Субботнее утро лениво. Нет нужды торопиться на работу и душиться в транспорте, чтобы потом копить весь день силы на дорогу домой. Можно дольше поспать, а если и не вздремнуть всласть, то понежиться в постели, и не обязательно одному. Не так часто жизнь вознаграждает человека за труды его, чтобы пренебрегать этими короткими часами покоя и согласия с собой.

В выложенной розовым кафелем ванной чувствовался женский вкус и тонкий запах Сашиных духов. Обнаженный по пояс Ситников брился перед зеркалом. Водил по щеке безопасным лезвием и вглядывался в собственное лицо. Оно изменилось, думал он, и изменения эти ему нравились, но что произошло с знакомыми чертами понять не мог. Может быть пропала напряженность в глазах, начал он намыливать вторую щеку, или элементарно выспался и немного отдохнул? Улыбнулся: жизнь стала другой! Размеренная обыденность подменяет чувства отношениями — тоже вроде бы чувства, только застывшие во времени — а то и инстинктами, как у невезучей собаки академика Павлова. Когда же все разом меняется и мир обретает краски…

Павел замер, в замке входной двери повернулся ключ. Сашенька ушла из дома минут двадцать назад и, если бы что-то забыла, давно бы вернулась. День хотела провести в библиотеке, а вечером они собирались заглянуть на огонек к его институтскому другу. Сам Ситников, несмотря на выходной, планировал заехать в клинику. Не потому, что были срочные дела, а по многолетней привычке. В таком случае кто бы это мог быть?..

Перекинув через плечо полотенце, Павел выглянул из ванной. Дверь медленно отворилась. Саша вошла тихо, замерла, опустив руки, и вдруг из глаз ее потекли слезы. Она их не вытирала, ее губы ломались и прыгали, и все никак не могли сложиться в улыбку.

Ситников бросился к ней:

— Что с тобой? Что?..

Саша уткнулась лицом в его намыленную щеку и начала тихонечко всхлипывать. Смеялась и плакала одновременно. Прижималась к Павлу, обнимала его, а говорить не могла.

— Я… я испугалась! — прошептала наконец сквозь слезы. — Мне вдруг показалось, что тебя нет… то есть, ты есть, но там, в своей больнице, строгий и чужой. Привыкаешь быть одной и уже не веришь… Нет, нет, не говори ничего, ты не представляешь как страшно возвращаться из сказки в обыденность! Сидела на остановке и тряслась, боялась идти домой…

Павел гладил ее волосы, целовал, касаясь нежно, висок. Человек сдержанный, он, наверное, долго бы еще молчал о том, о чем теперь заговорил. Легко и естественно, не подбирая, как привык, слова:

— Когда я первый раз тебя увидел, со мной случилось что-то странное. Я понял, моя жизнь никогда уже не будет, какой была. Чувство захватило. Мне вспомнилась рассказанная мамой история… Психика вещь очень тонкая, в ней все взаимосвязано и не бывает случайностей. Совсем еще девчонкой она шла по улице, а навстречу ей седой старик. Когда сошлись, глаза их встретились. Сделали несколько шагов и оба обернулись. В этот момент мама поняла, что смотревший на нее человек ей очень дорог, и еще, что старик испытывает совершенно то же, что и она. Это щемящее ощущение близости осталось на всю жизнь. Не заговорили, не обменялись ни словом, да и что тут скажешь, когда с ними так жестоко поступило время… — Ситников отстранился и, взяв Сашину голову в ладони, поцеловал мокрые глаза. — Со мной случилось нечто подобное, только мне больше повезло!

Саша улыбалась сквозь слезы.

О том, чтобы расстаться, не могло быть и речи, решили ехать гулять в Серебряный Бор. День выдался ярким и по-осеннему теплым. Машину оставили на парковке, где делает круг «двадцатка». Детская площадка при входе в лесопарк звенела голосами. Они пошли направо, в сосны. Там было тихо, а из гуляющих встречались лишь степенные пенсионеры и искавшие уединения парочки. Выглянувшее после череды пасмурных дней солнце ласкало страшившихся близкой зимы горожан. На припеке можно было замереть и тогда казалось, что лето продолжается.

В Татарово играли в волейбол, оттуда доносились звуки ударов по мячу и дразнящий запах шашлыка. От ворот пляжа пошли вдоль берега взглянуть на колокольню церкви в Троица — Лыкове. Она стояла на противоположном берегу и зимой к ней можно было перейти по льду. Саша рассказывала, что в одну из таких зим — хотя нет, в ноябре — снега не было, а ударил сильный мороз. В тот год удалось единственный раз объехать остров на коньках. Летели по самой середине реки и дух захватывало, и страх мешался с восторгом, а внизу колыхались водоросли и плавали рыбки… Она вдруг умолкла, шла рядом с Ситниковым тихая, задумчивая:

— Ты читал Трифонова «Другая жизнь»? Когда сюда приезжаю, всегда о нем вспоминаю. Там героиня, ну прямо как я, начинает после долгих мытарств жить с чистого листа. Только… — Саша грустно улыбнулась и посмотрела на шагавшего рядом Ситникова: — только так не бывает! Выдумка это, писатели врут, зная что людям нужна не правда, а сказка, а те делают вид что им верят. Такая у них игра. Никакой другой жизни нет, жизнь одна и все прожитое и пережитое всегда будет с нами… — остановилась, замолчала, как если бы не была уверена, что стоит продолжать. — Боюсь, сейчас скажу, а тебе не понравится! Ты вообще умеешь сердиться?..

Павел смотрел на нее с полуулыбкой:

— Еще как! Спроси моих оболтусов, как я их гоняю…

— Нет, на работе это другое! Я утром испугалась, что все придумала, но… мы ведь с тобой оба фантазеры! Понимаешь, о чем я? Только, ради бога, не пытайся обратить все в шутку!.. Одиночество заставляет людей принимать желание любить за любовь… — Саша подняла на Павла глаза и сделала попытку улыбнуться. — Знаю, это жестоко, но что если однажды мы посмотрим друг на друга и скажем, что все выдумали. А может быть, не скажем, а только подумаем, что еще хуже…

Она прикусила губу.

Ситникову бы улыбнуться, успокоить Сашеньку, поцеловать, но он лишь отступил на шаг и выжидательно сложил руки. Смотрел на Александру Николаевну задумчиво и как-то даже отстраненно.

— Все?.. Теперь послушай, что скажу я! — произнес, как умел, жестко, без тени улыбки. — Знаешь самый верный способ испоганить жизнь себе и другим? Достаточно, не доверять чувствам и дать волю страхам. А еще можно снабжать чувства ярлыками, тоже действует безотказно. Сам проверял, жизнь буквально на глазах начинает разваливается на куски…

— Но…

— Какие могут быть «но»! Я профессор, изучаю человека, мне за это деньги платят. Что с того, что мы выдумываем самих себя и себе других, мы же свои выдумки любим! А любовь, и это аксиома, не нуждается в оправдании! Доставшийся нам мир не самый лучший, вот мы и улучшаем его фантазией… — в глазах Павла запрыгали смешливые искорки, но он поспешил их притушить. — Кроме того у нас в запасе есть еще одно чувство, — привлек Сашеньку к себе и прошептал ей на ухо: — чувство юмора, оно уж точно не позволит нам расстаться…

Она сделала попытку отстраниться, посмотрела на него сердито:

— Ты все шутишь…

Ситников ее не отпустил:

— Отнюдь нет! Любовь слишком серьезная штука, чтобы к ней относиться без улыбки! Как только из игры она превращается в имущество, значит действительно пришло время расставаться…

День окончательно разогрелся, гребцы, спустив на воду байдарки, дружно работали веслами. Купол колокольни на высоком берегу напротив горел на солнце чистым золотом. Они устроились на скамейке у воды, где плавали, попрошайничая, утки и рядом с берегом лежало большое полузатопленное бревно.

— Смотри, какое забавное, — показала на него Саша, — очень похоже на крокодила!

— Да, действительно, — согласился Ситников, едва взглянув в ту сторону. — Ты вот изобретаешь всякие страшилки, — обнял он Сашеньку за плечи, — а знаешь как мне было трудно набрать в тот вечер твой номер? Взрослые люди да и ситуация не располагает. Я очень боялся, что ты поднимешь меня на смех…

— И что бы ты тогда сделал? — прильнула Саша к его плечу.

— Составил бы тебе компанию и посмеялся над собой. Я это хорошо умею. Научился. Научили…

— Знаешь, в мире было бы куда меньше одиночества, если бы люди перестали бояться показаться смешными…

Закончить фразу ей помешал телефонный звонок. Поднявшись на ноги, Ситников отошел к кромке воды. Движением руки вытряхнул из пачки сигарету и нервно закурил. Слушал молча, хмуря высокий лоб, потом начал задавать вопросы. Все какие-то угловатые, рубленые: сколько? какие цифры? дозу увеличили?.. Не замечая ничего вокруг, принялся расхаживать вдоль берега. Саша встала со скамейки и следила за ним со все возрастающим беспокойством. Разговор, ей показалось, Павел закончил угрозой:

— Надеюсь, буду иметь счастье лицезреть всю бригаду на пятиминутке!

Словно жал воротничок рубашки, Ситников повел в сторону головой и сунул в карман мобильник. Подошел к Саше и, взяв ее руку в свои, несколько секунд молчал. Выражение его лица быстро менялось, как будто он не знал рассердиться ему или рассмеяться. Подняв глаза, встретил ее тревожный взгляд:

— Все как я и говорил, он сделал попытку выйти из комы! — выдержал паузу. — Эти паразиты не очень-то спешили мне об этом сообщить, не так, видно, я им и нужен. Ребята славные, все делают правильно, не зря их натаскивал… — усмехнулся, как если бы пребывал в неком замешательстве: — Знаешь, что сказали? Не звонили, потому что не хотели беспокоить… Нет, не меня — нас с тобой! Так прямо в наглую, без обиняков и заявили. Совсем отбились от рук, ну я им завтра устрою!..

Обнял Сашеньку и прижал к себе:

— А ты говоришь, нет другой жизни! Она у нас только начинается. Представляю, как приглашу Дорофеева в кабинет и по-профессорски строго скажу: пока вы, бальной, отдыхали в коме, я увел у вас жену и никому ее не отдам! — продолжал с коротким смешком: — Ничего страшного, реанимация рядом, откачаем…

Сашенька ничего не сказала, только поцеловала Павла и засмеялась. И тут же не сдержалась, заплакала.