Можно сказать, что с Габриэллой меня познакомил попугай ара. Правда, мертвый, но это не важно. Я тогда был молод и полон надежд, а бразильская сельва манила к себе своими неисследованными просторами. Я приехал туда сразу после окончания университета с экспедицией Де Хавилланда. Вскоре Де Хавилланд уехал, а я остался, намереваясь присоединиться к группе из Оксфорда, которая должна была прибыть в конце месяца. Но они задерживались — то ли кто-то заболел, то ли возникли проблемы с деньгами, — но я не возражал подождать. Торопиться было некуда. Нашел себе чистенькую комнатушку с письменным столом и вентилятором. А под кроватью у меня стоял сундучок, набитый исписанными бумагами, потому что уже тогда я задумал эпохальную монографию, посвященную исчезнувшим видам птиц. В то время это казалось возможным.

БОльшую часть дня я спал, а вечерами пропадал в саду консульства, переходил с бокалом в руке от одной группы к другой. Сочинял ночами, быстро, небрежно, одну страницу за другой, озабоченный судьбой странствующего голубя или бескрылой гагарки, и складывал записи в сундучок под кроватью.

И вот наконец прибыла группа, и мы стали готовиться к походу. В один из последних дней ко мне явился Беркли Харрис, который заведовал у нас хозяйством.

— Вы свободны, Фиц?

Харрис никогда не вынимал трубку изо рта. Он носил в любое время длинные шорты и все делал с трубкой во рту, кроме, пожалуй, жевательных движений во время еды. Вот такой это был типаж, который вскоре после войны стал исчезать повсюду в Европе, но еще сохранился кое-где на постколониальных окраинах.

— Я почему спрашиваю? — продолжил он. — В крайнем бунгало есть симпатичная девушка, ей потребовалась помощь с попугаем. Я сказал, что вы тот, кто ей нужен.

Харрис был прав на сто процентов. Когда он привел меня к ее бунгало, она находилась в саду, над чем-то склонилась в тени. Поначалу я ничего не мог разглядеть. Просто стройная фигура, и все. Затем девушка вышла на солнце, и я оборвал фразу на полуслове. Мне доводилось видеть девушек, которые считались красивыми, но таких, как Габриэлла, я не встречал.

— Мисс Мартинес, это Джон Фицджералд. Я уверен, он поможет вам разобраться. Фиц, мисс Мартинес, работает в зоопарке. У нее умер попугай, и она хочет, чтобы вы его сохранили. Набили чучело.

— Это называется «оформить». Понимаете, «оформить». «Набить чучело» мы говорим, когда хотим выразиться грубо.

— Ну что ж, оформить так оформить. В любом случае я вас оставляю. Мне нужно готовить экспедицию. Через два дня выходим.

Девушка пожала мне руку, подождала, пока Харрис скроется в помещении, а затем заговорила. Голос у нее тоже был особенный.

— Он ошибается, мистер Фицджералд. Я не работаю в зоопарке, и это не обычный попугай.

Я рассмеялся:

— Для Харриса это нормально. Так чем я могу вам помочь, мисс Мартинес?

Она посмотрела мне в лицо. Глаза у нее были очень искренние и серьезные.

— Я только что потеряла редчайшую птицу в мире.

Едва ли можно выбрать лучший повод для знакомства.

У Габриэллы, которая сейчас сидела напротив меня за столом в кухне, были те же самые искренние и серьезные глаза. Она внимательно смотрела с той же полуулыбкой, изучала мое лицо с той же обезоруживающей заботой. Я налил в бокалы вино.

— За исчезнувших птиц! — произнесла она, поднимая бокал.

Я хотел предложить выпить за другое, но возражать не стал.

— Давай за исчезнувших.

Наши бокалы соприкоснулись с легким звоном.

— Рада тебя видеть снова, Фиц. Вчера у нас не было возможности побеседовать.

— Да, я заметил.

Габриэлла обхватила ладонями бокал и начала его мягко покачивать, заставляя кружиться вино.

— Я хотела позвонить тебе, но ведь ты не отвечал на мои письма. А когда Карл спросил насчет тебя, я решила, что это подходящий повод.

Хотелось сказать, что ей не нужно было никакого повода, но я промолчал. Мы посидели недолго, посмотрели друг на друга, не зная, о чем говорить. Габби стала рассказывать о своем проекте в Амазонии, насколько он продвинулся с тех пор, как мы виделись в последний раз. Ее глаза зажглись. Она сообщила об успехах, о том, какие трудности удалось преодолеть, как все это было непросто. Оживилась еще больше, когда обнаружилось, что я в курсе последних событий в науке: биогеография островов, заповедные коридоры — то, с чем связан ее проект. Разумеется, мы старательно избегали упоминать о нашем прошлом, о том, что осталось позади. О последних днях вместе, о фотографии около моей кровати. Зато подробно обсудили изменение пропорциональных соотношений вымирающих видов и секторные диаграммы. Постепенно подошли и к вчерашнему вечеру. Я знал, что этим все кончится.

— Я хотела спросить тебя, Джон. — Габриэлла поставила бокал и завела руки за шею, словно вытаскивая волосы из-под воротника. Знакомый жест. — Тебе ведь не очень понравился Карл, верно?

— А что, он должен был мне понравиться?

— Не обязательно. Я думала, ты заинтересуешься его предложением.

— Хм, это забавно, что он предложил мне пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы я позвонил несколько раз по телефону.

— Я говорила ему, что не надо заводить разговор о деньгах. Ты либо согласишься ему помогать, либо нет.

— Ты была права, я не стану ему помогать.

Она посмотрела на меня, и я увидел знакомую вопросительную напряженность во взгляде. Казалось до абсурда нормальным вот так беседовать с ней, будто мы продолжали разговор, начатый неделю назад.

Габби встала, обошла стол и села рядом. Наклонилась ко мне:

— Давай я расскажу тебе о Карле.

— Не уверен, что хочу этого, — промолвил я, чуть покачав головой.

— Позволь мне все же рассказать тебе, Фиц. Он совсем не такой, как ты считаешь. Вчера я видела это в твоих глазах и сознавала, что, наверное, поэтому ты и не захочешь ему помогать.

— Можешь думать все, что тебе нравится.

— Ты не понял. Карл — интересный человек. Немного смутьян, но тебе это должно понравиться. В научных кругах его всерьез никто не принимает, поскольку в нем отсутствует академическая респектабельность. И видимо, не могут простить те замечательные находки, которые Карл сделал. Вы с ним должны находиться по одну сторону. — Она замолчала и посмотрела в свой бокал. — Но познакомила я вас не поэтому. Ты знаешь, Джон, чем я всегда хотела заниматься. Так вот, теперь это случилось. У меня есть хороший проект. Очень важный. Он заставит людей по-новому взглянуть на заповедные территории. Когда я встретила Карла, проект висел на волоске. Мы разорились, Фиц. Работали задаром, а получаемых из Европы грантов не хватало, даже чтобы покрыть расходы на компьютеры. Карл дал нам денег, когда мы сильно нуждались, и делает это до сих пор.

Габриэлла понизила голос:

— Когда я его впервые увидела, то подумала, наверное, то же, что и ты. Коллекционер самого худшего толка. Именно от таких мы и защищаем природу. Но Карл у меня ничего не просил. Ничего. Просто оплатил счета, когда дела шли плохо, и все.

— Я не знал, что Андерсон филантроп.

— Разумеется, взамен он кое-что получает. Престиж. И мы открываем ему путь в мир охраны природы. Я не такая наивная, чтобы полагать, будто все это исключительно ради меня. Но Карл спонсирует мою работу, и это главное.

— Взамен ты взялась помогать ему искать чучело птицы, пропавшее из коллекции Джозефа Банкса?

— Карлу не требуется моя помощь. Он знает, где искать, но хочет все провернуть быстро. Для этого ему нужен ты. Карл уверен: ты что-то знаешь. Считает, что ты прочел какие-то важные книги. Если не желаешь помогать ему, тогда помоги мне. — Она протянула руку к моей руке и сжала ее неожиданно крепко. — Мне необходимо найти эту птицу, Фиц. Это далеко продвинет наш проект.

— Я не понял.

— Фиц, я должна заинтересовать Теда Стейста. Карл щедрый, но у Стейста иные возможности. Если мы привезем ему птицу, то он наверняка возьмется финансировать наш проект. Понимаешь, Фиц? Тогда бы мы были обеспечены лет на пять, не менее. Помогли бы выжить десяткам видов редких животных. Подумай об этом.

Мне вдруг стало жарко. Я шагнул к окну.

— Габби, я ничего не знаю. Совсем ничего. Даже не представляю, откуда начинать.

— Но у тебя есть знакомства. К тому же материалы для твоей книги… я думала, там должно совершаться что-либо такое…

Я отрицательно покачал головой. Ничего полезного про птицу с острова Улиета в моих записях не было.

— Извини. Но больше мне сказать нечего. Жди, пока Андерсон найдет птицу.

Не очень вежливо с моей стороны так говорить, но в тот момент я мало думал о вежливости.

Габби встала. Я наблюдал за ее отражением в кухонном окне. В мою сторону она не смотрела.

— Завтра я улетаю в Германию. Вернусь через пару недель. Обещала встретиться с Карлом. Скорее всего он пробудет здесь месяц, пока со всем разберется.

Она оделась и направилась к двери. Затем оглянулась и с грустью посмотрела на меня:

— Помнишь, как мы познакомились, Джон? Ту птицу?

— Да, помню. Попугай ара Спикса.

— Знаешь, как с ними обстоит дело сейчас?

Я кивнул. Птица, которую нашла тогда Габби умирающей в клетке на рынке и не смогла выходить, была последней этого вида. Десять лет назад количество попугаев ара Спикса в дикой природе сократилось до трех. Через восемь лет остался пожилой самец. Эксперты ожидали его скорой гибели от старости или одиночества, но, насколько известно, он до сих пор цепляется за жизнь. После его ухода останутся около тридцати особей, живущих в неволе. Ни один не годен для размножения.

Мы с Габби смотрели друг на друга.

— Я позвоню тебе, когда вернусь, Джон. Хочу еще поговорить.

Вымыв бокалы, я заметил, что Габриэлла оставила на вешалке свой дождевик. Как обещание вернуться?

На этом мой день не закончился, хотя следовало отправиться в постель. Мне захотелось немного поразмышлять. Книги на полках не давали покоя. Что сказал Андерсон? Что я прочитал какие-то нужные книги? Я попытался вспомнить, откуда узнал о птице с острова Улиета. Где искать? Вот они, две книги. Я снял их с полки.

Первая полегче, самая авторитетная: «Вымершие и исчезнувшие птицы» Джеймса Гринуэя. Я осторожно раскрыл ее, отыскал нужную страницу. То немногое, что нам известно о птице с острова Улиета, здесь было изложено с восхитительной ясностью. Я прочел страницу очень внимательно, ища какую-нибудь зацепку. Может, тот, кто читал ее здесь вчера вечером, сделал пометки? Но зачем ему читать ее? Это самое последнее издание, в бумажном переплете. Если надо, вы можете купить ее завтра же.

Я повернулся ко второй книге. «Заметки о редких видах пернатых» Р.А. Фосдайка. Полная противоположность работе Гринуэя. Фосдайк был любитель, который в шестидесятые годы изучал редких и вымерших птиц по старым научным журналам. Книга не претендовала на научность, но любой, кто серьезно занимался данным вопросом, имел ее в своей библиотеке, поскольку такой библиографии, какую приводил Фосдайк, не было нигде.

Я придвинул книгу к свету и раскрыл. Первое издание, подписанное самим Фосдайком незадолго до кончины. Интересно, сколько стоит книга? И надо ли ради нее вламываться в дом? Наверное, нет, ведь книга по-прежнему здесь. С нее смели пыль, но не украли. Об интересующей меня птице Фосдайк говорит то же самое, что и Гринуэй. В последний раз ее видели в коллекции сэра Джозефа Банкса.

Это единственное, что мне было известно о птице с острова Улиета. Я с досадой закрыл книгу. Зря Андерсон рассчитывал на мою помощь. А с чего начинать? Разумеется, с Джозефа Банкса, натуралиста, жившего в конце восемнадцатого века.

В Лондоне стояла жара. Было душно, особенно после тенистых лесов Ревсби. Но Банкс был настолько поглощен делами, что едва это замечал. В его отсутствие подготовка группы к экспедиции двигалась не так быстро, как он ожидал. Кроме того, следовало оплатить счета, переговорить с нужными торговцами, написать письма. И он взялся за все это с неистощимой энергией.

Помолвка с Харриет Блоссет должна была состояться через несколько дней после возвращения из плавания. Банкс познакомился с ней пару месяцев назад, и его ухаживания поначалу казались банальными. Все изменилось в тот день, когда впервые серьезно заговорили о его участии в экспедиции капитана Кука. Опекун Харриет оставил их наедине в саду, и Банкс поймал себя на мысли, что смотрит на нее совсем по-другому. Будто перспектива путешествия помогла увидеть все вокруг более отчетливо. Он смотрел во все глаза, ошеломленный невероятной красотой ее фигуры, изяществом шеи и рук, словно никогда прежде не видел ничего подобного. Их взгляды встретились, и в глазах Харриет было столько призывной мольбы, что Банкс потянулся и взял ее руку. Ему казалось чудом, что на него так смотрит это совершенное создание.

Они дошли до розария, и здесь он впервые поцеловал девушку. Она, как и положено, воспылала румянцем от щек до плеч, а затем сжала его руку и ответила на поцелуй. Причем крепче и дольше, чем можно было ожидать. Неожиданно развеселившись, Харриет потянула Банкса за руку к дому. Позднее он вспоминал об этом и чувствовал необыкновенный прилив нежности. Ему казалось, что он счастлив.

Разумеется, его письмо из Ревсби породило ожидания, и он, выкроив время, нанес ей короткий визит. Девушка раскраснелась, но была сдержанной. Они поцеловались лишь раз, и сердце Банкса вновь наполнилось восторгом. Решили до его возвращения ничего не объявлять. Однако люди видели, как она сильно влюблена. По тому, как весело улыбалась эта голубоглазая красавица, идя с ним под руку. Если он отходил с кем-нибудь побеседовать, Харриет следовала за ним, продолжая радостно улыбаться. Ощущая рядом это милое создание, он чувствовал себя сильнее и увереннее. Когда она упоминала о его возвращении, будто никаких препятствий к этому нет, Банкс немного мрачнел. Говорил об опасностях, которые ждут его в путешествии. Но Харриет брала его руку, целовала каждый палец, и он замолкал.

В те дни он много времени проводил с Куком. Знаменитый капитан Кук, уравновешенный, спокойный и осторожный, весьма благотворно влиял на состояние духа Банкса перед отплытием. Он чувствовал к суровому мореходу искреннюю симпатию и безоговорочно считался лишь с его мнением. Наконец они с Соландером отправились в Плимут, где на якоре стоял «Эндевур». Поездка заняла четыре дня, и значительную часть времени друзья провели в молчании, размышляя об опасностях, которые ждали их впереди. Только когда они поднялись на борт и корабль начал медленно выходить из гавани Плимута, Соландер поинтересовался, как Банкс провел время в Ревсби.

— Неплохо, — ответил тот и бросил взгляд на землю, которую, возможно, никогда больше не увидит. — Попрощался с домом, с близкими. — Слабая улыбка тронула углы его рта. — Узнал много интересного о «лихен пульмонариус» от одной девушки, знатока местной флоры.

— Неужели? — улыбнулся Соландер. — Я не знал, что в Ревсби есть колледж, где готовят натуралистов.

— Вы зря шутите насчет Ревсби, мой друг. Представьте, я встретил там художницу, чье мастерство в изображении растений не уступает, а, может, даже и выше мастерства тех, кто плывет с нами.

— Полагаю, вы преувеличиваете. У вас есть образцы ее творчества, чтобы подкрепить это заявление?

Банкс неожиданно помрачнел.

— Нет, мне нечего вам показать. И вероятно, вы правы. — Он снова бросил взгляд на удаляющуюся землю. — Настало время нам спуститься вниз, мой друг. Нас ждут.

В доме на самом краю деревни лето продолжало каждое утро стучаться к ней в дверь, а все вечера до наступления ночи она проводила у постели отца. Затем шла на цыпочках по голому коридору к своей кровати, сидела какое-то время у открытой ставни, глядя на колышущиеся на ветру темные деревья. Слух о помолвке Банкса долетел до нее уже после отплытия «Эндевура», и в медленные душные часы между закатом и рассветом девушка думала о том, как он путешествует с этой неизвестной женщиной в сердце. Представляла его стоящего на краю света, впитывающего в себя пейзажи и звуки — их он привезет в дар той, которая его ждет.

Она не могла примириться с тем, что без Банкса лес стал иным. И вообще весь Ревсби после его отъезда, казалось, сжался, и люди снова стали прежними — мелочными, злонамеренными или недоброжелательными, в зависимости от настроения. Она сознавала, что общение с Банксом этим летом изменило ее саму. А теперь вот приходится платить цену, хотя она и ожидала этого. После его отъезда ее одиночество показалось отороченным колючей проволокой, о существовании которой он даже никогда не догадается.

К своему удивлению, в первые недели путешествия он написал девушке два письма. Первое — когда «Эндевур» стоял на якоре.

Бесконечно жаль, — писал он, — что состояние здоровья вашего отца таково, что даже того, кто желал бы вам искренне помочь, оказалось невозможно впустить в дом. У меня был небольшой презент, который я желал бы передать вам перед моим путешествием. Не сомневаюсь, это было бы весьма полезно для вашего развития. К глубокому сожалению, эта книга теперь бесполезно лежит, вместо того чтобы приносить пользу, для чего и была предназначена.

Через несколько часов начнется мое путешествие, и мы все, задумавшие пуститься в это плавание, в полной мере сознаем риск, на который пошли. Вероятно, мы никогда больше не увидимся. Я бы желал поблагодарить вас за удовольствие, какое доставило мне ваше общество в последние несколько дней, проведенных в Ревсби, и пожелать вам благ в будущем.

Искренне ваш,

Дж. Банкс.

Через восемнадцать дней Банкс обнаружил, что письмо все еще лежит у него в каюте на столе. Она схватил его и разорвал пополам. Это случилось в тот вечер, когда он почувствовал, что путешествие действительно началось. Море темно-синее, но ветер уже не доносил запахов земли, вечер ясный. Банкс стоял на носу корабля, оглядывая обнимающий его огромный небесный свод. Ветерок приятно холодил кожу, в небе зажглись яркие звезды, и он вдруг осознал, какую колоссальную ношу взвалил на плечи. Но одновременно ощутил себя свободным и счастливым.

Затем начал медленно меркнуть свет, синее море постепенно становилось черным, плавно сливаясь с небом на горизонте. Банкс отправился в свою каюту, зажег лампу и начал писать второе письмо.

Сегодня море сделалось зеленым, на короткое время при утреннем свете. Темным, темно-зеленым, каким никогда не увидишь его с земли. И над ним, высоко в небе, парил стриж. Я был крайне удивлен, обнаружив его столь далеко от твердой земли. Казалось, он говорил нам последнее «прости» от имени всего, что связано с землей.

Плавание не располагает к тому, чтобы часто думать о Ревсби, однако я печалюсь об обстоятельствах, при которых мы расстались. Но более всего меня огорчает то, что вы не можете видеть этого неба. Цвета здесь меняются каждое мгновение. А какие тут облака, а какая луна! Думаю, вы бы пожелали это написать.

В этот момент Банкса отвлекли какие-то звуки за дверью каюты, и больше он в этот вечер не писал. Письмо так и осталось незаконченным.