1. Клеши
Благодаря своему папаше Чарльз Алтон Фэрлей каждый год мог похвастаться новой машиной.
На сей раз у него был ярко-синий «плимут спорт-фьюри» 1975 года выпуска.
Кендрик Скай легко определил это по одному лишь звуку работающего двигателя, хотя сам двигатель, надежно скрытый под капотом, находился на расстоянии четверти мили, на повороте тенистой проселочной дороги, ведущей к скромной мастерской на краю кладбища старых автомобилей.
Месяц назад Кен говорил Чаку, что фабричный вентиляторный ремень его новой роскошной тачки никуда не годится и его надо бы заменить. Чак лишь рассмеялся своим резким неприятным смешком, напоминающим хруст, с которым голодная свинья пожирает новорожденных поросят.
— С какого перепугу, Кен? Ты что, совсем сбрендил? Шарики за ролики зашли? Это же американская машина, а не какое-нибудь японское дерьмо. Прямо с конвейера, и куплена в салоне у Элмора! Сам знаешь, какой он дока в мелочах. Какого черта, ты только взгляни на этот ремень! Нет, ты глянь! Да он крепче, чем мой конец! Я не спорю, папаша Риз спец каких мало, но если ты скажешь, что Элмор сраный сосунок, который может не заметить бракованный ремень… ну что ж, тогда я с удовольствием передам ему твои слова. Посмотрим, как он после этого будет присылать к тебе клиентов.
Кен тогда промолчал. Он вообще предпочитал не высказываться, когда сомневался, что его соображения будут приняты слушателями хоть сколько-нибудь благожелательно. Это вошло в привычку с тех пор, как, вернувшись из Вьетнама, Кен узнал о безвременной кончине Риза, в которой частично винил и себя. Неудивительно, что число бесед, которые он был способен поддерживать, сильно поубавилось.
С другой стороны, теперь ему не приходилось ни с кем спорить.
В конце концов жизнь наладилась и пошла своим чередом, с равными полосами удач и неудач. Во всяком случае, в свои двадцать два года Кен имел мало оснований на нее жаловаться.
По мере того как автомобиль приближался, в шуме мотора все яснее становились различимы жалобные нотки, издаваемые разлохмаченными прядями потертого ремня, который мог лопнуть в любую минуту.
Однако повторять свою ошибку Кен не собирался.
«Плимут» затормозил, подняв облако пыли. Когда она немного рассеялась, стало видно, что в машине, кроме водителя, еще двое.
Бонита Коуни сидела впереди, рядом с Чаком.
Мона Джей Бонавентура — на заднем сиденье.
Не дожидаясь, пока Чак выключит двигатель, Мона Джей распахнула заднюю дверцу и бросилась к растерянному механику.
— Я вернулась! — воскликнула она, обняв его и приблизив лицо почти вплотную. — Даже не знала, что ты все еще в Роквилле! Случайно встретила Чака с Бонни на улице и первым делом спросила о тебе. А когда узнала, заставила их везти меня прямо сюда!
Мона Джей отступила на шаг, и Кен смог разглядеть ее костюм.
В общем, ничего особенного.
Копна вьющихся каштановых волос перехвачена дешевой лентой, вышитой индейским бисером. Кожаная безрукавка, под ней обтягивающий фиолетовый топик. Расклешенные брюки, невероятно широкие внизу, полностью скрывали ноги, очерчивая в пыли почти полуметровые круги. К тому же с ногами явно было что-то не то — девушка стояла и двигалась очень странно.
Крупный нос, чувственные губы, огромные глаза — примерно таким мог быть результат трудов пластического хирурга, решившего соединить в одном лице Кэрол Синг и Карли Саймон.
Мона Джей вызывающе подбоченилась.
— Ты что, даже не скажешь, что рад меня видеть?
— Черт побери, конечно, рад! Просто растерялся немного. О тебе три года ничего не было слышно…
Она легкомысленно махнула рукой.
— Ты первый уехал.
Абсолютно верно, хотя и ни капли логики. Для почтового ведомства Кен был вполне досягаем.
В 1972 году, когда ему было девятнадцать, а подпись мистера Ребозо, директора школы, еще не высохла в его аттестате, Кен пошел в армию добровольцем. Решение было принято в порыве гнева после крупного скандала с Ризом, когда Кен бросил инструменты и ушел из мастерской, поклявшись никогда не возвращаться.
Имея право выбрать специальность, он, естественно, предпочел служить механиком и в конце концов очутился в военном гараже под Данангом. Пахал там в свое удовольствие два года, отказавшись даже от положенного отпуска. Близким к военным действиям можно считать лишь один эпизод, когда рядовой Таб Рауфлаб из их казармы спьяну выпустил очередь из автоматической винтовки в крысу, за которую принял носок собственного ботинка, выглядывавший из-под одеяла. Так что вьетнамский опыт Кена оказался не более трагическим, чем пребывание в колледже, а во многих отношениях и менее.
Вернувшись после службы в Роквилль, на свою единственную родину, Кен узнал две новости.
Мона Джей покинула родительский дом, не сказав ни слова, куда направляется, и затерялась в лабиринте дорог, как травинка в поле.
Риз Хорот погиб страшной смертью в результате несчастного случая, который Кен вполне мог предотвратить, если бы остался.
В довершение всего он узнал, что согласно краткому завещанию Риза, нацарапанному на обороте счета от компании Форда, но заверенному по всем правилам, автомастерская, которую он практически не покидал с тех пор, как стал отличать ушковый гаечный ключ от трубного, теперь принадлежит некоему Кендрику Скаю.
Трудно сказать, какая из потерь потрясла его больше. Пожалуй, все-таки смерть Риза. В конце концов, Мона была всего лишь девчонкой, а Риз…
Риз был механиком.
И не просто механиком, а, черт побери, лучшим механиком на всем белом свете! Моисеем «фордов», Буддой «бьюиков», Христом «шевроле» и Одином «олдсмобилей».
Кен поклялся бы в этом на чем угодно, хотя и не был знаком с большинством остальных претендентов на этот титул. Дело в том, что ни один человек просто не смог бы сравниться с Ризом в мастерстве. Вздорный старикашка, всегда ходивший в одной и той же прожженной кислотой рубашке и засаленном комбинезоне, был способен инстинктивно распознать любую неисправность машины независимо от марки, модели и года выпуска. Будь то трещина в роторе или утечка клапана, изношенный сальник или суппорт тормоза, Риз мгновенно определял проблему и решал ее легко и изящно, прилагая минимум усилий.
Риз стал в глазах Кена героем с того дня, когда отец взял его с собой на роквилльское автомобильное кладбище, чтобы достать по дешевке ветровое стекло для их старенького «корвера». Тогда он впервые увидел старика за работой, и хотя с тех пор многому научился у гения-отшельника, прекрасно понимал, что не обладает и малой долей его невероятной интуиции…
Заглушив двигатель, Чак вышел из машины. Бонни выскочила следом через ту же дверь, не отставая от него ни на шаг, будто привязанная.
Бонни и Чак были всегда вместе, еще со старших классов, когда он был признанной звездой своей баскетбольной команды, а она привела школу к победе на чемпионате штата по хоккею на траве. В рубашке спортивного покроя, с короткой стрижкой и широким нахальным лицом Чак напоминал Боба Холдемана, что вызывало немало шуток во время недавнего Уотергейтского скандала.
Бонни, голубоглазая блондинка с прической в стиле Грега Олмана, сегодня была в белой блузке с круглым отложным воротником и клетчатой юбке, открывавшей икры, расцарапанные хоккейной клюшкой. Она вечно висла на локте у Чака — некий гибрид Патриции Никсон и Карен Карпентер.
Они были помолвлены уже четыре года, но все откладывали свадьбу, дожидаясь, когда Чак наконец получит повышение в своем Коммерческом банке и сможет зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить семейную жизнь на нужном уровне. Отец Чака, Фэрлей-старший, был в банке президентом, благодаря чему Чаку и удалось получить эту работу. Пока результаты его деятельности колебались от посредственных до катастрофических. Банк до сих пор не мог оправиться после того, как Чак дал ссуду местному фермеру, решившему выращивать кофейные бобы, несмотря на роквилльские лютые морозы, и перспектива повышения виделась в высшей степени сомнительной. Видимо, по этой причине за последний год отношения влюбленной парочки стали несколько натянутыми, если не сказать больше.
— А, старый дружок-жестянщик, сколько лет, сколько зим! Ну что, как делишки, чумазый? Я просто счастлив — потратить вечер перед выходными на поездку в твою чертову дыру, чтобы отвезти сюда феминистку-хиппачку, которой наш Роквилль казался недостаточно хорош, пока ее не вышвырнули из Голливуда пинком под зад, — что может быть приятней!
— Успокойся, Чак, — поморщилась Бонни, — разве не замечательно, что Мона Джей так рвалась снова увидеться с Кеном? Представь, каково было бы нам с тобой, расстанься мы на целые годы!
Чак задумчиво закатил глаза к ясному летнему небу.
— Ну, не знаю… — лениво протянул он. — Уж я бы, во всяком случае, не отсиживался на помойке, как придурок! Прижал бы какую-нибудь цыпочку в углу, и дело с концом — на следующий же день, можешь не сомневаться.
— Чарльз Аптон Фэрлей! Как ты смеешь мне такое говорить?
Кен с Моной, не обращая внимания на скандалящую парочку, смотрели друг на друга.
— И где же ты была все это время?
— В основном в Калифорнии.
— Калифорния большая…
— Ну да, в Голливуде.
— О! Значит, стала актрисой, как мечтала?
Мона Джей смущенно потупилась.
— Вроде того… Ты смотрел «Белую молнию»? Там еще Берт Рейнольдс играет Крокодила Маккласки.
— Я мало хожу в кино.
Она вздохнула, как показалось Кену, с облегчением.
— На самом деле роль у меня была совсем маленькая…
— Ха! — перебил Чак. — Ты там плясала с голой грудью на столе! — Он похотливо присвистнул. — Не такая уж и маленькая… Ого-го!
Кен едва удержался от резкого ответа.
— А другие роли? — спросил он Мону.
— Ну… еще одна такая же в «Последней подробности» с Николсоном. Тоже сцена в баре.
— Но ты наверняка чувствуешь, что твой потенциал куда шире…
— Конечно! Я так рада, что ты меня понимаешь, Кен!
— Вот ты и снова в Роквилле… — вздохнул он. — Надолго?
— Не знаю.
— Что собираешься делать?
— Не знаю, — повторила она.
— А что ты знаешь, Мона Джей?
Она широко раскинула руки и задрала голову.
— Я здесь!
Кен поневоле расхохотался.
— Ты права, этого вполне достаточно.
— Уси-пуси, — насмешливо просюсюкал Чак. — Ну прямо голубки. Я счастлив за вас, дети цветов, но нам с Бонни пора валить из твоей проклятой страны Оз, набитой железяками — по дороге из желтого кирпича в реальный мир!
Он затолкал Бонни в «плимут» и повернул ключ зажигания.
Вентиляторный ремень лопнул с таким шумом, как будто поваленное дерево рухнуло на железную крышу.
Чак поспешно заглушил мотор и высунулся из окна.
— Эй, чумазый! Посмотри, что там стряслось, и сделай все как надо, да поживее! Я не могу тут до ночи ошиваться! Давай шевелись, я заплачу, не бойся.
Кеп не спеша направился в ветхий гараж, возвышавшийся среди сотен заросших сорняками автомобильных останков, словно одинокий рыцарь среди поверженных воинов (самым древним среди проржавевших остовов был «кайзер-виктория» 1949 года, а самым свежим — «пинто» семьдесят четвертого, попавший сюда после того, как миссис Стабблфилд, в очередной раз перебрав коктейлей в бридж-клубе, не вписалась в поворот). Вскоре Кен появился с новым приводным ремнем и гаечным ключом, и через пару минут поломка была устранена.
Чак снова завел машину, но, прежде чем уехать, снова высунулся в окно. Вытянув из кармана несколько долларовых купюр, он швырнул их на дорогу.
— Эй, паренек, держи! Сдачу оставь себе, отдашь в пенсионный фонд. Тебе он понадобится, потому что ты так и состаришься на своей никудышной работенке, как твой психованный дружок Риз. Если раньше не проломишь себе голову!
«Плимут» рванул с места, подняв тучу пыли, из которой донесся свинский хохот Чака.
Как жаль, что в мире могут существовать такие, как он, подумал Кен.
И тут же одернул себя.
Такие мысли — не для него, они опасны.
Очень опасны.
Мона Джей с отвращением плюнула вслед удалявшейся машине.
— Вижу, в Роквилле ничего не изменилось, — пробормотала она.
— Нет, изменилось, — возразил Кен. — Ты вернулась.
— И вправду, — улыбнулась она. Потом подошла своей странной неловкой походкой к валявшимся в пыли зеленым бумажкам и аккуратно собрала их. — Хоть и грязные, но не пропадать же им. Деньги нам пригодятся.
Кену понравилось это «нам».
Наблюдая, как Мона Джей поворачивается и идет назад, он не смог больше сдерживать свое любопытство.
— Мона Джей, у тебя что, был несчастный случай в Голливуде? Повредила ногу на съемках?
— Почему ты решил? — удивилась она.
— Ты так странно ходишь…
Девушка весело расхохоталась.
— Да нет, это просто земные туфли!
— Как-как? Земные?
— Ну да. Смотри!
К изумлению Кена, который ожидал, что Мона Джей просто приподнимет ногу или задерет штанину, похожую на колокол, она в мгновение ока расстегнула пояс и спустила джинсы. Перешагнула через них…
Ее трусики были разрисованы кругами со значком внутри — символами мира.
Кен заставил себя отвести глаза от трусиков и посмотрел вниз, на ноги.
— Это и есть земные туфли?
— Ага, с отрицательным каблуком. Их придумала Анна Калсо, датский инструктор по йоге. Она заметила, как полезно ходить босиком по мягкой земле, когда пятка опускается ниже остальной стопы, и разработала специальную модель обуви.
— Ясно, — кивнул Кен. — Такое впечатление, что ты вот-вот опрокинешься назад.
— А что, запросто, — засмеялась Мона.
Кен боялся поднять глаза, чувствуя себя неловко. Символ мира подсказывал нейтральную тему для разговора.
— М-м… Ты рада, что война закончилась?
Мона Джей широко улыбнулась.
— А как же! Теперь мне и трусики ни к чему.
И сняла их.
2. Кольцо настроения
На стенном календаре в тесной кухоньке Кена красовалась обнаженная до пояса модель в коротеньких кожаных шортах и туфлях на платформе, усыпанных блестками. Стоя перед огненно-алой атласной портьерой, она страстно прижималась к огромному карданному валу, блестящему от смазки. На лбу девушки также виднелись следы машинного масла — очевидно, чтобы повысить ее привлекательность в глазах механиков. Рекламный текст внизу гласил:
ТВЕРДЫЙ СТАНДАРТ — ЗАПЧАСТИ «ГОФФАРТ»
КУПИЛ «ГОФФАРТ» — ЗАБУДЬ ПРО ФАЛЬСТАРТ
На календаре был август 1974 года.
Тот август, когда Кен Скай пришел из армии и узнал о смерти Риза, Ричард Никсон был вынужден оставить пост президента, а песенка «Ты ждешь от меня ребенка» Пола Анки заняла первое место в рейтинге хитов.
Прошел ровно год, но время с тех пор точно остановилось. Кен чувствовал, что топчется на месте, пытаясь сдвинуть с мертвой точки предприятие Риза, оставшееся без опытного хозяина. Равным образом отставка Никсона повергла страну в посторгазменную политическую апатию. Хотя за год произошло много событий, все они казались мелкими и несущественными. Во всяком случае, оптимизма не внушали никакого, даже окончание войны. Никто не сомневался, что Уотергейт означал конец целой эпохи, однако новая, какой бы она ни была, никак не желала рождаться. Что принесете собой будущее? Вряд ли кто-нибудь взялся бы ответить на этот вопрос. Вся нация словно томилась у телефона, ожидая звонка от неизвестного поклонника, с которым ей предстояло свидание.
Полночь уже давно минула. Кухню освещал лишь тусклый зарешеченный фонарь под потолком. В соседней комнате спала крепким сном Мона Джей. Земные туфли валялись в углу, куда она их отшвырнула перед тем, как затащить Кена в постель для любовных игр, таких же зажигательных и буйных, как прежние краткие свидания в школьные годы. В ушах звучал монотонный лягушачий концерт, доносившийся с дальнего болотистого конца автомобильного кладбища.
Кен сидел за столом и ужинал. Меню состояло из двух блюд: рыбных палочек и картофельных чипсов. Эта полу-пища, которой всегда была набита морозилка, составляла фундамент его спартанской холостяцкой диеты.
Кена мучил один-единственный вопрос.
Не является ли возвращение Моны Джей знаком того, что его жизнь опять налаживается и входит в новую фазу?
Может быть, пора наконец использовать СТП?
Если, конечно, это не просто чья-нибудь шутка.
Он снова и снова прокручивал в памяти разговор с Ризом. Тогда они виделись в последний раз…
Старый седой механик лежал на подстилке под «рамблером-классик» пятьдесят восьмого года, принадлежавшем Уолту Уайтмену, скуповатому хозяину роквилльской аптеки. Кен стоял на другом конце гаражного бокса, занятый балансировкой.
— Подай-ка мне набор ключей, сынок, — попросил Риз.
Кен принес, что требовалось. И вот тогда-то старик и произнес фразу, с которой начался тот незабываемый разговор, приведший к ссоре:
— Как славно все-таки иметь помощника, чтобы поберечь свои старые косточки. Я так рад, что придумал тебя…
Кен окаменел. Потом решил, что ему послышалось.
— Что? Как ты сказал?
Риз выдвинулся из-под машины. Его морщинистое лицо было серьезным. Кряхтя, он поднялся на ноги.
— Эх, не хотел я пока об этом, да случайно вылетело. Что ж, слово не воробей… Теперь придется договаривать. Помнишь, как десять лет назад, в шестьдесят втором — ты тогда был совсем еще карапузом, — вы с отцом приехали сюда на мою кучу металлолома за ветровым стеклом? Ну так вот, появились вы тут вовсе не случайно, это все СТП…
— Присадка к бензину? — удивился Кен.
— Да какая к черту присадка! — взорвался старик. — Ладно, ладно, я просто забыл, ты же не в курсе. В общем, такое дело…
Это случилось осенью пятьдесят четвертого. Как-то раз утром выхожу я из дома и вдруг вижу: трое городских хлыщей толкают вверх по дороге здоровенный «кадиллак» — вроде тех, в которых шишки из правительства раскатывают. Ну я, конечно, подошел, помог им. А они говорят, мы, мол, профессора из университета. Звали их, насколько помню, Курт, Джонни и Альберт. Ехали в Принстон, да не доехали, сломалась их колымага. Хоть и профессора, а в машинах ни черта они не петрили, все одно что слепые котята. Ну вот, я, значит, отладил им телегу, дела там было на понюшку табаку, а они все толковали между собой, чем, мол, со мной расплатиться.
«У вас что, совсем нет денег?» — спрашивает Джонни.
«Относительно меня можешь не сомневаться», — отвечает Ап.
«А я сомневаюсь, что у меня они когда-нибудь были», — добавляет Курт.
«Паршиво, — говорит Джонни. — Как же нам отблагодарить этого доброго человека? Я бы заплатил, только проклятая рулетка обчистила меня досуха».
Чешут они, стало быть, в затылке, а как быть, не знают. И тут Ал лезет в карман и достает такой маленький стеклянный пузырек, а в нем что-то непонятное на дне переливается, всего пара капель.
«У меня с собой только вот это, — говорит, — та хреновина, которую прислал Дирак, когда пытался убедить в своих дурацких идеях насчет квантовой физики. Мол, это чистейший экстракт тех самых гейзенберговских волн или вроде того. Называется…»
Старый механик наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Кен с недоумением смотрел, как он подошел к полке с инструментами и вытащил из дальнего угла заросшую пылью бутылочку и грязный клочок бумаги.
— Я попросил их написать, — объяснил Риз. — Вот оно как называется: «Синхронизирующий темпоральный потенциатор» — СТП…
— А для чего он? — поинтересовался Кен.
— Ну так я их то же самое и спросил! И вот что ответил Ал… насколько я смог запомнить, конечно. Эта штука позволяет наблюдателю воздействовать на весь мир вокруг, точь-в-точь как акт измерения действует на единичный атом. Говоря попросту, пустить все по тому пути, по какому только захочешь. «Вроде магического зелья?» — спрашиваю. «Ага, — говорит он. — По Дираку так примерно и получается. Но я сам никогда не пробовал, потому что в такую дурную физику не верю!» Я удивился: «Вы что, мне вот так просто его отдаете?» Он кивает. Ну, я и взял… Сунул пузырек на полку да и забыл, потому как на что оно мне, когда дела и сами собой идут неплохо. Много лет не вспоминал. А потом как-то раз разнылись у меня кости, да так сильно, что на стенку полез. Дай, думаю, попробую. Достал бутылку и капнул себе разок на голову — ну а куда ж еще, я ведь из головы наблюдаю, правильно? — и попросил, чтобы был у меня помощник. И что ты думаешь? И минуты не прошло, как подкатываете вы с отцом!
— Ты хочешь сказать, что если бы ты не захотел, то я бы и не родился? — воскликнул Кен, едва сдерживая гнев.
— Ну, это ты загнул… Просто я изменил все так, чтобы ты приехал сюда и захотел остаться.
Кен сжал кулаки.
— Но это же просто смешно! Я свободный человек и делаю то, что хочу! Меня никто не может заставить!
Риз пожал плечами.
— Думай, что хочешь, сынок. Я что слышал от них, то и рассказал. Все как было. Может, это просто совпадение, не знаю…
— Нет, признайся, что ты все выдумал! — не унимался Кен.
— Извини, не могу. Все чистая правда, до последнего слова.
Кен в сердцах швырнул на пол гаечные ключи.
— Все, хватит! Если ты в это веришь, я не желаю больше здесь работать! Пока не признаешься и не извинишься, не вернусь, так и знай!
Он повернулся и пошел к двери. Старик не шевельнулся, чтобы его удержать.
Прождав несколько недель и, не получив весточки от Риза, Кен завербовался в армию, а потом сорвавшийся с креплений двигатель исключил всякую возможность примирения. Очевидно, старый механик не сумел больными руками как следует его закрепить, и куча металла, падая, проломила ему голову. Удивительный СТП — если, конечно, он вообще работал — не мог даровать своему обладателю всеведения или сделать неуязвимым. А может быть, просто-напросто истек срок действия принятой капли.
Первым делом, унаследовав мастерскую, Кен полез на полку и отыскал магический пузырек. Он стоял все там же в углу, и рядом лежал клочок бумаги с названием, написанным характерным почерком Альберта Эйнштейна.
И теперь, отодвинув остатки ужина и облизывая кетчуп с пальцев, Кен встал из-за кухонного стола и снова отправился в гараж к заветной полке.
Последняя капля таинственной жидкости лежала на дне пузырька, похожая на сияющую черную жемчужину.
Кен размышлял об этом уже год. Не то что бы он до конца верил в фантастическую историю… но почему бы не попробовать? Единственная проблема состояла в том, что он не знал, чего попросить. Также, как и Риз в свое время, он был вполне доволен своей жизнью независимо от того, выбрана она была им свободно или навязана чужой волей. Заказы поступали, денег хватало — чего еще можно желать? Раньше ему, правда, случалось, тосковать о приятной компании, но то, что случилось сегодня… Мона Джей — она пришла сама, без всякого магического вмешательства. Больше ему ничего не нужно.
Мона Джей… Она казалась вполне рассудительной, спокойной, уравновешенной. Однако Кен чувствовал, что под жизнерадостным фасадом скрывается глубокая внутренняя неудовлетворенность, связанная скорее всего с неудачей в актерской карьере.
Решено! Последнюю каплю получит Мона Джей.
Кен вошел в спальню. Его подруга мирно спала, лежа на спине, раскрытая до пояса. На левой груди виднелась татуировка — где, интересно, во время своих странствий она успела ее сделать?
Уже наклонив волшебный пузырек над головой Моны Джей, Кен вдруг заколебался. Что, если он совершает непоправимую ошибку? А вдруг все-таки именно СТП виновен в гибели Риза? Хорошо бы сделать эффект обратимым…
Взгляд его упал на странное кольцо у Моны на пальце. Она называла его кольцом настроения. Жидкокристаллическая вставка реагировала на тело носителя, отражая, как утверждалось, эмоциональное состояние человека. Сейчас настроение Моны Джей было блаженно-голубым.
Он решительно сжал пузырек и вылил последнюю каплю магического эликсира на кольцо. Жидкость мгновенно впиталась в поверхность искусственного камня, не оставив следа, словно втянутая какой-то странной силой.
Кен ждал, затаив дыхание… Не дождавшись, разделся, лег рядом с Моной Джей и заснул.
Потому он и не заметил никаких чудес.
3. Лихорадка субботнего вечера
Проснувшись, Кен удивился. В туалет не хотелось. Совсем. Это было в высшей степени необычно. Как правило, его своенравный мочевой пузырь за ночь надувался до отказа, как бы мало он ни старался пить перед сном. Может, все дело в недавнем возобновлении сексуальной жизни? Кто знает, в конце концов, его специальность — автомобили, а не человеческая физиология… Он рассеянно сунул руку под одеяло, чтобы почесать промежность, как всегда по утрам.
Там оказалось пусто.
Он медленно, очень медленно приподнял одеяло и заглянул под него.
Глаза подтвердили невероятное ощущение. Промежность была такой же голой, как у его тезки — неизменного спутника Барби.
Кен затравленно оглянулся. Мона Джей отсутствовала. Он поспешно выкарабкался из постели.
— Мона Джей, иди сюда! Скорее! У меня пропал член!
Уже прокричав эти слова, он осознал, что столь эксцентричное утверждение едва ли может быть воспринято всерьез. Во всяком случае, сам бы он ни за что не поверил… Однако, очевидно, Мона Джей мыслила менее ординарно или отличалась большей отзывчивостью. Так или иначе, из соседней комнаты тут же донесся звук шагов.
В дверях появилась… актриса Эли Макгроу. Она была обнажена, и Кен сразу обратил внимание, что внизу живота у нее также отсутствуют малейшие признаки необходимого материального оснащения.
На пальце Эли сверкало кольцо настроения.
— Мона Джей? — пораженно воскликнул Кен.
— Кен?
— Ты стала другая!
— Ты тоже!
Понимая, что отсутствия у него гениталий было бы недостаточно для подобного утверждения, Кен бросился к зеркалу.
Оттуда смотрел Райан О’Нил.
Кен подавленно опустился на кровать и сжал голову руками.
— Не могу поверить… Зачем ты это сделала, Мона Джей?
— Я? — возмутилась она. — Что ты имеешь в виду? Ничего я не делала! Когда я заснула, все было там, где мы его оставили, когда попользовались. Что касается лиц, то я не умею их менять!
Кен пустился в объяснения. По мере того как он рассказывал, прекрасные черты Эли, то есть Моны Джей, принимали выражение, которое ему все меньше нравилось.
— Ты хочешь сказать, что как только я проснулась, мир изменился согласно моим представлениям?
— Вот именно, — простонал он. — Ты превратила нас в кукол, в актера и актрису! Могла сделать все, что хотела — и вот что ты выбрала.
— Наверное, я слишком прониклась голливудскими стандартами, — хихикнула Мона Джей. — Ну, ты понимаешь: полная нагота запрещена, любовные сцены только до пояса и так далее. Что бы там ни творилось на самом деле в раздевалках, на экране ты ничего не увидишь. Хотя, в конце концов, что тут плохого? Секс — это здорово, но гораздо важнее, чтобы все было шикарно! Разве ты не хотел стать звездой? Я так только и мечтала… и всегда терпеть не могла свое лицо! Нос, губы — слишком уж все карикатурно-итальянское. А теперь все главные роли будут мои!
— Мона Джей… — поморщился Кен.
— Что?
— А как же все остальные?
— Кто — остальные? — не поняла Мона.
— Сама подумай: если ты теперь Эли Макгроу, а я Райан О’Нил, то…
— Ты хочешь сказать, что весь мир теперь…
— Ну конечно!
Мона Джей нагнулась и стала собирать одежду, разбросанную по полу. Она натянула свои земные туфли, сразу приобретя свою привычную перекошенную осанку.
— Одевайся скорей! Поедем в город.
— Мона Джей, тебе не кажется, что пора снять это кольцо… — вкрадчиво начал Кен.
— Еще чего! Ты сам дал мне шанс устроить жизнь по-своему, и я его не упущу!
Спорить Кену хотелось еще меньше, чем обычно. Опять же, кто знает, что случится, когда она снимет кольцо. Вернется мир к прежнему состоянию или вообще исчезнет? Пожалуй, эксперимент лучше пока отложить.
Есть ведь и плюсы. Теперь многое станет проще — например, свидания… И туалетную бумагу не надо больше покупать.
Для личных поездок Кен использовал бывшее такси «чекер», покрытое матовой черной грунтовкой, но так и не дождавшееся окончательной покраски. Забравшись в машину, они двинулись в направлении города по обсаженной деревьями грунтовой дороге.
— Кен, гляди, какие классные белочки! — воскликнула Мона.
Устроившись на толстой ветке, троица неестественно оживленных белок старательно складывала орехи в идеально правильную пирамиду. Пирамида то и дело рассыпалась, и они начинали сначала, весело подпрыгивая и возбужденно что-то стрекоча. Кену показалось, что он слышит мягко-иронический голос комментатора за кадром: «Эти милашки, похоже, отхватили кусок не по зубам…»
— У тебя даже звери все диснеевские… — вздохнул он.
— Зато какие симпатяшки!
— Но они же совершенно ненатуральные!
— А люрекс натуральный? Кто сейчас вообще натуральный? Может, скажешь, группа «Иглс» — натуралы? А эти ужасные рыбные палочки, которые ты тоннами поедаешь?
Кен устало промолчал.
В субботу утром машины на дороге, ведущей в Роквилль, почти не попадались. Их обогнали только трое: Джордж Скотт в полном облачении генерала Паттона, Джон Уэйн из «Рустера Когберна» и Грязный Гарри.
— Я всегда знала, что в Роквилле все мужики — шовинистические свиньи, — сплюнула Мона Джей.
— Они, похоже, не слишком расстроены своим новым обличьем, — заметил Кен. — Интересно почему?
— Наверное, чтобы заметить изменения, нужно быть рядом с кольцом.
— Думаю, ты права.
Они съехали с шоссе на Мэйн-стрит и вскоре оказались в той части города, которую в Роквилле считали деловой.
Марлон Брандо подметал мостовую перед аптекой Уолта Уайтмена. Фэй Данауэй опускала солнечные маркизы над витринами универмага Форда. Аль Пачино перебрасывался шуточками с Барброй Стрейзанд, заливая бензин в бак ее «шевроле». Вуди Аллен — вылитый Филдинг Меллиш — наклеивал правительственный плакат «Народ против инфляции» на дверь своей мясной лавки. Неподалеку компания Джонов Траволта из «Вернись, Коттер» строила глазки целой стайке точных копий Фарры Фосетт.
Кен почувствовал, что сходит с ума. Все равно как узнать, что человеческие коконы для похитителей тел выращивают не в дальнем космосе, а в Калифорнии. Он остановил машину возле тротуара и уткнул разгоряченный лоб в рулевое колесо.
— Не могу больше.
— Пошли прогуляемся, — предложила Мона. — Я хочу с ними поговорить. Вдруг они и не знают, что похожи на звезд — тогда я первая забью очередь на все роли!
По тротуару к ним шли рука об руку Генри Уинклер с Пенни Маршалл — Фонз и Лаверн.
— Чак и Бонни, — мрачно фыркнул Кен.
— Откуда ты знаешь?
— Даже без яиц у него гонору хоть отбавляй. Гляди, как вышагивает.
И верно, Чак еще издалека помахал рукой.
— Эй, жестянщик! Решил прогуляться со своей цыпочкой? Я думал, вы из постели весь день не вылезете. Правда, Бонни? Так и сказал — мол, трахаться будут все выходные напролет. Что, источник пересох?
Они с Бонни пересекли невидимую границу и остановились как вкопанные, разглядывая Кена и Мону Джей, превратившихся в главных героев «Истории любви».
Наслаждаясь их замешательством, Кен указал на зеркальную витрину. Парочка обернулась и уставилась на собственные отражения.
— Боже мой! — взвизгнула Бонни. — Я похожа на эту дебильную шлюху Де Фацио из телевизора!
— Это кто же так потрудился над моим лицом? — грозно поинтересовался Чак. Внезапно почувствовав, что изменилось не только лицо, он в панике схватился за штаны. — Что-о? Мой член! Святые угодники! Кто-то спер все мое хозяйство! Это вы? Признавайтесь!
— Мне очень жаль, Чак, — усмехнулся Кен, — но твоей пиписки у нас нет.
Он постарался в двух словах объяснить, что произошло.
Испуганное выражение на позаимствованной физиономии Чака сменилось яростью.
— Вот! Если бы Никсон остался на посту, такого никогда не смогло бы случиться! Черт возьми, я сто раз говорил: страна покатилась под горку с тех самых пор, как хреновы демократы раздули из мухи слона и устроили нам Уотергейт! Все наши беды от неуважения к законному президенту!
— Чак, не валяй дурака! — попытался урезонить его Кен. — Бутылка с СТП валялась у Риза на полке с пятьдесят четвертого года…
— Так вот кто виноват, что Никсон проиграл выборы в шестидесятом! Старый маразматик!
Бонни затравленно переводила взгляд со своего отражения в витрине на новое лицо Моны Джей и обратно.
— Значит, ты теперь у нас Эли Макгроу? — оскалилась она. — А я всего-навсего какая-то Пенни Маршалл!
Мона Джей кокетливо заправила за ухо прядь длинных черных волос.
— Что поделаешь, милочка… Я всегда выглядела лучше тебя.
— Лучше меня?! Ха! Значит, твой идеал красоты — это кудрявая толстогубая макаронница с коровьими сиськами?
Лицо Моны налилось кровью. Она величественно воздела руку с кольцом на пальце.
— Думай, что говоришь, Бонита Коуни!
— Мне плевать, на кого ты похожа сейчас! — не унималась Бонни. — Я-то прекрасно знаю, что задница у тебя шире, чем грузовик с кока-колой…
— Ну все! — взбеленилась Мона. — Не нравится быть Лаверн? Недостаточно шикарно? На, держи!
На месте Пенни Маршал стояла Джин Стэплтон в роли Эдит Банкер из семейного сериала.
Мона Джей злорадно расхохоталась. Чак в страхе попятился. Бросив взгляд на витрину, Бонни зарычала как тигрица и бросилась на Мону, вцепившись ей в волосы. Женщины кубарем покатились по асфальту, визжа и выкрикивая ругательства.
Кен бросился их разнимать, но Чак крепко схватил его сзади за локти.
— Не знаю, что там Бонни задумала, — спокойно произнес он, — но я думаю дать ей шанс. Мне не улыбается встречаться с чертом вместо девушки.
Значительное преимущество в весе скоро дало о себе знать. Прижав руку Моны коленом к земле, свирепая домохозяйка из Квинса завладела кольцом и с торжеством нацепила его на собственный палец.
4. Молчаливое большинство
Небо над домом Скаев напоминало экран телевизора, по которому шла «Семейка Брэди».
На самом деле оно и было телевизором, и показывали именно «Семейку Брэди».
Расплывшееся по небесной полусфере лицо Флоренс Хендерсон раскинулось на целые мили. Далеко на западе из-за горизонта высовывался кончик гигантского носа Энн Девис. В качестве общего фона выступали слегка размытые контуры кухни Брэди с оранжевыми стенами и столом цвета авокадо. Зрелище было похоже на северное сияние, но с той разницей, что продолжалось оно двадцать четыре часа в сутки.
Семья Скай в полном составе — Кен, Мона Джей, Кен-младший, Мона-младшая и безымянный полурослик, — собравшаяся за домом на стандартной лужайке в четверть акра, не обращала никакого внимания на сериал, ставший за долгие годы непрерывного показа слишком привычным. Вместо неба Кен с Моной с умилением наблюдали, как их средние по стране два с половиной ребенка играют в одобренные обществом игры.
Кен был в своем парадном субботнем костюме, состоявшем из летних хлопчатобумажных брюк, полосатой рубашки и мокасин. Изо рта у него торчала Отцовская Трубка, ароматный дым которой соперничал с запахом лосьона «Олд спайс». Сидел он в плетеном пластиковом кресле, рядом устроилась хранительница его домашнего очага.
Волосы Моны Джей были уложены в высоченную прическу — совсем как у первой леди Присциллы Пресли на официальном свадебном портрете — и закреплены несколькими слоями лака. Два идеальных кружка розовых румян на щеках, кроваво-красная губная помада. Платье и передник с бесчисленными оборочками и кружевами. Глаза ка-запись залитыми жидким валиумом, излишки которого сочились наружу.
Неподалеку Кен-младший и маленькая Мона Джей, одетые как миниатюрные копии родителей, разыгрывали кукольный сценарий номер сто пятьдесят шесть. Солдат Джо завалил Говорящую Кэти на траву и лез ей под платье, приговаривая «Тихо, ты!», в то время как Мона-младшая издавала очень реалистичные вопли — в говорящем устройстве куклы заело ленту.
Полурослик, гоняя по двору футбольный мяч, застрял с ним в углу, где сходился под прямым углом беленый штакетник ограды, отделявший участок Скаев от тысяч точно таких же роквилльских усадьб.
Папаша Кен заметил затруднительное положение своего отпрыска и поспешил на выручку.
На полурослике были лишь шорты, спортивные гольфы и кроссовки. Рубашка не требовалась. Статистическая половинка, рождавшаяся в каждой семье в дополнение к положенным сыну и дочери, имела над талией лишь выпуклый черепахообразный панцирь, поросший густыми волосами. Выглядело это существо примерно как ходячая табуретка.
Младший отпрыск Скаев топтался на месте, упорно пытаясь пробиться сквозь забор, пока Кен-старший не повернул его лицом ко двору, перекатив мяч поудобнее. Осторожно попробовав ногой, полурослик пнул мяч и неловко побежал следом.
Кен вернулся в кресло. Нежно сжав руку Моны, он добродушно усмехнулся.
— Вот постреленок!
Мона Джей ответила как положено:
— Настоящий сорвиголова.
— Только вот едок из него неважный, — пошутил отец семейства.
Счастливые супруги залились смехом.
Выпустив густое облако ароматного дыма, Кен произнес:
— Как все-таки приятно провести выходной день с семьей! Жду не дождусь завтрашнего дня, когда мы вместе пойдем в церковь.
— Жизнь прекрасна! — подхватила Мона Джей, но как-то устало.
Кен бросил на нее предостерегающий взгляд, и она тут же заулыбалась, хотя уголок губ дергался от тика.
Что-то заставило Кена посмотреть на часы.
— Боже мой, мы вот-вот опоздаем! — Он громко хлопнул в ладоши. Дети обернулись, за исключением полурослика, который продолжал бессмысленную погоню за мячом. — Кен, Мона, собирайте игрушки и надевайте купальные костюмы! Пора ехать на пляж.
— У-у… а это обязательно?
— Да, обязательно! — отчеканил отец. — И поторопитесь.
Дети послушно затрусили к дому. Кен взял полурослика под мышку и пошел с супругой следом.
Он принялся укладывать Семейный Пляжный Набор: портативный охладитель, набитый печеньем «Твинкиз» и Оскар-Майерсовскими сандвичами, лосьон для загара, влажные салфетки, «Кул-Эйд» в термосе, Полосатый Зонтик… Полез в бельевой шкаф за полотенцами, и тут что-то твердое и тяжелое больно ударило его по голове.
— Тудыть-растудыть твою трам-пам-пам! — выругался Кен.
— Папуля! — укоризненно воскликнула Мона Джей. — Следи за своим языком!
— Извини, мамуля.
Кен нагнулся и поднял упавший предмет. Это была женская туфля, но какая-то необычная. Таких странных туфель ему видеть еще не приходилось. Большая и неуклюжая, с подошвой, скошенной к каблуку.
— Мамуля, ты помнишь, что это такое?
Мона Джей вытаращила глаза.
— Н… нет, не помню. Я таких никогда не носила, клянусь! Дома я всегда или на шпильках, или если в ванной, то в тапочках, а на пляже — в резиновых сандалиях. Откуда они, ума не приложу…
— Не волнуйся, мамуля, я верю тебе. Ладно, тогда в мусор их.
Кен отнес туфлю на кухню и кинул в ведро. Мона Джей открыла было рот, но промолчала.
Через несколько минут все семейство уже сидело в уютном фургончике, готовое отправиться в путь. К счастью, успели они вовремя: улица уже заполнялась машинами соседей.
За воротами сосед, направлявшийся в ту же сторону, любезно притормозил, пропуская Кена, и они встроились в общую процессию. В машине зазвучал дружный хор, подпевающий местному музыкальному радио:
— Любовь нас вместе соберет…
Въезд на стоянку перед пляжем был забит до отказа, машины двигались еле-еле. Дети начали проявлять нетерпение. Кен-младший больно ущипнул Мону за руку, а та в отместку разорвала его сборник комиксов.
— Папа! — заныл Кен-младший. — Посмотри, что она сделала с «Юным Элвисом»!
Вздохнув, отец посмотрел на пятьсот шестнадцатый выпуск героической эпопеи о приключениях Президента нации в бытность его агентом по борьбе с наркотиками.
— Боюсь, ты заслужил это, сынок. Не горюй, через неделю выйдет следующий номер.
Заскучал даже никогда не унывающий полурослик. Он стал ерзать и лягаться, и старшие отпрыски Скаев, тут же помирившись, принялись его щекотать, чтобы привести в хорошее настроение.
Наконец машину удалось припарковать, и семейство, нагруженное припасами, двинулось по горячим пескам, словно маленький караван в поисках места для стоянки.
Обосновавшись в подходящем уголке, папаша Скай объявил:
— Пора намазаться старым добрым «Коппертоном»…
— Не знаю, зачем заниматься этой ерундой, — проворчала Мона Джей, втирая крем в голые ноги полурослика. — Мы столько лет уже не видели солнца, а под Небесным Экраном сколько ни лежи, все равно не обгоришь.
Кен поднял глаза к небу, где продолжал идти бесконечный сериал. Папаша Брэди в исполнении Роберта Рида читал наставления своему семейству. Взгляд Кена опустился ниже, еще ниже… Там, на расстоянии ровно трех миль, искусственный горизонт нырял в океан, надежно ограждая Избранную Богом Нацию от враждебного нецивилизованного мира.
Вообще-то мамуля права — под уютным светом люминесцентных небес обгореть невозможно… и все-таки надежнее делать все по старинке. Следовать традициям — только так можно сохранить нацию сильной.
Намазавшись с ног до головы, Кен с Моной Джей откинулись на спину, глядя в небо, а дети принялись строить замок из песка. Полурослик, предоставленный самому себе, тут же таинственным образом отыскал компанию себе подобных и примкнул к ней. Одетые в одинаковые плавки, они стояли кучкой, общаясь понятным только им образом, и время от времени ложились попарно «голова к голове» и терлись панцирями в ходе какого-то странного ритуала.
Кен посмотрел на часы.
— Пора окунуться!
Семейство трусцой подбежало к воде и кинулось в волны прибоя.
Как глава семьи, Кен-старший позволил себе заплыть подальше, оставив остальных плескаться у самого берега. Проплыв несколько десятков метров, он приподнялся на воде, болтая ногами, и посмотрел в сторону горизонта.
Флоренс Хендерсон опиралась гигантскими ногами на воду, словно современный Колосс Родосский. Кен представил, что будет, если проплыть все три мили до телевизионной стены. Интересно, смог бы он тогда заглянуть под юбку Великой Мамаши и разглядеть ее детородные органы?
Кен решительно тряхнул головой, освобождаясь от лишних мыслей. Похоже, удар туфлей был не столь уж безобидным. Он развернулся и поплыл назад к семье.
Незаметно подошло время уезжать. Упаковав вещи в фургон, они влились в поток сограждан, возвращавшихся домой. Утомившиеся детишки тут же уснули, включая и полурослика. Кен надеялся, что это их полурослик, уж слишком они все были похожи. Впрочем, какая разница.
Повернувшись к Моне Джей, он заметил:
— Городской оркестр в парке и речь мэра Фарлея станут прекрасным завершением сегодняшнего дня.
— Ах, папуля, ты говоришь это каждую неделю!
— Совершенно верно.
— Ну да, я понимаю, просто смешно стало. Кстати, интересно, что наденет сегодня супруга мэра? У Бониты такой тонкий вкус! По понедельникам ее последний субботний фасон можно увидеть во всех магазинах города.
— И неудивительно.
После душа и сандвичей с лимонадом семья Скай отправилась в центр города. Там, среди уютной толпы, наслаждаясь оркестровыми мелодиями Соузы, они пили пепси и наблюдали за темнеющим небом. Впрочем, жизнерадостные краски Вечного Сериала можно было различить даже ночью.
В момент, когда сюжет очередной серии достиг своей кульминации, Кена кто-то вдруг тронул за плечо.
Он обернулся.
Перед ним стоял сам мэр Роквилля — Чарльз Аптон Фэрлей.
Кен окаменел.
— Э-э… господин мэр… Чем могу быть полезен?
— Идем со мной, живо!
Не сказав родным ни слова, Кен поспешил за мэром. По правде говоря, выбора у него и не было, поскольку сановник схватил его за руку и потащил за собой.
— Поможешь мне! — бросил мэр на ходу.
— Я? — растерялся Кен. — Но что я могу сделать?
— Отберешь у Бонни кольцо. Я больше ни минуты не желаю терпеть этот ее дерьмовый мирок! Поначалу круто — быть главным и иметь все что хочешь, — но теперь мне уже как-то не по себе. Эти проклятые зомби вокруг, все бабы на одно лицо… А я хочу трахать разных, черт побери!
— Как вы сказали? — переспросил Кен.
— Что?
— Ну… непонятное слово — тра…
Мэр схватился за голову.
— В бога душу мать! Ну конечно, я и забыл, ты же ничего не знаешь. Это все она, Бонни! Даже я, и то забываю, как только отойду надолго от кольца. Едва сумел вырваться, чтобы тебя найти.
— Я не совсем понимаю, господин мэр, — вежливо сказал Кен. — Если вы хотите получить от миссис Фэрлей какую-то драгоценность, то почему бы вам не попросить ее или просто не взять? Вы же хозяин, глава семьи… Отец Города!
— Она наложила на меня какое-то заклятие, я даже дотронуться до кольца не могу… Пошли скорее, нельзя терять ни минуты! Скоро сам все поймешь, жестянщик! Ты эту кашу заварил, тебе и расхлебывать.
— Я в вашем полном распоряжении, господин мэр, — с достоинством кивнул Кен.
— Вот и славно. Давай шевелись!
Они протолкались к самой трибуне для выступающих. Наверху, спиной к ним, стояла супруга мэра и весело махала рукой восторженной публике. Рядом с миссис Фэрлей стояли чиновники рангом пониже, и Кен впервые обратил внимание, что никто из них не приближался к ней вплотную, словно боясь вступить в невидимый запретный круг.
Мэр зашептал Кену на ухо:
— На половине моей речи я ее толкну, а ты подбежишь и снимешь с руки кольцо. Только не вздумай надеть сам, слышишь? Отдашь мне!
— Мне все-таки кажется, — замялся Кен, — что такие радикальные действия…
— Делай, что говорю! Потом все поймешь. Ну?
— Как я могу отказаться выполнить приказ того, кто получил свои полномочия от самого Короля!
— Вот это другое дело, жестянщик! Я на тебя надеюсь. Не просри момент!
— Не про… что?
Но мэр уже поднимался на трибуну, оставив Кена позади в тени деревьев. Послышались приветственные аплодисменты. Прочистив горло и постучав по микрофону, Фэрлей начал речь.
Кен нервно переминался с ноги на ногу, поглядывая на ступеньки, ведущие наверх. Такого удивительного происшествия он не помнил за всю свою жизнь. Зачем мэру понадобилось решать чисто домашний спор таким варварским способом, да еще на публике и с чужой помощью?
Может быть, это просто сон? Ну да, так и есть, подумал Кен. Наверное, та странная туфля слишком сильно ударила меня по голове, я сейчас лежу на полу без сознания и вот-вот очнусь…
Но он не очнулся. И очень скоро момент, которого он так боялся, наступил.
Мэр вдруг развернулся и отвесил ничего не подозревавшей супруге ужасающей силы пинок. Миссис Фэрлей не удержалась на ногах. Не успела ее голова удариться о доски трибуны, как Кен уже мчался вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Подскочил к лежащей женщине… и картина прошлых событий внезапно вспыхнула перед его глазами.
Взгляд Бонни был затуманен, она отчаянно пыталась сохранить сознание. Однако, прежде чем ей удалось сосредоточиться и воспользоваться силой СТП, Кен стащил с ее пальца кольцо и надел на свой.
5. Нефтяной кризис
Кендрик Скай был последним человеком, оставшимся в живых.
Впрочем, даже не вполне человеком.
Он был Великим Механиком.
Половина его тела, точнее, правая половина, была заменена механическими частями. Рука заканчивалась комплектом гаечных ключей и отверток. В боку была дверца, за которой находился пульт регулирования и настройки. Специально разработанная правая ступня позволяла более эффективно взаимодействовать с педалями акселератора и тормоза. Из спины торчал пучок соединительных кабелей с разъемами. Свернутые наподобие лассо, они висели на плече.
Кена разработали в рамках секретной программы министерства обороны, которому понадобился мастер-механик высшего класса для обслуживания военных транспортных средств. Получив смертельное ранение во время вьетконговской атаки под Данангом, он был спасен армейскими специалистами, но превратился в киборга.
Налогоплательщикам это обошлось недешево.
Кен был жестянщиком стоимостью в шесть миллионов долларов.
Он едва начал привыкать к своей новой жизни, как мир поразила Чума Диско.
Вызванная, по всей видимости, каким-то вирусом, занесенным из дальнего космоса, болезнь напоминала «танцующую манию» средневековья. Ведущие ученые за несколько недель до собственной гибели выдвинули гипотезу, что и та, прежняя, эпидемия была результатом подобного космического контакта. Жертвы Чумы Диско испытывали невероятное возбуждение и начинали лихорадочно вращаться вокруг своей оси со скоростью приблизительно сто двадцать пять оборотов в минуту, падая в конце концов замертво от истощения. За тот короткий срок, в который пандемия охватила мир, приведя к разрушению всей исследовательской инфраструктуры, медики просто не могли успеть разработать вакцину. В результате широкое распространение получили так называемые народные средства. К примеру, ошибочно считалось, что защитой может послужить особая синтетическая ткань на основе нейлона под названием «киана», а также золото в больших количествах. В результате многие жертвы Чумы Диско встречали смерть обернутыми в блестящие шелковистые одеяния и увешанные драгоценностями.
Будучи человеком лишь частично, Кен единственный оказался невосприимчив к ужасной инфекции. Однако даже он время от времени ощущал странные атавистические подергивания своей левой половины. Вынужденный бессильно наблюдать за вымиранием всего остального человечества, он едва не сошел с ума.
Душевное здоровье Кена спасла работа.
Используя свои новые механические навыки и имея в распоряжении гигантские армейские резервы, оставшиеся без хозяев, он смог создать для себя некое подобие друзей. Он наполнил салон автомобиля компьютерной начинкой, поместил лентопротяжные устройства памяти в багажник и таким образом осуществил свою давнюю мечту.
Кен создал парк разумных машин.
Окруженный своими творениями, последний человек на Земле стал приноравливаться к новым обстоятельствам. На самом деле, хоть он и стыдился признаться в этом самому себе, без людей жить стало даже легче. Глупые машины из мяса и костей были слишком эмоциональны и непредсказуемы. С ними Кену никогда не удавалось наладить нормальных отношений. С машинами куда спокойнее, от них знаешь, чего ожидать. Даже самый близкий человек, его старый наставник Риз Хорот, и тот подвел его. Так что хоть сам Кен никогда бы не пошел на то, чтобы уничтожить человечество, катастрофа не стала для него концом света.
Апокалиптический мир жил по своим законам, и жил в общем неплохо.
Пока не разразился нефтяной кризис.
Кен восседал на импровизированном троне, собранном из останков неудачных экспериментов. Трон высился посреди летного поля заброшенного аэропорта. Бескрайнее пространство, залитое бетоном, было заполнено автомобилями. Их моторы работали на холостом ходу, и в воздухе висела голубоватая дымка выхлопных газов, защищая Кена от палящих лучей солнца. Глухой рокот тысяч двигателей звучал музыкой в ушах Кена, такой же сладостный, как дыхание спящего младенца для любящей матери.
Ближайшие машины составляли личную гвардию Великого Механика. Мощные и агрессивные «барракуды», «мустанги», «файерберды» и «камаро» угрожающе рычали, клацая челюстями капотов, готовые разорвать любого из подданных, кто осмеливался приблизиться, движимый любопытством или желанием перемолвиться словом с верховным правителем.
Однако, завидев машину, которая уверенно катила через летное поле в направлении трона, Кен благосклонно кивнул:
— Пропустить.
Гвардия почтительно раздвинулась. Гонец — старый побитый «форд-валиант» — подъехал ближе.
Отдавая дань памяти погибшим друзьям, Кен снабдил многие из своих первых творений их личными чертами. Более поздние обладали лишь стандартными признаками, характерными для той или иной модели.
«Форд-валиант» был реинкарнацией Риза Хорота и служил у Кена советником.
— Что ты можешь сообщить? — важно осведомился Кен.
В аудиоколонках «форда» послышалось старческое покашливание.
— Новости неважные, сынок. — Такое обращение к Вождю мог себе позволить один только старик Валиант. — Разведчики приехали ни с чем. На сто миль в округе нет ни капли бензина.
Подданные империи Кена бодрствовали круглые сутки, и не только потому, что у него не хватало духу лишать их сознания — заводить и останавливать каждый из несчетного множества двигателей было бы физически невозможно. Поскольку электрическая сеть давно вышла из строя и закачивать горючее в баки обычным способом не получалось, Кен снабдил каждую машину специальным устройством, позволявшим самостоятельно открывать подземные резервуары, опускать туда шланг и всасывать бензин. У большинства моделей пробег на единицу расхода топлива оставлял желать лучшего, население постепенно росло, и довольно скоро на ближайших землях поживиться стало нечем.
Кен сознавал, что такой момент придет, и успел составить план.
Он встал и поднес к губам мегафон.
— Мои верные подданные! Я повелеваю вскрыть Высокооктановый Резерв!
— Ур-ра-а-а-а-а! — прокатилось по полю.
— Всем машинам разрешается наполнить баки. Запасов хватит всем. Как только каждый напьется досыта, мы двинемся на юг — туда, где находятся стратегические запасы нефти. Я снова запущу нефтеперегонный завод, и бензин будет течь рекой еще долгие годы!
Кен закончил речь. Моторы взревели, и машины, обгоняя друг друга, ринулись на заправку. Лишь преторианская гвардия не покинула свои посты, зная, что Командующий их не обидит.
Спустившись с трона, Кен подошел к ярко-синему «плимуту-фэрлейну».
— Чак Фэрлейн!
— Да, сэр?
— Назначаю тебя моей штабной машиной. Я лично сяду за твой руль и возглавлю наш Великий Поход!
— Благодарю за честь, сэр!
— Поезжай и хорошенько заправься.
— Есть, сэр!
Фэрлейн с ревом укатил прочь, оставив за собой гус тое синеватое облако.
— Когда он вернется, наступит очередь остальных, — распорядился Кен.
Поле уже начало заполняться насытившимися машинами. Первым появилась группа изящных розовых «свингеров», которых машины-мачо, очевидно, пропустили вперед. Слегка возбужденные от высокооктанового бензина, «свингеры» вовсю хихикали, болтая на извечные женские темы.
Кен приблизился. Хихиканье стало громче.
Он заговорил с девицами, поглаживая их блестящие фары:
— Бонни, Мона Джей, вы готовы отправиться в дальний путь? Не боитесь? Смазки у вас хватит?
— Я бы не отказалась от еще одной, — кокетливо пропела Бонни.
— Не слушай ее, Кен! — раздраженно перебила Мона. — У нее с зажиганием проблемы, одни только разговоры. Мне можешь вставить ключ, когда только захочешь!
Обласканный женским вниманием, Кен нежно похлопал их по буферам и обернулся, внимательно прислушиваясь. С поля донесся шум приближающегося «фэрлейна». Что это? В ровную пульсацию хорошо отлаженного мотора вторгался посторонний раздражающий звук.
Когда Фэрлейн, взвизгнув тормозами, остановился рядом, Кен подозрительно спросил:
— Чак, у тебя в порядке вентиляторный ремень?
— Так точно, сэр!
— Отлично. Тогда вперед!
Фэрлейн распахнул перед ним переднюю дверь, и Кен занял водительское место.
Великий Поход начался!
Далеко впереди по ходу движения по боковым дорогам уже рыскали разведчики, высматривая нетронутые заправочные станции. Армии придется заправиться еще много раз, прежде чем она доберется до нефтяного рая…
Когда дневной переход близился к концу и Кен, вглядываясь в сгустившиеся сумерки, уже подумывал о том, чтобы отдать приказ об остановке — его человеческая половина по-прежнему нуждалась во сне для восстановления сил, — вентиляторный ремень Фэрлейна лопнул с таким шумом, словно поваленное дерево рухнуло на железную крышу.
— Проклятие! Чак, я же спрашивал, и ты заверил меня, что все в порядке!
— Виноват, сэр! Я всего лишь глупая машина…
Кен затормозил и вышел наружу.
— Открой капот!
— Есть, сэр!
Наклонившись вперед, Великий Механик скрылся по пояс и стал копаться в двигателе…
Вам!
Крышка капота упала, зажав Кена с невероятной силой.
К счастью, механическая половина тела приняла большую часть удара, однако выбраться самостоятельно Кен не мог. Скрипя зубами, он дергался в пасти Чака, изо всех сил стараясь не угодить носом во вращающиеся лопасти вентилятора, лишенного ремня.
Из колонок Фэрлейна донесся резкий неприятный смех, напоминавший хруст, с которым голодная свинья пожирает новорожденных поросят.
— Ах ты, гад! Машиной меня решил сделать, да? Черт бы тебя побрал с твоим профилактическим техобслуживанием! Но теперь-то уж я взял тебя за задницу! Отдавай кольцо, ублюдок!
Кен чувствовал, что задыхается.
— К-какое кольцо? — прохрипел он.
— Хватит прикидываться! То, что у тебя на левой руке!
Прошлое вспыхнуло перед глазами Кена. Кольцо настроения! Создав новый мир, он выкинул его из своей памяти. В душе заговорила совесть. Кому могло прийти в голову уничтожить человечество и заменить его автомобилями? Он знал ответ на этот вопрос.
Только ему.
Однако, даже осознав в полной мере, насколько преступно сам распорядился возможностями СТП, Кен все-таки не решался отдать кольцо Чаку. Страшно подумать, что способен учинить автомобиль, движимый жаждой мести.
— Давай, давай, нечего выжидать! — Давление стальных челюстей стало невыносимым. — Или ты хочешь, чтобы я перекусил тебя пополам?
Подцепив кольцо отверткой правой руки, Кен снял его с пальца и положил на корпус двигателя.
Крышка капота откинулась.
Кен устало выпрямился и перевел дух, ожидая немедленных перемен. Однако Чак не спешил.
— Вы с девчонками только и могли, что наделать глупостей. — Он презрительно сплюнул. — Так старались подогнать мир под ваши идиотские мечты, что вывели его из равновесия. Потому что вы неудачники, жалкие слабаки! Не могли добиться успеха в той жизни, которая вам дана, вот и решили все переделать. Я — другое дело. Мне нравится добрый старый мир. Пускай в нем есть несправедливость, войны, болезни — мне наплевать! Вам не понять, что…
— Только не говори, что ничего не собираешься менять, — перебил Кен.
— Ну конечно, собираюсь, — ухмыльнулся Чак. — Менять, но не ставить вверх тормашками или заливать сиропом! Чуть-чуть подправить, убрать лишнее, добавить того, что мне по душе, — ничего больше.
— Например, вернуть Никсона.
Чак задумался.
— Нет, он стал слишком упрямым. Старый параноик. Его время прошло. У меня есть кое-кто другой на примете. Отличный способ разделаться с либералами и красными… На выборах семьдесят шестого победят демократы!
Кен вытаращил глаза.
— Ты же их ненавидишь…
— Вот именно. А к концу президентского срока будут ненавидеть и остальные. Пущу к власти этого, как там его, арахисового фермера и сделаю так, что он пустит страну под откос. Инфляция, безработица и все такое прочее, в чем демократы собаку съели. А он будет только причитать, как старая бабка! Что касается внешней политики… Его единственной политикой будет целоваться с Брежневым! А потом, когда народ будет сыт им по горло, я… я поставлю у руля самого консервативного из всех консерваторов!
— Голдуотера?
— Нет. Рональда Рейгана.
— Этого замшелого маразматика из Голливуда? Никогда!
— Никогда? Хе-хе… Посмотрим. И вот тогда-то я займусь страной всерьез! К черту благотворительность и бесплатные кормушки! Мы будем вооружаться как никогда в истории! Финансисты получат полную свободу рук. В верховном суде будут заседать одни только правые фанатики. Когда нам понадобится нефть, мы захватим весь Ближний Восток! И с этой дурацкой Олимпиадой тоже разберусь…
Мир поплыл перед глазами Кена. Он с мольбой посмотрел на Чака.
— Это надолго? Скажи!
— Не знаю. Может, и навсегда. Разве что надоест, тогда дам разок подержать вожжи какому-нибудь еще хлюпику-демократу…
Кен вздрогнул и проснулся.
Свет утреннего солнца заливал комнату. Мона Джей спала рядом, ее земные туфли валялись в дальнем углу. Почему-то сегодня они выглядели жалкими и ненужными, словно стали чужими этому миру, который изменился за ночь.
— Ну и кошмар мне приснился, — пробормотал Кен.
Наклонившись, чтобы поцеловать Мону Джей, он заметил, что кольцо настроения исчезло с ее руки.
Чак и по сей день продолжает носить его.