Путь окутал туман, превращая деревья в тени, спичками сгорающие в тумане. По обе стороны от дороги вспыхивали зловещие красные сполохи и мерцали, словно не человеческие глаза. Два голоса спорили о жизни и смерти, о том, что ты можешь изменить и что не можешь. И оба сходились на мысли, что история будет написана независимо от того, какой выбор ты сделаешь. А раз так, то выбор обесценивается, как обесценивается сама жизнь.

Но Сашка не слушал голоса без чувств, не слушали бессмысленный спор и его друзья. Олекса вовремя предупредила их: заклятье оборотня не принесло беглецам вреда.

Сашка обернулся к Олексе, идущей за ним. На вид взрослая, а глаза детские, ясные, чистые, будто омытые слезами, очищенные страданиями от будничности жизни. Молодая светло-русая женщина, застеснявшись, улыбнулась ему.

А заклятье свирепствовало, глаза превращались во вспышки, палящие землю алыми молниями. Ветер беззвучно ломал деревья, стелился по дороге, поднимая пыль, что становилась маревом, и внезапно опадала, посверкивая кристаллами снежинок, острых, словно расколотые драгоценные камни. Мертвые драгоценные камни, политые кровью.

Побледнела Луиза, которую туман звал больше всех, терял сознание Вейн. Сашка помогал товарищу идти, а Олекса взяла за руку, чтобы поддержать прикосновением. Глаза Жака стали осколками льда, словно он отдавал мареву душу, молча, без стона или мольбы. Но белокурый мальчик еще держался, не сходя с пути.

За туманом танцевали две серые тени, сражаясь насмерть. В одной Сашка узнал оборотня, а другая была высокая, темные волосы до плеч, но не красавица, насколько марево позволяет ее разглядеть. И та же чужая женщина танцует на площади, пустой и темной. И танец ее похож на танец оборотня, но в тоже время иной. Анна-Лусия разматывала клубок чужого заклятья, помогая им, объединяя их дорогу со своей.

Тени сражались, и вдруг оборотень ошиблась, открывшись. Лезвие Анны-Лусии пронзило ее сердце, блеснув серебром в свете луны, выглянувшей меж туч. Оборотень оплывала красными огнями, превращаясь в туман. Только белое перо упало на землю там, где она стояла.

Ветер дунул, сорвав с земли марево, относя обрывки в ночь. Анна-Лусия, оставшаяся на холме одна, сломала перо, и обломки сгорели, коснувшись земли. Танцовщица исчезла.

На востоке светлел небосвод. А дорога стелилась пылью, шуршали под слабым ветром засохшие травы, и ветер не пах солью моря. Далеко до моря…

— Хочешь свежим воздухом подышать? — Юран отпер решетку.

— А почему бы и нет? — ухмыльнулся граф, вставая. — После того, что вы со мной сделали, от меня не больше опасности, чем от кота Роксаны, если он не взбесится.

Но колдун уже не был таким бледным, как раньше, заклятье медленно освобождало его тело, позволяя восстанавливать силы, незаметно возвращая и чары.

Юран и Ричард вышли на палубу, где сейчас никого не было, даже призрак куда-то подевался. Пиратский город заснул перед рассветом. Гора еще прятала солнце, но лучи волной ложились на кривые улицы, засыпая их золотистой пылью. Неуклюжие домики сейчас казались особенно ветхими и ненастоящими.

— Разве ты меня не ненавидишь, принц? — опираясь на фальшборт, Ричард смотрел на город.

— Есть те, кто больше заслуживают моей ненависти, чем ты, Ричард, — рассмеялся Юран. — Я только удивлен, что Ярош Сокол не наказал тебя более жестоко, — принц внимательно посмотрел на бывшего пиратского капитана. — Почему? Ты знаешь.

Ричард повернулся к принцу, по его устам скользнула усмешка. Граф снова изменился, словно не был пленником, а оставался настоящим властителем морского ветра и волн.

— Прошлое, принц, — большая сила.

Он сказал это с такой неприкрытой насмешкой, что Юран рассвирепел.

— Я родился принцем, а тебе титул графа подарили. Ярош говорил, ты был капитаном на пиратском корабле. Что же ты сделал ради титула и богатства? Повернул пушки против товарищей?

Ричард не ответил, отвернулся. Взгляд бывшего пирата плыл по свободному городу, окутанному нежностью утреннего солнца, еще не яркого, еще не смертоносного, не того, что ослепляет, отбирая волю…

— Юран, я был капитаном на пиратском корабле. Это правда. Но я не поворачивал пушки против своих товарищей. Я поступил хуже. Пираты разные, как и люди, среди них есть те, которые могли бы стать властителями, а есть и самые мерзкие из подонков. Когда я понял, что победа Империи — лишь вопрос времени, как мне тогда казалось, я пошел ей навстречу.

Я воплотил в себе и своей команде самые отвратительные черты пиратства. Слава о моей бессмысленной жестокости и сумасшедшей жажде золота летела впереди моего корабля, затмевая память о том, каким я был раньше. А обычные люди старательней берегут страшные или мерзкие воспоминания, чем радостные. Да и не один я так поступал, чтобы купить себе прощение у имперских прислужников, компрометируя пиратство.

И люди забыли, что пираты были разными. А я склонился перед Империей, получил графский титул, отказавшись от разговоров с Морем, — его глаза неожиданно вспыхнули утраченной силой. — Но сделанное мной — ничто в сравнении с тем, что натворил твой капитан. Лучше бы Ярош, подобно мне, грабил торговцев, пуская на дно их неповоротливые кораблики.

— Что же такого сделал Ярош, что могло бы превзойти твой позор? — Юрана впечатлило откровение графа, неподдельное и на первый взгляд бескорыстное.

— Что сделал Ярош? — властно переспросил Ричард, закрыв глаза, словно от солнца, а на самом деле, чтобы скрыть власть, плескавшуюся в них. — Так тебе рассказать, принц?

— Расскажи, — согласился Юран, сразу предупредив: — Если ты ничего не попросишь взамен.

— Не попрошу, — солнечный свет восстанавливал силы колдуна, залечивая раны от ужасного заклятья, незаметные обычному глазу, возвращая к жизни жертву, едва не отданную тьме. — Ярош был среди тех, кто ушел в столицу Империи. Лучшие пиратские капитаны, бросившие вызов городу со звериными глазами. Мы узнали об этом позже, когда они проиграли.

Я знаю, они держали втайне свой выбор. Но среди них нашелся предатель, и капитанов схватили уже в городе. Говорят, их мучили там, чтобы они отказались от Моря, присягнув Империи. Только это были не те люди, которые отреклись бы от Моря даже под пытками. Но говорят, кое-кто все-таки присягнул.

Как удалось сбежать Ярошу, мне не известно. Я встретил его на побережье очень далеко от столицы, где меня так и не приветствовали как графа Элигерского и правителя южных имперских земель. Негоже пирату топтать улицы столицы, даже если он стал графом. Когда я встретил Яроша, то уже сменил пиратскую одежду на господскую, но меня соблазняли покоем небольшие городки, куда еще не дотянулись щупальца имперского зверя.

Ярош так напился, что и на ногах не стоял. Он не узнал меня, потому что иначе напомнил бы мне несколько последних лет позорной жизни. Спьяну он выболтал и о путешествии, и о предательстве, но когда обрывистый рассказ доходил до того, что довелось им пережить во дворце Императора, умолкал. И сколько я не подливал ему выпивки, так и не открыл мне эту тайну.

Я оставил Яроша, когда он заснул, в том крохотном городке на побережье. Потом я узнал, что Сокола нашла команда, оставшаяся ему верной. «Диаманта» слишком близко подошла к имперской территории, они были вынуждены дать бой. Имперский фрегат утонул, но и больше половины пиратской команды погибло.

Ричард умолк, вспоминая. Юран слушал, как зачарованный, подчинившись не чародейству, а искренности того, кто и сейчас оставался врагом для него и капитана «Диаманты».

— Почему же ты не помог Ярошу? — спросил принц.

— А кто он мне? — с улыбкой ответил Ричард. — Но, принц, я не выдал его солдатам Империи, как должен был сделать по закону, ведь уже знал, откуда он бежал, знал, что его ищут.

Команда нашла своего капитана, но не вернула. Сокол не дрался с ними плечом к плечу против солдат Империи, а пил, как и на берегу. И когда они победили сами, без капитана, ради которого так рисковали, то в сердцах взяли с него слово, что оставят Яроша тогда, когда будут считать нужным. Когда пожелают, и он не будет уговаривать их изменить решение.

Юран словно видел палубу «Диаманты» и Яроша, смотрящего на свои руки, испачканные кровью друзей, которым он не помог, но глаза его все равно тусклы из-за выпитого.

— Это бунт, — долетает до принца эхо голоса капитана. — Следующий порт твой.

— Ты поступаешь несправедливо, капитан. Возвращайся к нам.

— Как хочу, так и поступаю! — взвился Ярош. — Вы забрали меня, не выбрав нового капитана, как я предлагал. Терпите меня таким, каким я стал! — но крик едва не сменился плачем. — Зачем вы забрали меня?..

Воспоминание таяло, словно Юран действительно смог увидеть прошлое. Ричард смотрел на него прямо, взглядом пересказывая вспомненное.

— Да, я нашел матроса, спорившего с Ярошем в ту зловещую ночь. За час до казни. Моей власти не хватило, чтобы вытащить его из тюрьмы, но пират рассказал мне обо всем, что тогда случилось.

Безумцы, они рискнули не только своими жизнями, но и будущим всех своих друзей, всех, мечтавших о свободе моря, когда твой корабль волен в выборе курса. Тебе, наверное, тяжело представить то время, Юран, когда на каждом пиратском корабле был предатель. Иногда предавали и сами капитаны.

А после поражения и исчезновения лучших… Ты понимаешь, что этим они отобрали надежду у всех, и первыми погибли их собственные команды. Каждый день Море оплакивало пиратов, которым не смогло помочь, и рассветы стали кровавыми в память о них. Но те багровые картины на небесах уже никто и не вспомнит, человеческая память предательская, и слишком много времени прошло с тех пор.

Когда мир переламывается надвое, те, кто оказался на сломе, гибнут ужасной смертью, чтобы после на века установился призрачный мир забытья и новый отсчет времени. Пусть они и не приносили себя в жертву тому миру. Лучшие, у которых отняли величие, но не жизнь. Что происходит дальше, если они не умирают?..

Ты думаешь, принц, Ярош ищет сокровища Призрачных островов? Нет, им всем, отважившимся на такой вызов, всегда были безразличны сокровища. Он иное ищет, в чем даже себе признаться не осмеливается.

Ричард замолчал, он не завидовал, он жалел о тех временах, гибель которых ускорил, и Юран ощущал эту неприкрытую жалость.

— Ты знаешь, кто еще ходил с Ярошем в столицу Империи?

— Нет. Об этом можно спросить у Сокола, только он никому не скажет по собственной воле.

— Но ты сожалеешь, что тебя не позвали в это путешествие?

Ричард тихо и горько рассмеялся.

— Не лезь в душу, принц. Какой ответ ты хочешь услышать от меня?

Разговаривая, принц и граф не заметили, что на палубу вышла Полина и притаилась за мачтой. Девочка слышала почти все, что рассказывал Ричард. Но отважится ли она пересказать эти воспоминания даже Юрию и Роксане, девочка не была уверена.

— Ты сказал, Юран, что я знаю, почему Ярош меня помиловал. Верно, он во время нашей последней встречи был не настолько пьян, чтобы забыть о ней. Благодарность или месть, принц?..

Юран промолчал.

Белокрылая Химера летела над столицей, направляясь во дворец Императора.

Город мерцал огнями: то пламенем свечей и факелов, то мертвым электрическим и неоновым светом — тусклым и неживым… Жизнь жителей столицы Дух Империи всасывал в себя, постепенно выпивая душу и сияние глаз. И никто не мог его победить, никто не мог выдержать его взгляд, не отступив. Хотя кое-кто убегал, спрятав душу на дне глаз…

Советник Императора вспоминал, как сдирал черную драпировку со стен, открывая взгляду давно немытые окна, как стальные лезвия-когти рвали фотографии выставки. И та женщина, один раз уже освободившаяся из плена… Почему она осталась? Почему не сбежала? Судьба ее очевидна, а смерть близка. И она знает об этом.

— Ты умрешь! — рассмеялась Аля, когда ей сковали руки. — Пираты убьют тебя!

— Если я не предложу им нечто больше, чем месть. Не предложу им службу и новую жизнь.

— Всех изменников ты уже перекупил.

— Не всех. Всегда рождаются новые.

Химера летела над столицей…

А далеко от столицы та, кто долгое время служила Империи, тоже думала о верности и предательстве. Марен, как и другие давние, не покинула пиратский корабль — она стояла, опираясь о фальшборт, и смотрела на порт, живущий своей привычной нынче, размеренной жизнью.

Не всякие глаза могут видеть, сколько чар маревом стелются его улочками и бурлят на перекрестках. Хотя кое-кто может их чувствовать, не понимая, почему солнечный свет тусклый, на сердце пусто, а жизнь гнетет и сгибает спину, заставляя сбегать в воспоминания, мечты или пьяные бредни.

Такие запутанные и переплетенные заклинания уже не распутать, они — как старый клубок, который возможно лишь разрубить, да на то, верно, и не хватит ничьей силы. Незавершенные чары… Но лишь несколько слов — и часть тех нитей запылает зловещим огнем. Ей, давней, хватит нескольких слов… Тогда желание Химеры осуществится: такой неудобный символ будет уничтожен, поблекнет легенда о вольном пиратском порте, который сегодня уже не тот, что раньше… Советник Императора будет доволен, а ей простит ошибки и неверность.

Какое невероятное искушение… Лишь несколько слов… Она расплатится за отступничество жизнями едва ли не всех, кто сейчас находится на этом острове, и создаст новую страшную легенду. Еще один, очередной кошмар… К ужасам привыкаешь, когда их так много в твоей судьбе…

Марен закрыла глаза рукой, не желая видеть колдовскую дымку над городом.

«Одного поступка мало…» — сказало Море, предупреждая ее об опасности в Элигере.

Тогда пусть ожидание возвращения пиратского капитана Яроша Сокола будет еще одним шагом на ее пути к свободе.

В кузнице было жарко, воздух имел привкус железа. Кузнец поздоровался с Ярошем, отложив работу. Обруч не давал седым волосам мужчины падать на потный лоб.

— Я искал тебя в городке на Элигерском побережье, мастер Арен, — радостно сказал Ярош. — Но ты уехал оттуда. Люди сказали, что давно.

— Уехал, — кузнец подошел к гостю. — Там даже море другое, не такое, как раньше, и поговорить не с кем…

Арен намного выше и более крепкий, чем капитан корабля с черными парусами, но было очевидно, что кузнец весьма уважает гостя.

— Городок тебя помнит: он изменился, там чувствуешь себя свободным. И люди еще помнят твое мастерство и сказки, которые ты вечерами рассказывал их детям.

— Как помнят каждого из нас. Жаль, что недолго, когда мы уезжаем. Так зачем я тебе понадобился, Сокол?

Ярош подошел к стене, где было прикреплено различное оружие, снял саблю, неприметную, в сравнении с другими клинками. Лишь на эфесе мастер сделал скупую инкрустацию серебром, причудливую и неблестящую.

— Мне нужно оружие для команды, — Ярош рассматривал саблю, проверяя баланс. — И пистолет для меня, — он перебросил саблю из руки в руку. — Да и эту я возьму. Моя то осталась в имперской тюрьме в Элигере.

Пират довольно усмехнулся.

Арен кивнул, он выбирал оружие так, будто знал всех из команды «Диаманты», даже тех, кто еще никогда не поднимался на борт пиратского корабля.

— Это правда, Ярош? — в дверях стояла пиратка, одетая как княгиня.

Волосы женщины, темно-русые, собранные в прическу, открывающую шею, были почти полностью спрятаны под зеленую шляпу. Одежда темно-коричневая с болотным оттенком, и на руках перчатки такого же цвета. А сама маленькая, хрупкая, но смертоносная, и за поясом пистолеты и кинжал.

— Ты? — не поверил своим глазам капитан. — Но твоего корабля, твоей «Русалочки», нет в гавани…

Они не обнялись, как Феникс и Анна-Лусия, но радости в этой встрече старых друзей было не меньше.

— Я слышала, «Диаманта» ищет сокровища Призрачных островов, — уклонившись от объяснений о своей любимой «Русалочке», сказала пиратка.

— Хочешь с нами? — Ярош коснулся лезвия сабли, понимая, чья кровь должна быть на этом клинке.

— Еще бы! — она с завистью посмотрела на оружие, выбранное им: хорошая сабля, особенно для вражеской шеи, которой предназначена.

— А твоя команда? И Александр?..

Женщина поникла, вопрос застал ее врасплох.

— Александр… Я не видела его давно. Я жила среди людей, хоть и не в столице. Не смогла… Ярош, возьми меня с собой, здесь я пропаду! Я не желаю возвращаться на берег, а здесь меня не замечают. Они не знают, что вне Тортуги есть Империя, они не помнят, как ломались и тонули наши верные корабли. Они только пьют и гуляют, ожидая возвращения старых времен, но для них самих время остановилось. Они не могут покинуть остров, если их кто-то не возьмет с собой. Они мертвы для мира, но не хотят в это верить, они рассыплются прахом, если выйдут в открытое море. Поэтому в гавани и нет других кораблей, только лодки, на которых далеко не уплывешь.

Ярош слушал женщину, затаив дыхание, он и сам почувствовал все, о чем говорила подруга.

— Да, я тоже не видел здесь других кораблей. Это странно, но… — внезапно его озарила мысль. — Ты сказала: если их кто-то заберет. А если я заберу их всех? Всех, кто пожелает?

Пиратка обреченно покачала головой: Ярош ее до конца не понимал. Сокол не прошел всеми улицами когда-то свободного пиратского города. А она прошла, и могла сравнить, что родилось в городах Империи, и что ушло отсюда.

— Ярош… Они тлен, почти все. Они позабыли, кем были раньше и как любили свободу. Их глаза так же пусты, как у стражей Империи. Я хотела вернуться сюда, но эта неживая Тортуга хуже тюрьмы или клетки. Мне страшно, Ярош… Забери меня отсюда! Пожалуйста…

Ярош обнял ее нежно, но по-дружески.

— Конечно, заберу. Тебе обрадуется Феникс и моя новая команда.

— Я помню Феникс, — прошептала пиратка. — Я свое Имя забыла, когда стремилась стать похожей на обычных людей.

— Так вспоминай, София! — Ярош толкнул ее, отобрав один пистолет.

Но пиратка выхватила другой так же быстро. Два дула смотрели друг на друга, скалясь от радости, что о них вспомнили.

Серо-голубые глаза пиратки сияли. София улыбнулась, опуская оружие.

— Нельзя служить двум силам, предсказательница, — Химера с презрением смотрела на Алю, прикованную к стене.

— Я никому не служу, — тихо ответила пиратка, сохраняя силы для следующих дней плена, если они будут, конечно. — Но тебе не понять этого, советник Императора.

Взгляд Химеры, пришедшей в тюрьму в облике черноволосого колдуна в белых одеждах, стал заинтересованным, советник Императора пытался понять.

— Ты служишь морю и ветру, и попробовала остаться здесь, договорившись с памятью города, который заложили до моего прихода сюда.

— Я не служу морю и ветру, я разговариваю с ними, а они говорят со мной. Ты не знаешь их языка, — Аля хмыкнула, на мгновенье освободив презрение, плеснувшее на врага подобно морской волне. — Я же сказала, что ты не поймешь.

— Я знаю этот язык, — прошипел враг, ударив ее по лицу. — Лучше тебя, Аля Очеретяная. Или Аля Воронье крыло, пиратский капитан?

Женщина не могла утереть кровь, но ее глаза пылали гневом, а не страхом.

— Море не говорит с такими, как ты!

Черноволосый колдун был доволен: открыв свои настоящие чувства, она дала ему власть над собой.

— Я могу превратиться в любое живое создание. Могу стать даже тобой. А Море слишком доверчивое и великодушное, оно ищет себя в каждом, веря, что сможет вернуть утраченное господство над миром, чтобы счастье свободы разлилось подобно его волнам.

Советник Императора хлопнул в ладоши, зовя кого-то: для пыток или для казни?..

— Но вера эта несбыточна. А ты, женщина, скажешь мне, почему с наших карт исчез порт, расположенный на острове, именованном раньше Тортугой.

— Чтобы вы залили его кровью, как Элигер, где поселилась свобода? — Аля и забыла, какова на вкус собственная кровь.

— Так тебе и об этом ведомо, предсказательница, — улыбнулась Химера в обличии черноволосого колдуна, одетого в белое. — А раз так, то загляни в свое будущее, пиратка, и отвечай на мой вопрос. И скажи еще, куда идут те, кому ты помогла убежать из столицы? И чье благословение хранит их от опасностей и моей воли?..

— Меня угощаешь, а сам не пьешь? — София подняла кружку за капитана корабля с черными парусами.

Она сняла перчатки, зеленая шляпа с пышным пером лежала на столе.

— Хватит с меня, — Ярош закусил губу, внезапно вспомнив слишком много. — Хотя так легко топить в выпивке все, что не хватает сил помнить.

— Тогда за память, Ярош! — но София только пригубила, как на поминках.

Они не пошли вниз, в шумный зал, оставшись вдвоем в комнате, задернули занавески и зажгли две свечи. День стал сумерками, а сегодня подчинилось прошлому.

— Я должна была быть с вами в столице, но, помнишь, я влюбилась в Александра. А он нас всех предал, подведя «Русалочку» прямо к имперскому флоту. Они расстреляли нас без боя. И когда «Русалочка» пошла на дно, враги выловили всех живых и казнили прямо на палубе своего корабля.

София сжимала кружку так сильно, что тонкие пальцы побелели.

— А ты? — тихо спросил Ярош, ее воспоминания звали и его отброшенную память.

— Меня ранило обломком, когда «Русалочка» взорвалась, — София сделала большой глоток, словно то была вода, а не выпивка. — По иронии судьбы, за него я и схватилась, когда падала. Умирать было не страшно, море пило мою кровь, а я теряла сознание от боли… Но прежде чем лишиться чувств, я попросила. От всего сердца попросила у Моря помощи.

Море отнесло меня с обломком далеко от места боя и послало дельфина, держась за плавник которого, я добралась до берега. Островитяне пожалели меня и несколько недель боролись со смертью, исцеляя больше не мою рану, а душу, жаждущую небытия.

Когда я смогла встать на ноги, они дали мне новую одежду, расшитую серебряной нитью заклятья, что должно было оберегать меня. А я даже не поблагодарила их, когда садилась в лодку, не хотела, чтобы мой голос звучал в этом подлом мире. Старая женщина благословила меня и попросила у своих богов, чтобы безверие оставило пиратского капитана.

Потом был другой остров и корабль, отвезший меня на материк, и молодой капитан, который не задавал никаких вопросов, только смотрел, как на утраченное будущее. Не мое, а собственное. Он отдал мне оружие вместе с признанием, что оно перешло к нему от деда, а он так и не научился мастерски владеть им. Я рассмеялась, направив на парня подаренный клинок, а он склонился передо мной, как перед собственной судьбой.

«Не нужно», — сказала я, впервые обратившись к миру после поражения, ибо понимала, что он неосознанно отдает мне свою жизнь и корабль, если я того пожелаю.

Больше я не видела того парня. Надеюсь, память была к нему добра, потому что с такими воспоминаниями слишком тяжело жить. А я переезжала, меняя города, как имена, училась обычным занятиям, не требующим ни доблести, ни бесстрашия. И время спешило, изменялось так быстро, будто мои года неожиданно сократились до недель. Я стала респектабельной госпожой, подруги говорили, что мне еще не поздно выйти замуж, ведь лица моего время не коснулось, они же не знали, сколько мне на самом деле по их счету. И я едва не согласилась на это предложение.

Помню белое платье и фату, хотя имени моего жениха вспомнить не могу. И свое счастливое отражение в большом зеркале.

«Тут бы еще что-то экстравагантное добавить», — посоветовала служанка.

Я к тому времени разбогатела, у меня был большой дом с прислугой.

«Что-то древнее, необычное. Кинжал на поясе», — размышляла служанка, не чувствуя, как рушится мир, так тяжело построенный мной.

Не сняв свадебное платье, я залезла на чердак, нашла оплетенный паутиной сундук, еле открыла — настолько он заржавел. Но на одежде не было ни пылинки, переливалось серебро в тусклом свете, попадающем на чердак через окошко. Ржавчина не коснулась оружия.

Молча я переоделась в забытое на года убранство, с каждой деталью одежды возвращая себе прошлое, настоящее, а не выдуманное, которым я жила все это время. Из забытого на чердаке зеркала, поеденного пятнами, на меня смотрела совсем другая женщина. Вместо свадьбы я пошла к морю, бросив все, нажитое за эти года, только настоящее Имя не вернули мне подарки из прошлого.

В порту мне удалось купить место на старом невзрачном корабле, чья команда вряд ли привыкла жить по закону, и уговорить капитана взять курс на Тортугу. Я верила, что пиратский порт еще свободен, хотя ничего не слышала о нем последнее время. Как только мы изменили курс, на корабль налетел ужасный шторм. Капитан запаниковал, один из матросов скулил, что море требует жертву, что женщина на корабле к большой беде. И тогда я стала возле штурвала, чтобы буря мне покорилась.

Когда же взошло солнце, а море успокоилось, команда заверещала, что я колдунья, а это еще хуже, чем женщина на борту. Они заставили меня сесть в лодку и бросили посреди моря. И я снова отдалась на волю волн, заснув, а когда проснулась, увидела остров, тот самый, на который стремилась попасть. Я не знала, что пиратский порт окажется ловушкой и призраком былого величия.

София замолчала, переводя дыхание. Пить ей больше не хотелось, свечи почти догорели. Ярош поднялся, раздернул шторы. Солнечный свет хлынул в комнату.

— Спасибо, что ты помог мне, Ярош. Ты, а не Анна-Лусия, — София дунула на свечу, гася ее, потом на другую.

— Анна-Лусия приходила ко мне вчера, — сказал Ярош, возвращаясь к столу. — Радовалась, что мы с Феникс живы. Но рассмеялась, когда я сказал ей о сокровищах: «Не может быть на одном корабле два капитана, Ярош. Мне жаль тот корабль. Но я буду просить у моря и ветра счастья тебе в твоем путешествии». Анна-Лусия очень изменилась с того времени, когда я видел ее в последний раз.

— Мы все изменились, — вздохнула София. — Я недавно попала на этот остров, Анна-Лусия же провела здесь не один год. Ей не повезло, ведь она осталась жива. Анна-Лусия не говорит, но я знаю, что с ней случилось. Им в воду подмешали отраву, и когда корабль вышел в открытое море, яд подействовал, лишая людей разума. Неуправляемый корабль налетел на рифы. В отличие от своей команды, Анна-Лусия только глотнула испорченной воды, это и спасло ей жизнь, но навсегда отобрало радость.

Она танцует перед тенями, чтоб забыться хотя бы на время танца. Но разве можно колдовать, когда в сердце у тебя пусто?..

В комнату вошли Феникс и Анна-Лусия.

— Ярош, ты здесь, а мы тебя ищем повсюду, — Феникс улыбкой поздоровалась с Софией.

— Мы встретились случайно, — капитан кивнул Анне-Лусии. — Ты изменила решение?

— Нет, я пришла попрощаться. На рассвете вы покинете порт, если не хотите остаться здесь навсегда. И мы уже никогда не увидимся, — Анна-Лусия посмотрела на Софию. — Ты тоже попрощаться пришла?

— Я иду с ними, — твердо ответила София, надевая шляпу и поправляя капитанское перо.

— С ними? — рассмеялась колдунья.

— Да! — рассвирепела София. — Не желаю, как ты, веселить танцами чудом не обратившихся в прах.

— А ты не боишься, что, когда Тортуга исчезнет за горизонтом, ты и сама превратишься в кучку праха? — зло поинтересовалась Анна-Лусия.

— Трусость стала твоим достоинством, Анна-Лусия?

Обе пиратки схватились за оружие, но не обнажили его.

— София, — тихо и спокойно сказал Ярош, — если ты поплывешь отсюда на борту «Диаманты», будешь вынуждена подчиняться моим приказам, хотя я помню, что ты тоже капитан.

— Да, Ярош, — с вызовом глядя на Анну-Лусию, ответила София.

Анна-Лусия хмыкнула.

— Потому я и сказала Соколу, что на корабле может быть только один капитан.

— Только если этот корабль не последний пиратский, — ответила вместо Яроша Феникс.

Анна-Лусия обернулась к ней и глухо промолвила:

— Зависть. Остерегайтесь зависти. Даже здесь есть много желающих вам смерти из-за твердого убеждения, будто несправедливо, что Ярош Сокол — единственный, кому посчастливилось сберечь и корабль, и пиратскую удаль.

Появление священника в пиратском порту вызвало бы удивление, но пираты жили своей жизнью и упивались весельем, в этом безумии находя будущее и цель. Эта Тортуга действительно отличалась от того свободолюбивого города, о котором слагали легенды. Особенный остров, осколок мира, где чего-то не хватает. Не хватает зла и опасности, настоящего соперничества и настоящей, неподдельной подлости. «Диаманта» была чужой в этом порту, она вызывала зависть, но Анна-Лусия ошиблась: даже зависть сразу гасла в сердцах почти теней, когда их взгляд перетекал на что-то другое.

Как невозможно затеряться в толпе необычному человеку, так и здесь все члены команды выделялись, будто освещали собой поблекшие улицы, возвращая им, пусть на часы или минуты, прежний вкус и запах жизни. Поэтому, погуляв немного по городу и уладив все дела, связанные с продолжением пути, члены команды корабля с черными парусами возвращались к морю и держались поближе к пирсу.

Ярош и София шли к пристани. Они уже настолько привыкли к завистливым взглядам, что не обращали на них внимания.

— Боишься подойти, отче, — возле высокого худого священника остановился русый мужчина, хозяин роскошного серого плаща. — А не подойдешь, до конца жизни жалеть будешь.

— Тебе повезет больше, Жан-Поль. Ты попробуй, — священник даже не посмотрел на товарища, он мечтал выбраться из этого порта на любом корабле, даже отрекшись от всего, кроме веры, даже под черными парусами с демонами на борту, как вон то черное создание, с которым забавляются две светловолосые девочки.

— А давай вместе, Бенедикт?

И они вместе подошли к капитану, отдававшему приказы Олегу и Берну. Ярош повернулся к Бенедикту, положив руку на эфес новой сабли: он недолюбливал священников, потому что слишком многие из них согласились служить Империи и белокрылой Химере.

— Кто вы? — спросил Ярош.

— Меня зовут Бенедикт, — ответил темноволосый священник на вопрос, не обещавший ничего хорошего. — А моего друга — Жан-Поль. Он наследник древнего аристократичного рода.

К капитану подошла Феникс.

— И что нужно священнику и наследнику древнего аристократического рода от пиратов? — Феникс встала справа от капитана, София, стоявшая слева, улыбалась: она тоже не любила священников и аристократов.

Бенедикт глянул на колдунью, чьи черные волосы на мгновение подсветил огонь адской бездны, и на темную одежду другой женщины, расшитую чародейскими узорами.

— Возьми нас с собой, — сказал Жан-Поль. — Мы наделали ошибок, но, говорят, там, куда вы плывете, их можно исправить.

— Лгут, — возразил пиратский капитан. — Там можно погибнуть, а не ошибки исправить.

— Где угодно можно погибнуть, — тихо заметил Бенедикт. — Главное, чтобы в последние минуты вера пламенела в сердце.

Взгляды пирата и священника встретились.

— Правда, отче, — едва сдерживая смех, согласился Ярош. — Но моя вера отличается от твоей. Как вы попали в этот порт?

Бенедикт только усмехнулся, немного отвернувшись: у него было свое мнение относительно вопроса веры.

— Я был заложником у пиратов, — начал Жан-Поль, бросив взгляд на товарища. — Они требовали выкуп у моих родных, только род отказался выложить за меня такую сумму. Но капитан надеялся еще поторговаться, поэтому они оставили меня здесь и больше не вернулись.

— Хочешь к родным, Жан-Поль? — поинтересовалась Феникс.

— Без меня все мои имения растащили как наследство. Я не хочу туда возвращаться.

— А ты, Бенедикт? — обратился Ярош к священнику.

— Я пришел сюда как миссионер, чтобы построить церковь, — грустно признался Бенедикт. — Но церкви вам, пиратам, ни к чему, да и корабль, привезший меня на этот остров, был последним.

— Так ты хочешь распространять свое учение среди пиратов? — рассмеялась София.

Священник погрустнел.

— Среди вас, испорченных верованиями в чертовщину, поздно распространять праведное учение. Кто видел открытое море с борта корабля с черными парусами, тот утратил шанс на спасение.

— Ладно, отче, — Ярош отбросил наигранную веселость.

Потому что нельзя унижать человека, если он не сторонник твоей веры. И разве не Море рассказало ему то, что он сейчас пересказывает как страшное откровение? Вон как светятся морем его глаза, как и глаза аристократа.

— А драться вы умеете?

— Умеем, — ответил за обоих Жан-Поль.