Затея порыбачить была изначально обречена на неудачу, но и выбора у Васки Мерцалова не было. Какой может быть клев при такой мерзкой и ветреной погоде, когда хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Одно слово, что весна, а хуже дождливой и слякотной осени. Впрочем, в жизни надо делать и бессмысленные вещи. Это только кажется, что они приводят лишь к потере времени, на самом деле от них бывает большая польза, просто она не лежит на поверхности. И потом, если обещал, то обещание свое кровь из носу надо выполнять.

— А ты правда дашь мне спиннинг, нет, правда?..

Сколько спускались к пристани, Васек все забегал вперед и заглядывал Мерцалову в глаза. Тот только согласно кивал и улыбался. Нового, дорогого спиннинга для тезки ему было не жалко. И неважно, что вряд ли удастся что-то поймать, значение имел сам факт рыбалки. Летом совсем другое дело, летом и погоды стоят дивные, и на природе посидеть одно удовольствие, только до лета, хоть и осталось недолго, Васек дотерпеть не мог, очень уж ему хотелось опробовать новую снасть. Удочка что, удочкой каждый дурак подлещиков натаскает, а спиннинг совсем другое дело! Спиннинг — это уже серьезно, мало кто из пацанов может таким похвастаться. Хотя для верности удочки тоже прихватили.

К дебаркадеру спустились, когда начало моросить. Вода в Волге стала свинцово-серой, неприютной, только узкая полоска голубого неба на горизонте внушала еще некоторые надежды, но и она скоро истончилась и растаяла в пелене дождя. После недолгого обсуждения его решили переждать в железной будке под навесом, в которой в стародавние времена, когда у пристани еще останавливались пароходы, продавали билеты. Ни Васька, ни Мерцалов помнить этого не могли: один по молодости лет, второй потому, что появился в этих местах уже после того, как по стране прокатилась волна разрухи.

Забравшись под крышу, где не так продувало, уселись бок о бок на лавку и принялись смотреть, как припустивший во всю ивановскую дождь барабанит по подернутой рябью воде. Мерцалов курил, тихо подозревая, что настоящая непогода еще только впереди и самое бы время вернуться домой, но предложить Ваське сматывать не размотанные еще удочки сразу не решался.

Первым, любовно поглаживая рукоятку спиннинга, заговорил Васек:

— Скажи, почему все зовут тебя Васка?

Мерцалов вытащил из кармана васькиной куртки кепку и нахлобучил ее на его белобрысую вихрастую голову.

— Простудишься! — поводил, стряхивая пепел, кончиком сигареты по ребру пустой консервной банки.

— Мамка рассказывала, — продолжал домогаться мальчишка, — был такой мореход Васко да Гама, который чего-то там открыл, может, ты на него похож?

— Вряд ли, Васек, это вряд ли! — покачал головой Мерцалов. — Никто в точности не знает, как тот Васко выглядел. Да и чего у нас с ним может быть общего?.. Меня так ребята в университете прозвали, вот и приклеилось…

Да и как по-иному объяснишь, куда из его имени подевался мягкий знак? История, вообще говоря, была давняя, хотя помнил Васка ее прекрасно. Тогда — а было это на курсе первом или втором — изучали эпоху Ивана Грозного, и кто-то из однокашников наткнулся в одной из книг на упоминание о служилом человеке, полном его тезке. Тот Васка Мерцалов был для своего времени личностью незаурядной, поскольку обо всем происходящем на Руси имел свое собственное мнение, причем отнюдь не комплиментарное. Впрочем, смелость его объяснялась, возможно, тем, что служил он не московскому государю, а какому-то другому, какому именно — теперь уж и не припомнить. С той университетской поры сначала в шутку, а потом и всерьез по-другому Мерцалова уже не звали. И что удивительно, с переездом на житье в маленький волжский городок традиция эта не прервалась и не утратилась.

Есть люди, кто считает, что имя человека во многом определяет его судьбу. Если это так, то пример Васки являлся тому наглядной иллюстрацией. Величали бы его со студенческой скамьи Василием Никитичем, был бы он теперь на кафедре доцентом, а то и профессором. А Васка Мерцалов, он и есть Васка! С таким имечком претендовать на должность и звание — дело дохлое. Только стоит ли рассказывать ребенку, как его гнобили, как, не дав защитить диссертацию, вышибли из института, как пошла после этого прахом вся жизнь? А еще издевались по-всякому и называли мракобесом от науки, а за что? За то, что он имел смелость выдвинуть собственную гипотезу организации мироздания?.. Нет, такое не то что Ваську, вообще никому рассказывать не стоит.

Помолчали. Мальчишка рядом на лавке как-то притих и насупился, оставил рукоятку спиннинга в покое. Сказал серьезно, по-взрослому:

— Знаешь, Васк, мамка мне с тобой водиться не велит…

Мерцалов сделал вид, что удивился:

— Это почему же?

— Говорит, ты непутевый, — вздохнул Васек, — сам в жизни не устроен и меня с панталыку собьешь…

Мерцалов ничего на это не сказал, только дернул головой и принялся разминать в пальцах новую сигарету. Да и что тут скажешь, если все правда, а ею, как известно, не задразнишь. И правда эта в том, что нет у него стабильного достатка и хорошая работа перепадает нечасто. Для того чтобы зарабатывать переводами и рефератами, жить надо в Москве и бегать в стае с нужными людьми, а он именно от такой жизни и удрал. Сил не было подлаживаться и льстить, с души воротило. Хорошо хоть не ходит с протянутой рукой и откровенно не бедствует, это само по себе уже достижение.

Васка прикурил из сложенных лодочкой ладоней, резким движением руки потушил спичку. Выпуская в сторону дым, заметил:

— Мама у тебя хорошая, ее слушаться надо…

— Надо… — согласился парнишка и еще ниже опустил вихрастую голову.

«Кого-кого, а ребенка в их отношения впутывать не следует, — думал Васка, провожая взглядом уходивший вниз по Волге красавец теплоход. — Только ведь мальчишка не слепой, а многие в городке так даже чересчур зрячие. Не его вина, что не складывается у них с Полиной… а может, и его, разве тут разберешь? Правда, разбираться-то как раз и не хочется, а сидеть бы так вот без мыслей и смотреть, как в пелене дождя растворяется кромка противоположного берега».

— Большие ребята над тобой смеются, — продолжал Васек, старательно глядя куда-то в сторону, — гадости всякие распускают…

— Им-то какое дело, — пожал плечами Васка, — я их не трогаю, живу как хочу, никому не мешаю…

— Откуда мне знать, — втянул голову в плечи парнишка, — только будто бы у тебя все не как у людей. А тетя Клава, что из углового магазина, так та говорила, будто ты блаженный, не от мира сего… — Васька виновато улыбнулся. — Так прямо и сказала! А еще, что загубишь ты мамке жизнь. Брось его, Полина, говорит, все равно путного у вас ничего не получится…

Мерцалов криво усмехнулся, но и тут промолчал. Не в первый раз слышал он о себе такое, и уж наверное не в последний. И что блаженный, и про мир, не от которого он. Только разве ж всем объяснишь, что это не он «не от мира сего», а мир, каким он стал, не от него, не от Васки Мерцалова? И уж точно не для него! А попробуешь втолковать, так все равно не станут слушать, потому как нет у человека интереса выслушивать других, когда можно говорить самому. Особенно если эти другие начинают произносить непривычные для слуха речи. От таких слов люди быстро устают и в лучшем случае начинают зевать, а в худшем — крутят пальцем у виска. Вот и получается, что никогда никому ничего объяснять не надо — истина, между прочим, в самой последней инстанции.

— Мама тете Клаве рассказывала, учителя возмущаются, — нахмурился мальчонка. — В школе нет историка, а ты учить детей отказываешься, поскольку зазнался. А легко мог бы стать директором, потому что в штанах, то есть мужик…

Не то чтобы мнение женщин в дословном пересказе парнишки Мерцалова задело, но и пропустить его мимо ушей он не мог.

— А подслушивать, между прочим, не по-мужски! — буркнул Васка, не зная, что сказать, но чувствуя, что сказать что-то надо.

— А я и не подслушивал! — оскорбился Васька, — лежал в соседней комнате, не мог заснуть…

— Ладно, не обижайся, — толкнул мальчонку локтем Мерцалов и, противореча самому себе, пустился в объяснения: — История в школе — самый трудный предмет, не справлюсь я. Другое дело математика, там все просто и понятно…

Очень Васке не хотелось развивать эту тему и вступать в дискуссию. Холодно было, неприютно, да и настроение не соответствовало, но парнишка от него не отставал:

— Ну да, не справишься! Как к тебе ни придешь, ты вечно что-то пишешь или читаешь, ведь зачем-то ты это делаешь…

— Это точно, зачем-то делаю, — эхом отозвался Васка, — остается только узнать — зачем! Видишь ли, — повернулся он к мальчику, — жизнь штука короткая, надо успеть многое понять. Если уж задаваться вопросом «зачем», то скажи мне: зачем живет человек?

Вопрос парнишку искренне удивил:

— Как это — «зачем»? Неужели такой большой, а не знаешь? Все живут, и ты живи, работай, уди рыбу…

Мерцалов улыбнулся, приобнял Ваську одной рукой за худые плечи.

— А мне кажется затем, чтобы научиться ничего не бояться, вот зачем! Вообще ничего, потому что… — Он замолчал. Непонятно было, стоит ли, да и как рассказать пареньку о том, что жизнь всего лишь маленькая часть совершаемого человеком пути, а еще про милость Господа и про ангела-хранителя.

— И смерти? — не стал дожидаться объяснений Васька.

— И смерти! — подтвердил Мерцалов. — Если хорошенько разобраться в том, как устроен мир, то ничего не будет страшно, а только светло и радостно. Ведь для того человек и живет на земле, чтобы лучше себя понимать…

Мальчонка сидел смирно, смотрел на вскипавшую каплями дождя серую воду. Просвет неба за Волгой затянуло облаками. Гряда за грядой они наползали откуда-то с севера, отчего казалось, что тепло уже никогда не наступит.

— Выходит, ты разобрался?..

— Да нет, но пытаюсь… — усмехнулся Мерцалов, сглаживая усмешкой невольный пафос слов.

Судя по нахмуренному лбу и сосредоточенному взгляду, Васька что-то усиленно обдумывал.

— Скажи, люди ведь должны быть добрыми, правда? А ты знаешь хоть одного человека, который был бы по-настоящему добр?

На этот раз пришла очередь задуматься Мерцалову, однако думал он недолго.

— Знаю. Есть у меня один старый друг, живет в Москве. Когда мне было плохо, очень плохо, Мокей пришел….

— Мокей? — удивился мальчик. — Он что, англичанин? Никогда не слышал такого имени…

— Нет, Васька, русский. Никто его не звал, пришел сам и принес мне деньги, много денег, чтобы я решил, как с ними поступить. Сидел со мной на кухне и рассказывал байки, чтобы меня развеселить. У нас с ним еще со студенческой скамьи было негласное соперничество, кто большего в жизни достигнет…

— И он победил? Раз у него много денег…

— Нет, Васек, в этом соревновании победить невозможно, потому что непонятно, как и чем достигнутое измерять. Молодые были, глупые, многого тогда не понимали…

Мерцалов замолчал.

— А он к тебе приедет, этот Мокей? Вот бы посмотреть!..

— Обязательно, — улыбнулся Мерцалов, — давно мы с ним не виделись, но что приедет — это точно!

Васька долго сидел не двигаясь, словно переваривал услышанное. Потом, следуя какой-то своей, неясной для Мерцалова логике, спросил:

— Вот ты все пишешь, пишешь, а тысячу страниц написал?

— Ну, тысячу не тысячу, а кое-что есть, — бросил Васка на мальчонку озабоченный взгляд. — Не замерз? Смотри, а то мне хана!

— А кто будет твою книжку читать? — продолжал допытываться Васек.

— Кто? — Вопрос застал Мерцалова врасплох. — Ну, кому это интересно! Мое дело, Васек, написать, а там каждый решает за себя. В жизни главное изо дня в день заниматься своим делом, а остальное уж как получится…

Васке очень хотелось рассказать, о чем он пишет, но было бы по меньшей мере странным, если бы он пустился в рассуждения о том, как и откуда появилось в мире зло. Одиночество, когда не с кем поделиться наболевшим, сродни изощренной средневековой пытке, особенно если вынимают душу проклятые вопросы человечества, но Васек на роль конфидента явно не подходил.

Мерцалов вздохнул и продолжил:

— Может быть, и ты когда-нибудь прочтешь…

— А тебе много еще осталось?

Васка открыл было рот, чтобы отшутиться, но парнишка его перебил, заметил мечтательно:

— Как закончишь, тебя, наверное, наградят! Вот тогда маминой Клавке и ребятам выйдет облом…

Мерцалов не смог себя сдержать, рассмеялся. С сомнением покачал начавшей седеть головой.

— Нет, Васек, на награду рассчитывать не приходится. То, о чем я пишу, людям, как правило, знать не хочется, им без этого знания проще живется… — Зябко передернул плечами. — Холодно что-то, может, пойдем домой?

— Пошли! — неожиданно легко согласился Васька и спрыгнул с высокой лавки на железный пол.

Всю дорогу вверх по косогору он хмурился, как будто что-то обдумывал, и мысли его, похоже, забрели далеко от испорченной непогодой рыбалки.