Начался 1971 год, приближалась январская дата запуска «Аполлона-14», и я пребывал на вершине мира. Всё шло прекрасно, я гордился своей авантюрой с целью возглавить лунную экспедицию. Хотя до судьбоносного решения о том, кто полетит на «Аполлоне-17», оставалось еще несколько месяцев, мои шансы улучшились, равно как и мои отношения с Алом Шепардом. Первая команда работала отлично, нам это нравилось, мы справлялись с задачей. Дик, этот Крестный отец, который знал обо всем, что происходило в его королевстве, конечно, видел, как идут дела.

Я был убежден, что если Дик Гордон хочет догнать меня, то ему нужно поторопиться, но на краю моих мыслей всегда присутствовала его козырная карта – геолог, невидимый демон камня. Внешнее давление с целью посадить ученого на последний полет нарастало, и было логично предположить, что Дик не станет разбивать экипаж. Если Шмитт полетит, то и Гордон и Бранд, вероятно, полетят вместе с ним. Я по-прежнему ничего не мог с этим сделать или даже попытаться. Лучший для меня вариант состоял в том, чтобы держаться вне политики, делать свою работу и избегать проблем любого сорта. Но мы были почти на финишной прямой – что могло произойти за один месяц, оставшийся до старта?

Вот только в субботу 23 января 1971 года, всего за одну неделю до запуска «Аполлона-14», я чуть не убил себя.

Среди машин, которые мы использовали для отработки прилунения, был небольшой вертолет H-13 фирмы Bell, служивший, например, летающей скорой помощью в телесериале «Мэш». В нем не было почти ничего, кроме кабины в виде пузыря и лопастей ротора, но поскольку он мог зависать, двигаться вверх и вниз и летать боком, вертолет являлся самым лучшим приближением к лунному модулю в нашем арсенале, если не считать летающий тренажер LLTV на базе Эллингтон в Техасе, оснащенный ракетным двигателем. Основной и дублирующий экипажи «Аполлона-14» уже были во Флориде, так что ясным утром на Мысе я сел в H-13, прогрел старомодный 260-сильный поршневой двигатель фирмы Lycoming и поднялся в сияющее небо, чтобы записать на свой счет еще час или около того тренировок по прилунению всего в нескольких милях от туристов, загорающих на солнечных пляжах.

Я спустился вдоль атлантической части Коко-Бич, свернул к Мельбурну и двинулся на север вдоль Индиан-Ривер к полигону в Космическом центре имени Кеннеди, где мы отрабатывали вертикальный подход. При полной заправке двух баков вертолет был немножко неповоротлив, так что я хотел выжечь часть топлива, прежде чем приняться за работу. У меня появился повод немного помотаться по небу и конвертировать лишнее горючее в полет для собственного удовольствия.

Точками в чистой воде внизу виднелись небольшие лодки, яркие острова выступали там и тут. Ни одной складочки ряби не нарушало зеркальную поверхность. После стольких месяцев тяжелой работы и концентрации сил я не мог не поддаться искушению и предаться озорству, известному среди пилотов как воздушное хулиганство. Поэтому я опустил нос и стал снижаться с высоты в несколько десятков метров, чтобы «потанцевать» среди пляжей и яхт, постепенно подбираясь всё ближе к поверхности.

У прозрачной кабины не было дверей, ее продувало приятным свежим ветром. Многие поднимали голову, чтобы посмотреть на вертолет и помахать рукой, зная, что, скорее всего, им управляет астронавт. Кто еще мог позволить себе такие выкрутасы на военном вертолете? Старался ли я показать себя? Конечно! А кто бы не стал этого делать?

Не осознавая опасности, я влетел в ловушку, которая была давней бедой летчиков гидроавиации. Когда на море нет ряби, вода не дает ощущения глубины. Мои глаза смотрели сквозь чистую поверхность вплоть до отражающего дна. Я перестал видеть воду, но продолжал считать, что контролирую ситуацию… до тех пор, пока носок левой опоры не зацепил поверхность Индиан-Ривер. Впечатление было такое, словно могучая и липкая как патока рука поднялась, схватила H-13 и выдернула его из воздуха. Злой гном летчиков, который всегда начеку, наказал меня за то, что я на мгновенье утратил концентрацию внимания. Я крутанул ручку «шаг – газ» левой рукой и увеличил тягу, пытаясь вытащить машину из беды. Под посадочными опорами взвился фонтан, затем кабина ушла в воду, приливная волна поднялась перед моими глазами, и вертолет утратил какие-либо намеки на аэродинамическую форму. В одно мгновенье он перешел от скорости 185 км/час к полной остановке с таким мощным рывком, какого я никогда не испытывал ни при посадке на авианосец, ни при разделении ступеней. Я грохнулся с эффектным взрывом.

Вращающиеся лопасти винта взрезали воду, затем их концы отломились и покатились прочь иззубренными кусками. Главный редуктор позади меня оторвался и отлетел как стальной шарик на сотню метров, где и упал. Хвостовая балка ферменного типа сломалась и унеслась, разлетаясь на мелкие части, плексигласовый фонарь кабины вокруг меня разрушился, один из баков с горючим взорвался, а то, что осталось от искалеченной машины, включая и меня, пристегнутого в кресле, камнем пошло ко дну.

Врачи и по сей день не выяснили, потерял ли я при этом сознание, но мне помнится, что я опустился на дно, все еще держась за рычаги и пытаясь заставить эту чертову штуку лететь. К счастью, вертолет не перевернулся, и я сидел вертикально, надежно притянутый к креслу, и меня не проткнул никакой смятый обломок – или выкрученная стальная панель с приборами возле колен. Струйки ярких пузырьков поднимались у меня перед глазами, и я осознал, что нахожусь под водой, дезориентированный и не понимающий, что случилось. Мой тяжелый белый шлем, прочно застегнутый под подбородком, был полон воздуха и пытался сорваться с головы, не давая мне дышать, подобно удавке. Я расстегнул застежку, и шлем ракетой ушел к поверхности, как если бы направление силы тяжести изменилось на противоположное, и он просто упал вверх.

Я провел быстрый опрос внутренних систем и не обнаружил ни острой боли, ни сломанных костей, ни разорванных органов. Ни один зазубренный кусок металла не торчал из моего живота, но я понимал, что если я не сделаю что-нибудь немедленно, то просто утону.

И в этот момент сработали мои рефлексы. Так, это уже случалось, я знаю, что делать. Вспомнились дни предполетной подготовки во флоте, когда на специальном тренажере мы отрабатывали всплытие из-под воды, а также тренировки в NASA по водному выживанию, где нас учили выбираться из затонувших самолетов и космических кораблей. Нужно последовать за воздушными пузырьками к спасению. Проблема была в том, что это не корабль и не самолет, а остатки вертолета, и если его большие лопасти все еще вращаются надо мной, они могут запросто отрубить мне голову, если я попробую всплывать прямо вверх. Впрочем, особого выбора у меня не оставалось. Продолжать сидеть на дне Индиан-Ривер не было бы хорошим решением.

Не понимая, что фонарь вокруг меня разрушился полностью, я расстегнул замки и склонился туда, где должен быть боковой люк, но не нашел его, поскольку двери на этот вертолет не устанавливались, а весь плексиглас разлетелся. Двигаясь медленно, потому что полетный костюм и армейские ботинки впитали воду и отяжелели, я шагнул через пустое пространство и оказался вне машины. Я оттолкнулся от дна и поплыл к поверхности, жаждая вздохнуть.

Я вынырнул среди адского огня и серы – казалось, горит вся река. Самое горячее пламя, которое мне когда-либо пришлось почувствовать, сожгло все вокруг меня, и адский, невероятный жар опалил мне брови и лицо. Я попытался вздохнуть, но вместо этого глотнул огня. Время как будто остановилось, когда стена голодного пламени сомкнулась надо мной. Падение не убило меня, я не утонул, но огонь мог закончить начатое. О, шит, Сернан. Давай быстрее отсюда!

Но куда? Да куда угодно! Прочь! Обеими руками я хлопнул по горящей пленке, чтобы раздвинуть ее, затем сгруппировался и нырнул за спасением. Я смог проплыть под водой всего несколько метров, и когда вновь вынырнул, огонь все еще пытался зажарить меня заживо. Я хлопнул еще раз и нырнул. Снова и снова, чтобы уйти понизу от расплывающегося адского пятна, которое пылало над головой, и всплыть за воздухом.

Пока я пытался ускользнуть от огня, мой пропитанный водой летный костюм и тяжелые ботинки стали настоящими якорями. Я пережил падение и уже побеждал огонь, но теперь мое снаряжение решило убить меня. Делать рывки и плыть становилось все труднее, а потом и почти невозможно; я сетовал, ну почему же не надел сегодня надувную спасательную куртку по прозвищу «Мэй Уэст». Я вырвался на поверхность в стороне от огня, но жар все еще был непереносимым – словно я сунул лицо в отверстие печи. Вместо холодного свежего воздуха я всосал в больные легкие раскаленные камни, и ощущение было такое, что на голову легло обжигающее полотенце и душит меня.

Мой след на воде от места катастрофы наводил на мысль о выжившем моряке с торпедированного судна, который теперь с уровня моря видит разверзшийся ад. Горящий бензин бушевал, жар несло над водой, и, словно горячий кулак, он бил мне в лицо. От вертолета, насколько я мог видеть, остались лишь куски и ошметки, и среди них один из топливных баков, все еще целый и, наверное, на три четверти полный. Он весело жарился в пламени. Если эта штука рванет… Но у меня уже не оставалось вариантов и почти закончились силы. Не было уже никакого плана, и Индиан-Ривер казалась шириной с Атлантический океан. Она достигала всего трех метров в глубину, но и мой рост не превышал 180 см. Я попытался развязать ботинки и избавиться от их веса, но не смог. Один стал болтаться на ноге, еще сильнее затрудняя попытки удержаться на воде.

Рухнувший H-13 устроил настоящий фейерверк, причем мощный взрыв и поднявшийся шар пламени и дыма четко указали место катастрофы. Я все это зрелище пропустил, поскольку находился внутри взрыва и наблюдать его снаружи не мог. Но зрителей было много, и рулевые развернули свои лодки к месту падения и пошли на помощь, стараясь разыскать меня. Буквально из ниоткуда появилось небольшое рыболовное суденышко с одним человеком на борту, женщиной, которая сгребла двумя руками мой промокший желтый летный костюм и помогла мне выбраться из воды. Я рухнул на палубу, с трудом вдыхая воздух. Я был совершенно не в себе и плохо понимал, что происходит, от каждого вздоха саднило легкие, и я сумел лишь пробормотать едва слышное «спасибо», когда она доставила меня на берег. Когда я попытался заговорить, я не узнал своего голоса. Слова вырывались с резким, глубоким хрипом, потому что горло было обожжено, – я квакал как лягушка.

Заместитель шерифа округа Бревард спешно доставил меня на авиабазу Эдвардс для оказания первой помощи. Пока медики прощупывали меня, бинтовали, сшивали и мазали бальзамом, я позвонил Барбаре в Хьюстон. С ней уже успели связаться из NASA, и она тряслась, перебирая в памяти истории гибели Чарли Бассетта, Клифтона Уильямса и других ушедших друзей. Правда, NASA убеждало ее, что со мной всё в порядке и что я не пострадал всерьез, но мне приходилось повторять ей это снова и снова.

Дик выслал машину, чтобы доставить мою поджаренную на углях задницу в гостиницу экипажей, и пока меня везли эти 50 км, я живо воображал заголовки вроде «Астронавт разбился», которые не могли не появиться. В первый раз после попадания в воду я нашел время поразмыслить о том, что я скажу о происшествии. Было ли у меня какое-нибудь оправдание? Я умудрился влететь в эту чертову воду! Ошибка пилота, явная и очевидная. Какие могут быть последствия? Я все еще перебирал возможности, когда мы добрались до гостиницы, и я поднялся на лифте, представляя собой промокшую, обгоревшую и скверно выглядящую пародию на астронавта.

Я не стал тратить время на то, чтобы привести себя в порядок, и сразу пошел по коридору в направлении столовой, разыскивая Дика. Ал Шепард сидел там и завтракал, и его стальные глаза впитали картину мокрого полетного костюма, бинтов и обожженных волос. Я постоянно изводил его призывами не споткнуться в ходе подготовки к «Аполлону-14», и теперь мой юмор исполнил смертельный финт. Ал не промахнулся – зато это сделал я.

«О’кей, Ал, ты выиграл, – прохрипел я. – Это твой полет». Шепард ухмыльнулся и спросил, что случилось и в порядке ли я. Разумеется, я заявил, что в полном порядке. А что еще я мог сделать – встать и заплакать? Поэтому я квакающим голосом поведал, что устроил дикий жабий заплыв с определенной целью: «Тут стало так дьявольски скучно, что кому-то нужно было что-нибудь предпринять, если мы хотим немного прорекламировать «Аполлон-14». «Хорошо», – сказал он и продолжил есть. Подошли другие астронавты посмотреть на то, что видно всем, и я, черт побери, не проявил слабости. Появился Дик, увел меня в соседнюю совещательную комнату и для начала быстро убедился, что я не получил серьезных повреждений. Я оставил обычную бессмысленную летную похвальбу и был готов получить по заслугам, но в дверь просунул голову Шепард: «Джино к телефону».

Дик вспылил. «Сейчас никаких звонков, – рявкнул он. – Мне плевать, кто там, скажи им, что он перезвонит».

«Дик, это вице-президент Соединенных Штатов».

И вправду на другом конце линии был Тед Агню, который хотел знать то же, что и все остальные. «Джино, какого дьявола, что случилось? Ты в порядке?» Я рассказал и поблагодарил его за заботу, повесил трубку, и Дик перешел к делу. Ему нужно было дать сообщение для прессы, оповестить руководство NASA и объяснить общественности, что произошло, и он немедленно предложил мне легкий путь к спасению. Без упоминания остался тот факт, что он должен будет подумать, как это повлияет на выбор экипажа «Аполлона-17».

«Итак, в какой точно момент у тебя выключился двигатель?» Его глаза смотрели прямо, а голос был тверд. Мне нужно было только согласиться и подтвердить, что двигатель отказал, что облажалась машина, а не я, и я мог бы уйти от осуждения. Он предлагал мне алиби на серебряном блюдце, и мне нужно было только принять его. Но я не мог сделать этого и жить потом со знанием, что произошло на самом деле. «Дик, двигатель не отключился. Это я вогнал сукина сына в воду».

Выражение его лица не изменилось, разве что появилась лишняя морщинка. «Быть может, ты не понял меня правильно, Джино. Когда точно твой двигатель стал работать с перебоями?» Дик знал, что я виноват, и я это тоже знал, и понимал, что стоит на кону, но он не собирался бросить меня волкам. Он считал, что несет ответственность за происшествие, как и я, потому что он всегда ручался за мои способности.

«Я уже сказал, Дик. Он не выключился. Я просто облажался».

Слейтон пожал плечами и покачал головой. «Хорошо, если ты хочешь так…»

«Оно так и было», – проквакал я. Да, так и было, просто и ясно.

«Иди приведи себя в порядок и отправляйся к врачам». Он вышел из комнаты, чтобы подготовить отчет и предстать перед прессой. Стали подходить другие астронавты, подшучивая, что я разбил вертолет специально для того, чтобы меня вытащила та женщина в лодке. Я ответил, что никакая женщина не стоила этого. Тут работало два побуждения. В первую очередь они хотели удостовериться, что я остался цел, но они знали, что я влетел в воду по своей вине. Авария – это авария, но как только они убеждались, что я в норме, появлялся законный повод вцепиться мне в задницу. Сернан действительно обделался на этот раз! А помните его выход? Не бери в голову, приказал я себе. Никакой слабости! Не трогай повязок, не вздумай почувствовать ожоги или сказать «ой!». Никогда, никогда, никогда не показывай ни тени сомнения в себе.

Оставшись наконец один, я вернулся в душ, стянул с себя промокший костюм и ботинки, выбросил их в мусор и встал под поток ледяной воды, позволяя ей стекать по шее и по спине, а сам прижал ладони и лоб к холодным плиткам стены. Меня не отпускало ощущение нелепости случившегося. Я пролетел всю дорогу до Луны и обратно лишь только для того, чтобы поджарить задницу в вертолете на Земле.

Сказав Дику правду, перечеркнул ли я свои шансы полететь на «Аполлоне-17»? Дело выглядело так, как будто я провел много лет в стеклянной клетке, рискуя потерять всё в программе, в которой ошибки не допускались, и вот теперь весь мир должен был узнать, что я лажанулся по-крупному. Если тебя собираются назначить командиром лунной экспедиции, ты должен принимать верные решения, вести себя ответственно и поступать правильно каждый раз, без исключений, а я только что сделал нечто действительно глупое – и уже во второй раз. Я очень ясно помнил тот давний-давний мерзкий день в калифорнийской пустыне, когда я заработал членство в Ордене гнутой вешки («Вручается только живущим, низко летающим летчикам»). Если бы я был кошкой, я бы, наверное, проживал уже пятую или шестую жизнь.

Я выжил при падении вертолета, но чувствовал, что порвал штаны в смысле репутации будущего командира лунной экспедиции. Новость о случившемся распространялась по Мысу столь же быстро, как горящий бензин растекался по водам Индиан-Ривер.

Том Стаффорд, мой товарищ по «Джемини-9» и «Аполлону-10», позвонил из Хьюстона, и я ответил прямо с койки, невероятно уставший. Том знал, что этот инцидент может обернуться прыжком Гордона и геолога на «Аполлон-17», и быстро обрисовал мне ситуацию. «Чертово долбанное дерьмо, что ты натворил? Я тут пытаюсь сделать так, чтобы ты командовал Семнадцатым, а ты, наверное, теперь всё профукал». Для оклахомца, привыкшего говорить медленно, Стаффорд определенно знал толк в словах. Я каким-то чудом обхитрил смерть, а он хотел внушить мне вину за его испорченный день.

Я подумал, что творится в голове у моего соперника Дика Гордона, который сидел прочно, имея ученого в кармане и без всяких разбитых вертолетов на счету. Через много лет за пивом Дик со смехом сказал мне: «Джино, когда ты разбил эту вертушку, я подумал, что моя взяла».

После душа я еще раз позвонил Барбаре и долго разговаривал с ней. Она пришла в себя в большей мере, чем я, но всё еще была напугана, потому что мы оба знали о возможных последствиях инцидента с вертолетом.

«Я напортачил», – сказал я приглушенным, квакающим голосом. Говорить было еще трудно, но необходимо. Я был готов прыгнуть в T-38 и улететь домой, просто для того, чтобы оказаться в окружении Барбары и Трейси и послать подальше безжалостное, ежеминутное давление чертовой космической программы. «Я обосрался», – признался я.

«Ничуть нет, – возразила она мягко. – Разве Дик сказал хоть что-нибудь про «Аполлон-17»?»

«Еще нет. Но он должен будет скоро принять решение, и я только что сделал ему выбор намного проще. – Я ушел в самобичевание, и Барбара была единственным человеком, кому я мог сказать о своем самом большом страхе. – Я не понимаю, с чего бы ему теперь выбирать меня».

Она немного помолчала. «Всё будет хорошо, солнце. Он знает, что такое может случиться с каждым. Дик поймет. Главное, что ты в порядке». Но что еще могла сказать жена при таких обстоятельствах?

Мы наконец закончили разговор, оставив ситуацию без решения, потому что не в наших силах было ее разрешить. В этот вечер ужасные слова «ошибка пилота» реяли по комнате подобно летучей мыши-вампиру, намеренной выхлебать жизненные соки из моей мечты. Я ушел спать, придумывая отговорки, призванные укрепить меня перед неизбежным, как я считал, исходом этого несчастья. Черт, в конце концов, я уже летал к Луне, так что потерять 17-й будет не так уж и страшно.

Задним числом я думаю, что откровенная беседа с Диком была самым правильным, что я мог сделать. Я смотрел ему в глаза и говорил честно. Да, я сотворил глупость и упал в воду, но сохранил определенную долю его уважения, не пытаясь уклониться от ответственности, а значит, и не сажая его на крюк с обязательством защищать меня. Мало кто мог в это поверить, но через 48 часов я снова был в летном статусе, готовый лететь на «Аполлоне-14», если потребуется. С точки зрения Дика, дело с вертолетом было закончено и забыто, и всё вернулось в норму. Это лишь авария, я выжил, и для него единственной заботой стал полет Шепарда. Он отправил меня работать и никогда больше не вспоминал об этом.

Еще мне повезло с календарем. Авария произошла в субботу, когда газеты и телевидение не торопятся. Единственный существенный заголовок появился утром в воскресенье в New York Times, и он гласил: «В аварии вертолета дублер пилота «Аполлона» не пострадал». Текст взяли у новостного агентства, и он не был результатом глубокого расследования того, что случилось на самом деле. К понедельнику у репортеров появились новые события, требующие освещения. «Аполлон-14» всё еще был в центре внимания на Мысе, русские посадили космический зонд на Венеру, в Лос-Анджелесе безумный Чарли Мэнсон и три женщины из его хиппи-тусовки получили обвинение в убийстве актрисы Шерон Тейт и еще шести человек. После аварии прошло два дня, и она уже перестала быть новостью. Я написал письмо с благодарностью женщине, которая вытащила меня из воды, и старался не думать слишком много об «Аполлоне-17».

Я иногда смотрю на побитый летный шлем, который лежит на полке в моем домашнем кабинете. Его нижняя часть все еще белая и твердая, а верхняя обгорела дочерна и сплавилась в какую-то странную пластиковую фигуру. Когда я беру его в руки, сажа остается у меня на пальцах. Кто-то в день аварии выловил из Индиан-Ривер шлем, плавающий в этом аду подобно мячу, и вернул NASA, которое передало его мне. Я могу лишь удивляться, как я выжил.