Джакомо Амальди и Никола Фрезе укрылись за машиной от града камней и бутылок, которыми засыпали стражей порядка разъяренные граждане. Еще один жизненный виток. Народ устал от партизанской войны кварталов и отдельных улиц и, как по команде, высыпал на улицы. Никто не заявлял о демонстрации протеста, не было никаких организаторов и вдохновителей. Просто город почувствовал, что мусор вот-вот задушит его, и, как обезумевший конь, весь в мыле, взвился на дыбы.

– Если не остановить их, они перебьют друг друга! – завопил Фрезе, перекрикивая гул.

Амальди высунулся из-за машины и поглядел на толпу. Полицейские со щитами и баллонами слезоточивого газа безуспешно пытались разогнать демонстрантов.

– Пошли, – сказал он.

Фрезе последовал за ним, прикрывая голову от летящих камней.

Они свернули в безлюдную улочку и направились к дому доктора Элеоноры Дерузико. Визит к Айяччио ничего не дал. Состояние больного резко ухудшилось. На него было страшно смотреть. Говорил он только о запахе ладана. Поняв, что ничего из него не выжмешь, Амальди и Фрезе с тяжелым сердцем ушли из больницы и нарвались на разъяренную толпу. Теперь они шли быстро, почти вплотную к стенам домов, и все время оборачивались. В самом конце улицы дорогу им преградил какой-то верзила. Лацкан его пиджака был оторван, галстук сбился набок; он шел пошатываясь, хотя и не был пьян. Казалось, внутри у него пружина, которая никак не может разжаться. В руке он держал пистолет. Амальди и Фрезе остановились, как вкопанные. Он их заметил и направил на них оружие, но без всякой агрессивности, словно перст указующий.

– Ну что? – спросил верзила, будто продолжая начатый разговор. – Вы нашли хоть одного?

Фрезе помотал головой; Амальди отмалчивался.

– Неужели никого?

Верзила подошел к ним вплотную; дуло пистолета почти уперлось Амальди в солнечное сплетение. У человека были красные безумные глаза; в уголках губ запеклась слюна.

– Спрятал бы ты свою пушку, а? – посоветовал Фрезе.

Амальди отметил, что в голосе помощника нет ни грана страха, а у него самого ноги стали ватные, когда верзила тупо взглянул на пистолет и поднес его к глазам.

– Ни одного? – повторил он, опуская руку.

– Ни одного, – эхом откликнулся Фрезе. – Нам всем надо передохнуть малость, а потом уж продолжим охоту. Договорились?

Глаза незнакомца сверкнули. Он был выше Фрезе чуть ли не на две головы. Амальди не знал, что делать. Фрезе поднял руку и с трудом дотянулся до плеча верзилы. Тот вздрогнул, как будто его ударило током. Фрезе посильнее сжал его плечо. Верзила снова стал размахивать пистолетом в воздухе, не в силах выдавить ни слова. Глаза его наполнились слезами. Фрезе легко вырвал у него оружие, вслед за этим здоровяк мешком рухнул на тротуар, пополнив кучу мусора.

– Домой пора, – сказал ему Фрезе. – Ты где живешь? Давай мы тебя проводим.

Но верзила только поводил головой из стороны в сторону, а потом затих, неподвижным взором уставившись на отбросы.

– Ну, ну, вставай, – приговаривал Фрезе, – иди домой. – Непонятно как, он умудрился поставить толстяка на ноги, шлепнул его по щеке. – Слышишь меня? Дома небось заждались.

Человек затряс головой.

– Вот и молодец. Адрес помнишь?

Верзила кивнул.

– Глянь, в каком ты виде. – Фрезе одернул на нем пиджак, поправил сбившийся галстук. – Что жена скажет? Не хотел бы я оказаться на твоем месте.

На губах незнакомца появилась слабая улыбка.

– Ступай, – повторил Фрезе и похлопал его по спине, как вьючного осла. И тот, как осел, послушно побрел к себе в хлев.

Они провожали его взглядами, пока он не свернул за угол, и только тогда продолжили путь. Несколько минут протекло в молчании. Амальди стыдился своей паники; наверняка Фрезе ее заметил.

– Спасибо, – наконец прервал молчание шеф.

– Не я, так ты бы его образумил, – великодушно отозвался заместитель.

– Нет, – качнул головой Амальди. – Я сам разума лишился.

Он шагал с опущенной головой, переживая недавнюю сцену и все еще чувствуя дуло пистолета у солнечного сплетения. Страх и собственное бессилие будто придавили его к земле. Великий и бесценный ум выдал короткое замыкание. Такой неудержимой, безоглядной ненависти к самому себе он еще не испытывал. Когда надо было показать жетоны двоим охранникам у двери в квартиру убитой докторши, Амальди вдруг приложил руку к сердцу, будто извиняясь за то, что забыл дома удостоверение.

– Мать моя! – охнул Фрезе, стоя на пороге.

Уже от входной двери была видна огромная лужа крови на кухонном полу.

Амальди отлепил руку от груди и стал самим собой – сыщиком, не упускающим из виду ни одной детали. С ходу включился в личное единоборство с убийцей и вновь обрел кошачью мягкость движений.

– Они были знакомы. Она его впустила, как видно, доверяла полностью, – сказал он помощнику.

Фрезе кивнул и молча указал пальцем на стену. Амальди, проследив за его взглядом, увидел надпись и проронил:

– Уведомление.

Они подошли поближе. Надпись гласила:

«Чистое и непорочное благочестие пред богом и отцем есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира. [2] святой Джакомо».

– Это что еще за хрень? – недоумевал Фрезе.

Амальди покачал головой.

– Странно, – произнес он после паузы, словно говоря с самим собой. – Как правило, маньяки раз от разу упрощают свои послания, делают их все более понятными. Им хочется, чтобы преследователи постигли все величие их ума. Они вовлекают тебя в свой замысел. Ты объективная сторона, в некотором роде гарантия их уверенности… Ты реальность, и к этой реальности они жаждут приобщиться…

– Только две прописные, – заметил Фрезе. – Ч и Д. По-моему, они и написаны пожирнее, как будто он обвел их два раза. Но Ч стоит в начале фразы, она и должна быть прописной, а Джакомо – имя собственное. Приятно читать собственное имя, написанное кровью?

– Это не мое имя. Это святой Иаков.

– Ну да. А почему он его подчеркнул?

– Давай думать. Ч и Д, только две буквы. Это не случайно. Иначе он бы написал «богом» и «отцем» с прописных… и «святой» тоже, поскольку он идет после точки. Ч и Д…

– Инициалы будущей жертвы. Сукин сын понимает, что мы разгадали его ребус, и не желает подставляться.

– Нет… не в этом дело. Тут что-то другое.

– Что?

– Не знаю… Будем думать… Листья. Давай искать сухие листья. Где он их спрятал? Представим, что он… заставляет нас искать клад. – Амальди натянул латексные перчатки и начал обследовать кухню.

Фрезе отправился на поиски в гостиную.

Минут десять сыщики вытаскивали посуду, заглядывали под шкафы, рылись в подушках, обшаривали ванную и другие уголки квартиры, но тут же ставили все на место.

– Джакомо, – вдруг позвал Фрезе с дрожью в голосе.

Амальди уловил эту дрожь, хотя и был далеко, в спальне. Он тут же вышел и увидел Фрезе с конвертом и письмом в одной руке и двумя засушенными листиками в другой. Амальди узнал письмо, еще не взяв его в руки.

– Извини, я прочел, – сообщил Фрезе. – Вот почему он подчеркнул… твое имя.

«Джудитта, сначала я хотел попросить тебя дать мне время…»

– Там, внутри… – забормотал Амальди, – листья были там… в письме?

Фрезе кивнул.

Амальди упал в кресло, расстегнул ворот рубашки. Ему не хватало воздуха. Да, единоборство действительно стало личным. Как много лет назад. Как в тот первый раз.

– Кто ж он, этот скот, Джакомо?

Но может быть, теперь он еще успеет вмешаться. Амальди вскочил.

– Ч – это Черутти, а Д – Джудитта. Надо ее предупредить, – сказал Амальди и кинулся к телефону.

Он позвонил в справочную узнать домашний телефон Джудитты. Пока набирал номер, горло сдавило узлом. Синьора Черутти сказала, что у Джудитты нынче дежурство в больнице.

– Синьора, прошу вас, когда она вернется, скажите, чтоб сидела дома и никому не открывала. Даже знакомым. – Не вдаваясь в объяснения, он повесил трубку.

Потом снова позвонил в справочную, где ему дали несколько телефонов больницы. Но везде, как назло, было занято.

– Посылай наряд, – бросил он Фрезе. – А сам сиди и дозванивайся. Скажи, чтоб задержали ее. Я иду туда.

Больше не взглянув на помощника, он вылетел из квартиры и помчался в больницу.