Лукас Летьюлип испытывал искреннюю жалость к религиозным физикам и мистически настроенным биологам, равно как к набожным геологам и к благочестивым химикам из числа своих знакомых. Будучи математиком, Лукас уже далеко не юношей неожиданно и пылко припал к лону католической церкви, сделавшись ревностным католиком. Он испытывал невероятную печаль, размышляя о незавидном положении коллег, пытавшихся примирить религиозные догмы с научными убеждениями. Сотворение Мира против Большого Взрыва, Эдемский сад против дарвинизма, Всемирный потоп против закона движения тектонических плит. Какое все-таки мучительно сложное для разума столкновение диаметрально противоположных ценностей, образов, приоритетов и сил приходится ежедневно преодолевать этим отважным мужчинам и женщинам! Мысленно охватить строгий космос Эйнштейна, Хокинга и Уилсона, не выбрасывая из головы витиеватых речений Блаженного Августина, Магомета или, допустим, Кришны, — невероятная задача, на решение которой можно потратить бесценной ментальной энергии не меньше, чем на формулировку теорем.
Своим уникальным душевным равновесием и соответственно работоспособностью Лукас был обязан исключительно тому факту, что избрал стезю науки еще в юном возрасте. Когда его постигло чудесное обращение в веру — это произошло прохладным осенним днем; Лукас задумчиво прогуливался по университетскому городку и узрел голубицу, усевшуюся на церковный шпиль, — молодой человек не испытал никакого душевного разлада. Новообретенная вера никоим образом не вступила в противоречие с его практической деятельностью математика-теоретика или научными амбициями.
А занимался Лукас красотой самого абстрактного рода математики. Она была абсолютно лишена практического подтекста, не имела отношения к устройству вселенной и потому не давала даже потенциального повода к конфликту с дарованной ему Церковью мудростью. Другие, менее утонченные научные дисциплины, конечно же, использовали математику для реализации и разъяснения своих открытий, до известной степени оскверняя тем самым славное наследие Пифагора и Евклида. Например, Лукас не стал бы отрицать знаменитое высказывание о том, что простенькое уравнение подкрепляется бескомпромиссной реальностью атомной бомбы. Однако признать это сродни утверждению о том, что из тех же славных слов, что вышли из-под пера, скажем, Клайва С. Льюиса, можно составить инструкцию по сборке садовых качелей.
Осчастливленный божественным осмыслением своей учебной дисциплины, Лукас получал огромное удовольствие от легкости вероисповедания, которую не могли — он был в этом стопроцентно уверен — испытывать другие ученые. Ежедневно с чистой совестью и безмятежной душой он посещал мессу. В церкви своего прихода, расположенной неподалеку от места его работы — прихожанами были главным образом иммигранты испанского происхождения, с которыми Лукас обменялся едва ли парой слов, — ему удавалось испытывать непринужденные и ничем не запятнанные отношения с Богом, которого он в душе считал Верховным Математиком.
Лукас Летьюлип с искренним сочувствием относился к своим коллегам. Он ежедневно молился о том, чтобы когда-нибудь им посчастливилось постичь неограниченную славу математики.
— Боже милостивый, прошу тебя, позволь моим насмешникам-коллегам узреть трансцендентальную славу Твоего наивысшего математического Святого Духа!..
Правда, несмотря на глубокую веру, на самом деле Лукас не ожидал, что в один прекрасный день Всевышний его услышит и отзовется на мольбу.
* * *
По какой-то Своей Собственной необъяснимой причине именно в некий иллюзорный миг вечного Данного Момента, полностью занимающего Небеса от одного безграничного края до другого, Господь Бог решил явить себя миру в облике секвойи, притом самой большой из всех, которые когда — либо росли на нашей грешной земле. Крона исполинского древа, олицетворявшая неподдающийся описанию Лик Творца, терялась где-то высоко в небесах — или даже галактиках? — и ее никак не могли лицезреть две крохотные человеческие фигурки, что стояли у узловатого основания, уходящего корнями… нет, не в почву! — а в саму суть божественного гиперсуществования.
Несмотря на неподдающееся измерению расстояние, отделявшее эти две человеческие фигурки и незримую листву Бога-дерева — с Кроны которого, как с Неопалимой Купины, и должен был донестись божий Глас, — слова Творца Всего Сущего четко доносились до мужчины и женщины, стоявших у подножия Дерева.
— Должен ли я отправить вас обоих в Дома ваши или же вы немедленно прекратите спор?
Темноглазая женщина продолжала сердито смотреть на мужчину, отвечавшего ей столь же неприязненным взглядом пронзительно-голубых глаз. Их неприязнь казалась твердой как камень до тех пор, пока земля угрожающе не качнулась под их босыми ногами — недвусмысленный намек на то, что Господь ими недоволен. Лишь тогда напряжение и гнев исчезли из поз мужчины и женщины, и они слегка отодвинулись друг от друга, сделав вид, что поправляют белые одежды или рассматривают неизменный ковер первичной материи, на котором стояли.
— Так-то лучше, — похвалил Господь. — Вот теперь вы ведете себя как истинные святые угодники.
Молодая женщина встряхнула черными волнистыми волосами и улыбнулась, отчего лицо ее с грубоватыми чертами типичной представительницы средиземноморской расы приняло несколько встревоженное выражение. Длинное бархатное одеяние не могло скрыть ее довольно привлекательную фигуру.
— Некоторые из нас до сих пор не могут забыть об унижениях, которым подвергались в земной жизни. А вот те, кто помыкал крестьянами там, на Земле, после канонизации, похоже, сделались еще более высокомерными.
Глаза мужчины — по возрасту он был старше женщины — под кустистыми бровями угрожающе вспыхнули. Великолепная, почти ассирийская бородка дернулась как живая.
— Ты, упрямая дщерь Евы! Непослушная своему смертному отцу при жизни, ты продолжаешь непочтительно вести себя по отношению к Отцу Вечному и после смерти!
— Диоскур, мой земной отец — напоминаю тебе на случай, если ты забыл об этом, Губерт, — был презренным язычником, который обезглавил свою набожную христианку-дочь! Как же я могу почитать такого отца?!
— Ты намеренно искажаешь смысл моих слов, Варвара! Я просто хочу доказать надлежащую связь между повелением и послушанием…
— Потому что ты происходишь из рода королей Тулузы! И потому что когда-то был епископом!
— И что? Я горжусь тем, что был епископом Маастрихтским и Льежским!
— Конечно, какой важный пункт биографии!.. Но ведь ты когда-то был еще и женат, не забывай об этом!
Святой Губерт нервно закашлялся.
— В мое время Церковь иначе смотрела на такие вещи…
Святая Варвара с победным видом сложила на груди руки.
— А я все еще девственна. Я девственница и мученица!
— А меня учил сам святой Ламберт! — возразил ей святой Губерт, не в силах подавить в себе гордыню.
— А я постигала премудрость у колен самого Оригена! — фыркнула Варвара.
— Мне было видение — крест между рогов оленя, за которым я охотился!
— Я божественным образом перенеслась из темницы на вершину горы!
— Будучи епископом, я обратил в истинную веру всю Бельгию!
— Я была в числе четырнадцати святых угодников! Наверное, и ты мне когда-то молился!
— Ты… ты… заносчивая соплячка!
— Кто, я? Я?! Да я родилась за четыре сотни лет до тебя!
— А где доказательства? Ни одного документального свидетельства твоего истинного существования! Да ты обычный миф!
— Миф?! Ты, старый похотливый козел, я тебе покажу, как пахнут носки мифической святой угодницы!..
— ДОВОЛЬНО!
Грохочущий голос Господа Бога заставил святых застыть на месте. Пристыженные, они стали смиренно внимать Его речам.
— Послушайте, Я вызвал вас предстать пред Ликом Моим, чтобы вы выполнили Мое новое повеление. Хотя, с другой стороны, ты, Варвара, снова проявляешь назойливость. Зачем ты требуешь Моего Внимания?
Варвара обиженно засопела носом, как разозленный подросток.
— Это несправедливо. Мы с ним оба покровители математиков, а Вы всегда даете лучшие задания ему. Простите меня, Отец Небесный, но выходит, что даже Небо допускает дискриминацию в отношении нас, дочерей божьих.
Ствол секвойи нервически вздрогнул.
— Прошу тебя, святая Варвара, не поднимай больше этот щекотливый вопрос. Я целое земное столетие потратил на то, чтобы отыскать способ устранить сей явный перевес мужчин в лоне Моей Церкви, и потому не желаю, чтобы Дела Мои подверглись поспешным обвинениям. Одних только воплощений Девы Марии сколько я благословил за нынешний год?.. Но с чего это Я пытаюсь тебя ублажить? Мне незачем оправдывать Дела Мои — это одна из Моих любимых привилегий. Поведайте же Мне теперь, какие у вас имеются возражения по поводу вашего последнего задания?
Святая Варвара положила руки себе на бедра.
— Я несколько лет наблюдаю за этим человеком. Меня уже мутит от одного его вида. Мне нужно что-то новенькое.
Господь Бог немного помедлил, как будто сверялся с записями.
— Хм, некий Руди Рюкер… Да, ты проделала достойную восхищения работу по его перевоспитанию. Сейчас он действительно ступил на стезю добродетели. И все-таки, надеюсь, ты не будешь против поработать с ним еще немного, пока в 2012 году он не станет лауреатом Нобелевской премии?
— Нет, буду. Когда я в последний раз навестила этого типа, он ущипнул меня за зад так крепко, что у меня несколько дней не сходил синяк!
— Девственница, тоже мне! — пробормотал себе под нос Губерт.
— Ладно, — согласился Господь, — передам-ка Я его под опеку святого Франциска Сальского, покровительствующего литераторам, поскольку Нобелевская премия будет присвоена Рюкеру именно за… Так ты утверждаешь, что новое задание Губерта следует передать тебе?
Святую Варвару слегка смутила та легкость, с которой она добилась желаемого, и она не осмелилась просить чего-то большего.
— Если выражаться точно, то не то чтобы передать. Может, мы с ним занялись бы этим заданием вместе?
Святой Губерт едва не сорвался на крик.
— Совместно выполнять задание?! С этой юной нахалкой? Как ее вообще угораздило стать покровительницей математиков?
— Я обладаю не меньшими математическими способностями, чем ты, Губерт.
— Ты сделала заказ лишь на одно жалкое окно башни в качестве покровительницы зодчества и считаешь, что этого достаточно? В мои дни…
— УГОМОНИТЕСЬ! — потребовал Господь Бог. — Я принял решение. Вы оба откликнитесь на мольбу Моего преданного служителя но имени… э-э… Лукас Летьюлип. Ступайте и явите ему Мою непостижимую Сущность.
В следующее мгновение секвойя исчезла, оставив двух святых смотреть друг другу прямо в глаза.
Губерт устало вздохнул.
— Воля Твоя да будет выполнена. Не взять ли нам колесницу, запряженную херувимами?
— Если ты устал, пожалуйста. Хотя в столь прекрасный день я предпочла бы пройтись пешком.
С этими словами святая Варвара зашагала по Райским Кущам. Святой Губерт мужественно последовал за нею.
— Ну почему я не пронзил стрелой того треклятого священного оленя, когда мне подвернулась такая возможность…
Писки Виспеуэй отличалась немалым весом — стрелка весов зашкаливала за сто килограммов. Старые семейные фотографии (снятые в идиллические дни в Пискатэвэе, штат Нью-Джерси) засвидетельствовали первые дни ее существования в образе миловидного младенца с ангельским личиком, который наверняка вызывал многочисленные улыбки со стороны умиленных родителей, когда у них спрашивали имя этого славного ребенка.
К сожалению, имя, которым родителей угораздило ее наградить, менее всего подходило пышным телесам деканши факультета астрономии университета, в коем трудился Лукас Летьюлип. И все же Писки была настолько добросердечной особой — она уже свыклась со своей печальной участью служить объектом насмешек всего университетского кампуса, — что и бровью не вела, когда-то кто-то спрашивал ее имя. Наоборот, она настойчиво заявляла даже случайным знакомым: «Прошу звать меня Писки!» С непокорными темно-рыжими локонами, которыми Писки чрезмерно гордилась, одетую в одно из бесчисленных просторных цветастых платьев и увешанную несколькими ярдами ожерелий, ее можно было часто увидеть на четырехугольной площади кампуса. Писки величаво проплывала мимо студентов и коллег, напоминая массивный галеон, загруженный под самую завязку экзотическими грузами с Дальнего Востока.
Сегодня Писки приплыла в кабинет Лукаса и поймала его прямо за рабочим столом. Широкая улыбка осветила круглое лицо, превратив глаза в практически неразличимые щелочки.
— Ты ведь сегодня придешь на вечеринку, Лукас? Ее устраивают в честь нашего нового преподавателя, доктора Гарнетта.
В качестве коллеги, с которым соприкасаешься не слишком часто, Писки вполне устраивала Лукаса. Она была неглупой и приветливой особой. Однако его ужасно раздражали визиты Писки к нему в кабинет, зачастую даже по совершенно ничтожным поводам. Лукас подозревал, что за ними скрывался некий романтический подтекст, чувства, на которые он не считал себя вправе отвечать взаимностью. Более того, Писки своими пышными формами настолько заполняла крошечный кабинет, что Лукасу начинало казаться, будто он вот-вот задохнется от нехватки воздуха, особенно если оказывался в ловушке за письменным столом вдали от окна. Не обладая особо крупным телосложением, Лукас был просто не в состоянии бороться за господство в окружающем пространстве со столь корпулентной особой.
Лукас, который не мог дождаться, когда Писки освободит его кабинет, тем не менее почувствовал себя обязанным поддержать разговор и задал вопрос:
— На вечеринке будет Халм?
— А как же! Почему бы Оуэну там не быть? Он ведь наш старший преподаватель!
— Ну, тогда даже не знаю, пойду ли я. Ты ведь в курсе, что мы с ним не ладим…
Взмахом пухлой руки с многочисленными кольцами на пальцах Писки мгновенно отмела возражения Лукаса.
— Нужно просто не обращать на него внимания. Так поступают все наши. Он вечно всех задирает, ты же знаешь! «Блистательный, но задиристый» — характеристика журнала «Нью сайентист».
Лукас беспокойно поерзал на стуле, чувствуя, что ему снова не хватает воздуха. Неужели Писки на самом деле поглощает весь кислород в комнате?
— Я в курсе его личных недостатков, Писки, и с удовольствием не замечал бы колкостей Халма, если бы они не касались моей веры. Я весьма болезненно воспринимаю эту тему и тут уж обидчикам спуску не даю. Он ведь унижает не только меня, как ты понимаешь, но и два тысячелетия существования святых — мужчин и женщин.
Писки исполинских размером бедром опустилась на край стола, не заметив при этом, что Лукас инстинктивно подался назад. Колесики на ножках его кресла врезались в стену, и он был вынужден прекратить дальнейшее сопротивление. Писки же, дабы придать дополнительную интимность своей просьбе, подалась к нему еще ближе.
— Нам нужно твое стимулирующее присутствие, Лукас. Обещаю тебе: если Оуэн перейдет границы хороших манер, я лично вмешаюсь. Ну пожалуйста, дай слово, что придешь!
— Да-да, конечно. Я приду.
Писки вскочила на ноги с поразительной для ее тоннажа грацией и изяществом и направилась к двери.
— Тогда до встречи в «Краутер лаундж»!
После ее ухода Лукас обратил взор на распятие, висевшее на противоположной стороне комнаты. Он попытался произнести коротенькую благодарственную молитву, однако мысли его отвлеклись на раздувшуюся грудную клетку несчастного Иисуса Христа.
Интересно, когда Писки в последний раз видела собственные ребра?
Лукас поймал себя на том, что вопрос этот не дает ему покоя.
«Краутер лаундж» предлагал посетителям обычный джентльменский набор непрезентабельных кресел и диванчиков с потертыми подлокотниками; заляпанные тощие подушки, из которых вывалилась поролоновая начинка, формой напоминали дефективные гемоглобиновые клетки несчастных страдальцев от белокровия, а ковер совсем облысел от бесчисленных ног посетителей. На складном столике с пластиковым верхом на пластиковых же серебристых подносах выстроились тарелки с печеньем и сыром. Налитое в графины вино играло сюрреалистическими оттенками и будто просило поскорее разлить его по пластиковым стаканчикам, пригубить, а затем тайком вылить в цветочные горшки с чахлыми комнатными растениями, расставленными по всему помещению.
Лукас появился в зале, когда вечеринка была уже в полном разгаре. Преподавательский состав факультета астрономии, численно дополненный добровольцами с родственных университетских кафедр, деловито налегал на закуски, прохладительные напитки и прославленного доктора Феррона Грейнджера Гарнетта, последнюю звезду науки, недавно пополнившую ряды профессорско-преподавательского состава. Гарнетт удостоился дозированного внимания медийных корпораций, приняв участие в цикле телепередач «Когда хорошим разумным существам достается плохая вселенная», которую транслировали по каналам Би-би-си и Пи-би-эс. Лукаса привело в смятение то, что там в одну кучу были свалены и популярная психология, и космология, и мелкотравчатая философия, и физика. Как и следовало ожидать, передачи эти имели колоссальный успех.
Заметив Лукаса, Писки помахала ему рукой. Безнадежно вздохнув, он принялся протискиваться сквозь толпу навстречу своей дородной знакомой.
— О Лукас, ты непременно должен познакомиться с доктором Гарнеттом! Позволь, я представлю вас друг другу!
Писки схватила его за локоть и принялась прокладывать путь через живое кольцо, окружившее суперзвезду астрономии. Оказавшись внутри этого кольца, Лукас с ужасом понял, что его немезида, Оуэн Халм, стоит прямо по правую руку от Гарнетта. Он ужаснулся еще сильнее, когда понял, что справа от Гарнетта на фамильярно близком расстоянии стоит Бритта, блистательная агрессивная тигрица, она же супруга его заклятого врага.
На какой-то краткий миг, прежде чем окружающие заметили Писки и ее несчастную жертву, Лукас успел составить собственное мнение о представшем его взгляду трио. Коренастый и похожий на бульдога Оуэн Халм компенсировал лысую, как обезьянья задница, голову темной густой бородой. Его жена Бритта, худая и разбитная на вид, была выше мужа на добрых шесть дюймов. Половине своей привлекательности она была обязана превосходной короне высоко начесанных белокурых волос. Лукас никак не мог избавиться от мысли, что эта парочка напоминает карикатурных персонажей из комикса «Тинтин». (Лукас не раз исповедовался в грехе жестокосердия, однако неизменно впадал в него, когда эта парочка попадалась ему на глаза.) Феррон Грейнджер Гарнетт, с другой стороны, с грубовато мужественной внешностью Берта Ланкастера или Спенсера Трейси, производил такое впечатление, будто его специально заказали в Центральном агентстве по найму актеров на роль отважного астронома.
— Доктор Гарнетт, — с энтузиазмом произнесла Писки, — познакомьтесь с моим замечательным коллегой Лукасом Летьюлипом. Лукас заведует кафедрой на математическом факультете. Он главный претендент на филдсовскую медаль, если, конечно, нам и нашему университету когда-нибудь так крупно повезет.
Смущенный столь лестной похвалой, Лукас протянул новому знакомому руку, причем столь стремительно, что чуть не выбил у Гарнетта бокал. Не сразу, но ему все-таки удалось успокоиться, и он попытался умалить собственные достижения на научной стезе:
— Едва ли это соответствует истине. У меня всего несколько скромных работ по многомерному пространству в паре-тройке журналов.
— Если память меня не подводит, где-то в сносках к какой-то статье мне попадалось название одной вашей работы, — с известной долей доброжелательности произнес Гарнетт. — Не в работе ли Типлера?
Увы, привычный в научной среде комплимент по поводу цитируемости не сумел порадовать математика. Лукасу меньше всего хотелось, чтобы его детище нашло практическое применение в заумных теориях какого-нибудь шарлатана от астрономии. Тем не менее он прикусил язык и принял дежурную лесть в свой адрес как должное.
Краснолицый Оуэн Халм в ходе этого обмена любезностями продолжал сверлить Лукаса неприязненным взглядом.
— Лукас — наш доморощенный мистик, — заявил он, отставляя в сторону бокал с вином. — Можно сказать, настоящий святой. Он утверждает, будто числа исходят непосредственно от Бога или что-то в этом роде. Или вы получаете аксиомы от Папы Римского?
Лукас почувствовал, как от одного только вида Халма в груди у него закипает ярость, готовая в любое мгновение привести к взрыву. Ему стоило неимоверных усилий взять себя в руки.
— Слова мистера Халма скрывают, как обычно, семя истины, таящееся под оболочкой преувеличения. Моя личная вера, сосредоточенная в земном воплощении Бога, известном под именем понтифика, лишь усиливает мое уважение к избранной мною мирской профессии. Да, я готов признать, что заявил однажды, будто математика есть не что иное, как доказательство божественного сотворения мира. Думаю, в лучшем из всех возможных миров мы все ощутили бы эту совместную деятельность нашей работы и наших религиозных побуждений.
В разговор вступила Бритта Халм:
— Мой парикмахер, Саймон, приобщился к ритуалам Сан-терии. Он уверяет, что, когда намыливает шампунем голову клиентам, им движет богиня моря, Йомама, или как там ее зовут.
— Говорят, каждая религия обладает своей долей мудрости, верно? — Гарнетт попытался сгладить ставшее почти зримым напряжение легким смешком и банальной фразой.
Слова его побудили Лукаса дать волю накопившемуся раздражению:
— Подобная бесхребетная болтовня неизбежно выливается в наихудшую разновидность языческой бессмыслицы. Колдуньи, астрологи и друиды!
— Говори-говори, Летьюлип! — заметил Халм. — Твои верования граничат с Каббалой!
— Каббала?! Да я никогда…
Пришел черед Писки вмешаться в разговор:
— Лукас, я уверена, что Оуэн никоим образом не хотел критиковать твои убеждения или унижать иудейскую религию!.. Слушай, ты даже ничего не выпил! Пойдем со мной, я налью тебе вина!
Лукас позволил увести себя за пределы живого кольца.
— А ваш Папа Римский в последнее время не сжигал никого из астрономов? — на прощание не удержался Халм от шпильки.
Обернувшись, чтобы дать нахалу хорошую отповедь — что-нибудь насчет высказываний Иоанна Павла Второго в покаянии по поводу грядущего тысячелетия, — Лукас понял, что ничего не выйдет. Энергично потащив его за собой, Писки лишила приятеля такой возможности.
Возле буфета с напитками и закусками Писки извинилась перед ним — искренне и многоречиво, но шепотом. Немного успокоившись, Лукас принял ее извинения, однако настоял на своем немедленном уходе.
На улице он отцепил свою «веспу» от металлической стойки, затем надел на голову шлем. Не имея возможности приобрести машину и одновременно каждый месяц тратить уйму денег на гараж, Лукас остановил свой выбор на мотороллере, посчитав его идеальным средством для ежедневных коротких поездок. К этому решению его подвигло наличие огромного количества мотороллеров на улицах Рима, которые он увидел в дни своего паломничества в Ватикан.
На полпути к дому Лукас заехал в церковь. Отец Мигель Обиспо, наполнявший купель святой водой, ласково поприветствовал прихожанина. Погруженный в свои мысли, Лукас довольно невежливо ответил ему коротким кивком, прошел к ограждению исповедальни неподалеку от алтаря, опустился на колени и принялся истово возносить молитву, требуя от Господа Бога покарать неверующих.
На полпути от Небес к Земле святой Губерт обернулся к святой Варваре и сказал:
— Какой настойчивый малый! Неужели он не знает, что мы уже откликнулись на его зов?
— Ты попросил Птаху возвестить о нашем появлении?
— Нет, с какой стати? Я думал, ты сама это сделала!
— Жалкий склеротик! — взъярилась святая Варвара.
— А ты малолетняя потаскушка!
Оставшуюся часть пути святые проделали в гробовом молчании.
На следующее утро после ужасной вечеринки на астрономическом факультете Лукас Летьюлип проснулся под звон будильника, чувствуя себя очистившимся от грехов. Вчерашнее обращение к молитве в значительной степени успокоило его душу. Он уже забыл, когда в последний раз рано поутру чувствовал себя столь крепким и бодрым как физически, так и морально. Ему даже казалось, будто во время сна на него снизошла благодать. Лежа в постели, Лукас разглядывал знакомый потолок и на всякий случай похлопал себя поверх покрывала. Тактильные ощущения, похоже, соответствовали норме обычного земного существования — никакого трубного гласа не прозвучало. Отчего математик решил, что пора приступать к повседневным делам.
Посетив ванную комнату, Лукас, на ходу завязывая пояс банного халата, направился в кухню. С удивлением для себя он отметил, что оттуда доносится запах свежезаваренного кофе. Неужели, прежде чем завалиться в постель, он забыл выключить автоматическую кофеварку? А что это за странное свечение исходит из той же кухни? Неужели он еще и верхний свет оставил включенным? Как правило, Лукас внимательно относился к подобным вещам.
За маленьким кухонным столиком сидели пожилой бородатый мужчина ворчливого вида и юная женщина, довольно живая и энергичная. И он, и она Лукасу были совершенно незнакомы. На обоих незваных гостях были просторные шелковые одеяния цвета слоновой кости, оба сидели босые. Незнакомцы держали в руках чашки с дымящимся кофе и с видимым удовольствием, если даже не с легкой жадностью, вдыхали аромат бодрящего напитка. Над головой у обоих сиял нимб, свет которого легко мог бы заменить собой несколько тысяч зажженных свечей.
— Составишь нам компанию, Лукас? — любезно спросила женщина.
— Присаживайся! — предложил мужчина.
Подобно безропотному зомби, Лукас послушно сел.
Бородач налил ему кофе, а женщина поинтересовалась:
— Сахар? Сливки?
— Не-е-ет, благодарю… — промямлил Лукас.
Незнакомка поднесла чашку к губам и с видимым наслаждением сделала глоток.
— О, восхитительно! — произнесла она, опуская чашку на стол. — Стыд и позор, что в Раю нет кофе.
Бородатый мужчина последовал ее примеру.
— К сожалению, это напиток, припасенный для Земли и Ада, — возразил он.
— Кто… кто вы такие?
— Прости нас! — извинилась женщина. — Позволь мне как подобает представиться. Я святая Варвара, а это мой друг — святой Губерт. Мы явились в ответ на твою мольбу. Мы святые покровители математики. Столь высокообразованному верующему это должно быть хорошо известно.
Ужас и благоговейное почтение, которые поначалу испытывал Лукас, постепенно начали уступать место естественной подозрительности и паранойе с легкой примесью злости.
— Значит, святые? — Лукас приподнялся со стула и поочередно просунул руку между нимбами и головами незваных гостей. — Превосходный эффект, однако обыкновенной голограммой меня не купить. Кто же прислал вас разыграть со мной подлую шутку? Оуэн Халм? Конечно, он, кому же еще мог прийти в голову такой кощунственный розыгрыш?
Мужчину, которого представили как святого Губерта, явно задела последняя фраза Лукаса.
— Нам ничего не известно ни о каком Халме. Мы выполняем непосредственную волю Господа Бога. Насколько мне помнится, ты просил представить насмешникам-коллегам свидетельство трансцендентальной мощи и величия высшего математического Святого Духа.
Услышанное вызвало у Лукаса сильное смущение.
— Откуда вам известно о моих молитвах?
— Губерт объяснил тебе это достаточно четко! — выразила нетерпение святая Варвара. — Бог услышал твои молитвы и поручил нам исполнить их.
Лукас спрятал лицо в ладонях.
— Не знаю, как поверить… Может, все-таки приглушите немного свечение ваших нимбов? У меня от них просто голова раскалывается.
— Извини.
— Конечно, нет проблем.
Свечение стало не таким резким, и Лукас снова посмотрел на своих собеседников.
— Губерт… Губерт… что-то не помню, чтобы где-то читал о святом Губерте. Вот про святую Варвару помню. Трагическая история… Ваш отец, кажется, отрубил вам голову?
Святая Варвара самодовольно ухмыльнулась, глядя на своего партнера.
— Верно. А потом взял ее в руки, чтобы показать окружающим, вот так.
Взяв себя за густые волосы, Варвара подняла свою улыбающуюся голову над обрубком шеи. Из разверстой раны потоком хлынула кровь, забрызгав колени хозяину дома.
Голова Лукаса, все еще покоящаяся на плечах, в ужасе дернулась назад, больно ударившись о стену. Мгновенно лишившись чувств, ученый рухнул на пол.
— Кого я всем своим нутром терпеть не могу, — проворчал Губерт, — так это мнимых мучеников.
Отделенная от туловища голова Варвары представляла не слишком приятное зрелище даже для Губерта.
— Может быть, и мнимых. Зато убедительных, это уж точно.
Когда Лукас пробудился во второй раз за утро, он почувствовал себя скорее скверно, чем восторженно. Голова невыносимо болела, и открывать глаза ему совсем не хотелось. Возможно, предыдущий кошмарный сон окажется без всяких последствий, если он просто сейчас полежит…
— Ты почувствуешь себя намного лучше, если встанешь и выпьешь кофе, — раздался голос святой Варвары.
Лукас застонал и открыл глаза. Он лежал на диване в гостиной в чистой, без следов крови одежде. Прибывшие в гости святые заботливо окружали Лукаса с обеих сторон.
— Я приношу извинения за шокирующий поступок моей спутницы, — как будто прочитав его мысли, пояснил Губерт. — В вашей кухне снова чисто. Я даже вытряхнул в мусорное ведро гущу из фильтра кофеварки.
Лукас снова застонал и взял чашку кофе.
— Если я признаю вашу святость, вы избавите меня от головной боли?
— Только при помощи таблетки аспирина, — отозвалась Варвара. — Вообще-то мы не умеем творить чудодейственные исцеления — не наша сфера деятельности. Мы должны придерживаться области математических чудес. Каждый из святых специализируется на чем-то одном.
— Никакого исцеления прокаженных. Никакого воскрешения из мертвых, — подтвердил ее слова святой Губерт и, задумавшись, добавил: — Накормить несколькими рыбинами толпу — это нам по силам, поскольку сие есть умножение, то есть действие из области математики. С другой стороны, такой фокус явно подпадает под категорию биологических чудес. Интересно, не посягнем ли мы тем самым на территорию чьих-то интересов?
— До известной степени. Однако вряд ли Он станет возражать! — отмахнулась от его сомнений Варвара.
— Я чту агиологию так же, как и ближнего своего, но если бы кто-нибудь из вас все-таки предложил мне таблетку аспирина, то…
После аспирина и двух чашек кофе Лукас почувствовал себя значительно лучше. Немного привыкнув к присутствию двух небесных гостей, он ощутил, что в нем начинает пробуждаться любопытство.
— Вы говорили о математических чудесах, я не ослышался? Каких же именно?
На его вопрос ответил Губерт:
— В основном это практическое осуществление какого-то трудного для понимания математического доказательства, теоремы или концепции. Вот, например, почему бы тебе не встать и не пройти на кухню?
Лукас встал, сделал шаг…
…и мгновенно оказался на расстоянии двух комнат от гостиной. Обернувшись, он увидел в дверном проеме обоих улыбающихся святых.
— Как вы это сделали?
— Я предоставил тебе мгновенный доступ в некоторые высшие измерения, о которых ты всегда столь мечтательно размышлял. Причем, что называется, в два счета.
Лукаса внезапно охватило пьянящее ощущение безграничных возможностей. Какое счастье, что ему явились эти двое математических святых, готовых откликнуться на его просьбу в деле просвещения злопыхателей-язычников. Лицо ученого озарилось широкой улыбкой. Он вдруг ощутил себя оставшейся в живых Жанной д’Арк.
— Я единственный, кто вас видит?
— Мы готовы предстать перед любым человеком, которого ты назовешь нам, — ответила Варвара.
Жестом скупца из немого фильма Лукас в предвкушении потер руки.
— Превосходно! Позвольте мне одеться, а затем мы отправимся в университет. Встретимся в моем кабинете.
— Мы можем в мгновение ока перенести тебя, — предложил Губерт.
— Нет-нет, я не смею тратить Дары Божьи на всякие мелочи! Приберегите ваши божественные силы для того, чтобы наставить неверующих на путь истинный!
Лукас отправился принимать душ (несмотря на то что он был чист, ему очень хотелось смыть с себя воспоминание о недавней кровавой сцене) и переодеться.
Когда дверь ванной комнаты за ним закрылась, Варвара повернулась к Губерту.
— Какой приятный мужчина! Действительно обаятельный и разумный. К тому же куда более деликатный, чем мой последний клиент. Я со счета сбилась, сколько раз переносила того лентяя прямо в кампус, когда он опаздывал на работу.
Лукас решил не оставлять свою «веспу» на автостоянке, а припарковал ее за пределами здания, в котором располагался факультет астрономии. Он посмотрел себе через плечо, но никого не увидел.
— Губерт, Варвара, где вы? — позвал он, понизив голос.
И в следующее мгновение буквально кожей ощутил божественное сияние нимбов.
— Мы прямо за твоей спиной, дружище. Считай, что тебя защищает рать небесная! — раздался голос Губерта, прозвучавший словно из трещины в космосе.
Успокоенный тем, что незримые защитники с ним, Лукас смело вошел в здание и направился прямо в кабинет Оуэна Халма. Из-за матового стекла двери сочился рассеянный свет, доносились чьи-то приглушенные голоса. Набрав полную грудь воздуха, математик храбро постучал.
— Войдите! — прозвучало в ответ хриплое приглашение.
Лукас собрался с духом и шагнул за порог — точь-в-точь как пророк Даниил в клетку со львом.
Халм восседал в кресле за столом, тогда как доктор Гарнетт занимал единственный стул для посетителей. На появление Лукаса они отреагировали по-разному. На лице Гарнетта отразилась сдержанное смущение — как будто он припомнил унижение его на вчерашнем приеме, — смешанное с равнодушием, в то время как Халм не стал скрывать, что раздражен.
— Что вас сюда принесло, Летьюлип? — рявкнул он на коллегу. — Если вы только не вознамерились принести извинения по полной программе за ваше вчерашнее свинское поведение, то можете разворачиваться на сто восемьдесят градусов и отправляться прямиком в ваш личный Ватикан!
Чувствуя, как краснеют щеки, Лукас тем не менее решительно ответил:
— У меня нет намерений приносить извинения. Я здесь для того, Халм, чтобы швырнуть в вашу наглую самодовольную физиономию вашу нечестивую глупость! Приготовьтесь к встрече с посланниками разгневанного Бога! Варвара! Губерт! Явитесь!
В комнате тут же появились босоногие святые, встав по обе стороны от Лукаса.
— Верно, Господь Бог действительно гневался, — подтвердил Губерт, поправляя нимб. — Только вот Он обратил свой гнев на нас, а не на этих джентльменов.
— Тише, старый дурень! — бесцеремонно оборвала Варвара.
Сначала обоих астрономов немного ошарашил визит незваных гостей, однако вскоре к ним вернулся их прежний апломб. У Халма вид был скорее раздраженный, нежели растерянный.
— Впечатляюще, Летьюлип! Совсем как третьеразрядная детективная постановка! Тем не менее, если вы не уберете немедленно из моего кабинета этих двух нахальных оборванцев и не уберетесь сами, мне придется вызвать университетскую службу безопасности!
Лукаса охватила дрожь возмущения.
— Не смейте подвергать осмеянию тех, кто ниспослан к нам самим Господом Богом! Как мне убедить вас в том, что вся ваша якобы основанная на материализме жизнь на самом деле зиждется на фундаменте лжи?
Халм не удостоил его ответом. Без дальнейших объяснений он потянулся к телефону и, набрав номер, прижал трубку к уху.
— Алло, служба безопасности? Говорит профессор Халм. Пожалуйста, пришлите к нам полицейскую машину, чтобы вывести из здания распоясавшихся хулиганов…
Кажется, ситуация начинает выходить из-под контроля, подумал Лукас. Что за ошибку он допустил? Его план летит ко всем чертям. Даже появление святых оказалось бессильно убедить столь закоренелых материалистов. А ведь он ничуть не сомневался, что этот миг непременно обернется его несокрушимой победой над неверующим. Увы, похоже, ни Халм, ни Гарнетт толком не знают своих ролей, которые он мысленно сочинил и распределил между ними. Отчаявшись обернуть ситуацию в свою пользу, Лукас крикнул:
— Варвара, остановите его!
Телефонная трубка с грохотом упала на стол, хотя пальцы Халма оставались по-прежнему плотно сжаты. Губы астронома продолжали шевелиться, но теперь они не издавали ни единого звука. С телом Халма явно что-то произошло. Оно сделалось необычайно плоским. Когда же он повернулся лицом к доктору Гарнетту, то полностью исчез из виду.
Лукасу сразу стало ясно, что случилось, вернее, что с Халмом сотворила святая Варвара.
— Вы сделали его двухмерным!
Лицо Варвары просияло от гордости.
— В соответствии с Евклидом! Элементарно, Ватсон! Быстрое и аккуратное решение вашей просьбы!
Ставший тоньше бумажного листа, Халм заметался по кабинету, то пропадая из виду, то появляясь вновь, попеременно обращая к Лукасу и его спутникам то видимую, то невидимую плоскость измерения.
Гарнетт испуганно вскочил на ноги.
— Я не знаю, религиозный безумец, что вы сотворили с Оуэном! Но в любом случае спуску я вам не дам!
И бросился на Лукаса. Тот дернулся в сторону, пытаясь увернуться.
— Губерт, на помощь!
В следующую секунду новоиспеченный преподаватель астрономического факультета рухнул на застеленный ковром пол, потеряв равновесие. На месте его конечностей теперь красовались уменьшенные копии его собственного тела. Там, где раньше были кисти рук и стопы, располагались уменьшенные копии головы. Конечности этих причудливых придатков состояли из таких же, но уже совсем крошечных тел, конечности которых, в свою очередь, заканчивались их крошечными аналогами, и так далее до бесконечности, насколько мог разобрать глаз Лукаса.
Шум, который издавали все эти бесчисленные головы, перекрывал крики, вырывавшиеся из горла самого Гарнетта, так сказать, исходного Гарнетта. Лукас опустился в кресло Халма. Законному владельцу оно определенно не понадобится, потому что плоский профессор через узкую щель случайно угодил в закрытый ящик письменного стола.
— Вы его фрактализировали? — устало поинтересовался Лукас. — Составили из уменьшенных копий самого себя?
Губерт довольно усмехнулся.
— Именно. Я научился этой штуке, заглянув как-то раз за плечо Мандельброту.
До Лукаса донесся вой сирены. Не зная, как ему быть, он открыл ящик письменного стола, в который угодил Халм. Бумажный ученый вырвался наружу словно пружинный чертик из коробочки, отчего Лукас испуганно вскочил с кресла.
Далее произошло следующее. В кабинет мужа легкой походкой вошла Бритта Халм. Супруга она увидела в момент его обманчивой материализации.
— Ты готов, дорогой? Мы ведь собираемся на ленч! Нужно поторопиться, иначе я заставлю Саймона ждать…
Тонкая и прозрачная, как пленка, копия Оуэна Халма беззвучно воззвала к супруге о помощи. Лишь тогда до Бритты дошло, что с мужем что-то неладно.
— Ты себя хорошо чувствуешь, дорогой?
Оуэн отрицательно качнул головой. Зрелище, надо сказать, было малоприятное. Лукасу меньше всего хотелось надолго запечатлеть его в памяти. Голова профессора, переходившая из одной плоскости в другую, то исчезала, то снова оказывалась видимой.
По омерзительности сцена эта была способна соперничать разве что с тем, как святая Варвара демонстрировала последствия давней трагедии, вызванной безжалостным топором.
Бритта издала жуткий вопль. Лукас открыл рот, чтобы успокоить ее, однако она вскрикнула снова. Затем еще раз и еще…
Четвертый крик прозвучал уже не столь громко. Пятый едва слышно. Бритта стала стремительно уменьшаться в размерах, сохраняя при этом прежние пропорции. Буквально на глазах она сжалась до размеров ребенка, кошки, мыши, пчелы, комара, а затем исчезла совсем.
— Если я правильно поняла, ты хотел, чтобы она заткнулась, — будничным тоном пояснила Варвара. — Вспоминаю некоторые интересные выводы, сделанные Стивеном Смейлом в статье из «Журнала нелинейной динамики», о странных аттракторах, чья линия неизменно стремится вниз, к уровню Планка…
Прежде чем говорливая святая успела закончить объяснения, ее прервали возгласы перепуганных людей, столпившихся у дверей кабинета.
Лукас почувствовал, что покрывается липким, пахучим потом. Мысли лихорадочно метались.
— Нужно скорее убираться отсюда! — принял он наконец правильное решение.
На него и обоих святых падал приятный, неяркий солнечный свет. Легкий ветерок шевелил его взъерошенные волосы и одежды небесных заступников. В чрезвычайных ситуациях переход в высшие измерения имеет определенные преимущества.
Однако полностью избежать опасности им не удалось. Из остановившегося рядом с «веспой» полицейского автомобиля вылезли несколько блюстителей закона.
Старший полицейский, Джон Уотерс, напоминал кинорежиссера какого-то культового фильма. Правда, полному сходству мешало излишне суровое выражение лица.
— Что случилось, сэр? Где?
— Там… там, наверху.
Второй полицейский смерил святых подозрительным взглядом.
— Мои гости… друзья… старые хиппи. — Лукас поспешил объяснить необычную внешность спутников. — Они преподают в… э-э… Беркли. Мать Земля, обожествление природы и все такое. Их нимбы? Знаете, это такие штуки… фонарики… молодежь еще надевает их на рейвах… на танцевальных вечеринках. Конечно. Вы меня поняли. Я уверен.
Полицейские пробурчали что-то невразумительное и поспешили в направлении доносившегося из здания шума. На входе они столкнулись с тушей Писки Виспеуэй, облаченной в просторное клетчатое платье-рубашку, напоминавшее кроем походную палатку. Моментально последовало нечто вроде блицсражения за проход внутрь в духе «Робин Гуд встречает Малютку Джона на мостике-бревнышке», победителем из которого вышла, конечно же, Писки. С максимальной для ее комплекции быстротой она устремилась к Лукасу. Ее ожерелья и браслеты бряцали точно занавес из бус под порывами ураганного ветра.
Прежде чем дородная подруга приблизилась, Лукас повернулся к святым.
— Вы можете вернуть прежний облик тем троим людям?
— Разумеется, — ответила Варвара.
— Вообще-то я не знаю, следует ли нам и далее выполнять его просьбы, — заупрямился Губерт, — после той чудовищной лжи, которую он сообщил полицейским. Надо же, старые хиппи!..
Лукас еле сдержался, чтобы не сорваться на крик.
— Это был простительный грех! Я покаюсь в нем, как только смогу, и понесу любое наказание, что назначит мне мой исповедник!
— Ну, в таком случае…
Варвара попыталась урезонить Лукаса:
— Надеюсь, ты понимаешь: как только твои противники снова примут нормальный облик, они обвинят тебя во всех смертных грехах! Такая же жуткая сцена произошла, когда отец узнал о моем обращении в христианство.
— Знаю, отлично знаю и как-нибудь справлюсь! Просто сделайте их снова нормальными!
Святые кивнули друг другу, моргнули и хором произнесли:
— Готово!
Наконец Писки приблизилась к Лукасу и святым. Ее раскрасневшееся лицо дышало истинной симпатией к коллеге и озабоченностью за его безопасность, а также естественным любопытством в отношении его странных спутников.
— Лукас, в чем дело? Что случилось? Неужели вы с Оуэном подрались?
— Боюсь, что-то вроде. Я просто появился на пороге его кабинета, а он повел себя скверно. Каюсь, я вынужден был защищаться!
— Какой ужас! Лукас, я так за тебя испугалась! Я всю ночь размышляла о глубине чувств, которые к тебе испытываю. И скажу тебе честно — я восхищаюсь твоими принципами. По-моему, такие люди, как ты, не способны на подлость. Я горжусь тем, что ты дал достойный отпор Оуэну!
Писки схватила Лукаса за руку и угрожающе нависла над ним всей своей массой. Его охватило жутковатое чувство, подобное тому, которое в сказке Андерсена, должно быть, испытывала горошина под грузом бесчисленных матрасов. Так что хоть он и был благодарен Писки за уверения в дружбе, тем не менее попытался осторожно высвободиться из-под ее телес.
— Да-да, спасибо огромное, Писки. Но я одержал победу не в одиночку. Мне помогли вот эти двое святых. Позволь представить тебе святую Варвару и святого Губерта, небесных экспертов в области математики.
Губерт взял руку Писки и поцеловал с галантностью придворного, каковым когда-то и был.
— Очарован вами, мадам. Ваш голос напоминает мне голос императрицы Феодоры.
Святая Варвара ограничилась сдержанным приветствием. Она не стала подавать руку новой знакомой и нарочитым жестом поправила свои одежды на уровне талии. У Лукаса мелькнула было мысль, что его небесная заступница не чужда ревности, однако он не стал мысленно развивать эту приятную для любого мужчины тему — кто знает, может, зря не стал.
В любом случае предаваться приятным размышлениям ему было некогда, ибо в следующее мгновение на ступеньках перед входом в здание появились супруги Халм и доктор Гарнетт в окружении полицейских.
— Вот они! Немедленно арестуйте их!
Лукас запрыгнул на сиденье своей «веспы» и повернул ключ зажигания.
— Писки, мы продолжим нашу интересную беседу чуть позже. Мне нужно бежать, причем немедленно, а уж потом я придумаю, как избавиться от этих смехотворных обвинений.
— Я с тобой, Лукас!
Не успел математик ей возразить, как Писки приподняла юбки и перебросила ногу через пассажирское сиденье крошечного мотороллера, придавив его своей внушительной массой. Заднее колесо «веспы» осело, а переднее вздыбилось над землей — ни дать ни взять карикатурный скакун Одинокого Ковбоя.
— Писки, умоляю тебя!..
— Поехали, Лукас! Они мчатся прямо к нам! Вперед!
Лукас дал газу, и перегруженный сверх меры мотороллер кряхтя покатил вперед со скоростью, не превышавшей скорость обычного бегуна. Святые без всяких сперхъестественных усилий трусили рядом с машиной.
— Скверно! — вскричал Лукас. — Губерт, Варвара, а нельзя ли побыстрее умчать нас отсюда?
— А куда вы хотите?
— Не знаю! Хочу лишь улететь отсюда подальше!
Святые слегка отстали. Продолжая идти легким шагом, они на ходу принялись шепотом о чем-то совещаться. До Лукаса доносились обрывки их разговора.
— …космологическая константа…
— …цифровая по своей природе…
— …вряд ли мы нарушаем…
Когда святые закончили оживленную дискуссию, преследователи уже почти их догнали.
— Вы, очевидно, знаете, — начал вещать Губерт, — что универсальная сила, обозначенная как «лямбда»…
Лукас мог поклясться, что слышит на фоне других голосов гневное рычание Оуэна Халма.
— Что бы вы там ни задумали сделать, сделайте поскорее, ради Бога!
Боже, почему земля так стремительно уходит из-под колес «весны»? Или это святые открыли какую-то трещину в ее тверди? Неужели Лукас угодил в нее и теперь летит в тартарары? Может, Губерте Варварой на самом деле демоны и теперь тянут грешников в преисподнюю? Правда, на падение не очень-то похоже, да и серой пока еще не пахнет. Напротив, неожиданно Лукас понял, что взмыл вверх, в небесную высь.
«Веспа» поднималась все выше и выше, устремив переднее колесо прямо к солнцу.
Писки обхватила Лукаса за талию, сжав так крепко, что тот едва мог дышать.
— Я не верила! Не верила!.. Но теперь верю! Верю!
Лукас обернулся и посмотрел через плечо. Обезумевшая толпа замерла на месте. Задрав головы вверх, люди изумленно наблюдали за летящим мотороллером, сидевшими на нем Лукасом и Писки и летящими рядом с ними, подобно рыбкам-лоцманам, святыми.
Прежде чем они поднялись еще выше, до Лукаса донесся с земли голос какого-то мужчины:
— Эй, что я увидел под платьем этой милашки! Она же без трусов!
Лицо Варвары потемнело от гнева.
— Ах ты жабье отродье! Мы еще посмотрим, каково тебе будет, когда твои кишки свернутся в кольцо Мебиуса!..
— Нет-нет! Не надо! — взмолился Лукас.
Варвара смилостивилась, но все равно продолжала что-то недовольно бормотать себе под нос.
Поскольку мотороллер благополучно набирал высоту, Лукас, а затем и Писки немного успокоились. Естественное любопытство вскоре взяло верх.
— Каким же образом этот полет можно отнести к категории математического чуда? — поинтересовался он.
На вопрос откликнулся Губерт, явно довольный своим поступком:
— Наш первый шаг состоял во временной приостановке действия коммутативных и ассоциативных законов для тензорных операторов. После того как квантовой инерции не удалось сгруппироваться, мы изменили численное значение Лямбды — силы, которая контролирует расширение вселенной — в небольшом пространстве вокруг вас, результатом чего стала направленная антигравитация. Вы же знаете, что весь космос имеет в своей основе всего шесть чисел. N, Е, Омега, Лямбда, D и Q. Возьмем, например, Q…
— Признаю изящество вашей теории, Губерт. Но скажите, куда мы направляемся?
— Все зависит только от вас, сэр. Полагаю, мы могли бы скрыться от взглядов тех, кто остался на земле, на макушке облака. Ведь вы обычно считаете, что мы, святые, именно так и поступаем.
— О Лукас, да они действительно святые! — вступила в разговор Писки. — Я сначала подумала, что ты шутишь. Как здорово! Посидеть на облаке, взглянуть с него вниз, на землю — сколько раз я мечтала о такой романтике в детстве, когда жила в Пискатэвэе!
Лукас вздохнул и дал добро на посадку. «Веспа» увеличила скорость, и ее колеса пронзили нижний слой облаков. Возле дальнего края мотороллер замер над пушистой, залитой солнцем и одновременно затененной местностью пурпурно-золотистого оттенка.
— Слезайте! — произнесла Варвара.
Лукас настороженно посмотрел на святую мученицу. Не сыграет ли эта склочная особа с ним злую шутку, дабы отомстить за чрезмерное любопытство? Но разве у него есть выбор — доверять или не доверять ей?
Писки разрешила все сомнения, первой соскочив с мотороллера. Ее ножищи погрузились в поверхность облака, но всего лишь по щиколотку.
— Незначительное местное изменение в величинах N и Е… — взялся было объяснять Губерт.
Лукас последовал примеру Писки и вместе с ней подошел к ближнему краю. Осторожно заглянул вниз, на коричнево-зеленое лоскутное одеяло земли, простеганное толстыми стежками дорог.
— Красота какая! — проворковала Писки.
— Через пару тысячелетий все неизбежно постареет! — пренебрежительно фыркнула Варвара. — Даже любовь, хотя утверждать это нельзя.
Писки лихорадочно ухватила Лукаса за руку.
— Не знаю, что и сказать. Наверное, нужно время, чтобы выяснить, так это или не так.
Лукас деликатно освободился от ее хватки. Он не имел бы ничего против подобных разговоров, будь все остальное в полном порядке. Однако нынешние заботы занимали его настолько, что он даже не вслушивался в романтичную болтовню Писки. Правда, одна мелкая деталь, промелькнувшая в ее речах, заставила его переключиться на мысль о возможных вариантах спасения.
Вдохновение посетило Лукаса совершенно неожиданно.
— Время! Конечно же! Не могли бы вы оба каким-то образом…
Губерт горестно вздохнул.
— Опять старая песня. Повернуть время вспять? Естественно. Типично математический феномен. Вообще-то эта старая уловка частенько помогала нам выкрутиться из самых щекотливых ситуаций.
— Господи, как мне осточертел этот избитый прием! — пожаловалась святая Варвара. — Ну почему у простых смертных такое скудное воображение! Может, лучше стоит попробовать изменить мощность солнечного излучения…
— Нет! Не надо мне никаких поэтических решений! Я просто хочу жить своей привычной жизнью! Надо лишь запечатлеть в памяти то, что со мной произошло, дабы я никогда не позволил собственной гордыне снова взять надо мной верх!
— Это не так уж трудно. Ну хорошо, готовься!..
Тут в разговор вмешалась Писки, и слова ее вызвали всеобщее удивление:
— Стойте! Лично мне все равно, утрачу я воспоминания об этих восхитительных мгновениях или нет. Главное — помочь Лукасу. Но могу я попросить вас об одной любезности? — Дородная Писки смущенно посмотрела вниз и пнула носком поверхность облака. — Вы не могли бы сделать меня худой? Всего на минутку? Ну пожалуйста, а?
Святые снова принялись совещаться.
— …реверс Банаха-Тарски…
— …конформное отображение в лемнискате…
Святая Варвара повернулась к Писки и с некоторой долей снисходительной симпатии пояснила:
— Хорошо, моя милая, только закройте глаза…
При виде трансформации, произошедшей с Писки, Лукас непроизвольно ахнул. Ее туша словно взорвалась неким управляемым и хорошо продуманным взрывом, а клетчатое одеяние приобрело невообразимо абстрактный орнамент. Лишившись математически — вычитанием — двухсот фунтов веса, Писки лишилась и своего просторного платья, и трусов — те соскользнули ей на щиколотки. Единственное, что на ней осталось, так это бусы. Обнаженная Писки, самая привлекательная из дочерей Евы, заново ставшая стройной и гибкой, бросилась в объятия Лукаса. К своему удивлению, он охотно прижал ее к себе.
Святые с нежностью наблюдала за парой простых смертных.
— Готовьтесь к реверсу времени! — сообщил Губерт.
Варвара чмокнула Лукаса в щеку.
— Вы были лучшим из моих клиенток!
— Не забывайте поминать нас добрым слоном в молитвах, — попросил Губерт. — Мы всегда рады получить очередной похвальный отзыв для нашего Работодателя.
В следующий миг Лукас и Писки исчезли.
Губерт повернулся к Варваре.
— Ну вот, еще одно задание благополучно выполнено.
— Да, это будет получше той халтуры, когда ты запорол теорему Ферма. «Уравнение не имеет целых положительных решений»!..
— А как же твой прокол с управляемой термоядерной реакцией? — парировал Губерт.
— Я потом все исправила! — смущенно заморгала Варвара.
Затем она позволила спутнику взять себя под руку, чтобы тот проводил ее обратно на небеса. Соединившись таким образом, святые направились вверх по вершинам облаков.
— Наверняка таков Божественный промысел, — высказал предположение Губерт.
Лукас Летьюлип завидовал своим раздираемым сомнениями коллегам. Война между верой и скепсисом, которая шла в их душах, позволяла им делать научную карьеру на определенном полезном уровне сомнения в обеих сферах. В отличие от Лукаса они редко посматривали себе через плечо, опасаясь возможности узреть, к своему неудовольствию, реальные чудеса.
Однако спустя несколько лет Лукас научился подавлять это неловкое чувство. Помогли частые обращения к Господу Богу с просьбой даровать спокойное ежедневное существование. Наличие такой красивой, стройной, любящей жены, как Писки, конечно же, способно сделать счастливым любого мужчину.
Ведь, в конце концов, они единственная супружеская пара, которой доподлинно известно, что браки действительно совершаются на небесах.
«Math Takes a Holiday». Перевод А. Бушуева