Утро вторника 17 мая 1966 г. в Атлантическом океане было ясным и чистым. Авианосец «Уосп» лениво крейсировал примерно в 1900 км восточнее Майами. Горячее тропическое солнце постепенно высушило лужи, которые появились на летной палубе во время вечернего шквала. Члены экипажа бродили возле своих самолетов и вертолетов, а группа гражданских фотографов и репортеров заряжала пленку в фотоаппараты и заправляла бумагу в пишущие машинки. «Уосп» был штатным спасательным кораблем для четырех предыдущих «Джемини» и должен был дежурить в расчетном районе, чтобы через несколько дней выловить из воды Тома и меня. В ангаре у лифта № 3 уже расстелили красную ковровую дорожку в ожидании нашего прибытия.

Когда утреннее солнце продвинулось еще немного к западу и осветило мыс Кеннеди, нас с Томом разбудили в гостинице для экипажей. Мы были готовы через четыре часа и 44 минуты начать 13-й американский пилотируемый космический полет.

Первым пунктом расписания было 20-минутное медицинское обследование. Затем Дик Слейтон и Ал Шепард присоединились к традиционному в день старта завтраку из стейка и яиц, приготовленному нашим коком Лью Хартцеллом, и к последнему обсуждению программы полета. Я изображал каменное, совершенно деловое лицо, но в животе у меня порхали бабочки, потому что я понимал – Этот День настал. После завтрака, надев оранжевую рубашку из банлона и бежевые штаны, я встретился с Ди О’Хара, невозмутимой медсестрой всех астронавтов, и мы отправились в маленькую комнату на частную мессу и причастие, которое провел отец Вермиллион, мой друг; по воскресеньям он служил в скромной деревянной часовне на авиабазе Эллингтон. Мои родители и сестра Ди со своей семьей должны были посетить этим утром церковь Святого Симеона в Беллвуде, а Барбара – покрыть голову шарфом и тоже пойти на утреннее богослужение. Таким образом, Господь был оповещен о моих планах.

Все еще одетые в гражданскую одежду, как будто собирались поиграть в гольф, мы с Томом влезли в небольшой микроавтобус вместе с Диком и покинули гостиницу экипажей на острове Мерритт. Полицейские машины с мигалками сформировали колонну, и мы тронулись. Ликующие толпы махали нам, когда мы пересекли по дамбе пролив Банана-Ривер, и через тщательно охраняемые кордоны безопасности въехали в стартовую зону станции ВВС США. Вдоль берега возвышался ряд башен обслуживания с кранами, высоких стальных символов космического бизнеса, но вся активность возле них была остановлена и всё отключено, чтобы уделить полное внимание нашему старту.

Микроавтобус припарковался рядом с небольшим трейлером у 16-й площадки, и когда я выходил из машины, то мог видеть, как ракету «Атлас-Аджена» готовят на соседней 14-й. В другом направлении, на 19-й площадке, стоял «Титан-2» с нашим маленьким кораблем «Джемини» в головной части. Этот сукин сын казался огромным. Немногие темные облака портили своим присутствием сияющее голубое небо, и неустанный ветер ранним утром взбивал белые барашки на поверхности океана. Я глубоко вдохнул свежий просоленный воздух, зная, что скоро меня засунут в консервную банку.

За три часа до старта метеоролог сообщил, что эти угрожающие облака, висящие над нашей ракетой, скоро рассеются, и всё будет готово к старту. Ощущение реальности происходящего стало сильнее, когда медики и помогающие им техники приклеили к нашим телам биомедицинские датчики, а затем застегнули нас на пуговицы и молнии, зашнуровали и поместили в громоздкие скафандры. У меня на шее был образок, который я носил много лет – небольшой серебряный кружок с иконой Богоматери Лоретской и подписью: «Покровительница авиации, помолись за меня». В какой-то момент он вызвал горячий спор: доктора настаивали, что образок должен быть не у меня на шее, а в пакете с личными вещами, рядом с обручальным кольцом и тому подобным. Я отказался наотрез, и в конце концов Дик вынес решение: «Если хочешь, Джино, можешь оставить его». Вопрос был исчерпан.

На мои ноги надели эти самые негнущиеся, экранированные металлом штаны, а руки засунули в рукава защитного одеяния. Я попытался сжать пальцы и вновь убедился в отсутствии гибкости скафандра, даже еще не под давлением. Он был толще, чем тот, который носил Том, из-за лишних изолирующих слоев, необходимых, чтобы защитить меня от экстремальных температур, с которыми я столкнусь во время выхода.

Надевание скафандра было спокойным техническим процессом. Никакой славы и никакой церемонии, а лишь кряхтенье от усилий влезть в эти специально изготовленные многослойные одеяния. Я носил его уже много раз, но сегодня ощущал по-новому. Каждая складка, элемент текстуры, запах добавлялись к пьянящему чувству реальности, как будто полотно космического костюма оставляло индивидуальные отпечатки на моей коже.

Техник дал мне стакан апельсинового сока, и в это время подошел Дик и сказал: «Том, мне нужно переговорить с тобой лично». Я бросил взгляд на Ти-Пи, а он пожал плечами и последовал за Диком в другую комнату. Мне это небольшое совещание не понравилось. До запуска всего пара часов, а босс хочет пообщаться наедине с командиром корабля? Темой беседы не может быть встреча на орбите, погода, вообще любая техническая вещь, потому что тогда в разговоре должен участвовать и я. Поскольку накануне вечером я звонил Барбаре, я знал, что дома тоже ничего не случилось. Следовательно, они вышли поговорить обо мне. Возможно, чтобы напомнить Тому, что я еще новичок – от этого предположения у меня буквально загорелась задница. Какой, к дьяволу, новичок?! Я астронавт, и если они мне не доверяют, то какого черта я стою здесь в этом дурацком скафандре?

Когда они вернулись, оба вели себя так, будто ничего не произошло. «В чем дело?» – спросил я Тома, сдерживая гнев.

«Всё в порядке, Джино. Ерунда».

Лишь через много лет каждый из них по отдельности открыл секрет этого разговора. Он был прост. Выход, который мне предстоял, был очень опасен, и существовала вполне реальная возможность, что произойдет что-то непредвиденное с реактивной установкой или с тросом, и я останусь висеть снаружи корабля, не в состоянии что-либо сделать. Если такое случится, сказал Дик Тому, единственный выбор будет состоять в том, чтобы обрезать трос, закрыть люк и вернуться на Землю без меня. Хороший выбор, правда? Мой друг по прозвищу Мямля дал единственно верный ответ: командир экипажа – он, и только Томас Стаффорд, а не кто-нибудь на Земле, включая и Дика Слейтона, будет решать, что делать, если сложится такая ситуация.

Мне не нравилась идея стать спутником по имени «Сернан», но я давно уже понял, что такая опасность существует. Я знал, что Том не сможет втащить меня обратно в корабль, если я сам не сумею справиться с проблемой. Конечно, он бы стал работать как дьявол, чтобы спасти меня, но в конечном итоге оказался бы вынужден меня бросить, потому что другого решения не было. Мы оба знали это. Такова была плата за вступление на новую территорию.

Они подстыковали наши шлемы, подключили подачу кислорода, и мы больше не могли ни коснуться внешнего мира, ни почувствовать его, ни услышать. Мы с Томом в этот день стали другими по отношению ко всем остальным созданиям на Земле. Мы должны были дышать чистым кислородом в течение трех следующих часов, чтобы ткани наших тел избавились от азота, который может образовать пузырьки в крови при резком снижении давления. Примерно такое же болезненное состояние испытывает дайвер, который слишком быстро всплывал в воде.

Теперь не было и никакой связи, даже по радио, пока мы не сядем в корабль. В течение 45 минут мы лежали как спеленутые мумии на креслах в трейлере, медленно дыша и приспосабливаясь к той среде, в которой нам предстояло прожить трое суток. С такой тишиной я не сталкивался еще никогда. Свист кислорода, звуки вдоха и выдоха, и всё. В этом особом молчании я был наедине со своими мыслями о том, куда я вот-вот должен отправиться, и почти что слышал биение своего сердца. Я сяду на верхушку ракеты и полечу в космос, и буду вписан в историю. Если я и боялся, то не чувствовал этого, потому что был слишком взволнован.

Они помогли нам встать, затем подключили контуры скафандров к переносным источникам кислорода, и, подобно бабочкам из куколки, мы появились на свет в новом виде. Переваливаясь с ноги на ногу по дороге к микроавтобусу, мы теперь были одеты как астронавты, космические герои. Камеры щелкали и вспыхивали, и я осознал, что внимание всего мира сосредоточено сейчас на нас двоих.

В четверти мили отсюда, на 19-й площадке, нас ждал «Титан», безжизненный и странно молчаливый, как будто он хранил какой-то секрет. Он был намного крупнее, чем ракеты «Редстоун» и «Атлас», на которых улетали астронавты «Меркурия», но он и поднимал большую массу на большую высоту. Наш корабль «Джемини» на самой верхушке, казалось, находился в непрочном равновесии.

У ярко-оранжевой башни обслуживания не было толпы – лишь техники, которые делали свою работу, и, если не считать нескольких улыбок и поднятых вверх пальцев, нас почти никто не заметил. Они уже повидали немало астронавтов. Мы поднялись на громыхающем лифте, наблюдая, как сияющая металлическая шкура высокой ракеты ползет вниз мимо нас, а затем прошли по мостику из открытой металлической решетки, которая позволяла глядеть прямо вниз до уровня земли. Через небольшую дверь мы попали в «белую комнату», в чистую зону, где царил Гюнтер Вендт – беженец из Пенемюнде, который теперь возглавлял группу стартовых операций. Все здесь, в том числе и наши дублеры Джим и Базз, были одеты в длинные белые халаты и белые шапочки и напоминали гробовщиков.

Залезть в корабль «Джемини» было все равно что надеть на себя огромный стальной корсет. В нем совершенно не было свободного места, ни дюйма, и в результате Тома и меня запихнули в пространство размером не более переднего сиденья современного компактного автомобиля, которое мы еще и делили с приборной доской величиной с небольшой холодильник. У каждого из нас было меньше места, чем у единственного пилота «Меркурия». Даже в идеальных условиях залезть в корабль не так-то легко.

«Гробовщики» направляли нас через люки, и мы втиснулись в кресла и легли на спину. Громоздкие скафандры не позволяли свободно двигаться, а они ведь еще были не наддутые и мягкие. Мои специальные штаны из тканых стальных волокон зафиксировали ноги в определенном положении. Техники затянули нас ремнями, подстыковали шланги с кислородом и с проводами системы связи и аккуратно взвели опасные катапультные кресла. Мы стали частью машины.

Гюнтер взглянул на меня сквозь толстые очки в черной оправе и еще раз осмотрел внутреннюю часть корабля. Удовлетворенный, он похлопал меня по шлему и показал большой палец – это его традиционное благословение, с пожеланием каждому астронавту «С Богом!» с сильным немецким акцентом. После этого мой люк был закрыт и заперт снаружи. Если у тебя клаустрофобия, тебе не место в космической программе. Том и я были запечатаны в этом похожем на гроб корабле, как маринованные селедки в консервной банке. Я попробовал извиваться, изгибаться и смещаться в кресле, пытаясь так расположить скафандр, тяжелые специальные штаны, нижнее белье, перчатки, ботинки и шлем, чтобы получилось хотя бы отчасти комфортно. Невозможно! Естественно, у меня начало чесаться там, где было невозможно почесать. Оставалось дышать кислородом, слушать радио и ждать. Утренний свет лился внутрь через два небольших окошка, но всё, что мы могли видеть, – это голубое небо. Закрытый в крохотном корабле на заправленной ракете, я знал, что пути назад нет. Оставалось только лететь. Благодаря месяцам тренировок всё казалось и выглядело знакомым, но сегодня это была не тренировка. Всё происходило на самом деле.

На лужайках в Беллвуде и Нассау-Бей паслись стада репортеров. Один дилер по такому случаю одолжил маме и папе цветной телевизор, и знакомые и друзья собрались посмотреть старт вместе с ними. Папа взял недельный отпуск и имел достаточно времени, чтобы наблюдать весь полет. В средней школе Провизо, где я дважды выступал за последние месяцы, учащиеся заполнили аудиторию, чтобы следить за стартом по расставленным на столах телевизорам.

Барбара в белом платье, подчеркивающем ее загар, сидела сразу перед двумя телевизорами в нашем доме на Барбуда-Лейн. Рядом с ней была ее мать, нервно сжимающая руки. Рай Фёрлонг, которая жила теперь в Коронадо в Калифорнии, где служил в составе авианосной группы Скип, и миссис Кук, наша хозяйка из Дель-Мара, прилетели, чтобы быть рядом с Барбарой. Пришли еще несколько жен астронавтов. Моя трехлетняя Трейси с яркой лентой в волосах проводила время с цветными карандашами и за игрой с лучшей подругой Эми Бин, дочерью Алана Бина и его жены Сью. Продюсер NBC Фред Рейнстейн привез Барбаре три бутылки шампанского – их предполагалось открыть при запуске, во время выхода и после посадки.

Пятнадцатиминутная готовность по системе «Атлас-Аджена». Мы на «Титане», уже в корабле и в полной готовности, нам предстоит пуск через 100 минут после «Атласа». Под нами, в брюхе ракеты «Титан», спокойно ждут почти 115 кубометров охлажденного топлива – ядовитой четырехокиси азота и смеси под названием «аэрозин-50». Эти две жидкости – плохие соседи: когда откроются клапаны в содержащих их баках, оба компонента будут распылены через форсунки в камеру сгорания, встретятся и сдетонируют при соприкосновении. Этот контролируемый взрыв и отправит нас в космос. Медленно проходили секунды, эти маленькие камушки времени. Они казались огромными булыжниками, которые теперь вместо бабочек ворочались у меня в желудке.

Но перед тем, как «Джемини-9» сможет подняться хотя бы на дюйм, должна была улететь эта птица ценой в 13 миллионов долларов – система «Атлас-Аджена», стоящая всего в 1800 метрах от нас. Ракета «Атлас» – одна из самых надежных в арсенале ВВС США, она подняла в космос Джона Гленна и других астронавтов. Она летала уже почти десять лет, запущено было примерно 300 таких ракет с прекрасным показателем надежности в 95 %. Из 60 последних «Атласов» потерпели аварию лишь два.

Комбинация «Атлас-Аджена» была рациональна от острого носа и до небольших стабилизаторов в хвосте, и очевидным образом делилась на нескольких частей. Ускоритель по имени «Атлас» представлял собой нижнюю секцию. Сверху к нему стыковалась восьмиметровая «Аджена», а у нее на верху был смонтирован стыковочный конус, к которому после сближения на орбите должен был пристыковаться наш «Джемини». На старте тупой передний конус был закрыт фибергласовым аэродинамическим обтекателем, который и являлся гладким острым носом системы, необходимым для прохождения через плотные слои атмосферы. Перед самым выходом на орбиту небольшие заряды должны были разорвать два узких стальных обруча, которые удерживали вместе две половинки обтекателя, и те улетели бы назад, освободив стыковочный конус.

Мы с Томом были включены в циркуляр и слышали, как наземная команда ведет заключительный отсчет перед стартом «Атлас-Аджены». Всё шло хорошо. Я пробежал глазами по приборам и убедился, что мои руки находятся далеко от D-образной ручки между ногами. Если я дерну за нее, мое катапультное кресло будет выброшено из корабля вместе со мной. Но это в аварийной ситуации, а я не хотел иметь к таковой никакого отношения, и всегда считал, что крайне глупо крепко удерживать такую ручку, когда тебя трясет и толкает во время полета ракеты. Я пришел на борт, чтобы лететь, а не спасать себя. Мой пульс немного повысился по отношению к нормальным 65-70 ударам в минуту.

План полета говорил, что после того, как «Аджена» отделится от пустого «Атласа» и достигнет орбиты, она вновь пройдет над Мысом в конце первого витка вокруг Земли. Ровно через 99 минут и 9 секунд после ее запуска мы стартуем и начинаем космическую погоню длиной в 130 000 км, чтобы настичь ее через три с половиной витка.

Пора! Телевизионные камеры передают изображения двух стройных ракет, ждущих почти что бок о бок, на всемирную аудиторию. Спокойный голос Ала Чопа в Центре управления убеждает публику в том, что все системы в порядке.

«T минус 60 секунд, – произнесла Барбара, когда отсчет перед запуском «Атласа» достиг минутной отметки. – Девочки, скрестите пальцы».

Марта Чаффи стала считать, а ее муж и мой приятель Роджер присматривал за моими, готовый ответить на вопросы и успокоить. Барбара схватила Трейси одной рукой и свою маму – второй.

«Пять, – пропела Марта, – четыре… три… два… один!»

В 10:15 утра вспыхнуло пламя, заклубился дым, раздался грохот, и «Атлас-Аджена» стала мягко и спокойно подниматься над Мысом в вихре цветов. Земля сотряслась – я почувствовал, как мощная вибрация прошла по нашей ракете снизу доверху, и приглушенный рев заполнил мой шлем. Серебристая ракета-мишень взбиралась в небо, балансируя на струе огня, яркой, как солнце, и умчалась, пронзив маленькое белое облако над головой. Я удовлетворенно кивнул. Давай, малыш, давай. Встретимся наверху.

«Смотри на эту ракету, Трейси», – сказала Барбара, указывая на экран телевизора и обнимая нашу дочь. Все в комнате кричали и хлопали в ладоши, пока «Атлас» набирал скорость. Эйфория, которая автоматически охватывает всех наблюдающих за запуском, передалась даже репортерам на лужайке. «Атлас» тем временем все наращивал скорость. Давай, давай, давай!

«Папа, папа!» – закричала Трейси, прыгая на подушке.

«Нет, это не папа», – ответила Барбара.

«А кто в ней?»

«Никого».

Да, спаси Господи, никого.

Всего через 130 секунд после этого один из двух главных двигателей «Атласа» сошел с ума. Колоколообразное сопло, которое направляет тягу ракетного двигателя, качнулось и затем ушло вбок до упора, и, поскольку двигатель все еще работал в полную силу, перевело «Атлас» в кувыркание, из которого он уже не смог выйти. Спустя десять секунд эти двигатели выключились, как положено, «Аджена» отделилась, но было слишком поздно, слишком низко, слишком быстро и вообще всё не так. Вся конструкция рухнула в Атлантику, оставив причудливый дымный след, повисший в воздухе подобно гигантскому знаку вопроса, примерно в 260 км от Мыса. «Мы потеряли ее, – тихо сказал Ал Чоп потрясенной аудитории. – Мы потеряли птичку».

Мы с Томом остались сидеть на заправленной МБР «Титан», в полном снаряжении, но без той цели, к которой собирались устремиться, и весьма впечатленные самой свежей демонстрацией закона Мёрфи – если что-нибудь может пойти неправильно, то обязательно пойдет. Американские ракеты все еще умели взрываться.

«О, shit», – произнес Том, но этот комментарий ребята из службы связи с общественностью облагородили, прежде чем передать аудитории. Я все еще сжимал побелевшие кулаки, когда руководитель миссии Билл Шнейдер отменил наш старт. Красная ковровая дорожка на «Уоспе» должна была пролежать намного дольше, а принесенная Фредом бутылка шампанского на запуск осталась запечатанной.

Мы с Томом приступили к трудоемкой процедуре выхода из тесного корабля, когда к нему от башни обслуживания вновь подвели поворотные опоры и зафиксировали их на «Титане». Мы аккуратно вернули на место чеку в каждое из кресел, чтобы обезопасить их от срабатывания, и команда Гюнтера открыла наши люки. Мы выползли обратно в реальный мир – оч-ч-чень осторожно, потому что ракета «Титан» все еще была заполнена топливом до краев.

Сняв шлемы, мы долго ехали на лифте вниз. Тело «Титана» ползло мимо нас, на этот раз в неправильном направлении, и я повернулся к Стаффорду, который уже дважды прошел через отмену старта. «Черт побери, Том, – спросил я, – ты все время вот так зарабатываешь себе на жизнь?» Я был усталым и разочарованным, совершенно опустошенным, но заметил и странное чувство облегчения. Х-ха, астронавты, конечно, держат такие мысли при себе.

В Беллвуде мама пригласила репортеров помочь съесть всю еду, запасенную в холодильнике, – не пропадать же добру.

Барбара несколько мгновений тихо и недвижно сидела на диване в доме в Нассау-Бей, кусая губы и уйдя в свои мысли. Телевизор пестрел изображениями ракеты, которая разрушила сама себя, а ее муж все еще был привязан к соседней ракете. Ее мама тихо заплакала, и это вывело Барбару из забытья. Собравшись, она вновь превратилась в Миссис Астронавт. Взяв Трейси на руки, она вышла из дома к репортерам. «Мы лишь отступим и попробуем снова, – сказала она с вымученной улыбкой. – Джин – пилот, он знает, что нужно достойно встречать неприятности». За несколько прошедших лет у нас появилось много друзей из числа журналистов, постоянно освещающих космическую программу, и страх, который мы изначально испытывали перед прессой, стал не столь острым.

А в доме у Тома Фей Стаффорд произнесла то слово, которое навсегда приклеилось к «Джемини-9». «Я думаю, что на мне лежит проклятье», – сказала она, и пресса зацепилась за это.

Мы вернулись в Хьюстон, чтобы побыть несколько дней с семьями и возобновить тренировки на тренажерах, а тем временем мозговой трест NASA срочно заседал в попытке решить, что делать дальше. Наш полет был отложен более чем на две недели, и эту задержку следовало рассмотреть в контексте всей программы отправки человека на Луну, потому что время уже поджимало. Проблема с «Атласом» перед «Джемини-6», гибель Си и Бассетта, катастрофа, едва не случившаяся с «Джемини-8», а теперь и авария «Джемини-9» из-за еще одной оплошности «Атласа» изменили весь график. День проходил за днем, и вся программа сдвигалась все дальше вправо. Наконец они определили, что мы можем – при отсутствии новых крупных неприятностей – провести четыре оставшихся полета «Джемини» до конца года и не помешать старту «Аполлона» в январе 1967 г. Это было возможно, если – очень серьезное «если» – мы будем запускать оставшиеся «Джемини» с фантастической частотой, раз в два месяца.

В этом случае осталось бы три года на то, чтобы выполнить обещание Кеннеди и добраться до Луны до конца десятилетия. Не слишком много времени, если учесть, что до Луны четыреста тысяч километров, а мы все еще едва освоили полеты вокруг Земли, а иногда неспособны даже стартовать с нее. Давление было невероятным.

Помимо задержки графика, имелась и еще одна серьезная проблема. Компьютеров, необходимых для того, чтобы долететь до Луны, а тем более чтобы выполнить посадку на нее, еще просто не существовало. Действительно, одной из моих обязанностей на «Джемини-9» было, используя карандаш с ластиком на другом конце, блокнот, таблицы и логарифмическую линейку, выполнить некоторые вычисления в интересах встречи и стыковки, в то время как Том будет через свое окно визировать звезды с помощью похожего на секстант устройства. В общем-то, эта технология была недалека от той, с помощью которой Колумб прокладывал свой путь в Новый Свет. Я бы отдал правую руку, чтобы иметь возможность перенести в то время современный персональный компьютер, запустить под Windows программу, запросить навигационный спутник, ввести формулу и подождать, пока на жидкокристаллическом экране появятся точные данные о курсе. Современный наладонник в 500 раз производительнее того вычислителя, который мы имели на «Джемини-9». В 1966 году большая часть компьютеров была размером с корову, Кремниевая долина – одним из калифорнийских пастбищ, а Биллу Гейтсу, гению Microsoft, исполнилось лишь 10 лет!

Наш главный вопрос после отмены пуска состоял в том, сколько времени потребуется, чтобы вновь подготовить «Джемини-9» к старту. У нас не было другой «Аджены», готовой к полету, а без мишени мы не могли провести важные испытания по встрече. Однако в NASA хватало креативных инженеров, и они припасли ответ еще до того, как был задан вопрос.

После того, как «Аджена» взорвалась перед запуском «Джемини-6», NASA заказало альтернативную, более дешевую стыковочную мишень. За какой-то миллион долларов McDonnell Aircraft Corporation изготовила короткую штуку с длинным названием «увеличенный стыковочный адаптер мишени», что по-английски сокращалось до ATDA, а в обиходе вскоре стало называться «пузырь». Она уже пару месяцев проходила испытания на Мысе. Было решено вывезти на старт очередной «Атлас» и поставить на него этот «пузырь» вместо «Аджены». В сущности это была труба длиной 3,5 метра и диаметром 1,5 метра. Передний конец выглядел примерно как у «Аджены», там был стыковочный конус. Его закрывал обтекатель, который должен сброситься с выходом на орбиту.

Основная разница состояла в том, что «пузырь» не имел мощного двигателя «Аджены», который был нужен нам, чтобы подняться на большую высоту, а это было одним из основных заданий. Единственными двигателями на ATDA были два контура малых сопел, для стабилизации мишени во время встречи. Хорошая новость, однако, заключалась в том, что все прочее оставалось в силе. Старт был теперь назначен на 1 июня.

Летний дождь вымыл мыс Кеннеди в последний день мая, в то время как мы спешно закрывали последние вопросы, встречались с официальными лицами, тренировались в спортзале и беседовали с семьями. Мы рано ушли спать, а техники на площадке с любовью готовили нашу птичку в течение всей ночи.

Мы проснулись 1 июня в 05:11 утра и увидели полосы черных туч, висящих над темным океаном подобно траурному крепу. Однако спецы по погоде сказали нам, что волноваться не надо: в течение нескольких часов они уйдут, а ураган Альма еще слишком далеко, чтобы побеспокоить нас. Предстартовые операции во второй раз казались более рутинными, и к тому моменту, когда на меня надели шлем, чтобы я начал дышать кислородом, у меня было счастливое чувство déjà vu – всё это я уже испытал. После переноса моя уверенность возросла.

План полета был существенно изменен в той части, которая касалась использования ATDA вместо ракетной ступени «Аджена». В случае, если «пузырь» не выйдет на орбиту, мы просто исключим связанную с ним часть графика и отработаем технику встречи на выгоревшем теле ракеты «Титан», которая доставит нас в космос, а потом сконцентрируемся на моем выходе.

Мы с Томом вновь поднялись на лифте на десятиэтажную высоту «Титана». Нас вновь запихнули в корабль, и это было похоже на то, как человек вставляет ногу в ботинок с помощью рожка. Шел двойной предстартовый отсчет. На этот раз «Атлас» отработал отлично, стартовав с Мыса всего на три секунды позже расписания и поднявшись вверх с ошеломляющей скоростью. Ракета достигла требуемой высоты и скорости, «пузырь» отделился по расписанию и менее чем через семь минут после того, как покинул старт, он уже оказался на почти круговой орбите.

Отлично, теперь у нас есть цель, так что давайте до нее доберемся. У нас было всего шесть минут для старта, с 11:38 до 11:44, когда ATDA вновь пройдет над Мысом. Мы намеревались догнать ее над Тихим океаном примерно через три витка, а затем состыковаться над территорией США при ярком дневном свете.

И тут заговорило радио. Озадаченные операторы заподозрили, что всё-таки что-то пошло не так, потому что на пульте ярко горел транспарант, говорящий, что большой фибергласовый обтекатель, прикрывавший носовую часть «пузыря», мог не отделиться, как требовалось. После короткого совещания было решено, что мы продолжаем работать по плану и отправимся посмотреть на эту чертову штуковину, чтобы понять, что произошло.

Отсчет не прервался ни на мгновенье. Час. Полчаса. Пятнадцать минут. ATDA пересекла с запада побережье Калифорнии и шла в нашу сторону. Пять минут. Четыре.

Приготовились, старт всё ближе. Пределами моего существования являлись теперь стенки «Джемини», если не считать небольшого окошка, через которое не видно ничего, кроме отдельных облаков. Я начал глубоко дышать, чтобы подготовиться к перегрузкам во время запуска, и просматривал мигающую приборную доску с огоньками и приборами, обмениваясь данными с ЦУПом во время заключительного отсчета. Три минуты. Все параметры в зеленой зоне. Две.

Компьютер в ЦУПе отправил стандартное обновление для бортовой инерциальной навигационной системы, которой предстояло немного изменить нашу траекторию – так, чтобы вывести нас точно в хвост «пузырю». И где-то во внутренностях нашего «Джемини» система решила не принять эти данные. Прежде чем мы смогли отреагировать, компьютер повторил попытку и предложил информацию вновь, и наш «мудрец» снова отказался ее воспринять. В ЦУПе и на корабле зажглись тревожные индикаторы.

Тик-так. Тик-так. Одна минута. Пятьдесят секунд. Нужно принимать решение.

Стоп отсчет! Проклятье!

Отсчет отведен на трехминутную отметку, чтобы компьютеры могли «переговорить» между собой еще раз. Чертова проблема! Остановка. Попробуем еще раз. «Пузырь» беззвучно проходит над нами, ожидая, что мы вступим в игру. У нас всего шесть минут «окна», в течение которого мы можем стартовать, и компьютеры пожирают это драгоценное время. Еще один сигнал, еще один отказ принять данные – и всё. Время вышло, наш старт отменен во второй раз.

Мы подошли так близко, что я не мог поверить, будто что-то может вызвать такую внезапную остановку.

ЦУП соединил меня прямо в корабле по частному каналу связи с моим домом в Нассау-Бей. Барбара подняла трубку в спальне, куда спряталась от всех. Я услышал, что она плачет. «Ну ладно, мы с каждым разом подходим всё ближе», – пошутил я, пытаясь ее утешить. Наше общее разочарование почти что ощущалось кожей, связывая нас через сотни миль от Техаса до Флориды. Я отправил ей еще один букет цветов, чтобы помочь справиться с волнением. А пока мы тихо говорили друг с другом, я увидел, как ребята из стартовой команды открывают люки. В Беллвуде отец начал сомневаться, успею ли я улететь до того, как кончится весь его отпуск.

Для встревоженной Фей Стаффорд этого оказалось достаточно. Она не вышла поговорить с репортерами. Слишком много неправильного уже случилось с полетами ее мужа. В Уэзерфорде, штат Оклахома, на родине Тома, его мать Мэри встала рано, чтобы посмотреть запуск, и теперь хотела, чтобы он позвонил, чтобы она могла лечь поспать снова. Мэри Стаффорд прибыла на Запад маленькой девочкой в фургоне переселенцев и не обращала внимания на мелочи.

Теперь старт был отложен всего на двое суток. Этого хватало, чтобы вновь заправить нашу ракету, проверить компьютеры, найти неисправность и доставить нас на 19-ю площадку. Мы еще раз отметили отмену старта, но сидели недолго, потому что все шутки уже приелись, а давление было таким, будто что-то мерцало перед глазами. В итоге мы зашли в Wolfie, где обсудили ситуацию, а я сжевал сэндвич с солониной и бастурмой, заедая его огромным кошерным соленым огурцом. Поступило указание, что мы назначены на 08:39 утра в пятницу 3 июня, когда «пузырь» вновь проплывет над Мысом.

Тем временем наземная команда пыталась понять, что могло случиться с этим фибергласовым обтекателем, который закрывал нос «пузыря». Если он не сошел, то попытка стыковки будет бессмысленной, потому что мы не сможем добраться до причального конуса. За столом для совещаний родилась среди прочих и такая идея: раз Сернан всё равно будет выходить в открытый космос, быть может, он заодно посмотрит на этот обтекатель и встряхнет как следует, чтобы он слетел? Конечно, в нем два с лишним метра в длину, и на Земле он весил 140 кг, но в космосе-то он не будет весить ничего, говорили люди, которым не грозило проделать это на практике. Почему бы на самом деле не пнуть его как следует и не посмотреть, что будет? Я полагал, что эта идея совершенно дурная, но если они хотят именно этого, то могу и попробовать.

В пятницу мы проделали всё описанное выше в третий раз. По дороге к старту Дик передал нам вырезанный из картона макет спички размером с хорошую дубинку, с красно-белым наконечником, и сказал, что мы можем использовать ее, чтобы зажечь ракету, если всё остальное не принесет результата. «Давай так и сделаем», – немедленно ответил Том. Он злился, узнав, что его называют мэром 19-й площадки с учетом проведенного там времени.

Какой-то остряк повесил на двери лифта башни обслуживания записку: «Том и Джин, учтите, что этот лифт больше вниз не ходит. Доброго полета!» Под запиской подписалась команда, готовившая корабль. Все изобразили широкую улыбку. К счастью, мы не могли переговорить с ними лично, но юмор в этот день был определенно мрачным.

Джим и Базз в течение трех последних часов проверили в корабле каждый выключатель и объявили его готовым. Они тоже не удержались от подколки. Когда мы вошли в «белую комнату», то обнаружили на наших люках стихотворное послание следующего содержания:

Я снова усмехнулся и подумал, что скорее в аду наступит прохлада, чем Базз Олдрин полетит пилотом «Джемини-9» вместо меня.

Парни в Центре управления отработали много долгих и тяжелых смен с момента нашей последней попытки, отказываясь уйти с поста, пока наш «Титан» не отправится туда, где ему надлежало быть. Причина неисправности, которая остановила старт в среду, оказалась в системе наведения, сделанной примерно из 2000 частей, где два маленьких модуля, каждый размером с ноготь, отказались «разговаривать» между собой. Новые блоки были испытаны по сотне раз, чтобы убедиться, что они работают, и лишь после этого установлены в корабле.

Примерно в тот момент, когда «пузырь» вновь пересек берег Калифорнии, уже на 30-м витке вокруг Земли, «белая комната» отошла от «Титана» и мы в третий раз остались одни – пара ничтожных человеческих существ, сидящих на носу МБР. Мы могли видеть лишь друг друга, а весь остальной мир уменьшился до радиоголосов в наших ушах. У меня было хорошее настроение. Брызнувший в кабину утренний свет я счел добрым предзнаменованием.

Отсчет шел гладко. На двухминутной отметке, когда компьютер сбойнул в прошлый раз, ЦУП выдал последнее уточнение в многократно испытанную систему инерциальной навигации, и корабль вновь отказался принять эту передачу. Только не это!

Но на этот раз инженеры приняли необычное и не техническое решение. Черт с ней, ведь предыдущее уточнение траектории было сделано лишь 15 минут назад, его должно хватить. Мы не будем останавливать отсчет! «С третьей попытки – вперед», – проворчал Том.

Отсчет дошел до отметки 10 секунд, и я почти что мог слышать фоном несуществующее крещендо волнующей музыки. Поднять якоря! Пять, четыре, три, два, один… есть зажигание!

До этого дня я не знал, чего ожидать. Тренировки говорили мне, что это должно быть похоже на старт с катапульты авианосца, короткий и резкий, но Том и другие, кто уже летал, уверяли, что оно будет… будет другим, но каким именно – объяснить не могли. Просто – другим.

На телеэкране было видно, как под днищем «Титана» вскипели пламя и дым, а внутри корабля мы заметили, как ожила приборная панель. Скакнули стрелки, ярко загорелись индикаторы, компьютеры выплевывали строки чисел, а операторы на Земле что-то быстро говорили. Ракета вздрогнула, когда топливо поступило в камеры и вспыхнуло, потом я почувствовал отдаленный толчок – это были подорваны пироболты, удерживавшие «Титан» на старте, и что-то удивительное произошло в десяти этажах ниже моей спины этим солнечным флоридским утром.

Я почувствовал движение и ощутил ровную пульсацию, а затем услышал низкий, тяжелый гул, и наше большое ракетное судно начало мучительно медленно подниматься над Землей. «Титан», гигант, который до этого спал, теперь полностью проснулся и разминал свои мускулы, готовый бежать вперед с невероятной силой в 195 тонн тяги, как фаворит вырывается из ворот на кентуккском дерби. Неторопливый поначалу подъем внезапно ускорился, и мы покинули Землю.

Бока ракеты ласкало сияющее Солнце, и «Титан» рвался вперед, набирая высоту и скорость каждое мгновенье. В ЦУПе руководитель полета Джин Кранц внимательно слушал доклады своих операторов, консоль за консолью. «Хорошо. Отлично. Всё в зеленом, всё работает!»

К этому моменту ракета уже мчалась галопом над Атлантикой, и сила тяжести навалилась мне на грудь, как кирпичи. Мое сердце стучало как сумасшедшее, я скрежетал зубами, и бросив взгляд на Тома, понял, что и он тоже.

«Вот мы и в пути». Том, оказывается, был способен говорить. На другой половине корабля его пилот-новичок совсем ничего не мог сказать. Я выполнял требуемые от меня действия и одновременно чувствовал и видел вещи, которые не мог себе вообразить. Боже, ну почему я не поэт.

Теперь мы были всего лишь точкой на конце длинного белого парового следа, и с каждой секундой все больше удалялись от Земли, погруженные в мечту о чистой скорости, которая все нарастала, а ракета тряслась и моталась из стороны в сторону, продираясь сквозь атмосферу. Я был невероятно горд. Лишь пара десятков человек в мире прошла через то, через что я проходил сейчас.

Мы постоянно ускорялись, летя как стрела с огненным следом. Горящее топливо освещало нашу дорогу, атмосфера с высотой становилась всё тоньше и оказывала меньшее сопротивление. Мы справлялись с работой, но у меня было слишком много технических и пилотских задач, чтобы наслаждаться происходящим. После примерно двух с половиной минут полета мы дошли до конца работы первой ступени: два ее мощных двигателя выключились, и ступень отделилась, позволив вступить в дело меньшей по размеру второй ступени. Том сказал мне, что сейчас нас пнет как следует. Он был прав.

К моменту разделения нас прижимала к сиденьям сила в четыре с половиной раза больше нормальной силы тяжести, и вдруг вся эта мощь, которая толкала нас, пропала в мгновенье ока. Вот она горит и ревет, как демон, а затем бац! – и отсечка. Нас бросило вперед на ремни, и мы в такой степени потеряли момент движения, что находившийся позади нас гигантский огненный шар, все еще обладающий собственной скоростью, окутал корабль красно-оранжевым, с черной подбивкой облаком, в котором плясало и корчилось пламя и пульсировал дым, как во время страшного розыгрыша на Хеллоуин. Я видел огонь и только огонь, и хотя я точно знал, что происходит, и помнил, что этого нужно ожидать, моей первой мыслью было: мы горим!

Еще одно мгновенье, и включился двигатель второй ступени, бросив нас вперед через этот огненный шар. Опять стали расти перегрузки, и мы оказались прижаты к креслам, потому что вторая ступень вышла на полную мощь. Новая рука толкала нас дальше, прилагая все большее давление. На шестой минуте от начала полета мы выдерживали 7,5 g, хрипя, чтобы расправить легкие против этой невероятной силы.

Ракета израсходовала топливо за мгновенье до выхода на орбиту, и от борьбы с монструозным весом, не позволяющим даже дышать, мы тут же перешли к абсолютному ничто. Невесомость! Несколько гаек и болтов, забытых рабочими, выплыли из тех мест, где они скрывались, частицы пыли и небольшая веревочка начали медленный танец перед моим носом. Мои руки всплыли в невесомости, а ноги, одетые в металлические штаны, стали легче перышка.

Когда Том развернул корабль, чтобы мы могли увидеть Землю, я с интересом посмотрел в окно. Далеко внизу был синий океан, разграфленный белыми облаками, а затем под нами появился берег Африки.

Я в космосе.

И это здорово.