достанется ему, а вместе с ней – и лавры первооткрывателя. – Тут Холмс усмехнулся. – Но, вопреки ожиданиям Мельмота и Фелшо, Эндрюс и его дочь, сколько ни тщились, не смогли разгадать шифр, придуманный древним мудрецом более двух тысяч лет назад. Естественно, в ходе дешифровки они пытались воспользоваться папирусом-ключом, отчего запутались еще больше, как, собственно, и было задумано Сетафом. Сработала ловушка, которую он расставил в незапамятные времена. Злоумышленники оказались в тупике. Именно поэтому им понадобился я.

– Вы?

– Насколько я понимаю, Мельмот знал, что я являюсь автором монографии по дешифровке, и решил, что, кроме меня, перевести папирусы Сетафа больше никому не под силу. И тут он был прав. Я отмел в сторону свиток-обманку и обнаружил, что местоположение «Книги мертвых» указано в папирусе Хентави, который содержит шифр внутри шифра. С подобным за всю свою карьеру я сталкивался лишь дважды, один раз – в деле о ватиканских камеях. Вам может показаться забавным, но и там шифр бы измыслен священнослужителем. Разумеется, злоумышленники понимали, что, коль скоро решили иметь дело со мной, должны быть крайне осторожными. Им представлялось очевидным, что, выйдя на меня напрямую, помощи они не получат. Кроме того, Мельмоту хватило ума догадаться, что в краже папируса и убийстве сторожа я заподозрю именно его. Чтобы сбить меня со следа, он инсценировал собственную смерть. Он убил егеря из поместья Фелшо, обезобразив при этом лицо несчастного так, чтобы его нельзя было опознать. Фелшо разнес трагическую весть о несчастном случае на охоте, приведшем к гибели Себастьяна Мельмота. На первый взгляд, я оказывался в тупике. Но только на первый. Злоумышленники знали, что меня, в отличие от всех остальных, так просто не обведешь вокруг пальца. Они были уверены, что я не сдамся и продолжу расследование. И тогда меня, словно осла, пошедшего за морковкой, заманили в норфолкское поместье Фелшо, к домику егеря, где преступники загодя оставили бумаги, содержавшие достаточно сведений для дешифровки папируса Хентави. И они не обманулись в своих ожиданиях. Подойдя к решению задачи как знаток тайнописи, а не египтолог, я разгадал код.

– В самом деле? – просиял Хардкасл и приосанился. – Вы, право, удивительный человек, Холмс. Получается, теперь вы знаете, где находится эта «Книга мертвых»?

– Скажем так, я знаю, где она находилась, – тихо ответил мой друг, одарив инспектора улыбкой. – Однако прежде чем мы доберемся до этого, позвольте мне закончить мой рассказ. Итак, я разгадал шифр, а Мельмот хотел знать, что же написано в папирусе Хентави. И мне подбросили еще одну головоломку. Настал черед выйти на сцену мисс Катрионе Эндрюс. Она ввела меня в заблуждение, рассказав об исчезновении отца. Согласно плану злоумышленников, я должен был прийти к выводу, что ее отца похитили и сделал это Мельмот, чтобы почтенный египтолог перевел ему папирус. И пока я занимался поисками сэра Алистера, девушка могла оставаться подле меня. Сами понимаете, на то у нее были серьезные основания. Преступники пытались убедить меня в том, что уже расшифровали папирус, дабы я кинулся за ними в Египет в надежде перехватить их у гробницы Сетафа. На самом деле не я шел бы по их следам, а они – по моим, рассчитывая, что я их выведу к гробнице. Главное их заблуждение заключалось в том, что «Книга мертвых» будто бы находится в Египте, в то время как она здесь, в Англии.

– В Англии? – вскричал инспектор. – Но где?

– Всему свое время, – холодно оборвал его Холмс. – Злоумышленники ждали, когда я отправлюсь в Египет. О моих планах их осведомляла мисс Катриона Эндрюс. Благодаря уличным мальчишкам я достаточно быстро выяснил, в каком отеле остановился отец девушки. Сегодня вечером я послал ей телеграмму, якобы от него, с просьбой явиться в отель к восьми вечера. Я постарался сгустить краски и подчеркнул, что дело не терпит отлагательств. Так нам удалось схватить наших пташек.

– А как же Мельмот и Фелшо? – спросил я.

– Эти ребята поумнее. Не сомневаюсь, что они уже обо всем знают.

– Мистер Холмс, я погляжу, дело весьма запутанное. Пока мне остается лишь восхищаться проделанной вами работой, но я все же не понимаю, как нам схватить убийц и вернуть папирус Британскому музею.

– Друг мой, вы обладаете многими добродетелями, но терпение, увы, не из их числа, – с ленцой ответил Холмс и потянулся. – Я не сомневаюсь, что в течение сорока восьми часов две другие пташки тоже окажутся в наших сетях, а папирус снова будет в музее.

– Рад это слышать. Тогда, если позволите, я вернусь к вопросу, заданному вам ранее. Где находится эта чертова «Книга мертвых»?

 

Глава двенадцатая

Визит в «Кедры»

В тот момент Шерлок Холмс был слишком уж доволен собой и своими успехами, чтобы передать расследование Хардкаслу. Мой друг уже достаточно насладился мигом торжества, рассказывая о том, каких результатов достиг, так что он искусно продолжал избегать ответа, умалчивая о местонахождении «Книги мертвых». Хорошо зная Холмса, я понимал, что, с его точки зрения, он сообщил инспектору довольно для того, чтобы тот самостоятельно завершил расследование. Сам же Холмс, как обычно, предпочитал работать в одиночестве. Взявшись за дело, он всегда сам ставил в нем точку.

– Как я вам уже сказал, – твердым голосом произнес Холмс, – через сорок восемь часов «Книга мертвых» будет в моих руках, а Мельмот и Фелшо – в руках правосудия.

– Но ведь это дело полиции!

– Не возражаю. Я никоим образом не собираюсь препятствовать вам. Однако, друг мой, осмелюсь напомнить, что это вы обратились ко мне за помощью и это я преподнес вам сегодня вечером на блюдечке двух злоумышленников. – Холмс, смягчившись, похлопал инспектора по коленке. – Я ищейка-одиночка, сыщик-любитель. Я всегда был таким. А теперь я иду по следу и чувствую, что добыча близко. И я не собираюсь отдавать ее стае ищеек-профессионалов.

– Вы не правы, мистер Холмс, – изрек Хардкасл, поднимаясь. – Вы не правы, какие бы красивые речи ни произносили. Вы говорите о стае ищеек-профессионалов. Что ж, да, я профессионал, и этим горжусь. И то, что вы сейчас делаете, утаивая от следствия ценную информацию, с моей точки зрения, крайне непрофессионально. – Инспектор прошествовал к двери, но, прежде чем уйти, обернулся и добавил: – Я искренне надеюсь, мистер Холмс, что вы передумаете. Если это произойдет, вы знаете, где меня найти. – С этими словами он в ярости захлопнул за собой дверь.

С лестницы до нас донеслись звуки удаляющихся шагов.

Холмс мягко улыбнулся и, взяв кочергу, помешал тлеющие угли в камине:

– Ничего, переживет как-нибудь. Уверен, он простит меня, когда Мельмот с Фелшо окажутся за решеткой, а драгоценный папирус вернется в Британский музей.

– Вы полагаете, что все это время «Книга мертвых» была в руках сэра Джорджа Фавершема? – спросил я.

Холмс потрясенно взглянул на меня, чуть не уронив кочергу.

– Превосходно, Уотсон! Просто превосходно. Вы делаете удивительные успехи.

– Я просто слушал и наблюдал. Не забывайте, я знаю вас уже не первый год.

– Ну да, разумеется, – заулыбался Холмс, – мне надо тщательней следить за собой, иначе придется распрощаться с репутацией мага и кудесника. Вы, Уотсон, молодец. Должен признаться, мне до смерти хочется узнать, как именно вы пришли к такому выводу. Как вам удалось разгадать головоломку? Посмотрим, не упустили ли вы чего-нибудь?

Я улыбнулся. Мне было приятно огорошить моего друга, который неоднократно удивлял меня.

– Ну что ж, – откинулся я в кресле, – не буду врать, что пустил в ход ваш дедуктивный метод. В моем распоряжении имелось два факта. Первый: вы наводили справки о погребальном сосуде, канопе, увенчанной с собачьей головой, из гробницы царицы Хентави. Второй: сосуд был оставлен в распоряжении сэра Джорджа Фавершема. Эти два обстоятельства говорили сами за себя. Канопа предназначалась для хранения внутренних органов, без которых человеку не обойтись, поэтому я счел, что хитрецу Сетафу вполне могло прийти в голову спрятать в нем свою «Книгу мертвых». Я не имею ни малейшего представления о том, как об этом стало известно сэру Джорджу. Также я не понимаю, почему он долгие годы скрывал свое открытие от ученых собратьев. Так что, по большому счету, я знаю немногим больше Хардкасла.

– Не скромничайте, старина. Неизвестного вам не знаю и я. Вы абсолютно правы насчет Фавершема. Он, как и я, сумел расшифровать папирус из гробницы Хентави, узнав таким образом, где находится «Книга мертвых». Все нужные сведения содержатся в этом свитке. Остается только верно их интерпретировать. Сэру Алистеру Эндрюсу эта задача в свое время оказалась не под силу. Он и теперь не смог с ней справиться. Фавершем подошел к проблеме расшифровки точно так же, как и я. Он исходил из того, что Сетаф знал: желающие завладеть «Книгой мертвых», скорее всего, будут искать ее в его гробнице, и, чтобы ввести их в заблуждение, спрятал свиток в гробнице своей госпожи, царицы Хентави, укрыв папирус в неброском погребальном сосуде. Нисколько не сомневаюсь, что дирекция Британского музея сочла невинной просьбу Фавершема оставить ему погребальный сосуд и с охотой ее удовлетворила. Откуда же ей было знать, что в сосуде хранится самая ценная находка из всех тех, что были обнаружены в ходе экспедиции? Что же касается причины, по которой Фавершем никому не рассказал о «Книге мертвых», то тут я теряюсь в догадках. Нам еще предстоит отыскать ответ на этот вопрос. Быть может, Фавершем, подобно многим коллекционерам, предпочитал таить от мира свои сокровища. Ведь некоторые обладатели изумительных шедевров искусства хранят их под замком и никому не показывают. Им довольно самого обладания. Не исключено, что Фавершем относился к людям подобного рода. Представьте себе, какое наслаждение он получал от сознания того, что его конкурент Эндрюс бьется как рыба об лед, безрезультатно пытаясь отыскать «Книгу мертвых», тогда как она хранится у него, Фавершема, дома.

– Сэр Джордж мертв, поэтому мы, быть может, никогда уже не получим ответа на этот вопрос.

– Как бы сказал Мельмот, мертвые могут поведать нам многое. Завтра мы навестим дом Фавершема в Кенте и попытаемся узнать правду.

Пока мы с Холмсом вели эту беседу, сэр Алистер Эндрюс лежал на жесткой койке в одной из следственных камер Скотленд-Ярда. Ему пока не предъявили обвинений, но он уже знал, что впереди его ждут тюремное заключение и позор. За какие-то несколько часов все его мечты о славе и признании обратились в прах. Он уставился на забранное решеткой окно, сквозь которое в камеру просачивался бледный лунный свет. На глаза ученого навернулись слезы. Однако кроме горечи его переполнял и гнев. Гнев на самого себя. Как он мог быть таким дураком?! Доверчивый болван, вот он кто! Ярость разгоралась подобно жаркому пламени. Она полыхала, снедая его изнутри. Он повернулся на другой бок. Ни легче, ни удобнее не стало. Ученого переполняло отвращение к самому себе. Он повернулся на спину. Дышать стало трудно. Сделалось больно. Грудь сдавило так, будто сверху на нее возложили тяжкий груз. А сердце… сердце все колотилось и колотилось, будто непослушный мотор, который пошел вразнос… Стук молотом отдавался в ушах, заглушая остальные звуки. Прежде чем потерять сознание, сэр Алистер успел позвать на помощь.

Сэр Джордж Фавершем жил в «Кедрах», большом особняке на окраине Ли, в Кенте. Холмс взял напрокат двуколку, которой вызвался править сам. На ней мы преодолели около семнадцати миль.

– В подобных экипажах куда проще заметить слежку, чем в битком набитом поезде, – пояснил он.

В дороге мы по большей части молчали. Стоял теплый солнечный день, и я с интересом наблюдал, как по мере нашего движения меняется окружающий пейзаж. Переехав мост через медленно влекущую свои свинцовые воды Темзу, мы оставили позади огромный серый город, окутанный дымами и насыщенный миазмами. Постепенно предместья из красного кирпича уступили место очаровательным пригородным виллам. Прошло не так много времени, и вот мы уже катили среди лесов, которых еще не касалась беспощадная цивилизация. По дороге в Ли мы миновали два графства, Мидлсекс и Суррей, и наконец прибыли в Кент. Поездка доставила мне несказанное удовольствие.

На окраине Ли Холмс остановил лошадь у обочины, чтобы свериться с картой. «Кедры», дом сэра Джорджа Фавершема, располагался в северной части города.

– Ну вот, Уотсон, – Холмс ткнул пальцем в точку на карте, – до цели меньше двух миль. На ближайшем перекрестке нам надо свернуть налево.

Он спрятал карту, и мы снова тронулись в путь.

– Помимо рассказанного сэром Чарльзом мне мало что удалось узнать о Фавершеме, – сказал Холмс, щурясь от яркого солнца. – Насколько я понимаю, он вел жизнь отшельника и предпочитал одиночество. Жил скрытно и замкнуто, – так сказал сэр Чарльз. В «Кедрах» его добровольное затворничество разделяли всего два человека: секретарь Джон Филипс и слуга по фамилии Доусон. Сейчас дом выставлен на продажу. Я связался с агентами по недвижимости и договорился о визите. Нас встретит Доусон. Он же покажет нам дом.

– А что с Филипсом?

– Понятия не имею, где он, – пожал плечами Холмс. – Скорее всего, ищет новую работу и, не исключено, уже ее нашел. Думаю, подробности мы узнаем у Доусона.

Холмс снова погрузился в молчание, которое хранил, пока мы не добрались до цели.

Те же самые ласковые лучи солнца, что так радовали нас по дороге в Кент, просачивались сквозь грязные окна тюремной больницы и заливали палату тусклым желтым светом, не добавлявшим красок восковому лицу сэра Алистера Эндрюса. Его дочь Катриона сидела возле кровати, держа отца за руку, на которой сквозь почти прозрачную кожу явственно проступали синие вены. Рука эта была холодной, холоднее самого льда. Холоднее ужаса, что сейчас испытывала девушка. Холоднее ярости, которая одолевала ее. Невидящий взгляд Катрионы был устремлен куда-то вдаль. В глазах девушки стояли слезы.

Позади раздался шорох. Подошла сестра милосердия и взяла Катриону за руку.

– Пойдемте, милочка. Боюсь, вам пора.

Она кинула взгляд через плечо на офицера в форме, стоявшего в полутора метрах от нее. Он шагнул вперед, и сестра ласково, осторожно помогла девушке встать.

Катриона Эндрюс наклонилась и запечатлела прощальный поцелуй на бледном челе отца. Сестра милосердия подвела ее за руку к офицеру, стоявшему у двери палаты. На мгновение девушка помедлила и обернулась, чтобы окинуть последним взглядом кровать, на которой лежал отец. Сестра как раз накрывала лицо сэра Алистера простыней.

Особняк «Кедры» производил сильное впечатление. Он появился перед нами внезапно, словно по мановению волшебной палочки, в конце извилистой дороги, по бокам которой густо росли деревья. Перед ним простиралась большая круглая лужайка, поросшая яркими первоцветами. Само здание, выдержанное в классическом георгианском стиле, было сложено из отшлифованного желтоватого камня, который будто бы сверкал на солнце. Единственным украшением фасада здания служили аккуратно подстриженные побеги плюща, обрамлявшие главный вход.

Холмс остановил двуколку у главного входа. Огромная дверь открылась, и навстречу нам вышел сутулящийся седовласый мужчина невысокого роста.

– Добрый день, джентльмены, – с полупоклоном промолвил он, вперив в нас большие слезящиеся глаза. – Насколько я понимаю, вы мистер Холмс и мистер Уотсон…

– Совершенно верно, – воскликнул Холмс и, выбравшись из повозки, кинулся пожимать мужчине руку. – А вы, должно быть, Доусон?

Седовласый слуга утвердительно кивнул.

– Прошу, джентльмены, заходите. Я вас ждал. Быть может, прежде чем приступить к осмотру здания, вы желаете подкрепиться после долгой дороги?

– Будьте любезны, – ответил Холмс.

Мы вошли в прихожую, потрясшую меня начищенным паркетом и великолепными люстрами. В этой просторной зале нашлось место немалому количеству древностей, сразу выдававших увлечение сэра Джорджа Египтом. Ее украшали и колоритные, красочные маски, и самые разные ювелирные украшения, и огромная старинная карта Египта над камином, и массивный, расцвеченный яркими красками саркофаг, стоявший у подножия лестницы. Никак нельзя было сказать, что совсем недавно в доме похозяйничали грабители.

Холмс тоже обратил на это внимание, о чем не преминул сказать Доусону. Старого слугу несколько взволновало то, что мы знаем о ворах, проникнувших в дом, словно это каким-то образом порочило особняк его хозяина.

– Осмелюсь предположить, это были самые заурядные хулиганы, – ответил Доусон на наш вопрос. – Да, в некоторых комнатах они устроили сущий бедлам, но при этом практически ничего не украли. К счастью, б́ольшая часть коллекции сэра Джорджа осталась нетронутой. – Шагнув вперед, он погладил саркофаг с таким видом, будто перед ним было живое существо. – Как вы, надеюсь, понимаете, джентльмены, коллекция сэра Джорджа не выставляется на продажу вместе с домом. Она будет передана Британскому музею.

– Это я как раз понимаю, – ответил Холмс, – но, видите ли, я сам страстный поклонник истории Древнего Египта и потому был бы крайне признателен, если бы вы смогли, показывая нам особняк, заодно поведать об удивительной коллекции сэра Джорджа.

– Отчего бы нет, сэр. А сейчас, если вы соизволите пройти сюда и обождать в гостиной, я распоряжусь о чае.

Нам подали чай, и мы продолжили разыгрывать спектакль. Изображая потенциальных покупателей, мы подробно расспросили Доусона о поместье, особняке и соседях. Холмсу, однако, не терпелось поскорей осмотреть дом, и поэтому он почти не прикоснулся к еде. Особняк, как я уже говорил, оставлял очень сильное впечатление и был самым красивым из всех, где мне доводилось бывать. Казалось невероятным, что в столь огромном доме жил один-единственный человек.

– Сэру Джорджу нравился простор и чувство свободы. И то и другое он находил в этом особняке. Он был человеком малообщительным и любил повторять, что может заблудиться в этом доме, чему и радовался. Как правило, кроме него здесь находились лишь я да мистер Филипс, секретарь сэра Джорджа.

В ходе осмотра Доусон среди прочего показал нам так называемую Египетскую галерею – длинную сумрачную залу, в которой хранились главные сокровища Фавершема. Холмс потратил массу времени, тщательно изучая каждый предмет, а я между тем отвлекал слугу расспросами, чтобы тот не заскучал. Помимо того что несколько ящиков стояли пустыми, имелись и другие свидетельства недавнего ограбления, но в целом, на мой непрофессиональный взгляд, коллекция выглядела относительно нетронутой. При этом надо сказать, я не заметил ничего такого, что могло хоть как-то помочь нашему расследованию. Погребального сосуда с песьей головой тоже нигде не обнаруживалось. Судя по мрачному выражению лица, Холмс был разочарован не меньше моего. Когда мы вышли из залы, он уныло покачал головой в знак того, что ему тоже ничего не удалось обнаружить.

– А это что за комната? – спросил Холмс, когда мы спускались вниз по лестнице обратно в гостиную.

Мой друг ткнул пальцем в зеленую портьеру, прикрывавшую нишу в стене коридора. Не дожидаясь ответа Доусона, Холмс отдернул тяжелый занавес и обнаружил, что за ним скрывается дверь. Он дернул за ручку – дверь была заперта.

Доусон замялся.

– Это… это сэр… это кабинет сэра Джорджа. – Старый слуга выглядел взволнованным.

– Тайная комната? Ее не так просто заметить. Уверен, что воры сюда не заглядывали. Нам надо ее осмотреть, – не терпящим возражений голосом заявил Холмс. – Мы собираемся купить особняк и потому должны осмотреть все помещения.

– Сюда никогда никого не пускали, – замялся Доусон. – Сэр Джордж запрещал сюда заходить.

– Но ведь его больше с нами нет, – мягко возразил я.

Слуга все же колебался. И после смерти хозяина он не осмеливался нарушить запрет.

– Ну же, мы желаем осмотреть комнату, – нетерпеливо бросил Холмс.

Медленно, с явной неохотой Доусон вытащил из кармана ключ и отпер дверь. Мы вошли в кабинет египтолога, оказавшийся маленькой тесной комнатушкой. Окно было задернуто бархатными занавесками, сквозь просвет между которыми проникал тоненький солнечный лучик, ложившийся полосой на ковер. Холмс отдернул занавески, и комнату залил яркий свет. Сердце екнуло у меня в груди: в глаза мне бросился сосуд с крышкой в виде собачьей головы, стоявший на заваленном бумагами письменном столе. Я ни на секунду не усомнился в том, что перед нами та самая канопа, которую мы искали. Холмс, как и я, обратил внимание на сосуд и кивнул, изогнув бровь, – призывал отвлечь внимание Доусона. Взяв слугу под руку, я отвел его к окну и попросил растолковать, какое положение кабинет Фавершема занимает относительно других помещений особняка. Я как мог продолжал засыпать Доусона вопросами, одновременно поглядывая на Холмса, который склонился над сосудом и осторожно снял с него крышку. С напряженным выражением лица мой друг заглянул в канопу, потом ловко запустил в нее руку. Мгновение спустя он вытащил ее. По мрачному выражению его лица я понял, что сосуд пуст и свитка с «Книгой мертвых» внутри нет. Мой друг раздраженно вздохнул, не в силах скрыть разочарования. Доусон повернулся на звук, но увидел перед собой вполне невинную картину: Холмс внимательно изучал книги на полке.

– Коль скоро, джентльмены, вы удовлетворили свое любопытство, я буду крайне признателен, если мы сможем уйти отсюда. Хотя, как вы изволили заметить, сэра Джорджа больше с нами нет, мне не по себе оттого, что я нарушил его распоряжение. Быть может, джентльмены, вы сочтете меня глупцом, но, покуда его вещи здесь, я продолжаю считать эту комнату его личным кабинетом.

Холмс собрался было ответить, но тут что-то привлекло его внимание. Предметом, заинтересовавшим моего друга, оказалась фотография в серебряной рамке на письменном столе. Он взял ее, вгляделся в снимок, после чего протянул мне. На фотографии я увидел двух людей, стоящих неподалеку от лодки на лесистом берегу реки или озера. Человек постарше с добродушным видом обнимал своего спутника за плечо.

– Это сэр Джеймс со своим секретарем, мистером Филипсом, – пояснил Доусон, хотя его никто ни о чем не спрашивал. – Фотография снята слугой на личную камеру сэра Джеймса.

– Слугой? Мы так поняли, кроме вас, у сэра Джеймса других слуг не было, – изумился я.

– Здесь, в «Кедрах», не было. Снимок сделал Бейтс, который присматривает за Гриб-хаусом.

– Гриб-хаус? Это где? – у Холмса загорелись глаза.

– Это принадлежащий сэру Джорджу летний дом в Камбрии. Он находится в Озерном крае, на крошечном островке Гриб, что на озере Ульсуотер. Сэр Джордж, предпочитавший уединение, очень любил этот дом.

– Скажите, – промолвил Холмс, едва в силах сдержать возбуждение, – а ваш хозяин в Гриб-хаусе тоже хранил всякие древнеегипетские редкости?

– Нисколько в этом не сомневаюсь, сэр. Однако хочу заметить, что сам я там никогда не был. Насколько мне известно, кроме Бейтса, который следил за домом в отсутствие хозяина, сэр Джордж разрешал посещать Гриб-хаус только мистеру Филипсу. Видите ли, своих детей у сэра Джорджа не было, и он относился к мистеру Филипсу почти как к приемному сыну. Они были очень близки. Когда сэра Джорджа хоронили, он…

– Где его похоронили?

– Сэр Джордж пожелал, чтобы местонахождение его могилы осталось в тайне.

– Его похоронили на острове, так? Его похоронили на острове Гриб? – Холмс впился взглядом в негодующего слугу.

Наконец Доусон кивнул.

– Да, сэр. Такова была его воля. Мистер Филипс на днях отбыл туда с гробом.

 

Глава тринадцатая

В пути

Буквально через несколько минут после того, как слуга огорошил нас новостью, мы с Холмсом снова сидели в двуколке и держали путь обратно в Лондон. Доусон был несколько удивлен нашим поспешным отъездом, но Холмс заверил его, что мы увидели вполне достаточно и более чем довольны. «Мы свяжемся с агентом и сообщим ему о нашем решении», – пообещал на прощание мой друг.

– Не думайте, будто я в восторге оттого, что нам пришлось ввести бедолагу в заблуждение, – промолвил Холмс, – однако на карту поставлено слишком многое. Я был бы рад предостеречь Доусона насчет Мельмота и Фелшо. Нисколько не сомневаюсь, что они вскоре выйдут на наш след. Впрочем, возможно, это уже произошло.

– Но ведь они понятия не имеют, что именно надо искать. Откуда им знать, что «Книга мертвых» спрятана в погребальном сосуде? Или вы считаете, что они это уже выяснили? Но как?

– Нет, они этого не знают, – покачал головой Холмс. – В противном случае, они бы сейчас нас опережали. Им известно другое. Они уверены в том, что мы находимся на верном пути, и потому понимают, что должны следовать за нами. Им всего-навсего надо будет выяснить у Доусона, что именно он нам рассказал. Этого будет вполне достаточно, чтобы просчитать наш следующий ход.

– А мы держим путь на остров Гриб.

– Великолепно, Уотсон, – улыбнулся Холмс. – Именно там завершится наше путешествие. Именно там будет разыграна последняя сцена этой мрачной драмы.

– А что же Мельмот и Фелшо?

– Пока нам нет нужды беспокоиться об этих негодяях. Они никуда не денутся. Согласитесь, Уотсон, на сей раз мы оказались в весьма необычном положении. Не мы преследуем преступников – преступники преследуют нас. – Мой друг сардонически рассмеялся и посмотрел на меня. – В свое время мы еще встретимся с новопреставленным Себастьяном Мельмотом и его дружком, мерзавцем Тобиасом Фелшо. Знали бы вы, как я жду этой встречи.

Мы въезжали в Лондон, а Доусон тем временем открывал дверь двум неожиданным посетителям. Этих людей он видел в первый раз. Один из мужчин шагнул вперед, бесцеремонно втолкнув слугу обратно в холл, а второй плотно затворил за собой дверь. Высокий блондин с длинными волосами и полным бледным лицом наклонился к слуге так близко, что Доусон уловил сладкий аромат дорогой туалетной воды, исходивший от незваного гостя.

– Мне надо задать вам кое-какие вопросы, – ухмыльнулся блондин, и Доусон явственно почувствовал угрозу в его голосе. – Если вы ответите на них честно, подробно и без утайки, то тогда, – мужчина поджал губы и перешел на шепот, – тогда, быть может, я оставлю вас в живых.

Вечером того же дня мы с Холмсом сели на поезд, следовавший с Юстонского вокзала на север, до Пенрита, ближайшей к Ульсуотеру станции.

– Следующий поезд только утром, так что, если нам улыбнется удача, мы опередим злоумышленников часов на восемь, – заметил Холмс, когда мы вошли в пустое купе.

– Они могут заказать экстренный поезд.

– Могут. – Холмс помрачнел.

До меня неожиданно дошло, что подобного развития событий мой друг не предусмотрел.

– Как вы думаете, что ждет нас на острове?

– Сложно сказать. В этом деле пока слишком много неизвестных переменных, чтобы строить сколь бы то ни было надежные предположения. Впрочем, кое-какие выводы можно сделать уже сейчас. Сэр Джордж Фавершем питал особый интерес к «Книге мертвых», который не объяснишь банальной страстью коллекционера.

– Вы о чем?

– Вы обратили внимание, что за книги стоят на полках в его кабинете?

– Да, я заметил, у него весьма внушительная библиотека…

– Названия книг! Вы пробежали глазами по корешкам?

– Боюсь, нет.

– Так вот, доложу я вам, подавляющее большинство этих книг так или иначе посвящено загадкам, что таят в себе смерть и жизнь после смерти. Выбор богатейший. Есть работы по спиритуализму, вампиризму, некромантии, реинкарнации, масса религиозных и философских трактатов, написанных представителями разных школ и учений. И все так или иначе связаны с тайной смерти.

По моей спине пробежал холодок. До меня дошло, на что пытался намекнуть Холмс.

– Вы полагаете, что Фавершем стремился заполучить «Книгу мертвых» по той же причине, что и Мельмот? Он хотел воспользоваться ею, чтобы… восстать из мертвых!

– Похоже, что так. Я теряюсь в догадках, как блестящий ученый-археолог вдруг уверовал в подобную глупость и решил, что какой-то древний папирус раскроет перед ним тайну жизни и смерти, отворит дверь в вечность…

– Мания. Одержимость навязчивой идеей. После того как человек ставит перед собой некую задачу, он может стать одержимым. Эта одержимость лишает его рассудка, способности мыслить здраво, он думает лишь о достижении цели. Мельмот тоже страдает одержимостью подобного рода. Как ни парадоксально, ей особенно подвержены люди умные.

– Благодарю вас, доктор, – кивнул мне Холмс и улыбнулся. – Что ж, если ваша гипотеза верна, понятно, отчего он долгие годы никому не рассказывал о «Книге мертвых». Дело было не в исторической или художественной ценности документа. Фавершем воспринимал его как руководство к действию и верил, что «Книга мертвых» поможет ему избежать могилы.

– Однако он мертв.

– Совершенно верно, но тело его, скорее всего, еще не предали земле. Пока он оставался среди живых, толку от «Книги мертвых» не было никакого. Сейчас же, однако, ситуация принципиально иная…

– Что вы хотите сказать?

Холмс подался вперед, прикрыл глаза и поднес длинные пальцы к переносице:

– Не хотелось бы мне это говорить, Уотсон, но факты – упрямая вещь, и они свидетельствуют об одном.

– О чем же?

– Секретарь Фавершема Джон Филипс, в котором покойный, по словам Доусона, видел чуть ли не приемного сына, собирается провести некий ритуал, описанный в «Книге мертвых», чтобы воскресить сэра Джорджа.

– Боже, как это мерзко! – воскликнул я.

– Мерзко и достойно жалости, – устало вздохнул Холмс. – Как вы совершенно правильно заметили, мы имеем дело с одержимостью навязчивой идеей. Здесь нет места ни логике, ни доводам разума, ни этическим соображениям. Бредовая навязчивая идея. – Холмс, откинувшись, глянул сквозь окно на небо, которое, словно булавочными уколами, было усеяно мерцающими звездами. Вздохнув, он добавил: – Один из достаточно редких случаев, мой друг, когда мне приходится молить Провидение о том, чтобы я ошибался.

* * *

– Прошу вас, джентльмены, заходите. Посмотрим, смогу ли я вам помочь.

Начальник станции закрыл дверь за двумя молодыми людьми. Гам, царивший на вокзале, стал практически неслышен. Железнодорожник зажег керосиновую лампу и, что-то бормоча себе под нос, принялся сверяться с толстым журналом.

– Говорите, экстренный поезд до Пенрита?

Двое джентльменов оставили его вопрос без ответа.

Начальник станции скользнул пальцем по одной из колонок в журнале.

– Да, – наконец сказал он с улыбкой. – Думаю, мы сможем вам помочь. Это вполне осуществимо.

Ночью я практически не спал. В купе стоял холод, а меня терзали жуткие видения гробов и оживающих трупов. С рассветом я оделся и вышел в коридор. Раскурив трубку, я залюбовался наступлением нового дня. Сквозь окутавший долины туман то и дело мелькала серая, подернутая рябью гладь озер, а вдалеке виднелись волнистые, залитые багряными красками рассвета холмы, подножия которых поросли лесом. Несмотря на абсолютное безлюдье, картина действовала на меня успокаивающее. С каждой минутой, по мере того как солнце все выше и выше поднималось над далекими взгорками, мне становилось все легче. Мелькавший перед моим взором ландшафт был столь дико, столь первозданно красив, что я даже не заметил, как ко мне присоединился Шерлок Холмс.

– «Я до сих пор люблю леса, луга и горы – все, что на земле зеленой мы видеть можем», – напевно произнес Холмс и пояснил: – Вордсворт. Он родом отсюда, это его край холмов и озер.

Некоторое время мы стояли в молчании, любуясь под стук колес проносящимися мимо нас пейзажами. Как обычно, настроение у Холмса менялось быстро.

– Мы прибудем в Пенрит примерно через час, – объявил он мне, сверившись с часами. – Пойдемте в вагон-ресторан завтракать. Боюсь даже предположить, когда в следующий раз нам подвернется возможность перекусить.

После того как мы основательно подкрепились, отведав ветчины, яиц, бекона, колбас, тостов и выпив кофе, Холмс развернул на столе карту.

– Как видите, Уотсон, Пенрит располагается у северной оконечности озера Ульсуотер. Главная дорога идет вдоль западного берега, тогда как остров Гриб находится в противоположной стороне, на востоке. Таким образом, чтобы не терять зря времени, нам придется избрать другой путь, ведущий вдоль восточного берега, – он показал на тоненькую извилистую линию, – заранее смирившись с тем, что он не самый удобный. Подозреваю, что так на карте обозначают обычные тропы. Впрочем, отчасти это нам на руку. На тропе у нас будет больше шансов остаться незамеченными.

Я принялся внимательно рассматривать карту. Озеро Ульсуотер с изрезанной береговой линией имело вытянутую форму и напоминало изогнутый носок. Остров Гриб, обозначенный на карте точкой, располагался в южной оконечности озера, где оно было шире всего.

– Насколько я могу судить, прямо напротив острова в озеро вдается маленький мыс. – Я ткнул ножом в место, о котором говорил.

– И полагаю, там имеется маленькая пристань с лодками, на которых можно добраться до острова.

– Если ее там не окажется, мы в беде, – улыбнулся я.

– Вздор, – улыбнулся мне Холмс в ответ. – Вы ведь умеете плавать?

Пенрит, древняя столица Камбрии, был возведен в девятом веке из добытого в округе камня. Когда мы вышли со станции и зашагали по улицам, застроенным зданиями, многие из которых датировались шестнадцатым веком и, по сути, являлись наследием старины, увековечившим память их архитекторов и строителей, я неизбежно почувствовал довлеющее над городом бремя столетий.

Хотя небо радовало нас синевой, то там, то здесь на нем виднелись серые облака, а порывистый ветер, столь характерный для Камбрии, пробирал до костей. Холмс оказался в Пенрите впервые, но шагал уверенно, будто точно знал, куда направляется.

– Нам нужен извозчичий двор. Вероятнее всего, мы найдем его на рыночной площади.

– Откуда вы знаете, что мы движемся в правильном направлении?

– В этом нет никакого секрета, друг мой. Пока вы расплачивались за наш изумительный завтрак, я расспросил о дороге кондуктора.

Достаточно быстро мы добрались до бурлящей жизнью маленькой рыночной площади. На часах было восемь утра, и торговцы как раз открывали лавочки, протирали прилавки и раскладывали товары. Торопящийся на работу трудовой и торговый люд спешил через маленькую площадь. Мы с Холмсом прогулочным шагом обошли кругом весь рынок, но извозчичьего двора так и не обнаружили.

– Придется спросить кого-нибудь, – объявил Холмс и повел меня к краю площади, к мастерской, над которой красовалась вывеска с надписью черными буквами: «Джозеф Купер. Кузнец».

– Кузнец наверняка знает, где можно нанять пару лошадей.

Холмс оказался прав. Мускулистый малый с огненно-рыжими волосами, которые как нельзя лучше гармонировали с кирпично-красной физиономией, охотно согласился нам помочь. Отложив в сторону клещи, которыми он сжимал раскаленную подкову, Джозеф Купер посоветовал:

– Вам нужен Флинти О’Тул. Старина Флинти – лучший коннозаводчик в округе. У него на дороге в Стокбридж небольшая ферма. Всего три-четыре мили от города. Крепкие здоровые джентльмены вроде вас дойдут дотуда пешком за какой-то час, а то и меньше. Скажите Флинти, что вас послал Джо Купер, и он даст вам пару славных скакунов.

Выяснив во всех подробностях, как нам добраться до фермы, и сердечно поблагодарив кузнеца, мы быстрым шагом отправились в путь. Вскоре мы выбрались из города и зашагали по проселочной дороге, глядя на которую никак нельзя было сказать, что на дворе уже девятнадцатый век. Джо Купер был совершенно прав: не прошло и часа, как мы добрались до фермы Флинти О’Тула. Флинти, низенький жилистый ирландец с ясными голубыми глазами и приятными манерами, сдал нам внаем пару лошадей, и полчаса спустя мы уже скакали вдоль восточного побережья озера Ульсуотер.

В то утро в пригороде Лондона, в одном из серых церковных дворов, хоронили ученого. Людей, что явились проводить его в последний путь, было немного, зато присутствовало немало полицейских в штатском. На некотором удалении от могилы стоял полицейский сержант и его начальник, инспектор Амос Хардкасл.

«Верующий в Меня имеет жизнь вечную…» – затянул молодой священник, когда гроб с безжизненным телом сэра Алистера Эндрюса стали опускать в распахнутый зев могилы.

Над могилой застыла, опустившись на колени, Катриона Эндрюс, чье лицо было прикрыто черной вуалью. Что-то прошептав отцу на прощание, она бросила вниз горсть земли, гулко стукнувшуюся о крышку гроба. В этот миг выдержка оставила девушку, и она издала протяжный вопль, разорвавший гнетущую тишину и напоминавший скорее не крик человека, а вой раненого зверя. В этом вопле было столько боли, столько отчаяния, что дрогнули даже сердца полицейских. Они сочувственно склонили головы.

Вдруг девушка вскочила и быстро, словно гончая, кинулась прочь от могилы, ловко петляя между надгробий. Это произошло настолько неожиданно, что Хардкасл с сержантом замерли от изумления. Некоторое время они стояли неподвижно, будто бы не в силах понять, что именно происходит. Наконец они начали действовать.

– За мной, Портер, она не должна уйти, – завопил инспектор, кинувшись в том направлении, куда умчалась Катриона Эндрюс.

Вслед за инспектором бросился сержант, достаточно бесцеремонно перепрыгнув могилу и при этом чуть не сбив с ног священника.

Впрочем, все усилия были тщетны. Девушки уже и след простыл.

При иных обстоятельствах конная прогулка вдоль берега Ульсуотера доставила бы мне невыразимое удовольствие, но в тот день я был целиком поглощен мрачными мыслями о том, что именно нам предстоит сделать. Впрочем, я был рад снова оказаться в седле. Несмотря на то что мне не доводилось скакать на лошади со времен Афганистана, я чувствовал себя в родной стихии. Когда едешь верхом, мир воспринимается совершенно иным образом. И, повторюсь, при других обстоятельствах я был бы на седьмом небе от счастья. Вопреки яркости солнечного света, игравшего на рябой от волн поверхности озера, во мне набирало силу беспокойство, с которым я никак не мог совладать. Ни Шерлок Холмс, ни тем более я не могли с уверенностью предсказать, чт́о ждет нас там, на острове. И ни конная прогулка, ни красоты природы ничего не могли поделать с гнетущим чувством неизвестности.

– Похоже, переправляться на остров вплавь нам так и не придется, – крикнул Холмс, отвлекая меня от мрачных мыслей.

Он показал пальцем вперед, туда, где у озера находилась маленькая деревянная пристань. Возле нее на берегу лежали три зеленые лодки.

Я глянул на озеро и напротив причала увидел вдалеке темный силуэт, который вздымался из поблескивавшей на солнце воды. Это был остров Гриб.

Флинти О’Тул как раз мыл у насоса руки, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Затем он заметил тень. Подняв взгляд, он увидел перед собой высокого незнакомца с волосами соломенного цвета. Однако отнюдь не внешний вид чужака заставил Флинти похолодеть. Все дело было в пистолете, который целил прямо ему в сердце.

 

Глава четырнадцатая

Остров Гриб

Некоторое время мы молча взирали на темнеющий в отдалении остров, подобный спине всплывшего из воды исполинского чудовища. С берега ничего примечательного разглядеть было невозможно. Ровным счетом ничто не выдавало присутствие на острове человека. Струйка дыма не вилась над скрывающейся за деревьями трубы. В лучах весеннего солнца остров выглядел более чем невинно, а я продолжал ломать голову над тем, какие жуткие тайны он на самом деле хранит.

Спешившись, мы с Холмсом привязали лошадей к ограде причала, после чего потащили одну из лодок к воде. Как только она закачалась на волнах, Холмс первым прыгнул в нее, поднял со дна весла и вставил в уключины. Я взялся за нос, обращенный к берегу, чтобы при необходимости подтолкнуть лодку, прежде чем забраться в нее самому.

Старательно работая веслами, Холмс не без труда развернул лодку носом к острову, и мы тронулись в путь.

– Простите мою неловкость, – перекрикивая плеск воды и шум ветра, обратился ко мне мой друг, – я с университетской скамьи не садился за весла.

Через некоторое время Холмс навострился грести, и мы достаточно быстро поплыли к острову. Случайный прохожий вполне мог принять нас за состоятельных горожан, решивших провести день на лоне природы. Ничто не наводило на мысль о том, что мы расследуем преступление и впереди нас, скорее всего, ждет встреча со злоумышленниками.

Стоило нам отплыть подальше, как тепло ласкового весеннего солнца, что нас согревало на берегу, сменилось пронизывающим холодом, который нес с собой пробирающий до костей ветер. Я поплотнее закутался в плащ, но это не помогло, и потому мне ничего не оставалось, кроме как трястись на ветру, раскачивавшем наше суденышко. Остров располагался метрах в восьмистах от берега. Карта не соврала, он действительно оказался крошечным. Холмс изо всех сил налегал на весла, и лодка шла споро. Только когда мы подплыли поближе, мне удалось разглядеть за деревьями очертания особняка. Перед нами предстало странное кольцеобразное здание в псевдоготическом стиле, которое, будто бы моргая, взирало на нас большими темными витражными окнами.

– И какой у нас план действий? – спросил я компаньона, который, как мне показалось, был полностью поглощен греблей.

– Положение сложное, – ответил он. – Нам нельзя забывать, что Филипс, секретарь Фавершема, не преступник. Насколько я могу судить, он не имеет отношения ни к краже папируса, ни к убийствам. Он всего-навсего несчастный, вступивший на ложный путь из желания выполнить последнюю волю человека, которого он, вне всякого сомнения, любил и уважал. И мы должны открыть ему правду, сколь бы горька она ни была. Мы также обязаны предупредить его о том, что он сыграет роль живца.

– Надеюсь, Филипс еще ничего не сотворил с телом покойного хозяина.

– Если события приняли подобный оборот, об этом остается лишь сожалеть, однако мы должны учитывать, что Филипса подвигло на это чувство долга, а не желание поглумиться над трупом. Впрочем, нельзя исключать и того, что он сейчас не в себе и может отреагировать на наше появление агрессивно, и потому я советую вам держать оружие наготове.

Я опустил руку в карман и сжал рукоять своего старого армейского револьвера. Прикосновение пальцев к холодному твердому металлу вселило в меня уверенность.

Вскоре впереди показалась маленькая пристань, точно такая же, как на противоположном берегу. Холмс поднял весла, и последние несколько метров лодка скользила по инерции. Наконец она с шелестом уперлась в прибрежную гальку. Привязав ее к одной из деревянных опор пристани, мы выбрались на берег и вновь оказались на твердой земле.

Особняк располагался метрах в ста от берега, в имеющей форму блюдца низине, и был окружен деревьями и заброшенным садом, в силу чего разглядеть дом с другого берега представлялось положительно невозможным. На фоне буйных зарослей он смотрелся совершенно инородным и неуместным. Сложенный из темного камня, местами украшенного резьбой, особняк больше напоминал церковь, нежели жилой дом. К нему примыкала большая нелепая деревянная пристройка.

Не говоря ни слова, мы подошли по усеянной галькой тропинке к дубовой двери внушительных размеров. Холмс дернул за ручку, но дверь даже не шелохнулась. Она была заперта.

– Похоже, придется оповестить о нашем прибытии, – заметил Холмс и принялся дергать за шнур, тянувшийся к колокольчику внушительных размеров.

Несмотря на громкий звон, нам никто не открыл. Холмс трезвонил около минуты, после чего сдался и принялся барабанить в дверь.

Мы замерли, внимательно вслушиваясь. Ни звука. Лишь шелестела листва на ветру да изредка кричали птицы.

– Может быть, там никого нет? – наконец предположил я.

– Ошибаетесь, Уотсон, есть. Наверняка есть, я в этом нисколько не сомневаюсь. И еще я надеюсь, что у этого дурака хватить мозгов нас впустить, – сквозь зубы проговорил Холмс.

Он снова начал дергать за шнур звонка, а я колотил в дверь кулаками. Наконец изнутри донесся звук шагов. Он был тихий, приглушенный. Такое впечатление, что человек шел к двери медленно, шаркая ногами. Неожиданно на короткое мгновение все смолкло, и воцарилась тишина, которую оборвал щелчок поворачивающегося в замке ключа, показавшийся мне оглушительным. Инстинктивно я сжал рукоять револьвера.

Дубовая дверь медленно распахнулась. На пороге, держа в дрожащей руке подсвечник с горящей свечой, стоял молодой черноволосый человек. Я сразу его узнал по фотографии, которую видел в «Кедрах». Именно он и был нам нужен. Перед нами стоял Джон Филипс, секретарь сэра Джорджа Фавершема. Я был потрясен, увидев, сколь сильно он изменился. Волосы, обрамлявшие исхудалое, небритое, бледное как мело лицо, подернула ранняя седина. Синева под потускневшими глазами свидетельствовала о бессонных ночах. Взгляд был диким. Филипс смотрел на нас словно загнанное животное. Рот его был приоткрыт, на губах поблескивала слюна. Добавьте к этому ссутулившиеся плечи и шаркающую походку. Человек, застывший перед нами, скорее напоминал старика, нежели юношу.

Несколько секунд Филипс молча взирал на нас, а его губы безмолвно шевелились, будто он собирался что-то сказать, но то ли все забыл, то ли не знал, в какую именно форму облечь свою мысль.

Холмс заговорил первым:

– Мистер Филипс, меня зовут Шерлок Холмс, а это мой помощник, доктор Уотсон. Мы прибыли сюда, чтобы помочь вам.

– Нет! – вдруг завопил молодой человек с неожиданной яростью. Он весь содрогнулся от этого крика, а его глаза чуть не вылезли из орбит. – Нет! Прочь! Вы меня отвлекаете! Я занят! У меня важное дело! – С этими словами он предпринял неуклюжую попытку закрыть дверь, но Холмс ему помешал. Схватившись за ручку, он потянул ее на себя, распахнул дверь настежь и шагнул через порог, заставив Филипса сделать шаг назад.

– Либо вы нас немедленно пускаете внутрь и мы протягиваем вам руку помощи, – ледяным тоном произнес Холмс, – либо мы ставим полицию в известность о том, что вы укрываете здесь краденое и проводите чудовищные, противные христианскому духу ритуалы над мертвыми.

Разинув рот, Филипс попятился во тьму прихожей.

– О Боже, – простонал он, дико вращая глазами.

Секретарь начал слепо шарить рукой, будто бы в поисках опоры. Не сумев ее отыскать, он потерял равновесие и грохнулся на пол в обмороке. Подсвечник, выскользнув у него из руки, укатился куда-то во мрак.

Я бросился к нему и, встав подле молодого человека на колени, проверил у него пульс. Сердцебиение было неровным и слабым.

– Он едва жив, – сказал я Холмсу, когда тот склонился над телом.

– Что с ним? Истощение? Или вы заметили некие иные симптомы? – спросил мой друг.

Опустившись на колени, он обхватил голову секретаря ладонями и большими пальцами оттянул ему дряблые веки. Мы увидели лишь перевитые артериями белки закатившихся глаз.

С помощью Холмса я снял с Филипса пиджак и осмотрел руки юноши: нет ли следов инъекций. Быть может, истощение вызвано приемом наркотиков? Нет, кожа была чистой.

– Это истощение, но особого рода, – наконец заключил я. – Весьма вероятно, что его усилило нервное напряжение. Черты лица и поведение наводят меня на мысль, что Филипс – человек слабый, как физически, так и духовно. Если мы сможем перенести его в тепло и дадим что-нибудь бодрящее, например бренди, он непременно придет в себя.

К моему изумлению, Холмс, поднявшись, отрицательно покачал головой:

– Нет, лучше оставим его здесь. Давайте воспользуемся великолепной возможностью без помех осмотреть дом, покуда она у нас еще есть.

Это было весьма типично для Холмса – ставить интересы расследования выше здоровья больного человека, и я постоянно осуждал его за подобную бесчувственность. Однако сейчас я не мог не признать, что мой друг прав. Жизни Филипса ничего не угрожало, а его обморок, вызванный истощением, действительно давал нам прекрасный шанс спокойно исследовать дом. В дальнем углу прихожей я увидел откидное кресло, залитое светом, проникавшим сквозь распахнутую дверь. Я предложил Холмсу уложить на него Филипса, чтобы, по крайней мере, не оставлять бедолагу распростертым на полу, и получил согласие.

Справившись с этим, мой друг подобрал с пола подсвечник и снова зажег свечу.

– Насколько я могу судить, ни газа, ни электричества на острове нет. Что ж, выбирать не приходится. Единственным источником света для нас будет эта жалкая восковая свечка. Ну, за дело! Займемся осмотром дома.

Мы двинулись по залам и коридорам, в которых, несмотря на ярко сиявшее снаружи солнце, царила кромешная тьма. По дороге мне удалось обнаружить еще один подсвечник. Местами солнечные лучи проникали сквозь витражи, но цветное стекло значительно приглушало их яркость, поэтому они пасовали перед тьмой. Казалось, что дом наслаждается мраком, царившим внутри его покоев.

Выяснилось, что все жилые комнаты располагаются на первом этаже. Лестница, на которую мы обратили внимание, вела к галерее, опоясывающей купол. Мы миновали простенькую кухню, столовую, гостиную и три спальни. Все они имели спартанский вид и не представляли никакого интереса. Наконец мы попали в небольшую залу, без сомнения служившую кабинетом сэру Джорджу. Она была битком набита разными египетскими древностями, в число которых входил еще один поблескивавший золотом саркофаг, стоявший у дальней стены. Именно он и привлек внимание Холмса, который осмотрел его самым придирчивым образом.

– Думаете, внутри тело Фавершема? – спросил я.

– Не знаю, Уотсон. Впрочем, вам будет интересно узнать, что я датирую этот саркофаг началом викторианской эпохи.

– Что?!

– Это грубая копия, наподобие тех, что иногда экспонируют в музеях, рассчитывая на неосведомленность доверчивых профанов. Подержите-ка подсвечник.

Вручив мне его, Холмс без особого труда откинул двумя руками крышку саркофага.

– Видите, как удобно, – сухо улыбнулся он. – Крышка на петлях. Современное изобретение. Куда как практичнее, чем в подлинных древнеегипетских саркофагах.

Увиденное под крышкой меня ошарашило: у саркофага не было дна. Я понял, что крышка, по сути, являлась дверью, за которой, как выяснилось, стоило поднести поближе подсвечник, начиналась лестница, уходившая вниз.

– Потайной ход в подвал! – воскликнул я.

– Не совсем, Уотсон. Слово «подвал» слишком прозаично и не подходит для описания того, что на самом деле скрывается внизу. А там – нисколько в этом не сомневаюсь – находится потайная усыпальница Фавершема.

Слова Холмса заставили меня содрогнуться.

– Идемте проверим, насколько верно мое предположение.

Забрав у меня подсвечник, Шерлок Холмс начал спускаться по узкой каменной лестнице, которая, как быстро выяснилось, была спиральной. Ее озарял неверный свет горящих масляных лампад, вделанных через равные промежутки в стену на высоте плеча. По привычке, передавшейся мне от Холмса, я считал ступеньки. Их оказалось двадцать восемь. Чем глубже мы спускались под землю, тем сильнее во мне крепло ощущение, что из мира разума и здравомыслия мы вступаем в иной, языческий мир, где правит безумие и подстерегают страшные опасности.

Добравшись до подножия лестницы, мы очутились в помещении с низкими потолками, которое освещалось колеблющимся дымным пламенем четырех жаровен, отбрасывавшим на стены пляшущие тени. Как Холмс и предполагал, помещение это представляло собой копию древнеегипетской гробницы. Стены были украшены яркими росписями, картинами и вышитыми драпировками, причем все это было выдержано в стиле сгинувшей тысячелетия назад древней цивилизации долины Нила. В дальнем конце усыпальницы мы заметили маленький алтарь, на котором стояли глиняные плошки с разноцветными жидкостями и небольшой золотой ларец. За алтарем, закрывая всю дальнюю стену, висел гобелен. На голубом фоне проступали желтые фигуры, среди которых особенно выделялась птица с человеческой головой, склонившаяся над мумией.

– Сэр Джордж Фавершем всю свою жизнь посвятил изучению древнеегипетской культуры, которой, несомненно, восхищался. Вот и покинуть наш бренный мир он решил так, как это делали в Древнем Египте, – спокойно заметил Холмс, – Обратите внимание на персонажей росписей. Согласно древнеегипетским верованиям, именно они играют решающую роль во время перехода от жизни к смерти. Вон Анубис, бог с головой шакала, вон Осирис, повелитель мертвых, а там наш старый знакомый с головой ибиса, писец богов Тот.

К сожалению, я никак не мог целиком сосредоточиться на том, что мне говорил Холмс. Мое внимание привлек каменный саркофаг, стоявший в центре усыпальницы и украшенный резьбой, которая изображала животных, птиц, и снопы колосьев. Внутри саркофага мы обнаружили обнаженное мужское тело. Сперва я решил, что труп лежит на мху, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что я ошибся и это не мох, а мельчайшие кристаллики зеленого цвета.

Холмс поднес свечу поближе, чтобы лучше осмотреть тело.

– Сэр Джордж Фавершем, – тихо промолвил он.

Пламя свечи металось из стороны в сторону, отбрасывая движущиеся тени, отчего чудилось, будто мертвый ученый шевелится, пробуждаясь после долгого сна. Мысль о готовившемся здесь жутком ритуале заставила меня содрогнуться.

– Для лучшей сохранности труп поместили в оксид натрия, – пояснил Холмс. В голосе его чувствовалось напряжение, словно он изо всех сил пытался сдержать бушевавшие в нем чувства. – Насколько я могу судить, Филипс уже приступил к бальзамированию. Видите, – Холмс показал на шрамы, покрывавшие живот покойника, – секретарь извлек внутренности. Мозг при бальзамировании извлекают в самую последнюю очередь, постепенно, через проломленные пазухи.

– Господи Боже, ну и мерзость!

– Впрочем, судя по состоянию черепа, Филипс к этому пока еще не проступал.

– Силы небесные! Что у этих несчастных творится в головах? Как, во имя всего святого, можно связать воедино мечту о победе над смертью с подобным надругательством над телом? Как, даже теоретически воскреснув, человек сможет жить без внутренностей и мозга? Где логика?

– Видите ли, Уотсон, законы логики на магию не распространяются. Очевидно, Сетаф не сумел воскресить мертвую царицу, но мне думается, он верил, что способен сохранить дух умершего, символом которого, между прочим, является птица с человеческой головой, изображенная вон на том гобелене. Если дух удастся сохранить, ему потом можно будет подыскать иное вместилище. Однако, видимо, Сетаф считал, что и в этом случае без традиционного бальзамирования не обойтись.

– Значит, все это с телом сотворил Филипс?

– Да, это сделал я.

Услышав голос, мы обернулись и увидели исхудалого бледного секретаря, стоявшего на самом верху лестницы. Неверным шагом Филипс спустился в подвал. Подойдя к саркофагу, он, видимо опасаясь упасть, вцепился в его края и воззрился на тело ученого.

– Я пытался его отговорить, – промолвил он, – я умолял его, убеждал, что папирус Сетафа – сочинение человека отчаявшегося, не сумевшего победить смерть. Я снова и снова повторял, что «Книга мертвых» – бессмыслица, вздорный набор слов, заклинания, составленные жрецом от безысходности, из желания скрыть неудачу. – Филипс отчаянно замотал головой. – Но нет, сэр Джордж не желал меня слушать. Он искренне верил, что его тело лишь оболочка, с которой можно сотворить все что угодно, ради того чтобы сохранить душу, которая потом найдет себе новое вместилище и воспрянет, будто ото сна, к новой жизни.

По щекам молодого человека градом катились слезы, а сам он весь содрогался от рыданий. Мы с Холмсом хранили молчание, давая Филипсу выговориться и свалить с плеч тяжелейший груз, который его истерзал.

– Он взял с меня слово, что я проведу ритуал в точности так, как описано Сетафом в этом чертовом папирусе. Что мне оставалось делать? Я его любил. Он верил в свою правоту, а я не мог предать его, обмануть его доверие. Я не мог нарушить данного слова, хоть и понимал, что оскверняю его тело… Впрочем… Он умер с надеждой…

Я ничуть не осуждал молодого человека и был лишь преисполнен глубоким состраданием к нему. Из чувства долга и любви к заблуждающемуся хозяину бедолага надругался над телом самого близкого для него человека. Бескорыстие и мужество, с которым он выполнил последнюю волю сэра Джорджа, потрясли меня до глубины души. Стоило ли удивляться тому, что Филипс заплатил за них нервным срывом?

– Я рад, очень рад, джентльмены, что вы пришли, – продолжил он. – Теперь вы рядом, вы остановили меня, чему я несказанно счастлив. – Он нервно хихикнул и оттер рукавом струйку слюны, сбегавшую у него по подбородку. – Поступайте со мной, как пожелаете.

– Где «Книга мертвых»? – с напором спросил Холмс.

Нетвердой походкой, будто бы под гипнозом, Филипс двинулся к алтарю, стоявшему у дальней стены гробницы. Дрожащими руками он извлек из маленького золотого ларца несколько потрепанных желтых свитков и со слезами на глазах протянул их нам:

– Глядите, джентльмены, вот он, источник всех бед. Вот «Книга мертвых»!

– Прекрасно! – воскликнул кто-то позади нас. – Я поспел как раз вовремя.

Услышав знакомый голос, я оглянулся и увидел бледное злорадное лицо Себастьяна Мельмота. Он стоял у подножия лестницы с пистолетом в руках и широко улыбался.

 

Глава пятнадцатая

Погоня

Мельмот сделал несколько шагов к нам, и мы заметили на лестнице его сообщника Тобиаса Фелшо, который смотрел на нас с гадкой, заносчивой ухмылкой. В одной руке он сжимал небольшой кожаный мешочек, в другой – пистолет.

– Итак, джентльмены, все складывается как нельзя лучше, – вальяжно промолвил Мельмот, видимо пытаясь скрыть за вежливым обхождением свое неприглядное лицо. – Путешествие подходит к концу, и вот мы снова встретились, мистер Холмс. Однако как я погляжу, мое появление вас не удивило.

– Нисколько, – с охотой ответил мой друг, – правда, я, признаться, ждал вас раньше.

Улыбка Мельмота стала еще шире.

– Смею вас заверить, мы так и планировали, но эти экстренные поезда ужасно ненадежны… Впрочем, что мне вам объяснять? Вы и сами это прекрасно знаете. Так или иначе, мы, осмелюсь повторить, пришли как раз вовремя. Собственно, вещь, которая привела меня сюда, вы, мистер Филипс, держите сейчас в руках. – Улыбка исчезла с лица Мельмота, он вдруг посуровел. – Итак, сэр, не будете ли вы столь любезны отдать «Книгу мертвых» мне?

Филипс и без того находился в смятении, а появление еще двух незнакомцев и вовсе поставило его в тупик. Он замер и ничего не выражающим взглядом воззрился на Мельмота.

– Кто вы? – тихо спросил секретарь.

– Боюсь, сэр, у меня нет времени для расшаркиваний. К тому же я не испытываю ни малейшего желания представляться вам. – В глазах Мельмота сверкнула угроза. – Давайте сюда «Книгу»!

Филипс не сдвинулся с места. Мне было очевидно, что он пренебрег приказом Мельмота не из своеволия, а скорее, в силу глубокого недоумения и растерянности.

– Папирус, живо! – проскрежетал Мельмот. Теперь угроза ясно слышалась в голосе.

– Почему я вам должен его отдавать? – спросил Филипс.

– Потому что у меня есть пистолет, а у вас – нет, – с раздражением произнес Мельмот.

Внезапно поддавшись приступу гнева, он выстрелил – пуля едва не попала в голову Филипса. Грохот выстрела, отразившийся эхом от стен, в усыпальнице показался оглушительным. Фелшо подскочил к ошарашенному секретарю, вырвал свитки из его безвольной руки и сунул в кожаный мешок. Затем он развернул Филипса к себе спиной и ударил его рукояткой пистолета по голове. Издав крик боли, секретарь отлетел к алтарю, но сознания не потерял.

– Подонок! – воскликнул я, рванувшись на помощь молодому человеку.

– Стой где стоишь, – рявкнул Мельмот, направив пистолет на меня. – Не валяйте дурака, доктор. Сейчас не время для глупого геройства.

– Это я валяю дурака? – в гневе вскричал я. – А ваши поступки – свидетельство большого ума, Мельмот? Может, это я убиваю и калечу людей, чтобы заполучить пару полуистлевших свитков бесполезного папируса?

– Спешу вас заверить, эти полуистлевшие свитки, как вы изволили их назвать, на самом деле бесценны. Они откроют мне дверь в новую жизнь, жизнь, которую уже не будут сковывать узы смерти.

– Если вы верите в это, Мельмот, вы и впрямь болван. Поглядите на сэра Джорджа Фавершема. – Я ткнул пальцем на саркофаг с трупом. – Где вы здесь видите жизнь? Это обычный труп, над которым надругались, обезобразив его, как того требовал Сетаф в своем свитке.

Как оказалось, Мельмот еще толком не разглядел содержимое саркофага. Присмотревшись к телу внимательнее, он побледнел. Фелшо, судя по всему, тоже стало не по себе при виде жутких шрамов на трупе, и негодяй попятился.

– Видите, у покойника удалены внутренности, – продолжил я. – Как можно воскреснуть без жизненно важных органов? Это тело никогда не воспрянет из мертвых к новой жизни.

– Разумеется, – помолчав, ответил Мельмот. – Ритуал не довели до конца, и потому дух не удалось сохранить. Теперь это уже никому не под силу. Ничего, тайной Сетафа воспользуемся мы и сделаем все как полагается.

– Уотсон прав, – тихо промолвил Холмс. – Посмотрите, как обезображено тело. Вы готовы поставить всё на карту? Неужели ваша вера в силу древних заклинаний столь велика, что вы рискнете всем? Исход вашей затеи непредсказуем.

Мельмот снова кинул взгляд на труп в саркофаге. Насколько я мог судить, вид тела одновременно пугал и завораживал его, причем настолько, что преступник даже не ответил моему другу.

– Если вы и впрямь полагаете, что пара изорванных листочков папируса могут даровать вам бессмертие, – продолжил Холмс, – значит, вы не просто глупы, нет – вы безумны.

– При всем уважении, сэр, безумие – понятие субъективное. Какое право имеем мы, простые смертные, судить о том, кто безумен, а кто – нет? Тысячелетия спустя то, что сейчас считается здравым, будет полагаться безумным, и наоборот. Таким образом, само понятие «безумие» лишено всякого смысла. Подлинное безумие присуще лишь гениям. И сейчас я иду той тропой, что является уделом одних лишь гениев. Смерть отнюдь не кладет предел нашему бытию, это лишь переход к чему-то более чудесному и прекрасному. Я со всем своим пылом и страстью искал ту истину, что была открыта тысячелетия назад древним мудрецам, но к нашему времени оказалась благополучно забытой. Однако, мистер Холмс, спешу вас заверить, что я человек достаточно здравомыслящий, чтобы не принимать слова на веру и напрасно не подвергать свою жизнь опасности. Скажем так, прежде чем испытывать заклинания Сетафа на себе, мы опробуем их на других. Для начала мы предоставим другим возможность попасть в иную прекрасную жизнь, ждущую нас после смерти, и лишь затем последуем за ними уже проторенной дорогой.

– Значит, вы будете убивать и дальше.

– Мы будем дарить людям новую жизнь, мистер Холмс. Это не злодеяние, а благо.

Фелшо подошел к другу и потянул его за рукав:

– Пойдем, Себастьян. Чего разговаривать с этими червями? Мы уже получили, что хотели. Так к чему понапрасну тратить время?

– Ты, как всегда, прав, мой дорогой Тоби. Что бы я только без тебя делал? – с этими словами он поцеловал Фелшо в лоб. – Итак, джентльмены, к сожалению, мы вынуждены вас покинуть. Пожалуйста, не пытайтесь следовать за нами. В этом нет никакого смысла. Мы затопили все лодки у причала, кроме одной, и этой самой единственной лодкой собираемся воспользоваться сами. Пошли, Тоби.

У основания лестницы Мельмот обернулся и, взглянув на нас сверкающими глазами, тихо, почти шепотом произнес, обращаясь к Холмсу:

– Вы подобрались ко мне очень близко. Но, увы, недостаточно близко, чтобы мне помешать. – С этими словами он, никуда не торопясь, с ленцой принялся взбираться по лестнице.

Видимо, злодей решил, что теперь, когда у него в руках оказался папирус Сетафа, о котором он так мечтал, можно никуда не спешить. Гонка завершилась. Поиск его личной чаши Грааля подошел к концу. Себастьян торжествовал победу, наслаждаясь своим триумфом, смакуя каждую его минуту. Об этом явственно свидетельствовало выражение его лица. Фелшо последовал за ним, пятясь и наставив на нас пистолет.

Стоило преступникам исчезнуть на винтовой лестнице, как я выхватил из кармана револьвер и бросился за ними следом, но Фелшо сорвал со стены одну из масляных лампад и швырнул ее в усыпальницу. Лампада разбилась об пол, и капли горящего масла брызнули во все стороны. Огонь немедленно охватил один из свисавших со стен гобеленов. Вниз полетели еще две лампады.

Не успели мы и глазом моргнуть, как вокруг нас, обжигая жаром, уже бушевало пламя. Мы кашляли, задыхаясь от густого дыма. Лестницу отгораживала от нас непроходимая огненная завеса. Я упал духом. Мы оказались в ловушке. Положение выглядело безвыходным.

Спотыкаясь, к нам подскочил Филипс, схвативший Холмса за руку.

– Есть еще один выход, – заходясь от кашля, выкрикнул он, – потайной лаз. Помогите!

Он потащил Холмса к дальней стене за алтарем и стал изо всех сил дергать за гобелен, края которого были вделаны в кирпичную кладку. Холмс принялся ему помогать. Я тоже бросился им на помощь.

Я ни на секунду не забывал о бушевавшем позади нас пламени. Я отчаянно тянул за гобелен, мой лоб был мокрым от пота. В усыпальнице уже стало жарко, словно в духовке. Гудящее, плюющееся пламя все приближалось и приближалось. Я быстро кинул взгляд через плечо и увидел, как ненасытный огонь охватил лежавшее в саркофаге тело сэра Джорджа Фавершема. Жуткая картина, представшая перед моим взором, тут же заставила меня отвернуться.

Наконец, разом дернув за гобелен, нам удалось общими усилиями сорвать его со стены. Позади него скрывался вход в тоннель высотой около метра.

– Сэр Джордж построил этот лаз из опасения, что лестница обвалится и он окажется в ловушке. Лаз надежный. Он выведет нас к пристройке, – заорал Филипс, стараясь перекричать ревущее пламя.

– Мне лишь остается восхищаться его предусмотрительностью, – ответил Холмс, пропуская секретаря вперед.

Я последовал за Филипсом, а мой друг замыкал наше шествие. К тому моменту, когда мы все забрались в тоннель, огонь бушевал уже у самого входа. Нам пришлось ползти на четвереньках. Первые метров двадцать мы еще видели стенки тоннеля, озаренные отсветами бесновавшегося позади нас пламени. Но когда, сделав несколько поворотов, потайной ход начал забирать вверх, нас поглотила кромешная тьма. Ощущение не из приятных. Я полз, вслушиваясь в тяжелое дыхание моих спутников, чувствуя коленями и ладонями влажный грубый пол. Несмотря на окружавший нас мрак, я не мог избавиться от страха, который внушало мне это тесное замкнутое пространство. Пусть я не видел ни стен, ни потолка, я все равно ощущал, что в тоннеле невероятно тесно.

Мы медленно ползли в молчании. Постепенно проход начал заполняться дымом – тайный лаз превратился в дымовую трубу. Мы поднажали, однако все равно время от времени поневоле останавливались, чтобы дать Филипсу отдохнуть и набраться сил. На самом деле нам потребовалось всего две-три минуты, чтобы добраться до выхода, но мне почудилось, что мы провели в заполненной удушливым дымом тьме не меньше нескольких часов.

Но вот подъем закончился, тоннель выровнялся, и вскоре мы оказались на площадке, от которой на поверхность вела вертикальная шахта. В падавшем сверху тусклом свете мы увидели деревянную лестницу, вделанную в стену шахты. На этот раз первым двинулся Холмс. Он проворно взобрался по лестнице и несколько мгновений спустя уже помогал нам с Филипсом пролезть через люк с откидной дверью в полу просторной деревянной пристройки. Мы с Холмсом бросились к окну и увидели, как Фелшо и Мельмот идут к пристани. Очевидно, уверенные, что избавились от нас, они не считали нужным торопиться и шли прогулочным шагом, будто бы фланировали по парку.

– Скорее, Холмс! Если мы сейчас бросимся за ними следом…

– Бесполезно, – отмахнулся мой друг, – они слишком далеко. Прежде чем мы доберемся до пристани, они уже успеют отплыть, а лодки, чтобы пуститься в погоню у нас с вами нет. – В досаде он хлопнул ладонью по стене.

– А это вас, джентльмены, устроит? – воскликнул Филипс, показав на нечто громоздкое, прикрытое парусиной, в дальнем краю пристройки. Он потянул за парусину, и перед нами предстало судно странного вида, отдаленно напоминавшее каноэ.

– Во имя всего святого, что это? – воскликнул я.

Филипс просиял. Такое впечатление, что выпавшие на нашу долю приключения придали секретарю сил и помогли избавиться от мучавшего его недомогания.

– Перед вами погребальная ладья царицы Хентави. Точнее, ее копия в натуральную величину, – торжествующим голосом объявил молодой человек.

– Большое вам спасибо, тетушка Эмилия, – промолвила Катриона Эндрюс, сделав глоток чая. – С вашей стороны было крайне любезно приютить меня на пару дней, пока отец в отъезде по своим делам. Я вам крайне признательна за вашу снисходительность и понимание. Ведь я приехала без предупреждения и без багажа.

– Да будет, будет тебе, голубушка. Единственное, что меня действительно беспокоит, так это твое душевное состояние. Мы должны непременно послать за доктором. Пусть пропишет тебе что-нибудь успокаивающее. Какое-нибудь лекарство.

– Тетушка, уверяю вас, мне уже гораздо лучше. – В подтверждение своих слов девушка попыталась улыбнуться.

Пожилая дама поднесла к глазам лорнет и внимательно посмотрела на племянницу. Судя по изможденному бледному лицу, взволнованным глазам и мятому, перемазанному грязью платью, девушка выдавала желаемое за действительное. И все же тетушка ласково улыбнулась Катрионе и протянула ей сдобную булочку.

* * *

– В этой пристройке располагалась мастерская сэра Джорджа, – неожиданно бодрым голосом пояснил нам Джон Филипс. – Ладья была его гордостью. Он строил ее почти два года. Исходные чертежи он обнаружил в гробнице Хентави.

Я окинул странное судно изучающим взглядом. Оно было двух с половиной – трех метров в длину, а расстояние между бортами в самом широком месте составляло чуть более метра. Нос и корма причудливо изгибались наверх, как носки персидских туфель. Отчасти ладья напоминала итальянскую гондолу, но, должен признаться, выглядела куда менее надежной. Кроме того, в отличие от гондолы, палуба у нее напоминала платформу и была вровень с бортами.

– Она вообще держится на воде? – засомневался я.

– Мы этого ни разу не проверяли. Собирались это сделать, но сперва сэр Джордж хотел закончить отделку. – Филипс указал на золотистые изображения, украшавшие один из бортов. – Впрочем, ладьи подобного типа использовались в Древнем Египте, и никаких сложностей при этом не возникало.

– Папирус? – спросил Холмс, похлопав рукой по борту.

– Совершенно верно, – усмехнулся наш спутник. Он уже целиком и полностью взял себя в руки и явно был доволен собой.

– Ну что ж, Уотсон, – спокойно промолвил Холмс, – надеюсь, вы не имеете ничего против небольшой прогулки по озеру?

Вопреки моим ожиданиям, мы без особых усилий сняли ладью со стоек, на которых она покоилась, и оттащили к двухстворчатым дверям в задней части мастерской. Малый вес ладьи еще больше укрепил мои сомнения относительно ее надежности. Выдержит она нас или мы все отправимся ко дну? Холмс явно догадался, какие мысли одолевают меня.

– А что вы хотите, Уотсон? Это, по сути, бумажный кораблик, – произнес он, сухо улыбнувшись.

Филипс снял со стены пару весел, напоминавших по форме ложки, и, обогнав нас, распахнул настежь двери. Снаружи по-прежнему сияло солнце. Приблизившись к причалу, мы заметили Мельмота и Фелшо. Их лодка находилась метрах в пятидесяти от берега. Оба негодяя сидели спиной к нам и потому не видели, чт́о происходит на острове.

– У нас все еще есть шанс устроить нашим друзьям самый большой сюрприз в их жизни, – осклабился Холмс.

Потом мы приступили к спуску ладьи на воду. Холмс и Филипс взялись за изогнутые выступы на носу и корме и осторожно опустили лодку на поверхность озера. Несколько мгновений ладья раскачивалась, стукаясь о доски причала, но через некоторое время чудесным образом стабилизировалась.

– Лодка приводится в движение с помощью весел. Пользоваться ими надо так же, как в обычной байдарке. Однако конструкция палубы вынуждает во время гребли опускаться на колени, – пояснил Филипс.

Сошлись на том, что мы с Филипсом возьмемся за весла, а Холмс, куда лучший стрелок, чем я, встанет с пистолетом на носу, чтобы пустить оружие в ход, буде в этом возникнет необходимость. Распределив роли, мы полезли в ладью. Она тут же просела под нашим весом и закачалась из стороны в сторону, на палубу хлынула вода. Лодка напоминала мне поплавок. После того как качка прекратилась, я обнаружил, что расстояние от края борта до воды составляет всего сантиметров десять, не больше.

Я опустился на колени и, ко всему готовый, взял в руки весло.

– В путь! – крикнул Филипс, погрузив в воду свое весло.

Я последовал его примеру. Лодка дрогнула и вдруг на удивление скоро рванула вперед. К моему величайшему изумлению, я обнаружил, что управлять ею не составляет ровным счетом никакого труда. Теперь я чувствовал себя настолько уверенно, что даже позволил себе оглянуться назад, чтобы окинуть взглядом остров. Я обнаружил, что пламя уже добралось до первого этажа и теперь в некогда мрачных, темных окнах пляшет яркий огонь. Не было никаких сомнений в том, что вскоре пожар охватит все здание, уничтожив сокровища древнеегипетской цивилизации и те тайны, что оно скрывало. Преисполненный печали, я отвернулся, отгоняя от себя мрачные мысли. Сейчас у нас имелись куда более насущные заботы.

Я был не единственным, кто решил оглянуться. Мельмот тоже надумал кинуть взгляд через плечо, чтобы насладиться зрелищем пожара – дела его рук. Он находился слишком далеко, и я не смог разглядеть выражение его лица, но, судя по застывшей позе, он увидел, что мы его преследуем.

Холмс разразился издевательским хохотом.

– Я подобрался к вам очень близко, мистер Мельмот, а вскоре подберусь еще ближе, – весело крикнул он.

Мельмот проорал что-то сидевшему на веслах Фелшо. Сперва баронет замер, в изумлении глядя на нас, а потом снова принялся грести, изо всех сил налегая на весла. Даже при взгляде издалека становилось ясно, что, несмотря на недюжинную физическую силу, молодой человек не имеет никаких навыков гребли. По моим прикидкам, всего четыре или пять сотен метров отделяли мерзавцев от берега, но мы их быстро нагоняли.

– Думаю, нам лучше всего обогнать наших друзей, добраться до берега первыми и там приготовить им теплую встречу, – предложил Холмс.

– Это вполне осуществимо, – воскликнул Филипс. – Скорость ладьи просто невероятна. Сэр Джордж наверняка гордился бы своей работой.

Мы находились уже достаточно близко к лодке Мельмота. Себастьян сидел ссутулившись на корме. Лицо Мельмота потемнело от ярости. Выставив вперед руку, он целился в нас из пистолета.

– Табань! – крикнул Холмс. – Не приближайтесь к ним!

Тут мимо меня просвистела пуля.

Фелшо, бросив весла, присоединился к своему компаньону и тоже открыл по нам огонь.

На этот раз одна из пуль попала в борт ладьи. Раздался глухой удар, лодка закачалась, но моментально выправилась. Склонившись, я обнаружил дыру с обугленными краями размером с золотой соверен. Она находилась аккурат на ватерлинии, и, когда волны захлестывали ее, в ладью попадала вода.

– Еще одно такое попадание – и мы не дотянем до берега! – крикнул я.

Стоило мне это произнести, как преступники открыли по нам беглый огонь. К счастью для нас, все пули попали в воду.

– Пустим в ход и наше оружие, – промолвил Холмс.

Он встал на одно колено, прицелился и выстрелил. Пуля попала Фелшо в правое плечо. Взвыв от боли, преступник схватился за него и рухнул на дно лодки, отчего она стала дико раскачиваться из стороны в сторону. С воплем ярости Мельмот дважды выстрелил в нас. Пули прошли мимо, лишь гулкое эхо пошло гулять над покрытой рябью гладью озера. Следующий выстрел Себастьяна достиг цели. Пуля попала в борт ладьи. Поначалу нам показалось, что она нисколько не повредила наше судно, но потом мы заметили, что оно теряет скорость. Управлять ладьей стало гораздо сложнее. Потом я обратил внимание на то, что лодка начала крениться, а палубу медленно заливает водой.

Между тем Фелшо сумел подняться. Продолжая зажимать рану на плече, он выстрелил в нас, выкрикнув при этом какое-то проклятие. Ветер унес прочь звук его голоса, а пуля впилась в ногу Филипсу. Застонав, секретарь повалился ничком на палубу и наверняка угодил бы за борт, если бы я в последний момент, бросив весло, не ухватил его за плащ. Оттащив молодого человека на середину палубы, я оставил его там.

Холмс снова открыл ответный огонь. На этот раз он попал Мельмоту в левую руку. Себастьян вскрикнул. Попятившись, он споткнулся о сиденье и грохнулся, ударившись головой о нос лодки. Фелшо бросился к другу на помощь, но сделал это слишком резко – лодка качнулась, и Тобиас, не удержавшись, полетел за борт. Секунду спустя он уже барахтался в воде, издавая вопли бешенства и ярости. Не составляло труда догадаться, что он не умеет плавать. Мельмот поднялся, покачиваясь словно пьяный. Судя по всему, Себастьян еще не пришел в себя после падения и был оглушен. Он протянул правую руку спутнику, но Фелшо был слишком напуган, чтобы воспользоваться помощью. Мельмот схватил весло и выставил его из лодки в надежде, что Фелшо ухватится за лопасть. Весло находилось от Тобиаса всего в полуметре, но Фелшо уже полностью утратил контроль над собой и ничего не соображал от ужаса. Он отчаянно молотил по воде руками, а голова то и дело исчезала под темной поверхностью.

Эта жуткая пантомима настолько заворожила нас, что мы не заметили, как наша ладья стала тонуть. Корпус медленно наполнялся водой, которая теперь полностью покрывала палубу.

Впрочем, Себастьян утратил к нам всякий интерес. Сейчас все его внимание занимал тонущий товарищ. Он звал Фелшо, махал веслом прямо перед его носом, кричал, требовал, чтобы Тобиас за него ухватился, но все было тщетно. Паника лишила несчастного способности мыслить здраво, и потому он лишь бился и барахтался, крича, словно испуганный ребенок. Мы увидели, как Фелшо, распахнув рот в вопле ужаса, в очередной раз исчез под водой. Но теперь уже он не вынырнул.

Мельмот, зарычав, прыгнул за борт в отчаянной попытке спасти товарища, которая, однако, не увенчалась успехом. Мельмот нырял, плавал кругами, звал друга – все тщетно. Холодные глубины безмятежного озера не желали отдавать свою добычу.

Я же тем временем усердно работал веслом, стараясь достичь берега, прежде чем мы пойдем ко дну. Поверхность палубы погрузилась под воду, которая попала на лицо Филипса и тем самым привела его в чувство. Он сел и помотал головой, чтобы в ней прояснилось. Несмотря на то что рана доставляла молодому человеку невероятные страдания и лицо его было искажено болью, он мужественно взялся за весло и принялся мне помогать. Однако было уже слишком поздно. Ладья погружалась чересчур быстро.

– Прыгайте! – крикнул Холмс и сам первый шагнул в воду, подавая нам пример.

Ладья зарылась носом в воду и быстро начала погружаться. Схватив Филипса за руку, я потянул его за собой в холодные волны. Озеро оказалось обжигающе студеным, и у меня перехватило дыхание. Ненадолго я с головой ушел под воду, но, в отличие от Фелшо, я умел плавать, а кроме того, вскоре мне на помощь пришел Холмс. Вдвоем мы помогли Филипсу добраться до берега, до которого оставалось метров сорок.

Через несколько минут, поддерживая с двух сторон нашего спутника, мы выбрались на покрытую галькой прибрежную полосу. Мы продрогли, одежда наша намокла и отяжелела от воды, но при этом на нас не было ни царапины. Я занялся Филипсом. Молодой человек все еще оставался в сознании, но пребывал в состоянии глубокого шока. Усадив его, я осмотрел рану и с удовлетворением отметил, что пуля прошла через мягкие ткани, не задев кости. Удостоверившись в этом, я присоединился к Холмсу, который стоял на берегу и всматривался вдаль. Мой друг взирал на маленькую лодку. Мельмот, прекратив поиски товарища, забрался обратно в свое суденышко. Некоторое время он стоял неподвижно, глядя на нас, а потом снова взялся за весла.

– Что он делает? – спросил я в изумлении, когда понял, что Себастьян гребет прочь от берега обратно к острову.

 

Глава шестнадцатая

Самое увлекательное приключение на свете

Холмс оставил мой вопрос без ответа. Он лишь, нахмурившись, молча взирал на озеро.

– Что он делает? – повторил я, глядя, как лодка Мельмота, набирая скорость, все больше удаляется от берега.

– Затрудняюсь сказать, Уотсон. Мы смешали ему карты, и сейчас он действует нелогично, вопреки доводам разума. Если мы хотим узнать, что именно он затеял, нам надо снова отправляться за ним в погоню.

Мы с Холмсом подтащили к воде одну из оставшихся зеленых лодок, лежавших на берегу возле причала, и несколько минут спустя снова неслись по направлению к острову, куда спешил и наш подопечный Себастьян Мельмот. Со стороны силуэт острова Гриб выглядел странно. Черные клубы дыма, поднимавшиеся от горящей усадьбы, на фоне голубого неба казались пальцами великана. Сквозь заросли деревьев мелькали языки пламени. Несомненно, уже весь особняк был охвачен пламенем, которое вскоре должно было перекинуться на пристройки. Мельмоту на острове укрыться было негде. Своими соображениями я поделился с Холмсом, и он со мной согласился:

– Он прекрасно понимает, что бежать ему и впрямь некуда. Мельмот любит театральные жесты, так что я опасаюсь худшего.

Прищурившись, я вгляделся вперед, туда, где маячил силуэт лодки Мельмота. С удивлением я понял, что она неподвижна. Себастьян добрался до середины озера и остановился.

Он ждал нас.

Аккуратно, медленно работая веслами, Холмс подплыл к лодке Мельмота и остановился в нескольких метрах от нее. Завидев нас, Себастьян поднялся на нетвердых ногах и обратил к нам лицо. Он выглядел изможденным и осунувшимся. Самообладание оставило его. Не было и следов блаженной, торжествующей улыбки. Мельмот смотрел на нас загнанным зверем, с ненавистью и злобой. Черты его лица были тронуты безумием. Несмотря на все это, его полуприкрытые глаза взирали на нас надменно и с презрением. В одной руке он сжимал кожаный мешок с «Книгой мертвых», а в другой – пистолет. На рукаве Себастьяна поблескивала кровь, сочившаяся из пулевого отверстия, однако, судя по всему, рана нисколько не беспокоила Мельмота.

– Не приближайтесь, джентльмены, – крикнул он. Его голос звучал на удивление бесстрастно. – Держите дистанцию, и тогда… тогда мы разойдемся миром. – Он наставил пистолет на Холмса.

– Мистер Мельмот, – начал Холмс, стоявший на носу, – я считаю, сейчас самое время взять себя в руки и взглянуть на вещи здраво. Я предлагаю вам добровольно сдаться и отдать мне «Книгу мертвых». В противном случае нам останется лишь сожалеть о последствиях.

– Взглянуть на вещи здраво? – Мельмот мрачно усмехнулся. – Вы, мистер Холмс, только так и поступаете. В этом ваша сила и одновременно слабость. Здравомыслие исключает все то, что считается маловероятным и невозможным. В этом нет ничего плохого, когда речь идет о расследовании преступлений, но здравомыслие ставит крест на всех попытках разгадать одну из наиглавнейших тайн этого мира. Здравомыслие не позволяет нам мечтать, искать за пределами возможного и допустимого. Впрочем, должен признать, мне следовало прислушаться к предостережениям и не впутывать вас в это дело. Не буду спорить, теперь я понимаю, что лучше было вас не беспокоить. Но поймите, мне так нравился мой замысел! Я хотел заставить вас работать на себя, вас, один из лучших умов, одного из самых известных стражей закона, причем сделать это так, чтобы вы ни о чем не догадались. Согласитесь, такому соблазну достаточно сложно противостоять. Знаменитый сыщик мистер Шерлок Холмс помогает злодеям! Сколь привлекательной казалась мне задумка. Однако я сам же себя и погубил. Вы оказались слишком умны и разгадали мой план. И что в результате? Все мои надежды, все мои мечты – все пошло прахом из-за вашего чертова здравомыслия. Кроме того, из-за вас единственный человек во всем белом свете, которого я искренне, всем сердцем любил, покоится теперь на дне этого проклятого озера.

– Он покоится там из-за вас, – кротко ответил Холмс. – Если вы играете со смертью, платой в этой игре является жизнь.

– Спешу вас заверить, что готов внести эту плату. Но сперва я должен кое-что сделать.

Себастьян вдруг размахнулся и изо всех сил отшвырнул от себя прочь кожаный мешок. Взмыв высоко в воздух, тот плюхнулся в озеро и тотчас пошел ко дну.

Мельмот хрипло рассмеялся и снова повернулся к нам.

– Возвращаю «Книгу мертвых» во тьму, которая ее извергла. Папирусу там самое место, – прокаркал он.

– Достаточно себялюбивый поступок, – заметил Холмс на удивление сдержанно.

– О да, вы правы, но согласитесь, учитывая обстоятельства, что я могу себе позволить некоторое себялюбие. Ведь наступил тот самый миг, когда я наконец готов отправиться в путь. Впереди меня ждет самое увлекательное приключение на свете.

Мельмот медленно сунул ствол пистолета в рот и нажал на спусковой крючок.

Звук выстрела эхом раскатился по округе, отражаясь от безмятежной глади озера.

 

Глава семнадцатая

Эпилог

Владелец ломбарда Арчи Вудкок едва заметно улыбнулся, увидев, как в его магазин зашла молодая дама. Вот уже минут десять она в сомнении переминалась у дверей, видимо не в силах решиться на этот шаг. Арчи даже загадал, хватит или нет у нее мужества зайти. И вот теперь она стояла у прилавка.

Посетительниц подобного рода Арчи видел уже не первый раз. Принадлежащая к среднему классу леди, в жизни которой, доселе благополучной, наступила черная полоса. Сама мысль пойти в ломбард и заложить что-нибудь оставшееся от былого преуспеяния представляется ей омерзительной и дикой. Для нее подобный шаг означает не просто утрату некой вещицы, пусть даже временную, он символизирует переход в класс бедняков. Кроме того, обыкновенно заклады – кольцо, ожерелье, серебряная рамка для фотографий – имеют для впавших в нужду леди особую ценность, поскольку с ними, как правило, связана масса дорогих сердцу воспоминаний. Арчи Вудкоку было до смерти интересно, что хочет заложить молодая дама в видавшем виды платье из зеленого бархата.

– Слушаю вас, милочка. Чем могу вам помочь? – произнес Арчи, стараясь говорить как можно более вкрадчиво, и облокотился на прилавок.

– У вас в витрине выставлен пистолет, – твердым, решительным голосом ответила юная посетительница. – Я желаю его приобрести.

Хардкасл гневался, весь вид его изъявлял крайнее недовольство Холмсом. Инспектор был хмур, даже мрачен, кончики его губ изгибала вниз раздраженная гримаса.

– Вы были обязаны поставить меня в известность, – прорычал он.

Полицейский сидел против нас в кресле у камина на Бейкер-стрит. Прошло два дня после наших приключений в Озерном крае. Причина недовольства инспектора представлялась мне совершенно очевидной: мы лишили его возможности принять участие в расследовании и таким образом разделить с нами славу. Между тем расследование можно было считать завершенным. Местная полиция, выловив из озера два тела, отправила их в морг Скотленд-Ярда. Как совершенно справедливо отметил Холмс, с одной стороны, оба преступника оказались в руках правосудия, а с другой – мы избавили палача от лишней работы. По совету Холмса полиция обыскала особняк Мельмота, обнаружила там папирус, похищенный из Британского музея, каковой и вернула в Египетский отдел, к вящей радости его хранителя, сэра Чарльза Паджеттера.

– Но «Книга мертвых» потеряна по вашей вине! – простонал полицейский.

– Не совсем, – вздохнул Холмс. – Я знаю, где она находится. Она лежит на дне озера Ульсуотер и, боюсь, утрачена навсегда.

– Именно так, мистер Холмс. Вы правильно подобрали слово. Именно утрачена!

– Не буду скрывать, что я этим более чем доволен.

– Что?! – вскричал Хардкасл, покраснев от негодования.

– Эта книга омерзительна. Она написана злодеем и насквозь лжива. Жрец сочинил ее, чтобы водить за нос заблудших глупцов, мечтающих обмануть саму смерть. Лучше пусть она остается погребенной в придонном иле.

– С тем же успехом, мистер Холмс, можно было бы предположить…

– Боже всемогущий, Хардкасл, прекратите! Тела мертвых преступников в полицейском морге, папирус возвращен Британскому музею…

Хардкасл метнул в моего друга яростный взгляд, но мгновение спустя черты его смягчились, и он позволил себе даже улыбнуться.

– В каком-то смысле я с вами согласен, – уступчиво произнес он и вздохнул. – Должен признаться, я у вас в долгу за эту неоценимую услугу…

– Как мило с вашей стороны это признать, – воскликнул Холмс, потирая руки. – Мы с Уотсоном всегда рады помочь нашим друзьям из Скотленд-Ярда.

– К величайшему сожалению, – полицейский снова помрачнел, – я пока не могу закрыть дело. Нам еще не удалось задержать одного человека.

– И кого же?

– Мисс Катриону Эндрюс.

На улице начинало смеркаться. Мы с Холмсом сидели у камина, только что покончив с великолепным ужином, который нам приготовила миссис Хадсон. Всякий раз, когда мы отлучались на целый день, наша хозяйка считала себя просто обязанной по возвращении устроить нам роскошную трапезу, поскольку полагала, что мы вряд ли смогли позаботиться о своем желудке и пробавлялись чем попало. Холмс, как обычно, ел как птичка, а вот я с удовольствием отдал должное стряпне миссис Хадсон.

– Ради таких пиршеств стоит отлучаться из дома почаще, – утершись салфеткой, пошутил я и отодвинулся от стола.

– Боюсь, старина, вы вряд ли можете позволить себе подобное чревоугодие. Вы нужны мне энергичным и бодрым. Стоит вам неделю питаться таким образом, и вы, преследуя преступника, будете не гнаться за ним, а переваливаться с ноги на ногу.

Мы мирно беседовали, потягивая вино. Разговор зашел о деле, расследование которого мы только что завершили.

– Печально, очень печально, – промолвил мой друг, – когда два таких достойных человека, как сэр Алистер и его дочь, встают на сторону зла. Этих людей, как и многих других до них, погубили эгоизм и корыстолюбие, которые, будто древоточцы, обращают в труху человеческую душу.

– Вы полагаете, Хардкасл сможет поймать Катриону?

– Не сомневаюсь. Она не профессиональная преступница, и потому укрыться ей негде. Уверен, что через месяц, а то и раньше, она снова окажется за решеткой. Боюсь, что шансов у нее практически нет.

– Я так понимаю, что вам ее жаль?

– Вы правы, Уотсон, вы совершенно правы, – вздохнул Холмс и поджал губы.

В дверь деликатно постучали. Вошла миссис Хадсон:

– Вам записка, доктор Уотсон. Ее только что принес мальчишка-курьер.

– Мне? – удивился я, взяв листок из ее рук. – Ах вот оно что… Это от Тарстона, мы с ним играем в бильярд. Он зовет меня сегодня вечером в клуб… Пишет, что «игра будет совершенно особенной». Как загадочно…

– Ступайте, Уотсон, проведите вечер за бильярдным столом. Так вы сможете отдохнуть после напряжения последних дней. А пешая прогулка до клуба поможет вам растрясти жирок, завязавшийся после чудесного обеда, которым столь любезно попотчевала нас любезная миссис Хадсон.

Наша хозяйка усмехнулась и принялась убирать со стола.

– Думаю, Холмс, вы правы. Мне надо отдохнуть. Пожалуй, я пойду.

В клуб я отправился около восьми, оставив Холмса читать мои записки о наших предыдущих делах. Я даже не подозревал, что за мною наблюдают.

Вечер оказался на изумление теплым, поэтому я решил внять совету Холмса и пройтись до клуба пешком. Добравшись до него минут за двадцать, я тут же спросил о Тарстоне. Привратник с охотой сообщил мне, что тот не появлялся вот уже несколько дней. Впрочем, в клубе меня поджидало еще одно письмо. Привратник протянул мне конверт, на котором значилось мое имя. Буквы были наклонены и вытянуты – я сразу узнал почерк Холмса!

Когда дверь в гостиную нашей квартиры на Бейкер-стрит, 221-b отворилась и на пороге застыл темный силуэт, часы как раз пробили четверть девятого. Шерлок Холмс убавил огонь в газовой горелке и читал в свете стоявшей на столе керосиновой лампы.

Незваный гость некоторое время стоял неподвижно, взирая на сыщика, который был так поглощен чтением, что как будто не замечал присутствия в комнате постороннего.

Не поднимая головы и не отрывая взгляда от бумаг, Холмс тихо произнес:

– Прикройте за собой дверь, милочка, и садитесь у камина.

Медленно, со всей осторожностью Катриона Эндрюс последовала его приглашению.

Холмс отложил бумаги и, повернувшись, посмотрел прямо в бледное лицо девушки, которая сидела напротив него на самом краешке стула.

– Я ждал вас, – тихо промолвил он. – Я наблюдал за вами днем через окно. Вы трижды прошли мимо дверей. Мне было ясно, что вы хотите зайти, но потом, как видно, почли за лучшее нанести мне визит под покровом тьмы, когда я буду один. Записка, переданная Уотсону, разумеется, была фальшивкой, которую состряпали…

– Да-да, – оборвала его мисс Эндрюс, – мне неинтересен ваш метод дедукции. Я пришла не за этим. У меня другая цель.

– Месть.

Она кивнула.

– Я пришла вас убить, – просто сказала девушка и, выхватив из сумочки пистолет, направила его на сыщика.

– Я никак не могу отделаться от мысли, что вы напрасно испытываете ко мне ненависть. Вне всякого сомнения, вы вините меня в смерти вашего отца…

– Вне всякого сомнения, – передразнивая Холмса, повторила Катриона, – какие уж тут могут быть сомнения?

– Но разве это разумно? В случившемся вы можете винить лишь саму себя.

Эти слова потрясли девушку, и она не нашлась, что ответить.

– Это ведь вы должны были отговорить отца от сделки с Мельмотом. Разве не так? Сэр Алистер был уважаемым и талантливым археологом. Разве вам не было очевидно, что, пускаясь в эту авантюру, он рискует всем: репутацией, свободой, жизнью? Страстное желание отыскать «Книгу мертвых» взяло верх над доводами разума, но вы… Что случилось с вами? Вы ведь рассудок не потеряли? Вы-то не были ослеплены! Вы по-прежнему могли рассуждать здраво и отдавать себе отчет в ваших действиях. Вы прекрасно знали, что ваш отец собирается нарушить закон. Вы могли остановить его. Вы должны были его остановить, – с жаром произнес Холмс и, помолчав, тихо добавил: – Но вы этого не сделали.

– Я пыталась, – отрезала девушка, – я поначалу пыталась, но он меня не слушал. Его целиком и полностью поглотило желание овладеть тем папирусом. Это желание снедало его, словно болезнь, он мучился, и я хотела избавить его от страданий. Отец решил, что предложение Мельмота – его последний шанс. И я в конце концов не смогла лишить его этого шанса. Я любила его! Любила все душой и сердцем! Понимаете или нет?! – Девушка тряхнула головой. В ее глазах стояли слезы. – Я его любила, но вам… вам этого не понять. Любовь не поддается дедуктивному анализу. Ее нельзя засунуть под микроскоп, описать в книге. Да что вы знаете о мире, мистер Шерлок Холмс? Что вы знаете о настоящих людях и их чувствах? Вы сидите в своей пыльной гостиной, перебираете улики, строите версии, и вам в голову не приходит задуматься о том, сколько человеческой боли и страданий стоит за теми делами, которые вы расследуете. Сколько трагедий! Для вас люди лишь детали головоломки, фигуры на шахматной доске. Главное для вас – раскрыть дело. А какие последствия это будет иметь для людей, вам плевать. Вам все равно.

Гневная речь, с которой девушка обрушилась на Холмса, его явно ошеломила.

– Возможно, вы и правы, – помолчав, наконец произнес он. – Я допускаю, что мой личный опыт в сфере человеческих страстей достаточно беден. Например, я не знал любви. С моей точки зрения, любовь слишком иррациональна. Однако я знаю, что такое человеческие переживания, я могу сострадать, и я отдаю себе отчет в том, что вас сейчас жутко мучает довлеющее тяжким бременем чувство вины. Бремя вины, которое вы, мисс Эндрюс, пытаетесь переложить на меня. Одна беда: у вас ничего из этого не получится. В глубине души вы честны и благородны и потому понимаете, что не правы. Я сыщик. Моя задача заключается в том, чтобы выводить преступников на чистую воду. Вы с вашим отцом были замешаны в преступлении. Я вас разоблачил. В чем я виноват? Виноваты вы с отцом. Если же вашего отца было невозможно отговорить от авантюры, это опять же снимает с меня всякую вину, которая целиком и полностью ложится на него.

Девушка горько рассмеялась и, встав, попятилась к двери.

– Складно говорите, мистер Холмс, этого у вас не отнимешь. Вот только, как вы сами признали, чувства, желания и страсти вне логики и здравомыслия, а сейчас меня обуревает одно лишь желание – отомстить вам. – С этими словами она подняла руку с пистолетом и приготовилась выстрелить.

* * *

Прочитав записку Холмса, я со всех ног кинулся прочь из клуба. На часах было без четверти девять. Я остановил кэб и велел кучеру гнать быстрее ветра на Бейкер-стрит, к дому 221-b.

– Моя смерть ничего не изменит, мисс Эндрюс. – Хотя дуло пистолета было направлено прямо ему в сердце, голос Холмса оставался спокойным. – Постарайтесь представить себе, чт́о произойдет после того, как вы выстрелите. Спрятаться вам негде. Скотленд-Ярд наступает вам на пятки. Рано или поздно вас все равно схватят, но на этот раз помимо уже совершенных вами преступлений на вашей совести будет еще и убийство. Воскресит ли моя смерть вашего отца? Нет. Убийство из мести. Вряд ли этот мотив произведет впечатление на суд и поможет смягчить приговор. Убейте меня – и вы гарантированно заработаете себе смертную казнь. Положите пистолет и сдайтесь полиции. Если вы примете заслуженное наказание со всей стойкостью и мужеством, то обретете утешение в мысли, что ваш отец мог бы вами гордиться. А потом, когда все будет позади, начнете жизнь с чистого листа. Так будет лучше всего. Нисколько не сомневаюсь, что этого желал бы ваш отец.

Катриона Эндрюс в смятении сделала несколько шагов к сыщику. В какое-то мгновение ее рука с пистолетом дрогнула и начала опускаться. Однако тут же в глазах вновь вспыхнула ярость, и она подняла оружие. Несмотря на то что рука ее дрожала, девушка прицелилась и положила палец на спусковой крючок.

Ворвавшись в дом, я пулей взлетел по лестнице. Из гостиной до меня доносился преисполненный гнева женский голос. Я потихоньку открыл дверь.

– Мне плевать, чт́о будет со мной дальше. По крайней мере, я буду утешать себя мыслью, что всадила пулю в сердце мистера Шерлока Холмса. – Катриона Эндрюс стала нажимать на спусковой крючок.

– Ну наконец-то, – воскликнул Холмс, глядя куда-то во мрак, туда, где за спиной девушки находилась дверь в гостиную. – Уотсон, дружище, вы как всегда вовремя.

Слова моего друга выбили девушку из колеи, что позволило выиграть столь необходимое нам время. В тот самый миг, когда она инстинктивно обернулась, я бросился на нее, и мы оба повалились на пол. Когда она упала, пистолет с оглушительным грохотом выстрелил. Пуля угодила в лепнину на потолке.

Холмс тяжело вздохнул и щедро плеснул бренди в два внушительных размеров бокала.

– После всех приключений сегодняшнего вечера мы оба заслуживаем достойной награды, – сказал он, протягивая один из бокалов мне.

Мы вновь уютно устроились в креслах у камина, в котором потрескивал огонь. С того момента как я ворвался в гостиную, прошло два часа. За это время много чего произошло.

Сначала нам пришлось успокаивать несчастную миссис Хадсон, до смерти напуганную звуком выстрела, а потом выслушивать ее лекцию о недопустимости использования огнестрельного оружия в ее доме.

Поучения миссис Хадсон прервал Хардкасл, который в сопровождении двух констеблей прибыл на Бейкер-стрит, чтобы препроводить мисс Эндрюс в Скотленд-Ярд. К счастью, она не стала оказывать сопротивления и без единого звука подчинилась полицейским.

Холмс ни словом не обмолвился о покушении на его жизнь и до прибытия полицейских успел спрятать маленький пистолет, ставший очередным экспонатом небольшой коллекции моего друга.

– Положа руку на сердце, Холмс, я очень на вас рассержен, – ворчливо произнес я, хлебнув бренди.

– Вот как? Это еще почему? – достаточно правдоподобно изобразил изумление Холмс.

– Во-первых, потому, что вы опять держали меня в неведении относительно своих планов. Вы знали, что эта мстительная фурия заявится к вам сегодня вечером. Вы знали, что вашей жизни угрожает опасность…

– Ну да, знал. Мне сразу стало ясно, что записку, которую вы якобы получили от Тарстона, на самом деле написала она. Она хотела убрать вас с дороги, чтобы встретиться со мной один на один. Поймите, она бы ни за что сюда не пришла, если бы знала, что вы рядом со мной. И потому мне необходимо было остаться одному. Кроме того, я не желал подвергать вашу жизнь опасности.

– Но при этом вы отправили в клуб письмо, в котором все мне объясняли.

Холмс с готовностью кивнул.

– А что, если бы я замешкался и опоздал?

– Я знал, что сумею отвлечь ее разговорами и потянуть время. В вашей пунктуальности и способности действовать быстро я тоже не сомневался.

– Если бы я опоздал хотя бы на минуту, вы бы уже были мертвы, – оборвал я Холмса. Я все еще сердился на друга. – Вы вообще задумывались о том, каково бы мне было, если бы по моей вине вас застрелили? Да, в случившемся была бы отчасти и ваша вина. Вы получили бы по заслугам за вашу беспечность и самонадеянность, но и мне бы пришлось прожить оставшуюся жизнь с чувством вины. Вы хоть иногда думаете о ком-нибудь кроме себя?

Поникнув головой, Холмс некоторое время молча смотрел на бренди в бокале. Наконец он поднял взгляд и ответил, глядя мне прямо в глаза:

– Вы уже не первый человек за сегодняшний вечер, от которого мне приходится слышать подобный упрек. Мой милый друг, мне бы хотелось искренне, от всей души попросить у вас прощения. Вы совершенно правы, я даже мысли и не допускал, что вы меня можете подвести. – Он улыбнулся. – Вы ведь меня еще ни разу не подводили, и потому я полностью был уверен в вас.

Я не сдержался и улыбнулся Холмсу в ответ.

– Ну что ж, будет. Просто на будущее я попросил бы вас быть осторожнее и заранее посвящать меня в свои планы.

– Я постараюсь.

Некоторое время мы сидели в молчании. Я был доволен, что высказал Холмсу то, что хотел, однако не питал при этом никаких иллюзий. Я прекрасно понимал, что и в будущем Холмс будет поступать точно так же, как сегодня. Любовь к независимости являлась благословлением и проклятием моего друга, и от этой черты характера Холмсу не избавиться никогда. Впрочем, если бы это ему удалось, передо мною был бы уже совсем другой человек, а я этого не хотел.

– Что будет с Катрионой Эндрюс? – спросил я.

– Если ей попадется толковый адвокат, он будет напирать на смягчающие обстоятельства и ограниченную ответственность правонарушительницы. В любом случае, полагаю, юная леди просидит в тюрьме недолго. Как только она смирится со смертью отца, ей придется заняться собой. Она умная, сильная девушка. Я верю, у нее все будет хорошо.

– Хорошо, если так. – Я помолчал. – Холмс, получается, из всех участников преступления в живых осталась только она?

– Получается так. Сколько же людей в этом деле мечтали победить смерть! И каков итог? Она все равно собрала богатую жатву. В жизни слишком много радостей и загадок, чтобы тратить бесценное время на попытки узнать, что скрывается за порогом смерти. Рано или поздно мы все и так это выясним. «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать». – С этими словами мой друг отвернулся от меня и воззрился на яркое пламя, плясавшее в камине.