Не прошло и двух часов, как Мэри сообразила, что герцог самым бессовестным образом ее обманул, сыграв на ее добрых чувствах.

«Мне нужна ваша помощь» — подумать только! Ну не скотина ли?!» — мысленно возмущалась она, кружась в вальсе с толстым и явно нетрезвым виконтом, фамилия которого вылетела у нее из головы.

И сама она хороша — растаяла, поддалась на грубый обман! Безвольная, глупая гусыня — вот она кто! Пора бы уже усвоить, что герцог Уэстермир на все пойдет, чтобы добиться своего. Вспомнить хотя бы тот случай несколько дней назад, когда началось все с чтения Линнея, а закончилось унизительной и почти непристойной сценой, разыгравшейся едва ли не на глазах у слуг.

И теперь он снова решил воздействовать на чувствительность женского сердца, дабы затащить Мэри на бал, где ей совершенно нечего делать, и заставить общаться с людьми, которые дышат на нее винными парами и беспрерывно наступают ей на ноги!

Права, трижды права была Мэри Уоллстонкрафт, когда писала о том, что благородные женщины чаще всего страдают именно из-за своей доброты и самоотверженности!

Впрочем, в глубине души Мэри понимала, что Уэстермир тащит ее с собой не из пустого каприза. Ему действительно необходима помощь. Не может же он, в самом деле, общаться с целой толпой при помощи пера и чернил!

С тетушкой-герцогиней, например, таким способом не особенно поговоришь…

Уэстермир и Мэри приехали к началу бала, однако у особняка, напоминающего уменьшенную копию палаты лордов, уже стояло не меньше тридцати экипажей, и беспрерывно подъезжали новые. Должно быть, весь лондонский свет считал своей обязанностью побывать на еженедельном балу у герцогини.

Просторный мраморный холл сиял сотнями свечей. Сама хозяйка — Мария-Тереза-Элизабет, герцогиня Сазерленд — стояла наверху парадной лестницы и приветствовала гостей.

Уже поднимаясь по лестнице, герцог сунул в руку Мэри записку.

«Не робейте, — было сказано там, — и не тушуйтесь. Тетушка вас не съест».

Но, увидев тетушку, Мэри в этом усомнилась.

Дворецкий громко выкрикивал имена прибывающих гостей. У перил сгибались в низких поклонах два ряда напудренных лакеев. А огромная, как башня, герцогиня, стоя на верхней ступеньке, не спускала с несчастной девушки пронзительного недоброго взгляда.

Под взором тетушки Бесси даже невозмутимый герцог занервничал и торопливо полез в карман за блокнотом. Это движение не укрылось от герцогини.

— Мальчик мой, да ты опять потерял голос? — поинтересовалась она громовым басом. — Снова круп? Когда же ты поймешь, дорогой мой, что, чем являться на бал больным, лучше не приходить вовсе! А что это у тебя на поясе? Чернильница? И на шею навертел целое одеяло! Кошмар! Ни потанцевать, ни пофлиртовать с дамами… И держись подальше от принца-регента, миссис Фицгерберт (так звали нынешнюю любовницу его высочества) страшно боится заразы!

«Тогда почему они с принцем до сих пор вместе?» — написал в ответ герцог, не делавший секрета из своей неприязни к распутному монарху.

Увы, соль его шутки до герцогини не дошла. Старуха повернулась к Мэри и, приставив к глазу лорнет, внимательнейшим образом осмотрела ее с ног до головы.

— Какое милое платье, — заметила Мария-Тереза-Элизабет, — сам выбирал, наверно?

И снова уставилась на Мэри, у которой от этого досмотра уже мурашки по коже бежали.

— Девушка несколько… м-м… крупновата, тебе не кажется? Но этот наряд ей очень идет.

Мэри решила, что пора подать голос.

— Ваша светлость, — решительно начала она, — отправляясь к вам, герцог Уэстермир просил меня говорить вместо него, поскольку он, как вы сами видите, из-за болезни потерял голос. С вашего позволения, герцог Уэстермир хотел бы…

— Да я уж догадываюсь, чего бы он от вас хотел, моя милая! — трубным голосом ответствовала герцогиня.

Мэри не сомневалась, что гости, столпившиеся на ступенях, не упускают из разговора ни единого слова.

Старуха наклонилась к Мэри и пухлой, унизанной перстнями рукой потрепала ее по щеке.

— Милая, не принимайте мои слова близко к сердцу. Вы очень хороши собой. Только не сутультесь, не надо стесняться своего роста!

По лестнице уже поднималась новая порция гостей. Дворецкий громогласно объявлял их имена. Расслышав титулы бельгийского посла, русского великого князя и герцогини Люксембургской, Мэри решила было, что ее мучениям пришел конец.

Но она ошиблась. Герцогиня рассеянно кивнула вельможным гостям, ответила на реверанс люксембургской правительницы и снова повернулась к Мэри:

— Так вы помолвлены с моим племянником? Мне говорили, что вы дочь священника из церкви Святого Дунстана в округе Хоббс? Как же, знаю этот приход. Каждый год я посылаю туда пять шиллингов, три дюжины восковых свечей, пять бушелей пшеницы и два покрывала для алтаря. Так поступали все наши предки со времен короля Вильгельма.

Мэри была так ошарашена, что на несколько секунд утратила дар речи. Лицо ее запылало от нестерпимого стыда. Ей казалось, что гости, толпящиеся на лестнице, обратились в слух.

— Не сомневаюсь, ваша светлость, — выдавила она наконец, — мой отец благодарен вам за пять шиллингов в год, за свечи и… и за все остальное.

Она беспомощно оглянулась по сторонам, словно ожидая помощи от герцога, но Уэстермир молчал и не двигался, не спуская со своей спутницы пронзительного взгляда черных глаз.

«Он просто наслаждается моим унижением!» — гневно думала Мэри.

Строго говоря, герцогиня не сказала ничего обидного или несправедливого. Отец Мэри действительно получал от богатых землевладельцев взносы на церковь, причем не только деньгами, но и натурой. Но, по словам герцогини Сазерленд, можно было подумать, что у отца нет других источников дохода, кроме ее подаяния — жалких пяти шиллингов!

На лицах гостей читался живейший интерес. Несколько молодых людей широко улыбались. Завтра весь Лондон будет говорить, что Уэстермир женится на нишей, чей отец живет на пять шиллингов в год, питается одним хлебом и шьет себе сюртуки из алтарных покрывал!

Герцог уже хотел вести Мэри прочь, но герцогиня схватила племянника за руку.

— Чем это от тебя пахнет? — поинтересовалась она, втягивая воздух огромным носом. — Что это, Доминик, какие-то новые духи?

Мэри и герцог переглянулись. Очевидно, даже ванна, принятая перед балом, не смогла истребить запах дегтя, испарениям которого, по уверениям миссис Кодиган, нет равных при лечении ангины.

Мэри воспряла духом. Настал ее час! Теперь герцог за все поплатится!

— Не беспокойтесь, ваша светлость, я сейчас все объясню, — пропела она медовым голоском.

Герцог бросил на нее мрачный предостерегающий взгляд, но Мэри было уже не остановить.

— Это новый восточный аромат, ваша светлость, — торопливо заговорила она. — Точнее сказать, на самом деле он очень древний. На Востоке это благовоние называют… э-э… миррой. Мирра не только прекрасно пахнет, но и действует на мужчин… м-м… возбуждающе. Кроме того, в древности она использовалась при бальзамировании мумий.

Герцогиня открыла рот и замолчала надолго.

Герцог изо всех сил продолжал улыбаться, сжимая руку Мэри железной хваткой.

— Возбуждающее средство? — вскричала герцогиня. — Доминик, мальчик мой, подумай о своем здоровье! Ты уже потерял голос, а что же дальше будет? И, надеюсь, ты не собираешься сделать из себя мумию?

Герцог молча затряс головой и поспешил в бальный зал, волоча за собой Мэри.

У входа он прижал ее к стене и хрипло прошептал на ухо:

— Что вы наделали! Теперь весь Лондон заговорит о том, что я использую возбуждающие средства!

Мэри сбросила с плеча его руку.

— А что станут говорить обо мне, сэр? Что мой отец живет на пять шиллингов, которые платит ему из милости ваша тетушка?

Несколько секунд герцог смотрел на нее бешеными глазами.

— Тетушка не сказала вам ничего обидного, — прошипел он наконец. — Держите себя в руках, черт побери!

— Ни за что! — топнув ногой, отвечала Мэри. — Я не стану молча сносить оскорбления! Мало того, что вы притащили меня на этот бал! Мало того, что представляете всем как свою невесту, хотя ни я, ни мой отец еще не дали вам согласия! Это вы держите себя в руках, иначе я всем расскажу, что никакой помолвки не было и все это обман!

В этот момент молодой граф Десмонд, однокашник Уэстермира по Итону и Оксфорду, пригласил Мэри на первую кадриль. Герцогу оставалось только отпустить свою спутницу — он все равно чувствовал, что не сможет больше произнести ни слова.

— Дорогая моя мисс Фенвик, — заговорил граф, едва зазвучала музыка, — скажите мне, неужели путешествие в Египет привило Уэстермиру вкус к восточным погребальным обрядам? Весь бал гудит от слухов: говорят, Ник уже написал завещание, где просит забальзамировать свои останки и воздвигнуть себе пирамиду! Я бы этому не удивился, — с насмешливой улыбкой продолжал граф. — Не зря говорят, что у Уэстермиров все не как у людей.

Мэри почти не прислушивалась к словам графа, но «путешествие в Египет» засело у нее в памяти. Значит, герцог Уэстермир был в Египте? Интересно, надо будет расспросить его об этом…

— Да нет, не думаю, что герцог решится на бальзамирование, — ответила она, кружась по залу в объятиях красавца-графа. — Видите ли, эти языческие обряды плохо сочетаются с мусульманством… Как, разве герцог ничего вам не рассказывал о своем обращении в ислам? Впрочем, об этом пока не знает никто, кроме ближайших друзей. Видите ли, когда жестокий суданский паша бросил его в яму с крокодилами…

— Что-о?! В яму с крокодилами? И как же старина Ник оттуда выбрался?

— Не торопитесь, — сладко улыбаясь, ответила Мэри, — сейчас я расскажу вам все по порядку.

И рассказала! Припомнив романы, прочитанные за последние годы, она поведала изумленному графу, как Уэстермир спас из суданского гарема красавицу-француженку и какие злоключения ему пришлось при этом претерпеть. До обращения в ислам, впрочем, дело не дошло — кадриль кончилась, и граф с поклоном отвел свою собеседницу на ее место, где уже толпились новые кавалеры.

Все молодые люди в зале мечтали потанцевать с мисс Фенвик и узнать, что же произошло с Уэстермиром в Египте. И Мэри не обманула их ожидания. От многократного повторения история эта расцвечивалась все новыми красками, суданский паша скоро превратился в эфиопского негуса, а яма с крокодилами — в пещеру с кобрами; впрочем, ни рассказчицу, ни ее слушателей эти несообразности не смущали.

Покончив с приключениями самого герцога, Мэри перешла к его предкам. И в данный момент толстый виконт со сложной фамилией, открыв рот, слушал душераздирающую историю о сиамских близнецах, которых девятый герцог Уэстермир, опасаясь скандала, всю жизнь держал взаперти в одной из башен своего мрачного замка.

Бальный зал гудел, словно потревоженный улей. Мужчины становились в очередь, чтобы потанцевать с невестой Уэстермира; женщины, обмахиваясь веерами, с нетерпением ожидали их рассказов. Прекрасная мисс Фенвик стала самой популярной особой на балу, затмив и жену бельгийского посла, и дочь герцогини Люксембургской.

А из дальнего угла зала неотступно следили за ней черные, как ночь, глаза Доминика де Врие, двенадцатого герцога Уэстермира.

Искоса глянув на герцога, Мэри заметила, что к нему направляется группа молодежи во главе с графом Десмондом.

«Должно быть, решили поздравить старого приятеля с переходом в мусульманство», — подумала Мэри, и при мысли о реакции герцога ей стало не по себе.

Молодые люди набросились на Уэстермира с вопросами. Кто-то хлопал его по плечу. Грохот музыки заглушал голоса, но Мэри не сомневалась, что граф и его друзья восхищаются храбростью герцога, проявленной в схватке с дикими бедуинами.

Герцог молчал. Лицо его было неподвижно, как камень — только густые черные брови угрожающе сдвинулись, и между ними прорезалась вертикальная морщина.

Десмонд обернулся к Мэри и послал ей сияющую улыбку. Перехватив взгляд герцога, Мэри поспешно подозвала слугу и попросила принести ей плащ. Нет, она ни капельки не боялась Уэстермира — просто решила отложить объяснение до завтрашнего дня, когда он немного успокоится.

К несчастью, слуга замешкался в гердеробной. Не успел он вернуться с плащом в руках, как герцог вырвался из толпы и решительным шагом направился прямо к своей спутнице.

Молча он накинул плащ ей на плечи и взял ее под руку. От его прикосновения Мэри вздрогнула, вся отвага ее испарилась, как дым.

Она уже и сама не помнила, что и кому рассказывала. Может быть, о сиамских близнецах упоминать не стоило? И седьмая герцогиня Уэстермир, сожженная на костре за колдовство… да, пожалуй, это было уже слишком.

«Он это заслужил! — сказала себе Мэри. — Кто называл меня „поповским отродьем“? Чья тетушка объявила на весь Лондон, что мой отец — нищий, живущий подаянием? Так пусть теперь не обижается, что я недостаточно уважительно отзываюсь о его благородном семействе!»

Герцог молча вел ее вниз по лестнице. У Мэри подкашивались ноги: она чувствовала, что не выдержит больше ни минуты этого ледяного молчания.

— Знаете, — заговорила она дрожащим голосом, — я сегодня в первый раз услышала, что вы были в Египте…

Герцог даже не взглянул на нее. От него исходил легкий аромат дегтя, и Мэри подумалось, что это довольно приятный запах. По крайней мере, не хуже духов и помад, которыми пользуются лондонские модники.

Дворецкий в холле громко выкрикивал имена принца-регента и миссис Фицгерберт. Герцогиня, занятая приемом таких важных гостей, не заметила, как племянник со своей спутницей проскользнул мимо нее и направился к выходу.

Холодный сырой ветер ударил Мэри в лицо.

«Карета его светлости!» — послышался голос лакея, и через несколько секунд к крыльцу подъехал знакомый экипаж.

Прежде чем помочь Мэри сесть в карету, герцог сунул в ее дрожащую руку новую записку. Всего из трех слов:

«Теперь — в „Олмак“!»