Нелл Карлтон обладала безошибочным чувством стиля: в пятидесяти шагах в полнейшей тьме она бы разглядела удачный фасон одежды; но ей пришлось признать, что разглядеть с первого взгляда свою любовь — дело несравненно более сложное. Ей не раз удавалось с большим тактом уговорить клиентку принять свои рекомендации в стиле одежды, аксессуаров и прически. Нелл продавала женщинам мечты, но полагала, что сама она достаточно умна, чтобы не попасться на ту же удочку.

Она гордилась тем, что своим трудом завоевала нынешнее место в мире моды, и с той же целенаправленностью она подбирала себе новую квартиру. Для этого ей понадобилось три года скрупулезных поисков; многочисленные знакомства с целью быть представленной новым знакомым; необходимость находиться постоянно в курсе всех разводов, переездов, рождений и смертей — прежде чем пронесся слух — пока только вожделенный слух — о возможной продаже квартиры в престижном старинном особняке наиболее богатого района Чикагского Золотого Берега: на Дороге Восточного Озера.

Однако ее упорство, поиск нужных людей и почти фантастические денежные издержки были вознаграждены сторицей: поднимаясь на лифте, поскрипывающем с достоинством старой вдовствующей королевы, Нелл улыбнулась, чрезвычайно довольная собой. Даже оставшийся за входной дверью запах свежей краски был ей приятен.

— Я завидую тебе, Нелл, — произнес Пол, вводя следом за ней двух ее йоркширских терьеров и отстегивая поводки. Терьеры немедленно вскарабкались на кушетку — две лохматые мордочки и грязные лапы.

— Я думаю, что это самая роскошная квартира во всем Чикаго.

— Только чур не пачкать мебель, — твердо приказала Нелл, сталкивая собак с кушетки на пол. Тявкая, они забрались под кофейный столик. — Нельзя! — тут же скомандовала Нелл. Но собаки не обратили на нее ни малейшего внимания.

Пол нахмурился:

— Нелл, как твой старый друг, как соратник на полях сражений современной моды, и просто как человек, имевший неосторожность предложить тебе прогулять твоих собачек в новых окрестностях, осмелюсь тебя спросить: слышала ли ты когда-нибудь о том, что собак положено приучать слушаться хозяев?

— Ах, Пол, ты же знаешь мой распорядок дня. Когда мне заниматься ими? А, кроме того, ты можешь представить себе, как я командую: «Гулять, собачки!»?

Пол внимательно посмотрел на Нелл:

— Нет, дорогая, не могу. Глядя сейчас на тебя, такую стройную, обаятельную и элегантную в твоем светлом кашемировом костюме, среди этой прекрасной мебели, я могу сравнить тебя разве что с восточным топазом в драгоценной оправе. Такая драгоценность вряд ли способна произнести: «Гулять, собачки».

Нелл улыбнулась:

— Пол, ты рожден коммерческим агентом.

— Может быть. Я хочу сказать, что ты оказалась случайно в высшем свете, но я был свидетелем, как ты добивалась этой квартиры, и я восхищен тобой. Ты это вполне заслужила. Я знал тебя с тех пор, когда ты занимала низшую ступень профессиональной лестницы…

— А ты был тогда вторым ассистентом помощника шефа…

Пол рассмеялся:

— Поросло быльем, но это было время! Вспомни, как однажды летом мы с тобой экономили три месяца на завтраках, чтобы купить себе кейсы от Луи Уитона, а потом твоя подруга — как ее звали?

—…Шейла?

— Нет, Шейла, — эта та, толстая. Другая, модель из Лондона, которая потом вышла замуж за итальянского графа.

— Фелиция.

— Да. Фелиция попросила у тебя на вечер этот кейс, чтобы поразить своего графа, и забыла его в такси…

— А ты был без ума от той девушки с рыжими волосами…

— А ты все выбирала и выбирала…

Нелл вздохнула:

— И до сих пор выбираю.

— Не падай духом, дорогая. Вспомни Фелицию.

— Как я могу забыть ее? Она воплотила мечту любой женщины — стать графиней ди Чофари. Лучше бы ты мне не напоминал. — Она положила руку ему на плечо и мягко повернула его в двери. — Не сердись, но я должна пожелать тебе спокойной ночи. Уже поздно, а впереди тяжелый день.

— Увидимся завтра в офисе, — попрощался он, вставая на цыпочки и целуя ее. — Давай позавтракаем вместе как-нибудь на этой неделе.

— Давай, — согласилась она, закрывая за ним дверь. — Ну, а теперь время урока, ребятишки, — весело сказала она собакам, мирно заснувшим под кофейным столиком.

Напевая, Нелл нажала на кнопку плейера и закрыла глаза, чтобы послушать музыку. Соло на флейте звучало томительно и нежно. Мелодия взлетала и низвергалась мелодичным каскадом колокольчиков.

— Мне никогда не повторить этого, — вздохнула Нелл.

Набрав в легкие воздуха, она поднесла флейту к губам и начала выводить мелодию, раскачиваясь в такт музыке, совершенно растворяясь в льющейся мелодии.

Под столиком Марго и Рудольф хныкающими голосами подпевали ей, но Нелл настолько была увлечена преодолением трудного пассажа, что не замечала ни их, ни странных, низких ритмичных звуков, которые, усилившись, стали напоминать отголосок солдатского марша.

— Что это случилось с плейером? — удивилась Нелл. Она приглушила звук. Грохот стал слышнее.

— Это в дверь! — догадалась Нелл. Кто-то колотил во входную дверь. Нелл решительно распахнула ее.

— Черт побери, что вы себе позволяете? — на пороге предстал высокий мужчина с волосатой грудью, выглядывающей из-под голубого банного халата.

— Я музицирую, — отпарировала Нелл, потрясая зажатой в руке флейтой. — А что, черт возьми, вы себе позволяете, заявляясь сюда в чем мать родила?

Его ярко-голубые глаза были подернуты туманом, как бывает у человека, поднятого со сна. Он выпрямился во весь свой немалый рост и гневно раздул ноздри.

— Я отнюдь не в чем мать родила, — возразил он и, как бы в подтверждение, энергично затянул еще один узел на поясе. При этом он самолюбиво вздернул подбородок и посмотрел на Нелл сверху вниз. — Вы соображаете, что время уже за полночь? Весь цивилизованный мир давно спит!

— Я бы не утверждала этого так категорично, — попыталась мягко урезонить его Нелл. — В Сан-Франциско, например, еще только десять.

— Но звуки раздавались такие, будто вы здесь резали кур или производили другие акты вандализма…

Марго и Руди, явно очарованные незнакомцем, вылезли из-под столика и принялись лизать его голые ступни.

— А это еще что такое? — мужчина в целях безопасности спрятал пальцы ног под край ковра.

Нелл заметила про себя, что у него красивые ноги: бледные, узкие, жилистые.

— О, это йоркширцы… Не могли бы вы перестать задавать вопросы и переступить порог?.. Благодарю вас, — с сомнением добавила она, когда он подчинился просьбе.

Он был прекрасно сложен: широкие плечи, узкие бедра, атлетическая фигура.

— Меня зовут С.Ф. Шеа, — провозгласил он. — Я ваш сосед, и сегодня мне необходимо выспаться.

Теперь, когда он заговорил спокойнее, Нелл отметила красоту его голоса — звучного баритона, зрелого, богатого по диапазону. Она подавила в себе желание приложить свое музыкальное ухо к его груди и послушать вибрацию грудной клетки.

— Приятно познакомиться, мистер Шеа, — проговорила она с любезностью, на которую только была способна в этой ситуации. — Моя фамилия Карлтон. Нелл Карлтон. А что именно скрывается под инициалами С.Ф., мистер Шеа?

— Зовите меня просто Шеа, — он устало опустился на кушетку.

— Не хотите ли сесть в кресло? — Она постаралась придать своему голосу больше томности. Из-под голубого халата выглядывали мускулистые бедра, на которые она старалась не смотреть. — Не хотите ли чего-нибудь выпить? Я искренне сожалею, что разбудила вас. Я поселилась здесь на этой неделе, и не могла подумать, что в старинном здании стены столь тонкие…

— Они не тонкие. Они толстые. Очень толстые. Это все ваш инструмент. Его звук проникнет и за стальную броню, пожалуй. — Он указал на обвиняемого. Нелл все еще держала флейту в руке, как жезл.

— Это, вероятно, потому, что я переусердствовала в одном пассаже, — объяснила Нелл, уже совершенно не думая о флейте, а втайне любуясь его фигурой.

— Да нет, наверное, просто у нас с вами одна и та же вентиляционная скважина, — пояснил он уже с ноткой извинения в голосе.

— Да? — она совершенно не отдавала себе отчета, о чем это он. — Тогда понятно. Вы не против шотландского виски? — И она двинулась к бару, попутно воображая себе, как восхитительно он выглядит в теннисных шортах.

— Шотландское виски — прекрасно. А почему вы выбрали именно флейту?

Тем временем Рудольф возобновил свои атаки на его голые пальцы, а Марго попыталась взобраться по его ноге к нему на колени.

—…Послушайте… не могли бы вы снять их с меня? — Беспомощно спросил он.

— Дрянные собаки! — она подхватила обеих и бросила их в кухню, закрыв за ними дверь.

Шеа запахнул халат, но внимательный взгляд Нелл успел заметить под ним синие плавки. В тот же момент она почувствовала, что заливается краской.

— Почему именно флейту? — повторил он свой вопрос.

— Ну… потому что я совершенно бездарна по фортепьяно.

— Понимаю, — сказал он, хотя не понял ровным счетом ничего.

Нелл принесла ему виски, отмечая боковым зрением, что он разглядывает ее ноги.

— Я полагаю… — начала она и остановилась в изумлении от незнакомого звука своего голоса, ставшего на октаву выше. — Я полагаю, — начала она снова, собравшись, — что женщина должна уметь играть на каком-нибудь инструменте. Вы согласны со мной?

Она присела возле кофейного столика напротив него, красиво скрестив ноги.

— После того, как я оставила фортепьяно, я пробовала играть на арфе, но ее надо уметь настраивать, а мой слух оставляет желать лучшего.

— Да, да, я понимаю, — горячо согласился он. — Один знакомый предложил мне попробовать флейту. Это оказалось очень удобно. Она гораздо меньше арфы и не требует настройки. А какой красивый звук! Простите, я действительно раскаиваюсь, что потревожила вас.

— А я действительно нуждаюсь в отдыхе, — подтвердил он. Его синие глаза глядели очень утомленно.

Оттеняющая его челюсть щетина отнюдь не портит его, решила Нелл, а делает более романтичным, похожим на усталого пирата.

Он тем временем объяснял ей, как ребенку:

— Как все служащие, я должен быть на рабочем месте в девять утра. Однако, совсем не как все служащие, я никогда не заканчиваю свой рабочий день в пять. Я провожу на работе все вечера и порою — все выходные. Дома у меня остается всего несколько часов на сон. Я должен выспаться, тем более, что пока я бодрствую, я в постоянном беспокойстве…

— А о чем вы беспокоитесь?

— О Чикаго. О преступлениях, взятках, парадах, забастовках, муниципальном совете, членах совета, непогоде…

— Я догадалась: вы — полицейский!

Он рассмеялся глубоким, теплым смехом:

— Нет, я не коп. Я — издатель «Чикаго Джорнэл».

— О, только не это! — простонала она.

— Что вы имели в виду, проговорив «только не это»? — обиженно и задиристо спросил он. — Вы ведь не из тех людей, которые вечно недовольны прессой? Или вы уверены, что мы все монстры и…

— Я не сказала этого, мистер Шеа. По роду своей работы я не имею дела с прессой.

Наступившая тишина начала нервировать Нелл, и она добавила:

— С прессой общается мой пресс-секретарь, Пол Хайксон.

Лучше бы она этого не говорила.

— Ах, вот как? — он поднял бокал. — Умоляю, поведайте же, чем это вы занимаетесь, что заставляет вас чураться нашей назойливой прессы? — Его насмешливый тон давал понять, что он полагал ее способности найти хорошую квартиру вполне достаточными для хорошенькой женщины.

— Я работаю у Гэллэрд.

— Видимо, вы — модель, предположил он, еще раз взглянув на ее ноги.

Нелл одарила его своей ослепительной улыбкой:

— Вы ошиблись. — Она сделала паузу для нанесения решающего удара. — Прошу прощения, если разочарую вас. Я — вице-президент и директор агентства моделей одежды.

Шеа скептически поглядел на нее:

— Не слишком ли вы молоды для поста вице-президента?

— Вовсе нет. Мне тридцать три. — Она снова живописно скрестила лодыжки. — А не слишком ли вы молоды, чтобы быть издателем?

— Вовсе нет, — засмеялся он. — Мне сорок. Ах, подождите, подождите: я вспомнил — та самая Карлтон! — С видимым удовлетворением проговорил он.

Нелл затаила дыхание.

Он провел рукой по волосам, вспоминая:

— Мы опубликовали пару заметок о провале, который постиг ваше агентство на большом благотворительном вечере, устроенном в рекламных целях.

— Именно, — процедила она сквозь зубы. — Надо сказать, в агентстве восприняли ваше освещение событий менее чем с энтузиазмом. Та коллекция моделей провалилась.

— Коллекция была провалена, — повторил он, игнорируя ее досаду. — Правильно! Я вспомнил… не говорите мне ничего, я никогда ничего не забываю! — Он протестующе поднял ладонь, и Нелл помимо воли отметила, какая глубокая и длинная линия жизни рассекает ее.

— Я бы так хотела это забыть, — пробормотала Нелл.

Тем временем он уставился в какую-то точку чуть повыше головы Нелл, глаза его сузились, и он заговорил:

— Все было черным и белым. Сад, где происходил ужин, был наполнен знаменитостями и… лебедями. Черные и белые лебеди повсюду. Это был благотворительный вечер в честь Балета Чикаго.

Нелл утвердительно кивнула, вспоминая, как красиво это началось. Четыреста гостей, теплый сентябрьский вечер — и лебеди повсюду.

— Еще было крахмальное белое столовое белье и на нем — черный китайский…

— Именно так, — подтвердила Нелл, изумленная его памятью на детали.

—… и белые цветы в огромных черных вазах… и один из ваших лебедей покусал русского консула. Вот это была сенсация! — Для пущей выразительности Шеа хлопнул себя по бедру. — Я пустил снимок на первой странице.

— Вы не упустили свой шанс. Целых четыре колонки…

— Трое человек никак не могли отогнать лебедя от взбешенного Разничикова…

— Вы раздули из этого чуть ли не международный инцидент. Вам не следовало публиковать тот снимок. Консулу оказали первую помощь, и он отнесся к недоразумению весьма снисходительно.

— Послушайте, где ваше чувство драматизма? За весь вечер это оказалось наиболее значительным событием. «Лебедь заклевал русского». — Его большие руки очертили заголовок в пространстве. — Да эта фотография принесла издательству больше дохода, чем публикация всей вашей коллекции тощих моделей в ситцах!

— Женщины не носят «ситцы», в ситец одевают только мебель! — Гнев заставил ее голос опять измениться, и она с трудом овладела им. — Вы выставили нас на посмешище. Раздули этот эпизод до невероятных масштабов. А вслед за вами подхватили радио и телевидение…

Шеа изнемогал от смеха.

— Бросьте кипятиться. Ведь это было год назад.

— Вы можете позволить себе смеяться. Я же не нахожу в этом ничего смешного. Стоило наступить понедельнику, как меня уже вызывал Вашингтон. В десять меня навестило Федеральное бюро расследований по поводу того, что они назвали «обстоятельствами происшествия»…

— Вы шутите.

— Нисколько. Одна из многочисленных версий вашей истории появилась на страницах каждой газеты в нашей стране. «Нью-Йорк Таймс» дал заголовок: «Еще одно покушение лебедя». «Канзас Сити Стар» назвала это «Лебединые происки на озере». «Уимэнз Вэар Дэйли» написал: «Гэллэрдский подкидыш». Это действительно ударило по агентству. Даже «Нэшнл Инквайрер» изощрился: «Оргия общественности с лебедями».

— Вы меня удивляете. Вы никогда раньше не сталкивались с общественной глупостью?

— Гэллэрд — это солидное учреждение. Это не легковесное заведеньице, над которым можно насмехаться. Мы обладаем репутацией в мире моды, и я готова защищать имя и честь моей фирмы, как тигрица.

— Вы очень серьезно относитесь к своей работе, не правда ли?

— Абсолютно верно.

— Мне это нравится.

— Я не нуждаюсь в ваших похвалах, мистер Шеа. — Нелл встала. — И, полагаю, вам пора. Вы жертвуете так необходимым вам сном.

Он встал, запахивая халат:

— Так вот, значит, почему «Трибюн» всегда опережает нас в новостях о новинках Гэллэрд? Потому что в прошлом году мы неверно осветили ваше гала-представление?

— Мы не отдаем предпочтений одному изданию перед другим. Это было и остается политикой фирмы. — Нелл открыла перед ним дверь. — Вам не следовало бы искать дешевой популярности. Я думала, что журналисты должны быть беспристрастны по роду своей деятельности.

Шеа стоял в двери, сложив на груди руки:

— Я не буду искать дешевой популярности. Я буду искать реванша. — И он улыбнулся, отчего Нелл стало не по себе.

— Доброй ночи, мистер Шеа.

— Доброй ночи, мисс Карлтон. — Он вышел, и Нелл, ожидая что он с силой хлопнет дверью, внутренне собралась, чтобы выдержать этот грохот, но Шеа закрыл за собой дверь без звука.