Феофан вернулся во дворец. По комнате гулял ветер. Как некогда белоперая Химера, на подоконнике сидел молодой, красиво одетый мужчина. Русые волосы изгибались непокорными волнами.
Когда министр вошел, он зажег свечу, оставив окно. В отблесках прозрачные серые глаза Ажи де Сентана казались бездонными.
Феофан остановился, почувствовав в этом мужчине силу, не менее древнюю, чем та, что жила в белокрылом советнике Императора. Он был не просто чародеем — связанный с древними чарами, часть из которых дошла до сегодняшних дней, этот непрошенный гость представлял собой необычайную опасность.
— Что тебе нужно? — высокомерно спросил министр, вспомнив, кто он и где находится.
— Сегодня вы казнили женщину, которую я могу назвать своим другом. Отдай мне ее тело, — ледяной безжалостный голос, и пламя трепещет, откликаясь на заклятье, и если имперский министр ослушается…
Но Феофан только покачал головой.
— Зачем?
— Вы сожжете ее или похороните безымянной в общей могиле, а я воздвигну для нее королевское надгробие.
Пламя затрещало, предупреждая. Чародей не любил долгих разговоров с врагами.
Держа руки ладонями к пламени, словно успокаивая его трепет, Феофан медленно пошел к Ажи де Сентану.
— Я сделаю все, как ты хочешь. Если осужденная была твоим другом, я понимаю, кто ты. Но скажи, почему вы не сдаетесь? Вы потеряли моря. Вас предают. Вам не верят. Вас осталась горстка. Но вы не сдаетесь. Почему?
Ажи с интересом смотрел на министра, стараясь понять, как один из верных слуг Империи оказался способен на такие мысли, на такие вопросы…
— Я отвечу тебе, имперский министр, если ты отдашь мне тело подруги.
Они шли по ночному городу, и почему-то звериные глаза не могли их отыскать, не могли послать стражников. Сморенные сном, чужой непокорностью и верой, веки зверя отяжелели, и хозяин Империи погрузился в сон, где можно умереть только от жизни. Умереть, лишь если жил, а не тлел. И любая исповедь для всех смельчаков становится путем во мрак…
Город спал, и снилось ему кошмары. И это его изувеченную душу растягивали на все стороны мира вместе с тугими кошельками, набитыми его деньгами. Зверь стонал и шевелился во сне, и улицы затихли, а дома не выпускали жителей, напуганных происходящим.
Ажи и Феофан остановились возле металлической узорчатой клетки на площади.
Показав страже звезду, министр кивнул на клетку. Стражник, охранявший умершую, отпер дверь. Ажи вынес Алю, держа на руках как самую большую драгоценность.
Взгляды человека и чародея снова встретились.
— Ты спрашивал, министр, почему мы не сдаемся, хотя Империя сильнее? Но чем измеряется ее сила? Количеством слуг или воинов, территорией или страхом, который вызывают упоминания о ней в других странах? Нет, министр. Империя слаба.
Слышал ли ты, о чем говорит волна, ударяясь о крутой борт корабля, вольного взять курс к любому берегу? Или для тебя этот звук — лишь обычный плеск? А мы помним этот язык, который издавна понимали все. И потому мы не сдаемся, ибо, пока жив хоть один пират, цвет алой зари может принадлежать не только стенам Императорского дворца, но и пиратскому стягу. Прощай, имперский министр.
Ажи исчез вместе с казненной осужденной.
Министр жестом попросил подождать, не закрывать клетку.
Слышал ли он, о чем говорит волна?.. Слышал… Но боялся признаться… Боялся признаться самому себе…
Феофан снял с шеи рубиновую, обрамленную золотом звезду на светло-серой ленте — наивысший знак власти Империи, — и повесил ее на острый прут клетки, оскалившийся, как обломанный звериный клык.
…Солнечный свет лился золотом, смывая память о прошлом, но не даруя новое будущее. Только это солнце тоже было пиратским. Всегда было пиратским…
Кладбище кораблей накрывал призрачный туман, через который не решался пробиться никакой свет, ни лунный, ни звездный, и который не мог разогнать никакой ветер. Даже зачарованные паруса обвисли тряпьем. Из воды торчали остовы кораблей. Некоторые почти сгнили, а некоторые напоминали привидения, верящие, будто до сих пор способны выдержать долгое путешествие и испытания штилем и штормами.
Родители утешали Роксану, опечаленную исчезновением любимого кота, но девочку пугало кладбище пиратских кораблей. Она чувствовала, что сейчас только капитан может ее защитить и понять.
— Где мы, капитан? — Роксана подошла к Ярошу.
— Мы на кладбище пиратских кораблей, Роксана. Пиратские корабли живые, они слушают шепот ветра, радуются, когда он попутный, и спорят с ураганами. Корабли живут долго, часто намного дольше, чем их капитаны. Они становятся мудрее, стареют, боятся неведомого и страдают, когда их предают. А это место их последнего пристанища.
— Здесь так страшно, Ярош… Почему?
Девочка дрожала от холода, и капитан осторожно обнял ее, прикосновением стараясь отогнать страх.
— Потому, Роксана, что здесь нет живых, но и мертвых нет. Только души, которые заблудились, не смогли уйти в небытие, а возвращаться им было не к кому. Кроме их кораблей, никто их не оплакал, никто не печалился о них от всего сердца. Призраки, заблудившиеся на кладбище. На пиратском кладбище. Понимаешь, Роксана?
Она понимала. Но страх не уходил, неподконтрольный сознанию и воле.
Вернулся Странник, в обличии птицы искавший призраков, чьи глаза яснели морем, если у живых моря этого уже не отыскать. Коснувшись лапами палубы, он поднялся в своем привычном человеческом обличье.
— Мы нашли деда, он стоит в обгоревшее лодке, смотрит, как течет вода, старается разглядеть в ней что-то потерянное, — давний заинтересованно смотрел на девочку. — А еще мы видели оборотня, сидящего на остове корабля. Он ждет. Ждет верно, словно смерть, но о нем забыли, и его ожидание превратилось в муку. И Ласточка говорит, будто видела сокола с зелеными крыльями, сидящего на пожухлом деревце на острове. Что нам делать, капитан?
— Марен, — отпустив Роксану к другим детям, позвал Ярош, давняя подошла к нему. — Можешь посмотреть на них?
— Оборотень и дед — древние тени, они уже себя не помнят. А сокол… Он тоже оборотень. Попробуйте позвать его.
Ласточка подняла огонек, сейчас искрившийся сиреневым светом, и сокол перелетел к ним на палубу, превратившись в темноволосого юношу. На плечи у него была наброшена куртка со знаками отличия Империи.
— Он так похож на Дина, — прошептала София, стоящая рядом с Ярошем.
— Но ты же понимаешь, София, что это не Дин?
— Я-то понимаю. Ты в этом Мариан и Феникс переубеди.
Они миновали еще много островков, спрятанных в бухточках, которыми был изрезан мертвый берег. Юрий, Ласточка и Димон стали на носу корабля, раскрашивая разноцветными огнями марево кладбища. Хотя далеко этот радостный свет просочиться не мог, но все вокруг приобрело четкость.
И часа не прошло, как Феофан предстал перед белокрылой Химерой, лишенный поста и осужденный на смерть. Советник Императора усмехнулся, заглянув ему в глаза, будто душу царапнул когтями.
— Ты мечтал, Феофан, стать пиратом. И ты станешь пиратом, останешься в их компании навсегда, — Химера бросила на пол склеенную фотографию. — И никто не положит цветы подле твоих ног. Тебя запомнят изменником. Я же говорил тебе, что чувствую предательство лучше всех в этом мире.
Феофан молчал. Советник Императора возмутился, утратив на миг величие безграничной власти.
— Не смей молчать, предатель!
…Настоящий пиратский флаг пламенеет на мачте, черные паруса наполнены ветром. Куда пожелает, туда и повернет корабль, стоит лишь крутануть штурвал. И никаких правил, никакой фальши, и так мало измеряется золотом, а бумажные деньги Империи — пыль…
— Я не жалею о сделанном выборе, — правда, словно стоит перед имперским судом, а седовласые старухи прислушиваются к отзвуку слов осужденного.
— Пожалеешь, Феофан, пожалеешь, — Химера рубиновой звездой процарапала в полировке стола глубокую борозду.
В черные статуи превращаются только живые, но сколько дней пройдет, пока их станет четыре?..
Зорин и Ирина пыталась разговорить темноволосую женщину, которую пираты сняли с обломка полусгнившей палубы. В свете огоньков на детских руках ее одежда искрилась всеми цветами радуги, словно она была облачена в сияние. Глаза женщины были чистыми и ясными, спокойными, как море.
Странно, но и здесь можно было смеяться, особенно, когда рядом друзья. И тогда не так страшно. Это Роксана быстро поняла. Она перегнулась через фальшборт, чтобы посмотреть, какой стала вода.
Но вода откликнулась на ее любопытство, ударив о борт злой волной. Темная вода, маслянистая, как кровь древнего чудовища. Не стоит беспокоить чудовищ…
— Отойди от борта, Роксана, — посоветовала Феникс. — Ты не знаешь, что может прятаться внизу. Пойди лучше, поговори с Дином.
— Хорошо, Феникс, — на удивление, сразу послушалась девочка.
Роксана обернулась к парню, которого Феникс назвала Дином. Возле него уже сидели Юрий и Странник, было видно, что давний не на шутку заинтересовался новеньким.
Ребята рассмеялись.
«О чем они? И без меня? Новенькие должны знать, что я здесь главная после капитана!» — Роксана побежала знакомиться.
Ярош сам подошел к Марен, когда на корабль подняли странную темноволосую женщину, которая чем-то тоже была похожа на давний народ. Когда так много общаешься с разными давними, учишься различать их среди людей.
— Марен, скажи мне здесь, в этом зачарованном месте, правду: ты хочешь вернуться к Химере? — спросил Сокол.
Давняя обернулась. Кладбище кораблей изменило ее, временно вернув прежнюю власть.
— А я и тогда сказала тебе правду, Ярош. Мне надоело служить Императору, я тоже хочу быть свободной, а не подчиняться приказам. Да, я думала о возвращении, и мне часто представлялась возможность осуществить это и вернуться в Империю в сиянии славы.
— Ты служила Империи долго, Марен. Почти с самого начала войны с Пиратским братством. Почему сейчас ты помогаешь нам?
Взгляд Марен прикипел к темной воде кладбища пиратских кораблей.
— Сокол, у меня тоже есть прошлое. Мне много лет, очень много… Я покажу тебе часть той жизни…
…Темная вода изменялась, будто со дна поднимался мрак, подсвеченный пожарами. Город на скалах штурмовали с моря, над которым возвышались могучие оборонные стены, и с берега. Почти все дома пылали, началась паника, а захватчик сдачи не принимал.
Поздно. У них было время до вчерашнего вечера, но правители были уверены, что врагам не хватит сил победить. А ночью убили всех танцовщиц, и мало кто мог теперь защитить город от чародейства…
Марен стояла на стене, обессилено держась за зубец. На ее черной одежде застывала кровь — вражья и своя, длинные темные волосы спутаны. Давняя видела и огни в далеком вражеском лагере, и пылающий город, куда входили войска завоевателей. Сквозь дым можно было разглядеть серую форму у большинства солдат.
Давняя закашлялась, вдохнув дыма, и покачнулась. Она слишком много колдовала на протяжении долгой ночи и не менее долгого дня. Этот город не был для нее родным, но здесь жили те, кто доверил ей свои жизни, а у нее не хватило сил, чтобы спасти их. Ни у кого, кто откликнулся на зов правителей Бар-Данари, не было достаточно могущества, чтобы остановить серые полчища. И, стоя на стене побежденного города, Марен восхищалась вражеской силой.
Ее заметили, в Марен полетели четыре черноперые стрелы, но давняя отбила их мерцающим крылом, покачнувшись. Она едва стояла на ногах, когда на стену поднялись солдаты в серой форме.
Свою, такую долгую жизнь, стоит продавать дорого. Марен достала из-за широкого плетеного пояса два длинных кривых ножа. Давняя отбивалась из последних сил, она глубоко задела нескольких, но солдаты словно не чувствовали боли. Один из них подкрался сзади и ударил женщину. Марен упала, потеряв сознание.
Она очнулась в слабо освещенной камере, попробовала пошевелиться и поняла, что ее приковали к стене короткой цепью. Раны, полученные во время боя, кровоточили, обессиленное тело не могло их заживить.
— …И что мне приказ министра? Вы не пропустите советника Императора? — недовольно поинтересовался насмешливый мужской голос.
Послышались шаги и звон ключей. К решетке подошел высокий черноволосый мужчина в сопровождении двух имперских солдат. Его белые одежды слабо светились в полумраке тюрьмы.
— Открыть, — холодно приказала Химера. — Освободить ее.
Солдаты, не споря, выполнили приказ, но Марен смогла встать, лишь держась за стену. Советник Императора смотрел на нее с любопытством.
— Я и не надеялся встретить в Бар-Данари кого-то из давнего народа. Тебе здесь не место, — он протянул женщине руку. — Пойдем со мной, Марен.
Голова кружилась, но она должна выстоять сейчас, если хочет жить. А жить хотелось, как никогда…
— Меня давно не называли этим именем… — тихо промолвила женщина.
— Этим именем будут пугать либо воспевать его в печальных легендах. Ты заслужила все, кроме забытья. Или хочешь остаться умирать в подземелье Бар-Данари?
Марен ступила к нему шаг, споткнулась, советник Императора подхватил ее и, поддерживая, вывел из камеры.
Над дворцом Бар-Данари развевались бело-серые имперские знамена, усыпанные тусклыми звездами. Захваченный город стонал, плакал голосами напуганных, раненных жителей. Каждая семья потеряла кого-то близкого за такую долгую ночь, такой долгий день и еще одну ночь… Бар-Данари, за ним Бар-Торен, а тогда и Бар-Тирана, самый восточный древний город на этом отрезке побережья. Войско пройдет этим путем до конца, тогда здесь тоже воцарится имперская власть.
Ночная прохлада разила гарью, запахом пролитой крови и быстро приводила в чувство.
— Куда ты меня ведешь? — спросила Марен, следуя за советником Императора.
— Посмотреть, — он усмехнулся темными глазами, оборачиваясь к давней.
— Посмотреть на что? — сердце кольнуло недобрым предчувствием, но Марен не выдала своих чувств.
— Небо светлеет. Скоро рассвет. А как в Империи приветствуют рассветы? — темные глаза смеялись, но голос оставался ровным и даже безразличным.
Это не первый город, захваченный советником Императора в этом походе на юг, и каждый рассвет после победы всегда приветствовали кровью, прося для себя новое счастье в длительных войнах, которые на многих фронтах вела новая Империя. Глядя на завоевателя, Марен осознала это на удивление четко.
— Мы не виделись столько лет. Ты изменился, — отворачиваясь, сказала она.
— Мир изменился, и я тоже, — советник Императора коснулся ее руки, его пальцы были теплыми, прикосновением он утолял боль.
— Ты меня казнишь? — Марен отступила, уклоняясь от этого лицемерного тепла.
— Не хотелось бы… — глаза Химеры похолодели. — Ты из давнего народа. Нас не так много осталось, чтобы казнить своих соотечественников вместе с людьми. Пойдем.
Это было не предложение, а приказ, которым не стоит пренебрегать. Если она не подчинится, ее поведут смотреть на казнь силой.
Нет помоста, возле стены дворца пятерых осужденных охраняет в три раза больше солдат. Две женщины, молодой мужчина и два парнишки-подростка. Среди осужденных Марен узнала семью правителя, хотя его самого с ними не было.
— Он уже мертв, — словно прочитала ее мысли Химера. — Во время обстрела привалило в собственных покоях. Это ты была на стене, а правители прятались во дворце. Хотя не все…
Советник Императора встретился взглядом с рыжей женщиной, на щеке которой алела свежей кровью глубокая царапина. Сестра правителя с ненавистью смотрела на своего врага и с удивлением — на Марен.
— Ты из давнего народа, Марен, поэтому у тебя есть возможность выбирать: присоединиться к ним или присягнуть на верность Империи. Мир будет нашим, нам принадлежит много земель на севере и западе, наши главные войска движутся на юг и восток. Скоро флот под нашими флагами будет пересекать моря от края до края, не встречая сопротивления и преодолевая бури благодаря воле своих капитанов. Мы живем долго и увидим мир без границ, объединенный под нашей властью. Каким будет твой выбор, Марен?
Давняя задумалась. Она должна была бы рассмеяться врагу в лицо, гордо подойти к осужденным, которые и позвали ее, моля о помощи в защите Бар-Данари.
Должна была, но не смогла…
Почувствовав ее сомнения, советник Императора вложил в безвольную руку Марен пистолет.
— Там одна пуля. Для тебя или для кого-то из них. Меня ты убить не сможешь, а если попробуешь, то обречешь пленников на большие страдания. Ты выбираешь между смертью и властью. Помнишь, когда-то, как страшные сказки, нам рассказывали, какую силу дает жертва? Мы были юными и не верили, что кровь имеет такую власть. Я попробовал. Эта власть таки существует, и она могущественна. Попробуй и ты, Марен. Отобранная жизнь может стать твоей силой, это и будет для тебя присягой на верность Империи. И со временем ты научишься летать — птицу выберешь сама. Вторая птица будет хранителем клятвы, хотя многие почему-то предпочитают змей…
Марен глядела на осужденных пустым взглядом. Город склонился перед чужой властью, и поэтому ее место там — подле стены ждать казни. Такова ее судьба. Но неужели именно такова?.. Неужели судьбу нельзя изменить?.. Неужели этот день должен начаться с ее смерти?..
Давняя оглянулась на Химеру.
— Если я присягну Империи, действительно ли моя слава будет великой?
— Да, — улыбнулся советник Императора. — Ты будешь рядом со мной и на войне, и подле трона Императора. Твоя власть, как и моя, будет простираться от моря до моря, от пылающих песков до вечного льда, а слава останется в песнях на столетия.
— Тогда я принимаю твое предложение.
Марен повернулась к осужденным и выстрелила, не целясь. Пуля нашла сердце рыжеволосой властительницы, женщина упала.
— Будьте вы прокляты… оба… — последним дыханием слетело с ее уст, небосвод прочертила яркая падающая звезда.
Химера махнула рукой, и прогремел залп. Этот день все же начался с крови, и никому из осужденных не было суждено спастись.
С рассветного неба к ним камнем упал ворон. Коснувшись плеча Марен, он превратился в черный плащ с капюшоном. Ее и без того темные глаза полыхнули кровавым мраком — клятва была принята.
Давняя поправила плащ, в который обратилась отобранная жизнь, наполняя ее небывалой силой, и провела по волосам. Под пальцами сверкнуло заклятьем, и почти вся расплетенная коса осталась в ее руке.
— Сожгите это вместе с телами правителей Бар-Данари. Это мой дар им, — протягивая волосы, обратилась к имперским солдатам Марен.
Советник Императора кивнул в знак согласия. Скоро над разрушенным городом поднимутся столбы дыма погребальных костров, а сейчас у них еще много дел, которые нужно уладить перед тем, как двигаться дальше на восток.
Иная судьба, иная жизнь, иной путь… И только имя старое, почти забытое… Марен понимала, что все, что было до этого рассвета, — в прошлом, за гранью сделанного выбора.
Рассвет над порабощенным Бар-Данари был золотым, а не кровавым, словно насмешка неба…
Темная маслянистая вода чуть слышно плескалась за бортом пиратского корабля.
— Мы дошли до Бар-Торен, и тоже взяли город штурмом, — продолжала рассказывать давняя. — А до Бар-Тираны нам оставался один переход, когда пришли вести, что на севере Империи началось большое восстание, которое с каждым днем ширилось как пожар, и мы должны были возвращаться, чтобы поддержать войска Императора. Вскоре Пиратское братство объявило войну Империи, собирающейся подчинить их моря, и времени на возвращение в Бар-Тирану у нас уже не было.
Ярош молчал, он знал, что происходило дальше, но не представлял, какой на самом деле была встреча Марен и советника Императора, и что в действительности все могло сложиться иначе, не поддержи тогда она притязания Империи на чужие земли и свободу.
— Зачем ты искала меня в Элигере?
— Я не искала тебя, пиратский капитан, — улыбнулась Марен. — Я приехала вместе с министром Феофаном и советником Императора. Хотя и не поэтому оказалась на том побережье. Нас, давних, и потомков древних народов, почти не оставшихся в этом мире, звал могущественный колдун, словно на совет. Поэтому пришли я, Харун, Мать, Странник, хотя и не встретились с ним.
Да и Зорин услышала его голос, она тоже из древнего народа, хотя и не такого древнего, как мой, — коротко стриженая женщина снова смотрела на темную маслянистую воду, будто ее покой передался и давней, которая только что показала пиратскому капитану часть своего ужасающего прошлого. — А ты, Ярош, как там оказался? Почему именно в это время? Зачем ты привел свой корабль в Элигер? Сколько тех, у кого есть сила бороться с Империей, услышали тогда голос Гайяра?
Ярош не ответил, у него не было намеренья исповедоваться давнему народу и этому темному морю, хранящему воспоминания об их поражении в войне…
Больше найти никого не удалось. Свет высвечивал только остовы кораблей. А маслянистому морю уже не было безразлично, что кто-то тревожит его покой. Море грозило им бедой, время истекало, и Ярош решил повернуть назад.
Тень опустилась на палубу, склонившись, положила что-то на доски. А поднялась уже Ажи де Сентаном.
— Здравствуй, Ярош, — сказал Ажи, и здесь его голос звучал совсем иначе, не скованный чарами имперской столицы, он даже разлетался слабым эхом в тумане.
— Сколько мы не виделись, Ажи? — непонятно, рад Ярош встрече или нет.
— Года? Века? Ты, как и я, их не считаешь. Лучше посмотри себе под ноги, Сокол.
Все, успевшие к тому времени выйти на палубу, вздохнули. Между Ажи и Ярошем лежала женщина, красивая, но…
— Это же… Аля Очеретяная, — не удержался Сашка. — Она дала нам фотографию с «Диамантой». Она фотограф из столицы!
Ажи слегка усмехнулся, глянув, как Ярош склоняется над черноволосой женщиной, едва не становясь на колени, и ответил парню.
— Не только. Она друг. Верный друг вашего капитана, — взгляд прозрачных серых глаз де Сентана встретился с взглядом Феникс, она опустила глаза, не зная, что сказать ему на это.
— Она мертва, — Ярош гладил волосы Али, он даже не спрашивал, отдавая себя горю.
— Мертва ли она, Сокол? — удивленно переспросил Ажи. — Ты же сам был за чертой. И друзья вернули тебя из царства смерти. Неужели ты, славный капитан, побоишься отыскать душу Али?
— Нет, Ажи. Мы отыщем ее душу…
Казалось, Ярошу тоже не верится, что женщина на его руках уже не вздохнет, не улыбнется. Он не видел Алю столько лет, а теперь увидел мертвой…
Несправедливость и издевка крылись в словах и поступках Ажи де Сентана.
— Ярош, ее души нет на кладбище кораблей. Ее оплакали. Ее душа дальше, намного дальше, как и твоя, за краем. Но ты же и без того собирался в воды, где нет живых.
— Это не твое дело, Ажи, — Ярош поднялся.
Феникс не выдержала: упав на тело подруги, она горько плакала, никого не стыдясь.
— Нет, Сокол, мое.
— Как и тогда? — рука Яроша легла на пистолет, заткнутый за пояс.
Команда молчала, они понимали, что этот разговор — продолжение иного спора, затерявшегося в прошлом, призрачном, словно кладбище кораблей, откуда медленно, но неуклонно выводит их ветер.
— Твоя вина, что Аля погибла, — Ажи отступил на полшага. — Ты сманил самых смелых драться с Империей.
— Разве можно сманить на такое? — устало возразил Ярош.
— Если сам веришь без сомнения, можно. Если любишь… Если мечтаешь о свадьбе с пиратским капитаном… Если ценишь не богатство, а свободу… Таких сманивать легче всего! — Ажи умолк, не в силах сдержать свои бушующие чувства.
Голос Яроша преисполнился холодом.
— Но ты же остался в столице, не так ли?
— Остался… Но после всего пережитого я уже не человек, Сокол! Я де Сентан… И я с самого начала убеждал всех, Ярош, что замысел твой глуп!
Ярош выхватил пистолет, навел на товарища из прошлого. Ажи лишь гордо вскинул голову, одарив пирата презрительным взглядом.
— Да, Сокол, это я отдал твое последнее письмо стражникам Империи, не сжег его, как все предыдущие… Сколько может натворить кусок бумаги, Ярош! Но ты же сам хотел заглянуть в глаза зверю. Ты сам говорил, что, только выдержав его взгляд, можно победить. А это была единственная возможность, за которую нужно было кое-что отдать.
Ярош целился в сердце Ажи. Рука пиратского капитана не дрогнет. И слова ему больше не нужны, чтобы закончить этот спор.
— Стреляй, Ярош. Но помни, что за тобой стоит твоя команда, среди них есть и дети. Стоит ли им видеть чужую смерть?
— Многие из этих детей сражались с имперскими солдатами.
— Да, но я безоружен. Драться с тобой чарами я не буду. Стоит ли им видеть, как их капитан убьет безоружного, убьет своего товарища?..
— Ты предатель, Ажи, — сквозь слезы сказала Феникс. — Как ты мог? Ты же все время был с нами! Что тебе пообещала Империя?
— Империя? — уверенность Ажи пошатнулась. — Я, как и вы… я ненавидел Империю и мечтал увидеть ее закат… Стреляй, Ярош, я почти бессмертен, как и Химера. Причина тебе известна. Только настоящий пиратский капитан может забрать мою жизнь. Стреляй! — его голос дрогнул от безверия.
Молчание. Мгновение. Еще одно. Этот спор принадлежит только им двоим. Молчали Мариан и Джонатан, и даже Феникс чувствовала, что не смеет вмешаться.
— Нет, Ажи, — Ярош опустил пистолет. — Ты пойдешь с нами. И увидишь, как гаснут глаза зверя, или погибнешь в бою с Империей, с которой тебе когда-то удалось договориться.
И от этих слов будто посветлело в мире. Что-то изменялось, незаметно, но неотвратимо. И что-то произошло, чего тайком ждали, боясь высказать вслух. Словно последний штрих на картине были эти слова жестокого обещания.
— Ку-ка-ре-ку! — на обломке борта, высоко выдающемся над водой, сидел петух.
Солнечная птица хитро косилась на них, ибо для ее взгляда — не преграда призрачный туман.
— Ку-ка-ре-ку! — если солнце всходит, его нужно приветствовать, чтобы золотая волна рассвета разливалась по миру.
— Ку-ка-ре-ку! — солнечная птица прославляла светило, отгоняя призраков, как некогда прогоняла от людей нечистую силу.
Позвав солнце трижды, петух перелетел на борт живого корабля. Пиратское кладбище оставалось позади, и полупрозрачные солнечные лучи гладили сквозь тучи морские волны, совсем не похожие на кровь древнего чудовища.
А вечером, когда взошел тоненький серп только что рожденного ночного светила, Ярош Сокол развернул ткань, и сияние нарисовало на ней карту, которую прошлой весной он видел лишь несколько мгновений.
Лунная дорожка была зыбкая, еще слишком молодая, как и тот путь, который они избрали. Путь в воды, где луна настолько яркая, что может заменить солнце, а о дневном светиле там даже не вспоминают.
Пиратский капитан стоял возле штурвала. Подаренное перо светилось на его шляпе.
— Курс на Призрачные острова! Мы найдем сокровища!
И команда поддержала его криками одобрения, словно больше ничего не существовало в мире, кроме сокровищ, спрятанных на тех островах.
«Диаманта» распустила паруса. Мачты окутало сияние, которое испускали живые звезды на зачарованной ткани. Новорожденная луна дарила кораблю тень, и казалось, что море тоже движется, открывая им тайны своих глубин.
* * *
… Капитан может быть трусливым или странным, его корабль может выбросить на берег, или враги отправят судно в пасть Морского Дьявола. Но капитан все равно остается капитаном, он находит другой корабль и снова отправляется в открытое море. И лишь без команды пират не может считаться капитаном. Важна не власть, ведь капитана могут свергнуть или даже убить, за ним нет закона Империи, способного покарать преступников, — важно взаимопонимание. Иначе команда не разделит плен или гибель поровну, как всегда делит добычу.Капитан Ярош Сокол
Карта сокровищ уже не исчезнет, но если родившийся в Империи осмелится мечтать, он увидит — обязательно увидит! — темный корабль, идущий под всеми парусами. Идущий к цели.
И лишь этому человеку выбирать: забыть увиденное, вернуться к повседневным делам, или крикнуть мечте: «Не исчезай! Возьми меня с собой!» И с удивлением заметить, что стоишь на берегу моря, а воздух на вкус соленый, и солнце греет, но не ослепляет, ибо невозможно ослепить море.
А в глазах познавшего мечту тоже отражается море, что катит неспешно волны, оберегая от любопытного взгляда глубины, обещая обернуться бурей. Но пока глаза твои просто тихо сияют улыбкой, ведь впереди тебе ждет приключение, где только ты волен выбирать, какой путь станет твоей судьбой.
И каждая дорога пусть будет тяжелой, но всегда верной тебе, если это на самом деле твоя дорога. И взятый курс приведет тебя к твоей, а не чужой мечте. Приведет обязательно! Веришь, друг?..
* * *
На этом заканчивается первая книга трилогии «Сокровища Призрачных островов».
Во второй части приоткрывается завеса над тайнами прошлого многих героев этой истории.
Появление начертанного древним чародейством рисунка на карте сокровищ предвещало искателям приключений попутный ветер. Но даже расшитые звездами паруса не могут полностью защитить корабль от чужой воли и заклинаний. Вскоре из-за измены чуть ли не вся команда попадает в плен. И, хотя некоторым узникам удается бежать, пути пиратов расходятся.
Детей забирает в столицу советник Императора, где их будут учить в лучшей школе имперских командиров. Химера обещает, что, закончив обучение, юные пираты будут от всего сердца прославлять Императора. А семь женщин с пиратского корабля везут в Саркон, покинутый древний город посреди пустыни, овеянной легендами.
* * *
В заключительной части трилогии приключения охотников за сокровишами становятся еще более рискованными, перед ними открывается огромный, полный опасностей, мир.
Преодолев Сарконскую пустыню, пиратский капитан возвращается на свой корабль. Только цена этого путешествия оказалась слишком высокой…
Время, заколдованное белокрылым советником Императора, ускоряет ход, мир меняется. И вот уже на стороне Химеры те, кто делил опасности с пиратской командой.
В жестоком противоборстве сойдутся имперские и пиратские корабли. Но в поединке мождет быть только один победитель. Какова же она, настоящая победа?..