В большой закусочной, возвышавшейся своей широкой черепичной крышей в глубине ремесленного района Ланьчжоу, всегда было шумно и оживленно. Пшеничная водка осхе, ягодные и травяные настойки, яичная лапша, отваренная в мясном бульоне, и рисовая каша с десятком разнообразных приправ, начиная от сушеного винограда и заканчивая свежим рачьим мясом из специального пруда на заднем дворе заведения, всегда пользовались устойчивым спросом среди мастеровых и их многочисленных помощников. Сидя на втором этаже в огромном зале за низкими столами, расставленными среди массивных квадратных опор, многолюдные компании в любое время суток предавались веселым разговорам и воздавали должное непритязательным яствам.

Все в этот день текло своим чередом, не нарушая привычной обстановки, пока ближе к полудню в дальнем углу общинного зала некоторые голоса не стали звучать слишком громко. Главной темой беседы на повышенных тонах стала недавняя победа над ордой карабакуру. Впрочем, за последнюю неделю эта тема была чуть ли не единственной во всех застольных разговорах.

— Если все уже закончилось, как говорит дзито, то почему же он до сих пор не отменил осадного положения? Почему на улицах каждый вечер усиленные патрули ополченцев, а многие дома забиты беженцами из провинции? — особенно громко надрывался немолодой уже мужчина в добротной одежде купеческого приказчика, а на рукаве его красной вышитой куртки блестела серебряной нитью эмблема дома Гжень.

— Патрули нужны для того, чтобы такие, как ты, не начали бы вдруг буянить, хватив лишку за ужином, — бросил из–за соседнего стола молодой углежог, трудившийся, судя по иссушенному лицу и черным потрескавшимся ногтям, у печей фарфорового квартала.

Окружающие разразились одобрительным хохотом. Приказчик посмотрел на своего оппонента с улыбкой и в то же время с какой–то жалостью.

— Ну, разумеется, а раньше обычной стражи было недостаточно. Нет, это теперь ее стало недостаточно. Ведь все наши стражники ныне щеголяют с ног до головы в железе и уж слишком толстым слоем боевой славы покрылись их плечи, чтобы снисходить до патрулирования улиц.

— Вперед, можешь повоевать вместо них, если ты такой умный! — раздраженно крикнул кто–то с другой стороны.

— Но ведь все закончилось, так зачем же воевать? К тому же у нас теперь так много бравых крестьян, что бродят по дорогам, вооружившись мечами и саблями карликов по дозволению тайпэна Ханя.

— Они защищаются от коротышек…

— О! — приказчик наиграно вскинул брови. — И они тоже? Так сколько же нужно народу, чтобы защищаться от разбитых и разбежавшихся недомерков? Вся стража, удвоенное ополчение, толпы вооруженных батраков, сохэй и все торговые наемники?! Не слишком ли много? Или, может дзито думает по–другому? А почему он так думает?

Ответов не было, ремесленники и подмастерья молчали, все больше прислушиваясь к словам оратора.

— А я скажу вам почему! Чтобы прижать вас всех к ногтю, когда придет время!

— Какое еще время?! — снова послышался голос из другого угла.

— Время для создания независимого царства О–шэй.

— Глупость! — разорвал повисшую тишину чей–то взбудораженный крик. — Тайпэн Императора никогда не допустит этого!

— Тайпэн не видит дальше своей службы, он слишком молод, и дзито с Ногаем вертят им, как хотят. Они прикрываются его властью, а карабакуру стали лишь поводом для давно вынашиваемых планов по захвату всех западных земель. Не удивлюсь, если Тонг и его прихлебатели сами подбили карликов на атаки, чтобы проще было отделить провинции, неподконтрольные Империи, и чтобы люди сами бросились в их объятья, когда они станут спасителями края!

— А ты не перегибаешь палку? — уже куда менее весело спросил давешний углежог.

— Да откройте же вы глаза! — всплеснул руками приказчик. — Осадное положение никогда не будет снято. Оно позволяет дзито контролировать все ресурсы и войска. Ущерб, нанесенный Тай–Вэй, ограничивает нас всех в провизии и мешает торговле. Система ирригации и поля, которые станут возделывать все те же крестьяне, тоже будет находиться под полным контролем Тонга. Он позволит им и дальше носить оружие, а сейчас укрывая в стенах Ланьчжоу семьи рабочих и кормя их за наш счет, он только увеличивает преданность этих головорезов, всю жизнь мечтавших лишь заполучить в свои руки ножи подлиннее. К тому же, из их жен и детей в случае необходимости получаться отличные заложники. Перехватив контроль над участком Шляха, дзито наложит лапу на торговые пошлины, а потом силой и угрозами выдворит отсюда всех императорских чиновников и купеческие дома…

— Так вот за кого ты так печешься, — хозяин закусочной, уже некоторое время следивший за происходящим, стоя в центральном проходе, решил, наконец, вмешаться.

— Да! И не буду этого отрицать! — ничуть не смутился приказчик. — Мои хозяева говорят о том, о чем я говорю вам! Но они сдержаны и верны Нефритовому трону, а потому никогда не поднимутся против его ставленника, чтобы тот ни творил. И я забочусь сейчас и о них, и о себе, и обо всех вас! Думаете, Тонг будет милостив к неугодным ему? Думаете, карательная армия станет разбираться, кто был предателем, а кто лишь молчаливо созерцал? Еще не поздно вмешаться! В городе мало солдат, а многие в ополчении сами примкнут к тем, кто выйдет против тирании и самоуправства. И торговые дома тоже не смогут больше сидеть в стороне, им придется принять сторону народа, а Император поймет все, что случилось, если ему будут представлены веские доводы и доказательства.

— Но, что конкретно нам делать? Просто идти на улицы и кричать протестные лозунги?

Человек, задавший эти вопросы, до этого проявлял себя не слишком активно. Он просто сидел за одним столом с компанией молодых и горячих парней, начавших реагировать на слова приказчика наиболее бурно с самых первых его слов.

— Нет! Тогда Тонг подтянет в город войска и прижмет всех к ногтю, как я и говорил. Действовать надо решительно. Пойдем к квартальным старостам и спросим, на чьей они стороне, не дадим действовать тем, кто примкнет к лизоблюдам дзито, поставим перед выбором ополчение. Захватим Тонга и посадим под арест в его же поместье, пусть городом пока управляет Хань или совет старост, а посланники из столицы разберутся во всем в свое время, когда прибудут сюда из Золотого Дворца

— Надо идти!

— Правильно, чего сидеть–то?!

Осхе и накалившаяся атмосфера делали свое дело, яростные выкрики добавляли уверенности в сердца сомневающихся. Человек за столом в центре зала чуть приподнял край камышовой шляпы, подмигнув оратору, взобравшемуся на стол и вещавшему уже оттуда. Приказчик в ответ сделал короткий жест пальцами и, набрав побольше воздуха в легкие, продолжил свои призывные речи, споро раздавая указания наиболее рьяным.

— Думаете, мы сами не понимаем?! Повторяю в сотый раз, пока не будет приказа попечителя, никто из нас не имеет права даже заикнуться о том, чтобы выступить против городских властей!

В торговых рядах рынка Вайдзо, уступавшего к западу от Анхэ по размерам и богатству выбора лишь конному базару Сианя, в этот час было уже не до заключения сделок. В большинстве купеческих деревянных шатров и в маленьких лавках, втиснутых под черепичными навесами с загнутыми коньками, продавцы спешно сворачивали дела, убирая подальше с самых видных мест свои лучшие товары. В узких проходах толпились и кричали люди, а самой горячей точкой можно было по праву назвать небольшие воротца у двухэтажного каменного да–дянь, принадлежавшего дому Гжень.

Несколько наемников, выставленных у решетчатых створок не столько для охраны, сколько для того, чтобы подчеркивать богатство и могущество своих покровителей, отчаянно препирались с неистовствующими горожанами.

— Хватит прикрываться волей Гженей! — один из молодчиков чуть ли не наскакивал на старшего караула, который, скрестив руки на груди, хмуро смотрел на собравшихся из–под низко надвинутого шлема. — Если они не отрастят себе гордость в одном месте, то вы что, согласитесь остаться такими же трусливыми длинноухими собаками?!

— Не зарывайся, — с угрозой прохрипел один из наемников, но на него лишь махнули рукой.

— Я связан договором, и все мои люди тоже, — купеческий десятник был неумолим. — Пока сохраняется хоть малейшая возможность того, что мы можем выступить против верного слуги Императора, мы не будем встревать.

— Да плюньте вы на них! — послушалось из задних рядов. — Им так понравилось ходить строем перед дзито и Ханем, что теперь они даже тявкнуть в их сторону не посмеют.

Наемники, молча, скрежетали зубами. В обычное время ни один простолюдин, пусть даже обладающий каким–то положением и влиятельностью, или пьяный до бесстрашия, не посмел бы оскорбить купеческого воина. Их уважали и даже немного побаивались, но отнюдь не сейчас.

— Надо идти к конторе Гженей и Кун Лай! Пусть отрывают свои толстые зады от мягких подушек, и гонят этих трусов к резиденции дзито!

— В этот раз, надеюсь, обойдемся без пинков по нашим толстым задам!

На верхней ступени крыльца, выстроенного с фасадной стороны да–дянь, возникла грузная фигура попечителя Муна, и толпа встрепенулась с новым ажиотажем.

— В чем, желаю узнать, суть вашего недовольства, любезные?

Купец был сама вежливость и невинность, лишь только маслянистые огоньки в узких щелочках глаз жили на пухлом лице своей собственной жизнью.

— Дзито не желает снимать осадного положения!

— Крестьяне ходят с оружием!

— Сколько еще мы будем укрывать чужаков!

— Почему тайпэн покровительствует этому?!

— Тонг узурпировал право власти!

— Нужно это прекратить! Кварталы недовольны!

Мун поднял руки, призывая собравшихся к тишине.

— Я услышал вас. И понял достаточно. Дом Гжень и я остаемся верными слугами Империи, но так же мы не можем идти против воли ее народа, ее плоти и сути, — торговец обернулся к подобравшимся наемникам. — Десятник Шун Кай соберите наших людей, отправляйтесь к дому дзито и предложите ему добровольно сложить с себя полномочия до прибытия посланника из Хэйан–кё. Если он не согласится на это, то действуйте по ситуации!

Толпа взорвалась радостными воплями и криками поддержки, Мун повелительным жестом отпустил стражу ворот и, склонив голову перед горожанами, шагнул обратно в просторный холл пустынного выставочного зала, где на аккуратных столиках были разложены образцы лучших товаров, производившихся и привозившихся Гжень в этот уголок Империи.

— Вот видишь, они сами попросили меня обо всем, как мы того и хотели.

— Ваша мудрость поистине не знает границ, — развел руками староста Онг. — Прекрасный ход, но как мы действуем дальше?

— Ваши люди и помощники Хо пусть начинают избавляться от тех, кто сохраняет верность Тонгу, Ногаю и Ханю. Дзито и командир гарнизона сейчас инспектируют южную стену, что весьма удачно. Там мы и отрежем их от остального города, а главное не дадим им пробраться к воротам. Пока мои наемники займут поместье, случайный камень или стрела найдут градоправителя совсем в другом месте.

— В поместье находится тайпэн Хань.

— Надеюсь, у мальчишки хватит ума убраться из Ланьчжоу, до того, как дом окружат. Мы дали ему достаточно времени, чтобы слухи уже достигли резиденции дзито. А там посмотрим, никто не застрахован от случайностей. Кстати о них, что видно и слышно в квартале Кун Лай?

— Тишина, — Онг брезгливо поморщился. — Дэн с самого начала юлил и изворачивался.

— Ничего, направим несколько групп в этот район, и ему придется действовать… или контора знатного дома может подвергнуться атаке распоясавшихся мародеров. Как гипотетическая вероятность.

— Думаете это понадобиться?

— Думаю, Дэн прекрасно это понимает и сделает правильный выбор.

Хотя упражнения в художественной каллиграфии и не входили в число обязательных ежедневных занятий, Ли старался по возможности не забывать о них, особенно когда выпадало свободное время отдыха. Купеческие приказчики и простые служащие давно приняли на вооружение заточенные гусиные перья, куда более удобные для составления рутинных отчетов и быстрых записей, так что кисть и черная тушь оставались сегодня в Империи лишь частью атрибутики и культурных традиций высшей аристократии. Дзи осваивали каллиграфию, чтобы лучше проникнуться духом Служения, и соответствовать уровню своего будущего тайпэна. К тому же, лично Ли эти занятия отлично успокаивали.

Перегородка в соседней комнате, открывшаяся с резким щелчком и последующим ударом, невольно заставила дзи смазать последний штрих гербовой подписи рода Юэ, которую Ли выбрал не только для сохранения своей легенды, но и в силу довольно сложного исполнения данного иероглифа. На пороге возникла Каори, и дзи тот час же отложил кисть в сторону и резко поднялся, потому, как на прекрасном лице девушки были отчетливо видны признаки тревоги.

— Что–то…

— Тебе следует немедленно уехать, — привычную плавность движений дочери дзито сменила порывистая стремительность, придавая ее образу совсем новый оттенок. Ее пышные волосы, обычно распущенные или убранные в сложную прическу, сегодня были заплетены в длинную косу, обвитую вокруг шеи и переброшенную на грудь.

— Но почему?

— В городе беспорядки, и ополченцы не слишком настроены на то, чтобы им помешать. Тебе лучше быть сейчас с верными войсками к северу отсюда, надо торопиться, пока ворота остаются открытыми.

— Но зачем им это?

Вопрос Ли отнюдь не был риторическим. Дзи не мог понять, почему после того, как он и его люди разбили все крупные силы карабакуру в Тай–Вэй, защитили женщин, стариков и детей, предоставили достаточно еды и корма для скота, почему после всего этого, кто–то остался недоволен происходящим настолько, что решился на открытый бунт против наместника Императора? И ведь таких оказалось не двое, не трое, и даже не несколько десятков, а, по меньшей мере, сотни, а то и тысячи.

Каори невольно улыбнулась и бросила на Ли снисходительный взгляд.

— Иногда твоя наивность начинает граничить с глупостью.

— Быть может, но я хочу понять. Почему они бунтуют? Что им нужно?

— Того же, что нужно любой толпе — справедливости, но лишь по их критериям. Они будут носить тебя на руках, пока не окажется, что от тебя требуется большего, а то, что ты уже им дал, станет восприниматься, как должное. Люди быстро привыкают к тому, что достается легко и идет им во благо, но быстро забывают о благодарности. Может твой идеальный тайпэн и не должен знать о таких вещах, но тебе придется это понять. Ну а если мы и дальше будем медлить, придаваясь философским беседам о человеческой сущности и вселенской неблагодарности, то ты скоро познакомишься со всем, о чем я говорила, непосредственно на практике. Собирайся, Хёсею и остальным поручено седлать коней для тебя и стражников, которые охраняют поместье. С ними тебе будет спокойнее, да и мне тоже.

— Постой, ты остаешься? — последние слова не на шутку встревожили Ли, бросать Каори в городе, охваченном мятежом, дзи никак не собирался. — Да еще и намереваешься отпустить со мной всю охрану…

— Они будут лишь лишним поводом для раздражения толпы, к тому же, поверь, я могу о себе позаботиться, — отвернувшись от шагнувшего к ней Ли, девушка тихо добавила. — Я не могу бросить мать, а она не уйдет без отца.

— Я найду его.

— Но даже ты не сможешь заставить дзито О–шэя покинуть Ланьчжоу, — так и не обернувшись, Каори быстро выскользнула прочь.

Ли, смотревший ей вслед, как–то неуверенно огляделся, словно ища поддержки или кого–то, кто мог бы дать ему совет. Но ни мастера Азая, ни вечно хмурого командира Ногая в комнате не было. А значит, «тайпэн Хань» должен был сам принять решение. И подлая память тут же невольно напомнила ему другие слова, сказанные истинным тайпэном Ханем в той кроткой, последней, беседе у маленького костра. Так неужели это было правдой, и глубинный смысл, показавшийся Ли тогда лишь дикостью, действительно скрывался в тех рассуждениях? И как же дзи не хотелось верить в это…

— Я же предупреждал, торговый район давно воняет падалью, а в последние дни потянуло гнилью и из ремесленных кварталов, — Ногай, неотрывной тенью следовавший за О–шэем, все никак не мог успокоиться и прекратить недовольное бурчание.

В сопровождении небольшой группы стражников дзито петлял по узким переулкам южных городских окраин, где располагались резиденции торговых домов и купеческие склады. Сам обход южной стены был задуман, как некий символический сигнал тэккэй, но обернулся для их же пользы. О–шэй и Ногай успели скрыться в городе, прежде чем разгоряченная толпа заперла бы их на стене, но теперь им приходилось двигаться с величайшей осторожностью.

Среди просто недовольных горожан попадались группы купеческих приказчиков или суровых крестьянских парней, выглядевших для своей роли слишком сыто, выхолощено и уверенно. Их деревянных дубинок и длинных ножей дзито опасался больше всего, и можно было не сомневаться, что эти ребята точно не станут брать его под арест, как призывали крикуны на углах многолюдных улиц.

Впереди мелькнули красные куртки с серебряными эмблемами, Ногай как–то зло и по–кошачьи зашипел, обнажая меч, а остальные воины сомкнули строй вокруг безоружного градоначальника.

— Здесь! Здесь он!

Крики «охотников», заприметивших жертву, понеслись во все стороны.

— Идешь за мной, — рявкнул Ногай, обращаясь к О–шэю. — Без разговоров, просто идешь за мной, пока я расчищаю путь.

— Постарайся ранить, а не убивать.

— Заткнись, Тонг, — начальник гарнизона почти смеялся. — Хоть раз в жизни заткнись и не спорь со мной!

Шум с другой стороны проулка подсказывал, что отступать уже некуда, и вскоре оттуда действительно показалась другая группа людей, среди которых мелькали характерные наряды. Стражники сбили свои щиты округлыми краями и приготовили мечи, дзито привычным движением вытащил цзун–хэ из ножен на поясе у Ногая.

Часть бамбукового забора, к которому невольно прижались, Тонг и остальные, внезапно сдвинулась, открывая не слишком широкий проход. Человек в серой потертой куртке, таких же штанах и обутый в поношенные варадзи, высунулся из–за круглых жердей, делая призывный знак.

— Сюда, скорее.

Времени на рассуждение не было, и первые двое стражников по молчаливому кивку Ногая нырнули в образовавшийся проем. Следом двинулся сам командир, за ним дзито и замыкающие охранники. Преследователи, заметив, что жертва уходит, перешли с быстрого шага на бег, но все равно не успели к тому моменту, когда забор восстановил свою целостность.

Тонг не без интереса смотрел по сторонам, пока они петляли каким–то задворками, проходя сквозь новые проходы в изгородях или через вполне обычные калитки. Судя по шуму и крикам, люди Мун Гженя предприняли попытку продолжить погоню, но быстро отставали и сбивались со следа.

Большую мощеную улицу им довелось пересечь лишь один раз, при этом Ногай громко усмехнулся и, обернувшись к Тонгу, заметил:

— Никогда не думал, что можно пройти так быстро через весь этот район, и, похоже, я знаю, куда мы направляемся.

Командир стражи не ошибся, резиденция торгового дома Кун Лай обнаружилась прямо за углом, причем большая толпа, собравшаяся у входа в здание, была настроена явно недружелюбно. Безымянный проводник увел дзито и остальных в узкий проход между домами, прежде чем их заметили. В глубине сырого переулка на фоне монолитной каменной стены ярко выделялась прямоугольная дыра. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что часть кладки в этом месте просто сдвинута в сторону, благодаря железным полозьям, вмурованным в фундамент здания.

Миновав небольшую каменную каверну и узкую деревянную лестницу, дзито и его сопровождающие оказались в роскошной кухне, заполненной ароматами специй и трав, сушившихся в углах под потолком. Хозяин встретил гостей без улыбки, но и без явного небрежения.

— Полагаю, солдаты могут остаться здесь, вряд ли люди снаружи создадут реальную угрозу, а тут можно спокойно отдохнуть и перекусить, — предложил Кара Дэн.

— Согласен, — кивнул Тонг. — А нам, я так полагаю, есть о чем переговорить.

— Именно, — подтвердил купец.

Миновав просторный холл на первом этаже, где несколько наемников предавались игре в каргёцу, Дэн, О–шэй и Ногай поднялись на второй этаж в личный кабинет торгового попечителя. Вопреки традиции, имевшей место в среде тэккэй, рабочее место высшего представителя дома Кун Лай не пыталось подавить посетителей роскошным убранством или изысканным вкусом. Золото, яшма, нефрит, изящные картины на тончайших холстах, мореный дуб и красное дерево — всего этого в кабинете Дэна попросту не было. Но зато здесь были огромные высокие шкафы, все полки которых были аккуратно заполнены одинаковыми коробками, обтянутыми кожей акул и скатов. Крошечные пометки на корешках обозначали лишь цифры, и разобраться в этой картотеке мог, пожалуй, только ее владелец.

— Почему ты так уверен, что те, кто стоят у дверей ограничатся криками? — поинтересовался дзито, усаживаясь на предложенный стул.

— Мун все еще надеется принудить меня к активным действиям, — хмыкнул Дэн, устраиваясь за своим рабочим столом. — На большее он пойдет только тогда, когда будет уверен, что с вами и Ханем покончено. Впрочем, возможно, он достаточно умен, чтобы попытаться использовать тайпэна в своих целях.

— Я догадываюсь, почему ты скрывал все это, но развей мои сомнения, — попросил Ногай необычайно вежливым тоном, по сравнению со своей обычной манерой общения.

— Вмешавшись и выступив на вашей стороне, я уже нарушил целый ряд секретных эдиктов, — Дэн пригладил рукой усы, словно, раздумывая над тем, стоит ли продолжать. — Как глава тайной императорской службы в Ланьчжоу я не имею права раскрывать себя и своих агентов без соответствующих приказов от моего непосредственного руководства. К сожалению, связи с ним я не имею с середины осени, так что я решил ждать и наблюдать.

— Пока все не зашло слишком далеко, — заметил О–шэй.

— Все еще вполне поправимо. Я смогу вывести вас из города, после чего вы присоединитесь к тайпэну Ханю. Мои люди уже должны были известить слуг в доме градоначальника о вспыхнувших беспорядках, и если Хань не глупец, а он далеко не глуп, то он уже скачет в сторону Лаозин.

— Интересно, сколько моих слуг ходит у тебя в информаторах, — дзито никак не мог оставить полушутливый тон, и Дэн ответил ему взаимностью.

— А кто сказал, что среди них только лишь слуги?

— Так вся наша надежда опять на паренька из столицы? — вмешался Ногай.

— Пока да, — вынужден был согласиться «купец». — Он проявил себя очень здорово. Еще при нашей первой встрече я заметил, что он быстро схватывает ситуацию и улавливает даже самые тончайшие намеки, которые я ему подавал. Забавно, ведь в довольно куцем досье, что хранилось у меня, кроме описательного портрета, о нем говорилось как о самодовольном, вспыльчивом и эгоцентричном мальчишке, зацикленном на истории и славе своей семьи.

— Да уж, не самая точная характеристика, — последние слова Кара Дэна явно развеселили начальника городского гарнизона.

В комнату, пригнувшись, вошел давешний проводник, причем гости готовы были поклясться, что сделал он это, отнюдь не через дверь за их спиной. Быстро прошептав что–то на ухо встревожившемуся хозяину, безымянный так же быстро удалился.

— Возникли трудности…

Тонг сразу заметил, что Дэн больше не рискует смотреть ему прямо в глаза, как делал это раньше.

— Что–то с моими? — голос дзито предательски дрогнул.

— Я послал людей за судьей Кханом и твоими домашними, но они опоздали. Санго отправился к тебе домой, Тонг, как только начались волнения, а тех, кто спешил к поместью, опередила толпа. И по их словам Хань тоже все еще там…

Поправляя ножны с фамильным мечом Юэ, Ли, облаченный в полный доспех, неспешно спустился во двор. Слуги суетились вокруг лошадей, завершая последние приготовления.

— Скорее, — Каори обернулась, заслышав шаги дзи, и замерла, увидев выражение его лица.

«Тайпэн» прошел мимо дочери градоправителя, мимо остановившегося Хёсея, собиравшегося подвести под уздцы оседланного коня, мимо всех остальных, и в той же неторопливой манере направился к воротам.

— Дурак, — еле слышным шепотом вымолвила Каори. — Великие предки, какой же наивный дурак. Ну, почему мне достался именно такой…

Ли на мгновение остановился и оглянулся назад.

— Это мой Путь. И если ему суждено закончиться здесь, значит, так и нужно. Но я сам выбрал его, без чужой воли и чужих требований. Прости.

— Дурак, — бессильно выдохнула девушка, не в силах больше сдерживать отчаяние и слезы.

Людское море уже колыхалось на подступах к поместью. На башнях гарнизона появились красные штандарты, знаменующие тревогу и предупреждение. Часовые один за другим дробно забили в бронзовые гонги.

У входа на территорию поместья стояло лишь несколько стражников с копьями и полдюжины манеритов с обнаженными саблями. Все они, молча, наблюдали за приближающимися горожанами, но даже и не пытались куда–то уйти или отступить. При появлении Ли суровые лица караульных и кочевников озарились спокойными, но безрадостными улыбками.

Дзи вышел вперед и, по–прежнему не вынимая меча, просто замер в ожидании. Из проулков на главную улицу выплескивались все новые и новые группы возмущенных жителей, и вскоре на всем открытом пространстве между домами уже просто не было свободного места. Несмотря на горячность и взбудораженный настрой, бунтовщики все же прекрасно смогли понять кто, стоит у них на пути, а его спокойное поведение и молчание даже несколько смутило тех, кто двигался в первых рядах.

— Тайпэн! У нас нет к тебе претензий, посторонись, и никто не тронет тебя и тех, кто будет также благоразумен, — рослый наемник в тяжелом кольчужном доспехе первым обратился к Ли. — Нам нужен дзито и только он!

— Тогда вам придется убить меня.

Толпа замерла, качнулась вперед из–за того, что задние ряды продолжали напирать, не видя, что твориться в воротах, и чуть отхлынула назад. На вопросительные крики тех, кто стоял позади, быстро и коротко ответили те, кто стоял ближе. Несколько неуверенных воплей в духе «Да убейте его!» быстро сменились той относительной тишиной, какая, конечно, возможна при столь многолюдном сборище.

— Тайпэн, не будь глупцом, — наемник недвусмысленно взвесил в руке свой обоюдоострый меч, манериты и стражники за спиной у Ли сразу же придвинулись поближе к командиру.

— Глуп тот, кто не может сдержать данной клятвы. Тот, кто умирает ради данного слова и присяги, достоин уважения и жалости, ибо не смог продолжить Служение, которого был, безусловно, достоин. Ты знаешь, что это за цитата, десятник Кай?

Наемник вздрогнул, когда Ли назвал его по имени. Умение тайпэна помнить и узнавать в лицо любого, с кем он хоть раз общался, давно стало одной из новых легенд Ланьчжоу.

Сам дзи лишь удивлялся открытой у себя способности. Он плохо помнил детство, а в дзи–додзё, где дни были похожи один на другой, а новые лица появлялись совсем не часто, знать и помнить всех, не было чем–то сверхъестественным. Но как выяснилось уже на новом месте, Ли был способен держать у себя в голове сотни лиц и имен, послушно извлекая их из памяти в нужный ему момент.

— Это одно из наставлений для будущих дзи, десятник. В нем говорится о том, что долг не может быть превыше чести и совести, если только он сам не является ими. Ты можешь убить меня, но я не уйду. Давай же!

Резкий выкрик смутил людей еще больше, хотя через толпу уже активно проталкивались те, кто, похоже, был настроен действовать куда более решительно.

— Я помню тебя на поле при Лаозин, Шун Кай! Ты был первым, кто прорвался сквозь ряды карабакуру и сошелся в поединке с их предводителем! Твой удар, срубивший ему голову, был великолепен! Так повтори его! Это будет намного проще, ведь я не стану сопротивляться!

Под напором дзи наемник сделал несколько шагов назад, его рука с мечом окончательно опустилась, а взгляд из нахального и решительного стал каким–то нервным и испуганным. А еще в нем был стыд, которого и добивался Ли. Отвернувшись от «раздавленного» десятника, дзи обратился к другому человеку, как раз из числа тех, кто так спешил пообщаться с ним поближе.

— И вы здесь, уважаемый мастер Муса? Вижу у вас в руках ваш прекрасный кузнечный молот, и этот шлем, вряд ли, сохранит мой череп в целости, если ударить им с оттяжкой от самого плеча. С размаху!

Известнейший кузнец Ланьчжоу, огромный коренастый с абсолютно лысой головой и одутловатыми щеками яростно сверкнул глазами.

— У меня было три сына! Они пошил за тобой! И теперь их только двое, и один из них до сих пор не может встать из постели! — взревел Муса, накручивая сам себя.

— Твои сыновья ушли сражаться за тебя! За твой дом! За Империю! Пусть на меня обрушаться проклятья всех подземных демонов, если это было не так, и если они не были теми достойными солдатами, какими я их помню! — ответил Ли не менее яростной тирадой. — Так значит, вы недовольны, что ваши сыновья умирают за вас! Недовольны тем, что они спасают свой город и свою страну! Да если это так, то лучше и вправду убейте меня здесь, на этом самом месте, но только не терзайте меня столь низким зрелищем!

Все больше взглядов устремлялось в землю, все больше глаз опускалось, не в силах смотреть на Ли, и с каждой секундой угасала прежняя ярость и злость. Молот мастера Мусы с грохотом рухнул на мостовую. Стыдливо пригибая спины, выходили из толпы ополченцы, занимая место рядом со стражей в воротах.

— Хватит! Хватит смертей и боли! Идите по домам, успокойте и образумьте остальных! Ведите себя, как следует верным подданным Посланника Неба, и помните, что никто не требует от вас большего…

— Боюсь, что долг верных подданных Императора требует от них как раз другого, уважаемый тайпэн! — слова, раздавшиеся над притихшей толпой, были произнесены сильным уверенным тоном, нетерпящим возражений.

Мун Гжень в сопровождении десятка конных наемников неторопливо прокладывал себе путь через людское собрание, возвышаясь над всеми на роскошном породистом жеребце. Горожане расступались, давая ему дорогу, и вскоре купец оказался у самых ворот поместья, где его, молча, поджидал Ли.

— То, что происходит сейчас, достойнейший Сяо Хань, результат авторитарной и деспотичной политики проводимой дзито О–шэем, и вы тоже невольно, но стали инструментом его влияния, — Гжень демонстрировал такую уверенность и вальяжность, что, как ни странно, его слова казались даже более убедительными, чем, если бы их произносили с яростной и пламенной уверенностью. — Но еще не поздно понять, что происходит, и кто всему виной. Люди будут рады увидеть вас на своей стороне.

— Теряешь контроль над ситуацией, Мун? Выходит результат происходящего на самом деле и вправду, связан с тем, что ты, окончательно потерял всякую почтительность и элементарный страх из–за непомерно раздувшегося кошелька и собственного самомнения? — тягуче пропел звонкий насмешливый голос.

Расступившиеся манериты пропустили вперед Нэйке О–шэй, которую сопровождал седой старик в строгом синем облачении имперского служащего. Жена дзито была одета в черное, подчеркнуто неброское, платье с высоким воротом и широкими руками, украшенное лишь тонким золотым шитьем. Еще некоторое время назад появление здесь этой женщины и городского судьи Санго Кхана привело бы к самым непредсказуемы последствиям, но сейчас толпа отреагировала спокойно и даже с некоторой долей привычного благоговения.

Окинув людей, заполнивших улицу, таким презрительно–разочарованным взглядом, что многие из недавних бунтовщиков стыдливо вжали голову в плечи, Нэйке вновь обратилась к Мун Гженю в прежней снисходительной манере.

— Ты заигрался в свое маленькое торговое царство, Мун, и сегодня это перешло все разумные границы.

— Я знаю, что это ты подталкиваешь своего мужа и его прихлебателей против торговых домов, — не сдерживаясь, зашипел торговец, — и ты желаешь абсолютной власти куда больше, чем он. Но тебе не удастся продолжать наши притеснения, я не для того копил обиды и злость все это время…

— Быть может, ты копил их потому, что за семь лет нашего знакомства, несмотря на все усилия и подарки, так и не смог затащить меня к себе в постель?

На лицах у многих появились улыбки, откуда–то послышались сдавленные смешки, а манериты, так те вообще расхохотались в полный голос. Ли удивленно сморгнул и посмотрел на Нэйке, та в ответ лишь чуть приподняла изящную правую бровь, намекая, что все вопросы лучше задать потом. Мун же побагровел, как вареный рак, его лицо перекосилось гневом, и следующие его слова показали, что купец окончательно потерял над собой всякий контроль.

— Ты, может быть, и думаешь, что заправляешь всем в этом городе, смазливая сука, но мы поставим тебя на место! Дом Гжень не настолько слаб, чтобы пресмыкаться перед какой–то провинциальной мразью, высасывающей из нас последнюю кровь!

Рука Ли сама легла на рукоять меча, но Нэйке опередила его.

— Ты смеешь оскорблять меня, Мун? Что ж, это твое право. А мое право — требовать возмещение за слова, оскорбившие честь и имя супруги императорского ставленника дзито О–шэя, лично присягнувшего тому, кто следит за всем с высоты Нефритового трона. У меня достаточно свидетелей, которых я могу призвать для судебного разбирательства, если ты, конечно, не готов ответить за все немедленно.

— Я не хотел, чтобы…

Гжень разом потерял всю свою прежнюю спесь, но наблюдавший за ним дзи не сразу понял, что именно так сильно испугало купца.

— Нет, — Нэйке не дала торговцу договорить. — Мне не нужны извинения. Поединок, Мун, и только поединок. Здесь. Сейчас. Я могла бы призвать своим защитником любого мужчину рода О–шэй или рода Овара, из которого вышло пятнадцать поколений моих предков, но я не стану этого делать. Ты будешь драться со мной, Мун. Или…

Жена дзито повернулась к судье Кхану, и тот прекрасно понял ее невысказанную просьбу.

— За клевету и попытку опорочить любого представителя знатного рода Империи, не имея на то весомых оснований или доказательств, а также уклонение в дальнейшем от прямой сатисфакции в пользу пострадавшего, обвиняемый должен быть приговорен по пяти статьям императорского уложения «О законах и наказаниях». К отсечению языка, дабы не мог более сеять ложь свою устно. К отсечению пальцев, дабы не мог сеять ложь свою при помощи пера или кисти. К вырыванию ноздрей, дабы каждому было видно его истинную суть при встрече. К пятидесяти ударам плетью и к недельному стоянию у позорного столба на главной площади города или иного поселения без воды и пищи.

Слова Санго действовали отрезвляюще не только на Гженя, но и на многих собравшихся. Наемники попытались отъехать в сторону от купца, но плотные ряды людей не позволили им сделать этого быстро. Сам попечитель торгового дома побледнел и затрясся, затравлено озираясь по сторонам. И тут Ли вдруг неожиданно понял, что Мун действительно пытается выбрать между смертью и чудовищным позором, и похоже, что склоняется все больше и больше к последнему.

— Да у тебя что, не осталось уже ни капли достоинства? — вопрос сам сорвался с губ молодого дзи, до сего момента просто не представлявшего себе, что подобная трусость действительно возможна в реальной жизни, а не только на сценах театров или в уличных народных рассказах.

Гжень в очередной раз буквально переменился в лице и уставился на Ли, все еще не в силах перебороть себя.

— Малолетний идиот! Достоинство?! Честь?! Все это пыль! Я тоже был когда–то глупым мальчишкой и верил во всю эту чушь, но как объяснить тебе, каков он, настоящий мир, если ты еще просто не готов его увидеть?!

— Тот мир, о котором ты говорил, можешь оставить для себя, — холодно ответил Ли. — А в этот момент ты находишься в моем мире, и здесь за оскорбление императорского тайпэна я могу убить тебя прямо сейчас, без суда и приговора. Но я даю тебе шанс. Заставь свою совесть хоть на краткий миг пробудиться, сделай то, что должен, и тогда я не буду вспоминать о случившемся.

Вокруг купца стремительно образовывалось пустое пространство. На негнущихся ногах Мун медленно слез с коня, чуть не запутавшись в стремени, и замер посреди освобожденной площадки. Кто–то из наемников вытащил из ножен меч и нехотя бросил его к ногам тэккэй.

Жена дзито плавным движением извлекла из складок своего платья длинный узкий клинок, напоминающий миниатюрную копию тех, что использовали в битве сохэй. Ли немного удивил такой выбор оружия в поединке против тяжелого меча, но с другой стороны каждый имел право сражаться тем, чем ему было удобно. Данное правило не распространялось, разумеется, только на дзи, притворяющихся тайпэнами.

Гженя колотил настоящий озноб. Даже поднимая брошенный ему меч, торговец все оглядывался по сторонам, будто надеялся на какое–то чудо или внезапное избавление. Но ничего не происходило, и сжав рукоять клинка, Мун остервенело бросился в атаку, неуклюже замахиваясь оружием, которое было слишком тяжелым для него.

Нэйке сделал лишь один быстрый смазанный жест, и ее кинжал с шорохом рассек воздух, войдя по самую рукоять точно в вышитую эмблему на груди у торговца. Мун страдальчески всхлипнул, выронил меч и рухнул ничком на брусчатку. Окровавленное острие кинжала под скрежет разрываемой материи вышло у него из спины.

— Хоть умер, как человек, — расслышал Ли тихую эпитафию из уст жены дзито.

Люди медленно начали расходиться, оставались лишь наемники и ополченцы, спешившие вновь разобраться на квартальные десятки и выказать тайпэну свое желание продолжить службу на благо Ланьчжоу и Империи. Ли понимал, что в других местах беспорядки все еще продолжаются, и в это нужно было вмешаться как можно быстрее.

— Тайпэн Хань, не могли бы вы проводить меня обратно, — голос Нэйке отвлек дзи от обдумывания дальнейших действий. — Нам нужно кое–что оговорить.

Ли не посмел отказать, особенно после увиденного, но путь до дверей поместья, как это ни странно, прошел в полном молчании. Едва дзи миновал порог и уже хотел откланяться, как на него буквально налетел настоящий шквал, состоявший из шелеста шелка, ругательств, дивных ароматов, ударов в грудь и сдерживаемых с трудом рыданий. Нэйке О–шэй с легкой улыбкой удалилась, оставляя дочь наедине с Ли.

Короткая истерика закончилась объятьями и долгим чувственным поцелуем. Когда они, наконец, сумели оторваться друг от друга, Каори тихо, но настойчиво произнесла:

— Никогда. Слышишь, никогда больше не смей так меня пугать, иначе я не знаю, что с тобой сделаю!

В этот момент она была необычайно похожа на свою мать.

Погромы в Ланьчжоу удалось остановить к вечеру, хотя и не без жертв. Погибло около двухсот человек. В основном это были те, кто поддерживал дзито, и в чьи дома успели ворваться группы бунтовщиков и мародеров под предводительством купеческих слуг и приказчиков. Несколько пожаров потушили без вреда для окружающих зданий.

Наутро в город вошла сотня стражников и столько же вооруженных крестьян, которые теперь выполняли обязанности по охране рабочих площадок у Мианхэ. Люди Кара Дэна успели оповестить гарнизон монастыря, и те выдвинули часть своих сил так быстро, как только могли, но к счастью их помощь не потребовалась. Сам «купец» так и остался для большинства просто разумным попечителем торгового дома Кун Лай, который в разгар смуты остался на стороне законной власти. Об истинной роли и положении Дэна на императорской службе, а также о разговоре состоявшемся накануне в резиденции тэккэй, дзито и Ногай поведали лишь Ли и судье Кхану.

Зачинщиков мятежа и непосредственных организаторов поймать удалось достаточно быстро. Многие горожане из числа бывших сторонников политики дома Гжень охотно помогали страже, и за это их наказание ограничилось лишь компенсацией причиненного ущерба. Дзи лично настоял на том, чтобы такая же практика была применена и к тем, чья вина не будет доказана полностью свидетельствами очевидцев и пострадавших.

Главное заседание суда, вопреки традиции закрытых церемоний, провели на главной площади при большом стечении народа. Полсотни обвиняемых отделались плетьми, лишением имущества и занесение в ссыльные списки. Самым ярым подстрекателям немедля вырвали ноздри и отправили на принудительные работы над системой ирригации. Высшей меры «удостоились» только квартальные старосты Ли Онг и Вей Хо, а также трое слуг из дома Гжень, чье участие в убийствах не вызывало сомнений.

Горожане в целом отреагировали на случившееся с неподдельным почтением и удивленной радостью. Многие ждали, что расправа с бунтовщиками будет носить куда более массовый и жестокий характер.

Покидая площадь после исполнения приговоров, командир Ногай отвел Ли в сторону и предложил зайти в «Желтый дракон». По дороге дзи заметил, что пожилой воин явно хочет что–то ему сказать, но сдерживается. Подобное поведение со стороны Ногая было достаточно необычным. Уже когда впереди замаячила вывеска с извивающимся золотым чудовищем, начальник гарнизона все–таки решился.

— Помнишь, Сяо, я говорил тебе, что не встречал каганов, которые были бы теми самыми идеальными вассалами Императора? Я даже ни разу не слышал о таких. А вот о таких тайпэнах как ты, я слышал, но только в сказках.

Ногай пожевал нижнюю губу, собираясь с мыслями, а Ли не смел его перебивать. Больше всего юный дзи боялся, что сейчас опытный вояка скажет ему, когда и как он разгадал всю его нехитрую комбинацию, и о том, что именно так откровенно указывало на его несходство с тем, каким должен был быть настоящий тайпэн Хань.

— Когда еще в самом начале ты говорил о важных, но сложных вещах, я не верил, что ты сможешь добиться их так, как это вышло. Словом, просьбой, приказом и малой силой, а не подкованным сапогом и окровавленной плеткой. Я давно не верил в то, что можно жить согласно идеалам, и окружающее начнет подстраиваться под тебя, а не ты под него, как это часто и бывает. Но потом я понял, что те, кто писал все эти кодексы и уложения, кто открывал для других Путь и познавал Догму Служения, ведь все они были такими же самонадеянными и открытыми бессребрениками, как и ты. Тогда–то у них все и получилось, так возникла Империя, а взгляды этих людей и их жизненные стремления стали ее основой. И я рад, что встретил потомка Ночной Кошки Пограничья, который доказал мне, что это не просто легенды. Впервые за всю свою жизнь я стал чувствовать себя счастливым, не только в угаре битвы, вонзая меч во вражескую плоть. За это и хочу выказать тебе свою благодарность.

— Спасибо, Ногай, — смущенно и с нескрываемой радостью ответил дзи. — Но без тебя, без дзито, без Нэдо и других офицеров, без обычных стражников и ополченцев, даже без этих пьяниц–манеритов и надутых монахов, без всех вас я бы ни за что не справился бы.

— А вот в этом, — хмыкнул Ногай, — я почему–то очень сомневаюсь. Не удивлюсь, что если ты вдруг очень захочешь, то по твоей воле даже земная твердь раздвинет свою плоть, и согбенные обитатели подземелий побегут закупаться чаем и специями в тех лавках, в которых ты им дозволишь. Не забывая по пути мелко кланяться на каждом шагу всем встречным и поперечным.

— Сейчас добавим немного осхе к творениям мастера Кенга и обязательно попробуем воплотить этот фокус, — рассмеялся Ли.

Ногай в ответ заливисто захохотал.

Урок мастера Азая.

Коба Юэ, правитель благостного царства Чжу, еще при жизни прославился от Ледового Края до Моря Тысячи Островов, как мудрый дипломат и превосходный фехтовальщик. Ни на одном из этих поприщ ему не было равных, и каждое из своих блестящих умений этот монарх умел обращать на благо своему государству, как по отдельности, так и вместе.

Когда южные границы Империи подступили к владениям Чжу, а следом пало соседнее царство Фуокан, Коба сумел убедить Императора и правителей нескольких окрестных земель заключить необычный договор. Каждый год ко двору Чжу в Циндао прибывали лучшие фехтовальщики со всех концов света, и на турнире перед троном Коба они состязались за право владеть землями царства и его народом.

— Малая кровь лучше большой войны, — говорил мудрый царь, и все, кто слышал эти слова, всегда соглашались с ним.

Каждый год ученики царя Чжу одерживали на турнире верх, играючи повергая лучших мечников Империи, бесстрашных лим–бо из Юнь, опытнейших офицеров государства Нееро и суровых воинов горной страны Даксмен. А если же все же случалось кому–то из иноземцев выйти победителем, то Коба сам спускался со своего трона и, объявляя «последнее испытание для достойного», сокрушал чужестранного мастера, доказывая свое превосходство и силу всего Чжу.

На десятый турнир не смог прибыть ни один из воинов Нееро. Города их царства пылали в гигантских кострах, разожженных армиями Империи, и все знали, что хотя Чжу было меньше и слабее Нееро, Император чтил подписанный договор и не стал нападать на владения Коба, хотя мог бы легко захватить плодородные равнины, осененные правлением рода Юэ.

Минуло еще два оборота мира, и много молодых воинов, слуг Избранника Неба, возвышенных прошедшей войной, прибыли в Циндао к началу нового турнира. Блестяще сражались в тех поединках все без исключения, но особенно хорош был молодой офицер Империи, чье искусство и грация восхитили даже самого Коба.

В конце дня этот юноша сошелся в бою с Котаро Юэ, старшим сыном правителя Чжу и его наследником. Тремя ударами, быстрыми как молния и верткими как болотная гадюка, посланник Императора обезоружил и сбил на землю царского сына, продемонстрировав небывалое мастерство, до того момента успешно скрываемое им от чужих взглядов.

Предчувствуя подвох, правитель Чжу сам встал в круг поединков с обнаженным клинком. Легенды, что ходят об этой схватке, многочисленны и разнообразны, но суть, того что случилось, кроется лишь в развязке. Когда царь Чжу, раненый в руку и в ногу, не желая сдаваться, бросился в последнюю атаку, слуга Императора отвел его выпад и нанес смертельный удар, повернув в последнее мгновение свой меч так, чтобы лезвие плашмя обрушилось на плечо правителя.

— Ты победил, — вынужден был признать упавший монарх, задыхаясь от боли и бессилия.

Молодой воин обнажил голову, и каждый гость и участник турнира, находившийся в тронном зале, увидел, что это женщина.

— Теперь я узнал тебя, — невесело усмехнулся Коба. — И почти горжусь от того, что повергнут столь достойным противником. Убей же меня, и покончим с этим. После этого ты сможешь отдать Чжу своему хозяину, но это не поможет ему. Народ моей страны никогда не примет захватчиков, и вам придется воевать с ним так же, как и со всеми, кто был до них.

— Мне говорили, что ты мудр, но я вижу обратное, — бесстрастно ответила Йотока, тайпэн Императора и командующая Южной армии. — Ты приложил столько сил, чтобы заключить договор, который позволил бы твоему народу избежать бед завоевания и разорения, но теперь потерпев поражение по правилам, предложенным тобою же, готов ввергнуть свое царство в горнило войны. Разве ты хочешь их истребления? Хочешь пепелищ на месте городов, и рек, выходящих из берегов от крови, что заполнит их русла?

— Нет, не хочу, — печально кивнул Коба. — Но такова суть моего народа. Никогда Чжу не примет чужого правителя, никогда не покорится чужой воле и никогда не отдаст свою землю без боя.

— Так пусть продолжают жить на этой земле и по своей воле сохраняют верность своему правителю. Ведь воля трех людей, принесенная в жертву, будет меньшей жертвой, чем воля всего народа.

— И что же ты хочешь предложить? — удивился царь.

— Ты смиришься с поражением, укротишь свою ненависть и гордыню, а затем будешь править Чжу до самой смерти, оставаясь верным вассалом и союзником Императора. А я возьму в мужья твоего старшего сына, и он должен будет доказать, что достоин стать тайпэном Империи. После твоей смерти Котаро займет пост дзито Чжу, а наши дети продолжат род правителей новой провинции.

— И ты готова отдать свою свободу и право выбора, ставшее твоей наградой от Императора, только ради моего народа? — еще больше изумился Коба.

— Я тоже не люблю терять солдат, когда есть иной путь решить дело, — усмехнулась Йотока. — Я принесу свою волю в жертву для них, для твоего народа и для будущего блага Империи.

— Дважды я сегодня был повержен женщиной в тех искусствах, в которых не знал себе равных, — покачал головой правитель и смиренно кивнул. — Да будет так, как ты говоришь. Для рода Юэ будет честью принять в свою семью Ночную Кошку Пограничья, а для народа Чжу это будет спасением. Иногда ты кажешься себе могущественным, как гора, а порой становишься слабее гусеницы шелкопряда, и уповать тогда стоит лишь на благородство врага.

— Здесь больше нет врагов, — улыбнулась Йотока. — И никогда и не было. Люди Империи и люди Чжу должны знать и помнить об этом, потому что отныне они единый народ.

— Да, — вновь смиренно согласился Коба. — Твои слова верны, дочь моя.

Так тайпэн Йотока завоевала третье царство южных земель, а род Юэ по праву занял место у подножия Нефритового трона.