Глава 1

Счастье не льётся реками. Льётся кровь и слёзы, и слёзы эти — не слёзы счастья. Кутлук-хан прекрасно знал это. Всю жизнь гонялся он за счастьем, и оно всегда ускользало, а ведь он не простой смертный. Он — правитель Красной Орды, восседающий на роскошном троне. Золотая корона, украшенная драгоценными камнями, была подвешена к потолку на тонких цепях, невидимых в дыму курильниц для благовоний. Тяжела была корона. Легко сломала бы она любую шею, если бы не золотые цепи, удерживавшие её в воздухе. Занавесь, отделявшая тронный зал от балкона, была открыта. Были видны пальмы в саду и струи фонтанов, а за ними пустыня.

Перед троном на шёлковых подушках сидела любимая жена правителя. Придворные поэты говорили, что она затмевает звёзды, словно полная луна. Затмевающая Звёзды не только сияла красотой, но и пела ангельским голосом, перебирая струны старинного инструмента. Их десятилетний сын, устроившись рядом, аккомпанировал ей на флейте. Но даже дивное пение не могло отвлечь хана от тревожных дум. Можно спокойно жить, если в мире всё плохо, как обычно, но если становится хуже, причём стремительно, о покое придётся забыть. Да, творится что-то нехорошее, и самое грустное — худшее, скорее всего, впереди. Уже три года в Линайте свирепствовала засуха. Воды, проливавшейся с небес, во время сезона дождей было мало, но вода, по крайней мере была, до этого года. Солнце будто решило медленно поджарить весь Линайт. Несколько месяцев его ослепительное сияние лилось на землю, словно расплавленный металл, а потом ветер принёс тучи пыли, затмившие дневной свет. Люди ждали этого, потому что после пыльных бурь начинались дожди, но на этот раз дожди не начались. Когда стих ветер, и рассеялась пыль, в небе снова появилось солнце, чтобы ещё несколько месяцев выжигать пастбища, сады и поля. Учитель говорил, что грешники после смерти попадают в Ад, где каждый из них царствует над девятьюстами девяноста девятью царствами огня, и в каждом царстве девятьсот девяносто девять огненных гор, и на каждой из них девятьсот девяносто девять огненных башен, и в каждой башне девятьсот девяносто девять огненных покоев, и в каждом покое девятьсот девяносто девять огненных лож, и на каждом ложе возлежит он, и девятьсот девяносто девять джиннов будут его мучить вечно. Кутлук-хан всегда думал, что перемещается сам грешник. Видимо на этот раз, чтобы далеко не гнать людей, было решено пригнать к ним ад. Если человек не идёт в ад, ад идёт к человеку. Муки вечные с доставкой на дом. А может, адом становится душа, выжженная пламенем страстей, жаждой власти и золота? Неужели в Линайте нет ни одного праведника? Омерзительный конец истории, а ведь начиналось всё довольно не плохо.

Был тёмен мир, как ворона крыло, когда в Земном Раю пробудились люди. Не было ни луны, ни солнца, лишь звёзды мерцали в небе. Впоследствии, Тёмными Веками назвали то счастливое время. Прекрасным садом был тогда весь мир. Благоухали цветы. Ветви деревьев клонились под тяжестью спелых плодов. Повсюду были чистые ручьи и источники, и был среди них один, особенный. Его воды делали человека счастливым, и не на мгновение, а на всю жизнь. Источник питал множество ручьёв, которые, стекая с Горы впадали в реки. Но Тёмные Века закончились, когда солнце впервые появилось на небе, и орды джиннов, существ из чистого бездымного пламени спустились на землю. Самыми могущественными из них были ифриты, а самым могущественным ифритом был Сурт. Он завладел Источником Счастья, и ручьи больше не текли с Горы. Джинны стали постепенно подчинять себе людей, которым казалось, что у них появились друзья и наставники. Они построили прекрасные города из камня и стали плавить металлы, ковать оружие. Линаларом стали называть землю, которая когда-то была Земным Раем. Шли века, и пламя страстей, принесённое джиннами, сильней разгоралось в душах людей, и начались войны. Вспыхнули прекрасные города, земля обагрилась кровью. Пожар войны поглотил сады, созданные за годы мира. Горели леса, наступала пустыня. Огромный белый песчаный червь Фенрир спустился с луны и стал пожирать целые селенья. Человечество оказалось на краю пропасти, но никто этого не замечал. Жажда золота, власти и крови ослепила людей. Тогда пришёл Учитель. Он собрал людей, прислушавшихся к нему, и повёл их на север. Они перешли Горы и осели в Линайте, называя себя хилнайф. Засуха и войны, тем временем, превратили Линалар в Тартар, бесплодную выжженную землю. Учитель завещал беречь сады от пламени страстей, и не позволять джиннам овладевать душами людей, а если враг придёт извне, явится Мессия и спасёт верующих. И Мессия явился. Когда полчища маджнунов, людей, одержимых джиннами, окружили Линайт, чтобы уничтожить всё живое, мудрый и добрый правитель Алаухан пришёл с севера. За ним шли хилларские племена. Он разбил врага в битве при Оленьем Холме, а после победы долго правил процветающей страной. Когда волосы хана стали седыми, он ушёл на запад в поисках бессмертия, но прежде чем уйти, вонзил свой меч в чёрный камень на вершине Оленьего Холма и сказал, что вернётся, если джинны снова будут угрожать Линайту. Говорят, ужасную засуху наслал Сурт. Народ стал ждать Мессию, которому пора бы уже появиться, пока ещё есть, кого спасать. После того как Алаухан исчез, неизвестно обрёл он бессмертие или сгинул в пустыне, его потомки поделили между собой страну и стали развлекаться междоусобицами. Народу, конечно, жилось несладко. Пришла в упадок торговля, каналы для орошения полей и садов, но так плохо не было никогда. Люди стали ждать знамения, и дождались. После землетрясения в гробнице Учителя нашли карту, на которой была отмечена крестиком одна из гор в Тартаре. Много веков люди помнили о Источнике Счастья, помнили, что он находится на вершине какой-то горы, но вот какой. Ни одна легенда не говорила, где эта гора находится. Хан Зелёной Орды решил, что он — Мессия, которому суждено отправиться к Горе и убить Сурта. У Кутлук-хана было другое мнение, поэтому он отправил навстречу войско и теперь с тревогой ждал исхода битвы.

Размышления хана прервал звук рога, донесшийся издалека. Он быстро прошёл через тронный зал, и с балкона увидел всадников, мчавшихся по склону дюны, алому, словно залитому кровью. Красные плащи развивались на ветру. Сверкало в лучах заката украшенное золотом оружие. Старший сын возвращался с победой. «Посмотрите, о повелитель, как он прекрасен», — прошептала Затмевающая Звёзды.

— Да. Не у каждого правителя есть такой сын.

— Многие из жён повелителя тайком вздыхают, глядя на прекрасного принца на белом коне, а воины считают, что он превосходит доблестью самого владыку. Лишь одна вещь нужна ему, чтобы великолепием сравняться с легендарным предком Алауханом.

— И что же это?

— Трон, о повелитель.

— Трон!

Хан обернулся, словно опасаясь увидеть старшего сына, занявшего его место.

— Мой сын любит тебя, о повелитель. Он играет на флейте, чтобы скрасить часы ожидания, в то время как его старший брат занят лишь собственной славой. В его крови слишком много пламени. Это пламя вызывает жажду, жажду власти. Не пожелает ли победитель утолить её сегодня вечером, ведь великие победы опьяняют.

Кутлук-хан вернулся на трон и задумался. Он прекрасно знал что такое жажда власти, поскольку стал ханом Красной Орды, убив отца и тридцать братьев, вернее, позволив убить. Нет, отца он не убивал — избавил от лишних мук, приблизив неминуемую смерть на несколько дней. Правда, смерть каждого из братьев он приблизил на несколько десятилетий, но это уже другой вопрос. Кто бы мог подумать, что придётся так поступить? Детство и юность прошли беззаботно в прохладе садов с фонтанами, среди певиц и музыкантов. Юный султан не думал о сражениях и борьбе за власть. Корона должна была сама свалиться на него и принести счастье. Но всё изменила война. Отец отправил его с посланием в Синюю Орду, когда прибыли гонцы, сообщившие, что с севера идёт огромное войско под чёрными знамёнами с изображением белого волка.

Тронный зал утопал в синем сумраке. Не было ни факелов, ни светильников, лишь узкие окна у самого потолка пропускали свет. На троне сидел человек в золотой маске. Прочитав послание, он сказал:

— Передай отцу: моё войско придёт. Перегрызть друг другу горло всегда успеем, а пока нужен союз против общего врага. Я отвечу на твой вопрос.

— На какой вопрос?

— На тот, что мучил тебя, пока я читал письмо. Хочешь скрыть свои мысли, носи маску, как я. Почему хан Синей Орды скрывает своё лицо? Расскажу почему. Слышал у тебя много братьев. Трудно будет убить их всех, чтобы добраться до трона. Мне пришлось расправиться всего с девятью. «Нет родственных связей между царями», как говорится. Такие дела. Много хлопот было с последним. Никак не хотел умирать. Чего только не перепробовал. В конце концов, удалось подсунуть ему отравленные грибы. Как мучился бедняга. Я уже начал беспокоиться, не выкарабкается ли мерзавец и на этот раз. Но всё завершилось благополучно. Братец умер, а я стал ханом, однако счастья мне это не принесло.

Только начал упиваться властью, появились признаки редкой и неизлечимой болезни. Я стал властителем жизни и смерти в стране, но над моей собственной жизнью властвует болезнь. Она терзает тело и душу, она обезобразило моё лицо, заставив скрывать гниение золотой маской. Я отдал бы дворец, корону, трон, чтобы снова стать здоровым, и согласился бы жить в жалкой хижине, чтобы яркое солнце вновь грело меня, и прохладный ветер ласкал лёгким дуновением, но, увы, этот недуг не упускает своих жертв. Солнце обжигает, ветер заставляет содрогаться. Во тьме и покое этого зала погребён я заживо. Это могила для живого мертвеца. Как видишь, и над ханами смеётся рок.

Войска четырёх орд встретились у Оленьего Холма.

Многочисленные султаны готовились к бою, обещавшему славу. Синие, красные, зелёные и жёлтые знамёна развивались над отрядами пехоты, всадниками, воинами на верблюдах и над огромными боевыми слонами. Доспехи, мечи, и копья тускло поблёскивали на солнце, затмеваемом пыльной завесой. Люди появлялись из этой завесы, и в ней же исчезали. Столкнувшись с ханом Зелёной Орды на вершине Холма, Кутлук-султан сказал, что рад встрече с прославленным воином.

— С бывшим воином.

— Как воин может быть бывшим?

— А ты посмотри на меня. На длинную белую бороду, на седые волосы, на лицо, покрытое морщинами, на руку, неспособную нанести саблей смертельный удар. А ведь когда-то и я мчался на великолепном боевом коне, и рука не дрожала, сжимая оружие. Многих победил я в поединках, прославивших моё имя. Но прошли годы…

Хорошие стихи, не помню кем написаны, но ты, конечно, думаешь, что тебя они не касаются. Думаешь, что всегда будешь молод и красив, однако судьба скоро отнимает то, что даёт. Минет молодость, уйдёт сила, ловкость и красота. Пламя в глазах угаснет, и время побед закончится. Мы начинаем ценить молодость, лишь утратив её, когда уже слишком поздно. Самозабвенно грызёмся за власть, думая, что старость придёт нескоро. Я отдал бы дворец, корону, трон, любому из пятнадцати убитых в своё время братьев, чтобы снова стать молодым, снова мчаться на коне в битву. Но я, могущественный правитель, не могу вернуть утраченное. Как видишь, и над ханами смеётся рок.

Кутлук остался со старым ханом, чтобы описывать ему ход сражения. Войска построились: линайтское, под разноцветными знамёнами, и вражеское, под чёрными. Перед битвой был поединок. Лучший воин северян против хана Жёлтой Орды. Поначалу были видны сверкающие клинки, но скоро сражающихся окутала пыль, а когда она осела, хан повернулся к своему войску и поднял над головой меч противника. Но торжество длилось недолго. Поверженный враг нашёл силы, не поднимаясь с земли, бросить копьё в спину победителя. Хан выронил меч и упал, подняв облачко пыли. Оба воина были мертвы. «Иногда убитые нами остаются в живых и убивают нас», — сказал правитель Зелёной Орды.

Думаешь и эти стихи не о тебе, однако все рождены для смерти, даже ханы, ведь и над ними смеётся рок. Такие дела.

Сражение, начавшись утром, закончилось лишь на закате. От войска северян почти ничего не осталось. Выжившие бежали в пустыню. Наутро четыре армии покинули поле битвы и разделились, чтобы разойтись по своим городам и замкам. Из четырёх линайтских ханов одному болезнь не позволяла покинуть дворец, второй был стар и мог лишь наблюдать за сражением, третий был убит в поединке, четвёртый ранен.

 

Глава 2

Кутлук обрадовался возвращению во дворец. Он решил, что война — дело скучное, опасное и утомительное. Даже если ты победил, нужно ещё несколько дней тащиться под палящим солнцем, чтобы вернуться домой. Как приятно смотреть на закат, вдыхая вместо дорожной пыли благоухание цветов.

— Знаешь, что произойдёт ночью? — сказала его мать, появившись из сумрака комнаты.

— Скоро начнётся пир. Будем праздновать победу.

— Твой отец скоро умрёт. Рана смертельна. Ночью, он объявит, кто из его сыновей унаследует трон. Твои шансы невелики. Ты не прославился на войне, но должен стать ханом. Твои братья — дети хилларских женщин. Они грубы и невежественны. Умеют только скакать на лошадях и рубить головы друг другу. Для блага народа ты должен взять правление в свои руки.

— Как же мне это сделать? Отец выберет кого-нибудь из братьев.

— Вовсе необязательно, чтобы он тебя выбирал. Передашь эту склянку виночерпию и скажешь, что если он выльет её содержимое в вино, предназначенное для пира, ты отдашь ему одну из жён твоего отца, и не какую-нибудь, а ту самую, о которой он мечтает уже несколько лет. Потом отправишься в храм и просидишь там до утра.

Кутлук выполнил указания матери. Заря пылала на востоке, когда он вошёл в тронный зал и увидел трупы отца и тридцати братьев. Пройдя мимо длинного стола и опрокинутых стульев, он сел на трон. Над его головой на тонких цепях висела корона Красной Орды.

Двери распахнулись, и в зал вошёл Алау-султан. Кутлук-хан увидел в глазах сына жажду власти. Не пожелает ли он утолить её, пролив кровь отца. Кровь была на доспехах победителя, клинок, наверно тоже в крови. Клинок, который вот вот пронзит его. «Стража! Связать Алау-султана и бросить в темницу. Утром он будет казнён».

Стражники схватили султана и вывели его из зала. Когда двери закрылись, младший сын вновь начал играть на флейте, послышался ангельский голос Затмевающей Звёзды. Хан закрыл глаза и погрузился в воспоминания.

Начав упиваться властью, он не забыл ханов, над которыми смеялся рок. Разве счастлив был правитель Синей Орды? Разве не омрачали его жизнь страдания, вызванные болезнью? Нужна ли власть столетнему хану Зелёной Орды? Он готов отдать её, чтобы снова обрести молодость. Не ждёт ли его их участь? И если болезнь может обойти стороной, то старость придёт непременно. Нужно что-то делать. Был найден могущественный колдун, утверждавший, что он может избавить от болезней и старости. Работа заняла много времени, но вот наконец настал день, когда колдун объявил, что всё готово. Он закончил портрет и объяснил, что отныне болезни и старость будут уродовать картину, а владыка будет оставаться молодым и здоровым. Хан повелел осыпать художника золотом, а портрет запереть в одной из комнат дворца, чтобы не смотреть, как он становится безобразным.

Вспомнив, что хан Жёлтой Орды, погибший в бою, был молод и здоров, Кутлук решил никогда не появляться на поле битвы.

Над вратами появилась рогатая гадюка из золота с рубиновыми глазами, благодаря которой никакие яды не могут быть пронесены во дворец. Казалось бы, можно царствовать в своё удовольствие, но мысль о смерти отравляли жизнь. Он защищён от болезней, старости, ядов и гибели в бою, но какая-нибудь нелепая случайность может убить его.

Тогда Кутлук возжелал бессмертия, но обрести его оказалось не так просто. Неизвестно, удалось ли это его великому предку Алаухану. Он ушёл на запад с войском, и никто его с тех пор не видел. Погиб он или стал бессмертным? Даже колдун, создатель чудесного портрета, не знал средства и поплатился за это жизнью. Затем настала очередь других мудрецов. Один за другим они признавались в том, что ничего не могут сделать, и хан приговаривал их к смерти. Обычно осуждённые бросались на колени, просили пощады, кричали, что владыка пожелал невозможного. Одно и тоже повторялось раз за разом, но однажды однообразие процедуры было нарушено. В зал ввели человека в чёрной мантии. Он выслушал хана, сказал, что ничем не может помочь, приговор принял спокойно. Необычное поведение удивило хана, и он спросил:

— Неужели твоя жизнь настолько безрадостна, что ты готов спокойно умереть?

— Именно потому, что я готов умереть, моя жизнь наполнена радостью. Мечтаешь о бессмертии, думаешь, оно сделает тебя счастливым. Знаешь ли ты, что жизнь бессмертного пуста. Память о смерти делает жизнь ценной. Каждый день может оказаться последним, и кажется неповторимым. Для бессмертного каждое событие — лишь отголосок событий прошлого, которые будут повторяться в будущем до умопомрачения. Жизнь словно соткана из отражений, блуждающих между зеркалами.

— И что мне делать?

— Испей полнее молодость и радость! Дыханье жизни — легкий миг один. Во всей полноте переживай каждое мгновение жизни, ибо и сама жизнь — лишь преходящее мгновение.

— Но как?

— Открывай новое. За каждое неизведанное ощущение не жаль заплатить любую цену.

Человек в чёрной мантии был назначен великим визирем, вместо прежнего, чья голова была отделена от тела, в награду за неудачные поиски бессмертия. Новый визирь подарил Кутлук-хану книгу, изменившую его жизнь. В книге описывалось великолепие древнего Линалара, сгинувшее в песках. Днём и ночью правитель всматривался в пожелтевшие страницы, и слова опьяняли его, словно вино. Слуги скупали редкие драгоценные камни, привезённые людьми, в поисках сокровищ отправлявшимися в покинутые города, сокрытые в недрах пустыни. Коллекция увеличивалась, и зал, в котором она хранилась, стал напоминать логово дракона, постоянно пересчитывающего и любующегося своими сокровищами. Это занятие могло занимать целый день, потому что было что пересчитывать и чем любоваться. Там были: яспис и сапфир, халцедон и смарагд, сардоникс и сердолик, хризолит и топаз, хризопраз и аметист, берилл и нефрит. И множество камней, названия которых Кутлук-хан так и не смог запомнить, а Визирь рассказывал о сокровищах, иногда говоря о разных камнях на одном языке, иногда об одном камне на разных языках.

От драгоценных камней перешли к ароматам. Вокруг дворца появились сады с экзотическими цветами и деревьями. Множество других запахов проникало в роскошно убранные залы в коробочках и мешочках, привезённых издалека. Визирь каждый день отыскивал новые: имбирь и мускатный орех, кардамон и корица, барбарис и куркума, мелисса и мята, анис и шафран. Парфюмеры открывали секреты изготовления ароматических веществ: перегоняли благовонные масла, жгли душистые смолы.

Не забывал правитель время от времени предаваться чревоугодию. Повара, демонстрируя чудеса изобретательности, всеми известными способами готовили всё, что бегает, ползает, прыгает, летает и растёт. Процесс перемещения содержимого блюд и кубков в желудок монарха сопровождался концертами. Музыканты перебирали струны огромных лютней, били в барабаны, играли на флейтах.

Плотно закусив, хан переходил к зрелищам. Тогда в зале появлялись: танцоры и фокусники, глотатели змей, шпаг и огня, гадатели и шуты.

Жажду правитель утолял вином и чаем, но Визирь сказал, что чай — не единственный напиток, который можно получить из листьев. Всё зависит от того, какие листья заваривать. И вот однажды они отведали напиток из листьев, лишь отдалённо напоминавших чайные. То, что после этого пережил Кутлук-хан, описанию не поддаётся, но удивительнее всего было девять солнц, величественно поднявшихся над дюнами, когда наступило утро. Когда хан пожаловался на это Визирю, тот сказал, что беспокоиться не стоит, потому что он видел четырнадцать, и как только все поместились, видимо свод небесный гораздо вместительней, чем принято думать.

Услышав звук распахнувшихся дверей, хан открыл глаза и увидел Визиря, словно соткавшегося из воспоминаний. Толпа придворных стояла за ним.

— Преданные слуги пришли поздравить сиятельного государя со славной победой его доблестных войск и надеялись встретить здесь, полководца, которому мы обязаны этой победой.

— Алау-султан в темнице. Утром он будет казнён.

— Но какой проступок совершил султан?

— Он намеревался убить меня и захватить власть.

— Смерть — справедливая кара за тяжкое преступление, но наш сиятельный властелин, не только справедлив, но и милостив. Я уверен, злой дух нашептал Алау-султану мерзкие помыслы. Он будет сожалеть, как только дух покинет его. Помилуй его, владыка, и позволь верной службой искупить вину.

— Ты прав, правитель должен быть справедлив, но милостив. Я прощаю сына и отменяю казнь.

«Проклятье, почему он защищает мальчишку?» — думал хан во время приёма. Мне казалось, Визирь бросится на него, как голодная собака на кусок мяса, как только представится возможность. Почему просит простить того, кого ненавидит? Почему я уступил ему? Ведь мог же отказать. Нет, Визирь хитёр. Он понял что-то, пока скрытое от меня.

— Может быть, объяснишь, почему я не могу казнить собственного сына? — спросил хан, когда придворные удалились.

— Сейчас объясню, — ответил Визирь, — Для удобства разделим твоих подданных на две группы: верующие и неверующие. Для верующих Алау-султан — Мессия. Войска встретились у Оленьего Холма. Во время битвы, он извлёк из камня Нэглинг, меч Алаухана. Теперь люди думают, что он отправится бороться со Злом. Сам понимаешь, что они сделают с правителем, который казнит Мессию. Когда хан Зелёной Орды объявил себя спасителем, в его армию вступили даже пираты. Есть и вторая группа — неверующие. Для них Алау-султан — победитель, спасший страну от фанатиков. Он — единственный из твоих сыновей способен управлять государством, потому что остальные — жалкие ничтожные личности. Если ты казнишь его, неверующие решат, что Красной Орде пришёл конец, и присоединение к Синей — неплохой выход. Ты можешь править, натравливая одну группу на другую, но не обе на себя.

— Так, что же делать! Казнить я его не могу, но не могу и оставить в живых.

— Что делать? Позволить всем делать то, что они хотят.

— Ты в своём уме?

— Я всегда в своём уме. Мессия должен и хочет спасать мир? Пусть спасает. Фанатики из Зелёной Орды хотят идти с ним? Пусть идут. Освободи их и отправь в Линалар, и больше ты их не увидишь.

— И ты предлагаешь освободить всех пленников?

— Нет. Человек десять будет достаточно.

— А вдруг он выживет?

— Не выживет. С ними пойдёт мой человек. Он обо всём позаботится. Родную мать обменяет на серебро. Я дал ему пятнадцать монет, ещё пятнадцать получит, когда вернётся. И ещё надо убрать Санджара, губернатора Баратарии.

— Бывшего губернатора.

— Не бывает бывших губернаторов. Власть оставляет след на каждом. Раз получивший власть уже не способен перестать мечтать о ней. Да, чуть не забыл, ещё пойдёт поэт. Кто-то же должен увидеть, как рождается легенда. В любом случае, ты ничего не теряешь, мой повелитель. Если они убьют Сурта, наступят Тёмные века, и все будут счастливы. Если Светлый Властелин убьёт их, он исполнит твой приговор, если же там нет никакого ифрита, твой приговор исполнит пустыня.

Всю жизнь гонялся Кутлук-хан за счастьем, и оно всегда ускользало. С детства он мечтал о власти, думал, будет счастливым, когда станет ханом, но оказалось, что и правители бывают несчастными, ведь власть не избавляет от болезней, старости и смерти. Да, портрет защищает его от болезней и старости. Но смерть… Он забыл о ней, гоняясь за новыми ощущениями. Он был весел, беззаботен, страстно упивался жизнью. Однако жажда новых ощущений становилась тем неутолимее, чем больше он утолял её. И всё чаще хан томился тоской, страшным недугом тех, кому жизнь ни в чем не отказывала. А может Мессия действительно убьёт Сурта, и счастье польётся рекой?

 

Глава 3

Мессия выехал из города на рассвете. Длинные тени тринадцати всадников мелькали на алом песке. Поэт привыкал к новому для него занятию. Раньше ему приходилось лишь читать и слушать о спасении мира и подвигах, а теперь он сам — герой, на лошади, с оружием, всё, как в легендах, только вот, носовой платок забыл. Интересно, полагается ли героям второй завтрак? Пираты, оказавшись на свободе, дружно и весело запели:

По мнению Поэта, петь следовало что-нибудь более героическое, но что именно. Подходящие строчки никак не приходили в голову, но не беда, можно будет подобрать на досуге и написать, что отряд отправился спасать мир, распевая именно эту песню. С этого дня они — искатели приключений, а кто ищет, тот всегда найдёт.

За очередной дюной они увидели караван, а неподалёку вооружённых людей на верблюдах. Воображение мгновенно нарисовало битву, сверкающие клинки, свистящие стрелы, мечущиеся кони, но разбойники предпочли ретироваться. Обладая сверхъестественным слухом, Поэт мог бы услышать следующий диалог:

— Отступаем.

— Но, капитан, нас же сорок, а их всего тринадцать.

— Тринадцать на дюне. А сколько за ней? Все знаменитые капитаны давно побывали на виселице, а я всё ещё жив, потому что не слушаю таких идиотов, как ты. Разуй глаза. Это же Алау-султан. Думаешь, сын хана Красной Орды разъезжает по стране с такой жалкой свитой? Уносим ноги, пока целы. И молимся, чтобы они за нами не погнались. На верблюдах от их коней далеко не уйдёшь.

Однако сверхъестественного слуха у Поэта не было, и диалога остался не услышанным. «Может, лучше написать, что на нас всё-таки напали, а мы героически поубивали всех злодеев и спасли прекрасную принцессу? — думал Поэт, — Но будет ли это правдоподобно? Конечно будет, принцесс, нуждающихся в спасении, по дорогам бродит, как собак нерезаных».

Начальник каравана сказал, что они направляются в Анхар и пригласил спасителей на свадьбу дочери. Мессия принял приглашение, и отряд присоединился к каравану, шедшему по Пути Пряностей, издавна соединявшему Восток и Запад. Во времена Алаухана по нему можно было пройти в одиночку с огромным блюдом из чистого золота, не опасаясь ни за жизнь, ни за честь, ни за блюдо. Караваны везли не только пряности, но, и ценные породы дерева, и слоновую кость, драгоценные камни и украшения из золота и серебра, чаи и ткани, и другие товары, а помимо товаров знания. А потом Алаухан ушёл в поход, из которого не вернулся. Сыновья и внуки не смогли разобраться, кто же из них — законный наследник. Каждый думал, что именно он должен править империей, которая распалась на множество мелких государств. Завоеватели с севера принялись делить наследство. Мероприятие затянулось и проходило очень весело, для многих участников с летальным исходом. Выжившие обзаводились замками. Так началась Эпоха Замков. Есть старинное проклятие: «Чтоб ты жил в интересные времена!» Так вот, те времена были очень интересными. Люди развлекались, устраивая войны: гражданские, религиозные, межплеменные и обычные. Так называемые ханы контролировали только крупные города, только днём и центральные кварталы, а если городов им не досталось, только собственные аулы. Вокруг царил хаос. Местным это не очень нравилось, и они разделились на две группы. Одни считали, что надо продолжать заниматься полями и садами, а завоеватели пусть, что хотят, то и делают, в конце концов, перережут друг друга, и всё будет хорошо. Другие говорили, что Алаухан, может, и был послан спасти Линайт, но его потомки точно одержимы джиннами, и поэтому нужно с ними бороться. Эти люди стали называть себя львами пустыни. Они внезапными набегами добавляли разнообразия в междоусобицы наследников великого хана. На Пути Пряностей завелись пираты. Караваны стали обходить Линайт стороной. Много лет потомки великого хана убивали друг друга в бою, стреляли друг другу в спину на охоте, травили и душили друг друга. Это привело к тому, что их стало меньше, и они поняли, что так жить нельзя. Пряности должны течь рекой, чтобы в Линайте можно было жить, а не выживать. Страну разделили на четыре ханства. Договорились охранять, проходящие караваны. Львов загнали в Горы, хотя сделать это было непросто. Сначала их надо было найти. Поймать льва в пустыне нелегко. Львов мало, пустыни много. Ханские войска перепробовали множество способов: перегородить пустыню пополам, каждую половину ещё пополам, потом ещё — наконец, лев сам собой оказывается в клетке. Можно просеять пустыню через сито. Поймать зайца, но в документах оформить его как льва. Но все эти хитрости желаемого результата не давали. Тогда ханы подумали и решили, что пустыни хоть и много, но колодцев в ней мало. Следовательно, надо захватить все колодцы и не пускать львов. Сработало. Львы, ругаясь очень неприличными словами, переселились в Горы, потому что отбить колодцы разрозненные кланы не могли.

Пиратов перевоспитали в законопослушных граждан. Кого не смогли перевоспитать, превратили в покойников, с помощью верёвки либо колюще-режущих предметов. Выжившие просто исчезли и старались не привлекать к себе внимание.

— Не думал, что остались ещё джентльмены удачи, нападающие на караваны, да ещё и недалеко от столицы, — обратился Поэт к пирату, ехавшему рядом.

— Остались, как видишь. Я даже знаю, как зовут этого капитана. Это был Неуловимый Юсуф.

— А почему его зовут Неуловимым?

— Потому что его никто ещё не поймал.

— А почему его никто ещё не поймал?

— Потому что он никому не нужен. Двадцать лет гоняется за караванами. И ещё ни одного не ограбил. Ему всегда что-то или кто-то мешает. То появляется охрана, которой не должно быть, то начинается буря, то его люди отравятся чем-нибудь. Однажды, я остался один в пустыне и присоединился на какое-то время к отряду Неуловимого. Увидел, как он почти ограбил караван.

— Что значит почти?

— Всё было прекрасно. Отличная погода. Отличное самочувствие. Численное превосходство. Однако Неуловимый Юсуф сумел упустить даже такую возможность. Он развернулся, помчался прочь и заорал: «Отступаем! Их тринадцать! Это Летучий Тартарец!»

— Летучий кто?

— Как? Ты не слышал о Летучем Тартарце?

— Не слышал.

— Каждый человек, побывавший на Пути Пряностей слышал о Летучем Тартарце. Давным-давно, когда Тартар ещё был Линаларом, в Харлине жил принц по имени Маннелиг. У него была мечта, появившаяся ещё в детстве, когда он увидел гонки колесниц. В тот день Маннелиг смотрел на победителя и хотел быть на его месте. Годы ушли на то, чтобы кони принца стали одними из лучших в стране. С утра до вечера он готовился к гонкам, а по ночам видел один и тот же сон: Яркое солнце, безоблачное небо, сверкающие позолоченные колесницы и тысячи зрителей. И вот настал день, когда юный принц прибыл на ипподром на собственной колеснице. Он даже не заметил, что в этот день стал царём Харлина, и на его голове появилась корона. Всё было как во сне. Яркое солнце, на небе ни облачка, восхищённые взгляды. А потом была гонка. Круг за кругом лучшие кони мчали его к победе. Сбылась мечта Маннелига. Тем вечером он был счастлив. Он был первым, он стал царём, на следующий день на Мосту Тролля он должен был встретиться с возлюбленной. Молодой царь заснул и услышал голос:

— Думаешь твои кони — лучшие в мире? Но Харлин не мир. Есть и получше. Далеко на севере мчатся по безлюдной степи кони из чистого пламени. Смотри.

И Маннелиг увидел их, скакунов, сотворённых из языков пламени или лучей рассвета, так же стремительно летящих по степи. Проснувшись, молодой царь уже не мог думать ни о чём, кроме прекрасных коней. Он отправился на север, с тринадцатью спутниками. Отряд добрался до Моста Тролля, отдали четырнадцать золотых монет и поехали дальше. Маннелиг издали видел возлюбленную, но желание найти пылающих коней гнало его вперёд. Всё готов был отдать за прекрасных скакунов молодой царь: золото, царство, любовь. Страшная буря началась, когда они добрались до Красных Гор, и встретили четырнадцать пеших путников. Они рассказали, что их ограбили разбойники, и попросили помощи. Визирь сказал, что можно сесть подвое на одного верблюда, и вернуться в Харлин или хотя бы к Мосту, чтобы переждать бурю. Оставить этих людей пешими в предгорьях — обречь их на верную смерть. Но мечта жгла сердце молодого царя и лишила его сострадания. Он сказал, что нужно идти дальше. Визирь возражал: «Даже если ты решил не помогать этим людям, нам всё равно не подняться на перевал в такую погоду, мы должны вернуться в оазис и подождать». Маннелиг убил визиря и поклялся, что не войдёт в оазис, пока не поднимется на перевал, даже если на это уйдёт вечность. В тот миг голос с небес, произнёс: «Да будет так».

С тех пор караван-призрак, прозванный Летучим Тартарцем странствует по пустыне. Тринадцать всадников на тринадцати верблюдах. Их плоть окаменела. Красное пламя горит в глазах. Бессмертные неуязвимые бродят они по пескам, не могут подняться на перевал, который позже назвали Вратами Исхода, не могут войти в оазис, чтобы насладиться прохладой. Учитель говорил, что всё же не вечно будет скитаться по пустыне Летучий Тартарец. Мессия освободит Маннелига и его спутников от проклятья.

— Но мы то, слава Богу, не прокляты. Вон родник и деревья.

— Это чайхана «Три маджнуна». Если верить легендам, маджнуны выбрались из Тартара, перешли Горы и стали бродить по Линайту в поисках еды, а есть они предпочитали людей. И вот однажды они решили зажарить как барана Учителя, путешествовавшего по стране. И конечно поужинали бы на славу, если бы Учитель не успел окропить их водой из родника. Маджнуны замерли и окаменели. Прошло несколько веков, а три каменных великана по-прежнему стоят на том же месте. Люди даже дали им имена: Том, Берт и Билл. А потом уже и чайхану пристроили.

 

Глава 4

«Здесь чертовски вкусная жареная баранина», — сказал бывший губернатор острова Баратария, когда тринадцать участников похода расселись за круглым столом. Через полчаса пустое блюдо и довольные лица свидетельствовали о том, что все согласны. Когда им принесли чай и фрукты, Алау-султан обратился к спутникам:

— Друзья мои, настало время поговорить о нашем походе. Но, как мне кажется, не все, сидящие за этим столом, знакомы друг с другом. Поэтому, лучше будет для начала представиться. Меня, наверное, знают все. Алау-султан сын Кутлук-хана и наследник престола Красной Орды, со вчерашнего дня — Мессия, избранный судьбой, чтобы спасти Линайт. Это Санджар, бывший губернатор острова Баратария и мой бывший оруженосец. Ингви, до вчерашнего дня великий визирь Зелёной Орды. Это Стил, вождь одного из кланов львов пустыни.

Алау-султан указал на седобородого одноглазого старика в широкополой шляпе, с чёрным вороном на плече.

— Это Гром, сын Стила.

«Хорошо, что мы не враги», — подумал Поэт, глядя на огромный молот, принадлежавший могучему воину.

— Тюр, сын Стила, — продолжал Алау-султан.

Поэт думал, что Тюр левша, потому что он ел левой рукой, однако присмотревшись, понял, что есть правой Тюр просто не мог, потому что рука отсутствовала.

— Хильд, дочь Стила, — сказал султан.

— Я слышал о девах, воительницах, — вмешался Поэт, — с грив их коней капает роса, а от их мечей исходит свет. В сияющих доспехах, со щитами и копьями появляются они на поле битвы и уносят павших.

— Ну, не совсем так, — ответила Хильд. Доспехи, щиты и копья присутствуют, но вот роса с гривы коня. Хотя, если пот назвать росой, думаю, проблем не будет.

— Хранитель древних легенд и саг, придворный историк и Поэт. Остальных участников нашего похода я не знаю. Думаю, их не затруднит представиться.

— Меня зовут Тимур, — сказал хромой пират. Мой род один из знатнейших родов Синей Орды, но обстоятельства вынудили меня стать джентльменом удачи. Пираты прозвали меня Хромым. Это Амир Слепой. Того одноглазого гиганта зовут Полифем. Многие называют его циклопом, но мне кажется, что у циклопа должен быть один глаз с рождения, а у Полифема то был второй, но это неважно. Мальчика с попугаем на плече зовут Киса Воробей. В высшей степени нравственная личность, мой хороший знакомый, кажется, друг детей.

— Сер-ребр-ро! — заорал попугай.

— Какой же это мальчик? Ему ж лет пятьдесят.

— Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.

Все молча смотрели на тринадцатого участника похода. Тот, поняв чего от него хотят, назвал своё имя:

— Я Искариот. Работаю на Визиря. Он послал меня, проследить, чтобы всё нормально было. Чтоб мир спасли, и всё такое, чтоб все живы здоровы были.

— А теперь, друзья мои, о нашем походе, — начал Алау-султан, — Блаженны времена и блаженны века, которые названы тёмными. И не потому, что золото тогда не было на земле, а потому, что оно не слепило людей своим блеском и не отравляло их помыслов. Жившие тогда люди не знали двух слов: твое и мое. Для того, чтоб добыть себе пропитание, человеку стоило лишь протянуть руку к могучим деревьям, и ветви их тянулись к нему и сладкими и спелыми плодами щедро его одаряли. Быстрые реки и чистые родники утоляли жажду изобилием приятных на вкус и прозрачных вод. Всюду царили дружба, мир и согласие. Не было войн, лжи и предательства. Не было несправедливых судей, ибо тогда ещё не кого и не за что было судить. Но, увы, джинны постепенно завладели душами многих людей, наполнив их множеством страстей. Мир стал меняться к худшему. Дивный сад превратился в пустыню. Лишь крошечные оазисы остались от Земного Рая. Но и эти оазисы хотят поглотить ненасытные джинны. Тогда все люди, либо погибнут, либо станут маджнунами. Но есть ещё надежда! Мой предок Алаухан разбил Огненную Орду в битве при Оленьем Холме, но не пошёл в Тартар. Мы же пойдём до конца. Мы найдём Источник, убьём Сурта, и реки счастья вновь потекут по земле. Наш народ веками ждал, когда Найф вновь обретёт плоть и поднимется на поверхность. Но что если Ему нужно помочь в борьбе со Злом? Что если мы можем приблизить возвращение Бога и наступление Тёмных Веков? Так дадим же клятву, друзья мои идти до конца, не сдаваться, с какими бы трудностями мы не встретились, и если понадобится пожертвовать жизнью в битве со Злом.

— Может не надо! — воскликнул бывший губернатор, — От клятв только вред здоровью и на душе грех. Время итак постарается нас уморить, а нам самим не стоит хлопотать, чтоб век наш кончился до поры, до срока. Говорят ведь: «Отойди от зла — сотворишь благо». А ещё говорят: «Не буди чужой гнев — пусть он себе спит». С ифритами шутки плохи, так что лучше оставить их в покое. Наше дело сторона.

— Это наша судьба, Санджар, — ответил Мессия.

— Может судьба, а может и нет. Тут ведь Бабушка надвое сказала. Мы ведь можем погибнуть, даже не добравшись до Горы.

— Я был заложником у львов, был в плену, четырежды пытался бежать. Участвовал во множестве битв. Сколько раз смерть грозила мне? Дважды сталь пронзала мою грудь, один раз я был ранен в предплечье. Посмотри на мою левую руку. Она неподвижна. Как близко было вражеское оружие к моему сердцу в тот день. Отец бросил меня в темницу и собирался казнить этим утром, но я всё ещё жив. Думаешь это случайно?

— Упорствовать — значит навлекать на себя гнев судьбы.

— Нет, друг мой Санджар, именно судьбой возложена на меня эта миссия, ибо какой мессия без миссии.

— А по-моему нас просто подставили. И кто-то хочет от нас избавиться. И вообще, вдруг джинны — хорошие?

— Хороший джинн — мёртвый джинн.

— Они могут быть мифическими существами, а истории о них пишут профессора из университетов, начитавшись старинных книг. Что такое Сурт? Говорящий столб пламени. Это же смешно.

— Он всё ещё жив.

— И что с того?

— Никогда не смейся над живым ифритом. Ты ведь сам говорил, что с ифритами шутки плохи. Нет, это судьба, друг мой, — Мессия был неприклонен.

— Предлагаю проголосовать! — воскликнул Санджар. Кто за то, что судьба тут не при чём и нас просто подставили, поднимите руки.

Решение было принято единогласно. Ни одной поднятой руки.

— Да как так то! — кипятился бывший губернатор, ладно, львы — верующие, но вы? Вы же — пираты! Тоже хотите спасать мир? Вам же плевать на мир!

— Мы полностью перевоспитались и стали хорошими, гражданин начальник, — ответил слепой пират, — Мы не представляем угрозы для общества и считаем, что человек по природе бобр, то есть добр. И мы не можем оставаться в стороне от борьбы Бобра с Ослом, то есть Добра со Злом. Тоже будем сражаться во имя бобра и общего блага. Мы, как узнали, что в гробнице нашли карту, сразу пошли в армию.

— Господи, помилуй, — произнёс бывший губернатор.

— Покайтесь, несчастные! — воскликнул высокий седой старик, вбежавший в чайхану. Покайтесь, ибо конец близок! Близко пришествие Светлого Властелина. Его Огненная Орда промчится по земле, опалив её очищающим огнём. Глупцы! Вы всё ещё молитесь Найфу, вашему тёмному богу, скрывшемуся в глубинах. Он ушёл в подземный мир и не поможет вам. Сурт — князь мира сего. Лишь Князь Света может возвеличить тех, кто служит ему. Прочие сгорят в пламени, пожирающем этот мир! Вы верите, что Тёмные Века вернутся, но они не вернутся никогда! Золотые Века пришли навсегда. Покайтесь, глупцы!

— Пошёл вон! — крикнул чайханщик, хватая старика за руку, — опять пришёл посетителей пугать. Я тебя в колодец скину и для тебя Тёмные Века быстро начнутся. Хозяин выволок упиравшегося проповедника из чайханы.

— Старик — безумец, но в его словах есть доля истины, — сказал Ингви. Мир охвачен пламенем, пламенем жажды, пламенем злобы, пламенем заблуждения, пламенем рождения, старения и смерти, печали, стенания, боли, неудовольствия и отчаяния. Пламя страстей выжигает сады души человеческой. Но пылают не только души. На полях убогие посевы гибнут под смертоносными солнечными лучами. Повсюду сухие арыки, дно которых потрескалось от жары. У крестьян нет ни хлеба, ни скота. Нищие вереницами сидят вдоль дорог, вымаливая подаяние у таких же нищих. Всё погибнет в огне, если наш поход окончится неудачей. Так отправимся же навстречу судьбе, дама и господа.

— А куда отправимся? — спросил Тимур. Раз уж об этом заговорили, хотелось бы увидеть карту, которую, кажется, нашли в гробнице Учителя.

— Карта была у хана, — ответил Ингви, — так как от самого хана после боя почти ничего не осталось, та же участь, думаю, постигла и карту.

— Как же мы тогда найдём Гору?

— Хильд проведёт нас.

— Ну, если есть проводник, другое дело.

 

Глава 5

Когда компания вышла из чайханы, у входа толстый чайханщик тряс какого-то нищего бродягу.

— Ты заплатишь за плов, или мне позвать стражников?

— Но я же только понюхал твой плов! — вопил бродяга, пытаясь вывернуться.

— Запах тоже стоит денег! Ты ведь наслаждался запахом, — отвечал толстяк.

— Подожди, отпусти его — я заплачу тебе, — сказал купец, ехавший на сером ишаке. Чайханщик отпустил беднягу. Тот бросился бежать. Купец вынул из кармана кошелёк и потряс его над ухом чайханщика, не обращая внимания на протянутую руку.

— Уважаемый, вы будете платить, или мне позвать стражников?

— За запах твоего обеда я заплатил звоном моих монет. — невозмутимо ответил купец.

Люди, собравшиеся вокруг, рассмеялись, причем громче всех хохотали стражники.

Отъехав немного от чайханы, они увидели арбу, набитую пассажирами.

— Гор-рад!!! Гор-рад!!! Гор-рад!!! С местами! Отъезжаем! — орал возница.

— Так нету же мест!

— Места будут. По дороге люди сойдут — места появятся.

— Появятся, но сейчас-то их нет.

— Садись, садись! Будут! Горад, брат? Назад проходим. Двигаемся!

— Шайтан — чёрт. Арба — телега. Шайтан-арба — любой вид общественного транспорта, сказал владелец серого ишака.

Не прошло и двух часов пути по однообразной пустыне, как вдали появилось множество башен, высоких и тонких. Казалось, что они созданы не человеком, но причудливым капризом природы, заставившей застыть, песчаные вихри, блуждающие среди дюн.

— Как это их, интересно, делают? — спросил Поэт.

— Очень просто: выворачивают наружу колодцы, — ответил человек на сером ишаке, ехавший рядом.

— Колодцы?

— Хочешь башню, выворачивай колодец.

— Я помню твой голос, сказал Амир, уж не бороздил ли ты пустыню вместе со стариной Флинтом?

— Нет. Я, конечно, — возмутитель спокойствия, но не пират. Я чту Уголовный кодекс. Это моя слабость. Лично у меня есть четыреста сравнительно честных способов отъёма денег. Человек приносит их сам.

— Сам!

— На блюдечке, с голубой каёмочкой.

— Сам приносит, на блюдечке, с каёмочкой?

— Именно так. Например, однажды я получил горное озеро, отдав в замен одного ишака.

— Как?

— Легко и просто. Я убедил владельца озера в том, что ишак — это очарованный принц. Меня, конечно, назначат великим визирем, если я помогу принцу вернуться домой и обрести прежний вид, но мне совсем не хочется быть великим визирем, ведь за какую-нибудь оплошность легко можно поплатиться головой. Владелец озера с удовольствием обменял его на очарованного принца и отправился делать карьеру, а я получил завидное имущество. Правда, я отдал его жителям селенья, расположенного поблизости, в обмен на воробья, потому что я люблю путешествовать, а озеро в карман не зальёшь. Тебе знаком мой голос. Ничего удивительного. Меня зовут Ходжа. Цветущие оазисы и бесплодные пустыни, где белеют полузанесенные песком верблюжьи кости, хмурые горы и зеленые пастбища, слышали песню Ходжи.

Город тысячи колодцев остался позади. Он был построен над подземным озером и процветал до тех пор, пока жителям, выкапывавшим длинные вертикальные туннели, удавалось добираться до воды. Границы города повторяли очертания озера, которое таилось под землёй. Видимое определялось незримым. Люди верили, что боги живут на глубине, в том темном озере, которое делало возможной жизнь на выжженной земле. Прошли века. Озеро иссякло. Умерли боги. Умерли люди. Такие дела. Пришедшие после нашли лишь опустевший город.

— Что случилось с людьми, построившими эти башни? — спросил Поэт.

— Все колодцы вывернули, и конец, — ответил Ходжа.

Не ожидает ли Линайт та же участь? «Вряд ли», — ответил бы Поэт, сидя во дворце, но здесь, в пустыне, сложно было надеяться на лучшее. Казалось, что Огненная Орда уже пронеслась по этим выжженным землям. Всю жизнь Поэт свято верил, что есть надо часто и как можно больше. Время полдника давно прошло, а полдника не было. Говорят, к ужину они доберутся до Анхара. Но существует ли этот город? Солнце уже висит над самым горизонтом, а впереди только однообразная безмолвная пустыня, ни деревьев, ни холмов, и Горы вдали. Лишь в сумерках, когда луна цвета песка поднялась над Горами, караван добрался до ущелья, по дну которого протекал Фэллайф. А на южном берегу реки был построен город. Путники внезапно оказались на краю крутого обрыва. Пришлось спускаться по узкой извилистой тропе и переправляться через реку по узкому каменному мосту. Журчала вода, аромат сосен наполнял воздух. Ворота открыли, и караван вошёл в древний город, построенный по приказу Алаухана, и названный в честь легендарного города в Белых Горах далеко на севере. Через Анхар проходили караваны, шедшие по Пути Пряностей. Войны и смуты, начавшиеся после исчезновения Алаухана, не коснулись этого оазиса. Там, наверху, проносились бури, лилась кровь, и рушились башни, а здесь всё осталось как прежде.

— Всё как прежде, только мы уже не те, — посетовал начальник каравана, — Мы стареем. Раньше я легко переносил путешествия, сейчас — с трудом, скоро они будут вообще не по силам.

— Ты прав. Мы стареем, — ответил Ходжа, — но старость никак не отразилась на моих силах. Сейчас я также силён, как в молодости.

— Но как такое возможно?

— Сам удивляюсь. Мы как раз проезжаем мимо моего дома. Видишь вон тот огромный камень во дворе? Так вот, когда я был ребёнком, я не мог его поднять, в молодости я тоже не мог его поднять, не могу и сейчас.

Базарная площадь была залита ярким светом фонарей и костров. Воздух был наполнен звоном бубенцов и обрывками разговоров на разных языках. Мелькали разноцветные халаты, чалмы, попоны и ковры. Гончары выбивали палочками звонкую дробь на своих горшках. Ювелиры раскладывали сверкающие украшения. Лёгкий ветерок приносил ароматы благовоний. Пройдя немного можно было почувствовать запахи менее приятные. Начинались ряды, где продавали и покупали всё, что бегает, прыгает, ползает, плавает и летает. Продавец собак кормил товар, непроданный за день и бранился: «В очередь, сукины дети, в очередь!» Увидев дорогой плащ и прекрасного скакуна Алау-султана, торговец сделал попытку провернуть выгодное дельце.

— Собачку не купите? Взятку дать или должность купить. Некоторые берут взятки борзыми щенками.

— Есть одна должность, но, боюсь, не продадут.

— Не продадут! Всё в этой стране продаётся и покупается, только надо цену знать, чем платить и кому давать. Когда деньгой, а когда и щенками борзыми, например.

— Да говорю тебе, не продадут мне должность.

— Как не продадут! Какая должность? Молодой человек, я же говорю: подход надо найти. Иногда золотишком, а иногда собачками. Вы посмотрите, какие собачки! Какая неимоверная бочковатость ребер!

Собаки, несмотря на неимоверную бочковатость рёбер, не были куплены, и отряд продолжил продвижение по рынку. А соседи долго смеялись над торговцем, не узнавшем наследника престола.

— Долго ли нам ещё ехать? Спросил бывший губернатор острова Баратария, — базар — это, конечно, хорошо, но ведь не на голодный желудок.

— Ещё немного, остались только пиратские ряды, — ответил начальник каравана.

— Так мы можем встретить здесь коллег, — осведомился Амир.

— Не совсем. Видите ли, это немного другие пираты. Они продают книги. Книга — вещь дорогая: хорошая бумага, кожа, иллюстрации и так далее. Но если пренебречь качеством, можно сделать и подешевле. Берёшь плохую бумагу, как попало переписываешь текст, и готово. На прилавках действительно было разложено множество книг. Удалось разглядеть только два названия: «Как стать маджнуном за семь дней» и «жажда золота банальна, мечтай об императорском пингвине».

Поэт, плотно поужинав на свадьбе, совсем забыл о пропущенном полднике. Теперь он мог лишь смотреть на еду. И вот, глядя по сторонам блаженным взглядом, он приметил, что кое-кто из гостей намерен унести еды больше, чем способен вместить его желудок. Незнакомец с жадностью хватал горстями сахар, конфеты и всякие сладости и рассовывал их по карманам.

— Это я сынку, — оправдывался он, поглядывая на Ходжу, пристально наблюдавшего за ним.

Ходжа внезапно вылил ему в карман полный чайник горячего чая.

— Ай! Ты что творишь, маджнун проклятый! — воскликнул жадный гость.

— Когда ваш сын съест столько всяких сладостей, ему несомненно захочется пить, — спокойно ответил Ходжа.

После свадьбы путешественники отправились в караван-сарай. Поэт долго сидел на террасе и смотрел на луну, проплывавшую над крутыми склонами ущелья. Он ждал вдохновения, но вдохновение видимо решило, что этой ночью Поэт обойдётся и без него. Плотного ужина будет вполне достаточно. Поэт не возражал, забыв о творчестве, отправился спать. Засыпая, он слышал журчание воды и тихий шелест листьев. Здесь, в долине казалось, что нет страшной безмолвной пустыни, что солнце не жжёт безжалостно землю, словно с намереньем убить всё живое. Здесь, в долине, казалось, что всё, как было в Тёмные Века: звёзды мерцают в небе, ароматы садов разлиты в прохладном воздухе, тихо журчит струящаяся река. Забылся город тысячи колодцев. Звучали весёлые песни. Не верилось, что орды маджнунов идут из-за Гор из Тартара, чтобы и эту землю превратить в мёртвую пустыню.

 

Глава 6

Утром они снова ступили на раскалённые пески, увидели клубящуюся пыль на дороге. Снова над горизонтом поднялось красное солнце.

Над головой в безбрежном небе проносились облака, иногда принимавшие форму развивающегося знамени, руки или слона. В зависимости от того, что человек готов увидеть. А вокруг была пустыня. Пустое пространство и пустое время, которое люди наполняли образами, принесёнными с собой. Там, где ничего не происходит, остаётся вспоминать то, что происходило прежде или должно произойти в будущем. Алау-султан смотрел на Горы, возвышавшиеся над пыльной мглой, и вспоминал годы, проведённые там. Кутлук-хан отдал сына львам, в качестве заложника, после заключения мирного договора. В горах юный султан услышал старинные песни о джиннах, завладевшие его воображением. Песни о том, как джинны превращают людей в маджнунов, одержимых жаждой власти, славы, крови и богатства, и о людях, противостоявших джиннам: об Учителе, выведшем хилнайф из Тартара, и об Алаухане, победившем Огненную Орду в Битве при Оленьем Холме.

Вернувшись в Орду, Алау-султан с головой ушёл в чтение. Он сидел над книгами с утра до ночи и с ночи до утра. А читал он о том же, о чём пели львы в Горах: о чародействе, распрях, битвах, поединках. И когда началась засуха, Алау-султан ни на минуту не усомнился, что наслана она Суртом. Он считал своим долгом сесть на коня и с мечом в руках выступить против злобного ифрита. Но где искать врага? Жизни не хватит, чтобы объездить всю пустыню, даже если Светлый Властелин будет ждать его на одном месте. Знаменьем свыше показалось султану карта, найденная в гробнице Учителя. Карта приведёт его к Источнику Счастья, который днём и ночью стережёт Сурт. А когда он добыл меч Алаухана, последние сомнения рассеялись.

День, казавшийся бесконечным, похоже, всё-таки заканчивался. Солнце клонилось к западу. Путники добрались до предгорий. Алау-султан заметил огромное облако густой пыли, двигавшееся им навстречу. Он обернулся к бывшему губернатору и воскликнул:

— Смотри, Санджар, друг мой! Огненная Орда уже перешла Горы! Они прошли через Врата Исхода и идут в Линайт! Крепость пала. Настал день, о Санджар, когда ты увидишь, к каким великим подвигам готовила меня судьба.

— Не понимаю о чём вы, — ответил бывший губернатор.

— Видишь облако пыли впереди? Оно скрывает огромнейшее войско, направляющееся в нашу сторону.

— Тогда пора убираться отсюда. И как можно быстрее.

— Не говори глупостей, мой верный оруженосец. Мы сразимся с врагом, даже если их тысячи, а нас тринадцать.

— Бежать надо на север или на восток, потому что с запада несётся точно такое же облако.

Алау-султан оглянулся и очень обрадовался, убедившись, что Санджар говорит правду.

— Посмотрите на запад, друзья мои! Видите облако пыли? Это Алаухан возвращается из похода.

— Простите, сколько ж ему лет? И кто теперь Мессия, вы или он. И не придётся ли вернуть меч?

— Сколько лет, кто Мессия. Друг мой, Санджар, на твоих глазах совершается чудо, а ты задаёшь вопросы. А теперь мы должны присоединиться к войску Алаухана.

Ничего нельзя было разглядеть из-за пыльной завесы, однако это не смутило Алау-султана, и он уверенно заговорил:

— Слышите ржание коней, бой барабанов и звуки труб? Смотрите. Вот воины из племён, спустившихся с Белых Гор, когда лето не наступило. У каждого воина в левой руке щит, а в правой — топор. Вот хилларские всадники, пришедшие с Алауханом с севера. Я вижу их копья, мечи и луки. Над ними развеваются алые знамёна. Вот хилнайфские воины из Линайта, ушедшие на запад вместе с Алауханом. Вот огромные боевые слоны из Эфлиса, вот лучники в красных плащах из Эфлара, вот воины на верблюдах в чёрной одежде с закрытыми лицами. А теперь посмотрим в глаза врагу. Вы видите, как спускается с Гор Огненная Орда? Видите ярко-красный вращающийся столб огня? Это и есть ифрит Сурт. У него в руках Пламенный Меч. Вон что-то белое мелькнуло на склоне. Это порождённый Суртом гигантский белый песчаный червь Фенрир. Обычно он ползёт, глубоко погрузившись в песок, но горе людям, если он выбирается на поверхность. Вон чудовищный пёс Гарм. Мчится вслед за Фенриром. Я вижу огромную змею позади него. Харлинские огненные колесницы несутся в битву. Вот идут Фэлаларские копейщики. За ними маджнуны из Тёмного Леса.

— Я вижу только клубящуюся пыль, — заметил Санджар.

— Это джинны, которые приняли облик столбов пыли, дыма и пламени. Вот войско великого императора Алифанфарона, повелителя острова Тапробана. Впереди идёт всегда побеждающий и ни разу ещё не побеждённый Тимонель Каркахонский. На нем лазурные доспехи, покрытые золотом и серебром, в руках у него щит с изображением золотой кошки и с надписью «Мяу». Рядом с ним воин на белом коне, в белых доспехах и с белым щитом. А рядом воин на коне полосатом. Множеству племён предстоит сойтись в жестокой битве. Есть племена, живущие в раскалённых пустынях, другие живут в пустынях, покрытых льдом. Есть те, кому влагу приносят реки, и те, кому вместе с водой, реки несут золото. Другие пришли с гор. Некоторые племена вышли из тёмных лесов, где не видно солнца.

Ещё множество племён назвал Алау-султан, были среди них и такие, которые существовали только в прочитанных им книгах.

— Все живут по-разному, но все явились на битву Добра со Злом. Так не будем же медлить, друзья мои, и бросимся в бой первыми, чтобы воодушевить других на подвиги во имя Добра.

Отряд построился и несмотря на бурные протесты Санджара быстро поскакал навстречу Огненной Орде.

— Куда, к черту, запропастились все люди и джинны? Здесь же нет ничего кроме пыли, — кричал бывший губернатор.

Однако впереди показались какие-то фигуры, похожие на лошадей. Стил метнул копьё. Молот Грома последовал за ним. Ещё немного и отряд столкнётся с первыми рядами вражеского воинства. Санджар закрыл глаза и приготовился к смерти. Но время шло, а острые металлические предметы, используемые людьми для убийства себеподобных, не спешили причинять ему вред. Бывший губернатор отважился открыть глаза. Но вокруг он увидел не войско, описанное Алау-султаном, а стадо баранов, мечущихся из стороны в сторону.

— Остановитесь! — воскликнул Санджар, — вы нападаете на баранов! Здесь нет ни джиннов, ни воинов, ни доспехов, ни щитов, ни небесной лазури, ни всей этой чертовщины!

Пронзив мечом несколько овец, Алау-султан остановился и, осмотревшись, произнёс:

— Должно быть, это Сурт каким-то колдовством сначала превратил это стадо в армию, а потом превратил армию обратно в стадо.

— А вот и войско Алаухана, — сказал Санджар, указывая на второе стадо, появишееся из-за пыльной завесы.

Они заплатили пастухам за убитых овец и продолжили путь.

— Видишь тех чудовищных великанов впереди, друг Санджар, — спросил Алау-султан, когда они ехали среди скал, — вступим же с ними в бой и перебьём их всех до единого.

— Где вы видите великанов?

— Да прямо перед нами, у дороги, на которую выводит эта тропа.

— Господи помилуй. За что нам всё это? — сказал Санджар и добавил уже во весь голос, — Это не великаны, а ветряные мельницы!

— Но посмотри! Они размахивают огромными руками!

— Просто ветер усилился. Вот вам и кажется, что они машут руками.

Ветер действительно стал сильнее. Всё небо заволокло чёрными тучами. Лишь на западе оставалась ярко-красная полоса.

— Ну, а кем по-твоему является вон тот всадник с ослепительно сверкающим шлемом на голове?

— Здравствуй путник, — крикнул Санджар, когда всадник приблизился, — Кто ты? И зачем надел на голову нечто, что по-моему мнению очень походит на таз для бритья?

— Здравствуйте. Я цирюльник. Еду из одной деревни в другую, а нечто, что действительно является тазом для бритья я надел, чтобы ветер не сорвал с меня шляпу.

 

Глава 7

Едва путники выехали на узкую тропу, что, извиваясь между скалами, вела к перевалу, как на них напали разбойники, то есть попытались напасть. Они какое-то время робко выглядывали из-за камней, словно соображая, что нужно делать дальше. Наконец один из них крикнул:

— Никому не двигаться! Руки вверх! Это ограбление!

— Позвольте поинтересоваться, кто собственно говорит? — спросил Тимур.

— Разбойники!

— Нам разбойников не надо! Сами разбойники!

— Гром и молния! Это же ребята Флинта!

— Откуда они знают моё имя? — удивился Гром, — И они знают мой молот.

— Да не откуда. Это просто выражение такое, — ответил Амир.

— Это точно они! Хромой, Слепой, Одноглазый и Киса с попугаем! Что, и вы продались красным?

— Может и продались, чтоб вас уродов поймать и повесить.

— Мы вас сами сейчас будем немножко вешать!

— Как бы не так! Ты посмотри на наших спутников. На этого старика в широкополой шляпе. Его копьё всегда попадает в цель. На этого громилу с молотом. Посмотри на Тюра, однорукого бога войны. А ещё, знакомьтесь — Алау-султан, наследник престола. Если вы его тронете, нет, если вы попытаетесь его тронуть, красные вытрясут Горы, как старый коврик, чтобы вас найти. А когда найдут, четвертуют, сожгут, потом воскресят и ещё раз четвертуют. После всего сказанного, вы рассматриваете другие варианты, кроме панического бегства?

Разбойники притихли и начали совещаться. В конце концов, ответили:

— Мы тут поговорили… В общем, нам наверно лучше уйти.

— Минуточку! — воскликнул один из нападавших, когда почти весь отряд проехал мимо них. Вы не говорили, что с вами путешествует такая красавица. Думаю, её мы можем захватить, в качестве добычи.

— Чо ты сказал? — спросил Полифем голосом, подсказавшим проницательному человеку, что кому-то сейчас будет очень больно.

Но разбойник проницательностью не отличался, точнее, он отличался от своих товарищей, благоразумно скрывшихся за камнями отсутствием проницательности. Он продолжал настаивать:

— Отдавайте девушку, а то…

Кулак Полифема встречается с челюстью говорящего, и укладывает того на землю.

— Спасибо, конечно, но я могу и сама постоять за себя, — сказала Хильд.

— Да плевать, чо ты там можешь. Тимур сказал, чо если с бабой чо случится, он мне глаз выколет.

— Почему это Тимур так обо мне заботится?

— Только ты знаешь, где Гора. А Тимур говорит, дойдём до Горы, будет много бухла и жрачки, а когда будет много бухла и жрачки, мне будет хорошо. А пока мы ещё не на месте, шагай ровно, и по сторонам не дёргайся. Поняла?

— Да я тебе сейчас сама глаз выколю, тупое животное!

— Не, не надо. Он ж у меня один. Было б два, а когда один, не надо.

Хильд, сидевшая на коне, ударила спешившегося Полифема древком копья. Пират упал на спину. Хильд, сойдя с коня, наконечником копья целилась в глаз Полифема.

— Помогите! Хулиганы зрения лишают! — заорал Одноглазый.

— Не лишайте его зрения. Он хороший, — сказал Тимур, ухватившись за древко. Под грубой оболочкой скрывается нежная душа. Речь его не учтива, но разве он виноват в этом? Разве повинно пустынное растение в том, что оно покрыто шипами? Жизнь сделала его таким. Вот и Полифема жизнь сделала таким. Она всех нас сделала такими. А теперь, надо догонять отряд.

Заночевать решили на небольшом утёсе, защищённом от пронизывающего ветра скалой, возвышавшейся на востоке. На западе был крутой обрыв. Развели костёр. Амир и бывший губернатор о чём-то спорили. Прислушавшись, Поэт понял, что речь идёт о верёвках. Санджар говорил, что способен распутать любой узел. Слепой утверждал, что есть такой, с которым человек, не бороздивший пустыню, точно не справится. Повозившись немного с верёвкой, он продемонстрировал обещанный узел. Санджар самоуверенно принялся за дело, но как не старался, ничего не получалось.

— Это пустынный узел, — сказал Амир.

Алау-султан, слышавший разговор, перерубил узел мечом и произнёс: «Меч распутывает любые узлы».

— А нету ли более мирных способов? — спросил Амир.

— Нет. Не с миром мы идём в Тартар, но с мечом.

— Пусть так, но есть узлы, которые не распутать даже мечу.

— Так вяжи, и мы посмотрим.

— Я то не посмотрю, допустим, но я и не говорил, что умею вязать такие узлы, но другие умеют. Судьба, например.

Поэт устроился на краю обрыва. Рядом уселся хромой пират. Он молчал какое-то время, а потом, видимо что-то обдумав заговорил:

— Любуешься закатом, друг мой Поэт? Красиво, не так ли? Но бывает и красивее, когда можно разглядеть вдали сады и реки. А сейчас только пыль. Хотя даже в пыли можно многое разглядеть.

Это место называют Утёс Трёх Принцев. Давным-давно, когда Тартар ещё был Линаларом, там жил народ, окружённый сильными и воинственными соседями. Они вытеснили этот народ в Горы, но и здесь не было беглецам покоя. Постоянные набеги врагов вынудили их уйти под землю. Они прорыли под горами множество ходов и скрывались там, редко выбираясь на поверхность. Однажды царь этого народа, у которого было три сына, смотрел вместе с ними на закат. Дети впервые покинули подземелье. Отец спросил их: «Что вы видите?» Тогда также начиналась буря, и дети ответили: «Мы видим пыль». Прошло десять лет. Царь снова вывел принцев на утёс и спросил, что они видят.

— Я вижу огромное воинство, — ответил старший сын, — Оно мчится по пустыне в лучах заходящего солнца. Я слышу звуки труб и барабанов. Алые стяги развеваются на ветру. Я вижу воинов в сверкающих доспехах на мчащихся галопом скакунах. Вижу лица. Они меняются. Мне кажется, что это все воинства прошедшие по пустыни, и все воинства, которым ещё предстоит пройти по ней.

— Я вижу города, — ответил средний сын, — вижу купола и башни, колонны и амфитеатры, дворцы и крепости. Они сливаются и меняют форму, словно предо мною проходят все города, что были построены в прошлом и, что должны быть построены в будущем.

— Я вижу книгу, — ответил младший сын, — Это книга, но я не могу прочесть её. Слишком быстро мелькают буквы. Их очертания расплываются и делаются чёткими вновь, но это уже не те символы. Страницы книг, которые я видел неизменны, но здесь лишь на мгновение появляется сочетание букв, а в следующее мгновение, оно уже не то. Все книги мира мелькают пред моим взором. Все утраченные книги, все ещё не написанные книги, и все книги, которые только возможно написать.

Я сказал, что между первым выходом на утёс и вторым прошло десять лет. А знаешь, друг мой, что принцы делали в это время? Старший слушал истории и великих войнах и мечтал о воинской славе, средний сидел над чертежами и рисунками, рассматривал древние города, а младший читал книжки, читал всё подряд. В первые раз они были детьми и видели пыль, а потом, каждый пошёл своей дорогой, и во второй раз каждый увидел своё. А что видишь в пыльной мгле ты?

Я вырос в Горах и часто приходил на Утёс, чтобы посмотреть на Линайт. И я видел империю. Мою империю. Видел войска, которые поведу за собой. Видел города, которые мы завоюем или построим. Видел книги, которые сохранят моё имя. Я не потомок Алаухана и стать ханом в Линайте не могу, но ты видел этих потомков? Они погрязли в пороках, стали слабыми и безвольными. Наш Мессия, пожалуй, является исключением, но хорошего правителя из него не выйдет. Он думает, что нужно истребить всех злодеев, и всё станет хорошо. Верит в силу меча. Но сад мечом не взрастить. А империя — это сад. Много лет нужно ухаживать за растениями, чтобы они дали плоды. Но и без меча ничего не получится. Сад нужно защищать. Я был бы хорошим садовником. Линайт расцвёл бы, стань я правителем.

— Но ведь ты не можешь стать ханом.

— И что с того? Это просто титул. Я мог бы стать амиром, например. Амир Тимур. Неплохо звучит. Или Тимур Хромой. Тимур Хромой стал бы великим властелином, а ты, Поэт, рассказал бы об этом величие. Возможно удача ещё улыбнётся мне. От этого похода многое зависит.

Солнце село. Ветер усиливался. Начиналась буря. Вокруг быстро темнело. В сгущающихся сумерках из пыльной завесы появился всадник. Это был капитан Дрого из Крепости. Он сказал, что отправился навстречу отряду, когда из Орды прибыл гонец, известивший гарнизон о прибытии Алау-султана. Переночевать придётся в пещере неподалёку. Оставаться под открытым небом в такую погоду опасно. До Крепости ехать часов восемь, и если за ночь буря утихнет, утром они смогут продолжить путь.

Пещера действительно была недалеко, но добраться до неё было непросто. Дрого, казалось, не пользовался зрением, чтобы найти вход. Тьма и пыль скрывала всё. Страшно завывал ветер. Время от времени за яркими вспышками следовали оглушительные раскаты громы, заглушавшие вой ветра. Огромные валуны срывались со склонов, словно каменные великаны швыряли их друг в друга. Путники вздохнули с облегчением, оказавшись в тёмной пещере. Капитан Дрого зажёг факелы. Второй раз за вечер развели костёр и начали готовить ужин.

— Извините, я давно хотел спросить, а где ваши рога, — обратился Поэт к Грому.

— А может, я ещё не женат?

— Рога могут быть и без жены.

— Это как так?

— Очень просто.

— То есть ты хочешь сказать, что я — козел? За козла можно и ответить. Была у меня когда-то колесница, запряжённая козлами, но сам козлом я не был никогда.

— Нет. Я имею ввиду рога на шлеме. Рогатые шлемы. Вы должны носить рогатые шлемы.

— Никогда не слышал о таких.

— Но как? Я книжки читал. Там картинки были. Вы с топорами, в рогатых шлемах.

— А люди писавшие эти книжки нас видели?

— Нет но…

— Видишь ли, друг мой Дело в том, что по остроконечному шлему меч или топор может соскользнуть, а зацепившись за рог, он либо срывает шлем с головы, либо разрубает, причём нередко вместе с головой. Такие дела.

— Капитан Дрого, а гости к нам ночью не пожалуют? — спросил Тюр, осматривая дальние углы пещеры.

— Можно спать спокойно. Это раньше, когда была вода, водились тут всякие гоблины и прочая нечисть, а сейчас даже в загадки поиграть не с кем. Раньше можно было найти какой-нибудь артефакт, колечко волшебное, например, а теперь ничего не осталось.

— Лучше всё же оставить часовых, вдруг десяток-другой гоблинов где-нибудь да завалялся.

 

Глава 8

Ночь, как и обещал капитан Дрого, прошла спокойно. Лишь попугай Кисы летал по пещере и орал: «Сер-ребр-ро!» Искариот сказал, что если эта тупая птица не заткнётся, он не поленится встать и насадить её на вертел.

— Что, Искариот, не спится? — спросил Тимур, — Совесть мучает?

— Моя совесть чиста. Я ей не пользуюсь. Проклятая птица меня мучает. Орёт, не даёт спать.

— А вот я заснул бы, даже если бы эта птица орала прямо в ухо.

— Ну так спи.

— Моя очередь караулить.

— Могу заменить тебя. Заснуть уже не получится. И до утра недолго.

— Спасибо. Составишь компанию Мессии. Он сидит у входа.

Ничто не напоминало о вчерашней буре, когда отряд тронулся в путь в предрассветных сумерках. Тучи исчезли вдали, не пролив ни капли на выжженную солнцем землю, и над головой снова было безоблачное небо цвета песка. В узкой щели между двумя ближними скалами, за нагромождением уходящих ввысь гребней, можно было разглядеть холм, и контуры Крепости на его вершине. Казалось, что она совсем близко, и подъём займёт не больше часа, но подниматься пришлось не по прямой. Скоро Крепость скрылась за нависавшими над узкой извилистой тропой скалами. Иногда приходилось ехать по самому краю глубокой расщелины.

— Не нравятся мне эти горы, — пробормотал Искариот, — когда его конь едва не сорвался с обрыва, — Можно запросто разбиться, и тишина подозрительная. Будто наблюдает за тобой кто-то.

— Горы как горы, — отозвался Тюр, — Капитан Дрого кажется говорил, что гоблины давно перевелись.

— Гоблины может и перевелись, но кое-кто другой, похоже всё-таки остался. Вот и Мессия наш разволновался. Сидим мы с ним вдвоём перед рассветом у входа в пещеру, караулим. Я не сплю. Он тоже. Сидит с открытыми глазами и смотрит на вход. Буря утихла. Уже свет внутрь проникает. Сидим молчим. А потом он заговорил, но заговорил не со мной: «Я охотно принял бы такие дары, если б ты была девушкой, но ты — маджнун, подвластный Сурту». Говорит и смотрит на вход, а там нет никого. Только небо синеть начинает. Потом на меня смотрит и спрашивает: «Никого не видел?» «Не видел», — говорю. А потом все просыпаться стали. Так и не понял, кто там к нему приходил.

— Бывает, — ответил Тюр.

До перевала, стиснутого с обеих сторон высокими отвесными скалами, добрались только под вечер. Справа и слева до самого горизонта тянулись горы, впереди была Крепость, казавшаяся древней и покинутой, как Город Тысячи Колодцев, но из трубы шёл едва заметный дым.

— Если бы не вы, капитан Дрого, мы до сих пор бродили бы среди скал, отыскивая дорогу, — сказал Алау-султан, оглядываясь назад.

— Да. Заблудиться тут недолго. Но я выехал не только, чтобы проводить вас. Без меня вы не попадёте в Крепость.

— Почему?

— Потому что вы не знаете пароля.

— Я же наследник престола.

— Ну и что? В Крепость нельзя без пароля. Такие правила. Не я их придумал, не мне менять. Даже хан не может въехать в Крепость, не назвав пароль.

— Странные у вас правила.

— О нет. Нет ничего странного. Это ведь граница.

— Да, но на всех известных мне границах никто не станет спрашивать пароль у хана.

— Это потому, что за этими границами живут люди. У нас всё по-другому. С той стороны Тартар. Там живут джинны, а джинны, как известно существа коварные. Они могут принять любой облик. Так вот, представьте себе, приезжает хан. Мы открываем ворота, а это вовсе не хан, а джинн в его обличии. И что тогда? Нет. Крепость давно была бы захвачена врагом, если бы мы перестали соблюдать правила. Есть у меня один сержант, мать родную расстреляет, если та пойдёт в Крепость, не назвав пароля. И это правильно. Вдруг это джинн в облике матери. Матери без пароля не ходят.

— Мутный глаз! — прокричал кто-то со стены.

— Спаси, Господи! — отозвался капитан Дрого.

Ворота распахнулись, и отряд въехал в Крепость.

После плотного ужина капитан Дрого предложил гостям полюбоваться Тартаром. Он говорил, что на Тартар так и надо смотреть, на закате.

— А разве мы не пойдём на стены? — осведомился Поэт, когда компания устроилась в удобных креслах на просторном балконе.

— А зачем? — спросил Дрого.

— Ну, как? Часовые с тревогой всматриваются во мглу и держат оружие наготове. Они стоят на стене, а потом расхаживают по ней, чтобы согреться. Ведь как-то так должно быть?

— А, вы об этом. Устаревшие методы несения службы. Рабочее место должно быть комфортным. На стене страшно холодно или страшно жарко, в зависимости от погоды, да и скучно. А так можно посидеть в кресле, потягивая лимонад. Лимонад, кстати у нас хороший.

Солдаты принесли большой кувшин и стаканы.

— Так вот, на стене неудобно, — продолжал Дрого, — а с балкона можно караулить в своё удовольствие. Двадцать лет провёл я здесь. Помню, как однажды сентябрьским утром покинул город и направился в Крепость. Меня не покидало предчувствие каких-то роковых событий. У нас ведь, вроде как, мёртвая граница.

— Что значит мёртвая граница?

— Это значит, что за этой самой границей никого нет. Людей, по крайней мере. На других границах люди служат, сражаются, получают награды, но всё это — так, рутина, обыденность. Здесь же — другое дело. Говорят, однажды Огненная Орда выйдет из Тартара и пойдёт на Линайт. Вот это будет битва. Наши имена станут легендой. Вот зачем мы здесь. Сколько раз, вот так, на закате, смотрел туда, в пустыню. Часто представлял, как всё случится, воображал яростную схватку горстки, возглавляемых мною солдат, с бесчисленным вражеским воинством. Несколько дней мы сдерживаем чудовищный натиск. Лишь несколько человек остаётся в живых. Стрела пронзает меня. Ранение серьёзное, но я чудом выжил. Прибывает подкрепление. Враг, ослабленный нашим героическим сопротивлением, разбит. Я, сжимая окровавленное оружие, падаю на поле боя. Открываю глаза. Я во дворце. Хан награждает меня и благодарит за отвагу. Становлюсь генералом. Проходят годы. Состарившийся генерал Дрого слышит, как поют песни о том сражении. И в песне звучат имена героев.

— Возможно, ваши мечты скоро сбудутся, капитан, — сказал Алау-султан, — Сурт наслал засуху. Скоро он пошлёт джиннов и маджнунов в Линайт. И тогда только гарнизон этой крепости будет стоять между Огненной Ордой и страной, измученной засухой и междоусобицами.

— Крепость достойно встретит врага! — воскликнул Дрого, и, вскочив, стал расхаживать по балкону, словно враг уже приближался к перевалу.

— Завтра мы вас покинем и отправимся в Тартар.

— Да, гонец известил нас. Вам уже приготовили верблюдов. На лошадях то в Тартаре далеко не уедешь.

— Не знаю, чем закончится наш поход. Возможно, Светлый Властелин будет повержен, и Огненная Орда отступит, а может быть, джинны нападут в любом случае, или мы погибнем, не добравшись до Горы. Будьте бдительны, капитан Дрого.

— Крепость готова к бою.

Здесь, в Крепости, годами ждали появления орд маджнунов. Они должны были прийти из пустыни. Часовые всматривались в даль, но видели лишь мёртвую землю, пыльную мглу, окрашивающуюся в цвет крови утром и вечером. И тогда казалось, что клубящаяся пыль превращается в столбы пламени и там собираются вражеские рати собираются и мчатся по пустыне. Люди ждали, когда они бросятся на стены, но четно. Шли годы, а джинны и маджнуны продолжали бесноваться в Тартаре, не поднимаясь в Горы.

Путники наблюдали за почти полной луной, медленно поднимавшейся над скалами. Иногда казалось, что кто-то поёт вдалеке. Алау-султан долго прислушивался, а потом сказал:

— Я слышал этот голос утром, перед рассветом. Горная Волшебница приходила ко мне. Она предлагала жениться на ней, сказала, что охотно подарит дюжину прекрасных коней, дюжину мельниц с жерновами из меди и серебра, и меч позолоченный. Но я не мог принять предложения маджнуна, подвластного Князю Света. Горько причитала она. Говорила, что настал бы конец её мучениям, если б я согласился. И почему-то называла меня Маннелиг.

— Она всех так называет, — сказал Стил, — ищет его.

— Кто она, и кого ищет? — спросил Поэт.

— Давным-давно, когда Тартар ещё был Линаларом, — начал Стил, — Молодая царица Фэлнайфа ждала возлюбленного у Моста Тролля. Он увидел её, но проехал мимо. Опечаленная царица вернулась во дворец. Ночью во сне она услышала голос:

— Ты не знаешь, почему царь Харлина не остался с тобой? Но что есть у тебя? Горы, тёмный лес и река, которой даже не видно из-за деревьев? Его страна богата и сильна. Зачем ему царица нищих дикарей? Но ты можешь всё изменить. Склонись пред Светлым Властелином, и у тебя будет столько золота, сколько и не снилось ни одному царю Харлина. Царица приняла предложение. И река стала приносить золото. С тех пор её стали называть Фэлалар, также называли и царство. Там, где прежде был лес, возвели величественные дворцы из мрамора. Драгоценные камни сверкали на солнце, засверкала и река. Деревья на её берегах срубили, и солнечные лучи заискрились на струях потока. Скоро царица забыла о любви. Желание обладать сокровищами проникло в её сердце. Она смотрела на реку, и ей стало казаться, что поток приносит слишком мало. Тогда царица решила подняться в Горы к истокам реки, чтобы найти больше золота. Многие охотно последовали за ней. Ведь люди в Фэлаларе мечтали завладеть новыми богатствами. Долго поднимались они по крутым склонам. Плотная мгла скрывала всё вокруг, а когда мгла рассеялась, люди увидели потоки лавы. Тогда перед ними предстал Сурт. Многие погибли, но сама царица и те, чья жажда золота была достаточно сильна превратились в маджнунов. Они стали пламенем, принявшим облик людей. Там в горах возвели они города из золота и драгоценных камней. Горной Волшебницей прозвали владычицу прекрасного города. Шли века, и воспоминания о прежней жизни стали оживать в памяти царицы. Она стала жалеть о том, что прислушалась к голосу джинна. Золото и драгоценные камни больше не радовали её. Прекрасный город в горах стал тюрьмой. Тогда она вспомнила о возлюбленном и стала разыскивать его. Она ищет его до сих пор, но не может покинуть горы, потому что пламя, которым она стала, угаснет, и царица обратится в пепел. Лишь встретив возлюбленного, снова станет она девушкой, которой была когда-то.

 

Глава 9

Утром отряд покинул Крепость. День, проведённый в пути, был похож на предыдущий. Та же узкая извилистая тропа между скалами, только теперь путники спускались по ней и ехали на верблюдах. К вечеру добрались до таверны «Подзорная труба», построенной на скале у самого берега песчаного моря. Прямо за ней начинался Тартар. Это была маленькая таверна, с большой подзорной трубой вместо вывески. Утомлённые путники спешились и направились к гостеприимно распахнутой настежь двери. Таверна не была похожа на грязное логово разбойников у края страшной бездны. Там было уютно: на окнах опрятные красные занавески, пол посыпан чистейшим песком. За столиками сидели немногочисленные посетители. Хозяином был высокий человек с широким весёлым лицом, проворно управлявший костылём. Левая нога была отнята по самое бедро. «К нам пожаловали настоящие пираты, как в старые добрые времена, — сказал он, обращаясь к вошедшим, — но почему на вас красные плащи?» «Потому, что мы перевоспитались и больше не представляем угрозы для общества», — ответил Амир.

— Перевоспитались, говоришь? Знаю я вашего брата. Налакаетесь рому — и на виселицу.

Сдвинув два стола, путники уселись ужинать. Хозяин присоединился к ним.

— А у вас тут уютно, — сказал Поэт, ожидавший увидеть черепа и кости, разбросанные на полу.

— Да, но атмосфера уже не та, что прежде. Видели бы вы эту таверну во время золотой лихорадки. Какое это было место! И как здесь пили! Пили все: пили невежды и учёные, домоседы и странники, богачи и нищие. Миротворцы и вояки, пациенты и врачи, судьи и мошенники, бродяги и вельможи, безусые и усатые, лысые и волосатые, пили студенты и деканы, карлики и великаны. В общем, публика была разная, разных стран и разной веры, все бухали здесь без меры.

— Хорошее место ваша таверна.

— Да. Здесь всё всегда у всех отлично. Как прекрасен был бы мир, если бы он был одной большой таверной!

Голова Поэта раскалывалась после вчерашнего, когда отряд ранним утром ступил на раскалённые пески Тартара. Немного отъехав от таверны, они увидели тринадцать человек на верблюдах. Поэт сначала подумал, что он умер и видит их отряд со стороны, потом решил, что Летучий Тартарец шествует по пустыне.

— Видели Белого Червя? — ещё издали крикнул человек, ехавший первым.

— И ты здравствуй. Не встречали, — ответил Алау-султан.

— Меня зовут Ахав, — сказал незнакомец, когда отряды встретились.

Он был словно приговоренный к сожжению заживо, в последний момент, снятый с костра. Пламя лишь опалило его, не превратив в пепел. Спутанные седые волосы развевались на ветру. Смуглую обветренную щёку и шею пересекал белый шрам, исчезая внизу под одеждой. Он напоминал след, выжженный молнией на стволе дерева. Ахав был словно отлит из бронзы, получив неизменную форму. Глаза горели, словно угли. Больше походил на демона, чем на человека. Засмотревшись на мрачное лицо Ахава, Поэт не сразу заметил его страшную белую ногу.

— Я и моя команда. Мы поклялись мстить Фенриру, — продолжил Ахав, — мы найдём этого белого червя, где бы он ни был. Это он оставил меня без ноги.

— А меня без руки, — ответил Тюр.

— Да. Вижу и у вас есть причины для мести. Но к чёрту наши руки и ноги. Я ведь не только за это собираюсь мстить. Я собираюсь мстить за всё зло, что Фенрир принёс в этот мир. Мы будем скитаться по пустыне столько, сколько Летучий Тартарец, если понадобиться. И однажды мы встретимся с Фенриром. И тогда ему не уйти от моего гарпуна. Этот гарпун — его смерть. Это лезвие закалено в крови. Оно закалено в блеске молнии. И я клянусь закалить его в третий раз, погрузив в плоть Фенрира, и прервав его проклятую жизнь. Я заморю этого червячка.

— Куда вы направляетесь?

— К Безымянному Городу. Это на побережье Мёртвого Моря.

— Мы идём к Горе, чтобы сразиться с Суртом. У нас разные цели, но возможно наши пути снова пересекутся.

Поэт думал, что в Тартаре страшно, но в Тартаре было скучно. Песок, песок, ничего кроме песка, лежавшего кучами, похожими друг на друга. Эти кучи можно было называть дюнами, но веселее от этого не становилось. И вот, угнетающая тишина надоела бывшему губернатору острова Баратария, и он заговорил:

— Обязательно тащиться в такую даль, чтобы найти какого-то джинна около какого-то колодца?

— Ничего не поделаешь. Закон жанра. Всю книгу все куда-то идут, — ответил Поэт.

— Тоже мне, закон. Единство места, времени и действия. Вот это закон. Всем удобно. И люди не запутаются: кто, куда, зачем пошёл, и героям хорошо. Не надо плестись под палящим солнцем к чёрту на куличики. И буфет недалеко. И закончится история быстрее.

— Кстати, Поэт, раз уж об этом заговорили, а как закончится наша история? — спросил слепой пират.

— Не знаю. Она же ещё не закончилась.

— Ты же Поэт. Придумай конец. Конец должен быть эффектным. Люди любят эффектный конец. Огненная Орда, джинны, война, мировой пожар, последняя битва со злом, и так далее. Понимаешь о чём я?

— Но бывает ли так в жизни?

— А как бывает в жизни?

— Не будет джиннов с пылающими мечами, столбов пламени и всего остального. В колодцах кончится вода, знойный ветер будет заносить пылью высохшие русла рек, и последний человек в Линайте просто упадёт на дно колодца, где ещё будет несколько капель воды. Как-то так, наверное.

— Ну, нет, так не интересно. Что такое жизнь, друг мой, Поэт? Жизнь — это рассказ. Что кроме рассказа от неё останется? Вот, ты, Полифем, как думаешь? Какой должна быть книжка?

— Сухой.

— Какой?

— Ты чо тупой? Книжка сухой должна быть. Сырая гореть не будет. Когда холодно, сухая книга — хорошо, чтоб согреться.

— Понял, Поэт, книжка должна быть сухой, — сказал Амир.

— Ну, в последнее время, промокнуть и на дне колодца не получится. Проклятое солнце! Если верить легендам, здесь когда-то был Тёмный Лес. Жили тут гигантские пауки и эльфы.

— Что такое паук, я знаю, но, что такое эльф? Мне не интересно. Просто спросил, чтобы беседу поддержать, — сказал Санджар.

— Ну, во всех войнах сражались на стороне светлых сил.

— То есть были плохими? Светлый Властелин ведь у нас плохой.

— Выходит так. А ещё говорят, у них было что-то с ушами. Толи они были заострённые, толи длинные, толи и длинные и заострённые одновременно.

Путники остановились незадолго до заката. Тимур оглянулся на север и сказал:

— Скоро Гор не увидим, если будем идти так же быстро. Хильд, как ты понимаешь, куда нам нужно ехать? Все дюны одинаковые.

— Никак. Я ещё не знаю, куда нам нужно ехать.

— Что значит, ещё не знаешь? А когда узнаешь? И от кого?

— Я жду наступления ночи.

— Так, ты знаешь дорогу или нет?

— Я узнаю.

— Так. Я спокоен. Я спокоен. Объясни, пожалуйста, как ты собираешься привести нас к Горе, если сейчас ты не знаешь дороги.

— У меня есть фляжка с водой из храмового бассейна. Учитель принёс в этот храм воду из Источника Счастья. Если девушка хилнайф выпьет эту воду ночью в Тартаре, ей откроется память её матери, бабушки, прабабушки, и так далее. В общем, мне просто нужно добраться до памяти одной из моих прародительниц, которая знала, где находится Источник Счастья.

— Чёрт! Я думал, ты видела карту.

— Нет. Хан никому её не показывал.

— Значит, всё так просто? Всего лишь надо проникнуть в память одной из твоих прародительниц? А в память одной из внучек ты проникнуть не можешь, чтобы посмотреть, чем закончится наша история?

— Могу, — ответила Хильд.

— Похоже, мы крепко влипли, дружище Поэт, — сказал Тимур после ужина, — Хилнайф — странный народ. Ты ведь знаешь, что у нас, в Синей Орде, их почти нет. Впервые встретился с ними в Горах. Вот, у нас, если человек плюнул в твою сторону, это же оскорбление. За такое могут и ножом ударить, а у них это вежливо. Можно так поздороваться. Мне объясняли, плюнувший, вроде как, влагой поделился, а в пустыне влага — важная штука. Сколько лет рядом с ними прожил, а до сих пор руки к оружию тянутся, когда плюются в твою сторону. Но к этому всё-таки можно привыкнуть и смириться. Но вот смириться с тем, что твой проводник не знает дороги, а лишь собирается её узнать, хлебнув из фляжки… Не кажется ли тебе, дружище Поэт, что это слишком? Ну, ладно, утро вечера мудренее. Завтра подумаем, что делать с памятью прародительниц, а сейчас, спокойной ночи.

Путники решили выставлять часовых на ночь. Первыми были Поэт и бывший губернатор. В полночь их должны были сменить Гром и Ингви. Поэт долго смотрел на звёзды, едва различимые в пыльной мгле. Бывший губернатор молча ел. Послышался какой-то шорох.

— А, Слепой. Это ты, — сказал Санджар, обернувшись, — Что, не спится? Решил сразиться со Злом среди ночи? Хоть убей, не верю я, что пираты внезапно уверовали, и теперь готовы сгинуть в пустыне, спасая мир.

— А мы и не готовы. Да и мир спасать не собираемся. Нас бы вообще здесь не было, если бы эти идиоты, не убили Билли.

— Как убили?

— Как убили Билли? Билли били и убили. Не всё ли равно? Главное — они его убили.

— Какого Билли? Что ты несёшь?

— Ладно, гражданин начальник, давай начнём с начала. Я тебе кое-что расскажу, а ты мне кое-что пообещаешь. По рукам?

— Смотря что ты расскажешь, и смотря что я должен пообещать.

— Предлагаю сделку. Я расскажу о куче золота, а ты пообещаешь, что часть этой кучи мне достанется, или сделаешь всё от тебя зависящее, чтобы это произошло. Чего тут думать, ведь без меня, ты даже не узнаешь о сокровищах.

— Действительно. Я согласен.

— Молодец, гражданин начальник, а теперь слушай сюда.

 

Глава 10

Ты, конечно, помнишь капитана Флинта, самого страшного пирата на Пути Пряностей? Вопрос риторический, можешь не отвечать. Все слышали о его жизни, но о смерти ничего неизвестно. Он просто растворился в пустыне, но такие люди, как Флинт бесследно не исчезают.

Было время, когда пираты жили хорошо. Верблюды, пустыня, приключения. Романтика. Торговля процветала: пряности, шёлк, золото, чай, а войска были заняты. Четыре Орды воевали между собой, и караваны можно было грабить более или менее безнаказанно. Правители даже поддерживали разбойников, чтобы те грабили соседей. Трудно удержаться от соблазна, когда руки сами тянутся к оружию. Но баталии случались редко. Охрана стоит денег, и всегда найдётся торгаш, который думает, что он самый умный и спокойно пройдёт через пустыню, не потратившись на охранников. Такие обычно и не проходили. Скупой платит дважды. Всё просто. Внезапность и скорость. Появляешься из-за дюны, грабишь, везёшь награбленное в город, продаёшь, живёшь припеваючи, пока деньги не кончатся. Тогда повторяешь процедуру. А потом, жить стало плохо. Ханы почему-то перестали воевать. Тогда вспомнили о пиратах, которые в мирное время только портили картинку. Многих капитанов повесили.

— Да. Работы было много.

— Те, кого не повесили, ушли в Горы. Жизнь в Горах, помимо романтики проживания на природе и убийств случайных прохожих, состояло из множества лишений.

— Львы пустыни жили там.

— Но они делали это раде идеи или мести. Так что, джентльмены удачи стали потихоньку возвращаться в Линайт и перековывать мечи на орала, если понятно о чём я. Но Флинт решил отправиться на Юг и поискать какой-нибудь древний город, чтобы откопать там золотишка и камней драгоценных.

— Почему остальные так не поступили? Говорят, расхитители гробниц во время золотой лихорадки возвращались богачами, если возвращались.

— Во время золотой лихорадки, и если возвращались. Красть сокровища из древних храмов и мавзолеев выгодно, но всё уже украдено, до нас. Видишь ли, искать в Тартаре воду — всё равно, что искать иголку в стоге сена. Такое же мерзкое занятие с непредсказуемым результатом, и зачастую бессмысленное. Ты можешь идти на юг, пока не закончится половина запаса воды, другая половина нужна, чтобы вернуться обратно. Наши предшественники разграбили все города, до которых смогли добраться. Нам остались только камни и кости, но ходили слухи, что открыта только северная окраина древнего государства, и чем южнее город, тем больше там сокровищ. Говорят, жажда золота ослепляет людей. В переносном смысле, наверное. Меня ослепила в прямом. Но многим повезло меньше. Пришлось поплатиться жизнью. Да, проклятая жажда золота гонит человека дальше и дальше по пустыне, а он понятия не имеет, где ждёт его заветный клад. Разум говорит ему, что воды не хватит, чтобы вернуться, и он не знает, где искать её, но другая жажда оказывается сильнее, а потом, человек умирает, и песок поглощает его. Флинта, как и всех нас, терзала эта жажда, но глупцом он не был, и не пошёл бы в пустыню без проводника, точно знающего, где искать. А проводник внезапно нашёлся. Мы напали на лагерь львов в горах. Мужчин почти не было. Женщины и дети. Брать там было нечего. Другой, убивающий раде наживы, прошёл бы мимо, но Флинт убивал потому, что ему это нравилось. Особой ненависти ко львам он не испытывал. Скажем так, он ненавидел их не больше, чем всех остальных людей, а остальных людей он страшно ненавидел. Убили всех, только один паренёк предложил за себя выкуп. Флинт поинтересовался: «Чем же расплатится такой оборванец?» Тот ответил, что покажет город, где драгоценных камней столько, что они лежат кучами в пустых залах. Мы подумали, что мальчишка лжёт, пытается выжить любой ценой, но он усмехнулся и спросил: «Вы мне не верите, но откуда у такого оборванца это»? Он показал огромный рубин. Несколько мгновений все, как заколдованные смотрели на камень.

— А потом?

— А потом, он повёл нас через пустыню. Флинт заставлял проводника снова и снова описывать обещанные драгоценности. Во время этого путешествия мне стало казаться, что ничего больше не существует. Только песок. Небо цвета песка, солнце цвета песка, луна цвета песка. Мы будем идти вечно, как Летучий Тартарец, но через несколько дней вдали показались стены.

Это был удивительный город. Дворцы его были высоки, и купола в нем уносились ввысь. Когда-то там текли реки, и деревья были плодоносны, и цвели сады, но пустыня погубила их. Живые стали мёртвыми или ушли оттуда. Мы нашли рынок, где в отрытых лавках лежали дорогие товары. Были там разноцветные шелка и парча, затканная золотом и серебром, и драгоценные камни, кольца, браслеты и ожерелья, серебряные и золотые чаши и кубки, и владельцы были мертвы. Затем мы отправились во дворец и долго осматривали сокровищницы, где хранились развёрнутые знамёна и обнажённые мечи, и натянутые луки, щиты и шлемы. В одном из залов нашли могилу царя. На каменной плите была надпись: «Сменились над нами семь лет, в которых не сошло на нас воды с неба, и не росла для нас трава на лице земли, и съели мы бывшую у нас пищу, а затем принялись за животных, ходящих по земле, и съели их, и ничего у нас не осталось. И тогда я велел принести деньги и, намерив их мерой, послал с верными мужами, и они обошли все страны, не пропустив ни одного города, в поисках какой-нибудь пищи и не нашли её. И они вернулись к нам с деньгами после долгой отлучки, и тогда мы выставили наши богатства и сокровища и заперли ворота крепостей, которые в нашем городе, и отдались на суд господа, вручив наше дело владыке. И мы умерли, как ты видишь, и покинули то, что выстроили и накопили. Вот какова наша повесть, и после самого дела остаётся лишь след его». Сейчас могу и приврать, но написано было что-то вроде этого.

В коридорах стояли скамейки из слоновой кости, украшенные золотом, и покрытые парчой, а на них лежали люди с высохшей кожей. Мы не обращали на них внимания, потому что найденное богатство завладело нашими мыслями. Флинт, глядя на это великолепие рассмеялся, словно безумный, и сказал: «Похоже, придётся сюда вернуться, столько добра и за десять раз не вывезти. А ты, проводник, спас свою шкуру, но теперь покажи, где тут колодец. Вода кончилась, а нам надо ещё вернуться в Горы».

— Сейчас вы смеётесь, отвечал проводник, но через час вы будете смеяться по-иному. А те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым! Посмотрите вокруг! Здесь нет воды. Посмотрите на мертвецов, лежащих на скамейках.

— Проклятье! Ты обманул нас!

— Я сдержал слово. Я говорил, что здесь есть драгоценные камни и золото. О воде меня никто не спрашивал. Ты всю дорогу заставлял меня рассказывать о сокровищах, но не поинтересовался, есть ли здесь колодец. Ты думал, я хочу спасти свою жизнь, но я хотел только мести. Мы все — самоубийцы. Меня убила жажда мести, вас убила жажда золота. Покойтесь с миром.

Проводник бросился на меч, который держал воин, стоявший у стены. Только присмотревшись, можно было понять, что это статуя.

Воды не было. Колодцы высохли. Запасы кончились. Остался только ром, и мы пили. И чем больше мы пили, тем трезвее становились!

Обратного пути почти не помню. Нагрузив верблюдов добычей, шли по раскалённым пескам. Видел только пыльную мглу. Слышал обрывки разговоров. Слышал, что верблюды слишком тяжело нагружены, что если их разгрузить, появится надежда. Это было у подножия какой-то горы. Потом всё заволакивала мгла. Однажды ночью стало лучше, и я увидел рядом Билли. Спросил, что они сделали с золотом. Он сказал, что спрятали в пещере.

Утром выяснилось, что лицо Билли — это последнее, что я видел. Ещё когда мы шли в город, с глазами творилось что-то странное. Думал со временем пройдёт. Прошло. Тем утром взошло солнце, но я его не увидел. Только ослепительное сияние, даже ночью. В какой-то момент, остался один и понял, что иду вперёд просто по привычке, без надежды выбраться из этого ада. Встретил каких-то людей. Они напоили и ограбили меня. Когда-то я претворялся слепым и просил перевести меня через улицу. По дороге крал вещи из карманов. Теперь я был действительно слеп, и добрые люди освободили мои карманы от ценных вещей. Не знаю, как дотащился до «Подзорной трубы», там по голосам узнал несколько человек, оставленных Флинтом дожидаться нашего возвращения. Рассказал примерно тоже, что рассказал тебе. Сказал, что сокровища нашли, но остались без воды, золото спрятали в какой-то пещере, сказал, что ослеп, и не смогу найти место. Но должен же был ещё кто-нибудь вернуться. Они сказали, что вернулся только Билли.

— Билли! Отлично. Он знает, где спрятан клад.

— Уже нет, — ответил Тимур.

— Как это?

— А может, знает до сих пор, но нам во всяком случае уже ничего не расскажет.

В общем, путешествие по пустыне никому на пользу не пошло. Выжили только мы с Билли. Я ослеп, а с ним что-то случилось. С головой. Он пришёл за день до меня. Тимура тогда в таверне не было. Были только Киса и Полифем. Они напоили Билли, водой напоили, и стали расспрашивать. Сначала всё шло хорошо. Билли рассказал, что мы нашли сокровища, рассказал, что кончилась вода, и золото спрятали в пещере у вершины какой-то горы. Флинт нарисовал карту, которая после смерти капитана досталась Билли. А потом он понёс какую-то чушь про множество личностей, начал говорить на непонятных языках. Сказал, что ему не хватает тепла и ласки. И это самое тепло и ласку, видимо, собрался получить от Полифема. Полифем юмора не понял и ударил его ножом. Понимаешь, гражданин начальник, эти идиоты убили Билли. Убили единственного человека, который знал, где спрятаны сокровища Флинта.

— Но ты же говорил, что была карта.

— Да, но у Билли её не оказалось. Он мог её спрятать, выбросить, съесть, или просто выдумать. Закапывать несметные сокровища, с целью их последующего поиска, — распространённое занятие среди пиратов, но для этого нужна карта. Без карты никак. Мы уже смирились с мыслью, что вместо золотишка достались нам от мёртвого осла уши, но вдруг произошло чудо. Землетрясение разрушило гробницу Учителя. Не знаю, бывал ли ты там. Это большое здание с куполом, без окон. Внутри всегда темно. Дневной свет не проникает, а лампы и фонари запрещены. Кое-где стоят пустые кувшины. Так вот, во время землетрясения часть крыши обрушилась, обломки разбили кувшин, а в нём оказалась карта. Билли прежде чем идти в «Подзорную трубу» спрятал её в гробнице.

— А вам не приходило в голову, что это божественное знамение?

— Приходило. И это знамение говорило: «Вы не помрёте в нищете». Так мы оказались в армии Зелёной Орды. Думали, когда доберёмся до Горы, все станут искать Источник, мы же найдём пещеру и захватим по паре мешков. Потом была битва, которую мы проиграли. Потом тюрьма. «Будут бить, возможно, даже ногами», — подумал я, когда в камеру вошли стражники. Но обошлось без насилия. Дали оружие, лошадь, красный плащ. Готовился к вышке, а меня освободили.

— А что такое вышка? — спросил Поэт.

— Вышка — это башня, в которой сидит человек, приговорённый к смерти.

— Просто сидит?

— Просто сидит, пока не умрёт. Такие дела. Понятно теперь, зачем нам нужно добраться до Горы. Честно говоря, мы с коллегами решили убить всех вас, когда будем на месте.

— И ты рассказываешь это по доброте душевной, чтобы предупредить об опасности?

— Нет, конечно. Я не доверяю коллегам. Тимур жаждет славы и власти. Мессия и верующие нужны ему для того, чтобы найти сокровища, пираты для того, чтобы перевезти их в Горы. Как только человек сделает своё дело, он станет ненужным, даже опасным, и Тимур от него избавится. «Мёртвые не кусаются», как говаривал старина Флинт. Полифем — тупой громила. Украл, выпил, в тюрьму. Романтика.

— Кстати, о Полифеме. Кто оставил его без глаза?

— Никто.

— Несчастный случай?

— Я же сказал Никто. Полифем пил вино в своей пещерке с каким-то проходимцем. Не знаю, чего они там не поделили, но гость выколол хозяину глаз. Соседи услышали крики, прибежали и спросили у бедняги, кто сотворил такое. Тот ответил, что Никто. Вывод: хочешь выколоть кому-то безнаказанно глаз, не называй своего имени. Так, на чём мы остановились? Киса — жалкая ничтожная личность. У него талант к нищенству заложен с детства. Когда мы сели на мель после смерти Флинта, он просил милостыню. Говорил, что не ел шесть дней. Он страдает организационным бессилием и бледной немочью, подвергается унижениям, опускается до попрошайничества, воровства, и, наконец, легко может стать убийцей.

— Но от меня то, ты чего хочешь?

— Отдайте мне мои деньги, когда доберёмся до Горы, я совсем бедный! Я год не был в бане. Я старый. Меня девушки не любят. Меня никто не любит, если не считать уголовного розыска, который тоже меня не любит. Но Амир вас всех продаст, купит и снова продаст. Вы ещё не знаете, кем был Амир до революции. Поезжайте в Зелёную Орду и спросите.

— Ну и кем, интересно, был Амир до революции?

— Нет, вы поезжайте и спросите. Амир был интеллигентом. Подавал большие надежды и мог бы написать хорошую эпическую поэму, например: о войне мышей и лягушек, или о потерянном и обретённом рае, то есть о Тёмных Веках. Вообще, слепцы пишут хорошие эпические поэмы, то есть они их не пишут, конечно, диктуют. Как видите, у меня есть всё необходимое, чтобы заняться творчеством. Я, вроде как, рассказал вам, о том, что кое-кто из ваших спутников, намерен вас убить. Надеюсь, при разделе сокровищ, вы не забудете этой маленькой услуги.

— В моём роду неблагодарных не было.

— А не забудете ли вы о слепце, когда увидите блеск золота?

— Уговор дороже денег.

— Вот и отлично.

Слепой пират ушёл. «Давай ка, старина Поэт, ложиться спать», — предложил бывший губернатор.

— Но мы же часовые. Мы должны, как это называется, стоять на часах.

— Да ладно! Это же Тартар. Здесь же нет никого.

 

Глава 11

Поэт открыл глаза и увидел песок. Почувствовал головную боль. Руки и ноги были связаны. Последним, что он помнил, была луна, стремительно полетевшая вверх. Поразмыслив немного, Поэт решил, что луна никуда не улетала. Это он упал. Или ему помогли упасть. Помогли упасть те самые добрые люди, что связали его. Видимо они же и расхаживали теперь вокруг. На всех были чёрные плащи и красные тюрбаны. Поэт поднял голову и осмотрелся. Все его спутники были связаны, и один за другим приходили в себя.

— Господа, неужели вы будете нас бить? — спросил Киса Воробей.

— Ещё как будем.

— Какого чёрта! — воскликнул Гром, пытаясь разорвать верёвки.

— А вот ругаться не надо, — ответил незнакомец.

— Вы кто такие?

— Мы — маджнуны. Меня зовут Одержимый. Это Безумный, это Дикий, это Яростный. С остальными познакомитесь позже.

— Почему он Яростный? Я хочу быть Яростным, — послышался недовольный голос из толпы.

— Заткнись, Мерзкий. Не надо было опаздывать на церемонию выбора имён.

— Маджнуны? — с недоверием переспросил Гром, — Но я же по глазам вижу, что вы люди.

— Ну ладно, мы только становимся маджнунами, только учимся. Здесь написано, что это занимает какое-то время.

Одержимый показал тонкую книжку с надписью на обложке: «Как стать маджнуном за семь дней».

— Здесь написано, что джинн завладевает душой постепенно. Сначала появляется сильная страсть. Потом эта страсть подчиняет себе человека. Например: жажда золота. Начинающий маджнун уже не способен думать ни о чём кроме богатства. И раде него готов на что угодно. Но внешне он пока не отличается от человека.

— И вы жаждите золота? У нас его нет.

— Нет. Жажда золота это слишком банально. Мы мечтаем об императорском пингвине.

— Но пингвина у нас тоже нет. И вообще, что происходит? О чём мы говорим? Какой пингвин?

— Императорский. Самый крупный и тяжёлый пингвин.

— Зачем он вам?

— Он большой и чёрно-белый, живёт среди льдов и не умеет летать.

— Но, ты ведь понимаешь, что в пустыне не бывает дождей из императорских пингвинов?

— Понимаю. Именно поэтому нам нужны вы. Мы принесём вас в жертву Сурту. И тогда он исполнит наше желание. В книжке написано, что джинны могут это сделать.

— Сурту? Но вы же львы. На вас чёрные плащи.

— Не успели на рынок за красными халатами съездить. Мы больше не львы. Теперь служим Огненной Орде.

— А Орда об этом знает?

— Пока нет, но скоро узнает, когда принесём вас в жертву.

— А вы их спрашивали? Может, им не нужны жертвы? И вообще, зачем вы это делаете?

— Мир меняется. Наступает новая эпоха. Эпоха господства джиннов. Хотим быть на стороне победителей. Мы тут решили в маджнунов по-быстрому эволюционировать. Пламя вспыхнет в нашей крови, наша плоть станет камнем, и жар пустыни станет безвредным для нас. Нужно приспосабливаться к новому мировому порядку. Вы всё ещё поклоняетесь Найфу. Но ваш бог оставил вас. Он ушёл под землю. И с каждым годом закапывается глубже. Колодцы высыхают и скоро на поверхности совсем не останется воды, и вы погибнете. Нам же очень скоро не нужна будет вода. Естественный отбор. Выживает сильнейший. Тупиковые ветви развития, которыми вы являетесь, должны погибнуть, чтобы более достойные смогли выжить.

— Гадство, — пробормотал Гром.

Попугай Кисы, которому связали крылья, грязно выругался.

— Императорский пингвин! — сказал Алау-султан и рассмеялся, — Какой нелепый конец! Отправились спасать мир, но погибнем не в героической борьбе со злом. Нас убьют идиоты, мечтающие об императорском пингвине.

— Они не убьют нас, — возразил Поэт, — Избранный всегда спасает мир. В пророчестве всё ясно сказано: «Придёт Избранный и спасёт мир». Там же не сказано: «Может быть, или если повезёт». А пророчество штука серьёзная. Так что нечего беспокоиться. До Горы точно дойдём.

— Да, но Избранный то только один, — сказал Киса Воробей, — он может и дойдёт, а про остальных в пророчестве ничего не было.

— А мы — герои, которые отправились вместе с Избранным совершать подвиги, а герои иногда попадают в плен, но спасаются благодаря благоприятному стечению обстоятельств.

— Что ж, молись, чтобы это стечение обстоятельств случилось прежде, чем нас зарежут как баранов.

— Всё будет хорошо. Истории о героях всегда заканчиваются хорошо.

— А тебе не приходило в голову, что истории рассказывают только те, кто остаётся в живых. Те, у кого закончилось плохо, просто не могут об этом рассказать. Кто спасёт нас здесь, в Тартаре?

Не успел Киса задать вопрос, как появился караван-призрак. Сначала появились лишь неясные очертания людей на верблюдах. Когда караван приблизился, стало понятно, что это не совсем люди. Они были похожи на ожившие каменные статуи с красными глазами.

— О, посланцы Огненной Орды, примите нашу жертву! — торжественно изрёк Одержимый, склонившись перед всадником, возглавлявшим караван.

— Отвали, — ответил всадник.

— Не отвергайте нашей жертвы!

— Да, да, да! Не отвергайте! — вмешался Поэт.

— Ты что творишь! — воскликнул Киса.

— Твор-ришь! — заорал попугай.

— Это же Летучий Тартарец, — пояснил Поэт, — Послушайте, ребята, вы же вроде как прокляты, если я не ошибаюсь. Мы можем помочь. У нас есть Мессия. Он может избавить от проклятия. Заберите нас у этих ненормальных, и мы обо всём договоримся. Вы ведь хотите, наконец, обрести покой, господин Маннелиг, если не ошибаюсь?

— Мессия говоришь? Где он?

Поэт указал на Алау-султана.

— Какие ваши доказательства?

— У него есть Нэглинг, меч Алаухана.

— Мессия нам нужен. Мы принимаем жертву.

Довольные начинающие маджнуны освободили пленников, вернули верблюдов и пошли по своим делам.

— Так значит ты Мессия, — обратился к Алау-султану один из настоящих маджнунов, — ну, давай, делай дело.

— А что делать то?

— Как что? Избавляй меня от проклятья.

— А как это делается?

— Что значит как? Кто тут Мессия? Я или ты?

— Проклятье то твоё. Откуда мне знать, как от него избавляться?

— Ты же Мессия. Ты должен знать. Или мне лапши на уши навешали? Попробуй прикоснуться ко мне. Не помогает. Давай двумя руками. Нет? Глаза такие же красные?

— Да.

— Попробуй водой побрызгать. Ничего не получается? Чёрт! И что теперь делать? Ещё тысячу лет мотаться по пустыне? Капитан, чёртов Мессия ни черта не помог!

— Нехорошо получается, — сказал Маннелиг, — Так вы не знаете, как избавиться от проклятья. А что вы вообще здесь делаете?

— Мы идём к Горе, чтобы убить Сурта. Но мы не совсем уверены, что знаем дорогу.

— Я знаю, где это и пойду с вами. Может быть, проклятье потеряет силу, если ифрит умрёт.

— Может и не сработать, капитан.

— Ты такой умный? Что ты предлагаешь делать? Нам всё равно делать нечего. Скитаемся по пустыне век за веком. Скука смертная. Пора завязывать. Да. Идём к Горе. Мессия убьёт Светлого Властелина, и уж если это не поможет…

— Послушай, а почему ты сам не убил ифрита? Ведь у тебя было время.

— Я вроде как не могу этого сделать. Это он превратил меня в маджнуна. Кто-то другой должен убить его. Только так я смогу освободиться. Хотя был ещё один вариант. Мне нужно найти девушку, которая меня полюбит, чтобы снова стать человеком.

— И в чём проблема?

— В чём проблема? Ты посмотри на меня: сверкающие красные глаза и немного окаменевшее тело. Но есть ещё кое-какие обстоятельства. Проклятье не позволяет мне войти в оазис, а в пустыне, сам понимаешь, народу немного. Разве что самки ящериц.

— А по-моему народу тут разгуливает больше, чем должно быть в Тартаре. Это же страшная бездна, а народу больше, чем на Пути Пряностей. Капитан Ахав ищет Белого Червя, Одержимый эволюционирует в маджнуна, Летучий Тартарец.

— Да. Людей многовато, но какого они пола? И у всех, кто здесь разгуливает с головой не всё в порядке.

— Ты уверен?

— Уверен. Человек, у которого всё в порядке с головой не станет здесь разгуливать. Так, стало быть, идём к Горе? А деньги у вас есть? — спросил Маннелиг.

— А зачем они героям, идущим в Тартар?

— Я так понимаю, денег у вас нет. Даже если ты — герой, идущий в Тартар, деньги могут пригодиться, и случится это быстрее, чем думаешь. Ну, ладно. Думаю, тринадцать монет для вас у меня найдётся. Когда столетиями мотаешься по пустыне хочешь не хочешь кое-какие сбережения появляются. Заброшенные храмы, и всё такое прочее.

— Но зачем нам деньги?

— Вы когда-нибудь слышали о Мосте Тролля? Исчезли империи, опустели города, сады превратились в пустыню, а Мост остался. Остался и Тролль, который, гад такой, продолжает брать плату за проезд. Кстати, какой сегодня день недели?

— Воскресенье.

— Тогда нужно торопиться. Завтра Тролль нападёт, а сегодня может и так пропустить, за плату, разумеется.

— Его настроение зависит от дня недели?

— А как же? Поэтому пройти Мост надо сегодня. По понедельникам и люди то не очень добрые, а во что понедельник может превратить Тролля? Вам лучше не знать.

 

Глава 12

Весь день они ехали очень быстро. Ехать быстрее на верблюде по пустыне просто невозможно. После нескольких часов перемещения вверх-вниз по дюнам Поэту стало казаться, что он начинает страдать пустынной болезнью. Под вечер путники добрались до моста, соединявшего берега, давно высохшей реки. Однако мост всё ещё был необходим, потому что берега были настолько крутыми, что спуститься с одного и подняться на другой, не свернув при этом шею, было непросто.

— Ау! Тро-олль! Ты где, дорогой? — Прокричал Маннелиг, сложив ладони рупором, когда путники остановились у моста.

— Я здесь, — донёсся голос из-под земли.

Маннелиг огляделся:

— Да где здесь то?

— Под мостом.

— Ты ведь не собираешься на нас нападать? Сегодня воскресенье, Тролль.

— Не собираюсь.

— Тогда зачем ты забрался под мост?

— Жарко наверху.

— Так, как? Ты поднимешься, или нам спуститься?

— Уже почти вечер, становится прохладней. Можно и подняться, но лень. Спускайтесь ка ребятки.

Тролль был чем-то похож на Маннелига. Он тоже был слегка окаменевшим, и глаза были красными. На этом сходство заканчивалось, и начинались различия. Тролль был больше и сильнее. Намного больше и намного сильнее, а ещё у него был мост.

— У вас нет ничего холодненького? — спросил хозяин моста.

— Мне кажется, или ты должен быть более злобным? — удивился Поэт.

— Так, то по понедельникам, — ответил Тролль.

— Гром и молния! — воскликнул Киса, ушедший за холодненьким, — Эти сволочи украли почти всю нашу провизию. Только дыни остались.

— Видишь колодец? Опусти их туда в мешке. Будут холодненькими, — сказал Тролль.

— Там есть вода?

— Нет, но на глубине прохладней. Вы не представляете до чего тяжело сидеть на этом мосту. В последнее время жара стала совсем ужасной.

— А зачем ты сидишь здесь?

— Мы с Маннелигом товарищи по несчастью. Мы оба, вроде как прокляты.

— Ты тоже ищешь огненных коней?

— Нет. Я сижу на мосту. Проклятье — штука серьёзная. Давным-давно, когда Тартар ещё был Линаларом, я был человеком. Я был большим и добрым. Хотел быть полезным и построил мост, чтобы люди могли переправляться через реку. И радовался, когда видел, что облегчил кому-то жизнь, а потом услышал голос во сне:

— Ты построил этот мост для людей, но разве они дали тебе что-то в замен? Разве они отблагодарили тебя? Это не справедливо. Бери плату за проезд по мосту, ведь ты трудился, чтобы построить его, а труд должен оплачиваться.

На следующий день я стал брать по медной монете с человека. Никто не возражал. Это было справедливо. И всё было бы хорошо, но через некоторое время плата стала казаться мне слишком маленькой. Одна серебряная монета — другое дело. Шло время, а жажда, завладевшая мной, становилась сильней, заставив брать по золотой монете. Построил ворота с обеих сторон и отпирал, только получив плату. А потом начались интересные времена. Войны и прочие радости. Однажды с юга пришло очень много людей. Денег у них не было. Учитель шёл первым. И в тот момент, я снова стал прежним Троллем, не порабощённым жаждой золота. Снова стал добрым и пропустил Учителя и всех, кто шёл с ним. Едва они скрылись в предгорьях, джинн снова овладел моим сердцем, и я стал раскаиваться, что пропустил столько народу, не взяв плату. На следующий день с юга опять пришли люди, и опять без золота. Они умоляли пропустить их, потому что за ними гнались всадники, но врата оставались запертыми. Беглецы не ушли, продолжали стоять перед воротами. Тогда я сказал, что они могут стоять сколько угодно. Я поклялся, что никто не пройдёт, не отдав мне золотую монету, даже если мне придётся сидеть на этом мосту вечно. И в этот момент с неба донёсся голос: «Да будет так». Всадники убили тех людей. Вот я и сижу. Говорят, придёт Мессия и освободит меня отпроклятья.

— Вон Мессия, — сказал Маннелиг, указывая на Алау-султана.

— Действительно! Дотронься до меня.

— Бесполезно. Я уже пробовал. Не помогает. Он не знает, как освободить нас от проклятья. Он идёт к Горе, чтобы убить Сурта. Думаю, это может решить наши проблемы.

Киса принёс охлаждённые дыни.

— Холодненькая, — пробормотал довольный Тролль.

— Господа, предлагаю обсудить сложившуюся ситуацию. Как сказал Киса: «Эти сволочи украли почти всю нашу провизию». «Попали мы в беду», — подумал я, когда проснулся со связанными руками. Но беда, когда приходит одна, это ещё не беда. Побывали в плену и без еды остались. На одних дынях далеко не уедешь, — заявил Санджар.

— Мы должны продолжать путь, — ответил Алау-султан.

— Я вас умоляю, только не говорите, что будем идти к Горе, даже если придётся добираться вечно, или любой ценой.

— Почему?

— Потому, что в этот момент с небес раздастся голос, который скажет: «Да будет так». И мы заработаем проклятье. А проклятье — штука серьёзная.

— Хорошо не буду, — пообещал Мессия.

— Так с едой и водой то, что делать будем? Мы ж не дойдём до Горы, или не дойдём обратно. Желудок питает отвагу, а не отвага желудок. Кто здесь местный? Сколько туда добираться?

— Если ехать всю ночь и часть следующего дня, доберёмся до оазиса Тральфамадор. Там вы сможете поесть и попить, а оттуда, ещё день пути до Горы, — ответил Маннелиг.

— Тогда лучше поторопиться, пока пустыня не убила нас, — предложил Тимур.

Маннелиг достал двадцать шесть золотых монет и протянул их Троллю.

— Мог бы сделать скидку для нас, постоянных клиентов, и отряда Мессии.

Борьба с самим собой отразилась на лице Тролля.

— Прости, Маннелиг, не могу. Может быть, в другой раз.

— Да ладно, я же всё понимаю. Проклятье — штука серьёзная.

Путники попрощались с Троллем и, перейдя высохшую реку по мосту, отправились на юг.

Поэт засыпал, просыпался и снова засыпал. Он не смог бы сказать, сколько раз это повторялось. Отряд всю ночь шёл среди одинаковых дюн. Взобравшись на дюну покрупнее, Летучий Тартарец остановился. Небо на востоке уже становилось светлее.

— Добро пожаловать в Харлин, — сказал Маннелиг, когда Мессия и его спутники оказались рядом, — Это долина реки, которую когда-то называли Фэлнайф. А когда она стала приносить золото с гор, реку прозвали Фэлалар. А теперь никак не называют, ведь и называть то некому. Фенрир поглотил и царства, и царей с их подданными. Песком засыпаны тронные залы Харлина.

— Фенрир. Это тот гигантский белый песчаный червь, за которым гоняется Ахав? — спросил Поэт.

— Значит, вы видели Капитана. Да это тот самый червь. Они уже однажды встречались. Ахав ехал по пустыне на слоне, которого проглотил, внезапно появившийся Фенрир. Капитана отбросило в сторону. Это и спасло ему жизнь. Жгучая отчаянная ярость овладела Ахавом, когда он выбрался из песчаного вихря, среди растерзанных трупов его спутников. Тогда он выхватил нож и бросился на Червя. Фенрир, уходя на глубину, молниеносным движением оставил Капитана без ноги. Стоит ли удивляться, что им овладела безумная жажда мести? Но я думаю, не только за потерянную ногу хочет отомстить Ахав. Для него Фенрир — воплощение зла, отнимающего у нас тех, кто нам дорог, и то, что нам дорого, это вообще всё зло, существующее в мире. Червь для него — светлая неуловимая сила, всё поглощающая без пощады, ведомая лишь слепой злобой. Тебе никогда не казалось, что что-то с этим миром не так? Хотелось бы жить в земном раю, но вместо этого имеется в наличие лишь юдоль страданий и бедствий. А кто в этом виноват? Люди? Чаще всего люди, но не всегда. Так, кто тогда, когда не люди? Ты не знаешь. И страдаешь от этого. Ахав знает и может бороться.

— Не является ли Сурт для Алау-султана тем же, чем для Ахава Фенрир?

— Возможно.

— Но откуда он взялся, и кто такой?

— Откуда взялся? Одни легенды говорят, что он порождён Суртом, другие — что явился с луны. Одни называют его Фенрир. Другие Айлуир. Так звали Червя Алаухан и его войны, правда, они представляли его в образе белого волка. Смерть и забвенье приносит он, появляясь из недр пустыни. Величественный белый покров опускается на всё вокруг человека, долго странствовавшего под ослепляющим солнцем. Тот же покров приносит Белый Червь. Повелителем песков зовут его. В пустыне кажется, что он таится под каждой дюной. Его считают не только вездесущим, но и бессмертным, поскольку бессмертие — это всего лишь вездесущность во времени.

— Так он ещё и повелитель времени?

— Если не само время, скользящее среди песков и поглощающее царства. Оно начинает с мелочей, с забытых песен минувших золотых вечеров, и превращается в чудовищного червя, способного пожирать целые города с многовековой историей. Не остаётся ни шелеста листьев, ни журчания воды, ни воспоминаний, ни книг, ни песен, хранящих эти воспоминания. Всё скрывают пески. Скрывают множество корон и славу их владельцев. Там, в глубине, навсегда погребены повести о деяниях владык Линалара. Пустыня уничтожила следы многих столетий.

— Смотрите, там, вдали, три горы! Какие-то они уж слишком ровные!

— Это Великие Пирамиды Харлина, гробницы древних царей. Города вокруг засыпаны песком. Но ближе к реке мы сможем найти какие-нибудь руины. Там вы отдохнёте несколько часов, а потом мы продолжим путь. До Тральфамадора надо добраться, пока жажда не убила вас, приговорив меня тем самым к дальнейшим странствиям по пустыне. Ничего не имею против этого занятия, но за несколько тысячелетий немного приедается, мягко говоря.

У самого русла высохшей реки действительно удалось отыскать какие-то древние руины. Крыши не было, но от солнца можно было укрыться в тени огромных колонн. Маннелиг сказал, что когда-то эти развалены были прекрасным храмом, который однажды поджёг какой-то гад. Когда его поймали и спросили, зачем он это сделал, поджигатель ответил, что хотел прославиться. Тогда его имя решили забыть, но, как назло, запомнили и помнили долго. Казалось, что подлец своего добился, но так только казалось. Помнили, помнили, а потом всё равно забыли. Восстанавливать храм сначала было не на что, а потом некому. Вот и остались лишь груды обломков былых изваяний, среди которых отряд отдохнул несколько часов. Поэту так и не удалось заснуть, но стоило ему сесть на верблюда, и сновидения завладели им.

 

Глава 13

Открыв глаза, Поэт увидел верблюда, на котором сидел, и оранжевую мглу. С трудом удалось немного поднять голову. Он заметил другого верблюда, успевшего стать восьминогим. Откуда взялось ещё четыре ноги? Думать не хотелось. На верблюде сидел Стил, а на его плече восседал ворон, гордый ворон старых дней. Поэт попытался вспомнить, как зовут птицу. Толи Хугин, толи Мунин. Вокруг было тихо. Ветер — больше ничего. Пустыня отнимает жизнь. Даже если она тебя не убивает, ты идёшь среди дюн, и от минувших дней остаются только воспоминания, а потом даже воспоминаний не остаётся. Кому поклонялись вон в том заброшенном храме? Даже имени бога не сохранилось. От жизни остаётся лишь пепел и рассказ, но многие рассказы поглотило безмолвие пустыни. Всю жизнь идём к Источнику Счастья по бесплодной земле. Приходим из мглы и уходим во мглу. И следа не останется на раскалённом песке, когда мы пройдём, как другие прежде прошли. Ветер за нами придёт, заметая следы. «Когда же закончится этот ад?» — заговорил сам с собой Поэт. И, взмахнув крылом лениво, молвил ворон: «Никогда».

— Солнце отвесно. Не даёт мёртвое дерево тени. Тот, кто был жив, ныне мёртв. Мы, что были живы, теперь умираем. Здесь нет воды. Лишь камни. Камни и нет воды, и в песках нет воды. А была бы вода, мы бы встали, припали бы к ней. Но ни встать, ни помыслить среди голых камней. А была бы вода, а не камни. Пусть камни, но и вода.

Ворон каркнул: «Никогда».

— Не только камни, но и вода.

Каркнул ворон: «Никогда».

— Вода!!! Вода!!! — услышав эти крики, Поэт вздрогнул.

Кричали пираты. Восьминогий верблюд снова стал четырёхногим. Ворон сидел на плече Стила и молчал.

— Вода!!! Вода!!! — снова закричали пираты, когда путники добрались до колодца, из которого высунулась голова и спросила:

— Где?

Киса молча указал на колодец.

— А это, — произнесла голова, — не, воды там нету.

— А что ты делаешь?

— Ящерицу ищу. Столько гнался, а она, тварь такая, рухнула прямо в колодец. Доставай её теперь оттуда. А всё почему? Всё потому, что главному захотелось чего-нибудь мерзкого пожевать. Я ему говорю: «А курочка, курочка вам чем не еда?» А оленина? А кролик? Ах какой у нас кролик! Вот я и говорю: «Кушайте себе на здоровье». А он говорит: «Всё это конечно хорошо, но иногда, сам понимаешь, хочется чего-нибудь омерзительного пожевать». А я не понимаю! Скиньте меня в этот колодец вниз головой, если я понимаю. «Иди», — говорит, — ящерку раздобудь. Вот и гоняйся за этой проклятой ящеркой. Сидел бы сейчас под пальмой и попивал бы что-нибудь холодненькое.

— А где сидел бы? — вкрадчиво поинтересовался Ингви.

— На Тральфамадоре, естественно.

— А вода на этом Тральфамадоре имеется?

— Струями течёт. Какие там фонтаны! Но зачем вам вода? Там прекрасные вина, полно прохладительных напитков.

— Начнём с воды, — ответил Ингви.

— А вы, ребята, кажется, не местные? О! Какие люди! Или не люди, в общем, привет, Маннелиг. Так и скитаешься по пустыне? Что решил туристам Тральфамадор показать? Зарабатывать начал? Ну, это правильно. Даже проклятым нужно на что-то жить.

— Это не туристы. Это Мессия.

— Мессия? Вот здорово! Мессия — это хорошо. Вы уж помогите бедняге Маннелигу, а то сколько лет мыкается по белу свету, как неприкаянный. Туристы, не туристы, а ведь есть что показывать, если вы понимаете о чём я. Какие у нас сады! Птицы поют, ручьи, фонтаны, цветы всякие, и всё такое прочее. Жаль, что ты не можешь зайти к нам в гости, Маннелиг.

— А почему он не может зайти к вам в гости?

— Потому что Тральфамадор — оазис. А он вроде как проклят, Маннелиг, не Тральфамадор. В общем, Маннелиг не может войти в оазис. Проклятье — штука серьёзная.

— Да. Тральфамадор — единственное место в Тартаре, куда я не могу войти.

— А какие у нас фрукты! Спелые, сочные. Извини, Маннелиг, можешь не слушать.

— Но где же находится прекрасный Тральфамадор?

— Вон ту скалу видишь? Вот прямо на её вершине. Фрукты просто великолепны.

Путники поднялись на вершину скалы по узкой дороге и прошли через распахнутые настежь ворота. Летучий Тартарец остался снаружи.

— А где же сад? — удивился Хромой, — Только песок и какая-то древняя башня. Может я что-то путаю, но, по-моему… Маннелиг, можешь заходить, тут нет сада.

— Куда же он делся? Фрукты, деревья, фонтаны и всё остальное? Только двор залитый солнцем! — негодованию бывшего губернатора не было предела.

— Может у тех зелёных человечков спросить? — предложил Хромой, указывая на людей в зелёных плащах, сидевших на песке.

— Где же прекрасные сады Тральфамадора! — проорал Тимур прямо в ухо одному из местных, никак не отреагировавших на появление двадцати шести чужаков.

— Вот они, — ответил зелёный человечек, — указывая на пространство вокруг.

— А есть в этих садах что-нибудь кроме песка и камней?

— О да! Прекрасные деревья, фонтаны, певчие птицы.

— Да где всё это, чёрт возьми!

— Везде, — мечтательно продолжал зелёный человечек, — вокруг разливается неописуемое благоухание, листья шелестят на ветру.

— Так. Я всё понял. Вы, ребята, поменьше на солнышке днём сидите, может и садов поменьше станет. Перегреваться вредно. И тот паренёк из колодца похоже тоже лучиком по головушке получил изрядно.

— Это не хорошо, — сказал Киса.

— Это очень нехорошо, — согласился Санджар, — Если здесь нет сада, может и воды не оказаться, и тогда у нас будут большие неприятности.

— С этими блаженными разговаривать дальше бесполезно. Можно в башню сходить. Если там есть кто-нибудь, у кого хватило ума не сидеть на солнце, — предложил Тимур.

Двери были открыты. Путники вошли.

— Есть кто живой?

— Есть!

— Где?

— Наверху!

— Мы идём!

— Воды захватите!

— А где она?

— В бочках под лестницей. Принесите одну.

Киса ближе всех стоявший к бочкам поднял одну и стал подниматься по узкой винтовой лестнице, но, поднявшись на несколько ступеней, мерзко сквернословя, отдал бочку Полифему, сославшись на то, что та слишком тяжела для него.

— Ну что, Киса, печень пошаливает, пятьдесят два года — не шутка и погода нынче сухая? — довольно ухмыляясь, осведомился Слепой, пробивавшийся вперёд, расталкивая товарищей. Когда те, кому он при этом наступил на ноги поинтересовались что это он делает, Слепой ответил, что ему обязательно нужно оказаться выше Полифема.

— Как вы думаете, что случится, если он выронит бочку?

Бочка действительно была довольно увесистой, поэтому Полифем медленно но верно был оттеснён в конец шествия.

Наверху их встретил апатичный человек. Он сказал, что его зовут Пилигрим. Когда же его спросили, — «Куда же, к чёртовой матери, подевался прекрасный сад, по слухам, имеющийся в наличие на Тральфамадоре?» — он ответил:

— Сад? Сейчас всё будет.

Пилигрим долго искал что-то среди пустых горшков, а потом заявил:

— Закончилось. Придётся спуститься в подвал. Вы пока можете тут осмотреться.

Пилигрим ушёл вниз. Путники стояли у бойниц и созерцали пустыню. Поэт смотрел в подзорную трубу.

— Я вижу Гору, с деревом на вершине, и какие-то развалины к западу от неё. Да. Точно. Это город. Послушай, Маннелиг, как он называется, или назывался?

— Это Безымянный Город. Он лежал в руинах за долго до строительства Великих Пирамид Харлина, даже за долго до того, как предки строителей Пирамид пришли в долину Фэлнайфа. Они обходили это место стороной, потому что ощущали тяготевшее над ним проклятие. Древние и зловещие тайны, которых не знает и не должен знать ни один смертный, таились среди стен, почти занесённых песками. Нет ни одной легенды настолько древней, чтобы в ней упоминалось название этого города или те времена, когда он был еще полон жизни. Ещё когда мои предки были пастухами, они остерегались этого места, и говорили о нём раз что шёпотом у костров. Это о нём безумец Аль-Хазред сказал:

Кое-кто, всё же, отваживался забираться туда, в надежде чем-нибудь поживиться, или из любопытства. Но возвращались немногие, да и те сходили с ума. Так что скоро все стали держаться подальше от этого города. Но я однажды туда заглянул, уже после того, как был проклят, разумеется. Решил, что хуже уже не будет. Ошибался. Всегда может стать хуже. В этом городе ты чувствуешь себя ещё более проклятым. Атмосфера там такая.

— А что это за каменный лев с человеческой головой?

— Это Сфинкс. Он такой же древний, как Город, а может ещё древнее. Говорят, его построили зелёные человечки с Тральфамадора, но это неправда. Зачем им строить каменного льва с головой человека?

— А куда делся нос?

— Никто не знает, а Сфинкс молчит. Молчит и смотрит на мелких и суетливых людишек. И пусть молчит. Если он заговорит, ничем хорошим это не кончится.

 

Глава 14

Вернулся Пилигрим. Он принёс горшок, наполненный какой-то зелёной субстанцией.

— Достаточно проглотить ложечку вот этого, и сад появится, — заявил хозяин.

— А не отдадим ли мы концы от этого зелья, добрый человек?

— От одной ложке не отдадите.

Пилигрим первым попробовал субстанцию. Гости последовали его примеры. Затем они спустились по лестнице, вышли из башни и, действительно, оказались в саду. Огромная луна плыла в пурпурном небе, усыпанном яркими звёздами. Воздух был наполнен множеством ароматов, знакомых и неизвестных. Птицы самых разных форм и цветов сидели на деревьях. Поэт протянул руку к ближайшей ветке. Он сорвал плод. Это была малина размером с увесистое яблоко, на вкус напоминавшая землянику. Лев лежал рядом с ягнёнком и ласково его вылизывал. «Здрасте!» — проорал гигантский попугай, словно выдутый из цветного стекла. Он светился изнутри, будто проглотил на ужин фонарь.

— Эта чо такое! — воскликнул Полифем и добавил ругательство настолько омерзительное и редко используемое, что догадаться о том, что слово неприличное можно было только, учитывая, что приличных слов, неизвестных другим в словарном запасе Полифема просто не могло водиться.

— По-разному называют, — ответил Пилигрим, — зелёный мёд, пряность, меланж, сома, лотос. Это особое наркотическое вещество с уникальными свойствами: оно увеличивает продолжительность жизни, наделяет некоторых способностью видеть сразу все варианты исхода какого-либо события. Если проглотить ложку происходит много интересного. Например: появляется сад. Если принять больше, можно попасть в прошлое, ну а ещё больше можно забраться совсем далеко и увидеть страшных чудовищ, таких страшных, что потом придётся глотать зелье, чтобы их забыть. Ещё больше, и ты просто умрёшь. Но для тех, кто знает меру, хорошая штука. «Сомы грамм — и нету драм», как говорится. «Примет сому человек — время прекращает бег. Сладко человек забудет и что было, и что будет». Добро пожаловать в дивный новый мир. И все счастливы. Вы посмотрите на этих людей. Они получают всё, что хотят, и не способны хотеть того, чего получить не могут. Есть, правда, побочные эффекты. Я уже говорил о передозировке. При длительном употреблении, глаза человека могут стать тёмно-синими.

— И вы так проводите всю жизнь? Ни к чему не стремитесь, ни за что не боритесь? — спросил Хромой.

— Мы стремились. Мы боролись. Точнее наши предки. Давным-давно, когда строители Пирамид ещё не поселились в долине Фэлнайфа, у подножья этой горы жили небольшие племена. В Море тогда была вода, а в воде была рыба. Люди вылавливали рыбу и были довольны. Да, это была неплохая жизнь. Достаточно еды, воды, крыша над головой, торговцы заглядывали, время от времени, время от времени случались праздники. Живи и радуйся. Но однажды появился человек в чёрном плаще, чёрная ткань скрывала лицо, или так только казалось, и лица вовсе не было. Его прозвали Безликим. Так вот, Безликий стал говорить людям, что так жить нельзя. «Вы должны стремиться к счастью», — говорил он, — «Вы великий народ, смысл жизни в борьбе и стремлению к вершине». В общем, он много чего говорил про избранность, миссию и так далее, но сводилось всё к тому, что на вершине этой горы есть сундук, оставленные «древними». Кто такие «древние», никто так и не понял. Есть сундук, а в нём страшно интересные тайны, которые сделают нас великими и счастливыми. Разумеется, тайны откроются только избранным, но ведь каждый точно знает, что избранным является именно он. И вот, все племена, жившие у подножья, поднялись на гору. Как вы думаете, что произошло у вершины? Они начали выяснять, какой же народ является тем самым великим и избранным. Когда все благополучно перерезали друг друга, случайно уцелевшие решили сначала открыть сундук, а уж потом продолжить резню. И они его открыли.

— И что там было?

— Сундук был пуст.

— Гадство!

— Не то слово. Теперь вы понимаете, как наши предки подсели на лотос. Они стали лотофагами. Потом в долину Фэлнайфа пришли люди построившие города Харлина.

— Почему они не завоевали вашу скалу или гору?

— Они называли это место Аламут. И побаивались наших правителей. Те готовили прекрасных убийц. Прошли столетия. Линалар стал Тартаром, Аламут стал Тральфамадором, а мы по-прежнему поглощаем лотос.

— Но, вы же не можете не замечать того, что происходит вокруг, — сказал Алау-султан.

— А что происходит вокруг?

— Страшная засуха.

— Засуха страшна тогда, когда есть чему сохнуть. Здесь всё уже давно высохло. Но, это для вас, мы живём в другое время.

— В другое время? А разве время не одно для всех?

— Нет. Допустим, жизнь — путешествие по пустыне. Вы идёте вперёд и проходите дюну за дюной. Дюны, оставшиеся позади — это прошлое, те, что впереди — будущее, а та, на которой вы стоите настоящее. Вам кажется, что вы можете идти только вперёд. Мы же можем видеть всю цепь дюн сразу. Все моменты времени всегда существовали, существуют и будут существовать. Выбирай, в каком жить. Когда вы видите покойника, вы плачете, если он был вашим другом, и радуетесь, если он был вашим врагом. Тральфамадорцы же говорят о покойниках: «Такие дела». Мы знаем, что покойник сейчас мёртв, но он жив в прошлом.

— Но вам это только кажется. Реальный мир устроен иначе. Это всё ваш зелёный мёд, или пряность, или как вы его там называете?

— А ты уверен, что точно знаешь, как устроен реальный мир? Пряность — что-то вроде подзорной трубы. Ты смотришь вдаль. Там стоит человек. Но ты его не видишь и делаешь вывод, что его не существует, а ведь это не так. Возьми подзорную трубу, и ты увидишь человека. Вы верите, что прошлого нет. Оно исчезло, занесено песками, рассеяно ветром, сохранилось лишь в памяти. Фенрир поглотил его. Но, что если вы ошибаетесь?

— Не опрокинуть ли нам за это дело ещё по ложечке? — спросил Поэт.

— Заметьте, не я это предложил, — сказал Пилигрим.

Гости Тральфамадора и Пилигрим проглотили по две ложки зелёного мёда и увидели, как солнце восходит на западе и садится на востоке. А потом это стало повторяться с невероятной скоростью. Солнце неслось среди облаков и в ясном небе. Мелькали вспышки молний, шли дожди, появлялась радуга, похожая на мост, по которому боги сходят на землю. Воздух становился влажнее. В Море снова появилась вода. Корабли, верблюды моря, вновь заскользили по волнам. Летучий Тартарец исчез. Поэт почувствовал, что взлетает. Невидимые крылья несли его на север. Он видел сияющие города Харлина, видел урожай на полях, цветущие сады, людей, верблюдов и телеги на дорогах. Медленно пролетая мимо моста, Поэт увидел четырнадцать всадников. Первым ехал Маннелиг. Он остановился на мосту и дождался прекрасную царицу. Солнце садилось, или восходило, на западе, заливая водную гладь багровым сиянием, когда влюблённые встретились на Мосту Тролля, чтобы жить вместе долго и счастливо, до конца дней своих. Поэту показалось, что он медленно растворяется в воздухе. Но прежде чем окончательно растаять, он услышал голос Маннелига: «Слушай, Тролль, пропусти людей, за которыми будут гнаться всадники, и никогда не говори, что будешь сидеть на этом мосту вечно, тебе же лучше будет».

Поэт открыл глаза и увидел: Пилигрима, Мессию и бывшего губернатора, одноглазого старика в широкополой шляпе с вороном на плече и красивую девушку в доспехах, однорукого Тюра, Ингви и Грома с молотом, Хромого, Слепого, Одноглазого и Кису с попугаем, и Искариота. А ещё, он увидел тринадцать полупрозрачных фигур, превратившихся в клубящуюся пыль, положив конец скитаниям Летучего Тартарца.

 

Глава 15

Дюны остались позади. Теперь местность выглядела так, будто кто-то очень большой рассыпал очень много соли. Рассыпал и разровнял. Белое дно Мёртвого Моря где-то вдали становилось белым небом, в котором сияло белое солнце. Лишь уменьшающаяся багровая скала Тральфамадора на севере и увеличивающаяся багровая Гора на юге нарушала однообразие.

— Что-то случилось с провизией! — воскликнул бывший губернатор острова Баратария, когда отряд остановился, чтобы пообедать. Я лично укладывал мясо и фрукты, которые превратились в сушёных ящериц.

Вода, к счастью, никуда не делась и ни во что не превратилась. Нашёлся и горшок с зелёным мёдом.

— Может примем по ложечке? Я бы говядины сейчас покушал, — предложил бывший губернатор.

Все проглотили по ложке.

— Вот теперь, можно нормально пообедать, — сказал Санджар, — Так. Нам нужны стулья, стол и… Что будем есть? Так как насчёт говядины? Значит, нам нужны стулья, стол и телёнок.

С неба упал круглый стол и стулья. Когда все устроились за столом, выяснилось, что Искариоту не хватило стула.

— А где телёнок? — спросил бывший губернатор.

С неба упал телёнок. Точнее золотая статуя.

— Нет. Золотой телёнок и двенадцать стульев — не то, что нам нужно. Нам нужен живой телёнок и тринадцать стульев.

Золотой телёнок исчез. С неба упал тринадцатый стул для Искариота и живой телёнок. Он спокойно стоял на столе и смотрел на людей умными, даже немного лукавыми, глазами и выглядел так, будто пытался понять, чего от него хотят.

— Нет. Не живой телёнок. Нам нужно мясо. Говядина. Жареная. На блюде. Со специями.

Живой телёнок исчез, и блюдо с мясом упало на стол.

— Другое дело. Приятного аппетита, дама и господа, — сказал Санджар, придвигая стул поближе к столу.

— Смотрите! Какие огромные кости! — воскликнул Ингви, вонзив вилку в кусок хорошо прожаренной говядины.

— Здесь же только мясо.

— Нет. Вон там, вдали, — Ингви указал вилкой на запад.

— Интересно, кому мог принадлежать такой внушительный скелетик?

— Видимо, это какой-то древний кит, плававший здесь, когда была вода.

— Я думал всякие киты, гигантские морские змеи — вымышленные существа. Их нет, и никогда не было.

— Я видел китов в этом море, — сказал Гром, — Видел серебристые, мерцающие в лунном свете, фонтаны, взлетающие над волнами. Встречался и с гигантской змеёй. Однажды отправился на рыбалку с одним великаном. Почти выловил змею, но великан перерезал леску. Он испугался, что лодка утонет. Змей ушёл на дно. Но однажды я снова встречусь с ним.

— Отправился на рыбалку? — спросил Поэт, — сколько веков назад это было? В Море давно нет воды.

— А я и не говорил, что молод, — ответил Гром.

Его слова оказались пророческими. Стол и стулья улетели в белые небеса, когда путники пообедали, сели на верблюдов и поехали на юг. Огромная змеиная голова появилась из-под земли на исходе дня. Чёрная и поблёскивающая, она уже была выше, чем человек, сидящий на верблюде, и продолжала подниматься. Холодные зелёные глаза чудовища со злобой рассматривали людей, выбирая жертву. Чёрный яд капал с раздвоенного языка. Гром метнул молот. Послышался страшный хруст и треск. Голова разлетелась на множество кусков. Обезглавленное тело змеи с грохотом упало на землю, подняв облака белой пыли. Потоки яда, хлынувшие из туши чудовища сбили Грома с ног.

Хильд склонилась над умирающим братом. Прядь её чёрных волос, стала седой, коснувшись, опалённой ядом щеки Грома. Путники спешились один за другим и склонились над товарищем, не заметив приближавшихся всадников.

— Проклятый Тартар! — воскликнул Ахав, — Ты пришёл в Тартар, и теперь ты мёртв. Ты уже не вернёшься домой. Дом. Как он выглядит? Я не помню. Сорок лет скитаюсь по пустыне, сделав жену вдовой при живом муже и сына сиротой при живом отце. Вместо весёлых песен и смеха, лишь безмолвие пустыни. Иногда мне кажется, что разумны мои поступки, лишь цель безумна. Эта безумная цель и убьёт Ахава, как убила этого человека. Он уже никогда не вернётся домой. Он мёртв. Такие дела. Одна единственная слеза скатилась по щеке Ахава и упала на раскаленный песок. Не была ли эта слеза первой каплей влаги, упавшей на эту землю за много веков? Зачем эта безумная погоня? Разве стал Ахав от этого лучше или счастливей?

— Вернёмся домой, мой капитан. Покинем это страшное место. Покинем юдоль скорбей и уйдём туда, где сможем обрести счастье.

— Фонтан на горизонте! — воскликнул кто-то из спутников Ахава, указывая на столб пыли на юге, у самых стен Безымянного Города. Пыль скрыла сфинкса, каменного льва с головой человека, оставшегося без носа.

— Это он! Это Фенрир! Белый Червь! — воскликнул Ахав, — Вот мы и встретились!

Давно не было волн на Мёртвом Море, потому что давно не было воды, но теперь огромная волна из белого песка поднималась над поверхностью и мчалась вперёд. А навстречу волне мчались всадники. Алау-султан и его спутники всё-ещё стояли, склонившись над Громом. А команда Ахава стремительно приближалась к Червю. Трудно было определить, где заканчивается песок и начинается белый бок чудовища, рассекавшего волну, что расходилась по обе стороны от него широкими крыльями. Тихо скользишь ты, Белый Червь, среди песков, но под покровом тишины таятся смертельные вихри. И вот Фенрир стал подниматься. Из-за него уже нельзя было разглядеть передней части сфинкса. И Поэту стало казаться, что он только теперь увидел настоящую голову статуи. Клубы пыли, поднятые Червём, походили на львиную гриву. Огромное тело Фенрира изогнулось, словно арка, со страшным грохотом врезалось в землю и стало стремительно уходить на глубину, увлекая за собой Ахава и его команду. Через несколько мгновений там, где только что были люди, верблюды и гигантское чудовище, осталась только огромная воронка. Такая же воронка скоро появилась рядом с путниками, а потом она превратилась в дыру. Два длинных кривых ряда белых зубов блеснули на солнце. То была разинутая пасть. Тюр, стоявший ближе всех, вонзил клинок в челюсть, но Червь отбросил его в сторону и продолжал приближаться к отряду. Через несколько мгновений Хильд и Стил оказались в пасти Фенрира. Поэт увидел как Стил метнул копьё. Хлынула кровь. Огромные челюсти сомкнулись, и чудовище стало погружаться, унося в себе отца и дочь. Такие дела. Последний кровавый фонтан взлетел в багровое вечернее небо. Как обрадовался бы капитан Ахав, увидев этот фонтан.

Начиналась буря. Казалось, небеса охвачены пламенем. Десять человек шли пешком к вершине Горы по узкой тропе. Верблюды разбежались во время нападения Фенрира. Люди видели сплошную стену огня на юге, словно огромное воинство джиннов построилось для парада. Теперь даже бывший губернатор не сомневался в том, что они видят Огненную Орду. Два огромных столба пыли появилось вдалеке. Один на востоке, другой на западе. Будто два призрака Фенрира поднималось над пустыней. Один поглотил заходящее солнце, а другой восходящую луну, оставив мир без света. Лишь алое зарево рассеивало тьму. Люди шли по узкой тропе. Слева высилась отвесная скала, справа обрыв. Внезапно, огромный пёс появился у них на пути, словно выскочил из-под земли. Он бросился на Полифема. Одноглазый не удержался и полетел в пропасть. Такие дела. Пёс приготовился к прыжку. Тюр выхватил меч и вытянул руку. Зверь сбил однорукого с ног и рухнул на него. Клинок по рукоять ушёл в плоть чудовища, выйдя из затылка. Острые клыки, источающие яд, вонзились воителю в горло. Кровь потоком хлынула на грудь. «Вот мы и встретились, Гарм», — прошептал Тюр и закрыл глаза. Пламя в глазах пса угасло и он замер. Участники похода скинули Гарма в пропасть. Тюра уложили в нише, образованной изгибавшейся скалой, и продолжили восхождение. Такие дела.

— А вот и пещера Флинта! — воскликнул Киса, когда они почти добрались до вершины.

— Не время осматривать пещеры, — ответил Алау-султан и продолжил подниматься.

Поэт шёл за ним. Повернув направо, они увидели Сурта, возле недавно пройденной пещеры. Ифрит был похож на человека, сотворённого из огня. Поэт сразу заметил Пламенный Меч. Светлый Властелин быстро приближался. Ингви и Алау-султан раскачали большой валун. Камень с грохотом покатился вниз. Сурт успел скрыться в пещере, из которой скоро послышались вопли, а потом на тропу выбежали люди, охваченные пламенем. Их было четверо. Один за другим они сорвались с обрыва. Такие дела. Лишь грязно матерящийся попугай устремился ввысь и скоро добрался до выживших. Их было четверо. Только теперь Поэт понял, что бывший губернатор, Хромой, Слепой и Киса остались в пещере. Сурт снова вышел на тропу и за несколько мгновений покрыл расстояние, остававшееся между ними. Четыре человека и ифрит встретились на вершине Горы. Ингви бросил копьё. Светлый Властелин увернулся. В следующее мгновение Пламенный меч встретился с Нэглингом, мечом Алаухана. Нэглинг от удара переломился, а оружие ифрита пробило кольчугу, и раненый султан упал рядом с Источником Счастья. Поэт выхватил меч и попытался стать героем, но ифрит отбил удар, а Поэта отбросило в сторону, и приземлился он на твёрдые камни. Было очень больно. Это огорчало. Но дополнительных и вовсе ненужных отверстий в теле не появилось. И это радовало. Ингви, оставшийся без оружия, бросился к стволу дерева. Поэт видел там какой-то поблёскивающий предмет. Ингви потянул предмет, оказавшийся рукоятью, и извлёк из ствола дерева позолоченный меч, но слишком поздно. Пламенный Меч пронзил бывшего визиря, и он упал к ногам ифрита, или к тем языкам пламени, которые заменяли ему ноги. Сурт обернулся к Алау-султану, чтобы убить его, но Мессия метнул в Светлого Властелина обломок Нэглинга, и Князь Света рухнул на камни. Алау-султан с трудом встал. Из раны струилась кровь. Он поднял позолоченный меч и замахнулся, чтобы убить Сурта, Светлого Властелина, захватившего Источник Счастья, но ударить не успел. Искариот, стоявший в стороне во время боя, ударил его ножом в спину. Алау-султан упал рядом с Суртом. А потом Поэт, пришедший в себя после падения, ударил ножом в спину Искариота. И Искариот упал рядом с Алау-султаном. Пятнадцать серебряных монет вылетело из кармана и со звоном рассыпалось по камням. «Сер-ребр-ро!» — заорал попугай над самым ухом Поэта, да так, что у того чуть не лопнула барабанная перепонка. Сурт ударил Пламенным Мечом по стволу дерева. Крона вспыхнула. Жёлтые листья превратились в языки пламени. Гора задрожала. Поэт снова очутился на твёрдых камнях, которые теперь ещё и тряслись. Ослепительная вспышка мелькнула в багровом небе, и мир погрузился во тьму.

На роскошном троне восседал Кутлук-хан, правитель Красной Орды. Тяжёлая золотая корона, украшенная драгоценными камнями, была подвешена к потолку на тонких цепях. Хан, закрыв глаза, слушал любимую старинную песню. Но вдруг он услышал звук, показавшийся ему прекрасней ангельского голоса Затмевающей Звёзды. Кутлук-хан слышал шум дождя. Он открыл глаза. Занавесь, отделявшая тронный зал от балкона, была открыта. Сад, дюны и чёрные тучи над ними. Это было привычное зрелище. В последнее время ветер часто приносил чёрные тучи, но на выжженную землю не проливалось ни капли. Но сейчас вода струями лилась с небес. Кутлук выбежал на балкон, словно был обыкновенным мальчишкой, а не грозным правителем, и мгновенно промок, будто его облили. Всю жизнь гонялся Кутлук-хан за счастьем, и оно всегда ускользало. В тот миг хану казалось, что он никогда не был так счастлив. Даже странно. Чего он так обрадовался? Обычный дождь. Первый за несколько месяцев, вот и всё. Он ведь не крестьянин, умирающий от голода и жажды. Яркая вспышка молнии была последним, что увидел Кутлук. Затмевающая Звёзды вонзила длинный нож по рукоять в его спину. Хан Красной Орды упал с балкона на мокрые мраморные плиты, обагрив их своей кровью.

— Я стал ханом! — воскликнул десятилетний сын Затмевающей Звёзды, увидев, что его мать осталась одна на балконе.

— Ты ханом стал лишь на мгновенье, — произнёс Визирь, ударив мальчика ножом в спину.

Затмевающая Звёзды обернулась и увидела, как её сын упал на красный ковёр, увидела кровь и рукоять ножа, торчавшую из его спины. Увидела Визиря, смотревшего на неё. На мгновение их взгляды встретились, а потом Затмевающая Звёзды исчезла. Визирь не сразу понял, что рухнул балкон, на котором стояла женщина. Он уселся на трон. Над его головой была корона Красной Орды. Тяжела была корона. Легко сломала бы она любую шею, если бы не золотые цепи, удерживавшие её в воздухе. И вот, оборвались цепи, и рухнула корона, сломав шею Визиря, наконец ставшего ханом. И над ханами смеётся рок. Землетрясения иногда случаются очень не вовремя. Такие дела.

Поэт открыл глаза и услышал голос Алау-султана, лежавшего неподалёку на камне, залитом кровью:

— Поэт, я рад, что ты жив. Кто-то же должен рассказать о нашем походе. Ты не ранен?

— Кажется, нет. Только сильно ударился головой о камень, когда падал.

— Это ты зря. Биться головой о камни вредно. В следующий раз выставляй вперёд руки. С переломанными руками историю можно хотя бы продиктовать, а если мозг размажет по камню, тут уже ничего не поделаешь. Да, даже если он останется внутри головы, но просто повредится, о рассказывании историй можешь забыть, а рассказать ты должен.

— Но есть ли смысл у нашей истории?

— Конечно, есть.

— И какой он?

— Кто мы с тобой такие, чтобы утверждать, что у нашей истории такой-то смысл. Расскажи людям историю, а смысл они найдут. Но осталось ещё одно дело. Я всё же напьюсь из Источника Счастья.

— Ну так пей! Кто тебе не даёт?! — произнёс ифрит низким хриплым голосом.

— Как это кто? Ты не даёшь, злодей проклятый! Ты завладел Источником и не даёшь людям из него напиться.

— Впервые слышу об этом.

— Перестань претворяться, коварный мерзавец. Какую подлость ты задумал на этот раз?

— Ребята, я не понимаю, о чём вы говорите.

— В наших легендах говорится, что когда-то все люди были счастливы, а потом джинны захватили Источник. Самый могущественный ифрит Сурт стал стражем и не пускает людей. Ты же Сурт? Вот мы и пришли тебя убивать, чтобы человечество, наконец, смогло напиться из Источника Счастья.

— Интересно, — ответил ифрит, — в наших легендах говорится почти тоже самое. Когда-то все джинны были счастливы, а потом пришли злые люди и прогнали нас в пустыню, захватив Источник Счастья. Теперь люди охраняют его и никого не пускают. Вот я и пришёл убивать людей, чтобы джинны, наконец, стали счастливыми, как прежде.

— Не может быть! Мы — хорошие! Вы — плохие! Вы проникаете в помыслы людей и наполняете их гордыней, злобой, алчностью, какие там ещё есть пороки.

— А вы — гады, набитые этими пороками до отказа, которые вместо того, чтобы с ними бороться перекладывают ответственность за их наличие на других. Существ, сумевших так загадить этот мир, как это сделали люди, ещё поискать надо. А ваша страсть к истреблению себе подобных! Страсть к истреблению вообще всего живого и осквернению неживого. Вы прожорливы, ленивы и не любопытны. А ещё считаете себя венцом творения!

— Гадство! — воскликнул Поэт, — Что ж получается? Люди веками считали гадами джиннов, а джинны веками считали гадами людей. Когда они встретились у Источника Счастья, сначала поубивали друг друга. И только потом выяснили, что ошибочка вышла, и все приходили попить.

— А колодец то всё это время никто не охранял, — сказал Алау-султан, — пей, сколько влезет, хоть лопни, и джинн, и человек.

— Я тут слышал ваши разглагольствования о смысле истории, — вмешался ифрит, — У меня есть предложение. Например, Если собираешься убить гада, сначала убедись, что это действительно гад, а не случайный прохожий. И ещё человек или джинн, находящийся рядом с колодцем, не обязательно является его охранником.

— Да. Неплохо, — согласился Алау-султан, — Неужели мы умрём рядом с Источником Счастья, не добравшись до него. Ифрит.

— Да?

— Ты ползти можешь?

— Кажется, могу.

— Поползли?

— Поползли.

— Один, два, три!

Ифрит и человек ползли к Источнику Счастья со скоростью страшно ленивой, страдающей от хронической депрессии, хромой черепахи, наглотавшейся успокоительного. Поэт с трудом поднял голову, раскалывавшуюся, как после ночи в «Подзорной трубе». Ифрит добрался первым. Он соскользнул по камням в Источник. Послышался плеск. Столб пара взлетел к небесам, пронизанный золотым сиянием восходящего солнца, показавшегося в просвете среди чёрных туч. И в этот миг начался дождь. Крупные капли заискрились на солнце.

— Ну надо же! — воскликнул Поэт, — Вчера, когда задрожала Гора, а меня бросило на камни, я думал миру пришёл конец.

— Ты когда-нибудь слышал о землетрясениях? — спросил Алау-султан. За мир можешь не волноваться. Он благополучно спасён, если его вообще надо было спасать. А вот мне, точно конец. Такие дела.

— Но, когда Сурт ударил мечом по древу, оно вспыхнуло, листья превратились в языки пламени, а теперь они зелёные. А вчера вечером они были жёлтыми.

— Поэт.

— Да?

— Я тут подумал. А может зря мы ели перед обедом зелёный мёд? Поели бы ящериц, ничего с нами не случилось бы. А так вот как вышло. Это всё Санджар со своей говядиной.

— А как было бы, если б мы не ели мёд?

— Как-нибудь да было бы, ведь никогда так не было, чтобы никак не было. Но не важно. Вернись в Линайт, Поэт, и расскажи. Расскажи обо всём. Воды Источника теперь в небесах и проливаются на землю с каждой каплей дождя. Скоро с Гор снова потекут реки. Реки счастья.