1. Комплекс Дюймовочки

Обстоятельства моего рождения всегда были загадкой. По крайней мере для меня самого. Я сильно подозреваю, что тетушка Итци могла бы при желании много чего порассказать о моем истинном происхождении. Однако, как бы то ни было, такого желания у нее ни разу не возникло. В ответ на мои вопросы она обычно сжималась, как испуганный броненосец, и говорила что-нибудь вроде: «Меньше знаешь, крепче спишь». Теперь ее уже нет, и мне некого спросить.

Я не знал наверняка, была ли она на самом деле мне тетушкой или хотя бы родственницей, и в глубине души даже надеялся, что не была, учитывая мои юношеские мечты в отношении нее, да и, честно говоря, не только юношеские.

Первые мои воспоминания о тетушке Итци связаны с первым школьным днем. Она ведет меня за руку, ласковое сентябрьское солнце греет как теплая пижама. Трости для ходьбы и ортопедические шины у меня на ногах постукивают друг о друга как кастаньеты. А может быть, мы шли в детский сад, потому что, насколько я помню, в первом классе шины уже сняли. Значит, мне исполнилось тогда года четыре или пять, а тетушке Итци… Во всяком случае, она была уже совсем взрослой, по крайней мере достигла полного роста, который предназначила ей природа.

Однако моя макушка уже доходила ей до плеча, а непослушные вихры, вероятно, торчали еще выше.

Ростом Итци была больше метра, но совсем ненамного, и это включая десятисантиметровые шпильки, с которыми она не расставалась, и высоко взбитые рыжеватые волосы. Сомневаюсь, что она весила больше тридцати килограммов. Изящные хрупкие запястья и лодыжки, тонкие, как у воробышка, очаровательный крошечный ротик, губы совершенной формы, всегда умело накрашенные. Не карлица и не лилипутка, у которых пропорции тела обычно искажены. Совсем наоборот.

Сверхминиатюрная красотка. Куколка. Цыпочка. Чудо природы. Называйте как угодно, но все головы мгновенно поворачивались ей вслед. Пожалуй, я все-таки несколько погрешил против истины, когда говорил о пропорциях. Чуть-чуть смещенные, скорее так. Представьте себе увеличенную — не очень сильно — куклу Барби. Великолепный бюст, несколько контрастирующий с невероятно тонкой талией, но прекрасно сочетающийся с идеально женственными бедрами. Вдобавок Итци имела обыкновение подчеркивать свои сногсшибательные формы туго затянутым поясом. В целом ее манера одеваться, не будучи вызывающей или безвкусной, была чрезвычайно возбуждающей. Во всяком случае, с моей точки зрения, и чем дальше, тем больше.

С годами, став взрослым мужчиной, я смог оцепить внешность тетушки Итци лучше и понял, что одежда, хотя и изысканно подобранная, вовсе не имела тут решающего значения. Потрясающие линии ее тела сами по себе обладали такой притягательностью, которую даже обертка из мешковины не смогла бы заглушить.

И еще одно. Запах. Хотите верьте, хотите нет, но тетушка Итци ни разу на моей памяти не пользовалась духами, и тем не менее от нее неизменно исходил отчетливый аромат, напоминавший цветы калины, но с легким опенком корицы.

Теперь я знаю, что существуют мужчины, которых совершенно не привлекают миниатюрные красавицы.

Я к таким не отношусь. И судя по тому, сколько мужчин и даже женщин оборачивались нам вслед, когда Итци выводила меня на улицу — и в тот памятный день, и в другие, — я далеко не единственный.

Разумеется, Итци не было ее настоящим именем. Ее звали Фритци. Фритци Де Ла Мар. А я Уолли Де Ла Мар. Однако моя запинающаяся детская речь сократила ее в Итци, а потом прозвище так и приросло.

Несмотря на отсутствие родителей, мое детство у тетушки Итци прошло совершенно нормально. За одним исключением: меня приходилось непрерывно таскать к врачу из-за врожденного искривления ног, которое пришлось исправлять с помощью шин и многолетних курсов непонятных инъекций, в назначении которых я не разбирался, да и не интересовался. Тетушка Итци говорила, что так надо, и мне ее слов было вполне достаточно.

В школьные годы я сильно вытянулся и к старшим классам был уже здоровенным крепким парнем, ничем не отличаясь от сверстников. Хотя черты лица у меня, как принято говорить, довольно резкие, и едва ли кто-нибудь назвал бы меня красавцем, но и уродом я себя не считаю. Вообразите себе Тома Беренджера до того, как его отшлифовали в Голливуде, и вы получите достаточное представление о моей внешности. Спорт, учеба, увлечения… Я был нормальным парнем во всех отношениях.

Кроме одного.

Любая женщина нормального роста вызывала у меня внутреннее отторжение, словно какая-нибудь неуклюжая великанша, уродливая в силу одной лишь своей величины, независимо от достоинств лица и фигуры. Я просто не мог заставить себя с ними встречаться. В разное время немалое число этих «верзил», как я их про себя окрестил, делали попытки завоевать мой интерес, но я оставался холоден как лед.

Мне нравились маленькие женщины. Совсем крошки. Роста и сложения тетушки Итци. Толи в силу обстоятельств, то ли каких-то внутренних генетических особенностей — не знаю. Никакие другие типы женщин меня не привлекали.

Само собой разумеется, в результате мой выбор потенциальных партнеров был весьма ограничен. В нашей небольшой школе учились не более пяти сотен человек, и за все время я встретил лишь двух или трех девочек, хоть сколько-нибудь подходивших мне по росту. Однако, как выяснилось, проблема заключалась не в одном только росте. Я искал ту, которая была бы похожа на Итци и в остальном.

В конечном счете нашлась лишь одна девочка, которая соответствовала моему идеалу. В школе она пользовалась повышенным вниманием, но, как ни странно, постоянного приятеля не имела. Ее прозвали Голубкой, и она в самом деле напоминала эту птичку, в особенности бюстом. Я несколько месяцев набирался храбрости, прежде чем решился подойти и попросить о свидании. Когда, краснея и запинаясь, я наконец сумел объясниться, она глянула на меня с любопытством, будто пытаясь заглянуть внутрь и разглядеть что-то неведомое. Потом печально вздохнула.

— Мне показалось… нет, извини, Уолли, я не могу.

Таким образом, мне, как и большинству невезучих подростков, оставалось лишь продолжать заниматься самоудовлетворением, воображая себе тетушку Итци во всевозможных позах, воспоминание о которых до сих пор заставляет меня краснеть.

Не стоит и говорить, что поделиться своими проблемами с ней самой было для меня совершенно немыслимо. Несколько раз она довольно неловко пыталась давать мне советы относительно общения с девушками, но что толку?

Возможно, если бы Итци хоть иногда сама демонстрировала пример «взрослых» отношений, я вырос бы более к ним приспособленным, однако — странная вещь — при всей ее привлекательности тетушка не имела ни намека на личную жизнь. Ни поклонников, ни случайных знакомых, ни старых связей — полный ноль. Безутешная вдова или, может быть, старая дева — ибо о наличии в прошлом дядюшки Де Ла Мара я мог лишь догадываться — никогда на моей памяти не нарушала рутины своего одинокого существования. Хотя, надо сказать, отсутствием темперамента она вовсе не страдала. Не проходило ни одной ночи, чтобы из ее спальни не доносились звуки, неоспоримо свидетельствовавшие об обратном, и подслушивание, вольное ил и невольное, лишь подбрасывало дров в топку моих собственных страданий.

Однако вплоть до самого последнего дня, когда тетушка Итци доставила мне самое большое горе в моей жизни, скоропостижно скончавшись без всякой видимой болезни — ей не могло быть больше шестидесяти, ее чудесная фигура оставалась неизменной, и светлые волосы лишь слегка поседели, — она и не подозревала, какую роль сыграла в формировании моей психики. Впрочем, кто знает? Чужая душа — потемки.

Смерть тетушки освободила меня от необходимости скрывать свои болезненные пристрастия, во всяком случае, в достаточной степени, чтобы обратиться к специалисту. После нескольких дорогостоящих сеансов психиатр произнес следующий вердикт:

— Мистер Де Ла Мар, у меня есть для вас две новости: хорошая и плохая. Во-первых, вы ни в коей мере не педофил и не женоненавистник, которому важно символически унизить женщину. Ваши симптомы вообще не соответствуют ни одному стандартному клиническому профилю…

— Большое спасибо, доктор. Я и сам не чувствую ничего подобного, тем не менее приятно знать наверняка.

Пропустив мимо ушей мою слабую попытку съязвить, он продолжал:

— В то же время я вынужден констатировать наличие у вас чрезвычайно редкой формы невроза, о которой я лишь читал и никогда не встречал в своей практике. Она называется комплексом Дюймовочки и проявляется в болезненном пристрастии к женщинам маленького роста. К сожалению, ни в одном из известных случаев попытки лечения к успеху не привели. Однако нельзя допустить, чтобы ваше состояние помешало вам вести счастливую полноценную жизнь.

— Конечно, доктор! Если бы я только мог найти свой идеал…

— М-м… не стоит ли вам попробовать встречаться с девушками хотя бы чуточку, на сантиметр или два, выше, чем хотелось бы? А потом постепенно, раз за разом, так сказать, повышать планку. Вполне возможно, после нескольких… э-э… удовлетворительных опытов вы найдете привлекательной даже полутораметровую красавицу.

— Ну что ж, если больше ничего не остается…

Я вышел из кабинета гораздо беднее, чем был, и без всяких надежд на будущее. К врачам я больше не ходил.

Более того, перестал ходить и на работу. Уехал в другой штат, подальше от родного дома, чтобы ничто не напоминало мне о прошлом.

Я решил провести остаток жизни один, потеряв всякую надежду скрасить ее обществом женщины своей мечты.

Через два месяца к нам в офис пришла работать Пиа Самора.

Точная копия тетушки Итци.

 

2. Игнац

В таверне «У Тома» никогда не было так шумно. Служащие Управления по регистрации автомобилей отмечали миллионный инфаркт, вызванный ими у клиента. Ну, или что-то в этом роде. Компания дорожных рабочих вела себя словно загородный филиал «Адского клуба». Собравшиеся в углу театралы довольно убедительно воспроизводили содержание только что посещенного мюзикла, музыку и тексты которого написали знаменитые Шмальц и Глиц. В результате, хотя нас с Пиа разделял лишь крошечный круглый столик, мы друг друга почти не слышали.

Что, впрочем, не давало мне возможности выставить себя полным идиотом, потому что мой бестолковый лепет едва ли мог привести к иному результату.

Пиа задумчиво прихлебывала свой спрайт — от спиртного она отказалась, — а я, временно избавленный от необходимости вымучивать заумные фразы, разглядывал ее, полный предвкушения счастья.

Носки ее изящных туфелек на шпильках едва касались пола. Зеленый свитер из ангорской шерсти, клетчатая юбка, пояс, подчеркивающий узкую талию… Волосы, уложенные в высокую прическу, имели более яркий рыжеватый оттенок, чем у Итци, цвет лица чуть темнее, но совершенный рисунок губ в форме лука купидона был точь-в-точь таким же, а блестящие живые глаза выдавали не менее импульсивную натуру, чем у моей тетушки.

От волнения горло сжалось судорогой, и я жадно припал к кружке с пивом.

Наконец-то! Три недели я жил одними мечтами, наблюдая за Пиа в офисе и с трудом веря собственным глазам. Во время обеденного перерыва, когда она лакомилась своими любимыми куриными наггетсами и чем-то в том же роде, аккуратно отправляя в рот кусочек за кусочком, я смотрел и удивлялся, что такое воздушное создание может питаться обычной земной пищей. Я подсматривал, как Пиа смеется, как болтает с сотрудниками, а когда слышал ее голос, обращенный ко мне, чувствовал, что земля уходит у меня из-под ног, а струны центральной нервной системы дребезжат, готовые порваться в клочья.

Удостоверившись наконец, что у Пиа нет жениха, я решился пригласить ее выпить. Дальше тянуть было уже невозможно, потому что на следующий день она уезжала в отпуск, куда-то за границу.

Она посмотрела на меня точно таким же взглядом, что когда-то Голубка, и я весь сжался, ожидая неизбежного отказа.

— Да, конечно, Уолли. С удовольствием.

Волна вожделения пронизала мое тело насквозь, как удар жесткой радиации. Меня едва хватило на то, чтобы кое-как доплестись до своего стола.

И вот теперь я собирался навеки загубить свой единственный шанс на нормальную человеческую жизнь, показав себя бирюком, неспособным выдавить из себя ни слова, или слюнявым идиотом!

Встряхнись, Уолли! Скажи что-нибудь умное!

— Э-э… Пиа… твоя фамилия — она испанская?

Сжав соломинку прелестными розовыми губками, Пиа с бульканьем высосала последнюю каплю спрайта. Затем поставила пустую бутылку на стол, и я в очередной раз поразился совершенству ее миниатюрных рук. Тщательно накрашенные ноготки были размером с кружочки конфетти.

— Мексиканская. Моя мама из Мехико, а отец из Дании, он был там дипломатом. Потом мы с мамой получили американское гражданство.

— Значит, ты взяла ее фамилию?

На лице Пиа отразилось удивление.

— Конечно, а как же?

И вот тут-то я, как последний кретин, выпалил:

— Твой родители тоже были такие маленькие?

Она вдруг выпрямилась и взглянула на меня настороженно.

— А что?

— О, — спохватился я, готовый сам себя убить, — ничего, я так… простое любопытство. Я бы никогда… то есть… вообще-то это так необычно…

Мое замешательство немного ее успокоило.

— Да, тоже такие. Можно мне еще газировки?

Даже такой тупица, как я, не мог не понять, что тему пора сменить.

— Конечно, сейчас.

Возвращаясь от стойки, я с удивлением заметил за нашим столиком незнакомца. Они с Пиа о чем-то оживленно болтали.

Он был плечистый и с хорошо развитой мускулатурой, как бывает у тех, кто много занимается спортом или может похвастаться избытком тестостерона. На спине белой футболки выделялась надпись MICROD00DZ. Лицо молодое, но с резкими грубыми чертами, будто высеченное из камня. Волосы черные и густые, как козий мех. Перегнувшись через стол, мужчина держал руки Пиа в своих и что-то горячо ей говорил. Страха на ее лице я не заметил, скорее высокомерное презрение.

Полный тревоги и любопытства, я проталкивался сквозь толпу. В этот момент случилось странное. Так изредка бывает в людных местах. Музыка, смех и выкрики вдруг все одновременно смолкли, на несколько секунд наступила тишина, и я смог ясно услышать несколько реплик из беседы Пиа с незнакомцем, хотя другие посетители, похоже, не обратили на них никакого внимания.

— Ты выйдешь за меня, моя королева, — хрипло произнес мужчина, — и родишь мне наследника, хочешь ты того или нет!

Она надменно скривила губы.

— За тебя, Игнац? Да я скорее пойду с человеком! Ни ты, ни твой папаша не годитесь в короли, и никакие грязные трюки вам не помогут! Этот ужасный Бобо! Настанет день…

— Когда вернется Потерянный Сын? — усмехнулся он. — Ты до сих пор веришь в сказки? Он умер…

Тут снова поднялся гвалт, и ответа уже было не слышно.

Пока я добирался до столика, мужчина успел отпустить Пиа. Он молчал, по-детски надувшись и скрестив руки на груди. Пиа с безмятежным видом потирала запястья.

Увидев меня, она радостно улыбнулась, заставив мое сердце подпрыгнуть.

— Уолли! Какой ты милый! А этому господину, который явился без приглашения, придется позаботиться о себе самому.

Я поставил напитки на стол и взглянул на незнакомца.

— Простите, не помню вашего имени…

Он промолчал с тем же надутым видом. Пиа снова улыбнулась, на этот раз снисходительно.

— Уолли, это Игнац Лагерквист. Мой кузен по отцу.

Я протянул руку, он нехотя пожал ее, обнаружив невероятную силу, которой я смог лишь частично противостоять. Но самым странным было чувство, которое я при этом испытал: смесь отвращения с притяжением, будто он был мой брат, но звали его Каин.

Игнац, не обращая больше на меня внимания, вновь повернулся к Пиа.

— Может, перестанешь ломать комедию? Пойдем со мной.

— У меня нет ни малейшего желания идти куда-либо с тобой, Игнац, — сухо проговорила она. Потом, с совсем другим выражением, от которого у меня перехватило дыхание, добавила: — Я остаюсь с Уолли.

Она взяла меня за руку. Мне показалось, что прямо за сердце.

Лицо Игнаца вспыхнуло, он вскочил на ноги.

Ростом он превосходил Пиа где-то на полголовы. Мог бы быть и повыше, если бы не ноги — кривые, как у старого ковбоя. Его нос торчал примерно на уровне моего пояса.

К такому повороту событий я был совершенно не готов и невольно рассмеялся. То, что неудержимо влекло меня к женщинам, в мужчине казалось карикатурным.

Во взгляде коротышки вспыхнула ненависть.

— Вы заплатите за это оскорбление — и ты, и твой любовник! Непременно заплатите, и раньше, чем ты думаешь!

Он повернулся и исчез в толпе.

Остаток вечера прошел как в тумане. Пиа предпочла не упоминать больше о своем незадачливом кавалере, и разговор в основном шел о ней самой. О жизни вдвоем с матерью после того, как отец, по-видимому, бросил их. Впрочем, Пиа, как я понял, не держала на него зла. Детство, учеба в колледже. Не желая особо вдаваться в смутные обстоятельства собственного рождения, я больше слушал и предоставлял говорить ей.

К моменту расставания на ступеньках ее крыльца у меня голова шла кругом.

Пиа приподнялась на цыпочки, я наклонился к ней, ощутив пьянящий аромат с оттенком корицы, исходивший от ее кожи, и получил легкий поцелуй в щеку.

— Спасибо, Уолли, с тобой весело и ты очень добрый.

Она исчезла за дверью, и я, повернувшись, стал спускаться по ступенькам, словно по небесному эскалатору из облаков.

За углом, в тем ном переулке, заваленном мусором, смутно маячила тень мусорного бака. Где-то там они, видимо, и прятались. Точно я сказать не могу, потому что от удара сзади по голове сразу же потерял сознание.

 

3. Приключения Гулливера

Мои руки и ноги были крепко притянуты веревками к массивному креслу. Еще одна веревка перехватывала грудь. Тусклая лампочка едва освещала пустое помещение с мрачными сырыми стенами без единого окошка. Я попытался раскачать кресло, чтобы приблизиться к двери, наверняка запертой, но ничего не вышло. Пришлось просто ждать. Я кипел от ярости. Шишка у меня на голове пульсировала, как сердце в момент поцелуя на крыльце. Счастье имеет и обратную сторону.

Причем я был почти уверен, что эти стороны тесно связаны между собой.

Подозрения мои полностью подтвердились, когда дверь открылась и на пороге появился Игнац Лагерквист. Он был не один. Следом тянулась целая процессия, больше всего напоминавшая королевскую свиту — с полдюжины маленьких человечков, почти неотличимых от него самого. Плечистые и кривоногие, с жесткой щетиной волос и одинаково грубыми лицами, они взирали на него с таким тупым раболепием, что не будь я так разъярен, то непременно бы расхохотался.

Исключением были двое коротышек постарше, почти лысых, если не считать пучков седых волос над ушами, и с морщинистыми лицами. Один шел, важно надувшись, другой плелся следом, выражая всем видом недовольство. Выражение лица первого свидетельствовало о самовлюбленной необузданной натуре, второй выглядел мрачным и подавленным, словно пережил немало бед.

Процессия приблизилась, расположившись полукругом перед моим креслом. Я вздрогнул, осознав вдруг, что жалкий вид второго старика скорее всего связан с молочно-белой пленкой, застилавшей его глаза.

Игнац шагнул вперед, но я заговорил раньше:

— Не надо представляться, я сразу понял, что ты Глупыш. А это, должно быть, Толстун?

Я кивнул на надутого старого гнома. Тот злобно набычился.

Игнац больно ткнул меня кулаком в грудь.

— Ха-ха, очень смешно, человек! Можешь шутить сколько угодно, но сейчас на нашей улице праздник. Только если ты хочешь когда-нибудь снова увидеть свет, изволь проявлять уважение к моему отцу, королю Бобо!

Старик важно выпятил грудь. Живот, однако, был у него куда внушительней.

— Король? — хмыкнул я. — Тогда ты, должно быть, принц… А какой страной вы правите, ваше величество? Неужели всем этим подвалом?

Игнац выпрямился с неожиданным достоинством.

— Не страной, а целой расой, которая намного старше вашей. Король гоблинов!

В его абсурдном утверждении прозвучала такая неподдельная гордость, что я невольно почувствовал уважение к странному коротышке. Игнац, похоже, уловил смену настроения, потому что тут же засыпал меня градом вопросов:

— Давно ты знаком с королевой Пиа? Она говорила, где соберутся феи, и как они относятся к моим планам? Дадут они согласие принимать лекарство? Испытания пока прошли только на животных, но ученые уверены, что оно безопасно и эффективно. Еще бы не уверены, не зря же я потратил столько денег на этих яйцеголовых! Только я, разумеется, буду настаивать на сохранении паритета с феями, потому что…

Я перебил его:

— Игнац, я понятия не имею, о чем ты лопочешь. Мы с Пиа работаем в одном офисе и сегодня в первый раз выбрались выпить вместе. Только и всего. Если хочешь получить ответ на свои бредовые вопросы, почему бы не спросить ее саму?

Он хитро прищурился и вплотную приблизил свою уродливую физиономию. Не знаю почему — возможно, от усталости, — у меня вдруг появилось странное ощущение, что я смотрюсь в кривое зеркало.

— Думаю, ты знаешь больше, чем хочешь показать, — процедил он. — Феи и раньше, бывало, доверялись… человеку и даже вступали в преступную связь, если были достаточно развратны. Ну как же, она ведь сама практически призналась сегодня вечером!

Краткий диалог, случайно подслушанный в баре, вдруг всплыл в моей памяти. Почему он с таким презрением говорит о «человеке»? Неужели и Пиа так рассуждает? В таком случае, наш с ней роман закончился, не начавшись…

Прежде чем я успел сформулировать вопрос, Игнац снова перешел к угрозам:

— Мы хотим добровольного сотрудничества. Так все будет проще и в согласии со старыми обычаями. Но мы никому не позволим встать на нашем пути! Если потребуется сила, мы применим ее! И если мы готовы даже на это, то сам понимаешь, чем рискует обычный человек, если осмелится что-то скрывать. Ты будешь мертвее, чем карьера Рэнди Ньюмена! — Он выпрямился. — Покажите ему, ребята!

Молодые «гномы» или «гоблины», как они себя называли, кинулись ко мне и начали колошматить по чему попало. К моему удивлению, это было не очень-то и больно, как будто понарошку, и я сразу вспомнил о смешных наказаниях, принятых у малого народца из сказки Джорджа Макдональда, которую читала мне в детстве тетушка Итци. Старики во время экзекуции держались в сторонке. Лишь в самом конце король Бобо подошел и злобно, с вывертом ущипнул меня за нос.

Я ждал, что последний, слепой гоблин последует его примеру. Он действительно приблизился, однако ограничился легким шлепком по щеке. Рука его немного задержалась — это было больше похоже на ласковое прикосновение, чем на пощечину — и ощутимо вздрогнула.

Ничего не заметивший Игнац, явно довольный успехами своих головорезов, объявил:

— Тебе придется еще здесь посидеть. Если передумаешь, тебе принесут попить и даже, возможно, разрешат сходить в туалет.

Я снова остался один, морщась от многочисленных, хотя и не серьезных, ушибов, и приготовился к долгому ожиданию.

Однако всего через час или два резкий скрип двери заставил меня очнуться от полудремы.

Передо мной стоял слепой старый гном. В руках у него был нож.

Секунда — и веревки, опутывавшие меня, оказались перерезанными.

— О мой король! — воскликнул он. — Я так сожалею! Прости, если можешь, старика Руфуса. Когда-то я имел вес при дворе… Разве не я был самым верным слугой и советником твоего отца? Но теперь не те времена. Теперь меня держат лишь как символ старого порядка, в качестве шута, которого можно пинать и унижать!

Я встал, разминая затекшее тело. Руфус робко прикоснулся ко мне, едва дотянувшись до плеча.

— Как высок наш король! Ни один гоблин никогда не достигал такого роста! Вот почему тебя так никто и не узнал. И еще потому, что никто из них не держал тебя, как я, на руках еще младенцем! Глаза обманывают, но их у меня нет.

Я внимательно посмотрел сверху вниз на крошечного старичка. Если кто-то кого-то и узнал, то только не я.

— Ты знал моего отца? Кто он?

Руфус печально вздохнул.

— Добрый король Джад — лучший король старых времен. Мерзавец Бобо предательски отравил его. Да нет, этот слабоумный прожигатель жизни ни за что не осмелился бы, но его тщеславный сын… Это он толкнул отца на преступление и теперь правит от его имени.

— Отравил? Почему?

— Это долгая-долгая история, мой мальчик. Было бы опасно тратить время на нее сейчас. Иди к королеве и скажи, что Руфус признал в тебе Потерянного Сына! Она сама ответит на все вопросы. Только предупреди ее о коварных планах Игнаца… А теперь беги, пока они не застали нас!

Мы поспешили прочь по запутанному лабиринту подвальных коридоров и вскоре оказались у основания лестницы, ведущей на улицу.

— А что будет с тобой? — забеспокоился я.

Руфус снова вздохнул.

— Со мной они уже все сделали. Мерзавцы — не отпускают даже к врачу, чтобы вылечить проклятую катаракту, хотя им это ничего не стоило бы. Старый Руфус — ветеран, его трогать нельзя.

Мне терпелось узнать хоть что-нибудь о своем происхождении.

— Вы что, воевали вместе с отцом во Вторую мировую?

Он хрипло рассмеялся.

— Вторую мировую? Нет, еще в Гражданскую. Помню, под Чикамогой… Ладно, не время. Беги, сынок, беги!

 

4. Мир тесен

Ступеньки вели в неосвещенный переулок, открытый с обоих концов. Ночь еще не закончилась, но между темными громадами кирпичных домов уже виднелись пастельные просветы. Я наугад бросился налево, ойкнув от боли в избитом теле, застилавшей нежные утренние цвета багровыми пятнами, и вскоре выбежал на улицу, точнее, на набережную.

По ту сторону мостовой черная вода жадно лизала бетонные основания речных пирсов. На булыжниках виднелись следы мазута. Район мясокомбината, далеко на юго-востоке оттого места, где меня похитили.

Обернувшись, я прочитал вывеску на здании, где меня держали:

САРДИНЫ «НАПОЛЕАН»

РЫБА ДЛЯ КОРОЛЕЙ

В этот ранний час здесь, разумеется, было немыслимо поймать такси, и я побежал в ту сторону, где, по моим предположениям, находилась станция метро.

Куда ехать? Конечно же, к Пиа! Нужно получить ответ.

Погони не было, и я добрался до станции без всяких приключений. Поезд все не приходил, я нетерпеливо метался по платформе, снова и снова лихорадочно прокручивая в голове события прошедшей ночи и теряясь в догадках.

Руфус был уверен, что я некий мифический Потерянный Сын, достойный наследник короля гоблинов, что бы эта загадочная должность ни значила. Скорее похоже на короля цыган, чем на короля Англии. Высотой положения и могуществом тут, пожалуй, не пахло. Однако это несомненно должно было означать, что я по меньшей мере сам гоблин, а судя внешнему виду Игнаца и его собратьев об этом и речи быть не могло. Разве что некоторое сходство в лице… А как же кривые ноги и рост?

Стук колес приближавшегося поезда на мгновение вернул меня в прошлое.

Постукиванье трости о шины на ногах… Постоянные визиты к врачу, таинственные уколы… А «комплекс Дюймовочки»?

Я гоблин! Сомнений быть не могло. Гоблин, которому насильственно изменили внешность ради его собственного спасения!

Упав в полупустом вагоне на скамью, я машинально провел рукой по лицу, не узнавая сам себя. Моя привычная личность испарилась, как капелька пота Жанны д’Арк.

Надо срочно все выяснить, и помочь мне может только Пиа.

Фея…

Вот и номер ее квартиры, триста двенадцать. В ответ на мой отчаянный звонок послышался сонный голос:

— Кто там?

— Это я, Уолтер! Пиа, ты должна меня впустить. Я гоблин!

Последовала многозначительная пауза. Потом она ответила очень строго:

— Уолли, если ты наслушался разных сказок и используешь их, чтобы попасть сюда с какой-то целью, я должна предупредить, что не позволю…

— Но это правда! — отчаянно взмолился я. — Игнац похитил меня… А Руфус сказал, что я Потерянный Сын!

Замок наружной двери щелкнул, и я бросился вверх по ступенькам на третий этаж.

Пиа стояла в дверях. На ней был переливающийся полупрозрачный халатик, словно взятый из эксклюзивного каталога «Секрета Виктории». Длинные рыжеватые волосы струились по плечам. Детские ножки тонули в мягких пушистых туфлях.

Прежде чем я успел открыть рот, Пиа схватила меня за руку и втянула внутрь. Потом, не отпуская, внимательно вгляделась в мое лицо. Я молча ждал.

— Ты сказал, что ты гоблин. Тогда поцелуй меня.

Это была проверка. Я не возражал.

Когда наши губы встретились, я словно ощутил удар током. Нет, скорее ядерный взрыв. В моих жилах заструилось расплавленное золото. Ни один из прежних экспериментов с «девушками-верзилами» не мог хоть сколько-нибудь сравниться с новыми ощущениями. И самое главное, я понял, что Пиа чувствует то же самое.

Когда мы наконец оторвались друг от друга, она вздохнула.

— Это… это вполне убеждает. Но чтобы убедиться наверняка…

Наша одежда упала на пол.

Я почти мог обхватить ее крошечную талию одними пальцами. В отличие от груди.

В спальне, несмотря на несоответствие в размерах, мы встретились как ржавый ключ и только что смазанный замок. Все тяжкие годы сомнений и разочарований растаяли как дым, когда Пиа застонала в моих объятиях, и я торжествующе зарычал, празднуя свое освобождение.

Переведя дыхание, она кивнула.

— Так и есть. Ты гоблин, но почему-то в человеческом образе. Оторванный от соплеменников. Это может значить только одно: ты в самом деле Потерянный Сын. Мой король, мой муж и мой родной брат!

 

5. Маленькие женщины

Мое тело одеревенело, словно замороженное. Готовый выпрыгнуть из постели, я лихорадочно вспоминал, где бросил одежду, но Пиа ловко оседлала меня, прижав к кровати. Ее тяжелые груди мягко прижались ко мне. Она приблизила лицо вплотную и тихо прошептала:

— Не будь человеком, Уолли. Верь мне, я знаю больше, чем ты, и никогда бы не сделала того, что могло бы тебе навредить. — Ее бедра задвигались, производя небывалые ощущения там, где мы были соединены. — Разве тебе неприятно?

Я легко мог сбросить ее и уйти навсегда, но теперь моя решимость сильно поколебалась.

Кончив во второй раз, мы долго лежали молча. Потом Пиа попросила:

— Сначала ты должен все рассказать о себе. Затем — о гнусных замыслах этой крысы Игнаца.

Я поведал ей свою историю, от самого детства и до нашей встречи.

Слушая меня, Пиа начала всхлипывать. Я продолжал рассказывать, устремив взгляд в потолок и укачивая ее у себя на руках. Закончив, повернулся, глядя, как она вытирает слезы своими детскими ручками. Меня тронуло, как сочувственно она отнеслась к моей несчастной судьбе.

— Бедная леди Фритци, — снова всхлипнула Пиа. — Провести столько лет вдали от своих сестер-фей… и даже без секса с гоблинами. На что еще годятся эти придурки! Извини, Уолли, к тебе это не относится, я уверена… Что может быть печальнее, чем провести вот так последние десятилетия своей жизни! Она благородно пожертвовала собой, чтобы спасти тебя от Бобо и его шайки.

— Сколько лет могло быть тетушке Итци, когда она умерла?

— Думаю, около ста восьмидесяти, — подумав, ответила Пиа.

— Значит, и я тоже… Скажи, она в самом деле была моей теткой? Или, может быть… матерью?

— Да нет, даже не родственница. По крайней мере в человеческом смысле. Вообще-то все феи между собой в родстве, так же как и гоблины… Леди Фритци была последней возлюбленной короля Джада. Твою настоящую мать — и мою тоже — звали Майкола. Когда тебя увезли, мы с ней были в безопасности, в Мексике.

— Она умерла?

— К сожалению. Хотя и прожила весь предназначенный ей срок, и теперь я, ее дочь, стала королевой и продолжаю династию. А сын-гоблин, которого она родила, то есть ты, должен стать королем. — Не дав мне возразить, она потребовала: — А теперь рассказывай, что за глупости замышляет Игнац!

Я повторил все, что услышал в подвале. На Пиа этот рассказ произвел совсем иное действие, чем история моего детства. К тому моменту как я закончил, она вся пылала от негодования, словно мини-автоклав, готовый взорваться. Казалось, рядом со мной в постели находится какое-то мелкое, но хищное и злобное животное вроде лисицы.

— Применить силу? Накормить таблетками и заставить рожать? Мерзавец! Паршивый ублюдок! Я покажу этому недоумку, что такое настоящая сила! У нас, у фей, все козыри на руках! Всего-навсего — похитить одного-двух гоблинов, выдоить их досуха и потом убить всех первенцев! Да после этого Лисистрата покажется им идеальной домохозяйкой!

— Пиа, пожалуйста, успокойся!

Она глянула на меня так, как будто впервые заметила. Глаза внезапно заблестели.

— А теперь и Потерянный Сын на нашей стороне! Им ничего не светит.

— Пиа, я не знаю…

Выпрыгнув из постели, она поспешно начала одеваться. Сквозь жалюзи пробивались первые лучи утреннего солнца.

— Шевелись! Ты едешь со мной на праздник фей. Такого в истории еще не бывало, но и угрозы такой — тоже.

— Пиа… я знаю, что у тебя отпуск, но я же не могу вот так просто взять и бросить работу!

Она бросила на меня взгляд василиска.

— Если ты надеешься еще когда-нибудь меня увидеть, то поедешь без разговоров.

Я вздохнул. Почему-то никто никогда не ожидает, что сбывшиеся мечты повлекут за собой и неприятности.

— Куда мы едем?

— В Данию. Сперва в Копенгаген.

— Дай мне хотя бы время собраться и получить паспорт!

— Вот это другой разговор.

Через несколько часов мы были уже в аэропорту. Глядя в иллюминатор на тающий вдали город, я чувствовал, что оставляю за собой всю прежнюю жизнь.

Часы полета Пиа потратила на то, чтобы рассказать об истории гоблинов и фей, а также посвятить меня в подробности моего собственного происхождения.

Как и упоминал Игнац, корни их истории уходили в глубокую древность, гораздо дальше, чем у человеческой расы. Они не только сохранили смутные предания о соперничестве с неандертальцами, но помнили даже, как первые обезьяны спустились с деревьев в африканских саваннах! За долгие тысячелетия гоблины и феи сумели сохраниться и не исчезли в общей массе людей по одной-единственной причине.

Они — то есть мы — не были людьми.

Их внешнее сходство и даже неотличимость от людей, хотя и в рамках нижнего, так сказать, конца спектра физических признаков, привели к тому, что в их ископаемых останках ученые не заметили ничего особенного. Однако с генетической и физиологической точки зрения различия огромны.

У гоблинов и фей на несколько хромосом больше, чем у homo sapiens, что делает невозможным появление смешанного потомства. Но это еще не самое странное.

Феи обладают способностью родить ровно двух детей каждая, ни больше, ни меньше. Кроме того, они могут по желанию предотвращать оплодотворение и поэтому беременеют только тогда, когда захотят.

Когда какому-нибудь гоблину после многих попыток — а их бывает очень много, поскольку все представители малого народца чрезвычайно темпераментны — удается оплодотворить фею, происходит следующее.

Яйцеклетка принимает сперматозоид, содержащий весь генетический комплект отца, но при этом сама служит лишь матрицей для эмбриогенеза, не передавая потомству никаких материнских генов.

Через девять месяцев рождается гоблин.

Этот гоблин тем не менее не представляет собой точной копии отца, поскольку гены гоблинов и фей в отличие от человеческих не содержат интронов — бесполезных нуклеотидов, что дает в тысячи и тысячи раз больше возможностей для образования новых комбинаций признаков в каждом поколении.

Отнятый от груди, младенец-гоблин в дальнейшем живет с отцом, и мать не принимает никакого участия в его воспитании. Я оказался, по-видимому, единственным в истории гоблином, воспитанным феей, и Пиа надеялась использовать это обстоятельство, чтобы оправдать мое совершенно немыслимое присутствие на празднике.

Через девять месяцев после рождения мальчика фея без всякого дальнейшего спаривания с отцом мальчика рождает девочку, наследующую лишь перемешанные материнские признаки, и никаких отцовских! Само собой понятно, что девочек феи воспитывают сами.

После этого в результате мощной менструальной промывки мать теряет все оставшиеся яйцеклетки и способность к деторождению, сохраняя, впрочем, в полной мере способность к половому влечению.

Прервав свой рассказ, Пиа поблагодарила стюардессу за принесенные подушки. Сложив их на полу, чтобы упереть болтающиеся ноги, она продолжала:

— Представь себе полных восемнадцать месяцев беременности плюс ужасные мучения при родах! Зато потом со всем этим ужасом покончено, и мы можем наслаждаться всю оставшуюся жизнь!

Я отхлебнул от второй порции виски, в которой крайне нуждался.

— Но… тогда это должно означать, что численность гоблинов и фей не меняется в течение многих миллионов лет!

Пиа печально покачала головой.

— К сожалению, все не так. Нас становится все меньше и меньше. Нас, конечно, трудно ранить или убить, но несчастные случаи все-таки бывают. Вспомни старые легенды и мифы о феях, гномах, кобольдах, сильфах… Как нас только не называли! Мы были везде, а теперь… Впрочем, появление людей и приход технической цивилизации, которую мы в свое время приняли с неохотой, оказались вовсе не такой уж трагедией. По крайней мере мы больше не рискуем попасть под ноги мамонту.

Я улыбнулся, потом с сомнением покачал головой.

— И все-таки мне непонятно, как такой биологический механизм мог развиться в результате эволюции — в дарвиновском смысле. Минимальные контакты между полами, строго ограниченная рождаемость… Нет, это совершенно неестественно!

— Совершенно верно, — кивнула Пиа. — Нас сделали.

Я вытаращил глаза.

— Сделали?

— Ну, вывели, создали, разработали — называй как хочешь. Мы были нужны в качестве слуг, друзей или, может быть, игрушек…

— Для кого?

Она пожала крошечными плечиками.

— Для атлантов, инопланетян, а может, разумных динозавров… Кто знает? Их уже никто не помнит, но все знают, что они были.

Помолчав, Пиа принялась рассказывать о моей семье.

Мою бабку звали Нимфидия. То есть нашу с Пиа. В начале прошлого века, уже будучи королевой, Нимфидия произвела на свет моего отца, которому и суждено было согласно древней традиции стать королем Джадом — разумеется, после кончины правившего тогда Волосатого Джека. Затем Нимфидия родила мою мать Майколу, которая должна была стать королевой фей после ее смерти.

Этот день пришел неожиданно скоро. Случилось так, что Нимфидия не потеряла все свои яйцеклетки, забеременела от Джека в третий раз! О таком прежде никто и не слыхивал. Родила она болезненного мальчика, названного Бобо, и при родах умерла.

Об этом чуде гоблины и феи судачили потом не одно десятилетие. Однако, поскольку в дальнейшем такие случаи не повторялись, оно так и осталось чудом и постепенно забылось.

Бобо, в свою очередь, когда вырос, родил от феи по имени Гаджекин двух детей: Игнаца и его сестру, некую Мелузину. Это произошло задолго до того, как Джад сошелся с Майколой и появились мы с Пиа. Таким образом, Игнац с сестрой приходились нам старшими кузенами по линии матери, каковых прежде не имели ни один гоблин или фея!

— Мелузина просто кукла, — скривилась Пиа, посасывая спрайт. — На трон она не претендует: слишком занята своим домом моделей — для миниатюрных женщин, конечно. Игнац совсем другое дело — настоящий дьявол во плоти, тщеславный и неразборчивый в средствах. После убийства короля Джада началась смута, но большинство гоблинов поддержали Бобо просто потому, что других законных претендентов на трон не было. Теперь Игнац ждет, когда обжорство и пьянство сведут Бобо в могилу, чтобы занять его место. Вот тогда-то он и попытается воплотить в жизнь свои замыслы. Он хочет, чтобы феи рожали по три или даже четыре раза, чтобы повысить численность нашей расы. Пример Нимфидии показывает, что это возможно. Он готов ради этого на все, готов даже подвергнуть риску жизнь матерей!

— Но зачем?

— Он задумал отвоевать у людей планету, ни больше ни меньше. Ему не нравится, как они тут хозяйничают, губят ее и все такое прочее.

Моя голова, и без того кружившаяся с начала полета, совсем перестала соображать. Что делать, чью сторону я, гоблин, должен принять?

Пиа никаких сомнений не испытывала.

— Надеюсь, тебя больше не беспокоят глупые предрассудки насчет того, что мы брат и сестра? Человеческое табу, не более того. У нас нет общих генов, и росли мы отдельно друг от друга, даже дальше, чем большинство гоблинов и фей…

— Да нет, как раз это меня беспокоит меньше всего, — буркнул я.

Пиа опустила руку под столик с едой. Я покраснел и оглянулся, не видит ли кто. Она довольно улыбнулась.

— Вот и отлично. У нас до праздника целая неделя, чтобы как следует поразвлечься.

Тут я вспомнил кое-что.

— Послушай, Пиа, а как насчет магии? Все знают, что феи… В чем ваше волшебство?

Она сказала, и я снова покраснел.

В последующие несколько дней мы только и занимались, что магией, посвящая оставшиеся в сутках несколько часов прогулкам по Копенгагену. Время от времени в ресторане или на улице я замечал других фей, и сердце у меня всякий раз начинало колотиться. Они обменивались с Пиа знаками взаимного узнавания, которые всегда сопровождались недоуменным взглядом в мою сторону. Однако ни разу ни одна из фей не заговорила с нами.

— Мы не любим собираться группами и даже парами, — объяснила Пиа. — Это слишком привлекает внимание людей. Компактных сообществ гоблинов или фей не существует, вот почему ежегодный праздник так важен для нас.

Я вспомнил Голубку, свою первую школьную любовь. Вряд ли я тогда имел шансы найти еще одну.

Пиа шутливо ущипнула меня за ляжку.

— Королева всегда появляется на празднике последней. К тому моменту каждой фее будет известно, что на празднике мужчина. Представляешь, что будет, когда они узнают, что ты гоблин? Их тогда палкой не отгонишь!

Представить было одновременно заманчиво и страшно.

— М-м… Пиа, а разве мы не всегда будем вместе, как король с королевой?

— Ну конечно! Но это вовсе не значит, что мы не имеем права заводить столько любовников, сколько захотим. Верность — это так скучно!

— И ты не будешь ревновать?

Она рассмеялась.

— Как это по-человечески! Когда родятся наши дети, я тут же тебе изменю!

— Но…

— Непременно! Беременность нас особенно возбуждает!

На пятый день мы взяли напрокат машину и отправились на восток и после приятного двухдневного путешествия прибыли в городок Биллунд, что в Ютландии.

— Могу я наконец узнать, куда мы едем? — потребовал я.

— Ну конечно, дорогой. Как все нормальные туристы, мы хотим посмотреть Леголэнд!

В воротах парка стояли две феи. Завидев нас, они присели в реверансе перед королевой. Пиа кивнула с царственной надменностью, и мы прошли.

— Парк арендован на целый день, — объяснила она. — Это довольно дорого, но ты не представляешь себе, сколько денег можно накопить за пару столетий даже под простые проценты. Сейчас мы вкладываем капитал в строительство еще одного Леголэнда, в Америке, чтобы можно было каждый год менять обстановку.

По обе стороны прохода стояли уменьшенные копии знаменитых построек, выполненные из цветных пластиковых деталей, что и составляло главную достопримечательность парка.

Игрушечные улицы были заполнены феями, которые могли хотя бы раз в год почувствовать себя в мире нормальных размеров. Сотни, тысячи счастливо щебечущих женщин всех цветов и оттенков, каждая из которых представляла собой объект моих сексуальных стремлений, прежде недостижимый.

Меня бросило в пот. В воздухе стоял густой аромат, полный неповторимых волшебных феромонов. Мысли путались, я едва владел собой.

— Теперь ты понимаешь, почему гоблинов не допускают на праздник? — усмехнулась Пиа. — Он сразу превратился бы в оргию, а нам надо обсудить немало дел.

Она провела меня через толпу, которая почтительно расступилась, пропуская нас, а потом снова сомкнулась, перешептываясь и хихикая. Перед нами возвышался миниатюрный баварский замок, перед которым была устроена временная деревянная трибуна, украшенная пурпурными флагами.

Мы с Пиа поднялись по ступеням наверх, оказавшись почти вровень с верхушками башен, метрах в четырех над землей.

Внизу простиралось целое море поднятых женских лиц, с нетерпением ожидавших приветственного слова от своей королевы.

Королева фей жестом установила тишину.

— Сестры! Перед тем как выслушивать ваши прошения и вершить королевское правосудие, я хочу представить вам персону, имеющую чрезвычайно важное значение для всех нас, и предупредить о страшной угрозе… Итак, я представляю вам Потерянного Сына, законного короля гоблинов Уолтера, который много лет скрывался среди людей, спасенный от гибели моей верной и бескорыстной подданной леди Фритци Де Ла Мар!

Потрясенную тишину нарушили отдельные неуверенные хлопки, постепенно переросшие в бурную овацию и крики. Я попытался изобразить королевский поклон.

— А теперь, — продолжала Пиа, — позвольте мне сообщить, что замышляет против нас подлый узурпатор короны Игнац Лагерквист, который…

Речь королевы прервал крик, усиленный мегафоном:

— Нет! Она лжет! Я всего лишь собираюсь предоставить вам свободный выбор и забочусь о могуществе и процветании нашей расы, а она думает только о сохранении своей власти!

Из-за башенки на крыше замка показалась фигура Игнаца. Его лицо горело от алчности и злобы.

— Этот человек — самозванец, — продолжал выкрикивать он, — а ваша королева — извращенка, вступившая с ним в связь! Прогоните ее, и пусть правит Мелузина! Двинемся вместе навстречу нашей судьбе!

— Не слушайте его! — завопила Пиа. — Это он убил короля Джада!

В толпе поднялся ропот.

— Что нам эти гоблины! — выкрикнул кто-то. — Пускай выясняют между собой, кто главнее!

— Правильно, это нас не касается!

— Нет, касается! Вы еще не знаете, что затеял этот подлец! Он хочет…

Раздался глухой стук. Игнац стоял на трибуне. Отбросив мегафон, он вцепился в горло королеве с криком:

— Умри, любовница человека!

Только тут я опомнился и бросился на него. Он повернулся, и мы схватились не на жизнь, а на смерть. Игнац был хоть и мал ростом, а силен как бык. Но я тоже гоблин, да и руки у меня длиннее.

Пытаясь повалить друг друга, мы приблизились к самому краю площадки. Подпрыгнув, Игнац угодил мне головой в челюсть. Перед глазами заплясали звезды, я пошатнулся и разжал руки. В следующую секунду противник уже стоял на перилах ограждения, готовый снова броситься на меня.

Но я успел раньше.

Отчаянно размахивая руками, узурпатор свалился вниз.

Он даже не долетел до земли. Мой удар отбросил его в сторону, прямо на соседнюю модель.

Это была миниатюрная копия статуи Свободы, и злосчастный Игнац с размаху напоролся на ее факел.

Маленькая женщина оказалась несгибаемой.

На горле у королевы вздулись кровоподтеки, но она нашла в себе силы снова обратиться к толпе.

— Сестры-феи! — прохрипела она. — Да здравствует король гоблинов! — И упала без чувств.

Однако, когда под радостный рев подданных я опустился на колени, чтобы помочь, ее глаз еле заметно подмигнул мне.

Моим первым королевским указом стало направление Руфуса на консультацию к офтальмологу. Вторым — оборудование детской для моего сына. Третьим…

В-третьих, я начал проходить интенсивный курс магии под руководством группы фей, рекомендованных моей королевой.

Мне необходимо было как-то компенсировать долгие годы одиночества.

Не говоря уже о том, чтобы подготовиться к еще более долгим, уже не столь одиноким, которые ждали меня впереди.