Сочиняя эту «Коду», я проявил осторожность и не стал делиться прогнозами о том, что ожидает «Битлз». Казалось, впереди много увлекательных возможностей (например, кино) и масса многообещающих начинаний (например, «Эппл»). Битлы уже перестали появляться на публике, каждый пошел своим путем, жил собственной жизнью, но мне и в голову не приходило, что разрыв так близок. Я не сознавал, что, по сути, описал группу на подъеме, застал их на самом пике успеха. Оставался только финал. И финал оказался мелким и отвратительным.

А тем временем в 1968 году я вознаградил себя годичной поездкой за границу. Книга была написана, нудные переговоры с чиновниками «Эппл» закончены, битлы и их родственники дали добро, и мы с женой и детьми отправились сначала на мальтийский остров Гозо, а потом в Португалию. Нашим детям было тогда четыре и два года — самое время попутешествовать, потому что им еще не надо в школу. За границей мы с женой написали по роману. К добитловской книге «Выпуск 1968-го» я так и не вернулся. Начались студенческие забастовки и движения радикалов, и все мои интервью, собранные в 1966 году, напрочь устарели.

Как-то в декабре 1968 года — мы тогда снимали дом в Прая-да-Луш в Алгарви — нас разбудили дикие крики и стук в ворота. Сначала мы подумали, что это по дороге домой разбуянились подвыпившие рыбаки. Наш дом, бывший завод по переработке сардин, стоял прямо на побережье, посреди сада за высокой стеной. Потом я расслышал, как кто-то с сильным ливерпульским акцентом окликает меня:

— Хантер Дэвис! Просыпайся, козел!

Сначала я решил, что это Джон, — голос был очень хриплый. Я встал, вышел в сад, открыл ворота и узрел Пола с какой-то незнакомой женщиной и девочкой лет пяти-шести.

Накануне вечером в Лондоне Пола осенило, что недурно было бы приехать ко мне отдохнуть. С битлами я общался, присылал Полу открытку и приглашал в гости, так что он знал, где я живу, хотя мы не созванивались. А тут его посетило вдохновение, и Нила послали узнать рейсы самолетов. В тот вечер рейсов не было. Пол, разумеется, до завтра подождать не мог. У Пола созрел план, и Пол хотел реализовать его немедленно. Мгновенное удовлетворение. Так что, на радость Полу, наняли частный самолет. Он приземлился в Фару глубокой ночью, наделав много шума. Аэропорт в Фару открыли только в прошлом году, и он был очень примитивным. Туда вообще мало кто летал, а уж о частных самолетах тут и слыхом не слыхивали.

Пол принял решение так импульсивно, что не прихватил с собой даже португальской валюты, хотя привез мне в подарок несколько бутылок виски. В почти безлюдном аэропорту Фару он нашел какого-то служащего, вручил ему пятьдесят английских фунтов и попросил обменять их на эскудо. А потом напрочь забыл — увидел такси (хорошо, что там нашлось такси), вскочил в него и дал наш адрес. С таксистом расплатился я.

Прибыли они эффектно. От шума проснулись наши дети Кейтлин и Джейк. Кейтлин возрадовалась, узнав, что у нас будет гостить ее сверстница, которую звали Хизер. А вот мы с женой несколько растерялись при виде белокурой американки по имени Линда. Мы никогда о ней не слышали. Когда мы уезжали из Англии, девушкой Пола еще была Джейн Эшер, и мы с ней приятельствовали. Это что за Линда? Минутное увлечение? Или отношения Пола с Джейн уже в прошлом?

Мы не смогли получить ответы немедленно — наши гости проспали до полудня. Тем временем к обеду прибыла местная пресса. Я все ломал голову, как это они узнали о приезде Пола. Стояла зима, жили мы в очень отдаленном районе Алгарви. Только потом выяснилось, что слух запустил тот служащий аэропорта, которому Пол дал пятьдесят фунтов и исчез. Наутро уже все знали историю о странном длинноволосом англичанине, который прибыл среди ночи и раздавал деньги.

Спустя еще день приехали репортеры из Лиссабона — большие столичные шишки, — и Пол согласился дать небольшую пресс-конференцию на пляже. Потом он попросил прессу не разглашать его адрес и оставить его в покое — он ведь на отдыхе, — что журналисты и сделали. Но потом еще не один день прибывали торговцы из Лагуша, городка неподалеку, — привозили подарки, корзины с фруктами и продуктами, приглашения на вечера и в рестораны. Я еще никогда не видел такого отклика публики воочию, хотя наблюдал, как Джон у себя дома раздирал обертку на посылках в поисках халявы. Странно было наблюдать все это в далекой стране, самой отсталой в Западной Европе. У славы свои законы. Имущим прибавится.

Линда, естественно, держалась с нами настороженно. Похоже, она поняла, что мы дружили с Джейн, и боялась, что к ней мы отнесемся предвзято. И она явно предпочла бы уединиться с Полом — их роман только начинался, — а Пол жаждал засиживаться далеко за полночь за философскими и прочими дискуссиями. Пол вообще любит говорить, объяснять и доказывать свою точку зрения.

Сначала нам показалось, что Линда — этакая безотказная девушка, явно перебарщивает с обожанием Пола, постоянно вешается ему на шею и ловит каждое его слово. Мы не видели у этих отношений никакого будущего. Не понимали, что́ Линда может дать Полу. Они провели у нас дней десять, и за это время не раз пробегал холодок.

Мы часто гуляли все вместе, одной большой толпой. Кейтлин обычно ехала в машине с Полом, Линдой и Хизер. Позднее мы с ужасом обнаружили, что Кейтлин разрешали порулить, сидя у Пола на коленях. Это привело к первой мелкой стычке из-за воспитания детей. Потом Джейк стал играть с большим ножом, и я этот нож отобрал. Пол сказал, что детей нельзя так воспитывать. Они должны самостоятельно открывать для себя жизненные опасности. Дети так учатся. Я ответил, что родители должны просчитывать ситуацию на несколько шагов вперед, предугадывать последствия, которых дети предвидеть не могут, иначе все кончится потерей пальцев. Хо-хо. Вроде бы мелочи, но тогда наши дискуссии длились часами.

Пол прекрасно ладил с детьми, как и со всеми, кто приходил к нам в дом, — находил точки соприкосновения, позволял самовыражаться как заблагорассудится. Надо думать, наши дети показались ему слегка вымуштрованными и запуганными. Насколько мы поняли, у Хизер было довольно беспокойное детство, проведенное в постоянных перелетах через Атлантику между ее отцом и Линдой, и ей позволялось очень многое — по крайней мере, на наш степенный и консервативный взгляд.

Однажды мы пошли в горы возле Моншики. Оставив машину в деревне, мы спускались по тропинке с холма, и тут Пол заметил мужчину с ослом, поднимавшегося нам навстречу. Он уговорил этого человека дать Хизер и Кейтлин покататься на осле и по очереди сажал девочек ослу на спину. Кейтлин покаталась, Пол ее снял, и тут осел попятился и наступил ей на ногу. Вопли были слышны по всей округе. Сняв ей туфлю и носок, мы увидели, что нога серьезно повреждена, а ноготь на большом пальце содран.

Мы были в глуши, на безлюдной тропинке. Пол тут же вызвался сбегать наверх в Моншики. Ему удалось поймать машину, и он вернулся за нами. Мы с ним отвезли Кейтлин в деревенскую больницу, где пострадавшей промыли ногу и на всякий случай вкололи противостолбнячную сыворотку. Чтобы поощрить Кейтлин за храбрость, Пол купил ей в деревне пурпурный платок. Когда мы встретились с Линдой и моей женой, Хизер, увидев, что Кейтлин купили подарок, а ей нет, ударилась в слезы. Пришлось Полу купить платок и ей — чтобы все по справедливости.

В конце концов мы лучше узнали и стали понимать Линду, хотя поначалу бывало неприятно. Наверное, ей тогда было сложно — она еще не была уверена в Поле, ей приходилось за него сражаться. Ей, наверное, только нас в тот период и не хватало.

Конечно же, я был абсолютно не прав. При наших последующих встречах Линда была гораздо дружелюбнее и спокойнее, а их с Полом брак получился очень удачным. У них случались размолвки, какие бывают у всех нас, — по вопросу воспитания детей и прочим семейным поводам, — но сегодня, через шестнадцать лет после свадьбы в 1969 году, их брак, похоже, прочен.

Линда оказывала Полу моральную поддержку, в которой тот постоянно нуждался. Джон, понятно, много его критиковал и порой бывал жесток. Джейн Эшер — самостоятельная женщина со своей карьерой. А Линда готова была всю свою энергию и душу отдать Полу, их семье и, если Пол захочет и ему понадобится, его работе.

Вернувшись в 1969 году в Англию, я поддерживал с ними связь, заглядывал к Полу домой, на Эбби-роуд и в новые офисы «Эппл». Империи «Битлз» — и старая и новая — постепенно шли на спад. В Португалии мы с Полом часто разговаривали, и я узнал много нового о разногласиях во время записи их двойного «Белого» альбома. Пол по-прежнему активно сочинял песни, и я надеялся, что будут выходить хотя бы альбомы «Битлз». Помню одну мелодию, которую Пол играл мне в Португалии. Сочинил он ее в туалете (он редко ходил туда без гитары). Называлась она «There You Go Eddie». Короткий стишок — вряд ли Пол его дописал. Он просто узнал, что мое первое имя во крещении Эдуард, что я всегда тщательно скрывал.

В Лондоне скоро стало ясно, что музыка отошла для битлов на второй план. В «Эппл» царил хаос; в таком же состоянии были их финансовые и коммерческие дела, и все четверо постоянно ссорились между собой — по поводу друг друга и по поводу того, что делать дальше.

Я и вообразить не мог, что конец «Битлз» будет таким: что они погрязнут в юридических дрязгах, финансовых передрягах, банальных личных ссорах и глупых конфликтах, взаимных обвинениях, детских обидах и пустяковых перебранках. Увы, битлы, как и множество других партнерств в шоу-бизнесе, закончили свою карьеру патетикой. Гилберт и Салливан, другой великий британский тандем, опустились до заурядных ссор и открытой брани. Как печально, что Леннон и Маккартни после многолетнего совместного творчества расстались еще одной типичной парой сварливых экс-партнеров. Взлет их карьеры был воистину феноменальным — надеюсь, это видно из книги, — но закат оказался довольно грязен.

И грязные истории о закате «Битлз» даже не стоят пересказа. Они ужасно сложны и безнадежно запутанны. В основном шли споры из-за того, что кому принадлежит, и почти десять лет экс-битлы платили бешеные деньги адвокатам и давали богатую пищу судебным репортерам. Тогда многие считали, что эти юридические дрязги и привели к распаду «Битлз». Но нет, то был результат, а не причина, хотя битлы собачились довольно серьезно. Итак, почему же распалась группа?

Сами «Битлз» не дают удовлетворительных объяснений. Одно время они выдвигали противоречивые гипотезы — Пол возлагал всю вину на остальных, те винили Пола. Они даже спорили о том, кто первый ушел. Моя теория, сложившаяся уже задним числом, гласит, что раскол назревал уже давно. Это становится кристально ясно, если перечитать мою книгу, хотя не могу сказать, что я подозревал об этом, когда писал. Если и существует одна простая причина разрыва именно в тот момент, она вовсе не в разногласиях из-за того, кто должен вести дела группы, а в появлении Йоко Оно в жизни Джона Леннона. Во всяком случае, я эту историю объясняю так.

«Битлз» стали разваливаться как группа еще в 1966 году, когда бросили гастролировать и перестали жить коммуной. Стоило дуэту Леннона — Маккартни разбрестись по углам, их песни, пусть и успешные, стали отчасти фикцией. Это уже не было совместное творчество, как в те давние дни, когда они сочиняли, сидя в фургоне или автобусе. Песни приписывались обоим, но фанаты стали легко отличать песни Леннона от песен Маккартни. Как видно из описания работы над альбомом «Sergeant Pepper», каждый приходил в студию с собственными идеями, уже практически сложившимися — по крайней мере, в голове.

Так можно было бы прекрасно работать и дальше, пока они дружили, пока никто еще не пресытился и не захотел заняться чем-нибудь другим, но уже тогда между ними начались стычки — в основном просто со скуки. В 1968 году, когда записывали двойник, забастовал Ринго — заявил, что ему надоело быть их ударником. Я не раз наблюдал его в студии и могу сказать, что все к тому шло. На концертах Ринго играл наравне со всеми, был полноправным членом группы, исполнял свои сольные куски и обзавелся своим кругом поклонников. В студии же его зачастую просто не замечали. Джон и Пол часами работали над аранжировкой, или переписывали текст, или микшировали. Нередко Ринго был вообще не нужен — перкуссию можно записать в любое время. Впрочем, бастовал он всего день — потом его уговорили вернуться.

Во время работы над «Let It Be», поссорившись с остальными, ушел Джордж. В группе он всегда играл свою роль, хоть и не столь важную, как Джон и Пол; он создавал свои песни, которые рождались очень болезненно. В индийский период Джордж влиял и на стиль остальных. Джордж всегда меньше других ценил свою принадлежность к «Битлз» и первым стал уделять много внимания другим делам — религии, индийской музыке. Но и его уговорили вернуться.

В последние годы, где-то с 1967-го до 1969-го, настоящей опорой группы стал Пол: он подталкивал их композиторское развитие, придумывал новые проекты, например «Magical Mystery Tour». У него было много идей касательно кино и расширения «Эппл». Полу нравилось быть битлом, и он не хотел ничего менять. В Португалии в 1968 году он еще вдохновенно планировал, как заставить остальных снова концертировать. Он не думал о гастролях — гастролями все были сыты по горло. Но ему не хватало выступлений на публике — собраться вместе, для разнообразия исполнить песни от начала до конца, показать их аудитории, попытаться хотя бы отчасти вернуть радости первых лет. Джордж был категорически против. Другие тоже концертов особо не жаждали. Пол был тогда уверен, что сможет всех уговорить.

Между тем вести все дела «Битлз» Джон в основном предоставил Полу — самому Джону в голову ничего не приходило. Ему уже изрядно надоело быть битлом, но он не знал, чем еще заняться. В главе 31 описано, как он целыми днями сидел дома, молчал, бездельничал и грезил, — ясно было, что он умирает со скуки. Брак превратился в привычку. Синтия и сама не отрицала, что никогда не была с Джоном на одной волне. Она честно признавалась, что, если бы не беременность, Джон никогда бы на ней не женился. (Эту фразу чуть было не вычеркнули из книги под натиском родни и деловых знакомцев.) Синтия всегда знала, что Джон любит «Битлз» больше, чем ее, однако их двоих многое связывало. Джон не знал, как еще ему жить. Ничего лучшего не подворачивалось.

А потом появилась Йоко. Наконец-то Джон нашел родственную душу, пусть и весьма своеобразную. В нем снова вспыхнула жизнь. Он воспарил в новые сферы и тут же понял, что Пол, до той поры его закадычный друг, — во многом такой же обыватель, как и Синтия. Джон и Йоко вместе открывали для себя новые всепоглощающие цели. Остальные битлы стали не важны. Когда Пол предлагал создать, скажем, телевизионное шоу, Джона это уже не интересовало.

Йоко вошла в жизнь Джона, в его работу — и не покидала его даже во время последних студийных сессий «Битлз». Остальные были явно не в восторге от ее влияния на Джона и постоянного присутствия в студии. Вдобавок Джордж и Ринго все больше скучали, и студийная работа уже никого не развлекала. Джон и Йоко теперь развлекались вдвоем и по-своему. Музыка «Битлз» закончилась в 1969 году. Альбом «Let It Be» вышел в 1970-м, но записывался почти годом раньше.

Примерно когда перед Джоном распахнулась новая волнующая жизнь с Йоко, Пол встретил Линду. Линда появилась в самый нужный момент, когда Джон уже отдалялся, — она убеждала Пола не отступать, быть самостоятельным: если будет стараться, он сможет все. Линда завладела Полом, ничуть с ним не соперничая. Когда начались споры из-за «Эппл», и Джона, и Пола поддерживали их новые подруги.

После смерти Брайана Эпстайна финансовые и коммерческие дела «Битлз» оказались в беспорядке, хотя его смерть не вызвала, а просто вскрыла царящую путаницу. Создание «Эппл» только осложнило ситуацию. Требовался деловой человек, который смог бы урегулировать и упорядочить битловские дела. Джон и Йоко при поддержке Ринго и Джорджа привели американского бухгалтера Аллена Кляйна. Полу тот не понравился с первого взгляда — Пол хотел, чтобы его дела вел Ли Истмен, выдающийся нью-йоркский юрист, по совместительству отец Линды. Остальные сочли, что Пол просто хочет протащить к ним своих свойственников, что Пола очень огорчало. Он считал, уж битлы-то должны понимать, что такие вещи не в его правилах. Тут выяснилось, что, дабы освободиться от «Эппл», Полу придется подать в суд. И не на Кляйна, а на Джона, Ринго и Джорджа.

Пол обнаружил, что никто из битлов себе не принадлежит. Они, включая и их песни, оказались собственностью других лиц и компаний. Пол утверждал, что затевает все это не только ради себя, но и в интересах всей группы. Но остальным казалось, что с Пола и начались все неприятности. В то время они еще думали, что Кляйн их спасет. Несколько лет наблюдалась весьма неприглядная картина.

Прибытие Кляйна привело к формальному и окончательному распаду группы, но разногласия Джона и Пола, начавшиеся с появлением Йоко, были давно очевидны.

Следующие почти десять лет битлы потратили массу энергии — как физической, так и творческой — на бесконечные судебные дрязги. К тому же все они судились и по отдельности — то разводы, то иски из-за наркотиков, то взаимные тяжбы с компаниями звукозаписи, то иммиграционные проблемы, то еще что-нибудь такое.

Забавно — по крайней мере, со стороны — было наблюдать только за безумием «Эппл». Битлы то ли не замечали, то ли наслаждались, когда их обдирали как липку. Миллионы фунтов были выброшены на идиотские проекты, магазины, предприятия, поддержку эксцентричных замыслов и странных людей. Все это смахивало на притчу о бессмысленности большого бизнеса. «Проходит жизнь за выгодой в погоне», так давайте растранжирим все до пенса. Они сняли роскошные офисы на Сэвил-роу в Лондоне, набили их шикарной мебелью и оборудованием, и, естественно, половина западных хиппи слетелась туда поживиться, да плюс еще несколько умных советчиков, которые якобы должны были наладить все дела.

Первые годы после распада группы в заголовках возникал только Джон. Он записывал песни с Йоко, создал группу Plastic Ono Band, и весь мир поп-культуры немало дивился и веселился, когда Джон и Йоко сфотографировались обнаженными для конверта альбома «Two Virgins» (1969). Они давали интервью из постелей гостиниц по всему свету, рассуждая о болезнях, которыми болен мир, и о том, как их можно вылечить. Джон отказался от каламбуров и шуток своих битловских песен и ранних текстов и с головой окунулся в авангард. Он выступал в защиту всего, что только можно было защищать, — например, в деле Ханратти — и наполнил свои новые Йоко-песни взрывами эмоций, классовой борьбой и политическими лозунгами. Обывателей эти выходки Джона забавляли; критики превозносили некоторые его сольные песни, например «Imagine» (1971).

Он женился на Йоко в 1969 году и после продолжительной тяжбы о гражданстве наконец переехал на постоянное жительство в Нью-Йорк. Я в тот период с ним говорил, и Джон категорически отрицал, что появление Йоко привело к разводу с Синтией. «К тому времени наш брак скончался естественной смертью», — сказал он. Интересно, что, когда распад «Битлз» стал неизбежен, он объявил Полу, Джорджу и Ринго: «Я хочу развода — вот как с Синтией». Его отношения с ними, особенно с Полом, долгие годы походили на брак.

В 1974 году Джон оставил Йоко примерно на год — год наркотиков, пьянства и самоуничтожения, подробно задокументированный в печати, — но с 1975 года, после рождения сына Шона, вернулся к семейной жизни. После распада «Битлз» Джон самостоятельно выпустил десять альбомов, но в 1975 году, после «Shaved Fish», заявил, что на пять лет прекращает всякую работу и играет с сыном.

В конце 1980 года Джон только-только вернулся к звукозаписи, к пятилетию Шона выпустил новый альбом «Double Fantasy», и тут его убили. Это произошло 8 декабря 1980 года, когда Джон возвращался из студии, возле «Дакоты» — здания в Нью-Йорке, где он жил.

Убийца Марк Дэвид Чепмен поджидал его на улице весь день. Когда Джон шел в студию, Чепмен сунул ему в руки альбом «Double Fantasy», и Джон любезно поставил автограф: «Джон Леннон, 1980». А несколько часов спустя Чепмен выпустил в него пять пуль с расстояния в пять футов. Мир был ошеломлен.

Первое время все, особенно в США, были на грани истерии, а уж когда Йоко призвала к всемирной минуте молчания… Мир искренне скорбел. В Британии многие удивлялись неистовству этого горя, не зная, что после распада «Битлз» возникло два Джона Леннона, каждый со своим характером и имиджем.

В Британии Джона Леннона воспринимали как безобидного чудака, сумасброда, который уехал со странной женщиной, занимался странными делами и время от времени писал странную музыку. Считалось, что его дни как лидера — поп-музыки, моды, чего угодно — канули в прошлое вместе с эпохой шестидесятых, хотя его по-прежнему любили. Британские группы, приезжая в Америку, всегда старались навестить Джона — как бы отдать дань уважения Великому Старцу, отошедшему от дел, немного не в себе, но, несомненно, сильно повлиявшему на их становление.

В Америке, как мы узнали сразу после его гибели, за десятилетие сложился совсем другой образ Джона Леннона. Он был активным духовным лидером, символом борьбы и надежд нового поколения, по-прежнему способным общаться с миллионами молодых людей, несмотря на то что за последние пять лет его мало кто видел и слышал. «Give Peace a Chance», написанная в порыве вдохновения в гостинице Монреаля в 1969 году, вдохновила поколение Вьетнама, стала гимном движения за мир, и ее поют по сей день, спустя много лет после того, как забылись натужные хеппенинги и кампании, которые Джон устраивал в начале семидесятых.

Смерть Джона осветила его громадный вклад в поп-музыку и влияние на западную молодежь. Она также закрыла вопрос о возможном воссоединении «Битлз». В эмоциональном плане они умерли к 1970 году. В 1980-м состоялись первые похороны.

Одним из последствий смерти Джона стало то, что оставшиеся трое битлов всерьез задумались о собственной безопасности. После разрыва они старались жить более-менее приватно, и каждый занимался своим. После 1980 года они поняли, что даже в приватной жизни требуется крайняя осторожность.

Сегодня Ринго живет за хорошо охраняемыми воротами поместья «Титтенхёрст-Парк», в особняке семнадцатого века на участке в семьдесят четыре акра возле Аскота в Беркшире. После распада «Битлз» его личная жизнь усложнилась, и он несколько раз менял страну и дом.

Вскоре после выхода этой книги Ринго и Морин переехали из Уэйбриджа в Хайгейт, Северный Лондон, и там я часто с ними виделся. Но в 1975 году они развелись, к тому времени успев родить третьего ребенка, дочку по имени Ли. После довольно сумбурного и скандального развода Ринго превратился в скитальца, отчасти из-за неудавшейся семейной жизни. Его видели в разных странах с разными иностранными девушками. Несколько лет он формально обитал в Монте-Карло, хотя в основном проводил время в Штатах.

После шести лет за границей Ринго возвратился в Англию в 1981 году; его потрясла смерть Джона и беспокоила собственная безопасность.

«В день, когда убили Джона, я вылетел из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк к Йоко. Мне выделили двух телохранителей плюс за мной должны были присматривать два телохранителя Йоко, но в этом громадном здании мы их всех потеряли. Я заблудился и вышел на улицу один не в ту дверь… После этого было еще несколько угроз моей жизни, мне пришлось поселить телохранителей у себя. Это меня просто бесило. Пока не убили Джона, я в Америке всегда чувствовал себя в безопасности. Но нельзя вечно жить в страхе. Если не могут нормально защитить даже президента, что уж говорить о простых людях? Даже до папы добрались».

В Англию и в свой старый дом «Титтенхёрст-Парк» (там жили Джон и Йоко до отъезда в Америку) Ринго вернулся отчасти и потому, что оказался теперь в сорока минутах езды от бывшей жены Морин и троих детей. Они теперь снова дружат, хотя и не очень тесно.

Ринго привез с собой новую женщину — американскую актрису Барбару Бах. В апреле 1981 года они поженились в Лондоне, в бюро записей актов гражданского состояния в Мэрилебоне. На свадьбу пришли Джордж с Полом, а также мать Ринго Элси.

Барбара Бах на семь лет моложе Ринго и до того была замужем за итальянцем, от которого у нее двое детей, тринадцатилетний Джанни и шестнадцатилетняя Франческа. Она снялась в «Плейбое» и была девушкой Бонда в «Шпионе, который меня любил». Всего она снялась фильмах в тридцати, у некоторых отличные названия — «Гуманоид», «Самец на воле», «Троглодит», — хотя очень немногие из них отмечены наградами. На съемках «Троглодита» в 1980 году она и познакомилась с Ринго.

В 1984 году они вместе сыграли в фильме Пола «Передайте привет Броуд-стрит» — во всяком случае, вместе там появились. Особых усилий их роли не требовали. Заметим, что Ринго остался дружен с Полом и Джорджем — собственно говоря, он с обоими дружит теснее, чем они друг с другом, — а пока был жив Джон, Ринго дружил и с ним.

Я навестил Ринго в Лондоне в марте 1985 года; мы с ним и его новой женой пили чай в их небольшом доме в Челси, где у Ринго также офис. Ринго выглядел очень подтянутым и здоровым — гладковыбритый, в элегантном костюме. Как раз в тот день он впервые лет за десять сбрил бороду и все время щупал подбородок, словно удостоверяясь, что у него осталось лицо.

Руки у него все в кольцах, как в шестидесятых, плюс блестящая голубая серьга в ухе. Довольно несообразно. Сорокапятилетний джентльмен в приличном костюме и с панковской серьгой. А еще он сделал татуировку на левом плече — звезда и луна, — которую показал мне, закатав рукав. У его жены Барбары точно такая же татуировка на бедре. «На мясистой части», — как выразился Ринго, однако продемонстрировать ее Барбара отказалась. Зазвонил телефон, и Барбара пошла поговорить с отчимом Ринго, Гарри. У Элси за пару дней до того был сердечный приступ. Ринго с Барбарой тотчас бросились к ней в ливерпульскую больницу. Теперь Элси, похоже, шла на поправку. Ей уже семьдесят, как и Гарри, и живут они в том же бунгало, где я навещал их в 1968 году.

Ринго возился на кухоньке, открывая шкафчики и разыскивая что-нибудь к чаю. Я восхитился его блестящими темными волосами и поинтересовался, куда делась его знаменитая седая прядь. Закрасил, объяснил Ринго, как годами закрашивал седину в бороде. Потому и пришлось с ней расстаться. С некоторой сединой, типа «соль с перцем», Ринго бы еще смирился, но появились огромные белые пятна, и ему надоело постоянно их красить. Он приподнял волосы — показал, что все живое, никакой плеши, даже никаких залысин.

— Не то что у некоторых, не будем тыкать пальцем, — прибавил он. — Тебе сколько лет, Хант, а?

Он выглядел подтянутее и здоровее, чем в 1968 году, несмотря на слегка пополневшую талию и намечающийся второй подбородок. Но главное, Ринго был решительно счастливее и разговорчивее. В 1968-м, когда я приезжал к нему, он был ужасно нервозен, беспокойно расхаживал туда-сюда, вечно был на грани, будто его тревожило будущее — то ли будущее его брака, то ли перспективы «Битлз».

Поговорив по телефону, Барбара вернулась в кухню посмотреть, что Ринго приготовил к чаю. Потрогала его подбородок — проверила, гладко ли. Она еще никогда не видела его бритым, во всяком случае вблизи.

— Впервые я увидела Ринго в шестьдесят шестом. Я водила сестру на концерт «Битлз» на стадионе «Шей». Мне было где-то девятнадцать. Моя сестра — настоящая битломанка, пришла в парике а-ля «Битлз». А мне было как-то не очень интересно. Помню только, что концерт был довольно короткий и ужасно шумный.

Впервые они встретились в 1980 году, на съемках «Троглодита», и Ринго говорит, что влюбился с первого взгляда, едва Барбара вышла из самолета.

— Пару месяцев она нервы мне мотала, издевалась надо мной. Ну, не знаю — так, по мелочам. На День святого Валентина я устроил вечеринку, а она заладила — в чем смысл, зачем тебе вечеринка? Вечно меня допрашивала. Или не обращала на меня внимания. Когда мы решили пожениться, я спросил, где она хочет жить.

— Я хотела вернуться в Европу, — сказала Барбара. — Но Риччи говорит только по-английски, так что пришлось ехать в Англию.

— Мне тоже хотелось в Англию. Из всех стран Англия — наименее полицейское государство. Мне здесь безопасно. У меня нет телохранителей. Я себя ощущаю англичанином. Не британцем. Именно англичанином. Рыба с картошкой, в таком духе.

В конце концов Ринго отыскал в шкафу консервы с лососем, открыл, добавив уксуса для вкуса, все перемешал и выложил в три тарелки.

— Что, не копченый лосось? — спросил я. — А я думал, все суперзвезды живут на копченом лососе.

— Я тебе сейчас расскажу про копченого лосося, — ответил Ринго, напирая на ливерпульский акцент. — Его не готовят… Я помню, как впервые его попробовал. Брайан привез нас в Лондон и настоял, чтоб мы все попробовали копченого лосося — впервые в жизни. В Дингле у нас такого не было. Брайан нас угощал. И мы все такие: ой, фу-у, гадость. А вообще-то, мне понравилось.

Но все равно, судя по этому застолью и трапезам у других битлов, ни одного из них чревоугодником не назовешь. Впрочем, Ринго нравится считать, что он делает посильный вклад, по воскресеньям стряпая завтрак на двоих.

Я спросил Барбару о ее фотографии в «Плейбое». Она — э-э-э — для разворота снималась?

— Имей совесть. Для обложки, — ответила она.

— Она все надеется попасть на разворот, — вставил Ринго. — Когда ей стукнет пятьдесят. То есть через год.

— Вот он вечно сказки сочиняет про мой возраст.

— Ну ты сам посчитай, Хант. Ей двадцать девять. А ее ребенку тридцать один. Ты же ходил в школу.

— До пятидесяти мне еще несколько лет, — сказала Барбара.

— Жду не дождусь. Пятидесятилетние женщины — последний писк моды. В пятьдесят она будет этакой Джоан Коллинз из Аскота… Ой-ой! Перестань…

Барбара вцепилась в него и хлестала кухонным полотенцем. Ах, эти семейные сцены… Я слинял, пошел побродить по офису, полюбовался декором. На стене висела увеличенная фотография Джона и Пола — снимал Ринго. У обоих на фото длинные волосы и густые бакенбарды. На переднем плане торчит спина Марты. Ринго снимал на Кавендиш-авеню, где-то в 1968 году. Ринго тогда был начинающим фотографом и сделал четыре снимка — вы их найдете в этой книге. Помню, ему нравились снимки Джона и Син, Пола и Джейн, Джорджа и Патти, а свой семейный портрет он терпеть не мог. Получилось неважно — он снимал с автоспуском, нажимал кнопку и сломя голову мчался на место, чтоб успеть попасть в кадр.

На стене висела распечатка: «Когда обеими ногами твердо стоишь на земле, проблема в том, что не можешь снять штаны».

Ринго до сих пор нравятся всякие железки и прибамбасы. Его основной дом битком набит телевизионной и музыкальной техникой, и в придачу у него пять автомобилей, включая специальную модель «пульман-мерседес», всего на два дюйма короче лондонского автобуса, с тремя рядами сидений.

«В 1965 году я продал все свои пять машин. Это какой-то бред. Сразу на пяти все равно не поездишь. Но потом снова стал покупать. И снова набралось пять штук. Нет, шесть. Я забыл — еще у Барбары „ягуар“».

Из всех битлов он самый небогатый — по крайней мере, по доходам, — но говорит, что проблем с деньгами у него нет. «Я ужасный транжира. Постоянно трачу. Но сколько ни потрачу, денег мне хватит до конца жизни».

К его загородному имению примыкает огород, где работают десять человек. «Я только хожу по саду, тычу пальцем в нарциссы и говорю: „Вот это — нарциссы“. Вообще-то, я в этом не разбираюсь». Также он вложил средства в ливерпульскую фирму кабельного телевидения и ряд других небольших предприятий.

Ни в музыкальном, ни в деловом смысле после распада группы с Ринго не происходило ничего нового или творческого. Единственное взаправду потрясающее событие его жизни — приглашение в состав «Битлз» — вряд ли повторится.

Ринго выпустил несколько альбомов и синглов с популярными песнями, стараясь особо не оригинальничать и не умничать, но, похоже, его карьера в звукозаписи пока приостановилась. Его последний альбом «Old Wave» вышел в 1984 году, но только в Канаде. В Британии и Америке его забраковали — это первый провал битла.

«Ну а каково мне, по-твоему, пришлось? Да я был в ярости. Я на каждом углу твержу, что альбом страшно популярен в Афганистане, ой, нет, в Канаде — постоянно их путаю, — но я ужасно расстроился. Альбом мне нравился. Мне казалось, это лучшее, что я когда-либо создавал. Я его назвал „Old Wave“ — это шутка, в противоположность „new wave“. Видимо, я уже из поколения старой волны. Один парень из Лос-Анджелеса хотел обсудить выпуск альбома в Штатах, но потом заболела его мама, и он отменил встречу».

В отличие от Пола, Ринго, похоже, не нужно, чтоб его музыку хвалили, и его не слишком огорчает, что его музыкальная карьера застопорилась. «Мне кажется, Пол все это по-прежнему любит. Я уже слышал аплодисменты. Они были очень громкие, но я их уже слышал и, пожалуй, больше не хочу. Рано или поздно аплодисменты должны стихнуть».

Теперь Ринго изображает голос Лоренса Оливье. Он на редкость удачно состоялся как актер. По крайней мере, ему постоянно предлагают роли даже сейчас, через пятнадцать лет после распада «Битлз», что многих удивляет. За эти годы Ринго доказал, что умеет играть сам, не выезжая на популярности экс-битла. «Мне нравится играть. Это потому, что я пижон».

Его роль в «Троглодите» не слишком сложна — он только ворчал и стонал, в фильме всего пятнадцать слов. Но у него были хорошие роли в других фильмах — «Кэнди» (1968), «Чудотворец» (1970), «Настанет день» (1973), «Листомания» (1975), «Секстет» (1977) и «Княжна Дейзи» (1983). В 1984 году Ринго озвучивал авторский текст в детском телевизионном сериале «Паровозик Томас и его друзья». В 1985-м он готовился сыграть Черепаху Квази в роскошном американском телефильме «Алиса в Стране чудес».

— Поженившись, мы здорово сбавили обороты, — сказала Барбара. — В год, когда мы познакомились, я снялась в трех фильмах. А с тех пор очень мало где.

— С тех пор как мы поженились, — добавил Ринго, — мы каждый день вместе, уже четыре года. Разлучались разве что на пару часов… В восемьдесят первом году попали в ужасную автокатастрофу. Самое идиотское, что мы ехали на вечеринку. Если бы с вечеринки, было бы еще понятно. Я просто потерял контроль — на шоссе A-три, помнится. Мы оба были на волосок от смерти. Я очнулся в больнице, чувствовал себя премерзко. Барбара тоже в ужасном состоянии. Медсестра привела нас в чувство, говорит: «Вот вам чаек, милые мои». Типичная Англия. Здесь всё лечат чаем. И больница нам обошлась в двенадцать с половиной фунтов. В Штатах я бы до сих пор расплачивался.

Ринго перенес операцию — на боли в животе он жаловался с детства. Тогда он жил в Монте-Карло и просто умирал от болей. «Меня разрезали на кусочки и вырезали пять футов кишок».

Несмотря на все эти ужасы, Ринго ведет довольно бурную жизнь для джентльмена средних лет и регулярно посещает ночные клубы и вечеринки.

«Двадцать лет я в ночных клубах жил. До сих пор не сплю ночи напролет — ничего не могу поделать. Гастроли или там Гамбург тут ни при чем. Просто я так устроен. Даже в детстве я иногда не смыкал глаз до рассвета. И так по сей день. Я, по-моему, за всю жизнь ни разу не спал больше четырех часов за ночь. Барбара ужасалась, когда мы стали встречаться. Она у нас приличная актриска — она считает, как стемнело, пора в постельку. А мне, как стемнеет, пора гулять. Я ложусь в четыре утра. А она в десять вечера.

Вот поэтому сейчас мы не слишком часто выходим вместе. Я все смеюсь над Джорджем — он же якобы „затворник“. Когда Джордж в Англии, он может ходить на ужины по четыре раза в неделю, но никто об этом не знает. Он, я думаю, такой же светский, как и я, просто все делает втихую. А я открыто. Мне нравится ходить на премьеры. И я люблю носить бабочку. Я без бабочки не чувствую себя нарядным».

«Мы только что ездили на Гавайи, видели новый дом Джорджа, — рассказывает Барбара. — Это потрясающе. У него там просто тысячи акров джунглей — он их превращает в тропический сад. Он нам всё показывал, говорил: вот здесь будет мост, а здесь озеро. Прямо как ребенок».

Джордж увлекся садоводством — а Ринго чем? Не скучает он по временам, когда было во что вкладывать энергию?

«В смысле? Вот моя страсть. Барбара. Я влюблен, чувак. И это поразительно. Круче всяких садов. Ее не надо поливать каждый день. Я и не думал, что со мной опять такое случится. Это лучшее, что есть в моей жизни. Я никогда не был так счастлив».

Ринго не прочь вспомнить битловские годы, говорит, что они тоже были счастливые, но вернуться туда не жаждет. «У меня много добрых воспоминаний. Я бы не хотел их вычеркивать. Но и повторить не хотел бы. В двадцать лет все это было замечательно. В сорок пять я бы не смог. И вообще, это же только восемь лет моей жизни. И всё».

В те далекие дни он мечтал оказаться в школьных учебниках, и, по сути, его мечта осуществилась. «Получилось так, что „Битлз“ переходят от поколения к поколению. Этого уже не остановить. Но меня подташнивает от нынешней коммерциализации „Битлз“. Мне жалко детей, с которых дерут деньги за новые сувениры. А еще какие-то люди крадут золотые диски и продают японцам по тринадцать тысяч фунтов… Тут мне на днях прислали книгу, она уже была подписана Джоном, Полом и Джорджем. Хотели, чтоб я тоже подписал. Я и подписал, и добавил: „1985 год“. Знал, что это срежет цену. Теперь не скажешь, что это подлинный автограф 1960 года».

Ринго — единственный из оставшихся битлов, кто не написал ни одной книги и не позволил другим писать про свою жизнь и музыку.

Недавно Джордж подарил ему том в кожаном переплете. На обложке значилось: «Ринго Старр: величайший барабанщик на свете». Внутри все страницы были пустыми.

«Джордж сказал: начни писать, заполни ее. А я не написал даже „1 января“. Я никогда не напишу книгу про то, как был битлом. Напишешь, что в такой-то день мы выпили три чашки чаю, но потом кто-нибудь скажет: а вот и нет, четыре. Я знаю то, что знаю, ну и все. Еще не хватало».

Ринго упустил время, когда подрастали его дети, — в семидесятых он в основном колесил по свету, — но теперь он к детям гораздо ближе. Его первенцу Заку уже девятнадцать, второму сыну Джейсону — семнадцать. Оба пошли в известные привилегированные английские школы Хейлибери и Хайгейт. Его четырнадцатилетняя дочь Ли еще ходит в школу при Куинз-колледже на Харли-стрит в Лондоне. «Я платил за все лучшее, а толку чуть. Оба мальчика в шестнадцать заявили, что хотят бросить школу. Ну что тут скажешь? По мне, лучше б они остались, но я сам ушел из школы в тринадцать».

Оба его сына барабанщики. Ринго считает, у Зака получается очень здорово, да и Джейсон был бы неплох, если бы не его застенчивость. «Я уже говорил Джейсону, что надо это перебороть, если он хочет выступать на сцене. На днях он пришел и сказал, что у него есть идея. Он будет играть в комнате на барабанах, его снимут на видео, а потом покажут запись под выступление группы. Он все очень тщательно продумал.

Зак постоянно ищет новую музыку и таскает мне — думает, я этого еще не слышал. Например, найдет кассету с блюзом и говорит: папа, послушай. Или какой-нибудь соул — папа, послушай, как здорово. Конечно, он зовет меня „папа“. Я ведь ему папа. Недавно обнаружил что-то потрясающее, поставил мне — а это Рэй Чарльз. Нет, я от этого не чувствую себя старым, хотя Зак и называет меня „старый хиппи“. Мне просто забавно».

Сегодня [в 1985 году] Зак играет с группой Night Flight, но дела у них идут не очень. Когда Зак только начинал, ему очень не нравилось быть сыном Ринго, — во всяком случае, он злился, что его постоянно связывали с именем отца.

«В газетах писали: „Зак Старр, сын Ринго Старра“, и это его бесило. Я ему говорил, что не звонил в газеты и не просил их вставить мое имя, но Зак, кажется, считал, что я и впрямь виноват. Он просто не понимал, как работают газеты. А однажды пришел и говорит: по-моему, группа меня использует только ради имени. „Сын, — сказал я, — тебе еще многому предстоит научиться“».

Некоторое время Зак жил с Ринго и Барбарой в «Титтенхёрст-Парке», но это приводило к ссорам.

«Ну, обычные свары между родителями и детьми. Наверняка у тебя тоже были. Я всегда любил Зака, я это знаю, но мне не нравилось его отношение. Когда мы жили вместе, не получалось дружить. В конце концов однажды мы поссорились, и я вышвырнул его из дома. Глупо и банально. Мы жили с подростком, а он нас игнорировал. Ел и спал в доме, но с нами не разговаривал. И я его выгнал. Он пропал на полгода, а потом вернулся. Сейчас живет отдельно в коттедже, и между нами все гораздо лучше».

В феврале 1985 года Зак позвонил Ринго в лондонский офис и спросил, когда тот вернется домой с работы.

«Я сказал, что не знаю. Наверное, около половины восьмого. Зак сказал: „Загляни, у меня для тебя сюрприз“. Я думаю: наверное, ему контракт на запись предложили. А когда приехал домой, выяснилось, что в то утро он женился…»

Ринго смеется. А его это не тревожит, что девятнадцатилетний сын без работы и профессии женился на девушке на шесть лет старше?

«Ни капли. Сару [Меникидес] мы уже знали. Не ожидали, что они поженятся так скоро, но я был рад, что Зак это сделал втайне, без всякой шумихи. Я доволен. Сара очень милая. Они из разного теста, но и мы с Барбарой тоже, ничего страшного. Барбара не музыкальна, рано ложится спать. И вообще, она тихоня, а вышла замуж за рок-ударника. Сам понимаешь, какой в этом деле грохот. И у Сары та же история».

Хотя свадьба прошла без огласки и фотографий в газетах, Ринго знает, что следующую стадию едва ли удастся сохранить в тайне.

«Я им буквально вчера говорил про их „мирового“ ребенка. Когда они соберутся завести ребенка, он попадет в мировые новости. Я считаю, это великолепно. Просто сказочно. Я смерть как хочу быть дедушкой. Забалую внука по самое не могу. Конечно, будет мальчик. Я Заку уже сказал. И пускай назовут его Ричардом в мою честь. Но им это имя не особо нравится.

Когда родился Зак, я хотел назвать его „XL“. Мне казалось, имена — это скучно. Лучше буквами. Но Морин отказалась. Сошлись на коротком имени, которое нельзя сократить. И старый ковбой, живущий во мне, придумал имя Зак.

Да, я знаю, что в имени Джейсон два слога, но обычно мы зовем его Джей. Он теперь на дюйм выше меня — ну, это он так говорит, но я не согласен. Зак примерно моего роста. Это я тоже отрицаю. Я выше их обоих, и так будет всегда».

Интересно, состоятся ли дети Ринго как поп-музыканты. У Пола уже трое детей, которым только предстоит появиться на публике, и, возможно, кто-то из них унаследует его талант, как Пол унаследовал что-то от своего отца. К 1985 году из второго битловского поколения наибольших успехов достиг Джулиан Леннон — он уже выпустил удачный альбом, его песня попала в топ-20. В его голосе слышна тональность Джона, и он неплохой мелодист.

Но, как прекрасно понимает Ринго, мир больше всего расшевелит появление третьего битловского поколения. Пока это трудно представить, но уже совсем скоро тоненький голосок произнесет: «Мой дедушка — битл».

После распада «Битлз» Джордж стартовал блистательно, явно благодаря судьбу, что наконец-то остался один, стал хозяином своей судьбы, может полностью отдаться своим увлечениям — индийской музыке и мистицизму. Его альбом «All Things Must Pass», вышедший в 1970 году, получил самые лестные оценки, как и «The Concert for Bangla Desh» (1971). Удалось собрать очень много денег на нужды беженцев — около десяти миллионов долларов, — хотя не обошлось без судебных разбирательств. У Джорджа возникли юридические проблемы, когда в «My Sweet Lord» услышали «подсознательный плагиат» из чьей-то песни. Дело тянулось годами, рассматривалось в Британии и в США, и в конце концов на Джорджа наложили большой штраф. А к тому времени — о, ирония судьбы — ему пришлось выплачивать деньги компании не кого-нибудь, а Аллена Кляйна, которая к тому времени купила права на оригинальную песню, откуда Джордж якобы заимствовал.

Джордж заявил, что никогда больше не будет гастролировать, но в 1974 году все же отправился в турне по Штатам, которое оказалось не слишком успешным. Его критиковали за чрезмерное увлечение экспериментами, хотя на самом деле люди были разочарованы, что Джордж исполнял мало песен «Битлз». Эти гастроли довели Джорджа до изнеможения — как физического, так и морального, и в 1974-м он был на грани нервного срыва.

Столь удачно начав сольную карьеру в 1969 году, сделав рывок и освободившись от безумия «Эппл», к середине семидесятых Джордж был несчастен и депрессивен. Его брак с Патти разваливался, хотя, по его словам, все к тому шло уже в 1972 году, когда Джордж написал свою «Sad Song». «Это правда очень грустно, — говорит он. — Мы с Патти тогда расходились». Они развелись в 1977-м. Детей у них не было. Потом Патти вышла замуж за друга Джорджа, гитариста Эрика Клэптона.

В 1978 году Джордж женился на Оливии Арриас, калифорнийской мексиканке из католической семьи. Она работала секретарем в его компании звукозаписи Dark Horse Records. Они прожили вместе года четыре, прежде чем поженились. (Все битлы в конце концов женились на иностранках из Америки, из них три были разведены. Трое битлов тоже развелись и потом женились повторно.)

Первый и пока единственный отпрыск Джорджа и Оливии, мальчик по имени Дхани, родился 1 августа 1978 года. У него темные глаза и темные волосы, как у матери. Джордж впервые стал отцом в тридцать пять лет — солидный возраст для начинающего родителя. Впрочем, Джордж никогда никуда не торопился — что весьма разумно.

Они живут в громадном викторианском готическом особняке «Фрайар-Парк», в Хенли-он-Темз, Оксфордшир. Джордж с Патти переехали сюда в 1969 году — тогда дом выглядел развалиной под снос: у монахинь, которые жили там прежде, не было денег на содержание особняка. В последние десять лет этот дом — большая страсть Джорджа. Там у него собственная студия звукозаписи и храм, но в основном Джордж вкладывает силы в 36-акровый сад. У него работают десять садовников — они выращивают экзотические растения и цветы. Два его старших брата, Гарри и Питер, работают здесь же — присматривают за садом и домом. Один живет в сторожке у ворот, другой неподалеку. У входа стоит деревянный знак «Частная собственность. Вход запрещен» на десяти языках. Есть и американская версия: «Валите куда подальше».

Книга Джорджа «I Me Mine» (она вышла в 1980 году в Genesis Publications, а затем в 1982-м в W. H. Allen) посвящалась «всем садовникам мира», и в ней он говорит, что теперь считает себя садовником. «На самом деле я очень простой. Я не хочу постоянно заниматься бизнесом, потому что я садовник. Я сажаю цветы и смотрю, как они растут. Клубы и вечеринки — это не для меня. Я сижу дома и смотрю, как течет река».

И это правда — Джордж живет очень уединенно, но его, вопреки некоторым мнениям, не назовешь затворником. Затворник типа Говарда Хьюза — это эксцентрическая личность, иногда на грани безумия, чего никак не скажешь о Джордже. Он здравомыслящ, уравновешен, остроумен, осознает себя, осознает мир, честен и прямодушен, добр, щедр, идеалистичен. Как и многие из нас, иногда он бывает ворчлив, резок, даже несправедлив и таит обиды. Спрятавшись в своей громадной готической берлоге, Джордж во многом живет «обычнее» Пола: в отличие от него Джордж не играет публичную роль рок-н-ролльной суперзвезды.

Он старается избегать света рамп, прекрасно понимая, что рампа хочет освещать только его битловские времена, а воспоминаний о них Джордж не выносит. Даже когда я писал эту книгу в конце шестидесятых, разговорить Джорджа на эту тему было нелегко. Что прискорбно — из них четверых память у него лучше всех, а взгляд на жизнь очень трезв.

С Джоном часто складывалось впечатление, будто свои битловские дни он поливает грязью отчасти для красного словца, отчасти из чувства противоречия, провокации ради и чтобы скрыть угрызения совести. С хорошим интервьюером и в подходящей атмосфере Джон вполне мог пуститься в воспоминания. Пол о прошлом говорит легко. А вот Джордж отвечает сухо и кратко, будто отмахивается. Миновало пятнадцать лет, и теперь его занимают темы поинтереснее. За все эти годы ни одному интервьюеру не удалось склонить его нормально высказаться о «Битлз» — ни хорошо, ни плохо. «Битлз» он упоминает разве что вскользь, между делом.

«Мы много чего делали сообща, но мало что из этого глубоко меня захватывало, — написал он в своей книге. — Вообще-то, с „Битлз“ не происходило ничего уж очень прекрасного; даже самый острый восторг вскоре приедался. Только дурак смеется над одной шуткой дважды, правда?

Быть битлом — скорее плюс, чем минус, но ежедневно красоваться в каждом доме на первой полосе — это ужасно. Постоянное вмешательство в нашу жизнь. В фильме Дика Лестера все это весело и увлекательно, этакая праздничная кутерьма. Может, в фильме выглядело и красиво, но в реальной жизни не оставалось сомнений: „Битлз“ обречены. Личное пространство, чувак, — это страшно важно. И мы были обречены, потому что у нас его не было. Всем нужно одиночество».

Разумеется, любой успех битловского масштаба обречен. Сколько это могло продолжаться? Куда идти, когда дошел до вершины? А по меркам «Битлз», просто стоять на вершине — уже провал. Джордж всегда знал, что их дни сочтены, и хотел уйти до того, как это поймут все.

С проблемами середины семидесятых Джорджу помогли справиться сад, дом, женитьба и первый ребенок, а также добрый запас юмора. Таков один из многих парадоксов Джорджа. Вот он ударился в проповедь, ездит тебе по ушам своей индийской философией, или садоводством, или историей, и ты уже подозреваешь, что он слегка спятил, чересчур серьезно относится к себе и к жизни, но тут он осекается и смеется над собой.

Как и многие миллионы людей в Британии и Америке семидесятых, Джордж всегда обожал комическую труппу «Монти Пайтон». Он подружился с ними, особенно с Эриком Айдлом и Майклом Пейлином. «Питоны» пришли из совсем другого мира — английские мальчики среднего класса, гораздо серьезнее и эрудированнее, чем может показаться, учились главным образом в Оксфорде и Кембридже, однако они, как и «Битлз», тоже пытались бороться против системы и все делали по-своему.

Джорджу нравились The Rutles — телевизионная пародия на историю «Битлз», которую делал в основном Эрик Айдл. Джордж в ней даже снялся — густо загримированный, в роли репортера. В 1978 году Джордж услышал, что труппа не может договориться с EMI по поводу своего фильма «Жизнь Брайана». Лорд Делфонт, тогда директор EMI, счел пародию на жизнь Иисуса крайней безвкусицей.

Джордж попросил своего делового партнера Дениса О’Брайена, который помогал ему вести дела после фиаско «Эппл», раздобыть два миллиона фунтов на съемки фильма. Деньги нашлись, и фильм имел большой успех. Так появилась компания HandMade Films. Название Джордж позаимствовал с марки изготовленной вручную бумаги, которую ему вручили на экскурсии по старой бумажной фабрике в Сомерсете.

С 1978 года HandMade Films стала одной из самой успешных британских кинокомпаний. Не очень надежное поле деятельности, хотя в тот же период немало преуспел и Дэвид Паттнем. Они уже выпустили десять крупных лент, в том числе «Долгая страстная пятница», «Бандиты времени», «Миссионер», «Рядовые на параде», «Вода», «Частное торжество». Все эти фильмы объединяет британская обстановка или британское настроение. Лорды Грейд и Делфонт в итоге сильно пожалели, что пытались копировать Америку и создавали так называемое среднеатлантическое кино.

Джордж активно участвует в работе компании, часто фигурирует в титрах как «продюсер»; в работе еще много фильмов, но Джордж говорит, что настоящий бизнесмен у них — Денис О’Брайен: у него есть финансовое чутье, и он следит за тем, чтобы фильмы выходили в срок и укладывались в бюджет.

«Быть кинопродюсером непросто. Раньше я говорил о богатых: „Что они понимают?“ — а теперь я сам такой. Но я сознаю, что бесполезно снимать актера, если не дать ему как можно больше свободы. В целом у нас пока нормальные отношения».

Я поговорил с несколькими сотрудниками HandMade Films, и они в один голос утверждают, что Джордж — идеальный босс: он участлив, стремится помочь, но сохраняет приличную дистанцию. Несмотря на «дружбу» с «Питонами», он не входит в их команду, он не в их стиле и не всегда понимает артистические претензии творцов. Однако предоставляет им возможность работать.

Нельзя не восхититься его работой в HandMade Films — он по праву может гордиться своей компанией, и, вероятно, проект приносит ему немалое удовлетворение. Джордж создал его, ничуть не спекулируя своим битловским прошлым. Он не устраивает премьер, где не продохнуть от звезд, не разменивает свое имя в гала-шоу, не продвигает свои фильмы лично и не мотается по гастролям, рекламируя свои инвестиции. Он поддерживает компанию втихую, остается в тени, фигурой за кулисами, — и пусть фильмы говорят сами за себя.

Я не уверен, что Джорджу стоило писать книгу «I Me Mine». Он пытался как можно дальше дистанцироваться от битловского периода, но покупали книгу в основном из-за описания его детства, воспоминаний о «Битлз» и фотографий оригинальных рукописей его песен. Книга получилась довольно безвредная, не очень длинная и почти без разоблачений. Однако цену на нее заломили заоблачную. Каждая книга ограниченного тиража 1980 года — 2000 экземпляров с автографами — стоила 148 фунтов. В книге Джордж признается, что этот издательский проект вызывает у него некоторые сомнения, но так и не приводит внятных объяснений — разве только говорит, что хочет поддержать традицию выпуска безумно дорогих книг, вручную переплетенных в кожу.

Насколько я понимаю, в своих духовных исканиях Джордж пытается подняться над собой, к высшим богам и вечным истинам, но книга его — чистый праздник эго. Что явствует уже из названия, хотя, возможно, в нем кроется двойная ирония.

Пожалуй, эту книгу надо рассматривать как очередное доказательство парадоксальности Джорджа. Отказываясь от славы, он ее добивается. Отрицая «Битлз», он временами как будто призывает их вновь. «Великолепная четверка была хороша тем, что, если у кого-то портилось настроение, остальные его прикрывали. Мы защищали друг друга. Сейчас, в одиночестве, нужно постоянно быть настороже. Иногда я по ним скучаю. Мы сильно любили друг друга».

Как и остальные битлы, Джордж скоро обнаружил, что знаменитый человек привлекает людей, которым он нравится из-за того, что знаменит. И очень трудно найти тех, кому можно доверять. Хорошие люди держатся в стороне. Наглые лезут вперед. В своем кругу битлы были в одинаковом положении и говорили друг другу суровую правду. Сейчас, когда все трое — Джордж, Пол и Ринго — счастливо женаты, остается надеяться, что у них есть шанс слышать истинную правду, трезвый совет, нелицеприятную критику, которой они обменивались с Джоном и между собой.

Из книги Джорджа я с удивлением узнал, что он ездил в Ливерпуль. Только познакомившись со своей женой Оливией, он показывал ей дом своего детства на Арнольд-Гроув, свою старую школу, институт, водил ее в классные комнаты. Вполне нормальное желание. Вот только школу Джордж всю жизнь ненавидел, что и подтверждает в своей книге. Не слишком ли он щедр на уверения?

Джордж до сих пор не выносит самолетов, как и в битловские времена, когда ему становилось физически плохо в самолете или в аэропорту, зато в последние годы увлекся быстрой ездой, даже на гоночных машинах. Он по-прежнему вегетарианец, по-прежнему интересуется Индией, Кришной и духовностью.

Как и остальные битлы, после смерти Джона он зациклился на личной безопасности. Пол, например, боится, что во время пробежки по саду на него бросятся из кустов. Однажды ему померещилось, что в саду кто-то прячется и курит сигарету. Оказалось, это уличный фонарь вдалеке. Джордж боится, что убийцей может быть фотограф, нацелившийся на него заряженной камерой, и поэтому терпеть не может, когда его внезапно фотографируют.

Что касается музыки, Джордж, похоже, прекратил сочинять ее и исполнять. Последние пятнадцать лет он регулярно выпускал альбомы, хотя альбом 1982 года «Gone Тгорро» особым успехом не пользовался. В 1984 году Джордж заявил, что оставляет поп-музыку. Это не означает, что он больше не играет. Он музицирует дома, для собственного удовольствия.

Хотелось бы надеяться, что это временное затишье. Джордж сочинял музыку не так, как Джон и Пол: они писали песни, а он писал чувства. «Написать песню — это как сходить на исповедь», — замечал он в своей книге. Джорджу хотелось писать, только когда требовала душа, к добру или к худу, и потому он так неспешно раскачивался, и потому же надолго замолкал, пока не находилось что сказать. А для Пола писать музыку так же естественно, как просыпаться по утрам, ходить, есть и спать.

Трудно сказать, какой путь Джордж выберет в будущем. Когда он показал себя талантливым продюсером, удивились многие — и особенно те, кто знал Джорджа самым юным битлом, застенчивым и робким в сравнении с Джоном и Полом. Но от Джорджа стоит ждать сюрпризов, новых творческих и деловых свершений. Хотя, конечно, он может внезапно сорваться на Гавайи, в недавно купленное поместье, и для разнообразия возделывать там свой тропический сад, спасаясь от опасных фотографов.

В отличие от остальных, Пол начал самостоятельную жизнь довольно шатко. Все не то чтобы прониклись к его жене Линде, и к тому же судебные разбирательства оказались в основном его бременем — его возненавидели и остальные трое битлов, и поклонники, ошибочно обвинившие его в развале группы. Пол тоже стал затворником — это было очень модно среди суперзвезд в начале семидесятых. Дабы просто доказать, что существуешь, нужно было сбежать и найти себя. Одно время ходили слухи, будто Пол умер. На самом деле он просто перебрался на небольшую ферму в Аргайле, в Шотландии, — эта ферма и сейчас ему принадлежит.

«Когда „Битлз“ распались, мне было несладко. Меня обвиняли, что я их бросил, но это неправда. Во время этих судебных разбирательств мы все, пожалуй, были хороши. Я звонил Джону — он говорил, чтобы я отвязался. Я звонил Джорджу, а он мне такими словами отвечал… отнюдь не „Харе Кришна“».

Пол кое-что писал для других исполнителей и для кино, но постепенно понял: надо браться за дело, которое ему всегда нравилось, — выступать с группой на сцене. Он и битлов хотел снова вытащить из студии, хотя бы на разовые концерты. И Пол решил вместе с женой Линдой, не имевшей никакого музыкального опыта, создать собственную группу, Wings. В мире поп-музыки над этой затеей от души похихикали. Группа начала очень скромно, без предварительной рекламы приезжала в университетские городки, что, впрочем, не оградило Линду от нападок: экспертов возмущало, что она со своим ужасным голосом посмела навязаться группе Пола. Один из первых синглов Wings — песня «Mary Had a Little Lamb», не самый вдохновенный пример творчества. По слухам, Джон сказал, что Пол теперь похож на Энгельберта Хампердинка, — хуже сравнения не сыскать. Затем Джон весьма язвительно отозвался о Поле на нескольких своих альбомах. На «Imagine» он говорит, что Пол — «Muzak to my ears» и что «pretty face may last a year or two».

Мало-помалу дела у Wings пошли на лад. На гастролях Пол не чурался иногда включать в репертуар старые песни «Битлз», которые все любили. А начиная с альбомов «Band on the Run» и «Venus and Mars» Пол снова выбился в первые строчки хит-парадов и почти — хотя и не совсем — повторил свой успех битловского периода. Его американские гастроли 1976 года прошли с полным аншлагом и наконец доказали, что, невзирая на Линду, Wings — превосходная поп-группа.

Возможно, в новых песнях Пол не достигает уровня «Yesterday» или «Eleanor Rigby», но в коммерческом плане он явный лидер среди экс-битлов. «Mull of Kintyre» в 1977 году побила любой сингл «Битлз». Пол утверждает, что с Wings заработал больше, чем за все битловские годы. И в это не так уж трудно поверить: слишком много народу участвовало в разделе битловского пирога.

Теперь Wings закончили свою карьеру. Кое-какие люди, работавшие в этой странной импровизированной группе, неплохо заработали, поведав миру, как тяжко с Полом сотрудничать, какой он порою властный и отвратительный. Возможно, в их стенаниях есть доля правды. Пол перфекционист и своими требованиями способен свести ассистентов с ума. Все, кто работал с Полом после распада «Битлз», могли претендовать только на звание ассистента, а не равного ему лидера группы. В свою очередь Пол говорит, что группами сыт по горло. «Ненавижу группы — как будто в неудачном романе завяз».

По сей день Пол остается публичным битлом — довольно регулярно дает интервью, честно и открыто говорит о себе и своем прошлом, о своих тревогах и радостях. Как обычно, кое-кто попрекает его чрезмерным обаянием, подозревает, что Пол все это делает не без умысла. Пол, наверное, чуточку актерствует — играет роль Пола Маккартни, очаровательной суперзвезды, обожаемой всеми мамашами, и из-за этого иногда слишком слащав, но в его искренность я верю.

В 1984 году Пол давал бесчисленные интервью, рекламируя свой фильм «Передайте привет Броуд-стрит», который многие если и не ругали, то критиковали. Мне всегда казалось, что критика фильма «Magical Mystery Tour» была несправедливой — и в основном в неудаче винили Пола как главного зачинщика. Но тот фильм был скромной телепостановкой, и в нем были хорошие песни. От «Броуд-стрит», полнометражного художественного фильма с хорошим составом актеров, мы все ожидали гораздо большего, однако сценарий Пола был так скучен, что не оставил фильму никакой надежды. Не исключено, что сейчас, создав собственный фильм, Пол опять начнет сочинять и петь, пусть он даже играет — ну, иногда, — а на сценарии найдет толковых профессионалов. Удивительно, что он до сих пор не попробовал мюзикл. Вы только вообразите, что мог бы сотворить режиссер уровня Тревора Нанна с песнями Пола.

Пол продолжает сочинять и петь в одиночку, хотя его Wings и улетели; впереди у него еще много хитов, которые попадут в горячую двадцатку. Трудно себе представить, чтобы он занимался чем-то другим. И он по-прежнему бизнесмен, управляет своей компанией McCartney Promotions Limited с главным офисом в Лондоне на площади Сохо. Компания занимается всеми творениями Пола плюс другими вещами, которые приобрела, типа «Энни» и «Бриолина», и кучей отдельных песен. По крайней мере, Пол вложил деньги в музыку, а не в недвижимость.

Пол часто повторял, что для него главное в мире — семейная жизнь. Хизер, его старшей дочери (от первого брака Линды), сейчас уже двадцать два, и она работает ассистентом фотографа. А еще у них очаровательная семнадцатилетняя брюнетка Мэри, пятнадцатилетняя рыжая Стелла и семилетний блондин Джеймс. Как ни странно, несмотря на риски, все они учились в государственной школе. Они вместе живут и играют — одна большая дружная семья, без нянек и слуг.

Снаружи их дом в Сассексе выглядит весьма внушительно, с прожекторами и оградами, но после гибели Джона все это легко понять. Местным жителям дом известен как «Полдитц». Однако внутри жилище на удивление компактно, всего пять спален, и семья ведет скромную спокойную жизнь в обычном семейном кавардаке. Линда никогда не была образцовой матерью и домохозяйкой, зато обожает готовить.

Они переехали сюда из дома еще меньше, неподалеку, для безопасности объединив два старых коттеджа. В Лондоне у них остался дом на Сент-Джонс-Вуд, дорогой сердцам тех, кто околачивался в «Эппл», а также битломанок с Эбби-роуд. Еще у них ферма в Аргайле. Пол вегетарианец, не курит сигарет, немножко бегает по утрам, немножко занимается гончарным делом, любит рисовать и часто смотрит телевизор. Пристрастие к телевидению заметно в «Броуд-стрит» — там полно коммерческого блеска и диккенсовщины «Детского часа».

Как и Джордж, Пол весь состоит из противоречий. Он умен и якобы изворотлив, однако за последние десять лет ухитрился четырежды попасться на легких наркотиках. Заявиться в японский аэропорт с марихуаной на тысячу фунтов — глупость чистейшей воды. Трудно объяснить, как он, якобы такой заботливый отец, попадается на употреблении наркотиков, даже легких.

Он не скрывает появившейся седины, но стоит появиться фотографу, как Пол тут же втягивает живот. Свое физическое тело он осознает очень отчетливо. Часто ноет — мол, газеты пишут о нем черт-те что, — но продолжает давать интервью. За столько-то лет пора было понять, к чему это приводит. Ему не нравится возня вокруг покупки и продажи битловских сувениров, однако он сам торговался на «Сотбис». (Он хотел купить открытку, которую послал Джону, но кто-то перебил его ставку.) Собственно говоря, они с Джорджем только усугубили эту свистопляску, издав книгу рисунков Пола и книгу Джорджа с текстами песен, написанными его собственной рукой.

Какой же он все-таки сложный человек, какой неоднозначный — столько самооправданий, столько страхов, такая ранимость. Как могли мы в шестидесятые считать Пола незамысловатым обаяшкой, с чего мы взяли, что Джордж — всего лишь маленький тихоня? Сегодня мне кажется, что они оба необъяснимее и непостижимее Джона. Тот всегда был прямодушен до грубости, мгновенно раскрывался, высказывался открыто. А Пол и Джордж очень многослойны. И оба расстраиваются, когда чужаки претендуют на понимание, когда описывают их в черно-белых тонах, что вряд ли было бы справедливо по отношению к любому из нас.

Вскоре после смерти Джона у нас с Полом случались странные беседы. Было похоже, что его много чего страшно угнетает, смерть Джона — не в последнюю очередь. Дело было в мае 1981 года, и кое-какие его рассказы я записал в дневнике.

Смерть Джона превратилась в своего рода культ — мгновенно появились книги, газеты были по-прежнему забиты соответствующими материалами. Многие, возвеличивая Джона, принижали Пола — ну или так казалось. Пол считал, что его раскритиковали в только что вышедшей книге Филипа Нормана, моего бывшего коллеги по «Санди таймс». Филип Норман пришел ко мне и сказал, что пишет книгу о шестидесятых в целом, и я ему помог, показал все свои материалы, много чем поделился, например телефоном Мими. Я тогда не знал, что он напишет биографию «Битлз». Собственно говоря, для этой книги с подзаголовком «Правдивая история „Битлз“» ни один битл интервью ему не давал.

Пол позвонил мне 3 мая 1981 года и около часа живописал свои обиды. До того он столь же многословно изливал душу моей жене, когда позвонил, а меня не застал, — я гулял в Хэмпстед-Хит. Пол сетовал, что сыт по горло всеми этими людьми, которые постоянно полощут имена его и Джона и всё перевирают. Он один знает правду. И она существенно отличается от того, что говорится вокруг.

Пол ругал меня за то, что после смерти Джона я несколько раз появился на телевидении. Там я говорил, что Джон был тверже, прогрессивнее, а Пол — мягче и мелодичнее.

Но больше всего Пола в тот день расстроило интервью с Йоко, где приводились ее слова: мол, он, Пол, причинил Джону боли больше всех. Это, сказал Пол, едва ли не самые жестокие слова, какие он когда-либо читал.

«Никто никогда не говорит о том, как Джон делал больно мне, — жаловался он. — А он называл мою музыку „мяузикой“. Все твердят, что я причинил ему боль, но чем? Никто никогда не приводит примеров. При этом обвиняют меня во всех грехах. И что, я правда ранил Джона больнее всех? Даже больнее, чем тот, кто сбил Джулию?

Мы с ним вечно соперничали. Я написал „Penny Lane“ — тогда он написал „Strawberry Fields“. И это было постоянно. Но это касалось сочинительства. Я не понимаю, зачем она так. Когда мы разговаривали в прошлый раз, все было нормально. Йоко сказала, они с Джоном только что слушали один мой альбом и плакали».

Ну, ты позвони ей, посоветовал я. Спроси, правда ли она такое говорила.

«Не буду я ей звонить. Слишком мелкий повод. И сейчас не время. Из-за такого я звонить не хочу».

Что же, по мнению Пола, могло причинить Джону боль?

Мне в голову приходит только один случай, о котором Джон уже всем рассказывал. Когда мы с Ринго вдвоем написали «Why Don’t We Do It in the Road?». Мы не нарочно. Просто Джон и Джордж были заняты, что-то там заканчивали, а мы с Ринго свободны, просто тусовались, и я сказал: давай запишемся.

Потом я слышал, как Джон ее пел. Она ему нравилась, и, наверное, он хотел бы написать ее со мной. В самый раз для Джона песня. Потому ему и нравилась. Идея — в чистом виде Джон, не я. Такой рикошет от Джона.

Может, я обижаю людей, сам того не замечая. Тогда мне и в голову не пришло, что Джон обидится. На свадьбе Ринго [на прошлой неделе] Нил обмолвился: мол, Мими расстроена, что я после смерти Джона ни разу ей не позвонил. А мне и в голову не пришло. Я ее почти не знаю. Не видел лет двадцать, со времен Менлав-авеню. Я был просто пацан, шлялся с Джоном. Мы даже не заходили к ней в дом.

Короче, я ей позвонил, раз уж она так расстраивается, и извинился, что не звонил, сказал, что у меня не было ее телефона, и получилось замечательно, мы прекрасно поговорили. Обсудили книгу Филипа Нормана — ей тоже не понравилось. Сказала мне: напиши жалобу. А я сказал, что постоянно пишу письма, а потом их рву. Она говорит, я должен как-то это все прекратить.

«Когда случается землетрясение, все очевидцы описывают его по-разному. И все правы». Это у меня в одном письме так было. А откуда возьмется история целиком у того, кого там не было? Но то письмо я тоже порвал.

Никто не знает, как я помогал Джону. Мы с Линдой слетали в Калифорнию, уговорили его прекратить этот его так называемый «потерянный уик-энд», когда он накачивался наркотой по самое не хочу. Посоветовали ему вернуться к Йоко, что он вскоре и сделал. Я к этому козлу помчался аж в Лос-Анджелес. Он мне и дюйма не уступал, а сам забирал то ярдами, то футами.

Джон всегда меня в чем-то подозревал. Обвинял: дескать, я хочу купить Northern Songs, ничего ему не сказав. Я тогда думал, куда вложиться, а тут Питер Браун говорит: есть же Northern Songs, вложись туда, и я купил акций, что-то около тысячи, кажется. Джон взвился до небес — считал, что я козни строю. А потом и сам акции купил. Он всегда считал, что я ужасно коварный и изворотливый. Такая у меня репутация — обаятельный, но хитрый.

Тут на днях была история на свадьбе Ринго. Я сказал Силле [Блэк], что мне нравится Бобби [ее муж]. Вот ровно так и сказал, слово в слово, ничего больше. Бобби хороший парень. Но что на самом деле у тебя на уме, Пол? Ты ведь не это имеешь в виду, ты ведь чего-то добиваешься? Что я имел в виду, то и сказал, но она не поверила. Никто не верит. Все считают, я постоянно все просчитываю.

Это правда, я иногда отступаю на шаг назад и смотрю — в отличие от Джона. Я заглядываю в будущее. Осторожничаю. Если бы Джону предложили бесплатно гитару, он бы взял не задумываясь. А я сделаю шаг назад и подумаю: что это за человек, чего ему на самом деле надо, что он имеет в виду? Это же я постоянно твердил Кляйну, что надо откладывать деньги на налоги.

Мне не нравится быть самым осторожным. Я бы лучше был импульсивным, как Джон. Вот он бросался в омут с головой. В любой толпе его было слышно лучше всех. У него голос был громкий. Самый голосистый петух. Мы с Джорджем в студии так его и называли. Я никогда не пытался его облапошить, никогда. Он порой бывал тот еще свинский интриган. Никто и не догадывался. А сейчас, после смерти, стал Мартином Лютером Ленноном. Но на самом деле он и не такой. Он не был святым. Всего лишь разоблачителем.

Десять лет он нещадно критиковал мои песни. У него из-за моих песен была паранойя. Мы друг на друга орали в голос.

Вначале он был такой ярмарочный герой. Здоровый парень в машинке на автодроме посреди ярмарки, и мы считали, он клевый. Мы с Джорджем были младше, и тогда это здорово чувствовалось. Он был нашим подростковым кумиром. Я часто рассказывал, что мое первое впечатление о нем — запах алкоголя, но это просто прикольная история. Я так прикалывался. История правдивая, но в ней примерно одна восьмая правды. Я так говорил, когда спрашивали, какое у меня первое воспоминание о Джоне. На самом деле первая реакция была проста: он клевый, просто клевый парень и отличный певец. Мое настоящее первое впечатление — удивительно, как он сочинял слова.

Он пел «Come Go with Me to the Penitentiary» и не знал ни слова. Все сочинял на ходу. Меня это потрясло.

В конце концов он стал ужасно ревновать. Даже не давал мне прикасаться к своему ребенку. Он иногда от ревности просто свихивался. Я это, пожалуй, отчасти перенял…

Это правда, что мне не нравился Стю, но я ничего не имел против него лично. Просто на басу он играть не умел. Вот и все. Я возражал против него по делу, ради группы. Он знал, что не умеет. Это я ему посоветовал стоять спиной к аудитории. Я не хотел сменить его на басу. Он сам ушел, решил остаться в Гамбурге. Джон сначала попросил Джорджа заменить Стю. Я тут на днях у Джорджа уточнил. Он прекрасно помнит. Джордж отказался. И тогда Джон попросил меня. Но на басу я мучился. Это не мое.

То же самое с Питом Бестом. Я не завидовал его красоте. Просто он не умел играть. Ринго был намного лучше. И поэтому мы хотели, чтобы Пит ушел.

Предположить, что Брайана убили, — это бред, но финансовые проблемы — это правда. Нас надурили на миллионы, но в итоге выяснилось, что оно того не стоит — со всеми судиться. Потратили бы уйму времени, а всех денег назад все равно бы не получили. Мы же понимали, что большинство выкрутятся. И тут виноват исключительно Брайан. Он был неопытен. Я всегда это говорил. Совсем щегол.

Мы знали, что он гей, но это не имело значения. Одно время он не знал, что мы знаем, а мы продолжали притворяться. Это было не важно. Тема никогда с ним не обсуждалась. Он это держал в большом секрете. Нам было все равно. Ну, перемигивались иногда у него за спиной, когда видели трансвестита, например. Ловили его взгляд — смотрели, покраснел он или нет. Но ничего не говорили. Это все было по-дружески. А что касается того рисунка, где Брайан среди подростков в «Кэверн» и у него текут слюнки, то это неправда. Я понимаю, что такое право художника, но это бред. Остальные рисунки претендовали на достоверность, первая же вроде была срисована с фотографии, и эта тоже выглядит как будто подлинной. Просто хотели раздуть гомосексуальность Брайана. Он никогда не сидел в «Кэверн». Во всяком случае, ни с кем не общался. Стоял у стены, чтоб никто его не увидел и не догадался, что он тут. И никакие слюнки у него не текли.

Я перед Джоном преклонялся. Он был взрослый парень. А я был мелким. Потом я тоже взрослел, рос, у нас появилось много общего. Я поднялся до его уровня. Писал песни наравне с ним, иногда не хуже. Мы стали равными. И ему было неуютно. Он всегда в себе сомневался. С женщинами то же самое. Он, между прочим, когда познакомился с Йоко, сказал мне, чтоб я к ней не подкатывал.

Я где-то читал, как он говорил — мол, он помогал мне сочинять «Eleanor Rigby». Ага. Где-то полстрочки. Зато он совсем забыл, что я написал мелодию «In My Life». Это была моя мелодия. А может, он просто ошибся. Забыл.

Я понимаю, что произошло, когда он встретил Йоко. Ему надо было выкинуть все старые эмоции. Он прошелся по всем своим романам, признался ей во всем. У нас с Линдой, когда мы познакомились, было то же самое. Доказываешь, как сильно любишь человека, признавшись ему во всем, что было. И Джон решил избавиться от меня.

Я никогда не отвечал ему той же монетой, но не мог скрыть, как меня злят его нападки, когда он называл мою музыку «мяузикой» и говорил, что я пою, как Энгельберт Хампердинк…

Если перечислять, сколько раз он причинил боль мне… Я записал без него одну песенку — а он столько про меня наговорил…

Если вдуматься, я не сделал Джону ничего плохого — не то что он. И вообще, он мне отомстил — сделал «Revolution 9». Взял и записал ее без меня. Но об этом никто не вспоминает. Джон теперь хороший, а я негодяй. И все это твердят.

Но когда Джон был жив, возразил я, все казалось наоборот: хороший был ты, а негодяй он. Ни то ни другое, разумеется, не есть правда — ну, не вполне. Скоро все утрясется. Ты, главное, держись.

Но обо мне и Джоне печатают разные факты. Которые отнюдь не факты. Однако они будут записаны. Войдут в историю. Останутся навсегда. Люди всему поверят.

Так или иначе, мы с Ринго и Джорджем пообещали, что отныне будем хорошо друг к другу относиться. Я теперь, когда мы встречаемся, не упоминаю «Эппл». Уже научился. Одно слово про «Эппл» — и дальше непременно ссоры и крики…

Похоже, я и Джорджа Мартина нечаянно обидел. Я не подозревал, пока не прочитал его книгу. Оказалось, я не дал ему поработать над «She’s Leaving Home». Я тогда позвонил ему, но он был занят, не мог собраться ни через два дня, ни через две недели, что-то такое, и я подумал, да ну и черт с ним, раз он не может найти на меня время, я подыщу кого-нибудь другого. Я тогда расстроился, поэтому нашел ему замену. А теперь он пишет, что я обидел его нарочно. Ну, если это его единственная ко мне претензия…

Мы с Джоном были настоящими боевыми друзьями. Вот на что это было похоже. Теперь я понимаю, что мы так и не узнали друг друга до донышка. Не добрались до правды. Бывает, отцы начинают ненавидеть своих сыновей. Поди угадай.

У Ринго на свадьбе я отлучился в туалет, а там был Ринго — мы нечаянно оказались вдвоем. И он сказал, что за всю жизнь я дважды его убил. И потом добавил, что сам себя он убил трижды. А я как раз что-то сплевывал и случайно попал на его пиджак. Вот, говорю, я тебя убил три раза, вышло поровну. Ну, посмеялся. Дружеский разговор такой. Вовсе не ссора. Мы не собачились. Он просто внезапно так сказал, мы поговорили и дальше пошли. Но теперь я постоянно думаю — что это за два случая, когда я его обидел…

Мы все, видимо, так делаем. Мы не выносим мелкие ссоры на публику. Джордж недавно рассказал, как я обидел его. Но, по-моему, он сделал еще хуже, когда сказал, что никогда не будет играть со мной на басу.

Я страшно расстроился, когда они стали говорить, будто я пропихиваю Ли Истмена, потому что он мой свойственник. И в итоге привели Кляйна. Можно подумать, я просто взял и притащил члена своей семьи, без всякой на то причины. Они знали меня двадцать лет и все равно так подумали. Я не верил своим ушам. Джон сказал: «„Magical Mystery Tour“ — это для Пола был праздник эго». Бог ты мой. Я же это делал ради них, чтобы мы остались вместе, продолжали работать, занялись чем-то новым.

В юридическом смысле мы были олухи. У меня все еще работает Ли Истмен, и он заработал кучу денег. Для меня. Я был вынужден возбудить дело против «Битлз» — доказать то, что я знал. Я не хотел. Уехал в Шотландию, промучился там три месяца, отрезал себя от всех, пока не решил, что другого выхода нет. Надо подать в суд на «Битлз». Ужасное было решение.

И меня до сих пор за него клянут. В книгах по истории я по-прежнему тот, кто развалил «Битлз».

Я не питал ненависти к Джону. Когда он поливал меня на пластинках, люди говорили: ты его, наверное, ненавидишь. Ничего подобного не было и нет. Помню, как-то во время ссоры Джон вдруг снял эти свои бабушкины очки. Так и вижу его. Он их отложил и сказал: «Это же я, Пол». Потом снова надел очки, и мы продолжили ссориться… Эта фраза постоянно вертится у меня в голове. «Это же я». Для меня это уже такая мантра.

Я бы мог порассказать про Джона много смачных историй. Но не буду. Не буду, пока живы Йоко и Синтия. Джон бы рассказал. Он бы не усомнился, ринулся бы в атаку, сказал бы первое, что в голову взбрело. Нам это в нем и нравилось. Это была честность, но иногда она больно ранила. И не всегда была такой уж честной. Он знал, что может ранить. Он бывал жестоким. А я-то всегда разумный. Такой уж я есть. Я бы никогда не сказал то, что говорил он.

Никто не знает всей истины, вот в чем беда. Я тут как-то разговаривал с Нилом, мы смеялись и вспоминали какой-то случай, смешную историю. Оба помнили очень четко, что мы тогда говорили, во что я был одет, у кого был поклонник. Мы совпали на семьдесят пять процентов, кроме одной важной вещи. Я сказал, дело было на Пикадилли, а Нил сказал, что на Сэвил-роу. Я так ясно все вижу, до малейших деталей, и Нил тоже — но мы эту историю видим в разных местах.

Лет до тридцати я думал, что мир четок. Теперь я знаю, что жизнь абсолютно бессвязна. И Джон это знал. Ему всегда хорошо удавалось разоблачать обманы. Он бы сейчас разоблачал эту шумиху вокруг своей смерти.

Я плохо помню шестидесятые. Они прошли передо мной в эдакой пурпурной дымке. Раз мы с Линдой куда-то поехали, и к нам подошла роскошная блондинка, обняла меня за шею: «Помнишь меня, Пол?» Я давай мычать — мол, хмм, ага, так-так, дай-ка я подумаю, — но я абсолютно ее не помнил. «Но, Пол, мы же с тобой занимались любовью в Лос-Анджелесе». — «А, — сказал я. — Вот оно что. Познакомься, это моя жена Линда. Извини, нам пора…»

Конечно, это было раньше. До свадьбы. Случаются казусы, но у Линды своего рода иммунитет.

Я посоветовал ему все записать или наговорить на пленку — выложить все, что он думает о своих отношениях с Джоном, выплеснуть раз и навсегда, сунуть в ящик и больше не вспоминать.

«Может быть. Я после тюрьмы так и поступил. Описал все свои ощущения. Мне там не давали карандаш и бумагу, хотя мне только этого и было надо, поэтому я, как вернулся домой, тут же все записал. И не знаю, что с этим делать. В издательства не хочу. Это я для себя писал. Где-то двадцать тысяч слов. Линда и еще пара людей прочитали и сказали, что неплохо. Заказал частную типографию, чтоб напечатали мне один экземпляр. Только один. Я хотел просто белую обложку, а внутри только черные буквы на белой бумаге. На дешевой белой бумаге. Чтоб выглядело как у „Олимпии пресс“. Дешевая книженция. В кармане умещается — шесть дюймов на четыре примерно. Я одно время подумывал напечатать несколько экземпляров и продавать с лотка на улице. Никому ничего не сказать, просто выйти на улицу и продавать по паре шиллингов. Но не хочется шумихи. А потом я узнал, что кто-то из музыкантов уже так делал, и передумал: не хотел попугайничать. Так что у меня только один экземпляр. Как-нибудь дам почитать. Расскажешь, как тебе… Что касается меня и Джона — ну да, может, и напишу. Я ему, между прочим, помогал с первой книгой. Об этом никто никогда не говорит. Джон точно не упоминал…»

Что касается остальных персонажей в битловской драме, то Нил Эспинолл, гастрольный менеджер, продолжил свою работу в «Эппл» и стал продюсером фильма «Let It Be». Он все еще там работает, хотя нынче «Эппл», похоже, толком ничего не делает и не продюсирует. Нил женат, у него пятеро детей. А Мэл Эванс — такой, казалось бы, спокойный и уравновешенный по сравнению с нервозным Нилом — закончил жизнь трагически. Оставив жену и детей, он уехал в Америку, где в 1976 году был застрелен полицейскими в Лос-Анджелесе. Отец Пола Джим уже умер, как и отец Джона Фред, и мать Джорджа Луиза. Айвен Вон, который познакомил Джона и Пола (см. главу 2), теперь наполовину инвалид, страдает болезнью Паркинсона.

Джордж Мартин — преуспевающий независимый музыкальный продюсер, хотя музыкантов масштаба «Битлз» он больше не открывал. Его замечание, приведенное в «Коде», — о том, что «Битлз» ожидает провал, если они станут действовать на свой страх и риск, — отчасти оказалось пророческим.

Синтия Леннон после развода с Джоном вышла замуж за итальянца. Этот брак тоже закончился разводом. Та же участь постигла и ее третье замужество. Теперь у нее новый мужчина, она живет очень тихо в Камбрии, под Пенритом, и вернулась к искусству, которым пренебрегала со времен Художественного колледжа и встречи с Джоном. Ее сын Джулиан постепенно завоевывает свое место в мире поп-музыки, и Синтия в свои сорок пять лет подумывает о новой карьере, например в моде и на телевидении.

Питу Бесту удалось выбраться из депрессии, в которой я застал его в 1968 году в материнском доме. Он нашел хорошую работу в ливерпульском центре по трудоустройству и, проведя там шестнадцать лет, зарабатывает теперь 8500 фунтов в год. В 1985 году наконец вышла его книга о битловских временах. Она даже удостоилась положительного отзыва в «Таймс».

Десять лет Ливерпуль не пытался ни увековечить, ни хотя бы признать своих самых известных уроженцев, но эта спячка сменилась всплеском необитловской жизни — сегодня вокруг «Битлз» кипит бурная деятельность с памятниками, выставками, экскурсиями и другими развлечениями для туристов.

Один юридический и деловой спор еще не завершен — битва (в основном Пола) за контроль над Northern Songs. И впрямь несправедливо, что «Битлз», по сути дела, до сих пор собой не владеют. Снимая «Броуд-стрит», Пол вынужден был просить разрешение на запись «Yesterday». Это очень долгая история (см. главу 20), которая началась с того, что Дик Джеймс и его компания, музыкальные издатели «Битлз», владели пятьюдесятью процентами всех их песен. Потом эти права перешли к империи ATV лорда Лью Грейда, потом к австралийцу Холмсу Эйкорту. Некогда Пол пытался выкупить их за десять миллионов фунтов, но ему не удалось, а сейчас, когда я это пишу, он, по слухам, предлагает двадцать миллионов. Northern Songs владеет правами на двести с лишним сочинений Леннона и Маккартни — практически весь битловский репертуар. Лакомый кусок, сами понимаете.

Если вам когда-нибудь вздумается завидовать миллионерам, не забывайте, что их, как и всех прочих, тоже могут предавать и унижать. Порой никакие миллионы не могут дать им все, чего они хотят. Эта борьба, по крайней мере, объединила Пола и Йоко после нескольких лет натянутых отношений. В вопросах бизнеса Йоко разбирается не хуже Пола, а то и лучше. Я уверен, вместе они в конце концов добьются своего.

Что будет с творческим будущим Пола, Джорджа и Ринго? По всему судя, за новыми тенденциями в литературе, искусстве, театре и даже поп-музыке они не следят. Впрочем, такое впечатление складывалось всегда. Они гордились своей необразованностью, нетронутостью, независимостью. У них был свой стимул, они четверо высекали искры друг из друга, извлекали друг из друга все, что можно было извлечь. Если же они хотят оставаться независимыми творцами, работать сами по себе, откуда возьмутся стимулы? Из чего им высекать искры?

Они теперь уже не молоды — с чего бы нам ждать от них творческих свершений? Ринго в этом году исполнится сорок пять, Полу сорок три, а малышу Джорджу сорок два. Они могут созерцать своих детей и свои сады, отдохнуть, расслабиться. Правда, Пол явно не создан для отдыха. Линда это прекрасно понимает. Она тянет его в лоно семьи, но Пола по-прежнему подмывает выходить на сцену, оставаться суперзвездой, петь со Стиви Уандером, Майклом Джексоном или очередной находкой года — просто доказывать, что он еще может. Несмотря на искреннюю любовь Пола к семейной жизни, слава по-прежнему его манит.

Вспоминая прошедшие пятнадцать лет, я просто удивляюсь, что никому так и не удалось занять место «Битлз». Некоторые могут со мной поспорить. Семь лет назад утверждалось, что The Osmonds зарабатывают больше. Теперь то же самое говорят про Майкла Джексона. Вполне возможно, в пересчете на доллары это правда. Через пять лет еще какая-нибудь музыкальная сенсация потрясет мир, продаст больше пластинок, и о ней скажут, что она затмила «Битлз».

И возможно, придут композиторы, способные написать отдельные песни, которые принесут им больше денег. Эндрю Ллойд Уэббер, наверное, к этому уже близок. Несомненно, появятся новые поп-звезды, которые захватят воображение современников, вызовут сильный социальный всплеск, создадут новые моды, новые подходы. Сейчас, когда я пишу эти строки, в комнате моей младшей дочери поет Бой Джордж. Вот кто безусловно произвел впечатление на так называемый цивилизованный мир. Будет ли он поражать наше воображение через пятнадцать лет — или хотя бы через пять?

Если рассматривать «Битлз» как целое, как группу, которая сочиняет музыку, исполняет ее и влияет на свое поколение, за последние пятнадцать лет им не нашлось равных — в голову никто не приходит. «Битлз» содержат все три элемента. Побить их будет нелегко.

Но здесь речь не об игре ради победы, и я не пытаюсь доказать, что «Битлз» лучше или успешнее других. Они были. Они работали. Они остались. Так возрадуемся же. Забудем тоскливые времена «Эппл», забудем жалкие ссоры и раздоры, а главное — попытаемся подняться над ужасной трагедией смерти Джона. Он и «Битлз» в целом оставили нам более чем достаточно поводов радоваться.

Эта книга задумывалась и была написана, дабы уловить момент, когда «Битлз» были на вершине, и объяснить, как они туда попали, — с их собственных слов и со слов тех, кто был с ними рядом. Они сотворили нечто уникальное. Посредством некой таинственной алхимии их многообразные таланты и индивидуальности переплелись, наложились друг на друга и выплеснулись через край сплавом, который гораздо красивее, сильнее и оригинальнее, нежели сумма слагаемых. Я по сей день счастлив вспоминать то, что битлы создали вместе. Огромное им спасибо. «Битлз» давным-давно мертвы. И да здравствуют «Битлз»!