В свой шатер Шархэ явился не в самом лучшем расположении духа. Несмотря на то, что отвергнуть зов Старшей Сестры он не мог, да и признаться не очень–то и хотел, раздражение старого командира вызывало то обстоятельство, что ради этой встречи ему пришлось прервать военный совет.

Старый карабакуру не хотел лишний раз напоминать своим приближенным об их общей зависимости от кумицо, уже ставшей, по мнению некоторых членов совета, слишком чрезмерной. Сам Шархэ, не привыкший прятаться за словами, вполне признал наличие этой зависимости, но и соглашался с тем, что при текущих обстоятельствах других союзников или надежных источников информации у карликов нет, и не предвидится. Другие военные вожди еще не начали открыто высказывать своих сомнений относительно такого теплого общения между оборотнями и мудрейшим, но Шархэ не был бы тем, кто он есть, если бы не предвидел такого развития событий. Дабы сохранить лицо, старик не стал бросать все дела немедля, едва получив послание, а сначала дослушал доклады собравшихся и лишь затем предложил сделать короткий перерыв.

Некоторая доля неприязни за случившееся досталась и той, кто столь бесцеремонно явился за верховным вождем в самый разгар собрания. Обычно Вестница не вызывала у Шархэ нареканий, умело и тактично обходя «углы» внутренних отношений между военными вождями карликов. Однако в этот раз рыжая кумицо даже не потрудилась пойти хоть на какую–то малую хитрость, вроде посылки вместо себя простого воина, охранявшего соборный дом, к чему она, бывало, прибегала в прошлом. Отказать зеленоглазому демону, как правило, не мог ни один мужчина–карабакуру, чем та охотно и неоднократно пользовалась.

Единственным успокоением для Шархэ была мысль о том, что новость, учитывая обстоятельства, должна была быть очень и очень важной. Представить себе других причин для подобного небрежения верховный вождь карабакуру просто не мог. В пользу этой версии также говорило то, что старик уже давно не видел Вестницу, с того самого момента, когда было принято решение об отправке Гупте за головой Ханя. Вероятно, это все было как–то связано, хотя командир лучников вернулся в ставку еще десять дней назад, а кумицо передвигалась по землям карабакуру намного быстрее, чем его отряд.

Откинув полог и нырнув в вырвавшееся наружу облако приторного тумана, Шархэ сбросил с плеч теплую волчью шкуру и поспешил во «внутренние комнаты». Старшая Сестра ждала его на уже привычном месте, с детской непосредственностью играя раскаленными угольками, взятыми из жаровни. Вестница неопределенно ходила туда–сюда вдоль дальней стены, сосредоточенно разглядывая мягкий ворс ковра, и словно думала сейчас о чем–то своем, совершенно не касающемся происходящего.

— Это было неучтиво, — сразу заявил Шархэ, стараясь сохранить суровость в голосе.

— Время притворной любезности заканчивается, — сухо и без привычной беспечности откликнулась черноволосая кумицо. — Пора уже объяснить всем и каждому, что происходит. Как только будут устранены все слабые, неумелые и бестолковые…

— Таких уже не осталось, — карабакуру настороженно прищурился и бросил взгляд на Вестницу, но та как будто бы вообще не замечала того, что творилось вокруг.

— К сожалению, остались, — антрацитовая улыбка сверкнула золотыми искрами, играючи подавляя в Шархэ всякое желание возражать. — Твой молодой враг, он ведь мертв?

— Гупте доложил, что так, — старик непонимающе пожал плечами. — Он принес его окровавленный шлем, забрав из прощального кургана. Нарушил традицию, но обещал искупить это обрядами…

— Он обманул тебя, — Старшая Сестра не пыталась убедить собеседника, она просто утверждала, что это так, и у карабакуру не было причин не верить ей. — Хань действительно мертв, но об этом позаботился отнюдь не Гупте.

Последовал легкий кивок в сторону Вестницы, отрешенно слонявшейся из угла в угол.

— Ты держишь при себе лгуна, не способного выполнить свою работу даже со второй попытки, — это было сказано как–то одновременно печально и презрительно.

— Я исправлю это, — с плохо скрываемой злобой ответил Шархэ и, резко развернувшись, поспешно вышел прочь.

Старшая кумицо, улыбнувшись каким–то своим мыслям, набрала из жаровни полные ладони горячих угольков и, пересыпая их из руки в руку, вновь обратила внимание на мечущуюся вдоль стены сестрицу.

— Что–то случилось, Фуёко? Ты, кажется, встревожена? Или расстроена?

Демон–оборотень резко замерла, так, словно вопрос Старшей Сестры вырвал ее из какого–то транса, и ответила с непривычной поспешностью:

— Нет, все в порядке.

— Фуёко, ты ведь знаешь, что лгать мне не имеет смысла, да и без этого, ты никогда не умела скрывать своих чувств, — тонкая серая пыль, все, что осталось от огненных крупинок, неторопливо оседала на дорогой ковер. — Это связано с тем юным человеком?

— С ним было интересно, — в этот раз Фуёко не стала ничего отрицать, а напротив, подойдя ближе, опустилась рядом, заглядывая собеседнице в глаза. — Он единственный оказался достаточно живуч и хитер, чтобы играть в эту игру почти на равных. Без него все стало намного скучнее.

— В этот раз все, что мы делаем, не для развлечения, хотя ты и любишь их. Постарайся сдержать себя, это нужно не только мне и тебе.

— Понимаю, но бросать его там, в логове этой твари, — рыжая кумицо невольно отвела взгляд, а ее голос наполнился отвращением, отразившимся на лице.

— Ты могла прикончить его раньше, быстрее и менее болезненно. Иногда за свои решения нужно расплачиваться, и еще очень хорошо, что в этот раз плата так низка. Не переживай, его мучения уже давно завершились, и теперь Ханя попросту нет.

— Знаю, но веселее от этого не становится.

Что–то в этот раз было не совсем обычным в голосе кумицо. И хотя необычным он был по определению, черноволосая прекрасно сумела различить этот тонкий оттенок. В темных глазах Старшей Сестры блеснула неожиданная догадка.

— Фуёко, ты ведь не сделал никакой глупости?

— Нет, конечно же, нет, — совершенно невинно откликнулась Вестница, и ее тон убедил собеседницу окончательно. — Думаю, мне пора идти присмотреть за нашими маленькими друзьями, вдруг что–то пойдет не так…

— Ты дала ему попытку, какой–то шанс или возможность, — Старшая Сестра улыбнулась, совсем не демонстрируя неудовольствия. — Ты слишком любишь рисковые игры, чтобы отказаться от них даже сейчас.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, — откликнулась рыжая, уже приподнимая полог шатра.

— Глупо, как глупо это будет выглядеть, — предводительница лисиц–оборотней удрученно покачала головой, но ее глаза откровенно смеялись. — Хотя веселья уж всем это прибавит, безусловно.

Телохранители Шархэ схватили его в общинном шатре Великих Воинов, когда Гупте в окружении других командиров шумно отмечал кончину военного вождя людей. Рослые карабакуру грубо заломили ему руки за спину и на глазах у всех выволокли предводителя лучников из священного круга у Огня Всех Павших. Крепкое вино из захваченных трофеев ударило Гупте в голову, никто не смел обращаться подобным образом с тем, кто доказал свое право именоваться вождем, да еще и при столь большом скоплении весьма удивленных свидетелей.

Первая попытка сопротивления, как и вторая, ставшая последней, была подавлена телохранителями мудрейшего с безразличной жестокостью. Для начала они ограничились несколькими сильными ударами, просто сбившими Гупте дыхание. Но когда он вновь попытался вырваться уже на улице, избиение было проведено куда более тщательно.

Нос и губы молодого карабакуру оказались разбиты в кровь, почти все передние зубы остались на снегу, а когда Гупте повалился на землю, верзилы не спеша и методично обработали его сапогами. Били, пока сдавленный хруст нескольких сломанных ребер, не удовлетворил всех участвовавших. Затем двое телохранителей взяли Гупте за ноги и потащили лицом вниз, оставляя на протоптанной в снегу тропинке размазанный алый след. Большинство сбежавшихся карабакуру лишь молчаливо провожали их взглядами, однако несколько лучников из числа подчиненных Гупте, оказавшихся поблизости, переглянувшись, поспешили к стоянке своего отряда.

В дом собраний опального командира буквально втолкнули через порог. Пролетев несколько локтей, Гупте повалился у круглого стола, за которым сидели старейшины, взиравшие на «гостя» с явным презрение.

— Поднимите его, — велел Шархэ, и два его воина выполнили приказ, вздернув Гупте за шиворот и удерживая его в таком виде, поскольку стоять сам карабакуру был сейчас не в состоянии.

— Итак, сегодня нам придется отложить все свои важные планы и обсуждения, чтобы судить того, кто недостоин именоваться вождем, — начал мудрейший, едва на лице обвиняемого появилось осмысленное выражение, и он смог понять, где и в присутствии кого находится.

— За ложь, за присвоение чужой победы, за тщеславие и гордыню, ставящую под угрозу всю нашу великую миссию. К чему за все выше названное мы должны приговорить этого потомка мускусных крыс? Призовем его в Круг Правды, как это принято делать с вождем, запятнавшим свое имя, или казним как клятвопреступника и труса?

— Слишком много чести выводить такого в Круг Правды! Он мог умереть как воин от клинка человеческого тайпэна, но упустил эту возможность, пусть же теперь принимает заслуженное «вознаграждение» за столь «блистательные труды», которыми он так похвалялся! — озлобленно выкрикнул кто–то.

— Его следует повесить на крючьях, загнанных под ребра, чтобы его боль и страдания стала уроком другим молодым наглецам, забывшим, что здесь и сейчас речь идет не об их личной славе, а о будущем нашего народа, — резко бросил один из вождей, сидевший от Шархэ по левую руку.

— Сломайте лучше ему хребет и бросьте в степи на поживу падальщикам, пусть сдохнет в одиночестве, разрываемый живьем на куски, — послышался голос с другой стороны.

— Одно не мешает другому, — нехорошо усмехнулся мудрейший.

Гупте бессильно взирал на то, как вершится его участь, но страх, наступление которого он ждал, так и не пожелал приходить. Напротив, пережитый позор и чванливое пренебрежение старейшин вызывали в сердце юного полководца совсем другие чувства.

— И вы еще смеете судить меня? — шепелявящий голос заставил Шархэ и остальных удивленно воззрится на избитого карабакуру. — Вы? Забывшие с какого конца следует держаться за меч? Захватившие власть по праву прожитых лет, а не разумения? Придумавшие великую цель, чтобы удерживать всех в повиновении, но не стремящиеся приблизить ее, когда у вас выпадет такой шанс? Великие и мудрые, затрясшиеся от страха едва кому–то из людей удалось дать вам достойный отпор? Готовые наплевать на все традиции и вековые устоит, лишь бы продемонстрировать всем свое могущество и власть? Нет, вы не будете судить меня.

— Лжец и предатель, твои слова пусты для нас, — с прежней надменностью бросил Шархэ.

— Он просто хочет, чтобы ему побыстрее срубили голову, — хмыкнул вождь, предлагавший зажарить предателя живьем.

Гупте сплюнул кровь, скопившуюся во рту, и беззубо осклабился.

— Слова карабакуру пусты для вас, в этом ты прав, старик. Вам больше по нраву сладкие речи перевертышей, играющих вами как ребенок куклами. Их чары дарят вам то, о чем вы уже забыли, а за возможность вновь удовлетворить свою плоть вы без оглядки продаете свой народ ради чужих интересов…

— Заткните этого ублюдка! — взорвался побагровевший Шархэ.

Телохранитель, поддерживавший Гупте слева, уже замахнулся свободной рукой для удара, когда командир лучников резко и точно пнул его каблуком сапога в колено. Сустав с хрустом выгнулся в обратную сторону. Прежде чем остальные успели понять, что произошло, Гупте умудрился вырваться из объятий второго стража и выхватить засапожный нож. Длинное узкое лезвие вошло воину мудрейшего снизу под подбородок, заставив телохранителя подавиться собственным хрипом.

Гупте быстро выдернул кривой меч из–за пояса убитого и перебросил его в правую руку, а левой перехватил окровавленный нож за лезвие. Полоска стали сверкнула в спертом воздухе, вонзившись в лицо третьего охранника, бросившегося от входного полога на помощь товарищам.

Четвертый телохранитель, стоявший ближе всех к тем, что держали обвиняемого, успел лишь обнажить клинок. Тот, которому еще в самом начале драки сломали колено, умер следующим. С яростью прирожденного берсеркера Гупте бросился на остальных стражников, стоявших вокруг, а его лицо исказилось от надрывного хохота. Спустя считанные мгновения все было кончено.

Прижимая руку к саднящим ребрам, поверх которых теперь добавилась еще и глубокая рубленая рана, командир лучников, пошатываясь, шагнул к столу вождей, так и продолжавших смотреть на него с немым изумлением. Оглянувшись на заваленный трупами пол, Гупте еще раз сплюнул и смахнул большим пальцем кровь, скопившуюся на бровях из–за рассечения на лбу.

— А теперь мы продолжим нашу беседу, — прошепелявил опальный вождь.

Каким образом къекецуки находили путь среди однообразных заснеженных холмов и гладких опустевших равнин, Ли не понимал, но и не думал спорить, полностью положившись на мастерство и инстинкты своих новых знакомых.

Демоны уверенно вели дзи на север, лишь слегка отклоняясь в сторону заката. Примерно зная, в каком районе он находится «тайпэн Хань» определил, что они движутся в сторону Сианя, и не вдоль привычных торговых маршрутов, протянувшихся к степной столице Империи от Шляха, а напрямую.

Дорога была не из легких и заняла почти две декады. Ли вынужден был признать, что, несмотря на всю свою выносливость, обузой в этом маленьком путешествии был именно он. Къёкецуки сами по себе двигались бы намного быстрее, им не нужны были так часто перерывы на сон и еду, да и в темноте они видели просто превосходно.

Боясь лишний раз выдать свое присутствие, Ли не разжигал на ночь костров, хотя мороз, накрывший степь с каждым днем крепчал все больше. Мертвым демонам было проще, для них холод не был помехой, а вот дзи приходилось нелегко. Единственным, что возможно сохранило ему жизнь во время нескольких ночевок, было умение къёкецуки охлаждать живую кровь и плоть. Впадая в странный транс, граничащий со сном, Ли умудрялся продержаться до утра. После второго раза, заметив усталость на лицах Ёми и Такаты, дзи постарался ограничиться в использовании возможностей своих спутниц, прибегая к этому средству лишь в самых крайних случаях. К счастью, то же самое умение демонов помогало бороться и с обморожениями, так что ни одного пальца или уха к концу пути Ли так и не потерял.

Отсутствие открытого огня также привлекало внимание к небольшому отряду со стороны диких зверей. Волки, сбившиеся на холодный период в крупные стаи, вместе со степными шакалами, следующими по пятам, представляли собой серьезную угрозу. Обычно они охотились на табуны диких лошадей, пасущихся на бескрайних угодьях западных земель, но сейчас их вполне прельщала любая добыча. От нападений хищников къёкецуки сумели отбиться несколько раз, заодно пополнив запасы своих сил, но в каждом этом случае спасение от близкого знакомства с волчьими клыками было именно удачным исходом, а не закономерностью.

О том, что они подошли совсем близко к конечной точке своего путешествия, стало ясно, когда Таката, вернувшись с разведки, сообщила о караульных секретах карабакуру. Натыканные столь часто, что обойти их не было никакой возможности, дозорные посты и патрули карликов сторожили подходы к чему–то весьма значительному.

— Мы можем пройти ночью, — предложила Ёми, — проскользнем незаметно, как тени. Никто ничего не узнает, даже перевертыши.

— У меня так вряд ли получиться, — не согласился дзи.

— Тебе и не обязательно идти, — пожала плечами Таката. — Мы сами все узнаем и сообщим.

— Нет, этот вариант тоже не годиться, — сразу же отмел такое предложение Ли. — Мне надо быть там и видеть все самому.

Это не было недоверием, скорее застарелой привычкой, и къёкецуки, как ни странно, прекрасно это поняли, ничуть не заподозрив дзи в том, что он не доверяет им.

— Тогда надо идти сейчас, — категорично заявила старшая кровопийца. — Уберем один из секретов и пройдем внутрь. Потом они, конечно, это заметят и поймут, что поблизости слонялись незваные гости, но если мы будем действовать быстро, то они хватятся нас не раньше, чем когда мы уже уйдем обратно.

Так собственно и поступили. В начале своей карьеры лже–тайпэна Ли уже был свидетелем мастерства сохэй в деле устранения вражеских караульных, но тот случай ни шел ни в какое сравнении с тем, что продемонстрировали ожившие демоны. Когда Ёми вернулась к дзи и сказала, что путь свободен, он поначалу даже не поверил в это, но переход позиций карабакуру быстро убедил его в обратном, а заодно и заставил проникнуться к къёкецуки еще большим уважением.

Лагерь, к которому они вышли спустя несколько часов, тихо избавившись от двух патрулей, охранявших внутреннее пространство за наблюдательными постами, был не просто огромен. Он был чудовищен, уникален и невообразим.

На пространстве, почти равном площади Ланьчжоу, раскинулись тысячи шатров, шалашей и бревенчатых хижин, сооруженных на скорую руку. Дым из множества глиняных труб превращался в мутное серое облако, повисшее над лагерем коротышек недвижимым смогом. Голоса и звуки, свойственные многолюдному войску, накрывали гудящим шумовым фоном всю территорию лежавшую вокруг.

— Во имя предков Императора, — ошарашено пробормотал Ли, наблюдая за открывающейся панорамой с вершины скалистого холма, где къёкецуки подыскали площадку, удобную для наблюдения и скрытую от низкорослых дозорных, расположившихся на невысоких смотровых башнях. — Сколько же их здесь?

— Много, — пробормотала Таката, прищурившись. — И они готовятся к тому, чтобы выйти в поход. Как только весеннее солнце растопит снег и высушит их привычные тропы, вся эта рать будет брошена против твоей Империи.

— Колоссально, — ответил дзи, по–прежнему удивленно и растеряно разглядывая огромную долину, буквально забитую солдатами карабакуру. — Нужно посчитать хотя бы приблизительно, сколько их здесь.

Методом нехитрых вычислений удалось установить, сколько примерно воинов проживает в больших и малых палатках, а также где находятся хозяйственные сооружения, бани, склады и общинные шатры. Затем начался пересчет самих жилых мест. Зрение Такаты и Ёми позволяло им считать купола на другой стороне лагеря, Ли занялся ближайшими. В итоге вышло, что только крупных шатров на полсотни невысоких воинов в долине порядка двадцати семи десятков. Общее же число карликов практически равнялось пятидесяти тысячам клинков, и это знание не принесло Ли никакой радости. Орда коротышек превышала все население Сианя в мирное время с учетом всех окружающих город кочевий.

— Они сметут все, и даже армия Императора не будет готова к встрече с таким.

— Тогда пойдем с нами, — тут же предложила Ёми, причем уже не в первый раз за их совместное путешествие.

— Не могу, нужно предупредить людей, — Ли понимал, что слова къёкецуки искренни и полны заботы, которой он на самом деле вряд ли заслуживал, но долг перед Империей был для дзи превыше личного блага.

— Значит, пошли предупреждать, — Таката совсем не собиралась задерживаться возле лагеря карабакуру дольше необходимого.

Они уже готовились покинуть свой наблюдательный пункт, когда в стойбище началось твориться, что–то необычное. Бросая все, карлики бежали к центру лагеря, и среди их криков Ли отчетливо различил слова «резня» и «совет». Даже часовые, пренебрегая своими обязанностями, спешно оставляли посты, чтобы присоединиться к остальным.

— Что–то происходит у большого деревянного сарая в самом центре, — Таката обернулась к дзи. — Слишком много народу, отсюда и не понять.

— Да, — согласился Ли. — Но ближе не подойти, хотя и интересно узнать, что же там такое.

Он еще не успел договорить, как черная тень метнулась по склону, одним прыжком перемахнула опустевший частокол и оказалась у ближайшего ивового шалаша, накрытого грубо выделанными шкурами.

— Ёми! — почти хором вырвалось у дзи и Такаты, но молодая къёкецуки уже исчезла между шатров с явным намерением разузнать, что именно так переполошило карликов.

Выскочив на улицу, Шархэ не удержался и упал на землю, едва не взвыв от боли в разрубленном плече. Правая рука карабакуру болталась мертвой плетью, а в глазах плясали цветные круги. Превозмогая боль, верховный вождь поднялся на одно колено, зажимая рану действующей рукой.

Откинув входную занавесь, из соборного дома неторопливо вышел Гупте. На легком морозе от одежды карлика, пропитанной кровью, повалил густой пар. Волосы Гупте, столь же щедро перепачканные в крови, напротив заледенели, приобретя причудливую форму и грязно–багровый оттенок.

— Прикончите его! — закричал старик, обращаясь к карабакуру, сбегающимися со всех сторон. — Прикончите его немедля! Он перебил старейшин! Он предал нас!

Но верные последователи так и не стали двигаться с места. Через боль Шархэ вгляделся в их лица и с удивлением стал узнавать лучников из отряда мятежного командира. Почти все, кто стоял в первых рядах, принадлежали к их числу, и остальные, видя бездействие этих воинов, тоже замирали в нерешительности.

— И вы еще собирались вести нас к великой цели?! — расхохотался Гупте, отплевываясь и пришептывая. — Да вы не способны защитить даже самих себя!

Все новые и новые воины появлялись вокруг площадки у соборного дома, кто–то взбирался на бревенчатые стены других строений, чтобы рассмотреть происходящее.

— Вы слишком долго использовали нас в чужих руках, старик! Я был верен тебе, но ты больше верил той лжи, что говорили тебе брехливые оборотни! Хватит! Пора покончить с этим раз и навсегда!

Гупте шагнул вперед, занося окровавленный меч для удара.

— Ты не посмеешь! — голос мудрейшего прозвучал надломлено и жалко.

— Ради свободы моего народа, я пойду на все, седой дурак.

Лезвие, объятое клубами пара, с шипение рассекло холодный воздух, разрубив сначала ладонь, которой попытался закрыться Шархэ, а затем и голову легендарного вождя.

— Гупте доказал свою силу! — проорал кто–то из приближенных молодого командира, когда тело верховного вождя еще даже не коснулось земли. — Он сильнее и хитрее всего старого совета! Пусть теперь он ведет нас!

Несколько сот глоток взорвалось одобрительным ревом.

— Я поведу вас к победам! — надрываясь, закричал сам Гупте, высоко воздев руку с кривым мечом. — Без интриг и тайных склок, к славе и богатствам! Как и было обещано в момент истинных откровений в канун дня Почитания Тверди!

И ответом ему стали яростные крики уже тысяч низкорослых воинов. Долина Двенадцати Рек приняла и утвердила нового верховного вождя.

— Это может лишь все усугубить.

Новости, принесенные Ёми, почти полностью стерли облегченную радость Ли, когда къёкецуки вернулась незамеченной и невредимой. Знания о перевороте в стане врага были почти достойны такого риска.

— Раньше первой капели они не выступят, даже санные поезда не пройдут по холмам в такой мороз, — Таката была сдержана, но тоже явно довольна успехом своей младшей подруги, хотя и не раз успела сказать, что это было полным безрассудством, даже со стороны мертвого демона.

— В любом случае, планы не изменяются, — подвел итог дзи. — Уходим отсюда и идем к Ланьчжоу, а там у каждого свой путь.

Таката и Ёми загадочно переглянулись, но спорить с Ханем, не стали.

Стараясь поддерживать в душе прежний настрой, Гупте вошел в шатер, принадлежавший ранее Шархэ, чтобы покончить с последней нерешенной проблемой. Вся власть над самой огромной армией за всю историю народа холмов была теперь в руках у молодого и честолюбивого карабакуру, и на свете было теперь лишь одно существо, которое могло попытаться оспорить у него добытое сегодня право.

С обнаженным клинком он буквально ворвался во «внутренний покой», готовясь сразу рубить и колоть, не вступая в разговоры и не давая своей жертве ни единого шанса. Но темные глаза и золотые искры на черном антраците развеяли в пыль все то, что так старательно пытался удержать в себе новый верховный вождь.

— Похоже, от слабых, неумелых и бестолковых, мы избавились, как того и требовало от нас предназначение, — Старшая Сестра с упоением вдохнула тот жуткий «аромат», что медленно распространялся вокруг Гупте. — Теперь ничто не мешает достойному заняться истинным делом и получить свою награду.

Рубиновый атлас легко соскользнул с идеальных плеч кумицо, и завороженный карабакуру вдруг почувствовал, как все его раны стремительно начинают затягиваться. В исцеленное тело Гупте возвращались былая уверенность, сила, ловкость и, конечно, желания. А сопротивляться последним молодой победитель уже просто не мог.

Обратная дорога до Ланьчжоу заняла еще шестнадцать дней. Зима начинала слабеть, и ночи становились все теплее. К тайному искусству къёкецуки Ли прибег лишь один раз, и то больше по настоянию Ёми, чем по собственному желанию.

Освобожденные демоны, не связанные больше поиском следов кумицо, вовсю радовались жизни, устраивая забеги по цепочкам редких холмов и сходясь в шутливых поединках, а иногда, совсем как дети, перебрасываясь снежками и поднимая сияющие солнечные вихри из блестящих снежинок.

Ли, поначалу не принимавший участия в этих забавах, вскоре не выдержал, и стал учить своих попутчиц всевозможным зимним играм из своего давно забытого детства. И было во всем этом что–то такое искреннее, чистое и настоящее, что, бегая по безлюдным равнинам со смехом и радостью, дзи порой совершенно забывал обо всех тех трудностях и проблемах, нависших над ним и этими землями.

К стенам города они подошли где–то к полудню. Ли, надеявшийся повстречать конные разъезды еще раньше, хоть и удивлялся тому, что этого не случилось, с другой стороны был рад не расставаться с компанией къёкецуки как можно дольше.

Прощание было скомканным и молчаливым. Ёми, казалось, вот–вот расплачется, хотя всем было известно, что мертвые демоны не могут плакать. Таката была спокойнее и, как всегда, куда более прямолинейна.

— Не передумал?

— Нет.

— Ну что ж, если когда–нибудь захочешь подарить свободу еще и себе, то можешь попробовать нас найти. Где мы можем быть, ты знаешь.

Къёкецуки изящно склонилась в прощальном поклоне, ее алые глаза не смотрели на дзи, символизируя тем самым высшее доверие тому, перед кем она сейчас стояла. Ли ответил ей тем же, удивленно вздрогнув в то мгновение, когда холодные, но нежные руки Ёми обвились вокруг его шеи. Лиловые губы аккуратно коснулись теплой человеческой щеки, а затем две фигуры в черных доспехах, казавшиеся такими заметными на фоне заснеженного пейзажа, истаяли вдали как легкая дымка.

Тяжело вздохнув, Ли уже привычным движение поправил меч и зашагал по непроторенной дороге к западным воротам Ланьчжоу. Думал он при этом о том, как долго еще сумеет удержать в памяти столь необычное чувство, когда вид клыкастой улыбки вызывает не страх, а ответное желание улыбнуться.