Привычный летний зной в этом году был не столь силен, как обычно, а теплые дожди помогли бы крестьянам собрать в полях неплохой урожай, если бы только в пограничных землях Генсоку не разгуливали отряды южных захватчиков, не знавших ни жалости, ни сострадания. И все же провинция шаг за шагом медленно приходила в себя, пока армии Юнь собирались на закате с новыми силами, а простые люди со свойственным им оптимизмом готовились к новой мирной жизни, которая наступит сразу после «теперь уже близкого завершения войны». Кому–то это могло показаться самонадеянным со стороны местных жителей, но беженцы, потянувшиеся большими караванами обратно из Цинхай и Нееро, так не считали.

Наступление восьмой армии Ляоляна, объединившейся с остатками пятой армии генерала Окцу, заметно замедлилось. Трехтысячный корпус Таури под руководством тайпэна Мяо Гкеня занял северный берег реки Люньшай, обозначив теперь четкую «линию фронта». Попытка форсировать Люньшай сходу под обстрелом имперской механической артиллерии стала бы для юнь довольно опасным манером. Кроме того, все мосты на этом направлении были разрушены лазутчиками К»си Ёнг еще во время предыдущего вражеского отступления. Немногочисленным узким бродам тайпэн Гкень уделил особое внимание, но реально рассчитывать на то, что его отряду удастся сдержать пятьсот сотен царских солдат, когда они двинуться к Таури, явно не стоило. Основные надежды теперь возлагались на двадцать тысяч воинов, которые от Вулинь вел вдоль побережья тайпэн Васато Вань, успешно громивший части четвертой армии, попадавшиеся ему на пути. Руо Шень, командующий Южной эскадры, отбыл с докладом в столицу, временно передав свои функции Ли, а точнее хайтину Шао Шэню. Также под началом у Ханя оставался гарнизон Таури и порядка двух с половиной тысяч бойцов, собранных «с бору по сосне», не считая наемников и ополчения. В случае крайней необходимости, этот отряд должен был выступить на помощь Гкеню или Ваню, а также не давать третьей армии начать хозяйничать в восходной части Генсоку. Имея опыт руководства ограниченными силами на небольшой территории при постоянной опасности нападения, Ли сумел быстро наладить должный порядок в предместьях Южной столицы, и сейчас подконтрольная ему территория простиралась на юг до Люньшай и на северо–запад вдоль русла Чаанцзянь до самого Имабаси включительно.

Решение городских вопросов и разных насущных и не очень трудностей, перемежавшихся регулярными тренировками и уроками юньского языка, который тайпэн взялся теперь изучать, отнимало у Ханя в последние дни немалую уйму времени, но он предавался этим делам со всей ответственностью и даже с какой–то скрытой радостью. Не то, чтобы Ли сильно боялся обсуждения некоторых неоднозначных проблем личного характера, которые стали назревать после возвращения в Таури къёкецуки, но как и любой человек Хань искренне надеялся хоть как–то отсрочить неизбежное. Тем не менее, выглядело это все–таки довольно глупо, особенно учитывая тот факт, что двусторонняя эмоциональная связь между Ли и демонами никуда не делась, и грозовые разряды, проскакивающие между Фуёко и Такатой, ощущались все острее и явственнее. Да и отношение Ёми к происходящему нельзя было назвать однозначным.

Истинный слуга Избранника Неба должен открыто принимать трудности и преодолевать их холоднокровно, с ясным умом и железным упорством. Так требовала Догма Служения, но Хань сильно сомневался в том, что тот, кто составлял упомянутую часть уложения, предполагал наличие в жизни императорского вассала ситуации, подобной той, что в этот раз возникла у него. К сожалению, никакого иного руководства к действию у юного полководца не было. Несмотря на то, что ему уже приходилось разбираться со сложным конфликтом интересов и политическим дрязгами кочевых народов, сейчас Хань чувствовал себя совершенно беспомощным. Обратиться же за советом, Ли было попросту не к кому — безусловные авторитеты, которым он мог бы полностью доверять в таком щекотливом деле, и коими для него являлись учителя дзи–додзё, командир Ногай и Тонг О–шэй, находились вне досягаемости, а отношения с Удеем пока по–прежнему пребывали в некотором натянутом виде. Сами къёкецуки и кумицо по понятным причинам отпадали.

Дожидаться, когда напряжение выльется в нечто большее, не имело никакого смысла, и На третьей декаде Ли решился–таки разобраться с этим вопросом раз и навсегда, благо удобный момент подворачивался сам собой. Каждый вечер мертвые демоны кратко докладывали тайпэну о ситуации в городе, следить за которой Хань назначил их сам, чтобы къёкецуки совсем уж не заскучали от вынужденного безделья. В этот раз Ёми предстояло отсутствовать по весьма уважительной причине, и поэтому Ли еще с утра попросил Фуёко непременно заглянуть к нему в сумерках в штаб обороны Таури, располагавшийся по–прежнему в преподавательском корпусе морской академии.

Тем временем молодая кровопийца должна была отправиться на самую настоящую охоту, и удержать Такату от участия в этом мероприятии стоило определенных усилий. Дело было в том, что уже почти две недели в бедных кварталах орудовал неизвестный убийца, расправлявшийся со своими жертвами в особо изощренной жестокой манере и, по–видимому, не преследовавший никаких иных целей, кроме получения удовольствия от самого процесса умерщвления. Справиться собственными силами с этим «мясником», как прозывали в Империи подобных опасных сумасшедших, городская стража пыталась долго и безуспешно. Если с мародерами, руководствовавшимися нормальной логикой, проблема была непростой, но вполне решаемой, то ловить опасного зверя в человеческом обличии, хранители порядка были совершенно не приучены. Зато для мертвых демонов такое развлечение было в самый раз.

Хань с легким сердцем отправил Ёми на ночную вылазку в бедняцкий район, где произошли последние три убийства, но при этом настойчиво попросил Такату продолжить исполнение его предыдущего поручения. Старшая къёкецуки согласилась на удивление легко и покладисто, обойдясь в этот раз лишь парой колких замечаний. Вероятно, вся демоническая троица уже догадывались, что именно затеял тайпэн, ведь конспирация и тонкие дипломатические ходы не удавались Ли Ханю даже во время его так называемых «театральных постановок», отличавшихся зрелищностью, но никак не изяществом.

Подготовку к «вечеру откровений» Ли провел капитальную. Цепкая память тайпэна легко выудила из своих хранилищ всевозможные важные мелочи и подробности, связанные с намеченными собеседницами, а, отдавая слугам детальные приказания по поводу предстоящего «торжества», Хань впервые почувствовал облегчение оттого, что вообще–то он не обязан никому и ничего объяснять. Иногда у статуса императорского вассала все–таки были определенные преимущества.

Таката появилась в кабинете Ли, опередив Фуёко всего на пару минут, которые ушли на уже привычный короткий доклад. Был в этом какой–то уговор между демонами или нет, Хань не почувствовал. После появления кумицо, все трое в полном молчании прошли на дощатую террасу, выходившую во внутренний сад академии. Ли, как мог, старался держаться собранно и отстраненно, но у Такаты это получалось намного лучше. С лица Фуёко напротив не сходила лисья ухмылка, а зеленое пламя в глазах у оборотня переливалось и пульсировало с какой–то новой необычайной силой.

Вокруг накрытого стола были расставлены жаровни и кованые подставки с тлеющими благовониями. Тонко и гармонично соединить аромат леденящей мяты, так нравившийся къёкецуки, и жаркое дыхание имбиря, смешанного с терпким ладаном, к которым явно неравнодушна была кумицо, не получилось с первой попытки даже у самого известного в городе распорядителя церемоний, доставленного в академию по распоряжению Ли. И все–таки, старик был настоящим мастером и сумел добиться поставленных результатов, какими бы странными и необычными они ни были. Скромные, но изящно сервированные блюда также отражали в себе вкусы приглашенных гостей. На столе практически не было овощей и фруктов, но в избытке присутствовало мясо и разные дорогие вкусности, на которые расстарался Удей. Где и как тидань сумел достать в этот сезон соленую красную икру, морских гребешков и молодое вино из северных хинганских сортов, Хань предпочел не спрашивать, поскольку всерьез подозревал, что это знание еще больше осложнит и без того непростую жизнь императорского вассала.

Вся также чинно в лучших традициях придворного этикета девушки заняли места за округлой столешницей. Строгий наряд къёкецуки, которая теперь предпочитала носить в обычное время нечто вроде слегка измененного варианта суо, прекрасно вписывался в обстановку. Впрочем, красное с белым платье оборотня, выполненное по последней столичной моде, выглядело ничуть не хуже. Опустившись на невысокий табурет, Ли разлил в вытянутые бокалы вино для себя и кумицо, а сосуд, стоявший перед Такатой, наполнился прозрачной рубиновой кровью, еще каких–то полчаса назад бежавшей по венам месячного ягненка.

— Я думаю, — начал Хань, когда все присутствующие сделали по глотку, — мне не нужно говорить о том, зачем я одновременно позвал вас обеих сюда. Рано или поздно этот разговор должен был состояться, и лучше, как мне кажется, чтобы он протекал в более спокойной и располагающей атмосфере.

— Ты постарался, — заметила Фуёко, взгляд которой все это время был прикован к сидящей напротив Такате. — Надеюсь, старания не пропадут зазря. Так кто же первым начнет кидаться обвинениями? На меня в этом деле лучше не рассчитывать.

— Еще бы, — хмыкнула къёкецуки. — С твоей стороны это было бы уже верхом нахальства.

— О, поверь, — все также демонстративно вежливо ответила кумицо, — в этом искусстве существуют такие скрытые бездны, что ты и не можешь себе представить.

— А чего же еще следует ожидать от этой рыжей хвостатой дряни? — со стороны Такаты явственно потянуло холодом, это Ли Хань почувствовал даже сквозь плотные полы своего серого суо. — Обводить людей вокруг пальца, играть на чужих чувствах и глумиться над получившимся итогом — любимое занятие для всей вашей породы.

— Уж не хочешь ли ты обвинить меня в том, что в отсутствии неусыпной клыкастой стражи, повсеместно сопровождавшей нашего милого одаренного кормильца, я подло воспользовалась моментом и совратила это девственное существо своим магическим коварством? — ногти оборотня выбивали по краю столешницы ритмичную дробь, а сама кумицо слегка подалась вперед.

Ответить что–либо своей оппонентке Фуёко так и не дала, сразу же перейдя в атаку:

— Знаешь, в моем случае в первый раз это хотя бы произошло по обоюдному согласию. И во второй раз тоже, и в третий…

— Тогда от этого зависела его жизнь, — зло прошипела къёкецуки, и Ли оставалось лишь порадоваться, что оружие обеих демонов осталось в кабинете.

— О, я и не смела сомневаться в твоей целомудренности, — сверкнула глазами Фуёко.

— Опять ты прячешься за издевками, выгораживая себя? Что дальше? Начнешь ссылаться на то, о чем говорил в свое время гнойный бурдюк Мао Фень? Вот уж и вправду, из вас двоих вышла бы та еще пара хитрейших подлюк!

— Ты говоришь так, как будто он оказался не прав, или, по–твоему, ритуал, что Ли провел ради спасения наших жизней, действительно был ошибкой?

— В твоем случае, вполне возможно.

— Ха! — вскинулась кумицо. — Я заслужила право спасение не меньше, мне ведь, как ты помнишь, тоже пришлось заглянуть за грань! И ради чего, выходит с твоих слов? Ради безумного порыва чужого человека, ничего для меня назначившего?! Не смей, говорить, будто бы я просто играю в очередную игру…

— Для вас вся жизнь игра! Глупая, рисковая и бессмысленная! Ты хочешь сделать такой же и его жизнь?!

— Я…

Фуёко неожиданно осеклась, и весь боевой задор вдруг как–то разом покинул рыжего оборотня. Таката, в руке у которой опустевший бокал давно превратился в измятый кусок металла, тоже заметно расслабилась, увидев реакцию кумицо.

— Нет, не хочу, — выдохнула демоническая лисица, отводя в сторону свой изумрудный взгляд. — Не хочу и не буду.

Хань, практически не дышавший несколько последних минут, понял, что это тот самый, вероятно, первый и последний момент, которого он ждал, сохраняя позицию нейтрального слушателя. Отставив недопитое вино в сторону, Ли аккуратно положил левую ладонь на запястье Такаты, а правой накрыл дрожащие пальцы Фуёко. Две пары глаз, кроваво–красные и лучащиеся малахитом, одновременно обернулись к нему.

— Никто и никогда не учил меня говорить то, что я должен сейчас сказать. Но я надеюсь, мое косноязычие с лихвой окупит то, что вы услышите в моей душе, там, где нет места лжи и двуличию. Вы знаете, выбор, о котором, каждая из вас мечтает в тайне, я никогда не смог бы сделать. Ни под пыткой, ни в пьяном бреду, ни за полшага до извечного мрака, — при упоминании последнего рука Фуёко дрогнула чуть сильнее, но и Таката явственно ощутила пугающий смысл, скрытый за этими обычными с виду словами. — Не знаю, как так получилось, и зачем Судьбе было угодно объединить нас в нечто большее, чем в простой союз между тремя разумными существами, но каждая из вас стала важной частью меня. Мне тяжело думать о той боли, которую причиняют вам внутренние терзания, и я хочу, чтобы вы избавились от них. Вы нужны мне. Обе. И не только как верные спутники и надежные исполнители. Таката, помнишь, я говорил, что никогда не стану превращать друзей в рабов и слуг. С того момента ничто не изменилось, и желчь мангусов преобразила мое тело, но не мою сущность. Даже без связующего ритуала, я не смог бы отпустить от себя ни одну из вас, если только не счел бы подобное в какой–то момент большим благом для тех Путей, что уготован каждой. Я не знаю, любовь это или что–то иное, но одно могу сказать точно — раньше я жил только ради Империи и долга, что был у меня перед Ней, но теперь для тайпэна Ли Ханя есть и другие причины, чтобы и дальше с радостью встречать свет каждого нового дня. И если вы сможете это понять, сможете принять и дать хотя бы призрачную надежду на то, что эти эмоции, рвущие меня на куски, хоть на время утихнут, я действительно стану самым счастливым человеком, что жил когда–либо под Извечным Небом.

В тишине парка было слышно лишь как волны, плещутся у каменных пирсов за стенами учебных корпусов, да тихо шипит огонь в квадратных жаровнях вокруг.

— Ты ведь, кажется, хотел сказать нам что–то еще? — в бесстрастном голосе Такаты не было ни печали, ни злости, ни ненависти.

— Или предпочитаешь, что бы мы сами это сказали? — уточнила Фуёко, не без веселой ехидной нотки.

— Да, — тяжело выдохнул Ли, невольно опуская голову. — Мои чувства с ней ничем, похоже, не отличаются о тех, что я испытываю к вам.

— Бедная девочка, и как это у нее получилось, разжечь такое пламя из тусклой искры, что вышла из стен дзи–додзё? — уже откровенно рассмеялась кумицо.

— Думаю, это было не сложно, — улыбнулась Таката. — Несчастного Ли воспитывали в строгости и жизненном аскетизме, а потом вдруг бросили в реальный мир, да еще и предоставили куда более широкие возможности, чем те, к которым готовили.

— Да уж, бедняжка, он просто не смог удержаться, — пальцы Фуёко окончательно перестали дрожать и теперь уже мертвой хваткой впились тайпэну в кисть. — Эта Каори сразу же показалась мне непростой фарфоровой куклой из высшего света.

— Видела бы ты, как она буквально сжигала нас взглядами, как только видела рядом с ним!

— По крайней мере, вы уже нашли что–то, что вас объединяет, — выдавил Ли из себя через силу. — Кроме, разумеется, совместных издевательств надо мною.

— Это не издевательства, всего лишь легкая ироничная критика, — возразила Фуёко.

— Что еще интересно скажет по поводу этого Ёми? — задумалась вдруг Таката. — Ее ведь непременно придется ввести в курс нашей беседы.

— А почему это ты так хитро поглядываешь в мою сторону? — невинно уточнила кумицо, захлопав длинными ресницами.

— Вот только не нужно изображать здесь целомудренную невинность, — къёкецуки не без удовольствия вернула собеседнице недавнюю «шпильку».

Продолжение беседы мирно свернуло куда–то на нейтральные темы, и остаток вечера прошел сам собой, легко и непринужденно. О предшествовавших событиях напомнило лишь появление Удея, который поменял бокал Такаты и поставил в центр стола большое блюдо мяса, сдобренного острыми специями и прожаренного так, чтобы в розовой плоти оставалось изрядное количество крови. Секрет правильного приготовления «кровавой говядины» был одной из самых больших тайн кулинаров Таури, и Хань вместе с демонами сумели по достоинству оценить мастерство местных поваров.

Дальнейший разговор, пересыпанный дружескими шутками, продолжился и после трапезы, когда тайпэн и его спутники покинули сад и, пройдя через решетчатые деревянные ворота, вышли к вытянутым пристаням морского училища. Чувство успокоения и радости от удачного завершения задуманного, приятно согревало Ли изнутри, и даже Удей, поддавшись общему настроению, перестал брести где–то позади серой тенью, начав отвечать на насмешливые фразы Фуёко, которые та периодически бросала в сторону верного оруженосца.

— Тайпэн Хань!

Этот голос Ли узнал сразу же, и сравнить эффект от появления человека, шагавшего к ним навстречу по пристани в свете несильных фонарей, можно было только с ушатом холодной воды. «Страж престола», все также остававшийся флагманом речной эскадры и, по сути, личной подвижной резиденцией Ханя, покачивался на волнах в конце пирса. Рядом к деревянной пристани привалилась толстобокая юньская галера, явно из числа трофеев, захваченных в последней битве. Если бы тайпэн и захотел сейчас куда–нибудь свернуть, то это все равно бы не получилось.

— А ты уж думал, что все закончилось? Так просто не бывает никогда, — раздался рядом с ухом Ли смеющийся шепот кумицо.

— Тайпэн Хань, рада вас видеть! — склонилась в поклоне Ка»исс. — Я не успела поблагодарить вас раньше, за мое спасение и за все остальное, что вы сделали, чтобы помочь мне.

— Я всего лишь делал то, что обязан был делать, — максимально нейтрально откликнулся Хань, стараясь не смотреть в раскосые глаза, сияющие неподдельной радостью.

Несмотря на пережитое тяжелое ранение, выглядела разведчица довольно хорошо. Никакой болезненной бледности или скованности движений у нее и близко не наблюдалось, а тот факт, что лекари уже выпустили Ка»исс из госпиталя, и она вновь смогла облачиться в свой зеленый суо, похоже, говорил о полном и окончательном выздоровлении лучшей ученицы К»си Ёнг.

— Я позволю себе дерзость, но хочу заметить, что это все–таки было нечто большее, чем просто исполнение обязанностей, — темный румянец на щеках хшмин был почти незаметен в тусклом желтом свете качающихся светильников. — Когда я стала спрашивать, мастер–лекарь рассказал мне о вашем поступке. Пожертвовать столь ценным лекарством как порошок черного лотоса, это поистине великодушный поступок. А мне, в свою очередь, с одной стороны лестно, что вы так высоко оценил мои навыки, но с другой…

— Простите, — перебил тайпэн сбивчивую речь разведчицы. — Вы упомянули порошок черного лотоса?

— Конечно, — во взгляде Ка»исс появилось непонимание. — Вы передали его для моего излечения и разрешили использовать остатки для других тяжелораненых, что, конечно же, несомненно, лишний раз свидетельствует о вашем благородстве…

Ли медленно повернул голову и посмотрел через плечо на Удея, замершего рядом. Тидань был спокоен и невозмутим, даже, несмотря на откровенные смешки Фуёко, однако долгого испытующего взгляда Ханя кочевник не выдержал.

— Тебе он был не нужен, — коротко констатировал сын степей. — А ей пригодился.

— Но почему ты действовал моим именем?

— Меньше глупых вопросов, и лишний плюс к твоей героической репутации.

— Как это заботливо с твоей стороны, — хмыкнул Хань, и Удей не смог удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

Тайпэн обернулся обратно к Ка»исс, которая, замолчав, с немалым интересом наблюдал за короткой беседой между полководцем и его клейменым слугой. Упоминать о том, что эта беседа совсем не походила на то, как обычно общались представители столь разных сословий, явно не стоило.

— Боюсь, вы приписываете мне заслуги и благородство совсем другого человека, — пояснил Хань в ответ на вопрос, незаданный хшмин. — Также, мне кажется, вам будет лучше напрямую спросить самого моего боевого товарища о тех мотивах, которые побудили его расстаться с таким богатством, как порошок черного лотоса. Я даже готов предоставить ему свободное время для этих объяснений.

— До следующего утра, — предложила Таката.

— Тогда уж до полудня, — развила ее мысль кумицо.

— Возражения не принимаются, — коротко подытожил Ли, вновь посмотрев на тиданя, уже потерявшего былое холоднокровие.

Удей явно не знал, что делать дальше, равно как и Ка»исс все еще пыталась «переварить» полученную информацию. Хань не собирался облегчать им задачу, тем более что оставить эту парочку вдвоем на пирсе, самим разбираться в случившемся, неожиданно показалось тайпэну очень даже забавной идеей.

Громкий всплеск и скрежет ломаемых бревен, разорвавший мирную ночную картину, разом похоронили в себе все упомянутые планы. Ка»исс, действуя, похоже, на одних рефлексах, успела отскочить на одну линию с Ли. Тидань грязно выругался, а Таката и Фуёко за какие–то мгновения уже обнажили свое оружие. Хань перехватил древко копья, брошенного ему Удеем, и замер на какую–то секунду, пытаясь разобрать, что же именно вынырнуло из вод Чаанцзянь, проделав в толстом настиле причала громадную сквозную дыру. Гигантский монстр, смутно похожий на человека, громко взревел и, оскалившись сотнями игольчатых зубов, бросился в стремительную атаку.

В отличие от главных улиц Дайдари и кварталов торговых домов, хорошо освещенных и многолюдных даже в ночные часы, в районе трущоб в это время безраздельно властвовала лишь сырая темень и промозглый соленый ветер. Поселение бедняков располагалось в устье реки на отдельном острове, являясь, по сути, очень неароматной копией Таури в миниатюре. С севера пристанище городских нищих отделял от Левобережья широкий канал, а с остальных сторон к нему подступали берега других небольших островков, заселенных различными этническими диаспорами. Кварталы париев и «неприкасаемых» в этих районах представляли собой своеобразные «анклавы» трущобного «царства», соваться в которые рисковали лишь усиленные патрули стражников. Почти треть бедняцкого острова состояла из старых барж и плавучих складов, скопившихся выше по течению. Гнилые и трухлявые борта давно срослись между собой в нечто целое, и лишь немногие из плавучих сооружений могли бы еще быть использованы по первоначальному назначению. Отмель из накопившегося мусора широкой косой протянулась через воды Чаанцзянь в сторону моря, и что еще более удивительно, многоярусные обветшалые постройки, похожие на наросты древесных лесных грибов, умудрялись возвышаться даже на этом неустойчивом основании.

Для настоящего охотника смрад зловонных ям и непроглядный мрак кривых закоулков не были помехой на пути к желанной добыче. И мертвый демон скользила по изломам выгнутых крыш бесшумной тенью, лишь изредка выдавая себя кровавым блеском глаз. Предчувствие погони и схватки уже полностью овладели Ёми, а полагаться на интуицию в таком деле не счел бы зазорным ни один из представителей ее народа. Это всегда являлось неотъемлемой частью процесса и тем самым, что и делало къёкецуки столь опасными в охотничьем ремесле.

Тихий всхлип в отдаленном переулке простой человек не расслышал бы и с двух шагов, но юная кровопийца без труда сумела различить оборвавшийся звук. Двигаясь по спирали от центра района к его окраинам, Ёми пока лишь пыталась определить наиболее удобные места для засады «зверя». Но раз удача сегодня сама шла к девушке в руки, то отказывать ей явно не стоило.

Вскоре юная къёкецуки уже оказалась рядом с узким проходом между домами, откуда еще недавно раздался тот самый то ли стон, то ли вскрик. Не замощенная земля в этом месте была по щиколотку залита склизкими помоями. Окрестные жильцы, похоже, каждое утро просто выплескивали накопившуюся грязь прямо из окон на улицу, не утруждая себе походом к ближайшим выгребным ямам, вынужденно заменявшим в этой части города привычную систему глиняных труб и сливных решетчатых стоков. Разумеется, Ёми и дальше предпочла продвигаться к намеченной цели по подгнившим дощатым заплатам, из которых практически полностью состояли местные крыши. Разглядеть отсюда человеческую фигуру, лежавшую в центре проулка, не составляло для ночной охотницы никакого труда.

Немолодая женщина в заношенных лохмотьях уже не подавала явных признаков жизни. Ее остекленевшие глаза с расширенными зрачками навечно застыли в неподдельном ужасе, а из–под тела жертвы медленно расползалось во все стороны бурое масляное пятно. Оказавшись на самом краю косого ската, Ёми замерла в нетерпеливом ожидании, внимательно прислушиваясь к окружающим звукам и запахам. Убийство произошло совсем недавно, и «зверь» еще не мог скрыться слишком далеко. Но ответом къёкецуки, не считая обычного зловония и отдаленных шумов ночного квартала, была лишь гнетущая тишина. Это было странно и весьма настораживало, да и убитая была еще, как нарочно, подброшена в таком месте, что ее трудно было бы не заметить. И если не обращать внимания на то, кто был здесь добычей, а кто охотником, то все это очень сильно напоминало Ёми классическую ловушку. Оставалось только понять, у кого же хватило храбрости или наглости расставить западню на столь опасную дичь.

Серая тень, беззвучно метнувшаяся наискось вдоль противоположной стены, перескочила через провал улицы, приземляясь на парапет всего на расстоянии протянутой руки от къёкецуки. Две пары одинаковых клинков с шорохом вылетели из черных ножен. Короткий стремительный танец матовых лезвий, вышибающих белые искры, закончился также неожиданно, как и начался. Отскочив в разные стороны, противники замерли, с интересом разглядывая друг друга.

В отличие от катабира Ёми наряд убийцы можно было назвать усиленным доспехом из черненой кожи, вполне вероятно снабженный металлическими креплениями и вставками. За спиной у врага поверх двойных ножен, закрепленных крест–накрест, висел круглый железный тэнгай на кованом шнуре. Судя по морщинам на бледном втянутом книзу лице, противник юной кровопийцы был намного старше ее, хотя являйся он человеком, никто не дал бы ему и трех десятков лет. Одинаковые клыкастые улыбки мертвых демонов как нельзя лучше подходили сейчас под определение «звериного оскала».

— Я уже начал опасаться, что мои труды так и не привлекут внимания хозяина или хотя бы кого–то из вас, — произнес одними губами наемник Ляоляна.

— Так все эти смерти, запутанные следы и перепуганные стражники, все это только ради нашей встречи? — поинтересовалась Ёми, наивно округлив глаза. — Я польщена.

— Да, эти усилия определенно стоили того, — слегка кивнул убийца. — В диких землях не часто вырастают столь прекрасные цветы.

— Ах, как давно мне не доводилось слышать затертых комплементов, что, видимо, до сих пор так ценят в высших семьях, — вздохнула спутница Ли Ханя. — Но, что же дальше?

— Для тебя, боюсь, лишь вечный покой, а для меня вселенская печаль, — пожал плечами собеседник. — Смерть каждой из вас, что прошли ритуал единой крови с императорским колдуном, ослабит его и сделает уязвимее. Терять такую возможность было бы глупо, тем более, сейчас.

— И чем же важно вот это вот «сейчас»?

— Тем, что мы рассчитывали на появление обеих гончих Ханя, но выбирать не приходится. Впрочем, я уверен, что мой товарищ все равно успешно справиться и с человеком–колдуном, и с оборотнем, и с твоей подругой.

Рассерженное шипение вырвалось из горла Ёми само собой, а убийца лишь хрипло усмехнулся. На мимолетный взгляд, брошенный юной къёкецуки к себе за спину, более опытный кровопийца отрицательно покачал головой.

— Нет, даже не мечтай, предупредить его ты не успеешь. Ведь для этого нужно будет уйти отсюда, а я никак не смогу позволить себе лишиться общества столь милого создания.

— Тебе никто не говорил, что глупо злить опасных женщин?

— Намек не тонок, но, сколько в нем экспрессии и силы…

Очередную витиеватую фразу убийцы так и не дал ему закончить дакань в руке у Ёми, заставив наемника–къёкецуки вспомнить о собственном оружии.

Необычная схватка, свидетелями которой были лишь сами участники, затянулась надолго. Размытые темные силуэты с невероятной скоростью и грацией скользили по крышам, сталкивались на ничтожные мгновения, орошая все вокруг фонтанами шипящих искр, или напротив, сплетались в продолжительную круговерть матовых отблесков, чтобы затем начать все сначала. Ёми не оставляла попыток оторваться от противника и ускользнуть в желанную ночную пелену, но убийца Юнь был опытен и достаточно быстр, чтобы мгновенно пресекать любую попытку завершения боя в подобном ключе. Впрочем, все его немалые старания положить конец поединку тоже не приносили результата.

Неизвестно сколько времени прошло к тому моменту, когда усталые и выдохшиеся, они вновь замерли друг перед другом, не в силах больше поддерживать тот бешеный темп, который сами себе и задали. Спутница Ханя выглядела заметно хуже, а ее прекрасные черты лица исказила гримаса боли из–за многочисленных мелких кровоточащих ран. Следовало признать, что несколько раз лишь прочность пластин катабира спасла къёкецуки от встречи с колесом перерождений. Противник Ёми отделался только царапиной, перечеркивавшей теперь его левую щеку тонкой алой линией. И все же, на своего врага наемник смотрел сейчас совсем по–иному.

— Я поражен и восхищен сверх всякой меры, — сказал он, наконец, едва хоть на мгновение сумел унять хрипящее дыхание. — Такого мастерства и такой силы от кого–то из диких еще час назад я не смог бы себе представить, и рассмеялся бы в лицо любому, кто сказал бы мне, что подобное возможно.

— Все потому, что ты дважды ошибся с выбором жертвы, — уже без эмоций ответила ему ночная охотница. — Сначала с Ли, а затем со мной.

— Вот как? — вскинулся убийца.

— Да, — с заметным презрением шикнула на него къёкецуки. — Ты лишь случайно оказался прав — убив меня, ты нанесешь ему, куда больший урон, чем убив любую другую. Я та, что стала мостом между сущностями, заслоном на пути потока и голодной бездной, пожирающей чужую силу. Но ты, так и не понял, что это не мы его кормим…

— Невозможно, — хмыкнул наемник. — Ни один человек не может поддерживать и питать своими силами сразу трех высших существ!

— Вот ты и стал на шаг ближе к истине, — улыбнулась Ёми.

— О чем ты? — не так сразу сообразил къёкецуки, и лишь спустя секунду презрительная надменность окончательно покинула его, уступая месту искреннему удивлению. — Так кто же он такой?

— Тот, кто не достанется тебе, а большего и знать не нужно…

Стремительный рывок навстречу двум клинкам, взметнувшимся в защитную позицию, не крыл в себе тайных приемов и древней магии. Ляоляньская небесная сталь легко пронзила черное кольчужное плетение. Вскрик Ёми, какой–то грустный и по–детски обиженный, умчался в высоты звездного неба. А спустя один удар сердца следом за ним раздался надсадный хрип посланника придворного совета. Дакань соратницы тайпэна Ханя по рукоять вошел в отрытый бок клыкастого убийцы. Два тела, сплетенные в смертельном объятии, упали и скатились вниз по крыше, рухнув в одну из темных пустых аллей, где не было ни единого огня.

Минуло еще немало времени, прежде чем новый звук рискнул нарушить могильную тишину, повисшую над местом недавнего боя. Сплевывая кровь, накапливавшуюся во рту, наемник Юнь с трудом сумел подняться на ноги и с ненавистью воззрился на свою теперь уже беспомощную жертву.

— Яд красивых цветов всегда смертоноснее, — пробормотал убийца и, отступив еще на пару шагов, привалился спиной к стене.

Ёми, с трудом превозмогая боль и слабость, приподнялась на локоть левой руки. Ноги совсем не слушались къёкецуки, а ближайшее оружие — один из мечей, выроненных противником — валялось в грязи в целых трех шагах от нее. И враг, конечно же, видел это и понимал.

— Неплохо, ты действительно сумела надолго вывести меня из строя, — убийца снова сплюнул кровавой кашицей, и попытался ощупать рану через доспех. — Но это ничего уже не решает, там справятся и без меня.

— Ты плохо знаешь Ли, — юной къёкецуки почти удалось принять сидячее положение. — Если точнее, то ты вообще его не знаешь. За бой с его участием я не боюсь, но теперь стоит все–таки предпринять еще одну важную вещь.

— И что же ты можешь, когда от тебя осталось только умирающее тело и почти померкший разум? — попытался рассмеяться наемник, но согнулся в приступе резкой боли.

— Высокомерный дурак, — покачала головой къёкецуки. — В высших семьях за эти годы и вправду ничего не менялось. Наша суть, она ведь смешалась, а значит…

Сложив свою ладонь «лодочкой», Ёми аккуратно набрала в нее кровь, сочащуюся между пластин доспеха. Слова, понять значение которых, был бы не в силах ни один толмач, прозвучали на грязной улице торжественно и даже как–то радостно. Кровавый туман, что быстро стал подниматься над пальцами къёкецуки, сразу же засвидетельствовал тот факт, что результат достигнут. Красные глаза убийцы округлились в паническом изумлении.

— Нет! Этого не может быть! Моя кровь чище!

Но, несмотря на крики, в артериях наемника уже вскипал бурлящий кипяток, сменивший собой тот холодный мерный поток, что с рождения тек внутри у демона.

— Нет! Так не должно быть! — посланник Ляоляна бился в бессильной яростной агонии, медленно сползая вниз. — Никто из диких не может превзойти нас!

— Ты прав, — безразлично откликнулась Ёми.

— Как? — несмотря на то, что его по–прежнему колотило, мертвый демон с трудом, но сумел сфокусировать свой взгляд на противнице. — Ты?!

Узнавание, ярость, страх близкой смерти и еще большее удивление окончательно подкосили убийцу, и он безвольной куклой рухнул у основания стены. Глаза наемника слезились, как если бы он вдруг научился плакать, а изо рта все чаще вырывались красные клубящиеся сгустки пара.

— Но почему? Ведь мы погибнем оба, — простонал он, уже не видя ту, с которой говорил. — И это… Это ведь не смерть…

— Это гораздо хуже, — кивнула Ёми. — Самое страшное, что может случиться с любым из нас, после чего лишь пустота и полное развоплощение.

— Так почему же? Почему ТЫ делаешь это ради какого–то человека?!

Ей тоже было больно, но Ёми рассмеялась. Ей вспомнилась зимняя степь, через которую они шли множество дней, и чистый морозный воздух, такой приятный и свежий после затхлых подвалов сигумо. Тогда она смеялась также открыто и радостно, впервые за долгие годы вновь почувствовав радость жизни.

— Ты станешь знаком и предупреждением для тех, кто вдруг захочет снова объявить добычей человека, за жизнью которого вы столь дерзко явились сюда. Чтобы никто и никогда из нашего проклятого племени не решился бы больше на такую глупость, или хотя бы трижды подумал, прежде чем идти на подобный риск. Этот будет пример, ужасный и пугающий. Я знаю наш народ и то, как они мыслят, и это впечатлит даже самых тупоумных и злобных.

Никакого ответа Ёми так и не дождалась. Ее противник окончательно затих, глаза убийцы растеклись горячей кровью по щекам, а из–под бледной кожи все отчетливее проступали черные сосуды. Понимая, что ей осталось уже совсем немного, къёкецуки перевернулась на спину, в последний раз разглядывая золотые и серебряные крапинки звезд. Губы мертвого демона, уже не имевшие привычного лилового оттенка, медленно шептали слова прощания и те немногие имена, с кем Ёми расставаться было особенно грустно.

Ночка выдалась теплой, и Реёко по старой морской привычке решил, как следует, выспаться на верхней палубе, тем более навигация в ночном Таури оставляла желать лучшего. Отвечать за какую–нибудь скорлупку, подвернувшуюся под киль галеры по вине пьяного лодочника, хайтин Кэй не собирался.

Выйти в море и опробовать новое судно после продолжительного ремонта, вышло у бывшего командира речной эскадры Чаанцзянь лишь через четыре недели после той колоссальной битвы. Юньская галера была хороша, но значительно превосходила в размерах прежнюю куай–сё, так что к ней еще нужно было приноровиться как командиру, так и увеличившемуся экипажу. В команду Реёко набирал исключительно матросов с других кораблей родной эскадры, многие из которых остались на берегу, лишившись своих судов. «Безлошадные» хайтины обычно не возражали, их положение и без того было довольно грустным.

Как показала практика, с выбором имени для корабля юнь не ошиблись. «Императорский рейдзё» был быстрым ударным судном, всегда вырывавшимся на острие атаки и погибшем в битве, как и полагалось нефритовому демону. Характер же «Сонной акулы» отличался от этого просто разительно. Галера была мощной, тяжелой и удобной для дальнего обстрела, благодаря широким палубам с высокими потолками, но при этом само устройство корабля являлось довольно примитивным, а скорости и маневренности ему явно недоставало, несмотря на три паруса, десять пар весел и конструкцию руля, грубо скопированную с имперского варианта. В бою «Акулу» тоже пришлось опробовать довольно скоро, причем уже вопреки желанию Кэй.

Возвращаясь в порт после недельного патрулирования, судно наткнулась на три сиртакских барка, курсировавших в прибрежных водах. По какой причине каперы решили, что справятся с такой добычей, Реёко не знал, но битва получилась довольно жестокой. В результате все три пиратских посудины отправились на дно, а «Акула» получила несколько подпалин на «шкуре» да здоровенную дыру по правому борту. Команда корабельных плотников заделала пролом еще до входа в гавань, но галере, разумеется, как можно скорее требовался более полный ремонт.

Прибыв под вечер, Кэй рискнул сразу пробраться по каналам к морской академии, чтобы по–быстрому доложиться начальству. Заодно это позволило хайтину без проволочек распустить команду по местным закусочным, а также по игорным и публичным домам, вознаградив бойцов за хороший поход. Под утро матросы и солдаты абордажа должны были вернуться обратно, после чего «Акула» перебралась бы уже в подготовленное место на стоянке Южной эскадры. Следить за порядком на судне осталась лишь дежурная вахта, плотники да корабельный врач. Сам хайтин всегда любил больше поспать после долгой дороги, чем погулять, а уговаривать остаться своего помощника Маэкэ ему даже и не пришлось. С тех пор, как хайтин Шао Шэн забрал к себе в подчинение Яо Минг и поставил ее руководить флотским штабом до возвращения Руо Шеня, Сэйдзи каждый раз первым вызывался отправиться с докладом в морское училище, чтобы отчитаться там вместо Реёко. Кэй не возражал, благо дела у парнишки, похоже, пошли на лад. Во всяком случае, слухи по кораблям уже начали расползаться довольно откровенные, да и матросы с «Серебряного ветра» больше уже не спешили сразу же расквасить физиономии тем, кто высказывал что–то «спорное» об обожаемой ими хайтин. Особенно, когда в разговоре упоминался Маэкэ.

Плотно поужинав свежими блюдами, которые его денщик привез из города, быстро сплавав на лодке в ближайший торговый квартал, Реёко выбрался на верхнюю палубу, чтобы полюбоваться ночным городом и задать знатного храпака на пустующей площадке впередсмотрящего. Ничто не предвещало беды, но грохот и нечеловеческий рев нарушили идиллическую картину, заставив хайтина Кэя разом избавиться от сонливости и броситься побыстрее к левому борту.

Несмотря на размеры и тяжеловесность, двигался нападавший на удивление быстро, во всяком случае, точно превосходя в подвижности хранителя запретного сада Камадо. Хань, первым оказавшийся на пути у демона, успел встретить монстра ударом копья, едва не угодив тому в разверзнутую пасть. Плоский наконечник яри оцарапал пупырчатую кожу, оставив под левым глазом чудовища глубокую окровавленную борозду. Тварь играючи отмахнулась от Ли, и если бы сам тайпэн в тот момент не пытался бы уклониться в нужную сторону, то Ханя ударом огромного кулака в начищенной латной перчатке непременно бы скинуло с пристани в воду. Лишь чудом тайпэн отделался без переломов, но на какое–то время после удара оказался полностью дезориентирован.

Кумицо и къёкецуки, налетевшие на врага огненно–черным вихрем, также оказались разбросаны буквально за считанные секунды. Мечи и зачарованные кинжалы были не в силах пробить грубую жабью шкуру, скрывавшуюся под плотным одеянием из рыбьей кожи, прошитой на манер стеганого кафтана. Удей и Ка»исс, обнажившие сабли, вряд ли могли представлять для демона серьезную опасность, но ни тот, ни другая и не задумались об угрозе собственным жизням, сразу же бросившись вытаскивать из боя оглушенного полководца.

Неизвестная тварь издала победный гортанный рев, похожий на раскатистое кваканье, и распрямилась, выискивая цель своими маленькими глазками, гнездившимися в складках бугристой морды. Золотистый разряд первородной молнии впился чудовищу в спину, оставив заметный опаленный след, но монстр даже не пошатнулся и, обернувшись, ринулся навстречу новому участнику схватки. Младший сын командующего Ло–тэн, взобравшийся на высокий борт «Стража престола», с силой оттолкнулся от бронзовых перил и обрушился на врага сверху, воздев над головой свой тяжелый меч. Лапа в стальной перчатке перехватила клинок еще на середине движения, а второй кулак со скрежетом врезался в роговой панцирь, отшвырнув Куанши обратно в сторону куай–сё. Потомок Созерцателя Боли только лишь успел подняться на ноги, когда жаба–переросток уже вновь оказалась рядом. Куанши бросился на врага, не давая тому воспользоваться преимуществом в рукопашной схватке, и демоны сцепились как борцы степного улуса, полагаясь теперь лишь на силу и крепость своих костей. Если в росте сын Шаарад хоть немного, но превосходил своего соперника, то в общей комплекции и по массе преимущество, несомненно, было за безымянной тварью. Треск грозовых разрядов практически не смолкал, а между демонов то и дело проскакивали золотые искры, но какого–то заметного результата от этих действий Куанши не наблюдалось. Деревянные восьмигранники под ногами у двух чудовищ весело затрещали, ломаясь и выскакивая из настила пристани, а опорные столбы толщиной в два обхвата начали со скрипом крениться в разные стороны, заставив уже весь причал ходить ходуном.

К этому моменту Хань, которого хшмин и тидань под прикрытием Такаты сумели оттащить немного подальше от места сражения, уже окончательно пришел в себя. Спокойно смотреть на поединок двух демонических исполинов без первобытного трепета не смог бы, наверное, ни один человек, но, несмотря на те чувства, что вызывала у императорского полководца открывшаяся картина, Ли уже понял, что их шансы на победу стремительно тают. Конечно, если они сумеют продержаться до подхода каких–нибудь подкреплений, или если монстр даст им возможность скрыться, то все может повернуться совсем по–другому. Но надеяться на случайность или пожертвовать несколько сотен солдатских жизней, было не тем, чего желал Хань. Здесь нужно было действовать быстро, и решение проблемы, похоже, годилось только нетривиальное. Монах Со Хэ говаривал, что нужные ответы всегда рождаются в умах у тех, кто умеет четко формулировать вопросы. Так это было или нет, но надежный способ как справиться с монстром пришел в голову к Ли, едва он попытался осмотреться по сторонам.

Сейчас была дорога каждая секунда, и времени на объяснения не было. Бросив своим спутникам короткое «Удержите его!», Ли побежал обратно в сторону сходен юньского корабля. Несколько человек, заворожено следивших за схваткой Куанши и демонической жабы, резко обернулись, заметив тайпэна, взлетевшего на верхнюю палубу. Среди стопившихся Хань сразу же узнал хайтина Кэй.

— Баллиста! — выпалил Ли, и Реёко в ту же секунду сорвался с места, полностью поняв задумку командующего.

— К орудию, макаки! Что вы рты пораззявили, собаки вислоухие! — рявкнул Кэй на своих подчиненных, присовокупив к этому еще несколько цветистых оборотов, являвших собой эталонные образчики нецензурной военно–морской лексики.

С ближайшей машины быстро сдернули непромокаемый чехол, и дружно сдвинули ее по металлическим полозьям к самому борту. Кто–то из матросов уже вытаскивал из дощатых укладок плетеные корзины с особыми знаками. Хайтин, склонившийся над «прицельным» механизмом, сам регулировал угол наведения и силу спускового удара.

— Хань, из третьей возьми! — бросил Реёко, не оборачиваясь.

Ли, следуя совету, метнулся к уже открытой корзине и вытащил оттуда округлый снаряд размером с кочан капусты и обернутый в вощеную бумагу. Размашистые иероглифы, начертанные на упаковке, быстро прояснили Ханю выбор хайтина. В алхимии Ли разбирался не то, чтобы плохо, но даже Удей со своими исключительно практическими навыками, превосходил своего начальника в этом деле на голову. Зато военная подготовка, пройденная Ханем, продолжала оставаться в Империи одной из лучших, и что такое «плевок дракона» тайпэн знал в совершенстве. Эти особые заряды изготавливались при помощи кислот, получаемых из камфары, и специально обработанной селитры. Причем для создания последней использовали не соль, как для «шахтерских порошков», а горную ямчугу, добывавшуюся в Хэйдань. Главной особенностью «плевков» было то, что они не просто поджигали все, что могло гореть, но и делали это еще и с великолепным взрывным эффектом.

Ситуация на причале тем временем начала меняться не в лучшую сторону. Состязание в чистой силе Куанши проигрывал явно в чистую. Доспехи наследника Шаарад трещали в объятьях демона–жабы все громче и громче, а сам потомок властителя замка Камадо уже и не пытался особенно резво сопротивляться. С надсадным рыком, бородавчатое чудовище оторвало своего соперника от разломанного помоста и, крутнувшись два раза вокруг себя, швырнуло бесчувственное тело вверх. Из распахнутой пасти демона вырвался бледный тугой комок, оказавшийся языком твари, который, быстро разматываясь, настиг Куанши еще в полете. Хлесткий сочный удар впечатал носителя духа Йотоки в борт «Стража» с такой невероятной мощью, что тот пробил внешнюю обшивку судна, оказавшись в одном из корабельных трюмов.

Чтобы описать тот звук, с которым демон втягивал свой язык обратно в глотку, нужно было придумать пару новых определений, характеризующих акустическое отвращение. Пока же монстр был занят упомянутым выше процессом, сзади к нему подкралась Таката, а Фуёко напротив предпочитала действовать в лоб. Перевертыш и мертвый демон закружились вокруг чудовищной квакши в непередаваемом сложном танце, прикладывая все усилия для того, чтобы не давать противнику покинуть обозначенное место, как попросил их Хань, и при этом не попасться самим под удары стальных кулаков.

— Зажигай, — скомандовал Кэй, по–прежнему склонившийся у прицельных планок.

Бумага с «плевка» была уже снята, открыв внешний слой снаряда, пропитанный горючей мазью. Откинув крышку стального паза, в который Ли поместил алхимический шар, один из матросов поднес к «плевку» открытое пламя факела.

— Тайпэн, убирай девчонок оттуда! — прорычал Реёко, делая последние поправки.

Хань подскочил к краю борта и, вцепившись в перила, крикнул что есть силы.

— В стороны! Сейчас!

Демоны услышали Ли. Не раздумывая, обе девушки грациозно отскочили подальше от разъярившегося чудовища и одна за другой нырнули в темные воды реки. Хайтин щелкнул спусковой скобой, и в следующую секунду на покосившейся пристани ярко расцвел оранжево–алый цветок. Жидкое пламя расплескалось окрест, продолжая гореть даже на поверхности воды, а из–за близости кораблей, часть огненных капель перекинулась на такелаж «Акулы» и «Стража». Последнее быстро привело в чувство матросов, скопившихся за это время на палубах. Если битва сказочных тварей вызывала у них оторопь и удивление, то угроза собственным судам подействовала на людей довольно отрезвляюще. Со всех сторон зазвенели тревожные гонги, а моряки бросились к ящикам с песком, расставленным на палубах именно для противопожарных целей. Со стороны академии бежали встревоженные караулы, и поначалу во всей суете никто не заметил движения в самом пекле беснующейся огненной стихии.

Демон–жаба все еще был жив. Липкая пленка покрывала теперь тело монстра с головы до ног, превращая чудовище в гигантский живой факел, но это, похоже, ничуть ему не мешало. Безошибочно определив направление, зубастая тварь направилась тяжелыми шагами в ту сторону, откуда к ней прилетел «драконий плевок».

Маленький дротик, по сути, крохотная оперенная стрелка, вонзился в шею объятого пламенем существа, заставив того, споткнуться. Новое нападение в очередной раз переменило приоритеты демона. Ка»исс, чей потайной самострел, спрятанный в рукаве суо, столь бесцеремонно потревожил монстра, довольно быстро поняла, что ее последнее решение, вероятно, было ошибочным и полагаться так сильно на убойность яда, которым был смазан наконечник стрелы, явно не стоило. Хотя глаза демона также были объяты пламенем, он без труда ориентировался в окружающей обстановке. Хшмин только сделал шаг назад, когда исполинская жаба обрушила на покосившийся причал мощный удар ногой, заставив и без того изломанную конструкцию накрениться еще сильнее. Многие из тех, кто находился на пирсе, полетели в воду, а на ногах устояла только гигантская тварь.

Преодолев разделявшее их расстояние, демон склонился над жертвой, протягивая к беспомощной девушке свою обожженную лапу. Ка»исс, несмотря на свой возраст, была опытным воином и убийцей, но в эту секунду она просто оцепенела от страха. Кто знает, чем могло бы закончиться происходящее, если бы в тот момент рядом с чудовищем, будто бы из–под земли, не появилась кривоногая фигура в почерневшем доспехе. Сабля Удея хищно свистнула снизу вверх, начисто снеся протянутую конечность демона–жабы. Клинок тиданя рассыпался черной пылью, оставляя в руках хозяина лишь бесполезную рукоять, но лапа демонической твари отлетела в сторону и плюхнулась в воду куском обезображенного мяса. И впервые с начала боя противник Ханя и его свиты взревел не от ярости, а от боли.

Удей, подхватив под руки лежавшую хшмин, попытался ретироваться, но убежать от обиженного демона было непросто, и кочевник прекрасно это осознавал. На счастье тиданя именно в это время вторично клацнула баллиста на верхней палубе «Сонной акулы». Бронебойный снаряд с раскрывающимися шипами пробил демону спину, наполовину выскочив из груди, а команда матросов галеры тут же принялась тянуть обратно длинную цепь, соединявшую теперь тушу чудовища и корабль хайтина Кэй. Монстр взревел еще более дико, рванулся прочь и, удивив, похоже, не только людей, но и себя самого, сорвался «с крючка», оставив на снаряде солидный кусок жабьего чрева. Остановившись, чудовище как–то неуверенно коснулось краев безобразной дыры, появившейся теперь в его торсе, и, покачнувшись, рухнуло на изломанный помост, продолжая все также гореть и чадить черным пахучим дымом.

Потушить главный пожар удалось ближе к полуночи, одно из щупалец «осьминога» теперь превратилось в обглоданную «кость», но урон кораблям был нанесен совсем незначительный. Удостоверившись, что со всеми участниками боя все в относительном порядке, Ли отважился первым пробраться через завалы, образовавшиеся в трюме «Стража», куда угодил Куанши. Демон лежал на нагромождении из бочек с квашеной капустой и с каким–то умиротворенным безразличием изучал потолок в помещении.

— Отец был прав, — прорычал Куанши, заметив появление Ханя. — Одно желание обладать вашим миром стоит дороже, чем он сам.

— У нас депрессия, — насмешливо перебила демона Йотока его же собственным голосом. — За неполный год вот уже в третий раз мы встретили существо, оказавшееся способным разделаться с бедненьким Куанши, как горилла с котенком.

— Если бы кто–то мне помогал…

— И кто–то еще собирался поработить эту землю от моря до моря, — дух полководца не дал Куанши закончить зазвучавшее обвинение.

Ли не смог удержаться от откровенной улыбки.

— Вижу, у вас все в порядке.

— Не волнуйся, я поставлю этого доходного демона на ноги, хочет он того или нет.

— Хорошо, а тот матросы немного волнуются. В отличие от остальных экипажу «Стража» видеть вас не впервой, но вот дыра в борту их заботит гораздо больше.

— Понятно, дай мне хотя бы десяток минут, и мы уберемся отсюда, что бы я могла вернуться к обдумыванию военной компании, а Куанши к пустым мечтаниям…

— Ненавижу, — прорычал сын Шаарад, получая обратно свой голос.

На верхней палубе «Стража» царила почти идиллическая картинка. У жаровни, поставленной рядом с мачтой, сидела Таката, обсыхавшая после «купания». Кумицо поблизости не наблюдалось.

— Какой насыщенный вышел вечер, — хмыкнула къёкецуки, по шагам узнавая Ханя.

— Да уж, — не мог не согласиться тайпэн. — А где…

— Хвостатая? Зачем–то решила поковыряться в останках обугленного трофея.

— Из его бы шкуры плащик пошить или панцирь выдубить, — Удей, только поднявшийся с пирса на борт решил поучаствовать в разговоре. — Но, все погорело. А жаль.

В руках у себя тидань по–прежнему вертел бесполезный эфес, оставшийся от его лучшей сабли. Также Удею пришлось избавиться от правого наплечника и налокотника. После того, как на доспех брызнула ядовитая кровь убитого монстра, хорошая степная сталь быстро пошла окалиной и начала рассыпаться в ржавый песок.

— Мне новый клинок понадобится.

— И на секунду не поверю, что у тебя нету хотя бы пары запасных, — улыбнулась Таката.

Кочевник пожал плечами.

— Есть, но новый все равно будет нужен, чтобы не нарушать гармонию…

— Полагаю, я смогу оплатить для вас эту саблю.

Удей от внезапности вздрогнул, а вот къёкецуки и Ли, видевшие бесшумное приближение юной хшмин весело рассмеялись.

— С чего вдруг такая щедрость? — быстро нашелся тидань.

— После этого боя и со слов тайпэна Ханя выходит, что я уже дважды обязана вам своей жизнью, — ответила Ка»исс, использовав в обращении к собеседнику уважительный оборот, который никак не сочетался с клеймом на лице у Удея. — Думаю, новая сабля станет вполне справедливым возмещением.

— Для начала годится, — не стал спорить спаситель. — Завтрашним утром я хотел наведаться в гарнизонный шун–я, но раз теперь есть такое новое предложение, то лучше пройтись по лавкам оружейных рядов. Надеюсь, в компании мне не будет отказано?

— Разумеется, кому–то ведь надо будет оплачивать вашу покупку, — кивнула хшмин и, хитро прищурившись, уточнила. — Одну покупку.

— О, сразу настолько наглым я не становлюсь, — заверил ее Удей.

Наблюдать за этой беседой было для Ли приятно вдвойне. Решить собственную проблему, да еще и так, чтобы все остались довольны, даже ему удавалось нечасто. Для такого, похоже, и вправду был нужен, ни много ни мало, большой разъяренный демон…

Все спокойствие и умиротворение Ханя нарушила боль. Это была резкая и внезапна вспышка, которую не ощутило плотское тело, но так явственно поразившая само существо императорского тайпэна, что заставила сбиться дыхание и подкоситься ноги. Он очнулся уже в окружении перепуганных моряков, но, не обращая на них внимания, постарался найти глазами Такату. Къёкецуки сидела на прежнем месте, но алый блеск ее глаз заметно угас. На бледном лице не было ничего, кроме печати все той же глубинной боли.

— Ёми, — прошептали губы Ли Ханя, и Таката грустно закрыла глаза, отвечая ему на все.

Дикий, ни с чем несравнимый крик утраты и горя, разнесся откуда–то из–за пределов судна, и по водам бесстрастной Чаан унеслась прочь изломанная рыжая тень.

Мелкий дождь моросил над Таури с самого утра, и это само по себе делало день еще печальнее. На маленьком кладбище, что скрывалось в стенах одного из монастырских островов, было как–то особенно тихо и безлюдно. Вокруг открытого саркофага стояли лишь четверо. Фуёко, сидевшая на краю огромного каменного футляра, все никак не могла отпустить тонкие пальцы подруги и завершить церемонию прощания. Но никто и не думал ее торопить.

Тайпэн Нефритового трона подавленно смотрел на бледное лицо къёкецуки, обрамленное черными волосами. В своей истиной смерти Ёми оставалась также прекрасна, а дорогое рейчи и бумажные лилии, которые кумицо заплетала в ее прическу всю прошлую ночь, напомнили Ли об их первой встрече. Кто мог тогда представить, как завершится это необычайное знакомство, и кем в финале окажутся друг другу те, кто зимней ночью оказался в логове сигумо. А еще, это оказалось необычайно больно, прощаться тем, кто действительно дорог тебе. Он видел многое — нагот тайпэна Сяо и церемонии отпевания в гуань Ланьчжоу, мангусов, пожиравших собственных мертвых, и ужасы мира по иную сторону бытия. Но только здесь, только лишь лишившись этой задорной клыкастой улыбки и наивно–проказливого взгляда, Ли по–настоящему понял, что означает потерять. И это ужаснуло Ханя, ведь точно также он мог когда–то потерять и остальных. Такату, Фуёко, Удея. Каори…

Смерть собственная, со всеми ее нелестными перспективами, по–прежнему, не пугала Ли, но вот чужая гибель. Такая смерть, смерть того, кто дорог, вдруг оказалась тем, к чему вассал Избранника Неба не мог быть готов. У дзи не должно было быть ни семьи, ни друзей, только хозяин и его Служение. Теперь Ли Хань понимал, почему это так. И впервые по–настоящему ненавидел.

Узкая ладонь, будто выточенная из белого мрамора, легла на плечо полководца, пронзая уставшие мышцы леденящим холодом. Таката, чью боль он ощущал столь же ясно, как мысли и чувства кумицо, прижалась щекой к его шее, и Ли аккуратно обнял ее. Фуёко оглянулась на них, слегка улыбнулась и, склонившись обратно, коснулась своими губами безжизненных губ къёкецуки.

Серые тучи над Таури все сильнее застилали собою небо. Приказ о выступлении армии Ханя навстречу Юнь вместе с войсками тайпэна Ваня уже лежал в каюте командующего на «Страже престола».