Осеннее солнце озаряло великолепие ресторана в Йельском клубе на Вандербильт-авеню. Здесь собрались преуспевающие выпускники этой славной альма-матер, одетые в шерстяные и твидовые деловые костюмы от Бергдорфа Гудмана; в эту гамму лишь кое-где вкраплялись вельветовые костюмы в стиле шестидесятых и клетчатые блузы из шотландки. Для Александра ван Ренсалера был зарезервирован столик у окна, из которого открывался чудесный вид на позолоченные купола Центрального вокзала и далекую Сорок вторую улицу. Метрдотель Фрэнк подвинул Лейси стул, взглянув на нее с явным одобрением, когда она разгладила свою слегка измявшуюся черную вельветовую юбку и грациозно опустилась на свое место.

— Не могу выразить, какое вы доставили мне счастье, моя дорогая, решив прийти ко мне со своей проблемой, касающейся главы такого весьма подозрительного предприятия, как «Эскевария энтерпрайсиз, инкорпорейтед», — провозгласил Александр ван Ренсалер, воспользовавшись удобным случаем, когда принесли аперитив, чтобы ласково накрыть ладонью руку Лейси. На привлекательном породистом лице адвоката читалось выражение, которое у представителя менее знатного рода недвусмысленно обозначало мстительное самодовольство. — Самое время вывести на чистую воду этого парвеню, выскочившего на свет из бел-монтовских беговых конюшен и бруклинских доков. Поверьте мне, дорогая Лейси, бросая вызов ему в лицо, вы несете знамя правосудия и справедливости!

Лейси тем временем старалась как можно тактичнее высвободить пальцы из его крепкой хватки. Алекс проявил невероятное сочувствие и поддержал ее; Лейси полагала, что находится перед ним в большом долгу за пояснение, что Майкл Эскевария нарушил какие-то важные федеральные акты, заставляя ее по пятницам являться на свидания под угрозой увольнения. Однако, глядя на утонченные аристократические черты лица адвоката, Лейси никак не могла справиться с очередным приступом отчаяния и неуверенности.

В ее распоряжении было целых два дня, чтобы еще раз прокрутить в уме инцидент с президентом и председателем совета директоров «Каприза», — и, как оказалось, она была от себя отнюдь не в восторге. Лейси не из тех, кто любит причинять другим серьезные неприятности. А результатом может стать приговор к тюремному заключению.

В довершение всех бед Лейси искренне скучала по работе. Интересно, скучают ли о ней в «Капризе»? Дописывает ли кто-нибудь ее статью о стандартизации размеров женского платья? Упомянули ли ее имя хоть раз, собираясь по утрам ради чашечки кофе с пирожным? Может, хоть теперь произносят его правильно — Лейси Кингстоун, а не Стейси Кингсли?

— Вы милая девушка, и когда на вашем очаровательном личике появляется подобное выражение, у меня прямо сердце кровью обливается, — бормотал Александр ван Ренсалер, тем временем под столом прижимая свою ногу к ноге Лейси. — Вам пришлось много пережить, не так ли? Вы вели себя с немалой отвагой и тактом в этой прискорбной интриге… э-э, ситуации.

Многие женщины поблагодарят вас за вашу позицию, Лейси, — уверял он с утешительной улыбкой. — Этот паясничающий невежда Эскевария крайне безжалостен в вопросах, касающихся справедливых взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Более того, он совершенно невоспитан. В прошлом году в комитете дебютанток поднялся невероятный шум, когда этот олух не потрудился ответить на приглашения половины лучших семейств Нью-Йорка. Ему, видите ли, надо было осмотреть какое-то там месторождение нефти. Но на сей раз он от нас не убежит, и все благодаря вам. — Юрист-аристократ взял ржаную булочку, разрезал ее на аккуратные кусочки и начал намазывать их маслом с каким-то мстительным удовлетворением. — Я не один год ждал случая загнать в угол этого самонадеянного конюха и уж теперь не отступлюсь.

— Боже милостивый! — ужаснулась Лейси. Все обстоит куда хуже, чем она предполагала. — Неужели вы намекаете, что у Майкла уже были эти проблемы прежде… Я имею в виду, что он принуждал женщин к близости?

Адвокат рассеянно взглянул на нее.

— А? А, да, у него была масса женщин; достаточно взглянуть на этого скота, чтобы понять, что женщины сами бросаются на него, как это ни омерзительно. В отношениях с женщинами он заслужил ту же репутацию, что и в бизнесе, — налетает, как пират, приводит в порядок активы и рубит головы работникам с усердием палача. — Он взял булочку. — Но затем этим людям приходится обращаться в бюро занятости за пособием, взимая свою долю налогов. Как налогоплательщик и республиканец, я считаю благотворительность властей предосудительной; она растлевает нашу национальную рабочую этику. — Лейси чуть слышно застонала, но адвокат пропустил это мимо ушей. — В обычной ситуации, моя дорогая, мы пошли бы с вашей жалобой в Комиссию по равноправию и приперли бы этого выскочку к стене, но на сей раз нам предстоит выудить рыбку покрупнее. Не стоит связываться с канительной федеральной бюрократией, которая затаскает столь лакомое дело по судам. Волокита растянется на месяцы, а то и годы, вылившись в цепь унизительных допросов, показаний под присягой, контробвинений и апелляций. Нет, — улыбнулся Александр ван Ренсалер, — в данном случае мы нуждаемся в скором правосудии и будем добиваться карательных санкций.

— Мы? — переспросила Лейси, чувствуя себя еще более несчастной.

— Как я понимаю, этот хам даже организовал за вами слежку, — помявшись, деликатно осведомился адвокат.

Лейси уставилась в тарелку с гавайским куриным салатом, которую официант только что поставил перед ней. Она почти совсем забыла об Уолтере Моретти. Он не попадался ей на глаза с прошлой недели, да и тогда они встретились лишь потому, что Лейси пришлось сидеть с Тошнилкой, чтобы детектив мог сводить Кэнди в гринвич-виллиджский театр на повторный показ «Звуков музыки». Неужели Уолтер тоже остался без работы? Судя по тому, как частный детектив-итальянец увивается вокруг Кэнди, у него теперь масса свободного времени. Опять же по ее вине.

— Должен вам сказать, — продолжал Алекс ван Ренсалер, — что у меня состоялось несколько длительных телефонных переговоров с Джеком Маклэнаханом, юрисконсультом корпорации. Лейси, дорогая, они утверждают, что имелся ряд, э-э, дорогих подарков, проливающих иной свет на вышеупомянутое дело. Впрочем, это нонсенс, — поспешно добавил он. — Федеральные установления на сей счет совершенно недвузначны. Суть дела сводится к тому, что он угрожал вам увольнением, если вы откажетесь видеться с ним. Всяческие заявления о… э-э, компенсации не входят в рассмотрение.

Лейси мысленно содрогнулась. Ее рассказ Алексу ван Ренсалеру был довольно бесхитростным: дескать, президент и председатель совета директоров конгломерата «Каприз» заявил, что либо она будет встречаться с ним по пятницам, либо будет уволена. А когда она совершила ошибку, признавшись ему в любви, он бросил ее и начал выходить в свет с оформительницей интерьеров. Затем главный редактор отобрала у нее стол и лишила кабинета. После чего она уволилась. Лейси решила, что дальнейшие подробности несущественны.

— Вообще-то, правду говоря, — промолвила она, не решаясь поднять глаза на адвоката, — я получила десять кухонных комбайнов, восемь микроволновых печей, шубу до пят из русского соболя от «Братьев Ревилльо», хохлатого какаду…

— Кого?! — воскликнул адвокат. — Господи Боже, чучело или живого?

— А, живого, — печально отозвалась Лейси. — Очень милый какаду, но мне пришлось отдать его детям своего ответственного редактора. Моего бывшего ответственного редактора, — тут же уточнила она.

— Неужели вы серьезно?! — недоверчиво воззрился на нее Алекс. — Не хотите же вы сказать, что принимали подарки от этого… хулигана!

— Вообще-то, да, но я возвращала все, как только получала. Он просто никак не унимался! Видите ли, — отчаяние Лейси все возрастало, — в этом-то все и дело. Я думала, что люблю его, а он хотел лишь пользоваться мной, как своей паршивой… — Она так и не смогла заставить себя договорить. — В общем, это было ужасно унизительно и не по-человечески!

Теперь Лейси терзалась, гадая, не лучше ли было просто любить Майкла, оставив все, как есть. Сможет ли она теперь хоть когда-нибудь почувствовать себя счастливой, выдвинув против Майкла Эскевария, как ни крути, обвинение в федеральном преступлении, как любезно предложил Алекс? Не лучше ли было попробовать хоть пару недель побыть в унизительной роли любовницы, раз уж он не собирался предложить ей ничего другого?

Уже от одного воспоминания о его ласках и от мысли, что этого больше не повторится, глаза Лейси наполнились слезами, пока она старательно выбирала из куриного салата ломтики ананаса и кусочки орешков макадамии, чтобы отложить их на хлебное блюдце.

— Моя троюродная сестра Дульсия Форд-Мэннинг, — натянуто проговорил Алекс ван Ренсалер, — гонялась за Эскевария целых два года, бедная девочка. И все, что этот невежа скупердяй преподнес ей, — это книгу Хаммахера Шлеммера о кухонных интерьерах на прошлое Рождество. Не отчаивайтесь, сердце мое, — добавил он с удовлетворением, — на сей раз этот уолл-стритовский конюх встретился с человеком не слабей его. Теперь он узнает, каково тягаться с людьми высшего сорта, знающими свои права.

— Не знаю, высшего ли сорта мы люди, если собираемся причинить ему такие жуткие неприятности, — пробормотала Лейси, пораженная известием, что оформительница интерьеров, встречавшаяся с Майклом, — родственница Алекса ван Ренсалера. Потом приподняла листик салата, чувствуя голод и желая выяснить, нет ли под ним кусочка курицы, или только ломтики ананаса. — Мы ведь не снизойдем до уровня Майкла Эскевария, оказавшись такими же ужасными и беспощадными, правда ведь?

— Моя милая, прекрасная истица, — с неожиданной страстью сказал Алекс, — не ломайте свою очаровательную головку над подобными проблемами. — Он поймал Лейси за руку, вынув из нее салатную вилку, и потянул через стол к себе, чтобы пылко поцеловать ее пальцы. — Положитесь на мой долгий адвокатский опыт. Вы ведь, конечно, понимаете, что в данном случае мною движут не только профессиональные интересы?

— Пожалуйста, не надо! — попросила Лейси, смущенно оглядываясь. Еще не хватало, чтобы Александр ван Ренсалер, один из известнейших нью-йоркских адвокатов и представитель одной из древних фамилий, при всех целовал ей руку.

— Эскевария требует организовать переговоры завтра утром у него в кабинете, — проговорил адвокат, продолжая удерживать большой палец Лейси. — Я сказал его юрисконсульту, что должен посоветоваться с вами. Но, дорогая моя, — он с трудом скрывал оживление, — Эскевария намерен совершить один-единственный шаг, который ему подходит в данных условиях. Он хочет уклониться от судебного разбирательства. Проще говоря, этот ублюдок откупится деньгами.

Тут официант принес горячий яблочный пирог «а-ля мод», и Лейси наконец-то освободила руку из жаркой ладони адвоката.

— Но, Алекс, именно так он всегда и улаживает дела! Теперь он будет думать, что мы так же безжалостны и падки на деньги, как он.

— Лейси, дорогая, — Алекс ван Ренссалер осторожно вытер каплю ванильного мороженого с рукава Лейси, — предоставьте решать такие вопросы мне, хорошо?

— Не знаю, — вздохнула Лейси. — Меня терзают угрызения совести. Я и не думала, что, как вы говорите, нарушение Майклом закона с этими свиданиями по пятницам приведет к подобным последствиям. — Она зябко передернула плечами. — Расчеты. Деньги. Переговоры. Федеральный суд. Исправительная колония!

— Лейси, пожалуйста, попытайтесь понять: я сделаю вас богатой женщиной. — Алекс улыбнулся. — Господи! Да вы станете завидной невестой, разве вы не понимаете?! Ведь ваш отец тоже адвокат? Вы только подумайте, лучшие старинные семейства всей страны будут стараться заполучить вас с вашей красотой и, скажем, с четырьмя-пятью миллионами в банке!

— Вообще-то у меня и так женихов хватает, Алекс. В прошлом году…

Но Алекс не дал ей договорить:

— Наверное, сейчас не самая подходящая минута, чтобы подымать этот вопрос, но у вас, видимо, уже сложилось определенное мнение о том, что я чувствую в отношении вас. — Он взял Лейси за руку и севшим от волнения голосом поведал: — Лейси, я хочу вас познакомить с матушкой. Дорога до нашего родового имения в Риндеркилл-на-Хадсоне весьма приятна, вам она наверняка понравится. Мы могли бы съездить туда, как только вчерне выяснится, что решил Эскевария.

— Простите, что вы сказали? — встрепенулась Лейси, ушедшая в собственные мысли и не слышавшая ни слова.

— Я сказал, милое дитя, — чуть снисходительно улыбнулся Александр ван Ренсалер, — что хочу пригласить вас в родовое имение в Риндеркилл-на-Хадсоне, чтобы познакомить с матушкой. Вы догадываетесь, что это означает?

— Она любит гостей? — безучастно спросила Лейси.

— Разумеется, любит, — вздохнул он. — Сердце мое, поездка для знакомства с матушкой означает, что мне бы хотелось услышать ее мнение о вас как о будущей невестке. Не сомневаюсь, что вы заслужите ее одобрение. — В его глазах засветился восторг. — Вы так прекрасны, любовь моя; все ван Ренсалеры женились исключительно на высоких, хорошо сложенных блондинках. Это чуть ли не фамильная традиция. Ваше уникальное, легкомысленное очарование восхитит ее.

— Легкомысленное очарование? — переспросила Лейси. «Значит, такой он меня видит?»

Но тут же ей в голову пришла иная мысль: один из самых преуспевающих адвокатов Нью-Йорка делает ей предложение посреди Йельского клуба!

Ну что ж, хоть кто-то ищет ее руки. Любая женщина с радостью приняла бы предложение руки и сердца от Александра ван Ренсалера — более того, обеими руками уцепилась бы за возможность сказать «да». Лейси ужасно захотелось взглянуть на лицо Майкла Эскевария, когда она переступит порог его кабинета и между прочим скажет, что обручена с его заклятым врагом, известным нью-йоркским адвокатом, ненавидящим Майкла почти так же сильно, как и она! На мгновение у нее даже перехватило дыхание. Пожалуй, это лучше, чем грозить Майклу федеральным судом.

— То есть чтобы я вышла за вас замуж? — поинтересовалась она для большей уверенности.

— Конечно, — расплылся в улыбке знатный адвокат.

По пути к лифту Лейси позволила Александру ван Ренсалеру заключить себя в объятия и прижаться губами к ее губам.

За те пару секунд, пока их губы соприкасались, Лейси показалось, что эти ощущения относятся отнюдь не к области чувственных восприятий. Поцелуй Александра ван Ренсалера оказался совершенно бесстрастным.

«Впрочем, — безутешно решила Лейси про себя, — подобное случается лишь раз в жизни и уж никогда больше не повторится».

— Ладно, попытаться можно, — примирительно сказала она вслух.

— Дорогая, завтра мы пойдем в «Тиффани» и выберем кольца. — Алекс обнял ее. — После того как узнаем, что решил этот негодяй.

А вечером в тот же день Лейси позвонил отец из дома в Ист-Хэмптоне, Лонг-Айленд.

— Лейси, — проговорил отец суровым тоном, предназначавшимся для обращения к присяжным и своим трем упрямым дочерям, — во что ты впуталась там в Нью-Йорке, черт побери?

— Ах, папа, в каком это смысле — во что я впуталась? — Лейси лихорадочно обдумывала, что сказать, но не могла отделаться от ощущения страха. У отца прямо какое-то шестое чувство на неприятности. — Пап, у меня все нормально, просто я снова меняю работу. А что? — с напускным весельем поинтересовалась она.

— Сегодня днем мне позвонил некий юрисконсульт, — зловеще проговорил отец, — сообщивший, что он работает на корпорацию «Эскевария энтерпрайсиз инкорпорейтед», где работаешь ты. И что ты выдвинула против корпорации некие довольно скверные федеральные обвинения.

— А-а-а, — только и произнесла Лейси, без сил опускаясь на кухонный табурет, чтобы собраться с духом для малоприятного разговора.

— Так вот, меня просили, — суровым адвокатским тоном продолжал отец, — завтра приехать в город для переговоров с президентом и председателем совета директоров по фамилии… У меня тут где-то записано…

— Эскевария, — упавшим голосом подсказала Лейси. — Это баскская фамилия. Но его мать — ирландка.

— Да, именно этот. Мне сказали, что ты обвиняешь кого-то из их работников в принуждении к близости с использованием служебного положения. Лейси, ты меня слушаешь? — громыхал голос Дж. Фредерика Кингстоуна. — Ты что, забыла, сколько денег нам обоим пришлось выложить, чтобы уладить дело с этим чертовым фотографом лет пять назад?

Лейси крепко стиснула трубку внезапно вспотевшей ладонью. Против нее выдвинули ложное обвинение! Как и следовало ожидать, Майкл Эскевария пустился на безжалостные уловки, метя не только в Лейси, но и в ее родных! Надо было догадаться, что он не будет сидеть сложа руки, если Лейси наняла столь знаменитого адвоката, как ненавистный Майклу Алекс ван Ренсалер. И теперь Эскевария наносит удар по самым уязвимым ее местам, втянув в дело ее отца. Майкл понимает, что достаточно лишь раз упомянуть слово «Талса», и Лейси понадобится не один год, чтобы наладить отношения с семьей.

«Не уступай, — приказал ей внутренний голос. — Ты не трусиха, Лейси Кингстоун. Если Майкл Эскевария хочет преподнести тебе еще один урок, снова унизив тебя, потому что ты не приняла его гнусного предложения, то остается лишь стоять на своем и дать ему бой».

— Папа, прежде всего это все подстроено, — возмущенно откликнулась она. — Я не позволю Майклу Эскевария так поступать со мной. А во-вторых… — Она набрала в легкие побольше воздуху. — Отныне я стала совершенно другим человеком. Видимо, моделью я больше не буду, а журналистки из меня не вышло. И наконец, я обручилась с замечательным человеком, принадлежащим к очень знатному роду. Он адвокат, зовут его Александр ван Ренсалер, и если ты уделишь мне четверть часа, то я с удовольствием тебе все объясню.

Но прошло не четверть, а добрых полтора часа, прежде чем Лейси наконец повесила трубку после разговора с отцом. Затем, внутренне негодуя, она бросилась к платяному шкафу, чтобы выбрать наряд для завтрашнего свидания с Майклом Эскевария, его адвокатом, Александром ван Ренсалером и своим отцом, собирающимся приехать из Ист-Хэмптона к полудню.

Лейси отнюдь не шутила, утверждая, что намерена радикально изменить свою жизнь. В кабинете руководства «Эскевария энтерпрайсиз, Инк.» появится новая Лейси Кингстоун — будущая Лейси ван Ренсалер. И когда раздался звонок и на пороге квартиры появилась Кэнди О'Нил, Лейси была настроена весьма решительно.

На Кэнди были старые джинсы со свитером, в рыжих волосах — множество бигуди. Она явно готовилась к встрече с Уолтером Моретти. Но на лице Кэнди читалась явная озабоченность.

— Эй, Лейси, ты уверена, что стоит это делать? Ты же знаешь, что почти никто не меняет свой имидж до тридцати лет. А уже после начинают заниматься чем-то вроде консультаций по моде, потому что не могут больше выходить на подмостки. Ты разве не помнишь, что слу…

— Забудь об этом, — перебила Лейси, хватая подружку за руку и втаскивая ее в квартиру. — Я окончательно потерпела фиаско, так что мне нужна помощь.

— А ты уверена, что стоит это делать? — с сомнением проговорила Кэнди, вручая ей платье из мягчайшего французского шифона коричневато-золотистых тонов с расклешенной юбкой до щиколоток, воротником-стойкой и длинными узкими рукавами, оканчивающимися высокими манжетами. — Черт возьми, Лейси, я не надевала его с тех самых пор, как делала пасхальную рекламу «Таппервэйр» для «Дома и сада», и мне отдали его за бесценок, потому что администратор сказал, что платье напоминает ему Элеонору Рузвельт.

— Оно идеально подходит мне, — уверила ее Лейси. — Позволь-ка, я надену его, тогда и увидим, как это выглядит.

— Ну, даже не знаю, милая, — сказала Кэнди, входя за ней в спальню. — Может, это не такая уж блестящая мысль. Но ты всегда выглядела по-королевски во всех этих соблазнительных, чарующих, легкомысленных…

— Только не говори о легкомысленности! — воскликнула Лейси. — Кэнди, я серьезно.

— Ну, тогда веселеньких, — мгновенно отреагировала Кэнди, — с эдаким великолепным, сногсшибательным блеском. Как в рекламе «Виржинии слимз», которая так и не…

— Не напоминай мне о жизни, растраченной попусту! Именно об этом я и толкую. Я должна изменить свой имидж, стать более… зрелой. Майкл Эскевария, — отважно продолжала она, — преподнес мне настоящий урок жестокости и силовых игр. Завтра, на встрече в его кабинете, я должна быть горда, величественна и недоступна. Этакой консервативной, полной достоинства скобкой. Как… как обложка «Журнала для домохозяек».

— О-го-го, — только и проронила Кэнди, открывая свою косметику. — И под кого же мы работаем — под пожилую Грейс Келли? Мерил Стрип? Или Линду Эванс?

— Под всех сразу, — решительно произнесла Лейси. — На сей раз я намерена одержать победу. Я заставлю Майкла Эскевария потерять голову.