Ярким субботним днем 6 мая 1961 года нас с Барбарой обвенчали в маленькой часовне в Мирамаре. И невеста, и жених были в белом. У нее была летящая вуаль поверх платья, на мне – парадная форма с блестящими медными пуговицами и золотыми крыльями. Когда мы шли от часовни под аркой из сабель, которые держали в руках мои флотские товарищи, она внимательно следила за Болди, потому что тот грозился шлепнуть ее своим сверкающим клинком.
За день до венчания военно-морской летчик с квадратной челюстью и короткой стрижкой, имя которого было Алан Шепард, на мысе Канаверал во Флориде втиснулся в невероятно тесный космический корабль «Меркурий», дождался конца отсчета, который то запускался, то останавливался, – причем он ждал так долго, что вынужден был налить в штаны, – и наконец стартовал в 15-минутный суборбитальный полет.
В последний день января NASA отправило по такой же суборбитальной траектории шимпанзе Хэма, но прошло всего два месяца, и советский космонавт Юрий Гагарин, зафиксировавшись в кресле космического корабля «Восток», похожего на пушечное ядро, стартовал с Земли и стал первым человеком в космосе, сделав один виток по орбите за 108 минут. Спутник снова победил.
Через неделю после исторического полета Гагарина закончился пшиком затеянный ЦРУ заговор. Плохо подготовленная группа кубинских эмигрантов, напрасно ожидавшая американской поддержки, высадилась на любимом месте рыбалки Фиделя Кастро, известном как залив Свиней, где их и перебили. Еще через две недели активисты, выступающие за гражданские права, выехали на автобусах на Юг, чтобы протестовать против расовой дискриминации в Америке, и были встречены насилием невероятных масштабов. Беспорядки, казалось, окружают нас. Но тут полетел Шепард, и мрачные заголовки за одну ночь сменились радостными. Теперь у нас тоже был астронавт, который поднялся в космос, и всё остальное как будто угасло в сиянии его успеха. «Большой Ал» вновь заставил американцев думать хорошо о себе и о своем будущем.
Стараясь удержать в памяти тысячу вещей, которые нужно сделать перед венчанием, я все же не мог оторваться от телевизионного экрана, мысленно помещая себя в эту маленькую капсулу и пытаясь представить бурный, ревущий полет Алана Шепарда. Если бы кто-нибудь в этот момент похлопал меня по плечу и сказал, что, когда Алан в следующий раз полетит в космос, его дублером будет астронавт-ветеран по имени Джин Сернан, который уже имеет на счету два полета, причем один из них к Луне, я бы громко рассмеялся. Я горжусь тем, что этот настоящий герой стал мне другом на всю жизнь.
После венчания и приема в офицерском клубе «Адмирал Кидд» мы с Барбарой провели медовый месяц в Мексике. Мы прилетели на кукурузнике из Тихуаны в Мехико, чтобы сэкономить несколько баксов, которые тут же спустили на бутылку текилы. Прибыв в отель, мы обнаружили, что в нашем номере две отдельные кровати. Нет, так не пойдет. Я тут же позвонил дежурному, и через несколько секунд прибежал коридорный. Он широко улыбнулся, сдвинул две кровати вместе и сказал: «Теперь одна», учтиво поклонился и взмахнул рукой.
Потом у нас была пугающая автобусная поездка в Акапулько по узкой, извилистой дороге. Мы сели на переднее сиденье, чтобы быть подальше от кур, которых везли другие пассажиры, и с ужасом взирали на то, как водитель размахивал руками и пытался флиртовать с каждой женщиной, мимо которой проезжал, одновременно норовя задавить скотину, людей и встречные машины на узкой дороге через перевал. Всё же мы как-то сумели пережить этот медовый месяц.
Вернувшись в Калифорнию, мы устроили свой дом в половине арендованного коттеджа на две семьи в Дель-Маре, который Барбара называла «маленьким кукольным домиком». Он стоял прямо на обрыве, давая превосходный вид на Тихий океан, и каждый вечер золотой закат затекал прямо в нашу комнату. Хозяйку, которая жила в другой половине, звали Клара Кук. Она приняла нас под свое крыло и стала кем-то вроде бабушки.
Вскоре после нашего возвращения президент Кеннеди, в обиходе JFK, произнес речь, которую транслировали все национальные телеканалы. Она дала цель всей стране и потрясла пилотов, подобных мне, до самых летных ботинок. Всего через три недели после того, как Шепард совершил 15-минутный полет, JFK объявил, что для Америки настало время предпринять в космосе более значимые шаги.
«Я верю, что наша страна должна поставить себе цель до конца этого десятилетия высадить человека на Луну и благополучно вернуть его на Землю, – сказал Кеннеди американцам. – Мы выбираем полет на Луну в этом десятилетии… не потому что это будет легко, а потому что это будет сложно, потому что эта цель позволит организовать и направить самое лучшее в нашей энергии и наших способностях; потому что этот вызов – то, что мы хотим принять и не хотим отсрочить, и это соревнование мы намерены выиграть». Весьма смелые слова, если учесть, что наш опыт пилотируемых космических полетов был еще очень мал. В заявлении не прозвучало слово «наука», и этот факт впоследствии оказался очень важным в моей карьере. Но одно могу сказать точно – это обещание JFK изменило мою жизнь.
Мне предстояло принять важное карьерное решение. Обязательный пятилетний срок службы подходил к концу, так что был шанс, что я распрощаюсь с флотом насовсем. В день инаугурации Кеннеди бросил в массы волнующие слова: «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя, – спрашивай, что ты можешь сделать для своей страны». Положим, я уже немало сделал для страны и собирался сделать еще, но можно было и спросить: «А что именно и как долго?»
В этот момент ВМС выдвинули великолепное предложение. Я могу поступить в Военно-морской университет в Монтерее, в Калифорнии, и получить после двух лет учебы магистерскую степень, а затем остаться еще и на третий год в одном из крупных университетов. И всё это время я смогу летать! Да, не на боевых машинах с самыми высокими характеристиками, которые превратили меня в летчика-сорвиголову, но все же на реактивных, и я смогу набирать восемь часов минимального налета в месяц, чтобы продолжать получать летные деньги. Они хотели затем два года службы за каждый год учебы, то есть я должен был оставаться во флоте еще шесть лет. Если добавить те пять, что я уже здесь, получалось по крайней мере одиннадцать лет выслуги. Тогда можно будет подумать о том, чтобы так и остаться офицером флота. Я всегда считал, что ставить надо такие цели, которых я могу достичь, что у меня должны быть непростые, но разумные пятилетние планы, и это предложение подходило как нельзя лучше. Когда я получу магистерскую степень в Монтерее, у меня появится хороший шанс на зачисление в военно-морскую Школу летчиков-испытателей в Пэтьюксент-Ривер, в Мэриленде. После нее я смогу вернуться на флот и буду годен к назначению командиром эскадрильи – своей собственной!
Да и кто откажется жить в районе Монтерей – Кармел, в одном из самых красивых уголков Америки? Мы с Барбарой сдали хозяйке дом в Дель-Маре, закатили прощальный ужин с моей эскадрильей в Мирамаре и пустились в путь вдоль открытого всем ветрам берега, опустив съемную крышу машины и любуясь красотами калифорнийской природы.
Лето 1961 года было великолепным временем, в особенности для пилота с непреодолимым желанием летать выше и быстрее. Астронавт Гас Гриссом поднялся на своем «Меркурии» по имени «Либерти Белл-7» в 16-минутный суборбитальный полет, который чуть не закончился несчастьем, когда после приводнения внезапно отстрелился люк. Корабль затонул, и сам Гас едва не пошел ко дну. Ну и Советы вновь покрыли нас старшим козырем – космонавт Герман Титов за сутки облетел Землю 17 раз. Нашим ответом стал еще один шимпанзе, Энос, который вышел на орбиту.
В то время, как я погружался в учебные занятия, смерч Холодной войны набирал скорость. Коммунисты построили Берлинскую стену, которая разделила Германию. Американские и советские танки стояли нос к носу у КПП «Чарли». В Азии, куда вновь уходила «Ханна-Мару», генерал Максвелл Тейлор запросил отправку специальной группы из 8000 американских солдат во Вьетнам. Я чувствовал себя виноватым. Я все еще летчик-штурмовик флота, ситуация накаляется, и где я должен находиться? В итоге я заключил, что в будущем ВМС найдут применение новому и улучшенному Сернану.
Монтерейский полуостров, без сомнения, был страной Бога. Высоченные секвойи, синь океана и прохладный летний бриз делали жизнь особенной. Институт ВМС больше напоминал университетский городок, нежели военную базу. Собственно, он располагался в бывшем отеле «Дель-Монте». Мы даже ходили не в форме.
Слушателям предлагали невзрачное государственное жилье, но мы с Барбарой хотели чего-то более личного, и в одной из поездок на машине в небольшом заросшем деревьями каньоне по дороге в Салинас мы нашли новый райончик под названием Фишерменс-Флэтс. Там нам попался необычный маленький домик с тремя спальнями, ванной и вторым санузлом, и кухней, которая одновременно служила столовой. В нем было всего 112 м²общей площади, и он стоял на десяти сотках земли. Я был держателем сберегательных облигаций, по 100 долларов за каждый месяц из почти уже пяти лет, так что мы внесли 4000 долларов и получили ипотеку на 15 тысяч. В месяц приходилось выплачивать примерно 105 долларов.
За все время нашего супружества мы никогда не жили на военной базе, и нашими соседями и друзьями обычно были гражданские люди. Когда Барбара устроилась офис-менеджером в среднюю школу Уолтера Колтона, она расширила круг наших невоенных знакомств, а я, в свою очередь, был рад узнать, что в университет также приняли одного из моих старинных приятелей. Скип Фёрлонг и его жена Рай стали вскоре нашими ближайшими друзьями.
Мы все были в одной лодке: юные, амбициозные и не особо денежные. На развлечения выдавалось лишь около 20 долларов в месяц, и большая их часть раз в месяц уходила на хороший обед в одном из модных ресторанов вдоль Кэннери-Роу. Каждый выходной устраивалась вечеринка в чьем-нибудь доме, и все мы считали изюминкой нашего курса распитие джина Бифитер прямо на скалах. Обычно мы пили вино, которое было настолько дешевым, что закупалось галлонами.
Учеба оказалась чертовски трудной, и я засел за книги с большим рвением, чем когда-либо в жизни. Я приходил на занятия к восьми утра и сидел до пяти, затем возвращался домой, обедал с Барбарой и занимался до полуночи, а то и до часу ночи. Авиационная техника в ее военно-морском варианте была сущим адом.
И тем не менее нам казалось, что мы живем в самом центре рая.
Как и большую часть Америки, меня захватили волнующие события космической гонки. Из-за трехчасовой разницы во времени между Флоридой и Калифорнией мне приходилось заниматься всю ночь, чтобы в предрассветный час в Монтерее увидеть по телевизору ранний утренний старт из Флориды.
Утром 20 февраля 1962 г. мы сидели с Барбарой на диване и смотрели, как стартовал третий пилотируемый «Меркурий», и Джон Гленн первым из американцев вышел на орбиту. Когда он оказался в космосе и Центр управления сказал, что всё в норме, Барбара спросила: «А ты бы хотел проделать что-нибудь подобное?»
«Черт побери, да, конечно», – ответил я, но затем оценил реальное положение. Я был еще слишком молод и далек от необходимого опыта. Но мы все-таки немного подумали об этом.
Мои ощущения неполной готовности к такому назначению подтвердились в сентябре 1962 года, когда прошел второй набор астронавтов. В него попали гражданские летчики Нил Армстронг и Эллиот Си, пилоты ВВС Фрэнк Борман, Джим МакДивитт, Том Стаффорд и Эд Уайт и летчики ВМС Пит Конрад, Джим Ловелл и Джон Янг. Я отметил, что критерии отбора слегка изменились: теперь NASA хотело летчиков в возрасте до 35 лет, имеющих по крайней мере бакалаврскую степень по физике, биологии или в технической области, с опытом летчиков-испытателей и дипломом военной школы летчиков-испытателей или аналогичным. С возрастом и образованием у меня было все в порядке, но требовалось еще несколько лет, чтобы заработать заветный сертификат летчика-испытателя. Этой новой группе – их так и звали Новая Девятка, – предстояло войти в историю. Я же все еще был безымянным студентом, который готовится к сложным экзаменам и вместе с остальной Америкой смотрит космические передачи по телевизору.
Скотт Карпентер стартовал на «Авроре-7», но недостаточно внимательно отнесся к своему делу и при посадке сильно перелетел назначенный район. Эта ошибка перекрыла ему возможность полететь еще раз. У Советов слетали Андриян Николаев и Павел Попович на «Востоке-3» и «Востоке-4», а Уолли Ширра вышел на орбиту для нас на «Сигме-7». Гонка продолжалась, запуски становились большими событиями, но космос пока еще не был виден в моем будущем.
А вот отцовство стало реальностью. 4 марта 1963 года Барбара родила прекрасную девочку с огромными голубыми глазами размером с серебряный доллар, глазами, которые стреляли по углам комнаты и ощупывали всё, как будто она хотела спросить: «Где я? Что я такое? Кто я?» Мы забрали Терезу Дон Сернан из больницы домой сразу после того, как я убедил Банк Америки предоставить краткосрочный кредит на 200 долларов, чтобы оплатить счет на 207 долларов. А вскоре после рождения Трейси Гордон Купер отлетал последнюю миссию на «Меркурии», настоящий марафон из 22 витков.
Приближался конец моей двухлетней учебы в Монтерее, и по оценкам я проходил на третий год углубленной подготовки в Принстоне, после чего смог бы добавить к своему резюме диплом одного из университетов престижной Лиги Плюща. Но сначала летом 1963 года надо было пройти интернатуру на фирме Aerojet General в Сакраменто, где я работал над перспективными жидкостными двигательными установками. Конечно, ракеты означали космос, и это поле явно становилось всё больше.
Однажды в пятницу после обеда я сидел на работе; Барбара в этот день была в Техасе у своей мамы, которая вернулась туда из Калифорнии. Раздался телефонный звонок. На том конце линии был коммандер Шепард из Управления специальных проектов ВМС США в Вашингтоне. Шепард? Коммандер Алан Шепард, астронавт? Нет, ответил тот слегка раздраженным тоном: «Шепард, но не этот. Все меня об этом спрашивают». Затем он перешел к делу.
Коммандер объяснил изумительно обтекаемым бюрократическим языком, на котором говорят на берегах реки Потомак, что ВМС США и он лично более шести месяцев подбирал личные дела офицеров, которые могут, возможно, при должных обстоятельствах, быть допущены к участию в одном специальном проекте, и что мое имя попало в этот список. «Итак, – резюмировал он, – вы участвуете?»
Я напрочь не понимал, о чем он говорит, и поднял антенну радиолокатора. Что за специальный проект? Почему именно я? Все это выглядело очень туманно, а неписаное правило в военной среде гласило, что никогда нельзя напрашиваться на задание, не зная фактов. «Я должен вызваться – на что?» – спросил я.
Коммандер Шепард вздохнул с очевидным раздражением. Было ясно, что он разговаривает с болваном. «Да на программу «Аполлон», конечно! Мы хотим рекомендовать вас NASA для дальнейшей оценки». Агентство запросило у видов Вооруженных сил новый список потенциальных кандидатов в астронавты, и флотская комиссия по отбору включила в него мое имя.
Я на мгновенье замолчал, потому что сердце прыгнуло мне в глотку. Я даже не подавал рапорта! Когда я смотрел условия в последний раз, я не соответствовал требованиям. Однако этот парень говорит, что ВМС рекомендуют меня NASA для подготовки в качестве астронавта. А он точно говорит с правильным лейтенантом Сернаном? Потребовалось несколько мгновений, чтобы смысл его вопроса дошел до меня, и тогда я вынырнул из тумана и выпалил с похвальным военным рвением: «Конечно, да, сэр! Не только это, сэр, но, черт побери, да! Сэр!»
Шепард бесцеремонно ответил мне, что устного ответа недостаточно. «Мы должны получить письменный ответ до девяти утра понедельника», – сказал он и повесил трубку.
Ошалевший от этого предложения, взбудораженный, я поспешил в ближайшее отделение Western Union и отправил этому занятому чиновнику телеграмму. Потом я позвонил Барбаре и рассказал новости. Я принял решение, которое могло изменить всю нашу жизнь, не посоветовавшись с ней, и, набирая номер, гадал, каким будет ее ответ на столь важный шаг, который я только что совершил. Она была в восторге, но я сумел уловить и глубокое опасение. Справившись с первоначальным удивлением, она сказала как раз то, что я хотел услышать: «Боже, Джин, надо попробовать».
Астронавт? Я?