Ярость — это гнев высшей пробы, неизменный спутник экзальтированных особ и судьбоносных мгновений.

Я себя к экзальтированным особам никоим образом не отношу, в исключительность моего начальства не верю и посему не склонен истолковывать случившееся как нечто из ряда вон выходящее. Насколько я могу судить, это был обычный, если не сказать самый заурядный день работы на Нечто.

Но, черт побери, меня просто душила злость!

Предлагаю вашему вниманию логическую нестыковку: погруженный в океан света, я был к нему глух. Равно как и слеп к окружающему шуму вследствие временного переключения нейронных цепочек.

Я знал, что инопланетные руки и инструменты безболезненно шныряют по моему телу, точно мыши, резвящиеся на остатках вчерашнего пиршества. Не оставалось ничего другого, как смириться с процедурой, уже ставшей для меня привычной. В конце концов терпение — это способность выглядеть смиренным и покорным до тех пор, пока не подвернется какой-нибудь необычный способ отомстить за себя.

Наконец мои работодатели оставили меня в покое. На некоторое время.

Они вернули на место мои глаза, вновь привинтили мне уши, обметали по шву мой тысяча и один шрам, после чего повернули заржавленный ключ в замочной скважине моих чувств.

Я беззаботно соскользнул с операционного стола и принялся одеваться. Инопланетные техники, или, как их тут величают, Большие и Малые Серые, только что возившиеся со мной, бесследно растворились в небытии. Скачками проворных кузнечиков или мифических сильфов они исчезли из загроможденного инструментами силового поля, которое все еще удерживало меня на месте, скрывшись в освещенных коридорах, которые подобно лучам расходились во все стороны от огромного сферического помещения.

Чайный Шар, именно так я окрестил про себя эту гигантскую сферу. Я стоял прямо в ее центре на невидимой глазу силовой плите — источнике гравитации. В иное время я наверняка заявил бы, что ничего подобного в природе нет и быть не может. Однако способность поверить в вопиющую несуразицу прямо пропорциональна человеческой способности лгать. Ну а имея за плечами почти столетие практического опыта, я сделался самым искусным лжецом в этом лучшем из миров.

Не переставая чертыхаться под нос, подобно политику, которого насильно оторвали от вожделенного соска народной любви, я засунул левую ногу в эластичный комбинезон. Когда его схема будет приведена в действие, он создаст голографическую проекцию черного костюма, этой пресловутой шпионской одежки. Засунув ногу в правую штанину, я принялся напяливать верхнюю часть одеяния. Меня не оставляло ощущение, будто я натягиваю на себя огромный презерватив. Я чувствовал себя евнухом из гарема турецкого султана, прислуживающим участникам оргии.

Пока я сражался с комбинезоном, в Чайном Шаре появился капитан Карл. Он вылетел головой вперед из верхней трубы, затем на полпути закружился в воздухе, прежде чем приземлиться прямо у моих ног. Я не стал обращать на него внимания, потому что все еще возился с костюмом. Что бы он там ни желал мне сообщить, это вполне могло подождать.

Несмотря на нашу обычную дружбу (кораблик которой достаточно велик для того, чтобы в хорошую погоду принять на борт двоих, но лишь одного — в ненастье), капитан Карл знал или чувствовал, что мое раздражение распространяется и на него, и потому не стал мешать моему занятию. Он лишь безмолвно стоял рядом, поглаживая аккуратно подстриженную бородку; надо сказать, эта его привычка ужасно меня раздражала. При этом он казался мне одновременно и невзрачным и важным, и заурядным простаком и возвышенным мудрецом, чем-то напоминая старого брахмана, размышляющего над декларацией о подоходном налоге.

— Ну что на сей раз, Карл? — соблаговолил я обратиться к нему, облачившись в свой новый наряд. — В самую последнюю минуту возникли непредусмотренные ранее дополнения к заданию? Может, ты хочешь, чтобы я, если у меня найдется свободная минутка, выпотрошил стадо несчастных коровок? Нашим поварам понадобились свежие потроха и печенка? Или я должен в паре-тройке мест ускорить севооборот? Что касается рун Верховных друидов, то в этом деле мне нет равных. А может, мне стоит подкупить нескольких влиятельных плутократов? Или нам понадобился новый источник радия?

Капитан Карл явно был не склонен шутить.

— Ты слишком несправедлив ко мне, Амброз! Ты же знаешь, что я всего лишь пилотирую корабль и отвечаю за дела на его борту, а это и без того сродни сумасшедшему дому! Нет, что касается твоих земных обязанностей — я тут ни при чем. Лучевой ретранслятор с реле на Планете Икс передает тебе указания от Сияющих, размещенных на Волке 359. С ними лучше не спорить. Ведь это они, а не я, прервали твой «рок-н-ролл» и направили тебя вне графика на профилактический ремонт по подготовке к новому заданию. Так что обращайся со своими жалобами прямо к ним, если желаешь.

Упоминание о «рок-н-ролле» вызвало у меня раздражение. Дело в том, что я как раз наслаждался потрясающим телесным контактом с одной киской, воздухоплавательницей по имени Амелия. (О Амелия! Ты убедительное свидетельство того, что женщины — хищницы из семейства кошачьих, обладающие удручающе малой способностью к одомашниванию.)

— Я питаю к Сияющим одно лишь презрение. Презрение, которое можно определить как…

С типично швейцарской педантичностью Карл прервал мой нравоучительный дискурс:

— Да-да, я столько времени провел в твоем обществе, что уже привык к твоим остротам. «Презрение — это чувство, испытываемое разумным человеком к врагу, который слишком хорошо себя обезопасил, чтобы сойтись с ним в открытом бою». Подобные вербальные коленные рефлексы — суть проявление твоей плохой приспособленности к неизбежности собственной ситуации, так что добра от этого ты, Амброз, не жди. Лучше постарайся мысленно свыкнуться со странностями жизни, которой всем нам приходится жить, и таким образом обрести хотя бы подобие личного счастья.

Я уже собрался было дать саркастическое определение счастью (приятное ощущение, возникающее из осознания индивидом горя других людей), как откуда-то снизу, подобно летучей мыши, с быстротой молнии к нам взмыла Дева Мария. Приземлившись на платформу, которая уже и без того была перегружена избыточным количеством мудрости и святости, Мать Христова запричитала, точно супруга какого-нибудь уличного торговца:

— Где Мои розовые лепестки, Сын Мой, черт побери?! Считается, что Я ровно через пять минут должна появиться в Нью-Джерси перед толпой верующих, а на чертовом, прости, Господи, корабле нет ни единого розового лепестка! Неужели это ваше обычное отношение к архетипам Моего масштаба, капитан Юнг?

— Мадонна!.. — начал было капитан Карл, однако его в ту же секунду с ураганной силой заставили замолчать.

— Не смей называть Меня этим именем! Сколько раз нужно напоминать тебе, что Я отказываюсь носить одно и то же имя с потаскушкой! С бесстыжей сучкой! Не будь Я Воплощенной Благодатью, Я бы покрыла задницу этой паскудной девки чирьями размером с ее пустую головенку!

Капитан Карл пустил в ход все свои дипломатические таланты (дипломатия, конечно же, это искусство лжи во благо своей страны — в данном случае наших инопланетных сюзеренов из созвездия Плеяд). Я получил истинное удовольствие, наблюдая за тем, как ему пришлось выкручиваться из затруднительного положения, в которое он угодил. Мой гнев фактически уступил место сдержанному ликованию. Согласитесь, приятно видеть, как кто-то корчится под тяжким грузом ответственности большей, чем ваша собственная (для тех, кто в этом разбирается, скажу: ответственность — это бремя, которое мы с радостью перекладываем на плечи Господа Бога, Судьбы, Удачи или наших соседей).

— Да, конечно, — пытался ублажить Пресвятую Деву капитан Карл. — Подобная самонадеянность со стороны простого смертного весьма прискорбна. Но что касается Ваших розовых лепестков, Матерь Человечества, то это исключительно вина солдат, которые…

— Солдат? — вспыхнула Дева Мария. — Каких солдат? И какое отношение какая-то там солдатня имеет к Моим розовым лепесткам?

— Самое прямое. Ведь Нечто везет на борту бывших воинов, пропавших без вести на поле боя за целое столетие. Спустя многие годы после прекращения военных действий они по-прежнему числятся во вражеском плену. Или Вы забыли?

— Вообще-то да, Мое Всемогущество кое-что подобное слышало…

— Так вот, в их обязанности помимо прочего входит сбор нужных цветочных компонентов для Ваших земных манифестаций. Судя по всему, ребята вошли во вкус, хотя кое-кому это может показаться занятием, отнюдь не подобающим воинам. Подсознательная связь между смертью и цветами, маками и полями Фландрии и все такое прочее…

Не давая сбить себя с толку, Дева Мария выпрямилась во весь свой внушительный рост и, сохраняя невозмутимое выражение лица, потребовала ледяным тоном:

— Почему же они не выполнили свой долг во время Моего последнего появления?

— Они бастуют. Герр Хоффа у них главный. Мы рассчитываем на то, что судья Крейтер выступит посредником в переговорах…

Не успела Дева Мария ответить на его слова, как на нас обрушилась Онтологическая Лакуна. Я засек Миазм Небытия, когда он был еще на пол пути к нам, распространяясь подобно волне пустоты. Он двигался прямо на нас, пронзая ткань Нечто, подобно Шиве уничтожая все на своем пути и тут же подобно Вишну возрождая к жизни. Поскольку мы были бессильны не то что обуздать его головокружительный смерч, но даже оказать маломальское сопротивление, я не потрудился предупредить стоявших рядом со мной двух собеседников о его стремительном приближении.

Порой неведение — оборотная сторона бесстрашия.

Поглотив нас с потрохами, ОЛ подобно законоучителю с садистскими наклонностями в очередной раз продемонстрировала нам, что бытие — это «прозрачный, фантастический, жуткий сон». Я почувствовал себя висельником, которому кажется, будто он по-прежнему дышит и все еще на свободе. Обычное забытье по контрасту стало бы чистейшей воды нирваной.

Когда наши молекулы вновь неохотно воссоединились, капитан Карл и Дева Мария словно преобразились, а их спор был благополучно забыт. Мать Христова пробормотала что-то о желании сию же минуту явить миру чудо, сотворив Свои Собственные розовые лепестки, и покинула нас. Капитан Карл вновь обратил любезное внимание на меня.

— Скажи, Амброз, нужно ли еще убеждать тебя в важности твоей миссии? Лакуны становятся все более частыми и продолжительными. Если вы, оперативники, ничего не сделаете с закоренелыми скептиками — а именно они и есть главная причина этой беды, — все мы, кто находится на борту нашего Нечто, скоро навсегда исчезнем!

— Я не просил разрешения поиграть с игрушкой бессмертия, Карл.

— Верно. Но ты и не отказался от нее.

С напускной небрежностью я щелчком привел в действие схему моей резиновой оболочки и в следующее мгновение принял нагловатый, высокомерный вид, дополненный очками с зеркальными стеклами, которые на самом деле были не чем иным, как управляемым информационным дисплеем, парящим в воздухе.

— Отлично, Карл! В любом случае меня уже тошнит от избытка удовольствий. В конце концов ведь это наименее неприятная разновидность уныния. Насколько я понимаю, Веретено ждет?

— Да, конечно. — Карл издал горестный вздох, совсем как неимущий наследник, выслушав суровое завещание богатого дядюшки, только что отошедшего в мир иной. — Я чрезвычайно благодарен тебе за помощь, а мне еще предстоит разрешить тут уйму проблем. Один только спор между жителями Атлантиды и Лемурии из числа нашей корабельной команды чего стоит… — Капитан Карл недоговорил, поняв, что я слушаю его без всякого интереса. — Ладно, надеюсь, Амброз, ты справишься. Ради всех нас!

— Надежда — единственное, в чем желание и ожидание слиты воедино, Карл, — сказал я, после чего подпрыгнул вверх.

По пути через Чайный Шар я миновал Элвиса. Тот двигался в противоположном направлении с явным намерением попенять капитану Карлу за очередной недосмотр.

— Мало того что у меня закончились Лунные Пирожки, — пожаловался на ходу король рок-н-ролла, — так еще у последней группы сбежавших из дому девчонок трусы оказались синтетические, а не из хлопка!

Очередное свидетельство тому, что слово «знаменитый» синонимично словосочетанию «непременно несчастный».

Что я действительно не люблю при пересадке с Корабля-Носителя на спускаемый аппарат — будь то Веретено, Блюдце, Сигара или Диск, — так это абсолютно бессмысленную продолжительность полета. Все спускаемые аппараты нашего Нечто запрограммированы, оказавшись в атмосфере, выполнять на первый взгляд невероятные безынерционные фигуры высшего пилотажа, и все для того, чтобы земные власти, сидящие за примитивными консолями радаров, от собственного бессилия готовы были взорваться от злости. Спуск на поверхность моего бывшего дома, по идее, занял бы этак секунд шестьдесят, не более. Вместо этого я битый час проторчал взаперти на спартанском корабле, пока тот — недоступный для радаров, электромагнитного излучения и сдвигов альбедо по всему спектру — всполошил военные и гражданские центры примерно на половине земного шара.

Защищенный от малейших признаков ускорения или давления, я провел это время за чтением последнего романа Джерри Сэлинджера под названием «Ад их родителей» — увлекательной трагикомедии про секс и наркотики, конформизм и бунтарство в частной элитарной школе в одном из уголков Новой Англии. С гордостью заявляю: лично я с самого начала угадал огромный творческий потенциал этого парня, и он пишет только лучше, с тех пор как начал сочинять исключительно для Нечто.

К наступлению ночи мое Веретено с грациозностью невесомого перышка приземлилось в дохлой рощице неподалеку от какого-то крупного города на восточном побережье Соединенных Штатов. Появившись на свет из своей оболочки подобно младенцу (бесформенное создание, без особых признаков возраста, пола или состояния, приметное главным образом благодаря силе симпатий и антипатий, пробуждаемых в окружающих), я сориентировался при помощи устройства глобальной навигации, имплантированного в мой череп, и пешком направился к ближайшему шоссе.

Оказавшись там, я без особых затруднений нашел средство передвижения.

С расстояния в сотню ярдов я при помощи аннигилятора заглушил двигатель понравившегося мне автомобиля. Машина остановилась у обочины, и я подбежал к ней. В следующий момент из нее, чертыхаясь на чем свет стоит, появился злющий водитель, но я воспользовался простым карманным устройством и с расстояния в несколько ярдов парализовал его разум и нервную систему. Вновь сев за руль возродившегося к жизни автомобиля, мой милый, преданный мне душой и телом зомби повез меня в сторону города. Когда я его отпущу, он вернется в обычное ментальное состояние, то есть будет и дальше наивно верить в то, что Вселенная, согласно замыслу Творца, благоволит человечеству, и лишь необъяснимые приступы амнезии будут время от времени вносить свежую струю в старческое слабоумие и те байки, которыми он на склоне лет будет доставать внуков.

Время поездки я провел продуктивно — изучал переданную мне информацию о будущей жертве.

Во главе местного отделения Общества по исследованию паранормальных явлений стоял Рэнди Гарднер. Убежденный скептик и ревностный ниспровергатель мифов, Гарднер часто выступал на страницах газет и появлялся в дневных телепередачах в роли занудного оппонента куда более убедительных приверженцев оккультного знания.

Если бы мистер Гарднер ограничивался лишь нападками на хилеров с гипнотическими способностями или ясновидцев, вряд ли он удостоился бы внимания Нечто. Однако в последнее время он стал присматриваться к нашим похищенным, заинтересовался достоверностью их признаний, со свойственным ему пессимизмом и железной логикой высмеивал их самих и их рассказы.

Короче говоря, мистер Гарднер был одним из тех, кто нес ответственность за увеличение Онтологических Лакун, угрожавших безопасности самой ткани Нечто.

И посему его необходимо было надлежащим образом обработать.

Дом Гарднера стоял на усаженном деревьями участке площадью в пару акров по соседству с другими особняками. Это оживило во мне воспоминания о той части города, где в дни моей сан-францисской юности обитали грешащие чревоугодием аристократы. Окна в доме были освещены — похоже, холостяк Гарднер ожидал гостей. Стоя на ступеньке крыльца, я позвал хозяина дома так, словно он был слугой, — то есть нажал кнопку электрического звонка, этого сатанинского изобретения, почти столь же омерзительного, что и телефон и лексикографы.

Вскоре передо мной возник сам хозяин дома — довольно крупный мужчина с щегольской, прилизанной волосок к волоску прической, как у надменного кота. Какое-то мгновение он подозрительно разглядывал меня, а затем рассмеялся.

— Настоящий «Человек в черном»! Если мои противники не способны создать чего-то лучшего, придется признать, что задачу своей жизни я выполнил. А теперь, если вы меня извините…

С этими словами он собрался захлопнуть дверь, однако я, как настырный торговец библиями, успел просунуть в нее ногу.

— Мистер Гарднер, я проделал долгий путь затем, чтобы перекинуться с вами парой слов. Надеюсь, вы окажете мне любезность и выслушаете меня.

Гарднер поддался на мою вежливость — наиболее приемлемую форму лицемерия.

— Прекрасно! Произносите вашу роль, озвучьте ваши угрозы! Только предупреждаю вас, меня с пути истинного не собьешь! Если вы полагаете, что я откажусь отдела, которому посвятил всю жизнь, что я прекращу борьбу за то, чтобы восстановить хотя бы малую толику здравого смысла в наш день и век бредовых убеждений, то скоро поймете, как глубоко заблуждаетесь!

Я восхитился стойкости и искренности Гарднера, его приверженности верховенству материального над сверхъестественным. Когда-то и я был похож на него, с жаром развенчивал идеалы и мифы. Однако подобный пыл — лишь болезненное состояние, присущее юности. Работая на Нечто, я убедился, что на самом деле в мире есть много другого помимо того, что содержала моя старая философия.

— Вы когда-нибудь задумывались, мистер Гарднер, о том, что люди силой своих желаний всегда стремятся овеществить мечты? Мы видим это повсеместно в самых простых проявлениях и так часто, что принимаем как должное. Например, у меня в голове рождается желание съесть яблоко. Сей ментальный образ становится реальностью, когда я протягиваю руку, беру в него плод и с хрустом откусываю сочный кусок. Принимая во внимание трансформацию данного мысленного действа в действие реального мира, разве не является вероятным то, что, если прилагать к этому усилия более энергично, в жизнь можно воплотить даже более яркие устремления?

Гарднера озадачил неожиданный курс моей риторики.

— О чем вы говорите? Неужели вы считаете, что человечество хотело бы, чтобы в жизнь воплотился такой феномен, как НЛО? Но это же абсурд!

Я с галльским презрением пожал плечами.

— Абсурд — не более чем утверждение, противоречащее чьему-либо мнению, мистер Гарднер. Вы только задумайтесь, хотя бы на мгновение. Колдуньи, великаны-людоеды и феи юношеской поры человечества — разве их желаемое людьми существование не подтверждалось бесчисленными, полученными, что называется, из первых рук свидетельствами? Куда все они подевались? И почему неопознанные летающие объекты появились в критический послевоенный период, а не раньше? Разве не могло быть так, что они возникли специального для того, чтобы заполнить бреши в психических внутренностях человечества? Такова гипотеза по меньшей мере одного уважаемого психолога…

— Только не пичкайте меня юнгианской белибердой о коллективном бессознательном, мистер Как-вас-там! Надо же, летающие тарелки, битком набитые архетипами и старыми как мир суевериями!.. Я этим дерьмом сыт по горло!

Гарднер вытолкнул мою йогу за порог и захлопнул дверь перед моим носом с такой злостью, которую я, находись я в данный момент на борту Нечто, наверняка ощутил бы в качестве еще одного экзистенциального сотрясения.

— Бирс мое имя, — негромко произнес я, обращаясь к порталу дубового дерева. — А просвещение — главное мое дело.

Что ж, коль слова не подействовали, настало время привлечь внимание Гарднера, используя красноречие силы. Моему клиенту предстояло испытать то, что я называю «вангдепутенава» — так индейцы-оджибве именуют внезапно обрушивающееся на человека серьезное несчастье.

Мои бортовые коммуникационные каналы связались с Нечто. Этим вечером на мостике дежурили Кихоу, Мантелл и Палмер, которых должны были сменить Мак, Хайнек и Валле.

— Говорит Бирс. Соедините меня с участком 51.

Когда дали связь, я сообщил свои координаты и вызвал команду «Фу-файтеров».

Едва я успел удалиться на почтительное расстояние, как подобно рою жалящих ос появились бесшумные проворные истребители.

Взяв гарднеровские владения в кольцо разрывов пространства и времени для гарантии того, что сюда никто не пожалует, они боевыми лучами разорвали квантовые связи, уничтожив верхний этаж дома. Вернее, аккуратно снесли с него крышу, открыв жилище всем ветрам. До меня донесся разгневанный вопль неверия — его издал находившийся в доме джентльмен. Вопль этот сделался еще громче, когда бледно-розовый луч поднял его самого в воздух и опустил на лужайку перед домом.

— Не соблаговолите ли изменить ваше мнение, мистер Гарднер? — обратился я к дрожавшему как осиновый лист скептику.

Надо отдать ему должное, он храбро бросил мне в виде вызова перчатку своего скепсиса.

— Прежде чем я сдамся, я бы советовал вам продемонстрировать мне что-нибудь покруче секретной технологии ВВС, оплачиваемой из теневого бюджета!

— С удовольствием, сэр!

Что ж, самое время значительно ускорить шаг.

Я пустил в дело позаимствованную у Нечто команду особенно шумных йети, позволив самкам делать с Гарднером все, что они пожелают. Самцы при этом улюлюкали и то и дело награждали его щипками. Я отвел глаза в сторону, дабы не быть свидетелем этого жуткого зрелища, что, однако, не избавило меня от безумных криков, рычания и визга.

Отправив йети обратно, я повернулся к Гарднеру. Благоухая гималайским мускусом, бедняга был не в состоянии вымолвить ни слова, хотя в его глазах все еще тлела искорка неверия. Поэтому я позволил Козодою какое-то время побегать за ним, щипая его за задницу, чтобы выбить либеральную дурь. После этого убрал защитный модуль, коконом закрывавший дом, и велел «Фу-файтерам» переместить нас в мистический центр мира, известный в простонародье под названием Бермудского треугольника. Для пущей убедительности вызвав из озера Лох-Несс знаменитое чудовище, я подарил Гарднеру незабываемое приключение.

Пока он любовался змеиными шалостями малышки Нэсси, я материализовал разукрашенный гирляндами скелетов пиратский корабль и попросил у Нечто парочку помощников. Когда искомое было получено, я дал указания соответствующим образом наряженным Барни и Бетти Хилл отправить Гарднера, когда тот вернется, в «потрясное» плавание. Недолгую паузу я провел на борту одного из «Фу-файтеров», где провел беседу с Филом Классом о загадочных обычаях Магонии и Антиземли.

После этого я вернул Гарднера в его родной дом.

Вид у него был как у человека, подвергшегося допросу у Панчо Вильи. С него ручьями стекала вода, от одежды остались жалкие лохмотья. С ободранных ягодиц капала кровь. В волосах застряли морские водоросли. Из-за резинки трусов торчал хвост какой-то рыбешки, а за ухом — косточка пальца неизвестного скелета. Гарднер безуспешно пытался что-то произнести. Я поднес ухо к его губам и услышал:

— Н-н-н… нет. Все… равно… не… верю…

— Тс-с! Тише, мистер Гарднер. Вы напоминаете мне одного из издателей, который никогда не понимал уместность моих доводов. Ваша неспособность постичь истину, как явствует из того, с каким благородством и упорством вы отстаиваете свою точку зрения, представляет собой само определение упрямства. А теперь дайте-ка подумать… что еще вам такое показать?.. Помял! Если вы соблаговолите проявить еще капельку терпения…

Гарднер простонал и закрыл глаза. Я дал ему минутку отдыха — ровно столько, сколько потребовалось моим свидетелям, чтобы прибыть на подмогу.

Ощущая присутствие чего-то нового, Гарднер быстро приподнял веко. Даже этого короткого взгляда оказалось достаточно. Гарднер вскрикнул, точно девственница, которую попыталось приласкать беспутное и похотливое мифическое четвероногое. Он весь напрягся и одеревенел, как доска, впав в настоящий ступор.

Я обернулся, чтобы поблагодарить помощников.

— Уитли, Внеземной — вы молодцы. Славно поработали. До встречи на борту Нечто.

Внеземной воспламенил свой безгласный идиотский палец, а обнаженный Уитли дружелюбно помахал своим стационарным ректальным зондом, совсем как миролюбивый прокаженный, исполняющий нью-портский котильон. Когда человек и инопланетянин удалились, я отдал «Фу-файтерам» команду восстановить гарднеровский дом и уложить вымытого и получившего первую медицинскую помощь скептика в его собственную постель. Вряд ли завтрашний рассвет станет свидетелем возобновления прежней карьеры упрямца.

Я вернулся на Веретено, поздравив себя с удачно выполненной миссией. Как-никак, я помог себе и своим соотечественникам на некий неопределенный срок продлить наше уже не совсем смертное, но еще не совсем небесное существование. Совсем неплохо для одной ночной вылазки. Особенно для смурного привидения, которое на самом деле не больше чем сочетание духовной язвительности и вербальных тиков.

К моему великому удивлению, на борту Веретена я обнаружил ожидающего меня коллегу — заляпанного чернильными пятнами жалкого субъекта, однако для привидения весьма общительного (мы, призраки, являемся овеществленными и зримыми свидетельствами внутренних страхов).

— А, Беррик, рад тебя видеть! Какими ветрами?..

Травен осторожно пожал мою руку, и я незамедлительно узнал в нем горестного вестника плохих новостей.

— Боюсь, только что поступили новые указания, Амброз. Похоже, мы еще не заслужили отдыха. Нашему работодателю требуются два опытных оперативника для работы в Белом доме. Похоже, президент серьезно обеспокоен. Он только что просмотрел кассету с видеозаписью одного навороченного голливудского фильма и теперь опасается, как бы мы не сотворили нечто подобное с его домом…

В первое мгновение я готов был ответить отказом, продемонстрировать непокорство (обреченное по определению на неудачу), но тут же передумал.

— Ах, Беррик, снова приходится расплачиваться за наш опыт, — проговорил я, устало кивнув.

— Опыт, по твоим собственным словам, есть не что иное, как мудрость, которая лишь помогает нам принять как малоприятного старого знакомого ту глупость, которую мы уже совершили.

— Ты такой же незадачливый плагиатор, как и капитан Карл, старый ты греховодник! — улыбнулся я. — Что ж, тогда надо спешить.

И мы снова забрались в Веретено и продолжили нашу работу на Нечто.

«Working for the U». Перевод А. Бушуева