— Тебе надо было стоять там, на палубе, с молодым мужем, купаться в лучах славы, а не тут, в толпе, со старыми девами, вроде меня! — попеняла ей Элспет Филпот.

— Мне тут хорошо, Элспет, особенно рядом с тобой. — Голос Констанс прозвучал как-то напряженно-нервно. Она оторвала свой рассеянный взгляд от серебристой глади Бостонской бухты и попыталась сосредоточиться на гордо возвышавшемся на стапелях корпусе «Одиссея». Он как громадная птица, приготовившаяся взлететь.

Толпа, состоявшая из корабелов, моряков, газетчиков, бизнесменов и просто зевак самого разнообразного вида и возраста наводняла сейчас верфь Мак-Кинов. Еще бы — столько разговоров было об этом корабле, — и вот сегодня спуск! Даже погода благоприятствовала церемонии. За три с лишним недели, прошедшие после женитьбы сегодняшнего героя дня, весна полностью вступила в свои права: ярко сияло солнце, и в воздухе запахи сырой земли и первой зелени перебивали обычный для Бостона запах соленой рыбы.

Со своего наблюдательного пункта на штабеле деревянных балок на почтительном расстоянии от воды Констанс едва-едва могла разглядеть темноволосую голову Лока среди почетных гостей, собравшихся на палубе «Одиссея». Он, естественно, должен был быть там — главный конструктор и главный строитель… Но для Констанс там было предусмотрено место — не только как для его супруги, но и как для новой владелицы этого корабля. Просто, будучи трусихой, она уклонилась от этой миссии.

Она знала, что своим отказом обидела Лока, но ведь это безумие — стоять на палубе многотонной громадины, которая вот-вот соскользнет по обильно смазанным жиром деревянным рельсам прямо в эту неведомую пучину. Мало ли что может случиться! Покусывая ноготь, она молилась про себя, чтобы все было хорошо. Между тем, строй почетных гостей рассыпался, и из него выделились две фигуры, направлявшиеся к носовой части корабля.

— Смотри, это Лок с мистером Шоу, он сейчас будет крестить корабль… — заметила Констанс, придерживая широкополую белую шляпу и высвобождаясь от каскада розовых лент платья, которыми играл свежий бриз.

— Это глупейший обычай, по-моему, — доверять эту роль старейшему моряку, — недовольно пробормотала Элспет, пытаясь справиться со своим полосатым зонтиком — ветер вырывал его из рук. — Он поднять-то бутылку вряд ли сможет, не то, что разбить!

— Джедедия сделает все как надо, я уверена! — возразила Констанс.

И действительно, хотя из-за ветра слова команды сливались в какие-то невнятные звуки, Джедедия не подвел — бутылка разлетелась на мельчайшие осколки. По сигналу Лока двое молодцов ударили топорами по канатам, удерживавшим корпус корабля на стапелях.

Какое-то время не было никаких признаков движения. Толпа — и Констанс в том числе — затаили дыхание. Испуг сдавил ей горло — что-нибудь не так? А ведь Лок так тщательно все на сегодня распланировал! Он такой гордый, он не переживет, если…

Но нет, раздался громкий скрип дерева о дерево — «Одиссей», казалось, весь задрожал как живой…

— Пошел! — вскрикнула Элспет, хватая Констанс за руку. — Ой, смотри, идет!

Сперва медленно, потом все быстрее корабль заскользил вниз. Скрип достиг таких пронзительных тонов, что стало больно в ушах, рельсы задымились, потом загорелись. Толпа зашумела, и Констанс почувствовала, что она тоже что-то кричит. «Одиссей» плюхнулся в воду, подняв гигантскую волну, которая окатила ближайших к воде зрителей — и поплыл!

— Ой, как здорово! — Элспет бешено аплодировала. — Замечательно!

Констанс приложила перчатку к верхней губе, чтобы стереть выступивший пот, и сумела изобразить улыбку. Ноги были ватные, сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, но впрочем, после почти месяца жизни под одной крышей с Локом это было не такое уж непривычное ощущение.

Присутствие рядом такого мужчины само по себе могло смутить любую девушку, а Констанс вдобавок еще живо помнила его губы — как они прикасались к ней, такие жадные и горячие…

— Что они там сейчас делают? — спросила Элспет, указывая на множество баркасов и буксиров, обступивших теперь «Одиссея».

— Они отведут его на достройку, поставят постоянные мачты, — вот тогда это будет настоящий красавец! — отозвалась Констанс.

— Как на твоей картине, дорогая! — Элспет положила руку ей на плечо. — Ее сегодня твой муж вывесил на дверях своего офиса, — и он гордится тобой! Да и есть чем, ты здорово поработала!

«Пожалуй, она права», — подумала Констанс.

С того дня как они переехали в скромно обставленный домик на Девоншир-стрит, она не выпускала кисти из рук — малая гостиная, которую она превратила в студию, была уже вся заполнена холстами с изображением уличных сцен в Бостоне, тропических цветов, персонажей гавайских мифов…

Откуда такой прилив творческой энергии? Может быть, это была реакция на ту компанию, которую развязал против них Алекс? Он завалил суды своими протестами и апелляциями. Правда, чтобы избежать приостановки деятельности «Латэм и К0», он перевел «Одиссея» на ее имя, но вроде как временно, впредь до окончательного рассмотрения дела. Поэтому адвокаты Лока рекомендовали им избегать всего, что могло бы дать Латэмам основания оспорить действительность их брака. Так что с Парижем пришлось повременить.

Кстати, может быть, именно из-за этой задержки она так вся ушла в свою живопись, чтобы отвлечься, забыть? Да еще этот поток посланий от деда, смесь оскорблений и увещеваний… Особенно тяжело было читать подробные описания того, как она подорвала его здоровье своим непослушанием.

Но вообще-то, честно говоря, самой главной причиной, почему она так вся ушла в работу, была та, что только краски и кисти помогали ей избавиться от мыслей о Локе. Он тоже был по горло занят подготовкой к спуску на воду «Одиссея» и закладкой «Аргонавта», и это, должно быть, тоже помогало ему как-то сохранять равновесие в той заряженной атмосфере, которая создалась между ними.

Не то чтобы они забыли о своей договоренности. Оба демонстрировали крайнюю сдержанность — яркий контраст к тем непрерывным вспышкам, которые характеризовали их отношения раньше. Ненароком дотронется она до него — «извини», случайно он заглянет к ней не вовремя — то же самое. Во всяком случае, ничего похожего на ту странно-интимную интерлюдию, которая была бы у них в их «первую брачную» ночь. Они были вежливы и внимательны друг к другу, как соседи по гостинице. Беда была в том, что, как Констанс чуть не плача признавалась себе самой, она не знала, как долго она это выдержит.

— Да, я очень старалась! — За ее ответом скрывалось очень многое, о чем Элспет и не подозревала, конечно.

— Преданность искусству — свойство настоящего художника. А ты еще и молодоженка! — Элспет заметила, как Констанс покраснела при ее последних словах и улыбнулась. — Не сердись, не буду. Кстати, все восхищены твоей живописью. И я отнюдь этому не удивляюсь.

— Я совсем нос задеру, если ты будешь продолжать в том же духе, — запротестовала Констанс, засмеявшись.

— Твоя скромность делает тебе честь, но, между прочим, сегодняшнее паблисити будет хорошей рекламой для твоих «Набросков с Сандвичевых островов». — Я тебе говорила, что мистер Эванс рассчитывает выпустить их где-то к середине лета?

— Ты хочешь сказать, что он все-таки согласился их опубликовать? — Констанс так и осталась с разинутым ртом.

Элспет кивнула, явно гордая собой.

— Правда, хорошая новость? Еще один повод отметить. Пойдем, шарахнем чего-нибудь, пока твой муженек буксирует своего красавца; пропадать этому, что ли? — Она махнула рукой в сторону столов, уставленных бутылками и закусками. Сегодня был праздник для всех — от хозяина корабля до последнего плотника; уже слышался пронзительный звук скрипки — начинались танцы и веселье, которое будет длиться до позднего вечера.

Констанс налила себе чашку чая из кипящего самовара, с изумлением отметив, что Элспет щедро разбавила свою сногсшибательной смесью рома и сидра.

— Только для здоровья — чтобы не замерзнуть, дорогая! — Элспет заговорщически подмигнула ей.

— Миссис Мак-Кин! — К Констанс протиснулась Мэгги, вся сияющая, раскрасневшаяся от возбуждения, таща за собой Типа. — Какой день, а! Гордитесь мистером Мак-Кином, да?

— Это счастливый день для всех нас. Сумела уговорить мистера Фицджеральда дать выходной? — спросила ее Констанс.

Мэгги рассмеялась:

— Да он и сам пришел, со своей семьей — все тринадцать, чертова дюжина!

Констанс непринужденно болтала с Элспет и Мэгги, а Тип сосредоточенно загружал тарелку салатами, кусками вареного мяса, пирожными и еще чем-то вкусным.

Мэгги неплохо устроилась у зеленщика, а в свободные дни прирабатывала у молодоженов, помогая Констанс справляться с разными домашними делами, которые все еще были тайной за семью печатями для молодой хозяйки. Ее жалобы по этому поводу немало развеселили всю компанию и, в конце концов, было принято решение, что время художницы — вещь слишком ценная, чтобы тратить его на мытье полов. Кстати, благодаря кухне в пансионе миссис Пибб и близлежащей прачечной, Лок и Констанс были избавлены от опасности умереть с голоду или зарости грязью, так что в холостяцком стиле жизни Лока мало что изменилось, кроме разве необходимости поддерживать за едой вежливый диалог с женщиной, которая была его женой.

Система была разумной, но она сводила Констанс с ума. Иногда ей так хотелось выкинуть какую-нибудь штучку — просто чтобы посмотреть, как отреагирует Лок, чтобы разрядить накапливавшееся между ними электричество. Пока ей как-то удавалось сдерживать это желание, но искры уже потрескивали как в атмосфере перед грозой, и она чувствовала, что так долго не выдержит. Что-то тогда будет? Ей было страшно и как-то приятно при этой мысли.

Вот и сейчас, когда, наконец, Лок появился в пределах видимости, она ощутила тот же самый легкий укол раздражения и обиды — как во время этих завтраков с ним наедине. Весь достоинство и сдержанность, а должен был бы лучиться радостью, что так хорошо все прошло. Вот он пробирается через толпу, как-то мрачновато отвечая на вопросы репортеров. Пожалуй, он никогда не был так красив в этом темном деловом костюме, загорелый, тщательно причесанный, но весь какой-то застегнутый на все пуговицы. Констанс это одновременно и печалило, и сердило.

— Вот он, парни! — заорал Тип, обращаясь к своим товарищам по верфи, собравшимся вокруг столов. Последовали дружные аплодисменты.

— Сам Мак-Кин! Сэр, речь! Слово Мак-Кину!

Рабочие окружили Лока — в руках у него оказался стакан чего-то крепкого. Он упирался, но тщетно. Поймав взгляд Констанс и слегка пожав плечами, он вскарабкался на скамейку.

— Кого надо сегодня поздравлять, так это вас, ребята. — Его слова были просты и доходчивы. — Я мечтал об «Одиссее», вы его построили. Привет и спасибо вам.

Тип прервал его громким ура. Лок положил ему руку на плечо — он хотел продолжить.

— Нью-йоркская фирма «Тагвелл и Кент» заключила со мной контракт еще на одно судно, и завтра мы начнем собирать его киль. Этот заказ, плюс постройка «Аргонавта», так что работы хватит для всех. — Лок поднял свой стакан. — За «Одиссея»! Чтобы не плавал, а летал!

Громкие крики одобрения слились со звоном стаканов и новыми аплодисментами. Здесь не было неискренности, подхалимства, Констанс видела это. Выходит, Лок, хотя и строгий хозяин, но, видно, справедливый — ему доверяют, его уважают. Наверное, это много значит для него, обремененного скандальными слухами о родителях и воспоминаниями об их трагедии. Что ж, она рада, что тоже участница этого триумфа, пусть ее роль в этом совсем маленькая. Она снова поймала взгляд Лока, улыбнулась и приветственно подняла чашку с чаем. Взгляд его стал каким-то напряженным. Констанс почувствовала, как внутри нее просыпается что-то огненно-горячее, требующее выхода. Глаза Лока потемнели как небо перед грозой. Тревога! Констанс поспешно отвела глаза в сторону.

Нет, так дело не пойдет! Ее тело предает ее каждый раз, когда она смотрит ему в глаза. Она должна взять себя в руки! Быстрее, быстрее — вот он уже идет к ним, пожимая руки, сопровождаемый дружескими тычками в спину и по плечам.

— Мистер Мак-Кин, это большой день для Бостона! — приветствовала его Элспет. Она энергично потрясла ему руку. — Вы превратите наш город в главный центр судостроения на восточном побережье, если я, конечно, что-нибудь понимаю в этом деле. Во всяком случае, я наблюдаю за тем, как ваша семья этим занимается, очень давно, еще, когда вы были совсем малышом.

— Спасибо, мисс Филпот! — Лок ответил в своей обычной холодно-вежливой манере, но Констанс инстинктивно чувствовала, что он действительно рад, почти счастлив. Ну почему, почему он не позволяет себе насладиться этим моментом? Ведь он же обманывает сам себя, лишает себя радости жизни! Нет, его надо научить этому, и она это сделает. Этим она хотя бы в малой мере возместит ему то, что он сделал для нее.

— Только не забывайте за работой о молодой жене! — лукаво подмигнула ему Элспет. Она взяла у Констанс чашку и сунула ее руку ему под локоть. — А теперь катитесь-ка отсюда! У вас есть чем заняться!

— С Элспет спорить бесполезно, — пробормотала Констанс, до глубины души благодарная ей за эту инициативу.

— Тогда я даже и пытаться не буду. Пойдем? — Лок коротко улыбнулся.

Попрощавшись с Элспет, они двинулись через толпу, поминутно останавливаясь, — все хотели перекинуться хотя бы парочкой слов с героем дня. Встретились им даже капитан Дженкинс с женой — маленькой толстушкой с лицом ослицы. Капитан был невозмутим, по его виду никак нельзя было подумать, что он узнал свою прежнюю пассажирку. Это немало позабавило Констанс.

— У капитана Дженкинса, видимо, провалы в памяти. Дай Бог, чтобы это не помешало ему на мостике твоего «Одиссея».

— Да, он решил не ждать. В среду он опять отправляется на «Элизе» в Калифорнию. Если повезет, то вернется с четырехкратной прибылью.

— Я посмотрела на его жену и теперь поняла, почему он предпочитает больше бывать в море, — заметила она, вздрагивая от сдерживаемого смеха.

— Ты неисправима, и замужество тебя не изменило! — отозвался Лок, и впервые за день в его голосе послышалась юмористическая нотка, что несколько ободрило Констанс. Он вежливо раскланялся и обменялся несколькими словами с тремя банкирами. Потом они двинулись дальше.

— Ты что, не рад? — спросила его Констанс. Они подошли к выходу. Большинство почетных гостей и местных политиков уже ушли, а для его рабочих праздник только начинался. Вместе со своими женами и подружками они собирались вокруг импровизированной танцплощадки, расчищенной вокруг стапелей.

— Чему не рад? — переспросил Лок. Он окинул взглядом залитую солнцем верфь. Да, все сегодня прошло без сучка, без задоринки. Жаль только, что рядом с ним, там, на палубе, не было Констанс. Впрочем, почему жаль? Непонятно, да и не хотелось Л оку углубляться в этот вопрос.

— Тому, что надо общаться с этими людьми. Ты очень хорошо это делаешь, без высокомерия и без панибратства, но тебе это, по-моему, не нравится, да?

Они посмотрели на начавшиеся танцы: это была бешеная полька.

— Это, правда, дается мне с трудом, но это часть работы. Общественное мнение переменчиво — то они тебя на руках носят, а то и живьем сожрут…

— Да брось ты этот цинизм! Все замечательно! А еще радостная новость о новом контракте.

— Поэтому я и не могу себе позволить упустить такой момент! — В гранитно-четком профиле его лица застыло каменное упорство. — Мир сейчас помешался на скоростных парусниках, их я могу строить, но это не будет длиться вечно. Придет что-то новое, век клиперов уйдет в прошлое. Паровые корабли быстро совершенствуются…

— Ну, будешь строить их, когда время придет. Ты все можешь!

— Парусники — вот что я знаю и люблю. Я их строил еще игрушечные — с Дайланом вместе. — Взгляд Лока остановился на корпусе корабля, медленно буксируемого вдоль набережной. — «Одиссей» окупит себя за один рейс вокруг мыса Горн, а этот контракт с «Тагвеллом» позволит ускорить постройку «Аргонавта».

— Того, который я тогда видела в мастерских на верфи?

Лок кивнул, и глаза его затуманила какая-то романтическая дымка.

— Он даст мне имя, Констанс!

Она поняла, что здесь речь идет больше, чем о славе или деньгах. Он хотел очистить от сплетен имя Мак-Кинов, освободить совесть всего Бостона от стыда за банкротство и самоубийство своего отца. Для этого он должен создать шедевр, память о котором останется навсегда.

— Ты сделаешь это, Лок, я знаю. — Голос Констанс прозвучал мягко-уговаривающе. — Но начни думать об этом завтра, а на сегодня ты уже отработал. И Железному Маку надо иногда отдохнуть, разве не так?

Лок немного удивленно посмотрел на нее. Черт возьми, она потрясающе выглядит в этой своей шляпке с лентами. А тут еще ее задорно-мальчишеская улыбка, и такой же задорный вопрос:

— Пойдем потанцуем?

Пот выступил у него на затылке. Господи, ну не дурак ли он? Быть с ней так близко, рядом, вдыхать запах ее духов, видеть ее в самых разных видах и в самых различных настроениях: сонной и вялой за завтраком, энергичной, поглощенной своей работой в студии, уязвленно-обиженной за чтением очередной инвективы от Алекса, — это же мучение. Почему бы не предать забвению все эти разумные доводы против их близости?

Почему он не взял ее, когда она сама себя ему предложила? Гордец несчастный! Вот и стой и старайся, чтобы она только не заметила, как это тяжело ему дается — разыгрывать из себя осла.

Он покачал головой, резко бросив:

— Не сейчас. У меня есть кое-что…

— Лок, ну, пожалуйста! Я видела картинку — ну, ты там, при освящении «Сильвера Креста». Там ты такой веселый. Неужели совсем забыл, что это такое?

Он заморгал при этом неожиданном напоминании. В памяти возникли образы беззаботного детства — пока была жива мать, пока отец еще не стал таким чужим и далеким. Может быть, Констанс права: надо отбросить заботы и просто жить?

— Это не очень-то разумно… — нерешительно проговорил он, тем не менее, протягивая ей руку.

— Первый человек, который решил заглянуть в жерло вулкана, тоже был не очень разумен, но зато, сколько интересного он увидел! — Она улыбнулась ему — в улыбке этой смешались вызов и мольба. — Пойдем, подурачься со мной немножко, тебе будет лучше.

Он хотел сказать: «Это ты можешь сделать мне лучше», — но не решился, — пожалуй, она не так его поймет, да и он сам не очень понимает, что хочет этим сказать. Он только чувствовал, что в ее присутствии в нем что-то оживает, чего не было уже много-много лет. Но словами это не выразишь. И он бодро повел ее в круг танцующих. Пусть узнают Железного Мака с новой стороны.

Это было райское блаженство и адская мука одновременно. Ощущать тело Констанс в своих объятиях, чувствовать, как ленты ее шляпки касаются его щеки — это было так здорово! И так хотелось прижать ее к себе еще сильнее, сорвать с нее эту шляпку… Он знал, что не только он один во власти этой сладкой пытки. Рука Констанс чуть ощутимо вздрагивала в его могучей ладони, и когда их взгляды встречались, лицо ее каждый раз озарялось ярким румянцем.

Все воспринималось необычайно ярко и остро. Аромат ее духов — чудо! Мелодия музыки — лучшая, которую он когда-либо слышал. Закат никогда не был так красив, и звезды никогда не светили так ярко. Он весь растворился в ее ауре…

Было далеко за полночь, когда они, наконец, переступили порог своего дома на Девоншир-стрит. Шляпку и перчатки Констанс давно сняла, волосы растрепались, она вся лучилась весельем и энергией.

— Какой был чудесный день!

Лок со снисходительной улыбкой глядел, как она сделала несколько легких па по их более чем скромной гостиной. У Лока нечего было перевозить со старой квартиры, кроме разве книг и инструментов, да старого кресла, однако Констанс сумела как-то все так расставить, так украсить обстановку яркими шелковыми портьерами, что она заиграла, дом стал казаться обжитым и уютным.

— Ты меня совсем вымотала! — шутливо пожаловался он. — Я слишком стар для таких выходок.

— А кто потащил Мэгги на эту польку — вы с ней там чуть не разнесли все! — отпарировала Констанс, продолжая крутиться на месте. — На сколько же лучше это было, чем на этой душной Ассамблее! Правда? Я ужасно люблю танцевать!

Лок швырнул свое пальто на кушетку, зажег газовый рожок. Боже, какие жуткие обои! Но даже это не испортило его настроения.

— Тебе это здорово удается!

— Все Алекс — его уроки! — На какой-то момент тень промелькнула на ее лице, но вот она снова улыбнулась, подняла руки и сделала несколько ритуальных движений. — И, конечно, мои тайные занятия хулой. Ты знаешь, мои соотечественники рассказывают целые истории. Миссионеры это запрещают, но искусство передается. Каждая поза, каждый жест имеют определенное значение — например, пальма, океан, луна…

С каким-то отсутствующим выражением лица она продемонстрировала ему несколько позиций. Хотя в фигурах танца не было ничего непристойного, у Лока сразу пересохло во рту.

— Здорово! — пробормотал он. — Кто это тебя научил?

— Неважно… — По лицу Констанс можно было видеть, что этот вопрос поставил ее самое в тупик. Но вот она вновь улыбнулась. — Знаешь, а я ведь умираю от голода!

— Как, опять? — Он застонал, изображая отчаяние. — Неужели в учебнике миссис Фаррар нет никаких указаний насчет порочности чревоугодия?

— Я же не птичка! Кроме того, на наших островах любят, чтобы всего было побольше. — Она обеими руками провела себя по бокам. — В королевском семействе триста фунтов веса — это норма.

— Ну, когда ты наберешь этот вес, тебя можно будет использовать как противовес для судовой лебедки.

— Наконец-то от меня будет какая-то польза, — бросила она. — Давай-ка поглядим что-нибудь в буфете.

Констанс схватила Лока за руку и потащила его на кухню — большую с чугунной печкой, выложенным плиткой полом, керамической раковиной и чисто выскобленным сосновым столом. Усадив Лока на стул, она быстренько соорудила холодный ужин: хлеб, яблоки, сыр и несколько скособочившийся пирог. Да-да, пирог!

— Это мой первый опыт! — гордо заявила она, отрезая большой ломоть для Лока. Разливая молоко в большие глиняные кружки, она весело рассмеялась, увидев, с каким выражением лица он созерцает ее «творчество».

— Можешь посмеяться — я не обижусь. Повар я, может быть, и никудышный, но кое на что я гожусь.

Лок не нашелся, что сказать. Пирог оказался неожиданно вкусным. Ей и вправду многое очень здорово удавалось: она его и забавляла, и раздражала, и привлекала, и сводила его сума от желания, а самое главное — ее слегка эксцентричный юмор и обаяние раз и навсегда разрушили ту броню, которой он отгородил себя от внешнего мира. Сидя с ней рядом, разговаривая с ней, деля с ней кров и стол, он чувствовал, как в его сердце тает тот лед, который накопился с тех времен, когда не стало матери, не стало семьи. Да, он слишком увлекся битвой с драконами, забыл о себе, о простых радостях жизни…

Он решил проанализировать ситуацию строго объективно, по-научному. Спуск «Одиссея» — это определенный этап в его жизни — ступень успеха. Мужчине в его положении нужна жена — хозяйка и помощница, чтобы содержать дом, родить ему сыновей, которые унаследуют то, что он создаст. Но у него уже есть жена, напомнил он сам себе. Жена на время? Лок попытался представить себе жизнь без Констанс, и ему сразу стало как-то не по себе.

А не попробовать ли отговорить ее? Констанс сказала, что собирается в Париж, но эти последние несколько недель она вроде бы была удовлетворена и своей работой, и своими новыми знакомствами, так может быть… Что касается его самого, то трудно отрицать, что ее присутствие ему более чем приятно. Вот и сегодня она заставила его немного расслабиться, и оказалось, что это совсем неплохо. А как его подчиненные тепло к ней отнеслись! Она — несомненный актив для него, даже если речь идет о бизнесе. Да еще и эта ее функция как орудия мести — она сама об этом говорила. И зачем искать жену, когда она уже есть, здесь вот, рядом?

Конечно, она какая-то странная, пугливая, что ли, когда доходит дело до… но ведь она к нему явно неравнодушна… Он едва сдержал улыбку — это мягко сказано! Ведь порою между ними такое происходит — чудо, что они просто еще не сгорели оба в этом огне! Ну, пусть это просто похоть — что в этом плохого? Нет, это не любовь… Хватит с него этого — этого его безграничного обожания, с которым он относился к Су Линь. Здесь — нечто более существенное, зрелая и разумная договоренность, которая может обеспечить безопасность и партнерство им обоим. Другие браки держатся и на меньшем.

Как бы только ей это все объяснить? Он посмотрел на нее, она сидела по другую сторону стола, с молочными усами на верхней губе — как в ту первую их встречу. Лок почувствовал ставшую уже привычной тяжесть в паху. Нет, сегодня он, пожалуй, не будет бороться с этим — будь что будет.

Констанс откинулась на спинку стула, потянулась, с усилием подавила зевок.

— Ну и денек! У меня ноги подкашиваются!

— Дай-ка сюда! — Лок встал на одно колено, выудил ее ножку из водопада розовых юбок, стащил нещадно жавшую туфельку и нажал пальцами на подъем. Она конвульсивно дернулась, потом расслабилась, легла, вздрагивая от удовольствия и боли, впрочем, какой-то приятной.

— О-о-о! Как здорово!

Он повторил то же самое с другой ногой.

— Лучше?

— М-м-м… — Она посмотрела на него через кисею своих ресниц. — Ты такой разный…

Лок помассировал ей стройную лодыжку, потом поднялся выше.

— Я все такой же, как всегда.

— Нет, что-то изменилось.

— Из-за того, что я погладил твою ногу?

На лице ее заиграла лукавая улыбка. Пошевелив пальцами ног, она поставила свою ступню ему на колено.

— Немного необычная поза для Мак-Кина, а?

— Твое влияние. С тобой вообще все необычно. — Он взял ее руку в свою и поцеловал. — Сегодня было хорошо. Спасибо тебе.

— Мне… тоже было хорошо… — В ее вишневых глазах мелькнуло удивление.

— Я рад. — Он аккуратно расстегнул пуговицу на рукаве ее платья и провел губами ей по руке — до локтя. Так, теперь займемся другой рукой…

— Лок! Что ты делаешь?

Он встал, наклонился к ней, погрузил свое лицо в ароматную впадину у основания ее шеи, провел губами по полоске кожи у нее за ухом.

— Я целую свою жену. Констанс вся затрепетала.

— П-п-почему?

— Потому что я мужчина. — Его пальцы прошлись по пуговицам на спине платья — от шеи к талии, ласково расстегивая их. — И если я не попробую тебя на вкус немедленно, сейчас, то я, это точно, свихнусь…

— Но…

Она не успела договорить — он закрыл ей рот своим поцелуем — сладким, чувственным, умелым. Это было вкуснее меда, нектара, вкуснее всего в мире… Она неслышно застонала, и ее губы потянулись за ним, когда он, наконец, оторвался от нее.

— Когда я приглашала тебя подурачиться, я не думала, что ты воспримешь это так буквально! — срывающимся шепотом проговорила она.

Он нежно провел пальцем по линии ее нижней губы.

— Но это же неестественно — лишать друг друга того, что нам обоим так нравится.

Зрачки ее глаз расширились.

— А как же насчет нашего соглашения? Я думала, ты решил…

— Разве нельзя изменить решение, если обнаружил, что сделал ошибку? — Он с сомнением сдвинул брови. — Ты же сама предлагала мне свое общество в постели, или этого не было?

— Б-было. — Она лихорадочно сглотнула. — Но ты прав. Ведь это уж был бы верх цинизма с моей стороны — пойти на… это и потом уехать.

— А я хочу, чтобы ты осталась.

Она побледнела, потом густо покраснела.

— Я думаю об это уже целый месяц. — Его пальцы настойчиво кружили по ее плечам, скользнули по ее ключицам. Тебе не приходила в голову такая возможность?

— Н-но Париж, мое образование… — слабым голосом проговорила она.

— Это так важно? Ты и так уже делаешь шикарную карьеру: этот твой сборник набросков, да и сегодня, кстати, несколько судовладельцев уже приставали ко мне — не запечатлеешь ли ты на холст их посудину. Ну, зачем тебе проталкиваться локтями там в Париже? Ты уже сделала здесь себе имя!

— Лок, подожди! — Она в волнении вскочила на ноги, но он не отпустил ее, его руки опустились ей вниз по спине, остановились между лопатками. Он прижал ее к себе плотно-плотно, у Констанс перехватило дыхание. Боже мой, что ей делать? — Это будет нечестно — прежде всего, по отношению к тебе. Ты не знаешь, не можешь знать…

— Тебе будет хорошо, обещаю. — Его голос стал каким-то низким, хриплым. — У тебя будет все. Мы оба с тобой поедем в Европу — скоро! Вместе увидим Париж, Лондон, Рим, Флоренцию. Ведь каждый художник об этом мечтает…

Она покачала головой, какая-то жалко-потерянная, губы ее задрожали.

— Не в этом дело…

Он целовал ей ресницы, щеки, подбородок, она вся изгибалась в его объятиях, как пальмовая ветвь на ветру, пальцы ее то сжимали, то разжимали ткань ее рубашки. Он прижал ее к себе еще плотнее, так, чтобы она ощутила каменную твердость его мужского естества.

— Ты видишь, что ты делаешь со мной, Конни! Ну ладно, мы начали не так, как другие, но, поверь, это будет хорошо!

— Но мы решили по-другому! — Ее слова лихорадочно срывались с ее губ, тело все напряглось. — У меня другие планы.

— Неужели это тебе так трудно?

Она бросила на него отчаянный взгляд; в нем была вся ее больная душа.

— Нет, нет, не трудно, но я боюсь.

— Я не обижу тебя, поверь этому…

Он целовал ее искусно, умело, не торопясь демонстрировать ей свою силу, хотя ему так хотелось — просто сломать ту преграду, которая еще разделяла их. Ее сопротивление ослабевало. С тихим стоном она признала свое поражение, раскрыла губы навстречу ему — о, как это сладко, невероятно соблазнительно…

Не отрывая своих губ от ее рта, он спустил платье у нее с плеч, и ее руки, освобожденные от рукавов, обвили его за шею. Его рука прошлась по ее — от локтя до плеч и мягко прикоснулась к нежной выпуклости ее груди. Он быстро развязал шнурки на ее корсете, ослабил его, потом резко дернул его, вместе с платьем вниз. Она осталась в одной нижней юбке и сорочке. Боже, он сейчас готов опрокинуть ее прямо на холодный каменный пол. С усилием он оторвался от ее губ.

— Господи, какая же ты! — пробормотал он, весь, дрожа от желания, уже переполнившего его. — Любимая, пойдем, я отнесу тебя в постель…

Лок почувствовал, что она как будто вся окаменела при этих словах. Секунда — и она вырвалась, издав какой-то сухой, рыдающий звук. Он, пораженный, даже не удерживал ее.

— Конни?

— Я не могу! — Ее голос сорвался, она прижала свои кулачки ко рту, борясь с собой. — Я не могу стать тебе тем, что ты хочешь. Прости. О Боже, прости!

Она отвернулась от него, вся, сжавшись, чувствовалось, что она изо всех сил сдерживает слезы. Лок, озадаченный и расстроенный, протянул было снова к ней руки, и застыл он неожиданности. Нежная кожа ее спины и плеч была вся иссечена сеткой белых рубцов. Некоторые были застарелыми, уже почти проходившими, некоторые были свежие. Очевидно, за этим скрывалось нечто кошмарное.

— Господи! — Еще никогда не испытанное в такой степени чувство ярости выплеснулось из него как раскаленная лава. Он с такой молниеносной быстротой схватил ее и повернул к себе, что она в испуге вскрикнула. — Кто это сделал? Черт побери! Кто тебя бил?

— Ни… никто… — Глаза Констанс широко раскрылись.

— Проклятие! — громыхнул он, тряся ее как грушу. — Не ври мне! Кто это тебя так? Я убью этого сукина сына!

— Его уже нет… — Ее голос был пустым и безжизненным, как бездонная глубина ее расширившихся зрачков. — Его убила придурковатая Лили.

— Кто такая, черт возьми?

— Я! — Губы ее жалостно скривились.

— Господи Иисусе! — Лок отдернул от нее руки как ужаленный.

Констанс подняла с пола свое платье, прикрыла им свою наготу.

— Он мне не поможет — даже его архангел тут бессилен.

Лок шагнул к ней.

— Конни! Принцесса!

Она подавила вырвавшееся рыдание и отступила назад.

— Ничего не получится, Лок Мак-Кин, так что лучше не начинать. Я уеду завтра.

И она бросилась опрометью из кухни. Второй раз за этот день Лока охватило ощущение, что все вокруг него рушится, и он ничего не может с этим поделать. Констанс убегает — от своего прошлого или от него?