Погода в июле и в августе стояла очень сухая и жаркая. Почти повсеместно уже собрали урожай. На бахче дозревали арбузы, краснела плантация помидоров.
На элеваторы Бийска двигались автомобили с отборным зерном алтайской пшеницы. В этом году обмолот хлебов проходил намного организованнее по сравнению с прошлым — 1942 годом.
Артековцы заработали на строительстве, уборке урожая и лесоразработках значительные суммы денег и передали их в фонд обороны Родины. Вот подтверждающие строки нашей трудовой доблести из отчёта Гурия Григорьевича:
«…Мы перевели в фонд обороны один раз все накопленные и заработанные артековцами деньги, включая и зарплату всех сотрудников, общей суммой 116 тысяч рублей. Получили благодарность Верховного главнокомандующего, текст телеграммы был опубликован на первой полосе „Алтайской правды“. Эта сумма сложилась из того, что заработали артековцы в подсобном хозяйстве, в лесу, на сплаве, на строительстве, в сельском хозяйстве, в самообслуживании. Наш бухгалтер Б. М. Ярошевич всё тщательно подсчитал, всё было положено на банковский счёт в районном банке, с течением времени пополнялось и было отправлено в фонд обороны».(Из книги Н. Храбровой «Мой Артек»).
Война напомнила о себе новыми партиями раненных, прибывающих в Белокуриху для продолжения лечения.
Для советских людей война стала проверкой на крепость, как на фронте, так и в тылу. Сплочённость советских тружеников, их высокая организованность помогли Родине выстоять и победить.
Но, говорят, в семье не без урода. Здесь, в глубоком тылу, изредка появлялись слабовольные людишки, испугавшиеся взрывов снарядов и мин, дезертировавшие из армии и спасавшие свою шкуру в горных чащах. Это были трусы-одиночки, предавшие в трудное время Родину и искавшие убежища от справедливого наказания в уединённых и отдалённых местах.
Несколько дней мы наблюдали сизый туман, появившийся в горах, вскоре он протянулся голубым шлейфом по долине, и мы услышали запах гари. Сомнений не было: горел лес.
Кто его поджёг? Летняя жара? Дезертиры? Случайно или умышленно? На все эти вопросы можно было получить ответ лишь на месте события. Из числа активистов села, администрации курорта, комсомольцев Артека было создано несколько отрядов, оснащённых кое-каким пожарным инвентарём и транспортом. Был разработан план действий.
В один из последних дней августа, когда горы начали приобретать многокрасочный вид, мы двинулись в путь. Нашу группу возглавил Володя Дорохин, он повёл нас в обход Церковки по охотничьей тропе, а основные силы двигались вдоль горной дороги. Двигались мы в направлении, откуда тянуло гарью, туда, где прошедшей осенью мы работали на лесозаготовках. Пробирались осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху в зарослях. В руках у нас были топоры, пилы, лопаты, но когда мы их пустим в действие — мы не знали, знали одно: нужно воспрепятствовать пожару, спасти лес — богатство народа.
— А если встретим какого-нибудь дезертира? — тихо спрашивает Юра, посматривая на вожатого.
— Как же, он тебя ожидает на пне где-нибудь в лесу! — бросает кто-то из ребят реплику.
Другой ему в тон продолжает:
— Поздороваешься вежливо с ним и спросишь: «Вы, извините, — не дезертир?». Он утвердительно качнёт головой. Тогда ты более решительно потребуешь: «Руки вверх!»
— Или шарахнешь в него очередью из лопаты или чем-нибудь другим.
— Слабовато он сегодня обедал!
— Тише! — оборвал нас Дорохин.
Примерно через час мы пришли в район пожарища: обугленные стволы ещё дымились, огонь испепелил кусты, траву и даже мох, чернели одни каменные глыбы, накалённые и дышащие огнём.
— Интересно! — осмотрев пожарище, произнёс вслух Дорохин. — Ветер дует в нашу сторону, а пожар трещит где-то впереди, удирает от нас, а здесь горело раньше.
— Выходит, ветер изменил направление, — догадывались мы.
— Возможно! Ну, пошли дальше!
Не прошли мы и десяти метров, как вдруг кто-то сильно завопил. Бросились на крик: между двух больших камней, словно в яме, торчала голова Васи Макеева.
— Быстрее вытаскивайте! — взмолился он. — Я в жар окунулся!
Без особых трудностей мы вытащили Васю из ловушки. Он успел обжечь ноги, поэтому сразу бросился к речке.
— Всё, один отвоевался. Ступай назад в лагерь! — и Дорохин отправил Макеева.
Идти пожарищем опасно, на каждом шагу ноги проваливались в горячий пепел, камни накалились, дышать было тяжело. Пришлось каждому вырубить длинную палку и прощупывать дорогу.
— Робинзоны с альпенштоками! — резюмировал Юра.
Вышли к границе пожарища, огонь свирепствовал правее, в долине. Мы прошли под скалами, а потом перевалили через небольшой кряж и увидели основную группу, она достигла пожара раньше нас.
— Где вы ходите? — набросились они на нас.
Мы рассказали о виденном пожарище.
— Приступайте к делу и побыстрее, валите деревья, — будем делать просеку, иначе мы не остановим огонь!
Вскоре вдоль дороги образовалась достаточно широкая просека, через которую даже при сильном ветре огонь переметнуться не мог.
Работали мы долго без отдыха. Все кашляли, чихали, дым разъедал глаза, но мы были довольны сделанным: путь к пожару к шестой даче был перекрыт, а правее внизу препятствием на пути огня была речка — там тоже огонь не перескочит.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы получили команду возвратиться в лагерь. Обходя пожарище, спустились к речке помыться. Долго с удовольствием плескались в реке, холодная вода освежила лицо, перестало резать в глазах.
Перешли речку вброд и пошли левым берегом. Ребята шли молча, сказывалась усталость. Торопились, чтобы сумерки не застали в лесу. Впереди показались знакомые контуры Церковки. Вдруг, передний остановился и подал сигнал сзади идущим: кто-то разговаривал в кустах. Подошли потихоньку остальные, прислушались. Недалеко в кустах был слышен разговор, — о чём говорили — разобрать было трудно. Дорохин показал на топоры, мол, держите наготове, позвал к себе несколько ребят. Мы пошли за ним, осторожно передвигаясь в кустах. Вожатый остановился и поднёс палец к губам, показал вперёд: за кустами виднелась небольшая лужайка, а на ней сидело три человека. Один внешне смахивал на цыгана — чёрная борода, смуглое лицо. Большим ножом он разрезал арбуз, а его сообщники громко чавкали большие ломти, сплёвывая зёрнышки.
— На том и порешим! — проворчал цыган и тоже стал уплетать.
Дорохин подал сигнал — возвращаться к ребятам, они нас ожидали с нетерпением, крепко сжимая ручки топоров. Вожатый шепотом объяснил план действий:
— Окружим без шума лужайку, их трое, а нас — много. Я подам сигнал — звякну пилой и все с криком «Ура!» бежим к дезертирам, валим с ног и связываем руки.
— А оружие у них есть?
— Не рассмотрел, вряд ли есть, а ножи есть. Нужно действовать быстро и стремительно!
— А если окажут сопротивление?
— Конечно, окажут, и пусть оказывают, но нас ведь больше в десять раз. Свяжем руки и баста! Ясно? Пошли!
Нам казалось, что мы передвигаемся в абсолютной тишине, слышны были лишь удары собственного сердца, что выстукивало в висках. Послышался звонкий удар о пилу, она испуганно как-то звякнула и вслед — грохнуло наше «Ура!». Выскочили мы на лужайку и удивлённо остановились: на ней никого не было. Валялась обглоданная кожура, а троих неизвестных и след простыл.
— Вот гады, убежали!
— Нам не нужно было возвращаться к ребятам, а сразу атаковать! — понял свою тактическую ошибку Дорохин. — Хотелось ведь действовать с полной уверенностью на успех! Вот беда…
— Да, верно, а мы прибежали бы сами на шум! — заметили ребята.
— Выходит, — злые люди, если бежали от нас!
— Нож у него большой, а страх — ещё больше!
— Жаль, Рубикон перешли, а битва не состоялась! — полководческим тоном изрёк Юра.
— Значит, пожар — дело их рук!
— Да, есть основания теперь думать именно так!
— Хорошая у нас атака получилась, дружная! Недаром нас Смолов тренировал!
— Жаль, что его не было с нами, могло бы закончиться по-иному.
К лагерю подошли уже в сумерках. А утром, ещё до завтрака мы были снова возле Церковки, в тех местах, где могли прятаться неизвестные. Поднялись на Церковку, обшарили все углы, но нигде никого не обнаружили, приунывшие возвратились в лагерь. После обеда снова ходили рубить просеку, теперь рубили впереди, чтобы пресечь путь огню. Снова работали до седьмого пота, проделывая просеку от дороги вниз, к речке. Солнце бросало последние лучи на верхушки деревьев, когда мы спилили последние стволы, и они с треском повалились навстречу огненной лавине. Упорство и воля людей победили!
— Где-то около полусотни гектаров сгорело! — подытожил Карпенко.
— Если не больше! — добавил кто-то из взрослых.
Но мы были рады и этому, ведь могло сгореть несравненно больше, не приди артековцы на помощь природе.